Медведева Виктория : другие произведения.

Надежда

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Виктория Медведева
  г. Москва
  
  НАДЕЖДА
  (Воспоминания о той, которую я никогда не видела)
  
  - Любил ли Брюсов женщин?
  - Нет, конечно! Чем он мог их любить?
  Странное начало? Но этот ответ Зинаиды Гиппиус, известной русской поэтессы, для меня имел, да и до сих пор имеет, особое значение.
  Открыла сегодня "Старую сказку", а в ней - черновик письма... Мама...
  
  Первый раз в Подольск меня привезли мои родители, когда мне было восемь лет. Мы ехали на новеньком 407-ом "Москвиче", который недавно появился у нас. Перед этой грандиозной покупкой, помню, мы сидели с папой на Сретенском бульваре, и он спросил меня, какого цвета я хочу машину. Я сразу сказала, что красную. Мне казалось, что красивее быть просто не может. Поэтому, когда через неделю папа приехал на салатовом "Москвиче", я была несколько разочарована, но не стала расстраивать родителей: они выглядели такими счастливыми.
  Это сейчас доехать до Подольска на современных автомашинах ничего не стоит. А тогда от нашей Кировской отмахать целых пятьдесят километров - сначала по Москве, потом по Симферопольскому шоссе - считалось настоящей большой поездкой.
  Дом 27 на Большой Зелёновской улице показался мне тогда большим, двухэтажным. На самом деле, вторым этажом служил старомодный мезонин. Родители о чём-то долго говорили с людьми во дворе, на лавочке. Меня это мало интересовало тогда. Гораздо увлекательнее было возиться с большим рыжим псом.
  Да, я тогда уже знала, что мы приехали в дом, где родилась и жила поэтесса Надежда Львова, мамина тётя. Мама названа в её честь, она тоже Надежда Львова. И ещё я слышала, что моя двоюродная бабушка не просто умерла, а застрелилась из-за Валерия Брюсова. Но что понимает ребёнок? Помню только, что на обратном пути мама была очень расстроена.
  - Даже в Надину комнату не смогли попасть, - вот что сказала она тогда.
  - А почему? - спросила я.
  - Потом как-нибудь расскажу... потом.
  
  Но рассказ этот услышала я намного позже. Наверное, только когда мама почувствовала, что я всё пойму.
  О Валерии Брюсове написано много. В различных статьях приводятся цитаты и слова знаменитостей, таких, как Ходасевич, Ахматова, Эренбург, Бальмонт. Там упоминают и о связи Брюсова с Надеждой Львовой. О её самоубийстве. Почти везде одни и те же цитаты, высказывания. Но мне хочется рассказать о том, что говорили в семье Надежды, её родные. Вряд ли об этом знают, и никто не напишет. После смерти Нади мало кто заглядывал к её родителям. А если говорить правду, то НИКТО не заглядывал. А ведь при жизни Надежды там бывали и Илья Эренбург, и Валерий Брюсов, и Владимир Маяковский. Да, с Маяковским была на "дружеской ноге" Мария, сестра Нади.
  В семье Григория Ивановича и Софьи Андреевны Львовых было три сына :Александр, Сергей, Николай, и две дочери: Мария и младшая Надежда.
  Надежда родилась 8 августа 1891 года. Львовы имели дом в Подольске. В Москве у Григория Ивановича была казённая квартира на Мясницкой улице.
   Впоследствии эту квартиру передали в личное пользование моему деду, Александру Григорьевичу Львову, профессору, одному из основателей Московского Института Связей. С этой огромной квартирой у меня связаны самые тёплые воспоминания, ведь в ней своё детство провела и я.
  
  Сёстры Львовы учились в Екатерининской гимназии. Надя закончила её с золотой медалью в 1908-ом году. Надя и Маруся, как называли дома старшую Марию, имели исключительные способности, отлично рисовали. Все Львовы увлекались живописью. У нас дома до сих пор много картин, написанных моим дедом. Наверное, этот дар передался по наследству: мои две сестры стали художницами.
  Надя была скромной девушкой, но очень увлекающейся натурой. Во всём доверяя старшей Марусе, она, вслед за ней, вступила в подпольную организацию РСДРП - "Союз учащихся средних учебных заведений". Молодые подпольщики писали антиправительственные листовки, обсуждали статьи Плеханова, работы Ленина. Вскоре Маруся охладела к этой деятельности, но Надя продолжала с большой энергией работать в так называемых рабочих кружках. Там она познакомилась с Ильёй Эренбургом, Николаем Бухариным. Эренбург неоднократно упоминал об этой дружбе в своих работах.
  Но летом 1908 года подпольщиков разоблачили. Многих арестовали. В тюрьму попали Надя и Илья Эренбург. Обоим помогли родственники. В связи с несовершеннолетием, их выпустили. Эренбург, как известно, уехал в Париж. А Надю отец отправил в Подольск. Чтобы она была, так сказать, под присмотром старших братьев.
  Те два года в Подольске не прошли даром. Надя начала писать стихи. Вместе с Марией они поступили на Высшие женские историко-филологические курсы Варвары Полторацкой.
   В 1911-ом году Надежда Львова начала печататься. И тогда же познакомилась с Валерием Брюсовым в редакции журнала "Русская мысль". Она, ещё девочка, влюбилась в маститого поэта, старше её почти на двадцать лет. Он стал приезжать к Львовым в Подольск. Флирт постепенно перешёл в настоящие чувства.
   В 1913 году вышел единственный прижизненный сборник стихов "Старая сказка. Стихи 1911-1912 гг.", сопровождаемый предисловием Валерия Брюсова.
  В семье прекрасно понимали, что эта Надина любовь вряд ли может привести к чему-нибудь хорошему. По мнению Софьи Андреевны этот гений был циником и холодно взирал на любовь женщин. Она попыталась как-то поговорить с дочерью об этом. Но Надя не хотела слушать. Она заткнула уши и убежала из комнаты со словами: "Не надо, мама!"
  Бурная любовная жизнь знаменитого поэта Валерия Брюсова была разложена по полочкам. Им самим. Имена многочисленных женщин он бесстрастно систематизировал по разделам: "Я ухаживал", "Меня любили", "Не любя, были близки", "Казалось, что люблю".
  Всем были известны его романы. Он и не скрывал их, даже наоборот.
  Как-то Маруся рассказала сестре о существовании дневников Брюсова. Говорили, что в них были шокирующие записи с описанием любовных свиданий. А когда одна из его любовниц, Елена Маслова, серьёзно заболела, он написал: "Леля больна... если она умрет... Жаль, очень жаль будет. Всего-то 5 свиданий! Но если она умрет, разрубится запутывающийся узел наших отношений, распутается красиво, театрально и с честью для меня. О! Каково будет мое отчаяние. О! Как это красиво, как это эффектно".
  Но никакие увещевания родных не действовали. Надежда любила и всю себя отдавала этой любви.
  Брюсов имел дело с опытными женщинами. Но Надя была невинной девушкой, и, как она говорила сестре, он обещал многое. Она была уверена, что он женится на ней. А ведь в семье Львовых, со старыми дворянскими корнями, сёстры имели строгое воспитание. Для встреч с Брюсовым Надя сняла комнату в Москве, в Крапивинском переулке, где ждала его постоянно. В конце концов, это стало невыносимо. Невыносима неопределённость, в которой её держал Брюсов. Окружение знало, что при множестве связей, он не собирался разводиться с женой, которая ему всё прощала и обеспечивала спокойную жизнь. Что бы он ни делал, дома проблем не возникало. Ревнивая и страстная молодая жена в его планы не входила. Для него отношения с Надеждой были просто очередным романом. Ответственность за девушку очень скоро сменилась раздражением и усталостью.
  Надежда замкнулась. Перестала откровенничать с Марусей. Только стихам она открывала душу. Дома в Подольске она чаще всего закрывалась в мезонине и писала, писала.
  
  Я дома... Дверь закрыта плотно...
  Весенний дождик за окном
  Стихает звонко, беззаботно,
  И тишина растёт кругом.
  
  И так мне страшно, так мне душно
  В невозмутимой тишине...
  Лишь ты со мной, мой стих послушный,
  Один, не изменивший мне!
  
  Ты вновь со мной тревожной ночью,
  Как верный страж, как чуткий друг...
  И сны сбываются воочью,
  И всё былое близко вдруг.
  
  И я, с улыбкою участья,
  Переживаю нежно вновь
  Моё безрадостное счастье -
  Мою ненужную Любовь.
  
   Дни тягостной тоски сменялись минутами радости встречи с любимым. Маруся рассказывала, что как-то приехала к Наде в Москву. Она её встретила весёлая, поцеловала в обе щеки.
  - С ним встречалась?
  - Да, да! - и Надя закружила сестру.
  "Бедняжка" - подумала тогда Мария.
  
  Я нынче светлая. Я нынче спокойная,
  Нежная, нежная...
  Душа моя нынче, как стих твой, стройная,
  Как сон - безмятежная.
  
  И небо серое, осенне-тоскливое,
  Ветра рыдание -
  Мне радостны, радостны... Вся я счастливая,
  Вся я - сверкание.
  
  Моё падение - встречаю улыбкой,
  Славлю страдание...
  Ах, я павилики веточка гибкая
  В миг увядания!
  
   Однажды Надя приехала в Подольск. Заперлась в мезонине. Под вечер позвала сестру погулять к Пахре. Ходили молча.
  - Наверное, я скоро умру, - вдруг сказала Надежда.
  - Ну, что ты! Почему? - испугалась Маруся.
  - Нет, нет... не обращай внимания.
   Дальше гуляли молча. Когда утром Надя уехала, Мария в мезонине нашла черновик стихотворения. Она рассказывала об этом моей маме как-то почти перед войной. Сказала, что листок потерялся. Запомнила только конец:
  
  Я странно устала. Довольно! Довольно!
  Безвестная близится даль.
  
   Маруся сказала, что испугалась тогда за сестру. Но время прошло, и случай постепенно забылся.
   Мы с мамой нашли это стихотворение в "Старой сказке", в нашем домашнем экземпляре в бордовой матерчатой обложке, выпуска 1914 года Книгоиздательством "Альцiона".
  
  Пусть так. Я склоняюсь с покорной молитвой,
  Без слёз, без ненужной борьбы.
  Как верный во храме, как рыцарь пред битвой,
  Я слушаю шёпот Судьбы.
  
  Мне внятны ея несказанныя песни,
  Что раз нам дано услыхать...
  И если ты вскрикнешь: "воскресни! воскресни!"
  Не знаю, смогу ли я встать.
  
  Я странно устала. Довольно! Довольно!
  Безвестная близится даль.
  И сердцу не страшно. И сердцу не больно.
  И близкого счастья не жаль.
  
   Да, она устала. Устала от постоянного ожидания, от безысходности. Перестала верить. Всё теряло смысл. Мысли о смерти, видимо, стали посещать Надю.
  
  Лежу бессильно и безвольно...
  В дыму кадильном надо мной
  Напев трепещет богомольный,
  Напев прощанья с жизнью дольной,
  С неверной радостью земной.
  Невеста, - в белом покрывале,
  И fleur d"orang"евом венке, -
  Я жду тебя в пустынном зале,
  Где мы с тобой рассвет встречали,
  Где ночь я встретила в тоске.
  Я знаю: ты придёшь, покорный,
  Прильнёшь к синеющим губам...
  Но не отбросить креп узорный,
  Но не рассеять сон мой чёрный,
  Твоим томящимся рукам!
  Что мне до ласк и поцелуя!
  Что мне до запоздалых слов!
  Взгляни, взгляни, как тихо сплю я...
  И не могу, и не хочу я,
  Тебе ответный бросить зов.
  
   Но Он не пришёл. Он убежал. Быстро. Постыдно. А стихи после - что же... отчего не написать, если умеешь.
  
   Откуда в цитатник попали строки письма, написанного Надеждой в сентябре 1912-го года? Возможно, сам адресат не был щепетилен.
   "... И, как и Вы, в любви я хочу быть "первой" и единственной. А Вы хотели, чтобы я была одной из многих? Вы экспериментировали с ней, рассчитывали каждый шаг. Вы совсем не хотите видеть, что перед Вами не женщина, для которой любовь - спорт, а девочка, для которой она всё..."
  
   Моей маме много рассказывала бабушка, Софья Андреевна, и Маруся. Ведь мой дед, Александр Григорьевич, каждое лето проводил с семьёй в Подольске. В мезонине располагалась библиотека. Мама целые дни проводила в ней, прочитала множество книг. Как она говорила, многие из них ей вовсе не следовало читать. Но бабушка души не чаяла во внучке, разрешая ей абсолютно всё. Неизменно вечером, за чаем, родные вспоминали Надю. В доме была "Надина комната", в которой жили сёстры... Теперь же жила одна Маруся.
  
  Надежда знала, что одновременно с ней у Брюсова в разгаре роман с Ниной Петровской, который длился на протяжении семи лет. Побочные романы и романчики её любимого угнетали, разрывали Надину душу.
  
  Я покорно принимаю всё, что ты даёшь:
  Боль страданья, муки счастья и молчанье-ложь.
  
  Не спрошу я, что скрывает сумрак этих глаз:
  Всё равно я знаю, знаю: счастье не для нас.
  
  Знаю я , что в чарах ночи и в улыбке дня
  Ты - покорный, ты - влюблённый, любишь не меня.
  
  Разрывая наш цепи, возвращаясь вновь,
  Ты несмело любишь нашу первую любовь.
  
  Чем она пылает ярче, тем бледнее я...
  Не со мною, не со мною - с ней! Мечта твоя.
  
  Я как призрак ночи таю, падаю любя,
  Но тоска моей улыбки жалит не тебя.
  
  Ты не видишь, ты не знаешь долгих, тёмных мук,
  Мой таинственный, неверный, мой далёкий друг.
  
  Ты не знаешь перекрёстков всех дорог любви...
  Как мне больно. Как мне страшно. Где ты? Позови.
  
   Летом 1913-го года Брюсов и Надежда примирились. Он отвёз её в Финляндию, на озеро Сайма. Месяц они провели вместе.
   Она написала тогда:
  Хорошо прилечь под старыми соснами,
  Змейкой свернуться на старом граните,
  Забыть о Горации, о Бальмонте, Эврипиде,
  Дышать Саймой и соснами
  Безвопросными...
  
  Хорошо следить, как волны задорные
  Играют в камешки, словно дети,
  Смотреть в глаза твои влюблённо-покорные,
  И чуть слышно смеяться над фантазией вздорной:
  "А вдруг мы одни на свете"!
  
   После этой поездки, осенью, Брюсов дал понять Надежде, что отдаляется от неё. Кстати, туда же, на озеро Сайма, в1905 году Брюсов возил и Нину Петровскую. Тогда Брюсов привез цикл любовных стихов о "любви единой, беспредельной, навеки".
  А Наде Львовой в этой поездке он подарил револьвер. Странный подарок любимой женщине...
  При прощанье же заговорил о неизбежности расставания.
  
  Может быть, на решение Надежды повлияла попытка самоубийства Марины Цветаевой? За два года до смерти Нади та хотела повеситься из-за любовной драмы с поэтом, историком Владимиром Нилендером.
   Как вспоминала Анастасия Цветаева (младшая сестра Марины), В конце 1909 года Нилендер, сделал Марине предложение. Хотя знал, что из-за наложенной на него церковной епитимьи в официальный брак он мог вступить лишь через несколько лет. Но 17-летняя Цветаева приняла его всерьез.
  Нилендер - герой многих произведений Марины Цветаевой. Ему посвящен ряд стихов из сборников "Вечерний альбом". Вот одно из них. Возможно, оно поимело сильное влияние на молодую Надежду.
  
  НЕВЕСТАМ МУДРЕЦОВ
  Над ними древность простирает длани,
  Им светит рок сияньем вещих глаз,
  Их каждый миг - мучительный экстаз.
  Вы перед ними - щепки в океане!
  Для них любовь - минутный луч в тумане,
  Единый свет немеркнущий - для вас.
  
  Вы лишь в любви таинственно-богаты,
  В ней всё: пожар и голубые льды,
  Последний луч и первый луч звезды,
   Все ручейки, все травы, все закаты!..
  - Над ними лик склоняется Гекаты,
  Им лунной Греции цветут сады...
  
  Они покой находят в Гераклите,
  Орфея тень им зажигает взор...
   А что у вас? Один венчальный флёр!
  Вяжите крепче золотые нити
  И каждый миг молитвенно стелите
  Свою любовь, как маленький ковёр!
  
   Да, Валерий Брюсов для Надежды Львовой был кумиром. Её стихи - все - полны чувства к нему.
  
  Не проклинай меня за медленные муки,
  За длинный свиток дней без солнца и огня,
  За то, что и теперь, в преддвериях разлуки,
  Я так же свято жду не вспыхнувшего дня!
  
  Я помню: гасли дни и гасли жизни стуки,
  Ты уходил и вновь ты приходил, кляня...
  За то, что слёз моих вонзались в сердце звуки,
  Не проклинай меня!
  
  В последний раз в мольбе тяну к тебе я руки...
  За то, что к вечным снам томительно маня,
  Я, так любя, сама сковала цепь разлуки,
  Не проклинай меня!
  
  А вот другое. В "Старой сказке" это стихотворение датировано 1-ым ноября 1913-го.
  
  Мне заранее весело, что я тебе солгу,
  Сама расскажу о не бывшей измене,
  Рассмеюсь в лицо, как врагу, -
  С брезгливым презреньем.
  
  А когда ты съёжишься, как побитая собака,
  Гладя твои седеющие виски,
  Я не признаюсь, как всю ночь я плакала
  Обдумывая месть под шприцем тоски.
  
   Какие же бурные чувства кипели в душе молодой Надежды!
   Валерий Брюсов, гений стиха, посвящал их женщинам. И Надежде Львовой посвящено много стихотворений. Известен его венок сонетов "Роковой ряд". Каждое из стихотворений этого цикла было посвящено реальным персонажам - женщинам, которых когда-то любил поэт.
   Хотя Брюсов не открывает, кому именно посвящены строки, даже считается, что он изменил все имена, но нетрудно определить, что двенадцатый сонет посвящён Надежде Львовой.
  
  
  
  12. НАДЯ
  
  Вот близкие склоняются ко мне,
  Мечты недавних дней... Но суесловью
  Я не предам святыни, что с любовью
  Таю, как клад, в душе, на самом дне.
  Зачем, зачем к святому изголовью
  Я поникал в своем неправом сне?
  И вот - вечерний выстрел в тишине,-
  И грудь ребенка освятилась кровью.
  О, мой недолгий, невозможный рай!
  Смирись, душа, казни себя, рыдай!
  Ты приговор прочла в последнем взгляде.
  Не смея снова мыслить о награде
  Склоненных уст, лежал я в глубине,
  В смятеньи - думы, вся душа - в огне...
  
   Вот что написал Владислав Ходасевич: "Женщины брюсовских стихов похожи одна на другую как две капли воды: это потому, что он ни одной не любил, не отличал, не узнал. Возможно, что он действительно чтил любовь. Но любовниц своих не замечал".
   Любовь, ставшая для Надежды смыслом жизни, привела к безысходности. Рядом с ней в роковую минуту отчаяния не оказалось дружеской руки. К сожалению, о последних минутах жизни Надежды Львовой мы знаем только из записей посторонних. Она не написала никому из родных.
   В понедельник 25 ноября 1913 года под заголовком "Самоубийство курсистки" в московской газете "Столичная жизнь" появилось сообщение:
   "Вчера, вечером, в доме Константинопольского подворья, по Крапивенскому пер., застрелилась из револьвера слушательница Высших женских курсов Полторацкой, дочь надворного советника, Надежда Григорьевна Львова. Незадолго до смерти она говорила с кем-то по телефону. Никаких записок покойная не оставила. Смерть наступила мгновенно: пуля попала в сердце."
   Вот что вспоминает Владислав Ходасевич:
  ... Часов в 11 она звонила ко мне - меня не было дома. Поздним вечером она застрелилась. Об этом мне сообщили под утро.
   Через час ко мне позвонил Шершеневич и сказал, что жена Брюсова просит похлопотать, чтобы в газетах не писали лишнего. Она, прекрасно зная об отношениях его с Надеждой Львовой, попросила не упоминать его имени в связи с её смертью. Брюсов мало меня заботил, но мне не хотелось, чтобы репортеры копались в истории Нади. Я согласился поехать в "Русские ведомости" и в "Русское слово"...
   Однако, газета "Русское слово" на следующий день всё же выпустила заметку.
  "26 ноября 1913 года, вторник.
  В воскресенье, вечером, застрелилась молодая поэтесса Над. Григ. Львова.
  Застрелившаяся оставила на имя поэта В.Я. Брюсова письмо и целую кипу рукописей...
  Около 9 ч. вечера г-жа Л. позвонила по телефону к г-ну Б. и просила приехать к ней.
  Г-н Б. ответил, что ему некогда - он занят срочной работой. Через несколько минут г-жа Л. снова подошла к телефону и сказала г-ну Б.:
  - Если вы сейчас не приедете, я застрелюсь.
  Затем она ушла в свою комнату... В квартире царила полная тишина. Минут пять спустя после разговора г-жи Л. с г-ном Б. в комнате грянул выстрел..."
  
   Из того самого револьвера...
  
   Последнее письмо Нади не попало к родным. Брюсов же, которому оно адресовалось, не приехал за ним, и письмо было направлено в полицию.
  "И мне уже нет [сил?] смеяться и говорить теб[е], без конца, что я тебя люблю, что тебе со мной будет совсем хорошо, что не хочу я "перешагнуть" через эти дни, о которых ты пишешь, что хочу я быть с тобой. Как хочешь, "знакомой, другом, любовницей, слугой", - какие страшные слова ты нашел. Люблю тебя - и кем хочешь, - тем и буду. Но не буду "ничем", не хочу и не могу быть. Ну, дай же мне руку, ответь мне скорее - я все-таки долго ждать не могу (ты не пугайся, это не угроза: это просто правда). Дай мне руку, будь со мной, если успеешь прийти, приди ко мне. А мою любовь - и мою жизнь взять ты должен. Неужели ты не чувствуешь [одно слово неразборчиво] этого. В последний раз - умоляю, если успеешь, приди. Н."
   Сам Брюсов на другой день после Надиной смерти бежал в Петербург, а оттуда - в Ригу, в какой-то санаторий. Через некоторое время он вернулся в Москву. Привёз новые стихи, посвящённые уже новому, "санаторному", увлечению.
  
   Уже позже, в январе, он написал:
  
  Я не был на твоей могиле;
  Я не принёс декабрьских роз
  На свежий холм под тканью белой;
  Глаза других не осудили
  Моих, от них сокрытых, слёз.
  
  Ну что же! В неге онемелой,
  Ещё не призванная вновь,
  Моих ночей ты знаешь муки,
  Ты знаешь, что храню я целой
  Всю нашу светлую любовь!
  
  Что ужас длительной разлуки
  Парит бессменно над душой,
  Что часто ночью, в мгле холодной,
  Безумно простирая руки,
  Безумно верю: ты со мной!
  
  Что ж делать? Или жить бесплодно
  Здесь, в этом мире, без тебя?
  Иль должно жить, как мы любили,
  Жить исступлённо и свободно,
  Стремясь, страдая и любя?
  Я не был на твоей могиле.
  Не осуждай и не ревнуй!
  Мой лучший дар тебе не розы:
  Всё, чем мы вместе в жизни жили,
  Все, все мои живые грёзы,
  Все, вновь назначенные, слёзы
  И каждый новый поцелуй!
  
   8 января 1914 года
  
   Может быть, Надежда с годами разочаровалась бы в своей любви. Ведь, как писал Владислав Ходасевич о Валерии Брюсове за год до смерти поэта, в 1923-ом году:
   "Он вел странный образ жизни, стал курить, пристрастился к морфию, стал неопрятным и нервным. Последние силы он потратил на хлопоты о присвоении ему - по случаю грядущего юбилея - ордена Красного Знамени и был расстроен получением Почетной Грамоты.
  
  Надежда Львова написала бы ещё много стихов, чудесных, милых стихов... её друг Илья Эренбург умер лишь в 1967-ом. Надежде Львовой в это время было бы всего семьдесят шесть. И тогда я не поставила бы эпиграфом: "та, которую я никогда не видела".
  
   В 1758 году на самой окраине Москвы, в Марьиной роще, было устроено специальное кладбище для неимущих, бродяг и всех прочих, умерших "дурною смертью", - Лазаревское. Местом погребения не покаявшихся грешников Лазаревское кладбище оставалось до 1771 года, когда в Москве появилось сразу несколько новых больших кладбищ. И тогда уже Лазаревское, оказавшееся единственным в Москве общественным кладбищем внутри Камер-Коллежского вала, сделалось, как теперь говорят, престижным. В XIX веке здесь хоронили купечество, духовенство, разночинцев, военных, артистов, профессоров.
   В 1837 году там была похоронена мать Фёдора Михайловича Достоевского - Мария Фёдоровна. В 1890 году - жена Белинского - Мария Васильевна Белинская. Где-то на кладбище была могила писателя, историка Москвы Ивана Кузьмича Кондратьева. В 1926-ом году похоронен русский живописец Виктор Михайлович Васнецов. Стоял когда-то на Лазаревском кладбище крест, концы которого были выполнены в виде крыльев пропеллера аэроплана. Под этим оригинальным памятником покоился один из первых русских авиаторов - А. А. Мухин. Он погиб в мае 1914 года на Ходынском аэродроме при испытании какого-то заграничного летательного аппарата.
   А 26 ноября 1913 года у западной стены Лазаревского кладбища похоронили Надежду Григорьевну Львову. На памятнике выбили строку из "Божественной комедии" Данте
  "Amor condusse noi ad una morte" - "Любовь, которая ведет нас к смерти".
  
   Сейчас я смотрю на белый каменный барельеф в старинном, чёрного дерева, буфете у нас на даче. Я привезла эту дорогую для моих родителей вещь после их смерти. Его место всегда было в их столовой, на пианино. Профили мужчины и женщины выбиты в камне. И та же надпись - "Amor condusse noi ad una morte"...
  
   В 1934 году кладбище было закрыто, а еще через три года могилы сравняли с землей бульдозерами. На территории бывшего Лазаревского кладбища был устроен детский парк, а через часть кладбища сейчас проходит оживленная автомагистраль - Сущёвский вал.
   Большинство захоронений так и осталось в земле. На другие кладбища перенесены были очень немногие. И до сих пор, если в этом ДЕТСКОМ парке копнуть поглубже, попадаются кости. Одновременно с кладбищем была закрыта Свято-Духовская церковь.
   Сейчас церковь Сошествия Святого Духа восстановлена. В 1999 году в память обо всех погребенных на Лазаревском кладбище там была построена и освящена Владимирская часовня.
   А недавно на Лазаревском кладбище было восстановлено одно старое захоронение. Так что это кладбище уже и несправедливо называть бывшим. Прямо за церковью стоит одинокий деревянный крест. Это могила основателя медицинского факультета Московского университета (теперешнего 1-го Медицинского института) профессора Семена Герасимовича Зыбелина, умершего в 1802 году.
  
  Да, я никогда её не видела, да и не могла. Но моя мама всю жизнь хранила в душе семейную трагедию.
   В 2002-ом году мы с мужем поехали в Подольск. Нашли тот самый дом на Большой Зелёновской. Всё оставалось таким же, как тогда, много лет назад, ну, или почти таким же. Мы сделали несколько фотографий, чтобы показать маме.
   К нам вышла неприветливая женщина. Когда я начала объяснять, кто мы такие, она занервничала. На вопросы наши отвечала неохотно и постаралась поскорее от нас отделаться. На обратном пути муж спросил:
  - Тебе не показалось, что она попросту испугалась, решила: мы претендуем на наследство? Приехали какие-то дальние родственники, фотографируют, расспрашивают, кто теперь здесь живёт.
  - Мне это в голову не пришло... Но, видимо, это так и есть.
  
  В этом же 2002-ом году мама списывалась с Подольским писателем, журналистом Вячеславом Ерохиным. Передо мной черновик её письма. Вот выдержки из него:
  "С большой тревогой я узнала о вероятности сноса дома 27 по Большой Зелёновской улице в Подольске. Этот дом связан со всем моим детством, но, конечно же не это имеет значение, а то, что стены помнят и хранят тени таких людей, как Валерий Брюсов, Владимир Маяковский, Илья Эренбург. К моему великому сожалению я это знаю только из рассказов моего отца и моей бабушки, проживавшей в этом доме.
  Мой дед Григорий Иванович Львов и бабушка Софья Андреевна Львова имели трёх сыновей и двух дочерей : Марию и Надежду , о которых , кстати, пишет в своих воспоминаниях И.Эренбург, посвятив им главу "Сёстры Львовы". Все дети были талантливы: хорошо рисовали, писали стихи, но лишь стихи Надежды Григорьевны Львовой получили признание в литературных кругах, печатались в журналах, литературных альманахах, а затем дважды вышли отдельными изданиями. Ее переводы стихов Жюля Лафорга, вместе с переводами В.Брюсова и В.Шершеневича, изданы в сборнике "Феерический собор".
  Творчество Надежды Львовой вошло в "Антологию русской поэзии".
  Вот этому таланту Надежды Львовой и обязан маленький домик на Большой Зелёновской посещением Брюсова, Маяковского, Эренбурга.
  В 1913 году жизнь Надежды Львовой трагически оборвалась, и я, дочь её брата Александра, была в её честь названа Надеждой, но, к сожалению, никогда её не видела и знаю о ней только из рассказов отца и бабушки. Хорошо помню дом, комнату, которая называлась комнатой Нади. В ней жила Мария Григорьевна, Маруся, как мы её называли.
  После смерти бабушки Марию Григорьевну, учительницу, "уплотнили", и в этой комнате поселилась чужая семья. Во время войны Мария Григорьевна уехала в эвакуацию и умерла в Ташкенте.
  Теперь весь домик заселён чужими людьми. Но прошлое всегда с нами, и очень бы не хотелось, чтобы бульдозеры стёрли его с лица земли...
  Остаюсь с уважением... "
  
   К сожалению, переписка не сохранилась. И Вячеслава Ерохина уже нет в живых. Он скончался в 2015-ом году.
  
  Дом 27 на Большой Зелёновской был снесён. Его жильцы, наверное, получили квартиру. Не знаю, жалели они, или радовались... Ведь для них это было просто местожительства.
  Теперь на этом месте АПТЕКА
  
  
  
  
  Фото Надежды Львовой с матерью Софьей Андреевной, домом на Большой Зелёновской улице были переданы в Подольский краеведческий музей.
   Утеряна...
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"