В последние недели января 1943 года состоялась наша первая встреча, молодых ребят, прошедших приписку и медицинскую комиссию в Военкомате Тяжина с нашим военным наставником Огарковым Петром Михайловичем, так кажется его звали - ведь прошло столько лет. Он имел несколько ранений, о чем говорили две красные и одна золотистая ленточки на правой стороне груди его гимнастерки и медаль за "Отвагу" на прямоугольной планке на другой стороне груди. Других наград нет, да и немногие, в те годы, блистали рядами орденов и медалей. Это будет потом, у вернувшихся с Победой, или когда награды будут находить бойцов героев, подобранных на полях сражений и належавшихся в медсанбатах и в тыловых военных госпиталя. Обращали наше внимание его суконная гимнастерка с черными петлицами на которых алели по два кубика. Лейтенант в отставке, представился он нам, молодым допризывникам прибывшим в большое село Преображенское для прохождения программы всеобуча - на горных стрелков. Военрук снял с головы шлем танкиста и теперь мы полностью смогли рассмотреть нашего военрука. Лысоват, из растительности на лице густые седоватые усы и такие-же по объему двое густых бровей. Первое впечатление таково, что будто бы на его лице трое усов. Затылок головы, шея и подбородок со следами ожогов, глубоких и без растительности, правый рукав гимнастерки заправлен под ремень Наше первое впечатление- страшноват военрук. Но когда, из под густых бровей на нас бросили взгляд- на нас глянули умные, спокойные и добрые глаза, он стал для нас симпатичным и каким-то, по человечески близким, старшим товарищем. Неторопливая и немногословная вступительная речь о задачах всеобуча, о том, что мы по призыву войдем в одно из подразделений Сибирской дивизии, которая готовится выгонять немцев с Кавказа. -Я буду учить вас тому, что вам будет необходимо когда попадете на фронт. С нами военный знакомился поочередно, на кого он указывал, вставали и рассказывали о своих родных и о работе, которую выполняли в колхозах.
Мои сверстники рослые и физически сильные подростки. Они остались старшими из мужчин в деревнях и приняли на себя всю тяжесть крестьянского труда. И сейчас, когда ребят собрали на учёбу, у них на уме и в разговорах слышатся заботы о неоконченных работах в колхозе и по дому. Встаю и я, по отношению к своим товарищам выгляжу карликом - мой рост всего 150 сантиметров. Военрук интересуется откуда я приехал в Сибирь, как устроена моя семья, если имеется таковая. Я рассказал, что эвакуировался из города Кронштадта, где учился и работал на заводе. Уволен по состоянию здоровья (дистрофия) и направлен в эвакуацию, вместе с матерью и младшим братом. Оказался в Западной Сибири. Нас приняла деревня Камыщловка. Сейчас осваиваю крестьянский труд. Прибыл на всеобуч в одном лице, других ребят моего возраста в деревне нет, учусь сельскому труду у пацанов 12-13 лет. Военрук задает мне вопрос, а ты знаешь, что блокада Ленинграда прорвана и Ладога освободилась от присутствия немцев. Я так и присел, откуда мне знать, радиовещания и телефонной связи в деревне нет, да и любителей в прогулках на 25 километров до Тяжина, в деревне не оказалось. Спасибо Вам за добрую весть! На последнем уроке расскажешь и о блокаде, и о своей жизни в осажденном городе, и как выбирался с места военных действий.
На первом же занятии по материальной части стрелкового оружия военрук раскрыл дверцу шкафа и извлёк оттуда русскую трехлинейку образца 1891 года, еще с царскими орлами на патроннике и рассверленном отверстием на нем, отделил штык и пытался извлечь затвор, но одной левой рукой не смог дотянуться до спускового крючка, пришлось мне протянуть руку и нажать на спусковой крючок. Военрук строго посмотрел на меня, прошептал- знаешь? и подает мне отделенный от винтовки затвор, затем по объяснению военруком, порядка разборки затвора, сопровождаю его рассказ практическим исполнением разборки и сборки затвора.
Многие ребята были с бывших хуторов и чуть ли не впервые видели оружие. В деревне оружие было только у председателя, да у директора, эвакуированного, завода орловских рысаков. Оружие, конечно было припрятано у некоторых, но вряд ли кто-то позволял мальчишкам с ним заниматься.
В следующий час на столах у нас появились уже четыре единицы учебного оружия. И военрук продолжает свой неторопливый рассказ первой четвертке, которые взялись выполнять это упражнение первыми, а потом когда дело уже наладилось отослал меня готовиться к информации по прорыву блокады.
Моим почти часовым рассказом о начале войны, о блокаде Ленинграда, работы дороги жизни, героической борьбе воинов Ленинградского и Волховского фронтов, которым удалось, наконец, прорвать блокаду огромного города и закончился первый учебный день.
Ребята разбрелись по квартирам знакомых сельчан, у всех оказались места для ночлега. Был устроен и сам военрук, его устроили на квартиру руководители села. Сам он приезжал проводить с нами занятия из Тяжина, где проживает некоторое время, откуда и был направлен военкоматом учить нас военному делу. А меня пристроили ночевать в сторожку школьного сторожа. Я не в обиде. Не возвращаться же мне в Камышловку, а завтра рано вставать, чтобы успеть к началу занятий.
Утро следующего дня было занято строевой подготовкой. Военрук объяснил назначения строя и их виды. Начались различные перестроения. Занимались на воздухе в хорошую солнечную погоду, а потом вооружившись четырьмя винтовками направились в поле учиться прицеливанию и изготовке к стрельбе по мишеням. Кто-то запел: "Отец мой был природный пахарь, а я работал вместе с ним" -запев повторили уже хором. "Отца убили злые чехи, а мать с сестрой в огне сожгли". И вновь повторение хором. "Горит, горит село родное, горит отцовский новый дом"..... "Сгорела вся наша деревня, а я остался сиротой".
Ребята раскраснелись зашумели, увидев в поле, у бугра две, уже выставленные мишени и подготовленные из снега и хвороста четыре упора. Военрук назвал мою фамилию и приказал мне показать, как правильно подготовиться для стрельбы лежа, с упора. Я выполнил команду, а военрук объяснил, вот так должен действовать каждый, готовясь к стрельбе лежа, с упора. Вслед за мной каждый выходил на огневой рубеж, готовил удобный для себя упор, затем ложился и изготавливался к стрельбе, взводил затвор, наводил оружие на мишень, а затем установив нормальное дыхание, вытягивал свободный ход спускового крючка, слышался щелчок выхода бойка затвора. Так каждый повторял весь перечень подготовки к стрельбе по пять раз, а затем уступал место другому товарищу. Таких выходов в поле на прицеливание по мишени было несколько, только теперь использовался весь арсенал учебных винтовок. Проводились они, как обычно с утра.
Зима была снежная и военрук много времени уделял лыжным переходам по глубокому снегу, подъему на возвышенности и спуску с них. Мне тоже пришлось добывать лыжи у своих сельчан, чтобы участвовать в лыжной подготовке, хотя ходьба на лыжах не была для меня новостью. Только весной, когда сошёл снег, мы приступили к занятиям по огневой подготовке.
Военрук вместе со мной отнесли на 100 метров и укрепили две мишени на дощатых щитах, а по дороге расспросил меня стрелял ли я из боевого оружия. Пришлось рассказать о своей стрелковой подготовке. будучи еще школьником. Вот ты и начнешь, первым выполнять упражнение. Военрук выходит на огневой рубеж, ложится у лежащей на упоре винтовке, показывает как утопить патроны и отделить обойму, а в ней оказалось только три патрона (видно государство экономила их для фронта). Он, владея только левой рукой, смог вести только рассказ о подготовке к стрельбе, докладу о готовности и окончании стрельбы. Поднялся, еще раз посмотрел на меня и скомандовал на огневой рубеж шагом марш! И вполголоса :- не подведи парень, ребята не должны сомневаться в оружии. По команде изготавливаюсь к стрельбе, упор не удобный, высоковат для меня. Перемещаю винтовку в левую сторону, прошу разрешения подготовить упор, снимаю лишний пласт дерна с упора. Вновь ложусь и докладываю, что к стрельбе готов. По команде "огонь", выравниваю дыхание, тщательно прицеливаюсь в центр мишени. Вдруг ответственность как-то придавила меня к земле. Вновь выравниваю дыхание, выбираю слабину хода курка и совершаю последовательно три выстрела. Докладываю- стрельбу закончил, отвожу затвор на себя и выбрасываю третью гильзу. К мишени следуем всей гурьбой и останавливаемся в метре от мишени. Военрук угольком делает отметки 9-8-8. Итого 25 очков из 30 возможных. Он наклонился ко мне и вполголоса, на ухо сказал :- спасибо парень. И уже во весь голос-молодец! Продолжая разговор у мишени повел речь о том, что винтовка в руках умелого бойца - мощное и надежное оружие Родины. Нужно знать свое оружие и добросовестно ухаживать за ним. Нельзя сказать, что первая стрельба у бойцов всеобуча была успешной. Поразить круги мишени удалось только пятерым. Выстрелы других, как говорят, пошли за молоком. В следующий день стрельб, а это случилось уже в конце апреля, перед каникулами на посевные работы в колхозах, мне приходилось ложиться рядом с бойцами и рассказывать, как удобней подготовиться к стрельбе, напоминать о дыхании и плавном спуске курка и, что не надо закрывать глаза при выстреле. Результат стрельб значительно улучшился, все бойцы хотя-бы попали в мишень, были и отличившиеся. Военрук, чтобы убедить ребят в надежности оружия, приказал мне еще выполнить упражнение. На этот раз я стрелял не менее удачно - выбил три девятки.
Я боялся, что ребята обидятся на меня, станут называть выскочкой, но этого не случилось, потому-что стали чаще спрашивать меня о моем городе. Некоторым удалось посмотреть в кинотеатре Тяжина старый кинофильм "Мы из Кронштадта".
Ребята не удивились, когда военрук после рассказа о боевых отравляющих веществах. которые имеются на вооружении у немцев, поручил мне проведение занятий со средствам защиты - противогазом. Он с одной рукой не мог надеть противогаз на лицевую часть и подогнать для этого лямки. В нашем распоряжении имелись четыре противогаза гражданского образца разных размеров. По санитарной подготовке, в селе не оказалось свободного специалиста и мне пришлось учить ребят, как останавливать кровотечения, накладывать давящие повязки на различные участки тела, накладывать специальные шины, или использовать подручные материалы в виде дощечек, или тонких стволов кустарника и фиксировать эти наложенные шины на участки переломов нижних или верхних конечностей тела и бинтовать их тугой перевязкой.
Ребята сильно веселились когда я им рассказывал, как учился сельскому труду у малышей в возрасте 12-13 лет. Так я становился своим парнем, некоторые ребята по субботам стали приглашать меня на ночлег в свои семьи. Растаял снег, высохли дорожки и тропинки и мы стали совершать длительные переходы по дорогам или по бездорожью с полной выкладкой- наши сидоры загружали, или грунтом, или чурбаками дров, чтобы вес составлял до 15 килограмм. Учили нас переползать по пластунски, развертыванию в цепь, перебежкам к, увиденным впереди, небольшим укрытиям. Поднимали нас в атаку с указанием направления. И мы шли, бежали с нашими макетами винтовок на перевес, с криками "УРА.....". Однажды мы упросили боевого командира рассказать о себе, где и как воевал.
История участия в Великой Отечественной войне нашего военрука оказалась горестной и тяжёлой. Он оказался нашим земляком, проживал в Минусинске, учился в средней школе, а по окончанию учёбы поступил в Омское пехотное училище, на втором курсе их перевели в другое училище, которое и окончил перед самой войной. По прибытию к месту назначения, принял стрелковый взвод и вместе со своей частью направился в укрепрайон на старой государственной границе к фортам "миллионникам", как их называли раньше. Эти грозные чудовища, были разоружены, вся артиллерийская техника и пулемёты, а также боеприпасы и продовольствие были перемещены на укрепление рубежей новой государственной границы. Начались боевые действия. "Нам пришлось, в оставшихся в западном направлении амбразурах, установить станковые пулеметы, а наблюдательный пункт на сохранившейся после подрыва дота крыше и приступить к окапыванию в полный профиль,чем и занимались уже три дня. Нам стало известно, что в городе Ровно уже хозяйничают немцы, а в Дубно ведут тяжёлые бои, блокированные со всех сторон, танкисты. К вечеру наши наблюдатели заметили приближающийся к нашим окопам конный немецкий отряд разведки. Наши пулеметчики из амбразур дота открыли огонь по противнику и немцы отошли. Утром следующего дня пришел приказ нашему стрелковому батальону оставить свои позиции и двигаться через Шепетовку в сторону Житомира. И мы пошагали, погрузив в наш конный обоз с боеприпасами и станковые пулеметы. Нашу колонну прикрывала приданная батальону батарея сорокопяток. К Житомиру отходили уже с боями, приходилось встречать противника огнем. Теперь уже немцы нас упорно двигали к Днепру, но значительно ниже его течения от Киева. Нашему батальону выпала задача развернуться на правом берегу и удерживать побережье, пока реку не форсируют основные силы нашего войскового соединения и не закрепятся на левом берегу Днепра. Батальон стоял насмерть. Там я получил свое первое ранение в мягкие ткани руки и отделался перевязкой. После тяжёлых боев, оставшиеся в живых люди переправлялись на другой берег Днепра, на нескольких лодках прибывших для нас, под огнем противника и артиллерийской дуэли наших пушек по площади оставленного нами берега. В моем взводе осталось только восемь бойцов. Второе легкое ранение я получил уже на Дону, туда нас уже выпроводили немцы,а затем нас с тяжёлыми боями стали теснить в сторону Волги и мы впервые услышали вслух, имя города ,куда нас двигали немцы-Сталинград! Город уже бомбили, рушились жилые дома и предприятия военной промышленности, так что мы оказались в уже разрушенном городе и оборону его держали, закрепляясь в развалинах. Если первое время перед нам действовали только пехотинцы- автоматчики, то вскоре появились танки и бронетранспортеры сопровождаемые пехотой, и вся эта масса намеривалась с хода раздавить нас. Мы запросили артогонь на себя, чтобы остановить немецкую технику, а нам пришлось отходить на новые позиции вглубь города, а получилось ближе к Волге. На этих позициях мы вновь стояли на смерть. Был приказ - за Волгой для нас земли нет! Только нескольким броневым машинам удалось приблизиться к нашим позициям и только немецким снайперам удавалось выбивать наших бойцов. В гари и грохоте противостояния, наши бойцы не заметили, ползущего из-за угла разрушенного дома, немецкого огнемётчика и он с расстояния 20-25 метров, полоснул наши позиции огнем из огнемета. Я только успел спрятать свое лицо в каску, куда ранее сползла моя пилотка. А еще раньше закрыл глаза, и правая рука автоматически схватилось за край каски, чтобы удержать на голове. Мне стало очень больно и жарко, и я потерял сознание. Мои бойцы с левой стороны нашего участка, не поражённые огнем огнемета подбежали ко мне, сбили пламя с обгорелой шинели, распороли рукав шинели и гимнастерки, а обгорелая рука так и оставалась придерживать каску. Полураздетого и не приходившего в сознание, на плащ палатке, меня, вместе с карабином и наганом доставили к санинструктору. Очнулся уже в лодке от речной прохлады и снова потерял сознание. Открыл глаза только на операционном столе ожогового отделения, а правую совсем сгоревшую до кости руку, отняли по предплечье в хирургическом отделении, в котором пролежал очень долго. Вот и вся моя история о войне." Ребята поинтересовались, а как-же? Вы воевали в пехоте, а носите форму танкиста? Он улыбнулся и сказал :- "махнулись не глядя", как на фронте говорят! О своей дальнейшей жизни я вам рассказывать не буду, это лишь только мое.
После этой беседы и начались наши мытарства. До седьмого пота мы тренировались переползать по пластунски, быстрыми перебежками занимали удобную для укрытия кочку. Стремительными атаками овладевали указанным военруком рубежом, а он декламировал нам Суворовские заповеди "Тяжело в учении- легко в бою". Нелегко ребятам давалось гранатометание, в указанный и обозначенный четырьмя палками, предполагаемый окоп противника. Ребята с детства состязались, кто дальше бросит любой тяжёлый предмет. А задание попасть в указанную цель не всегда получалось. В порядке самоподготовки военрук рекомендовал нам: все что попадется по пути, в дороге должно лететь в цель.
Однажды мы остались вдвоем в школьном классе. Мне некуда было деваться. Школьный сторож приходил на службу только вечером, закрывать школьные помещения, военрук посмотрел на меня и спросил-: расскажи, как вы жили в крепостном городе? Я сказал, что там сейчас остались мой отец и старший брат, которого уже призвали на флот. Нам пришла вещевая посылка, надо ехать в Кемерово за её получением. Заметив, что я перелистываю учебник физики за 6 класс, поинтересовался моим образованием. Я ответил, что два месяца учился в 8 классе, а потом работал с братом на режимном предприятии учеником радио мастера, но дистрофия, был уволен и направлен в эвакуацию. Теперь с матерью и младшим братом живем в деревне. Если бы я имел образование восемь классов, то меня бы направили на курсы младших лейтенантов, а в 18 лет был бы уже на фронте. Так в доверительном разговоре лейтенант- фронтовик рассказал мне свою историю.
"Родился и учился в Минусинске. Закончил 10 классов и поступил в пехотное училище, которое окончил накануне войны и был направлен на службу в Киевский военный округ. О своей войне я уже вам рассказывал, а моя награда за бой у Днепра нашла меня уже в госпитале Свердловска. Начальник госпиталя вручил мне медаль "За Отвагу", прямо в палате. Военрук разоткровенничался и рассказал, что в последний месяц лечения он лежал в одной палате с лейтенантом танкистом, которому отняли правую ногу выше колена. В танковом бою вражеский снаряд пробил танковую броню, отколол половину правой голени у командира легкого танка и выскочив наружу разорвался. Врачам пришлось постараться, чтобы сохранить ему жизнь. Второй мой сосед по палате был рядовой пехотинец, он налетел на вражескую мину, которая разорвавшись под ногами и наградила его многочисленными костными переломами, его очень долго доставляли к квалифицированному хирургу. Началась гангрена и раненому не единожды делали операции удаляя ноги сначала до колена, а теперь дошли до тазовой части тела. Врачи не выражали надежд, что ему смогут сохранить жизнь. Больной бредил, часто вспоминал свою семью и сына школьника, все наставлял мальчика, просил прощения у жены и даже слезы появлялись на его глазах, когда приходил в сознание, мне приходилось с ним общаться. Я узнал, что он с семьёй проживал и работал в Тяжине и призывался Тяжинским военкоматом. Он узнал, что я из Минусинска и хотя по возрасту мы различались лет на десять, мы находили возможность общаться и привыкнуть друг к другу. В один из дней, когда меня увезли на перевязку, он упросил дежурную сестру написать прощальное письмо жене и по моему возвращению в палату, просил меня после выписки из госпиталя заехать в Тяжин, передать письмо и рассказать жене о последних днях его жизни. Он умер на следующее утро.
Мы с танкистом пробыли в госпитале еще две недели. При выписке из госпиталя нас пригласили на вещевой склад, Где нам вручили вещи оставшиеся при прибытии в госпиталь, а чего у нас не хватало то выдали поношенное, но выстиранное и утюженное имущество. Танкист получил свой шлем, куртку и гимнастерку с и лейтенантскими кубиками в черных петлицах. Брюки "БУ" хорошо простиранные, один сапог на левую ногу, а в придачу два костыля. Мне пришлось довольствоваться не новым, но простиранным командирским обмундированием, шинелью без петлиц, гимнастеркой, с уже нашитыми петлицами и кубарями лейтенанта, как погорельцу. Остались своими только яловые сапоги, их не тронул огонь. Как мы ранее договорились "Махнуть, не глядя", обменялись формой. Танкист проговорил:- вот теперь под танкистским шлемом не будут так отчетливо видны рубцы от ожога на затылке и шее. А у меня под твоей шинелью, не так будет видно отсутствие ноги. Кроме положенного вещевого имущества, начальник госпиталя распорядился выдать нам по комплекту красноармейского обмундирования, как он сказал на лето - вы не скоро заведете штатскую одежду. На продовольственном складе нам выдали вещевые мешки и в них продукты на трое суток, правда баклажки для воды нам выдали стеклянные. Разобьёте, теперь с вас никто не спросит. В штабе госпиталя нам выдали проездные документы и дорожные деньги, которыми мы уж давно не пользовались.
Я упросил начальника госпиталя выдать мне проездные документы не до Мариинска, где был призван в армию, а до станции Тяжинской. Мне разрешили получить такой проездной документ, чтобы выполнить просьбу красноармейца навестить его семью и рассказать о последних днях его жизни. Когда я встретился с семьёй погибшего, его жена, прослушав мое сообщение и взяв конверт прощального письма мужа, свалилась в глубокий обморок, вызванные медицинские работники приводили её в норму почти неделю, у её кровати в течении всего этого времени находилась пожилая соседка. В это время все заботы по дому и присмотр за 9 летним мальчиком пришлось взять на себя. Я кормил и отправлял в школу мальчика, помогал ему выполнять домашние занятия, рассказывал о войне ему и его одноклассникам, когда приходил в школу, ребята впервые видели искалеченного войной фронтовика- Сталинградца. За эту неделю мальчик стал для меня своим человеком, мы привыкали друг к другу потихоньку. Руководству предприятия, на котором женщина работала, рассказал о постигшем семью горе и объяснил причину её недельного невыхода на работу. Тогда было очень строго с прогулами. Руководство решило загладить вину женщины, выписав ей командировочное удостоверение на срок отсутствия на рабочем месте. Как-то за эти, уже две недели я сжился с семьей, стал своим человеком по причине совместного горя, да и моей инвалидности. Тяжинский военкомат по моей просьбе, запросил мои документы на увольнение в связи с инвалидностью из Мариинского военкомата. В 1942 году людей возвратившихся по инвалидности, полученной на фронте, было еще не очень много. Меня как опытного пехотинца-командира, окончившего военное училище, сразу устроили на работу в военкомат и поручили заниматься с прибывающими призывниками, а теперь поручили допризывную подготовку юношей, на всеобуче. Я остался в этой семье. Мы стали близкими людьми. Еще не расписаны официально, как положено на Руси, будем ждать года после смерти погибшего на войне её мужа. Вот так дорогой, складывается наша жизнь."
Пока Сибирскую землю покрывал снег и не отступили холода мы продолжали свои полевые занятия. Наш военрук пытался внушить нам, что горным стрелкам обязательна хорошая лыжная подготовка и особенно по пересеченной местности с крутыми подъемами и спусками. Сначала эти занятия происходили налегке, а затем с полной выкладкой в вещевых мешках и макетами винтовок. Военрук учил нас преодолевать страх на спусках, тормозить палками, совершать на спуске правый или левый повороты, вдруг останавливаться и изготавливаться для стрельбы стоя или лежа. Крепления лыж у всех были не жесткими, они только входили в моду после войны с белофинами. И производить все то, что требовал военрук было очень трудно. Мы просто валились на бок и изображали открытие огня по противнику. Зима 1942-1943 годов была достаточно снежной и это позволило нам в снежных сугробах делать снежные домики сверху прикрываясь хворостом, снежные норы и переходы напоминающие окопы. И на все эти затеи мы имели всего пять малых саперных лопат полученных военруком, с большим трудом, в военкомате. Видно там было не только одна наша команда всеобуча в районе. Во время посевных работ нас распусти по домам на всю посевную и сенокос.
А впервые дни июля мы были призваны на трехдневные сборы с пешим маршем по сорок километров в обе стороны. Нам предстояли специальные сборы на реке Чулым, Красноярского края, там находились значительные высоты, а занятия проводили настоящие альпинисты, которые демонстрировали нам различные приемы подъема на горы, а так-же спуски. Знакомили нас с альпинистским имуществом и в завершении занятий предложили нам каждому прокатиться на блоках по металлическому канату через водную преграду, реку Чулым.
По дороге к дому мы разожгли костер и лишились своего деревянного оружия, изображавшего винтовки и гранаты, значительно облегчили свои вещевые мешки, употребив значительную часть оставшихся продуктов. На привалах продолжали учебу. Военрук объявлял тревогу и заставлял развернуться в боевой порядок то в левую, то в правую стороны дороги. На других привалах укладывал нас всех на спины и заставлял задирать ноги кверху, чтобы рассредоточить кровяные потоки. Заставлял нас разуться, рассматривал имеются ли потертости ног и тут-же учил, правда на словах, науке, как правильно заправлять портянки. Все мои товарищи были в сапогах, один я был в рабочих флотских ботинках, присланных в посылке, за которой я выезжал в Кемерово. Не легко нам достался марш к дому, с непривычки быть в течении двух суток на ногах, с небольшим ночным отдыхом просто на сене. Но мы чувствовали, что с нами идет человек, которому еще труднее. Нам-то и не пищать. Мы уже взрослые люди и совсем скоро Родина призовет нас в армию и нам предстоят еще более тяжёлые испытания. И действительно, почти всех нас бойцов всеобуча осенью 1943 года призвали на военную службу, хотя нам было ещё по 17 лет. Меня дважды вызывали на призывную комиссию, но возвращали домой. И только на третий вызов 23 октября меня включили в команду следующую в Новосибирск для учёбы на радио телеграфиста, в Воронежскую школу, передислоцированную в сибирский город. Вероятно, как я думаю, это случилось не без участия нашего военрука, или записи в учетных документах при приписке о том, что я работал на Кронштадтском заводе учеником радиомастера.
Дорогой Петр Михайлович! Вероятно ты не услышишь эти слова, прошло очень много времени. Ты нашёл приют в семье погибшего солдата-фронтовика. Ты принес в семью эту скорбную весть и передал его слова о любви к жене и сыну. Семья приняла тебя. При нашем доверительном разговоре в классе сельской школы мне показалось, что ты обрел свое жизненное счастье. От всех твоих учеников, которые еще живы и сейчас, сидя на завалинках своих домов и куря сибирский самосад, рассказывают своим правнукам о Великой войне, благодарю тебя. Спасибо тебе за науку и учёбу, которая спасла жизнь на войне многим, из твоих питомцев всеобуча.