Пока мы вместе шли от двери к своей парте, весь класс не сводил с нас глаз. Я заметила, что он не поставил свой стул так, чтобы снова сидеть от меня как можно дальше, с краешка парты. Вместо этого, он сел довольно близко, и наши плечи практически соприкасались.
В этот момент в кабинет вперед спиной вошел мистер Баннер - какое же отличное у этого человека чувство времени! - таща за собой высокую металлическую стойку на колесиках. На верхней ее полке стоял тяжеленный на вид, давно устаревший телевизор, а ниже, такой же древний видеомагнитофон. Значит, сегодня день просмотра фильма - радость, разлившуюся по классу, можно было чуть ли не кожей почувствовать.
Мистер Баннер запихал кассету в нехотя проглотивший ее магнитофон, и отошел к стене, чтобы выключить свет.
И как только в комнате воцарилась тьма, я, внезапно, с невероятной остротой осознала присутствие Эдварда, менее чем в дюйме от меня. Я была ошеломлена неожиданным потоком электричества, разлившегося по мне до кончиков нервов, поражена тем, что оказалась способна чувствовать его еще острее, чем было до этого. Сумасшедшее желание протянуть руку и дотронуться до него, самыми кончиками пальцев прикоснуться к его совершенному лицу, только один-единственный раз, в темноте, с безумной силой обрушилось на меня. Я плотно скрестила руки на груди, сжав кисти в кулаки. Я буквально теряла рассудок.
Начались вступительные титры, на толику осветив комнату. Мои глаза самопроизвольно метнулись к нему. И губы тут же изогнулись в смущенной улыбке, потому что его поза точь-в-точь повторяла мою: кисти рук сжаты в кулаки, кулаки прижаты к бокам, руки тесно скрещены на груди, а выше - глаза, так же искоса рассматривающие на меня. Он улыбнулся мне в ответ, и его взгляд потеплел, каким-то непостижимым образом это было заметно, несмотря на темноту. Я быстро отвернулась, прежде чем снова не забыла, как дышать. Было бы немыслимо сейчас снова почувствовать себя плохо на биологии.
Час тянулся бесконечно. Я не могла сосредоточиться на фильме - так и не поняла, по какой же он теме. Я безуспешно пыталась расслабиться, но электрический ток, в поле которого я попала, и центром которого был Эдвард, не ослабевал ни на секунду. Время от времени, я разрешала себе бросить быстрый взгляд в его сторону, но и он, кажется, был так же напряжен от начала до конца. Непреодолимое желание коснуться его тоже отказывалось пропадать, и я крепко-накрепко прижала свои кулаки к ребрам, пока мои пальцы не заболели от усилия.
Когда в конце урока мистер Баннер вновь включил свет, я вздохнула с огромным облегчением, и вытянула руки вперед, чтобы стряхнуть оцепенение с затекших пальцев. Эдвард тихо усмехнулся за моим плечом.
- Это было что-то, - пробормотал он. Его голос звучал мрачно, а глаза были полны опаски.
- М-м-м, - вот все, что я смогла из себя выдавить.
- Пойдем? - он грациозно поднялся.
Я еле сдержала стон. Физкультура. Поднималась со стула я осторожно, переживая, не закружится ли у меня голова из-за этого нового напряженного поля, возникшего между нами.
Он проводил меня до спортзала в молчании, и остановился у двери, я повернулась к нему, чтобы попрощаться. Его лицо взволновало меня - выражение было таким мучительным, почти болезненным, и столь невыразимо прекрасным, что жажда дотронуться до него вспыхнула с новой силой. Слова прощания застряли у меня в горле.
Он поднял правую руку, и несмело - в глазах отражалась внутренняя борьба - мимолетно провел по моей щеке кончиками пальцев. Его кожа была ледяной, как всегда, но след его прикосновения на моей коже оставил жгучее тепло - как след от ожога, до того, как начинаешь чувствовать боль.
Не проронив и единого слова, он быстро заскользил прочь по коридору.
В спортзал я вошла с бабочками в голове, на ватных ногах. Я проплыла в переодевалку, и надела форму в состоянии, похожем на транс, весьма слабо соображая, что вокруг меня есть и другие люди. Реальность начала доходить до меня, только когда мне вручили ракетку. Тяжелой она не была, но в моих руках казалась весьма небезопасной. Ребята в зале начали опасливо на меня коситься. Тренер велел разделиться в команды по двое.
На мое счастье, какие-то следы рыцарства Майка по отношению ко мне все еще сохранились, он подошел, и встал рядом:
- Хочешь быть со мной в команде?
- Спасибо, Майк. Знаешь, ты же не обязан этого делать, - я сделала извиняющееся лицо.
- Да брось ты. Я постараюсь не попадаться тебе под руку, - во все лицо просиял он. Иногда, почувствовать искреннюю симпатию к Майку совсем не трудно.
Конечно, пройти совсем гладко все не могло. Я каким-то образом ухитрилась садануть себя по лбу ракеткой, и на том же развороте крепко приложила Майка по плечу. Остаток урока я старалась держаться в дальнем углу корта, пряча ракетку в безопасном положении - за спиной. Несмотря на то, что я, как второй член команды, его подвела, Майк играл отлично, выиграв в одиночку три партии из четырех. Он незаслуженно поздравил меня с победой, когда тренер, наконец, просвистел в свисток, заканчивая занятие.
- Так, что..., - начал он, когда мы уходили с корта.
- Что "что"?
- Ты и Каллен, да? - спросил он с вызовом. Вся моя недавняя симпатия мигом улетучилась.
- Это тебя не касается, Майк, - предупредила я его, внутренне желая Джессике угодить в самую страшную огненную яму в аду.
- Не нравится мне это, - все равно пробормотал он.
- Это не обязательно должно тебе нравится, - отрезала я.
- Он на тебя смотрит как будто... будто съесть тебя готов, - продолжал он, и не думая слушать, что я ему говорю.
Я подавила приступ истерики, который подступил близко-близко, но одному маленькому нервному смешку все же удалось выскочить из моего горла, несмотря на все усилия. Майк сердито на меня уставился. Я помахала ему рукой, и ушла в раздевалку. Переодевалась я в спешке, и теперь желудок холодел по-настоящему; спор с Майком был давно забыт. Я не знала, будет ли Эдвард ждать меня, или мне пойти к его машине. А если там будет вся его семья? На меня накатила волна настоящего ужаса. А они знают, что я знаю? И должна ли я знать, что они знают, что я знаю, или нет?
К тому моменту, как я вышла из спортзала, я уже практически решила направиться прямиком домой, и даже голову не поворачивать в сторону парковки. Но все мои волнения оказались напрасны - Эдвард ждал меня у выхода, небрежно прислонившись к стене, и его умопомрачительная улыбка была безмятежной. Оказавшись с ним рядом, я почувствовала какое-то особенное облегчение.
- Привет, - выдохнула я, улыбка до ушей.
- Салют, - его ответная улыбка лучилась радостью. - Ну, как физкультура?
Мое лицо слегка опало:
- Отлично, - соврала я.
- Да что ты говоришь? - его моя ложь не убедила. Его глаза скользнули по чему-то за моим плечом, прищуриваясь. Я тоже обернулась, и уперлась взглядом в спину Майка, быстро удаляющегося по коридору.
- В чем дело?
Его глаза снова скользнули на меня, но не расслабились.
- Ньютон действует мне на нервы.
- Ты же не подслушивал опять? - я похолодела. Все следы моей недавней вспышки радости испарились.
- Как голова? - невинно поинтересовался он.
- Ты невыносим! - развернулась я, топая примерно в направлении парковки, хотя на данный момент, я все еще подумывала о пешей прогулке домой.
Эдвард легко шагал подле меня.
- Это же ты мне напомнила, что я никогда не видел тебя на физкультуре... вот мне и стало любопытно, - раскаяния в голосе слышно что-то не было, так что я вознамерилась его игнорировать.
Мы молча шли - яростное и смущенное молчание с моей стороны - к его машине. Но, не доходя нескольких шагов, мне пришлось остановиться. Целая толпа - все мальчишки - окружали машину. И тут до меня дошло, что сгрудились они не вокруг "Вольво", они облепили красный кабриолет Розали, и страсть в их глазах было не спутать ни с чем. Ни один из них даже головы не повернул, когда Эдвард проскользнул между ними, чтобы залезть в машину. Я быстро уселась на пассажирское сиденье, также никем не замеченная.
- Слишком вызывающе, - пробормотал он.
- Что это за машина?
- М3
- А можно на языке, понятном простым смертным?
- Это "БМВ", - закатил он глаза, все еще не глядя на меня, пытаясь вырулить с места, не наехав на парочку автолюбителей.
Я кивнула. Про такую марку я слышала.
- Ты все еще сердишься? - поинтересовался Эдвард, осторожно подавая назад, чтобы все успели расступиться.
- Однозначно.
Он вздохнул:
- Ты простишь меня, если я извинюсь?
- Может быть... если ты искренне попросишь прощения, и если пообещаешь больше так не делать, - упорствовала я.
В его глазах промелькнула хитринка:
- А если так: я искренне прошу прощения, и я согласен, чтобы в субботу ты села за руль? - выдвинул он свои условия.
Скорее всего, лучших предложений не поступит.
- Договорились, - согласилась я.
- Тогда, искренне прошу прощения, за то, что огорчил тебя, - его глаза вспыхнули неподдельной чистосердечностью - мое сердце замерло, и вновь затрепетало - и через полминуты зажглись озорством.
- И в субботу, я буду у твоего порога с утра пораньше.
- Знаешь, тогда ведь придется все же что-то говорить Чарли... если у дома останется стоять твой "Вольво", без объяснений не обойтись.
Его улыбка стала снисходительной.
- Я не собирался приезжать на машине.
- А как тогда...
Он оборвал вопрос:
- Просто, не думай об этом. Я - буду, машина - нет.
Я решила оставить эту тему. У меня есть и более важные вопросы:
- Ну как, "позднее" уже наступило? - многозначительно напомнила я.
Он нахмурился:
- Полагаю, да, так или иначе, уже наступило.
Я сделала вежливое лицо, и принялась ждать ответа на утренний вопрос.
Он остановил машину. Глянув за окно, я обнаружила, что мы, конечно же, уже подъехали к дому Чарли, и стоим за моим пикапом. С Эдвардом проще ездить, если смотреть на улицу, только когда поездка закончена. Когда я обернулась к нему, он пристально смотрел на меня, пронизывая глазами.
- И ты все еще желаешь знать, почему тебе нельзя посмотреть, как я охочусь? - голос был мрачным, но мне показалось, что в глубине глаз промелькнула искорка юмора.
- Ну, - решила пояснить я, - Меня больше смутила твоя реакция.
- Неужели я тебя напугал? - Да точно, он снова подшучивает.
- Нет, - солгала я, но он не поверил.
- Прости, что напугал тебя, - продолжил он с легкой улыбкой, но затем, все признаки иронии улетучились. - Я просто представил себе, что ты можешь оказаться там... когда мы охотимся...
Его челюсти сжались.
- Закончилось бы плохо?
Он пробормотал сквозь сжатые зубы:
- Крайне плохо.
- Потому что...?
Он глубоко вздохнул, и стал рассматривать темные, набрякшие тучи, которые, казалось, нависли так низко, что можно было достать рукой.
- Когда мы охотимся, - начал он медленно, словно нехотя, - мы полностью отдаемся во власть органов чувств... разум практически не вмешивается... И особенно, во власть обоняния. И если бы ты оказалась неподалеку от меня, когда я таким образом потеряю контроль над собой... - он вздрогнул, и помотал головой, продолжая угрюмо сверлить глазами черные тучи.
Мне удалось отлично справиться с выражением своего лица, так как я ожидала быстрого взгляда его проницательных глаз, который действительно вскоре последовал, чтобы оценить мою реакцию. Мое лицо меня не выдало.
Но наши взгляды встретились, и молчание затянулось... и переменилось. Искры электрического поля, которое я впервые почувствовала сегодня на уроке, начали накалять воздух между нами, пока он неотрывно заглядывал мне в глаза. И пока моя голова не начала кружиться, я не осознала, что какое-то время не дышу. Мой судорожный вдох нарушил тишину, и Эдвард опустил веки.
- Белла, мне кажется, тебе пора в дом, - его голос был сиплым, а взгляд снова вперился в облака.
Я открыла дверцу, и пронизывающий порыв ветра, ворвавшийся в салон, помог мне прочистить голову. Опасаясь, что в таком одурманенном состоянии, я могу легко споткнуться, из машины я вылезла очень осторожно, и дверь за собой захлопнула не оглядываясь. Звук опускающегося окна заставил меня обернуться.
- Белла, - позвал он меня, почти ровным голосом. Он наклонился через сиденье к открытому пассажирскому окну, с легкой улыбкой на губах.
- Да?
- Завтра моя очередь.
- Твоя очередь куда?
Он улыбнулся еще шире, сверкнув ослепительными зубами.
- Задавать вопросы.
И тут же сорвался с места, секунда - и машина уже в конце улицы, еще мгновение - и уже исчезла за углом, быстрее, чем я сумела прийти в себя. С улыбкой, я прошла в дом. Как минимум, он собирается завтра появиться, если не сказать больше.
И в эту ночь, Эдвард снова был героем моих снов. Вот только атмосфера моего беспамятства переменилась. Теперь она была пропитана тем же электричеством, которое пронизывало меня сегодня, и я беспокойно крутилась и переворачивалась, часто просыпаясь. Только перед рассветом, мне удалось провалиться в изможденный сон, наконец, без сновидений.
Утром проснулась усталой и измотанной, да к тому же, еще и нервозность появилась. Натянув коричневый свитер с длинным воротом и неизменные джинсы, я вздохнула, грезя на яву о тоненьких тесемочках и шортах. Завтрак прошел ожидаемо тихо и спокойно. Чарли поджарил себе глазунью, я съела чашку хлопьев. Интересно, не забыл ли он насчет субботы... Отец ответил на мой невысказанный вопрос сам, вставая, чтобы поставить тарелку в раковину.
- Насчет субботы... - начал он, открывая кран.
Я поморщилась от досады:
- Да, пап?
- Ты все еще планируешь в Сиэтл поехать?
- Ну, план был такой, - еще больше скукожилась я, жалея, что он поднял эту тему и мне придется теперь аккуратно сочинять полуправду.
Он выдавил на тарелку капельку геля для посуды, и начал размазывать его щеткой.
- Ты уверена, что на бал не успеваешь?
- Пап, на бал я не иду, - сердито напомнила я.
- Тебя что, никто не пригласил? - спросил он, пытаясь скрыть свое беспокойство тщательным мытьем тарелки.
Я постаралась сойти с этого минного поля:
- Вообще-то, на этот бал девочки приглашают.
- Вот как, - нахмурился Чарли, вытирая несчастную посудину.
Я сочувствовала ему. Наверное, трудно быть отцом, жить в постоянном страхе, что твоя дочь встретит парня, который ей понравится, и в то же время, беспокоиться - а вдруг не встретит? И все же было бы кошмарно, подумала я, внутренне содрогнувшись, если бы Чарли хотя бы мельком догадался о том, кто понравился мне.
После этого Чарли ушел, махнув рукой на прощание, и я поспешила наверх - почистить зубы и собрать учебники. Патрульная машина отца отъехала, и, не выдержав и пары секунд, я прильнула к окну. Серебристый "Вольво" был уже там, прямо на подъездной дорожке, на месте Чарли. Я рванула вниз по ступенькам, и вылетела через входную дверь. Не знаю, как долго продержится этот ошеломительный порядок вещей, но мне бы хотелось, чтобы это продолжалось вечно.
Эдвард ждал меня в машине, и не стал подглядывать, когда я беззаботно захлопнула за собой дверь, даже не заперев ее на ключ. Я подошла к машине, и смутилась, открывая дверцу и несмело усаживаясь. Он улыбался, совершенно расслабленный, и, как обычно, идеальный и прекрасный до невероятности.
- Доброе утро, - сказал бархатный голос. - Как ты сегодня?
Его глаза так внимательно рассматривали мое лицо, что казалось, вопрос этот был задан не из простой вежливости.
- Спасибо, все отлично, - я всегда чувствовала себя отлично, и даже более чем отлично, когда он был рядом.
На темных кругам под моими глазами его взгляд остановился.
- Выглядишь невыспавшейся.
- Не могла уснуть, - призналась я, автоматически перекинув волосы на другое плечо, чтобы хотя бы как-то отгородиться.
- Ну, так и я не мог, - пошутил Эдвард, заводя мотор. Надо же, как легко привыкнуть к его тихому урчанию. Уверена, когда мне в следующий раз придется сесть за руль своего пикапа, я буду вздрагивать от его громогласного рева. Я рассмеялась:
- А ведь верно. Думаю, я проспала лишь на капельку больше чем ты.
- Готов поспорить, что именно на капельку.
- А что ты делал ночью?
Он усмехнулся:
- А вот и не выйдет. Сегодня моя очередь задавать вопросы.
- Ах, ну да. И что же тебе интересно? - мой лоб напрягся и сморщился. Мне в голову не приходило ничего такого во мне, что могло бы показаться ему заслуживающим внимания.
- Какой твой любимый цвет? - поинтересовался он с каменным лицом.
Я закатила глаза:
- Каждый день по-разному.
- Какой твой любимый цвет сегодня? - его лицо по-прежнему сохраняло спокойствие.
- Скорее всего, коричневый, - как правило, я одеваюсь под цвет своего настроения.
Он фыркнул, и вся серьезность слетела с его лица.
- Коричневый? - скептически спросил он.
- Да. Коричневый - теплый. Мне так не хватает коричневого... Все, что должно быть коричневым - стволы деревьев, скалы, земля - все это здесь покрыто вязкой зеленью, - пожаловалась я. Эдвард, казалось, был заворожен моей короткой тирадой. Он на минуту задумался, пристально глядя мне в глаза.
- Ты права, - решил он, вновь посерьезнев. - Коричневый действительно теплый.
Он протянул руку, и быстро, но, в то же время, как-то несмело, откинул мои волосы с плеча за спину.
Мы уже подъехали к школе. Он снова обернулся ко мне, въезжая на парковку.
- Какая музыка сейчас у тебя в плеере? - задал он следующий вопрос, и лицо его было до того мрачным, будто он требовал от меня признания в убийстве.
Я вспомнила, что так и не вытащила тот диск, что мне подарил Фил. Когда я произнесла название группы, он улыбнулся своей ироничной улыбкой, и, с новым выражением в глазах, открыл дверцу под CD-плеером. Оттуда, из тридцати или даже более дисков, втиснутых в такое маленькое пространство, он выудил одну плоскую коробочку, и протянул ее мне.
- Променяла Дебюсси на это? - он поднял бровь.
Это оказался такой же точно диск. Я рассматривала знакомую обложку, не поднимая глаз.
И это продолжалось весь день. Пока он провожал меня на литературу, когда затем он встретил меня после испанского, и весь обеденный перерыв, он не переставал без устали задавать мне вопросы о каждой, самой незначительной, подробности моего существования. Какие фильмы я люблю и терпеть не могу, и о той горстке мест, где я успела побывать, и том великом множестве, где я побывать бы хотела. И о книгах... о книгах до бесконечности.
Я уже и забыла, когда мне в последний раз приходилось столько говорить. Большую часть времени, мне было неловко, ведь все это определенно должно было быть ему скучно. Но выражение полной поглощенности не покидало его лицо, а поток вопросов не иссякал, и это заставляло меня продолжать. В основном, вопросы были простыми, и только парочка заставила меня зардеться. Но мое смущение вызвало целый фонтан новых вопросов.
Например, когда он спросил о моем любимом драгоценном камне, и я, не подумав, брякнула - топаз. Он осыпал меня вопросами с такой скоростью, что все это напоминало психологический тест, когда нужно называть первую ассоциацию, которая приходит в голову. Я была уверена, что он продолжит задавать вопросы дальше, по неведомому мне списку, который он составил в своей голове, но все нарушила краска на моих щеках. А покраснела я потому, что до недавнего времени, моим любимым камнем был гранат. Было невозможно, глядя в топазы его глаз сейчас, не отдать себе отчета в причине такой перемены. И, разумеется, он не успокоился, пока я не призналась, почему я так смутилась.
- Ну, скажи же мне, - просто потребовал он, когда все уговоры на меня не подействовали - и не подействовали они только потому, что мне удавалось удержаться от взгляда на его лицо.
- Просто, это цвет твоих глаз сегодня, - вздохнула я, не отрывая взгляда от своих пальцев, теребящих кончик локона. - Наверное, если бы ты спросил меня на две недели позже, я бы назвала оникс.
Так вышло, что в своей невольной искренности, я снова сказала слишком много, и теперь переживала, что опять вызову вспышку странного гнева, который появлялся каждый раз, когда я, по неосторожности, слишком ясно признавалась ему в том, как сильно я увлечена им.
Но он помедлил всего лишь секунду.
- А какие цветы ты предпочитаешь? - выпалил он следующий вопрос.
Я, с облегчением, вздохнула, и наш сеанс психоанализа продолжился.
Биология снова прошла сложно. Эдвард продолжал свою викторину, пока в комнату не вошел мистер Баннер, снова притащив аудиовизуальный набор. Когда учитель подошел к выключателю, я заметила, как Эдвард отъехал на своем стуле, чтобы быть чуточку подальше от меня. Не помогло. Как только комната погрузилась в темноту, между нами проскочила та же искра, и та же самая, что и вчера, бесконечная жажда сократить короткий промежуток между нами, протянуть руку и прикоснуться к его холодной коже наполнила каждую мою клеточку.
Я легла на стол, положив подбородок на сложенные руки, так, чтобы невидимыми для посторонних глаз пальцами, сжать край парты, борясь с иррациональным желанием, которое выбило меня из колеи. Я не осмеливалась смотреть в его сторону, боясь, что если и он смотрит на меня, то мой самоконтроль удерживать станет куда сложнее. Я искренне старалась смотреть фильм, но по окончании урока, понятия не имела, что же там только что было на экране. Я вздохнула с огромным облегчением, когда мистер Баннер, наконец-то, включил свет. И только сейчас осмелилась взглянуть на Эдварда. Он смотрел на меня, и выражение его глаз было противоречивым.
Не проронив ни слова, он поднялся, и неподвижно замер, поджидая меня. И снова мы молча шли к спортзалу, как вчера. И снова, как вчера, он, без слов, дотронулся до моего лица - на этот раз, тыльной стороной ладони легонько проведя от виска до линии губ - и тут же развернулся, ушел прочь.
Физкультура прошла очень быстро - я наблюдала за одиночным матчем Майка в бадминтон. Он со мной сегодня не разговаривал, может быть, видя мое отсутствующее выражение лица, а может, потому что все еще сердился из-за нашей вчерашней перепалки. Где-то в дальнем уголке моего мозга, засело чувство вины перед ним. Но долго думать о Майке я не могла.
После урока, я полетела в раздевалку, в спешке пытаясь поскорее сменить одежду, нервничая, и понимая, что чем быстрее я шевелюсь, тем скорее я буду с Эдвардом. Это напряжение сделало меня еще более неуклюжей, чем обычно, но, наконец-то, мне все же удалось добраться до двери, ощутив то же самое облегчение, когда я увидела его, стоявшего на том же месте, и широкая улыбка автоматически расплылась на моем лице. Он улыбнулся мне в ответ, а потом продолжил свой допрос.
Теперь его вопросы изменились, и отвечать на них стало не так просто. Он хотел знать, о чем я скучаю из того, что было в Аризоне, настаивая на подробных описаниях всего, с чем он не был знаком. Мы сидели перед домом Чарли несколько часов. Небо потемнело, и резко пошел дождь, сделав весь мир вокруг нас иллюзорным.
Я пыталась объяснить ему невозможные вещи, например, запах креозота - горький, немного смолистый, но все равно приятный - высокий звон цикад в июле, шелушащуюся голую кору деревьев, саму необъятность неба, эту бело-голубую ширь, раскинувшуюся от горизонта до горизонта, на фоне которой виднеются низкие горы, покрытые розоватой вулканической породой. Самым сложным было объяснить, почему мне это кажется таким прекрасным - обосновать красоту, которая не зависит от редкой колючей растительности, которая, к тому же, зачастую выглядит полузасохшей, красоту, которая принадлежит просторным открытым рельефам тех краев, где неглубокие чаши долин прячутся меж скалистыми холмами, и как они льнут к солнцу. Описывая все это, я поймала себя на том, что начала жестикулировать.
Его тихие, осторожные вопросы помогали мне свободно рассказывать обо всем, не обращая внимания, в тусклом свете грозы, на то, что говорю только я одна. Наконец-то, когда я закончила описывать мою захламленную комнату в нашем доме, он промолчал, вместо того, чтобы задать очередной вопрос.
- Ты закончил? - спросила я с облегчением.
- Не закончил даже близко... но твой отец скоро будет дома.
- Чарли! - я внезапно вспомнила о его существовании, и вздохнула. По потемневшему от дождевых туч небу, невозможно было сказать, который сейчас час.
- Сколько уже времени? - вслух спросила я, бросая взгляд на часы, и удивляясь- в такой поздний час, Чарли, и правда, скорее всего, уже едет домой.
- Уже сумерки, - пробормотал Эдвард, разглядывая западный горизонт, полностью затянутый облаками. Его голос стал таким задумчивым, как будто мысли унесли его куда-то очень далеко. Я просто любовалась им, пока он отрешенно смотрел сквозь лобовое стекло.
Я так и не отвела взгляд, когда он, внезапно, заглянул мне в глаза.
- Для нас - это самое безопасное время суток, - ответил он на мой невысказанный вопрос. - Самое легкое время. Но и самое печальное, в своем роде... окончание очередного дня, возвращение ночи. Темнота так предсказуема, тебе не кажется? - с тоской улыбнулся он.
- Мне нравится ночь. Если бы не темнота, мы бы никогда не увидели звезд, - и тут же нахмурилась. - Хотя, не сказать, что тут их особо увидишь.
Он рассмеялся, и его настроение снова внезапно поднялось.
- Чарли подъедет через несколько минут. Так что, если, конечно, ты не решила рассказать ему, что в субботу поедешь со мной... - он приподнял бровь.
- Спасибо, но спасибо - нет, - я подняла сумку, только сейчас почувствовав, как затекли ноги от долгого сидения.
- Значит, завтра моя очередь?
- Разумеется, нет! - он состроил возмущенное выражение, подшучивая надо мной. - Я же сказал тебе, что еще не закончил, разве нет?
- Неужели можно придумать еще какие-то вопросы?
- Вот завтра и узнаешь, - он потянулся к ручке на моей дверце, чтобы открыть ее для меня, и его внезапная близость заставила мое сердце учащенно затрепетать.
Но его рука замерла на ручке:
- А вот это не хорошо...
- Что не хорошо? - я удивилась, увидев, что его челюсти сжались, а глаза наполнились беспокойством. Он бросил на меня короткий взгляд из под ресниц.
- Еще одно осложнение, - хмуро произнес он.
Одним мимолетным движением, он распахнул дверцу настежь, а потом отодвинулся, почти отпрянул, от меня.
Вспышка фар в струях дождя привлекла мое внимание - темная машина свернула на обочину, остановившись всего в нескольких шагах, чуть ли не нос к носу с нами.
- Чарли уже за углом, - предупредил меня Эдвард, не сводя глаз с этой машины сквозь стену воды.
Я быстро выскочила наружу, несмотря на замешательство и любопытство. О мой дождевик, капли застучали еще громче.
Я старалась различить контуры фигур на переднем сидении машины напротив, но было слишком темно. Зато Эдвард был отлично освещен фарами этого автомобиля. Он все еще неотрывно смотрел вперед, на что-то или на кого-то, кого мне было не разглядеть. Выражение на его лице было странной маской досады и демонстративного вызова.
Потом его мотор глухо взревел, и шины заскрипели по мокрому асфальту. Через секунду, 'Вольво' скрылся из виду.
- Привет, Белла, - позвал меня знакомый, сиплый голос с водительского кресла маленькой черной машины.
- Джейкоб? - сощурилась я, пытаясь разглядеть его. И в этот момент, машина Чарли вынырнула из-за угла, и свет ее фар осветил пассажира и водителя этого автомобиля.
Джейкоб уже вылезал наружу, и его широкая сияющая улыбка была видна даже в темноте. Пассажирское сидение было занято куда более взрослым человеком, грузного сложения, с запоминающимися чертами. Лицо его было изрядно оплывшим, щеки обвисли до плеч, а морщины ветвились по бронзовой коже, словно по старой кожаной куртке. И на удивление знакомые глаза... черные глаза, которые казались одновременно странно молодыми, и невероятно древними для того широкого лица, с которого они смотрели. Это был отец Джейкоба - Билли Блэк. Лицо это я сразу узнала, хотя за те пять лет, которые прошли с тех пор, как я видела его в последний раз, я успела позабыть его имя, и припомнила его, только когда Чарли упомянул его в день моего приезда. Он уставился на меня, внимательно разглядывая мое лицо, и я несмело улыбнулась. Его глаза распахнулись, будто его пронзил страх, а крылья ноздрей взлетели. Улыбки моей как не бывало. "Еще одно осложнение" - так сказал Эдвард.
Билли продолжал сверлить меня напряженным, нетерпеливым взглядом. Я внутренне застонала. Билли что, вот так сразу узнал Эдварда? Неужели он верил во все эти легенды, которые поднимал на смех его сын?
Ответ ясно читался в глазах Билли. Да. Да, он в них верил.