Часа в три зажужжал мобильник: на ночь я всегда переключал его на вибрацию. Элька пробормотала что-то во сне, но не проснулась. Свободной рукой я нащупал на тумбочке телефон, прищурившись, разглядел на светящемся дисплее имя сына. Нажал кнопку приема.
Сказал шепотом:
- Да, Максим.
- Мама... маме... совсем плохо, - голос сына дрожал. - Бабушка у нее там, в больнице. Только что звонила. Врачи говорят, в последние часы состояние... резко ухудшилось. Пока они еще поддерживают её, но... В запасе дня три - четыре, не больше. Сказали, необходима срочная операция. У нас на очереди стоять минимум полгода... а в Москве есть платная клиника, там сразу. Но деньги, папа... бабушка сказала, завтра подвезёт полторы тысячи. У меня есть пятьсот.
- Сколько нужно еще?
- Десять тысяч.
- Долларов?
- Долларов, папа.
Элька пошевелилась, устраиваясь поудобней на моем плече. Ее волосы щекотали мою щёку. Ровное глубокое дыхание говорило о том, что она спала крепко и спокойно - впервые за последнее время. Несколько часов назад я объявил ей, что все ее проблемы решены: гарантией тому был лежавший в верхнем ящике прикроватной тумбочки конверт, который она должна была передать утром...
ЧАСТЬ 1. ЖЕНЩИНА ИЗ "ЗАМКА"
1.
Потом врачи сказали, что я несколько дней балансировал на грани жизни и смерти. Лично я этого не чувствовал, потому что пребывал в искусственной коме, куда меня, так сказать, погрузили сразу после срочной операции, чтобы помочь организму сохранить силы и избежать болевого шока. А когда пришел в себя - все было уже позади: я медленно пошел на поправку.
Мой случай пополнил разбухающую с каждым годом статистику ДТП: при переходе улицы меня сбил некий лихач, по доброй традиции сразу слинявший с места происшествия и оставивший меня истекать кровью. Дело было в начале первого ночи, когда я отправился в круглосуточный магазин за сигаретами. По счастью, какая-то поздняя парочка наткнулась на меня полчаса спустя и вызвала "скорую".
Через три дня после того, как меня перевели в общую палату, появился первый посетитель, немолодой сильно полысевший мужчина с бледным невыразительным лицом.
- Здравствуйте. Моя фамилия Селиванов. Я следователь городской прокуратуры, - он подвинул к моей койке табуретку и сел, пригладив рукой остатки волос. - Веду ваше дело.
Возле его левого уха я заметил большое родимое пятно, которое отчасти скрывалось удлиненной бакенбардой. Наверное, бакенбарды, этот немодный ныне атрибут мужской внешности и нужны были ему лишь для того, чтобы скрыть дефект.
- Игорь Алексеевич Карташов, - представился я.
- Мы с вами тезки, - сообщил Селиванов, как будто этот факт имел какое-то значение. - Я тоже Игорь, только Яковлевич. Итак, Игорь Алексеевич... да, - спохватился он, - как вы себя чувствуете?
Я оценил его неловкую, но все же попытку показать, что человеческие качества не чужды и милиции.
- Спасибо, лучше.
- Итак, Игорь Алексеевич... - повторил он и достал из кармана ручку. Раскрыл зеленую папку, в которой лежало несколько чистых листов бумаги. - Мы дали объявление в "районку", по местному телевидению - свидетелей происшествия, к сожалению, не нашлось. Не удивительно, учитывая такое позднее время. Может быть, вы...?
Как бы я ни хотел этого, помочь правоохранительным органам я не мог. Все произошло неожиданно и мгновенно: яркая вспышка автомобильных фар вылетевшего из-за поворота авто, удар - и черная пропасть, в которую я провалился, даже не успев почувствовать боли. Какой уж здесь номер машины, или даже ее модель! С уверенностью я мог только сказать, что это был не самосвал и не трейлер - иначе меня, наверное, размазало бы по проезжей части.
Так можете и записать, мысленно произнес я. Не самосвал, и не трейлер - это значительно сузит круг поисков.
- Иномарка?
Я слегка повел перебинтованным плечом.
- Может быть.
- Или все-таки наша?
- Может и наша.
- Хоть цвет?..
"В три часа ночи!? Идиот!" - вспомнил я реплику из старой советской комедии.
- Темно было.
- Н-да, негусто, - подвел следователь через несколько минут итог нашей короткой и непродуктивной беседы.
Впрочем, как мне показалось, не особо разочарованно. Дорабатывает до пенсии, подумал я. Скоро все эти розыскные мероприятия будут ему сугубо до лампочки.
- Не расстраивайтесь. Я подпортил вам только показатели раскрываемости, а мне вот порядком попортили здоровье - это хуже.
Он посмотрел на меня, хотел, вроде, что-то сказать, но передумал. Сложил свою папку, в которую почти ничего не записал, и поднялся.
- Что ж, Игорь Алексеевич. На нет и суда нет. Э... выздоравливайте.
И Селиванов вышел, даже не сообщив, придет ли еще.
Он был первым, кто проведал (если здесь, конечно, применимо это слово) меня после случившегося. Впрочем, знакомым и коллегам я нашел оправдание: во-первых, никто не знал, да и вообще в реанимацию их все равно не пустили бы, а во-вторых, будем смотреть на вещи реально: чужая беда она и есть чужая беда. Что же касается близких... Родители мои умерли, с женой мы были в разводе, а сын гостил в Голландии по приглашению какого-то тамошнего знакомого, хотя, насколько я знал, должен был вернуться где-то в конце марта.
Вот и получилось, что я оказался востребован только правоохранительными органами - да и то сугубо раскрываемости ради. Ладно, переживем как-нибудь...
Я потянулся к тумбочке, чтобы взять затрепанный до мохнатости детектив Донцовой и возобновить чтение, но остановился.
- Послушай, Гена, - обратился я к соседу по койке, переломанному мотоциклисту лет двадцати двух, к которому, в отличие от меня ежедневно приходила то мать, то очень красивая девушка, невеста. - Сегодня какое число?
Бывший мотоциклист скорее угадал, чем услышал, что к нему обращаются с вопросом: чуть подергивая головой в такт музыке, он слушал через наушники миниатюрный плеер.
- А? - Гена оттянул дужку наушника, скосив на меня глаза.
- Говорю, число сегодня какое?
- Двадцать седьмое марта.
Двадцать седьмое марта. А что, может, и вернулся уже Максим. Может, и звонил. Мобильник-то мой, скорее всего, погиб под колесами той ночью. А если и не погиб, то давно уже разрядился. Удивительное дело, как мы стали зависеть от этой маленькой пластмассовой штучки: сломалась она или сел аккумулятор, и человек уже недоступен - вроде как перестает существовать для всех.
- Гена, дай мобилу позвонить, а? Я потом деньги отдам.
- Да кончай ты, деньги...
Он обращался ко мне на ты, несмотря на то, что был раза в два младше: больница что баня - сближает и уравнивает.
Парень неловко полез под подушку левой рукой - правая была в гипсе - достал навороченную "нокию" и, потянувшись, подал ее мне.
- Сам разблокируешь? Правая верхняя, потом "звездочка".
Я снял блокировку клавиш и задумался. Скоро запоминалка у людей совсем атрофируется: все номера - в электронном нутре аппарата, ты лишь выбираешь нужное имя или фамилию и нажимаешь кнопочку вызова. Но вот ведь бывает... Какой же у Максима номер?
- Привет, папа. Ты где? Звоню третий день - а ты все недоступен. Я и на домашний звонил. Никто не брал трубку.
- Я в больнице.
- В больнице? Да вы что, сговорились? - с легкой досадой произнес сын.
- Кто - вы? Что ты имеешь в виду?
- Маму положили. В железнодорожную.
Я испытал легкий укол ревности: он даже не спросил, что со мной. Впрочем, Максим всегда был ближе к матери, чем ко мне. Старая, как мир, история - мать обычно балует, отец старается воспитывать в строгости. Не знаю, понимал ли сын, что все же мне он обязан больше, чем матери, тем, что избежал многих опасностей трудного подросткового периода, закончил институт и работал инженером-программистом в одной из в меру преуспевающих компаний.
- Ты был у неё? Что с ней?
- А что с ней? Как всегда - сердце. Лежит в кардиологии.
Да, её мать, моя бывшая тёща, Надежда Семёновна, рассказывала, что у Лены всегда были проблемы с сердцем, с самого детства. Она даже замуж за меня не хотела выходить из-за этого: говорила, что врачи запретят ей рожать. И все же мы поженились. Врачи не то, что запрещали - не рекомендовали. Но мы рискнули, и получился Максим - честно скажу, не самый плохой парень. С возрастом проблемы Лены усугубились, и хотя мы были в разводе уже несколько лет, она не могла быть мне совершенно безразлична - как мать моего ребенка, как человек, с которым я прожил четырнадцать лет.
- А что с тобой, папа? - запоздало поинтересовался Максим.
- Так, мелкое ДТП. Ничего серьезного.
- Ты в центральной? На Купревича? Я зайду.
- Не стоит, Максим. Меня выписывают, - почему-то соврал я. - Буквально на днях.
2.
На днях не на днях - а через две недели меня выписали.
Прощаясь, доктора рекомендовали мне щадящий режим, минимум нагрузок, свежий воздух и все такое прочее. О выпивке, курении и прочих излишествах речь тоже не шла. Старая истина: чтобы начать заботиться о здоровье, надо его сначала потерять.
- Вообще-то вам повезло, - сказал как-то хирург Калинин, тот, что делал мне операцию. - Ваш возраст был скорее фактором против, чем за...
Сомнительный, однако, это был комплимент. Мои годА, как известно, моё богатство, но в этом смысле лучше все-таки быть победнее.
Селиванов появился в палате еще раз, поинтересовался, не вспомнил ли я чего-то, оставил мне номера своих телефонов и исчез из моей жизни. Как оказалось, не навсегда.
Стояла середина апреля, снег сошел почти всюду, оставаясь лежать грязноватыми бело-серыми заплатами лишь в местах, трудно доступных для весеннего солнца.
Как принято говорить в таких случаях, природа просыпалась от зимнего сна. Сами знаете, часто у человека возникает весной этакая, как выразился когда-то Пушкин, охота к перемене мест. Беспричинная. А у меня, помимо всего прочего, вдруг объявилась и причина. Как оказалось, психологического свойства: тот самый участок улицы, где все произошло, был виден из моей квартиры, и я обнаружил, что едва мой взгляд случайно упирался в черный влажный асфальт дороги напротив ночного магазина, как я вздрагивал и почти физически ощущал тот страшный удар. И поспешно отходил от окна. Переход улиц тоже стал испытанием: я буквально заставлял себя вступать на "зебру", косясь на застывшие у светофора машины, которые, как мне казалось, только и выжидают, чтобы рвануть на красный едва я дойду до середины, и прикончить меня - на этот раз наверняка. Врачи смогли заштопать мое тело - но не разум. Определенно я нуждался в пресловутой "психологической помощи". Или хотя бы в смене обстановки.
Была и еще одна причина: не хотелось постоянно ловить сочувственные или любопытные взгляды соседей и знакомых, слышать их вопрос: "Ну, как вы?"
И мне захотелось уехать куда-нибудь из города, пусть и на время. Выбор был: либо махнуть по турпутевке в дальние страны типа Турции или Египта, либо отправиться в какой-нибудь местный санаторий. Но можно, конечно, было и совсем поближе.
Дальние страны меня особо не привлекали: кто знает, как повел бы себя ослабленный организм в условиях жаркого ненашего климата? Нескольких часов перелета? Да и вообще, мало ли что... И если это "мало ли что" случится за границей, проблема возрастет многократно. Местные санатории с их ненавязчивым сервисом тоже как-то не прельщали. И я остановился на поближе: в деревне Першачи в семидесяти километрах от города мои родители купили когда-то немудреный домик с небольшим участком, где и занимались остаток пенсионных лет выращиванием картошки, помидоров и огурцов - больше для удовольствия, чем экономии ради.
Приятное, решил я, вполне можно будет сочетать там и с полезным: разберу свои черновики, загоню в недавно купленный ноутбук рукописи, стихи - все, что много лет валялось по квартире в виде растрепанных тетрадок, отдельных листков и клочков бумаги. Писал я для себя, но несколько раз сумел даже напечататься в областной газете - значит, не все мои литературные опыты оказались провальными.
К тому же в сельской местности пока еще и экология почище, и продукты понатуральней. А рекомендованного свежего воздуха там вообще будет навалом.
После смерти родителей домик остался мне с сестрой Верой. Я как-то не находил особого удовольствия горбатиться над грядками - только свез сюда с городской квартиры кое-какие старые вещи, которые было почему-то жалко выбрасывать: виниловые пластинки, некоторые книги, изношенную одежду.
Вера же с мужем, находя в землекопании непонятный мне кайф, регулярно наведывалась в Першачи на выходные и праздники весной, летом и ранней осенью. Но последний год дом пустовал: сестра с супругом-инженером уехала в Сирию на какой-то совместный российско-сирийский проект в области энергетики, попросив приглядывать за домом пожилую одинокую соседку, хорошо знавшую наших покойных родителей и дружившую с ними. Лена же, моя бывшая супруга, демонстративно не появлялась там со времени нашего развода.
В компании "Дизайн-сервис", где я работал до случившегося менеджером по работе с клиентами, на моем месте был другой человек. По закону я, конечно, мог восстановиться, но не захотел - пусть трудится. Если честно, мне уже порядком надоело просиживать штаны в офисе. Я получил причитающиеся мне деньги и попрощался с коллегами.
- Мы поздно узнали, Игорь Алексеевич, - чуть виновато проговорил напоследок директор. - А то, разумеется, навестили бы вас в больнице.
Но узнали же, равнодушно подумал я. А поговорку "Лучше поздно, чем никогда" вам, ребята, слышать не доводилось?
Перед отъездом я повидался с Максимом. Сын постарался скрыть потрясение, увидев розовый кривой шрам, пересекавший мою правую скулу, несколько свежих швов чуть выше виска, уже немного прикрытых отросшими волосами. И насчет палки, без которой, по причине перелома лодыжки левой ноги, я пока обходиться не мог, он тоже промолчал. Только спросил:
- Кто тебя так, папа?
- "Знает только ночка тёмная..." - слышал такую песню? - отшутился я.
- Нет, а серьезно?
- Не нашли. Это действительно ночью случилось. Как пишется в протоколах, нарушитель "скрылся с места происшествия".
- Введенный в действие план "Перехват" результатов не дал, - в тон мне проговорил он.
Сын рассказал мне о своей поездке в Голландию, сообщил, что мою бывшую, его мать, тоже выписали, хотя и не со слишком оптимистичным прогнозом. Вскоре Максим уехал, сославшись на неотложные дела, а я отправился в банк и снял со своего счета некоторую сумму: банкоматов в Першачах, как я помнил, не наблюдалось. Вечером сложил в рюкзак постельное белье, папки с бумагами, кое-что из продуктов, прикинул по весу, чтобы не особо переборщить. Убрал в сумку ноутбук и лег спать.
Утром восемнадцатого апреля я добрался на такси до вокзала, сел на проходящую электричку и отправился в деревню.
3.
От станции Волковичи, где я сошел с электрички, до Першачей было пять километров. В прежние годы ходил автобус, но несколько лет назад его отменили - несомненно, в связи с уменьшением, так сказать, пассажиропотока. Если раньше я покрыл бы такое расстояние пешком минут за сорок даже с рюкзаком, то теперь об этом не могло быть и речи.
И я заковылял на привокзальную площадь. День был будний, и там дежурило всего две иномарки; водители курили, стоя рядом со своими машинами, и лениво переговаривались.
- Куда вам, мужчина? - обратился ко мне один из них, молодой парень в замшевой светло-коричневой куртке, и штанах с множеством карманов на молниях, клапанов и каких-то нелепых хлястиков.
- До Першачей.
Шофер, чуть задержавшись взглядом на моем шраме, щелчком отбросил окурок. Показал растопыренной пятерней, сколько будет стоить удовольствие.
- Почему так дорого?
- Потому что, мужчина, обратно я порожняком поеду. А овёс нынче дорог, - сострил водила. - В смысле, бензин. И вообще, мировой финансовый кризис.
Я не стал спорить со знатоком мировой экономики. Сунул рюкзак и сумку с ноутбуком на заднее сиденье его видавшего виды "форда", сам сел рядом с водителем, поставив палку между колен.
Я не был в этих краях года полтора, может два, и очень скоро обнаружил, что с тех пор кое-что изменилось. Причем в лучшую сторону. Я еще помнил, как бросало из стороны в сторону на ухабах разбитой проселочной дороги "пазик", которым мы обычно добирались до Першачей. С началом осени и дождей она вообще становилась почти непроходимой. Сейчас же, едва мы покинули Волковичи, миновав знакомые мне пригороды, "форд", к моему удивлению, вырулил на вполне приличную асфальтовую дорогу.
- И давно у вас этот автобан?
- Что? А, это. С прошлого года. Здесь местные бизнесмены местечко себе облюбовали, за Першачами, землю выкупили. Модно стало этот, как его, экотуризм развивать. Вот и они собираются. Рыбалка там, охота, шашлыки на природе - всё такое, - парень оказался разговорчивым. - Ну, а с чего надо начинать? С дороги, конечно. Один себе коттедж уже отгрохал, дай бог каждому. Сами увидите.
Минут семь спустя машина сбавила ход у поцарапанного указателя "Першачи". Дорога раздваивалась; ее заасфальтированная часть плавно сворачивала вправо, в обход деревни, а та, что так и осталась грунтовой, вела к центру, представленному, как я помнил зданием сельсовета, магазином и почтовым отделением чуть поодаль. Домик моих родителей находился у самой околицы (если я правильно использую здесь сугубо сельский термин), на противоположной окраине Першачей.
Водитель вопросительно посмотрел на меня. Я указал рукой направо.
Я не предупредил Марию Николаевну о своем приезде - и не мог. Телефона, насколько я помнил, у нее не было, а если позднее пожилая женщина и приобрела себе мобильник чтобы быть на связи с сыном и внучками, я все равно не знал ее номера. Разве что написать... Но скажите, кто сейчас, во времена электронной почты, пишет бумажные письма? Да еще в деревню? Так что, если честно, я даже понятия не имел, жива ли женщина вообще: сейчас ей было уже за семьдесят.
- Здесь, тормози, - велел я водителю.
А ведь он ничуть не изменился, наш дом! с удивлением отметил я. Все те же потемневшие от времени бревна, серая шиферная крыша, кое-где зеленоватая ото мха, невысокое, на две ступеньки, крыльцо. Только вот я никогда не видел его с закрытыми ставнями, потому что, когда приезжал, здесь всегда кто-то был - родители или сестра с мужем.
Я вылез из машины, вытащил рюкзак и расплатился. Водитель напоследок махнул мне рукой; "форд" развернувшись и разворотив колесами мягкую влажную землю, укатил прочь.
Закинув рюкзак на одно плечо, и подхватив сумку, я приблизился к старой, перекосившейся калитке. Хотел уже толкнуть ее, но задумался: может, сначала заглянуть к Марии Николаевне, поздороваться? А то увидит, что кто-то ломится в соседний дом, еще перепугается. Зрение у нее, надо полагать, уже далеко не орлиное?
Я с облегчением отметил, что возле ее дома на натянутой между двумя столбами веревке сушится белье, а по двору ходит несколько кур. Значит, кто-то наверняка там есть. В ответ на мои мысли дверь открылась, и на пороге появилась сухонькая старушка в накинутом поверх вылинявшего халата военном бушлате, кажется, еще советского образца и сером вязаном берете.
Она сделала несколько по-старчески коротких и осторожных шагов к забору. Подслеповато щурясь, постаралась лучше рассмотреть неожиданного гостя, но, видимо, не узнала.
- Кто там?
- Я, Мария Николаевна, - опустив рюкзак на землю, я шагнул ей навстречу.
- Кто? - повторила она, и лишь когда я остановился прямо перед женщиной и чуть присел, чтобы мое лицо было на уровне ее почти бесцветных слезящихся глаз, не совсем уверенно произнесла:
- Игорь, что ли?
- Я, я.
Как же она постарела, с жалостью подумал я и, повинуясь внезапному импульсу, поцеловал старушку в сухую испещренную морщинами щеку.
- Хочу вот немного пожить здесь, в доме, Мария Николаевна. Не прогоните?
- Да что ты такое говоришь, Игорь! Дом-то ваш! Сколько уже пустует, и Вера твоя с мужем давно уже ни ногой...
- Вера с мужем за границей, Мария Николаевна. Не говорила, что ли?
- Наверное, говорила, да я забыла. Не та уже память, Игорь, - вздохнула она. - Ну, пойдем ко мне. Я блинов с утра напекла, а есть некому. Перекусишь с дороги, чайку попьешь.
- Подумаешь, дорога. Пятьдесят минут на электричке, десять на такси.
- Все равно.
- Хорошо. Сделаем так, Мария Николаевна. Я сейчас занесу к себе вещи, помою руки - и к вам.
- Сейчас принесу ключ.
- У меня есть. Вера оставила.
- Ну, тогда ладно. А я туда, к вам, и не заходила почти, но снаружи присматривала, чтоб какой бомж не влез или еще что. Приходи, в общем. Сейчас только подогрею.
Я подхватил рюкзак и направился к своему дому. И всерьез обругал себя за то, что не догадался купить пожилой женщине какой-то подарок, даже не подумал об этом. Что она здесь видит, кроме своих кур, да грядок? Я знал, что у нее есть сын, две внучки, но Вера говорила, что сына видела здесь всего пару раз, а о его детях вообще не упоминала.
Опустив рюкзак на крыльцо и прислонив к нему сумку с ноутбуком, я первым делом открыл ставни. Дневной свет впервые, надо полагать, за много месяцев полился в дом через покрывшиеся слом пыли стекла. Пришлось немного посражаться с замком: дверь, видимо, перекосило. После нескольких попыток, ключ, наконец, повернулся.
Я перешагнул порог - на меня пахнуло затхлостью давно не проветриваемого помещения.
4.
Мария Николаевна переоделась в синее, в крупных цветах, платье, сидевшее на ее сухой фигуре уже не совсем по размеру, накинула на плечи пёстрый деревенский платок, расчесала на пробор седые волосы. У меня сжалось сердце: наверное, уже давно никто не наведывался к ней в гости. Разве что тучная и шумная соседка из дома на противоположной стороне улицы. Как её звали, Семеновна? Или Степановна? Семеновна - точно: мать еще шутила: "Семеновна, Семеновна, а ну, давай, пляши..."
- Мария Николаевна, а Семеновна... э... - я помялся, - к вам хоть заходит?
Пожилая женщина грустно усмехнулась.
- Ты когда последний раз приезжал, Игорь?
- Не помню. Года полтора назад, наверное.
- Вот то-то и оно. Умерла Семеновна в позапрошлом году. Инфаркт у нее случился. Этот... обширный, значит. И до больницы не довезли. Рядом с Иваном, мужем, и похоронили. Дочь дом-то продать хотела, да покупателей не нашлось. Вот и стоит заколоченный. Ты садись, садись. Дай хоть рассмотрю тебя получше, - Мария Николаевна надела большие, в пожелтевшей пластмассовой оправе, очки. - Поседел... а что это у тебя?
Я потрогал шрам.
- Так... дорожно-транспортное происшествие. Машина сбила, одним словом.
- И нога тоже? - она взглянула на прислоненную к столу палку.
- Угу.
- Господи, да как же это...
- Бывает, Мария Николаевна.
- Да, да, все под Богом ходим, - пробормотала она. - Ой, что же это я зубы тебе заговариваю! Опять, что ли, разогревать? Ты с вареньем будешь? С малиновым?
- Я с любым буду, вы не беспокойтесь, Мария Николаевна.
Женщина поставила передо мной тарелку со стопкой ароматных желто-коричневых блинов, блюдечко с вареньем. Принесла стакан ароматного чая. Села напротив, подперев щеку. Маленькая одинокая старушка. Одна - среди нескольких старых фотографий и пары потемневших икон. Кто они, эти люди на черно-белых потрескавшихся снимках на стене - братья, сёстры, родственники, отец, мать? Только одна фотография, с самого краю, была цветной, а значит, относительно недавней: мужчина и женщина, с ними - две девочки подросткового возраста. Нетрудно было догадаться, что это и есть сын Марии Николаевны с супругой и внучками.
Маленькая одинокая старушка...
Это в городах есть социальные работники, навещающие пожилых людей, а здесь... не уверен. "А если с ней что... случится?" - мелькнула вдруг мысль - неприятная, как струя холодной воды, вылитая за шиворот. И где сейчас этот ее сын?
Но я не решился затронуть тему - сами понимаете, почему. Захочет - сама когда-нибудь расскажет.
Хотя утром перед электричкой я плотно позавтракал, но все равно с аппетитом съел четыре блина. Допил чай и поднялся из-за стола.
- Спасибо, Мария Николаевна. Очень вкусно.
Я нисколько не кривил душой: блины действительно оказались вкусными.
- На здоровье, Игорь, на здоровье.
- Можно, я посмотрю? - я кивнул на снимки.
- Посмотри, конечно.
Картинные позы, напряженные, устремленные в объектив взгляды... Солдат-красногвардеец, стоит вполоборота к фотографу, опираясь на шашку. Группа военных в касках со звездами. Девушка лет восемнадцати в белой кружевной кофточке, неуловимо напоминающая чертами нынешнюю Марию Николаевну. Вот она же, чуть постарше, с молодым парнем, обнимающим ее за плечи - скорее всего, женихом или уже мужем. А вот, наверное, родители: крепкий мужчина с густой копной черных волос и молодая женщину с простыми, крестьянскими чертами лица.
- Папа и мама, - подтвердила старушка, подходя ко мне. - Умерли еще молодыми, оба. Если хочешь, расскажу тебе как-нибудь о них.
- Конечно, хочу, Мария Николаевна. С удовольствием послушаю.
Мог ли я предположить тогда, что всё начнётся именно с этого - с рассказа о трагической судьбе двух умерших более полувека назад людей?
- Ну... я пойду?
Старая женщина сняла очки, некоторое время бесцельно вертела их в руках, потом неуверенно проговорила:
- Ты вот что, Игорь... ты и вечером приходи. Ужинать. Я придумаю что-нибудь, картошки нажарю. Котлеты сделаю.
Я посмотрел на пожилую женщину и молча кивнул.
5.
Нет, меня не удивило предложение Марии Николаевны.
Даже не предложение - просьба. Потому что я понял одну простую вещь: ее преклонный физический возраст, это одно, но совсем другое - ее душа, душа жены, матери и бабушки, все еще хранившая в себе слишком много любви, заботы, тепла, так и не растраченных в полной мере на рано умершего мужа, сына, внучек, близких. А по возрасту в сыновья ей вполне годился и я...
Я снял куртку, повесил ее на алюминиевый крючок у входной двери. Разобрал рюкзак, перестелил белье на старой, двуспальной кровати с металлическими шишечками по углам, доставшейся моим родителям вместе с другой мебелью в придачу к самому дому. Пощелкал выключателем, проверив свет.
Старый "Зил" на кухне, едва я сунул вилку в розетку, затрясся и загрохотал, как трактор первых лет индустриализации. Я открыл дверцу и обнаружил в холодильнике несколько штук воблы, забытой, вероятно, мужем Веры. Еще там оказался мумифицированный кусок сыра, пол-литровая банка, расшифровать высохшие остатки содержимого которой уже не представлялось возможным, расплющенный тюбик кетчупа и еще остатки чего-то. Я выгреб все, свалил в мусорное ведро, благо оно оказалось пустым, протер холодильник изнутри тряпкой и разложил по полкам свои продукты: две банки свиной тушенки, два "Завтрака туриста", кольцо вареной колбасы, банку консервированного горошка и другую съедобную мелочевку. Растворимый кофе, банку сгущенки и сахар поставил в шкафчик.
Удивительно, но газовая плитка зажглась сразу, правда, сколько еще оставалось в баллоне газа, сказать было трудно. Печью никто из нас не пользовался: слишком громоздкое и непривычное "сооружение" для городских жителей.
- Ну что ж, жизнь постепенно налаживается, - пробормотал я.
Сбросив только кроссовки, я растянулся на кровати поверх одеяла, заложив руки за затылок и устремив взгляд в потолок. Приятная расслабленность овладевала мною, воспоминания о неприятных (мягко говоря) событиях последних полутора месяцев отодвинулись куда-то далеко-далеко, словно я перенесся на другой конец глобуса, а не отъехал полсотни километров от города. Больница, врачи, мотоциклист-неудачник Гена, следователь Самохвалов...то есть, нет, Селиванов, тот водитель, сбивший меня, и оставивший умирать на дороге холодной ночью в конце зимы - да это все как будто из другой жизни...
То ли полный желудок сыграл свою роль, то ли повлиял ранний утренний подъем, но как-то незаметно глаза мои стали слипаться. Я еще подумал, что первым делом надо будет помыть окна и вытереть везде пыль - и погрузился в сон.
Спал я крепко, без сновидений. Часа, наверное, полтора - не посмотрел, сколько было времени, когда лег. Но когда я вновь открыл глаза, часы показывали начало третьего.
В течение следующего часа я навел какой-никакой порядок в доме, вымыл стекла изнутри и снаружи, и в комнатах сразу стало светлей. Поставив на стол ноутбук и включив его, я отыскал в фонотеке сборник старых вещей Рода Стюарта. Выделил два десятка песен - и "Winamp" взялся добросовестно отрабатывать возложенные на него функции.
... Если хочешь моей любви, и думаешь, что я сексуален,
Так и скажи мне об этом, крошка!
Знаменитый британский рокер пел, конечно, по-английски, просто я хорошо знал перевод этой, одной из моих самых любимых, песни.
- Кстати о птичках. А сам-то я еще "секси" - или уже...
Последние два года я встречался с Лилей, разведенной женщиной, на пару лет младшей, чем я, и всё меня устраивало: и её внешность, и характер, и, так сказать, периодичность наших встреч. Взрослый сын Лили уже жил своей отдельной жизнью, в другом городе, и мать осчастливливал своими визитами редко, как и мой Максим - меня. Иногда ночевать у меня оставалась она, иногда - я у неё.
Гром на ясном, как мне всегда казалось, небосклоне наших отношений прогремел незадолго до тех ночных событий. Лиля вдруг заявила, что эта затянувшаяся неопределенность ей надоела. Хотя, на мой взгляд, все было очень и очень определенно. Если женщина упоминает о неопределенности - все ясно: ей хочется "узаконить" отношения. Как будто миллионы людей, живущие гражданским браком, пребывают вне закона!
Я прямо сказал ей, что уже ничего не хочу менять в своей жизни - и она ушла. Потом один наш общий знакомый упомянул как-то, что несколько раз видел Лилю в обществе некого толстого лысеющего субъекта - причем тогда, когда мы с ней еще встречались. Никаких обязательств друг другу мы не давали и каждый был волен встречаться с кем угодно и когда угодно, но все равно это было похоже на подлость - ну, ладно, непорядочность.
Честно признаюсь: после ухода Лили я стал испытывать некоторый дискомфорт по причине полного прекращения интимных отношений. А потом случилось это ДТП, и мне стало уже не до того...
И вот теперь песня Рода Стюарта вернула мои мысли во вполне определенное русло.
Ни в больнице, когда я пошел на поправку, ни уже дома ко мне ни разу не вернулось сексуальное желание. Неужели это старость? Или все-таки последствия ночного происшествия? Как проверить? Прогуляться по порносайтам в Интернете и посмотреть, не зашевелится ли во время этого в штанах?
Ладно, поживу в деревне, на природе, окончательно приду в норму - а там видно будет, решил я.
6.
Мне не пришлось гадать, когда отправляться на "званый ужин". В половине седьмого пожилая женщина сама постучала ко мне.
- Мария Николаевна?
- Я, Игорь.
- Заходите, не заперто.
Она чуть приоткрыла дверь.
- Пойдем. У меня уже все готово.
- Пять минут, Мария Николаевна, - я оторвался от ноутбука. - Только руки сполосну.
- Жду, - она так и не стала заходить в дом.
...Запах свежих, недавно нажаренных котлет в миске на столе, был таким потрясающим, что у меня едва не потекли слюнки. Еще на столе стояла кастрюля с картошкой, над которой вился прозрачный пар, открытая банка с засоленными огурцами, бутылка с темно-вишневой жидкостью, два стакана. Наливка?
- Мне пить нельзя, Мария Николаевна. Уж извините.
- Можно, - старушка беспечно махнула рукой. - Это не ваша химия городская. Сама видела по телевизору, какую гадость нынче люди пьют. Так и сказали: сейчас лучше пить самогонку, чем водку фабричную. А это даже не самогонка - так, наливочку сделала. Думала, Славка заедет.
Славка - сын, понял я, присаживаясь к столу. А выпить, если честно, хочется. Не алкоголик - но хочется.
- Здесь и градусов-то никаких, - продолжала уговаривать женщина. - Как в соке. Все равно у Семеновны вишни пропадали...
А, будь что будет. За встречу.
После второго стакана, несмотря на "отсутствие градусов", мне очень захорошело. Не так, как после водки: та бьет наотмашь, а наливочка лишь нежно погладила и чуть-чуть разогрела мое нутро. Старушка поддержала компанию.
- Ну, как?
- Слов нет, Мария Николаевна, действительно хорошая наливочка. Хоть называй ее "николаевка", да организовывай фирменное производство, честное слово!
Раскрасневшееся лицо пожилой женщины чуть погрустнело.
- А ведь и правда отец мой любил такую после работы выпить. Не как другие - нажраться до свинства, а так, для настроения. Знал меру, и мама никогда его не ругала. Это потом, после войны уже... - она не договорила.
Я перевел взгляд на фотографии на стене.
- Вы обещали рассказать, Мария Николаевна...
- Ты бери, бери еще котлету-то, - женщина дождалась, пока я переложу котлету к себе на тарелку. - Картошечки тоже подложи. Да... - протянула она, собираясь с мыслями. - Отец мой, здесь, в Першачах до войны работал кузнецом. Очень сильный был. Что подковы гнул, говорить не буду, не видела, а вот две смены в кузнеце часто отстаивал, это знаю точно. Они так и с матерью познакомились: та со своим братом привела лошадь, перековать там или еще что-то. Стали встречаться. Парней-то за матерью, когда в девках ходила, много ухлестывало, да отец всех отшил. Знали: с Колькой Шестаком шутки плохи: припечатает своим кулачищем - несколько дней отлеживаться будешь. Свадьбу сыграли, сын родился... ну, то есть, брат мой старший. Да недолго прожил, умер, когда два месяца всего ему было. Болезнь какая-то детская с мудреным названием. Что за медицина тогда была - один фельдшер на несколько деревень? А потом уж, год спустя, я появилась.
Мария Николаевна разлила остатки наливки. Мы допили. Сама она за весь вечер съела одну-единственную котлету, пару небольших картофелин и половинку огурца. А я - я наелся так, что пришлось, сунув руку под свитер, незаметно расстегнуть верхнюю пуговицу джинсов, хотя я, конечно, знал, что после этого молния брюк предательски поползет вниз. Ладно, не на официальном приёме...
- В тридцать девятом, зимой, отец ушел на финскую. Вернулся без единой царапины. А незадолго до начала Отечественной забрали его в этот...э...
Она наморщила лоб - как будто на нем и без того не хватало морщин.
- Полк?
- Взвод. В этот, как его... ну, где мины разминируют?
- Саперный?
- Саперный. Стояли они в Ново-Сталинске. Так раньше Волковичи назывались.
- Раньше они Волковичи и назывались, - улыбнулся я. - По фамилии помещика Волкова. А уж потом Ново-Сталинск. А после разоблачения культа личности Сталина - опять Волковичи.
- Твоя правда, Игорь, - кивнула женщина. - В Ново-Сталинск его как раз перед войной переименовали. Да... когда война началась, отцу только раз и удалось к нам в Першачи вырваться. А больше не получилось, уж больно быстро немцы пёрли, не до увольнений стало. Когда совсем близко подошли, саперы мост через Волковку подорвали, и ушли. Потом рассказывал, их сразу на передовую бросили, в самое пекло. Половина взвода в первые дни погибла. От него вообще писем не было, ни одного. Какие письма - немцы и в Ново-Сталинске, и в Першачах, и везде! Я девчонкой была, но всё хорошо помню. Мать все глаза по нему выплакала, но все равно ждала, надеялась.
Вернулся весной сорок пятого, в марте. До Берлина дойти не довелось: подорвался-таки на мине в Польше, полгода в госпиталях провалялся. Покалечило его страшно, остался без руки, без правой. Пустой рукав гимнастерки под ремень подсовывал. А все равно повезло, из его взвода в живых никого не осталось.
Медаль, вроде, "За отвагу" хотели дать, да где-то документы затерялись. Вот с тех пор и пошло все наперекосяк. Пить стал не наливочку домашнюю - водку. Мать уже ничего поделать не могла. Я слышала, как он ночью, бывало, плакал: куда я теперь, Люба? Какой я кузнец, если без руки? Кому нужен инвалид? Пытался хоть кем устроиться, хоть какую пользу приносить - не взяли. Даже сторожем.
Мария Николаевна замолчала. Я терпеливо ждал. Еще одна трагическая судьба военного лихолетья. "Ах, война, что ты сделала, подлая..." - так, кажется, пел Окуджава. Да, не повезло тому поколению. Но я тут же спросил себя: а тому, которое прошло через Афган, что, повезло больше? А через Чечню?
- Так мать промучилась два года. Сама-то работала в колхозе, на эти трудодни как-то и жили. Если бы только он не пил... А в сорок седьмом всё и случилось.
- Что случилось, Мария Николаевна?
- Забрали отца. Напился в пивной привокзальной в Ново-Сталинске с Васькой Жигуновым. Это его собутыльник был отсюда, из Першачей, он нам с матерью потом и рассказал, как все было. Повздорил отец с каким-то фронтовиком. У того - грудь в медалях, а у него, у отца, гимнастерка вылинявшая без единой дырочки от наград. Как говорится, слово за слово... - старушка вздохнула. - И тут вдруг отец как закричит на всю пивную: "Много ты о себе понимаешь! Я, может, товарища Сталина лично закапывал!"
7.
Если до сих пор рассказ пожилой женщины ничем не отличался от сотен, тысяч подобных послевоенных историй, то сейчас он принял довольно неожиданный оборот. Я удивленно уставился на старушку.
- Простите, Мария Николаевна, какой, вы сказали, шел год?
- Тысяча девятьсот сорок седьмой. Сам знаешь, товарищ Сталин был в это время жив и здоров. Сколько в пивной народу было - и все эти слова слышали. Кто-то тут же и побежал доносить. Так что, Игорь, оттуда отец вышел уже под конвоем, как раз военный патруль неподалеку оказался.
Васька Жигунов на попутке примчался, сразу к нам. "Любка, беда! Твоего Кольку забрали. Поезжай скорее в Ново-Сталинск, может, еще застанешь". У председателя был мотоцикл, немецкий, трофейный. Мать к нему, бухнулась в ноги. Тот отвез ее в город. Поздно: отца сразу отправили в область. Куда только мать ни обращалась! Бесполезно: антисоветская пропаганда, клевета на товарища Сталина. Отец, он же такое мог только по пьянке сморозить. Проспится - уже ничего и не помнит, что накануне было. А слово не воробей, вылетит - не поймаешь.
Мать - к фельдшерице знакомой: мол, ты хоть справку какую напиши, что не в себе человек. Помешательство, одним словом. Я с ней по всем инстанциям пройду! А та ей: ты что, Люба, все же знают, что нормальный твой-то, только без руки. Но не без головы же! А что пьяный был - так все пьют, а на товарища Сталина никто, однако, не клевещет. Мне, мол, за это... за лжесвидетельство впаяют, и будем мы с ним на пару срок тянуть!
Осудили отца на десять лет лагерей, по какой статье уже не помню. Отправили в Сибирь. Мать больше его не видела. Заболела, стала угасать на глазах. Через год, в сорок девятом, умерла. А в середине пятьдесят третьего пришел ко мне человек. Худой, бледный, страшный. Вместе с отцом сидел. И рассказал он, что папа мой умер у него на руках, тоже в сорок девятом, только он числа не помнил. А я подумала, что, может, они с матерью и умерли даже в один день. Знаешь, как в сказках, "жили счастливо и...", - голос Марии Николаевны дрогнул, она не договорила. Кончиком платка смахнула со щеки слезу.
Некоторое время я вертел в руках вилку и молчал, размышляя над услышанным.
Странная история.
Даже если бы Николай Шестак произнес эти слова после смерти "вождя всех народов", все равно это было бы неправдой: тело ведь положили в Мавзолей.
- Получается, ваш отец не любил Сталина?
- Никогда, ни разу он не говорил о Сталине плохо. Мы в то время ничего еще не знали. Да и как фронтовик мог ругать его - он же выиграл войну?
Ну, наверное, не все фронтовики так считали, мысленно возразил я.
- Вы рассказывали об этом кому-то еще?
--
Тогда все и так знали. Несколько лет я была дочерью "врага народа", но без особых последствий: рабочих рук после войны не хватало. Так что работать в колхозе мне никто не мешал. А сейчас - кому это интересно?
Я подумал, что может быть за прошедшие годы подробности тех событий, детали, как-то стерлись в памяти старой женщины, тем более, что лично она в пивной не присутствовала. Может, кричал её отец не "Я закапывал товарища Сталина!", а что-нибудь вроде "В гробу я видел вашего Сталина!". Вот это действительно было страшное ругательство - по тем временам. Впрочем, что там кричал бывший кузнец, не имело сейчас ровным счетом никакого значения.
Имело - только я тогда еще не знал об этом...
- Почему такое случилось, как вы думаете, Мария Николаевна?
- Почему? А потому, Игорь, что водка еще никого до добра не доводила.
Я подумал, что это, пожалуй, чересчур простое объяснение. Но другого я предложить не мог.
8.
А утром следующего дня я увидел принцессу.
Стоящую, как и положено, на стене старинного замка.
Я проснулся в семь утра. Спалось мне неплохо, по крайней мере, ночью я не просыпался и не ворочался с боку на бок, что частенько случалось в городе даже до того ДТП. И вообще настойка действительно оказалась экологически чистой: голова моя вовсе не болела, а была легкой и светлой.
Небо голубело, обещая солнечный день.
До завтрака я решил прогуляться. Как позволит нога: может, до опушки леса, начинавшегося где-то в километре от деревни, может, поближе.
Я надел спортивные брюки, свитер, набросил куртку: утро было достаточно прохладным.
Марии Николаевны не было ни видно, ни слышно. Вот и ладно, пусть поспит подольше. Я и так уже чувствовал себя неловко: накормила раз, накормила два. Забота, конечно, заботой, но деньги пока никто еще не отменял, а пенсия простой деревенской женщины не может быть большой...
Нахлебником никогда не был и не буду. Так что деньги обязательно ей дам, решил я.
Стараясь не шуметь, я обогнул дом Марии Николаевны и вышел на грунтовку. Бросив взгляд на заколоченную хату той самой Семеновны, бесхозные вишни которой моя соседка так удачно переработала в настойку, я покинул деревню.
Метров через тридцать-сорок сельская дорога опять соединилась с асфальтовой, и я вспомнил, что сказал таксист: за Першачами некие бизнесмены облюбовали себе место и будут там "развивать экотуризм". Очевидно, асфальт и должен был привести меня туда.
Вдалеке, на фоне темнеющей кромки леса, возвышалось некое сооружение, на которое я сначала не обратил особого внимания. Но пройдя метров триста, едва не раскрыл от удивления рот: прямо по курсу в чистом поле возвышался... старинный замок, сложенный из вполне современного коричневого кирпича.
С зубчатыми стенами, башенками, в три этажа - если, конечно, уместно говорить о замках в плане этажности - и даже блестящим жестяным флюгером в виде вымпела. Тот парень упоминал о каких-то "хоромах" одного из бизнесменов - несомненно, они (хоромы) и были сейчас передо мной. По противоположную сторону, на некотором расстоянии от дороги высились холмы вырытой земли, среди которых виднелся экскаватор и строительный вагончик. Чуть дальше возвышались штабеля бетонных блоков и каких-то других материалов.
Ну что ж, кажется, бизнесмены взялись за дело всерьез.
Когда мне оставалось пройти до замка метров сто, я услышал шум мотора, и со стройки выехала "нива" бежевого цвета. Водитель вырулил на асфальт, дал газ и пронесся мимо, бросив на меня, как мне показалось, несколько настороженный взгляд. Я успел заметить, что это был мужчина средних лет в серой рабочей куртке.
В ту же секунду со стороны замка раздался чей-то крик.
- Коля!... Коля!
Впрочем, имя могло быть и другое - Оля, Толя или Поля.
Между зубцами стены я заметил женскую фигуру. Она смотрела в сторону удаляющейся "нивы".
Или в мою сторону?
Поскольку мое имя не напоминало ни Колю, ни Толю, я решил, что она все-таки кричала тому мужика в машине.
Я замедлил шаг. Теперь я мог разглядеть владелицу замка достаточно хорошо. Темноволосая женщина лет тридцати в расстегнутой синей куртке, из-под которой виднелась что-то светлое - платье или ночная рубашка, разобрать было трудно.
Она безнадежно махнула рукой, видимо, осознав, что водитель "нивы" уже не может ее услышать на таком расстоянии, и повернувшись, исчезла за зубцами.
Но десять секунд спустя появилась вновь.
- Послушайте!
На этот раз она точно обращалась ко мне.
Я остановился.
- Послушайте! Мужчина!
- Вы мне?
- Вам, вам! Вы не могли бы подойти?
"Снегопад, снегопад, если женщина просит..."
Снега уже не наблюдалось, но женщина все-таки просила.
Несомненно, владелец "замка" в будущем планировал обнести его неприступной стеной или, по крайней мере, забором. Пока же ничего не мешало мне подойти к коттеджу вплотную. Я свернул с асфальта и по дорожке, уложенной фигурной коричневой плиткой, приблизился к дому.
- Я сейчас спущусь! - бросила мне женщина и исчезла.
Щелкнули замки, массивная дверь открылась.
Теперь я смог разглядеть владелицу замка, как следует. Густые черные волосы, может даже не крашенные, белая чистая кожа. Серые глаза, пухлые губы, но опять же, свои, не накачанные, потому что те, кто качает, как правило, не знает меры. Правильный нос. Может и греческий, не знаю, в Греции не бывал. С возрастом, пожалуй, ошибся: женщине было уже лет тридцать пять.
Куртка на самом деле оказалась плащом, теперь запахнутым. Снизу из-под него все равно виднелась шелковая ночная рубашка. Вполне объяснимо, учитывая ранее утро.
- Послушайте, вы понимаете что-нибудь в электричестве?
- Понимаю. Электрический ток есть упорядоченное движение электрических зарядов, - процитировал я определение из школьного курса физики - короче, сострил.
- Отлично. Тогда не могли бы вы э...упорядочить их движение в коттедже? Я утром проснулась - света нет. Ночью, вроде, слышала: что-то щелкнуло.
Пробки выбило, решил я. Пожал плечами.
- Показывайте.
- Что?
- Щиток.
- Э?..
- Электрощиток.
- Гм... - растерянно произнесла она. - А он здесь где?
Ну, конечно, богатым дамочкам знать это вовсе не обязательно: для этого есть обслуживающий персонал, всякие там техники, электрики, личные шоферы. Горничные, повара - все такое.
- Это вы у меня спрашиваете? Ладно, сейчас поищем.
Она раскрыла дверь пошире, посторонилась, пропуская меня в просторный холл. "Замок" был еще не обжит, это я понял сразу: повсюду виднелись нераспакованные вещи, ящики, пакеты, вдоль одной стены лежали какие-то длинные штуковины, завернутые в плотную бумагу - возможно, оконные карнизы.
Женщина стояла, выжидательно глядя на меня.
Щиток, скорее всего, должен быть на первом этаже, решил я. Не в спальне же, и не в гостиной его установили. Действительно, через минуту он обнаружился под резной деревянной лестницей, ведущей на второй этаж.
Я прислонил к стене свою палку, провел ладонью по дверце и обнаружил вставленный в нее маленький ключик. Повернул его, и дверца открылась.
- Фонарик есть?
- Не знаю. Нет, наверное.
- Принесите хоть спички.
Женщина вернулась с коробкой спичек, сунула ее мне в руку.
Стояла за спиной, я чувствовал на затылке ее теплое дыхание.
Над рядом четырех черных предохранителей белой краской были нанесены цифры "1", "2", "3" и буква "Г". Три этажа плюс гараж.
Сработала пробка первого этажа. Я щелкнул ее на место, и тут же где-то рядом низко и ровно заработал холодильник.
- Готово.
- Гм... и что я сама не сообразила? - пробормотала она. - У меня же дома...
Ну, разумеется, кроме этой небольшой "дачки", у нее еще где-то и дом. Несомненно, с джакузи, с тремя спальнями, полами с подогревом и подземным гаражом...
- Спасибо.
Женщина постояла какое-то время, не зная, как поступить дальше. Сунуть мне деньги "на бутылку" она не могла - я же не бомж какой, мог и обидеться. Открыть дверь и сразу попросить "на выход" - получилось бы, наверное, грубовато.
- Знаете, что? - вдруг произнесла хозяйка "замка". - Давайте, напою вас чаем. В знак благодарности. А?
- А муж?
Ляпнув это, я тут же сообразил, что глупее вопроса быть не может: был бы здесь муж, она бы не стала просить помощи "Коли" или совершенно незнакомого мужчины.
- Чей?
- Ваш.
- Я разведена.
- Значит... ваш бывший супруг оставил вам всё это богатство?
- Ч-чего?
Ее глаза изумленно расширились - и в следующий момент она расхохоталась, почти до неприличия громко. Принцессы, пусть и немолодые, должны следить за своими манерами, беззлобно подумал я.
- Так вы... вы решили, что я... хозяйка?
- Нет? Тогда дочь хозяйки или хозяина? Или сестра - его или её?
- Ни то, ни другое. Я - домработница.
9.
Она насмешливо посмотрела на меня.
- Разочарованы? Ну горничная - так лучше?
Разочарован? Наоборот.
Под ее взглядом мне почему-то захотелось прикрыть рукой свой ужасный шрам.
И сбросить хотя бы лет десять.
Нет, не почему-то - потому что она мне понравилась. Было в ней что-то домашнее, уютное - и, как мне показалось, немного, грустное. Я вдруг подумал, что будь это моя женщина, мне бы не захотелось отпускать ее от себя, как Лилю - до следующего раза. Потому что с той у меня был чистый секс, а здесь...
А здесь - я не знал, как назвать то, что почувствовал к незнакомке. Чтобы не разбрасываться высокими словами, определю это, как внезапно возникшую симпатию. Знаете, есть в лексике милицейских протоколов такое выражение "внезапно возникшая неприязнь". А у меня было наоборот. Итак, на почве внезапно возникшей симпатии, мне захотелось спрятать свой шрам и сбросить десяток лет. На этой же почве я принял ее предложение.
- Хорошо. Давайте чай.
Она провела меня на большую кухню, в окно которой уже вовсю заглядывало весеннее солнце. Шагнула к электрической плите, вдруг проговорила: "Ой, я сейчас..." - и выскочила в коридор. Понятно: спохватилась, что до сих пор расхаживает перед незнакомым мужчиной в ночной рубашке, пусть и прикрытой плащом. Так хотела успеть задержать того Колю, что даже переодеваться после сна не стала.
Через две минуты женщина вошла вновь, и я тут же отметил, что она не только переоделась, но и причесалась. На ней были декоративно потертые джинсы-стрейч, выгодно подчеркивающие ее фигуру, надо сказать, весьма неплохую для тридцатипятилетней женщины, и в тон им джинсовая курточка в талию, под которой виднелась голубая маечка с подмигивающей девчачьей рожицей и частью какой-то надписи - я смог разобрать только "...меня на рук...". "Возьми меня на руки?"
Женщина подошла к плите, включила ближнюю конфорку, потянулась за чайником. Она стояла спиной ко мне, брюки туго обтягивали ее бедра, и мой взгляд буквально прилип к этой всегда соблазнительной части женского тела. Мне показалось, что я различил очертания трусиков - и ощутил нарастающее возбуждение.
Впервые со времени ДТП.
- Вы какой будете? - она полуобернулась, и я поспешно опустил глаза. - "Дилму"? "Ахмад"?
- А кофе можно?
- У меня только растворимый.
- Пойдет.
Она поставила две чашки, себе и мне, принесла сахарницу и ложечки. Достала из шкафчика пачку печенья, выложила его на блюдце.
- Раз уж кофе, давайте и познакомимся, - переход от кофе к знакомству получился у меня несколько корявым - наверное, от смущения.
- Элла.
- Игорь Алек... Можно просто Игорь. Довольно редкое у вас имя.
Женщина пожала плечами.
- Отец любил джазовую музыку. А любимой певицей у него была негритянка Элла Фитцджеральд. В честь ее и назвал, - ровными белыми зубами она откусила кусочек печенья, сделала глоток кофе. - Как вас занесло в эти края, Игорь? Я что-то в Першачах вас прежде не видела.
- Здесь мои родители купили когда-то дом. После их смерти он остался нам с сестрой. Сестра сейчас в Сирии. А я вот... решил наведаться. А вообще живу в Пытлеве. Военный пенсионер, разведен, - зачем-то добавил я. - А вы, Элла?
- Я из Волковичей. Работала методистом в Доме культуры. Попала под сокращение. Потом развод. Одно к одному. Сменила несколько мест, последнее время челноком на Украину ездила. Потом подвернулась эта работа. Семью-то... вернее то, что от нее осталось, кормить надо.
- А что от семьи осталось?
- Сын.
Мне хотелось задать в этом, так сказать, направлении еще несколько вопросов, но в первый раз это было бы не совсем удобно. А если второго не будет, тем более: зачем мне тогда что-то знать о ее личной жизни вообще?
Поэтому я сменил тему.
- А где хозяева?
- Отдыхают за границей, вернуться к началу мая. Тогда и стройка возобновится. А в их отсутствие я навожу в коттедже порядок. Если что тяжелое перенести, Коля помогает, сторож со стройки.
- Это тот, которого вы звали?
- Тот. Он здесь по ночам только.
Сторож. Вот почему мне показалось, что он взглянул на меня с некоторой настороженностью: наверное, боялся, что я сопру с вверенной ему территории бетонную плиту.
- Так вы здесь и живете?
- На выходные езжу в Волковичи. Коля подвозит. Пешком тоже недалеко.
Коля. Помогает. Подвозит.
Я непроизвольно нарисовал картинку того, что могло бы произойти сегодня утром. Колю встречает молодая женщина в ночной рубашке. Он поправляет свет в коттедже, и она благодарит его. Может, чашкой чая, а может...
Я почувствовал укол глупой ревности. Глупой, потому что я не знал этой женщины совершенно. Вернее, знал всего минут двадцать и претендовать ни на что не мог.
Элла допила кофе, отодвинула чашку.
Я принял это, как намек.
Уходить не хотелось, но задерживаться дольше того, чем это подразумевали правила приличия, было неудобно.
Посмотрел на часы.
- Ну, Элла, спасибо за кофе. Мне пора.
Поднялся, взял свою палку.
- Я провожу.
Вот и все.
Она открыла дверь. Выходя на улицу, я нечаянно коснулся ее плеча, на миг ощутил запах ее кожи - и вновь испытал это сильное физическое влечение. Я едва сдержал внезапный порыв прижать к себе эту женщину и поцеловать.
Хотя бы поцеловать.
И отводя в сторону взгляд, чтобы она, не дай бог, не прочитала что-то в моих глазах, я глухо проговорил:
- До свиданья, Элла.
- До свиданья, Игорь.
Стараясь не слишком стучать по фигурным плиткам своей палкой, я направился к асфальтовой дороге. Я все надеялся, что она окликнет меня, пригласит зайти когда-нибудь еще раз.
Но она молчала. Но и дверь не закрыла - я бы услышал звук.
Я ступил на дорогу.
И обернулся.
Элла стояла на пороге и смотрела мне вслед.
Если бы она вернулась в дом сразу, и продолжила хлопотать по хозяйству, сразу выбросив из головы эту случайную встречу, я бы не сделал того, что сделал сейчас.
- А можно я... - я запнулся и с трудом протолкнул следующее короткое слово - приду... еще раз? Как-нибудь?
Она не ответила. Просто кивнула и исчезла в "замке".
10.
Мария Николаевна, все в том же вчерашнем берете, но не в бушлате, а в длинной вязаной кофте, кормила во дворе кур и увидела меня издали.
- Доброе утро, Игорь. Ты не за грибами ходил?
- Доброе утро, Мария Николаевна. За ягодами, - пошутил я в ответ.
- Давай, мойся, будем завтракать.
Халява, халява, сплошная халява! Напоили кофе с печеньем, сейчас вот еще накормят.
Я подошел к старой женщине и очень серьезно произнес:
- Вот что, Мария Николаевна. Давайте договоримся так: вы для меня готовьте, если хотите, но деньги я вам буду давать. Всё. Возражения не принимаются.
Старушка растерянно взглянула на меня. И опустила целлофановый мешочек с крупой. И даже губы у нее задрожали.
- Ты... ты обидеть меня хочешь?
- Нет, Мария Николаевна, это вы меня обидеть хотите. У меня пенсия раза в два больше вашей, и что я при этом - объедать вас буду!? Или - или. Или вы берете у меня деньги, или... я буду приходить к вам только в гости. Поговорить.
Обнял пожилую женщину за плечи, чтобы смягчить некоторую резкость своего тона, я продолжал:
- Вам что, мясо на вчерашние котлеты бесплатно досталось? Или мука? То-то, - поцеловав старушку в щеку, я поставил точку: - Значит, договорились. Сейчас помоюсь и приду.
Дома я достал из бумажника четыре купюры, подумав, добавил еще одну. Положил в карман спортивных штанов и отправился на завтрак.
На этот раз была яичница из трех яиц, зажаренная с ломтиками мяса. И вчерашние огурчики.
- Только у меня опять чай, Игорь. Кофе нет. Пожилым нельзя: и так давление скачет.
Кофе меня уже напоили, подумал я.
- А чей это коттедж такой красивый, Мария Николаевна - там, возле леса?
Старушка равнодушно пожала плечами.
- Как чей? Как их по телевизору называют - олигарки? Вот какого-то олигарка местного и есть. А фамилии не знаю. Надумали строить у нас здесь что-то для туристов. Сначала для себя конечно...
Что ж, пусть будут олигарки. В голосе старушки я расслышал осуждающие нотки. Не любят у нас богатых. А надо бы различать: кто-то нахапал свои миллионы обманом, но кто-то, с кровью и пСтом, долго зарабатывал их своим горбом.
Я запил яичницу чаем, встал.
- Спасибо, Мария Николаевна. Очень вкусно.
Шагнул к двери, спохватился, достал из кармана деньги. Вернулся и положил их на край стола.
- Это на неделю. Пойду поработаю.
Но работать я не стал, даже ноутбук не включил, а завалился на кровать и задумался.
Из головы не шла эта женщина. Я вдруг с удивлением подумал, что дело здесь не в долгом сексуальном перерыве: даже если бы у нас с ней ничего не случилось бы в постели, я все равно хотел бы быть рядом. И принимать из ее рук тарелку с борщом. И тереться щекой о ее плечо. И касаться ее волос. И утонув в мягких подушках дивана, смотреть телевизор, крепко обнимая ее. Ну а то, что я среагировал на нее и по-мужски, означало, что я еще не совсем безнадежен в этом плане. И радость таких отношений, где неплотское сочетается с физическим, возросла бы многократно.
Возросла бы.
Если бы...
10.
У народа на каждый случай жизни есть своё наблюдение, именуемое народной мудростью.
Она, эта мудрость, проверялась сотнями и тысячами лет опыта, так что каждому следующему поколению ее можно принимать, как аксиому - без перепроверок и лишних вопросов. И если народ обнаружил когда-то, что счастье может вытекать и из несчастья, и оформил это в поговорку "Не было бы счастья, да несчастье помогло", значит, так оно и есть.
...Прошло несколько дней.
Мария Николаевна все так же кормила меня завтраками, обедами и ужинами. Я отвечал ей, как мог: прибил на заборе отставшую доску-другую, выкопал в конце участка новую яму для мусора, благо перелом был у меня на правой, а не на левой ноге, закрепил разболтавшийся штекер антенны ее старенького телевизора, после чего видимость сразу улучшилась. И еще обещал слазить на чердак ее дома и посмотреть, в каком месте прохудилась крыша: женщина рассказала, что прошлой осенью во время дождей на потолке кухни, чуть ли не над самой плитой, появлялось большое сырое пятно.
Короче, я постепенно становился для нее приемным сыном.
Утром четвертого дня моего проживания в Першачах Мария Николаевна, обычно приглашавшая меня на завтрак где-то в половине девятого, не появилась.
Поскольку накануне мы не баловались её настойкой, списать задержку на затянувшийся сон было невозможно. Я заподозрил неладное. Тем не менее, выждал еще четверть часа, потом направился к ее дому.
Постоял на пороге, прислушался.
Постучал. Не без тревоги, даже страха - а вдруг?..
Никто не ответил.
Я постучал громче: женщина спала в дальней комнате.
- Игорь, ты...? - послышался слабый голос, и от сердца у меня немного отлегло. Я потянул на себя дверь. К счастью, она оказалась не запертой. В полумраке сеней я задел своей палкой лейку, которая ответила жестяным грохотом, споткнулся обо что-то, поспешно распахнул вторую дверь и....
Старушка сидела на полу перед печью, подавшись корпусом к согнутым в коленях ногам и напоминая вопросительный знак, сложившийся пополам. Рядом лежала смятая газета, лучины, которые она приготовила для растопки. Коробок спичек отлетел в сторону.
Она подняла голову и жалко улыбнулась.
- Так прихватило... ни согнуться, ни разогнуться. Хотела уже ползти.
От сердца у меня сразу отлегло: ревматизм не инфаркт. Типичный случай люмбаго, то бишь, прострела в поясничной области.
Я подошел к женщине, наклонился, подхватил под правую подмышку.
- За шею меня берите, Мария Николаевна.
Старушка левой рукой обхватила мою шею и с охами и ахами стала подниматься. Шаг за шагом, как раненого бойца на войне, я довел ее до кровати и аккуратно опустил на одеяло.
- Спасибо. Теперь сама, - она поправила подушку. Пошевелилась, устраиваясь поудобнее, при этом ее лицо исказила болезненная гримаса.
- И как вы лечитесь?
Она махнула рукой в сторону стоявшей у окна тумбочки.
- Мазь мне Славка несколько раз привозил. Импортную. Очень помогает. Там еще осталось.
Я шагнул к тумбочке.
- Ты это, Игорь... - смущенно проговорила женщина. - Ты не сам, ты к Викторовне зайди. Пусть придет, натрет меня. Мы с ней - как это? - товарищи по несчастью: когда я ее натру, когда она меня. Раньше меня Семеновна натирала, да померла...
- Викторовна... а зовут как?
- Анна Викторовна. Через два дома. У нее калитка желтая. Собаки не бойся, она привязанная.
- А если спит?
- Это городские долго спят, Игорь. А в деревнях лежебок нет.
Анна Викторовна и правда не спала. Полная русоволосая женщина наклонившись, что-то накладывала в миску своему внушительных размеров псу. Тот, в нетерпении подлазил черной мордой ей под руку, энергично мотая хвостом во все стороны.
- Анна Викторовна!
Женщина обернулась. Доброе простое лицо с правильными чертами показалось мне смутно знакомым: кажется, я видел ее во время предыдущих приездов сюда. Наверняка была деревенской красавицей... лет тридцать назад. Даже сейчас ее внешность все еще оставалась не лишенной некоторой привлекательности.
Она подошла к калитке и вопросительно посмотрела на меня. И конечно мой шрам магнитом приятную ее взгляд, но я, кажется, уже начинал привыкать к этому.
- Там Мария Николаевна просит зайти. Натереть поясницу.
Женщина кивнула.
- Хорошо. Только руки помою. А вы, наверное, сосед?
- Ну, можно сказать и так.
- Я ваших родителей знала. Да и вас, вроде, пару раз видела. Но сестру вашу чаще.
- Она сейчас за гра... - начал я - и запнулся.
Потому что в конце улицы...
...там, где, если правильно помнил, был поворот к сельскому продмагу, я увидел... эту женщину, Эллу. Конечно, с такого расстояния я не смог бы разглядеть ее лицо - я узнал ее джинсовый костюм, черные волосы, фигуру.
- Так вы идите, она ждет, - скороговоркой выпалил я. - А мне еще в магазин... за хлебом.
Кажется, соседка ничего не заметила.
- Только руки помою, - повторила она и направилась к дому.
Я поспешно направился по улице, прихрамывая чуть больше обычного и напоминая сам себе Паниковского из "Золотого теленка", когда тот убегал от толпы с краденым гусем.
По пути обогнал какого-то старичка, поздоровавшегося со мной. Ответив ему, я подумал, что приятно все-таки, когда совершенно незнакомый человек желает тебе здоровья. Куда хуже, когда знакомый желает тебе наоборот.
Лишь подходя к магазину, я сообразил, что денег с собой у меня нет. И получается, что свое появление я никак не смогу объяснить желанием купить что-то из продуктов. И придется признаваться Элле, что это было желание увидеть ее.
В нерешительности я замедлил шаги.
А, где наша ни пропадала...
Я даже не стану заходить внутрь. И когда Элла увидит меня и спросит, что я здесь делаю, я решил, что прямо отвечу: жду ее.
Я остановился метрах в десяти от сельмага и как верный пес, ждущий выхода хозяина, уставился на дверь.
Через несколько минут женщина действительно появилась. Она держала в руке пластиковый пакет, наполненный покупками, сверху выглядывал край вермишельной пачки.
Она увидела меня, и ее глаза удивленно округлились.
- Вы? В магазин?
- Не в магазин. Издали увидел вас и... решил подойти. Здравствуйте, Элла.
- Здравствуйте, Игорь.
Вот сейчас она спросит, зачем мне надо было видеть ее - и что я тогда отвечу?
Но она не спросила.
Народная мудрость оправдалась пока наполовину - несчастье помогло, подумал я. А счастье - до него еще далеко...
11.
Женщина подошла ко мне.
- А я как раз думала о вас. Вам туда? Тогда пойдемте.
Мы зашагали по улице - опирающийся на палку пенсионер Вооруженных Сил, ныне почти инвалид, с молодой и красивой женщиной, бывшей методисткой и челночницей, переквалифицировавшейся в домработницы местного олигарха. Или олигарка, как выражалась Мария Николаевна.
Хотя прежде всего мне хотелось узнать, что она там такого думала обо мне, спросил я совсем другое:
- Вы что, пешком? А Коля? С "нивой"?
Элла усмехнулась.
- У него запой. Пользуется тем, что Шувалов за границей. Тот предупредил: до первого раза. Вот пока его нет, Коля и позволяет себе расслабиться временами. А так вообще мужик неплохой.
- Шувалов - это и есть хозяин?
- Да. Думаете, просто так меня взял? Мы с ним давно знакомы: он в отделе культуры работал, когда я методистом была. Потом ушел в бизнес, поднялся неплохо. Встретил меня как-то на рынке, в Волковичах. Ну, я пожаловалась, что мой-то "бизнес" в кавычках совсем ни к черту. Тогда этот его "замок" как раз достраивался. Он предложил в два раза больше того, что я за месяц с трудом зарабатывала - я согласилась. Пока они за границей и никого нет, все просто. Навожу порядок, и внутри, и во дворе - после строителей много мусора осталось. Раскладываю вещи Шуваловых по комнатам, все такое. Главное, никто над душой не стоит. А как пойдет, когда они заселятся, не знаю.
Некоторое время мы шли молча.
Потом я небрежно (будем считать, что мне это удалось) поинтересовался:
- Ну, так что вы думали обо мне?
- Понимаете, Игорь, нужна ваша помощь. Вы умеете вешать карнизы? На окна?
О, боги! В силах ли перо описать разочарование, которое я испытал, услышав это? Я едва совладал с внезапным желанием переломать о колено свою палку и забросить обломки за забор ближайшего дома.
Элла, к счастью, ничего не заметила и продолжала:
- Я бы вас не просила, если бы не этот Колин запой.
Карнизов мне вешать не приходилось никогда, это я помнил точно. Через несколько дней после того, как мы с Леной и годовалым Максом въехали в только что построенный двухкомнатный кооператив, меня отправили на месяц в командировку. Когда я вернулся, висели не только карнизы, но и были поклеены все или почти все обои, пол прихожей и кухни оделся в линолеум, и даже балкон находился в стадии остекления: постарались родители с обеих сторон - моей и ее.
Но признаться сейчас в своем неумении, значило потерять шанс увидеть Эллу.
- Так умеете?
- В общих чертах, - уклончиво ответил я.
- Вот и хорошо! Когда вы э... сможете подойти?
Когда! "А прямо сейчас! - чуть было не выпалил я, но тут вспомнил про Марию Николаевну, и почувствовал угрызения совести. Ну, не угрызения - мелкие покусывания, потому что я не бросил женщину одну: с ней была сейчас Анна Викторовна.
- Давайте сделаем так, - начал я. - У меня сегодня что-то соседка приболела. Вон, кстати, мой дом, - я указал рукой. - Я забегу, узнаю, как там она. Перекушу что-нибудь. А потом к вам.
- Договорились. Только... - она замедлила шаги и подняла на меня свои красивые серые глаза, - я вас не отвлекаю своей просьбой от более важных дел?
- Не отвлекаете, - пробормотал я и повернул к дому.
12.
Боже ты мой! Да ты, Элла, и стала для меня сейчас самым важным делом! Я ехал в деревню, чтобы сменить обстановку и обрести спокойствие духа, а приобрел головную боль. Точнее, сердечную.
С одной стороны - это хорошо: сердце еще не разучилось любить, тело - чувствовать, с другой же...
Почему я решил, что женщина ответит мне симпатией? Что у нее никого нет? И если тогда, в ответ на мой вопрос, могу ли я зайти еще, она кивнула - с чего я взял, что это нечто бСльшее, чем простая вежливость? Если я лишь выдаю желаемое за действительное - что тогда? Как потом пережить неудачу? Бежать назад в Пытлев?
И побегу, если надо будет. А с глаз долой - из сердца вон.
Сначала я зашел к Марии Николаевне. К моему удивлению, печь топилась, на ней грелось или варилось что-то в небольшой кастрюле, и чайник пускал пар носиком. Анна Викторовна суетилась над плитой. Обернулась на звук открываемой двери.
- Игорь, вы кашу гречневую будете? Мария вчера наготовила...
Мария Николаевна уже не лежала, а сидела на кровати, упершись спиной в подушку, и смотрела телевизор. Ее талия была перевязана огромным шерстяным платком. Рядом с кроватью стояла табуретка, и на ней лежал сплюснутый тюбик - видимо, с той самой импортной мазью.
И я решил, что обязательно сделаю старушке подарок. Съезжу как-нибудь в Волковичи и куплю ей мобильный телефон. Самый простенький, чтобы не надо было путаться в многочисленных функциях - нужных и ненужных. И она всегда будет на связи.
- Кашу буду, - сказал я, и приблизившись к Анне Викторовне, тихо, чтобы не слышала Мария Николаевна, спросил:
- У вас в Першачах мобильников много?
- А что мы, не люди? - с укоризной ответила женщина. - Да, считай, у всех есть. Может только кроме самых древних бабок, да дедов, которым уже звонить некому.
- А у Марии Николаевны?
- Тоже был. Сын когда-то ей привез. Да что-то сломался он быстро, так она его и забросила куда-то.
- Я ей новый куплю. Если что, она всегда сможет вам позвонить или мне. Только вы ей ничего не говорите. Пусть будет сюрприз.
Анна Николаевна кивнула и, посмотрев на мои пустые руки, спросила:
- Не купили хлеба-то?
- Э... - протянул я, мучительно соображая, как выкрутиться.
- И правильно. К одиннадцати из Волковичей свежий привезут. Тогда и возьмете. Так я накладываю? Кашу?
Тут я вспомнил, что у меня еще осталась банка тушенки и, бросив женщине: "Я сейчас", скрылся за дверью.
Завтрак прошел в теплой и дружеской обстановке. А гречка с тушенкой получилась - просто пальчики оближешь. Мария Николаевна поела прямо в кровати, я - за столом вместе с Анной Викторовной, которая приличия ради тоже положила себе пару ложек каши в маленькую алюминиевую мисочку.
Я сидел, как на иголках. Прямо по классику: "Так ждет любовник молодой, минуты первого свиданья..." Анна Викторовна заметила, что я два раза посмотрел на часы, и спросила:
- Торопитесь куда-нибудь?
- Мне мм... надо подойти в одно место.
- Ну, подходите, подходите, Игорь. Я еще здесь с Марией побуду. Но она скоро встанет. Хорошая мазь, "Випровакс" называется. Славка когда-то привез.
- А он вообще приезжает, сын?
- Если честно, давно уже не был, - женщина понизила голос. - Что-то между ними произошло. Она не делилась, а я с расспросами не лезла.
- А невестка, внучки?
Анна Викторовна только усмехнулась.
- Да не живет Славка с ней, с женой, уже несколько лет. А девчонки что здесь забыли, в деревне? Скука, одни старики.
- Ничего, вон у вас для туристов уже строить что-то начали, - заметил я.
- Когда построят, тогда и посмотрим, - рассудительно проговорила женщина, собирая со стола посуду.
- Так я пойду? - спросил я, поднимаясь из-за стола.
- Да, конечно, Игорь, спасибо.
- Это вам спасибо, Анна Викторовна.
13.
Элла была в синем рабочем халате, напоминающем те, что выдавали в старые времена школьным техничкам. И это меня немного огорчило: мне показалось, что она хочет подчеркнуть именно деловой характер встречи.
А что - нет? Она же с самого начала заявила, что я нужен ей для установки карнизов, и ни о чем другом разговор не шел. А впрочем, нет худа без добра: теперь я мог украдкой созерцать ее стройные ноги в чёрных колготках.
Те длинные штуковины вдоль стены действительно оказались карнизами светло-коричневого цвета. Элла уже распаковала их, и я невольно залюбовался тонким бегущим по всей длине орнаментом из листиков и веточек.
- Итальянские, - заметила она. - Шувалов в Москве заказывал.
- У богатых свои причуды.
Женщина взяла со стола сложенный листок бумаги, подала мне. Инструкция по установке содержала минимум текста, но очень понятные картинки. Я с облегчением понял, что особых сложностей здесь возникнуть не должно: карнизы крепились на четырех никелированных стержнях, по два с каждой стороны, которые вставлялись в отверстия, предварительно высверленные в стене.
- С какой комнаты начнем? - спросил я.
- С гостевой. Если первый блин выйдет комом, гости все равно промолчат, - пошутила Элла.
- Логично. Куда нести? - я кивнул на карнизы.
- На третий этаж. Пока один: в гостевой одно окно.
Я наклонился, подхватил карниз.
- Ведите. Захватите инструкцию и стержни.
Женщина направилась к лестнице, той самой, под которой обнаружился тогда электрощиток. Я последовал за ней - палка в левой руке, карниз в правой.
Она поднималась первой, и я не мог не смотреть на ее ноги. И не отметить, какие у нее изящные лодыжки и маленькие аккуратные косточки на них. И мне почему-то захотелось поцеловать эти косточки, нежно прикоснуться губами и к одной, и к другой. Кажется, я серьезно заболевал - сами понимаете, чем.
В гостевой комнате стояла двуспальная кровать, тумбочка, торшер. Кровать была застелена, из-под покрывала виднелся край простыни. Может, эта женщина спала здесь. В одном углу я увидел несколько перевязанных бечевкой стопок книг. Приглядевшись, я с удивлением отметил, что все они были политической направленности: материалы съездов КПСС, тома сочинений Ленина, Брежнева, биографии коммунистических деятелей прошлого.
- Элла, а кто это у вас здесь старый большевик? - поинтересовался я, опуская карниз на кровать.
- Не у вас, а у них, - поправила Элла. - Отец Шувалова. Был. Умер год назад. Ну а сын из уважения к его памяти книги выбрасывать не стал, привез сюда. Потом определит куда-нибудь.
- Дайте инструкцию. Значит так: понадобится сантиметр или рулетка, дрель, сверло... - я посмотрел в бумажку, - сверло на восемь. Удлинитель... э, - оглядел комнату: розетка обнаружилась над изголовьем кровати, - нет, удлинитель, пожалуй, не нужен.
- Вы сказали, дрель?
- Ну да. Электрическая, - пояснил я. - Дырки просверлить для стержней.
Лицо Эллы приняло растерянное выражение, потом упавшим голосом она произнесла:
- Игорь, кажется... я упустила из виду... Все инструменты в вагончике у Коли. Ключи... только у него.
И она виновато посмотрела на меня.
- Позвонить ему можете?
Она сунула руку в карман халата. Достала мобильник, отыскала номер и послала вызов.
- Недоступен, - произнесла Элла, послушав трубку полминуты. - Наверное, выключил. Вот черт, выходит, я вас зря побеспокоила...
Сами понимаете, я не рассердился, не расстроился. Карнизы были мне сугубо до лампочки - просто нашелся удачный повод увидеть эту женщину.
Она выглядела такой огорченной и растерянной, что мне ужасно захотелось обнять и утешить ее. То, что я сделал в следующий момент, стало неожиданностью даже для меня самого, словно кто-то другой толкнул меня к этой женщине, на миг пригасив мой разум. Я шагнул к Элле, заключил ее в объятия, крепко прижал к себе - и поцеловал в губы - теплые, мягкие, податливые. Но секунду спустя разум снова включился, и я отпрянул, испытывая ни с чем не сравнимое смущение, даже страх за содеянное.
Я не понял выражение ее лица, но отвращения в нем не было, это точно.
- Это что - компенсация за моральный ущерб, Игорь? - тихо проговорила она. - Или у вас... проблемы?
- Проблема, - мрачно поправил я. - Моя проблема - ты. Потому что ты мне... нравишься.
- И давно?
- Сразу.
- Так вот прямо сразу? - в ее голосе мне почудилась насмешка.
Я не ответил, толкнул дверь и вышел в коридор. Стал спускаться по лестнице - и услышал позади ее шаги.
- Подождите...
14.
Мы вновь сидели на кухне.
Без чая или кофе - я отказался.
Каким бы опрометчивым, неожиданным, даже глупым ни был мой порыв - я не жалел о нем. Я ожидал, что теперь он позволит мне расставить все точки над "i". Пусть ее "нет" прозвучит сразу: это лучше, чем повесив (или не повесив) дурацкие карнизы, вернуться к себе и мучительно ждать, что будет дальше, теряясь в сомнениях и питаясь вялыми надеждами.
Вот сейчас она объявит, что у нее кто-то есть. Разведенная женщина - не значит одинокая женщина. Но она сказала совсем другое.
- Я вас совсем не знаю, Игорь, - мягко начала Элла.
- Я вас тоже. Ну и что?
- Это для мужчин, может, "ну и что". А мне не хочется... - она помедлила, подбирая нужные слова, - столкнуться с каким-нибудь э... искателем кратковременных любовных утех.
- Элла, я не ищу, как вы изящно выразились, кратковременных любовных утех. Я вообще ничего не ищу. Просто так получилось. Вы позвали меня тогда вместо Коли ... я пришел и... Задержись он на минуту, ничего этого не случилось бы. Вы бы не знали меня, я не знал бы вас. И жил бы спокойно. Вы теперь жалеете, что окликнули меня?
- Нет.
- Это правда?
- Правда.
- Тогда в чем дело?
Она посмотрела на меня, вздохнула. Машинально поскребла ногтем цветок на клеенке.
- Вы хотите, чтобы женщина вот так, с первого раза?..
- Со второго. Но у нас с вами ничего и не было. Я что, тащил вас в постель, а? За поцелуй извините, секундное помутнение. Вам было очень неприятно?
Она проигнорировала вопрос.
- Игорь, давайте договоримся так: мы просто знакомые. Пока. А дальше - я подумаю.
- И долго вы будете думать?
- Не знаю.
- Хорошо. Сделаем так, - сухо сказал я. - Я оставлю вам свой номер мобильного. Ваш не возьму. Если захотите меня увидеть, звоните. Если нужна будет какая-то помощь, звоните - я приду. Обещаю вам: ничего подобного не повторится... я имею в виду - ну, вы поняли.
Я встал и не глядя больше на нее, пошел к двери.
- Обиделись?
- Вам какая разница? - грубовато спросил я.
- Значит, обиделись...
Она встала, подошла сзади, положила руку мне на плечо.
- Я обещаю думать быстро...
15.
Этот разговор ничего не прояснил, думал я, направляясь домой. Кроме одного: она не сказала "нет". И это уже хорошо. Конечно, глупо думать, что женщина бросится к тебе на шею на второй раз. Повторяю, я не жалел о том, что произошло. Пусть этот самый поцелуй станет, оперируя химическими понятиями, катализатором, который ускорит реакцию наших отношений. А результат я приму любой.
Мария Николаевна уже поднялась. И когда я вошел, чтобы поинтересоваться ее самочувствием, пыталась скатать половики.
- Да, вы что! - закричал я. - Вы же утром разогнуться не могли! Ну-ка ложитесь!
- Ой, Игорь, грязюка такая...
- Сам вытряхну. Грязюка, - пробурчал я. - Лучше быть здоровым в грязюке, чем больным в чистоте.
Только стало чуть-чуть лучше - и тут же ринулась наводит в хате порядок. Детский сад, честное слово!
Я отобрал у нее половик, свернул второй и, подхватив оба, вышел на улицу.
Ближайшие дни я решил посвятить работе над рукописью своей повести "Письмо незнакомки", которая в "разобранном" виде, то есть разрозненными листками и не очень связными набросками, лежала у меня уже лет пять. Соединить все воедино мне мешали то какие-то дела, то лень, а временами я элементарно забывал о ней. Однако, идея "Письма" казалась мне достаточно оригинальной, чтобы расстаться с ней, не попробовав, во-первых, оформить до конца, а во-вторых, предложить в областной ежегодник местных авторов, выпуск которого спонсировался неким бизнесменом-меценатом.
Я не знал, что жизнь в Першачах подкинет мне сюжет гораздо круче того, что сочинил я.
Один раз за окном раздался шум мотора. Решив почему-то, что это Колина "нива", я быстро, насколько это позволяла нога, подошел к окну. Но это была битая синяя иномарка.
Элла думала два дня. Ну, чуть больше, если быть точным.
За это время я продвинулся со своим "Письмом" весьма существенно. Что-то добавил, что-то убрал или переработал. Перечитывая готовое и постепенно приближаясь к финалу, подумывал, не усилить ли мне концовку, сделав ее более драматичной. А что, пусть герой умрет на больничной койке не потому, что его победила болезнь - потому, что его победило одиночество. И врачи будут ломать голову, что случилось: шел ведь на поправку.
Часов в семь вечера того самого, второго, дня запел мой мобильник. Высветился номер - значит, абонент не был внесен мною в память телефона.
Она?
- Добрый вечер, Игорь.
Она.
- Добрый вечер, Элла.
- Хочу пригласить вас на свой день рождения.
Признаюсь: предложение было неожиданным, но не то, чтобы неприятным. Экран ноутбука как-то сразу пригас, а главный герой моей повести, пока еще живой, с головой укрылся простынёй: реальные страсти возобладали над надуманными. Нет, собирались возобладать.
- Когда?
- Завтра. Приходите часам к шести.
- Э... а подарок, Элла? Где же я его найду за такой короткий срок?
- Не надо подарка. Купите хорошего вина, в сельмаге всегда есть: это не водка, спросом не пользуется. Этого хватит.
- Значит, завтра в шесть?
- Да.
- Хорошо, я приду. Спасибо за приглашение, - суховато сказал я и отключил мобильник.
Ну вот. А я думал, будет хуже - в смысле, дольше.
"А завтра мне зачтётся мой последний приговор..."
Была когда-то такая блатная песня.
16.
Приглашение Эллы застало меня врасплох. Моим первым порывом было тут же ехать домой в Пытлев, помыться, побриться, одеться поприличней и на следующий день вернуться в Першачи. Я даже взглянул на часы, прикидывая, что если бы нашел сейчас, чем добраться до Волковичей, то успел бы не только на последнюю, но даже на предпоследнюю электричку.
Но потом пристыдил себя: ну, ты, Игорь, даешь! Если ты поменяешь джинсы на костюм, а поношенные кроссовки - на приличные туфли, то она что, немедленно воспылает к тебе чувствами? Бросится на шею? Покроет все лицо поцелуями? Тебе же не шестнадцать лет, чтобы делать ставку на внешние эффекты - почти в три раза больше. Элла тоже далеко не юная девочка, чтобы покупаться на смазливую физиономию и яркое оперение самца.
Что же касалось помыться-побриться, то этот вопрос можно было решить и в Волковичах - в городской бане. Конечно, в Першачах многие имели свои баньки, но я ни за что не стал бы проситься на "помывку" к чужим людям. А у моей соседки баньки не было: видно, сама куда-то ходила, может, к той же Анне Викторовне.
Утром, позавтракав, я отправился в магазин, не особо рассчитывая, что там найдется хорошее вино. Но раз уж я решил прокатиться в Волковичи, то проблемы с хорошим алкоголем не должно было возникнуть.
К удивлению, продавщица сняла с полки слегка "поседевшую" от пыли бутылку "Мерло", потом спохватилась и вытерла ее тряпочкой. Подала мне.
- Беру, - сказал я, вспомнив, что однажды пил такое в самолете.
После этого женщина заметно зауважала меня. Как мало нужно в сельской местности, чтобы сойти за интеллигентного человека!
- И шоколадных конфет тогда возьмите, - предложила она.
Хорошая мысль. Я купил и коробку конфет "Шоколадные грёзы". Вышел, оставив женщину недоумевать, к кому из деревенских можно идти с такими несерьезными покупками.
Я уже направился было к дому, но через несколько шагов остановился и вернулся в магазин.
- Послушайте, а как можно сейчас добраться до города?
Продавщица, записывающая что-то в ученическую тетрадь, подняла на меня глаза. Понимающе посмотрела на мою палку. Теперь ее раздумьям конец, подумал я. Решила, что я собираюсь со своим благородным "Мерло" к кому-то в Волковичи.
- Да никак - разве что попросить кого-нибудь. Впрочем, нет, погодите, - она взглянула на часы. - Через полчаса будет микроавтобус. Привезет оттуда продукты. Разгрузится - и назад. Я Олегу скажу, чтобы подвез вас. Дадите ему на бутылку. А вы у кого в Першачах остановились-то? Я вас пару дней назад видела.
Я объяснил, что живу в доме, купленном когда-то моими родителями.
Женщина кивнула.
- В общем, давайте, подходите сюда через полчаса. Только учтите: назад своим ходом. Но оттуда не проблема: частников много.
Я кивнул.
- Спасибо.
Марии Николаевне я объявил, что хочу съездить по делам в город.
- Ты не посмотришь мне в аптеке мази этой... "Випровакс"? А то кончается.
Что, Славка совсем вашим здоровьем больше не интересуется? - хотелось спросить мне, но я, как и в первый раз, промолчал. Не мое дело. Она же не лезет ко мне в душу, не спрашивает, женился ли я по новой после развода и все такое!
- Конечно, Мария Николаевна, посмотрю.
- А назад когда? Ужин-то когда готовить?
Вот, черт, об этом я вовсе не подумал. Надо как-то сказать, что я приглашен на день рождения. Придумать, что ли, какого-нибудь старого сослуживца? Не выйдет: откуда у меня вдруг в деревне завелся сослуживец? Она, небось, всех здесь знает поименно. Может выложить все, как есть?
А, ладно - мысленно "махнул рукой" я. Скажу.
- Мария Николаевна. Сегодня вечером меня пригласили на день рождения. Так что насчет ужина не беспокойтесь.
- Тебя? - удивилась старушка. - Кто?
- Так... знакомая.
- Из Волковичей?
- Нет. Отсюда.
- Откуда, из деревни?
Ага, у вас тут самой молодой за полста будет!
- Ну... почти. Потом расскажу. Извините, Мария Николаевна, тороплюсь на попутку.
Я сложил в пакет чистое белье, мыло, бритвенные принадлежности, проверил наличность. Подумал, что может быть, какой-нибудь сувенир для Эллы все-таки присмотрю, и добавил еще несколько купюр.
17.
Олег опоздал.
Я уже десять минут стоял напротив магазина, прислонившись к забору, когда подъехал серый "фольксваген"-минивэн. Из кабины выпрыгнул молодой парень, и, откатив боковую дверцу начал бодро таскать в магазин картонные ящики.
Я подошел к машине. Шофер, в очередной раз выйдя из магазина, бросил:
- Нина сказала, вам в город? Садитесь в кабину, сейчас поедем.
На приборной панели лежала стопка поцарапанных коробок компакт-дисков. Я взял несколько штук. "Корни", "Звери", Тимати...
Без Тимати, конечно, никуда.
Через минуту Олег сел за руль, и минивэн рванул с места.
- В городе куда?
Я почему-то постеснялся сказать ему про баню.
- К аптеке какой-нибудь.
Он кивнул, включил магнитолу. Промелькнули последние дома Першачей, и машина выскочила на асфальтовую дорогу. Тимати не успел еще допеть, а точнее, додекламировать свою первую песню, как мы уже въезжали в Волковичи. Миновали площадь с обязательным памятником Ленину, торговый центр. Въехали в какую-то боковую улицу и остановились под вывеской с зеленым крестом.
- Аптека.
Я достал из бумажника купюру.
- Спасибо, Олег.
Парень не глядя сунул деньги в карман, и бросив на прощанье: "счастливо", уехал.
"Випровакса" в аптеке не оказалось; провизорша, толстая немолодая дама в белоснежном халате, сказала, что эта мазь вообще вроде бы снята с производства.
"Интересно, когда же сыночек Марии Николаевны был у нее в последний раз, если уже и той мази в природе не существует?" - с сарказмом подумал я.
- Есть средства и не хуже, - заверила женщина. - "Финалгон" возьмите.
- Давайте.
Не возвращаться же к Марии Николаевне с пустыми руками - вдруг, не дай бог, опять прихватит!
В Волковичах я бывал не раз, но конечно не для того, чтобы помыться. Купив лекарство и выйдя на улицу, я поинтересовался у прохожего, где здесь баня. Тот указал ближайшую остановку, назвал номер автобуса и сказал, когда выходить.
В будний день заведение выглядело не особо многолюдным. Из душевой и ванной, я выбрал второе - гулять, так гулять! - взял билет и отправился приводить себя в порядок. Завершив процесс, взглянул на себя в большое зеркало: лицо посвежело, но на фоне чисто выбритых щек розоватый излом шрама выделялся еще более отчетливо. Это "украшение" останется со мной до конца жизни: ничего поделать здесь было невозможно. Залысины продолжали свое движение к макушке, седины, тоже, пожалуй, прибавилось. Интересно, можно ли про меня еще сказать "мужчина средних лет" - или эту середину я уже миновал?
Я вспомнил, что только вчера уверял себя: Элла не купится на смазливую внешность - и прекратил изучение физиономии. В любом случае, смотри не смотри - покрасиветь не удастся.
Когда я вышел из бани, было двенадцать часов. Торговый центр "Радужный", который мы проезжали, показался мне наиболее подходящим местом для приобретения сувенира. Я направился к остановке, и в это время позвонил сын.
- Привет, папа.
- Привет, Максим.
- Ну, как ты там, в деревне - все зализываешь раны?
- Зализываю.
- Домой не собираешься?
- Да нет. Поживу еще здесь. А что?
- Да так спросил. Как там расследование? Не нашли?
- Ну, ты, Макс, даешь! Откуда я могу знать в деревне, как идет расследование!?
- А не звонили?
Тут мне пришло в голову, что я не предупредил Селиванова о своем отъезде и даже не оставил номера своего мобильника. А вдруг они что-то выяснят и захотят связаться?
- Знаешь, я только что сообразил: я ведь не дал следователю номера мобильника. У него только мой домашний. Что теперь будет?
- Ничего страшного, папа. Посодют за сокрытие информации, - пошутил мой отпрыск.
- Мне и скрывать-то нечего: ни фига не помню. Как там мама?
- Не очень.
- Сердце?
- Сердце.
Мы поговорили еще немного. Не знаю, были ли эти звонки, примерно раз в две недели, обязательным ритуалом для Максима, или он и правда интересовался моими делами.
Подошел автобус. Десять минут спустя я направлялся к двухэтажному зданию, вход которого венчал полукруг радуги из цветного стекла с надписью "ТЦ "Радужный".
Сначала я хотел купить какую-нибудь мягкую игрушку - забавного медвежонка, собаку или лопоухого ослика. Пораздумав, решил, что что-нибудь из бижутерии понравится ей больше - женщина, как-никак. Хотя здесь и угадать труднее.
Я долго изучал витрину ювелирной секции и, наконец, остановил выбор на маленьком кленовом листке на серебряной цепочке. Работа была такой тонкой, что на листке можно было разглядеть даже прожилки.
Мне понравилось. А ей?
Я некоторое время стоял в нерешительности, взвешивая изящное изделие на ладони, пока молоденькая продавщица не сказала:
- Хороший выбор. Ваша женщина будет довольна.
- Что выбор хороший - допускаю, - согласился я и, грустно улыбнувшись, добавил: - А что женщина - моя, увы...
- Будет ваша.
18.
Я уже поймал частника и хотел отправляться в Першачи, но в последнюю минуту спохватился: а цветы? Водитель притормозил у цветочного киоска, я выбрал три темно-вишневых розы, попросил завернуть их в яркую красивую бумагу и перевязать голубой лентой.
Только подъезжая к Першачам, я вспомнил, что собирался купить Марии Николаевне мобильник. И чего на сына обижаюсь - сам-то чем лучше!? Ладно, в следующий раз. Да у меня и денег могло не хватить...
Отпустив частника, я хотел незаметно пройти к себе, чтоб избежать возможных расспросов соседки, но она, видимо, услышала шум мотора и показалась на пороге дома.
И уставилась на мои розы. Наверное, я покраснел.
- Той мази нет, Мария Николаевна. Сказали, эта даже лучше, - я достал из сумки коробку "Финалгона".
- Спасибо, Игорь. Сколько я должна?
Я укоризненно взглянул на женщину.
- Тогда пообедаешь?
- Нет, Мария Николаевна, иду на день рождения, - кивнув на букет, напомнил я и чтобы не развивать неудобную тему, быстро добавил: - Хочу полежать немного. Находился сегодня в городе, что-то нога разболелась.
И я пошел к своему дому, оставив Марию Николаевну теряться в догадках.
А может, Элла и выдумала этот свой день рождения? - размышлял я, лежа на кровати и любуясь серебряным листиком, раскачивающимся на цепочке на моем указательном пальце. Просто придумала предлог, чтобы встретиться. Хорошо это или плохо?
В конце концов, я пришел к выводу, что при любом раскладе это хорошо, потому что сегодняшняя встреча принесет конец неопределенности.
Время как будто буксовало: я едва дождался половины шестого.
Мне не хотелось, чтобы моя соседка видела, в каком направлении я пойду. Не то, чтобы я плохо думал о ней - просто безо всякой задней мысли она могла поделиться с кем-то, с той же Анной Викторовной, например, та - еще с кем-то... А слухи в деревне разнесутся со сверхзвуковой скоростью. Впрочем, увидеть меня мог кто угодно: странный "квартирант" с розами, прихрамывая, спешит в сторону леса. Н-да, здесь было над чем задуматься обитателям Першачей...
Но превратиться в человека-невидимку было не в моих силах.
...По мере того, как я приближался к "замку", сердце мое начинало биться все взволнованней, словно это было мое первое в жизни свидание. Так когда-то я, восемнадцатилетний курсант с прыщиками на лбу, доставлявшими мне массу хлопот, спешил на встречу с Леной, точно так же прижимая к груди букет только не роз, а гвоздик.
Потом были годы казавшегося бесконечным счастья. Куда всё ушло, куда делось? Почему продолжительность счастья совпадает с продолжительностью жизни только в сказках - "Они жили долго и счастливо и умерли в один день"?
Едва я подошел к коттеджу, как Элла открыла дверь. Наверное, увидела, как я приближаюсь. Было на ней простое, но ладно сидящее голубое платье с вырезом, и синие туфли на высоком каблуке, и колготки - не те, черные, а телесного цвета с маленькими призрачно-прозрачными цветочками по бокам, и казалось, что цветочки эти красуются прямо на ее коже. Причесана она была по-другому, концы волос чуть подвиты, а полные соблазнительные губы слегка тронуты блестящей помадой.
- Здравствуйте, Элла.
- Здравствуйте, Игорь. Входите.
Я переступил порог.
- Поздравляю с днем рождения. Это вам, - я протянул букет. - Это тоже, - я достал замшевую коробочку с цепочкой.
Женщина открыла подарок.
- Ой, какая прелесть!
По выражению ее глаз я понял, что он ей действительно понравился, и с некоторой опаской, проговорил:
- Положено поцеловаться.
Элла улыбнулась и подставила мне щеку.
Ладно, губы будут потом, самоуверенно решил я: что-то в ее поведении говорило о том, что исход нашей встречи будет именно таким, каким хотел его видеть я. Или я лишь выдавал желаемое за действительное?
- Проходите, - она пошла вперед и открыла дверь в конце прихожей.
Я последовал за ней. Моя опасливая фантазия нарисовала картинку: едва я захожу в комнату, как десяток хмельных гостей за праздничным столом, увидев меня, тут же начинают кричать: "Штрафную опоздавшему!" Или, по крайней мере, я увижу там алкоголика Колю.
Но комната была пуста.
Скорее всего, хозяева планировали ее, как гостиную. У стены стоял массивный диван, совершенно новый, потому что его валики еще не успели вытереться от рукавов гостей или обитателей коттеджа. Напротив, на стене висел плазменный телевизор, показывавший без звука какой-то фильм. Посередине находился стол, возле него - два стула с выгнутыми резными спинками.
Стол был накрыт. В центре стояла бутылка водки, бутылка сухого вина и графин с чем-то вишневым, скорее всего, компотом, рядом салат в салатнице, отбивные на отдельном большом блюде, шпроты, разложенные крЩгом на маленькой тарелке, вареная картошка. Отдельно - десерт: бананы, апельсины.
Я достал своё "Мерло" и поставил бутылку к ее собратьям. Коробку с "шоколадными грёзами" класть было некуда, и я отдал ее Элле.
19.
... Мы сидели на диване, тесно прижавшись друг к другу.
Правой рукой я обнимал женщину, а левой перебирал ее пальцы, умиляясь тому, что они такие тонкие, нежные, какие-то даже беззащитные. Мальчишеское чувство восхищения, обожания, вернулось ко мне через столько лет... Даже смешно было обнаружить его у человека, возраст которого приближался к полтиннику.
- Значит, ты подумала?
- Значит.
- И что надумала?
- Что, может, стоит попробовать.
- Элла, а скажи честно, ты это выдумала - свой день рожденья?
- Тебе что, паспорт показать? - обиделась она.
- Ладно, извини. Тебя сын поздравил?
- Да. И мать, и брат. Это брат привез мне продукты, думаешь, иначе я смогла бы всё приготовить? Ведь вкусно было?
- Вкусно, - шепнул я. - Но все равно, ты - вкусней...
Я поцеловал ее шею, почувствовав губами свою серебряную цепочку. Спустился ниже, в вырез, и поцеловал грудь. Если бы платье было на пуговицах, я начал бы расстегивать его. Оно было на молнии, и я стал искать ее сзади, под густыми волосами.
Она поняла.
- Не здесь, Игорь.
- Где?
- В гостевой. Пока я там сплю.
Я поднялся с дивана, шагнул к столу. Взял недопитую бутылку вина. Водку мы так и не тронули. Коля опохмелится, если что.
- Послушай, а где Коля?
Элла встала, взяла два бокала и блюдо с фруктами.
- Звонил. Сказал, завтра вечером выйдет на работу, как штык.
Мы поднялись по лестнице в гостевую комнату. Элла включила торшер, поставила блюдо и бокалы на тумбочку.
Карниз лежал на полу у стены. Карниз, с которого началась наша... наши отношения.
Я сел на кровать. Стопки книг с трудами классиков марксизма-ленинизма все так же стояли в углу. "Страницы великой жизни" - прочитал я на одной из верхних книг. На обложке - потускневший золотистый профиль Ленина.
Я мимолетно подумал, что этому старому большевику, отцу Шаповалова, стоило бы поговорить с Марией Николаевной, у которой сгноили в лагерях отца! И с другими, потерявшими в те годы родных и близких...
Торшер погас, и рука Эллы легла мне на плечо. Ее пальцы скользнули под рубашку, и меня словно ударило легким разрядом электрического тока. Я вскочил, обнял женщину...нет, обнял будет здесь неточным словом - я жадно привлек ее к себе, развернул и повалил спиной на покрывало.
Я целовал ее губы, глаза, шею, чувствуя, как нарастает мое желание. Мне хотелось целовать все ее тело. Элла сама потянула вверх подол платья. В следующий миг моя рука проникла в ее колготки, потом внутрь тонких трусиков, обнаружив там маленькие-маленькие волосики - она как будто догадывалась, что мне, как и многим мужчинам, не нравились женщины, настолько безволосые в интимных местах, что это делало их похожими на пластмассовые детские куклы.
Она торопливо пыталась расстегнуть пуговицу на моих джинсах. Я чуть приподнялся на локте, облегчая ей задачу. Я мог сделать это и сам, но так было приятней. Пуговица уступила, молния джинсов сама поползла вниз, высвобождая мою напрягшуюся плоть.
Я как будто вновь стал тем страстным юношей, который овладевал своей первой в жизни женщиной...
20.
Когда мы, наконец, насытившись, оторвались друг от друга, стояла глубокая ночь.
Некоторое время мы лежали молча, стараясь привести в норму сбившееся в любовном марафоне дыхание.
- Ну, ты даешь... - удивленно проговорила Элла.
- Нет, только беру, - пошутил я. - Что, не ожидала?
- Не такого.
- А какого?
- Э... более обыкновенного, что ли. Так у меня было только... в первый год замужества.
Вам когда-нибудь доводилось слышать более приятный комплимент? Мне - нет. Даже бывшая супруга обходилась обычно без комментариев.
За окном закричала какая-то ночная птица, и вновь стало тихо.
- А тебе не страшно здесь одной... ночью?
- У Николая есть охотничье ружье. Если что, я всегда могу позвонить ему на мобильный.
И он, как Бэтмен, придет на помощь, мысленно закончил я. Если только не пребывает в запое.
Женщина прижалась ко мне, потерлась о грудь своей теплой щекой. Снова заговорила, словно угадала мой незаданный вопрос:
- Когда ты... ушел в тот раз, я и правда задумалась. Оглянулась - а позади тридцать восемь, а на горизонте уже маячит сорок... Несколько лет мне вообще некогда было думать о каких-то отношениях с мужчинами: надо было выживать, зарабатывать деньги, поднимать Витьку. Теперь, когда все более-менее наладилось, по крайней мере, на какое-то время, можно подумать и о себе. Вот почему я решила... попробовать. Но все равно я не хочу...
- ...столкнуться с кратковременным искателем любовных утех! - закончил я насмешливо. - Не беспокойся, я - долговременный искатель. - И уже серьезно добавил: - Элла, я тебя не брошу. Я с первого раза почувствовал, что хочу жить с тобой.
Воцарилось молчание. Моя рука на ее груди чувствовала удары ее сердца.
- Налей попить, - попросила она.
Я потянулся к торшеру, на ощупь нашел выключатель.
Наша одежда, которую мы разбросали, где попало в миг любовной лихорадки, лежала повсюду. Изжеванные простыни сбились в центре, открыв синюю обивку матраса. Смятое покрывало свешивалось на пол.
Я взял бутылку, наполовину наполнил бокал вином. Она жадно, в несколько глотков, выпила.
Мы придали растерзанной постели некое подобие порядка и вновь погасили свет. Элла легла, прижавшись щекой к моей груди, я обнял ее левой рукой, а правую положил на плоский, как у юной девушки, живот.
- Игорь, эти твои... шрамы, швы... что это? Они, кажется, довольно недавние. Если неприятно, не отвечай.
- Ничего героического, ДТП. Банальное - но тяжелое. Еле вытащили.
Я вспомнил о докторах, рекомендовавших при выписке "щадящий режим" и "минимум нагрузок", и улыбнулся про себя. Нет, за эту жаркую ночь с любимой женщиной я, пожалуй, готов "отстегнуть" несколько лет своей жизни.
Любимой? Я подумал: любимой?
Значит так, наверное, оно и есть.
- Надо бы в душ сходить... помыться, - пробормотала Элла. - Но сил... никаких.
- Завтра помоешься.
Если честно, мне никогда не нравилось, когда жена, или другие женщины, с которыми у меня был секс, тут же бежали в ванную. Получалось, что я изливал на них что-то исключительно нечистое, противное, от чего надо поскорее отмыться - может даже с брезгливой гримасой.
Приятная расслабленность наполняла наши тела, и мы постепенно забылись глубоким сном.
21.
Я открыл глаза и наткнулся на ее взгляд - внимательный и теплый.
В комнате было уже светло, лучи весеннего солнца вовсю заливали комнату. Наверное, Элла боялась разбудить меня, поэтому не решалась подняться.
Женщина была прикрыта простыней, я видел только ее обнаженное белое плечо, кусочек груди, но воображение дорисовало все остальное. Я молча притянул ее к себе, и низом живота она почувствовала мое возбуждение.
- Ты - еще? - почему-то шепотом, словно нас мог кто-то услышать, спросила она.
- И ты тоже.
Мы вновь занялись любовью - на этот раз без лихорадочной спешки, уже долго-долго наслаждаясь друг другом. Когда я достиг финала, то услышал, как Элла застонала - не от боли, от сладости ощущений.
Отдышавшись, она завернулась в простыню и все же убежала в душ, а я, блаженно улыбаясь, продолжал лежать, ощущая полную опустошенность - но в самом хорошем смысле этого слова.
Минут через десять в коридоре послышались шаги, и появилась Элла - уже в халатике, свежая, улыбающаяся.
- Лежишь, лентяй?
Я самодовольно улыбнулся:
- Клевета! Сама знаешь, как я пахал вчера... и сегодня.
Медовый месяц, честное слово, подумал я. Взбил подушку, упер ее в спинку кровати и сел. Потянулся за бутылкой, налил себе немного вина.
Взгляд вновь упал на верхнюю книгу ближайшей стопки. Пока Элла делает кофе, полистать, что ли, страницы "великой жизни"?
Я сделал несколько глотков, поставил бокал. Оттянул в сторону веревку и вытащил книгу. "Н. Махонь "Страницы великой жизни". Очерки о жизни и деятельности В.И.Ленина. Издательство "Московский рабочий", Москва, 1963 год".
Ну что ж, посмотрим, что там накропал товарищ Н. Махонь.
Краткая биографическая справка. "Ленин (Ульянов) Владимир Ильич, родился 22 (14) апреля 1870 года в г. Симбирск... отец его, Илья Николаевич, работал инспектором народных училищ Симбирской губернии ..." Ладно, пропустим, это нам в общих чертах известно.
Я пролистал несколько страниц. Пошли фотографии: совсем юный вождь с родителями, Володя-гимназист, начало революционной деятельности, Ленин и соратники по борьбе, Ленин в Кремле... И ни одного снимка со Сталиным. Ясное дело: Хрущев разоблачил - и Сталина не стало. Потом не стало самого Хрущева...
Я раскрыл оглавление. "Как это было...", "Сибирская ссылка", "Шаги в революцию", "Покушение на Ильича"...
Я пробежал глазами еще несколько названий и уже хотел закрыть книгу и вернуть ее на место, как вдруг мое внимание привлекла предпоследняя глава - "Спасти Ленина!" Подвиг немецких рабочих".
Название было, прямо скажем, интригующим. Что там натворили немецкие рабочие? От кого спасали вождя? Как спасали? Когда?
Я нашел нужную страницу.
"В середине апреля 1945 года в небольшой городок Эслебен, что на северо-востоке Германии, вошли американские войска..."
На пороге с подносом возникла Элла, и я отложил книгу.
ЧАСТЬ 2. ПАЛЕЦ ВОЖДЯ
1.
Мы договорились, что вечером я вернусь.
- Но вообще, Элла, я уже сказал, что хочу жить с тобой. А не бегать туда-сюда.
Удивительное дело: я первым заговорил об определенности! Когда встречался с Лилей - был вполне доволен как тем, что она приходит, так и тем, что она потом уходит. А с этой женщиной все обернулось по-другому, причем за такой короткий срок. Ну кто может постичь удивительную "химию" отношений между мужчиной и женщиной?
- Если ты готов содержать меня, то я хоть завтра уйду от Шувалова, - сказала она. - Ну, не завтра, а когда они вернутся. Готов?
- Готов.
- Хорошо. Дождемся их приезда, и будем решать. Приходи вечером, Игорь. А пока мне еще кое-что надо сделать...
- А если нас увидит Коля? - спросил я. - Потом доложит твоему Шувалову, что ты кого-то водишь в его коттедж.
Элла улыбнулась.
- Коля не такой дурак. Я же могу рассказать, сколько он здесь пил - заложу, как говорится, с потрохами! Не волнуйся, будет молчать.
Мой взгляд упал на книгу с силуэтом Ленина.
- Можно я возьму почитать?
- Увлекаешься историей?
- Пока нет, - загадочно ответил я.
- Возьми.
Я вернулся в свой дом и выслушал длинную речь Марии Николаевны о том, как она разволновалась, когда я не объявился ни вечером, ни ночью, и что хотя в Першачах особого хулиганства или еще там чего, нет, она все равно места себе не находила, потому что я не предупредил.
Чтобы раз и навсегда закрыть эту тему, я честно сказал, что ночевал у женщины в том коттедже возле лесаи что это не просто так, а потому что, кажется, я влюбился в нее, как мальчишка. "Как мальчишка", правда, я говорить не стал.
На что старушка спросила, уж не дочка ли это олигарка. Я уклончиво ответил, что очень даже может быть, но подумал, что мне по возрасту, скорее, подходила его супруга. И вообще я даже не знал, есть у Шуваловых дочь.
Но к счастью, дальше разговор в этом направлении не пошел, хотя вопросы у старой женщины наверняка остались.
- Завтракать не будешь? - без особой надежды поинтересовалась Мария Николаевна, и чтобы не обижать ее, я ответил, что буду обедать.
Потом ушел к себе.
И заново переживал события вчерашнего вечера и ночи, вспоминал каждое слово Эллы, каждый жест, каждое ее прикосновение.
Я поймал себя на мысли, что мне не хочется звать ее Эллой - как-то это сухо, холодно, официально. Эллочкой - пошловато, к тому же у Ильфа и Петрова была "людоедка" Эллочка. Нет, это - Элька.
- Элька, - вслух произнес я, пробуя на вкус ее имя. - Моя Элька.
2.
"В середине апреля 1945 года в небольшой городок Эслебен, что на северо-востоке Германии, вошли американские войска..."
Далее я даю содержание заинтересовавшей меня главы из старой книги о Ленине в кратком изложении, убирая дифирамбы в адрес бесстрашных немецких рабочих, описание любви всего трудового народа к вождю мирового пролетариата и прочие длинноты, не влияющие на суть этой истории.
Когда американские танки вошли в изуродованный бомбежками городишко, несколько человек из местных жителей повели офицеров на территорию медеплавильного завода "Кругхютте", где показали им трехметровый бронзовый памятник Ленину, которому каким-то образом удалось избежать переплавки.
Через переводчика американцы выяснили, что по накладным он был вывезен откуда-то с Украины, на некоторое время задержалась в Польше, после чего, в числе другого цветного лома, типа колоколов, решеток дворцовых украшений и люстр, прибыл в так называемый Эслебенский бассейн, известный своими медными рудниками и угольными шахтами. Путешествие памятника должно было закончиться в одной из печей "Кругхютте", но местным подпольщикам каким-то образом удалось закопать его на дальнем дворе завода, засыпав сверху металлическими опилками и прочим мусором. Война шла к концу, и фашистам было уже не до поисков коммунистических символов.
Так памятник дождался своего часа, и был извлечен на свет божий, целым и невредимым. Американцы не выразили особого восторга, увидев спасенного вождя пролетариата, но трогать его не стали, хотя и не разрешили установить на центральной площади города.
В конце июня стало известно, что Эслебен отойдет к советской зоне оккупации Германии, а несколько дней спустя, когда американцы ушли, памятник все же занял предназначенное ему место.
Прочитав главу, я задумался.
Очерк вызвал у меня некие смутные ассоциации с недавним рассказом Марии Николаевны о трагической судьбе своего отца. Сначала я не мог определить, что именно цепляет меня, потом понял: одно слово.
"Закопать".
Я нашел и перечитал нужную фразу: "... под покровом ночи членам подпольной организации завода удалось с помощью подъемного крана перетащить шеститонный памятник на дальний шихтовый двор и там закопать его".
Они закопали Ленина - бывший кузнец Николай Шестак кричал в пивной, что он "закопал Сталина". А что если?..
А что если отец Марии Николаевны тоже спасал памятник - только Сталину?
Я представил, как это могло быть. В Ново-Сталинске, бывших Волковичах, на центральной площади стоит памятник Сталину - как и во многих других городах бывшего Союза. Начинается война. Немцы продвигаются в глубь страны, захватывая один населенный пункт за другим. Взятие Ново-Сталинска - вопрос нескольких дней, и городские власти получают приказ демонтировать и спрятать памятник "вождю всех народов", чтобы избежать глумления над ним оккупантов. Задание возлагают на саперный взвод, в котором служит отец моей соседки. И солдаты увозят памятник и где-то закапывают его.
Имела ли право на существование такая версия?
Я порывисто поднялся, взял свою палку и нетерпеливо направился к двери.
Мария Николаевна смотрела телевизор, но из кастрюльки на горящей плите приятно пахло. Щи, что ли? Вполне возможно - я же сказал, что приду обедать.
Услышав звук открываемой двери, она повернула голову и спросила:
- Что, Игорь?
Голос женщины звучал суховато: почему - и гадать было не надо.
- Да вот, спросить хочу, Мария Николаевна. Вы помните, где до войны стоял в Ново-Сталинске памятник Сталину?
- Что? Памятник Сталину? - переспросила она, приглушая телевизор.
- Памятник Сталину.
- Какой памятник, Игорь? Никакого памятника не было, - заявила женщина.
- Может быть, вы просто не помните?
С некоторой обидой она проговорила:
- Память, конечно, не та уже, но не до такой же степени! Говорю, до войны не было никакого памятника. Мы с девчонками в кино в Ново-Сталинск ездили, каждую субботу. В кинотеатр "Вымпел", сейчас его нет уже. "Веселых ребят" смотрели, "Чапаева", "Путевку в жизнь". А поставили только где-то в начале пятидесятых, этот, ну, голова и грудь только...
- Бюст?
- Точно. Бюст. Ну а потом Сталина убрали, поставили Ленина.
Я почувствовал, что моя версия начинает расползаться по швам. Раз никакого памятника до войны не было, то и закапывать было нечего. И получается, что пьяный инвалид хоть и выкрикнул что-то насчет Сталина - но в переносном смысле. Так сказать, фигурально.
Еще один вопрос, который я собирался задать старой женщине, теперь не имел смысла. Не рассказывал ли когда-нибудь ее отец о том, что он принимал участие в спасении памятника вождю всех народов?
3.
Но сомнения в достоверности слов Марии Николаевны не уходили. Может, она просто привыкла видеть напротив Волковичского горкома Владимира Ильича с поднятой рукой, а про довоенного Иосифа Виссарионовича и забыла? Нелогично как-то, чтобы в городе, носившем имя Сталина, не было его памятника!
Не то, чтобы вся эта история имела для меня какое-то особое значение. Даже если был памятник, даже если закопал его Николай Шестак со своим взводом, чтоб не достался фашистам - теперь-то что с того? Неужели его дочери будет приятней узнать, что ее отец сгинул в лагере не за ругань в адрес вождя - а уж совсем ни за что!?
Но я все равно решил, что продублирую свой разговор со старой женщиной - в том смысле, что постараюсь узнать из других источников, стоял ли в Ново-Сталинске памятник до войны.
Наверное, в деревне остались старожилы, пережившие оккупацию, но я никого не знал. Разве что Анну Викторовну, но, будучи где-то лет на двадцать моложе моей соседки, она не могла относиться к тем, кто жил здесь при фашистах. Может, зайти как-нибудь в Волковичский музей, поинтересоваться историей города, посмотреть старые фотографии? Не к спеху, конечно, вот поеду покупать своей соседке мобильник, попутно и зайду.
А что, неплохая мысль.
Пообедав у Марии Николаевны и вернувшись к себе, я почувствовал, что мои глаза слипаются. Наша с Эллой, нет, с Элькой ночь была, что называется, бурной, и спали мы не очень долго.
Закрыв лицо полотенцем, чтобы не мешал солнечный свет, я довольно быстро уснул.
Я проспал ровно два часа, а когда проснулся, почувствовал себя бодрым, посвежевшим и готовым к новым любовным подвигам. Задумался о будущем. Если и правда Элька уйдет от Шуваловых, где мы будем с ней жить? У меня или у нее? Я ведь почти ничего о ней не знаю. Сколько лет сыну? Учится или уже работает? По возрасту вполне мог окончить школу. Как воспримет перемену в жизни матери? А какие у нее отношения с бывшим мужем?
Ладно, будем решать проблемы по мере их поступления.
Я встал, подошел к окну и увидел Марию Николаевну, направлявшуюся к сараю. "Надо бы сказать, что сегодня вечером я опять ухожу. Был "приемным сыном", а стал блудным", - виновато подумал я.
Вышел на крыльцо. Солнце пекло не по-весеннему - по-летнему.
- Мария Николаевна, - окликнул я.
Женщина обернулась.
- Я сегодня опять... пойду в гости.
Она только махнула рукой.
4.
Мне представилась возможность загладить свою "вину" перед Марией Николаевной буквально на следующий день.
В семь вечера, захватив с собой книгу о Ленине, я отправился в "замок". Что-то я уже соскучился по Эльке за эти несколько часов - немного, но все-таки... Наверное, есть у человека некий ресурс любви, и мой оказался еще далеко не исчерпанным, если я влюбился как мальчишка на пятом десятке!
Я обратил внимание на то, что у вагончика стоит бежевая "нива". Сейчас, по закону подлости, должен был появиться их хозяин, а поскольку он уже видел меня в тот, самый первый день, то, несомненно, сможет сделать кое-какие выводы. Правда, Элька говорила, что он будет молчать.
Но Коли не было. Может, сидел в вагончике, а может, обходил вверенную ему территорию.
Я подошел к двери, нажал кнопку звонка и услышал, как внутри заиграла мелодия. Что-то классическое, но я не смог припомнить, что.
Она отрыла дверь. И стояла, улыбаясь, в джинсах и той самой маечке, в которой я увидел ее в первый раз. Элька была без лифчика - наметанный мужской глаз сразу замечает такие вещи. Теперь я смог прочитать надпись, чуть деформированную ее большими грудями - "Не носи меня на руках...", но юмора не понял. И только когда она повернулась, все стало ясно: "... я сама сяду тебе на шею!".
Она провела меня на кухню.
- Только чай будешь? Или перекусишь?
- Я всё буду, - ответил я. - И тебя тоже.
Со вчерашнего осталась пару отбивных, но Элька отдала их мне, сама есть не стала вовсе.
- Вина нет, все выпили. Есть водка.
Черт, не догадался купить в сельмаге. Ладно, Коля как-нибудь перебьется.
- Давай водку, - смело заявил я, послав подальше рекомендации врачей. В конце концов, организм пришел в норму, и вчерашняя ночь это показала. И сегодняшнее утро.
Элька достала из холодильника бутылку водки, отвинтила крышечку.
Я выпил две рюмки подряд, закусил отбивной.
И привлек стоявшую у стола женщину к себе. Меня охватил сладкий чуть пьяноватый восторг, при мысли о том, что эти круглые нежные плечи, упругие бедра, большие, чуть отвисшие груди принадлежат мне. Я приподнял майку и поцеловал ее живот, хотел расстегнуть пуговицу джинсов и молнию, чтобы поцеловать ниже, но она, смеясь, вырвалась.
- Да ты сексуальный маньяк!
Я встал и потянул ее наверх, в гостевую.
- Положишь в постель мобильник. Ты сказала, что в случае опасности всегда можешь позвонить Коле.
Сунув под веревку "Страницы великой жизни", я быстро разделся и нырнул под простыню. И приготовился смотреть, как будет раздеваться Элька. Мужчины, по возможности, такое зрелище не пропускают.
- Ты не можешь отвернуться?
- Могу. Но не хочу.
Элька вздохнула и махнула рукой. Стала стаскивать с себя джинсы. И в это время запиликал ее мобильник.
В голубых, очень тонких трусиках она шагнула к тумбочке, взяла телефон.
- Да, Валентин.
Некоторое время слушала, потом произнесла:
- Ну, не знаю... давай к девяти, что ли... - скосив на меня глаза, поправилась: - К половине десятого. Жду.
Элька положила мобильник и, поймав мой вопросительный взгляд, пояснила:
- Брат. Сводный. Завтра еду в Волковичи. Обещал подвезти. Николай же в семь смотается, а то и раньше.
Да, кажется, она говорила, что ездит на выходные в Волковичи.
- Мать надо навестить. Посмотреть, как там Витька.
- А сколько ему?
- В июле будет восемнадцать. Осенью в армию.
- Он работает?
- Автослесарь на станции техобслуживания. Машины любит - это у него от отца. Боюсь я за него, - неожиданно добавила она.
- А что такое?
- Знаешь, не нравится мне его компания. Одного за наркоту в прошлом году посадили. Но Витька мне поклялся, что сам ничего такого. Хотя несколько раз выпившим его видела. Недавно подрались с кем-то на дискотеке, ладно те заявления в милицию не писали. Теперь, когда я только на выходные дома бываю, контроля совсем никакого. Скорей бы в армию, - она помолчала. - А хочешь, подвезем тебя в Волковичи? Тебе что-то там надо?
Я немедленно вспомнил о подарке для Марии Николаевны.
- Надо.
- Но учти, обратно - своим ходом.
- Учту. Только... как ты меня представишь?
Элька быстро скинула маечку, так что я даже не успел полюбоваться ее аппетитным бюстом, юркнула под простыню и прижалась ко мне.
- Как любовника, конечно, - хихикнула она. Потом серьезно добавила: - Скажу, работали когда-то вместе в ДК, а потом ты переехал в Пытлев. А в Першачах ты навещаешь... ну, свою тетю.
Тетю так тетю.
- Можно я буду звать тебя Элька?
- Почему Элька?
- Потому что Элла мне не нравится - сухо и официально. А Элька нравится.
Она поцеловала меня в шею.
- Хорошо.
- А как называл тебя муж?
- Эллочкой, Элюшей - когда только поженились. Когда расходились - дурой, сукой и... даже хуже.
- Это не называл, это обзывал. Я никогда не скажу тебе плохого слова - клянусь.
Я начал ласкать грудь Эльки, чувствуя, как твердеют ее соски.
5.
Без двадцати десять следующего утра я стоял на обочине асфальтовой дороги, ожидая синюю "тойота" с Элькой и ее братом Валентином.
Я решил провести свой визит с максимальной пользой: купить мобильник для Марии Николаевны и зайти в местный музей. Соседка очень сухо поздоровалась со мной утром, когда я вернулся из "замка", и я стал подозревать, что старая женщина просто ревнует меня к неизвестной "невестке".
Пять минут спустя возле меня притормозила иномарка. За рулем сидел молодой крепкий мужчина лет тридцати с короткими, ёжиком, волосами, ничем не примечательной наружности и нисколько не похожий на сестру. Сводный же, вспомнил я. Элька расположилась на заднем сидении.
Я распахнул дверцу.
- Доброе утро, Элла, - официально произнес я, жалея о том, что накануне не догадался спросить ее отчество. Пригодилось бы для убедительности. Потом поприветствовал мужчину: - Здравствуйте.
Мы обменялись рукопожатием. Я надеялся, что Валентин не станет задавать вопросов насчет моей "работы" в Волковичском Доме Культуры.
Он и правда всю дорогу промолчал, лишь пару раз бросив на меня нелюбопытный взгляд.
- Останови на Чурилина у салона связи, - попросила женщина, когда мы въехали в город.
Вчера я сказал ей, что хочу купить своей "тете" подарок. "А что, у нас еще остались люди, у которых нет мобильников?" - удивилась Элька. Я ответил, что когда-то мобильник у моей соседки был, но сломался.
Три-четыре минуты спустя Валентин затормозил у аккуратного сплошь остекленного здания с надписью "Салон сотовой связи "Орион".
- Большое спасибо, Элла, что подвезли, - все также официально попрощался я. - Спасибо, Валентин. До свиданья.
Всю субботу, воскресенье и почти целый понедельник мне предстояло прожить без Эльки. Вечером в понедельник мы договорились встретиться.
Я распахнул стеклянную дверь и вошел в салон. Юное создание в вишневом фирменном пиджачке и такого же цвета юбке вспорхнуло из-за компьютера и, лучезарно улыбаясь, приблизилось ко мне. Бэдж на лацкане пиджачка сообщал, что его обладательницу зовут Юля.
- Я могу вам помочь? - спросила девушка, старательно отводя взгляд от моего шрама.
- Можете, Юля. Порекомендуйте мне какой-нибудь простенький телефон для пожилой женщины. Безо всяких этих наворотов и ненужных функций. Только чтобы позвонить.
Девушка кивнула. Подошла к застекленной витрине, открыла ключиком замок, подумала немного и достала серую "нокию".
- Исключительно простая модель, - она протянула мне мобильник. - Часы, калькулятор, календарь - больше ничего. Да, еще два будильника. Пойдет?
- Пойдет.
Я расплатился, опять же по совету Юли оформил тариф "Семейный-плюс" без абонплаты и, весьма довольный собой, уже собирался покинуть салон.
Но задержался в дверях.
- Юля, вы не подскажете, где у вас здесь краеведческий музей?
Когда-то мы с Лилей ходили туда с маленьким Максимом, но это было так давно, что я начисто забыл, где он может находиться.
6.
Ранняя история Волковичей раскрывалась в экспозиции первого зала. Старые снимки, карты, копии документов на стендах, экспонаты в витринах первого зала отражали дореволюционный период.
Я очень быстро обошел зал, пробежав взглядом по фотографиям помещика Волкова, которому когда-то принадлежали эти земли, его родных и близких, солдат расквартированной здесь в начале прошлого века инженерной бригады, членов подпольного марксистского кружка и еще каких-то людей - важных в прошлом и начисто забытых в настоящем.
Второй зал заинтересовал меня больше. К началу двадцатого века железнодорожная станция Волковичи стала расширяться, застраиваться и постепенно приобретать черты города: появились первые кирпичные дома, мощеные улицы, церковь, рынок, мельница. Население в 1910 году составляло уже десять тысяч пятьсот человек.
Революция... гражданская война... первые пятилетки...
Теплее, теплее.
А вот копия указа Президиума Верховного Совета СССР о переименовании города Волковичи в город Ново-Сталинск.
"Учитывая пожелания и просьбы коллективов промышленных предприятий, строек, совхозов, колхозов и учреждений, а также ходатайства общественных организаций переименовать город Волковичи...
Председатель Президиума Верховного Совета СССР М. Калинин
Секретарь Президиума Верховного Совета СССР А. Горкин"
Датировано 27 июня 1940 года.
Фотографий довоенного периода было много, некоторые отдаленно напоминали нынешний облик Волковичей. На одной я обнаружил кинотеатр "Вымпел" - тот самый, куда бегала девчонкой моя соседка - длинное приземистое здание, похожее на барак, с большой звездой над входом. Но нигде я не увидел памятника Сталину. Может эти снимки просто хранили в запасниках?
Седая женщина в строгом сером платье спокойно и доброжелательно смотрела на меня.
- Вы... сотрудник или, как это... смотритель... ница? - чуть растерянно, словно она застала меня врасплох, произнес я.
- Я - старший научный сотрудник, Ольга Яковлевна Берсенева.
Еще бы не старший - в таком возрасте!
- Спрашивайте.
- Да вот... как бы это сказать, Ольга Яковлевна... - начал я, пытаясь точнее сформулировать вопрос. - Почему в городе, который носил имя Сталина... кстати, а почему Ново-Сталинск? Значит ли это, что был и Старо-Сталинск?
- Нет. Ново-Сталинск, скорее, потому, что Сталинск в СССР уже был, Сталино - тоже, ну, и, конечно, Сталинград. А Ново-Сталинск - это, как бы сейчас выразились, звучит круто, - она усмехнулась.
- Ладно. Тогда почему в крутом Ново-Сталинске не было памятника Сталину? Или был?
- До войны не было. Что же касается того, почему, здесь мы можем только гадать. Возможно, планировали сделать это в будущем, да война помешала. А может, ждали окончания переоборудования центральной площади, на ней брусчатку перекладывали наново. Но в сороковом, сразу после указа, улицу Сухаревскую переименовали в улицу Сталина. На городском Доме культуры до войны висел огромный портрет Сталина, в запасниках есть снимки. В 1951 году на площади, перед зданием горкома партии, поставили большой мраморный бюст Сталина. Опять-таки у нас есть его фотографии. А почему вас это так заинтересовало?
- Да так, - я пожал плечами. - Просто нелогично как-то - для тех времен.
- Согласна. Еще что-нибудь?
- Нет. Спасибо, Ольга Яковлевна.
7.
- Знаете, Мария Николаевна, сейчас в некоторых странах у пожилых людей есть такие маленькие приборчики с кнопкой. Почувствовал себя плохо - нажал на кнопку и послал вызов в "скорую помощь" или своему врачу, - убеждал я свою соседку принять мой подарок. - У нас это еще не скоро будет. Так что ваш приборчик - это мобильник. Мы запишем сюда номер Анны Викторовны, мой, еще каких-то ваших знакомых - и всегда будете на связи.
- Я и так к Анне могу сходить...
- Ага! Забыли, как несколько дней назад сидели на полу перед печкой с вашим радикулитом? А если, не дай бог, сердце?..
Этим аргументом я сломил ее сопротивление.
- Мне Славка подарил такой когда-то, - сказала она, рассматривая "нокию". - Ну, не новый, конечно... ему звонила, внучкам. А потом он сломался. Славка сказал, сдаст в ремонт, но как-то... - она не договорила. - Да мне и не надо особо.
- Надо, Мария Николаевна, надо. У вас здесь в Першачах у всех мобильники есть.
Я объяснил ей, как пользоваться основными функциями, заряжать аккумулятор. Забил в память свой номер и тут же позвонил с ее телефона себе.
- Видите, как просто? Сейчас схожу к Анне Викторовне, возьму ее номер.
- Сама схожу, Игорь.
И женщина ушла.
Я позвонил Эльке.
- Привет. Как ты там? Не скучаешь?
- Не до того, Игорь.
- А что такое?
- У матери давление подскочило, под двести. Лежит, не встает. Очень вовремя я подъехала. Вожусь тут с ней теперь...
- Сколько ей?
- Шестьдесят девять.
- Да. Шестьдесят девять - это возраст, - сочувственно произнес я.
- Ну, а ты? Мобильник купил?
- Купил. И даже в музей сходил. Теперь о ваших Волковичах знаю практически все, с момента основания.
- Знаешь, когда я работала в Доме культуры, там у нас был уголок истории нашего города. И бесплатным консультантом в нем был один старичок, уже за восемьдесят ему было, Аким Сергеевич. А фамилия э... то ли Нестеров, то ли Нестерович? Так ты представляешь, он где-то сорок лет вел летопись Волковичей. Мы его прозвали Нестор-летописец. Дневники эти свои нам показывал: тетрадей штук двадцать с лишним. А раньше, когда тетради трудно было достать, так он сам их из отдельных листов сшивал, даже упаковочную бумагу использовал. Он и оккупацию пережил. Вот он о Волковичах действительно знал все. Это я так, к слову. Ладно, Игорь, что-то мать зовет... - торопливо проговорила она. - До понедельника.
8.
В воскресенье с утра зарядил дождь - первый, весенний, неожиданно сильный.
Я стоял у окна и смотрел, как под мощными струями начинает раскисать земля, маленькие лужицы постепенно превращаются в мини-озера.
Во что превратилась бы сейчас дорога к месту строительства будущих объектов экотуризма, если бы не уложенный бизнесменами асфальт? - подумал я. Правда, если честно, интересовали меня не столько объекты строительства, сколько объект, в котором проживала женщина, удивительно быстро вошедшая в мою жизнь.
Я взглянул на часы. Без четверти восемь, надо идти на завтрак. Вчера вечером я сказал Марии Николаевне, что эти два дня буду дома. Вспомнил, что как-то обещал ей залезть на ее чердак и посмотреть, где прохудилась крыша. Дождь - самое время для подобных поисков.
Я взял мобильник, нашел в книжке ее номер и послал вызов: пусть убедится в полезности моего подарка.
Женщина взяла трубку после третьего гудка.
- Доброе утро, Мария Николаевна! Это Игорь. Как меня слышите? - шутливо спросил я. - Прием.
- Доброе утро. Я тебя бы и с крыльца услышала безо всякого мобильника, - ворчливо произнесла она, но мне показалось, что ей все-таки приятно. - Заходи, завтрак готов.
Конечно, бежать я не мог, но, накинув на голову куртку, насколько мог быстро прошагал расстояние до ее дома, один раз поскользнувшись и едва не растянувшись на мокрой земле.
Садясь за стол, поднял голову: на потолке расплывалось большое темное пятно.
- Обещал вам залезть на чердак, посмотреть крышу, Мария Николаевна.
Женщина с сомнением посмотрела на мою ногу.
- Обещал. А сможешь, с переломом-то своим? Не дай бог...
- Да вы уж из меня инвалида-то не делайте! Давно срослось, - с наигранной обидой произнес я. - Вот дождь кончится и полезу. Лестница где?
- С той стороны лежит, за сараем, - ответила Мария Николаевна, ставя на стол тарелку с жареной картошкой, залитой яйцами.
Пока я завтракал, дождь, как по заказу, стал стихать. Возникшие между серыми тучами голубые разрывы стали шириться, и к половине девятого выглянуло солнце. Я вернулся в свой дом, нашел среди завезенной раньше одежды замызганную куртку, рваные штаны и пошел за лестницей.
Фонарика у Марии Николаевны не оказалось. То есть он был, но батарейки давно потекли, слиплись, и я понял, что придется воспользоваться свечкой: пару штук я на всякий случай захватил из Пытлева.
Я перетащил лестницу, которая, намокнув, стала скользкой и почти неподъемной. Приставил ее к торцу дома, здоровой ногой вбив "ножки" в размякшую землю - чтоб не поехала.
- Я придержу, - успокоила соседка.
- Да не надо, будет стоять, - махнул я рукой, но женщина все равно осталась.
Я полез наверх, не подозревая о том, что всего лишь несколько минут отделяют меня от удивительной находки.
9.
На чердаке пахло сыростью, затхлостью и еще бог знает чем. Свет, проникавший из раскрытой двери и через щели, оказался вполне достаточным для того, чтобы обойтись без свечи. У входа лежало какое-то черное бревно, оказавшееся окаменевшим рулоном толи. Возможно, много лет назад кто-то планировал подлатать крышу, но благим намерениям не суждено было осуществиться.
В глубине стояло несколько пустых деревянных ящиков, лежали два колеса от детского велосипеда, с полдесятка пыльных книг, оказавшихся школьными учебниками семидесятых годов прошлого века - наверное, по ним занимался сын Марии Николаевны. Под самым скосом крыши стоял корпус старого граммофона с торчащей сбоку заводной ручкой, но без трубы. Рядом возвышалась стопка больших черных пластинок на 78 оборотов. Я не удержался и взял верхнюю. На затертом пятачке прочитал: "Для нас открыты солнечные дали" исп. Алексей Королев". Любопытно было бы послушать, этот компакт диск эпохи недоразвитого социализма, подумал я, возвращая пластинку на место.
Я прикинул, где должен находиться интересующий меня участок, шагнул вперед - и попал правой ногой в широкую щель между двумя досками. Незажженная свеча выпала из руки и упала туда же. Я присел на корточки, намереваясь поднять ее, пошарил в углублении - и мои пальцы наткнулись на некий предмет, завернутый в кусок брезента. Твердый и круглый на ощупь, он напоминал гильзу от крупнокалиберного пулемета, но был тяжелее.
Я размотал брезент и увидел позеленевший, скорее всего, бронзовый, кусок металла, с первого взгляда напомнивший мне, пардон, один очень важный мужской орган. В памяти всплыл эпизод из популярной американской комедии "С пистолетом наголо", где персонаж Лесли Нильсена случайно отломал такую штуковину у статуи. Правда, тот член был каменным.
Шагнув ближе к свету, я понял, что ошибся. Без сомнения, это был палец, о чем свидетельствовали три фаланги, чуть согнутые в суставах, и скругленная бороздка на одном конце, имитирующая ноготь! Он был то ли указательный, то ли средний, но то, что не большой - точно. Другой конец был скошен и зазубрен: палец был отломан, не отпилен.
То, что еще минуту назад существовало в моем мозгу в виде бледной и совершенно неправдоподобной версии, неожиданно обрело черты пока необъяснимого, но вполне достоверного факта!
Потому что я держал доказательство - палец. Скорее всего, Сталина. И палец этот не мог существовать без руки, а рука - без туловища.