Матюхин Александр Александрович : другие произведения.

Ловец богов (главы 1-3)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Роман-эксперимент. Про виртуальную реальность, другие миры и существ, которые так похожи на богов. Работаю над романом уже три года. Выкладываю на суд читателя первые три главы. Если понравится - оставляйте комментарии, тогда буду выкладывать дальше. ВНИМАНИЕ: у меня со страницы куда-то пропали 4-6 главы. Буду перезаливать )

Александр Матюхин

ЛОВЕЦ БОГОВ

роман

Шидд (игк.) - тот, кто занимается отловом, охотой

Жиел (игк.) - существо, пожирающее душу. Псевдобог

  
   ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Кто пришел и кто вернулся.
   Глава 001.
   1.
   Меня освободили из тюрьмы досрочно.
   Слыхали об амнистии, которую объявил Президент полтора месяца назад? Слоны долго ломались, писали кляузы вышестоящему начальству, мозоли себе натерли на пальцах, лбы поразбивали от усердия, бегали, бегали, словно тараканы по матрасу, но против Президента, как говорится, не попрешь. Топот слоновьих сапог по холодному кафелю за дверью был тогда для меня что сладкая музыка.
   Я как раз подходил под статью, и это не могло не радовать. Был бы у меня взлом базы в Ниши с особо тяжкими, тогда бы гонять мне клопов по штанам до седых волос, еще и железку бы впаяли промеж бровей, чтоб никогда больше в w-нэт не лез.
   А вот гляди, пронесло. Статейка-то хилая. Ну, перепаял пару скретчетов. Ну, залез по недосмотру куда не надо (поди еще докажи, что по досмотру и куда надо) - это ж в наше суровое время и не преступление вовсе, а так, мелкое хулиганство, вроде как в соседском саду груш нарвать.
   В общем, Здоровяк Пух поддал мне в спину кулачищем, швырнул следом старенький, потертый мой рюкзачок, бряцающий ржавыми клепками и пустышками-скретчетами, которые выбросить жалко было, а так нацепил - и вроде украшение. Ворота захлопнулись, отрезая два года жизни, и остался я один на один с обретенной свободой.
   Ветрище здесь - не рассказать. Пробирает до костей, холодный, колючий. Швырнул мне пыль в глаза, заставил вспомнить что да как в этом мире.
   Поплевал я на руки, подхватил рюкзачок (а весил-то он килограмма три, не больше), и направился в ближайшую забегаловку. Вокруг тюрьмы, стоит заметить, ресторанов всяких и кафешек тьма! Или люди думают, что в этом экзотика какая-то есть, или еще что, ей богу, не понять!
   Спросите меня, Пашку Аскелова, так я скажу, что при виде железных ворот и одного единственного козырька сторожевой башни, который с этого места виден, мне застрелиться хочется! Дайте мне эктоплазм, и вот хоть сейчас мозги себе вышибу! А людям, получается, нравится тюрьмой любоваться... Странные люди. Тянет их, будто мотыльков на свет, туда, где пахнет опасностью.
   Первый же ресторан с интересным названием "Ночь с Каролиной" был забит до отказа. Ни одного свободного столика! И это если учесть, что до города километров семь, не меньше. Видно, многие проводили ночь с незнакомкой, и им нравилось. Обогнув "Каролину" я заглянул в кафе неподалеку , а затем в забегаловку совсем уж непристойного вида. В забегаловке места нашлись, и даже, судя по объявлению, были спальные корпуса на втором и третьем этажах, но - боже мой - откуда такая плесень на стенах и паутина на ионизаторе света?! Да у них тут не убирали тысячу лет! Не хватало еще клопов нахвататься! Вот хохма-то будет. Три года в тюрьме чистеньким ходил, а на свободе, в первую же ночь чесаться буду, как вшивый в бане.
   В общем, побродил я по замороченной паутине заведений до самого вечера, а когда темнеть начало, уже без выбора сунулся в ближайший бар и спросил у бармена за стойкой, можно переночевать или как?
   Кредиток, само собой, на руках не имелось. Те, что были, три сотни с хвостиком, еще при обыске из меня выпотрошили. Тот самый Здоровяк Пух купил на них себе новенький скретчет и, руку дам на отсечение, лазил в w-нэт по закрытым порнографическим сайтам.
   Бармен оказался нашим человеком! Просек что да как, на одежду мою, потрепанную, посмотрел и поинтересовался, смогу ли я завтра расплатиться? А заодно какой-то минералки мне налил с краситетелем. Угощает, стало быть.
   -О чем речь! - говорю, - дайте мне свободный виромат и я вам в один миг хоть сто кредиток выужу!
   -А скретчеты твои? - спрашивает бармен и кивает на мою оплавленную железку, что из левого виска торчит.
   А я и забыл.
   -Тогда на счет, - говорю, - зайду. За три года, небось, не все сбережения уплыли.
   -Сейчас ставка новая, - отвечает бармен услужливо, - пять процентов годовых, а если более трех лет счет не обновлялся, вообще закрывают. Государству только дай возможность, последнюю шкуру сдерет.
   Я подхватил беседу, побранил государство, постучал указательным пальцем по стойке, чтоб знали, мол, а сам подсчитал в уме, и оказалось, что до полных двух лет заключения я не дотянул две недели. Взяли-то меня в середине апреля, а сейчас конец марта. Холоднее чуть-чуть, и мокрый снег то и дело срывается, а так почти та же самая погода, что и три года назад. Как сейчас помню - тащили меня через улицу, а вдоль дороги деревья стоят и листочки на них свежие-свежие, изумрудные, аж глаз радуется...
   А бармен уже сошел с темы и принялся рассказывать, как ему здесь плохо и отвратно живется. Налоги повышают каждый квартал, рэкет местный задушил, клиентов нормальных днем с огнем как-то... и все такое прочее, что наболело, о чем поговорить можно только с людьми понимающими (вроде меня, стало быть). Я долго слушал, кивал, подливал себе самостоятельно минералки крашеной. Она хоть на вкус и поганая, но в любом случае в миллион раз лучше той бурды переваренной и перепроцеженной, какой меня в тюрьме поили. Потом я вежливо попросил у него ключи от номера и, заполучив их, поднялся по скрипучим ступенькам на второй этаж.
   До тюрьмы меня в Такере Грозным звали, в честь какого-то царя русского, а после тюрьмы Бессмертным назовут, в честь персонажа сказочного, худющего и злого. Зато и кредиток у него не счесть было. У меня пока, правда, ничего нет, но в скором времени будут, уж это я обещаю.
   В номере обнаружился диван, столик небольшой круглый с двумя табуреточками около, ивизор, микробиль и пульт дистанционного управления неизвестно от чего. Ивизор он, по крайней мере, не включал, а микробиль и без того пульсировал изумрудным пятнышком светопитания. Под потолком висели ионизаторы света, количеством три штуки, но горел только один, с переменным успехом. Хоть клопов нет, и то радует. На диване лежал свежий, запакованный комплект постельного белья. Из комнаты вела еще одна дверь, в ванную. В ванной меня встретил чистый унитазик и душ с барахлящим индикатором. Дураку понятно, что первым делом я сбросил одежду и ринулся под душ. Меня тот час легко ужалило током, а на индикаторе красным по белому высветилось, что пульс мой равняется девяносто ударам в минуту. Пришлось индикатор обесточить - прыгать от разрядов под прохладной водой лично мне удовольствия не доставляло. Шмякнусь еще головой о кафель, вот и была вся свобода...
   Хорошенько помывшись, отдраив спину мочалкой, а голову дешевым шампунем с полочки, я расстелил на диване хрустящую простынь и как был голышом, так и рухнул головой в подушку.
   Благодать! Ни тебе подъемов, ни отбоев, ни Пьянчужки с верхней койки, скрипящего по ночам своим пластиковым протезом! Спи - не хочу! И ни один Здоровяк Пух не врубит свет и не начнет орать пьяным голосом "Вставайте, сукины дети! Я вам покажу Первое Апреля и День Всех Влюбленных в одном лице!" А как хотелось врезать ему в приплюснутый черный нос, чтоб заткнулся! Как хотелось опрокинуть на пол, мордой в железную решетку, и долго, с наслаждением бить по почкам, да пусть и не армейским сапогом, а голой пяткой, главное, чтоб скулил он и орал, что больше не будет, что никакие мы не сукины дети, а заключенные, и что у нас тоже права есть, и сон нам положен восьмичасовой, а не какой придется, и что терпеть мы не можем, когда напившийся охранник выводит одного из нас и устраивает показательно-карательные процедуры при помощи своей "палочки-выручалочки" и ведерка с водой, настолько холодной, что кусочки льда о края бьются, от которой челюсть сводит и кожа синеет на глазах.
   Помню, пару раз мне случай такой выпадал - чтобы расквитаться за все. Удача сама в руки шла. Как-то запоздал Здоровяк с включением тока, да и дверь еще толком закрыть не успел. Казалось - плечо подставь, и мечты твои сами в руки прыгнут. Но, видно, ангел мой хранитель одернул. Ударь я хоть раз Здоровяка, хоть попытку такую предприми, не спать мне сейчас на свежих простынях. Здоровяк бы не простил. И Слоны бы не простили, офицерюги проклятые (кличку свою получили от сокращения названия: СЛужба Охраны Ниши, значит). Ругаться, оно всегда пожалуйста. Заключенный без мата не заключенный. А руку хоть раз поднимешь - тяжелейшее преступление - тут твои годки отсидки, как на дрожжах расти начнут. Моргнуть не успеешь.
   А я каким-то чудом сдержался. За двагода ни одного нарушения режима. Ни одного проступка! Я, можно сказать, образцово-показательный у них был.
   Почесал я металлические шрамы от скретчетов, и с удовольствием подумал о том, что один, маленький скретчет у меня все-таки остался. Я ведь тоже до ареста не голубей гонял, знал, что рано или поздно Слоны примутся за наш бизнес основательно. Вот и решил на всякий случай потайной скретчет установить. Распаял его, вживил в пять разных участков тела и замкнул цепочкой ДНК. Хорошо получилось, незаметно. Ни один индикатор не взял, ни один проверяющий не обнаружил. А если учесть, что по старой книжонке все делал, можно сказать по картинкам, так вообще есть повод гордиться. Поначалу, правда, в тюрьме от уколов у меня сыпь на коже появилась, аккурат в тех местах, где распаянки вживлены. Ну, думал, попался. А врач один, лысоголовый коротышка в контактных линзах с синими зрачками (модно, наверное, у них так ходить), мазь мне выписал, противолишайную. И где бы это я в двухместной камере пять на пять метров лишай подхватил? Но вылечил. Не мазь, конечно, помогла, а трава одна, которая на заднем тюремном дворе росла; Пьянчужка мне ее показал на прогулке и посоветовал, мол, разотри пальцами, слюной размочи и прикладывай на полночи к тем местам, где раздражение. Он хоть и алкаш со стажем, но, видишь, разбирается кое в чем.
   А за окном темнело. По-настоящему, как положено. Накатывала серость, удлинялись тени, вспыхивали где-то неподалеку огоньки интермобилей. В тюрьме закат по расписанию - гасят свет, "намордники" на окнах задирают, так, что и не видно ничего - и кромешная тьма до само утра, когда вспыхивают лампы, режут глаза, раздирая сон на лоскуты.
   С нижнего этажа доносилась развеселая музыка, на улице шумная молодежь запускала в небо огненные хлопушки. Лет пять назад около тюрьмы даже проезжать опасались, слухи ходили, что бродит поблизости призрак одного опасного маньяка, которого в тюрьме убили. Что маньяк этот вооружен какими-то невиданными огнестрельными пушками, что никакое оружие его не берет, что воет он по ночам замогильным голосом, и что если увидит кого, то вмиг перерубит напополам и закопает где-нибудь под тюремными стенами. Правда, ни одного трупа, ни под одной стеной так и не нашли, но и над вопросом как вообще призрак может перерубывать кого-то пополам никто не задумывался. Просто к тюрьме старались без веской причины не приближаться. А сейчас настроили баров, магазинов, домиков всевозможных (от убогих деревянных, до краснокирпичных с забором выше неба) и живут, веселятся вовсю, словно в центре города на празднике каком-нибудь. Ничего им не страшно, молодым. Все у них еще впереди. И тюрьма для них - это экзотика, невиданный мир, куда уж они-то точно никогда не попадут, и неприятностей с ними здесь никаких не приключится. Ну что вы, только не с ними! В шестнадцать лет я тоже так думал, и когда первый раз в Нишу влез, и когда впервые от патрульных сматывался, на ходу скретчеты сдирая. Об одном не думал, о том, как хрупок мир, который находиться внутри нас. Как легко ломаются стеклянные стены души от одного-единственного удара судьбы. А когда понимаешь, что ты совсем и не бессмертен, и что мир не крутится вокруг, а идет себе дальше и ему совершенно наплевать на еще одного маленького, сгорбленного, смятого человечка оставленного позади, вот тогда и задумаешься впервые: а действительно ли все так просто в жизни, как кажется? Действительно ли все упирается только в бесконечный праздник на улице, дискотеки и выпивку? В гулянки, танцы, секс в общагах? Действительно ли каждый день расцветет нескончаемой радостью от жизни, и не обратится в прах, сгорев под давлением настоящего?..
   Вот так задумывался, бывало, и получал дубинкой по ногам, чтоб быстрее шевелился. Там, в тюрьме, времени на размышления не давали. А сейчас - сколько угодно. Благодать, право слово.
   Дотянувшись до рюкзака, я вытряхнул содержимое на ковер. Джинсы и футболка, свернутые в комок, старая куртка и дырявые кроссовки, в которых меня по аллейке и вели - вот, собственно, и все, чему можно было уделить внимание. Бритвенный станок, который в бытность свою включался, стоило поднести его к подбородку, сейчас не реагировал ни на что. А в инструкции, помню, говорилось, что заряд на десять лет... одно вранье кругом... Еще лежал фонарик, невесть как доживший до моего освобождения и даже слабо подмигнувший тусклым светом, а еще полиэтиленовый пакет, в котором завернуты были немногие предметы моего тюремного быта.
   За окном шумно хлопнуло, и в темнеющем небе расцвел яркий бутон разноцветных огней. Где-то внизу обрадовано засвистели и заулюлюкали. Празднуют чего-то...
   Я лениво, растягивая удовольствие от того, что никто не подгоняет, оделся в сравнительно новое (если поставить рядом понятия "новое" и "не поношенное"), и спустился на первый этаж.
   Бармен приветливо кивнул, когда я проходил мимо. Больше никто внимания не обратил. Собственно, никто и не должен обращать. Пора отвыкать уже. Все время коситься по сторонам тоже не стоит.
   На улице я тотчас наткнулся на группу подростков, оживленно привязывающих очередной патрон с фейерверком к ближайшему столбу. Все пространство вокруг бара было утыкано интермобилями. Почти из каждого доносилась бодрая музыка, смешиваясь в однородный хаос, так что понять, кто и о чем поет, было весьма сложно. Подростки распивали спиртное и наперебой поздравляли жениха и невесту, которых поблизости, кстати, не наблюдалось.
   Бабахнул патрон. В небо взмыла струя красного огня, под общий радостный вопль разлетелась разноцветными звездочками.
   Подойдя к ближайшей группе празднующих, я поинтересовался, не знают ли они, случаем, где здесь поблизости есть ночные клубы вироматов? И чтобы круглосуточные.
   Подростки оживленно и наперебой указали дорогу, напоследок одарив тремя банками пива. Я пообещал, что немедленно выпью за здравие жениха и невесты, и свернул в переулок, как показали.
   За спиной вновь бабахнуло. В номер, судя по всему, можно будет возвратиться только под утро. Прислонившись спиной к холодной стене, я открыл одну банку, пустив пену между пальцев, и сделал несколько глубоких глотков. О, пиво! Вот уж чего действительно не хватает в тюрьме, так это пива. Тот же самый Пух, зараза, сядет, бывало, на стуле перед решетками, с упаковкой, и давай банку за банкой выдувать, а еще журнальчик читает, картинно так, черным глазом из-под черной же брови зыркает, наблюдают или нет? А мы наблюдали. Глотали вязкую слюну и наблюдали. И каждый корил себя - ну, зачем смотришь-то? Зачем распаляешь желание? А ведь не оторвать взгляда. Природа человеческая такая. И против природы, стало быть, не попрешь.
   Допил я пиво, захлебываясь, кашляя. В носу здорово защипало. Смял банку и отшвырнул в сторону. Тотчас открыл вторую, а за ней и третью. Пил, как воду, наполняясь до предела безудержной радостью. Дайте только до кредиток добраться, уж я напьюсь как не знаю кто! В зюзю! В мешок с опилками! Чтоб меня из бара на руках выносили, а я блевал из стороны в сторону и языком ворочал бессвязно. Эх! Уж и не помню, когда такое в последний раз было! И в груди от приятной мысли сразу огонек зародился. Кончики пальцев покалывать начали. Запаянные скретчеты зачесались, туго так, словно под кожей. Сколько раз я их расчесывал? До крови, ногтями, кожу сдирал. Знаю же, что не поможет. Стоит пломбу сковырнуть, как замкнет цепь, пройдут по нервам сигналы, и скрючит меня так, как никогда раньше не скрючивало. Замначальника второго отдела, капитан Бобров, когда скретчет у виска запаивал, наставительно так говорил: "Знаете, Павел, а я вам сочувствую. По-настоящему. У вас скретчетов по всему телу, больше чем у иных людей родинок. Контакт сильный получится. Если один сдерете, все полетят. А нервная система ваша не выдержит. Сразу же и подохнете, как пес". И голос у него спокойный такой, без издевки. Как специалист говорил, а не как замначальника. От голоса его меня в тот момент до костей пробрало. Думаю, что именно Бобров удержал меня, когда первая волна накатила, когда лихорадило без Ниши, когда ногти ломал, скретчет ковыряя. Сейчас, конечно, легче. Правда, не представляю, что будет, когда по Городу прогуляюсь. После долгого перерыва, говорят, лихорадит, будто чумного. Но, думаю, выдержу. Куда же я без Ниши. Куда же я без Города, в конце-концов.
   Миновал я несколько проулков и вышел на неказистую площадь, где и приметил клуб вироматов. То ли следуя моде, то ли ввиду какой-то договоренности, все клубы, где в w-нэт официально входить можно, как один похожи на приземистые, наполовину похороненные под землей домики. Внешне - выложенные деревом по старому стилю стены, угловатые черепичные крыши, узенькие оконца, косая дверь. Толкнешь такую дверь - и обязательно заскрипит, а если приглядеться, обшарпанный линолеум на полу разглядеть можно, с протертыми дырами, паутину в углах и на ионизаторах света. Странно, что вообще здесь, около тюрьмы, виромат поставили. Три года назад даже мечтать о таком не смели, а сейчас. Видно, через несколько лет город и это маленькое околотюремное поселение вместе срастутся. Световую линию сюда проведут, транспорт пустят, поставят небоскребов штуки три - вот вам и новый микрорайон...
   А изнутри наполнен клуб привычным гулом. Мониторы гудят, системные блоки гудят, шлемы гудят, вентиляторы под потолком тоже гудят, воздух разгоняя. Гудит смотрящий, играющий в какую-то игрушку с подключенным к левой руке джойстиком.
   Остановился я на пороге, втянул воздух полной грудью, огляделся внимательней. Хорошо! За три-то года, пожалуй, отвык немного, но стоило окинуть взглядом клуб и все, что было забыто, что, казалось, похоронил я в камере моей двухместной, пробудилось, вылезло сквозь поры в коже, запрыгнуло в сознание, ломая все мыслимые и немыслимые преграды.
   Прикоснуться бы... воткнуть в скретчет проводок... питание подвести.... и окунуться...
   -Сколько за час, братишка? - спрашиваю у смотрящего. Молодой парень, наверное, всего на год или два старше меня, коротко стриженый, худой и длинный, словно баскетболист. Хорошо хоть потолки позволяют стоять, не пригибаясь.
   -А разрешение есть? - конечно, он смотрит на запаянный на виске скретчет. Пока я волосы не отращу, все смотреть будут. Рабам и преступникам древних государств тоже метки на лбу выжигали каленой кочергой или еще чем. На всю жизнь. Чтоб люди видели и знали - этот совершил преступление. Полез, куда его не звали, взял, что не положено, может, приказ хозяина не выполнил или сбежал. А если по сути разобраться, то метка для меня самого. Напоминание. О том, где я был и что видел. О том, что люди вокруг чище, лучше, добрее. Вон тот мальчишка за монитором, сопляк еще, ему, наверное, и шестнадцати нет, взял денег у мамаши, сидит в w-нэт всю ночь напролет и проблем у него никаких нет, разрешения никто не спрашивает. А я, как последняя шавка подзаборная, должен везде таскать с собой пропуск, документы, доказывать, что не верблюд.
   -Есть, - цежу сквозь зубы и опускаю на столик перед смотрящим разрешение. Хотя, какое там разрешение? Скорее наоборот. Там целый список мелким шрифтом чего мне нельзя, куда совать свой нос не следует, какие ограничения есть, а каких нет.
   -Внешний доступ? - сверившись с разрешением, переспрашивает смотрящий.
   Ежу понятно, внутренний-то у меня запаяли. Или, может, ему последний скретчет показать? И вход, штаны спустив, обнажить, чтоб увидел?
   -Конечно внешний. Не видно что ли?
   Я ткнул пальцем в висок и позволил себе легкую улыбку. В былые времена от улыбки Грозного в любом клубе смотрящих в дрожь бросало. А сейчас? Посмотрел на мои зубы, правой рукой по клавишам постучал и говорит:
   -Шестой столик, пожалуйста. Оплата по уходу.
   -Как водится, - я стер улыбку и прошел за шестой столик.
   Внешний доступ тоже неплох, хотя пользовался я им в жизни раза три, не больше. Когда с Курком тренировался, дай бог ему на небесах сигарету с фильтром, потом когда в первый раз самостоятельно в w-нэт заходил, потом, кажется, еще разик, когда первый скретчет вживил, а он, зараза, не прошитым оказался и вылетал все время. Операция, помню, едва не провалилась. Стою я, значит, посреди Города, около домика нужного, только-только пароль подобрал, ключик в замочную скважину вставил, и вдруг чувствую, что растворяюсь. Напарнички за голову хватаются, что делать не знают, а я уже вылетел и доступ перекрылся, представляете? Вот и полез со шлемом, через внешний доступ. Неудобно правда, привыкал, но ничего, дело до конца довел, операцию выполнил, денежек заработал.
   За виромат я присел, положил руки на клавиатуру, по знакомым буковкам глазами пробежал. В наш-то век технологий, и забыть где какая буква на клавиатуре?! Увольте! Да с закрытыми глазами! Не сложнее чем монитор разобрать, или под кожаной обшивкой шлема нужную комбинацию кнопок набрать, чтоб безлимитный блок снять - есть такая приятная шалость у разработчиков.
   Справа от меня тот самый юнец сидел с нагловатым видом и крашеными волосами. Он даже шлем не одевал, значит, w-нет по старинке, через монитор глядел. Боится что ли? У молодежи сейчас комплекс. Когда, лет восемь назад, первая волна после изобретения w-нэт прошла, оказалось, что почти треть населения Центрополиса ушла через шлем, да там и осталась, в w-нэт. А те, кто не ушли, перепугались на смерть, с плакатами выходили, движение перекрывали, к Президенту обращались, дескать, негоже нормальным жителям через вироматы и покупки делать и в путешествия летать и питаться даже, хотя сам я ни одного человека не видел, который бы через шлем питался. Крошками весь шлем засоришь, потом уши натрет, ей богу. В общем, тогда еще шлемы запретили на полгода, почти всех жителей вернули, разъяснили, что да как. Потом опять вернулось на круги своя. Скретчеты появились модификации, А тут еще версия 2.1 на подходе, говорят. Но молодежь боится. У кого в десять-двенадцать лет отцы и матери в w-нэт ушли, едва там не остались, те осторожно с вироматами общаются, на "вы", как Курок говорил.
   Еще трое сидели за крайними столиками, тоже без шлемов, но с подключенными съемными скретчетами. Вот им-то хорошо! Скретчет, это, братцы, вещь! Со скретчетом мне бы и пяти минут хватило, чтобы с Паршивцем связаться, деньги со счета снять, да кое-какие связи восстановить. Со шлемом сложнее. Неудобный он, обзор дает минимальный, запахов никаких. Впрочем, нет смысла завидовать. Будет и на моей улице праздник. Здесь, в клубе, со шлемом я буду смотреться ничуть не страннее этого паренька. А когда еще какие-нибудь штуковины изобретут, то и железки в висках и на затылке воспримут как пережиток прошлого. Неудобные, корявые "чесалки", блин. Но мы идем в ногу со временем. За три года мало что изменилось. Пока я за решеткой сидел кое-какие слухи, конечно, долетали. Вроде, говорили, специальные скретчеты изобрели, которые вживлять в ткани и с ДНК связывать не надо. Но это, опять же говорили, только для военных, да для тех, кто Нишу охраняет. Для простых смертных, говорили, цены запредельные, а на черном рынке и подавно. Есть еще скретчеты со встроенной утокамерой, с мобильным телефоном, чуть ли не с зубной щеткой и бритвой. Но меня от таких новшеств увольте. Не хочу в один прекрасный день вновь распаивать скретчет и впаивать утокамеру с вспышкой себе, извиняюсь, в задницу, чтобы охранники не обнаружили. А ну как сработает в самый неподходящий момент?
   Ладно, забыли. Что там у нас со свободным доступом? Модератор предусмотрительно перекрыл все запрещенные каналы, вывел меня к одной-единственной бегущей строке. На черном фоне, как в добрые старые времена, светилась белая надпись: "Enter password".
   Извольте.
   Закрыв глаза, я пробежал пальцами по клавишам и провалился в w-нэт.
   2.
   Сеанс прервался без пятнадцати пять утра. Я вылетел из w-нэт, как пробка из бутылки, сорвал с головы шлем и уставился на модератора с горящим в глазах желанием свернуть ему шею. Модератор тут же залепетал что-то на счет сбоев в электричестве, перегрузке сети и еще чего-то несущественного. Дать ему в глаз мне не расхотелось, но момент был безнадежно упущен. Положив шлем на стол, я огляделся. Клуб оказался забит до отказа. Ни одного свободного столика. Вот вам и гулящая молодежь, вот вам, господа, и перспективы постройки поселения близ тюрьмы. Интересно, а полиция здесь вообще существует? Или ограничились тюремными охранниками, которые выскакивают иногда во время своего дежурства пивка купить или проститутку облапать?
   Нагнувшись, я проверил системный банкомат и не без удовольствия обнаружил свеженькую, хрустящую пачку кредиток. Приятно, знаете ли, после трех лет заключения держать в руках некоторые денежные единицы. Ощущения прекрасные.
   Так. Теперь Паршивца дождаться надо. Он-то приедет, сомнений нет, но и умотает своевременно. Мне с ним по закону до будущей весны не то, что общаться, даже видеться нельзя. Как Паршивец тогда вообще цел остался, до сих пор непонятно. Не иначе душу дьяволу продал за неприкосновенность. Помнится, когда мои слушанья начались, приставы Паршивца по всему Центрополису искали, полиция ног сбилась. Всю подземку взбудоражили, все лазы и ходы в Нишу облепили, как мухи. А Паршивец сам объявился, когда мне срок впаяли. Прямо в тюрьму приехал. Одетый с иголочки, с зализанными волосами, пахнущий дорогой туалетной водой, будто франт какой-то с киноэкрана. Шепнул мне тогда, мол, чтоб я не переживал, что за Натальей он присмотрит. Потом еще один раз приходил, через полгода - дела у него тогда в гору пошли, связью занялся, легальные скретчеты всяким толстосумам безболезненно впаивал - рассказывал о том, что в мире творится, что в Нише и в Городе нового... А потом оказалось, что нам запрещено общаться. Слоны какой-то компромат на него накопали, да еще со мной связанный. Вот и вышло знакомство боком...
   Запихнув деньги в карман, я отключился и подошел к модератору.
   -Я извиняюсь, - бойко говорит модератор, хотя по роже его видно, что извиняться он ни в коем случае не намерен, - электричество, понимаете, сбой. Нагрузка большая, а генератор маленький, вот и вылетели. Может, через полчасика еще раз?
   Знает ведь, зараза, что в w-нэт два раза подряд не зайдешь, мозги оплавить можно. Я почти уверен, что и сбой электрический он организовал. Не каждому хочется видеть в своем клубе заключенного, тем более по ночам, когда наплыв клиентов. А многим, между прочим, совсем не нравится с бывшими преступниками рядышком сидеть.
   -Нет уж, спасибо, - отвечаю, - сколько с меня?
   Он наверняка видел, как я кредиты доставал, и мигом предоставил счет. Я взял листик, нахмурился. Или за три года, что я сидел, инфляция мозги всем сожрала, или это у меня что-то совсем с головой стало. Тогда взял я модератора осторожно за воротник, подтянул к себе и говорю голосом, от которого в былые времена многие потом долго в себя приходили:
   -Послушай, мальчик, - говорю, - ты скретчеты мои запаянные видел?
   Кивнул.
   -Так чего же ты хочешь от бедного, замученного уголовника? Я тебе не человек, что ли, а кредитопечатная машинка? Где столько кредиток возьму?
   У него челюсть затряслась, брови по лбу расползлись, вот-вот заплачет. И уже не старше он меня кажется, а младше, сосунок малолетний. Отпустил я его, кинул на стойку пару бумажек, говорю:
   -Сдачу себе оставь, - и вышел на свежий воздух.
   Сволочи они все, думаю, считают, если заключенный бывший, значит не человек. Значит общество, которому якобы навредил, ноги об меня вытирать готово. И обществу этому, в большинстве своем, совершенно наплевать, исправился я там или не исправился. Обществу я не нужен. По крайне мере такой, какой сейчас, образца такого-то числа, такого-то года, только что вышедший, с бритым затылком и зверским взглядом. Мне теперь чтобы от походки тюремной избавиться, не сутулиться и ноги не волочить - месяц понадобится. Вот тогда, может, обществу и пригожусь. А ведь не пройдет и полгода, как сам я стану частью этого общества. Стану, формально, такой же сволочью. Буду об кого-нибудь ноги вытирать, и плевать мне будет хотеться на чьи-то несущественные проблемы. Это сейчас я такой, голодный и озлобленный, а стоит приодеть меня, накормить, в ванне искупать с душистой пеной, да девушку мне красивую в постель положить, и стану я добрым и зажравшимся. И буду смотреть на голодных и злых с тем тупым, плохо скрываемым призрением, с каким пялился на меня модератор, когда счет подсовывал.
   "А может, и нет, - думаю, может не в еде и питье дело, а в самой человеческой сущности. Может, смотрящего и могила не исправит, а мою натуру никакими кредитами не выправишь. Всегда я буду голодным и злым, пусть даже в дорогих хоромах и с куском жареного поросенка в руке"
   С мыслями о жареном поросенке я добрел до бара. Жрать хотелось неимоверно. Перед освобождением я, следуя неписаным законам, пропустил и завтрак и обед, а вечером только пиво выпил. Посему пропускать еще раз завтрак решительно не хотелось.
   С барменом я пообщался более охотно. Хороший он человек, сам, как выяснилось, из бывших заключенных, правда, из политических. Выступал на митинге против нынешнего Президента и даже кому-то попал тухлым яйцом в голову. Если бы, говорит, не в голову, тогда, может, все и обошлось, а так долго таскали по кабинетам, пробовали отбивать почки, а под конец влепили по трем статьям, хорошо не повесили попытку убийства. Семь лет отсидел, бедняга, потом еще три года под усиленным наблюдением, только недавно, вроде как, ослабили хватку.
   Присел я на барную табуреточку, подкинул бармену кредиток за проживание, сверху за трехразовое питание добавил, и понеслась родимая: тарелочка супа горячего горохового, пюре с подливой и окорок чей-то, то ли куриный, то ли гусиный. Я так давно не ел мяса, что разобрать уже не мог. Бармен подливал водочки, но я отказался. Паршивец подъехать должен был. Как только мое письмецо в w-нэт увидит, сразу прилетит. А напиваться до Паршивца я не хотел. Его и так не перепьешь, а значит, начинать надо будет на трезвую голову.
   В баре, к слову сказать, с раннего утра было не густо. Народу к шести набралось меньше половины зала, включили ивизор, стали всей толпой смотреть футбол. Когда кто-то кому-то что-то забил, толпа восторженно затрепетала.
   -Всегда у вас так? - спрашиваю у бармена, - тихо.
   -В рабочие дни - да. По праздникам молодежь из города наезжает. Вчера, вон, свадьбу отмечали, сегодня к вечеру чей-то день рождения справляют.
   -А ты, стало быть, прямо здесь и живешь?
   -Стало быть, здесь почти все прямо здесь и живут, - отвечает бармен, - каждый день в город и обратно мотаться невыгодно. Работники мои ездят - сутки отработают, потом сутки здесь пьют-веселятся, потом на сутки домой.
   -А жена? - киваю на золотое колечко у бармена на безымянном пальце, - дети ж, наверное, тоже есть?
   -Что жена? Жена у меня главный повар. А Максимка в столицу поступать уехал. Уж поступит ли не знаю. Все же лучше, чем в этой дыре.
   Бармен отставил в сторону бокал, который уже минут пять меланхолично протирал плотной махровой тряпицей, склонился и шепотом добавил:
   -Я в его личном деле все факты своей биографии подчистил, так что думаю, поступит. Зачем моему сыну расплачиваться за то, что я по глупости натворил, верно?
   -По глупости? - говорю, - значит, от идей своих уже отказался?
   -Трудно идей придерживаться, когда друзья по тюрьмам, а каждый месяц наведываются ребята из полиции и заставляют бумажки заполнять, проверку у психолога проходить, - отвечает, - да и кому эти идеи нужны сейчас? Президент как сидел, так и сидит. Общество молчит, значит, всем всё нравится. А строить идеи и чего-то добиваться на костях умерших товарищей - это, извини, не мое.
   -А если и я из полиции? - говорю, и отхлебываю безумно горячий и безумно вкусный кофе, какого три года не пил, - если я проверку веду таких как ты, политических?
   -Значит, я в твоей власти, - пожимает плечами бармен, - но ты не полицейский и не Слон, это точно. Разве я полицейского от заключенного не отличу?
   -Бывают пре-це-ден-ты.
   -Все на свете бывает, - говорит бармен, ставит стакан и берет новый, проверяя его на свет, - вот ты за какие грехи в тюрьму попал? Тоже по прецеденту?
   -Меня, - отвечаю, - в Нише засекли, когда я информацию брал с одной фирмы.
   -Ниша. Тянет?
   -Ой как тянет, - вздыхаю, - первые полгода сил не было, чуть вены себе не перерезал, честное слово. Думал, все со мной кончено. Не дотяну до освобождения. Найду смерть в своей камере... У тебя креветок мороженых нет?
   Поставил он передо мной блюдечко с креветками, а я вижу, что ждет продолжения рассказа. Видно, ни разу в Нише не был, только слышал, да в книжках читал. Взял я креветку и принялся чистить. Точно - не дождавшись продолжения, бармен говорит:
   -Двоюродный брат у меня, Виталька, уже третий год в Нише пропадает. Два скретчета себе впаял особой мощности, с новыми прошивками, чтоб сразу через w-нэт заходить. Говорит, что Ниша, как наркотик. Один раз побываешь, потом все время хочется. Хоть на пять минут. Верно?
   -Хоть глазком бы одним взглянуть, - вздыхаю, пережевывая мякоть креветки, - w-нэт, он, понимаешь, как детский пляж. Взрослому человеку там делать нечего - ни поплавать как следует, ни нырнуть, да и рыбы никакой. На детском пляже резвятся дети. Те, которые в шлемах в игрушки гоняют. А взрослым нужен водоем побольше. Море, там, или целый океан. Чтобы и рыбы вдоволь и поплавать можно было. Вот Ниша это и есть океан. Для тех, кто в игрушки не играет. Зайдешь в него один раз, окунешься, и нет больше тебе спокойствия. Еще хочется и еще.
   -А ты, наверное, рыбак.
   -Не ту рыбку попытался вытащить, знаете ли, - ухмыляюсь и стучу по запаянному скретчету.
   -Вот и брат мой... - говорит бармен и многозначительно замолкает, а сам положил стакан донышком вверх на блюдце и новый взял.
   -Рыбачить учится?
   -Помог бы кто...
   -Бывшему заключенному работу предлагаешь? - я картинно удивляюсь, - давай еще креветок, чего так мало?
   -Почему работу? Так, пошабашить немного. Объяснил бы пацану, что да как. А то плескается на мелководье.
   Поверх пустого блюдца легло еще одно, полное. Я взял аккуратно, двумя пальцами заиндевевшую креветку:
   -Вот так одному объяснишь, второму, потом - бац - приходят Слоны, руки за спину и в тюрьму... - лицо бармена меняется, - ладно, - говорю, - шучу я. Давай номер братца, как в город выберусь, отзвоню.
   -Я и адресок дам, - оживляется бармен, - на всякий случай.
   -Давай, давай, - киваю, а сам на креветок налегаю, пока случай подвернулся.
   В это время распахнулись двери, и нахлынула первая волна ранних посетителей. Это те, значит, которым к семи на работу. Транспорт, что ли, какой пришел?.. Места в баре сразу стало мало. Просочились запахи мытых волос, туалетной воды, дешевых одеколонов, табака, кофе, духов разных, от которых ноздри резало и щипало. Кто-то неловко ткнул локтем под бок. Кто-то заказывал яичницу-глазунью и стакан кефира. Кто-то кого-то звал, размахивая руками. Бармен протянул мне записку с номером и извиняющимся тоном предрек, что сейчас народу еще больше навалит. А я ответил, что пойду отсыпаться, раз так.
   -Ко мне друг заехать должен, - говорю, - большой такой, на шкаф похожий. Скажи ему, чтоб не шумел, когда зайдет. Не люблю, когда будят.
   Кивнул бармен, а я с табуретки соскочил и быстренько, лавируя между людьми, поднялся по лестнице на второй этаж.
   Все-таки к нормальной жизни заново привыкать надо. Как только захлопнул дверь номера, прислонился к стене, сразу легче стало. Отвык я от такого количества людей вокруг. Словно рыба, выброшенная на берег, себя чувствую - и вздохнуть трудно, и пошевелиться. А в одиночестве ничего. Отпускает.
   Тут вспомнил, что не спал почти целые сутки. Еще наелся хорошо, а когда наедаешься, решительно тянет вздремнуть, часиков, этак, на ...энцать. Дай бог, чтоб Паршивец не утром приперся, а хотя бы к полудню.
   Включил я микробиль, чтоб холодный воздух по номеру погонял, завалился на кровать, лицом в подушку, и отключился...
   3.
   Глаза открываю - а передо мной Паршивец собственной персоной.
   Портативный виромат разложил и выстукивает что-то по клавишам. Сидит такой шкаф за столом и не слышит, что я проснулся. Печатает. Запулить в него подушкой, что ли? Кофеварку жалко, которая рядом стоит. Поломаю еще.
   Решил подняться потихоньку, подкрасться сзади, шею могучую его руками обхватить, да заорать во все горло в ухо:
   -Попался! Ну-ка руки на стол, ладонями вверх, не шевелиться!
   Паршивец подскочил, так, что меня на нем, как всадника не бешеном скакуне подбросило, отпрыгнул и рухнул на кровать спиной.
   -Задавишь! - хриплю я.
   -Еще бы! Будешь знать! - орет Паршивец, а голос у него не голос вовсе, а медвежий рык, аж уши заложило.
   Такую могучую тушу ничем не запугаешь. В былые времена Паршивец в греко-римской борьбе золото брал без боя. Выйдет на ринг, пальцами хрустнет, и противник лицом белеет, коленки дрожат, кашлять начинает и на здоровье жаловаться. Правда, Паршивец уже давно из спорта ушел, но форму поддерживает, да и не только физическую.
   Сел Паршивец за стол, ногу на ногу положил, откинулся на стуле, расправив плечи. Я, не поднимаясь, окинул его взглядом. Костюмчик хороший, розочка, вон, в петличке. Туфли на ногах не одну сотню кредиток стоят. Кажется, как у него пошли дела в гору два года назад, так до сих пор и идут.
   -Сигарету поломал, - говорит Паршивец, - где новую взять?
   -Купишь, - отвечаю, - как дела, зараза?
   -Сам зараза! Чего разлегся? Я тут, понимаешь, жду, не беспокою, а он проснулся и даже друга родного не встречает. Где водка? Где закуска? Коврик где, под ноги стелить, а?
   -А кукиш с маслом?
   Хватка у Паршивца отличная, крепкая, дружеская. Так рассудить, один он у меня в друзьях остался. Все остальные притихли, отвернулись, разбежались, а он остался. И, наверняка, приехал так быстро, как смог.
   На часах было почти три. Хорошо я выспался, ничего не скажешь.
   -Давно приехал?
   -Полчаса назад. Мне бармен досконально все объяснил. И даже ключик дал от номера. Ну, я потихоньку зашел, вижу, что ты бульбы в подушку пускаешь, решил не мешать.
   -А Наташа?
   -Ждет твоя Наташа. Дома. К вечеру ждет, если что.
   Я сел на кровати, запустил пальцы в мягкую перину и долго, с удовольствием, разглядывал Паршивца. А морщинок-то прибавилось, думаю, вон, в уголках глаз, вокруг губ. Мешки появились, словно синяки. Блеска в глазах поубавилось? Стареешь ты, Паршивец, быстро стареешь. Вот тебе уже тридцать три, а выглядишь на все сорок, если не больше.
   -Постарел ты, Грозный, - говорит Паршивец, вытаскивает из нагрудного кармана сигаретку и закуривает, - седые волосы вижу.
   -На себя посмотри. У тебя волос сроду не было. А говорил, сигарет нет...
   -И я старею, - легко соглашается Паршивец, - не поверишь, раньше целую ночь спал как убитый, а сейчас по два-три раза вскакиваю. Не спится и все тут. На кухню выхожу, рюмочку коньячку выпиваю, только потом обратно в постель. Даже перед Оксанкой стыдно.
   -Чего же тут стыдного? Вот если бы ты из-за бабы какой-нибудь вставал, тогда другое дело, а анурез, брат, это такая вещь...
   -Я тебе покажу - анурез!
   Я захохотал. Приятно, блин! Приятно через столько-то лет встретить старого приятеля, поболтать, выпить...
   Выпить?
   Выпить!
   А Паршивец, недаром мы с ним столько лет знакомы, уже деловито поднялся, закатал рукава. Я заметил у двери в туалет две небольшие спортивные сумки, забитые, судя по натянутым бокам, до отказа. Заскрипели молнии. С легкостью фокусника Паршивец извлекал из сумок легкие трико, джинсы с модной цветастой наклейкой на одном месте, футболку, кепку, пачки кредиток, перемотанные резинками розового цвета и прочую ерунду которая, вроде бы, и не нужна вовсе, а на практике без нее не обойтись. В результате на столе осталось места разве что для пепельницы, а с кровати мне вообще пришлось слезть. Под конец Паршивец извлек что-то завернутое в газету и положил на стол. От "чего-то" пахло свежекопченой рыбой.
   -Все, как просил, - говорит Паршивец, - задачку ты мне поставил, Грозный. Мог хотя бы за пару дней предупредить?
   -Откуда? Из тюрьмы? Свое право на первый звонок я во второй день заключения использовал. А оттуда, знаешь, просто так весточку не подашь. Тем более тебе. Забыл что ли?
   -Черт с ним, - заключает Паршивец, а я люблю его именно за лаконичность и скорые решения, - наливай, Грозный. Выпьем за твое освобождения. Сколько бы ты еще там сидел, коли не амнистия?
   -Два года, шесть месяцев и двадцать восемь дней, - отчеканиваю, - то есть уже конечно, двадцать семь, - а сам беру первую бутылку с говорящей надписью "Такерский коньяк", сворачиваю пробку и ищу глазами штопор. Где-то его Паршивец положил...
   Паршивец тем временем раскурил сигарету, потянулся за занавеску, толкнул рукой форточку. Паршивец пустил носом две сизые струйки:
   -Вот уже и весна, - говорит, - тебя, кажется, тоже весной посадили? Смотри, как быстро время летит. Глазом не успел моргнуть, а уже вновь сижу с тобой в комнате, пью коньяк, курю сигарету, а за окном на деревьях почки набухают.
   -Листики уже давно, - говорю, - а почему именно коньяк? Где мой любимый спиртной напиток, а?
   -Налакаешься, потом я тебя, что ли, к Наташке повезу?
   -А куда ж ты денешься? - отвечаю, - или спрятался бы в своем отеле и ждал, пока я сам заявлюсь, морду тебе бить?
   -Ой, испугал! Давай, по первой за тебя. Что из тюрьмы вылез, шкуры не потерял! Зубы-то все на месте?
   Чокнулись, и опрокинули первую рюмочку. Хороший коньяк, местный! Такерцы в коньяках толк знают. В самом Такере три года назад наш коньяк днем с огнем невозможно найти было - все за границу вывозили. Сейчас, конечно, я не в курсе, что да как, но Паршивец определенно для меня постарался.
   Смотрю, по такому случаю, на Паршивца. Для него первая рюмочка, что для стрелка пробный выстрел на тренировке. Его перепить, это я не знаю каким буйволом родиться надо. Лично мне ни разу не удавалось, не говоря уже о Пройдохе или, там, скажем, покойном Алкаше. Сидит себе Паршивец, верхнюю пуговку рубашки расстегнул, золотой цепочкой сверкает и сигарету курит, носом дым пуская.
   Выпили еще по одной, потом пришло время закуски. Расстелили на столе копченую рыбешку, консервированные грибочки открыли, овощи порезали. Начали пить и размышлять о тщете всего сущего. То есть, конечно, размышлений серьезных не получилось, а получилось так, что я то и дело выпрашивал, что тут у них на воле произошло, куда кто из моих знакомых подевался, кто умер, кто переехал, кого так похоронили - живьем. Паршивец кряхтел, но отвечал. Ваньку Бабушкина нашли, значит, за городом еще полгода назад. Коринецкий уже который год пытается свой собственный дом построить, да все у него никак не получается. Президент к выборам готовится, амнистию, вот объявил, чтобы голосов больше собрать. У одной женщины двенадцать детей родилось, так ее из Такера в столицу специальным рейсом забрали. И ее и детей и отца ихнего, да я его и не знаю, наверное. Лес вырубают, старые дома на краю сносят, новую станцию интермобилей построили, таксисты квоту подняли за километр. И много еще чего рассказал, всего и не запомнить. Одно я уяснил - за три года мир пронесся мимо, словно и не было меня. Как река, которой наплевать на то, что твориться вдоль ее берегов. Хочешь - прыгай в воду и плыви по течению, а не хочешь - стой и смотри, но вот если не можешь...
   К пятой рюмке Паршивец краснеть начал. Краснеет он, к слову сказать, весьма любопытно. Сначала проступают на шее и лбу большие лиловые пятна, потом начинают они постепенно наливаться краснотой, разливаются по всему лицу, и под конец остаются девственно белыми лишь кончики его ушей. Я предложил тост за верных друзей, но тут бутылка кончилась. Больше Паршивец не захватил, мотивируя лаконичным: "Тебе еще в город ехать". Вот так всегда. Когда напиться хочется, появляется вдруг лучший в мире друг, кладет лапу на бутылку и заявляет, что у меня важные дела. А плевать я хотел на эти дела! Плевать на всех! Дайте выпить, наконец!
   Так и сказал Паршивцу, постукивая пустой консервной банкой из-под грибов по столу. А он взял большими своими пальцами кусочек рыбы, положил в рот, пережевал неторопливо и отвечает:
   -Вижу, у тебя скретчеты запаяны. Какой же ты теперь Грозный?
   -Без тебя знаю, - отвечаю, и даже обиделся немного, - у меня еще один есть. Показать вход?
   -Нет уж, не надо. У самого такой же, на всякий случай, - ухмыляется Паршивец, - хочешь сказать, тюрьма тебя ни чуточки не научила?
   -Тюрьма не учит, тюрьма показывает, что да как ты неправильно сделал, чтобы потом из нее выйти и больше не возвратиться, понятно? А про Нишу я не только думать не перестал, но еще больше теперь меня в нее тянет. Много у меня в ней дел незаконченных осталось.
   Тогда Паршивец склонился ближе, почти через весь стол перегнувшись, и говорит своим деловым баском:
   -Значит так, Грозный. То, что ты из тюрьмы вышел, это хорошо. Ты в свое время лучше всех Нишу знал и больше всего прибыли приносил. Но времена изменились, понимаешь? Нишу теперь специальные Слоны охраняют, Смертниками их зовут. Каждого третьего нарушителя ловят. Многие говорят, что в Нишу теперь лезть вообще невыгодно. И антивиры какие-то новые на вооружении. Схапают тебя и барышей не получишь, сечешь?
   -Что ты мне все "сечешь" да "понимаешь"? - отвечаю, - будто я без тебя не знаю, что в Нише все давно изменилось? И пароли не те, и средства передвижения, может даже сам город изменился, верно я говорю? - вижу, что верно, - что ты хочешь, Паршивец? К чему такая длинная тирада, а?
   -Не отступишь? - спрашивает в лоб, - продолжать будешь? Если не захочешь дальше в Нише работать, я приставать не буду. И я, и Пройдоха и каждый второй софтер тебе столько должны, что и твоим внукам хватит на безбедную старость. Но если захочешь вернуться - встретим с распростертыми объятиями. Но предупреждаю - тяжелее сейчас в Нише. Намного тяжелее.
   -Не испугаешь меня, - говорю, - карта новая есть? Ну и замечательно. Изучу, поброжу немного, старые дела вспомню и порядок. Где тебя найти-то можно будет?
   -У меня одно место, как всегда, - говорит Паршивец.
   -Отель? Как он там у тебя называется?
   -"Приют одиноких" - говорит Паршивец, - а через месяц еще один открывается, на западе. Еще даже названия не подобрал, но есть варианты, сказать?
   -Уволь. Лучше через два дня сообщи всем, что Грозный вернулся. Пусть ко мне потихоньку подтягиваются, там и поговорим. Идет?
   -Для тебя в моем отеле специальный номер есть, - говорит Паршивец и протягивает мне небольшую визитку, - на, возьми. Номер полностью оборудован для выхода в Нишу. На всякий случай.
   -Так ты и этим промышляешь?
   -Если б не промышлял, открывал бы я сейчас отель на западе!
   Я взял визитку, положил ее на сверток одежды на кровати. Паршивец тем временем открыл бутылку минералки и разлил по стаканам:
   -Ну, за новое начинание?
   -Однозначно, - говорю, и опрокидываю рюмку.
   Привкус оставшегося на самом донышке коньяка приятно обжег горло и я, поморщившись, быстро глотнул минералки.
   Однозначно.
   Глава 002.
   1.
   Кхан злился.
   Дело было, конечно не в том, что Аслан Анатольевич снова указал ему на место. В конце концов, хозяин он на то и хозяин, чтобы напоминать, кто есть кто в этом мире. Ситуация обстояла так: когда Кхан уже собрался было вылезать из интермобиля, Азелон зацепил его чем-то вроде "Шваль подземная", причем сказал полушепотом, с тихим, едва заметным присвистом, чтоб не услышал никто, кроме Кхана. Азелон в этом мастер. Шипеть и цеплять. Нет ему равных.
   Как хотелось нагнуться в салон интермобиля и врезать Азелону по его гладко выбритому красивому личику, свернуть нос набок и глаз подбить, чтоб на него ни одна девка месяца два не взглянула! Но Аслан Анатольевич бы не понял. И это остановило.
   Ничего, расплата близко. Кхан еще не знал как, но знал, что рассчитается. Возьмет свое. И за унижение в другом мире по Цепочке, когда они только познакомились. И за шваль подземную. И за все остальные оскорбления, что он терпел уже несколько лет. Терпел, а ответить не мог...
   Отель располагался удачно: не слишком далеко от оживленной центральной трассы, но достаточно для того, чтобы здесь не царил привычный для современных городов шум. Людей в это время дня тоже было немного.
   Кхан остановился перед отелем, задрал голову и долго разглядывал сверкающую на солнце вывеску, блестящие окна над ней, распахнутые форточки, работающие микробили. Щурился от слепящего весеннего солнца. Далеко в небе пролетел самолет почти такой же, как в том мире, где они были в прошлый раз. Только здесь самолет походил на птицу с прямыми, негнущимися крыльями, а в мире на Цепочке выше - на вытянутую серебристую папиросу, к которой привязали пару корзинок для людей. С крыши отеля свисали с виду будто паутинки, а на самом деле крепкие канаты, держащие рекламный щит. На Кхана смотрела широкая морщинистая физиономия в берете. Под физиономией было написано: "Кто владеет информацией - тот владеет миром! Защитим наш город! Служба Охраны Ниши".
   За сутки, проведенные в Такере, Кхан сделал для себя несколько выводов. Город определенно нравился ему больше, чем все остальные города, в которых он побывал за несколько лет вместе с Асланом Анатольевичем. Как-то здесь мирно. Весна, листики изумрудные. Тихенько, спокойненько. Ни тебе вооруженных топорами грызоедов, ни королевских прихвостней в серых плащах, ни чумы, наконец. Кто-то кого-то защищает. Благодать! За сутки Кхан наткнулся всего на десяток попрошаек, а это что значит? Благосостояние любого города определяется по количеству бездомных. Мало их здесь, значит и благосостояние хорошее. Ни тебе гражданской войны, ни революций. Вон для людей какие сверкающие небоскребы настроили! Стекло и металл. Это вам не деревянные домики, изъеденные термитами, с прогнившими насквозь стенами...
   Где-то в глубине души все еще оставался неприятный осадок после укола Азелона, поэтому Кхан плюнул под ноги, на горячий асфальт, и шмыгнул по ступенькам к стеклянным дверям отеля.
   Внутри, в холле, было полутемно, прохладно и удивительно приятно. Всему этому способствовали микробили, развешанные под потолком, большой, если не сказать гигантский, аквариум, занимающий половину стены напротив, а между мягкими креслами в овальных горшках стояли диковинные растения с широкими зелеными листьями.
   Не успел Кхан осмотреться, а возле него, словно из воздуха, материализовался бодрый краснолицый толстячок.
   -Номер изволите? - осведомился он мягким, как свежая булка, голосом, и воздушным движением стряхнул с виска капельки пота. И люди в этом мире приятные. Ну, чем не рай?...
   -Изволим, - подумав, ответил Кхан, - два номера. Двухместных. Если можно.
   -Одну секунду. Следуйте, пожалуйста, за мной.
   Толстячок довольно бодро перебирал короткими ножками. Когда Кхан подошел к регистрационной стойке, толстячок уже оседлал мягкое кресло с высокими подлокотниками и, вооружившись ручкой, занимался заполнением всевозможных бланков и прошнурованных номенклатурных книг.
   -Номера для женатых или все равно?
   -Все равно.
   -На какой срок? Минимум - сутки, максимум - месяц.
   -Пока на неделю, потом посмотрим.
   -Ага. Мгм. - услышав про неделю толстячок засуетился еще больше. Страницы и листики в его руках искрились, ручка - дымилась. От усердия из уголка рта показался розовый кончик языка.
   -Знаете, у нас город курорт, - сказал он, орудуя ручкой, - но еще слишком рано, чтобы прибывали толпы туристов. У нас вообще публика специфическая. От моря далековато, транспортных линий всего две. Если честно, вы первые, кто вообще появился на этой неделе. Скажу по секрету, кроме вас в отеле проживает человек двадцать не больше. А рассчитан на полторы тысячи, представляете? Люди обычно в июне начинают приезжать. А сейчас тишина. Мертвый сезон, так сказать.
   -Представляю.
   Толстячок оторвал взгляд от бумаг и внимательно посмотрел на Кхана:
   -Документы разрешите?
   -Конечно.
   Взяв четыре пластиковые карточки, толстячок вновь обратился к книге, переписывая данные.
   -В нашем отеле действует система предоплаты. Можете внести тридцать процентов от общей суммы уже сейчас, а остальное - в течение двух суток. Желаете зарегистрировать одним номером или по отдельности?
   -Можно одним.
   -Неразговорчивый вы. Устали?
   -Устал.
   -Издалека? Я сразу, когда вас увидел решил, что издалека. Вид у вас такой, ну... измотанный немного. И круги темные под глазами, уж извините, что намекаю.
   -Какой же это намек? Вы прямо сказали - пью, как лошадь. И не сплю ночами.
   -Ну, да, - отозвался толстячок.
   -На самом деле я не пью. Только по праздникам. А круги под глазами от недосыпа. Работал много в последнее время, - Кхан посмотрел на ручку в кулаке толстячка. Хорошая ручка. Дорогая. Блестит, точно золотая, хотя, на самом деле, наверное, искусная подделка. Странный мир какой-то. Настоящего золота нигде нет. Одно подражание, которое, порой, стоит ничуть не меньше. Серебро, вон, встречается на каждом шагу, а из бронзы памятники отливают. Кхан своими глазами видел на площади высокую бронзовую фигуру какого-то местного предводителя. Претендент, кажется? И непонятно зачем на него столько ценного металла истратили? Можно подумать, в памяти человеческой этот предводитель останется исключительно из-за памятника в полный рост. Если люди не захотят его помнить, никакие памятники не помогут.
   -...и акцент ваш странноватый. Не припоминаю я такого акцента в этом отеле, а работаю, дай бог памяти, третий год.
   -Мне бы ваше постоянство, - глядя на болтливого толстячка, Кхан почувствовал, как натянутый где-то в груди толстый канат, наподобие тех, что держали на верхушке крыши плакат, начинает медленно ослабевать.
   "Наконец-то, - подумал он, - наконец-то мы попали в мир, где нет войны, где не режут друг другу глотки и где не бушуют религиозные распри. Конечно, этот мир тоже не идеален. Но вот сидит передо мной человек, который работает на одном месте уже три года и ни на что не жалуется. Все его удовлетворяет. Никто не собирается ставить его к стенке или вырезать печень. Как давно я не был в таком мире... Наверное, ни разу"
   -Оплату пожалуйте... Двести кредиток, если не затруднит, - лицо толстячка расплылось в широкой улыбке. Два передних зуба сверкнули золотом (или намеком на золото, не разобрать), - когда прибудут ваши, гхм, друзья?
   -Я бы сказал компаньоны. Ждите их часа через два, не раньше.
   -Осматривают город? - догадался толстячок.
   -Что-то вроде того, - Кхан протянул пачку денег, дождался, пока толстячок их пересчитает, и спросил, - еду в номер заказывать можно?
   -Несомненно. Дайте сигнал в столовую отеля. У нас там главная Марта, она внимательно вас выслушает, - толстячок бережно убрал кредиты куда-то под стол. Отчетливо щелкнул замок и скрипнула дверца, - но если хотите, пообедать можно прямо в столовой. Блюда там великолепные. Я сам частенько туда наведываюсь. Кефирчик, блинчики со сметаной..., - сладострастно зажмурившись, толстячок протянул Кхану несколько листов и ручку, - распишитесь тут, тут и здесь. Бюрократия, чтоб ее...
   Кхан прилежно расписался, вернул листы и улыбнулся.
   -Надеюсь, в нашем отеле вам понравится. Телефон администрации указан в номере. Если будете чем-то недовольны - звоните, - толстячок затолкал листы в отдельную зеленую папку, зашнуровал ее и убрал куда-то под стол. Рассеянно пошарил руками по столу, - ручка куда-то закатилась... зараза.
   -Ну, я пойду.
   -Идите, идите. Ваш номер на третьем этаже. По коридору, налево. Второй соседний. Найти несложно, номер на ключах.
   Кхан взял ключи и направился к лестнице. Рядом был лифт, но еще с прошлого мира Кхан недоверчиво относился к лифтам. Здесь, может, все совершенней, но не хотелось вновь застрять между этажами на два-три часа, потом выслушивать непроходимый мат ремонтников, а потом едва не рухнуть вместе с кабинкой в подвал. Лучше уж на своих двоих, по устилающему ступеньки мягкому зеленому ковру.
   Номер и вправду оказалось несложно найти. Кхан вошел в первый и огляделся.
   Чистенько. Свежо. Окно приоткрыто, прохладный ветерок шевелит прозрачные тюлевые занавески. Микробили выключены. В разных концах номера стоят одинаковые аккуратные кровати. Между ними стол и несколько задвинутых стульев. В углу - ивизор. Приоткрыв дверь в ванную комнату, Кхан обнаружил совмещенный санузел. Весь эффект в простоте. Ничего лишнего, но вместе с тем складывается ощущение этакого домашнего уюта. Хочется лечь на кровать, включить ивизор и посмотреть что-нибудь из...эээ... местного репертуара. Или чайку выпить, вскипятив воду вон тем чайником, стоящим на подоконнике.
   -Здесь буду жить я и Аслан Анатольевич, - тихо сказал Кхан, проведя рукой по скатерти, - а, может быть, я и Шайтан. Лишь бы не с Азелоном, а то задушу его темной ночью, и дело с концом.
   Хотя задушить бы его следовало и не темной, и даже не ночью.
   Кхан выудил из рукава искусно замаскированную под золото ручку и положил ее на стол, словно метку, словно предупреждение, что этот номер уже его, затем сел на кровать, стянул ботинки и лег, положив руки под голову. Настало время слегка вздремнуть. В новом мире время текло чуточку быстрее, чем в прошлом. Организм, адаптировавшись к окружающему миру, еще не достаточно свыкся с физическими его законами, и настоятельно требовал передохнуть. В конце концов, два часа Кхана никто не потревожит.
   Кхан закрыл глаза, повернулся на бок и задремал.
   2. (Божий Вор)
   Аслан Анатольевич появился в жизни Кхана в самый неожиданный момент. Вернее, это тогда момент казался неожиданным, но время показало, что все в мире закономерно. Если тебе суждено сдохнуть на виселице, болтая ногами в незавидной близости от дощатого пола, то дверь тюремной камеры откроется лишь в тот момент, когда придет священник, а за его спиной вытянутся черные тени стражников с ухмыляющимися физиономиями. И священник будет неторопливо слюнявить кончики пальцев, листать пожелтевшие странички толстой книги и бубнить монотонно: "Покаялся ли ты, раб божий? А?" А черные тени за его спиной перешептываться, нарушая приличия последнего покаяния, хихикать и о чем-то острить. Процедура повешения, знаете ли, штука пресная. Без сюрпризов. Отработанная до мелочи.
   Правда, если суждено все же выбраться из скверной передряги, то дела пойдут совсем не так. Вместо священника явится другой человек...
   В тот момент, когда лязгнул замок, и в камеру ворвался тухловатый воздух темных коридоров, Кхан как раз собирался вздремнуть в последний раз. До казни оставалось часа два - через окно в потолке были хорошо видны тускнеющие звезды, и начинающее светлеть небо. Луна скрылась из поля зрение довольно давно.
   -Чего надо, нехристи? - прорычал Кхан, и швырнул в яркое пятно света тарелку с похлебкой. Тарелка ударилась о стену, ее содержимое расплескалось по полу и по наглой морде стража, по неосторожности сунувшегося первым.
   Кхан захохотал. Кажется, с наступлением ночи он перешагнул ту черту, которая отделяет обычного человека от умалишенного. Бояться смерти уже не имело смысла - он видел ее сгорбленный костлявый силуэт на стене, в бликах догорающей свечи, в неровных тенях, которые шмыгали из угла в угол. Кто ж вообще тронет приговоренного?
   -Чего явились? Дайте поспать человеку! Карраша!
   -Ты про мать-то поосторожней, - пригрозил кулаком стражник, но заходить не стал. Посторонился, пропуская внутрь кого-то, укрытого тенью.
   -Священник? Почему так рано?
   -Заткнись, - оборвал стражник, - это посетители.
   -На кой черт мне посетители? Если там не баба, которой не наблюдаю, то никто мне не нужен! Пшли прочь все! - нашарив рукой твердую, как камень, подушку, Кхан швырнул и ее.
   Стражник увернулся, и подушка исчезла в дверном проеме.
   -Не мое дело знать на кой черт, - буркнул стражник и резво захлопнул дверь.
   Камера вновь погрузилась в дрожащую темноту. Около двери вспыхнул яркий огонек, намного ярче того, который шел от остатков свечей на столе. Вошедший оказался небольшого роста, с худым скуластым лицом и острым носом. Кхан не приглядывался. Неинтересно. Наверняка из какой-нибудь сектантской группировки, каких навалом в Ошеймуне. Заплатил стражникам, чтобы впустили. Сейчас будет упрашивать подписать бумаги, по которым он, Кхан, согласен передать свое тело для изучения или, что еще хуже, жертвоприношения. Дескать, тело после смерти все равно что мешок с гнилой картошкой, так почему бы не пожертвовать его для благих намерений, а?
   Может стукнуть его? - мелькнула шальная, полусумасшедшая мысль, - пробить череп и высосать мозги? Тогда, может, не повесят, а переведут к умалишенным? Хотя, нет. Тут возни много выйдет. И удовольствия, сказать честно, никакого.
   Пока Кхан размышлял, человек сделал несколько шагов вглубь камеры. Неслышно двигался, чертяка, точно сектант. Теперь Кхан смог разглядеть его глаза. Большие, темные глаза. В глубине зрачков дрожал огонек свечи.
   -Доброе утро, Кхан, - произнес вошедший голосом убаюкивающим, словно колыбельная на ночь, - до мены дошли слухи, что смерть твоя не за горами...
   -Слухи слушать не велика заслуга, - нагло отозвался Кхан, - а тебе то что? Я тело свое не продаю и опыты над ним ставить не позволю, даже если ты мне райскую жизнь после смерти гарантируешь. Могу башку пробить, если хочешь. А если не хочешь, тоже пробью, если не уберешься через минуту. У меня под матрасом большущий камень лежит. Все думал, для каких бы целей его применить, а теперь, кажется, придумал. Для жестоких.
   Человек, будто и не слушал, подошел к столу и поставил горящую свечу рядышком с угасающей. В другой руке чудным образом вспыхнула еще одна свечка. В камере заметно посветлело. Тени разбежались в самые глухие углы, заблестели влажные камни в полу.
   -Видимо, недоразумение вышло, - произнес незнакомец мягко, - Я не отношусь к сектантам. Мне, кстати, нет дела до того, какие преступления ты совершил, что ты украл и сколько жизней загубил...
   -Ни одной, - невольно буркнул Кхан, хотя не пристало оправдываться перед незнакомцем, - ни одной смерти на моей совести нет, так и знай, закорючка.
   -А я слышал другое, - отозвался человек, - когда ты украл Книгу Восьми, из священного места Анхалии, было казнено двенадцать служащих, ответственных за охрану. Ловивший тебя отряд наемников в лесах Ондора, три года назад, заплутал и угодил в лапы хищников. Подозреваю, что ты сам завел их в те места.
   -Случайно получилось, я же не знал, что там ходит прайс, - отозвался Кхан, и прикусил язык, - ты сам только что сказал, что тебе нет дела до моих преступлений, а теперь стоишь и коришь меня за то, к чему я вообще имею косвенное отношение. Долго обо мне сведения собирал?
   -Это все факты, мой друг. Ничего личного. Я не знаю в лицо Ахмад ибн Мусима, которого в Илайзии зовут Кхан, а за Крайними Землями кличут Божьим Вором. Но я проделал долгий путь, чтобы найти его.
   -Давненько меня не называли сыном Мусима. Ты кто? Кровный мститель, решивший расправиться со мной за какую-нибудь украденную давным-давно безделушку? А! Дай догадаюсь! Тебя прислали из Шериаза! Шейх обещал за мою голову тысячу золотых монет! А сколько он просил за украденный Серп Членистоногого?
   -Я знаю, почему тебя назвали Божий Вор, - сказал человек, проигнорировав вопрос.
   -Это все знают. Многие вещи стоят дороже жизни, - хмыкнул Кхан, - зачем рисковать жизнью и лезть в хорошо охраняемый дом какого-нибудь султана за горстью золотых монет и мешком серебряных ложек? Чтобы поймали и за ребра повесили? Мне такого не надо. Религия всегда стоит дороже всего. И есть люди, желающее достать религиозные ценности по любой цене, верно? Ты за этим пришел, горбатый? Чтобы сообщить мне, кто я есть? Застыдить? Заставить покаяться в грехах? Или, может, хочешь выяснить, где я прячу большинство своих побрякушек? Не выйдет. Во-первых, я не намерен делиться тайнами с кем бы то ни было, а во-вторых...
   -А во-вторых в том склепе, что находится на северном кладбище Ошеймуна осталась всего-то одна побрякушка, и стоит она сущие гроши, поэтому ты ее и не продал, - продолжил человек мягко, заставив Кхана широко открыть рот от удивления, - а сейчас рисковать решил, потому что в долги влез. К тому же подцепил у одной амвеланки какую-то болезнь, за лекарство от которой огромные деньги просят. Вот и поторопился, полез без сообщников, толком чертежи не изучил, охрану не проверил. И что вышло? Попался, как муха в паутину. Влип, а сам не знаешь как! Ахмед-барыга тебя сдал. Позавчера ты напился и все ему рассказал, на ушко. А он возьми и передай кому надо. Поэтому тебя и поджидали, когда ты из пещер выбрался. Поэтому подготовлены были ко всем твоим фокусам.
   -Плащ-перевертыш...
   -Не помог, верно?
   -Откуда?.. - выдавил Кхан, и пламя свечей колыхнулось от его участившегося дыхания, - ты кто? Провокатор? Кто нас сейчас слушает?! Какая мразь?! Ахмед-барыга, говоришь, сдал? Да я этому Ахмеду кадык вырву! Кишки его выпущу, как свинье, и на заборе развешу бранным словом! Какое он право имел! Как вообще сунул свой нос не в свои дела! Не хотел я никого убивать, а теперь, видно, придется!
   -Меня зовут Шиджилл. Хочу предложить тебе работу.
   -Работу? - Кхан хмыкнул, - Мне?! Не поздновато ли? Как солнце взойдет - меня и вздернут. Буду болтаться в петле, ногами дергать. Тут уж, извини, не до работы. А если хочешь, чтобы я перед смертью какую обличительную речь перед народом крикнул - так не пойдет это в народ. Не поверит никто. Люди перед смертью столько всего кричат, что с ума сойти можно. Привыкли все, внимания е обращают.
   -Ну, а ты представь на секунду, что казни не будет.
   -Не хочу я ничего представлять. Какой смысл мне тешить себя надеждой и думать о том, чему не суждено сбыться? Подумаю я сейчас о прекрасной женщине? И что? Повесят. Подумаю о хорошей постели с мягкой периной и о слуге, который будет стоять за моей спиной и массировать мне плечи? А ведь все равно повесят! О чем угодно подумаю, а все одно. Тьфу! - Кхан смачно плюнул.
   -А ты попробуй, представь, - настаивал Шиджилл мягко.
   -Ну, если представлю, что это вообще значит - работать на тебя?
   -Значит, не нуждаться в деньгах вообще. У тебя не будет проблем с жильем и с властями. А еще ты будешь очень много путешествовать, - Шиджилл олицетворял само спокойствие. Он легко взмахнул руками, словно пытался разогнать полумрак.
   Пламя свечей дрогнуло. По стенам пробежали мутные тени.
   -Кто здесь? - воскликнул Кхан, вскакивая на койке, - Мы же здесь не одни, верно? Кого ты еще привел?
   -Мне нужен человек, который осмеливается брать принадлежащее богам, - сказал Шиджилл, не обращая внимания на взволнованность Кхана, - Человек, в душе которого давно нет никакого бога. Ты в своем деле лучший, Кхан. Я не просто так предлагаю работу. Ты действительно мне нужен. А я, уж поверь, постараюсь дать тебе все, что захочешь. И все, что в моих силах, разумеется.
   Кхан вглядывался в темноту, что сгущалась за спиной Шиджилла. Ему все еще казалось, что кто-то притаился у дверей. Кутающийся в тени. Старающийся быть незаметным.
   -А что произойдет, если я соглашусь?- звуки царапали горло, - каким образом мы уберемся отсюда? Замять дело с казнью государственного преступника не выйдет даже у родного дяди Императора. Уж поверь.
   Шиджилл кивнул. Спокойно. Без тени волнения.
   -Охотно верю, - сказал он, - но это уже мои проблемы.
   Он вытянул руку и в раскрытой ладони Кхан увидел дрожащий огонек свечи. Будто Шиджилл прятал ее в рукаве, а вот сейчас решил извлечь. Свеча встала рядом с другими свечками на тумбочке, освещая камеру.
   Кхан вскрикнул.
   Около двери в камеру кто-то стоял. Существо или человек - не разобрать - кутающийся в тени, укрытый темнотой, будто плащом.
   -Познакомься, - сказал Шиджилл, - его зовут Шайтан.
   Глава 003.
   1.
   Шторы задернуты плотно, света утреннего не пропускают, лишь по гладкому линолеуму под окном видно, что солнце уже встало, а, значит, и мне подниматься пора.
   Я, в общем-то, и не спал уже. Лежал, прикрыв глаза, прислушивался к ровному дыханию своему и Наташкиному, к звукам различным, к шагам далеким, к тиканью часов на столе. Сейчас механическими часами никто не пользуется, а Наташка откопала где-то на даче, в столетнем хламе, что остался после смерти ее бабушки, повозилась с механизмом, что-то там смазала, что-то подкрутила - и на тебе, затикали! Я Наташке советы давал: "Продала бы ты их и купила бы себе что-нибудь полезное", а она заладила про наследство предков, про фамильные драгоценности и про всякую ерунду. Женщина, одним словом. Ее не переубедишь.
   Вроде и лежать уже больше не хотелось. Первые несколько ночей после освобождения я вовсе не спал. С женой общался, друзья наехали со всего света. Вместе прошлое вспоминали. Раскладывали на кухне стол, накрывали - пиво, водочка, кальмары, креветки всевозможные. А там, как водится, то за одного погибшего, то за другого безвременно ушедшего, до пяти утра кто-то на гитарке тихо наигрывает... вот и не высыпался. А сейчас, конечно, лучше. От безделья всегда сон куда-то теряется. Ну, день-два еще валялся до обеда, а сейчас уже не то. Бока болят.
   Я осторожно поднялся с кровати, взял со стула вещи и вышел из спальни в коридор. Десятый час. Наташке вставать скоро, пусть поспит немного. На кухне поставил на счетчик кофеварку и включил ивизор. Раскрыл окно, впуская весенний ветерок. По ивизору показывали какую-то агитационную политическую передачу. Всем было давно ясно, что на грядущих выборах победит нынешний Президент, но по всей стране активно шли дебаты и обсуждения. Так всегда бывает. Надо же куда-то девать выделенные на выборы деньги? Я заглянул в холодильник, обнаружил там кусок вишневого пирога, который Наташка вчера по дороге домой купила.
   Через час, если как обычно не опоздает, должен был явиться Пройдоха, а за ним Негодяй и Сан Саныч, который, кстати, клятвенно обещал принести карту Города. Вроде, у него сейчас карта самая полная в Такере, в ней крестиками отмечены пункты Смертников. Не знаю, откуда он ее взял, но, опять же, по слухам, некоторые уже проверяли - и все сходится. Ясное дело, просто так, на бумажку глядя, я ни во что не поверю. Надо будет залезть в Нишу самому, побродить по ней, все углы разведать, старое дерьмо, как говорится, вынюхать. А уже потом и на карту глядеть. Сан Санычу, конечно, доверять можно, но и проверять не мешает. Осторожность, она еще никому не повредила.
   Выключил я ивизор, встал у окна, кофе себе налить. Поставил чашку на широкий подоконник и на улицу посмотрел, на просыпающийся город. Крыши многоэтажек, утыканные антеннами, спутниковыми тарелками, w-нэт передатчиками, походили на головы каких-то диковинных научно-фантастических уродцев, спустившихся на землю с небес, спины которых покрывают иголки, а множественные квадратные глазки-окна так и шарят вокруг, в поисках кого-то... По земле стелился весенний туман, легкий и стремительно рассеивающийся в лучах солнца. Напротив моего окна гасли одна за одной гигантские буквы, обозначающие вход в "ИГРОВОЕ КАФЕ БИРЮКОВА", около ступенек суетилась уборщица. Помниться три года назад вместо кафе Бирюкова здесь был небольшой продовольственный магазинчик всего в один этаж высотой. Я частенько наведывался туда за пивом и куллерами для компьютера, теперь же вот - высится на четыре этажа громадное игровое кафе. И как вообще до такого названия додумались - игровое кафе. То есть, значит, тут и играют и кофе пьют заодно? Полуинтеллигенция, что ли? По ночам оттуда гремит бешеная музыка (хорошо хоть строго до одиннадцати), а в окнах видны сгрудившиеся за игровыми автоматами безжизненные фигурки, нажимающие на рычаги механическими движениями. Ранним же утром, едва начинает блестеть горизонт, все разъезжаются по домам, усталые и довольные... Сейчас около кафе стояло всего два-три интермобиля. Два человека у ступенек глазели на уборщицу, и, кажется, курили.
   Я облокотился о подоконник и сделал первый глоток крепкого кофе. Хороший, чертяка. Наверное, ничуть не хуже, чем у господина Бирюкова. И дешевле в сотню раз. Только автомат, зараза, кидает всегда ровно три ложки сахара, а я привык к пяти, не меньше. И ведь не перепрограммируешь - кнопка перестала работать еще при переезде. Ну, мы не гордые - досыплем.
   Пока пил кофе, из коридора донеслось шлепанье босых ног, скрипнула дверь в ванную комнату, зашумела вода.
   -Кофе? - кричу.
   -Доброе утро! - кричит Наташка в ответ, перекрикивая шум воды, - зубы чистил?
   -С сахаром?
   В дверях появилась Наташка. Обнаженная. С распущенными волосами. С морщинками от подушки на щеках. С влажным лицом и заспанными большими карими глазами. Милая. Любимая. Желанная.
   Я отставил в сторону чашку и тихонько зарычал. Она усмехнулась и махнула рукой:
   -Умойся, а?
   -Плохо выгляжу?
   -Отвратительно.
   -Ах, да. Тебе тоже доброе утро, - говорю, - Тогда приму ванну. Ты со мной?
   -Неа. Пока ты принимаешь ванну, я сделаю и прикончу пару бутербродов, - Наташка чмокает меня в щеку и мягко подталкивает ладошкой в сторону коридора.
   Пока я оприходовал зубной щеткой зубы и стоял под тугой струей горячей воды, окончательно просыпаясь, Наташка на кухне, судя по звукам, готовила завтрак. Когда я вышел, то обнаружил ее, стоящей у микроволновки и что-то регулирующей на панели управления. На подоконнике ,возле недопитой кружки с кофе, расположилось блюдечко со свеженарезанным хлебом и кусочками сыра.
   -Привел себя в порядок, - говорю, - требую поцелуя.
   Она чмокнула меня в щеку и поморщилась:
   -И не побрился! Не любишь ты меня, Павел. Любящие мужья бреются с вечера и каждый день, а ты раз в неделю, да и то не всегда.
   -А мне, может, вера не позволяет, - отвечаю, подходя к подоконнику, - и вообще, любящие жены не обращают внимания на то, бритый муж или нет.
   -Еще как обращают!
   Микроволновка щелкнула. Наташа тотчас извлекла из ее недр две тарелки с каким-то сладко дымящимся варевом и поставила на подоконник. Рядом же поставила свою чашку кофе. Три ложки сахара ей приходились в самый раз. Я втянул носом воздух, блаженно улыбнулся и открыл было рот, но она перебила меня, подняв вверх руку с зажатой вилкой:
   -Сначала завтрак, секс - потом.
   -Ты читаешь мои мысли! - восклицаю, - ты не человек, а кибер-элементаль из Ниши! Нельзя так! Запрещено.
   -Женщинам разрешено, - говорит, отправляя кусочек дымящегося варева в рот (кажется, это была запеканка в соусе), - если бы мы, женщины, не умели читать ваши мысли, то вы бы, мужики, уже давно деградировали бы в неизвестно кого, ушли бы из города и сбивались бы в стаи по лесам и болотам.
   -Я бы ушел в Нишу, - говорю, и тоже приступаю к завтраку, - там, говорят, спокойнее... Запеканка?
   -Она самая.
   -Бесподобно.
   Наташа подмигнула.
   -Нет, правда, вкусно! - говорю, - Разве я могу тебя обманывать?
   -Только попробовал бы!
   Картинно скаля зубы, я склонился над тарелкой и два приема съел запеканку, без вилки и рук.
   -Скатерть! - смеется во весь голос Наташка.
   -Скатерть мне не съесть, - говорю глухим басом, - мне больше по вкусу черноволосые молоденькие женщины!
   -Дурак!
   -Ага! - вскакиваю из-за стола.
   Наташка с визгом подпрыгнула, но не подумала сопротивляться. Я обвил ее талию, поднял на руки и понес в спальню.
   -Дурак! Дурак! Дурак! - сквозь смех кричит Наташка, бьет меня кулачками по плечу, - я же еще не позавтракала!
   -Пещерные люди все дураки! - кричу, - молилась ли ты на ночь, любовь моя?
   -Утро на улице!
   -Тогда на утро молилась? А? Впрочем, неважно.
   Я бросил Наташку на кровать. Халат ее распахнулся.
   -К черту завтрак! - говорю.
   И Наташка совершенно не против.
   2.
   Через час раздался звонок в дверь. Это пришел Пройдоха собственной персоной.
   -Ага. Пашка. Здорово, - говорит Пройдоха, и лезет обниматься.
   Вчера вечером мы с ним виделись, но Пройдоха обнимается так, словно вновь встретил меня после трехлетнего заключения. Что ни говори, а обниматься он любит. Дай только Пройдохе обниматься, так он хоть целый день на это потратит, зараза, Сам щупленький, худой, как вешалка, носатый, а обнимается цепко, пальцами в плечи вцепился, аж кости трещат.
   Сопит в ухо:
   -Эх, Грозный. Знал бы ты, как я тут без тебя скучал эти годы. Не передать. Я тут водочки захватил, ага, сейчас нацедим!
   -Никакой водочки! - говорю, - сегодня делами заниматься будем. Негодяя с Сан Санычем видел?
   -Нет. Звонил. Обещают быть.
   Кряхтя, Пройдоха наклонился и стал расшнуровывать ботинки. На самом деле его звали Колей Ивановым. Восемь лет назад мы с ним вместе университет программирования заканчивали. Только я не закончил, ввиду некоторых конфликтов с деканом, а Коля защитил диплом и пошел работать по специальности. Пару лет он продержался в унылом и затхлом УНИИ им. Голубева, потом плюнул на все и решил пуститься на вольные хлеба. Сунулся в Нишу пару раз, взломал несколько баз данных, пустил вируса по сети, заработал сколько нужно, а теперь живет редкими заработками и ни на что не жалуется.
   Пока Пройдоха разувался, в коридор выглянула Наташка:
   -Коля, привет. Завтракать будешь?
   Пройдоха, не разгибаясь, поднял пунцовую от напряжения голову и кивнул:
   -Спасибо, Наташа, я уже позавтракал, ага. Две котлеты.
   Расшнуровав ботинки, он стыдливо оттянул дырку на пятке, взял звякающий пакет и направился следом за мной на кухню.
   -Давно здесь не был, ага, - произносит Пройдоха, оглядываясь, - пару раз забегал, пока тебя, ну, того, а с тех пор не забегал. Гостинцы только.
   -Знаю я о твоих гостинцах, - сажусь на табуретку, около окна и поглядываю на улицу, - Наташка писала, молодец. Сам-то как живешь? Перебиваешься?
   -На жизнь хватает, - уклончиво отвечает Пройдоха, ставит пакет на стол и садится рядом.
   -Ты за водку не переживай, - говорю, - не пропадет твоя водка. Сейчас Негодяй придет, без закуски выдует, ты его знаешь.
   -Ага, знаю. Я его пьяным ни разу не видел.
   -Давай пока кофейку крепкого и по сигаретке.
   -Завтракал недавно. Котлетами...
   -Отказа не принимаю! - подхватывает Наташка, - в моем доме ходить голодным неприлично. Обижусь!
   -Ну, не голодный я...
   Сопротивление Пройдохи мы переломили общим протяжным воплем. Наташка, которая не терпит возражений в принципе, вновь включила кофеварку. Пройдохе пришлось смириться с неизбежным, хотя для вида он поскреб подбородок длинными пальцами и сказал, дескать, что на кофе у него с детства аллергия, а пьет он зеленый листовой чай в прозрачной чашке с обязательно фигурной ручкой и чтоб с сахаром рафинадом в коробочке.
   -Обойдесся! - говорит Наташка, потом смотрит на часы, - ой, мне через полчаса на работе надо быть! Так, Павел, обслужи гостя, и чтобы все чинно было. Крепче кофе не наливать! Никакого рафинаду! Я вечером проверю, ясно?
   Картинно пригрозив маленьким кулачком, Наташка выпорхнула из кухни.
   -Может, водки? - бормочет сломленный Пройдоха, но я уже наливаю ему в чашку крепкого кофе.
   -Водку будем пить позже! Мы же не алкоголики, чтобы напиваться до прихода остальных. Бутерброд?
   Сломленный окончательно и бесповоротно Пройдоха взмахнул рукой, давай, мол, бутерброд, и я полез в холодильник. И вновь, пока резал я ножом замерзшее, ломающееся масло, накатили воспоминания. Лица показались где-то на уголке сознания. Всплыли тихие, шепчущие обещания, которые давал в темной, душной камере, глубокими ночами, когда только по голосу можно было определить кто где находиться и что делает. А ведь я многих своих собеседников в глаза не видел. Голоса одни...
   ...Вон тот, хрипатый, видать в возрасте уже. То и дело его разговоры прерывались долгим, протяжным, захлебывающимся кашлем... а другой, издалека, молодой, пронзительно кричал, что он де темноты боится, лампочку хоть одну, самую тусклую включите, ироды... а еще один совсем близко, скрытый мраком, за толстыми решетками, спокойный у него голос, ровный, по-деловому человек говорил, умные речи толкал про политику, про Президента нашего, про Слонов. А еще про Нишу выпрашивал... Одного я запомнил - Владиком звали - просил у всех, кто раньше освободиться, письмо матери написать, сказать, что все хорошо, что кормят, вроде, неплохо, да и не бьют почти. Владик этот политический был, а значит - невозвращенец. Говорил, что едва самого Президента на тот свет не отправил. Какими-то ему одному ведомыми путями проник в Посольство и обложил весь подвал самопальными взрывными устройствами. Хотел и себя взорвать, а не получилось. Образования не хватило. Не взорвалось у него ничего: контакты отсырели, или неправильно соединены были. От отчаяния и попался. Адрес Владика я намертво запомнил - он его каждую ночь по нескольку раз говорил. Интересно, написал ли кто? Ведь до меня сколько людей освободилось. Или каждый думает, что предыдущий написал, и никто не пишет. Может, сходить, черкануть пару строк телеграммой?
   -Грозный? Палец отрежешь!
   Отхлынула волна воспоминаний, как просветление после обморока. Посмотрел я перед собой и увидел нож, размазывающий по хлебу масло. А масла так килограмм уже - не меньше. Повернул голову, а на меня из-за стола Пройдоха испуганно смотрит, сжимает обеими руками кружку кофе, и глаз, стало быть, не сводит.
   -Не выспался, - говорю, - с кем не бывает. Держи.
   Протянул я Пройдохе бутерброд, а сам сел рядышком. В это время коридора выглянула Наталья - светящаяся, как майское солнце, в легком костюме, который совсем и не для весны, а для жаркого знойного лета. На голове удерживающие пышную челку темные солнцезащитные очки.
   Весело помахал ручкой:
   -Мальчишки, пока. Не шалите тут без меня.
   Подмигнула и исчезла. Только дверь тихонько скрипнула.
   3.
   За что Негодяя Негодяем прозвали даже я вам сказать не смогу. Поговаривают, что это он сам себя так назвал, ввиду своего, значит, противного характера. На самом деле Негодяя звали Евгением. По отчеству он тоже был Евгеньевичем, что служило поводом для жестоких шуток в узких кругах его хороших знакомых. Я, например, когда находился в веселом расположении духа иначе как Евген Евгенычем его не называл, а Паршивец, тот еще дальше зашел. Явился как-то (еще до моего ареста дело было) на квартиру, увидел сидящего на табуретке Негодяя, схватился левой рукой за сердце, глаза закатил, на колени упал, носом, значит, в пол, и давай причитать: "Негодяй, наш, Евгений Евгеньевич, батюшка! Не вели казнить, а вели слово молвить! Как же мне стоять с тобой рядышком в этой загаженной кухоньке, да без головного убора и без ста граммов хорошего, крепкого напитка? Изволь, Негодяй, наш, Евгений Евгеньевич, тотчас рысью броситься на улицу, босиком, и прикупить в ближайшем киоске пакетиков с креветками, водочки пару бутылочек и джин тоника для женщины одной!". Притом, что Негодяй лет на пять младше Паршивца, а выглядит так и вовсе на все двадцать с небольшим хвостиком. Лицо у него вытянулось, смутился, покраснел, залепетал что-то! Хохотали все, кто в кухне находился, и я в том числе...
   А за прошедшие годы Негодяй изменился. Обзавелся черной, как смола, курчавой бородкой, зато блистал теперь залысиной. Из худого, костлявого, сутулого парня превратился в округлого, с выпирающим животиком, хотя все такого же сутулого мужчину.
   А вот свитер на нем был одет тот же: растянутый везде, где только можно растянуться, черный, с заплатками. Потертые джинсы и кроссовки, сдается мне, Негодяй тоже не менял много лет.
   Сегодня пришел он не один, а, как и договаривались, с Сан Санычем. Вышеупомянутый Сан Саныч, притесненный Негодяем, топтался поодаль, и ему решительно не хватало места, чтобы разуться и скинуть пальто.
   Что удивительно, Сан Саныч больше всего походил на потрепанного временем и жизнью спившегося нищего из разряда тех, которые бродят по улицам и просят милостыню. Удивительно потому, что Сан Саныч не употреблял в жизни ничего крепче кефира ввиду острой язвы желудка, приобретенной еще на службе у Слонов. Хождение в Нишу было его хобби. Хотя на мой сугубо личный взгляд, Сан Саныч мстил Слонам. Он проработал на государство в каком-то закрытом городке двадцать лет, заработал помимо язвы кучу других болячек, а после был совершенно неожиданно уволен без получения пенсии и каких-либо других льгот. И, понятное дело, без объяснения причин.
   Сан Саныч был уже не молод, и хорошим ходоком в Нишу не считался. Гораздо лучше у него выходило искать и находить информацию о самой Нише. Тут очень вовремя пригодились старые связи, выручал былой опыт, два высших образования, да и много чего еще по мелочи...
   И Негодяй и Сан Саныч, конечно, полезли обниматься. Оба заметили, что я возмужал и окреп. Оба вежливо уклонились от темы моего заключения и поинтересовались дома ли Наталья. У обоих, как оказалось, был для нее маленький презент. Затем оба прошли на кухню и полезли обниматься к Пройдохе.
   -А я тут водочки принес, - говорит Пройдоха, пожимая руку Негодяю
   -Молодое поколение спивается окончательно и бесповоротно, - чеканит Сан Саныч.
   -Да ладно тебе, об этом еще лет тридцать назад везде трубили. И что? Спились вы? Ни капельки!
   -Лично я не спился, а за других говорить не буду!
   В руках Сан Саныча потертый желтый портфель, будто украденный из музея. Презрительным жестом Сан Саныч отодвинул подальше пакет с бутылками и поставил портфель между тарелок. Щелкнули замки.
   -Держи, Грозный. Это тебе.
   Я взял протянутую папку, выудил первые листы.
   -Карта?
   -И подробная информация о нынешних делах в Нише, - говорит Сан Саныч номенклатурным голосом Слона в отставке, - там еще где-то письмо от Паршивца, он передал.
   Оживившийся тем временем Пройдоха полез в шкаф искать рюмки. Негодяй вложил в уши наушники и отрешился от мира, полуприкрыв глаза. Музыку он слушает всегда, при любом удобном случае. Думаю, если бы случилась война, и противник сбрасывал на город бомбы, Негодяй пользовался бы паузами между бомбардировками, чтобы немного помузицировать.
   -Сан Саныч, кофе?
   -Уже пил.
   -Чаю?
   -Не надо.
   -Сан Саныч, ну нельзя же так! Только пришли, и сразу за дело!
   -А что еще предложить можешь? - разводит руками Сан Саныч, - я живу на другом конце Такера. Прусь сюда, чтобы ввести тебя в курс всех наших новых дел, а ты и работать не хочешь! Читай, зараза!
   -Но я же... - слабая попытка сопротивляться гаснет, когда я смотрю в жесткие, управленческие глаза Сан Саныча.
   А ведь действительно ехал ко мне через весь город. А он, может быть, сегодня собирался на рыбалку отправиться, или поспать до двенадцати в объятиях любимой жены. А приперся. Паршивец попросил. Сан Саныч из всей нашей шайки уважал только Паршивца. Ко всем остальным - и к Климу, и к Пройдохе, и ко мне в частности - питал исключительную полусимпатию, балансирующую где-то между полным безразличием и легкой заинтересованностью. В глазах пожилого софтера читалось одно: "В конце концов, господа, я прекрасно понимаю, что ходить в Нишу одному не вариант. Поэтому мне нужны помощники. Так уж получилось, что общаться мне приходиться с вами. Будьте любезны, делайте свою работу хорошо, а я, так уж и быть, свою тоже буду выполнять добросовестно"...
   С трудом оторвавшись от взгляда Сан Саныча, я склонился над листами. Бросилось в глаза качество печати. Поганое качество, хочу сказать. Механическим жестом отметил, что ксерили на каком-то доисторическом ксероксе - во-первых, черно-белом, во-вторых, "глотающим" некоторые строчки так, что прочитать их было практически невозможно. Карта Ниши склеена была из шести листов. Разложив ее, я потеснил Негодяя с Пройдохой.
   -С картой повозился неплохо, - говорю.
   -По памяти рисовал.
   Посмотрел на Сан Саныча. Улыбается? Нет, серьезен. Действительно рисовал что ли?
   В отличие от текстовых документов, карта была выписана идеально. Каждая черточка, каждый штрих четко выделялся на бумаге... Я шумно выдохнул, ощущая, что погружаюсь, проваливаюсь... Палец бежал по бумаге, замирая на знакомых надписях, и квадраты и прямоугольники, отмеченные красным, оживали, обретали плотность, объемность, начинали отбрасывать тень, запах... Вот девятиэтажный дом, из которого я в самый первый раз вышел в Нишу. Помню деревянную дверь в подъезд, покрытую облупившейся, пошедшей пузырями голубой краской. Дверь скрипнула - первый звук в Нише, поразивший меня свой простотой и обыденностью - и я замер тогда, ожидая, что из-за угла выскочат Слоны. А в спину меня толкнул Клещ и засмеялся...
   Рядышком, через два квартала - офис одной центральной фирмы. Вот он, черный прямоугольник, заштрихованный косыми тонкими линиями. Даже подпись имеется, и дата, когда этот офис взламывали в последний раз...
   От офиса, как сейчас помню, идет широкая заасфальтированная дорога. По ней удобно проехать на автомобиле, который, как обычно, припаркован возле вон того сквера. Слоны каждый день убирают автомобиль с глаз долой, но софтеры возвращают его на место, причем все время новую модель. То "Ландровер" с тонированными стеклами, то "Мазду шестерку", то, смеха ради, "Копейку"...
   А это что-то новенькое... вопросительно смотрю на Сан Саныча, и он с готовностью принимается объяснять:
   -В западной части Ниши достраивают несколько головных офисов. Говорят, там будут прописывать новую защиту, но достоверной информации пока нет. Видишь, здесь раньше стоял спальный район? Снесли подчистую. Вместо парка - блокпост. Вот тут, - длинный узкий палец ткнулся в обведенный желтым кружком объект, - волновая башня, - и опережая мой вопрос, - Слоны изобрели. Башни улавливают волны, идущие от кибер-элементалей и гипнотики, что позволяет вовремя укрываться в блокпостах. Полезное изобретение.
   На карте я нашел всего три желтых кружка. Одна из башен находилась в нескольких шагах от знакомого дома - там меня засекли в последний раз. Казалось, я даже вижу то место, где стоит теперь волновая башня: большой открытый участок, как раз между многоэтажными домами, образующими правильный треугольник. За углом дома - блокпост... Я выскочил на участок первым, готовый бесшумно проскочить к подъездам и скрыться в доме, чтобы, значит, начать подключение. Клещ шел сзади, а с ним еще один был, новенький. Я даже имени его сейчас не помню. Так вот, этот новенький зачем-то попер мне наперерез. Не знаю, что он хотел сделать, но вижу, что прется прямо на блокпост - не знает, дурак, что за домом Слонов, как пчел около улья. Замер я на месте, зашипел: "Остановись! Стой! Замри!", а позади Клещ глазами блымает, тоже никак не поймет, что происходит. У молодого-то за плечами рюкзак, в котором диски и прочая лабуда, они-то ему голову и вскружили. Домой быстрее захотелось, кредиток получить, виромат свой апгрейдить... Ну и сунулся. Взвыли сирены, из всех щелей высыпали Слоны. Тут уж бежать поздно было. Я рюкзак скинул и кинулся вот сюда, к этой самой лазейке, а Клещ в противоположную сторону. Молодого, краем глаза увидел. Его Слоны на землю повалили. Он мычит, ногами сучит, а ему уже руки к затылку заламывают... Да и я недалеко убежал. Каждый софтер знает, что от Слонов одно спасение: если они не знают, что ты поблизости. В такой ситуации уйти можно. Но если увидели - все. Тут хоть Грозный, хоть Удачливый, хоть сам дьявол. Поймают...
   Начал я моргать, и вижу, что палец мой аж побелел, упершись в ту самую точку на карте. В горле пересохло. Посмотрел на Сан Саныча, на Пройдоху и на Негодяя. Пьют, сволочи. Пьют за мое здоровье, за жизнь веселую, за Нишу. Да и сами веселые, радостные! Потому что в тюрьме ни разу не были, дубинкой электрической по хребту не получали, не знают, что такое подъем в пять и отбой в девять. Запаха не чувствовали, въевшегося в сами тюремные стены, в тела заключенных, в скупую камерную мебель и в одежду охраны...
   -Ну, хватит пить! - кричу, и вижу, как застыла улыбка на безмятежном Пройдохином лице.
   -А что случилось, Грозный? Мы же, это, по капельке... - растерялся. Обиделся.
   На самом деле пил только Пройдоха, а Негодяй с Сан Санычем к чаю приложились, горячему.
   -Делом пришли заниматься, значит занимайтесь! - говорю, а сам чувствую, что щеки краснеют то ли от гнева, то ли от переживаний, нахлынувших вдруг в одночасье, - о чем Паршивец просил?
   -Ты же знаешь, что Паршивец теперь сам в Нишу редко ходит, - начинает Сан Саныч, - у него и без Ниши дел по горло. Но три года назад, когда тебя с Клещом арестовали, для всех софтеров трудные времена наступили. Слоны перепрошили защиту Ниши, каждый дом прочесывать начали, за полгода поймали двадцать человек. Тут уж, сам понимаешь, многие задумываться начали, а так ли Ниша хороша, как кажется? Запретный плод он, конечно, вкуснее, но стоит ли от него кусочек откусывать, чтобы потом попасть в сети и всю жизнь себе поломать? Вот тогда Паршивец за дело и взялся. Решил софтеров во всем Такере вместе собрать, организовать как-то их деятельность. В отелях своих и еще кое-каких забегаловках организовал целые номера, оборудованные для выхода в Нишу. Защита в таких номерах великолепная, да и шансы помереть при выходе значительно меньше, чем от кустарного входа. Тогда к Паршивцу и люди потянулись. Большинство, конечно, знакомых, с которыми он начинал, но были и новички, которым устраивали жесточайшую проверку. В общем, Паршивец спас всех софтеров от вымирания.
   -Хорошо, - говорю, - интересная присказка. А когда сказка будет?
   -А вот сейчас, - отвечает Сан Саныч, - дело у него для тебя есть. В Нише народу неопытного - тьма. А профессионалов, вроде тебя, мало осталось. Паршивец всем и каждому говорит. Грозный, говорит, вернулся. Теперь всем соплякам потесниться придется, потому что, таких как Грозный, раз-два и обчелся! Ждал он, когда ты выйдешь! Долго ждал. Такое дело для тебя приготовил, что никто из нынешних софтеров с ним не справится, а ты справишься, понимаешь?
   Я кивнул, откинулся на спинке стула. Наваждение постепенно отпускало. Растворялся перед глазами дворик, многоэтажки треугольником, Слоны, ломающие молодого софтера....
   -Расскажи, - говорю, - я думал, что просто вернусь. Войду в Нишу, поброжу, выловлю информацию, как в старые времена. Мелочь всякую тренировать буду за деньги. А тут...
   -Старые времена прошли, - говорит Сан Саныч, - и с этим придется смириться.
   -А Пройдоха? А Негодяй? - спрашиваю, будто и нет их здесь. Оба притихли, слушают.
   -И им место найдется. Паршивец все рассчитал. Так что, слушай...
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"