Матяш Дмитрий Юрьевич : другие произведения.

Изоляция (главы 0-5) фрагмент

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Смертельный вирус ударил внезапно. В считанные дни рухнула привычная жизнь, исчезли правительства, распались государства, наступил хаос. Вся Восточная Европа превратилась в кладбище. Но умерли не все. И те, кто выжил, позавидовали мертвым. Власть захватили бывшие уголовники. Бандиты и отморозки надели черную форму и стали - Хозяевами. А все остальные превратились в "тягачей", бесправных рабов, тянущих срок в одной огромной Зоне. "Тягач" Глеб Салманов оказался в непростой ситуации: заклятый враг спас ему жизнь. А взамен попросил выполнить одно деликатное поручение. И Салман, как его теперь называют, согласился. Тогда он еще не знал, что этот путь будет опасен и непредсказуем, устлан стреляными гильзами и пропитан кровью, а за каждым углом, затаившись, его будет поджидать очередная смертельная угроза...

 [] Серия: Форпост Тираж: 3000 экз. ISBN: 978-5-17-079946-6, 978-985-18-2491-1 Тип обложки: твёрдая Формат: 84x108/32 (130x200 мм) Страниц: 384
  
  Дмитрий Матяш
  Изоляция
  
  - глава 0 -
  Из интервью доктора Джона Уилл-Марша, члена экспертной комиссии Центра эпидемиологического надзора за контагиозными геморрагическими лихорадками, для британского национального телевидения в рамках ТВ-проекта "All World Around".
  Запись от 10 июня 2013 года.
  - ...Вы не ответили насчет смертности, доктор. Правда ли, что в европейских странах, подвергшихся атаке вируса, в частности, Греции, Турции и Украине, умерло 75% людей, заболевших на протяжении февраля-мая сего года?
  - Да. Правда, если речь об Украине, то это лишь данные, обнародованные обществом Красного Креста. Подтверждения этому из компетентных органов здравоохранения нет. Из-за политической нестабильности в стране и ограничивающих полномочия наших миссий действий местных властей, мы можем делать выводы из частных наблюдений.
  - И..?
  - Численность инфицированных, на наш взгляд, однозначно в несколько раз выше, чем об этом заявляют на официальном уровне. По мнению членов возглавляемой мной исследовательской группы, ситуация давно вышла из-под контроля. Те данные, что звучат из уст медицинских работников в Украине, можно смело удваивать. Да, это так.
  - Так есть ли решение проблемы?
  - Насколько мне известно, на данном этапе переговоров между странами-партнерами СНГ решается вопрос относительно проведения массовой эвакуации граждан Украины, у которых будет выявлена отрицательная реакция. По-моему, на роль принимающей стороны вызвалась только Россия и, частично, Белоруссия.
  - Вы считаете, что эвакуации в качестве превентивной меры будет достаточно, чтобы остановить распространение эпидемии? Насколько мы осведомлены, большинство членов комиссии посчитали ваше предложение о применении к Украине статуса карантинной зоны неоправданно жестоким. Это так?
  - Увы, не все могут осознать необратимости последствий, которые может повлечь промедление. В отличии от "большинства ", я был там и видел происходящее собственными глазами. Одной лишь эвакуации для страны, в которой десятки тысяч умерших остаются лежать просто на улице и тем самым продолжают выполнять для микробов роль улья, будет недостаточно! Если людей и эвакуируют, то примерно десять миллионов трупов в парках и пустых больницах никуда не денутся. Страны, в которых введен карантин, для начала нужно всецело изолировать. Границы, пути - все закрыть, расширить приграничные зоны, усилить рубежи вплоть до контроля каждого метра смежной земли. Вирус не должен пройти! Да, я отдаю себе отчет в том, что это может казаться несколько жестоким, но, поверьте, чтобы спасти остальную часть Европы, нужно пойти на такую крайность и временно оградить Украину, Грецию и Турцию, а также ряд африканских стран "высоким забором". Иного способа нет.
  - Доктор Уилл-Марш, если мне не изменяет память, премьер-министр России на Евросаммите ООН, заявил, что Россия сможет принять не более двадцати миллионов украинских беженцев, белорусские власти готовы принять не больше двух миллионов человек. Математика тут проста, население Украины до пандемии составляло сорок пять миллионов человек. Таким образом, те люди, которые не попадут под эвакуацию, будут оставлены в зоне карантина на произвол судьбы. А это даже по грубым подсчетам не менее десяти-пятнадцати миллионов человек. Что будет с ними?
  - На самом деле их будет меньше. Гораздо меньше...
  - Вы имеете ввиду, что до окончания эвакуации "африканцем" заразятся еще много людей? Что же тогда делать тем, кто останется в изоляции, имея невосприимчивость к вирусу? Будет ли у них надежда на то, что их оттуда заберут?
  Минутная пауза.
  - Надежда? - пауза. - Я не знаю... Все, что я могу сказать, это... Храни их там Господь...
  
  - Глава 1: Предатель -
   23 октября 2015г. 16.30
  2 года 4 месяца после эвакуации
  Ненавижу я этот переходной период. Когда и осень уже не осень, и до первых утренних заморозков еще дожить надо. На часах только половина пятого, а на дворе кисло, облачно, туманно. Еще и дождь этот в меланхолию вгоняет. Моросит мелко-мелко, бесполезно как-то, аж зло берет. Уж, врезал бы, как умеет, чтоб ручьи вдоль тротуара - в прыжок не одолеть, так нет, тошнит, что сквозь тройное сито просеивает.
  Тоска одна.
  Впрочем, все ведь как всегда в этот гадкий сезон перевалившей за экватор осени. Когда еще не докучают затяжные ливни и не пронизывает лысую башку колкий ветер, но уже в прошлом теплые октябрськие деньки, а с ними и улицы в желто-оранжевом пожаре.
  Такая погода не портит планы. Она, как говорится, так и шепчет. Прямо на ухо: идеально подходящее время, чтоб нажраться водки и приставить себе ствол к виску. Дерзай.
  - Подождешь...
  Я обкурил себя сигаретным дымом подобно племенному шаману, пока увлеченно складывал обратно разобранный АКСу. С сигаретами был напряг, но кислая погода вгоняла в какую-то совершенно несвойственную мне депрессию. Таки старею, наверное. Курево от этого всего спасало кое-как, дым дарил лишь кратковременное ощущение действительности. Но стоило отсыревшей сигарете дотлеть до фильтра, я сваливался в пучину воспоминаний, нереализованных планов и ошибок, что выпали на тернистом жизненном пути. Хуже этого, наверное, может быть разве что болезнь Альцгеймера.
  В дверь внизу постучали. Неназойливо, тихо, будто боясь потревожить мой послеобеденный сон.
  Если б.
  Если б интенсивность или громкость стука определяли намерения пришедшего. Появление всякого человека на пороге - сам по себе плохой признак. Времена, когда кто-то к кому-то ходил в гости на чай, навсегда канули в Лету.
  Не выпуская из зубов сигарету, беру за ремень собранный автомат и спускаюсь. Гадаю, кто бы мог быть: для "догов" слишком мягко стучали, и они сначала пробуют за ручку, а потом стучат; для соседа - Васи-чеченца, слишком тихо. Тот уж как долбит, так все в округе знают, что он сигарету стрельнуть пришел. Глухой он, да еще и контуженный слегка. Так что... попрошайки разве, они часто тут сквозят.
  Тихо, дабы не подвели половицы, подхожу к окну гостиной, выглядываю. Стоят на пороге трое, шеи втянули, на ногах переминаются, бошками по сторонам вертят. Один седой и тощий, как глист, лет пятидесяти, двое остальных помоложе. Обычные тягачи, как и я. С тем, что ближе остальных к двери, хорошо знаком: было дело, вскрывали квартиры вместе.
  Любопытство поддело слегка, как краешком ножа.
  - Кто? - на всякий случай.
  - Ряба, - отвечает тот, которого я знал. - Свои, Салман, открывай.
  Свои... Клацнув замком, открываю. Сначала в щель осматриваю лица, потом по одежке - на предмет спрятанных за пазухой огненных палок. У седого сбоку как-то нахлобучилось, как пить дать обрез под пафой. Но не для меня заготовлен, не для того пришли, да и достанет он пока обрез свой, я их всех троих к предкам отправлю. Автомат с намеком ставлю на пол, у двери, и выхожу на порог. Они понимают - внутрь я их не приглашу, не принято нонче чужих под кров пускать. Даже если среди них "свой".
  - И чего на вечер глядя? - спрашиваю.
  Ряба - парень, лет двадцати пяти, криво подстриженный (наверняка старой ручной армейской машинкой), с вечно настороженным лицом и отчего-то разными по величине и степени выпуклости глазами, - выделился из группы. Носом шмыгнул, воровато оглядел соседние дома.
  - Салман, тут это, дело есть, - он стал напротив и заговорил почти шепотом. - По старому знакомству предложить решил. Мы тут вот о чем соображаем. Зима впереди, не хочется как в прошлом году, снег жрать. Решать чой-то надо. А?
  - Че за дело? - спрашиваю, выпустив дым вниз.
  - Думаем ночью на "Урожай"* (*Название рынка в Виннице) наскочить. Не хочешь влиться в ряды каперов? - натянуто усмехнулся. - Благородное дело, хули.
  'С какого тут хера благородство?' - думаю, но вслух вопрос не задаю.
  Он сразу пошел ва-банк, и мы оба это понимали. Откажусь если, стану нежелательным свидетелем их плана. А, понимаете ли, это не бизнес-план открытия пельменной. Тут другие расклады, посвящать в которые посторонних в наше время... ну по меньшей мере рискованно. Мы же с ним не друзья, так, коллеги по цеху, как и другие десять-пятнадцать тысяч коллег по всей Виннице. А другой такой "коллега" запросто дубинкой тебе башку раскроит, подождав пока ты с "дела" вернешься. И ни один нерв на его роже не дрогнет. Ряба же отлично обо всем этом знает, мысленно все варианты просчитывает, по вытаращенному глазу вижу.
  - Взяток будет, гарантия. Вона Демьяныч, - подкупая меня дальше, кивнул Ряба на седого, - вчера разгружать помогал, мешков двадцать, говорит, селяне муки притаранили. - Седой из-за спины Рябы подтверждающе кивнул, вроде бы незаметно поправил прикладом упирающийся в подмышку обрез. - Я сам слыхал, два к одному на горючку менять будут. Или на рожок пятаков. Озверели вообще, Салман. Завтра барыжить начнут. А нам бы хоть по мешочку на рыло, уже было бы спокойнее, на зиму глядя.
  Подтянулся третий, с обритой наголо, как и у меня, башкой. Брить он начал, правда, недавно - опыта маловато и лезвия тупые. Вона борозды какие на черепушке оставил. Неумелый ежели, лучше ножницами стриги, а то занесешь хрень этими порезами - в больницу же не побежишь, верно? Я-то с десяти лет лезвием по башке скоблю, без зеркала справляюсь.
  Встал он рядом с Рябой. Куртки на плечах одинаково мокрые, на лицах лоснятся мелкие дождевые капельки.
  - Охрану там на ночь оставляют два-три рыла, пацанву в основном, - говорит. - Из рекрутов, один "калаш" на всех. Тема одна: сивухи нахлебаются или травы пару колпаков выдуют, всю ночь на гитаре бренчат и анекдоты травят. А я лаз в павильон знаю, до буйства водителем на одного частника работал, каждый день товар развозил. Проведу без проблем.
  - Соглашайся, Салманыч, без шума пацанов приложим, по тючку на тележки бросим и по тихой отчалим, - не спуская с меня неодинаковых глаз, снова принялся убеждать Ряба. - А там - молчим шо партизаны. И не особо лепешками увлекаемся, чтоб не пронюхали. Так чо, Глеб, ты с нами?
  Рябцев шмыгнул носом, потер шею. Нервничал. Если его инициатива по вовлечению меня в "ряды каперов" провалится, этим двоим, - если они не совсем глупы, - придется отказаться от идеи, чтоб не рисковать. Рябу они тогда, не исключено, поставят в одну не очень удобную позу и продемонстрируют, что инициатива зачастую проделывает с инициатором.
  - Ну, если все так лихо, как вы раскладываете, - говорю, выбросив окурок, - то на кой я вам вообще там нужен? Соображать на троих легче.
  - Дык это, - Ряба снова шмыгнул носом, похоже, был готов к такому вопросу, - ты же ровный пацан, Салманыч. Проверенный. Мы с тобой не одну хату чистили, в нормалях всегда расходились. Чего б мне не предложить тебе тему? Да и "калаш" у тя есть. На всякий случай сгодился бы.
  Ага, ну ясно теперь откуда ветер. Наличие автомата все же играет первую скрипку.
  - Так и вы не с вилами, - киваю на Демьяныча, видимо, не особо рассчитывавшего скрыть от меня обрез.
  - А-а, - повел подбородком Ряба, поморщился, - нашел мне волыну. У меня вон тоже за поясом "макар"*. (*Пистолет Макарова) Толку с него, если маслин нет. Тут на прошлой неделе заруба с догами была, выпалил все, что было.
  - И у меня последний заряд, - объяснил Демьяныч, покосившись на оттопыренный подол своей фуфайки.
  - Хм. Так что же это вы, мужики, на дело с одним патроном собрались? Не продуманно как-то. Если этот "всякий случай" наступит, то и мой "калаш" особо не поможет. У меня, Ряба, тоже не арсенал под кроватью; хорошо, если полрожка наскребется. А это сам знаешь, пыль для серьезного замеса.
  - Да какого серьезного замеса? - немного громче, чем раньше, заговорил лысый проводник. - Говорю - два салабона на один "калаш". Нагрузить толково, и тот отдадут.
  - Неправильная у тебя математика, водила, - говорю уверенно, как человек, который имеет кой-какой опыт в совершении наскоков. - Не знаю, как ты считаешь, но один "калаш" на двоих ни хрена не равноценен одному патрону на троих. Если, как ты сказал, они там водку жрут, то докидывай им бонус на смелость. Стрелять будут без разбору, не дожидаясь пока ты их нагрузишь.
  - Ну так что, не участвуешь? - нетерпеливо бросил он. - Базарь конкретнее, да-да, нет-нет, к чему растягивать сопли? Мы что, " базу псячью" тебе брать предлагаем?
  - Эй, давай-ка потише, ладно? - Ряба повернулся к нему, выбросил руку - словно шлагбаум перед грудью опустил. Занервничал. Правый глаз выкатился, как пушка в галеоне, бровь одна вниз, другая не на средину лба едва ли. - Он еще не решил. Правда, Глебушек? Не нужно принимать необдуманных решений...
  - Послушай, - спокойно, но с нажимом обращаюсь я к бритоголовому "брату", - ты если мозгами обижен, то не свети об этом так ярко, лады? Только за то, что ты тут хавальник свой раскрываешь, тебя уже грохнуть можно. Какое с тобой, на хер, дело?
  - Чо-о? - сновно словивший подачу в нос, водила на шаг отступил, грудь выкатил, плечи по-пацанячьи назад отвел. - Ну так, давай, валяй! Стреляй, ля, крутой такой! Ряба, чо за дела, нах?
  - Хватит! - став между нами, рявкнул Демьяныч. - Чего вы как с цепи оба?! Успеете еще.
  Не знаю, чего он так решил, но я не был как с цепи. Если честно, меня этот водила своим "чисто рулезным" выдрачиванием слов ни за один нерв не зацепил. А будь мы где в другом месте, я б ему реально башку отстрелил, и все дела. Какой из него подельник, если он уже здесь ведет себя как конченая психичка?
  - Реально, успокойтесь, мужики, - ошарашено замотал головой в обе стороны как заевшая китайская игрушка, ставший вовсе одноглазым Рябцев. - Салманов, ну ты тоже хорош. Пойми пацана, мы же все на нервах, блин. Ты хоть бы намекнул, заинтересовала тя тема или нет? Сложно, что ли? Что б мы поняли, как нам дальше решать?
  - Подумать надо, - отвечаю, когда напряжение стихает и водила перестает сверлить меня своими одичалыми глазами. - Будете идти, заглянь, я тебе шепну, что решил.
  - Э-э, господин Салманов, - как можно тактичнее вступил Демьяныч, - так вообще-то не принято. Нам нужно знать заранее, рассчитывать на вас или нет...
  - Я знаю, как принято, бать. Но если я вам нужен, то придется смириться. А нет - проворачивайте сами. Не мандражуйте, не стучал и не буду. И долю за молчок просить тоже. А сейчас дайте-ка мне с Рябой потереть.
  Поправив обрез под рукой, Демьяныч сердито вздохнул, но смирился. Обернувшись, зашуршал по гравиевой дорожке к калитке. Водила обогнал его и, не дожидаясь остальных, поспешил вверх по улице. Обиженный и мрачный.
  - Кто такой этот старик? - спрашиваю Рябу.
  - Да нормальный мужик Демьяныч. Гарантия. До буйства преподом в университете, че-то там по физике умничал, - охотно ответил Ряба. - Я с ним уже был в деле. Старичок еще тот. Охотник, а по молодости в армейке 'сверчком'* восемь лет. (*Военнослужащий сверхсрочной службы)
  - А свелся ты с ним где?
  - Да это... - "свой" немного замялся. - Летом еще в "Неваде", у Калмыка брагу пили, за жизнь болтали, так и познакомились... Потом пару дел кой-каких двинули. Вообще я думал, ты о водиле спросишь, эк, не заладили вы.
  - О водиле? Да чего о нем спрашивать, все ясно там. Подтянул себе Сусанина, это в твоем стиле. А старик этот, у него еще кто-то есть?
  Ряба задумался.
  - Кто-то из родных остался, сын или дочь, вроде бы даже "мелочь" какая имеется. Если честно, не особо этим вопросом задавался. А чем он так тебя заинтересовал-то вдруг?
  - Да хрен его знает, - веду плечом. - Стремно в его возрасте на дела ходить... И стремно нам его в таком возрасте на дело брать. Ладно, это все философия. Зайдешь, если не передумаешь.
  Выпроводив Рябу, я вернулся в дом и какое-то время стоял, опершись спиной на стену. Обдумывать тут по большому счету нечего. Не замуж предлагали, а я не манерная девица. Ждать от совместного "дела" с Рябой западла, конечно, можно (а от кого тут нельзя?), но картинку вроде той, что мы уносим четыре мешка муки, а потом эти трое тычут в меня стволами и требуют отдать свой взяток, я уже просмотрел. На такой сценарий им рассчитывать не придется. Ряба отлично знает, что я сам из той категории тягачей, которые могут приставить напарнику к горлу срез ствола по завершению дельца. А потому вряд ли рискнет продинамить меня тем же способом. О себе пускай лучше позаботятся. Ведь наверняка эти двое расспрашивали обо мне, прежде чем заявиться сюда. Стало быть, знают, что водить со мной темные игры не следует. По крайней мере, уж точно не в таком составе.
  В любом случае, если водила окажется прав, и охрану рынка будет осуществлять пара обдолбленых несмышленышей, можно будет рискнуть. Если же нет - удачи, Ряба, я съеду.
  Отлепившись от стены, я подошел к круто завернутой винтовой лестнице, коей бывший хозяин соединил два этажа узкого, как кирпич, и непросторного, но зато (что очень практично в наше время) двухэтажного дома. Под лестницей находился чулан. Квадратную ляду я перетянул цепью и повесил тяжелый амбарный замок. Защита? Да какая там защита? От воришки не шибко опытного. Чтоб помучился перед тем, как от злости на уголек изойти.
  В чулане-то пусто.
  Правило номер два: не стоит держать все запасы в одном месте. Я это на собственной шкуре прочувствовал. Когда пару раз истекая кровью, едва дотаскивал до дома небогатый взяток, а на следующий день, пока к лекарю, на три квартала выше живущему, наведывался, от взятка шиш оставался. Тягачи они и в Африке тягачи. Сопрут у другого тягача и глазом не моргнут. Посему с каждым разом, что тянешь что-нибудь ценное, мимовольно становишься хитрее и изобретательней. Все, что у меня есть на кухне, это затверделая лепешка, отдаленно напоминающая лаваш, по полкружки чая и сахара, пшенки где-то на две тарелки и с десяток поросших картошин. Запас примерно на неделю. Закончится - схожу в "магазин" за продуктами: у меня еще кое-что лежит в схронах на разных точках Вишенки*. (*микрорайон в Ленинском районе Винницы) В местах, где точно не шастают тягачи, вычеркнувшие целый ряд сооружений как не располагающих ничем полезным для выживания. Например, в здании районного управления пенсионного фонда, где горы бумаг чередуются лишь с рядами бесполезной оргтехники.
  Но вот, стоя у обманки с амбарным замком, в который раз пытаюсь вспомнить - в каком именно схроне у меня припасен мешок муки? И прихожу к однозначному выводу: мука мне нужна. Тут вопрос в другом.
  Конечно, Рябцев прав, зима - не тетка. Это в позапрошлом году, сразу по окончанию эвакуации, когда мы еще не считали себя брошенными на произвол, обошлось так-сяк. Даже "доги", помню, самым бедовым крупу и сахар с охраняемых складов раздавали. Пайки, правда, кошке на лизок, но все-таки. А вот уже прошлой зимой пришлось нам тут всем несладко. Знаете ли, мало кто оказался готов к подобного рода трудностям, ведь большая часть квартир, которые оставались единственным источником добычи, к середине января уже были вычищены до последней хлебной крохи. За нетронутые двери в высотках люди убивали друг друга.
  Женщины, девушки, подростки все как-то водночасье стали мало отличаться от зверья. Мало кто до этого видел, на что способен отец семейства, у которого уцелели дети. И мало кто догадывался, какую грань преступит мать умирающего от голода ребенка.
  Мешок муки в этом свете - естественно, не гарантия благополучного зимовья, но в качестве небольшой дозы успокоительного для вечно озабоченной души все же годился.
  С другой же стороны были "псяры", они же "доги" - некогда военное формирование, которое со времен введения так и не отмененного чрезвычайного положения, пережило несколько этапов прежде чем стать таким, каким мы его знаем сегодня.
  Подчинение - самый кондовый аз военной службы, без которого, казалось, не может существовать армия, закончилось в самом начале. Как только "африканец" добрался до солдатских казарм, так и закончилось. Почему-то ранее считалось, что наша армия в критических ситуациях способна к потере самоорганизации и дисциплины. Ничего подобного. Наша армия в критической ситуации не потеряла самоорганизации - она потерялась сама. Массовые дезертирства, саботажи, потеря контроля и запустение - все это тщательно просеяло личный состав украинской армии. На службе остались лишь самоотверженные уники, которые даже в разгар пандемии не отказались от своего призвания. Это на их плечи был взвален приказ главнокомандующего Вооруженных сил номер пятьсот десять - о мобилизации сил всех родов войск, переводу их под оперативное командование штаба внутренних войск и расположения гарнизонов в областных центрах. А также формирования мобильных отрядов добровольцев. Для, разумеется, поддержания усиленного порядка в городах и недопущения нанесения урона государственному имуществу и имуществу граждан.
  Предполагалось, что мобилизировать будет не кого - бойцы-то по домам разбежались, дезертировали, как сказал Пуля из небезызвестного "ДМБ", на хрен. Менее десяти процентов от общего числа осталось. Ан-нет. На громко объявленный призыв вливаться добровольцами, неожиданно народец, из живучих кто, потянулся с охотой. Выбирать у командиров особо возможности не было. Ситуация требовала немедленного и довольно жесткого вмешательства. Поэтому и сброд всякий, беспризорников, и шпану, кому уже стукнуло восемнадцать и еще нет - всех принимали. Косоглазых, плоскостопых. А еще хитрожопый криминальный элемент, быстро просекший выгоду в армейской крыше, в ряды военнослужащих записывали. Не знали еще тогда военные как этот весь винегрет заиграет, когда уставные понятия, а позже и сама армейская иерархия, станет для сброда обузой. А пока что быстрый КМБ, обучение пользования оружием, некоторым тактическим действиям, самым необходимым командам, и в строй. На войне воевать научитесь, как говорили древние.
  Потом и разбредшаяся по домам солдатня, похоронив родных и с неделю покуковав в пустых домашних стенах, возвращалась к местам несения службы. Быстро поняли, что тягачевский хлеб гораздо тяжче, чем "дожий". Взламывать квартиры, рискуя принять горсть свинца от хозяина, или лазать по подвалам, рискуя быть там же ограбленным и зарезанным другим тягачом, гораздо сложнее, чем тянуть службу и не заботиться, во что одеться и где раздобыть себе хавку.
  Командование с Киева постепенно перестало запрашивать доклады и отдавать приказы. Со временем рации умолкли вовсе, из департамента прекратили поступать телефонограммы. Командированные в Киев возвращались ни с чем - столица к тому времени напоминала Бейрут в середине девяностых.
  Тогда вояки и деформировались. Осознали, что при оружии, достаточном количестве боезапасов и наличии под боком складов с провиантом, они и есть хозяева положения. Все ведь прекрасно понимали, что "африканец", несмотря на заявления эскулапов, продолжает распространяться в Европе, и то, что произошло с нашей страной, безоговорочно произойдет с другими. Ведь даже амеры со своими миссиями сюда нос не суют, хоть от них нигде больше спасу нет. Посему статус карантинной зоны с Украины снять будет попросту некому. Каждый сам за себя. Изоляция - всего лишь условие, к настоящему времени совсем неощутимое.
  С тех пор мы живем с ними дружно. Мы - тягачи, как нас с презрением прозвали вояки. И они - "доги", как кто-то умело сократил название департамента охраны государственного имущества и общественного порядка - богадельню, сформированную на месте комитета по ЧП. Бывает, рубим друга во взаимной ненависти. Бывает, расходимся мирно. Как повезет, общего алгоритма поведения нет. Если им поднасрет кто, могут из Т-72 фугасом по всей высотке вальнуть или же взять тихо, а казнить прилюдно. Не мудрствуя лукаво, на фонарных столбах вешают. Вдоль центральной Соборной по обе стороны на клев воронам с добрую сотню оставлено. И тягачи там, и непокорные, и предатели - свои, чтоб чужие дважды думали. Так и авторитет себе нарабатывают "псяры" и на боеприпасах экономят. Глядишь, и правительством себя скоро объявят. А чего бы и нет? Ряды "мяса" постоянно пополняются, на призыв вливаться вон уже и тягачи волонтерами потянулись, которым голодная свобода наоскомила и перловки армейской дважды в день захотелось. Так что, кто знает?
  Вот и селян теперь крышуют - выживших, кто на деревнях остался. По Виннице те не шастают, боятся, да и смыслу нет. Мы же к ним за милое дело. Вон после прошлой зимы много таких нашлось, которые поняли, что в деревне спасение. Кто как понял, конечно: одни запасались лопатами-мотыгами для обработки полей и оседали в пустых избах где-то в сельских глубинках, а другие мародерствовали. Выгребали все, что в погребах находилось. Грешен, и сам было хотел под общий шумок у бабуль запасы проредить, да поздно оказалось. Добрые "доги" подоспели и лавочку для шустрых областных тягачей прикрыли. Недолгое совещание между их руководством и кем постарше из сельской общины, и вот, "дожьи" патрули в деревнях, оберегают от лютых городских тягачей, конвоируют доставку к Винницким рынкам муки, овощей и прочего добра. Взамен-то почти ничего - армию довольствием снабжать. Человек тысячи две с половиной - три. Но селянам не выбирать, для контраргументов патроны нужны и сила живая. А где она, сила-то эта? Да и, подумать хорошенько если, выгода в таком союзе все-таки была на виду. Поскольку если не "доги" то кто-то другой, да хоть тягачи те же - но селян подмяли бы под себя, это как пить дать. Не отпустят куш, слишком уж хорошо чувствуешь себя, держа в кармане ключи от доверху набитого ржаной крупчаткой лабаза. Только вот лучше ли было бы им под чьим-то другим началом - вопрос, на который большинство селян отрицательно качают головой. Пускай уж лучше будут "доги"...
  Восстановление рынков, как мест систематического скопления менял, кстати, тоже дело рук "догов". Налицо обоюдная выгода: под контролем вояк людям спокойнее производить чейндж, они знают, что никто на рынке не попытается отобрать товар силой или кинуть, поскольку за это могут наказать, а вояки видят, чем барыжат люди и имеют за это свой процент. Оружие, боеприпасы.
  Сам я туда не хожу, что мне там делать? Криминальному элементу, привыкшему самому искать все, что нужно или отбирать, вместо того чтобы менять. Да и поквитаться со мной там всегда сыщется желающий.
  
  Жаль, Призрак не пришел. Блин, вот в чем злокозненная жизненная закономерность: только тебе от него что-то позарез нужно, он никогда не появится. Днем с огнем не сыщешь. Странный он вообще человек. Чем-то напоминал небезызвестного доктора из "Параграфа 78" - неюморного, 'на грузах' вечно, но зато знающего то, чего не знаем мы, простые смертные. Я его ждал, надеялся, авось решит навестить старину Салмана, но он не пришел. Вместо него около двух часов ночи пришел Ряба, постучал так же неуверенно как днем.
  Когда я вышел, даже показалось, что он удивился этому.
  - Ты... с нами? - спросил так, словно я собрался идти неприглашенным на вечеринку.
  - Нет, моджахед хренов, это вы со мной. Банда в прежнем составе?
  - Угу, - невесело кивнул Ряба.
  Я поправляю ремень закинутого за спину автомата. Подхватываю складную тележку, - как ее у нас называют, "кравчучку", - незаменимую подругу последних лет, и двигаю с Рябой к выходу со двора. По привычке оглядываю окна своего дома, в который раз благодаря прежнего хозяина, что поставил решетки даже на втором этаже.
  Тележки у всех троих уже за плечами - атрибутика практичного выживальщика. Расчетливость изживает стиль и удобство. Закидываю ее и сам, как рюкзак, за спину, ремень автомата привычно жмет в плечо.
  - Я рад, что вы решились, - скупо улыбнулся Демьяныч, когда мы вышли на тротуар.
  - Да бросьте вы, а то растаю еще, - отвечаю без улыбки. Пересекаюсь с влажными глазами водилы. Ох, и взгляд! Убил бы, если б мог. Ну ничего, милок, перетерпишь. - С пушками ситуация прежняя? - поворачиваюсь к старику.
  - Да были б рады, если б изменилось что.
  - Нал-летчики, блин, - шепотом процеживаю сквозь зубы. - Из своих знает кто, на какое дело идете?
  Тут надо понимать, что матерый тягач никогда не расскажет жене, откуда взяток или куда за ним идти собрался. Эти пару лет жизни в изоляции нас, мужиков, много чему научили. Женщины - они ведь в большинстве своем не особо понимают ценности умения держать язык за зубами. Привыкли делиться бедами с другими, себе подобными, хвастать, жаловаться, побиваться, заодно и расспрашивать, что там да как. А другие привыкли все перед сном рассказывать мужу: с кем виделась, о чем узнала. Упрекнуть, мол, вот, дескать, какой у нее мужик - настоящий добытчик! А намотавший на ус муж, не исключено, назавтра к "догам" подастся, стуканет и получит своих законных пару килограмм пшеницы. Или же вовсе соберет дружков и вечерком навестит фартового тягача вместе с его болтливой женой. Такое сплошь и рядом было. Сам знаю, поэтому и надеюсь, что мои новоиспеченные соучастники перед уходом не осчастливили тех, кто у них там остался, скорой возможностью заиметь муки.
  Ответ, как и полагалось, у двоих был отрицателен. Только водила, поворачиваясь, многозначно протянул: "Я один".
  Ладно. Двигаемся.
  
  Мой дом стоял почти что в самом конце улицы, названной в честь известнейшего винницкого хирурга - Н.И. Пирогова, прославившегося, помимо всего прочего, еще и изобретением чудо-бальзама в котором по сей день плещется вождь мирового пролетариата. Как и сам Пирогов в своей усадьбе. Раньше в нее, усадьбу эту, можно было попасть, проехав по этой же улице по направлению на выезд из города, но это все прошлом. Дом великого хирурга сейчас мало кого интересует. А других достопримечательностей на этом отрезке улицы почти нет - тихий райончик, отшиб юго-западной части Винницы, здесь до реки рукой подать и мало кто промышляет, а это главное.
  Наискось пересекаем дорогу, огибая замершие, покрывшиеся изрядным слоем пыли, легковушки. Они стоят здесь уже давно, и давно без капли горючего в баке. По большей части, это я слил с них вожделенную жидкость, но были и другие, кто мне мешал. Или помогал, сам того не зная.
  Отсюда до "Урожая" километра полтора будет, с теперешним темпом передвижения как раз за минут тридцать доберемся.
  Перейдя на ту сторону улицы, идем тихо, разделяемся на две части. Ряба идет со мной, физик с водилой впереди, тот оборачивается часто, будто ожидает, что я ему в спину стрельнуть могу. Мы же за всю дорогу перемолвились всего-то парой слов, поспрошав один другого лишь за некоторых общих знакомых. О деле - ни слова. Научены.
  Когда до рынка осталось несколько кварталов, сворачиваем во дворы. По дороге не повстречали ни одной живой души, но в заросших дворах унылых трехэтажек, заурядной чредой тянущихся вдоль дороги, чувствуешь себя спокойнее. Шастать тут никто не будет, особо ценного в этих общежитных хатах никогда не сыскивалось. Жили-то тут, преимущественно, пенсионеры. Вот хрен его знает, как такое могло быть, но что не вскроешь было квартиру, наберешь разве мешок чертовых просроченных пилюль. Ни сахара, ни круп, только рой мух на кухне и пара тлеющих трупов в спальне. Будто сговорились старики перед смертью.
  Продвигаемся еще немного и вот он, рынок "Урожай". Громадина павильона, в темноте кажущаяся приземлившимся тысячу лет назад космическим кораблем, и рябь мелких металлических контейнеров, что букахи, замершие вместе с гигантом-предводителем.
  Большая часть рынка сгорела еще тогда. Ну как сгорела, сдымилась, что твоя сигарета. Шмотняк, запертый в контейнерах, коптил с середины лета и вплоть до морозов - тушить-то было некому, да и не до того было. Горело в те дни до хрена чего и поважнее. Черные "ракушки", где поржавевшие, а где с отвисшей лоскутами краской, все еще служат напоминанием о том времени.
  Остановившись за живой изгородью из разросшихся кустов, молча одеваем маски. Мы с Рябой, как всегда одетые в камуфлированную армейскую одежду (с "догами" не сливаемся, у них форма черная), смотримся как два незадачливых террориста с одним АКСу на двоих. Демьяныч же в серой, тюремной какой-то фуфайке и водила в теплых спортивных штанах и спортивной куртке "одидос" - вовсе как два провинциальных лоха, по пьяни решивших бомбануть обменный пункт. Ну да это, в сущности, чепуха. Сейчас все выглядят одинаково, что мужики, что бабы. Конспирация, ема. Главное - не выделяться из толпы.
  Я снимаю с себя автомат - в такие минуты предпочитаю держать оружие в руках. Уверенности прибаляет. Демьяныч тоже вытащил обрез, но смутился как-то - несоответсвие в выборе оружия резало глаз. Перемигнувшись, пересекаем дорогу, не спеша, тихо, по одному. Убеждаемся, что рядом никого и, придерживаясь темных, не тронутых лунным светом мест, проникаем на территорию рынка. Тянемся вдоль рядов к восточной части монолита павильона.
  Тихо тут. Ветер только по старинке раскатывает на рядах меж контейнерами пустыми пластиковыми бутылками, шелестит целлофаном и опалыми листьями. А впечатление такое, будто ни души на ближайших километров сто. А то и все тысячу. Ни бличка случайного в окнах павильона, ни голосов, ни малейшего признака пребывания внутри человека. И если бы не едва-едва уловимый запах дыма, просачивающегося сквозь щели в оконных рамах, можно было подумать, что мы идем грабить завод какой-нибудь труболитейный. Где ни тогда, ни уж тем более сейчас нет ничего годящегося в быт выжившему.
  Миновав несколько рядов, мы, следуя за нашим Сусаниным, приблизились к громадине павильона вплотную. Тут было лишь пару высоких окон, начинавшихся на уровне примерно трехметровой высоты. А немного далее, аккурат между двумя "ракушками", обнаруживался узкий проход к небольшой пристройке с уходящими вниз ступенями.
  - Нам сюда, - указал водила на ступени.
  Повертев головами и прислушавшись к шуму ветра и далекому собачьему бреху, рывками проскальзываем внутрь аппендикса. Узкие двустворчатые двери напрочно заколочены, поверх косо прибиты четыре широких доски. Не видать толком, но что-то еще и накарябано на них белой краской. Наверняка, отпугивающее, в "дожьем" стиле: "не лезь, голову отпилим" или еще что-нибудь эдакое.
  Первая мысль, вспыхнувшая в голове после обнаружения тупика, заставила меня резко оглянуться, крепко сжав автомат в руках. Подумалось, что они специально загнали меня в этот тупик, чтоб забрать оружие. Глупая мысль, конечно, и я это понимаю как только оборачиваюсь. Их сгорбленные фигуры излучают не больше угрозы, чем старый ламповый телевизор. Но что поделать - в такие минуты мозг работает как-то сам по себе, выкидывая на гора порой совсем бессмысленные домыслы.
  Невзирая на всю серъезность заграждения, доски водила вытащил с легкостью - торчащие по шву дверных створок шляпки гвоздей оказались обманками. Видать, он проделал тут целую операцию по обезвреживанию преграды.
  Внутри было просторно и сыро, в воздухе витал запах застоялой воды, замшелости с примесью машинного масла, и пыли. Последней теперь везде хватало. Котельная не использовалась давным-давно. Наверное, с тех времен как добываемый в Уренгое газ стал импортным, а котлы, спроектированные в годы молодости наших отцов, оказались просто чугунными демонами, безотчетно пожирающими дорогостоящее топливо. Потому и котельная использовалась больше как подсобка для хранения хозинвентаря, чем по назначению. Мы осветили помещение несколькими фонариками. Ряды метелок, как истесанных до черенка так и совсем новых, висящие на крючках оранжевые жилеты, несколько пар сапог, замызганный пластиковый стол со стульями, валяющиеся на полу бутылки с-под водки. Обиталище коммунальных подметал во всей красе.
  У Демьяныча был старый советский "Гелиос" - когда-то не особо хвастающий силой свечения, сейчас он давал столько света, что старику пришлось намотать на стекло кусок ткани, абы не привлечь постороннего внимания. По сравнению с ним, моя китайская зажигалка, испускающая синий диодный свет, казалась просто жалкой пародией, и мне пришлось убрать ее вовсе.
  - Сюда, - уверенным шагом обойдя давно остывшие адские печки, водила прошмыгнул под перечеркнувшими помещение толстыми трубами.
  Пройдя под трубами, мы минули какое-то механическое устройство, лежащее в навечно разобранном виде на бетонном полу и оказались перед опертыми о стену большими поржавевшими листами жести. Судя по клокам приклеенных к ним бумаг, и характеру приклеивания, жесть когда-то служила частью ограждения. А заодно и доской для объявлений.
  Водила вынырнул из темноты слева.
  - Сюда, - повторил, поманив меня за собой. - Помоги.
  Я пошел за ним. Мы беззвучно сдвинули один из листов на сторону, открыв взору посаженные вглубь стены массивные дубовые двери. Раньше они были закрыты на штабу, но петли, судя по всему, сорвали совсем недавно.
  - Часто тягал отсюда что? - спрашиваю.
  - Та по мелочи у торгашей отщипывал. По крупному еще не тягал.
  Удивляться я подготовленности нашего проводника не стал, но, похоже, никто и не ожидал узреть на моем лице удивленный или хотя бы немного более уважительный взгляд. Бритоголовый, чью лоснящуюся лысину прикрывала черная маска, толкнул дверь и, не раздумывая, шагнул в темноту. Уверенно, словно он тут жил. Мы же с Рябой затоптались у проема, и лишь когда Демьяныч посветил внутрь, решились переступить порог. Похоже, это уже был подвал самого павильона. Ничего, что бы могло привлечь взор профессионального тягача, в небольшом квадратном помещении не нашлось. Обилие плотной, кажущейся какой-то бутафорией паутины и разбросанных повсюду пустых ящиков: стеклотарных пластмассовых, деревянных, картонных. Больше всего, конечно, картонных, просто навала. А внутри только шелестящая бумага для насыпом отпускаемого с кондфабрик печенья.
  Во, блин, аж в кишках заныло от воспоминаний.
  Дойдя до ведущих наверх ступеней без поручней, наш Сусанин остановился, повернулся к нам и заговорил едва слышно:
  - Этот сектор подвала почти не использовался. До буйства тырили отсюда все, - недвузначно намекнул на прежних обитателей котельной, - потому и не хранили тут ничего ценного. Дверь, что наверху, выходит в отдел с люстрами, херустрами, светильниками всякими. Отдел, конечно, давно раздолбашили, да не в этом суть. Дверь эту хозяин еще при жизни запер наглухо. Зеркало во весь размер на него вцепил и использовал как витрину. Короче, "доги" при осмотре не пронюхали. Повелись, что витрина. Я и сам повелся бы если б не знал тогда... до всей этой жопы. Не ссыте, ролет там до половины опущен, не спалят. Охрана в метрах пятнадцати будет, на проходе они сидят, диванчик под задницу кинули и у костра греются. Поднимемся, сориентируетесь сами.
  М-да, - думаю, - чего уж тут говорить, толково парень поработал. Чуть ли не скажу, что снимаю перед ним шляпу. Если б я так прошуршал, то хрен бы тут сопел Ряба со своим физиком и водилой. Водила же, видать, сам не хочет рисковать. Мелочь какую таскал с рынка, а целый мешок - стремно. Незаметно спереть может и не получиться. А на обдолбленных рекрутов выйти со словом резким и недоброзвучным мандражует. Чтоб прогрузить толково, как он сам сказал. Ну эт, в принципе, оправданно, если пушки на кармане нет. Что ж, благодарим тогда, что позвали, начало мне вполне так нравится. Можно продолжать.
  Демьяныч погасил фонарь, мы вслепую поднялись по ступеням, задержались на последних, пока водила медленно открывал дверь, и тихо вышли в отдел. Где-то горел костер, оранжевые языки отражались на кафельном полу, пахло дымом и даже, как мне показалось, мясом. Жареными сосисками на палочке, чтоб их!
  Тихо, дабы не звякнуть тележками или оружием и не раздавить бисером рассыпанных по полу осколков, проползаем под приспущенным ролетом.
  Внутри павильон был устроен так, что вдоль стен по периметру шли отделы арендующих ценные квадраты частников, а посередине тянулись шесть длинных бетонных рядов. Как правило, для бабушек, торгующих огородиной, травами, молокопродуктами, и сейчас, в принципе, ситуация не особо поменялась. Разве что деньги в руках торгашей перестали шуршать. Ну и людей стало меньше.
  Выглядываем из-за крайнего ряда по очереди, как суслики из оврага. Оцениваем ситуацию. Над спинкой дивана, стоящего меж средних рядов, видны две башки, вродь как не шевелящиеся. Перед ними - дырявая бочка с огнем, под лад америкосовскому бомжеванию обустроено. Больше никого. Неужто и впрямь все так просто? Если этих олухов там действительно двое, то такое дело, без излишней самоуверенности заявляя, мог я и сам провернуть. Спит охрана, по ходу, порозовевшие щеки раздуло, а мешочки-то вон они, за спиной у них, считай. Подходи, бери, хоть все выноси.
  - Охрана - мрак! - шепчет Рябцев, блестя влажными зубами.
  - Дрыхнут похоже - говорит физик, поправив маску на лице. - Попробуем по тихой взять?
  - Лучше не рисковать, - говорю, мотнув головой. - Это не по морковке с прилавка спереть. Тележками бряцать начнем, сразу очнутся. Пригасить их нужно.
  - Что значит "пригасить"? - оборачивается старик. - Вы предлагаете их убить, что ли?
  - Убить? Нет, что вы, - округлив глаза, сыграл я. - Я предлагаю сфотографироваться с ними на память. Вдруг они забудут наши лица?
  - Нет, я тоже считаю, что можно попробовать по тихой, - метая шалым взглядом то на две головы, то на мешки с мукой, говорит водила. - Если они нажравшиеся, то спят крепко. Зачем мокрушить лишний раз?
  Ну вот и проявилась натура мелких воришек, - думаю. - Лучше потерять уйму времени боясь пернуть и ходя за спинами охранников на носках, как балерина, чем вырубить двоих салаг, спокойно загрузиться и уехать. Не боясь, что те поднимут тревогу, как только закроется дверь в подвал. С другой стороны, трупы часовых могут вынудить вояк тщательнее осматривать павильон и, возможно, обнаружится удобный лаз, который мог бы еще пригодиться. Кража такой эффект вызовет с куда меньшей вероятностью - в первую очередь будут стражей трясти на предмет благонадежности. Хотя... будь мы тут двое да хоть бы с тем самым Рябой, вопрос о том, жить парням или нет, даже не поднимался бы.
  Но Ряба занял пассивную позицию, мол, как скажет большинство. Ясно. Я тогда тоже нависать со своим предложением не буду, посмотрю по их успехам.
  Водила, стащив со спины тележку, гусиным шагом двинулся к проходу, разрубившему торговые ряды напополам. Свернул за угол и начал беззвучно, но неимоверно медленно подкрадаться к наложенным на средний ряд мешкам. Обольщенный возможностью легкой добычи, последовал его примеру и старик. За ним, немного уже вольнее себя чувствуя, позволив себе даже клацнуть "кравчучкой" во время ее раскладывания, погусявил и Ряба. На прощание подмигнул мне, типа, давай, не дрейфь.
  Надавив пальцем на рычаг предохранителя, я лишь немного придвинулся ближе к проходу, но тележку снимать не спешил. Какое-то нехорошее чувство засело в нутрях. Даже сердечко отчего-то залопотало. И с чего бы? Что, первый раз на дело иду? Да только не действует самоуспокаивание. Ладони все равно помокрели и палец на курке как неродной стал. Напрягся так, то и жди, что помимо воли давить начнет.
  Пытаюсь успокоиться, напоминая себе, что раз я дожил до сего дня, значит, убить меня не так-то просто. Да и цыганка мне на рынке недавно напророчила, что не от пули моя смерть. А если не от пули, то от чего, вопрос? БТР не пропустит на пешеходном? Или током ударит? Ну да это все перхоть, не от пули так не от пули. Продвигаюсь на корточках дальше, кручу головой. Мука меня уже как-то не особо занимает, выискиваю взглядом что-то другое, хочу найти какое-нибудь подтверждение тому, что все это не чертова иллюзия.
  Водила уже к белым подушкам подобрался, разогнулся медленно, будто показывал все стадии эволюции человека, тележку на пол поставил. Старик у него за спиной, и Ряба на полпути. Э, чего я торможу-то? Буду тут глазами раскидываться, без взятка точно останусь. Нужно двигаться к остальным.
  Вижу как водила обхватил обеими руками мешок на прилавке, поворачиваю сам в проход, взяв за ориентир спину Рябцева, и... Опа! Замираю, что соляной столп. Показалось? Нет, ни хрена не показалось. Медленно поворачиваю голову направо. Не зря сердечко долбит, не зря. Вот он, видишь? Нет? Я тоже сначала не заметил. Это как найти хорошо замаскированного снайпера, везет не всем. А он меня видит. Смотрит, что на зверя, подбирающегося к капкану. В темноте кромешной, лицо перемазанное ваксой, в руках автомат, на меня направленный. Спрятался же где, в отделе с бабскими шмотками, ролет полностью поднят, проход, в котором мы, как четыре крысы, на муку заримся, как раз в секторе огня.
  Вот так и сверлим один другого взглядом, и он отчего-то в ту же самую секунду не стреляет, и я не рискую пошевелиться. А потом он как-то так даже не то, чтобы качнул подбородком, нет. Не повел им сторону, как бы говоря тем самым "Отваливай на хрен!". Это было движение, которое едва можно визуально уловить.
   Но я уловил. И все понял как раз в тот миг, когда спереди раздался взрыв. Павильон на миг озарило яркой вспышкой. Заверещал кто-то. Я дернулся обратно, за прилавок, инстинктивно в ком свернулся. Затем так же быстро, как кобра в стойку, разогнулся и, вытянув шею, выглянул из-за прилавка. Там, где стоял водила, бетонный прилавок скрасился кровью. В мою сторону полетела его искореженная тележка. Старик слетел с ног, взмахнув обрезом и своей "кравчучкой", Рябу отбросило назад. Что случилось с водилой, я точно не видел, но представить себе было нетрудно. В резко ворвавшейся тишине он вопил, как одурелый.
  А затем что-то неопределенное закричал, ломясь в мою сторону, и Рябцев. Слово "Валим!" я услышал четко, а остальное осталось за пределами моего звукового восприятия. Пулемет загрохотал откуда-то со стороны входа в павильон. Пули дырявили прилавок у меня над самой головой, со свирепым журчанием вонзались в отполированный тысячью подошв пол.
  "Семеркой"* раскидаются, щедрые, епт, - думаю. - Видать, крысеныши навроде водилы их своими "мелкими" набегами до живого достали. (*Калибр 7.62)
  Дын-дын-дын по полу, в мою сторону. Загадка, друзья, из категории общих знаний: летит, кувыркается, на "Ф" начинается. Что это?
  Правильно, это Ф-1. В сторону, мать вашу!!!
  Отлипаю от прилавка и как напуганная гигантская лягушка прыгаю в открытый отдел, где в прошлом мобильниками торговали. Где-то задворками разума понимаю, что от осколков вряд ли спасут пластиковые перегородки. А тем не менее... Куда ж еще? Словно с дымящим угольком в заднице прыгаю на деревянный стол, опрокидываю его, заваливаясь на пол.
  Бу-ум!!!
  В ушах свист тысяч фанатов на стадионе, осколки и отколовшиеся куски прилавка градом прошибли пластиковую перегородку, бетонная крошка оседала в проходе меж рядами крупным дождем. Это Рябе подсовывали экзотический фрукт, но он, зараза, слишком верткий, на гранату не возьмешь. Перепрыгнул тягачок через прилавок, и под пулями низким самолетом - к отделу светильников. По ходу мне кричит, чтоб пример брал. Я сорвался с места, но нет, двое - это уж слишком яркий маркер для пулеметчика. Кого-то зацепит по-любому и этот "кто-то"... вдруг цыганка неточно разглядела?
  А Ряба в последний момент пердумал. Увидел, как разлетается вдребезги под пулями пластик и зеркала, а в трясущемся ролете появляются дырени размером с кулак, и упал под прилавок. Где-то на полпути между моим отделом с мобилками и заветным отделом с люстрами. Обернулся, вытаращил на меня обезумевшие, на диво одинаковые глаза. Смотрит так, будто это я тут засаду устроил.
  - Пац-цан-ны... - заикаясь, потянул кто-то от мешков. - Пом-м-м... ги-и... Я здесь...
  Водила. Живой еще.
  Ряба что-то спрашивает, шевеля только губами, но я его не слышу. Украдкой выглядываю наружу. Вон он, в первым отделе, что у самого входа в павильон. Голова над верхней кромкой только торчит и ПКМ с сошками на перестенок меж отделами поставлен. Видать, на стол влез, ударник хренов. С его высоты пострелять нас, что сонных селезней. И пофиг, что темно, на фоне белых стен мы отлично выделимся. Четкие мишени.
  - Сложили оружие, живо! - хрипло рявкнул кто-то со стороны костра. - И маски свои говеные сняли! Чтоб мне рожи ваши поганые было видно!
  Это был не пулеметчик, кто-то третий. Вероятно тот, кто пустил нам гранату. Тогда отлично! Если учитывать, что охранники ни хрена не похожи на обдолбленных сопляков с одним "калашом", то теперь нам полная жопа. Никого не спасут моих шестнадцать патронов в открытом бою. Вот тебе и "всякий случай", чтоб не материться. А я же говорил!..
  Лошары недальновидные, чтоб мне еще когда-то повестись на ваши гребаные предлоги!
  - Пац-цаны... - булькает кровью наш проводник. - Заб-берите мен-ня...
  Да, конечно.
  - Допрыгались, с-сучата. Сложили стволы, сказал! - снова рокочет с той стороны. Начальник, видать. - А то на хрен бошки поотшибаю.
  - Можно подумать, если сложим, то не поотшибаешь, - находит возможность шутить Ряба.
  И голос не дрожит. Молодец тягач, держится, как подобает каперу. Типа, и не зассали мы тут вас, а сейчас перегруппируемся так и вообще вам задницы на флаг британский рвать будем.
  Оптимист с пустым "макаром", блин.
  Того, кто говорит, я не вижу. Темно слишком, костер в бочке еще немного и вовсе угаснет. Да и пулеметчика уже не видать. Перебазировался, небось, ближе подбирается. Зато хорошо вижу две головы над диваном, торчат как и раньше, будто и не было тут пальбы никакой. Во сон, да? Спят как убитые. Или чего это "как"? Знать, незадачливых тягачей "дожки" поймали, по горлу чиркнули и оставили для приманки. А мы и повелись. То-то я думаю, храпа нет. Куда там, с того света его не слышно.
  - Жека, гребаный ты муфлон! - крикнул типа начальник. - Чего ты там сидишь? Пальни ему на хрен по ногам, чтоб не умничал.
  А-а, Жека. Это, по ходу, тот, что в соседнем отделе, в шмотках сидит. Обычная тактика, один с той стороны, другой с этой, а третий у входа, с пулеметом. Ничего выдающегося. Да только Жека, который как раз и должен бы нас добивать, что-то совсем не похож на озверевшего "вована"*. (*Вованами называют военнослужащих внутренних войск) Мне маякнул чтоб я к мешкам не совался и по Рябе палить не спешит. Никак рекрутированный тягач? Совесть замучила в себе подобных стрелять?
  - Бздычара ты, Жека, - забасил пулеметчик где-то совсем близко. - Левон, я же говорил, что не надо было этого ушлепка брать! Ему, с-суке, только на параше очка драить. Вернемся на базу, гнида, я его в корень зачмырю, быдло пятничанское*! Понял, напарничек? (*Пятничане - микрорайон в Виннице)
  - Да вместе с тягачьем на фонарь пойдет, сука! - ближе хриплой Левон, ближе. - А, Женьчик? Хочешь на фонарь? Да не дрочи там, говнарь, раздави этих двух клещей. Или опять сопли пустишь? Какого хера Нанай терпит такого ублана, как ты?
  Секу я вас, умники, не старайтесь. Командир спецом так долго хрипит, чтоб не слышно было как пулеметчик подбирается. Живыми взять хочет Левон. Выслужиться самому и братство свое "дожье" новым мясом потешить. Дык херушки вы меня живым возьмете. Я ко всему готов.
  Вовремя обуздал мысли. Снаружи грянула тяжелая пулеметная очередь. Зазвенели по полу гильзы, где-то совсем рядом. Ряба, которому это все предназначалось, вскувыркнулся и с прыткостью мангуста дернул в сторону. В том месте, где он только что лежал, пол взрыхлился, облачка бетонного крошева взмыли серым фонтаном. Значит, пулеметчик где-то в проходе, между рядом отделов и бетонным прилавком.
  Разноглазый тягач, подзадоренный грохотом ПКМ, шмыгнул в отдел люстр. Зацепил спиной продырявленный ролет, захрупотели под подошвами его берц осколки разбитых плафонов. Хохотнул как-то так задористо, будто на американских горках поехал. Ох, аж зависть поначалу взяла. Надо же, получил билет на обратный рейс. Счастливчик, отделался легким поносом, это мне еще тут думать как с полрожком против двоих. Двоих же, надеюсь?
  И уже когда я окончательно смирился с тем, что фарт неотъемлемо сопутствует Рябе, тот как заорет! Матом, воем. Задел что-то, повалился со звоном бьющегося стекла но пол.
  - Чтоб тебя, пидор!!! Ах-хуе... Мля, ах-ху..! Я... Твою мать, он в меня попал! Глеб!
  - Пац-цанн-ыы... - едва слышно от мешков.
  Мысленно перекрестившись, падаю на пол, выглядываю понизу из своего отдела с телефонами, как мышь, и стреляю наугад. Готовлюсь увидеть, как темный силуэт отбрасывает обратно на проход. Но пулеметчика в проходе нет. Черт! Патроны только зазря ушли.
  Зато слышу возню и хриплое дыхание в соседнем отделе, где сидел в засаде Жека. Хм, а паренек-то не прост оказался. У них там, по ходу, свои разборки начались.
  - Жека! - испуганно как-то, что девчонка, взвизгнул пулеметчик. Ну, совсем не тем голосом, которым обещал на очках сгноить неверного.
  Ух-ух! Жвын-нь! - как металлический трос обрезать. И потом словно карканье простуженной вороны. Брякнуло на пол что-то тяжелое, металлическое. Пулемет?
  - Козлина, ты чо творишь?!! - басом орет Левон, приближаясь. - Отпусти его! Отпусти...
  Лежа на полу, я вижу только его темную макушку. Поднимается-опускается быстро, в такт стуку ботинок по полу. За меня он, похоже, забыл. Вовсе со счетов списал.
  Беги, малыш, беги.
  Порываясь на помощь товарищу, он сейчас выбежит на проход. Останавливаю дыхание, смотрю на мир через прорезь прицела. Но нож, выброшенный из кабинки рядом, ударяется ему в горло раньше, чем я успеваю надавить на спусковой крючок. Он обхватывает рукоять обеими руками, вытаращивая глаза, но тут же валится с ног.
  Тишина. Треск огня в бочке.
  Я вскакиваю на ноги, встаю в проходе - приклад у плеча, под прицелом отдел бабских шмоток. Остались мы лишь двое.
  Из темноты проема выходит человек с пулеметом на одном плече, и автоматом на другом. Он даже не смотрит в мою сторону, будто и нет меня здесь. Небрежно ногой переворачивает Левона вверх лицом, стоит над ним какое-то время. Кажется, сейчас ширинкой вжикнет и лицо ему умоет.
  Аплодирую. Смело, Жека, смело. Я ведь могу и тебя тоже, невзирая ни на какие проявления удружливости с твоей стороны. Не друг ты мне ни при каких раскладах. Воровать я у тебя пришел, и не каюсь. Своровал бы, будь я с какой другой бандой, а не в составе сборной по керлингу. А тебе, милку, сиди ты вон на том диване, горлянку вскрыл бы без раздумий. Так что помог ты мне или нет, а вальнуть я тебя сейчас могу запросто. И совесть моя даже не заикнется потом - оправданий ведь такому поступку с головой хватит. Кто ж тебя-то знает? Для каких целей ты приберег меня?
  - Салманы-ыч, - тихо позвал Ряба.
  Делаю пару шагов назад, не сводя глаз с Жеки, вхожу в отдел светильников. Нет, не получил Рябцев счастливый билет. Лежит тягач-инициатор на полу, пустой пистолет в руке, под брюхом лужа крови. Три наискось дырки в спине - не к добру.
  Опускаюсь перед ним на корточки, заглядываю в помутневшие глаза.
  - Салманыч, помоги, браток, - в его взгляде скользят страх и надежда одновременно. - Вытащи меня отсюда, в долгу не останусь.
  Зачем просишь? Знаешь ведь, что зря. Тягачи ведь, они волокут только то, что им нужно. В чем есть польза. Неужели в такие минуты можно об этом забыть?
  - Салман. Вытащи... А? Не дай тут подохнуть... К Валерьичу отнеси. Отблагод... - кашляет кровью, - ...дарю....
  Я молчу, и он начинает понимать. Пытается ползти, но сразу же сводит зубы от боли. Тяжело, отрывисто дышит. На зубах слюна перемешана с кровью, маску и правую щеку разрезал об осколки, когда падал.
  - Не дай здесь подохнуть...
  Ряба был хорошим парнем. Сколько ему - двадцать пять? Или двадцать семь? Молодой еще. Жить бы. Но поставил на черное, и проиграл. Бывает. Жалко он не западлист, было бы проще. Но я не могу оставить свидетеля. Тащить не стану - следов наставлю, шуметь начну, в итоге обоих угроблю. А даже если и потащу, то куда? К себе домой? На лепешку с чаем? Или к Валерьичу? Нет, это бред. Я не протащу его так далеко. Да и смысл?
  Так что придется тебе, Ряба, все же здесь. Ведь можешь ты через пять минут помереть, а можешь только вырубиться и придти в себя, когда тут уже будет полно "дожья". Они тебя, конечно, спросят, и ты им, возможно, ответишь, обиженный за то, что я тебя бросил. Не могу я рисковать. Тут не дают пожизненок и не амнистируют, тут просто вешают. А мне, не смотря на то, что моя жизнь полна дерьма, легче пойти под пулю, чем болтаться на фонарном столбу, предоставив себя на клев воронам.
  Так что ты уж прости, Ряба, но ты сделал бы то же самое. Мне в сегодняшней игре выпала счастливая карта. Пока что.
  - Глеб, нет... Прошу...
  Я поднялся на ноги, направил ствол ему в затылок и выстрелил. Ряба на мгновенье вытянулся в струнку, а потом обмяк. Успокоился.
  Уходить бы, но я ж - кто? Как я могу оставить трофеи и не узнать, как чувствуют себя остальные мои соучастники? Проклятая ремесло. Как и жизнь.
  Делаю пару шагов назад, выходя из лужи теплой, вязкой крови. Жека пробивает Левона по карманам, но оружие его не интересует. Что, впрочем, еще лучше. Мы не гордые, подберем. Хоть и сматерись ты на нитку! Что это за оружие?! Держу эту полукровку, "тавор" который, на нашем, Винницком орзаводе склепаный, за ремень как крысу за хвост. В сути стремное оно, чудо это, и патрон под него неродной. Натовский, пять-пятьдесят шесть. Хорошо хоть именно у нас под самим боком клепали эти израильтянские пушки и патрон под них лили, а то - эксклюзива, мать. Хоть на стену вешай. Все равно беру, чего ж корчить гордого? У Калмыка один к одному выменять на обычную "пятерку" можно будет.
  Слева старик лежит, в остекленевших глазах вяло отражается пламя. Похоже, ствол ему и с одним патроном не пригодился. Охотник, говоришь? Дальше за ним - водила, брюхо развороченное. На гранату попался. Дешевый трюк, с афгана еще используют.
  Справа, на полу отдела со шмотками, раскинул широко ноги пулеметчик. Как я и предполагал, громадина под два метра ростом, и шеей - вместо быка запрячь можно. Крови с разрезанной глотки набежало хоть корабли пускай.
  - Пошли, если хочешь выжить, - сказал Жека.
  Я посмотрел на него. Лицо в полосах ваксы, глаза горят безумием. Можно ли ему доверять?
  А хотя... Куда ж мне деваться?
  
  - Глава 2: Бегун. Эпизод первый -
  29 августа 2013 г. 10.25
  1 месяц 14 дней после завершения эвакуации
  За окном снова тишина. Как же она непривычна. Уже которое утро начинается с тишины, а я все не могу привыкнуть к этому почти паранормальному явлению. Здесь, на Киевской, и тихо? Не давят на клаксоны нетерпеливые владельцы джипов сонным дачникам, чтоб свалили к бордюру? Не гудят, набирая разгон, троллейбусы? Не гундосят динамики на светофорах о том, что переход через Первомайскую разрешен?
  А еще ведь на позапрошлой неделе приходилось прятать голову под подушкой от неугомонного воя сирен. О, до чего же он мне за последние месяцы осточертел! Нигде не было от него покоя. Целыми днями. Бесконечно. Туда-назад, туда-назад. Менты-медики-пожарные, менты-медики-пожарные. Долбаный аттракцион! Все ночи в сине-бело-красных сполохах на потолке, от воя в ушах звенело.
  Впрочем, так всегда: кажется, что именно сейчас с тобой происходит самое худшее. Когда за окном орали сирены, я молил о том, чтобы они заглохли. А когда они прекратили вой, винницкие улицы затряслись от лязга танков и разнобойного стука армейских сапог. Знаешь, в такие минуты очень хорошо начинаешь понимать, насколько безобиден был предыдущий период твоей жизни. Ведь если "зарвавшиеся" менты до этого просто пугали выживших, пользуя, преимущественно, дубинаторы или запирая в обезьянниках, то беспредельщики вояки за попытку отказа подчиниться, могли запросто открыть огонь на поражение. И им было все равно, кто ты: священник, беременная женщина или дряхлый старик. Не вышел из гастронома или аптечного склада с поднятыми руками, не сложил награбленное - уложат без разговоров. В лучшем случае изобьют до полусмерти. Неподчинившийся приказу - потенциальный преступник. И по болту, что приказы отдает городска шелупонь, а в "преступника" стреляет отмороженный на всю бошку урка. Мир в котел катится, чему вы удивляетесь?
   "Чрезвычайку" же недавно ввели. Как там? В связи с неспособностью структур охраны правопорядка обеспечить этот самый общественный правопорядок, подавить мятежные вспышки среди гражданского населения и остановить возросший в десятки раз уровень преступности. Типа того. Только забыли, наверное, уведомить "призывников", что чрезвычайное положение - это не лицензия на отстрел. А раз забыли, то и спросу нет.
  С тех пор как "доги" в городе обосновались, редко когда по улице машина проедет. Даже днем. С машиной теперь хлопот много - легче на разбросанные по городу блокпосты нарваться. А там уж мозг на совесть вынут, не говоря уже что багажник от всего добра почистят.
  Верняк, говорю, к чертям мир полетел. Хотелось бы увидеть ту кудрявую идиотку, что пела об отмене конца света на пару со своим бездарным репером. Как там? "Мы наложили свое вето на все проблемы и все запреты"? Отменила? - спросить бы. - Или валяешься где-нибудь в канаве, предоставив червям свое лощеное тело?
  Телефонная связь по-прежнему не работает, даже диспетчер своим непроницаемым голосом не сообщает, что связь временно недоступна. Временно... Да безвременно, пожалуй, и не надо было скромничать. Небрежно бросаю дорогую финскую цацку обратно на журнальный столик. Не выключаю больше, не щажу батарею. Скоро этот девайс вообще станет ненужным - зарядку-то не за ким хреном больше в розетку тыкать. Как и большинство других вещей, работающих от сети.
  Просто мусор.
  Возле кровати стоит на четверть заполненная бутылка "Джек Дениэлс", вчера прихватил в одном элитненьком погребке. Ох, ну и ссаки это ваше виски! Чего там от него так америкосы тащатся? Дерьмо, на спирту настоянное. Вот что значит захотеть почувствовать себя ковбоем за полмира от Техаса - чувствуешь себя толчком, в который вылили помои.
  Подхожу к окну, открываю правую половину. Что там у нас там на улице? Прекрасная воскресная погодка. На небе ясно солнышко и ни единой тучки, даже самой прозрачной на цельном светло-синем полотне. Отличный денек чтобы рвануть прочь от городской суеты. Выбраться с компанией куда-нибудь поближе к реке, устроить небольшой пикничок. Да, друзья мои, сочный шашлык, да под перцовую настойку, а после - устроенное разгоряченными девушками шоу мокрых маек - что может быть лучше? Что еще так заряжает позитивными эмоциями перед кажущейся бесконечно длинной рабочей неделей? Так что в путь, господа, и поспешите, у вас мало времени, как говорил Грув в "Достучаться до небес". Кто знает, выпадет ли еще когда-нибудь такая возможность? Только не забудьте масками запастись, и полоскать их хлортетрациклином, как показывал тот мужик по телевизору. Разумеется, будет неудобно в респираторе есть шашлык, но что поделаешь - эпидемия по стране ходит. Поберечься надо. Слыхали, что с людьми хренов "африканец" творит? Так что лучше в намордниках ходите. И перемещайтесь как на войне, встреча с вояками ничего хорошего не предвещает...
  Да, блин. Несет меня, однако. Хотя, чему тут удивляться? Все, что происходит сейчас за стенами моей квартиры, не испрашивая разрешения, превращает кого угодно - неважно, инфицированного или нет - в психического калеку. Выламывает стопоры, которые всю сознательную жизнь сдерживали рефлексы спрятанной глубоко внутри звериной сущности. А сама сущность, что досталась стаду хомо сапиенса от прародителя почти не изменившись, прорывается к свету. Вместе со всем тем, что долгие годы хранилось в глубокой генетической закупорке.
  У меня, наверное, тоже случился прорыв звериной сущности. Просто стопоры еще не окончательно слетели, кое-что сдерживают, и это не дает мне окончательно потерять голову. И хоть я прохожу мимо осевших у стен трупов уже с некоторым безразличием, мой уровень озверелости еще не позволяет вырвать у ребенка банку консервов. Я еще не стану душить старушку за очерствелый кусень ржаного хлеба. Хотя знаю, да куда там знаю - уверен, - в совсем скором времени это будет неизбежно.
  Главное, чтобы не сейчас. Чтобы как можно дольше оставаться человеком.
  Один мой знакомый, у которого подхватили африканца сначала сын, а потом жена, умершая двумя неделями позже, вчера убил девушку прямо перед кассами в супермаркете. В напрочь вычищенном магазине ей удалось наскрести полсумки испорченных продуктов - скудную добычу, которую она, разумеется, не захотела отдавать по первому же требованию очкастому, лысоватому менеджеру. В ходе возникшей ссоры она ему щеку расцарапала, а он ее припасенным молотком меж глаз ударил.
  Я видел эту сцену своими глазами. И знаете, что было в ней сквернее всего? Нет, не само убийство, даже беря во внимание тот факт, что совершено оно было с крайней и совсем неоправданной жестокостью. А то, что остальные "посетители" супермаркета, не считая нескольких пожилых женщин, даже не вздрогнули. Меркантильная, призрачная возможность отыскать в бескрайнем море картонных ящиков пачку "мивины"* их интересовала больше. (*Макароны быстрого приготовления) Девушку убивают? Не наши это проблемы. Для этого есть "вованы", "спецназовцы", "менты"... Наши начнутся завтра, когда детям жрать будет дать нечего. А сегодня - пусть делают, что хотят. Главное, чтоб нас очкарик херов не трогал, если не хочет лечь рядом со своей непокорной жертвой. И вовсе не воротит нас от вида разлитой по кафелю крови. Привыкаем, малыш, привыкаем. Скоро еще не такое видеть будем. Скоро покажут люди, на что способны и как далеко ушли от неандертальца.
  
  Наглотавшись утреннего воздуха, в котором смог смешался с трупной вонью, наслышавшись отдаленных криков людей, и наглядевшись на черные столбы дыма тут и там вздымающиеся в небо, закрываю окно. Подхватываю двумя пальцами "Джека" и тащусь на кухню. Знаю, но все же пробую - а, вдруг? Хрена. Газа нет. Воды?.. Даже не приближаюсь к крану - барашек отверчен на всю. Была бы, уже текла. Делаю пару больших глотков из бутылки. Горькое дерьмо огненным водопадом стекает в желудок. Так вродь думается легче, когда спирт в мозг попадает.
  Соседи сверху орут. Как всегда, по утрам. Ссорятся, над заболевшими родственниками плачут, из-за умерших с ума сходят. Мне, эгоисту законченному, их вроде как не понять. У меня-то детей нет. И жены, к счастью, тоже. Вона как тетя Вера своего мужа пилит - разве тут решишься жениться когда-нибудь? Что главное, оба с иммунитетом. Но тетя Вера считает, что дядя Леня редкий болван, потому что еще в мае нужно было в Россию ехать, когда кордоны не были закрыты. А он, помнится, еще донедавна убеждал ее, что все это - мыльный пузырь, и что правительство снова собирается поиметь нас, как в две тысячи девятом Мисс Говорящая Плетенка, впарившая спасительное "Тамифлю" больным "смертельно" опасным а-аш-один-эн-один по заломистой цене.
  Теперь уже дядя Леня, преимущественно, молчит. Изредка огрызается. Да я все его контраргументы наизусть выучил. Слышал их пьесу вчера. Да и позавчера ее транслировали. Ох, сирены за окном были лучшим им аккомпаниатором...
  И вас с добрым утречком, шановни соседи.
  Уж не знаю, спирт ли подействовал или так я поумнел, но кое-что вдруг сразу же прояснилось. С квартиры надо сваливать - вот до чего я додумался. Да, ремонта я не закончил и кредит еще не полностью выплатил, но, верняк, гостей мне больше не принимать. И коллекторы вряд ли названивать станут. Если не совсем мозгами повредились.
  Надо уходить. Брать то, что может пригодиться при теперешних условиях и - айда, в сказочные места, где после себя можно смыть (или зарыть, на крайняк, а то выбрасывать в окно как-то надоело) и до воды недалеко будет. Эвакуация? Думаете, нужно было все-таки попытаться свалить вместе с остальными, у кого "отрицательная реакция"? Не смешите. Вы видели, что творилось на тех пунктах санконтроля, что устроили русские? Хотите, чтобы я в десятикилометровой очереди тоже стоял? Чтоб кашлянул неаккуратно, и бабы ногами запинали, как пса поганого? А даже, скажем, повезло - прошел контроль. Вывезли. И что? Думаете, в квартиры городские подселят? С зараженных зон - да в Москву? Или Питер? Курс реабилитации назначат, социальными выплатами обеспечат, работу дадут? Как же, держи карман шире. А к бурым медведям не хочешь? Чтобы загнали, как стадо маралов, куда-нибудь в непролазную тайгу, шалаши разбили - типа стана обустроили, - и провианта на пару месяцев оставили. А дальше как хочешь, так и живи. Хоть вообще в яму ложись и смерти жди. Думал, ты нужен там кому? Хрен угадал. До ближайшего населенного пункта верст двести, но и туда коли сунешься - сразу без головы оставят. Если не спецы, которые следить за неподвижностью "эвакуированных" будут, то местные, которым даже столь отдаленное соседство с лихорадочными хохлами вообще не всласть.
  Вот тебе и вся эвакуация.
  Так что спасибо за предложение, но я уж как-нибудь здесь пересижу. А подхвачу "африканца"... Что ж, видать судьба такая. Знаю, что нужно сделать тогда. Уже давно решил. Чтоб быстро и безболезненно... Но об этом давайте как-нибудь потом, когда потребность возникнет.
  
  Поразмыслив, что мне может пригодиться, кидаю в рюкзак жмут сменного белья с мыльно-брильными принадлежностями, затем беру со стола охотничий нож, который мне подарил на далекое двадцатилетие, так уж случилось, мой враг. Что-то он там, смуглолицый сын гор, смыслил в уважении к недругу и умении проявлять учтивость даже во время раздора, но мне на все эти понятия было наплевать. Я принял подарок и, как теперь выяснилось, не прогадал. Нацепив ножны на пояс обрезанных на коленях джинсов, его можно было таскать под рубашкой почти что без палева.
  Все остальное, что оставалось в моей двухкомнатке, было совершенно бесполезно: еды там не сыщешь даже на зуб, а на все эти ноуты, плазмы и прочее барахло можно смело махнуть рукой, нынче им грош цена в базарный день.
  Мысленно прощаюсь со своим диваном, помимо воли вспомнив некоторых самых ярких цыпочек, с которыми на нем приходилось развлекаться. Ну и сволочь же я. Мог бы хоть одной позвонить (еще когда телефон работал), спросить как дела, может, если с иммунитетом норма, то как-нибудь...
  Да ладно, что упущено, то упущено.
  Напялив на лицо пропитанный спиртом белый "намордник", выхожу на площадку и захлопываю за собой дверь. Ох, ну и вонища в подъезде! Никакой респиратор не спасает. Живые в этом доме делят жилплощадь с мертвыми, и число последних, запертых в своих квартирах, с каждым днем только увеличивается. Я жил на седьмом, у меня были хорошо задраены двери и окна, и только это меня спасало.
  Спускаюсь, прикрывая белую мордашку респиратора ладонью. По пути начинаю оценивать все преимущества владения бутылкой "Джека Дэниелса". Забыл, дырявая моя башка. И хоть в приметы не верю, а возвращаться за пойлом не буду.
  Слава Богу, я покидаю этот морг.
  Уверен? Точно покидаешь?
  Снаружи послышался гул приближающихся машин. Они въезжали во двор с западной стороны. Четыре грузовика проехали к дому прямиком по детской площадке. Через песочницы, по скамейкам - типичная демонстрация того, как сброд, одетый в армейскую одежду, собирается поддерживать порядок.
  "Доги", ясен перец.
  Остановившись на площадке между вторым и третьим этажами, выглядываю через окно. Итак, две труподавилки - в прошлом обычные мусоровозы, два армейских "урала", наверняка с солдатней и санитарами, командирский "уаз".
   Твою!.. Разворачиваются, стают прямо перед подъездом. Вяло выгружаются солдаты Анархии. Санитары в латексных костюмах, вояки в черных формах и резко контрастирующих белых респираторах. Рыл тридцать, целая рота, мать ее. Прочешут не только обе наши девятиэтажки, а и близстоящие дома. Санитары-то понятно, чистку проведут, трупы вынесут, живых в журналы свои запишут, а солдатье пока в каждую квартиру не заглянет и по кухне-кладовке не пошнарит, не уйдет. Крысачи сраные. Нас еще щемить будут.
  Может, в подвале пересидеть? Знаю местечко, туда точно не заглянут. Да не, блин, там же бомжи последнее время тусили. И что-то не помню, чтобы выходили оттуда. А что нездоровилось им - это как пить дать.
  Запираюсь в своей двухкомнатке, стягиваю на шею "намордник", хватаю бутылку вискаря и делаю несколько больших глотков. Придут? Или, может, обойдется? Есть вариант спрятаться на балконе, после ремонта там черт голову сломит, можно и затихариться. Но я тут же его отбрасываю. С хера это мне прятаться? Уж будь что будет, а в своей квартире я ныкаться от этих уродов не собираюсь.
  Снаружи сигналят машины. Старшой в мегафон уже раз третий повторяет, что это облава и от жильцов дома номер сто тридцать и сто тридцать два требуется открыть двери, приготовить документы и четко отвечать на поставленные вопросы. В противном случае... Да знаем мы об этих противных случаях. От ваших же противных вояк, которые на той неделе чистили дома двумя кварталами ниже. Хвастались как двери выбивали и прятавшихся людей утюжными шнурами душили.
  На улице слышны чьи-то крики. Подхожу к окну. Вот они, первые неугодники. Ярик со своей девушкой, с соседнего подъезда. Вроде Светкой ее зовут. Сожительствовали вместе, а теперь с сумками вона, небось тоже решили жилье сменить? Ярик, хакер бывший, он и без того последнее время ходил что поднявшийся с могилы мертвец, а сейчас и вовсе стоял перед тремя "догами" белый как смерть. Но подчиняться не собирался. Размахивал руками, кричал им что-то. Ох, зря ты это, Ярик, зря. Не маши руками, стоя перед ульем, не дразни пчел.
  Один из "догов", как оказалось очень даже еще терпеливый, пару раз повторил ему, чтобы он заткнулся. А потом ткнул прикладом в солнечное сплетение. Ярик отскочил назад, согнулся, руки на груди, что молящийся монах, скрестил. Девушка вскрикнула, к нему ринулась. Двое остальных "псяр" сумки их открыли, с любопытством начали перебирать поклажу. Цветными попугаями из клетчатых "барыжек" выпорхнули вещи женского туалета, вслед бумажки какие-то, на справки похожие, что-то в коробочках. Ничего полезного. А тем временем Ярик на обидчика своего - с голыми кулаками бросился! Тот явно не рассчитывал от захудалого хакера именно такой реакции, а потому, если у меня не оптический обман, даже разок получил по физиономии. А потом... ну ясно, что потом. Врезали Ярику прикладом по лицу. В этот раз сильно, с размаху. Двое других "барыжки" оставили, на землю парня швырнули. Синхронно так ногами заработали.
  Ну все, Ярик, до скорого.
  Девушка кричит, хватает их за плечи, оттащить пытается. Но без толку. А когда истерить начинает, один из громил бьет ее наотмашь и, не давая придти в себя, хватает за волосы. Еще один удар... Отлетела, что кукла. На землю шлепнулась. Кровь из носа хлещет, со слезами перемешивается.
  Командир всей этой шоблы возле "уаза" без респиратора стоит, курит, лениво поглядывает на трудящихся ребят. Поднимает мегафон и повторяет то же самое, скользя цепким взглядом по окнам стоящих рядом домов. Наглядный пример того, что случается с неподчинившимися, ему явно на руку. Поэтому он даже не думает останавливать своих "питбулей". Пускай пример будет ярче.
  Ярик не поднимется, лежит, голова вся в крови. "Доги", закончив дело, все еще пораженные невиданной наглостью сурка-хакера, отходят, дают возможность Светке подползти к телу сожителя. Затем кто-то из троицы направляет в нее автомат, не целясь. Пули прошибают оба тела, отбрасывают девушку на спину. Тот "дог", что получил по морде от Ярика, обозленно поднимает ногой на воздух сумки беженцев.
  Командир курит, как ни в чем не бывало.
  Твою мать, сорок первый год на дворе...
  Настойчивый стук в дверь, подергали за ручку. А вот и по мою душу. Делаю еще один глоток. Иду в коридор.
  - Кто? - по привычке.
  - В пальто. Открывай, давай! Ктокаешь там.
  - Что нужно?
  - Ты че тупой ля?! - заорали с той стороны. - Открывай двери, сука, а то взорвем ща нахер вместе с тобой!
  Дом загудел. Там, тут с улицы доносились крики: требовательные мужские басы и женский визг. Работают парни, "порядок" наводят.
  Что поделать, открываю. На площадке стоят два рослых гоблина в черной форме: сержант и рядовой, годков по двадцать с лишним. У старшего по званию автомат за спиной, у младшего - на груди болтается, а-ля подставка для рук. На белом респираторе у сержанта клыки вампирские нарисованы, у обоих малиновые береты на затылке держатся. Наемнички, блин. Когда призыв на срочку был наверняка на матрасы ссали чтоб отмазаться, а сейчас резко на службу подались, где автоматы дают и кашей обеспечивают. Крутота епт.
  - Ну и чо втыкаем? - выкатив глаза, резко спрашивает сержант. - Сказано же было: открыть гребаные двери и документы предъявить! Где твои документы, обезьяна?!
  - А вы чего, пацаны, пиццу разносите? - зная, чем рискую, все же изобразил на лице недоумение я. - Так ошиблись, наверное, дверью, я не заказывал...
  Набросились оба, с ног свалили, разыграли киношную сценку задержания. Я не то чтобы не предусмотрел такой реакции - знал ведь, что им только спичку поднеси чтоб рвануло, - но иначе не мог. Пусть возьму по морде, но подчиняться как бздычный душара я им не буду. Оказал бы сопротивление, как говорится, сразу, если б не автомат в руках у салабона. Ну ничего, будет время еще. А пока пусть почувствуют себя хозяевами положения.
  - Фамилия-возраст! - рявкнул сержант, заломив мне руки за спиной и грохнувшись на меня сверху.
  - С какой целью интересуешься, служивый? - придавленный к полу коридора, все еще дурю я. - Познакомиться хочешь? Дык я нормальной ориентации...
  Пара резких пинков ботинком под ребра от рядового вынудил меня притормозить. От, зараза, еще и сержант нож мой подарочный узрел. Из ножен вытащил, в руке поподбрасывал.
  - Шутник, говоришь?! Башку, может, тебе сейчас отрезать? Станет еще веселее. Кто кроме тебя в квартире живет, спрашиваю? Где остальные?
  Он с силой воткнул нож в пол прямо у меня перед носом. Ох, как он это сделал! Даже на какой-то миг не совсем приятный холодок в области копчика возник.
  Рядовой тем временем, вскинув автомат к плечу, начал обход моего жилища, громко хлопая всеми дверьми. Издал презренное мычание, когда зашел в туалет.
  - Да как-то неудобно отвечать лежа мордой в пол, - говорю. - Слезь, объясню.
  - Перебьешься. Отвечай, падла. На промыслах остальные? С кем живешь?
  - Чисто, - крикнул с кухни рядовой. - Походу он сам тут обитает. И пожрать нет у него ни хера, - добавляет. - В ведре консервные жестянки, пакет с макарон.
  Обычная процедура у них по мусоркам лазить. И кто после этого стервятник?
  - Магазины, знач, бомбишь, да? - ехидничает сержант. - Мародерствуешь по тихоне? Да? Отвечай, сука! Откуда жрачку берешь?! Или по хатам ходишь?
  Можно подумать, вы не ходите. Тут еще разобраться нужно, кто из нас больше мародерствует. Мне-то себя прокормить, а у вас сколько рыл трижды в день строем в столовку чешут? Но вслух, конечно, этого не говорю.
  - Да чего ж сразу "по хатам"? В гараже еще запасы были, - лгу, бесспорно, я уже давно все запасы оприходовал. - Купил все за кровно заработанные. Отпусти, а? Руки затекли. Никуда же я не денусь.
  Когда рядовой вернулся в коридор, сержант вытянул застрявший в ламинате нож и позволил мне подняться.
  - Дернешься - жопа тебе, - кивнул на сослуживца, который держал автомат нацеленным мне в грудь. - Руки по швам! На ком хата? Руки, я сказал!
  - На мне. Сам я живу. Документы на тумбочке, возле кровати, - киваю в спальню. - Хочешь, посмотри.
  - Фамилия?
  - Салманов. Двадцать девять. Что еще?
  Хоть и виду не подали, но задумались оба. Сами ведь толком не знают, какого лысого они тут делают. Трупы нужно вывезти, это правильно, ибо задохнемся скоро - вся Винница уже смердит как задворки бойни. Но для этого санитары есть. Они сами справляются. А эти чего? Ну хавку ищут - понятно. Не нашли, и что? Типа учет ведут, чтоб знать, где и с кем потенциальный мародер обитает? Так глупо это. И понимают ведь наемнички, отлично понимают. В отличие от сути отданного им приказа, потому на гражданских и отрываются. Злость сгоняют.
  Сержант смотрит на меня оценивающе, словно приобрести собирается. В какой-то миг мне даже начало казаться, что все может закончиться мирным путем... Да вот незадача. Только я так подумал, как в его взгляде что-то незримым образом переменилось. Нет сомнений, он заметил край выглядывающей татуировки у меня на груди: арконский орел на фоне трехконечной свастики - бич бурной молодости, лишавший меня в последние годы возможности расстегнуть верхние пуговицы на рубашке.
  Отодвинув отворот рубашки с таким презренно-брезгливым выражением лица, будто там его ждал взорвавшийся гнойник, сержант словно сам себя спросил:
  - Это то, что я думаю? - Он сопоставил чернильный рисунок на груди с моей бритой головой, и результат привел его в бешенство. - Так ты, выходит, у нас еще и тварь нацистская?! Гребаный скин?
  - Да не бери в голову, сержант. - Одну руку я выставил перед собой, вторую приложил к груди. - Сложный подростковый период. Давно уже об этом забыл. Замазать орла все никак руки не доходят.
  - Замажешь, сука, - прошипел яростно. - Как раз сейчас и замажешь! - Бряцая железом, он перетащил автомат на грудь. - В две тысячи пятом возле ставки* такие уроды как ты убили моего брата. А у нас только дед был евреем. Бабка, отец - хохлы. Да только вам же по херу, да? Вам бы козла найти, отпущения, на котором бы злость выместить! (*Ставка Гитлера под Винницей, известной как "Вервольф" (волчье логово).
  Во, блин! Яркий пример как юношеская легковесность может сыграть злую шутку в зрелом возрасте! Немного неожиданно, если честно.
  Тем не менее, похоже не шутит сержант - полная готовность пустить мне в лоб пулю. И в общем-то, я его понимаю. Если убили брата, то тут не до наведения порядка во время карантина. Тут есть за что мстить случайно подвернувшемуся представителю нацистской артели. Но, блин, не лезть же мне из-за этого под пули добровольно!
  - Эй, да ладно тебе. Это ошибка молодости. - Я заговорил быстро, мне нужно было максимум затянуть время. - Все мы ошибаемся в таком возрасте. Херней страдаем. Сейчас уже забыл, а тогда, после интерната, со старшими из фа-банды свелся, дурак. Я же детдомовский, кто мне что объяснил бы? Хочешь брить голову - какие проблемы? Но я никогда никого не убивал, клянусь. Просто попал под волну, думал это круто. В пятнадцать лет очень хочется выделиться из толпы, протестовать да хоть против чего-нибудь. Это было очень давно, и я уже об этом забыл. В армии моим другом был еврей Фельдман, а подружка, с которой мутил вот донедавна - Олька Шустер, еще та "славянка". Клянусь...
  Но вместо ответа: щелк! - предохранитель ушел.
  В общем, моя брехня не прокатила. Осталось лишь мгновенье на раздумья.
  Густобровый рядовой, немного косящий на левый глаз, непрестанно мечет взгляд то на меня, то на старшего по званию. Безынициативный лошок. Будет делать все то, что делает сержант.
  Спасай себя, Салман. Спасай сам, больше этого сделать некому.
  В голове, как это часто бывало в подобные моменты, запустился секундомер.
  Тик-так, пошло твое время, Глеб, тик-так...
  Я ныряю под ствол сержанту как раз в тот миг, когда он жмет на спусковой крючок. Громыхнул АК, застучали по полу гильзы, в воздухе запахло порохом. А руки сами знают, что делать. Хватаю сержанта пониже колен, резко дергаю на себя, отрывая от земли. Он что-то выкрикивает, оказавшись в воздухе.
  Риск был неимоверно высок. Если бы бровастый оказался бы чуть смышленее, я бы наверняка валялся бы с дырками в спине. Ведь мое тело для него было открыто, как ростовая мишень с расстояния трех шагов. Все, на что мне оставалось рассчитывать, так это на его нерасторопность.
  И ставка себя оправдала - он не выстрелил.
  Поэтому мы вместе с сержантом благополучно завалились в ванную, снеся собой дверь. Он шмякнулся спиной на кафель, я повалился на него сверху. Вмазал два раза по носу, в ответ хрустнули хрящи, зрачки сопляка-сержанта закатились под веки. Воссев у него на груди, я его полностью контролировал, поэтому без особых затруднений овладел автоматом и, обернув дуло в дверной проем, надавил на спусковой крючок.
  Это было предчувствие. Я знал, что бровастый непременно ринется на помощь напарнику, а потому выпущенные пули достигли цели точно по расписанию. Пацан, даже не успев ничего понять, вскинул руками и с продырявленной грудью отлетел назад.
  - Падаль, ты сдохнешь! - закричал сержант. - Сдохнешь!
  В его правой руке я заметил свой нож. Пришлось ударить несколько раз его крышкой автомата по башке. Придавил локтевой сустав коленом, полностью блокируя конечность. Сержант в исступлении замотал головой, зашипел сквозь зубы. Он понимал, что жить ему оставалось несколько секунд, а потому предпринимал самые отчаянные попытки освободиться. Пробовал меня сбросить, ударить ногами, извернуться.
  Я же направил ствол ему в голову и сделал один выстрел. Почти впритык. Мое лицо, белую ванну, раковину и полотенца на сушке оросило кровью. Блевотный рефлекс подтолкнул густой ком к горлу. Наверное, при других обстоятельствах меня бы рвало до последней капли желудочного сока, но инстинкт самосохранения помог перекрыть внутренний вентиль.
  Все.
  Действовать теперь нужно очень-очень быстро. Сейчас на звуки выстрелов прибегут другие, станет вообще жарко.
  Автомат я накидываю через голову на спину и прожогом обратно в коридор. В голове еще нет четко просматриваемого плана дальнейших действий, но есть первостепенная задача - покинуть квартиру. Бахнув дверью, я поворачиваюсь чтобы бежать к ступеням... и тут же застываю - как тюремный беглец, на которого со всех сторон пали лучи прожекторов.
  Всего в трех метрах от меня, на уходящих вниз ступенях, стоят три санитара. В латексных костюмах, на лицах маски через которые только глаза видно, в руках держат рулоны черных мешков. При нормальном раскладе они могли бы быть совсем неопасными. Ведь с "догами" у них отношения далеко не мед: это же вояки их по городу отлавливают и принуждают к работе носильщиков трупов. Ясное ведь дело, что с доброй воли в санитарную службу не пойдет никто. Посему при иной такой встрече к ним можно было применить аксиому о враге моего врага, но...
  Наверное, я что-то упустил. По крайней мере, вид у этих троих был таков, будто я только что пристрелил их братьев родных. Гляди-ка, неужто санитары и вправду породнились с "догами"? Соглашение, может, какое заключили? Смотрю, у одного кобура болтается на поясе, у второго - рация. Знать, таки в их отношениях что-то поменялось. А это уже вносило определенные коррективы в привычное для меня положение вещей.
  И далеко не положительные.
  Заминка длится не больше секунды. А потом как механизм заработал: средний санитар резко отводит руку к кобуре, доставая ПМ, крайний слева тянется к рации, а правый во все горло, так чтобы было слышно через маску, кричит: "Нападение!!!"
  С какого хера, мужики?!! Какое, на хер, нападение? Я вас и пальцем трогать не собирался. Хотя, помня свой видок, наверное, еще и не то подумать можно...
  Тик-так, секундомер в голове, тик-так.
  В данной ситуации моя позиция была проигрышной: автомат за спиной, достать не успею, а рука занята ножом, который я вовремя не пихнул в ножны. Но мозг в такие минуты почему-то со мной не советуется. Я бы, может, обратно в квартиру - хоть уже и второй, черта мать, раз! - а движимое рефлексами тело, выполнив на ходу сбивающий с толку футболистский зигзаг, бросило меня прямиком в толпу.
  Ох ты ж! Средний, сука, долговязый, таки выстрелил, пуля просвистела чуть повыше левого уха.
  На лету выпростав ногу, я ударил его в корпус, ножом полоснул по предплечью. Вторая выпущенная из ПМа пуля стукнулась в дверь к Ивановым. Санитар выронил пистолет. Я коснулся рукояти, но не поймал - ствол перелетел через поручень. От удара в брюхо обезоруженный шлепнулся задницей на ступени и кубарем покатился вниз.
  Тик-так, миг продолжается.
  - Заткнись, ур-род!.. - сквозь зубы шиплю к сложившему руки рупором крикуну.
  Прорваться бы к нему, но здоровяк объял меня своими мясницкими ручищами сзади, ощущение - словно к широченному дереву привязали, да и прихватил умело - пониже локтя, только кистью пошевелить и можно. Но не так страшен черт, ежели честно. Потому что даже самые тупые блондинки знают, что можно предпринять в данной ситуации. Подняв ногу, я просто со всей дури топнул по ступне здоровяка, одновременно ударив его затылком по респиратору.
  Он прогремел матом и швырнул меня обратно на площадку, к дверям лифта.
  - Стой, где стоишь! - кричит, сдергивая с пояса рацию. - И убери нож! Тебе отсюда все равно незаметным не уйти. Не делай глупостей.
  В мозгу словно головоломка решилась: даже короткая заминка, незначительная растрата времени может обернуться катастрофой.
  Стоять? Ну, отлично. Я отвожу руку за спину и в одно движение меняю нож на автомат, рывком перетащив его на грудь.
  - Одно левое движение - ты труп, - говорю, взяв громилу на прицел. - Это всех касается. Затухли, ля! И руки так, чтоб я видел.
  Притихли. Лишь долговязый кряхтит и шипит, подымаясь на ноги и прижимая к телу пораненную конечность. А вообще поняли, что не блефую. И правильно, молодцы. Ведь на самом деле так и есть.
  Черт! Снизу нарастал спешный топот нескольких пар армейских ботинок. Не задержались, анархисты-то, выслали вспомогательный отрядец.
  Я сделал шаг к замершему здоровяку, упер ствол ему в кадык.
  - Ты ведь не хочешь украсить стены своими мозгами, верно? Скажи, что все в поряде, - говорю ему. - Быстро. Иначе всех троих тут уложу, терять мне больше нечего.
  - Э, что там у вас?! - закричали снизу, судя по силе эхо, этажа так с четвертого.
  - Будь умным мальчиком, не вякни чего-то такого, за что я без вопросов снесу тебе башку, ясно?
  Здоровяк стащил респиратор, показав мокрую от пота, заросшую щетиной нижнюю часть лица, и уже поднес было к губам передатчик, когда я поймал его за руку. Нет. Нужно живым голосом. Могут не поверить. И бросил взгляд на крикуна.
  - Ты им ответь. Быстро.
  Тот опешил, глазами стрелять начал то на громилу, то на долговязого. Но поддержки в них не сыскал. Здоровяк даже бровью не повел, а в глазах старшого (думаю, он старшой, раз ему ствол-то выдали), холящего неглубокую рану на руке, проскочило нечто неприкрыто подстрекающее. Мол, ты, крикуша, своей жопой рискни, крикни, что у нас тут нападение, глядишь лысый сначала пристрелит здоровяка, потом тебя, а до меня, может, и очередь не дойдет.
  С таким типом людей по жизни я был хорошо знаком. Братухой он тебя лишь когда водку пить вместе будете назовет. И в грудь себя бить, типа, только скажи - порву за тебя любого. А когда "братуха" поскользнется, он ему хрен руку подаст - гляди, у самого ведь тоже под ногами лед. Своя жопа-то всегда дороже. А уж отмазок на такой случай у него припасено да с запасом, не сомневайся.
  Чмошник, старшой их. И крикун это, кажется, понял.
  - Это Мишанин! - наклонившись через поручень и оттянув маску от лица, назвался он. - Все в порядке!
  - Кто стрелял? - снизу.
  - Сержант Глымов стрелял, - покосился на меня горластый санитар. - Сопротивление было. - Пауза. - Все под контролем. Они сейчас в квартире обыск проводят.
  - А из пистолета кто валил?
  Из соседнего подъезда вдруг послышались отчаянные женские вопли. Потом хрипло как-то так, что старая больная псина, закричал мужик. Требовал, чтобы отпустили его дочь. Громыхнуло там, словно шкаф по ступеням спустили. Во дворе перекликнулись между собой "доги", командир рявкнул что-то приказным тоном, и тут же из подъезда ответили приглушенными одиночными выстрелами. Мужик затих сразу, а вот женский визг на какое-то время лишь усилился. Судя по звукам, кто-то набросился на "догов". Безрезультатно, конечно. Два выстрела, громко хлопнули металлические двери, затем еще два выстрела.
  Тишина...
  - Не слышу! - снизу.
  - Я валил! - наклонился Мишанин. - Собака в квартире была.
  - Из наших там хоть все целы?
  - Да! У нас все целы! - ответил крикун и, предчувствуя, что вопросов больше не поступит, натянул на лицо маску. Бросил на меня резкий взгляд из-под нахмуренных бровей: доволен?!
  - Тогда заканчивайте там. А то возитесь как...
  Честно говоря, я ожидал чего угодно и был готов к худшему раскладу. Ведь Мишанин мог снова крикнуть свое "Нападение!" или перемахнуть через поручни, забив хер на судьбу большого брата. И что бы я мог сделать? Ничего. Ну грохнул бы еще здоровяка, ну побежал бы следом и, глядишь, догнал бы его. А дальше-то что? Дальше ведь только хуже - вояки точно бы узнали мое местоположение, выслали бы усиленный отряд, а не из шпаны сборную. И тогда уж точно каюк. Поэтому напряжение с моих плеч немного спало лишь тогда, когда вспомогательный отряд начал спускаться, открыто кроя санитаров неблагозвучной руганью.
  - Молодец, Буратино, - говорю, когда эхо от их шагов стало совсем тихим. - А теперь ручки на затылок и сюда оба. Быстренько поднимаемся, быстренько. Заходим в квартиру, располагаемся, чувствуем себя как дома.
  Они живо поднялись на площадку. Держа руки у ушей, все как я и велел. В квартиру вошли. Оставалось только загнать их в ванную, связать руки-ноги и рты скотчем заклеить. У меня ведь план созрел, как выбраться отсюда вчистую, почти без риска. И расклад, гляди, идеальный - крикун-то ведь моей комплекции будет. Знать и костюмчик жать нигде не должен.
  Но ведь расслабился. Сволочь же я эдакая. Расслабился. И когда, едрен-батон, зашипела рация, я всецело переключился на источник шума...
  - Пятый... - продираясь сквозь статические помехи, - почему вы так долго? Доложите обстановку.
  А вот здоровяк не пробаранил удачный момент: предплечьем левой руки он резким рывком оттолкнул в сторону упирающийся ему в глотку ствол, а громадным кулачищем зарядил мне по лицу! Твою мать, да так зарядил, что перед глазами погас свет, а голову развернуло едва ли не на девяносто градусов. Я думал, лишусь не только зубов, но и нижней челюсти целиком!
  Попался ведь, как последний лох. Стыдоба. Даже оружие отпустил - руки рефлекторно вскинул, прикрывая лицо. Поэтому и не понял, каким образом автомат снова оказался у меня за спиной. В отместку я попытался достать здоровяка по респиратору, но удар оказался слишком немощным. Санитар-тяжеловес положил обе руки мне на плечи и за футболку дернул на себя, выставив вперед колено.
  - Суч-чара!
  У меня было ощущение, будто мне в корпус врезалась торпеда. Дыхание сперло, внутренние органы как прессом сдавило. Резкая боль сложила меня вдвое. Здоровяк навалился сверху, и все, что оставалось это дернуть из-за спины нож. Но тяжеловес просчитал меня. Одна мясницкая рука объяла мою шею, зажав глотку в локтевом изгибе и не давая возможности выпрямиться, а вторая намертво вцепилась в запястье.
  - Брось нож, сука! - зашипел сверху.
  Я отчаянно замахал рукой, силясь ее освободить, но в итоге едва не потерял единственный имеющийся козырь. Санитар шею мне сдавил так, что затрещали кости, а перед глазами потемнело.
  Понимая, что если и действовать, то только сейчас, я уперся ногами в стену и оттолкнулся что было сил. Санитар отшатнулся назад и, дабы удержать равновесие, рефлекторно взмахнул рукой. Именно этого я и ожидал. Шестнадцать сантиметров стали легко пробивают латекс и проникают в печень по самую рукоять. Верзила взвизгнул, выпятился на сторону, будто собирался за угол посмотреть. Да вот только хрен он ощутил этот удар, потому что сдавил шею еще сильнее. По ощущению, так кадык он мне просто сплющил. Легкие распирало от нехватки кислорода. А "тяж" заматерился лишь хрипло. Даже когда я повертел ножом у него внутри, на нем это никак не сказалось. Я попытался рвануть его на себя, чтобы свалиться на пол, но тоже ничего не вышло - он словно врос в бетон, танком не сдвинешь.
  Тогда, вытащив нож, я ударяю его повыше, наугад целясь в подмышку. Ослабла хватка, вскрикнул как-то по-цаплиному здоровяк, ноги тут же подкосились. Да, это оно. Вырвавшись из капкана, я громко затягиваю в мешки воздух, захожусь в демоническом каком-то кашле. Глаза мои мало что видят. В белом тумане весь подъезд, и звуки словно из-под земли пробиваются.
  Сквозь пульсирующие зеркальные круги распознаю осевшее у стены тело и красные струи, брызгающие на пол. Все с ним, зрачки подернуло сизой пеленой.
  "Нападе-е..." - лишь слышно, как с другого краю леса. Эк, задрал он, крикун этот!
  Оборачиваюсь на звук, выбрасывая руки вперед. Ускользнул. К ступеням ринулся. Зараза, черта мать! Дыхания не хватает, но я устремляюсь за ним вслед. Не уйдет, сученок. Набросившись на худощавого санитара, я дважды пробил его по лицу, сбивая костяшки о шайбы фильтров, затем схватил за голову и шмякнул лицом о пролет ступеней с верхнего этажа. Ножом мог бы еще пырнуть, но, блин, понимаю - не сволочи же они, как "доги". При любом раскладе. Неправильно меня поняли, а ведь можно же было без жертв обойтись. Да ему бы и этого хватило, но респиратор смягчил удар, хоть и сам при этом раздробился на мелкие куски. Тем не менее, санитар сумел вырваться и спрыгнул по ступеням ниже, на площадочку между лестничными пролетами. Обернулся, вытаращив на меня расплывчато-обезумевшие глаза.
  - Заткнись! - шиплю сквозь зубы. - Придурок! Я ведь тебя на ремни покромсать могу. Понимаешь?
  Но с ним что-то не так. Он мотает головой, в его глазах затаилась злоба. Может, им вкалывают что-то такое, от чего дураками становятся? Потому что у меня сложилось впечатление, что он меня просто не слышит! Парень не собирался повиноваться. Быстро оклемавшись от удара, он сложил руки рупором.
  - Нападение же, мать вашу! - закричал. Без фильтров его стало слышно куда громче.
  От сука, не ценим, значит, доброты моей?
  В то же время боковым зрением замечаю тень старшого. Он выпархивает из моей квартиры, глаза выпученные, лицо красное, в руках подобно самурайскому мечу сжимая биту. Твою мать, это же моя бита! Видать, искал что-нибудь подходящее на роль оружия и нашел ее в коридоре!
  - Держи, с-сука!
  Я отклонился в последний момент, сбежав на несколько ступеней вниз, но алюминиевая палка таки достала меня по плечу. Волна онемения прошлась по всей руке. Санитар был взбешен, я видел его полные безумия глаза. Он издал гортанный вой, замахиваясь снова. Отскочив назад, я уперся спиной в стену возле мусоропровода, где только что стоял крикун Мишанин. Утолщенная часть биты просвистела перед самим носом, с характерным звоном вмазавшись в бетонную трубу.
  А я ведь не хотел этого, видит Бог. Чертов кретин, старшой сам вынудил меня сделать это! Он как раз замахнулся для очередного удара, когда я поймал его за глотку, а нож вонзил в брюхо по самую рукоять.
  Он сощурил глаза, резко вдохнул ртом воздух и опустил голову, чтобы увидеть торчащую из его живота рукоять ножа. Он выронил биту и я вытащил из него окровавленное лезвие.
  
  Если бы крикун Мишанин не соблазнился бы на ствол, я бы его не догнал. Но замаялся сволоченок, остановился на шестом, нагнулся, чтобы пистолет поднять. Я перепрыгнул через поручни и толкнул его ногой в ребра. Выронив пистолет так, что он продолжил свое путешествие этажами моего подъезда, санитар громко "хекнул", упал на спину, перекувыркнулся и ударился о дальнюю стену квадратной площадки. Разбитое лицо исказилось от боли. Я думал поднять его еще с ноги, но он неожиданно быстро принял вертикальное положение. Живчик, блин. И хоть драться со мной ему явно не позволяла толщина кишки, все же позорно валяться Мишанин не собирался.
  Даже когда я схватил его, вжавшегося в стену, за латексный воротник, он только громко засопел и впился в меня одичалым взглядом. Как кот, который понимает, что его собираются бросить в ванную. Даже и не сразу решишь, что с ним делать. А в общем, что рассуждать?
  - Я ж тебе сказал закрыть гребаный хавальник... - говорю, приложив ему лезвие к глотке.
  А топот десятков пар сапог уже на пятом. Бряцают оружием, кроют матом, кричат. Принимай, Салман, это все-таки к тебе наемнички на "after party" прибыли. И знаешь, кто их вызвал? Загляни поглубже в глаза человеку, стоящему просто перед тобой.
  - Это квартира открыта, - указал он взглядом на девяносто вторую. - Я не скажу им...
  Секунда. У меня есть всего лишь секунда!
  Ладно, живи, падло. Нож прячу в ножны. Втянув голову в шею, вламываюсь в дверь к тете Вере. Замком изнутри крутанул. Ага, поможет.
  Бегом!
  Планировка ее квартиры мне доподлинно была неизвестна, но вот где балкон я знал точно. В большой комнате, в постели лежит сама хозяйка. Уже добрую неделю рои мух кормит. Лекарства на журнальном столике, в руке что-то на письмо похожее. Вонь здесь жутчайшая, но я ее просто не ощущал.
  - Здрасьте, теть Вер, - бросаю через плечо, пересекая комнату. - Простите, без стука.
  Знаю, что глупо, а по-другому не могу.
  На балконе у нее все аккуратно сложено, в отличие от моего, но порядок меня здесь мало интересует. В дверь уже гулко загромыхали. Ногами выбивают. Сейчас кто-то умный найдется и замок прострелит. Тут же раздается очередь. Ну вот, я же говорил.
  Противопожарный люк в полу привален ящиками с пустыми банками. Не помеха. Под звяканье стеклотары отбрасываю картонные коробки. Эвакуационной лестницы, разумеется, к соседям ниже нет, их ныне многие поубирали из-за неэстетичности вида. Пришлось прыгать как в прорубь. Трехколесный велосипед подо мной сминается будто на него упал астероид, падают на пол и разбиваются растущие в горшках вазоны на подоконнике. Что-то еще звенит под ногами.
  А наемники уже вовсю топчутся в квартире тети Веры. Вынюхивают гончие, куда лис девался. Надеюсь, они не сразу догадаются, что я воспользовался балконным лазом, и поначалу - как они умеют! - перевернут все в комнатах вверх дном. Но особо на это полагаться не приходится, если парней десяток, то обрыщут комнату в шесть секунд.
  - Сера, на балкон! - уже слышно сверху. - Он сюда пошел!
  Епта, быстрее, чем я думал, парни сработали.
  - Сука, стой! Голову отрежу, чмырота!
  Грохот, звон бьющейся тары - полетели банки тети Веры. Вояки уже надо мной. Отбросив трехколесный велик, я срываю расстеленную на полу дорожку, дергаю на себя люк...
  Т-тв-в-в-ою ММММММ!.. Да ну на хер!!!
  Черно-белыми вспышками всплывает из памяти лицо директора известной сети закусочных "Вериго" Олега Ковалева. Богатенький Буратино. Его же грабили раза три. Поэтому он установил еще одну крышку люка в потолке со своей стороны балкона и, естественно, намертво его задраил. Открыв крышку с этой стороны, я наткнулся на непробиваемый кусок металла, закрывавший лаз с той.
  Тик-так... Тик-...
  Отпрыгнул я в сторону, когда в люк сверху сунули пару стволов. Орут "псы", что сумасшедшие. В унисон стрекотнули АК. Пули градом пронеслись мимо, разнесли в щепки старый шифанер у стены, разорвали в клочья цветы в горшках, брызнули содержимым соленья под стулом. Псы не видели, куда стреляли, они дырявили все подряд, но в основном, люк. Поняли, что я спрыгнул на четвертый и закрылся изнутри.
  Но мне не повезло. Сучий люк сыграл против меня. Пришлось влезть на подоконник и забиться в дальний угол, чтобы не попасть под шквал пуль. К сожалению, отсюда было лишь два пути: прыгнуть с пятого этажа и распластаться кровавой лепешкой у черного входа или шмыгнуть в квартиру и открыть дверь гончим добровольно. Не сложно представить, что меня ждет в таком случае. Поэтому эти оба варианта так же быстро исчезают, как и появляются. А заместо них появляется третий...
  Дождавшись антракта, я дотянулся до лежащей на шифанере ржавой гантели, и разбил ею стекло.
  ...-так...
  И прежде чем доги понимают, что я все еще здесь, бросаю четырехкилограммовый снаряд в стекло балкона соседнего подъезда. Гантель пробивает застекленную часть и падает внутрь, но стекло на мою беду не осыпается полностью. Острые края витиеватыми горными пиками продолжают торчать из нижней кромки рамы.
  Тем не менее, это единственный мой шанс. Расстояние между рядами балконов первого и второго подъездов - метра полтора. Чепуха, если идти по земле, - успокаиваю себя. Наскоро посшибав самые крупные осколки я встал на край перила, и прыгнул.
  Полет длился вечность. Прыжок казался настолько бессильным, что полутораметровое расстояние показалось расстоянием между высоковольтными столбами. Поэтому я и не долетел, фарт мой иссяк. Лишь чудом мне удалось зацепиться руками за край заветного, чужого балкона. Но подтянуться было не сил. Острая боль от порезанных ладоней пронизывала все тело, окровавленные осколки кастетом торчат меж пальцев. Кровь ручейками потекла вниз по предплечьям, закапала мне на голову.
  Я отчетливо понимал, что не продержусь так и нескольких секунд. Мышцы завяли, в них стало пусто, как в гидравлике, с которой слили масло.
  Тем не менее, звон битого стекла сработал как будильник. Это "доги" выбили боковое окно на балконе тети Веры.
  От осознания того, что я могу утонуть в шаге от спасительной кочки, в голове включился дополнительный генератор. До меня таки дошло, что раз подняться не смогу, то опуститься должен. Ногами я ударяю в стекла балкона на четвертом этаже. Ох, сегодня праздник битого стекла. Качнув ногами, отпускаю руки и забрасываю себя на балкон ниже. Схватился за деревянную поперечину, чтоб не сломать позвоночник. Но фарт снова со мной, видать благополучный все-таки сегодня день по гороскопу.
  Вваливаюсь в пустой балкон под хор автоматных очередей с этажа повыше. Но он меня не волнует. Даже рикошетом. Не достанут, сучьи выродки.
  В полу балкона люка, к превеликому сожалению, уже нет - четвертый этаж крайний для этого вида противопожарных средств. Поэтому я вбегаю в комнату. Спальня. На кровати никого нет, но на тумбочке рядами выставлен стандартный набор для подхватившего лихорадку: таблетки, капли, ингаляции. Втягиваю воздух - не врет нос, где-то есть хозяин квартиры.
  У меня есть не больше нескольких минут, прежде чем доги вынесут дверь. Я стаскиваю с себя оружие, срываю липкую футболку и шорты, подбегаю к тумбочке и выливаю на раны зеленку. Выпучив глаза, раскрыв рот вовсю, кричу... но не издаю при этом и звука. Крик весь в голове. Затем поливаю себя йодом, хлорофилиптом, корвалдином - всем, что было спиртосодержащим. Ведь хорошо понимаю: поликлиника не работает. Выходной до никогда. Спасай себя сам или умри. Кровь нужно остановить любой ценой.
  Отрезвев от выжигающего нервные окончания болевого шока, кое-как протерев спиртом лицо и наскоро перебинтовав руки, я сдергиваю со спинки стула синюю рубашку с длинным рукавом. Под ней обнаруживаю выутюженные как лезвия темные брюки. То, что надо. В темпе молнии меняю прикид.
  Выбравшись в узкий коридор, и увидев в прямоугольном проеме сине-голубую окраску площадки, я застываю в полушаге. Нет, меня не поражает лежащее на ковре, в тумане мух, раздувшееся тело дяди Володи. Ни видом, ни запахом. Меня поражает то, что все это время входная дверь была распахнута настежь. А на площадке - лишь далекий отзвук замеса "догов" с гражданскими из нижних этажей.
  Возможно ли, что "доги" устроили засаду, пока я отмывался и бинтовался? Доложили по рации другому отряду? Да уж наверняка доложили. В квартиру за мной может и не пойдут - зачем рисковать? - я ведь двоих дружков уже на тот свет отправил. И оружие у меня имеется. А вот дождаться пока я сам выйду, зная, что нужно делать ноги, могут. И как только выбегу на площадку, возьмут живым. О-о, как они тогда на мне оторвутся. Лучше и не фантазировать.
  Тик-так... Тик-так...
  В наскоро перебинтованной руке у меня поскрипывает рукоять "калаша". В любом случае, выбора у меня нет. Если будут шмалять, то черт с ними. Пускай шмаляют. Удастся, на прощанье продырявлю кому-то брюхо, а нет, то и так сойдет. Немал запас грехов, есть с чем в пекло податься.
  Готовый к любой развязке, даже самой печальной, я прижался спиной к стене, выдохнул и подобно какому-нибудь мелкому зверьку, выглянул на площадку. Не подвела интуиция, не пусто здесь. Частью на площадке, а частью на ступенях в черном мешке лежит труп. А возле него стоит санитар. Самый обычный, в грязном латексе, безоружный, как и подобает настоящему каторжнику.
  Оставив автомат в прихожей, я выхожу к нему. Он на меня смотрит, и вид у него почему-то такой словно сочуствующе-извиняющийся. Мол, прости, браток, сопровождение наше совсем безбашно, звери свихнутые, вот и творят.
  Внизу шумиха от разборок усиливается. Похоже жители подъезда вознамерились оказать сопротивление "догам". На дважды стрекотнувший "калаш", ответили тремя выстрелами из помпового ружья. Неужто кто-то сумел создать преграду на пути "псячьего" отряда?
  Вместе с тем до меня доходит: санитар ни хрена не понимает. Он не догнал, что я и есть тот паркурщик, что сменил подъезды, убрав двоих "догов" и стольких же санитаров. Забинтованные руки у меня спрятаны за спиной, кровь еще не проступила через бинты на новую рубашку, а порезанное лицо сейчас у каждого второго. Чтоб мне провалиться, он принимает меня за случайную жертву "дожьего" беспредела.
  Как я могу не воспользоваться таким случаем? Это же завернутый в бантик подарок судьбы. Чертов дирижабль посреди пустыни. Можно наброситься на него просто сейчас и продырявить ему шею. А можно... Слышите, крики внизу? Это значит, скоро сопротивлению наступит амба, но пока оно есть - действуй, д'Артаньян, я их задержу.
  - Что там происходит? - спрашиваю я.
  - Баррикада, - ответил он, поведя плечом, будто удивляясь: обычное же дело, баррикада, кто о них не знает? - Нас пропускают, а этих... нет.
  - Ты чего, сам?
  - Напарник наверху, - глухо отвечает он, поднимая большой палец. - Воду в квартире забыли.
  - Слышь, у меня тут это, отец лежит. - Будто бы невзначай демонстрирую перебинтованные, пустые руки. - Заберете?
  - Вообще-то мы на свалку трупы вывозим, - качнув головой, объяснил он. - Их там тракторами...
  - Знаю, - опустив голову, я кашляю, изображая из себя инфицированного. - Но я уже тоже не гробокопатель. Не удержу лопату, сам понимаешь. - Нарочито громко кашляю. - С вами батяня поедет, все ж хоть в землю положите, а со мной так и будет на бетоне валяться. Он же человек, не собака. Заберите, а?
  - Ладно, - парень пожимает плечами, - заберем.
  - Давай я помогу тебе упаковать. Мешки у тебя еще есть?
  Парень стопорнулся, посмотрел на меня уже другими глазами. Вроде как тревожные огоньки за стеклами маски мигнули.
  - Мы сами заберем, не беспокойтесь. Сейчас напарник вот мой спустится. Или другие подойдут.
  - Да чего время терять? Завернем, я тебе и снести помогу. Это же отец мой, я бы хотел его сам. Последний путь как-никак.
  Бахнуло что-то внизу. Мы оба мимовольно втянули головы в шеи. Сопротивление наверняка сметено, женщина кричит как сумасшедшая. Затряслись поручни, завибрировал под ногами пол. Припозднилось "дожье", но мчит по ступеням на всех парах, каждый хочет быть первым, заветным счастливчиком, что до меня доберется. Злости у каждого через край, возьмут если - порвут как газету. Но виду, будто меня это как-то беспокоит, я не подаю. Нельзя допустить, чтоб санитар что-то заподозрил.
  - Да ты не бойся, он уже не поднимется, - вымучиваю кривую улыбку. - Пойдем, я помогу тебе.
  Приближение "догов" явно подпитало в нем самоуверенность. Ну разумеется, разве здравомыслящий человек станет совершать нападение на санитара если к нему бегут столько вооруженных парней? Да и у кого на безобидных санитаров рука поднимется?
  Глубоко вздохнув и сделав пару широких, решительных шагов, он оказался в квартире. Остановился у изголовья дяди Володи.
  - А сколько он тут у вас уже леж...
  Я ударяю его старым барабанным телефоном по затылку. От удара, перемотанный изолентой, с набитой под барабан грязью аппарат разлетается вдребезги, а санитар валится на хозяина квартиры.
  Ти-и-к-та-а-ак... Часы в голове замедлились, стрелки стали тяжелыми, словно бетонными.
   Все, что мне сейчас нужно, это облачиться в гребаный скафандр до того, как сюда ворвутся псы. Едва не отрывая голову, я сдираю с санитара маску. Как и думал - пострижен под ноль. По заказу, м-мать. Далее расстегиваю его бело-серый комбинезон.
  Парень, лет восемнадцати отроду, не приходит в себя, но издает тихий стон.
  Мое желание жить в этот момент настолько велико, что я, казалось, мог бы вытащить его из горящей машины ради того, чтобы содрать с него эту чертову униформу. Даже если бы он весил полтора центнера. Но он был тощ, а потому легок. В состоянии аффекта, в котором я сейчас пребывал, я сдернул с него латексный костюм в несколько рывков. Все случилось само по себе, будто я сотни раз до этого сдавал норматив по одеванию санитарского спецкостюма. И по боку, что напялил я его на ссуженную у дяди Володи, одежду, которая местами скомкалась и выпирала, как какая-то небывалых размеров отечность.
  Маску я натянул ровно в тот момент, когда с той стороны двери дернули за ручку.
  - Открывай!
  Я сначала думал бросить парня в ванной, но они же найдут его. Начнут шнарить и найдут, и тогда мой план точно провалится. Нет, нужно действовать иначе. Иначе...
  Вот он, этот самый миг - когда я отчетливо понимаю, что после этого мне никогда не стать таким, каким я был прежде. Но иного выхода у меня нет. Они не должны его найти.
  Чувствуя, как с неестественной, сверхвозможной для человека частотой лупит в груди сердце, и как наполняется горячей кровью изнутри санитарский костюм, я хватаю парня на плечо и выношу на балкон. Он уже открывал глаза, и лицо его морщилось от боли. Еще мгновенье, и он окончательно придет в себя. Спехом, но в то же время будто не своими руками, я набрасываю ему на голову свою футболку, а его семейки и без того отдаленно напоминают мои джинсовые шорты.
  Прости, парень, прости... Тебе просто не повезло с туроператором. Не в люкс ты попал.
  "Доги" выломали дверь, я слышу, как скрипит паркет под тяжестью их шагов. Они будут стрелять в любого, кто попадется на их пути. Они готовы растерзать меня как львы лань. Орут, чтобы я вышел к ним с руками на затылке, и врываются в комнату ровно в тот момент, когда ноги парня исчезают за окном балкона.
  Санитар даже ничего не понял, вскрикнул почти над самой землей. Грохнулся грудью на бетонную рампу у входа в подъезд, повис головой в подвал. Дежурившие, как я и предполагал, "доги", неспешно к нему потянулись. Правильно, чего спешить теперь?
   Те же, что вбежали в комнату, пять или шесть человек, грубо меня отстранили от открытых створок, выглянули вниз.
  - Чего ты не открывал, а?!
  - Я... не знаю... сквозняком дверь захлопнулась. А этот тут...
  - Как это случилось? - спросил один из них, глядя на мертвое тело внизу.
  - Да я и сам не понял, - объясняю, едва ворочая закостенелым языком. - Хотел его остановить, но он сказал что-то типа "зае*ало меня все", и выпрыгнул.
  - Не дождался лифта, прыгун херов, - удовлетворенно потянул другой. - Надо было повыше забраться.
  - А куда ему тут было кондярить? - загнусавил третий. - По любасику на нас вышел бы. Так что подвезло еще фраеру, что откинулся сразу. А то я бы ему кишонки на уши навесил.
  - Э, ну чего ты там таращишься? - спросили сзади. - Не видел мозгов на асфальте никогда, что ли?
  Мне на плечо легла тяжелая рука. От этого прикосновения мороз прошиб тело, а сердце, досель отстукивающее невероятный темп, на мгновенье просто как в колодец кануло. Наверное, сейчас узнать чужое лицо под маской не составило бы и малейшего труда. Но я изо всех сил стараюсь унять себя и просто мое счастье, что в этот миг все смотрят вниз, а не на меня. В отличие от напарника, который если бы тоже выглянул...
  Мать, от скольких же еще факторов случайности зависит, жить мне или нет?
  - Пошли, я что, сам его тащить буду? На шестом еще один жмур есть, а на третьем аж четверо. Воду будешь?
  Он протянул мне бутылку, но я не взял бы ее, даже если б мне в рот насыпали песка.
  Тащусь за широкоплечим санитаром словно в бреду. Стрелки внутренних часов осыпались от тяжести, ось вращается впустую. Мы выходим на площадку, поднимаем тело в мешке за ручки и сходим по лестнице. Я не ощущаю рук, я не ощущаю несомого веса, я пытаюсь понять, сколько времени уже прошло и сколько пройдет еще, прежде чем они поймут, что внизу лежит "не тот". Я накидываю себе лишние очки форы за то, что "доги" могут не знать всех санитаров в лицо, но как быстро к лежащему парню доберется другой санитар и поднимет тревогу, узнав в "прыгуне" своего? Или как быстро сами "доги" разгадают этот ребус и обнаружат между мной и суицидником не менее десятка явных десять отличий. И возраст, и телосложение в целом. Некоторые ведь из них видели меня свисающим, как обезьяна, с балкона соседнего подъезда. Как быстро они поломают мою легенду?
  А чреда лестничных пролетов не заканчивается. Все вниз и вниз, и вниз. Неужель сразу в ад заносим?
  Напарник что-то бубнит, я его не слышу, по крайней мере не отвечаю, а он, спасибо ему, и не требует от меня никакой реакции. Все, что я расслышал, что вскоре "все это накроется медным тазом" и "не будет никакой санитарной службы". Но, как и прежде, я оставил это без внимания.
  Я просто передвигал ногами. А когда вышел на свет, мне показалось, будто я покинул темную, сырую пещеру после нескольких дней бесцельных блужданий в ее лабиринтах. Под теплыми лучами стало легко и спокойно, мысли упорядочились, сердце остепенилось. Идеальное расположение духа для безумных поступков.
  Мы передаем труп другим двум парням, которые стоят возле мусоровозки, а те в свою очередь, передают мешок другим двум, которые стоят на бортах. Кто-то из последних спрашивает моего напарника, что там случилось, интересуются, что за стрельба и в кого палили, но тот вяло отмахивается. Мол, не знаете разве, в кого могут стрелять? В людей обычных, не в инопланетян же.
  - Идем, Суриков, у нас дел еще по горло. Эй, ты куда? С тобой все нормально?
  Я понимаю, что он обращается ко мне, но остановить меня сейчас может разве что пуля. Я решительно шагаю прочь от машин, затылком ощущая отправленные мне вслед взгляды. Они еще не понимают, но скоро им все станет ясно. Для некоторых, с той стороны дома, где лежит разбившийся санитар, уже все ясно, я это просто чувствую.
  Срываясь в бег, я слышу крики за спиной. Один из голосов мне очень знаком. "Нападе-е-ние!" Привет, крикун, никак не угомонишься? Обещал не сдавать меня, а вышло как обычно.
  Затем к ним добавились короткие автоматные очереди. Зря. Я бегу как ошпаренный, не чувствуя ног и усталости, не видя дороги перед собой и ни о чем не думая. Я спокоен как футбольный тренер, чья команда уже в первом тайме загнала сопернику три банки. Мне все удалось, остальное издержки. Если "псяры" не знают потайных мест этого района, им ни за что меня не догнать. Ни за что не найти.
  Но я все равно продолжаю бег. Последующие два года я почти не останавливаюсь. И даже когда пробираюсь незаметно как призрак, я все равно бегу. В голове, в подсознании, в мыслях. Внутренне я продолжаю бег, ведь остановиться - значит...
  Да, умереть.
  
  
  - Глава 3: Невада -
  24 октября 2015г. 03.15
   2 года 4 месяца после эвакуации
   Мы выкурили сначала по одной, потом еще и еще, закоптили комнату хоть топор вешай, а разговор все не шел. Ну как "разговор"? Женьке-то меня особо спрашивать было не о чем, тут все и так понятно: тягач есть тягач, мотивы ясны как Божий день. А на мои попытки развязать ему язык он отвечал нехотя, с бесящей минутной задержкой, и без капли конкретики в словах. То ли по натуре был неразговорчивый, то ли после замеса в павильоне никак отойти не мог, но судя по его виду, кирпичи он бы таскал охотнее, чем языком чесать. Поэтому я, ощупав обволакивающую его невидимую и непробиваемую скорлупу, умолк и сам.
  Доверял ли я ему, оказавшись в одной комнате? Нет. Ожидал ли от него западла? Да. Но все это скорее по привычке, чем из-за того, что он был из проклятого псячьего клана. Просто по-другому я не умел: последние прожитые годы, знаете ли, никоим образом не воскрешали прежнего чувства веры в людей. Какими бы добрыми качествами, навроде бескорыстного спасения из западни, не обладали их поступки. Мне такие нравственные видятся как китайские машины. И вроде бы кондиционер тебе, и хромированные вставки на консоли, и набор опций как в дорогой иномарке, просто глаз радуется, а душою все равно понимаешь - дерьмо ведь. Насквозь дешевое дерьмо, завернутое лишь в блестящую упаковку. И все, что нужно этому дерьму, это то, чтоб ты купился на его кондиционер. Купился и бабло выложил, а что будет потом, эту жестянку не интересует.
  Но Жека был вне данной категории людей. Я не доверял ему, но и обманкой он мне не казался, уж я-то знал в этом толк. Скорее он был похож на человека, который привел в дом помирающего с голода дворнягу, накормил и разрешил лечь на коврике, но при этом совершенно не понимал, зачем сделал это. От великодушия своего, аль с расчетом каким, чтоб дом охранял?
  Прикрывшись занавеской, он стоял у окна и, спершись плечом на стену, курил. Изредка потягивал из дородной дюралевой кружки кисло-приторную брагу собственного приготовления. Пряча сигарету в кулаке, абы с улицы никто случайно не заметил тлеющего уголька, он что-то высматривал. Может, придти кто должен, и ему не хотелось пропустить торжественный миг встречи?
  В безлунной темноте познеоктябрьской ночи поблескивали только налитые легкой безуминкой его глаза.
  Какое-то время я также стоял с другой стороны окна и таращился на улицу. Но поскольку смысла во всем этом так и не отыскал (ибо если он ожидал штурма бывших его сослуживцев, то почему решил, что они подойдут к дому с тыла, интерес к рассматриванию темных силуэтов быстро иссяк. Я уселся на диван и налил себе в стакан еще немного браги. От выпитого в голове как-то приятно потяжелело и ногам стало тепло. Пока опорожним полторашку, глядишь я и вовсе расплывусь тут что сыр в микроволновке. И домой уже не тянет.
  Рядом на диване лежит мой трофей. С полной обоймой, чем не может не радовать. Мне не нравилась эта булл-паповская поделка, но в целом наличие нового оружия тешило. Оптика особенно. Упираю его в прикладом в плечо, целюсь в окно. Блин, непривычно держать. Все равно, что сесть в машину, у которой руль и педали выведены к заднему ряду сидений. Управлять как бы можно, но без определенной подготовки явно не обойтись. Затем беру в руки свой "укорот", словно на весы кладу. Верный боевой товарищ, не раз жизнь спасал. Но, елки, старый же чертила, семьдесят девятый год это тебе не вчера из ящика с соломой достали. А "тавор" даже на ощупь свеж, пахнет еще заводским маслом.
  Не дурак я, сердцем понимаю, что лучше старое советское, чем новое украинское, а прагматичный мозг все равно вторит: "новье, новье". В принципе, с оружием особых проблем нет, а вот с патронами... С ними дело похуже обстоит. Они как мед, знаете? Если они есть, то - тррр! - и их сразу нет. Беречь надо.
  Отсоединив рожок от "ксюхи", выщелкиваю на ладонь шесть патронов. Небогато наследие, думал, хотя б десяток останется. Прячу остаток тщательно в карман как босота мелочь.
  Привлеченный бряцаньем, Жека поворачивается от окна.
  - Определился? - спрашивает.
  Это был первый заданный им вопрос.
  - Угу. Покатаю эту хрень, - я похлопал "тавора" по раме, - вдруг понравится?
  - Левону нравилось. Отстреливать вас. Закономерно, что ты его выбрал.
  - Хм, - я проглотил остатки темной, спиртонамекающей жидкости. - Не человек владеет оружием. Наоборот. Это оружие шепчет ему о том, какой он сильный и страшный пока держит его в руках. Самой железяке по боку в кого стрелять. Сегодня в тебя, завтра в меня. Она не перебирает. И не чувствует при этом ни хрена.
  - Интересная теория. - Он выпустил ноздрями дым и бросил окурок себе под ноги, растоптал. - Сам придумал?
  - Неа, книжку умную прочел.
  - Начитанный философствующий тягач. - Жека отвернулся к окну, вздохнул. - Надо же, как повезло.
  - А то. Я еще и не такое рассказать могу. Но, может, лучше ты что-нибудь расскажешь? Например, из-за чего карусель на "Урожае" завертелась? Нет, за что нас хлеб-солюшкой встретили ясно. А вот у тебя что за тёры со своими корешками набугрились?
  - Все не можешь понять, отчего я тебе хребет не продырявил? Да, головоломка. Планеты так выстроились, устраивает ответ?
  - М-м, "дог"-астролог, - зная, как вояки ненавидят когда их называют "догами" все же сказал я.- Глядишь, и мне с тобой скучно не будет. А что еще тебе звезды подсказали? Допрет начальство, что ты своих торцанул, а?
  Женька отреагировал не сразу. Я уж начал было думать, что он снова будет отвечать как знатоки в том интеллектуальном шоу, не ранее минуты, когда он отделился от стены, взял со стола бутылку и подошел ко мне. От него разило сигаретным дымом и брагой, но выразительней всего был его мерцающий во тьме колкий, холодный взгляд. В этот миг он был так похож на истинного "вована".
  - Послушай, тягачок, - поставив ногу на диван, он возвысился надо мной гранитным утесом. - Во всей этой херне как-то растерялось главное, и я хотел бы, чтоб ты кое-что для себя уяснил. Да, я оставил тебя в живых, и сделал это намеренно. Но это ни хрена не делает нас закадычными дружбанами. Даже просто случайными попутчиками. Есть ты, и есть я, и существуем мы, философ, в разных плоскостях. Абсолютно разных. Не важно, что ты на моей квартире. У тебя нет права задавать тут какие-либо вопросы. А если тебе уж так интересно, то мне по херу, что там допрет мое начальство, оно уже не мое. Если я пошел против своих, значит, у меня были на то причины. И ты сильно ошибаешься, если считаешь, что я сейчас начну изливать перед тобой душу или объяснять что-нибудь. Лучше в церкви свечу поставь, что сам с маслиной в спине не валяешься, и не лезь, куда без вазелина не лезут. - Он отпил с горла, громко треснув пластиковой бутылкой. - Ты - мой должник, понял? Долг я непременно с тебя стребую. И если ты не гнида - а не стрельнул я в тебя только потому, что мне показалось, будто это не так, - то мое поручение ты выполнишь. Будем считать тогда, квиты. Расходимся и больше никогда не встречаемся. Вот и вся головоломка.
  Его смердящая брагой речь много что для меня прояснила. Например, мне стало, наконец, понятно, почему он оставил меня в живых. Нет, не пожалел, и уж конечно, не провидение разлепило ему веки, мол, по что же в невинный люд стреляешь, ирод? Возможно, не оглянись я и не встреться с ним взглядами там, в павильоне, и меня бы здесь тоже не было. Но не в этом суть. Он рванул против своих, и не собирался отмазываться. Теперь придется какое-то время не высовываться. А меня он потому и в живых оставил, чтоб я из сердцервущего чувства благодарности и долга выполнил его поручение.
  В ответ мне хочется рассмеяться ему в лицо. Знаете, доверять тягачу все равно, что положить деньги на депозит в сомнительном банке в разгар кризиса. Кому-кому, а "догу" рассчитывать на тягачевскую совесть как-то уж совсем по-пионерски, мол, я тебя выручил, теперь ты меня должен. Не потерялся ль ты часом, милок? Слышь, чего захотел? Может, еще расписочку кинуть, на случай если не выполню обязательств? Или мобильный телефон в залог оставить? Да любой другой тягач на моем месте сейчас бы только руки потер. А при случае вскрыл бы ему глотку, от имени тягачевского всему вашему роду "дожьему", и всех делов. Ишь, в должники записал. Кредитор, ля.
  Хотя... Разумеется, я не сука. За продленную жизнь могу и подсуетиться, если речь о чем-то реальном, что в моих силах. Но если он закажет Вертуна на "конфетке" грохнуть, мне придется послать его нах (в уме, ясное дело) и списать долг на неточности перевода. (*"Конфетка" - кондитерская фабрика, главная база военных). Иначе овчинка выделки не стоит: не сдох от маслины на "Урожае", так вздернут на фонариках у драмтеатра.
   Жека убрал ногу с дивана, выпрямился. Опять поражаюсь его храбрости: у меня ж "тавор" по-прежнему в руках, повернул на сорок пять градусов дуло и прощай, друг.
  - Будешь? - спрашивает.
  Я подставил ему стакан, и он налил до краев. Затем наполнил свою кружку, бросил пустую бутылку на ворсистый ковер и уселся в кресло напротив меня.
  - И что за поручение? - любопытствую, сделав пару глотков и подождав, пока он сделает то же самое.
  - Утром скажу. Можешь покемарить пару часиков, я тут подежурю. - И добавил потом тише: - Не ссы, не удавлю. Хотел бы, уже б давно уложил. Мародер Ахмет, блин.
  - Да я и не ссу, - отвечаю, допив налитое большими глотками. Хотел сказать что-то еще, но слова сбились, перемешались и так и остались висеть на кончике языка. К тому же насчет подрыхнуть идея была неплоха, выпитый шмурдяк располагал к тому чтобы протянуть на диване ноги. Поэтому я, не особо скромничая, влез с ботинками, заложил руки за голову и закрыл глаза. Автомат, как регалия, с которой пращуры хоронили воинов, остался лежать у меня на груди. Не особо мне на него рассчитывать, но так спокойнее.
  Когда я проснулся, было уже светло. Все так же серо от затянувших небо бетонных клубков. Взглянул на часы. Десять. Ничего так сончик младенца. "Тавор" продолжал лежать на груди, Жеки в комнате не было.
  Я сел на кровати, позевал, продрал глаза. Затем отсоединил рожок и проверил наличие патронов. На месте. Похмелья не ощущаю - много чести для этой браги, - зато привкуса во рту на все деньги. Будто водку под один огурчик целую ночь жрал, а потом еще и кошаки в рот нагадили.
  Скрипнула входная дверь и я, враз забывший о несвежести дыхания, вскочил на ноги и направил в коридор ствол штурмовую винтовку.
  - Чего напрягся? - донесся с коридора спокойный голос. - Туалет у соседей напротив, если что. Или по диагонали. Или этажом ниже, - пауза. - Или выше. Здесь все открыто.
  Это как раз кстати, поскольку еще одним эффектом действия мутновато-багровой закваски был переполненный пузырь, опорожнить который надо бы в первую очередь.
  Выйдя в коридор и встретившись с Жекой лицом к лицу, я наконец-то смог его как следует разглядеть. При свете дня, без маскировочных полос ваксы и переодетый в черный спортивный костюм, он казался обычным парнем. Примерно мой ровесник, скуластый, темноволосый, с типичной армейской стрижкой. И если бы не шрам, двумя глубокими бороздами пересекший бровь и щеку, его внешность могла бы казаться незапоминающейся. Но шрам этот был таким же опознавательным знаком, как торчащий с рюкзака красный флаг на длинном древке. Появляться в городе, несомненно, стремно.
  Между тем, в его взгляде я не узрел прежней злобы. Что-то другое сквозило там, тщательно прикрытое влажной пеленой спокойствия и сосредоточенности, что-то искрящееся, тревожное, ожидающее беды.
  Не глупый он ведь, Жека-то. Понимает ведь, что теперь будет. "Псы" на ушах все, задействуют и гражданских стукачей. Ведь ни хрена себе оказия, среди своих крыса объявилась! Тут не махнешь рукой, надо из-под земли изменщика достать и показать, что с такими делают. А то глядишь, селяне и усомнятся в прочности своей крыши. Что тогда будет?
  Нет, мы, свободные тягачи, тоже частенько патрулям взбучки задаем. И не раз весь отряд на тот свет спроваживали. Но то другое дело: солдат, павший в борьбе с тягачом - неминуемый расход, нормальное явление. А вот саботаж, устроенный кем-то из личного состава - это уже западло. Это может указать на недостаточность дисциплины и надежности бойцов. Попускать такое, конечно, нельзя.
  Небось, уже осведомили "псы" тех, что за небольшую плату их регулярно инфой подкармливают. Так что при всей кажущейся простоте, не выявить себя даже в опустевшем на 75% городе нужно иметь фарт. Особенно, если имеются "особые приметы" на лице. Так или иначе, "дожье" командование держит руку на пульсе города. Сомнений нет: рано или поздно того, кто решил пырнуть под ребра своим, найдут и выставят на всеобщее обозрение кишками наружу.
  
  - Ну так что за поручение? - спрашиваю, вернувшись из соседней квартиры.
  Бывший "пес" стоял, как и ночью, спершись плечом на стену, и курил.
  - Хавать будешь? - проигнорировав вопрос, спросил он, продолжая всматриваться в окно.
  - Долг мой накручиваешь?
  - За счет заведения. На кухне.
  Предугадывая, что же меня ждет в самой востребованной комнате, я напряг обоняние. Впрочем, уловить какой-нибудь другой запах в пропитанной дымом комнате оказалось просто невозможным. А на завтрак у нас были два высушенных карася размером на ладошку, лежавшие на развернутой газете, и полстакана воды. Дождевой, разумеется. Недосоленная тарань, зеленоватая вода - вот он, завтрак тягача. Не кура-гриль, жаль, но ничего, ушла рыбка как миленькая.
  - Задача на пару часов работы.- Жека стоял под аркой кухни, в зубах у него прыгала незажженная сигарета. - Нужно будет человечка одного найти. Я бы тебя не просил, но сам понимаешь, зашхериться мне пока надо. Не смогу по городу гулять, - неопределенным движением руки он указал на лицо. - А времени в обрез. Никогда бы не подумал, что придется на тягача рассчитывать, - он будто бы сам только что подумал, о чем я недавно говорил. - Но жизнь забавная штука, верно? И если ты не полная с-с...
  - Проходили на прошлой лекции, - перебил его я. Ну не в жилу мне было слушать очередной раз о том, на что он надеется.
  - ...то сделаешь то, о чем я тебя попрошу, - закончил он мысль.
  - Валяй.
  - Человека зовут Руно. Последний раз нам пришлось бежать в разные стороны, поэтому точку и время следующей стрелы согласовать, как понимаешь, не удалось. Человечка надо будет поискать. Не по всей области, не морщься. Кое-кто из Каталовских может быть в курсе...
  - Это чего, юмор такой, что ли? У отморозков о ком-то спрашивать? Да я только покажусь в районе тюряги, бошку свернуть могут.
  - Да подожди ты, выслушай сначала. Беспонтовая она все равно, бошка твоя лысая, - отмахнулся Жека. - И незачем тебе к самим Каталовским идти. Там чел один есть, дозорный, в башне сидит. Это наш человек. Значит, запоминай. По диагонали севернее, напротив тюрьмы, двухэтажка из белого кирпича - офисы, банк на первом этаже, нотариус, еще какая-то хрень. Запомнишь? Заберешься на крышу, там тарелка будет с черной точкой посередине. Развернешь ее в сторону тюряги. Только тихо там, чтоб не спалил тебя никто. Подождешь на первом этаже в кабинете управляющего. К тебе придет дозорный этот, Русланом зовут, погоняло Чирик. Объяснишь, что к чему, возможно, он чем-то поможет. Как найдешь, передашь вот это, - он вытащил из кармана ключ. Блестящий, серебристый, с длинным широким черенком и хитрой формой изломов. Явно не от квартиры, даже не от той, где деньги лежат. На пластмассовом держателе отпечатана цифра '2'. - И еще. Если попросит - помоги, ладно?
  - Помочь? - Я взял в руки железку. - Чем именно?
  - На месте, если что, сориентируешься. А от меня просто передай ключ. Только не теряй голову и не тычь его во все двери, поверь мне на слово: ни хавки, ни патронов он тебе не даст. И хорошо бы его не потерять. Есть потайной карман?
  У любого тягача должна быть нычка в одежде. На всякий случай, чтоб при обыске не нашли, например, запасной патрон. У меня такая была под изгибом воротника, и пятый патрон пришлось заменить на ключ.
  "Дог" оценил нычку, хмыкнул, кивнул. Сойдет, типа.
  Впервые обнаруживаю себя в таком положении за последние годы. Как в старые добрые времена, когда было начальство и приходилось выполнять возложенные обязательства. Даже чувствую, как осознанная ответственность начинает выстраивать планы в голове, просчитывать боковые варианты и выискивать возможные пути отхода с Тяжилова*. (*Тяжилов - район в Виннице). И все это только ради того, чтобы не подвести "дога"?.. Он, часом, в эту брагу ничего мне не подмешал, чтоб совесть мою пробудить?
  Жека чиркнул спичкой и изучающе смотрел на меня пока сигаретный дым не начал щекотать ему глаза. За это время его шрамы, казалось, стали еще явней и глубже. А затем спросил:
  - Как кликать-то тебя?
  - Глеб, - ответил я.
  - Меня Евгений. И это... - он затушил спичку, бросил под ноги, - не со зла я ночью. Накипело просто. Хочешь знать, кто я? Старлей, служил в Хмельницком, в десантуре. Служил, пока вся эта хрень с "африканцем" не началась. Родители мои сразу, - он затянулся и вытащил изо рта сигарету, отвел глаза в сторону. - Жена чуть позже. Когда вышел "пятьсот десятый", о мобилизации, я вернулся на службу. Иначе сам бы пулю себе в лоб. С Хмельницкого в Винницу перебросили, тут гарнизон развернули. Ну а что потом, ты уже, наверное, знаешь... Зеки, абреки, х*еки, всякий сброд к нам наемниками потащился, за хлеба кусок и крышу авторитетную. Гашев, полковник, командир наш, сразу было обрадовался, мясо, мол, можно их руками черные дела воротить. Да только хером в стену он попал. Зеки поначалу для близира подчинялись, а потом на службу забили. И на Гашева заодно. Жлобье всякое теперь у руля внутренних войск, Глеб. Понимаешь? Я бы их, сука, как мышей передавил бы всех. Да только задрался я с ними поодиночке разбираться. Вот здесь они уже все! - он пару раз ударил себя ребром ладони по шее. - И тюфяки эти в погонах тоже. На базе ничего не решают, так, текущие задачки выполняют, как я вона прошлой ночью. Гашев изображать пытается, будто все под его контролем. А за ним сходка бл*дская сидит, кукловоды гребаные, как решат, так он и скажет. Ни за что, черти, нас не держат. Прикрываются только, открыто еще не заявляют, что боссы теперь они. Гашева не свергнут, чтобы солдаты не разбежались. Кто ж черновую работу тогда выполнять-то будет? Ненавижу сучар. Жаль, что они не отправили больше народу вам на засаду. Я бы их всех! - он шлепнул кулаком в стену. - Но ничего, недолго им осталось.
  Вставив сигарету обратно в зубы, Жека обернулся и пошел прочь из кухни.
  Решил все-таки объясниться, открыть душу. В принципе, они и так понятно было. Военный, которому не в жилу под бычарскую дудку плясать, не такое уж и редкое явление. Но кого винишь? Раз допустил, чтобы мразь всякая в командирские кресла уселась - сам виноват. Чего ж ты, коль ретивый такой, сразу не просек, что под тебя роют? Однополчан не организовал, чтоб вовремя наемникам на место возле параши указать? Иль, на крайняк, командованию не доложил? Капитан должен знать, чем дышит его команда. А если капитан сам лошок, у которого из-под носа корабль уводят, то получается, что команду винить не в чем. Правда-матушка там, где сила. И большинство.
  В целом, конечно, я разделял его позицию. Понятно же, он ведь не 'дог', он - военный, от волос своих русых до подошв ботинок. Человек наверняка правильных устоев, закаленный, смелый, решительный. Ничего общего с тем быдлом, что встречается на пути и имеет 'конфеточную' прописку. Возможно, будь такие, как он, у руля, и жилось бы всем нам спокойнее. Глядишь, и порядок какой-то был бы. Даже в наших каменных джунглях, где закона, в общем понимании, совсем нет.
  С другой стороны, я ведь и сам в десантуре полтора отслужил, старшину на дембель дали. Так что... душой я на стороне Жеки, хоть мозг и продолжает твердить о соблюдении независимости и неподчиняемости.
  Он продолжал выглядывать в окно, пока я одевал бушлат поверх автомата - для скрытого ношения, как мы делаем это обычно в дневную пору.
  - И сколько у тебя прыжков? - спрашиваю.
  - Тридцать два. - Жека оглянулся, казалось, удивленный моим вопросом.
  - А поднимали чем?
  - Да на всяком: и на 'мишках' восьмых, и на 'илюше' восемьдесят шестом. Даже старичка один раз беспокоили, Ан-два который. А ты чего, тоже прыгал? - в его глазах заискрило скупое, но все ж неподдельное любопытство. Кажется, я нащупал близкую для него тему. Ночью бы так.
  - В Кировоградской дэшебэ срочку тянул, - говорю. - Восемь прыжков.
  - Десантник, - грустно улыбнулся Евгений. - Сколько полос на тельняшке?
  - Да ну брось ты, нашел тоже салабона. Еще спроси, сколько строп у парашюта. Две полоски на теляняшке.
  - Теперь я понимаю, почему не подстрелил тебя на торжке. Не ошибся, знать. Какие планы на следующее второе августа, дембелек?
  Он протянул мне руку. Диковинный это жест - рукопожатие, но я ответил на него с охотой.
  - Как всегда: нажраться, настучать "махре" по роже и купаться в фонтанах. - Мы оба тихо поржали, смехом как у беженцев с психушки. Лицевые мышцы просто отвыкли изображать нечто подобное. - День десантника, ема. А вообще... дожить бы.
  - Да. К сожалению, - глаза у старлея потускнели. Все, прошла сиюминутная расслабленность. Отпустил мою руку.
  На миг во мне проклюнулось даже нечто похожее на желание к соучастию. Братство десантников, чем плохо? Собрать исключительно толковых парней, сколотить свою банду и...
  Нет, желание испарилось слишком быстро. Я - одиночка, и все на этом. Не смогу я быть под чьим-то началом, даже если он будет обладать свойствами истинного полководца. Человеком, похожим на Евгения.
  Нет. Увы.
  
  Незаметно покинув унылую двухэтажку, я двинулся к своему дому.
  Уж как знаешь, Жека, а кое-что я сделать просто обязан. Окольными тропами, заросшими дворами, держась у стен домов, убыстренным шагом и по привычке втянув в голову - если приходилось пересекать открытые пространства, - я добрался до своей Пирогова-стрит примерно за полчаса. По пути слышал, как в одном из частных домов плачет дитя, а улюлюкающим пением его успокаивает мать. Рыжий, длинноносый мужик, похожий на небезызвестного Печкина не только внешностью, но и наличием светло-коричневого плаща, вынырнул под моросящий дождь из подъезда и, не обратив на меня внимания, быстро удалился в попутном направлении. Пышнотелая средних лет хозяйка вывешивала белье во дворе стариковской двухэтажки. Она посмотрела на меня с презрением, будто я ее дочь осеменил, и немым вопросом, мол, ну и чего ты тут шастаешь? Затем, когда до дома оставалось не больше сотни шагов, встретились двое мужиков. Не знаю кто, но местные. Выдали свое предопределение посредством "кравчучек" за плечами и неровно прилегающих к спинам бушлатов. Верняк, АКСушки прячут. Разминулись без слов, только выжгли друг друга глазами, вычисляя возможные намерения. Расходимся как обычно на своем районе: дав понять, что лучше проходи мимо. Тем более что и они, и я тащились порожняком. К чему петушиться?
  Парадокс ношения тягачами оружия был налицо. С одной стороны, без него не обойтись: и аргументировать требования легче, и как сдерживающий фактор лучше не найти. С другой, ходить с ним открыто, типа держись-ка от меня подальше, вишь какая у меня пушка - по меньшей мере глупо, ибо оружие (или, что еще важнее, патроны) тоже товар, причем довольно-таки дорогой. Демонстрировать его, все равно что гулять в бандитских кварталах с гайками брюликов на пальцах или золотым тросом на шее. Ну а в-третьих, быстро достать хреновину с деревянным прикладом из-за спины во время назревающего конфликта - реальная чертова проблема! Очень часто не хватает злополучных нескольких секунд. Вывод: оружие нужно носить за пазухой, и доставать заранее, если появляется дурное предчувствие. В этом ракурсе выгодным кажется короткоствол, но, блин, патроны к "макарону" вообще дефицит, по сравнению с автоматной пятерочкой. Так что нигде нет совершенства.
  
  То, что приходили гости, я понимаю, как только хватаюсь за задвижку калитки. Я не педант по натуре и аккуратность отнюдь не моя отличительная особенность. Тем не менее, мне достаточно взглянуть на свой двор, чтобы понять: болотные следы кирзачей принадлежат не мне и не моим мертвым ночным сообщникам. Здесь топтался кто-то другой. "Доги"? Вполне возможно. Года два назад они частенько по дворам ходили, отмечали места, где тягачики осели. Правда, забросили этот сизифов труд быстро: последние вели бомжацкий образ жизни и очень часто ночевали там, где хозяева оставили чего пожрать.
  Знали ли "доги" где живу я сейчас? Конечно знали, "договской" смотрящий по Вишенке, авторитетный вор по прозвищу Нанай, не раз в гости наведывался. За жизнь болтали, водку пили. Правда, это ни хрена бы не значило, если б он поймал меня вчера на "Урожае" ну или сегодня на хате у "предателя".
  Дома засады не было. Нюхом чую. Обошел на всяк случай хибару. Окна целы, решетки на месте, дверь никто не выламывал. Видать, заходил кто-то утром, да так и не достучавшись, ушел.
  На чердаке сарая у меня ловушка для птиц. Сын прежнего хозяина голубей разводил, вот я и продолжил его занятие. Правда, не для развлеченья ради. Сегодня мне повезло, сразу две вороны попались на тухлое мясцо их предыдущей любопытной родственницы. Обе, порядком подуставшие от бесполезного битья о клеть, несу на казнь. Разделанные, они будут стоить дороже.
  Дома я пробыл пару часов. Не раздеваясь, валялся на диване, передумал о чем попало, только не о порученном задании. А около трех часов начал собираться. Выпил чая, сваренного на утлом кострике, бросил в рюкзак обезглавленных, стекших птиц и привычными путями двинулся к "Неваде".
  
  Несмотря на малопривлекательный вид, создающийся благодаря обрисованным графитти стенам, грязным, мутным стеклам и изъеденной ржавчиной вывески, "Невада" - не просто забегаловка спрятанная в уютненьком пятачке на околицах областного военкомата. Она - основная точка пересечения тягачевских траекторий, роза ветров, в которой лихо уместился и бар, и место купли-продажи оружия, и даже в некотором роде центр занятости, в котором работодатель искал своего наемника, а наемник - работу. Но главное, зачем тягачи топтали тропинки к "Неваде" - это информация. Последние новости, сплетни, слухи, что рождались в Виннице - лучше Калмыка, бармена и владельца забегаловки, всем этим информационным винегретом не владел никто.
  "Неваду" неоднократно пытались грабить и поджигать, но барменский бог всегда был на стороне Калмыка, как и помповый "Ремингтон" под прилавком. А вообще лафа началась, когда где-то с середины прошлого года вольные тягачики начали активно в своры сбиваться. Вот наличие бара для "семейства" Шушкиных и сыграло ключевую роль. Заняли по кругу все здания, оборудовали их под огневые точки, а пространство между зданиями всяким годящимся для заградки металлоломом, вот тебе и так называемый Шушкинский бастион. Бар с тех пор тут по важности не менее значимей, чем штаб. Ведь только дурачок думает, что "Невада" - это место, куда челы идут водку пить и борщ хавать.
  Нанай, естественно, дерзости Шушкина не терпел, а потому поначалу принимал самые отчаянные попытки задавить развивающийся бизнес на подконтрольном районе. Да только без толку. Шушкин - натуральный боевой офицер, в Югославии полком командовал, о войне в городских условиях не понаслышке знал. Да и "сыновья" его - все отборные парни, все срочную служили, причем не в стройбате и даже не в связи. Со всей области, говорят, сборная у него: пехтура, десант, спецназ.
  Вот и получалось, что Нанай бэтэр пригонит - бэтэра лишится. Танки пригонит, и танкам хана, даже до места расположения бастиона не доберутся. "Сыновья" все подступы к бастиону самодельными противотанковыми ежами обставили, а местами и рвами отделили - хрен технике добраться. Шушкин вообще молодец - как только все это с "африканцем" началось, минами разного типа обзавелся, а потом и парней взрывчатку изготовлять научил.
  Раз-второй Нанай попробовал понты погонять, потери понес, смириться пришлось. И даже дипломатию с Шушкиным наметить. Типа, мы больше не пытаемся вас танками с землей сровнять (лукавил смотрящий, у него уже реальные напряги с солярой были), а вы нас к себе погреться пускаете, и парням нашим содействуете, коли возможность будет. Нагловато, конечно, но Калмык с "отцом большого семейства" все ж решили, что худой мир получше хорошей войны, а потому согласились.
  
  Пройдя через подъезд бывшей жилищной конторы и коротко поприветствовав стоявших на входе угрюмых караульных, я оказался внутри высоко отогражденного пятачка. Уже который раз сюда прихожу, а впечатление все равно такое, будто попадаю во дворик больницы. Тихо и спокойно здесь, свистит ветер в щелях заграды, прыгают по крышам птицы, тихо переговариваются редкие 'пациенты'. Ну тебе реальная психушка закрытого типа. Двухэтажка справа, когда-то один из старых учебных корпусов военкомата, ныне использовалась как казарма. Оттуда слышались голоса и топот "сыновей", как сам называл генерал Шушкин своих бойцов. Справа, в одноэтажной приземистой хатинке с заколоченными окнами, оружейка. Что в других постройках я никогда не знал, там всегда стража наряд тянула, не дай Бог было к которой приблизиться хоть на шаг. Так называемый "путь гостя" исключительно вдоль вот этих бетонных плит с надписью и указателями "Невада". Начнешь шастать по территории, в лучшем случае просто выбросят за пределы. В худшем - отправят на тот свет. Разговор тут короток.
  А так, глянешь, не сразу и поймешь, что тут обустроилась провоенная организация. Разве что опаленные бэтэры по ту сторону заграждения и танки с порванными траками и раскроенными стволами предупреждают: не зли этих парней.
  Браво, генерал Шушкин. Вот, что значит вовремя стать лидером для трех десятков тщательно отобранных парней и иметь капельку удачи.
  В баре в это время шумновато, но немноголюдно. Два столика заняты "сыновьями", отличавшихся от остальных посетителей черными нашивками в виде черепа с ирокезом на рукаве и груди камуфляжных бушлатов. Еще два заняли внеклановые труженикии вроде меня, как всегда об оборзевших "догах" беседу заведшие. Школота в дальнем углу уже на рогах, спорят на повышенных тонах, чем и привлекают к себе внимание шушкинских бойцов.
  Обычно все.
  - "Мертвый нацист", - заявляю, усевшись на скрипучий круглый стул у барной стойки.
  С полотенцем на плече, стоя к посетителю вполоборота, Калмык смотрит на меня как человек, которому высыпали на голову ведро конфетти, а потом заявили, что обознались. Его влажные губы вздрогнули, будто подбирали аналог помягче посыла на.
  - Шнапсу не завезли, - с едва-едва заметным восточным акцентом ответил он. - Заходи в следующей жизни, оболваненный.
  - Твою ж то дивизию, - выражаю я свое удивление. - Даже в говенном "МакЛауде"* знают, что для этой адской смеси нужен ликер, а не шнапс. Где книга жалоб? Пусть тебя отошлют на курсы барменов, лузер.
  (*"МакЛауд пабу", как и "Чайхане" и "Версалю" другое дыхание дали уже по примеру Калмыка, и открыли их сравнительно недавно. Но из-за того, что первый крышевали "доги", второй был открыт исключительно для воровских мастей, а третий больше использовался как наркопритон, популярностью среди тягачей они не пользовались).
  - Не шуми. Книга жалоб у меня под прилавком, - он положили руку, я был в этом уверен, на цевье помповика. - Но боюсь, твой мозг не выдержит веса ее страниц.
  - Мой мозг выдерживает бред клоуна в барменском фартуке. Наравне с этим, толщина твоей книги просто пердежь невинной старушки на окраине скотобойни.
  - Это потому, что толщина моей книги соответствует толщине твоего узкого лба, бритоголовый неандерталец. Наверное, там просто не осталось места для мозжечка, который и без того не больше крысиного, потому ты такой храбрый. Связываешь, что я говорю, или это сложно для тебя? Может, по слогам разложить?
  - Да ты не завидуй моей храбрости, черномазый. Если рискнешь когда-нибудь во двор выйти и перестанешь под стойкой в бутылки ссать, тоже похрабреешь. Да только подсказывает мне что-то, что быстрее я стану мэром Винницы, чем ты подтянешь свою тощую задницу к порогу этой хибары.
  - Что я слышу? - театрально округлил карие глаза Калмык. - Это слова того самого смельчака, у которого путь между трамвайными остановками измеряется часами? Того самого, что не выходит из дома зимой потому что на кустах, за которыми он обычно ныкается, опадает листва? И того, что будет ждать ночи, чтоб перейти дорогу, если где-то рядом тявкают "псы"? Мы говорим об одном и том же герое?
  - Ну, если речь о том смельчаке, что я думаю, то я дам тебе бесплатный совет. Если когда-нибудь выпадет случай с ним идти, то делай это на голодный желудок. Потому как палево в виде дорожки "кабачковой икры", которую ты будешь за собой оставлять, ему ни к чему. Разозлит, со всеми для тебя вытекающими, выбивающими и отхаркивающими последствиями.
  - Да что ты? А его самого разве не вычисляют за километры только по вони, которая от него исходит? - Калмык сделал вид, будто принюхивается ко мне. - Вах, да наш герой, увлекшись совершением подвигов, малость забыл, что изредка нужно пользоваться мылом! Так что если тебе когда-нибудь выпадет случай с ним общаться, передай ему, пожалуйста, что я купаю своего Абдулу по четвергам. После него вода почти чистая, хоть умывайся. Блохи разве могут перепрыгнуть, но героевым не привыкать к чужакам. Верно говорю?
  - А вот это уже оскорбление. Теперь уж точно давай свою книгу жалоб, я отмечу, что неславянское лицо за барной стойкой, не умея говорить по-русски...
  - Может, книга предложений подойдет? - спросили сзади. - Здесь всего семь страниц, как раз осилишь.
  В затылок ткнулось что-то холодное и твердое. По лицу Калмыка пробежалась довольная усмешка.
  - Что, скин однажды, скин навсегда? - спросили оттуда же. - Или как там звучат ваши дебилоидные слоганы?
  Внутри бара враз стало тихо, только слышно как потрескивает дроветная плита на кухне. Даже шпана в углу притихла, вперили пацаны полуоткрытые глаза на фигуру у меня за спиной. Рты раскрыли.
  - Скин никогда не зайдет в бар, где водку разливает хачик, - отвечаю я. - Ты меня с кем-то путаешь.
  - Мужики, у вас все нормально? - наклонившись над столом, спросил один из "сыновей".
  - Да, - поднял руку Калмык, заулыбался, - у нас все отлично. Гражданин ошибся дверью, он уже уходит.
  - Хрен ты угадал. Клиент всегда прав, так что наливай давай. Мне и этому гамадрилу с "тэтэшкой" без патронов, - киваю себе за спину. - Ну и себе, если по-прежнему газолинишь на рабочем месте.
  Калмык снова усмехнулся. Мол, чего не сделаешь, чтоб смягчить агонию проигравшего?
  Ствол от затылка убрали, и я повернулся к стоящему позади человеку лицом.
  - Обижаешь, Салманыч, с патронами я, - сказал заросший пышной черной щетиной здоровяк, выставив напоказ черные прорехи в обоих рядах зубов.
  Варяг. Вольный тягач из Замостья*, в начале миллениума чемпион Европы по метанию ядра. Громадина под два метра ростом, заменившая шею трапецией, и с торсом таким, что хрен обхватишь. Злой гном и добрый верзила в одной упаковке. Нелюд ко врагу и щедрая душа для тех, с кем поддерживает дружеские отношения. Мы с ним не были друзьями в прежнем понимании мной этого термина, в теперешних условиях я даже не знаю, кого можно так назвать (ибо друг равно доверие, а где оно?), но когда он вот так обнимает тебя за плечи и добродушно хлопает по спине, забывая что там пушка, ну друзья мы, и все тут. В эту минуту настолько возвращаешься к прежней жизни, что даже забываешь, где ты и что ты пережил. Становишься обычным "закадычным другом", как говорил Жека, готовым захмелеть в компании с этими людьми и поделиться с ними любыми своими бедами. (*Замостье - район Винницы)
  Но миг этот угасает так же быстро, как выкресанная с пустой зажигалки искра. Чиркнула, и погасла. Как только он прекращает тебя хлопать по спине своими ладонями-сковордками, так и прекращается благолепный порыв. Желание поделиться бедами отделяется от озвучивания толстым слоем глухих стен, и вскоре ты уже понимаешь, что это было бы крайней глупостью. И благодарствуешь внутреннему стопору за сдержанность.
  В баре восстановился прежний "рабочий" шум, зазвенели вилки, застучали гранчаки, возобновились прерванные диалоги.
  - Всегда так приветствуете друг друга? - усевшись на стул рядом, Варяг убрал ТТ в кобуру на поясе и метнул бесхитростный взгляд на бармена.
  - С лет восемнадцати, - ответил Калмык, поставил на зацарапанную стойку три рюмки, налил из двухлитровой бутыли по полной. - Ты не смотри, что он выглядит на тридцать, уровень развития у него навсегда завис на отметке восемнадцать. Хорошо созрел, чтобы водку пить.
  - О, это заявление человека, который настолько продвинулся в развитии, что до тридцати так и продолжает тереть стаканы и убирать за клиентами блевотину, - отвечаю я. - Мне так, конечно, не жить.
  - Харе вам, пацаны, - вскинул косматыми бровями Варяг. - Завязывайте.
  - Не поддавайся, - посоветовал ему один из шедших к выходу "сыновей", - они так до вечера могут. За*бешься встрявать.
  - За встречу, - Калмык первым поднял рюмаху.
  Почокались, выпили. Ух, это не жеманный Жекин шмурдяк. Пошла по кишкам огненная вода, по мозгам что боксерской перчаткой ударила. И все равно, памятуя о древней традиции, Калмык не стал выжидать приглашения, чтоб налить снова. Бахнули без слов. А потом еще. Вот после третьей уже состояние стабилизировалось. Теперь можно и расслабиться.
  - Чего слышно в вашем датском королевстве, Калмык? - спрашиваю, поставив рюмку.
  - О пальбе на "Урожае" слыхал? Ночью было.
  - Хм, - чтобы изобразить удивление, пришлось постараться. - А что, кто-то на 'договской' торжок раззинул роток?
  - Говорят, "старогородские" парни, муки отщипнуть захотели, а в павильоне засада была, - постукивая донышком рюмки по столу, сказал Варяг. - Жопа бы им там, но "дог" один был подсадной. Боевых товарищей с 'конфетки' вскрыл. Муки только х*й взяли, - громила злорадствующе хмыкнул, показал прорехи в частоколе зубов. - Песок в мешках был. На понт лохов бездарных приманили.
  М-де. Еще и лохом обозвали, думаю. А инфа, однако, распространяется быстро. И заметь, ни телефона нет, ни газет, ни телевизора, а по хрен - все в курсах. Конечно, неточность инфы возрастает пропорционально скорости, и не исключено, что до вечера к этой сводке добавится еще парочка пикантных подробностей. Но, в целом, это мне даже на руку. Чем отдаленнее будут слухи от правды, которую знал только я и бывший "дог", тем спокойнее я себя стану чувствовать. Вот уже и "старогородскими" нас назвали (благодаря Рябе, который долгое время скитался по старому городу, где и примелькался). Чем дальше они станут искать нас от Вишенки, тем лучше.
   Да только по глазам этим раскосым и губам небрежно выгнутым вижу, что владеет Калмык более интересной, точной и существенной информацией, чем Варяг. Знаем-с, подождать лишь надо пока натешится он своим положением, Калмыка Всеведающего, и убедится, что наша осведомленность на уровне пятиклассника, изучающего женскую анатомию по учебнику. Сам расскажет, не выдержит такой пытки.
  - Никакие они не старогородские, - наконец поведал он. - Здешние и старик, и Гунар, - "водила", в уме отметил я, - и Ряба. Этот пару дней назад у меня был, патроны под "макара" долгануть хотел. Говорил, может рассчитаться товаром. Я бы сыпанул ему щепоть, да у самого тогда не было. А "пес" этот, что ты говоришь, подмазали ему, - Калмык снизу вверх посмотрел на Варяга, хитро осклабился - реальный падла, еханый бабай.
  - Чего это? - пытаясь казаться как можно невозмутимее, спросил я.
  - Ну потому что, Салман. Нанай хер к носу прикинул, промотал чего-то в башке своей и понял, что в последнее время если западляч этот с группой шел, возвращался один. Типа, повезло, бежал. А на базе корчил из себя мученика, слюни пускал. Вот его и брали, как пробника, понимаешь? Чтоб не жалко было, если тягачье порежет. Падла? Падла. Но я бы руку ему пожал, - и посмотрел на меня так, будто я знал его лично, эдакого звезду шансона Жеку Пятничанского.
  Рентген херов. Впрочем, наверняка он ничего знать не может, так что пусть не купается у меня в глазах, не на свидании.
  - Наливай, чего втыкаешь? - говорю, а сам вспоминаю, как к Жеке обращались ночью в павильоне Левон с пулеметчиком. Обещали устроить драянье очек. Так, будто бы они часто ему такое устраивали.
  Проанализировав все, я с легкостью представил себе, что на "конфетке" Жека мог вести себя совсем иначе, чем прошлой ночью. Знаю я таких людей: чтоб не выдать своих намерений, он может и тюфяком прикинуться. И терпилой какое-то время побыть. Недооценил я, оказывается, кредитора своего. Тру диверсант, стало быть. Так вот что он имел ввиду, когда говорил, что "по одиночке" надоело ему?
  Интересно тогда, от чего же этот чертов ключ?
  Я хотел бы сказать, чтоб Калмык попридержал язык насчет вишенской родословной налетчиков, потому как тема эта еще добрую неделю будет мусолиться в этих стенах, но по понятной причине не стал. Нельзя дать понять, что я каким-либо макаром заинтересован в этом движении. Даже Варягу, с которым я был повязан общими делишками еще задолго до буйства и с которым я до сих пор поддерживаю, - ну давайте рискнем назвать их все же дружескими, - отношения (хотя понимаю, что дружеские они пока мы порознь дела решаем). Никто ничего не должен знать.
  - Можешь подсказать еще одну темку? - обращаюсь к Калмыку.
  - Ну, ежели ответ знаю, чего б не подсказать? Правда, не за бесплатно, Салман, - спершись локтями на стойку и приблизившись ко мне лоб в лоб, хитро ухмыльнулся бармен. - У тебя звенит что-то на карманах, а?
  Я стаскиваю с плеч рюкзак и, порывшись в нем одной рукой, достаю ощипанные тушки ворон в целлофановой обертке, кладу на стойку.
  - За меня и того парня, - киваю на Варяга, который хохочет и похлопывает меня по плечу.
  - Не рождественский гусь, - поведя подбородком, сморщил лоб Калмык.
  Тем не менее, сверток исчез по ту сторону стойки так же быстро, как появился с этой. Отвернувшись, бармен окликнул на родном языке помощника. А когда тот показал из кухни свой орлиный нос, несмело поприветствовав нас с Варягом, передал ему мою плату.
  - Ну, так что тебя интересует?
  - Тебе что-нибудь говорит клика "Руно"?
  Калмык призадумался, отведя черные маслянистые зрачки в сторону.
  - Вряд ли, Глебка, - он мотнул головой, - тут однозначно такого не было. Мож, из проходящих кто?
  - Да вот и я думаю, что за зверь такой? Руно.
  - Должен что?
  - Да не, должников своих я всех знаю.
  - А что ж тогда?
  - Да так, от человечка одного пару слов передать надо.
  - Ясно. Ну, как говорится, прости. Не слыхал.
  Замяли тему. Выпили, о чем-то другом Варяг разговор завел, но я лишь делал вид, что слушал. Предчувствие было дурное.
  Может, зря я спалился с этим Руно? Может, вообще не надо было в бар идти?
  Пацанье за угловым столом уже вообще понесло. Один из них дернул второго за воротник, тот вскочил со стола, встопорщился, как петух, графин с водкой на пол грохнулся. "Сыновья" рванули к ним как пожарные на вызов. Одному руки за спиной заломили, грызлом в пол, второго оттянули, бросили в угол, третий, потрезвей оказавшись, сам отскочил. С криками и пинками погнали хлопцев из бара. Мы с Варягом сидели не оборачиваясь, навиделись, хватит, лишь Калмык провел их недовольным взглядом.
  - Ба, какие люди, и не в драке! - раздалось со стороны входных дверей.
  Я не спешил оборачиваться, но по переменившемуся выражению лица Калмыка понял, что ничего хорошего от автора этой реплики ждать не придется. К тому же каждым волоском на спине своей я ощущал, что относилась она именно ко мне. Не к бармену, не к метателю ядер Варяжскому и не кому-либо из посетителей "Невады". Именно ко мне.
  Голос знакомый. Предчувствие не обмануло, хоть Руно тут оказался ни при чем. Я лениво оборачиваюсь, будто не понимая с чего бы какому-то мурлу здесь со мной фамильярничать.
  И вот она, загадка, друзья. Черная спецурная форма, черная "пидорка", скатанная так, чтоб накрывать лишь темечко, скрипучие новой кожей берцы, открыто автоматы поверх одежды. Стоят, волчьими глазами зыркают, на зубах желтый налет, влажные губы в ехидной полуулыбке играют. Кто это у нас? Правильно, давайте поприветствуем гостей - это "доги". А кто вот этот, что ближе остальных, широко расставив ноги? Гремучий, сука, правая рука Наная. Без смотрящего пожаловал, с двумя шакаленышами чуть постарше тех, кого только что "сыновья" вывели.
  Что ж, эта встреча должна была когда-нибудь произойти. Хоть я и всячески ее избегал. Гремучему было за что на меня обидки держать, и вполне возможно сейчас он попытается отыграться.
  Так уж я привык по жизни, знаете ли, что если ко мне кто решать вопросы какие приходил, то решали мы их непосредственно с тем, кто был в деле. Братки, кто там с первого класса вместе, или еще какая бригадная свита, обычно топтались по ту сторону двери. Тех, кто впрягались за кого-то там что-то решать, уходили от меня ни с чем, я с представителями дел не вел. Так вышло, что когда Нанай впервые постучал мне в дверь, я пригласил внутрь только его. Гремучий с пацанами из балета, остался на улице. После этого он как-то при встрече пробовал мне объяснить свое видение отношений между "нами" и "вами", но в следующий раз ко мне точно так же зашел один лишь Нанай. Остальные паслись на снегу во дворе. И Гремучий в том числе. Он, несомненно, попытался бы вправить мне мозги, но Нанай эту заколупину моего характера уважал, а потому попридерживал узду товарища.
  Теперь же он был без Наная.
  - Привет, Калмык, - став от меня по другую сторону, Гремучий похлопал ладонями по поверхности стойки. - Ну че тут у вас? Водовку попиваете? Повод, может, есть?
  - Может, и есть, - ответил Калмык и выгнул дугой губы, - а, может, и нет. Бармен вопросов не задает, бармен наливает. Налить?
  - Ну, налей. - Гремучий влез на стул, повернул голову ко мне. - Может, кое-кто не станет воротить мордой в этот раз? Как считаешь, Салман? - Блестя влажными зубами, он продолжал сверлить мне висок. - Или, как и раньше, только со смотрящими пьешь?
  - Вот незадача-то, а? - причмокнув, с мнимой грустью развожу руками. - В завязи я, Гремучий. Буквально только что вот завязал. Если б знал, конечно, что ты придешь...
  - Чо, на умняк пробивается? Ну-ну.
  Варяжский прокашлялся, поверх меня глянул на помощника вишенского смотрящего. Не хотел он допустить конфликта, по глазам вижу. Но чует мое сердце - спокойняком не кончится, изобрази я из себя хоть девственного пай-мальчика.
  - А тебя каким ветром сюда занесло? Давненько не было в здешних краях.
  - Да дела, Варяг, дела, - "дог", наконец, отвел от меня взгляд, проследил, как Калмык наполняет рюмки. - Не всем же рынки ночами мишулить, а днем в кабаках отсиживаться. Кое-кому и батрачить надо.
  Ясненько. Меня ищут. Интересно, какими исходными данными владеют? Мои сообщники им вряд ли что подсказали. Как и Левон с пулеметчиком. Не-ет, владели бы "доги" конкретной инфой, никакого бы водкораспития здесь не было. Брали бы меня с ходу, и ни Калмык, ни Варяг не помешали бы. Скорее, парни с "конфетки" слышали звон, вот теперь ходят, ищут, откуда он.
  Моя стопка осталась стоять наполненной, когда бармен, Варяг и Гремучий, подняв свои, выпили. Не одновременно и не чокаясь, ясное дело. Двое шакаленышей, что пришли с Гремучим, переминались у него за спиной. Воровато зыркали по сторонам, приглядывались к посетителям бара. Им выпить никто не предлагал, а начальник их вдоволь насыщался положением главенствования. Мол, поиграйте пока в стороне, как это делаю я, когда чертов Нанай дела ведет.
  - Вот думаю, Варяг, корешка твоего поспрашать. Салманыч, а? Может, слыхал, кто ночью на затарку ходил? - занюхав рукавом, спросил меня "дог".
  Я пожал плечами, качнул подбородком.
  - Понятия не имею. А что, мне предъявляешь?
  Гремучий растянул губы в подобии улыбки. Наверное, если б объявить конкурс на лучшую улыбку акулы, изображенную человеком, он мог бы выиграть.
  - Я ж не фраер, чтоб каждого тягача на предъяву брать. Мне интерес суто прагматичный. Ты обитаешь недалеко от нашего торжка, вдруг чего видал-слыхал?
  - Ага, понял. В стукачи пригласить хочешь. - Отвечаю ему таким же оскалом. - Не выйдет. Не гражданин начальник ты мне, и я не принятый торчок. Спрашивай вона, - я кивнул головой на дверь, откуда доносились вопли выведенных на свежий воздух мальцов, - может, подскажут чего. Они много что видели и слышали.
  Его оскал не изменился, глаза лишь потемнели и словно бы еще глубже внутрь черепа ушли. Заискрили оттуда, как два черных кварца. Зацепил я за живое, еще один канат обрезал, что сдерживал его. Чувствую, еще разок, и реально до чего-то договорюсь.
  - Думаешь, в баре я тебя не трону? - понизив голос, спросил он. - А? Типа потому что ты с Калмыком на мази? Так я эту мазь сейчас тебе на лоб намажу, понял? Сильно до х*я ты на себя берешь, тягачок. Не понесешь - раздавит. Сечешь?
  - Эй, мужики...
  Варяг только слез со своего стула, но те двое шакаленышей, что пришли с Гремучим, как из ларца - раз! - и уже своего начальника прикрыли, автоматы перед собой выставили. Тоже полукровки родом с оружейнгого нашего, "Форта", - подобия родных "калашей", только под тот же чертов импортный патрон. "Галилями" они, кажись, называются. Или "еврейчиками", ежели по простому. Так вот один мне в голову ствол направил, другой - Варягу в грудь.
  - Назад! Руки! - резким голосом закричал один из них.
   Сидящие за ближайшим столиком двое "сыновей", опрокидывая стулья, тут же вскочили на ноги, свои автоматы (а они, понятно, не носили их под одеждой у себя дома) похватали, затворами шкворнули. Даже Калмык, оставив бутылку, с отработанной годами быстротой извлек "ремингтона", направил его в грудь одному из салаг. А вот обедавшие тягачи, почуяв запах оружия, спехом оставили все, что было на столах и быстренько так из "Невады" ретировались. Будто вот-вот на воздух она должна была взлететь.
   - Слышьте, э! - подал голос один из "сыновей". - Вы бы решали свои вопросы где-нибудь за пределами бара? Сейчас наши сбегутся, много мяса будет.
  - Ну чего, теперь и поговорим, - проигнорировав предупреждение, сказал Гремучий, - в непринужденной обстановке.
  Он подкурил, прокрутился на круглом стуле, визуально оценив характер ситуации, подмигнул мне. Я же продолжал сидеть как и раньше, спиной к залу. Головой лишь медленно повертел, чтобы убедиться, что положение мое, как и прежде - на лезвии бритвы: одна нога скользнет, распилит пополам.
  - Мужики, да хорош вам, - снова заговорил Варяг, застыв с поднятыми руками и таким лицом, будто он нечаянно огни на посадочной полосе погасил, как раз когда садился самолет.
  - Хорош тебе, бородатый, мужиком меня обзывать, - посерьезнел Гремучий. - У нас "мужики" свиней в "Петроцентре" разводят. Будешь рот не по теме открывать, присоединишься к ним.
  - Э, я к кому обращаюсь? - Тот самый "сын" сделал шаг вперед. - Суки лагерные, оглохли что ли?! Ну-ка быстро железо опустили и на хер отсюда съе*лись!
  На стороне хозяев было явное преимущество: три ствола против двоих, причем те, в кого целились "псята" были целями низкой важности. Другими словами говоря, "сыновья" могли запросто открыть огонь да хоть сейчас, и даже если салабоны с "галилями" в нас с Варягом успеют выстрелить, на общем положении дел Шушкиных это никак не обозначится. Трупы в баре - плата за общедоступность и известность. К слову, не единожды введенное требование сдавать оружие на входе, всегда приводило к потере клиента: большинство посетителей никому не доверяли свои пушки и не соглашались расставаться с ними ни под каким предлогом.
  Тем не менее, Гремучий не чувствовал притеснения. Наоборот, он смотрел на "сыновей" так, будто был уверен, что они никогда в него не выстрелят. Будто был уверен, что они не станут портить отношения с Нанаем и "военным" руководством в целом из-за каких-то там малоизвестных тягачей. И, разумеется, такой расклад имел все основания для реализации.
  - Ты за базаром-то следи, юный шушкиновец, - ткнул в сторону "сына" дымящей сигаретой "дог". - А то ж я и запомнить тебя могу. При случае кто знает, как обернется?
  Скрипнула дверь, в бар вошел человек. Лет пятидесяти, но все еще крепыш на вид. Голова в серебристой седине, на обветренном, сухом лице шрам, стянувший щеку и не позволявший левому глазу открыться больше чем наполовину. На плечи накинута утепленная армейская куртка, никакого оружия при себе. Это был сам генерал Шушкин. Окинув взглядом, он быстро оценил ситуацию, упер руки в бока, вопросительно посмотрел на Гремучего.
  - Иван Семеныч, - выпустив изо рта кольцо дыма, Гремучий в извиняющемся жесте приложил ладонь с зажатой меж пальцами сигаретой к сердцу, - клянусь, не собирался тут вам устраивать дебош. Вы же, наверное, в курсе, что было ночью? Так вот я по поручению Вертуна... Ищем, так сказать, виновных, а посетители у вас крайне несговорчивы. Мне б то всего пару вопросов поставить, но мирный диалог чего-то не прокатил. Пришлось вот так. А тут еще и ваши оскорблять берутся. Вы бы успокоили парней, скажите им, что мой друг Салманов сейчас расскажет кое-что, и я уйду. Уверяю, мои пацаны не начнут шмалять первыми.
  Шушкин перевел взгляд на меня. Затем снова на Гремучего.
  - Вы нарушили правило, - он поднял руку и указал пальцем на большой щит над барной стойкой. Во вполне классической формулировке на круглой деревяшке был изображен перечеркнутый пистолет. - Мы разрешаем носить оружие на территории нашей базы, но его использование посетителями запрещено. Всеми посетителями. Так что для начала пусть твои бойцы опустят стволы. А потом решим, что делать дальше.
  - Да это не базар. Пацаны, пушки, - спокойно приказал Гремучий.
  Двое в черной форме неуверенно опустили оружие, непрестанно метая шалым взглядом то на своего босса, то на "сыновей", то на меня с Варягом. Уверенный голос Гремучего не помог своим подчиненным полностью избавиться от напряжения, они по-прежнему были готовы в мгновенье ока открыть огонь. Расслабились лишь, когда повинуясь взгляду генерала, "сыновья" опустили свои "калаши".
  Положил на прилавок помповое ружье и Калмык, правда, ствол по-прежнему был направлен в одного из салаг.
  - Парень, - обратился ко мне, сидящему к входу вполоборота, генерал, - я не знаю, кто ты и почему эти люди хотят с тобой говорить, но я знаю одно: это не тот случай, когда ты можешь выбирать. Я могу приказать, и вас четверых выведут за пределы нашей базы. Но подумай, не выгодней ли тебе решить эту проблему здесь и сейчас. Надеюсь, ты меня понимаешь правильно.
  Я кивнул.
  - Ну, вот и отлично, - выдохнув дым вверх, вперил в меня свои черные зрачки Гремучий. - Тогда, может, ты расскажешь нам, как провел последнюю ночь?
  - Это допрос? - спрашиваю. - Тогда я имею право на адвоката.
  Гремучий посмотрел на Шушкина, тихо, приглушенно засмеялся. Как пират Сильвер, которого в небезызвестном моему поколению "Острове сокровищ" озвучивал Джигарханян. В акульем взгляде "дога" сквозил упрек: вот видишь, генерал, эта сволочь понимает только один язык - язык стали и свинца.
  Прекратив смеяться, он раздавил окурок в пепельнице и встал на ноги. Подойдя ко мне вплотную, Гремучий навалился на стойку локтями. Оказалось, никогда ранее я не видел его со столь близкого расстояния, не замечал эту угристую сыпь, слегка выщербленные передние зубы и рубцы на щеке и шее.
  - Да не поможет тебе адвокат, Глебушка, - сказал он. - Знаю я, где эта мразь засела. В угловой пятиэтажке на Скалецкого. Ребята Наная уже там. И если ты хоть каким-то макаром к этому причастен... - он облизнул губы, причмокнул. - Потому что тот, кому наш Жека подсобил, по описанию очень на тебя похож. Вылитой ты, Салманов. И ежели так, то лоханулся ты как маленький пингвинчик. Братанов для дела подыскал самых говеных. Знаешь почему? Дедулька-то проболтался дома. Поделился с дорогой внучкой своими планами, вот та поутру и примчала кормильца оплакивать. А когда ей ко лбу волыну приставили, поведала интереснейшую историю о неком тягачке, на которого его дедушка очень сильно рассчитывал. Рассчитывал, потому что у него были патроны, как он сам сказал, примерно полрожка. "Пятых" гильз в павильоне я насчитал десять штук. Значит, осталось у нашего везунчика пять-шесть патронов. А еще у командира отделения, Левоном звали, автомат пропал. Прикидываешь? "Форт" двести двадцать первый, копия этого... как его "тавора" с оптикой, редкое унылое говно, но для тягача вроде тебя - просто мед. И пропал этот мед вместе с полным рожком. Я знаю, что если Жеку возьмут, и он назовет имя, уже будет по херу что там у тебя за спиной и сколько в нем патронов. Но пока что у меня своя работа, так что будь любезен, продемонстрируй здесь находящимся свою пушку.
  Было странное ощущение. Мозг окаменел. Не способная ни думать, ни анализировать, ни подавать нервные импульсы остальным органам. На какое-то время я весь вымер изнутри, превратился в муляж, чучело.
  На самом деле мысли не пропали, они просто рванули со всех направлений и застряли в узком дверном проходе. Это стопор потерпевшего, которого едва ли не насмерть сбили на пешеходном переходе, а в суде признали нарушившим правила дорожного движения.
  Но когда мысли пошли, я увидел все. И Жеку, которому сдирают ногти, допрашивая обо мне. И карие зрачки Калмыка, увидевшего злое*учего "тавора". Ты?! - спрашивает он. И мгновенную реакцию Гремучего со своими пацанами увидел. У меня не будет шанса. Я даже не успею нож выхватить, - тот самый подарок Калмыка, - уже не говоря о том, чтобы в ход "тавора" пустить. Гремучий хоть и не кмс по боксу, но парень верткий, с такого расстояния не обведешь. И взгляд Шушкина, не осуждающий, но и без капли сострадания или понимания. И фонарный столб со свисающей веревкой. И даже услышал треск ломающихся шейных позвонков...
  Что там мне цыганка нагадала, не помните? Что не от пули смерть моя, да? Еще бы, конечно не от пули. Пуля там и рядом не валялась.
  На лице чувствую улыбку. Она появилась сама по себе, я же говорил - мой мозг не отдавал никаких команд. Тем не менее, зубы обнажились по своему хотению, а пальцы принялись расстегивать пуговицы бушлата. Думая о том, что делать после, я решаю, что, наверное, попытаюсь бежать по дороге на их базу. И пусть подавится цыганка своим предречением, я даже петлять не буду. Нехай стреляют даже от бедра, не промахнутся.
  Гремучий не спускал с меня глаз. Он понимал, что я могу положить палец на крючок и попытаться его угрохать, понимали это и его двое парней, а потому напоминали надрессированных овчарок, которые только и дожидались, чтоб при малейшем неправильном движении вцепиться мне в глотку.
  Отведя руку назад, я нащупываю теплый металл. Неудачный эксперимент украинских инженеров, олицетворение моей жадности, которая известно, что делает с фраерами, был на месте. Поймав его за сложенный приклад, перетягиваю на грудь.
  Мой взгляд не мерцает, я ни на миг не переставал смотреть Гремучему в глаза. Заученным движением отсоединяю и протягиваю "догу" магазин. Ожидаю увидеть перемену на его лице, он уже, должно быть, узнал оружие своего однокорытника. Но лицо его остается прежним.
  Шмыгнув носом, он неудовлетворенно раздул ноздри, поелозил губами по зубам, выпрямился.
  - Пошли, - кинул своим и сам направился к выходу.
  Миновав Шушкина, он изобразил на лице мину в стиле оскорбленного, но обязующегося разобраться со всем этим беспределом бандюка. Как в славных девяностых. Мол, разрешили тут на свою голову свою территорию заиметь, так они уже ни в хер нас не ставят. Надо бы рассказать Вертуну...
  Доходить до меня начинает, когда за ним закрывается дверь. В руке я по-прежнему держу рожок. Он пуст, как кабинка лифта. Я ничего не понимаю, куда девались тридцать патронов? Меня облохматили? Украли? Да нет же, тупица. Посмотри, что у тебя на ремне.
  Я смотрю, и глупая улыбка становится еще шире. Только теперь мне реально хочется хохотать во весь голос. Спасибо Гремучему, что ушел, иначе он несомненно понял бы в чем причина моего приступа.
  Старый товарищ оказался родней для руки, поэтому я даже не понял, когда вместо трофейного булл-папа закинул за спину свой старый "укорот"...
  - Налей-ка, - сказал я Калмыку, присоединив пустой магазин обратно, - а то аж в горле пересохло.
  Бармен наполнил три рюмки, и мы выпили. Я был готов заспорить, что ни один из тех, кто сейчас находился в "Неваде", ни хрена так и не понял.
  
  - Глава 4: Собачья работа -
  25 октября 2015г. 00.40
   2 года 4 месяца после эвакуации
  Возложенное на меня Жекой поручение я в тот день так и не выполнил. Причина проста: нажрался ваш тягач как редкостная свинья. И вовсе не из-за того, что благодаря обострившимся в последнее время рецидивам рассеянности прихватил родной ствол вместо казенного "тавора". И даже не из-за одолевающих сомнений относительно партизанской стойкости старлея Евгения, на тот случай если его возьмут и станут допрашивать. А просто потому, что с черных туч хлынул такой дождяра, что я уже был согласен мочиться в бутылку, лишь бы не выходить из бара. Как тут можно было думать о какой-то тарелке на крыше какого-то офиса?
  Варяжский засыпал и просыпался прямо на стойке, я тоже прибычил в уголке у стены, и только Калмык, не пропустив ни одной стопки, все время казался трезвым как баптистский пастор на проповеди. Иммунитет на свое пойло, не меньше.
  На вечер клиентов в баре стало не в пример дню больше, но никто из них, включая "сыновей", нас, загромоздивших своими расплывшимися телами, стойку, не беспокоил. Не приходили вышибалы и не выдворяли нас под руки на улицу. Нам было можно и где-то в опьяненных глубинах моего нутра это потешало.
  Очухавшись около часа ночи, я наскоро попрощался с Варяжским и хозяином заведения, не умыкнувшим случая показать мне исписанный корявыми буквами счет (простит, куда денется), и на автопилоте двинул домой. Они пытались меня остановить, но в такие минуты меня не остановит даже прущий навстречу локомотив. Дождь к тому времени утих, но полностью не закончился, шлепал по земле крупными каплями, неприятно стучал по моей лысой башке.
  Покинув пределы Шушкинского бастиона, я успел пройти не менее двух сотен шагов, прежде чем учуял (да, именно так, как собака) чье-то присутствие. Я был пьян в дрыст, шел, глядя себе под ноги, чувствуя как безвольно качается подбородком на груди голова. У меня было такое отравление алкоголем, от которого обычно даже не прыщавых юнцов забирает на промывку скорая. Как ни крути, а это всегда было крупной ошибкой - валить куда-либо на пьяную голову. Но хотите верьте, а хотите нет, едва лишь в мозгу у меня засветилась тревожная лампа, пусть даже за обволокшим стекло сизым слоем выпитой водки, я отрезвел сразу на несколько промилле. Буду врать, если скажу что полностью, но что пара двигателей в мозгу заревели турбинами, подающими ток к думательным центрам - безоговорочный факт.
  Хлюпающие шаги преследовали меня на расстоянии метров десяти-пятнадцати. Я пару раз оглядывался, проклиная себя за проявленную слабость к алкоголю, но так никого и не засек. Хотя был уверен, хвост есть.
  Ускоряю шаг, надо бы порезче покинуть открытый тротуар, - а хули, море по колено, как еще по средь дороги не шел? - и сворачивать к жилым массивам. Но как назло на пути только была огромнейшая и пустейшая площадка перед гипермаркетом электроники "Комфи". Сама черная громадина "гипера" была в глубине слева, идти к ней, значило засветиться на открытой местности. Стреляй тогда - не хочу. Вариант был перейти на правую сторону, там имелась пара многоэтажек, классических укрытий, но сердце при этой мысли начинало стучать как-то жестче. В тех домах я никогда не был, а это у меня не разведка, чтоб можно подкрасться медленно и хорошенько изучить местность. Тут надо действовать быстро. В этом плане у "Комфи" был свой плюс - я там не единожды шастал, особенно когда батарейки и лампочки по цене стали дороже золотых кирпичей из банковских хранилищ, а потому достаточно хорошо знал устройство длинного и многоуровневого трехэтажного здания.
  А потому как только зеленый дощатый заборчик сменился ровным, открытым пространством, я резко свернул налево и сорвался в бег. Поставив на кон свою жизнь третий раз за последние сутки, со всей силы я пришпорил к темной махине "Комфи".
  Трезвый я бы добежал, разумеется, быстрее и с куда меньшими затратами сил, а изрядно пьяный я просто ввалился в разбитые раздвижные двери и едва не распластался на покрытом пылью кафеле. Чуть не зацепив носом покрытый пылью и грязью пол, я пробежал вдоль ряда касс с разбитыми мониторами, и вжался спиной в стену в самом темном углу. Здесь когда-то сидела красивая девушка с офигенно сочной фигуркой и изумительного смуглого оттенка ножками. Она, и ее подружка рядом, оформляли кредиты. Я помню ее, как вчера был здесь.
  Но тут же забываю. Выдыхая ядовитые пары, силюсь расслышать звук приближающихся шагов. Напрягаю слух, но кроме грохота сердца, лопотанья дождя, слышимого через разбитые окна, стука по жестяным карнизам этажом выше и журчанья потоков воды внутри здания, больше ничего не слышу.
  Глючок поймал, Салманов, да? Белочка посетила? Не-ет, с Салмановым такого не бывает. Были шаги, были. Просто тот, кто преследовал меня, не дурак. Не помчит он слепо за мной в место, которое может стать для него западней. Зайдет с другой стороны и попытается взять меня чисто. А уж получится это или нет, зависит только от его опытности. И, блин, моей способности вернуть себе трезвость мышления.
  Присев между двумя столами, я пошарил в кармане. Шесть патронов, шесть патронов, - почти проговаривал. Должны же где-то они быть!
  Ага, развернул хавальник. Может, еще и полный рожок найти хочешь? Пусто в кармане. Да и ладно, всему своя цена: лучше сейчас без патронов, чем перед Гремучим с полной обоймой.
  Достаю из-за пояса нож, прочно сжимаю в правой руке лезвием наружу. Ох, в чьих кишках он уже только не бывал... Еще б сейчас помог, вообще цены не было б.
  Отдышавшись и смирившись с ударами молота по ту сторону висков, я тихо поднимаюсь и оглядываюсь. Рекламные заманухи с надписями вроде "горячее предложение" "кредит 0%", черными штандартами выделяются промеж рядов. С потолка свисают пластмассовые таблички с указателями и названиями категорий товаров: холодильники, стиральные машины, телефоны... Сами ряды местами совсем голые - ни тех самых мобильных телефонов, ни пылесосов, ни даже утюгов с тостерами. Редко какая хрень выделяется на светлых стеллажах. Все ценное и малогабаритное повымели мародеры. Я и сам тут, было дело, ложкой загребал. Не понимал еще тогда, что толку от всей этой мандулы как от бабушкиной бижутерии.
  Тихо скрежетнуло стекло где-то в дальнем углу торгового зала. Пролезли-таки в окно, сволочи. Может, через главный вход выйти, пока он тут меня меж рядов искать станет? Не дури, Салман, он ведь наверняка не один. Напарничек вполне возможно у входа в "гипер" пасется. А тебя как зверя выгнать хотят. Чтоб выбежал и сразу грудью в ствол уперся.
  Так что уж лучше вы к нам. А мы уж тут подождем. И я стал ждать. На трезвую отнесся бы к этому занятию терпеливее, но сейчас мне казалось, что на ожидание ушло минут двадцать. Зал "гипера" достаточно большой, но ведь есть еще два этажа, вдруг я наверх побежал?! Чего ж так медленно-то? Кабы знал, как говорится, и вправду можно было уйти уже через складские помещения.
  Но когда я уже было поверил, что меня таки глюкануло, над кассой всплыла темная голова.
  Свету здесь взяться неоткуда, блик молний слишком короток, но я четко распознал на этой голове скатанную под макушку шапочку. Ха, кто бы мог подумать? Кому ж я еще понадобился, пустой и, считай, безоружный? Гремучему, чтоб его живого черви поточили! И додикам его двум, один из которых вот как раз и пожаловал.
  Выдать себя нельзя. Нельзя. А ноги разгибаются сами, толкая тело вверх. Я заставляю себя сидеть, еще хоть бы секунд пять подождать, пока он мимо касс пройдет, но другой "я" - все еще изрядно хмельной, - уже стоял в полный рост, слившись с темнотой. Другой "я" смотрел на черный силуэт, проходящий мимо в нескольких метрах, как сбредивший охотник смотрит шагнувшего к нему на медведя. Никто не валил косолапого голыми руками? - говорят его глаза. - Тогда я буду первым.
  Я смотрел на "договца", и рука с ножом сама отводилась в сторону. Тихо, дабы не раздавить и пылинки, я делаю шаг, еще один. Еще, и оказываюсь у него за спиной, всего в паре шагов. Сейчас я ему тихо так, не шепотом даже, а просто ядовитым воздухом: "Эй". Он обернется всем телом, - я знаю, - и я прочерчу ножом справа налево, как художник малярной щеткой. И шаг назад, чтоб не обрызгало. Отвратительней всего, когда потом начинает густеть на тебе чужая кровь.
  Эй...
  Он обернулся, как я и предполагал, всем телом. Резко, будто на шарнире. Рука пошла привычным маршрутом. Я знаю, что когда наостренное лезвие полоснет по глотке, скорость снизится почти неощутимо.
  Да только... Не понял... Че за дела?!
  Боец, словно его предупредил кто, отпрянул, нож блеснул в темноте широким лезвием и прошел мимо. Ах, я ж... руки стали какими-то чужими. Забыл видать, да? "Быстрый" ко мне применимо лишь когда я трезвый, а когда по венушкам спирт бежит, вместо гемоглобина, я больше ассоциируюсь с коченеющим на морозе стариком. Нож не только не получил нужной скорости, он еще и ниже прошел, черкнул по воротнику.
  Уклонившись от смертоносного удара, боец округлил глаза, белки его глаз шарами для кегельбана сверкнули в темноте. Шипучий воздух вперемежку с брызгами слюны прорвался сквозь зубы. Боковым взглядом я успел увидеть, что ко мне летит тяжелый армейский ботинок. Будь трезв, среагировал бы, но, все еще находясь под градусом, я получаю законные сто кило по печени.
  Ах ты ж малолет, хренов. Меня, старика, сикушник какой-то так внаглую по корпусу пробивает!
  Но если б только на этом заканчивался мой позор. Разогнувшись с твердым намерением вогнать нож ему в глаз, я получаю с ноги еще и в грудь. Умело бьет, гад. Тренированный. Следующий его удар окончательно выбивает меня из равновесия. Раскинув руки, я лечу спиной на кассы, переваливаюсь через хромированный парапет с категоричным знаком-"кирпичом" посередине. Приземляюсь в пустых коробках с-под бытовых приборов.
  Боец вскочил на кассу, стал на ленте для продвижения товара, направил на меня автомат.
  - Бросил нож и поднялся! - приказал он. - Быстро.
  Да уж, тут не повертишься. Я оставляю нож на полу, а сам поднимаюсь на ноги. Бешеной гориллой "дог" спрыгивает с ленты, набрасывается на меня. Отпустив автомат, он пробивает мне двойкой по лицу. Спортсмен, гляди. Умело. Я сделал попытку уклониться, но получилось это слишком неуклюже. Схватив за грудки, он поднял меня и швырнул обратно в вестибюль перед кассами. Парапет в ту сторону любезно открылся, но я все равно запутался в ногах и рухнул в пыль. И хоть поднялся достаточно быстро, раззадоренный парень уже был за моей спиной. Развернувшись, я принял толчок прикладом в солнечное сплетение. "Доженок" замахнулся, чтобы им же стукнуть по лицу. Мне просто посчастливилось просчитать его намерение. Я интуитивно наклонил голову, и приклад больно процарапал мне щеку, чуть не оторвав при этом ухо. Правда, это ни хрена не значило, будто я выровнял положение. Неожиданно оказавшийся крепким и сильным малым, "дог" и не думал отдавать мне инициативу. Поняв, что промазал, он набросился на меня всем телом, свалил с ног. Рухнули мы с ним под стол симпатичной кредиторши двумя тяжелыми кулями. "Укорот" больно врезался меж лопаток. Отпустив свой автомат (видать, приоритетной была команда взять меня живым), он одной рукой схватил меня за глотку, а второй собирался вбить мою голову в пол гипермаркета.
  Извиваясь, я врезал ему по бороде в ответ, но слишком слабо бьет старик, в которого я превратился. И слишком зол молодой, полный сил и сноровки салага. Он просто не ощутил этого удара. А лишь сильней сдавил мне горло и нанес еще парочку мозговыбивающих удара. Затем схватил меня за грудки, отнял голову от земли и вперил в меня по-дикарски вытаращенные глаза.
  - Я могу тебя у*башить прямо сейчас, тварь! - прошипел он. - На куски порубить и свиньям бросить. Веришь? Веришь, сука?!
  Да верю, верю. Не подумал я изначально, а Гремучий ведь и вправду не возьмет себе в адъютанты солдатню из срочников или голоту беспризорную. Он выберет самых способных, разбитных, воспитанных жестокой улицей пацанов, с которыми не страшно будет нарваться на тягачевскую засаду. Надо было продумать такой нюанс, прежде чем вступать в бой.
  - Веришь, спрашиваю? Отвечай, бычара!
  Я не реагировал. Моя голова бессильно свисала, я смотрел расфокусированным взглядом в потолок и ждал. Всем своим разбитым естеством я показывал, что полностью выведен со строя. Ворочал языком, закатывал глаза. Типа, невменяем, водка держит и удары по бошне знать дают.
  Надеялся, что если он почувствует себя увереннее, то обязательно клюнет на мою уловку. Просто я знаю, как в его становленческом возрасте (лет, как я уже говорил, ему где-то двадцаток с лишком) хочется казаться круче, чем страусиное яйцо. И, почувствовав кайф быстрой победы, он непременно захочет еще и самоутвердиться - ощутить преимущество "дога" над тягачом и над остальными из своего отряда.
  - Ты че, оглох, с-сука?! - встряхнув меня за грудки, он наклонился надо мной. Открыл рот в прямоугольной форме, обнажил зубы, дыхнул на меня кишечной вонью.
  Да. Этого я и ждал. Если б он меня отпустил и взял в руки автомат, у меня бы не было такого золоченого шанса.
  Напрягши шейные мышцы едва ли не до лопанья жил, я ударил его лбом в переносицу. Не хочу себя перехваливать, но это был во сто крат удар мощнее, чем когда он меня стукнул кулаком. Посыл "на Одессу" у меня был отработан годами. Юными. Так что к сегодняшнему дню я со смелостью могу назвать себя профи в этом приеме. Хрустнула кость в расплющенном носу, он взмахнул головой, прижал руки к онемевшему лицу. Я делаю правый хук, кулак вонзается в его скулу. Затем еще. Схватив автомат, который лежал у меня на брюхе, я добавил его хозяину еще и прикладом. Юного "дога" отбросило на сторону, и я смог быстро подняться на ноги. Его поиск себя в пространстве немного затянулся, но следует отметить, что парень, - несмотря на хлипкость вида, - имел внутри стержень. Вырубить его только одним, хоть и достаточно сильным, ударом не получится. Там где обычный парнишка умрет, этот только за ухом почешется.
  Прямым с ноги я не позволяю ему подняться. Раскинув руки, он отлетает назад, ударяется спиной в стену. Подскочив, я хватаю оказавшийся в безконтрольном состоянии "галиль" и поднимаю ствол к его подбородку.
  В последний миг тот успевает вскрикнуть 'Нет!' и хватает меня за руку. Короткая очередь прошибает парню голову. Сползшее по стены тело еще вздрагивает, из простреленного черепа выплескивается черная кровь, дымящиеся гильзы раскатываются по полу будто игровые кости.
  В окнах полыхнуло белым, на миг осветив немую сцену. А затем громыхнуло на улице так, что затряслось здание.
  Не ругай, Отче, знаешь ведь, я этого не хотел.
  Полоска света прошла чуть повыше моей головы, скользнула по стене.
  - Карп, - позвали тихо со стороны входа. - Слышь? Кто стрелял?
  Я выглянул из-за угла. В предбаннике между двумя раздвижными дверьми (ныне с разбитыми, разумеется, стеклами) на полусогнутых, втянув голову в плечи стоял второй. Как я и думал, он держал на мушке вход. Не игрался в героя, сразу включил прикрепленный к стволу фонарь. Правильно, игра втемную может дорогого стоить.
  Я только упер приклад Карпового "галиля" в плечо, как луч резанул меня по глазам. Сволочь, выцепил меня. Тут же начал палить. Пули словно бы отгрызли часть угла. Бетонная пыль повисла в воздухе на том месте, откуда я только что выглядывал.
  Перепрыгнув через заклинивший парапет у последней кассы, я прошмыгнул вдоль коротких стендов с компакт-дисками и оказался на рядах с белыми прямоугольниками стиральных машинок. Их мародеры не брали - очень уж габаритен такой взяток, да и по востребованности этот мусор был вне рейтинга.
  От входа снова раздался грохот стрельбы, пластиковый стенд с музыкой и компьютерными играми разлетелся вдребезги, осколки дисков с зеркальным покрытием блеснули тысячью радужных бисеринок. Пластиковая конструкция завалилась, открыв обзор и дав мне, наконец, возможность огрызнуться. Вынырнув в прорехе между большой "занусси" и чуть поменьше, я выстрелил в излучающую белый свет и череду огненных вспышек точку. Посланцы короткой очереди, ударившись во что-то металлическое у входа, брызнули снопом искр. Свет погас. Первой мыслью было, что я нащупал сукина сына, но мгновенье спустя я понял, что промазал. Боец коротко матернулся и застучал ботинками по кафелю. В зал переместился, поближе ко мне, а фонарик, дабы не палиться, скорей всего выключил сам.
  
  Не следует забывать, что стрельба всегда привлекает внимание алчущих легкой наживы тягачей. Грохот автоматных очередей на многих действует как запах сыра на ту крысу из диснеевского мультфильма. Ведь стрельба в пяти случаях из десяти кончается взаимоистреблением, а если и нет, то всегда можно "помочь" победителю, шмальнув ему в спину. В любом случае, при удачном раскладе есть недурственная возможность разжиться путным барахлишком. Из этого следует, что нужно побыстрее решать проблемку со стрелком пока сюда не набежали желающие выловить халявку. А таких у нас тут на Вишенке хоть жопой ешь. Сам ведь такой.
   Переместившись подальше от белых стиральных машинок, я замер за выставленными на невысокий подиум газовыми плитами. Вокруг них стояли припавшие пылью пластиковые указатели с надписями "Летняя распродажа. Скидка до 30%". Прислушался. В ушах монотонный привычный посвист, но остальные звуки я слышу достаточно отчетливо. Да и боец не ведет себя как шпион в комнате, перечеркнутой лазерными лучами сигнализации. Что-то глухо хлопнуло по курсу на одиннадцать часов, на слух так приоткрытую дверь холодильника нечаянно закрыли. Затем стекло хрустнуло под ногой, уже на час. Продвигается он быстро, но непродуманно, полагается на фарт и чутье. Храбрый. В спецназовца поиграть хочет.
  Что ж, удачки ему.
  На корточках я отодвигаюсь назад. Благодаря дроби дождя по жестянке где-то за окном, почти беззвучно. Автомат держу у плеча, стволом вожу синхронно со взглядом. Шуршание послышалось где-то слева, но заметно ближе. Как гусь я вытянул шею, кинул глазом над газовыми плитами, но не увидел преследователя. Пустые стеллажи, которые тянулись за рядом газовых плит, были невысоки, но парень все же не гулял как по мостовой. Один раз мне показалось, что я увидел мелькнувшую скатанную под макушку шапочку, на два часа, в ряду с пылесосами, но стрелять и выказывать своего места расположения я не собирался.
  Пошаговая стратегия, его ход.
  Отступив назад еще и перейдя в другую часть зала, отделенную стеной с широчайшим проемом посередине, я тихо приблизился к пологим ступеням, ведущим на второй этаж. Их форма напоминала график задолженности перед банком убыточной фирмы: вверх, затем короткое выравнивание положения - попытка платить по счетам, - и затем снова вверх.
  Хромированные поручни с обоих сторон были закрыты полиэтиленовыми транспарантами с броским названием "гипера", репликами о горячих предложениях, броскими заявлениями о гарантиях. Затаив дыхание, я вполз на эти ступени, добрался до промежуточной площадки и лег на брюхо так, чтобы держать на прицеле подход к ступеням.
  Он наверняка решит, что я пошел на второй этаж. Я почти уверен в этом.
  Прошла минута или чуть больше, но боец не шел. Следует отметить, он научился быть тихим. Потоки воды, сбегая по ступеням, журчат у меня под самым ухом, но клянусь, сейчас я услышал бы даже если б он сопел носом. А он будто осилил закон левитации, перемещался в пространстве без помощи ног. И вот, даже не звук - просто взмах крыльев бабочки - как мне показалось, буквально на самих ступенях.
  Черт, да он проходит подо мной! - вспыхнуло у меня в голове.
  Стараясь не породить и шороха, я сначала становлюсь на колени, потом медленно и аккуратно выглядываю из-за транспарантов. Разгибаюсь еще и заглядываю под ступени.
  Бинго!
  Из темноты выплывает сначала черный ствол - он плавными рывками тычется вправо-влево, - затем появляются руки и голова бойца. Отсюда я могу подстрелить его как замечтавшегося в поле тушканчика. Выпущу пулю прямо ему в дурацкую шапочку. Опускаю ствол своего "галиля" вниз...
  Сколько у меня патронов? Может, поэкономить боеприпасы-то? Патрон - не гриб после дождя. Особенно этот заморский. Черт поддернул: завали вручную, слабо? И то не медля, ибо если отпустишь, придется стрелять.
  Наклонившись через поручень, я набросил бойцу на голову провисающий ремень, перекрутил автомат. И прежде, чем "дог" успел что-то понять, я прыгаю на него сверху. Валимся на пол вместе, совершаем кувырок, он оказывается лицом вниз, придавив своим телом оружие, я влезаю ему на спину.
  Зашипел, слюнями сквозь зубы запузырил, на вытянутых руках пытается подняться. Давай, сука, давай. Брыкается как поджарый мустанг, силясь сбросить меня. Я перекрутил ремень еще раз, еще, потянул "дога" на себя.
  Закончилось это спустя минуту. Ногами он задергал синхронно, как кролик с перебитым позвоночником. Руки, что тянулись ко мне, сгребая в кулаки воздух, упали. Но я все еще зачем-то душил его.
  А затем последовал тупой металлический удар по затылку и я повалился на мертвого "дога".
  
  Очнулся, когда светало. Разлепив веки, я обнаружил себя лежащим на асфальте, у входа в то же злополучное "Комфи". В неглубокой, широкой луже воды, перемешанной с кровью, что смыл с меня ночной дождь. Ветер пускал по ее поверхности мелкую рябь, легкими лодочками гонял туда-сюда пожелтевшие листья березы. И мне подумалось, что теперь я точно заболею, а дома нечем сбить температуру. Придется тащиться к Валерьичу и одалживать у Сирка глаза, я ведь с ним еще за прошлый раз не рассчитался.
  Все, произошедшее ночью, казалось просто дурным сном. Мне часто такое снится. Но стоило сморщить лицо и ощутить боль не затянувшихся ран, как я понял - если это и был сон, то его последствия вполне-таки реалистичные.
  Быстро привыкший к чуду, я было понадеялся, что оно случилось вновь, и кто-то (интересно, кто?) меня вытащил из передряги, но невозможность пошевелить руками и подняться быстро обломала эту надежду. Неудачное выражение в данном контексте, заменить. Руки у меня были связаны за спиной настолько туго, что я не ощущал пальцев. Ноги, по ходу, тоже стянуты.
  - Очухался? - спросили сзади.
  Я перевернулся на спину, улегшись в лужу, и увидел Гремучего. Вольготно протянув ноги, он сидел в кожаном кресле на колесиках и усердно вымачивал кусок хлеба в банке с консервами. На ней не было этикетки, но запах не спутаешь - это была черноморская килька в томате.
  Сволочь.
  - Пацанов моих ты неплохо поломал, - он указал в меня куском вымазанного в оранжево-красный соус хлеба. - По ходу недомерил я тебя, Салман. Карпик-то мой раньше в тайцах по Виннице ходил. - Он отправил кусок хлеба в рот, тщательно прожевал. - А ты его уделал.
  - Так и мы не носки вязали, - отвечаю, ощущая как надтреснули и закровоточили раны на губах.
  - Да эт и ежу понятно, Глебушек. Но вот дилемма. Раз ты у нас матерый такой, на кой хрен тебе дались те три ушлёпа? Ладно Ряба. Ладно еще "братан" твой бритоголовый. Но старик? С одним, нахер, патроном. Как ты с ними в дело вошел? Я так мыслю, если б не Левон с пацанами, ты бы и сам ту муку нарубил бы, верно? Так для чего забурился в это шобло? Чтоб спалили тебя ни за хрен собачий?
  - Не поверил? - бессильно улыбаюсь.
  - А-а, - отправив еще один кусок хлеба в рот, качнул головой Гремучий. - У нас, - он хитро на меня посмотрел, - везде должны быть свои глаза и уши. Везде, Салман. И раз такое невпариться совпадение, что отстегнул ты Калмыку шестью 'пятаками', как я мог не подумать, что ты тот самый хренов счастливчик? Или, может, возразишь?
  - Пристрелишь, если возражать стану?
  Он отбросил пустую банку, подкурил сигарету и откинулся в кресле, забросив ногу на ногу. Ну тебе взаправдашний директор, решающий принимать ему условия соглашения или послать партнера в жопу.
  - Скажу тебе по-чеснарю, Салманов. Лично мне по хер, что ты там набедокурил ночью. Вся эта байда, типа там торговля, "урожаи", то-се, мне особо никуда не упирается. Я всегда знал, что ничего путного из этого не выйдет. И Нанаю то же рисовал, не будет здесь ни хера. Как по мне, то валить надо с Винницы, выпадать где-то на богатом селе и типа фортик образовать. Селяне пашут, мы их стерегем. Ту же муку прогоняем на патроны, пока они есть. А там зырить будем. Так он нет, уперся, мол, пока есть что здесь ловить, будем ловить, а на села всегда успеем. И чо? Наметил вона барыжню на "Урожае", так разве такие как ты дадут чего-то выловить? Вы же как мухи, епанарот! Не успеешь бздануть - уже летят, говно, думают. И знаешь, чо хуже всего? Что вы, - он прищурился, когда дым зашел в глаз, - когда жрать станет нечего, с Винницы тоже чухнете. Мне придется на такую мразь, Салман, тратить гребаные маслины. Ты же не пойдешь ко мне пахарем, да? Извозчиком даже не соизволишь. Ты будешь, сука, искать даунов вроде Рябы, чтоб вместе с ними сквозануть на мой склад и выкатить мешок муки. Или нет? Ну останови меня, если я чо неправильно тру. Тебе же типа взападло со мной в одну фирму, ты лучше одиночкой шарить будешь, что крыса по амбару. Или, мож, скажешь - балаболю?
  - Да все по теме, Гремучий, - спокойно отвечаю я, продолжая лежать, что на пляжу. - Вкалывать ни на кого я не стану, это верно. Но, - выдавливаю лицемерную улыбку, - с каких это пор ты начал так рьяно к ворам относиться? Напомни, может, это у меня за пазухой две кражи и разбой, а? Чего ж сам-то на говно летел когда ювелирный на Пушкинке открылся? Считаешь, рыжье мести оправданней, чем муку? А гоп-стоп с гастарбайтерами из Италии? Скольких ты почистил? Или не в счет тогда было? А теперь морщишься, что я у тебя ворую?
  - Зарываешься, Салман. Но даже раз такой базар пошел - другие времена тогда были. У руля торчал тот, у кого мази на счетах больше. Кто мог на карман папуле куклу сунуть, и конкурента, в лице тебя, в толчке смыть. Когда не откроешь хренов ларек с хот-догами, пока в сотню жоп не воткнеюшь по зеленой трубочке. Сейчас нет папуль. Не перед кем кланяться. Равенство, епта. Земель - обосрись. И если я начинаю какое-то дело, а ты идешь ко мне воровать просто потому, что тебе впадло самому что-то делать, назови хоть одну причину, по которой мне не стоит тебя грохнуть.
  - Интересно, Гремучий, ты знаешь, почему тебе никогда не сравниться с тем же Нанаем?
  Мне понравилось то, как он встопорщился. Конечно, я схлопочу по зубам за такое, но разве оно того не стоит - высказать этому ублюдку в харю, что я о нем думаю?
  - Ну так я тебе скажу. Твой бугор никогда не станет заводить сопливые речи обиженного мальчика-с-двумя-ходками о том, что ему в прошлой жизни не давали открыть ларек. Где ж твои подвязы, авторитет? Чего ж ты на зоне не обзавелся нужными людьми? Или ты на зоне парашу стерег? А сейчас лепечешь мне тут о "фортике", где ты будешь князьком, и где все будет как в сказке. Нанай, в отличие от тебя, предельно ясно понимает, что с вояками, приличным арсеналом и достаточным авторитетом на районе, ему не нужно думать ни о каком переселении ближайших лет пять уж точно. А ты водишь мелко и мыслишь на уровне примата. Потому никогда и не займешь место смотрящего, свои же будут презирать тебя...
  - Закончил? - громадина Гремучего возвышалась надо мной корабельной мачтой.
  - Ага, приступай.
  Попинал малехо. Я где-то откатился, а где-то получил. Главное, башка осталась неповержденной, а бокам не привыкать. В такие минуты вспоминаются замесы с мусорами. Бывало по молодости, не раз с пепеэсниками в подобные игры катал...
  Он вытащил из-за спины мой нож. Присел, схватил меня за шиворот.
  Ключ! - блеснуло в голове. Он хапнул чуть левее того места, где находилась моя нычка. Сам не знаю почему, но в тот миг собственная жизнь меня заботила даже меньше, чем данное поручение. Чертовски не хотелось, чтобы Гремучий нащупал заначенную железяку.
  - Есть еще желание умничать?
  - Да как-то... - я сплюнул кровь с разбитой губы.
  - Я те устрою, сука, сравнялово, - процедил он сквозь зубы, упер лезвие мне в глотку. - Заикнись еще только. Понял?! Прогуляемся сейчас с тобой, я тебе ноги развяжу, но не вздумай глупить. Убить не убью - не дождешься, а пальцы отрежу. Или еще чего, поважнее.
  Он разрезал веревку на ногах, грубо схватив за рукав, помог мне подняться. Толкнул вперед, и мы пошли. Разумеется, по направлению в центр города. К "конфетке", на их базу, где с меня выбьют признание и решат, какую казнь я заслуживаю за свой дерзкий поступок. Само собой, я постараюсь этого не допустить. Уж не знаю, что там Гремучий думает, но глупить я, конечно, стану. Дорога до "конфетки" дальняя, будет время пораскинуть мозгами и попытаться прорезать косую лыжню. Даже, скажем, примерно с твердой половиной залога на успех. Парней-то я убрал, ствол только один остался.
  Ну эт, конечно, если мы никого из других "дожьих" отрядов не повстречаем и они не согласятся подсобить "заму" доставить зловредного тягача на базу. Не хочется о том думать, но тут всяко бывает. Счастье, как видим, падает точечно.
  Километра три прошли, никого не опасаясь, по тротуару. Я - впереди, с двумя пустыми "галилями" наперевес и родным "укороченным" в придачу. Гремучий метрах в трех позади, налегке, с каким-то короткостволом вроде "гюрзы" (которым, кстати, он меня и вырубил в гипермаркете) в руке. Молчит. Видать, за живое я его задел, когда с Нанаем на весы кинул. Да он ведь и сам знает, что до волчары класа Наная у него не дорос. И вряд ли дорастет, потому и бесится. Он ведь токмо самими ходками кичится, мол, сидевший, купола вона на спине. А что авторитетом на киче не оброс - молчит. А тут я - мало, что не сидевший, так еще и на попуск его кидать буду. Мол, братки его бортовали, даже с ларьком не помогли. Прострелил бы он мне башку за такую выходку, и все дела. Да цены тогда с меня мало, могут и не поверить на базе, что это я такой на их "Урожай" здоровьицем рискнул наскочить. Доказ нужен, того и ценен я.
  Ожил Гремучий лишь когда из большого здания главного офиса "Приватбанка", что на 600-летия, послышался шум беготни. Замер и я, безоружный, когда из парадного входа выбежали двое. У одного рюкзак за спиной, на вид гиря килограмма три болтается, второй пустой, с каким-то самопалом в руках. Заметив нас, остановились в нерешительности, пронзили взглядами Гремучего, направившего в их сторону ствол пистолета. Правильно, на меня-то, вываленного в грязи и с руками завязанными, чего смотреть-то? Все со мной понятно, на заклание "дог" ведет.
  Как бывает в таких случаях, парни мысленно спрогнозировали наше поведение и решив, что Гремучий не станет ввязываться в их дела, продолжили бег. Обогнув ржавую "девятку" на парковке, они пересекли улицу, и дали чесу в сторону парка.
  Гремучий напрягся снова, когда из того же офиса выбежали еще двое запыхавшихся парней. В дутых ватных куртках, зимних спортивных штанах, без шапок, рожи заросшие, в руках тоже типа обрезы. Кого же эти парни мне напоминают?.. Ах да, напоминают тех, что десять секунд назад здесь промчали. Я не оракул, но понять несложно: зуб даю, первые кинули вторых возле схрона. Банальщина...
  - Где они, сука?! - завопил первый, таращась перед собой.
  Второй помотал головой в обе стороны.
  - Съе*ались, говнюки, ля.
  - В парк?!
  - Скорее всего, пидорасы!
  Они, казалось, нас в упор не хотели нас замечать. Второй, остановив, наконец, взгляд на Гремучем с пушкой в руке, на секунду задумался. Но не о том, вылетит ли из "гюрзы" пуля, а, скорее, о том, ответит ли "дог" на его вопрос. Тут ведь ясно, что при нынешнем положении вещей нужно дважды подумать, стоит ли озвучивать перед кем-то свои вопросы. Особенно, если этот "кто-то" - "дог". Да и я, такой же тягач как они, отвечать им не обязан.
  Словно прочитав мои мысли, парни сначала попятились, не спуская с Гремучего глаз, а затем обогнули ту самую ржавую "девятину" и замелькали пятами к городскому парку.
  Жаль. Я надеялся, что все-таки завяжется выясняловка, в ходе которой обозленный на меня Гремучий несколько грубо выразится, а взведенные парни не поймут тона. И начнется пальба... Мамоньки, а ведь это был бы просто флеш-рояль! Беги тогда - не хочу.
  Но спустя всего минуту, на улице снова стало тихо и безлюдно.
  Безлюдно, это, конечно, если не считать высохших останков двух людей под стеной пятиэтажного дома - спрыгнули с балкона в разгар эпидемии. Похоже, одновременно. Собаки давно разодрали одежку, разделывая тела. А птицы доклевали останки.
  Безлюдно... Безлюдно, это если не видеть свисающую с окна того же дома кость руки. Или продырявленного пулями скутера, вместе со своим хозяином залетевшего под днище БТРа. Ветер шевелит воротником грязной рубашки.
  Безлюдно, это если не видеть останки тела, по которому проехал танк. Или того парня на скамейке, что сам вынес себе мозг из ПМа. Мимо него я проходил сотню раз, но сейчас приостановился. Может, я впервые ему позавидовал?
  Толчок ствола в спину - неприятное ощущение. Испытываю его не впервые, но так и не могу смириться с тем, что меня ведут. Уж как-то привык наоборот.
  - Шагай.
  И мы пошли. По пути встретили живого. Моего "коллегу", также одиночку, тем не менее пожелавшего обойти стороной. Прости дружок, - говорили его глаза. - "Дог" хоть мне и не кум, но встревать меж вами не стану.
  Да ладно. Можно подумать, рассчитывал на это сильно.
  Отряд шушкинскинских сыновей высматривал нас в бинокль с метров пятидесяти, ошиваясь в районе "книжки"* (*Книжка - административное многоэтажное здание, построенное в форме развернутой книги, с большой площадью перед фасадом). Где-то в области копчика сформировалась мимолетная надежда: а вдруг кто сейчас Гремучему из "драгунова" в ухо влепит? Ну, мало ли, может, личные счеты у кого? Но слишком быстро исчезает эта детская надежда. Будь я сам в числе сыновей, стрелял бы? Нет, конечно. Кто так счеты сводит, пусть и личные?
  Потом еще слышались чьи-то крики со стороны обгорелого универмага. Один из голосов принадлежал женщине, но визгливым и близким к истерике как раз казался мужской. Нынешнему положению женщин, предоставленных судьбой самим себе, я вообще не завидовал. Уровень их озверелости все еще недотягивал до нашего, а потому зачастую их исход решала неготовность переступить через себя и воткнуть палец нападавшему под бровь. В данном случае крики затихли в тот же миг, когда там грянул выстрел. Вот и нашелся весомый аргумент.
  Пройдя мимо оставшегося в стороне универмага, мы поднялись на Соборную... Главную улицу города. Довольно-таки узкую для центра, брусчатую, неудобную. Проехать по ней днем даже мне, байкеру, было настоящей пыткой. Трамвайные колеи, неуклюжие троллейбусы, бесконечный поток маршруток и неуравновешенных таксистов, пешеходные переходы через каждых десять метров и брусчатая проезжая часть - все это делало Соборную прыщом на заднице каждого следующего поколения градоначальства. Впрочем, до операции дело так никогда и не доходило, прыщ беспокоил пять лет, а потом передавался по наследству другому, кто садился в кресло мэра. Наверное, так должно было быть до конца света. И вот, когда он настал, улица пришлась ему именно в таком виде.
  Сейчас Соборная была свободна. Много машин остались гнить у обочин и посреди дороги, обесточенные троллейбусы и красно-желтые вагоны трамваев остались на своих местах с открытыми дверями, но их наличие на обезлюдевшей улице скорее добавляло ей памятной скорби, чем напоминало о прошлых днях.
  Центр.
  Под ногами скрипят осколки стекол, по тротуару рассыпаны куски кирпичей, тут и там асфальт вздыблен островами ныне пожухлой травы, от многих почернелых зданий несет сыростью и все еще гарью. Фрагменты одежды - цветастых летних платьев, разорванные дорожные сумки, и просто сменное белье грязными кучами нагромоздились на сточных решетках. Плакаты с изображением зеленого шарика и расклеенные по всему городу памятки о способах и средствах индивидуальной защиты от вируса порядком выцвели, покрутились как старые фотографии, местами оборвались. Ряды дыр в стенах от автоматных очередей, провалы в зданиях и обгоревшие танки, в сумасшествии своем открывшие огонь по гражданским...
  Все, как раньше. Все на своих местах. Немая картина безумства.
  А над головой поскрипывают высушенные скелеты. Жертвы неповиновения, ярлыки стоимости сопротивления "дожьим" патрулям.
  Порой ночами, когда поднявшийся ветер раскачивает эти поклеванные воронами мумии, скрип веревок слышен за многие кварталы отсюда. 'Мы здесь, мы здесь', перестукиваются морозными ночами заиндевелые кости. А сама улица в непогоду выглядит до того жутко, что соглашаешься обойти ее десятыми путями абы только не приближаться к этим мертвым маятникам. Иногда ведь кажется, что они на тебя смотрят. Оттуда, с высоты. Смотрят, как на карточного должника. Проиграл, а не висишь. Везунчик.
  Даже сейчас, ясным днем, проходя под просыпающими сухую труху висельниками, как новогодние игрушки развешенными от второй школы и вплоть до самого моста, чувствуешь себя не совсем уютно. Это если мягко сказать. Знакомых много. Тех, кого бы и не подумал тут встретить.
  - Привет, Костян, - тихонько говорю, проходя под пацаном, лет восемнадцати. - Как ты там?
  Помню его, кинул в "договской" бэтэр коктейль, и промахнулся. Висит теперь, в тех самых шортах с пальмами и белых кедах.
  - Дядь Коля, - болтается рядом труп в спортивных штанах и домашних тапках, - и вы здесь? Таки отправили на фонарь.
  Еще один знакомый висельник.
  - Андрюха? Ты, что ль?.. О, здорово, мужики... Баштан, Вася, мы с первого класса вместе... и отвечать за все тоже будем...
  - Чего там молишься? - буркнул Гремучий. - Корефаны твои тут? Скоро передашь привет.
  - Ленка?.. - пропустив мимо ушей слова Гремучего, я присматриваюсь к человеческим останкам женского пола в кожаной юбке и черной майке с надписью "No trespass". На почерневшей, высохшей коже лодыжки тату в виде мотылька. - За ким чертом, Ленка? А-а, понял. Даньку взяли... - на фонаре напротив ее парень; тоже, помнится, бунтовать пробовал. - Привет, Малой...
  Много знакомых, по имени всех и не упомню. Лица поменялись. Вороны здорово работают.
  Да уж, бывал я тут нечасто... После окончания эвакуации бродил по Соборной раз пять, не больше. Школа, университет, драмтеатр, кино, библиотека, облсовет, церковь, громадина телерадиокомпании - ничего ценного из себя для тягача не представляли. А негустые околоцентральные жилые массивы были обчищены еще в самом начале. Еще когда на Советской площади русскими был развернут санконтроль и съехавшиеся со всей области люди мариновались в многокилометровой очереди. Уже тогда потребность в воде и пище вынуждала даже добропорядочных интеллигентов таскаться по историческому центру с фомками и искать пищу для оставшихся в очереди детей. Так что ловить нам тут уже было нечего, все равно что урожай собирать после налета саранчи.
  
  На стене кинотеатра им. Коцюбинского вместо афиш большое цветное графитти: эксцентричный персонаж из мультфильма "Тачки" - с заячьими зубами, однофарный коричневый эвакуатор. Аутентификация тягачей глазами вояк. Над ним громадный черный молот с аббревиатурой "ВВ" на рукояти. А внизу, на земле, десятка полтора высохших трупов валяются, ветер свистит в пустых глазницах черепов, шевелит клочками волос.
  Расстрельная партия. Ювелирный символизм.
  Впереди, километра через два, начнется территория, которую "доги" держат на усиленном контроле. Мост, автовокзал, гостиница, кондфабрика - их вольер. На всех подходах к площади перед бывшим детским миром размещены заградотряды, улицы забаррикадированы, в ближайших зданиях полно сигналок и растяжек. Контролируют "доги" свой райончик, мама не горюй. Слинять там будет уже невозможно.
  Поэтому именно здесь, на узкой Соборной, нужно попытаться дернуть. Гремучий, правда, так и не заговорил, сволочь. И я обернуться не могу, чтоб оценить степень его готовности, а попробовав пару раз сымитировать ситуацию типа в ботинок мне камешек попал, так ничего и не добился. Как приклеенный, Гремучий держался у меня за спиной и на каждую заминку реагировал короткими нелитературными понукиваниями.
  Я уже говорил, понятия не имею почему так происходит, но иногда у меня мозг срабатывает сам по себе. Ну как лампочка в десантном вертолете загорается.
  Беги!
  И я не могу не послушать его команды. Буцнув носком ботинка по детскому резиновому мячу, я на мгновенье отвлек внимание конвоира. Спущенный мяч лениво покатился влево, а я - как ураганом снесенный - рванул вправо. В распахнутые двери гостиницы с бесхитростным названием "Винница".
  Бывал я здесь, бывал. Помню даже, как консьержку звали, старенькая такая, хорошая женщина, Тамара Федоровна. Без регистрации на пару часов договориться можно было, когда имелось кого в номер затащить.
  Гремучий за мной буквально в тот же миг ломанул. Беззвучно, не стал размениваться на громогласные восклицания. Я не низкий, но этот "пес" повыше меня на добрых две пачки сигарет будет. Шаг - что твой циркуль агрономический. Я сразу к ступеням, взмываю на второй этаж, но он, зараза, тоже не смущенный ботан на вечеринке. Приглашения не ждет. Впереди коридор метров двадцать с небольшим окошком в конце. Я не знаю, что меня там ждет, но бегу. Запыленный паркет вздрагивает под нашими шагами, серые клоки тумана взмывают вслед. Конвоир кричит, чтобы я остановился, приперчивая требования отборным матом, но пока я могу бежать, хрен меня словами остановишь. Опрокидываю тележку со столовыми принадлежностями. Но это едва ли остановит преследователя. А были б у меня хоть руки спереди, не говоря уж о том, чтобы развязанными счастье выпало махать, вообще бы бой принял. Он ведь не убьет меня. По крайней мере, не заинтересован в этом. Так чего б не попробовать?
  Но то все мечты. Пока что я бегу и чувствую, как быстрые, громыхающие шаги становятся все ближе. На мне ведь мокрая одежда и дополнительный вес в виде долбящих по спине автоматов. Еще миг и он до меня дотянется. Дверь одного из номеров приоткрыта на треть. Как конь, которому натянули вожжи, я торможу возле белого пятна света на полу. Пыль в коридоре с отвисшими от сырости обоями стоит столбом, от грохота нашего забега висящая на стене картина полетела вниз. Нагибаюсь - это инстинкт! - когда понимаю, что Гремучий собирается заграбастать меня обеими руками. Проскальзываю под ними и вбегаю в номер. Это напоминает детскую игру в догонялки, совершенно неуместную и аномальную, стоит только взглянуть на наши лица. Но тем не менее, от исхода этой игры зависит моя судьба, так что к черту нашу недетскую мимику, тут бы жизнь не проиграть.
  А ведь не зря я в этот номер-то так хотел. Еще одно чудо памяти - номер двести двадцать. Я ведь здесь бывал. Знакомая обстановочка. Короткий коридорчик, туалет и душ справа, там дальше квадратная комната на две койки, широкое окно с выходом во внутренний дворик гостиницы. Надеюсь, тут открыто окно. В большинстве домов балконы и окна остались открытыми. Несмотря на рекомендации медиков имунитетчикам законсервироваться в квартирах, жара требовала глоток свежего воздуха. Быть может, если в номере окно также открыто, то я почти спасен - прямо под ним должен быть кузов от старого "газона" с будкой. Горничные в него складывали тюки с грязным бельем. Спрыгнул на него - и мотай. А там, глядишь, и от Гремучего уйти можно. Если только окно открыто...
  В комнате пусто, на прикроватной тумбе в вазе поклонившийся гербарий, на спинках кроватей белеют накрахмаленные полотенца, подушки умело подбиты остриями вверх. Будто убирались здесь пару минут назад. И уходя, конечно же...тщательно закрыли окна.
  Интуиция иногда подводит. Остановившись перед большим стекольчатым прямоугольником в стене, я пытаюсь, наверное, силой взгляда выдавить стекло. В следующий миг я уже вскакиваю на тумбочку, опрокидывая вазу, и ударяю в окно плечом. Будь у меня лишняя секунда, я бы его обязательно вышиб, но мощные лапищи хватают меня за подол бушлата и тащат назад. Не имея возможности балансировать руками, я падаю навзничь, что мешок. Дыхание сбивается, легкие, такое ощущение, сжимаются как две пустые грелки. Руки сводит судорогой, автоматы отпечатывают рельеф на спине.
  Но не это хуже всего. Я открываю рот как жаждущая воды рыба, но вместо воздуха меж зубов мне суют ствол. И глазами настолько дикими смотрят, что даже предчувствуешь уже, как от выстрела разляпаются по всему двести двадцатому твои мозги.
  - Побегал?!! Потрошок с-сучий? Чо, думал, оборваться, да? Свое местечко на фонарике занять не хочешь? А придется, гумза расфуфыренная, придется. Только теперь уже не сразу. Сначала тебя с недельку любители тугих задниц паровозиком отшкворят, а потом еще недельку беззубой соской поработаешь. Док тебе все до последней фиксы вырвет, чтоб водичку только пил. Это я, - он указал себе на грудь, - тебе лично обещаю, понял? А теперь, чтоб ты не решил, будто я порожняки гонял...
  Гремучий извлек из-за спины коварно блеснувший лезвием нож, приложил острие к уголку моего правого глаза.
  - Не дергайся, а то еще мозг нечаянно выну.
  Но не дергаться я, разумеется, не мог. Отклонился, хоть при этом мушка "гюрзы" продрала мне небо, засучил ногами, пытаясь перевернуться. Тем не менее, севший мне на живот Гремучий, казался всадником нерушимым. А ударив его несколько раз коленями по ребрам, я только усугубил ситуацию.
  - Да не вьюни ты, шумаротник, ля! - он ударил меня рукой с ножом по лицу, рассек щеку под глазом. - А то обе бульки потушу сейчас, понял? Даже кто давать будет не увидишь.
  На его губах пупырышками пенилась слюна, по лбу покатилась вниз одинокая струйка пота, а глаза превратились в два бильярдных шара с черными маслянистыми пятнами по центру и жмутом красных нитей. Он коснулся лезвием века, я даже ощутил как оно углубилось в мягкую кожицу между глазом и глазницей.
  - Понял, спрашиваю?!!
  На мою очередную попытку отвернуться, Гремучий еще глубже запихнул ствол.
  И - у-у-у-у! - это был неправильный ход!
  Зря ты это сделал, дядя. Зря побеспокоил мой рвотный центр. Ведь делать это человеку, желудок которого доверху наполнен калмыцкой бодягой, очень нежелательно. У меня даже не было рвотных порывов - кислотно-ядерная смесь поднялась по первому же зову. И я блеванул Гремучему прямо в пистолет. Воняющая желудочным соком и спиртом жижа фонтаном забрызгала руку, отборные ляпцы полетели ему в лицо. Он непроизвольно отдернулся, убрал изо рта пистолет и замер в позе блондинки, которой на грудь выхлюпнули ведро помоев. Растерянность, злоба и непонимание как кадры диафильмов сменялись в его глазах. Вторую волну блевоты я специально подбросил как можно дальше, издав при этом такой страшный звук, что казалось, вслед потянутся изо рта кишки.
  Он был готов меня убить прямо здесь, не дожидаясь пока мою "тугую задницу" обработают его друганы с базы. Но прежде ему следовало с меня слезть, если не было желания окончательно стать облеванным с головы до ног. Ругнувшись и ударив в бешенстве меня рукоятью пистолета по голове, он вскочил, в спешке бросил оба оружия на кровать, сорвал со спинки махровое полотенце и принялся избавляться от розово-желтых ляпцев на лице, руках, форме. Внутри него, под толстой прослойкой привыкания, все еще тлели остатки человека из прошлого. При выборе варианта быть ли ему облеванным, но держать меня или выпустить меня и очиститься, он выбрал, конечно, второй вариант.
  - Ах ты ж, брыдота, ля! Ты посмотри, а? Ур-род, ля... Ну чо, облегчился, скиняра е*учий? Сейчас я тя... сейчас...
  Это был мой шанс. Второй. Чем тут рисковать? Жизнь моя итак уже на фонаре болтается, вопрос только с глазами я там повисну или нет.
  Плавно перевернувшись набок, спиной к Гремучему, и издавая такие звуки будто меня еще рвет, я внутренне сосчитал до одного. Выбрал момент максимальной отвлеченности, когда "дог" стал к окну лицом, усиленно стирая с лица блевотню и словно чудодейственный приговор бормоча под нос проклятия. Левой ногой я выстреливаю перед собой, словно собираясь выполнить элемент нижнего брейка. Без рук встать тяжелее, но оттолкнувшись локтем, мне удается принять вертикальное положение. Гремучий реагирует в тот же миг. Я стою уже на одном колене, словно собираюсь признаться в любви кому-то в коридоре. Отбросив полотенце, он хватается за оба оружия. Понимает, что сейчас начнется вторая часть Марлезонского балета, и, возможно, придется побегать - неразумно в таком случае оставлять ствол в номере. Но пока он отвлекается на подбор оружия, я уже беру низкий старт.
  Из номера вылетаю стрелой. То ли и вправду так быстро, то ли так неожиданно для Гремучего, но кажется, за мной не сразу застучали эхом его шаги. Неужели дал форы? Выбежав в коридор, я ногой толкаю дверь - выдвинутый язычок замка в моей памяти зафиксировался нелепой ассоциацией о серебристом трамплине для мух-экстремалов. Дверь захлопывается с этим вожделенным звуком: ш-шлоп! Да, это лучший звук за сегодняшний день. Я рисую себе картину, как Гремучий с обеими занятыми руками возится с старым советским замком, который, возможно, в бонус еще и заклинил. Но, блин, все оказалось куда проще.
  Два раза в номере грянули выстрелы, замок всхлипнул, дверь брызнула щепками. В следующий миг ее вынесло, словно взрывной волной. Я оглянулся лишь раз, так чтоб краем глаза оценить свои шансы.
  Увиденное не радовало, честно признаться. Гремучий словно бы превратился в бойца из "мортал комбат". Глаза под сдвинутыми косматыми бровями дикие, гневные, ненавидящие. Рвать меня будет голыми руками, в этом даже не сомневайся. Выколотый глаз? Да чепуха это, разминочка перед спаррингом. То, что он со мной сотворит, когда поймает, станет мастер-классом даже для опытных садистов. Чувствую это ставшей чрезвычайно чувствительной пятой точкой.
  Поэтому сдохни, Салманов, но не дай себя поймать!
  Он мчит за мной как гребаный терминатор Т-1000. Я сворачиваю на ступени. Были б развязаны руки - перепрыгнул бы через поручни, а так приходится по правильному. Но ничего, я - быстрее пули. Одна из них вмазалась в стену немного правее плеча, другая дзинькнула где-то в конструкции поручней. Гремучий, по ходу, решил со мной не цацкаться. Тем не менее, не воспользовался случаем, не перемахнул через поручни, а ведь мог бы мне просто на голову упасть.
  - Чо, вправду фартовый?! - закричал сверху Гремучий. - Догоню, будь уверен, фуфелок - шарф не шею примеришь. Зуб пидораса даю! Твоими же кишками удавлю.
   Свернув от ступеней, я даже почувствовал запах последождевой свежести, который ждал меня снаружи. Соснешь ты, Гремучий. В душе меня аж подбирает засмеяться. Ну не засмеяться, так оскалиться во все тридцать два. Я же как колобок, "дожара", и от бабы утек, и от деда утек. И от тебя...
  Твою мать!!!
  Перед самым выходом мне пришлось останавливаться как галопирующей лошади перед обрывом. По инерции наклониться, едва не достав клювом пола. Тяжело дышащий, грязный, мокрый, окровавленный, с разбитым лицом, весь в собственной блевотине и с арсеналом бесполезного оружия за спиной, я замер в пороге распахнутых дверей. Что твой индеец с пером в голове перед гаубицей.
  Хищными глазами, стоя в предбаннике гостиницы, на меня смотрела еще одна... две, три, четыре, пять... пять чертовых, громадных, бежевых и бежево-черных проблем. Породистых проблем. Уши купированы - чуть не полностью срезаны, от хвостов тоже короткие обрубки. Наклонив головы к земле, морща длинные морды и обнажая белые клыки, они широко расставили лапы и будто бы только и ждали, чтоб я шевельнулся. Застыли в предвкушении броска. Шерсть на загривке вздыблена, лопатки так и переминаются. А я словно остановился в сантиметре от красной сигнальной линии, которая означала бы команду "фас!".
  Когда Гремучий спустился, он не понимал, с какого я дива вдруг стопорнулся. Направив ствол мне в голову, он закричал:
  - Ну чего, сука, стал?!
  Он шагает ко мне, выставив перед собой пистолет.
  - Кого ты там увидел, а? Чо, висельник со столба спрыгнул?
  Крики и звук его шагов привлекают внимание собак. Они издают голодный, клокочущий рык и голодной стаей врываются в коридор гостиницы. Застывший в нерешительности и без растопыренных рук, я, наверное, вызывал у них меньше гнева, чем Гремучий своими криками. Поэтому четверо псов рванули к нему, и лишь один прыгнул на меня. Белые клыки с налетом желтизны у самих корней клацнули у самой шеи, прикусили воротник.
  Рванувшись в сторону, я ввалился на стойку консьержки. Спиной сметаю со стола стопку бумаг, канцелярские наборы, на пол улетают ручки и телефон. Сам я зычно грохаюсь за ними вслед, перекатываюсь к дальней стене.
  Гремучий делает еще два выстрела, затем вскрикивает, матерится. Я слышу его удаляющиеся шаги, собачий лай и звуки рвущейся ткани. Доги против "дога", покажи теперь, насколько ты крут.
  Тот пес, который пытался вырвать мне кадык, перемахнул вслед за мной. Я в этом и не сомневался. Он, так же как и я, с разгону угодил на стол, поскользнулся и спрыгнул на пол. Глаза безумные, клыки играют в ужасающем оскале, захлебывающийся рык вперемежку с оглушительным лаем - но даже таким он не кажется хуже человека.
  Оттолкнувшись от земли, летя и целясь мне в глотку, он лишь выполняет свою работу. Не мстит, не убивает ради увлеченья, не кичится своими возможностями. Он идет в бой честно... хоть и уже обречен. К этому времени я перетягиваю через ноги связанные за спиной руки и хватаю лежащий на полу канцелярский нож. Наверное, это просто чудо, что такая нужная в хозяйстве вещица оказалась никем не замеченной, или все же в этом заключается мое везение?
  С характерным "трр-рык!" выталкиваю лезвие на сантиметра три. Больше и не требуется. Тонкая, острая бритва проскальзывает собаке по глотке в тот миг, когда она целиком наваливается на меня. Ее челюсти механично сомкнулись на замызганном кровью и грязью рукаве - дикая зверюга невзирая на ранение сохраняла способность действовать. Мне пришлось отбиваться коленями и полоснуть ее еще несколько раз, прежде чем ударом обеих ног в корпус, отбросить собаку на сторону. Пес забился под регистрационную стойку. Завалился там набок, задергал лапами.
  Мне было его жаль, и это было то чувство, которое я отвык испытывать к людям. Да и к животному, вокруг которого образовалась лужа крови, оно продлилось недолго. Ведь это был еще не конец.
  Их было пять.
  Только сейчас я понял, что давно не слышал Гремучего. Собачий лай, рычание, тихое постукивание (в конвульсиях ботинками по полу?) и звуки возни - все, что долетало сюда со второго этажа. То ли у него было всего шесть патронов (не заметил рокового совпадения в этом числе?), то ли еще двенадцатью он так и не успел воспользоваться, но думается, с Гремучим в этот раз всё. Если бы он успел добежать до двести двадцатого или какого-нибудь другого и запереться внутри, уже бы дал о себе знать.
  Не теряя времени, я разрезал веревки, благо для острой бритвы канцелярского ножа это была не проблема, и уже собирался было встать, как услышал свист.
  - Ко мне, звери, - позвал кто-то и снова насвистал обрывок какой-то мелодии.
  Твою...
  Я посмотрел на бездыханное тело пса под стойкой. Черт! Черт, черт, черт. Стало быть, эти звери чьи-то? Понравится ли хозяину, - кем бы он ни был, - то, что он увидит? Гремучему, я так понимаю, уже до фени...
  Послушные собаки, цокая когтями по ступеням, возвращаются по первому же зову хозяина. Точно дрессированные. А деться мне отсюда уже некуда. Если от собаковода уйду, то от питомцев его хрена с два.
  - Четыре, па, - юный, взволнованный голос. - Йены нету. А ты же говорил... И у Бакса кровь...
  А мне хоть в шкаф тот, что за спиной, влезь. Стало быть, это я Йену прикончил.
  Кудрявая голова появилась над стойкой. Чумазый парнишка лет двенадцати бегло осмотрел квадратное вместилище ресепшена, огражденного стойкой из темного ореха, встретился со мной глазами, но тут же повернул голову - не меня искал. Мальчик не увидел собаки целиком, но ему хватило и задних лап, лежащих в луже крови, чтобы на глазах у него задрожали слезы.
  - Пап, она здесь, - он посмотрел в сторону входных дверей. - Он убил ее.
  Бессознательным движением я отбросил канцелярский нож. Типа, мотоцикл не мой, я просто разместил объяву.
  Седовласый мужик с короткой серебристой бородкой, одетый в брезентовый плащ и вооруженный торчащей за спиной "вертикалкой", смотрел на меня с грустью и досадой одновременно. Какое-то время под давлением этого взгляда я даже не дышал. Было совершенно неясно, что он собирается предпринять. Вздохнув, он прижал к себе пацаненка, утешительно похлопал его по плечу.
  - Понесешь ее, - сказал он мне, кивнув на собаку.
  У меня как камень с души рухнул. Тут при прежней жизни за отравленную собаку могли с двустволкой к соседу посредь ночи заявиться, а сейчас, когда жизнь человеческая нипочем, то и подавно. Так что нести - это еще вполне сносная епитимья. Понимаю, что спрашивать куда и зачем, как и вообще что-нибудь спрашивать, сейчас не очень кстати, а поэтому молча делаю, что сказали. Уж не враг это - тот, кто против "догов" пошел. Значит, объяснит все сам, подождать просто надо.
   Пока старик сходил наверх и проверил как там дела у Гремучего, я погрузил собаку на простынь, притащенную заплаканным парнишкой из ближайшего номера.
  Мужик спустился, за пояс у него был заткнута "гюрза".
  - Бери собак, иди вперед, - сказал он пацану и бросил ему кожаные упряжки. - Двигайся тем же маршрутом, не останавливайся. Я с ним пойду сзади.
  Мы вышли из гостиницы примерно через минуту.
  - Давай быстрее, скоро тут полно вояк будет, - сказал он мне и резво зашагал вверх по улице, откуда мы пришли с Гремучим.
  Я двинул за ним, но через пару шагов остановился. Мне показалось или... Я обернулся и присмотрелся к покачивающемуся на столбе у магазина стильной мужской одежды "Престиж" висельнику. Он был далековато от меня, лица не разглядеть, но что-то в его облике показалось мне знакомым. До внезапного покалывания в сердце знакомым. Воронье вокруг него кружит, ругается громко, места на плечах поделить не может. Понятно почему: в отличие от "соседов" по столбам, он свеж. Недавно закинули. Может, вчера?
  Черная форма, издали как "дожья". Только потрепана вся, изодрана, будто под корабельный винт попала.
  - Эй, ты куда пошел? - мужик остановился, оглянулся.
  А ноги сами потащили меня к столбу. Я должен был убедиться, хотя уже знал, кого там увижу. Воронье вспорхнуло, когда я подошел. Тело по инерции покачнулось, медленно повернулось ко мне передом. На груди у него была табличка: "Подох как предатель". Глаза ему успели выклевать вороны, но на посиневшем лице я узнал две борозды шрамов, тянущиеся через бровь и щеку.
  Десантник... Как же так? Что ж мне теперь делать? А как же ключ? Твое поручение?..
  - Перед утром казнили, - из-за спины объяснил седовласый кинолог. - Всю ночь, говорят, пытали, о подельниках спрашивали. Обещали расстрелять, если имя назовет. Так ни хрена из него и не вытянули. Пошли, если не хочешь болтаться рядом.
  Руно... - вспомнился голос Жеки. - Руно.
  Найду, Жека. Коль не сдал ты меня, найду я твое Руно... Обещаю.
  
  - Глава 5: Бегун. Эпизод второй -
  30 сентября 2013г. 16.30
  2 месяца 15 дней после завершения эвакуации
  
  Этот белый трехэтажный дом на Старом городе, с полукруглыми мансардами, невысокой колоннадой у фасада и окнами в готическом стиле принадлежал моему шефу. Человеку, которому в отличие от директора школы и ряда дебилов, коих зачем-то ставили командирами в армейке, я подчинялся по доброй воле. Пусть и всего пару лет.
  Виталий Семенович для меня навсегда останется человеком, которому я буду благодарен по скон жизни. Он поднял меня из дерьма когда я, сам того не понимая, ушел в него с головой. Знаете, бывает такое состояние, когда считаешь себя хозяином жизни. Когда пребываешь в плену иллюзии, будто все зависит только от тебя. Думаешь, что раз ты однажды переступил черту и не понес никакого наказания, то сможешь повторять это снова и снова. Сколько вздумается. Как правило, кончается это вполне прогнозируемо и закономерно. Порой даже и не успеваешь понять, когда свет, который падал на тебя с небес, сужается до размеров настольной лампы на столе следователя, повернутой тебе в лицо.
  Да, я испытал много чего в жизни.
  Сын Виталия Семеныча был моим другом, и прочно сидел на тяжелой наркоте. Мы оба сидели, просто я пунктиром, а он на сплошной. Было нам тогда чуть больше двадцати, а в такие года 'торчковая тема', как правило, не длится долго. В один теплый весенний вечер Саня завернулся от передоза. Меня спасли врачи. А спасши, конечно же, передали мусорам. На мне была хата, которую общество привыкло называть "притоном". И в ней следаки нарыли столько вещдоков, что пятнаха срока на трезвую голову начала мне казаться вполне сносным наказанием. Разврат малолетних, вовлечение в преступную деятельность малолетних, присадка малолетних на наркоту, агитация межнациональной розни и это лишь вершина айсберга.
  На самом же деле, если не считать административного ареста, я не сидел за свои деяния ни дня.
  Важный бизнесмен, в прошлом влиятельный чиновник и политик, мог бы возненавидеть меня за смерть сына и похлопотать, чтоб строк совпал с тем отрезком, который мне полагалось отжить. Но... я так и не узнал, почему он поступил иначе. Он не рассказал, почему отмазал от тюряги, оплатил лечение в диспансере, а потом обеспечил работой.
  В любом случае, я был ему обязан жизнью.
  Впрочем, спасение моей заблудшей души ему так и не засчиталось. Он подхватил "африканца" на первой же волне эпидемии. Жена и дочь присоединились к нему чуть позже. Зять с тремя внуками, уже кашляющий, чартером вылетел на Италию, но, говорят, его самолет сбили над морем. Границы тогда для нас уже были закрыты, бетонные заграждения стояли на железнодорожных путях, ПВО сбивали даже дельтапланы, а военные корабли уничтожали любое плавсредство, пересекшее украинскую водную границу.
  И это, наверное, был последний раз, когда я испытывал к кому-то жалость.
  
  К громадному дому с бассейном на заднем дворе, гаражами на пять машин и всегда ровно подстриженным газоном на палисаднике, я пришел в середине октября, выдавшегося неимоверно теплым в этот год. К настоящему времени дефицит жилплощади, понятно, упал в минус, занимать можно хоть президентский особняк в Междугорье. Но я искал не жилье. Мне нужна была еда. И шел я сюда, полагаясь исключительно на собственное чутье.
  Авось еще никто не проверил котедж Семеныча?
  И это был просто фарт. До меня сюда, разумеется, заявлялись, но то ли малолетки, то ли бестолковые мародеры - в любом случае их останавливали пара бронедверей, граты на окнах и автономная система защиты на умирающих аккумуляторах. Для меня в том не было преграды - я знал, где лежит запасной ключ и знал код к сигналке.
  Став хозяином роскошных хором, я боготворил свое чутье. Оно не ошиблось. У покойной дочери Семеныча был свой продуктовый магазин на здешнем микрорайоне. Его, ясное дело, давно вымели, но о том, что часть товара хранилась в огромной кладовке дома, не прознали. Иначе давно разобрали бы эту трехэтажку с мансардами и колоннадой по кирпичу. Консервы, тушенка, паштеты, кофе, шоколад, печенье, мучные изделия, сахар, твердые сыры, соки - всего этого добра в кладовой было навалом. На месяца четыре обжираться с лихвой. Уже не говоря о личных запасах Семеныча. Думаете, кофе не растворяется в холодной воде? Или рожки не жуются сухими? Запросто, так даже вкуснее, если не думать о том, как оно должно быть. А на шестой день я вообще начал побаиваться, что поправляюсь: от поедания консервов, маринованных грибов и закусывания шоколадными конфетами, сопряженного с длительным валянием на диване на у меня животе возникли характерные жировые прослоины.
  Хоть бери и бегай по утрам.
  Но стоило мне, лежа на кожаном диване с набитым тушенкой пузом, подумать, что жизнь порой весьма забавная штука, как ночью мне пришлось убедиться, что в ней нет переходных, серых полос. Там, где кончается белая, сразу начинается черная. Обрывком, без прелюдий.
  Знаете, от думанья ведь легче не становится. Думал обо всем, анализировал увиденное, услышанное и прочитанное в газетах, как и составлял прогнозы на свое будущее. Но это лишь поначалу, когда окружающий меня мир, по крайней мере в пределах границ моей страны, только-только сошел с рельс и покатился по откосу кубарем. Тогда было и страшно, и дико от переполняющих душу чувств, и любопытно - а что дальше?
  Теперь о чем бы я долгими жаркими летними ночами не думал, всегда приходил к одному и тому же общему выводу. В моем понимании он сводился к слову из четырех букв. Жопа - примерно так. Полная и беспроглядная. И сколь бы я не думал обо всем теперь, все дороги, как к Риму, вели к ней, родимой. Ситуация в стране не устаканивалась, и я предельно ясно понимал, что этого не следует ожидать и в ближайшем обозримом будущем. Эвакуация закончена, вдоль границ заслоны из оружейных стволов. Изоляция зараженной территории, на которой мы тут остались словно опарыши в теле дохлой собаки, только начиналась и когда она закончится только Богу одному известно. Поэтому можешь смело применять к себе девиз хиппи и жить сегодняшним днем, ибо день завтрашний - полон тайн и неизвестности.
  Утвердившись в этой мысли, я с головой окунулся в чтение умных книг, благо их у Семеныча была целая библиотека. А погружаясь в мир иллюзий, довольно быстро научился отключаться от внешней среды. С какой-то поры я настолько отрезался от зазаборного положения дел (тихий райончик элитных домов на Старом городе очень этому способствовал), что воспоминания об эвакуации, "догах" и облавах казались просто дурным сном. Однажды, когда на улице стемнело, я настолько уютненько себя ощущал, что даже потянулся к выключателю на торшере и искренне вознегодовал, когда он ответил бездействием. Другой раз я хватился за пульт от телевизора... А ведь думал, что навсегда избавился от подобной рефлексии.
  Понятно, что чем вящей я одомашнивался, тем больше притуплялась моя бдительность и способность быстро реагировать. Уснув в ту ночь на втором этаже с книжкой на груди, я имел все шансы никогда не проснуться. Спас меня, без излишней скромности говоря, только мочевой пузырь, который сквозь сон настойчиво потребовал опорожнения.
  Открыв глаза, я еще какое-то время лежал, собираясь с силами для броска к ведру, стоявшему этажом ниже. А когда, наконец, созрел чтобы идти и поднялся с кровати, так и обмер, будто в "море волнуется раз" сыграл. На пороге одной из двух спален, в каких-то пяти метрах от меня стоял человек в черной одежде.
  Мягкий колпак сна сдернуло с головы в то же мгновенье. Сначала я подумал, что он на меня таращится, типа узнать пытается, не похож ли я на Артема - зятя Виталия Семеновича? В руке у него, мне показалось, был пистолет. И лишь когда он шагнул внутрь спальни, и я четко разглядел его спину, понял, что приятно ошибся. Стоит тогда упомянуть, что входы спальни находились напротив той комнаты, где задремал герой (все же предложил бы, чтобы это была тоже спальня, только тогда диван заменить на кровать), через коридор, и двери были открыты. Иначе неясно, чего это герой видит спину входящего незнакомца. Проработать момент.
  Он меня не видел. Снова счастье. Вообще ж стало легко, когда в предмете, который держал незнакомец я распознал монтировку. При любом раскладе это лучше, чем ствол.
  Выдохнув через сведенные будто для свистка губы, я тихо сделал шаг от дивана к темному коридору. Мне нужно было попасть в рабочий кабинет бывшего хозяина этого дома. Там я, когда последний раз сидел за его огромным дубовым столом - чисто от съезда крыши начальника из себя корчил, - оставил свой нож.
  Одомашнился, сурок, вообще отвык от мысли, что нужно с оружием спать ложиться!
  Отодвинувшись от дивана и оказавшись в темном углу, я понял, что мне ни хрена не полегчало. Когда силуэт человека показался на пороге спальни - теперь уже точно ко мне лицом, - сердце заколотило так, что веки, дергаясь в нервном тике, почти полностью закрывали от меня его темный силуэт. Адреналин погнал в кровь конскими дозами, руки затряслись и все тело будто в холодный водолазный костюм поместили. 'Булки' сами по себе сжались, хоть орехи дави. А все почему? А потому что кое-кто расслабился тут, Бальзака разчитался, решил, что раз он от центра удалился, то, значит, не достанут.
  Выйдя из спальни, человек мягко, как кошка, подошел к дивану в гостиной. Посмотрел на одеяло, из-под которого я только что выполз. Замахнулся и без раздумий ударил монтировкой по тому месту, где должна лежать моя голова. Не поняв, почему железный прут вдруг спружинил, - ожидал ведь, небось, услышать как трещит череп, - он ударил еще.
  А я, реально понимая, что до кабинета уже некогда добираться, в один прыжок преодолел разделяющих нас полтора метра.
  Мой козырь - внезапность. Похоже, "гость" все еще в недоумении. Он был уверен, что я беззаботно храплю на диване. И даже когда я настиг его сбоку, с размаху вмазав по скуле, он показался мне до крайности растерянным. Мол, это я-то лоханулся так?
  Не давая ему возможности придти в себя, я бью его ногой в живот. И еще раз кулаком по лицу. Взведенный, я выложился в эти последние два удара на все сто. В тот момент я не ощутил, что разодрал голую ступню о пряжку на поясе. Мелочи жизни.
  Понимая, что применить ко мне монтировку нет никакой возможности, ночной посетитель хотел было что-то выкрикнуть. Позвать на помощь? Да, чуть позже я пойму, что он тут был не один. А сейчас я просто выстрелил ребром ладони ему в кадык. Нужно было заткнуть ему рот и одновременно не дать очухаться. В тот миг мне показалось, что это единственный годный вариант. Правду говорят специалисты, в такие моменты тело само знает, что делать, надо просто ему довериться. Генетическая память, однако...
  В любом случае, все произошло так быстро и бесшумно, что когда монтировка выпала у него из руки и угодила на ворсистый ковер, этот звук показался ударом в колокол. Сам визитер, приложив одну ладонь к горлу, а второй надавив на затылок, будто стремился вытолкнуть кадык обратно, повалился на диван, сполз на пол. Глаза выкатил, белками засветил, стал похож на какого-то топорного робота из давешней "техники молодежи". Издавать звуки, похожие на глухой храп, он начал пару секунд спустя.
  К тому времени мой мозг заработал как часы. Бешенства мне тогда хватило бы, чтоб вырвать у быка рога.
  Стащив подушку, я накрыл ею "гостю" лицо и прижал, что было сил. Он извивался, сучил ногами, сжимал одеяло в кулаках, пытался меня ударить, за что-то поймать (а я-то в одних лишь труселях, да и ухватишься если, мало чего добьешься). А потом руки, только что до тряски сжимавшие подушку, ослабли. Безвольно повисли.
  Угомонился.
  Тихий стук внизу, на первом этаже, враз переключил меня. Отпрянув от человека, раскинувшегося на ворсистом ковре, я прошел в коридор.
  В темном овале зеркала отчетливо отразился мой силуэт. Лысая башка лбом вперед, грудь пружинит как после спринта, руки согнуты, немного назад отведены, во тьме поблескивают лишь зубы и безумные глаза. Что сказать, идеальный образ натурального психопата, сбежавшего из дурки.
  Подкравшись к широкой винтовой лестнице, я прислушался. Шуршат, молодчики. И не где-нибудь, в кладовой сразу. По ногам сквозняк сифонит, открыли, видать, дверь на задний двор. Что ж, если это не "доги", а судя по избранному им "тихому" методу, это не они, то надо бы проучить крыс.
  Забрав в кабинете свой нож, я спускаюсь на первый этаж.
  В глубине длинного коридора слабый отсвет - подсвечивают, мародеры. Об условиях позаботились, вообще обнаглели. Пройдя мимо гардеробной и кухни, на всякий случай оглядев их, я миновал ванную комнату и оказался прямо перед дверью, выводящей в маленький тамбур. Из него было два выхода: прямо - во двор, направо - в кладовую. Дверь была приоткрыта на самую малость, и сквозняк здесь совсем уж неприятно холодил подошвы.
  А ничего, прогреемся, чую, сейчас.
  Когда я открыл дверь, они меня даже не заметили. Света здесь было столько, сколько его может быть от дешевого фонарика, поставленного стеклом на столешницу. Как раз, чтобы видеть коробки с добром и друг друга. Я увидел троих. Один из них шел просто на меня, но поскольку выходил из более-менее освещенного помещения в совсем темное, не распознал мой силуэт. С коробкой в руке, по размерам как для маленького телевизора, он переступил порог кладовки и собирался было свернуть к выходу. Тучный, патлатый, волосы сзади в резинку собраны, эмблема "харлея" на всю спину. Он уже толкнул дверь во двор, когда почувствовал чье-то присутствие.
  - Чо там наш паныч, спит? - повернув голову, но не имея возможности разглядеть меня, шепотом спросил он. - Игорь?
  - Спит. И ты поспи...
  Сделав к нему шаг, левой рукой я зажал ему рот ладонью, запрокидывая голову назад и чиркнул по открывшемуся горлу лезвием. Он роняет ящик, я коленом толкаю его в спину, вперед, к выходу - инстинктивно хочу избежать крови в доме. Хотя... какая уже разница?
  Сам, еще до того, как остальные поймут, влетаю в кладовую. Первого же попавшегося воришку хватаю за воротник, дергаю на себя. В полнейшей тишине ударяю ножом ему в печень. Он вскрикнул - тонко так, будто Румянцева его озвучила, - и отпустил мешок, который доселе упаковывал. Загрохотали золотистые шайбы со шпротами, раскатились по полу. Вытащив нож, с силой отбрасываю тело на сторону. Незадачливый вор еще раз вскрикнул, повалился на коробки с консервами, застонал.
  Третий, оцепеневший посреди кладовой с ящиком печенья, смотрел на меня как на привидение. Лицо бледное, челюсти разъехались, губы как у пойманной рыбы воздух хватают, глазами вместо фонарика светить может. Не в состоянии выговорить и слова, он какое-то время даже не хлопает веками. Как та коза, что вот-вот должна от страха завалиться набок и задеревенеть в ужасе.
  Должно быть, в одних только семейках, с нацистскими наколками и замызганным кровью лицом я выгляжу действительно как персонаж из фильма, где сумасшедший убивает внезапно (!) решивших переночевать в чужом громадном особняке малолеток.
  Я схватил фонарик, посветил им в лицо потерявшего дар речи парня. На вид лет пятнадцать. Школьник еще. Волосы на голове слипшиеся, лицо втянутое, рот отвис, глаза одни на весь экран. Уже зная, что увижу, перевожу луч влево. Так и есть, лежит среди коробок девушка - коротко стриженная, скорее в угоду практичности, нежели моды, неухоженная, на губах шоколад размазан, сережек в ухе штук семь. Лет около двадцати. Лежит, сознание потеряла, крови набежало, хоть тряпкой вымачивай.
  Всё с ней, списать можно.
  - Иди сюда, - вернув луч пацану в лицо, я подманил его залитым кровью ножом.
  Невзирая на ступор, заклинивший, казалось, в нем все механизмы, парень все же включился. С излишней бережливостью отложил ящик, будто на неродных ногах приблизился ко мне. Зажмурился. Я подставил острие ножа ему под подбородок, чувствуя, как он весь дрожит и как... о, как я ненавижу это ощущение - по руке мне стекает горячая, липкая кровь.
  - Дяд-д... енька мы это... - заикался он страшно. - Пр-р... остите... м-мы... н-н-е...
  - Откуда? - спрашиваю, не переставая светить ему в лицо.
  - М-м-естные, со Свердловского... Я и-и-и Игорь, о-он наверх пошел, - парень поднял глаза к потолку и тут до него дошло. Он посмотрел на меня совсем обреченно: - Мы п-просто есть х-хотели... Три дня н-не жравши...
  - Эти двое кто?
  - Не зн-наю, д-дяденька, клянусь ... Их Игорь п-привел... Даже з-з-звать как н-не знаю... Только к-клики: Ч-черный и Лиса.
  - С кем живешь?
  - Я и м-мамка...
  - Кто знает, что вы сюда пошли? Как пронюхали за склад?
  - Никто! - нервно выпалил парень и, невзирая на слепящий свет, округлил глаза. - Чтоб мне с-сдохнуть на этом месте! Дяденька, к-клянусь, никто не знает... Игорь в соседнем доме с биноклем сидел. З-за всей улицей следил, в-вас видел, что в-вы мусор к-каждый день закап-пывали. Понял, ч-что у вас есть ч-что взять. Вот мы и зам-мок свернули... Не убивайте, д-дяденька... прошу... мамка сама не протянет, кроме меня никого больше у нее нет... Пожалуйста, отпустите... Я никому не скажу, честно... Никто не узнает... Только не убивайте, л-лекарства каждый д-день ищу... мать болеет. Отпустите, а?
  Ну? И как поступить прикажете? Отпустить? Или грохнуть?
  Убить его на поверку ведь несложно: рукой легонько вверх дернул, яремную вену зацепил, и свободен. Не тянешь сопли, не слушаешь эти слезогонные упрашивания. Есть опасения, что совесть чего-то там зубы острить вздумает? А напомнишь ей, как Игорек монтировкой подушку выбивал, глядишь и попустит. Не оглушить ведь они меня шли, не привязать к кровати и кляпом рот заткнуть. У них был конкретный план: один находит и мочит спящего, трое выносят харч. Без условий. Так с чего вдруг масть оставлять последнего в живых?
  Парень, молодой, недальновидный - и что? Это что-то значит? Жизнь длинная, исправится? А если я в это не верю, то что? Если я не верю, что в наступившем хаосе в принципе возможно исправление человеческого нутра? Это ведь он сейчас запуганный такой, сам себя проклясть готовый за этот визит. Божится, что никогда никому и словом не обмолвится. А послезавтра? Одумается когда на трезвую голову? И пустой желудок командовать начнет? Не спланирует ли он операцию похитрее Игорька? Запасов-то достаточно, за три дня никак не пожру. А жаба, как известно, существо душащее. Так что девять из десяти что не стоит оставлять завистника в живых.
  Втянув ноздрями воздух, я даже покрепче сдавил рукоять, но потом...
  Тогда я еще был добрее. Гуманнее. Как убить перепуганного до смерти пацана? Сам же таким когда-то был, нищеброд.
  Пшел вон! - говорю, и от парня в тот же миг не осталось в кладовой и запаха.
  
  
  Остаток ночи я провел, тупо как станок выполняя определенные задачи. За ноги выволок из дома Игорька - худощавого, блондинистого, дебелого, на вскидку, примерно студента-пятикурсника. В нагрудном кармане обнаружил пачку "Примы", зажигалку, связку ключей. Все, кроме сигарет, бросил ему за пазуху. Тело перекинул через борт пикапа "тойоты хай-люкс", выведенного мной из предпоследнего бокса.
  Девку бросало то в жар, то в холод, ни подняться, ни пошевелиться она не могла. Лежа в коробках, она иногда издавала звук, напоминающий овечье блеянье, иногда тихо звала какого-то Деню (патлатый парень?), иногда просто стонала. Без медицинского вмешательства она нежилец, а мы прекрасно понимаем, что никакого медицинского вмешательства быть не может.
  С ней я не церемонюсь. Черт его знает почему, но жалость во мне даже не промелькивает.
  Единственное, что меня коробит так это то, что я не могу ее дорезать. Не могу просто присесть и вскрыть ей глотку или воткнуть нож в сердце. Принципы не позволяют добивать раненого в такой способ. Черт бы меня взял, я не мясник!
  Взяв с лужайки гипсового гнома, возвращаюсь в кладовую. Ее взгляд не из тех, что отпечатываются на внутренней стороне сетчатки навсегда. Страх, боль, необратимость, просьба. А-а, видели уже. Через пару дней я о ней не вспомню.
  Падая, улыбающийся гномик своим широким подножьем расплющивает ей голову. Ногами она размазывает лужу, что натекла с-под нее ранее.
  Когда я ее волок за ноги, след за ней тянулся ужасный: кровь, мозги, желчь. Но убирать здесь я и не думал. Все, хана уютному дому с большой библиотекой.
  Забросив девку, Деню (наверное, это был он) и их железки - оружие типа, - в кузов, я завел машину. С бензином еще пока вопрос не стоит так остро, можно и побаловать себя покатушками по ночному городу. Это вот после предстоящей зимы, когда за полторашку семьдесят шестых ссак пятнадцатилетнего пацанчика грохнут и за ухом не почешутся, экономить будем. А сейчас - раздолье. Поэтому я без всякого ущерба для собственной жадности, давлю по Немировскому шоссе не считая каждый литр, что пожирает трехлитровый жлоб под капотом.
  Правда, в полнейшей темноте - освещение дороги фарами может дорого обойтись.
  Съехав на территорию заваленной заправки, которую при неудачной попытке вскрыть, угостили искрой, я остановился у колонок. Выбравшись из машины, в приветственном жесте машу рукой в окошко обгоревшей хибары, где сидел кассир.
  - Привет, парни. Как ночка? Задрали эти гонялы, верно? Не спится, блин, - обошел пикап, откинул задний борт. - Наверное, шизанутые из калина-клуба снова заезжали, да? Сколько их в этот раз было, машин десять? Калина рулит и все такое, да?
  Вытаскивая первой девку, мне показалось, что она дернулась у меня в руках. Теплая еще.
  - Не шевелись, милая. Полный бак, братишка, "шелл-пауэр", - обращаюсь к обгоревшему трупу в спецодежде, сидящему у колонки. - Стекла мыть не надо.
  А ведь знаю, что это признак подкрадывающейся к мозгу шизы, но не дать волю языку в такие моменты, все равно что не дернуть кольцо запасного купола, если не раскрылся основной.
  Надо. Вот и говорю.
  - Я это... ребята тут пока побудут, ладно? Кофейку им, если можно.
  Вытащив все три тела, я бросил их в резервуар, который после взрыва вздыбился с-под асфальта и стал похож на лопнувший фурункул. Конспирация эта, если честно, была ни к чему, я мог их выбросить да хоть за забор и не опасаться уголовной ответственности или общественного порицания. На все претензии - смелый фак. Но я ведь уже говорил, действовал как станок. Просто поступила откуда-то извне в мозг такая команда - убрать тела, вот я их и убрал.
  - Приходите в мой дом, мои двери открыты... - напел я, закрыв борт.
  Вернувшись, я отчетливо понимал, что из дома Семеныча нужно валить. Без промедления. Но подойдя к оценке ситуации трезво, все ж пришел к выводу, что спешка теперь уже мне не на руку. Во-первых, через час начнет светать. При свете дня совершать такие оборудки может только сумасшедший. Ясное дело, у меня были на примете запасные хаты, куда в случае ч/п можно было б переметнуться, но делается это все не так. Нельзя просто так подъехать к дому и начать из машины выгружать ящики со шпротами. Это вам не времена интернет-заказов. Тут занюхает один, а придут пятеро. Грохну пятерых, придет пятнадцать - в таких делах число растет в диаметральной прогрессии. Замахаюсь я нож точить. Так что подобные движки нужно совершать тихо, даже без намека на палево. И без шума мотора. А когда на часах без десяти пять, поздно пить "херши".
  Во-вторых, весь скарб в кузовок пикапа не поместится. И даже на заднем сидении будет маловато места. То есть, если хочу забрать все за одну ходку, придется шпиговать так, чтоб мешок сахара сидел рядом на пассажирском кресле как верный пес. А в окнах сзади под потолком маячили шелестящие упаковки с макаронами.
  И тогда: во, кто жирует! Салман, сукин сын! Надо бы его с фюрером сблизить...
  Вывод? Правильно, спать. А там кошка не ходи. Потом чего-нибудь придумаю.
  
  А "потом" наступило, как мне показалось, спустя минуту после того, как я закрыл глаза. Разбудил меня бой стекла, и я не сразу избавился от мысли, что это был отзвук из абсурдотеки моего подсознания.
  Посему же и гомон, состоящий, в основном, из вызывающих реплик, я поначалу воспринял как продолжение сна, уж настолько он казался пережиточным. Первое чувство, будто на митинг какой у стен мэрии попал. Да такой, где, как минимум, неудовлетворенные торгаши с базаров, задействованы.
  Когда стекло на первом этаже осыпалось вновь, до меня наконец дошло, что это не сон. Поднявшись с кровати, я на ватных ногах подошел к выводящему во двор окну. Мать честная! Да это ж чисто возмущение крестьян у панских ворот!
  Натягиваю черную майку и натовские штаны, раскамуфлированные под топографические особенности ближнего востока - свою обычную форму, в которой чувствую себя удобней всего. Пихнув за пояс нож и короткий револьвер Семеныча - даром, что "травмат" и без пуль, - я быстро спускаюсь. Нужно унять эти маяки, пока, чего доброго, весь район не сбежался.
   По пути у меня возникло стойкое ощущение связанности между событиями этой ночи и появлением этих горлодеров у высоких ворот пока еще моих владений. И что там у нас со связующим звеном? Уж не парня ли, отпущенного мною, работа? Нажалелся мамке, небось, выплакался?
  Завидев меня, шагающего к ним по прямой подъездной дороге, делегация из человек восьми-десяти, затихла. Издали вижу, обычные люди, не из зеков, начавших было сбиваться под короной авторитета Каталова, и не из ментов, тоже где-то по слухам скучковавшихся, ну и, разумеется, на "догов" ничем не похожи. Обычные гражданские, в домашней одежде: женщины в спортивных костюмах, халатах, мужчины в джинсах-рубашках, лица раздражительно-озабоченные, за спинами прячут наскоро заготовленное оружие вроде металлических труб. Огнестрелов не видать.
  На высоких прутяных воротах болтается тяжелый навесной замок. Это уже я, как раз для такого случая его кинул. Теперь понимаю - не зря.
  - Ну и чего шумим тут?! - пытаясь выглядеть как можно более невозмутимо, рявкнул я.
  - Нет, ну вы посмотрите-ка на него, а? - толстая тетка с тяжелой грудью, тонкими, съеденными в домашних скандалах губами и грубыми чертами лица, уперев руки в бока, сразу обозначила кто лидер в их жилищно-коммунальной банде. - Рожу какую отожрал, пока дети в округе голодуют, и еще спрашивает чего шумим?!
  - Давно в зеркало-то смотрела, худышка?
  Толпа ожила, посыпались матерно-презрительные обвинения.
  - Ты за что их убил, падлюга?! - стоявший возле нее мужичок с обвисшим от длительной диеты брюшком громыхнул по воротам железным прутом. - За сардин банку?!
  Ага, не обознался мой третий глаз - парень все-таки слился. И картина более прояснилась. Значит, малый не впервой попался, свою роль сыграл умело. Соврал так, что я поверил. А затем побег домой и быстренько доложил, что планец провалился. Он-то с Игорьком, небось, с благословения этой оравы на мою кладовку пошли, раз они так организованно на пикет собрались. Хотели сначала по тихой, шпану подослали. А не получилось, пришли публично претензию заявить.
  Ясное дело, нет в этой толпе родственников убитых - никого не вижу изгореванного, за кровинушку мстить пришедшего. Банальная злоба, зависть и возмущение. Этот, вислобрюхий, "убийство детей" использовал для нагнетания пущего гнева у пикетчиков и во мне типа чувство вины разбудить.
  Да промазал.
  - Детей? Ты о чем, дядя? Дети в песочнице домики лепят. А тот, кто по чужим хатам шастает с монтировкой в руке на "детей" и "стариков" не делится. Понял?
  - Как же они тебя, бедненького, напугали! - саркастически качнула головой тетка. - Пересрал, небось, что на ящик сардины меньше станет. С голодухи побоялся вспухнуть? - и потом как заорет: - Пригрелся тут на Акимовской жратве?! Жируешь, падлюга! Открывай давай, чего зубы скалишь!?
  - Давайте сломаем эти ворота! - предложил кто-то из толпы.
  - Чего базары разводить, толкай! - поддержали оттуда же.
  Тем не менее попытка осталась нереализованной, так, качнули створками для годится. Показать, что не пустомелют.
  - А-а, - понимающе киваю я, - ты и есть больная мать, что ей лекарства каждый день нужны. С виду и не скажешь. Может, поблагодарствуешь лучше, что отпрыска твоего отпустил. В другой раз ведь только уши тебе его пришлю. На бусы.
  - Не загадывал бы. - Толстая брезгливо сморщилась и что-то в ней безусловно напомнило малолетнего воришку. - На счет другого раза-то. А то мало ли, что с тобой может произойти.
  - В общем! В чем предъява, недовольные?
  - А ты вообще непонятливый, да? - качает подбородком она. - Перед малолетками ножом размахивать - мастак, а тут уже на жопу сел. Вроде не понимаешь, чего от тебя хотят?
  - Ты должен делиться. По-хорошему, - встрял третий мужичок, с противным голосом, худой, на вид занудливый, сварливый, с лицом, на котором большими буквами написано, что он всегда был непротив опрокинуть стаканчик. - Мы же, видишь, поговорить пришли. Дипломатическим путем вопрос решить. А могли бы сразу к делу перейти...
  - Да не лечи меня, бухарь, - язвительно отвечаю. - Не очковали б если - сразу "к делу бы перешли". А раз бабами прикрылись, какие на хер дела?
  - Чего ты мелешь? Перед кем очковать-то? - пристыдяющим тоном затянула толстуха. - Перед тобой, что ли? Тоже мне, гроза района нашелся. Только и способен, что девкам нож под ребра пихать.
  - Убирай замок! - вытаращился на меня тот, что с трубой. - Не вынуждай идти на крайние меры! Давай, давай, не ссы! Пустым не будешь! Пачку макарон я тебе оставлю! Обещаю.
  - Ну, открывай, чего стал?! - чтоб соответствовать сподвижнику, выкарячила глаза тетка. - Один хрен мы отсюда не уйдем без того, что у тебя в кладовке сложено. Запихаться ты тут тушенкой, пока люди в центре дохлых собак едят, не будешь! Это я тебе говорю. Не откроешь, вывалим к чертовой матери ворота. Выбирай.
  - Але, буренка, притормози-ка, а?!
  От моего неожиданного выпада толпа замирает. Следит за мной как за фокусником на сцене. Понимая, что это мой предпоследний ход, я делаю шаг к стоящей позади "тойоты", достаю из кузовка канистр, ставлю на землю и открываю.
  - Я че-то не врубил в суть вашего мычания. - Втягивая раздутыми ноздрями воздух, набираюсь всей только наглости, что во мне могла быть. - Вы че, Майдан тут нашли, требования свои двигать?! Еще б плакаты нарисовали и транспаранты растянули. С какой радости кучка свердловского быдла будет решать, что мне делать?! Вообще попутались, мрази?! Да мне по х*ю, что ты там мне обещаешь! - перевожу безумный взгляд на обладателя ржавой трубы. - Я те сам, сука, обещаю - еще раз пасть откроешь, глотку от уха до уха вскрою! Ты меня понял?! Забирай эту потную кобылу со всем этим шоблом и валите отсюда на хер! Попробуешь еще раз шатнуть ворота... сожгу! Слышьте, недовольные, я не шучу! Кривое движение расценю как враждебное. Развернулись - и айда на Свердловский массив.
  Онемелая пауза затянулась. Причем, как мне показалось, в мою пользу. Даже потешиться успел, что не утратил ораторских способностей. Не зря в молодости дикцию вырабатывал.
  Ан-нет, не все козыри бабенка-то выкинула. Хитрая и молодчинка, тяжелую артиллерию напоследок приберегла. Умело примаскировала на заднем фоне за сиськами бабскими.
  На гоблина, которого с первого взгляда можно было принять за родного брата Валуева, я смотрел снизу вверх. Выпяченная лобная кость, расплющенный нос, слегка помутненный взгляд, голова вытянута вперед так, что плечи кажутся выше, да и под спортивным костюмом не скрыть дутые бицепсы. На шее по-прежнему сверкает золотой трос, будто это до сих пор имеет хоть какой-нибудь смысл.
  Вот уж, привела тетушка бульдога.
  Можно было б и не шугаться, по молодости и не таких быков валили. Но вся заковыка была в том, что я его знал. Еще когда в охранниках у Акимова ходил. Он тогда у Акимовского конкурента по бизнесу в телохранителях числился. Еще та горилла. Я видел, на что он способен. Нунах, как говорится.
  Я не мог не заметить, как поменялись лица на первом плане: теткины глаза прищурились в довольно-западлянской ухмылке, типа "что, не ожидал от "потной кобылы-то?", засверкали как у злобного тролля. Вислобрюхий зубы выставил, на шаг в сторону отступил, дабы отделить фигуру здоровяка от мелюзги, к которой ради добра дела и себя причислил. Любитель выпить, пришедший с остальными за компанию, почти с благоговением смотрел на воздвигшийся у ворот крейсер.
  - Это ты если криво дернешься, - заговорил он мясницким голосом, наведя на меня палец-сардельку, - я тебе бошню оторву и на член одену. Понял? Открывай ворота, баклан!
  Ну что, друзья, вот вам лучший образец соотношения "сила -99%, разум - 1%". Угрозы - заученные фразы бессмертных героев из боевиков девяностых. Бессмысленные, глупые. Как голова может держаться на члене? В любом его состоянии. Хотя совру, если скажу, что его появление мне так уж легко удалось проглотить. Все же в моей перспективе такого запасного варианта с их стороны изначально не предвиделось. Но план есть план и пока что я его придерживаюсь.
  Уверенно толкаю ногой канистр. Выплескивающаяся сизовато-желтая жидкость с характерным запахом расширяющейся лужей быстро потекла к воротам. Ви-ай-пи партер во главе с толстухой округлив глаза и будто не веря, что несмотря на их контраргумент я смог это сделать, попятились, разошлись в стороны. Все, кроме здоровяка. Он буравил меня своими суженными до минимума глазами, словно пытаясь передать, насколько глубоко в землю я вогнал себя этим негостеприимным жестом.
  - Ты точно это хотел сказать? - спрашиваю его я, и в моей руке появляется бензиновая зажигалка. К этому времени темная лужа на асфальте уже сомкнулась вокруг его "адидасов", но, к сожалению, дальше не пошла - канистр перестал издавать заглатывающие звуки.
  - Ты совершаешь ошибку, - уведомил он меня.
  - Да ну? - наигранно округляю я глаза. - И что же теперь будет? Ты обидишься и заплачешь?
  Стало так тихо, что даже было слышно, как хлопают крыльями вороны, пролетая где-то далеко от нас (на заправку, по свежее мясцо?). Люди из ватаги смотрели на свой последний шанс и терпеливо чего-то ожидали. В их понимании, сейчас что-то обязательно должно произойти, неформатное, но чертовски продуманное и хитрое, в результате чего я должен буду сам вспыхнуть, что твой факел. А они будут смеяться и поражаться изобретательности своего запасного варианта.
  Но ничего не происходило. Гоблин по ту сторону ворот все так же пялился на меня, а я никак не мог вспомнить, остался бензин в этой зажигалке или нет.
  Чиркнул. Есть. А тот будто этого и ждал. Присев, он подпрыгнул как баскетболист к кольцу, зацепился руками за край жалобно всхлипнувших ворот, подтянулся, перекинул ногу. Что сказать, умело. Теперь даже если я и брошу зажигалку, пламя его не достанет. А через мгновенье он и вовсе будет с этой стороны. Драться мне с ним как-то не очень хочется, попаду в руки - считай все, голову свернет как курице.
  Толпа заулюлюкала, чудо свершилось. Сейчас-то я отвечу за неповиновение и все высказанные грубости. Бабы даже не поморщатся, когда он голову мне об бордюр раскроит. Похлопают разве в ладоши а, может, и раком в награду герою станут.
  Я использую свой последний ход. Вытаскиваю из-за пояса револьвер, направляю его на здоровяка. В тот же миг он замирает, усевшись на верхнюю перекладину и свесив на сторону моих владений одну ногу.
  Забавно, что я по-прежнему продолжаю держать зажженную "зиппо" в другой руке. Типа, не стрельну, так подкурю хоть.
  - Ну-ка обратно за оградку, гиббон, ля! - рычу ему. - Мозги вынесу - будешь полным дауном ходить.
  Гиббон, судя по виду и к моему превеликому счастью, разбирался в оружии на уровне "пээм - непээм", поэтому, впившись взглядом в мой короткоствол, он возненавидел себя за невежество в оружейных делах. Я по глазам это понял. Не испугался, а именно усомнился: муляж, травмат или боевой? Рисковать даром, понятненько, неохота. И надеяться, что среди баб или тех незадачливых мужиков, кто-то отличит первое от третьего, не приходится.
  Подействовало, кажись.
  - Сосчитаю до трех, шмальну промеж глаз. С такого расстояния не промахнусь, - сказал я, а потом подумал, что сосчитаю-то на самом деле я для себя. "Три!" - и что?.. На лыжи, Салман, на лыжи. Два с половиной метра забор придется брать с разгону. Ибо...
  - Раз!
  Ничего.
  -Два!
  - Сука! - досадно прошипел сидящий на воротах гиббон.
  И спрыгнул назад. Разлитый бензин хлюпнул под его ботинками, брызгами полетел на мои типа по-натовски запятнанные камуфляжом штаны, оросил ближних из "банды".
  Здоровяк задним ходом, не спуская с направленного в него ствола глаз, отошел к бабе. Тихо советовались минут пять, метая в меня полные ненависти взгляды. А затем развернулись и, отвешивая громкие, но пустые угрозы, всей гурьбой поплелись вниз по улице.
  Перекур, значится.
  Продолжение, конечно же, будет. Причем очень скоро. Моя наглость, да на полный, в их воображении, склад провианта - непростое испытание для восьмерых комков голодных, обнаженных нервов. Не выждут до ночи, раньше заявятся. И бить стекла не будут, сразу крейсер свой задействуют. Или два. Или сколько там еще подтянут народу, пообещав нормальный взяток.
  Профукал ты, Глебушек, свое счастье. Теперь что бы ни делал - спасешь либо козу, либо волка, - себя тобишь, - а вот за капусту придется забыть. Ну или рискуй крутануть рулетку: загрузить весь скарб в пикап и прямо сейчас попытаться свалить из района. Шансов на успех при этом один из ста. На шум мотора полетят стервятники, как мотыльки на свет, незаметно пришхериться на запасной хате будет сложно. Особенно без оружия. Но раз шанс есть, то почему бы за него не побороться? Особенно если так не хочется отдавать кому-то спавшие просто с небес щедроты!
  Подогнав машину к тыльной части дома, фасад я принялся загружать как кузовок, так и салон, стараясь использовать пространство как можно эффективнее. Я работал быстро, до пота и промокания штанов на заднице, но час истек быстро. А за ним и второй. Я играл коробками в тетрис, переставлял их так, чтобы они меньше торчали из окон и не выпирали из кузовка. Нервничал, сплевывал мешанину из ругательств и проклятий, бегал на передний двор смотреть, не пожаловали ли дорогие гости снова, оглядывал соседние дома, отгоняя при этом мысль, что оттуда кто-то следит за мной (я ведь проверил все соседние дворы в первый день как тут поселился).
  И уже когда с погрузкой было покончено, и я побежал открыть ворота, со стороны главной улицы к моему слуху донесся-таки посторонний звук. Не сулящий ничего доброго ревуще-стучащий звук. Я замер у распахнутых ворот и сердце у меня, до того трепыхающееся внутри, в этот миг словно изморозью взялось. Даже на лбу пот охладел. Сказать, что я узнал, что издает такой звук - значит, не сказать ничего. Меня такая хрень катала, когда я срочную служил. Через день катала!
  Звук приближался. Гусеничный, но не раскатистый, как у танка. Быстро стучащий, фыркающий, с характерным жваканьем при поворотах.
  Ну бабенка! Вот уж кого-кого в подельнички бы заманила, но что "догам" подмазала...
  Бросившись к стоящей на заднем дворе "тойоте", я молил только об одном: успеть бы!
  Сорвавшись с места, я не стал скромничать - повалил напрямик, по клумбам с розами, расталкивая гномиков, давя декоративную водяную мельницу и избушку с пригорюнившимся у плетеного забора хохлом в брыле, зацепил крылом деревянную беседку. Тем не менее, в ворота, в которые без проблем мог бы въехать "камаз", я едва попал. До эпидемии моим транспортом была спортивная двуколка под названием "bmw s 1000 rr" (сгоревшая вместе с сотней автопомоек в чертовом ГСК "Химик"), а посему маневренность на габаритных пикапах явно не моя отличительная черта.
  Лязг гусениц к этому времени стал ощутим даже под колесами. Я свернул в противоположную сторону и утопил педаль в пол. Двигатель взревел, но машина даже не оставила черных полос на асфальте. Не "бмв", конечно.
  Не "бмв"?! Да это чертов тепловоз с грузовым составом! Мотор воет что раненый слон, а я все еще вижу в зеркале темное пятно у ворот!
  От следующего заглядывания в зеркало озноб, зародившийся в центре темечка, морозной молнией прошиб тело до самих пят. Из-за поворота, оставляя за собой облака выхлопов, подобно вырвавшейся из клетки разъяренной пантере - я не ошибся! - вылетела бэ-эм-пешка. Нас разделяло метров семьдесят, в то время как до перекрестка впереди оставалось метров пятьдесят. Чертов "хай люкс", с его скоростью фуникулера! Бронемашина меня догонит и раздавит прежде, чем я доберусь до последнего дома по улице...
  Хотя, зачем ей догонять? Дурацкое предположение, ведь БМП чай не ментовская "семерка", имеется парочка отличий...
  Неяркая вспышка в зеркале заднего вида, что-то похожее на темный термос со свистом пролетело в сантиметре от наружного зеркала моего "хай люкса". Врезалось в припаркованный возле очередного шикарного поместья "лексус", в яркой вспышке огня подняло его на воздух, раскроило верхнюю часть.
  - Стоянка запрещена, - чужим голосом сказал я, когда горящие ошметки пролетели над "хай люксом".
  Впрочем, вторая вспышка сзади напрочь отбила у меня всякое желание юморить.
  Ощущение было таким, будто каменный гигант дал моему "хай люксу" под зад. Филейную часть рывком задрало к небу, вид приближающегося перекрестка в один кадр сменился приближающимся асфальтом. Скарб из кузовка взрывом цветного конфетти швырнуло вперед. Вермишель из разорванных пакетов рассыпалась по дороге; бутылки с подсолнечным маслом разбиваясь, разбрызгивали во все стороны янтарное содержимое; пакеты с мукой при ударе оземь восходили белыми стенами тумана; банки с паштетами, поблескивая золотистыми поверхностями, разлетались битками для игры в классики.
  Какое-то время машина продолжала движение скребя по асфальту, высекая хромированным "кенгурятником" искры. Не помню, что со мной происходило, но я хорошо помню, что думал я в тот миг о балерине, которая удерживает равновесие, стоя лишь на прямых пальцах.
  Сколько она так может?
  А затем "хай люкс" завалился на крышу. По инерции его протянуло еще метров десять. Когда он замер, я еще какое-то время слышал как продолжают крутиться задранные вверх колеса, как дребезжит что-то в задней его части (оторванный борт?), как ручейком течет бензин из пробитого бака. И гадал, будет ли третий выстрел.
  Интересно, какие их относительно меня планы? Прибрать к рукам продзапас или же спровадить меня на тот свет? Ведь у них с провиантом дела, как я слышал, неплохо обстоят, за консервы воевать не станут. В таком случае могут шмальнуть еще. Или, может, для обиженной мамаши и гиббона стараются? Приоритет тогда все же в продуктах?
  В любом случае, третьего выстрела, которого я ожидал в неком безрассудном оцепенении, не последовало, и я выплюнулся из машины через проем для лобового стекла. В аварии я почти не пострадал, пара рассечин ничем не вредили и без того изрядно пошрамленному лицу. Но стоило мне выпростаться в полный рост и потратить мгновенье на осмотр утраченного, растянутого по дороге добра, как на подъезжающей бэ-эм-пешке загрохотал пулемет. Прерывчатой прямой вздыбился под ногами асфальт.
  Еще хочешь знать их намерения, Салман?
  Развернувшись, я бросился к ближайшему частному дому - кирпичному, с неказистой архитектурой, старого построя, портящему весь вид из особняка рядом. Перепрыгнув заградку из сетки-рабицы, ныряю в кусты, но тут же, подбодренный стуком ПКТ поднимаюсь и мчу к дому. Пули лохматят кусты, разбивают стекла в доме, раскачивают ржавеющий перед гаражом старый "скорпио", дырявят дюралевую шабатуру колодца с позвякивающим внутри ведром.
  Забежав за гараж и скрывшись из виду, я прислонился к стене, отдышался. Повертел головой, прокладывая дальнейший маршрут. А фиг куда побежишь - огород дальше, сад, открытые пространства. Яркая мишень для стрелка.
  В уме я прорисовал себе картину, будто из броневика сейчас высыпаются те самые пять солдат, передрачивая затворами, и рассредоточиваются для полного обхвата двора с унылым приземистым домиком справа. Худо будет, коли так.
  Выглянул из-за угла. На самом деле все обстояло проще. Сорокатонная дура полезла во двор сама. Сметя хлипкие ворота, она на миг остановилась, такая же неуместная в этом небольшом дворике как клоун в доме для престарелых, а потом двинулась дальше.
  Забегаю в пустой хлев, расположенный сразу за гаражом. Перья, ковром устлавшие дощатый пол, разбросанные по углам отрубленные куриные головы, лапы и разлитые озера засохшей крови указывали на давнюю побывку мародеров. Под курьей лестничкой вогнанный в похожее на большую таблетку полено топор. Выдернув его, я подумал, что с этим собираюсь противостоять десанту, которого под своей бронескорлупой могло привезти БМП. С пятью штурмовыми винтовками, пятью, возможно, брониками, пятью "эфками" - против топора, ножа и пустого травмата, которого я за каким-то чертом все еще тащу с собой.
  Тем временем БМП, упершись простреленному "скорпио" в зад, проломила им створки гаража и вмяла в машину, которая там стояла. Остановилась, повернула башню вправо, к дому.
  Я стоял в дверном проеме сарая, за гаражом, по диагонали от входа в дом. Утешало только то, что отсюда из БМП меня не могли видеть.
  Зато... кто-то на меня смотрел из окна дома.
  Господи, тут были не мародеры! Здесь все еще живут люди. Женщину, придерживающую у рта платок, лихорадило. Я видел, как тряслась ее рука. Она подхватила вирус совсем недавно. Пережила три волны эпидемии и заразилась, самое большее, неделю назад. Или иммунитет, который, как заявляли, вырабатывается после контакта с инфицированными (у меня этих контактов было не меньше сотни) - просто иллюзия?
  Твою мать, как такое может быть?!
  Показалось или я и вправду услышал крик младенца? Смог бы я его расслышать в грохоте, который исходил от этой ненавистной машины?
  Шаггггах!!!
  Стомиллиметровый фугасный снаряд влетел в окно домишка. Стекла выдавило взрывной волной, пламя вырвалось из оконных проемов, будто рот языком облизнуло. Входную дверь сорвало с петель, швырнуло как доской для нарезки. Встряхнувшаяся крыша местами обвалилась внутрь.
  Даже если в доме и был кто еще - всем хана.
  Я накрыл голову руками и присел, когда надо мной пролетали кирпичная крошка вперемешку с деревянными щепками. А БМП снова пришла в движение. Я этого не мог видеть, но насколько можно было судить по зуммирующему звуку, башню наводчик устремил в гараж. Гараж, за которым я стоял с незадачливым топором в руке.
  Шаггггах!!!
  Проклиная себя за несообразительность, я снова пригнулся - как та чертова игрушка, которая больше ничего не умеет делать. Причем пригнулся в последний момент, и это спасло меня разве только от приема кирпича в голову. Что касается остального, то, по меньшей мере, сразу штук десять, - вполне, причем, заслуженно, - угодили в мое многострадальное тело. Плечи, бока, живот, ноги - такое впечатление, будто туда ударили молотком, а потом вкололи новокаин. Наверное, что-то подобное чувствует неудачливый скалолаз, ухватившись не за тот камень и спровоцировав обвал.
  Меня кинуло вглубь сарая, я сломал собой дощатую клеть для домашней живности, но сразу же поднялся. Онемение в ушибленных частях тела не позволяло мне двигаться так же резво, перед глазами отчего-то изображение поплыло, и в ушах будто камертон вибрировал. Тем не менее, стремление свалить отсюда как можно быстрее, толкает меня к выходу. Задней и боковой стены у гаража практически нет, я увидел изрешеченный АЗЛК и объятый огнем "скорпио".
  Не имея четкого плана дальнейших действий, проклиная себя, гиббона, и "потную кобылу", я бросаюсь бежать прочь. Дурак, понимаю, но бегу. За сарай, пока еще целый, выбегаю на огород - открытейшее из всех открытых мест, - и мчу, лавируя и перескакивая через кучи пепла.
  Взревел двигатель, "договской" бронемобиль без промедлений двинулся за мной.
  Все! - засветилось в голове.
  В близкий к смерти час, говорят, с мозгом происходят странные вещи. За миг он способен показать и увидеть то, что записывалось в него восемьдесят лет. Вещи, недоступные никаким ученым, институтам, самым современным технологиям, происходят естественным образом при стечении некоторых обстоятельств. Например, когда пули вжикают над головой, а ревущий бронированный демон вот-вот наступит своим траком на глотку. Я не увидел своего детства, но зато увидел себя на экране монитора, к которому прильнул оператор. И целеуказательное перекрестье увидел на экране, ловящее мою спину. Меня, неуклюже лавирующего, выглядевшего как деревенщина с топором в руке даже в натовских штанах. Меня, чьи ноги утопают в сырой почве. Меня, бегущего по прямоугольному участку в туманце стелющегося по земле дыма...
  А пули злобно шипят над головой, дырявят бетонный забор, коим отделился следующий магнат от простака из пролетариата. Я бегу к нему так, будто в задницу динамит мне вставлен. Петляю (помню армейку), и мчу на всех парах. И будто бы за стремление мое: клац! - сзади.
  Лента закончилась. Ха! Есть все-таки справедливость в этом мире. И хотя эта заминка продлится не дольше секунды, мне хватит этого щедро отмерянного времени.
  Прыжок! Пуля со следующего заряда скользнула по ноге, разорвала с краю ляжку. Всего-то? А я ведь уже с этой стороны.
  Двор у олигарха большой, ухоженный, напоминает усадьбу Акимова: трехэтажный дом, банька, беседка, гараж на несколько машин, детская игровая площадка. Но прятаться в зданиях я больше не буду. Ребята, похоже, резвятся, сейчас фугасом тут все разнесут. А спрячешься в подвал, плитой лаз привалит - подохнешь от голода.
  Так ни до чего и не додумавшись за ту секунду форы, я скрываюсь за углом маленького домика (вроде как для прислуги), когда БМП врезается в бетонное заграждение и вваливается на территорию. Что там, интересно, наши продукты? Они им вообще нужны были? Или приоритетная задача все же меня грохнуть? Может, по ходу поменялось что, раз так далеко зашли?
  Глядеть в оба нужно, "дожики". Местные в три счета разнесут все, что там под "хай люксом" уцелело. Вернетесь, будете пылесосами сахар с асфальта вылавливать.
  БМП двинулась напролом через небольшой сад карликовых яблонь, давя своим весом хрупкие деревца и обходя хибарку справа.
  Шаггггах!!! Шаггггах!!!
  Снаряды влетели в высокий элитный дом через окна на первом и втором этажах. Взорвались внутри, заполнив помещение огнем, выплюнув горящими тюлями из лишившихся стекол окон.
  - За что ж вы меня так, пацаны, а? Только не говорите, что за гребаную банку тушенки!
  Земля под ногами задрожала, будто через детскую площадку вот-вот произойдет раскол Земли. Рокот дизеля изжил, казалось, все существовавшие до него звуки. Я переместился за угол, чтобы оставаться незамеченным. Моему взору предстал проем в заборе, который остался после прорыва "бэшки". Так захотелось ринуться обратно. Может, не увидят, а? Может, исключат, что я обратно к горящему дому побегу?
  Не вздумай! - запретил 'внутренний Салман'. Развернут башню и дадут из главного, кишки на проводах развесишь!
  Увидев перед собой люк, я понял, что именно его подсознательно искал последние десять минут. В этих элитных кварталах нет централизованной канализации. И чугунная крышка могла означать только одно: открытие врат в ад. Но именно там, как мне показалось, я мог сыскать для себя спасение.
  Отпрянув от стены и метнувшись к люку, я топором приподнял крышку, увидел уходящую вниз лесенку и, невзирая пробивший насквозь каждую нервную клетку смрад сточных вод, прыгнул внутрь. Успел на треть прикрыться крышкой ровно в тот момент, когда адская машина направила ствол на хибарку, за которой я прятался.
  Кирпичи, фрагменты домашней утвари, куски мебели пролетели над приоткрытым люком как птицы на юг. Пылающие ошметки попали и в люк, горящий кусок ткани упал мне на голову и будь на ней волосы, ходить бы мне с выгоревшим темечком. .
  Что касается интерьера моего укрытия, то дряни здесь хоть и было чуть меньше, чем по колено, смердела она так, будто я упал во вселенскую выгребную яму. Мне впервые пришла в голову мысль, что лучше было бы сдаться. Я поднял голову к небу, видному через щель в неплотно закрытом люке, и пожалел, что меня не размазало из стомиллиметровой пушки.
  Между тем, больше выстрелов не последовало. И вообще! Машина не только продолжала безобидно стоять на месте, в ней даже двигатель заглушили. Тишина снаружи вдруг стала такой неестественной, что мне подумалось, будто это мой ангел-хранитель, схватив "бэшку" за ствол, забросил ее куда-то в Буг. В кино же такое бывает?
  Или мы не в кино? Нет, не в кино, балбес. Ни один формат кино, будь то хоть пятьдесят-дэ, не передаст той вони, от которой нет и малейшей возможности закрыться.
  Мозг был отравлен испарениями, в изобилии исходящими от волнующейся светло-коричневой жижи, но я все же сообразил, что десанта в отсеке БМП нет. Иначе давно бы высадились и прошерстили оба двора, не прибегая к трате снарядов и пулеметных патронов.
  А если так, то, может, я не столь уж и важен для экипажа? Может, решат, что я ушел и вернутся себе обратно? Ну на хрен я им дался? Попугали, порезвились и достаточно.
  Утешения не действовали. Понимая, что умру в любом случае: если не от разрыва снаряда, то от вони, я встаю на металлическую лестничку, сдвигаю люк и буквально выталкиваю себя на поверхность. Меня не сразу заинтересовало месторасположение "бэшки", первым делом я просто вентилирую легкие, выдыхая из себя ядовитые испарения. Если умирать, то хоть без привкуса дерьма на губах.
  Тем не менее, взрыва не последовало. Посмотрев на руины хибарки, я вижу броневик, повернутый ко мне в полупрофиль, ствол, направленный на гаражи и... поднятую крышку люка на башне. Командир мотает башкой, хлястики расстегнутого шлемофона свисают ему на грудь.
  Только дерьма у тебя там нет, - подумалось с завистью.
  А затем - снова, действую как чертов станок. Кто-то приказал бежать. И не на соседний участок. Не тихо, гуськом, втянув голову. А бежать к центру, к источнику, бежать так, будто за мной стена на стену бежит целая армия. И я не могу не подчиниться этому приказу. Я бегу.
  До зеленой железяки я добрался в один взмах ресниц. На ходу запрыгнул на горячий моторный отсек. Командир, казалось, не услышал меня - нюхом учуял. Потому что когда он оглянулся, выражение лица у него было таким, будто ему под нос сунули протухшую рыбу. Ты в своем уме? - было написано в его глазах. Но это ненадолго. Когда топор, которого он так и не увидел, наискось снес ему верхнюю часть головы, в разлетевшихся глазах можно было увидеть много разных мыслей.
  Отбросив оружие средневекового воина и придержав за погон брызгающее красными фонтанами тело, другой рукой я выхватываю у него из кобуры пистолет. Струи крови хлюпают мне на грудь, но я их не вижу и не ощущаю. Мозг сосредоточен на другом. Заглядываю внутрь. Место оператора-наводчика пусто, командир был за него.
  - Да ты там вообще?! - вопит, словно из землянки, водитель.
  Из выхлопных труб "бэшки" вырываются два столба черного дыма, мотор возобновляет свой рев. Зная устройство бронемашины изнутри, я, сунув руку в люк, делаю пять выстрелов. Целюсь наугад, надеясь, что хоть одна пуля, но все ж достанет водителя. Выстрелы "пээма" после грохота стомиллиметровки кажутся не громче хлопков в ладони. Радостными аплодисментами.
  БМП проползает метров пять и глохнет, замерев с поднятой полукруглой крышкой и лежащим на боку телом командира экипажа.
  Вот и все.
  Сунув в зубы сигарету и чиркнув зажигалкой, которая после этого сразу становится непригодной, я сажусь на кирпичную глыбу и смотрю на замершую машину. Уснувшего зверя, раздавившего детские качели и накатившего правой гусеницей на песочницу, в которой остались торчать детская красная лопатка и грузовик с полным кузовом песка.
  Я смотрю на БМП до тех пор, пока взгляд мой не расфокусируется до такой степени, что на месте броневика возникает темное пятно.
  Знаю, что когда вернусь на дорогу, от рассыпанного провианта уже ничего не останется. И пусть. За продление своей жизни я рассчитался макаронами. И, пожалуй, на данный момент это справедливая цена.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"