"И когда он снял третью печать, я слышал третье животное, говорящее: иди и смотри. Я взглянул, и вот, конь вороной, и на нем всадник, имеющий меру в руке своей".
"Откровение Святого Иоанна Богослова. Глава 6".
Ночь укрыла черным бархатом лазурные выси. Тонкие иглы света пронзали траурный саван, излучая великий страх. Тьма исполинской змеей ползла по земле, поглотив все четыре стороны света. Овладел миром Похититель душ, наполнив сердца тоскою.
Мафдет закуталась в шерстяную накидку и погрузилась в глубокий сон. Время от времени она нервно всхлипывала, и грудь ее тяжко вздымалась. Иногда хранителю свитков казалось, будто лицо возлюбленной, освещенное призрачным сиянием, орошено слезами. Походило оно на обмелевший Хапи, иссушенный горячими ветрами Сетха, в пору, когда он, лишенный воды и силы, не мог более наполнять амбары и насыщать людей, когда горе и стенания царили повсюду, и взоры несчастных утопали во мраке.
Порой сын Имтес представлял себя не в тростниковой лодке, бесшумно скользившей по водному зеркалу, а летящим к пристанищу богов, или, наоборот, проваливающимся в бездонные глубины Туата.
Ихетнефрет глядел на огоньки звезд, вспоминая полный событиями день.
"Нет им покоя, - думал хранитель свитков, - дрожат они и мерцают. Холод одиночества и пустоты пленяет их. Но что тогда говорить о нас, людях? За какие прегрешения суждены нам страдания? В чем наша вина перед богами?
Плеск Буранунны, шорох камыша, сырость вод рождают страх в душе... темный животный страх перед будущим, неизвестностью, серым убогим существованием... перед сильным и опасным противником. Как понять слова Мафдет: "Не обещай того, чего не сможешь выполнить?" Она презирает меня за трусость и слабость? Но ведь именно я вызволил ее из рук Гильгамеша! А может быть, она сама не желает смерти злодею? Вдруг она полюбила его, получив желаемое?.. Боится сказать... Но тайна не умерла в сердце, лишь затаилась на время, и при первом подходящем случае вырвется наружу. Не о том ли говорил Ханусенеб? О, боги, как все запуталось! Нет, не верю! Она другая, не такая, как все. Чистая открытая душа, не оскверненная грехом и грязными помыслами. И все же, что-то изменилось в ней. Счастье кануло в прошлое, его уже не вернуть. Злая судьба слепой беззубой старухой бредет дорогой жизни, стуча посохом по мостовой. Костлявая, но сильная рука схватит первого, кто попадется ей на пути. Безжалостным вихрем сметает она людей, обрекая их на муки и смерть. Сердце мечется в испуге... Лик любимой полон горя и печали, сливается с темной рекой. Почему именно мы? Слыша о постигших людей бедах, думаешь, что все это не коснется тебя. Но нет же! Змея, свернулась в винограднике и приготовилась ужалить строптивца, крокодил спрятался в тростнике и через мгновенье бросится на зазевавшегося... От уготованного не сбежать в горы, не уплыть на ладье. Плач и стенания суждены людям. Только чарующие несбыточные фантазии и мечты нам даны в утешение. Слаб человек, беззащитно тело перед демонами подземного мира и волею богов..."
Время останавливалось, застывало, превращаясь в густой туман. Ихетнефрет иногда терял ясность взора, проваливаясь в беспокойный, кратковременный сон, не находя в себе сил противиться усталости. Мертвый мир постепенно воскресал, обретая в серых тенях прибрежных зарослей плоть, наполняясь алой кровью скорого рассвета. Душа сияла голубизной небес. Река оживала, переполняясь звуками и цветом.
- Ты проснулся? - Ханусенеб открыл глаза и зевнул, пытаясь отогнать назойливую дремоту.
- Я почти не спал. Надо же кому-то править лодкой, - рассеянно ответил Ихетнефрет.
- Да, да, конечно, - служитель Тота, дрожа от холода, с головой спрятался под шерстяной накидкой.
- Ну, хватит...
- Пощади мои годы! - взмолился жрец.
- Скоро Ра воссияет над горизонтом.
- О, боги, нет мне покоя! - ворчал Ханусенеб, - Ладно, твоя взяла, встаю. - Он медленно поднялся, пугливо озираясь вокруг, зачерпнул ладонью воду, освежая заспанное лицо и бритую голову. - Как Мафдет?
- Спит.
- Не стоит ее тревожить.
- Ты прав, не будем мешать. Лучше взгляни на этого хитреца Эбихаила. Делает вид, будто дремлет и ничего не слышит. Эй ты, пройдоха, поднимайся живее, не то окачу тебя водою.
- Чего пристали? - донесся из-под рогожи недовольный голос. - Ну, проснулся, и что с того? Зубы стучат от холода, спину ломит, словно кто избил меня, а ты ... - "окачу водою"... Да за что?
- Будет тебе ворчать, - повеселел Ихетнефрет, - посмотри кругом. Новый день пришел. Горести и беды позади. Мы свободны, как птицы в небесах... Ветер не воет, не предвещает несчастий, река успокоилась. Не гонит нас голод и жажда. Есть у нас одежды, масло, сушеная рыба и овощи.
- Что верно, то верно, - расплылся в довольной улыбке Эбихаил, предвкушая скорую трапезу.
- Смотрите! - тревожно вскрикнул Ханусенеб.
Ихетнефрет и Эбихаил обернулись на возглас, глядя в ту сторону, куда указывала рука жреца.
Медленно из земли вырастал огненный диск дневного светила, заливая восток алой краской. Там, где река исчезала за далеким горизонтом, нечто вспыхнуло расплавленным золотом, словно звезда свалилась с небес в прибрежные топи.
- Что это? - недоумевал Ихетнефрет.
- Должно быть, вершина храма, - равнодушно отвечал Эбихаил.
- Не там ли расположен Ур?
- Возможно. Все к тому идет.
- Право же, не знаю, радоваться нам или печалиться. Сердце мое смутилось. К чему готовиться в чужой земле?
- По крайней мере, не к встрече с Гильгамешем, - послышался голос молодой женщины.
- Приветствую тебя, любимая...
- Мне показалось, ты испугался?
- Нет. Я просто размышлял вслух, думал о будущем. Как ты спала?
- Спасибо, все хорошо. Мне нужно одеться и привести себя в порядок. Отвернитесь, не смотрите... - властным, не терпящим возражения тоном произнесла Мафдет.
Девушка, высвободившись из объятий шерстяной ткани, бросилась в воду, пытаясь очиститься от воспоминаний о событиях вчерашнего дня.
- Что ты делаешь? - взволнованно закричал Ихетнефрет, сжимая руками борт лодки.
- Мне надо умыться, - равнодушно отвечала Мафдет.
- Но вдруг с тобой что-нибудь случится? - беспокоился хранитель свитков, не замечая слез на мокром лице возлюбленной.
- Уже и так все случилось. Чего еще ожидать?
Колючие холодные интонации в голосе девушки неприятно поразили Ихетнефрета, но он счел за лучшее промолчать, не желая лишний раз напоминать ей о прошлом.
После недолгого омовения она попыталась самостоятельно взобраться в лодку.
- Позволь помочь тебе, - встрепенулся хранитель свитков.
- Не надо, я сама, - Мафдет подтянулась и оказалась в барке, едва не перевернув ее. - Я же попросила не мешать, - произнесла она с укоризной.
- Прости, но я думал...
- Тебя это тоже касается
Ихетнефрет отвернулся, принялся рассматривать приближающийся город, но его мало интересовал таинственный Ур. "Город как город, - рассуждал сын Имтес, - скорее всего мало чем отличается от Урука. Правит им какой-нибудь владыка, мнящий о себе невесть что. Храмы и дома вырастают из речных зарослей... Как все опостылело, как надоело!
С Мафдет творится неладное. После пережитого что-то сломалось в ее душе. Чувствую, я стал ей противен. Она упрекает меня, или стесняется собственного позора. Одна надежда на время, и на... самого себя".
- Можешь повернуться.
Ихетнефрет нервно вздрогнул, повинуясь приказанию. Мафдет сидела на корме, расчесывая длинные мокрые волосы. Каласирис прилип к влажному телу, подчеркивая очертания груди и темные пятна сосков.
- Ты Есит, вышедшая из вод Хапи! - сын Имтес не мог скрыть восхищение.
- Я лишилась почти всех драгоценностей... в Уруке, - не обращая внимания на комплименты, отвечала девушка.
- Не беда, скоро прибудем в Ур, и что-нибудь придумаем, - с надеждой в голосе произнес Ихетнефрет, невольно любуясь возлюбленной, но она ничего не ответила, продолжая заниматься утренним туалетом.
"Она так же прекрасна, как и раньше, но глаза не блестят драгоценными камнями, и чарующая волшебная улыбка исчезла с лица. Наверное, она разлюбила меня? Холод отчуждения поселился в сердце. Гильгамеш, садовник подлости, поливающий дерево греха собственными злодеяниями... Вот причина всех бед! Нет, клянусь богами, я отомщу ему, рано или поздно! Пусть пройдут сотни, тысячи лет, но правосудие свершится, и негодяй понесет наказание! - рассуждал про себя хранитель свитков, и глаза его наполнялись слезами. - Горести и несчастья кажутся нам порой непреодолимыми, но время стирает в памяти следы страданий. Правда, все это будет когда-то... Спустя годы былое покажется нам смешным, не достойным волнений и переживаний... Сейчас же мы ослеплены горем и печалью, мир нам не мил, как будто жизнь оборвалась, лишившись всякого смысла".
Утренний туман, пронзаемый солнечными лучами, медленно рассеивался, высвобождая из плена величественный город. На речной глади попадались редкие тростниковые лодки рыбаков, купцов и птицеловов. В полноводных каналах отражалась ослепительная голубизна небес. Светлые храмы высились гигантскими исполинами в сверкающих золотых шлемах. Ханусенеб и Эбихаил налегли на весла. Берег стремительно приближался.
Ихетнефрет первым ступил на каменную пристань, пытаясь привязать барку к какому-то деревянному столбу.
- Странное дело, - удивился жрец, - не случилось ли чего? Город словно вымер, базарная площадь пуста. Куда делись все жители?
- Я вижу группу воинов. Пойду, выясню, в чем дело.
Хранитель свитков направился к нескольким солдатам, стоявшим поодаль.
- Приветствую вас, доблестные стражи Ура.
- Ты, как видно, чужеземец? - спросил старший из них, с интересом рассматривая вооружение пришельца.
- Да, и прибыл в ваш город пополнить припасы перед дальним путешествием.
- Не в добрый час ты посетил Ур.
- Что случилось?
- Герой благой земли Абарги, светлый царь, скончался...
- Простите, я не знал.
- Сегодня состоится погребение на городском кладбище. Почти все горожане уже собрались там. И ты отправляйся проводить в царство Эрешкигаль великого Абарги. Вместе с ним последует и его жена, благородная Шубад.
- Как? И она умерла?
- Нет. Она идет в подземное царство добровольно, желая вечно пребывать рядом с любимым супругом.
- Так она убьет себя ради мужа?
- Да.
- О, боги! Воистину, великое горе посетило Ур! Но моя лодка и друзья?
Воины переглянулись:
- Нет ли у тебя немного меди?
- Этого хватит? - Ихетнефрет достал кольцо.
- Вполне. Теперь ни о чем не беспокойся. Спокойно следуй на кладбище. Мы присмотрим за твоей баркой. А вечером, за кубком вина, вознесем молитвы богам за мудрого Абарги, царицу и твое благополучие.
- Хорошо. Да пребудет с вами Энлиль, - Ихетнефрет попрощался со стражей и уныло побрел к пристани.
- Ну! Что там? Говори! - сгорал от нетерпения Ханусенеб.
- Не томи сердце, поведай скорее! - поддержал жреца Эбихаил.
-Умер правитель Ура. Сегодня состоится погребальная церемония. Все жители собрались на кладбище. В городе остались одни калеки да горстка воинов. Лавки закрыты. Хочешь не хочешь, а придется ждать окончания похорон. Солдаты посоветовали присоединиться к горожанам.
- А когда скончался их владыка? - не унимался Ханусенеб.
- Не знаю, видимо, недавно. Иначе мы что-нибудь прослышали бы об этом в Уруке. Впрочем, какая разница?
- Мне кажется, они не бальзамируют покойников, - рассуждал служитель Тота, - их души, не имея пристанища, обречены вечно скитаться в потустороннем мире. Если нет мумии, то куда же вселится жизненная сила Ба?
- Лучше ответь, что делать нам? - перебил его Ихетнефрет.
- В самом деле, почему бы не посетить кладбище? - вопрошал Эбихаил.
- А потом?
- А потом... потом запасемся припасами, и... отправимся... - Ханусенеб запнулся.
- К Зиусудре! - неожиданно закончил мысль жреца Ихетнефрет.
- Вот именно. Мафдет, а ты как считаешь?
- Мне все равно. К Зиусудре... Да хоть в Туат!
- Ладно, - осекся Ханусенеб, - чего мы стоим? Берите мешки! Поглядим, как умирают в Шумере...
Все четверо, прихватив пожитки, сошли на пристань, и, перейдя пустовавшую торговую площадь, оказались в лабиринте узких извилистых городских улочек. Пользуясь тем, что Мафдет осталась позади, Ихетнефрет обратился к жрецу:
- Послушай, Ханусенеб. Я не все сказал, говоря о смерти царя Ура.
- От кого ты скрываешься? Я еле слышу твой шепот.
- Подожди. Владыка города умер, но вместе с ним хоронят и царицу.
- Как? Они умерли вместе?
- В том-то и дело, что нет! Понимаешь?
- Стой, не спеши! Ты запутал меня окончательно.
- Шубад, так зовут жену правителя, добровольно решила присоединиться к мужу в его вечных скитаниях по миру мертвых.
- Странное решение.
- Здесь все мне кажется странным.
- Пришельцам трудно порой судить о чужих обычаях.
- Да, но не о близких людях. Ты видишь, что творится с Мафдет?
- Попытайся понять ее. После пережитого потрясения должно пройти какое-то время, чтобы затянулись душевные раны.
- Согласен, но мне кажется... В ее глазах уж нет былого блеска, в голосе чувствуется холод отчуждения. Вдруг она разлюбила меня, или, того хуже, полюбила Гильгамеша?
- Не говори ерунды.
- Я сам боюсь этой мысли.
- Прежде всего, успокойся. Конечно, я плохой советчик в подобных делах, но все же постарайся уберечь Мафдет от излишних волнений, оберегай ее покой и помоги поскорее забыть недавнее несчастье.
- Тебе легко давать советы! А как поступать мне? Каждый камень вокруг напоминает о царе Урука. Побыстрей бы убраться из этой страны! Всюду я слышу эхо прошлых времен. Глиняные кирпичи и дома вторят ему, воскрешая в памяти ужаса дни!
Образы убогих жилищ, слившись в огромное расплывчатое серо-коричневое пятно, беззвучно неслись в немую пустоту. Покинутый людьми город напоминал огромный холм со множеством ходов - улиц, проложенных трудолюбивыми грызунами, следовавших в бессмысленных стараниях непонятной даже им самим цели, определенной свыше. Тишина смерти витала повсюду. Домашние животные не издавали ни единого звука, и даже собаки спрятались по дальним углам, стихли, ошалело глядя по сторонам. Зелень деревьев превратилась в обугленные останки, едва подернутые серым пеплом тоски. Золото Небесной ладьи поблекло, превратив свет в тень. Путники уходили во тьму, пытаясь победить собственные страхи, порожденные кошмарами ночи, явившиеся в мир людей предупреждением о грядущих бедах. Созерцаемый наяву сон ускользал, заснувшее время робко дышало легкой поступью ног по мостовой. Норы-жилища и каналы, орошавшие сады, даруя им жизненную силу, остались позади, сменяясь могилами и сочными молодыми травами.
Глухой гул огромной людской толпы вывел Ихетнефрета из оцепенения. Казалось, все население Ура собралось на кладбище. Мрачные землистые лица одаривали пришельцев леденящими взглядами, подобными холодным ветрам в горах Лебан. Бесцветные одежды превращали людей в безликую шевелящуюся массу, источавшую невидимые волны ужаса и безысходности. Пустые глаза с опаской изучали чужеземцев. Дети испуганно прижимались к матерям, ища у них защиты от огромного чудовища, распространявшего вокруг плач, сдавленные крики и стоны.
Хранитель свитков с трудом пробирался сквозь столпотворение. Он так и не мог понять, к чему стремится, расталкивая недовольных горожан, злобно ворчавших ему вслед. Однообразие черт окружавших туманило взор, сливаясь в огромный пульсирующий сгусток голосов и человеческих тел.
Рука жреца ударила в огромный медный диск. Низкий звук беспокойной птичьей стаей разлетелся над головами. Людское скопище исторгло протяжный рев, напоминавший то ли вздох облегчения, то ли вопль отчаяния.
Жители Ура расступались, тесня Ихетнефрета и его спутников. Пытаясь не потеряться, сын Имтес крутил головой во все стороны, и взгляд его невольно остановился на внушительном холме, образованном свежими выбросами земли и глины. В основании рукотворного возвышения шла широкая галерея, выложенная глиняными кирпичами, исчезавшая в мрачной глубине гробницы.
Второй удар гонга увяз в ушах, многократно отражаясь от стенок черепа, отзываясь нестерпимой болью. Четверо воинов в медных полированных шлемах и кожаных панцирях медленно несли погребальные носилки с останками правителя Ура. Пурпурный наряд покойника, покрытый сотнями золотых и сердоликовых бус, горел среди серых и невыразительных одеяний горожан всеочищающим пламенем. К широкому серебряному поясу царя был прикреплен золотой стилет и оселок из лазурита, а голову венчал золотой шлем с боковыми щитками, прикрывавшими скулы. В правой руке умерший держал массивный медный топор с двойным лезвием.
Вслед за Героем благой земли шли слуги с рельефными вазами из алебастра и обожженной глины, кубками, светильниками в виде раковин, диадемами и множеством украшений.
Следующая четверка воинов сопровождала в последнее путешествие тело царственной супруги, также одетой в яркое пурпурное платье, сплошь усеянное бисером из золота, серебра, сердолика, кварца, агата и халцедона. Правая рука ее сжимала массивный кубок. Три золотые шпильки с головками из лазурита и несколько амулетов в виде рыб и газелей завершали погребальное убранство царицы.
Вычурный головной убор из витков золотой ленты окружал фестонами прическу, обрамлявшую черными, едва вьющимися волосами, некрасивое угловатое лицо Шубад. С диадемы свисали брелоки в виде листьев и цветов с лепестками из белого и голубого стекла, ниспадали шнуры граненых бисеринок, оканчивавшиеся лазуритовыми фигурками быка и теленка.
Вслед за госпожой следовало около десятка женщин, принося ей в дар золотые кубки, диадемы, серебряные чаши, вазы, светильники, два деревянных жертвенных столика, покрытых перламутром и сердоликом, сосуды с мазями и благовониями.
Шествие служанок замыкало несколько арфисток, игравших мелодию, полную тоски и печали. Великолепные арфы, окованные листовым золотом и украшенные мозаикой из сердолика и морских раковин, венчали серебряные головки быков, чьи глаза и бороды были сделаны из лазурита.
Две колесницы, запряженные парами волов с богато инкрустированной упряжью, везли кувшины из золота и серебра, алебастровые вазы, оружие, шкатулки с драгоценностями и безделушками из обсидиана.
Несколько ослов, в сопровождении погонщиков, тянули в недра гробницы громоздкое сооружение, напоминавшее повозку с широкими полозьями вместо колес. На деревянном возвышении, сверкавшем белыми, красными и голубыми камнями, возвышался царский трон с двумя львиными головами, выполненными из кованого золота.
Следом шло около трех десятков богато одетых женщин, блиставших золотыми диадемами и серьгами в виде буковых листьев и полумесяцев. В черных волосах красовались гребни с розетками из лазурита и перламутра, шеи обнимали ожерелья многоцветного бисера. Мужчины в длинных юбках из белой шерсти несли золотые кубки и деревянную мебель. Замыкали похоронную процессию более десятка воинов в парадных кожаных доспехах, медных полированных шлемах, вооруженных копьями, стилетами и топорами.
Процессия скрылась в темноте гробницы, и только пятерка воинов осталась у входа. Смолкли звуки арфы, крики придворных плакальщиков. Третий удар гонга разнесся над головами людей, оцепеневших от ужаса.
- Она все-таки умерла... - губы Ихетнефрета едва шевелились.
- Кто? - переспросил Ханусенеб.
- Царица Шубад добровольно лишила себя жизни, желая присоединиться к супругу в странствиях по загробному миру. Или ее убили? Хоронить мужа вместе с женой? Разве таков местный обычай? Но почему не выходят все эти люди - слуги, арфистки, воины?.. Что делают они в подземелье? Их лица спокойны, на глазах нет слез, словно не расстаются они навеки с грозным, но любимым и почитаемым властелином.
- Они останутся с ним навсегда, - услышал где-то рядом Ихетнефрет.
- Как? - сын Имтес обернулся в сторону горожанина с тщательно выбритой головой и пышной черной бородой.
- Нет более высокой чести для преданного слуги, чем последовать в царство Эрешкигаль в свите господина, разделив с ним посмертное блаженство в пределах Большой земли.
Неожиданно внимание хранителя свитков привлекли двое жрецов. Они несли медный котел, наполненный какой-то жидкостью, распространявшей дурманящий аромат.
- Напиток смерти, - пояснил бородач.
Жрецы опустили сосуд перед стражей последнего пристанища городских владык, наполнили кубок волшебным зельем, дали испить его царским воинам, и скрылись со своей ношей во мраке могилы.
Народ, затаив дыхание, следил за происходящим. Вскоре охрана, почувствовав некоторую неуверенность в движениях, села на землю, прислонилась спинами к стенам галереи, ведущей в усыпальницу Абарги. Глаза воинов слипались, головы упали на грудь. Жизнь медленно покидала их тела.
Уту, великий владыка ада,
Когда превратит темные места в светлые,
Будет судить тебя благосклонно.*
Ветер нес над равниной последние слова прощания.
Из застывшей толпы вышли двое людей, по всей видимости, дворцовых или храмовых чиновников, и приблизились к заснувшим вечным сном. Убедившись в том, что воины мертвы, царские слуги дали знак рабам. Те быстро взобрались на холм и принялись мотыгами долбить землю, засыпая вход в гробницу повелителя Ура.
- О, боги! - невольно обронил Ихетнефрет.
- Ты слишком впечатлителен, чужеземец, - бросил ему один из горожан.
Ихетнефрет обернулся на крик и увидел девушку, возбужденно дышавшую от быстрого бега. Бледная, она дрожала, нервно поправляя одной рукой складки пурпурного платья, другой пыталась вдеть в ухо золотую серьгу. Руки не слушались, и девушка виновато улыбалась, глядя на жителей Ура пустым бессмысленным взглядом.
- Простите... Я опоздала... - произнесла она отрешенно и исчезла в мрачной глубине подземной норы, отдав ей юную жизнь.
- Продолжайте! - выкрикнул один из чиновников, и рабы вновь принялись за работу. Вход в гробницу становился все уже. Захлопнулась пасть ненасытного зверя, пожравшего в одно утро несколько десятков смертных, освобождая их души, скрыв несметные сокровища от глаз живущих.
Перед взором Ихетнефрета по-прежнему пылал пурпурный огонь погребальных одежд, ослепительно сверкали драгоценности, блестела полированная медь шлемов, радугой переливался бисер ожерелий. В ушах слышался тихий звон арф, траурное пение, ритуальные заклинания жрецов и стенания плакальщиц.
" Простите... я опоздала..." - эхом отозвались в сознании слова последней жертвы, принесенной на алтарь веры в божественность царя.
Дикий вопль привел Ихетнефрета в чувство, разогнав туман леденящих душу видений. Он резко обернулся, увидев Мафдет, бьющуюся в истерике.
- Они убили их! Они убили! - кричала дочь Та-Кем, расталкивая руками горожан.
- Кто она? Заберите ее отсюда! - послышались недовольные возгласы.
Ихетнефрет вместе с Ханусенебом попытались успокоить Мафдет, но тщетно. Тело ее извивалось и дрожало в конвульсиях, а с уст слетали слова проклятий:
- Да переведется весь род Шумера! Убийцы и негодяи! Вы не люди! Вы - крокодилья рвота!.. Птичий помет!
Ихетнефрету и служителю Тота едва удалось вытащить Мафдет из толпы, заломив ей за спину руки, но она сопротивлялась и изворачивалась, пытаясь укусить хранителя свитков и Ханусенеба.
- Пустите! Вы с ними заодно!
- Успокойся, прошу тебя! - умолял сын Имтес, испуганно глядя на возлюбленную. - Все прошло, забудь, ведь жизнь продолжается.
- Ты говоришь - жизнь! Да она только искра, рожденная одиноким пламенем в ночной пустыне! А смерть - холодный вечный покой!
Изловчившись, девушка вырвалась и, пытаясь ударить Ихетнефрета по щеке, расцарапала в кровь его лицо.
- Что с тобой, любимая? - опешил он.
Мафдет на мгновение застыла, глядя, как исчезают кровавые полосы.
- Мы будем жить вечно. А мой ребенок? Ты подумал о нем? - безумием наполнились ее глаза.
- У тебя не будет детей. Никогда! - холодно произнес Ихетнефрет.
- Как?
- Такова плата...
- Но, ведь... я... - она остановилась, прислонившись спиной к стене, и медленно стала оседать в уличную грязь, заливаясь слезами. И взвыла раненым зверем, издавая клокочущие звуки, задыхаясь от плача: - Боги! Чем виновата я перед вами?
- О чем ты? - недоумевал Ихетнефрет.
- О чем? Разве ты спрашивал меня об этом тогда, ночью? Разве ты интересовался моими желаниями? Кто дал тебе право решать за других? - Мафдет пожирала сына Имтес взглядом, полным ненависти.
- Я не хотел ничего плохого. Наоборот, я мечтал о вечной любви, - испуганно отвечал хранитель свитков.
- Именно поэтому ты оставил меня на поругание Гильгамешу! - злоба сочилась из каждого ее слова.
- Ты знаешь, это неправда! Я только и думал, как помочь тебе. Не моя вина в том, что я пришел слишком поздно.
- Да! Слишком поздно! Грязное животное издевалось надо мной вместе с двумя слугами, видя во мне лишь аппетитный кусок мяса! Где ты был тогда со своей любовью, когда их фаллосы копьями пронзали мое тело?
- Замолчи!
- Но я ни о чем не жалею! Слышишь! Гильгамеш одарил меня бесценным знанием. Я чувствовала приближение смерти, я сливалась с ней, растворялась в море нечеловеческого наслаждения, которое ты дать не способен!
- Замолчи! Или я...
- Или что? Хочешь ударить меня? Так сделай это! Ты ведь сильный, не правда ли?
- Мне больно. Ты ранишь меня...
- Много ли ты знаешь о боли? - Мафдет прислонилась щекой к стене, бессмысленно глядя куда-то в даль. Глаза ее высохли, выплакав все слезы, тень опустошения и безумия легла на лицо.
* * *
Ихетнефрет, вздрогнув, проснулся от холода. Костер догорел, превратился в россыпь сверкающих рубинов. Тьма завладела хранителем свитков и его спящими товарищами.
Пытаясь согреться, он подбросил в умирающий огонь корявые колючие ветви и сухую траву. Воскресшее пламя с жадностью пожирало подношение. Мрак ночи отступил на несколько локтей, освободив из плена вооруженных людей и бесформенные каменные глыбы, тускло мерцавшие в темно-багровом зареве.
Танец теней приводили в ужас сына Имтес, оставшегося один на один с силами зла и собственными снами. Уродливые рваные образы, полные смертоносной разрушительной силы, хищными птицами терзали воспаленный мозг, доставляя невыносимые страдания.
Призрачные видения, сотканные из едва видимых разноцветных вспышек, змеями, ползущими между камнями, проникали в сознание. Продолжением пугающего сна, ночного кошмара, жестокой изощренной пыткой, были воспоминания о прожитых годах.
"Как стремительно, неудержимо летит время! - размышлял Ихетнефрет. - Почти пять лет прошло с тех пор, как я вместе с Мафдет покинул Ур. И вновь снится мне проклятый город и похороны Абарги. Кажется, все произошло вчера на закате... Шум бескрайних вод Смерти до сих пор стоит в ушах. Слова Зиусудры и его рассказ о потопе не в силах забыть я, впрочем, как и путешествие вверх по великой реке на север в страну Мелахи, и возвращение в Гебал по руслу Идигины. Мысли об Ихи и Мафдет заставляют чаще биться сердце, а глаза наполняются слезами. Как мог я оставить их в далекой чужой земле? Как отважился на подобный поступок? Мое присутствие стало для Мафдет нестерпимой мукой. Да, в последнее время в наших отношениях многое изменилось. Каждый из нас боялся говорить об этом. Возможно, она действительно любила, но все же выбрала одиночество. Или вовсе не любовь удерживала ее? Ведь именно мне она обязана обретенным бессмертием. Ощущение невыплаченного долга изводило ее. Ничего уже не изменить, не исправить. Остается надеяться на будущее. Я обещал каждый раз в день нового года ждать ее у ворот храма Хатхор в столице, но любимой, как видно, нет в Та-Кем, и никто ничего о ней не слышал. Возможно, она уже забыла обо мне.
Тоска и печаль разрушают душу, как песок пустыни, гонимый западным ветром, точит камень. Желая забыться, я погрузился в изучение тайных знаний в Горизонте Тота. Но и наука не принесла облегчения. После смерти Тотнахта и Нефера, возжелавшего отведать напиток богов, по совету Ханусенеба, ставшего верховным жрецом, я вновь отправился в странствия, в надежде овладеть воинским искусством. В армии Пер-Ао, жизнь, здоровье, сила, остается мало времени для размышлений, но по ночам воспоминания и сны вновь настигают меня. Нет от них спасения!
Дальние страны, мертвые камни, чужие народы заставляют забывать об утратах, но с приходом ночи прошлое оживает, истязая тело и разум приступами неведомой болезни, вновь обретая плоть и кровь".
Ихетнефрет не заметил, как на востоке взошла Месектет, обозначив контуры гор. Нагромождения скал в призрачном пепельном свете отбрасывали длинные пугающие тени. Огромная долина казалась теперь гигантской трещиной на земной тверди, входом в Туат, прибежищем беспощадных демонов и жалящих насмерть змей.
Внезапный резкий звук многоголосым эхом пронесся по каменному лабиринту.
- Что случилось? - встрепенулся один из воинов.
- Не бойся, все в порядке, - успокоил его Ихетнефрет. - Горы дышат, так же, как и люди.
- Господин смеется надо мной?
- Ты, как видно, из новобранцев?
- Так, командир.
- Тогда спи и ничего не страшись. Предстоит тяжелый день.
- Но что это было? - испуг не сходил с лица юноши.
- Скалы, нагреваясь на солнце и остывая ночью, трещат как яичная скорлупа. Об этом знает любой каменотес. Наслаждайся сном, и пусть не тревожат тебя подобные пустяки, ибо множатся годы, но покой недоступен несчастной душе... Блажен лишь тот, кто познал тишину вечности...
- Как мне не бояться, господин? Я сын бедного земледельца. Здесь все для меня чуждо и ново. А вдруг я завтра погибну? Что может быть хуже гибели на чужбине?
- Да, ты прав, но лучше не думай о будущем. Живи настоящим, черпая силу в прошлом.
- Хорошо, господин, - подчиненный Ихетнефрета перевернулся на другой бок и через некоторое время тихо засопел.
"Смерть для него - одна из полузабытых сказок детства, - Ихетнефрет еще раз взглянул на молодого воина, - И она притаилась за близлежащим камнем. Живет человек, проводя время в веселье и праздности, а на скрижалях судеб уже начертаны письмена... Как смириться с неизбежным? Я не такой как все, но разве не падаю и я в грязь на живот перед всесильными богами? В их руках бессмертие - всего лишь игрушка. Я шакал или собака на доске божественного замысла. Кажется, именно так говорила Мафдет при первом нашем знакомстве? Смерть и судьба играют людьми по неведомым нам правилам. Следующий ход игроков никому не известен. Проигрыш или удача впереди? Кто знает? Муравьями ползем мы по земле, в невероятных усилиях строим муравейник, надеемся на счастье, упиваемся собственным величием. Но приходит наводнение, гибнут людские труды. В недрах прошлого погребены любовь, страдания, надежды. И уж нет следа великих правителей и народов. Пустыня и тьма поглотят все вокруг".
Изможденный бессонницей, Ихетнефрет погрузился в легкую дремоту. Поблекшие звезды предвещали скорое утро. Серебряная барка, отдав земле призрачный свет, покрылась бледным пеплом. Резкие очертания гор выступали из рассеивающегося мрака, обнажая отвесные стены и зубчатые вершины. Тени, рожденные Ладьей ночи, медленно превращались в серые напластования песчаника, кое-где нарушаемые выходами черного и розового гранита.
Резкие голоса людей из подернутого пеленой забытья мира разбудили Ихетнефрета. Отряд разведчиков уже давно поднялся, так и не рискнув потревожить покой командира.
Весело потрескивало пламя, ничем не напоминая ночные видения и страхи. Полное жизни, оно вселяло в душу надежду и радость. Кошмары прошлого ушли в небытие, поглощенные солнечным светом. Восток пылал алыми красками, и Ра воссиял над землею.
- Хет! - приветствовал Ихетнефрет воинов.
- Да будет! - хором отвечали солдаты.
- Все ли готово, Джеди?
- Да, господин.
- Ты набрал воды и раздал ячменные лепешки?
- Уже исполнено.
- Тогда отправляемся в путь.
- А как же ты?
- За меня не беспокойся.
Ихетнефрет поднялся с земли и подошел к источнику, тихо журчавшему среди каменной россыпи. Зачерпнув в ладони воды, сын Имтес омылся после сна, смочил полосатый немес, и надел его на голову, пытаясь уберечься от дневного зноя.
- Славные воины Санахта, жизнь, здоровье, сила! Вперед! - командовал Ихетнефрет.
Десять человек, вооруженных копьями и луками, неся деревянные щиты и немногочисленную поклажу, двинулись по дну пересохшего русла реки, что в незапамятной древности была правым полноводным притоком Хапи.
Хранитель свитков, сменив ремесло писца на полную опасностей и превратностей жизнь воина, во главе маленького отряда разведчиков шел по каменной долине, надеясь вскоре взойти на горный хребет, осмотреть окрестности и выяснить, нет ли где по близости нубийцев. Целый день пути отделял Ихетнефрета от войска, отправившегося в красные горы Тутешер в поисках легендарного города золота и изумрудов Пинуб. Сетинахт, верный слуга Пер-Ао, с нетерпением ожидал сообщений от сына Имтес. Теперь, возможно, тысяча жизней солдат, гонцов, лекарей, гончаров, оружейников, писцов и жрецов находилась в его руках.
Ихетнефрет молча шел вперед, поедая ячменную лепешку, думая о том, как глубокая долина, с двух сторон окруженная горами, легко может превратиться в гигантскую гробницу для попавших в засаду. Но пока никаких признаков воинственных чернокожих ему не удалось обнаружить, и волнение утихло.
Подъем становился все круче. Люди увязали в каменных осыпях, раздирая ноги в кровь. "О, боги! Лишь бы никто не заметил!" - молил Ихетнефрет, глядя на исчезающие царапины.
Полуденное солнце палило нещадно. Пот, стекая со лба маленькими струйками, заливал глаза. Серая пыль оседала на теле, смешивалась с влагой, образовывала твердую темную корку, вызывая неприятный зуд. Воины беспрестанно вытирали полосатыми немесами лица. Но это не спасало. Языки постоянно облизывали соленые потрескавшиеся губы. Все мечтали только о воде и окончании похода. Ихетнефрет обернулся, глянув на подчиненных. Те, часто падая, хватаясь руками за острые камни, все же ползли, сжав от напряжения зубы. Давно прекратились всякие разговоры. Нет сил и желания вести их, да и к чему пустая болтовня, когда за любой скалой может таиться смерть.
Сын Имтес невольно подумал о тех, для кого эти горы были родным домом. Он пришел сюда с оружием, не чувствуя никакой ненависти. Сможет ли он убивать их? За что? Только лишь слепо повинуясь приказам высокопоставленных командиров? Но в армии он хотел овладеть воинским искусством, а не приобрести навыки в убийствах...
"Изувеченные сильными ветрами корявые уродливые стволы с бесформенной кроной из мелких чахлых листьев сиротливо жмутся к телу матери-горы. Так и я пытаюсь найти защиту в жестоком мире, переполненном злом, - изнывая от жары и усталости, размышлял Ихетнефрет. - Нет, видимо, воинская служба не для меня. Быть бы мне вольным путешественником. Ощущение свободы куда приятнее меди и золота чиновничьего жалованья. Если Мафдет вернется, то мы отправимся с ней в дальние страны, где ветер с моря освежает. Но ее нет рядом. Увижу ли когда-нибудь возлюбленную? Или, стать жрецом, поселиться в одном из тихих храмов Дельты, вдали от суеты и посторонних глаз? Скованный тысячами условностей и мнимых приличий, я задыхаюсь в затхлом воздухе лести, притворства и лжи. Где найти покой уставшему сердцу?"
Склон превратился в небольшое плато, и люди вздохнули с облегчением. Окончен тяжкий путь, и долгожданный отдых близок. Но предательский свист лишил их радости. Вражеская стрела, пронзительно разрезая воздух, впилась смертоносным жалом в шею одному из воинов. Тот рухнул замертво, не успев издать даже хрипа. Звук летящих стрел превратился в сплошной нестерпимый вой, и еще двое солдат упало, орошая камни кровью.
- На землю! - инстинктивно крикнул Ихетнефрет.
"Ранены? Убиты? - лихорадочно проносились мысли в его голове. - Чернокожие! Напали нубийцы. Сколько их? Десять? Двадцать? Может больше? Где они? Кто из моих еще жив? "
Оглядываясь по сторонам, он увидел молодого воина, беседовавшего с ним ночью. Тот дрожащими от страха руками пытался натянуть тетиву. Где-то на расстоянии сорока-пятидесяти локтей за каменными валунами находился враг. До ушей Ихетнефрета долетали малознакомые фразы. Короткие черные тени, сливаясь со скалами, быстро двигались, обходя отряд разведчиков с фланга.
- По левую руку! - что есть мочи крикнул Ихетнефрет.
Несколько стрел полетело в указанную им сторону. Раздались сдавленные крики, и двое нападавших неподвижно остались лежать на каменистой почве. Сын Имтес как-то дико усмехнулся, пытаясь подбодрить новобранца, но увидел сидящее на корточках бездыханное тело. Из сердца крестьянского сына торчало древко стрелы и сочилась кровь.
"Юноша чувствовал приближение смерти..." - догадка пронзила воспаленный мозг Ихетнефрета. Стрела поразила молодое тело, камни залила кровь... Хранитель свитков что-то кричал, размахивал руками, приказывал отступать в долину, к высохшему руслу. Мелькнули тени, полосатые немесы и полотняные передники... "Свои", - заметил он про себя равнодушно.
Огромная черная фигура встала перед Ихетнефретом. Он не мог различить лица нападавшего, видел лишь искаженные ненавистью черты, припухшие губы и белые зубы.
"Откуда?" - сын Имтес, совсем забыв о битве. Поднявшись, Ихетнефрет вновь увидел нубийца. Тот заслонив собой полнеба. Хранитель свитков спокойно отпустил тетиву. Стрела медленно летела в раскаленном воздухе. Ихетнефрету показалось, будто все вокруг погрузилось в волшебный сон, предвкушая приближение смерти. Камни, человеческие тела... зной не чувствует кожа, лицо не щиплет пот...
Стрела вонзилась нубийцу в левый глаз, пробила кость черепа и застряла в мозгу. Дикий, звериный вопль отчаяния и боли разнесся над горами. Вражеский воин инстинктивно схватился руками за голову и, словно срубленное дровосеком дерево, рухнул наземь.
Ихетнефрет не мог смириться с жестокостью войны. Жизнь покидала людей, и он, рожденный женщиной по имени Имтес, убил того, кто также был чьим-то сыном...
Внезапная резкая боль отбросила его назад. Слабость хмельным вином проникла в руки и грудь. Ноги согнулись под тяжестью тела. Стрела с цветным оперением попала прямо в сердце, и кровь пульсирующей струей хлестала из раны. Далекие крики едва достигали ушей; скалы, слившись в единую черную массу, обрушились в одно мгновение, погрузив сознание в океан первозданной тьмы.
Ихетнефрет открыл глаза, но мрак не отпустил его.
- Наверное, я умер, и Ах покинул меня. Ночь воцарилась вокруг. Увидел я тень смерти!
Сын Имтес поднял голову. Звездная роса воссияла на черном бархате пустоты. Слеза Есит пылала кровавым светом. Ступни вязли в скользком придонном иле. Ихетнефрет стоял по колено в воде, где души умерших отражались маленькими дрожащими искрами. Ему показалось, будто безбрежный водоем полон зла, и небесные светила, потеряв равновесие, рухнули вниз, не найдя ничего, что помогло бы им вновь подняться в небеса.
"Дух мой трепещет, боль и страх терзают разум. Одиночество ядовитой змеей приближается к сердцу! Что со мной? Ушла нынче жизнь. Обманул меня старый Тотнахт! Вовсе я не бессмертный! Туат встречает странника, и нет нигде спасения! - слезы отчаянно душили хранителя свитков. - Но нет же! Я ощущаю руки и ноги, голова цела. Члены мои не разложились, кости не разрушились... Демоны преисподней не поглотили меня..."
Писец медленно двинулся в сторону Сопдет, блиставшей драгоценным камнем. Вода издавала странные булькающие звуки, тут же растворяясь в господствовавшей повсюду тишине. Безмолвие воцарилось над миром. Звезды дрожали в невидимом зеркале, разбитом на тысячи мелких осколков.
Холод и пустота тяжелыми колодками сковывали ноги, мешая идти в неизвестность, где безраздельно владычествовали Бесконечность, Ничто, Небытие и Тьма. Смерть и забвение витали повсюду, обещая успокоение и отраду, маня путника за бесчисленные горизонты. Фиолетовые блики совершали зловещий фантастический танец, и легкий шорох мертвого пространства превращался в магические заклинания.
"Где вы, глаза Гора? - пытал себя Ихетнефрет. - Осветите путь, укажите дорогу, сохраните слабого сына Черной Земли. Могущественный Вер, покажись! Злая судьба посмеялась надо мной. Как мог я доверится сумасшедшему фанатику, поверить в несуществующее? Наивные мечты уничтожены немотой гробницы. Я стал подобен лягушке. Владыка вечности! Озари меня спасительным сиянием, сохрани от скверны, возврати в Унут! Ведь даже крокодил, когда стареет, покидает чужбину и приползает умирать в родной водоем.
Мои челюсти дрожат, все члены трясутся, яд страха наполняет душу подобно тому, как Хапи заливает луга, давая жизнь ячменю и эммеру. Поля безграничного времени повсюду... Я пришел как несведущий в тайнах. Но вознесусь ли я к свету в обличье наделенного властью духа, и буду ли смотреть на собственное воплощение во веки веков? О, величайший из богов, сверкающий золотом в небесных пределах! В час сожжения проклятых, казни грешников на плахе, сохрани меня!"
Тысячи схенов канули в бездну прошлого, тысячи схенов явились из мглы будущего, пытаясь убить настоящее. Мрак, Исчезновение, Пустота, Ничто, Отсутствие, Ночь овладели человеком. Злые боги терзали разум, демоны Небытия нестерпимой болью проникали в тело. Житель далекой страны, отмеченный страшным проклятьем, словно проказой, увязал в грязи и мутных водах.
Сопдет, застыв в небесах сердоликовой каплей, указывала дорогу к таинственной и пугающей цели. В прах превратился ветер, кровь обратилась в молчание. Неведомый, сокровенный, непостижимый мир принял одинокого путника. Прекрасная обитель усопших наполнилась тьмой. Труды рук и хождения ног потеряли смысл и значение. Жизнь и Смерть поменялись местами. Зловещие небеса затопили землю страхом, ожиданием неизбежного, грозя погибелью миролюбивому и преступнику. Всякие работы и искусства, задуманные сердцем, выраженные языком Птаха, сотворившего назначение всех вещей, уничтожены на вечные времена. Джесертеп - гигантский змей, враг Ра, наполнил воздух зловонным дыханием, предвещая приближение царства Хаоса.
"Может быть, я вовсе не умер? - испуг постепенно сменялся любопытством. - Возможно, по велению высших существ, оказался я в далеком прошлом, там, где не существовало земли и неба, а Великая корова не совокупилась с Небесным быком, и небосвод не познал ее крови, горизонт не окрасился в розовый цвет зари, Золотой младенец, рожденный в муках Мехетурт, не явился живущим.
Мир, лишенный света, Ра лучами не озарил, и люди не прозрели, увидев его правый глаз впервые, левый же глаз не прогнал тьму ночную, и диск его не засиял".
Внезапно внимание сына Имтес привлекли вспышки далекого дрожащего огня. Там, где водная гладь соединилась со звездами, возникли едва различимые языки пламени. Ихетнефрет двинулся в сторону, где, по его рассуждениям, могла прятаться неведомая жизнь или призрачная надежда на спасение.
Видение медленно приближалось. Хранитель свитков не мог сказать, сколько прошло времени с тех пор, как он пустился в жуткое странствие. Подобные понятия здесь просто не имели смысла, превратившись в пустой, ничего не значащий звук. Длинная тень легла на зеркальную гладь, подернутую легкой рябью. Ихетнефрет представлял себя грабителем могил, спускающимся в древнее заброшенное подземелье с факелом в руках; пламя выхватывало из темноты малопонятные надписи и тайные заговоры, вселяя в сердце страх перед скрытыми, несущими смерть, ловушками. Души усопших, потревоженные незваным гостем, прятались за ближайшим поворотом, приготовились нанести удар.
Перед взором сына Имтес посреди черной бесконечности предстал остров, огражденный со всех сторон стеной яркого пламени высотой в четыре локтя. Безмолвие, по-прежнему царившее вокруг, завораживало. Огромные желто-красные языки вздымались вверх в тишине, боясь нарушить покой неведомого бога.
Слуга Тота, невольно желая почувствовать жар, не ощутил даже ничтожного тепла. Сам того не понимая, Ихетнефрет коснулся всем телом пугающего огня, отдался его леденящим ласкам, словно красавице, манящей в могилу, чьи лобзания подобны дыханию смерти...
В центре острова на вершине холма, Ихетнефрет увидел сикомору, окруженную молодыми женщинами, похожими друг на друга как две руки. Восемь изящных существ были одеты в каласирисы, едва скрывавшие грудь, а головы их украшали коровьи рога и золотые солнечные диски с уреями. Богини играли какую-то незнакомую мелодию на бубнах и систрах, издавая при этом низкие вибрирующие звуки. Завидев Ихетнефрета, хозяйки дерева затихли.
Писец остолбенел от страха и неожиданности, в горле пересохло, и ладони вмиг сделались влажными. Бездонные глаза смотрели на него. Влекомый неведомой силой, сын Имтес приблизился к одной из девушек. Холодом гробницы веяло от нее. Взгляд, лишенный жизни, проник в мозг хранителя свитков, ослепив на мгновение. Звуки бубнов и систров оглушали, голова кружилась, ноги ослабели, и, казалось, силы навсегда покидали его.