Вошел в кабинет товарища Смушкевича товарищ Рычагов. Сапогом притопнул, каблуком прихлопнул, руки по швам голубыми лампасами сдвоенным вытянул:
- Товарищ помощник начальника Генерального штаба, генерал-лейтенант авиации Рычагов по вашему вызову прибыл!
Кивнул товарищ Смушкевич товарищу Рычагову на стул у стола для заседаний зеленым сукном крытого. Официально кивнул. Значит, и разговор будет - официальный.
- Присаживайтесь, товарищ Рычагов.
- Слушаюсь, товарищ генерал-лейтенант!
Присел товарищ Рычагов к столу, чуть стул отодвинув.
- Постановлением ЦК и Совнаркома вы освобождены от должностей Начальника Главного управления ВВС РККА и замнаркома по авиации. В соответствии с вашей просьбой вы направляетесь в Академию Генерального штаба для прохождения обучения.
Засмеялся товарищ Рычагов натянуто:
- Уф! Давно пора. Походил я по коридорам генеральским - нет, не мое это. Сколько просил - освободите, не справляюсь, не тяну пока, опыта маловато. А нарком мне - никуда мы вас, товарищ Рычагов не отпустим, время нынче горячее, делайте свою работу и не чирикайте. Даже к товарищу Сталину, верите, обращаться хотел... В Академию направили, говорите? Спасибо! Учись, как говорится, пока молодой! Хоть немного премудрости стратегической наберусь, а то только самолет да война, война да самолет. То Испания, то Хасан, то Халхин-Гол, то Финляндия. Да времени прибавится свободного - книжки почитаю какие умные. Может, с Машей в театр когда на премьеру выберемся. Или на курорт скатаем. А то все служба да служба...
Помолчал товарищ Рычагов. И помрачнел:
- Только я хочу прямо сказать, что с моим снятием аварийность в частях не уменьшится.
- Никто, товарищ Рычагов, конкретно вас в аварийности не обвиняет. Но начальник отвечает за своих подчиненных и за то, что творится в его ведомстве. Разве не так?
- Все так. Только за это отвечать должны не только мы, но и все остальные - и конструкторы, и производственники. Сейчас перевооружение идет. Новые модели не только промышленность осваивает, но и летчики. Лаги, Миги да Яки всякие. Модели новые, сложные, качественно отличающиеся "ишаков" да "чаек" привычных. При том аврале, который присутствует в боевых частях, при нехватке горючего, нехватке налета, качестве матчасти - аварийность была, есть и будет. Без всякого вредительства. А я со своей стороны ответственность уже понес через выговор от наркома. Персональный.
- Вопрос не в том, Павел Васильевич, кому и за что отвечать. Это и без нас с вами определят и виновных привлекут к той самой ответственности и, поверьте, строгой. Вопрос в том, что с данной ситуацией делать.
- Я, Яков Владимирович, теперь не у дел. Мало на что могу повлиять, поскольку всего лишь слушатель Академии. Генерал без армии. Просил на округ направить - отказали. Просил корпус, дивизию, хоть полк дать - не по чину, говорят. В испытатели хотел податься - авиапром не поддержал, своих, говорят, хватает...
- Так, может быть, это и к лучшему? Вы теперь лицо неофициальное, времени у вас, как говорится, полно, а связи старые остались. Да и статусом формальным не связаны.
- Вы к чему клоните, товарищ генерал-лейтенант?
- Дело в том, что и я сейчас не совсем при делах. Должность у меня высокая да руки коротки. Да и здоровье подводит. Этой аварийностью проклятой я еще с прошлого лета занялся, сразу, как поход в Бессарабию закончился. И как только я вопрос этот затронул - тут же меня, как вас с поста начальника ВВС Красной Армии вышибли. С тех пор на вторых ролях. Собираю материал, анализирую, обобщаю. Мне здесь, кстати, очень хорошо генерал Копец из Западного особого помогает. Считай, мы с ним вдвоем работу ведем. Неформально.
- Почему Копец мне понятно - Западный округ приграничный. Потому Копец для нас - аки глас народа, глас рабочих лошадок авиации нашей. Но почему бы не привлечь Новикова из Ленинградского, Ионова из Прибалтийского, Птухина из Киевского да Мичугина из Одесского?
- С Копецом у меня отношения дружеские, еще с Испании, с остальными - деловые. Не хочу растрезвонить обо всем раньше времени. Не нужно лишним ушам слышать да лишним глазам видеть работу нашу. Особенно - глазам из авиапрома да отделов особых.
- Так вот, Павел Васильевич. Говорю теперь не как твой начальник, а как сослуживец - оттого и на ты перешел, как мы с тобою еще с Халхин-Гола были. Так вот. Я хотел бы, чтобы и ты присоединился к нашей работе. Когда ты начальником был - тут у нас отношения были сугубо официальные. А теперь снова дружбу былую вспомнить можем. Времени у тебя много, в Академии весной уроками сильно не загрузят. Тем более, что формально ты пока вообще вольнослушателем являешься до официального зачисления осенью.
Еще больше понизил голос товарищ Смушкевич, почти на шепот перешел:
- И еще понимаю я, что ты и сам вопросом этим на посту высоком заниматься пытался. Знаю, что материал и у тебя есть по аварийности, по недостаткам моделей новых, по подготовке соколов сталинских славных. Твою записку о срыве боевой подготовки в осеннее-зимний период в ряде частей постонной готовности я читал. Внимательно.
- Я согласен, Яков Владимирович! Буду работать. Помогу, чем смогу. Есть у меня материал, да какой! Всем материалам материалец! И по аварийности пресловутой, и по испытаниям и приему новой техники, и по приему матчасти с заводов военных прямо от военпредов, из первых рук. Все есть! В чем конкретно будет заключаться моя задача?
- Во-первых, найти надежного человека для связи с командованием ВВС в Минске. Во-вторых, направить в Минск генералу Копецу материалы для подготовки доклада партии и правительству. С тем же надежным человеком, что в курсе всей работы нашей будет. Он и станет нашим каналом связи неофициальным. Пусть Копец документы те у себя в Минске сохранит, пусть доклад подготовит - а мы его потом здесь примем, подкорректируем, подрихтуем да наверх самый направим. Уверен, там документам будет спокойнее, чем в Москве, там и ушей лишних меньше, и глаза не столь зоркие.
- Сделаю, товарищ генерал-лейтенант.
- Торопиться здесь не надо - но и медлить не следует. Думаю, надо ориентироваться на начало июля. А то всякие события произойти могут. Всякие неожиданности.
- Понял, товарищ генерал-лейтенант.
- А в-третьих, приглашаю в воскресенье на свою дачу. Там многие соберутся. Многое и обговорим... Без спешки и суеты.
* * *
Течет шампанское рекою - да взор туманится слегка. Банкет ныне в ресторане "Савой". Скажете - место похуже, чем "Метрополь", "Националь", да и та же "Москва". А я вам скажу - не судите, да не судимы будете. Тот "Савой" только ж для своих. Да и банкет не простой, а засекреченный. НКВД его охраняет. И НКГБ тоже. Но - негласно. Ибо здесь не контрреволюционеры, враги Советской власти, а самые что ни на есть друзья ее.
А по какому ж поводу - банкет? По поводу присвоения Сталинских премий в области науки и техники. Точнее, техники. Новая премия, молодая. Как и сам товарищ Сталин.
И лауреаты за высокие творческие показатели в конструкторской и инженерной деятельности (или - как там она называется официально) - тоже молодые все. И руководство наркомата авиационной промышленности - молодежь вся наша, советская. Потому пьют не коньяк буржуйско-тягучий, да не виски ковбойско-фермерское - а шампанское легкое, да вина сладкие. Из заповедника Абрау-Дюрсо, какое только для членов Политбюро поставляется.
Хмур лауреат товарищ Яковлев. Хмур лауреат товарищ Микоян. Товарищ Шахурин, нарком авиапрома, тоже хмур, хотя и не лауреат. Это они, по секрету, только в перерывах меж тостами хмурятся да репликами перебрасываются. Во время тостов они - сама жизнь советская: буйная, живая да радостная.
- За товарища Сталина!
- За сталинскую авиацию!
Грянул гимн авиационный, запел зал в порыве едином:
...Нам Сталин дал стальные руки-крылья,
А вместо сердца - пламенный мотор!
Все выше-выше-и-и-вышееее!!!..
Никого не заботит, что же осталось, если руки стальные да мотор пламенный вместо сердца. Вон, товарищ Бакиев, замнаркома, из Америки приехал так рассказывал, что печатают там всякие истории в картинках ужасные - то ли про человека-паука, то ли про мужика-муравья, то ли про женщину-вошь. Или блоху. Не хватало еще про глистов картинки печатать. И про аскарид да червей ленточных вонючих. И картинки те мелкие, да люди-муравьи-да блохи в белый пузырь над головою разговаривают. Уффф! Хорошо, что у нас нет того, что у нас только лишь - пролетарский человек с крыльями стальными, да мотором пламенным.
Правда, пошла мода еще лет десять назад прах авиаторов, конструкторов да летчиков-испытателей, при исполнении погибших или на посту боевом от инфаркта молодого скончавшихся, после кремации в урны специальные ссыпать. Сделаны урны те из цилиндров двигателей самолетных металла крепчайшего. Любые перегрузки выдержат. Под любыми ударами выстоят. Не вместо сердца мотор получается - а сердце в моторе. Кто пониже полетом - того урна в колумбарии Первого Донского крематория московского за стеклом стоит. Кто повыше - за плитой гранита черного в самой стене кремлевской, на площади Красной.
В момент, когда все поют, говорят лауреаты быстро - как пулями выстреливают:
- Затрахали!!! Летуны оборзели прямо!
- Ааа, ты думал! Они герои! Им на этих самолетах летать!
- Дерьмо летачье! Думают, герои, им все можно!
- ...Обосрали меня перед всем ЦК. Говно, говорят, самолет мой... Да мой самолет золото, только дебилов рукажопых из ВВС к нему подпускать нельзя!
- ...Верь им... Свою жопу прикрывают.
- ...ОТК, дескать, не прошел, а его в войска...
- Разберемся, товарищи! Во всем разберемся! Товарищ Сталин нас туда же направляет...
- Куда?
* * *
Председателю Совета народных комиссаров СССР
товарищу В.М. Молотову.
Генеральному секретарю ЦК ВКП (б)
товарищу И.В. Сталину.
Сообщаем, что командование ВВС РККА халатно и преступно относится к курсу, взятому нашей ленинско-сталинской Партией и Правительством СССР, на полное перевооружение авиации самолетами новейших конструкций. Так НИИ ВВС систематически отклоняет результаты испытаний новейших истребителей КБ тов. Микояна и Гуревича, мотивируя это тем, что испытания проводятся вне графиков и инструкций, утвержденных НИИ ВВС и руководством НИП ВВС.
Те же самые проблемы связаны и с испытанием самолетов КБ тов. Яковлева, а также КБ тов. Лавочкина, Горбунова и Гудкова. Штаб ВВС указывает на то, что новым летчикам крайне тяжело осваивать указанные модели, поскольку они весьма сложны в пилотировании.
Отзывы ВВС РККА прилагаем.
Просим вашего решения.
Народный комиссар
авиационной промышленности СССР
тов. ШАХУРИН
Заместитель НКАП СССР
тов. ЯКОВЛЕВ
* * *
На даче у дважды Героя Советского Союза, генерал-лейтенанта авиации товарища Смушкевича - небольшой мальчишник. Только генералы, только сослуживцы. Так получилось, что оказались все в одно время в одном месте - в апреле, в Москве. Можно было бы и на квартире встретиться, но квартира у товарища Смушкевича - в Доме Советов, доме на набережной легендарном, на улице Серафимовича. А в доме на набережной ушей слишком много ненужных. Да и жену с детьми тревожить не хочется. И потому пригласил всех своих друзей товарищ Смушкевич в подмосковье весеннее.
Хорошо под Москвою в апреле. Да на персональной госдаче. Солнышко светит тепло. Снег подтаявший под сапогами похрустывает. Вокруг - лес хвойный. А как пахнет лес, от спячки зимней просыпающийся - это я даже и описать-то не берусь. Боюсь, не смогу никак - потому как таланту не хватит.
Отходит лес от зимы снежной, зимы лютой, морозной. Отходит от треска стволов елово-сосновых. Отходит от метелей и сугробов сине-кристальных. Отходит от стужи заиндевевшей, сады в Подмосковье повыморозившей подчистую. Ждет лета жаркого. Раскрывает проталины весне-красне навстречу.
Приехали генералы-сослуживцы - всего на двух ЗиСах сто первых, правительственных, хотя каждому свой отдельный положен. Набились в смушкевичев да рычаговский. В тесноте да не в обиде. Вышли - ноги разминают после езды получасовой. Папахи и фуражки скинули. Смеются, шинели серые с пуговицами да шевронами золотыми нараспах, а в отворотах - ордена да звезды сияют. Сияют и сапоги хромовые на фоне снега белого. В Москве уже весна во всю, улицы от снега очистились, тротуары сухие, а здесь - зима, снег лежит, хотя и не пушисто-январский, а ноздревато-апрельский.
На площадке у заднего двора майор Байсаров уже шашлыка жарит. Знает толк в шашлыке правильном майор Байсаров, с детства научен. На одном мангале баранина свежайшая рядом с лучком, помидорами да перцем на шампурах соком исходит, а на другом - сёмушка жирная, амурская на решетке томится. Угли специальные - на грушевых и яблоневых дровах. Запах идет - божественный. Но я предупредил - запахи описывать я не берусь, ибо не был там, а коли б был, так пригубил бы, не удержался, яств свежих, да вам всем поведал про то.
На террасе просторной, прохладной - стол накрывает девочка-горничная. Красивая, фигурка точеная, глазки широкие, волосы каштановые уложены гладко-прилизано в хвостик плотно-аккуратный на затылке. Платьишко-карандаш в облипончик, до колен, да чепчик кружевной, да фартучек, да туфельки - топ-топ-топ. Парашютистка-спорстсменка, других тут не держат. Значок парашютный на платьишке приколот чуть наискось.
Смотрят летуны молодые на сиськи её круглые да на ноги стройные, ступни мелкие да чашечки коленные оголеные. Вздыхают.
Но - с горничной здесь - ни-ни.
Хрустит скатерть крахмальная. Дыбятся салфетки упруго-ресторанно, как в "Метрополе" или "Национале". В вазочках - икра красная, икра черная, грибочки свежие, рябчики аля-натюрель, судачки порционные. В корзиночках - булки горячие, только-только из Гастронома номер один (бывшего Елисеевского) доставленные. В ведерках со льдом томится шампанское да водка русская, чистая. Рядками бутылки стоят с вином испанским, виски американским да коньяком французским. Все по высшему разряду, товарищи генералы, герои Страны Советов заслуженные!
Выпить-закусить красиво - тоже уметь нужно.
* * *
Первым делом для генералов - банька. Уж натоплена давно - пышет жаром. Хороша банька - дух сосновый, каменка жаркая, полоки гладкие да веники хлесткие. Сам товарищ Смушкевич в баньке не парится: травма старая, тяжелая, с апреля 1938 года, - врачи запретили. С палочкой-тросточкой ходит товарищ Смушкевич. Сапоги даже надевать нельзя ему, как и ботинки - только туфли особо-разношенные. Да и пить-закусывать ему тоже нельзя. Скоро, в конце мая, наверное, опять в госпиталь ложиться придется. Но не для себя товарищ Смушкевич старается, для товарищей боевых.
Сядут, выпьют, закусят.
В общем, бойцы вспоминают минувшие дни и битвы, где вместе рубились они. А вместе они рубились много где - от Испании до Китая, от Халхин-Гола до Финляндии, от Хасана до Бессарабии. Везде подвиг воина-освободителя требуется. Везде нужны сталинские соколы. Смеются летуны молодые, водкой дыша, в снег после баньки прыгая: там, где пехота не пройдет, где бронепоезд не промчится, угрюмый танк не проползет - там пролетит стальная птица!
Вернулись в зал, на террасу, кителя натянули да штаны синие с лампасами генеральскими. Хлопнули генералы по первой стопочке. За товарища Сталина да за родину советскую. Хлопнули по второй - за удачу боевую да победы воздушные. И по третьей хлопнули - не чокаясь. За тех, кто остался в Испании, Финляндии, на Хасане да Халхин-Голе, в Белоруссии да на просторах перелетов беспосадочных. За Рахова, Хользунова, Осипенко, Чкалова, Грицевца, Серова, Бряндинского, Губенко, Леваневского... За всех, из боевых вылетов не вернувшихся. И просто - из вылетов. Хлопнули, помолчали. И еще хлопнули - но уже так, без тоста.
Стали закусывать. Шашлычок под коньячок - вкусно очень! Да водочки под семушку. Да и икорочки с булкой свежей да маслицем. И еще по рюмочке под это дело. Заслужили. И еще послужат столько, сколько надо.
* * *
Разговоры ведут друзья - но ни о чем разговоры. Так, обо всем на свете. О бабах. О театре, о кабаках. О проститутках в Мадриде. Нельзя говорить только об одном. О политике. Хозяин - товарищ Смушкевич - сразу всех, еще во дворе, предупредил: возможно, что и здесь слушают. Друзья народа нашего, советского. Не факт, но возможно. И потому встал генерал-лейтенант товарищ Рычагов - поднял рюмашку запотевшую и произнес:
- Ну, за науку!
Засмеялись все за столом. Но смех странно-латунный. Как у клоунов плохих. Знают все - слетел на днях Паша Рычагов с поста своего высокого. И Проскуров тоже слетел. А Локтионов, покоритель Прибалтики, уже несколько месяцев мается "в распоряжении НКО". Засмеялись. Но выпили.
А тут генерал-майор товарищ Володин за рояль присел. По клавишам черно-белым пробежал аккордами смелыми. Вскинули головы генералы молодые, тридцатилетние, от водочки да винца хорошего раскраснелые. К роялю двинулись из-за стола, салфетки роняя да стопки сжимая в ладонях грубых. Затянул товарищ Володин песнь - песнь красивую, всеми летчиками любимую нежно, - голосу Марка Бернеса подражая:
В да-лее-кай край тааварищ улетааает,
Родные ветры вслед за ним летят.
И подхватили все вместе все герои-летчики, от первых рюмок раскрасневшиеся жарко:
Любиимый город в сииней дыыымке таит,
Знакомый дом, зеленый сад и нежный взгляд.
Спели летчики-герои песнь задушевную. И еще выпили. И еще. Мелькают петлицы лазоревые да шевроны золотые нарукавные.
Только у самого старшего здесь по званию генерал-полковника товарища Локтионова петлицы алые, но и Локтионов в прошлом летчик знатный, тоже, как и Рычагов, бывший начальник ВВС. Для всех летунов он свой - хотя и не был в Испании. Зато - тоже бывший замнаркома... Знает, как эту лямку тянуть. И руководить авиацией советской.
Чуть старше он всех. И по званию, и по опыту. И потому держится он чуть отстраненно. Но общего братства - не нарушает.
* * *
А потом потянул генерал Рычагов за локотки генералов Проскурова и Локтинова к себе и шепнул одними губами:
- Выйдем... Поговорить надо.
И палец к губам прижал, словно секрет вековой запечатав.
Схватил товарищ Проскуров со стола бутылку коньяка "Хенесси" початую, товарищ Байсаров - бокалы пузато-подконьячные, а товарищ Рычагов - бутыль "Martell", накинули генералы шинели, чтоб не застудило - и на улицу вышли, на воздух свежий. Ух, и хорош же воздух апрельский после коньяка да водочки да баньки! Хлопнула дверь входная. Тоскливо посмотрел на ушедших товарищ Смушкевич. Все понял он сразу. И предложил оставшимся:
- А по бильярду!
Откликнулись оставшиеся в доме герои многозвездные:
- Того и ждем-с!
Ведь в доме есть бильярд отличнейший. Да на целых двух столах. Да с сукном зеленым. Все - в награду. Любит родина своих героев и ценит. Особенно - дважды героев. А здесь же и радиола. И пластинки забугорные, иностранные, с Лещенкой:
Был день осенний,
И листья грустно опадали,
В последних астрах
Печаль хрустальная жила.
Грусти
Тогда с тобою мы не знали,
Ведь мы любили,
И для нас весна цвела.
* * *
А другие герои по тропинкам идут. Снежок им - хруп-хруп. Снежком талым и лёдиком свежим хрустит дороженька под сапогами. Сапоги хорошие, генеральские. Тропки тоже хорошие. Тут чуть поодаль от дома - столик стоит меж елей вечнозеленых. И на стол - бокалы ставятся. И бутыль коньяка "Хенесси" початая. И "Martell" свежая. И вопросы тут задают серьезные.
- Паш, а тебе не обидно...
- Александр-Митрич, знаешь, нет. Руководить тем бардаком, что в нашей авиации - то еще удовольствие. Уж лучше обратно на истребитель.
Сказал это генерал-лейтенант Паша громко и в сердцах. Да так, что генералы Александр-Митрич и Ваня аж присели. Но для того они и вышли сюда, к столику меж елей, чтобы говорить откровенно все и всем.
- Да ладно, - махнул рукой товарищ Проскуров, - не преувеличивай. Все мы любим внимание партии и правительства.
- О-о-о, - протянул товарищ Рычагов, - Ты уж сам-то тоже - не прибедняйся! Завидую, завидую. Из старлеев сразу в майоры прыгнул - и голова не закружилась.
- Согласен, - помрачнел Иван Проскуров. - Не закружилась. У сталинских соколов она вообще мало кружится. Но - каюсь - жалею. Лучше б не взлетал. Уже на посту начальника разведуправления почувствовал, что не справляюсь я. Опыта не хватает да знаний. Особенно - после Финляндии понял все и осознал. Но как раз там-то я понял и еще кое-что. И о нашей военной доктрине, и о нашей политике...
- И что?
- И то, что наша Красная Армия воспитана на том, чтобы броситься на противника и выдавить его за пределы госграницы. Это хорошо, если противник слабый. А если сильный? Умелый? Вооруженный?
Хорош коньяк на воздухе свежем! Ух!
Александр-Митрич тоже внес свою лепту:
- Вопрос в том, будем ли мы в этом году воевать с Германией...
- Будем! - разом ответили ему Паша и Вася. - Все к тому идет.
Кивнул товарищ Локтионов:
- Согласен. Все как одному. Совещание декабрьское. Разговоры в Генштабе. Может быть, и лучше было бы перевооружение завершить да матчасть получше освоить - да нет у нас, похоже, времени, на которое мы рассчитывали. Нужно Гитлера уже в этом году добивать. Особенно если он на острова сунется да спиноб к нам обернется. Потому воевать будем.
- А если воевать будем - чем? Как? Если вдруг Гитлер первым ударит?
- Ты о чем это, Паш?
- О том, что главная фишка Германии - массированный авиаудар и завоевание господства в воздухе в два, максимум - в три дня. Если этого нет - Германия воевать не может. Так что наша задача будет в условиях возможного будущего столкновения - сорвать все попытки немцев господство это установить. На битву за Британию смотрите. Нет господства в воздухе - и вся военная машина Гитлера буксует. И потому нет и десанта на острова.
* * *
- Ну, еще, может, и будет, десант... - нахмурился Александр Митрич. - Сейчас-то не сезон еще. Пусть оттает, потеплеет, флот выйдет из баз-зимовок...
- Фигня! - махнул рукой товарищ Рычагов. - Мы все это видели. Если нет, то нет. И никакими подлодками ничего не решишь. Вот посмотрите - первый же десант вермахта на любой остров английский будет кладбищем для немецких десантников и непосильной ношей для Люфтваффе. На Англию уже силенок не останется...
- Так и на нас тоже - не останется...
- Уууу, - покачал головой товарищ Проскуров. - Вопрос не в том, останется ли, да и сколько. Вопрос в том, смогут ли они решить оперативно-тактические задачи в сроки, днями, а не неделями ограниченные.
- А ведь, хрен их знает. Вопрос ведь еще и в том, что мы им противопоставить сможем. Легко было в Китае да на Халхин-Голе, да в Финляндии. Там противник и технически и численно слабее был. Да и то - финны набили наших летунов кучу. Хорошо у меня с Копецом было потише - а вот в 7-й армии, над Хельсинки да над Выборгом...
Поежился товарищ Байсаров при словах тех. Слишком хорошо помнил он Финляндию, Ладогу, воздушный бой и парашют на снегу белоснежном, с пятнами крови.
- ...И в Монголии ведь тоже не все сразу гладко пошло, японцы - народ упертый. Немцы же - ребята серьезные. Профи, с опытом. Они без боя небо не уступят. Придется воевать. По-настоящему. А это вопрос не только качества-количества самолетов или летчиков - это вопрос качества всей системы взаимодействия авиасоединений между собой и авиации со всеми другими родами и видами войск. Поэтому в лобовом столкновении с Люфтваффе нас проблемы ждут очень большие. Выход для нас один - массированный первый удар по немецким аэродромам, местам сосредоточения войск и транспортным узлам.
Глотнул коньяку товарищ Рычагов жадно. Нахмурился товарищ Локтионов. Сказал, задумчиво, ни к кому конкретно не обращаясь:
- Но и наши соколы...
И тут товарищ Рычагов взорвался:
- Наши? Как готовят наших летунов?! Школ много - толку мало. Раньше три года учили, теперь - три месяца! Налет часов мизерный! У немцев - по двести часов на курсанта, да на боевых машинах, а у нас - в лучшем случае двадцать на "утенке"! У них - элементы воздушного боя и высшего пилотажа, а у нас - круги над аэродромом! Взлет-посадка! Наделали училищ, а потом выпускников в частях боевых доучиваем! Да и в частях летаем только днем, по хорошей погоде. Истребители сами по себе, бомбардировщики - сами. Про сопровождение никто слышать не хочет. Про ночные и слепые полеты тоже. Цели наземные распознавать не умеем. Километр влево, километр вправо. В воздушном бою лупимся, как шобла на окраине городской - ни порядка, ни тактики. До сих пор звеньями-тройками работаем, а немцы уже - парами да четверками с разнесением высоты по эшелонам. Да и финны, кстати, тоже - это они нам еще в прошлом году показали. Но главное - наши командиры от полка и выше... Их оперативная подготовка, их... это... Это... это... Хрень и херня... Я уж о многих генералах не говорю. Как воевать будем? Как?
- Так если нанести упреждающий массированный удар по аэродромам? Сам на совещании в декабре докладывал.
- Ну, нанесем. Хорошо. А если враг его, удар наш первый, внезапный, отразит? Если уйти из-под удара того сумеет? Если аэродромы плотно прикроет? Если сражение в воздухе навяжет? Опять все на русский авось вешать станем? Опять кровью за опыт платить?
Покачал головой товарищ Проскуров:
- Ну, если удар по складам да бензохранилищам нанести - много без топлива да патронов со снарядами не навоюешь.
Усмехнулся генерал Рычагов:
- Да уж! Не навоюешь! Только ты еще нанеси тот удар! Через систему ПВО прорвись. Через "мессеры" в небе. Я прорвусь. Ты - прорвещься. А сержант-выпускник школы летной - прорвется? Или в дерево на взлете врубится? Или самолет угробит на вираже?
- Да уж. Как говорится, дело было не в бобине, дело было не в реле - раздолбай сидел в кабине и мудила на крыле.
- Не раздолбай. А долбоеб!
Взволновался, всколыхнулся товарищ Рычагов. И бокал выпитый, в сердцах - об дерево звезданул.
Хмыкнул Александр-Митрич.
- А пить будешь - из чего?
Хмур товарищ Рычагов:
- Из горла, блядь...
* * *
Выпили. Крепко выпили. И еще немного.
- Неужели товарищ Сталин не в курсе всего?
- В курсе, конечно. Но ты представь себе, сколько у него дел да забот разных. А в сутках двадцать четыре часа всего лишь. Попробуй - уследи.
- Да тут еще тебя, Пашка из кабинета высокого выкинули. Теперь ник кому наверх недостучишься просто так. Смушкевич, правда, остался, но он - себе на уме, он дипломат, он на рожон, как ты, не полезет.
- Так на рожон лезть и не надо. Надо материал подготовить. Четкий, ясный, конкретный. С фактами, а не эмоциями пьяными да фразами общими. И, могу вам сказать, по секрету, работа над этим идет. И работа - серьезная!
- Какая работа?
- Большая. Я тут материал подбираю. Вместе с Ваней Копецом из Западного особого. По аварийности. По налету. По результативности бомбометания и штурмовки. В скором времени хочу ему свои наработки отправить, чтобы он их своими данными дополнил. Как действующий командующий ВВС округа.
- Почему же Копец, а не, например, Пумпур? - поднял бровь Проскуров, да на стакан на просвет посмотрел.
- Да потому, что Пумпур столичным округом командует, а Западный округ - приграничный. Там как в капле воды вся ситуация в военно-воздушных силах отражается. Мы со Смушкевичем так решили. Я-то сам, как видите, - не при делах уже, чтобы такие доклады готовить, да и вы, товарищи Локтионов и Проскуров, тоже, кстати. Смушкевич тоже вроде бы высоко сидит, да ему лучше не мелькать здесь - он нам прямой выход наверх обеспечивает. А вот когда мы то досье соберем...
Погрозил в пустоту пальцем генерал Рычагов хмельно-весело:
- Вот тогда-то начистоту со всеми и поговорим!
* * *
Разъезжаются под вечер генералы, сытые, хмельные, поддатые. По машинам рассаживаются, коньячищей да водярой дыша потно. Кивнул товарищ Смушкевич девочке-горничной:
- Прибери здесь все. И - свободна!
И руку пожал крепко, по-лётному.
- Спасибо тебе!
И в щечку теплую поцеловал, губами коснувшись родинки-точечки.
Газанули ЗиСы, рванули по асфальту подсохшему в сторону шоссе московского, урча моторами сытно. Оставили лишь аромат резино-жженый да выхлоп бензиновый, с весенними запахами смешанный.
Вдохнула девушка-горничная аромат пряный. Любила она этот запах - запах аэродромного поля, весеннего снега, молодой травы да бензиновых выхлопов - прямо как перед прыжком с четырех тысяч затяжным. Язычком губки облизнула пухло-жадные да зубки эмалево-ровные. Закрыла за собой двери. Чепчик кружевной сняла вместе с фартучком да в урну выкинула - и стала сразу вместо горничной вольной девушкой-секретаршей строгой, в платье черном с белым воротничком.
Пошла через террасу да гостиную, туфельками по паркету ножками стройными: топ-топ-топ. Из гостиной - в библиотеку, да книжечку с крайней полочки - цоп! Не какую-нибудь - "Краткий курс истории ВКП(б)". И газету "Правда" свежую, что товарищ Смушкевич забыл.
Из библиотеки - в личный кабинет товарища Смушкевича. Взяла из стопочки лист бумаги да в машинку пишущую заправила. Застучала пальчиками бойко по клавишам, треща, словно очередью пулеметной - прямо как Анка лупила по белякам-каппелевцам в фильме про Чапаева.
В Центральный Комитет Всесоюзной коммунистической партии (большевиков)
В Политбюро ЦК, Секретариат. Особый сектор.
Секретарю ЦК товарищу Маленкову.
Совершенно секретно, Особо важно.
Лично в руки.
Докладываю, что 15 апреля 1941 года на государственной даче товарища СМУШКЕВИЧА под видом отдыха собирались товарищи РЫЧАГОВ, ВОЛОДИН, ПРОСКУРОВ, ЛОКТИОНОВ, ФИЛИН, ПУМПУР, ИОНОВ, БАЙСАРОВ. Собрание носило скрытный характер. Велись конфиденциальные разговоры на улице, вне дачи, а также под громкую музыку. Обсуждалось положение в Военно-воздушных силах РККА, конструкции новых самолетов, обучение летчиков. Затрагивались вопросы будущей войны. Упоминались имена товарища Сталина, товарища Тимошенко, товарища Кулика, товарища Шахурина, товарища Яковлева, товарища Микояна.
С комунистическим приветом!
МИЛИТРИСА КИРБИТЬЕВНА
Поставила девочка восклицательный знак. Щелкнула машинка в последний раз и замолкла. С треском вышел лист из машинки. Перечитала девочка написанное внимательно. Глазки сузила, бровки нахмурила. Чуть скулу потерла о плечо. Исправила слово "коммунистический". Головой сама себе покачала укоризненно.
Ай-ай!
После того взяла девочка газету "Правда", тщательно лист завернула в газету, в пакет тугой. Вынула из книжечки про историю партии конверт. Конверт особый - из плотной бумаги с примесью льна и хлопка, на которой деньги печатают. Сделан конверт по новейшей технологии. Американской. На конверте - типографским способом оттиснено под Гербом СССР: "НК Связи Союза ССР. Срочно! Правительственное! ЦК ВКП (б). Шифр. Оплата 1 рубль".
Вскрыть такой конверт нельзя над чайником никак - клей на сгибе от пара не растворяется. А коли кто вскрыть и другим способом попытается - сразу заметно будет. Невозможно конверт тот вскрыть и запечатать, следов не оставив. Будет видно - вскрывали. А дальше - дело техники, узнать, кто и где вскрыл.
Представьте себе, что с вами будет, если вы спецконверт, в ЦК ВКП(б) адресованный, вскроете или вскрыть захотите.
Я - не хочу.
* * *
Вложила в тот спецконверт спецпакет спецдевочка, заклеила конверт, написала на нем после слова "Шифр" три нуля. И чуть ниже приписочку добавила: "ГРОЗА". Красивый почерк у девочки. Каллиграфия.
Дунула девочка на конверт, чтоб чернила быстрее сохли. Тряхнула на затылке хвостиком каштановым. Щекотно дал хвостик плотный волосами по шее.
И улыбнулась сама себе: ай-да-девонька!
* * *
- Товарищ Маленков. Я считаю, что в последние месяцы ситуация радикально изменилась. Радикально от слова совсем.
- В чем именно, товарищ Сталин?
- Похоже, Гитлер в этом году не собирается высаживаться в Англии. Слишком уж бессмысленны бомбардировки - удары по городам, по кварталам жилым, по докам, по складам...
- Это все вполне в контексте "Битвы за Британию". Немцы так с прошлого августа бомбят.
- Э-э-э, нет, товарищ Маленков. Когда удары наносятся с целью разгрома военного - они по военной инфраструктуре наносятся. По аэродромам. По авиазаводам. По радарам системы обнаружения воздушных целей. По базам флота. А не по кварталам и школам, больницам и вокзалам, по дворцам разным да старины памятникам. Не так сильны немцы в воздухе, чтобы позволить себе по площадям бомбы швырять, чтобы свои силы в бомбардировках ковровых расходовать, чтобы пилотов в них лучших терять, чтобы матчастью жертвовать. Немцы бомбят - а английская авиация их сбивает. Немцы бомбят - а флот английский целехонек в базах стоит. Немцы бомбят - а американцы Британию ленд-лизовским оружием заваливают.
- Может быть, Гитлер мира с Великобританией захотел?
- Такие слухи тоже хотят. С прошлого лета. Только ты когда мира просишь - население мирное будешь бомбить? На обывателей будешь бомбы фугасные сбрасывать? На стариков и детей? На баб беременных? Гитлер мира просить не собирается. Он его у Черчилля с кровью вырвать хочет. Британия на колени должна быть поставлена. В коленно-локтевую позу. Чтоб империю ее колониальную удобней было делить. Чтоб удобнее было куски рвать от тела ее старческого, жирного.
- Но если Гитлер не собирается высаживаться в Англии, значит, он, возможно, попытается ударить по нам? Особенно в связи явно обозначившихся противоречий по Румынии и Финляндии? Ведь сразу после визита товарища Молотова в Берлин похолодание заметное началось. А теперь его еще и Югославия усилила.
- Ты правильно мыслишь, товарищ Маленков. И вот что мне становится яснее и яснее с каждым днем - ГРОЗА должна прогреметь уже в этом году. Летом. В июле августе. Не позднее.
* * *
Теперь письмо отправить надобно - нужно к ближайшему почтовому ящику ехать. А как? А просто. Вот он, велосипед в гараже стоит, ее дожидается. Пять минут - и ты в поселке Архангельское. Выемка писем по всем почтовым отделениям СССР два раза в день, но на местной почте, в соседнем поселке - даже четыре. Письмо, таким образом, должно оказаться на столе адресата уже сегодня до полуночи.
Но сначала девочка сняла телефона трубочку:
- Будьте добры номер Г-8-21-78.
И когда щелкнул коммутатор, а на другом конце сняли трубку, выдохнула девушка звонко: