Ночью опять шел снег. Белый, ослепительный, словно крылья ангела, чистый, девственный и непорочный как саван Того, Кто провожает в последний путь и закрывает за тобой дверь. Слава Богу за снег. С улицы сквозь окно в его комнату лился несказанный свет, робкий и несмелый, словно ребенок, выглядывающий из-за спины родителей, еще стесняющийся обнаружить себя, но который уже не в силах отвести от тебя свой взгляд.
И вот этот взгляд Иоанн вся чаще и чаще ловил на себе, пристальный, пронзительный, как выстрел, в тоже время удивленный и даже слегка растерянный, как будто бы тот, кто смотрел на него, не в силах был преодолеть свое внутреннее смятение. Значит, уже скоро. И белоснежные одежды, в которые облачился накануне Кронштадт, были подобны брачным одеждам тех, кто восхищает Царствие небесное, воистину, жизнь и смерть лишь зеркала друг для друга.
Он с трудом поднялся с кровати. Болезнь, начавшаяся три года назад, когда бесноватые едва не убили его, постепенно одолевала священника, мучила, отнимала все силы, преследовала днем и ночью, отступая лишь на короткое время, когда он совершал литургию в Андреевском соборе. Но он уже и этого не мог себе позволить, вчера во время службы едва не потерял сознание от внезапно нахлынувшего недомогания и вынужден был более не участвовать в богослужении.
Одевшись, прочитал перед иконостасом утренние молитвы и тяжело опустился на стул перед своим рабочим столом, достал дневник, который вел с незапамятных времен, открыл его и снова закрыл. Уже почти месяц он ничего не записывал в него и чистые, нетронутые страницы, похожие на снег, что лежал за окнами, раздражали его и пугали своей пустотой. Ощущение полного одиночества, всепоглощающей тишины, которая способна поглотить саму вечность, нахлынуло на старика, словно ледяные волны Финского залива, омывающие остров, на котором и стоит город Кронштадт.
В доме было тепло, уютно, утренняя служба в соборе уже закончилась, и за окном было безлюдно, ветрено и морозно, дым от печных труб метался по крышам и черные вороны простужено каркали, усевшись на ветвях деревьев. Иоанн вышел на кухню, откуда доносились звон посуды и восхитительный запах говяжьего бульона, который готовила Евгения, или как ее называли домашние Женни, его прислуга и ангел-хранитель, крестьянка Новгородской губернии, единственная, кто пользовалась его неограниченным доверием. Иоанн помолился, похлебал горячего и съел кусочек ржаного хлеба, теперь это, да еще, пожалуй, простокваша, было тем немногим, что мог переварить его желудок.
- Матушка Елизавета спрашивали о здоровье вашем, - сказала Евгения, вытирая руки о передник и внимательно, даже как-то сердито, глядя на священника, - Что ей передать? Или сами скажете?
- Пустое это, - насупился он и в раздражении махнул рукой. Его брак с супругой Елизаветой Константиновной был по сути своей фиктивным, все это время они жили отдельно, воспитывая как своих детей, племянниц жены Елизавету и Руфиму. С каждым годом их отношения все более ухудшались, пока, наконец, не переросли в откровенно враждебные, особенно после операции, в результате которой она лишилась ног. Домашние его жили в большом церковном доме, который выстроил отец Иоанн, но в который сам так и не переехал, оставшись жить в небольшой домике, где в квартиру был только один ход, через кухню, - он же и парадный и черный. Жить под одной крышей с теми, кто с пренебрежением относился к нему, воровал за его спиной, выражал неуважение к церковным постановлениям и был глубоко чужд по духу, он не хотел. Воистину, "враги человека - домашние его". Но это больше не важно.
После горячего бульона стало жарко, тем более что на кухне было тепло, даже душно, священник надел шубу и вышел во двор. Мороз бодрил, свежий ветер дул прямо в лицо и придавал сил, от кислорода голова слегка кружилась, казалось, еще чуть-чуть и душа выпрыгнет прямо из тела в это высокое зимнее небо. Захотелось спать, но отец Иоанн крепился изо всех сил - в последнее время сны пугали его все больше и больше. Тьма ширилась в его сознании, прорывалась в мир из небытия кроваво-красными, кумачовыми сполохами, массовыми расстрелами без суда и следствия, интервенцией, гражданской войной, резней и всеобщей гибелью.
Старик нахмурился, пытаясь вспомнить, когда же это началось? Время стремительно побежало назад, в далекую осень 1894 года, в Ливадию, где умирал Император Всероссийский, Царь Польский, Великий Князь Финляндский Александр Третий Миротворец.
Глава 2
Большой дворец был наполнен людьми. Теплый октябрьский воздух летней резиденции российского Императора был пропитан отчаянием и ожиданием чего-то страшного, неотвратимого и непоправимого. Величайший из русских Государей таял буквально на глазах, могучий великан, всегда отличавшийся недюжинной силой и здоровьем, которому не было еще и пятидесяти, сильно похудел, измученный болезнью, цвет лица стал землистым, аппетит пропал, и сердце работало с перебоями. Император уже с трудом ходил, превозмогая невыносимую боль, лежал, и почти не спал.
Берлинский профессор Эрнст Лейден, срочно приехавший по вызову в Россию, определил у Александра нефрит, острое воспаление почек. Двоюродная сестра Государя, греческая королева Ольга Константиновна, предлагала ехать на лечение в Грецию, однако по пути Император почувствовал себя так плохо, что было решено остановиться в Ливадии.
Болезнь долго, как некий охотник, выслеживала его уже несколько лет. В 1888 году царский поезд потерпел крушение в пятидесяти километрах от Харькова, в результате крыша вагона обвалилась, и Александр удерживал ее на своих плечах до тех пор, пока не прибыла помощь. Именно после этого происшествия Император стал жаловаться на боли в пояснице, болезнь почек неуклонно прогрессировала, ее усугубила простуда на зимней охоте, и, наконец, спустя шесть лет организм сдался. Александра ждала смерть, и он знал об этом.
Иоанн приехал в Ливадию восьмого октября вместе с Великой княгиней Александрой Иосифовной, которая пригласила его в надежде на то, что помощь священника возымеет свое действие и принесет Государю исцеление от болезни. Слава о чудотворных способностях настоятеля Андреевского собора, по молитвам которого излечивались смертельно больные люди, разрешались сложнейшие бытовые проблемы и свершались другие чудеса, гремела по всей России и свидетельствовала о нем сама. По приезде он поселился в небольшом домике с садом, к которому сразу же началось настоящее паломничество местных жителей, в том числе и татар, и его молитвы помогали даже им, хотя они исповедовали магометанство.
Между тем Александру становилось все хуже. Отец Иоанн бывал у него каждый день, сразу же после службы в дворцовой Крестовоздвиженской церкви, в которой молился за него, молился горячо, дерзко, неотступно, так, что к концу службы подрясник его на спине был промокшим от пота и тогда он переодевался и менял рубашку. Но все было напрасно, и священник со страхом начинал понимать, что не сможет ничего изменить, неотвратимость наступающей беды, поступь страшного горя и смертельных испытаний заставляли его трепетать всем сердцем, и осознание того, что он так и не смог этого предотвратить, повергало отца Иоанна в ужас. Внезапно он понял, что именно со смертью Александра начнется Смута, когда возьмется от земли Удерживающий, и придет Антихрист. Тяжкие времена, лютая година грядущих беззаконий была не по силам никому, кроме того, кто умирает сейчас в Ливадийском дворце.
Вся венценосная семья пребывала в полном отчаянии, Иоанн с надеждой глядел на цесаревича Николая, но не видел в его глазах ничего, кроме растерянности, Великие князья Георгий и Михаил, Великие княжны Ольга и Ксения, Императрица Мария Федоровна пребывали, словно бы, в некоем летаргическом сне и не хотели просыпаться.
- Когда вы держите руки свои на моей голове, я чувствую большое облегчение, а когда отнимаете, очень страдаю, не отнимайте их, - сказал вдруг Император, когда священник снова пришел к нему в царскую опочивальню, и через некоторое время одобрительно добавил, - Я знаю кто вы и что вы.
Долгие часы они так и проводили вместе - Император, полулежащий на диване, и священник, положивший руки ему на голову. Иногда Александр задавал какие-нибудь вопросы батюшке, о Церкви и таинствах веры, о мирской жизни отца Иоанна, интересовался его мнением в вопросах политики и государственного мироустройства, изредка сам рассказывал о себе, о своем детстве, об отце Александре Втором Освободителе, или впадал в тревожное забытье.
Однажды в присутствии священника Царь никак не мог заснуть из-за каких-то криков за дверью, в коридоре, кто-то ругался и выговаривал своему собеседнику, очевидно, что-то очень нелицеприятное. Иоанн уже хотел было выйти и зло пресечь эти крики, но Александр вдруг удержал его за руку и спросил:
- Скажите, батюшка, а что есть Святая Троица?
- Святая Троица? - растерялся от неожиданности священник, - Святая Троица есть Бог Отец, Бог Сын и Святой дух.
- Отец есть высота, Царствие небесное и первая заповедь - возлюби Бога своего всей крепостью своей и всем разумением своим, Сын есть Церковь святая на земле и вторая заповедь - возлюби ближнего своего как самого себя, - подхватил Император, - а что же есть Дух Святой, который есть глубина? Какая заповедь ему соответствует?
- Предания святых отцов Церкви Христовой, пророки, Завет ветхий, - ответил неуверенно Иоанн, очень уж странный и неожиданный был вопрос.
Император, заметив это замешательство, попробовал улыбнуться сквозь силу и неожиданно крепко сжал его за руку:
- Глубина есть кровь предков наших, в жилах наших текущая, память, связующая нас с ними, Дух Русский, коим живы от веку бываем и коим дышим от колыбели до могилы, - и, показав глазами на дверь, из-за которой до сих пор доносились гневные крики, продолжил, - Берегите их, ибо не ведают, что творят.
Александр вскоре заснул, а Иоанн продолжал сидеть, будто в оцепенении, пораженный словами умирающего Царя. Перед его внутренним взором открывалось будущее, кровавое, страшное и неотвратимое, и он вдруг понял, что значил сон, виденный им несколько лет назад, огромный черный крест, висящий над Пермью, которая являлась центром Пермского наместничества, куда входила Екатеринбургская область.
Наконец, двадцатого октября 1894 года в два часа пятнадцать минут пополудни Император Александр Третий скончался. Через полтора часа в Ливадийской Крестовоздвиженской церкви на верность Российскому престолу присягнул новый Император Николай Второй Александрович, и никто, кроме отца Иоанна, еще не знал, что российский императорский престол переходит по наследству в последний раз. Ночью приснился ужасный сон, бесноватая девушка, чернявая, с открытой пастью и зубами, в какой-то уродливой кожаной куртке, бросалась на людей и рвала их на части, увидев священника, попыталась наброситься и на него. В липком поту, со страшным криком, он проснулся.
В Кронштадт святой отец вернулся совершенно обессиленный и разбитый, взгляд его приобрел какую-то странную отстраненность, и он подолгу стоял перед иконой Спасителя и плакал. Пытался как-то объяснить себе то, что уже произошло и еще должно произойти, и не мог. На все вопросы, с которыми подступались к нему домашние, ничего не отвечал, отмалчивался, и лишь однажды обронил словно бы в раздумье:
- Я мертвых воскрешал, а батюшку Царя Александра Третьего не смог у Господа вымолить. Да будет на все Святая Воля Его...
Глава 3
- Отец Иоанн! Отец Иоанн! Батюшка! - кто-то сильно тряс его за плечо и он спросонья не сразу сообразил, где находится, сидя на скамейке во дворе Андреевского собора, возле своего дома. Видимо от избытка кислорода задремал на свежем морском воздухе, и молодой диакон отец Михаил, вероятно решив, что с ним случилось нечто ужасное, испугавшись за него, пытался изо всех сил привести его в чувство.
- Слава Богу, все хорошо! - рассмеялся Иоанн, но диакон настоял на том, чтобы помочь сопроводить его в дом. Снова покушал горячего бульона и прилег отдохнуть, заснул коротким, неприятным сном, в котором увидел свою мать, давно покойную, будто бы приехавшую погостить, в каком-то жутком, ненормальном виде. Она долго причитала и плакала, говорила, что по дороге ее обидел некий крестьянин.
После обеда приехали Первосвятитель Московский Владимир в сопровождении преосвященных Гермогена Саратовского и Серафима Орловского, а также генерал Иванов и адмирал Никонов. Старик совершенно растрогался и прослезился:
- Сердечно благодарю Вас, высокие гости, что вспомнили меня и посетили в немощи!
Как мог, храбрился, пытался шутить по поводу своего почтенного возраста и мучительной болезни, грызшей его изнутри днем и ночью.
- Вот и мы подумали и решили посетить Вас, отец Иоанн, чтобы отвлечь Вас от болезни, приободрить добрым словом и повеселить! - сообщил отец Владимир, усаживаясь за стол, на который Женни водрузила огромный самовар, чайный сервиз и восхитительно пахнущий яблочный пирог с блестящей корочкой.
- Удивительно как распространяется ныне страсть к развлечениям! - ответил Иоанн, - Словно бы нет у людей более глубины, барахтаются они на мелководье, как дети малые, лишенные разума, и меняют содержание жизни духовной на безумие страсти. И как на это смотрит современная русская интеллигенция? А она публично отрекается от Христа вместе со своим лжеучителем и богохульником Львом Толстым! Господи, не допусти ему дожить до Рождества и возьми с земли его труп зловонный, просмердивший всю землю! Тьфу!
Гости смущенно заулыбались, не понаслышке зная, какую глубокую неприязнь испытывает священник к знаменитому писателю. Отец Иоанн, разгоряченный взволновавшей его темой, между тем продолжил:
- А Дума эта изменническая? А манифест от семнадцатого октября 1905 года, который в народе прозвали "манифестом без совести"? Царство Русское колеблют безбожники и анархисты, интеллигенция, высшее правительство и чины священнические, безнаказанность нынче в моде, ею щеголяют как наградами государственными, везде измена! Россия мятется, страдает и мучится от кровавой внутренней борьбы, от неурожая земли и голода, от страшной во всем дороговизны, от безбожия, безначалия и крайнего упадка нравов. Судьба печальная, наводящая на мрачные думы.
Старик надолго замолчал, глядя прямо перед собой невидящими глазами, и генерал Иванов, желая сгладить возникшую было неловкость, сказал:
- А ведь еще Федор Иванович Тютчев говорил, что в Европе есть две силы, противопоставленные друг другу - революция и Россия. Между ними никакие переговоры невозможны; существование одной из них равносильно смерти другой! От исхода борьбы, возникшей между ними, величайшей борьбы какой когда-либо мир был свидетелем, зависит на многие века вся политическая и религиозная будущность человечества. Это подтвердил и Энгельс, заявив, что ни одна революция в Европе и во всем мире не сможет достичь окончательной победы, пока существует теперешнее русское государство.
- Наши враги, сами знаете, кто - евреи! - воскликнул Иоанн, - Евреи в большинстве своем за лукавство и бесчисленные злодеяния, в коих не покаялись, погибнут. С ними и христиане, которые не веруют в Бога, которые с евреями действуют заодно, которым все равно, какая вера: с евреями они евреи, с поляками они поляки; - эти так называемые христиане еще хуже евреев. Одно нас удерживает от погибели - Самодержавие! Не станет Царя - не будет более России, заберут власть евреи, которые сильно ненавидят нас, а если отпадем от Веры Православной, то превратимся в сброд всяких иноверцев, стремящихся истребить друг друга, - он глубоко вздохнул и сокрушенно покачал головой, - Русский народ и другие народы, населяющие Россию, глубоко развращены, горнило искушения и бедствий для всех необходимо и Господь, не хотящий никому погибнуть, всех пережигает в этом горниле.
После этих слов в воздухе, пропахшем вкусом яблочного пирога, повисла гнетущая тишина. От волнения батюшка совсем расхворался, поднялась температура и разболелась голова. Игуменья Ангелина и Женни буквально выгнали гостей из дома. Отец Иоанн все же вышел их провожать во двор, перекрестил всех и поцеловал. Слепящее солнце, отражающееся в зеркалах выпавшего накануне снега, снова ударило в глаза, и он почувствовал себя ветхозаветным Захарией, которому явился Ангел, возвестивший ему о рождении сына. Старик грустно улыбнулся, ведь на этот раз повод был гораздо менее торжественный и радостный.
- Так что же нам делать? На что надеяться? - спросил напоследок отец Владимир, - Минует ли нас чаша сия? Сподобимся ли узреть еще славу Отечества нашего?
- Молитвенно будем просить Владычицу нашу Пресвятую Богородицу и всех Русских святых представительствовать пред Божиим престолом за Родину нашу и всех нас!
Он еще долго смотрел вслед уезжающему экипажу, небольшого роста, с непокрытой головой и изможденным лицом, изо всех сил боровшийся с одолевавшей его болезнью, мучительно, бесстрашно и безнадежно, и несущий надежду другим. Как утопающий, хватающийся за соломинку.
Глава 4
С каждым днем становилось хуже, но, несмотря на крайнее недомогание, отец Иоанн не переставал принимать ежедневно Святые Дары, приносимые ему в дом. И среди этих мучений от болезни, упадка сил, как физических, так и моральных, происходящего от всеобщего уныния близких, происходили вещи, которые он называл не иначе как настоящим чудом. Один мирянин в соборе, в котором еще так недавно служил сам Иоанн, во время службы узрел Спасителя, простирающего Свои Божественные руки, объемлющие всех.
- Хороший знак! - улыбался устало священник, и тяжесть на сердце от дурных предчувствий отступала на время. Сидя в своем кресле, он снова погружался в свои думы и мучительно пытался предвидеть будущее, кровавым заревом встававшее из-за горизонта.
Российская империя после реформ Александра Третьего развивалась невиданными темпами: облегчение положения народных масс, индустриализация, развитие транспорта, укрепление военной мощи, усиление России на Балканах, в Средней Азии и на Дальнем востоке, - все это превращало ее в исполина, раскинувшего могучие крылья на необъятном пространстве от Балтики до Тихого океана.
После смерти Императора Миротворца империя еще по инерции мчалась вперед, подобная мощному локомотиву, которые были столь любимы им. Николай Второй продолжил дело отца, но он не обладал его гением, был тем, из кого получаются верные помощники и надежные друзья, но в лихие времена они погибают первыми, и знамя, которое им выпало нести высоко над головой, падает из рук на траву, обагренную их собственной кровью, и горе той стране, возложившей корону на такую голову.
- Господи, да воспрянет спящий Царь, переставший действовать властью своею, дай ему мужество, мудрость и дальновидность, - часто восклицал Иоанн во время проповеди и горячо молился за него.
И сам трудился не покладая рук. Строил монастыри и церкви, писал книги, выступал с публикациями, принимал простых людей и высокородную знать, ибо не видел разницы между ними. Изо всех сил пытался найти причину грядущей катастрофы, нынешнего плачевного положения дел в обществе, обличал, воинствовал и негодовал:
- Господи, что замышляют против России и против святой церкви Твоей немцы, поляки и финляндцы, исказившие Евангелие Твое и отпадшие от церкви Твоей! Они хотят до конца поглотить нас и разорить, до чего же мы дожили!
Не раз во время службы он видел Спасителя, и это видение наполняло его душу благоговейным трепетом и внутренним торжеством, и Иоанн восклицал восторженно:
- Он посреди нас! Смотрите!
Прихожане с удивлением глазели по сторонам, оглядывались друг на друга, искали чуда обыкновенного, радости душевной, но не духовной, суеверные, глупые и безгрешные, и священник с ужасом понимал, что у них в будущей бойне не будет ни единого шанса. И, обращаясь к Нему, он дерзостно требовал:
- Господи, Ты видишь хитрость врагов православной веры и церкви Твоей и их рвение одолеть ее! Положи им конец, да умрет с этими людьми все лукавое дело их! - но все было напрасно, Он словно бы не видел никого, смотрел куда-то сквозь, холодный и равнодушный, как далекие звезды, сотканный будто бы из утреннего тумана, который встает перед самым восходом солнца, и таял, таял, таял...
Даже теперь, по прошествии многих лет, вспоминая, Иоанн продолжал чувствовать это отвратительное ощущение раздвоенности, неуверенности, искал причину и боялся ее найти. Почти не выходил из дома, во всем теле была невыносимая слабость, голова кружилась, но разум работал с удивительной ясностью. Ночью приснился странный сон. Перед самым утром видел покойного Императора Александра Третьего, он стоял возле изголовья кровати, на которой лежал отец Иоанн, и усердно молился. Внезапно в памяти всплыли последние дни Царя в Ливадии, только теперь все было наоборот, и теперь уже Александр, положив руки на его голову, читал отходную молитву.
Иоанн проснулся.
- Видимо, уже совсем скоро, но какой, однако, драматург дьявол, какие во сне сцены производит! - усмехнулся он, - Видимо, и болезни плоти попускаются Богом по действию сатаны-пакостника, не иначе. Господь, как искусный врач, подвергает нас разным искушениям, скорбям, болезням и бедам, чтобы очистить нас, как золото, в горниле.
С трудом встал, подошел к иконостасу и прочитал утренние молитвы. Вспомнил о постоянном своем желании продолжить дневник, опустился на стул перед рабочим столом, открыл ящик, достал его и открыл на последней исписанной странице. Немного посидел словно бы в нерешительности, перевернул несколько страниц назад и прочитал:
- Душа, закосневшая во грехах всякого рода, нелегко поддается чистке и врачеванию, но с большим принуждением и терпкостью и только через долгий опыт терпения и страданий осваивается с добродетелью и начинает горячо любить Бога, Коего была чужда, научившись всяким грехам плотским. Вот цель бед и скорбей, посылаемых нам Богом в этой жизни. Они нужны, как отдельным лицам, так и целому народу, погрязшему в нечестии и пороках.
Задумался, так ли он думает и сейчас? Да, все так, слово в слово. Удовлетворенно улыбнулся, превозмогая боль, закрыл дневник и положил его обратно. Снова встал, подошел к образам и широко перекрестился:
- Россию куют беды и напасти. Не напрасно Тот, Кто правит всеми народами, искусно, метко кладет на свою наковальню всех подвергаемых Его сильному молоту. Крепись, Россия! Но и кайся, молись, плачь горькими слезами перед твоим небесным Отцом, Которого ты безмерно прогневала!
Глава 5
Утром со Святыми Дарами явился ключарь отец Андрей, Иоанн хотел сам встретить и принять Святое Причастие, однако силы оставили его, находившиеся в комнате едва успели поддержать старика.
- Батюшка, как Вы себя чувствуете? - испугался отец Андрей, помогая ему лечь на кровать. Иоанн, неестественно улыбаясь, превозмогая нахлынувшую боль и головокружение, попытался успокоить всех:
- По грехам моим я недостоин был видеть и сороковой год жизни, а тут - восьмидесятый год! О, щедроты неисчислимые Господа моего! Что я принесу, или что воздам Тебе, Творче Мой, Спаситель мой, Промыслитель мой, Врач мой, Слава моя, Сила моя!? Идите по делам своим, не переживайте за меня, - как можно более спокойным голосом произнес он, обращаясь к окружавшим его, - Я же пока вздремну немного, наберусь сил.
Все, находящиеся в комнате, вышли, и он остался один. Крепко сжал зубы, закрыл глаза и тихо прошептал:
- Даруй мне конец благий, Господи, и не посрами меня!
Вскоре впал в забытье. Пришел в себя около полуночи, в доме было темно и тихо, словно в каком-нибудь древнем египетском саркофаге, и только со двора шел слабый, неестественный свет. С трудом оделся, обул теплые калоши и вышел на свежий воздух. По-прежнему с залива дул холодный, пронзительный морской ветер, от крепкого мороза было трудно дышать, и слезились глаза. Андреевский собор высился темной громадой, свет от уличных фонарей, колеблющихся от ветра, метался по стенам подобно чертям полуночным, захваченным врасплох стремительно приближающимся рассветом. Отец Иоанн обошел храм с восточной стороны и подошел к центральному входу, поднялся по ступеням, миновал притвор и вошел в наос. В храме стоял полумрак, едва заметный свет через окна лился слабыми ручейками, лунными каплями капал на пол, разливаясь лужами под ногами, и сверху, откуда-то из самого сердца тьмы, крупными хлопьями шел снег. Старик подставил лицо, и снежинки падали на него словно светлячки, мерцающие в сумерках, от тепла они таяли, и по щекам его лились крупными каплями, то ли снежинки, то ли слезы.
И тут он увидел Его. Там, впереди, перед алтарем, на амвоне сидел Зверь с семью головами и десятью рогами, на рогах Его было десять диадем, а на головах имена богохульные. И был Он подобен барсу, ноги Его были как у медведя, пасть же была как у льва. И имел Он уста, говорящие гордо и богохульно, и имел Он власть над всей землей и пас народы жезлом железным. И увидел вдруг Иоанн вокруг себя людей великое множество, осеняющих себя крестным знамением, и пели они Зверю "аллилуйя!" и творили Ему великие славы. И шли они с радостью Ему в пасть, и Он пожирал их, сразу по двое, по трое, целыми толпами, кровь заливала пол, брызгала на стены, на иконостас, и ужас сжал сердце Иоанна. И кричал он громким голосом, чтобы люди, идущие словно зачарованные в пасть Зверю, опомнились, но никто не слушал его, и не мог понять он почему Бог попускает такое, пока не поднял глаза свои и не прочитал имя Зверя, написанное у Него над головой. А когда прочитал он Имя, то смутился дух его, и сжалась грудь, словно в железных тисках, и помрачился разум, ибо это было то Имя, которому он присягал всем сердцем своим, всей душой, всем умом и всей крепостью своею, и которому служил верой и правдой всю свою долгую жизнь...
Рывком сел на кровати, гулко стучало в висках и вены на руках вздыбились как мосты через Неву, когда приходит время навигации. Сон еще стоял перед глазами, подобный миражу, постепенно исчезая из сознания, приходящего в себя.
- Какое сегодня число? - спросил он у игуменьи Ангелины, спавшей сидя на кресле возле его кровати.
- Слава Богу, еще два дня, все успеем сделать! - старик встал с кровати и на дрожащих ногах подошел к столу и сел на стул. Открыл ящик стола и достал дневник.
- Еще успеем, - пробормотал он, открыл дневник и потерял сознание.
К вечеру на двадцатое число к Иоанну вернулось сознание, и вместе с ним к нему вернулась боль и жар во всем теле, он все время порывался встать и взять свой дневник, но силы оставили его. Было решено, не дожидаясь утра, отслужить литургию и после нее причастить батюшку. Многочисленный люд, присутствовавший на службе, плакал навзрыд, все понимали, что должно было скоро произойти. По окончании литургии священнослужители отправились со Святыми Дарами домой к батюшке. Он был в забытьи. С большим трудом удалось его причастить.
- Душно мне! Душно! - вдруг прокричал он.
Начали читать отходную, дыхание Иоанна стало прерывистым, он затих и продолжал лежать безмолвно с закрытыми глазами. Ранним утром двадцатого декабря 1908 года отец Иоанн тихо отошел ко Христу.
Честна пред Господом смерть Преподобных Его.
Эпилог
Отец Иоанн был похоронен согласно его завещанию в усыпальнице монастыря святого преподобного Иоанна Рыльского, который сам же и основал. Собор Андрея Первозванного, в котором священник прослужил более полувека, в 1932 году разрушили коммунисты и поставили на его место памятник Ленину. В июне 1964 года в Нью-Йорке Собор епископов РПЦЗ постановил признать отца Иоанна Кронштадского Божиим Угодником и причислить его к лику Святых, в земле Российской просиявших.