Сегодня у нас не было двух последних уроков. Почему - непонятно, но раньше времени нас не отпустили. В общем-то это было совсем не плохо, меня так вообще подобное положение вещей радовало, поскольку домой идти не хотелось. Двое назначенных на сегодняшнее дежурство уже начали убираться, остальные же либо делали домашнее задание по алгебре, либо просто болтали, шатаясь без дела по классу. Совместно страдать дурью было легко. До тех пор, пока девчонки не завели "откровенный" и, уж если по-правде, пошлый спор на тему того, "как определить большой размер члена у парня". Все раскраснелись, раскричались, а отличница и староста Ленка "Садамаза", истерично похохатывая, попыталась спровоцировать двоих пацанов на экспериментальный стриптиз. Пацаны не соглашались, она настаивала.
Чтобы ненароком не привлечь ее внимание, я воткнул в уши наушники от плеера, ушел в конец класса и встал у окна. На улице уже третий час шел дождь, обдирая с деревьев последние желтые листья, начало заметно темнеть.
- Надо взять его обеими руками, - без труда заглушая визжащую Садамазу, басила длинная Гера, - и если кончик будет торчать, значит он большой.
После ее предложения все развопились еще громче, начали трогать друг друга, толкаться, пинаться, кидаться ластиками и неприлично ржать. Я мысленно представил, что будет, если обхватить член руками... Да ничего интересного. Дурацкий, громоздкий, к тому же еще и некрасивый отросток. И почему ему уделяют столько внимания? Даже мать, всегда избегавшая сексуальных тем в разговорах, с самого раннего детства твердила мне, что член приносит одни только проблемы и поэтому я должен как можно реже вытаскивать его из штанов.
- Да отвяжитесь вы, дуры озабоченные! - сипел зажатый в угол Сис, с которого пятеро разошедшихся девок стягивали джинсы.
Пацанов в нашем классе было крайне мало - Сис, Ванек Горский, Ванек Егоров, Мишан, Жир и я, потому у нас процветало активное бабство. Если говорить откровенно, мы и росли-то куда медленнее девчонок. Когда все пришли с последних летних каникул, разница стала очевидна - девки оказались кобылами с длиннющими ногами и огромными сиськами, а мы как один едва доставали им до плеч. Мало того, голос перестал ломаться и стал почти совсем мужским разве что у Мишана и Сиса, да и то потому что оба второй год курили. Короче, жилось нам нелегко. Особенно Жиру. Из-за какого-то там "нарушения веществ" он уже в пятом классе походил на огромный кусок оплывшего сала - на уроках с ним никто не хотел сидеть, на переменах его били старшеклассники, он страшно потел, стеснялся, краснел и заикался. Я тоже считался дохляком, но ко мне приставали редко, потому что я шарил в точных науках и не казался особо отвратительным, то есть не был жирным, не носил очков, не имел дефектов речи и прыщей на лице.
На помощь к Сису подоспели оба Ванька, но тут же сами попали в цепкие лапы озабоченных девок. Висящая на стене доска закачалась, на пол полетели куски мела и пыльные тряпки. Сидящий на учительском столе Мишан болтал ногами и злорадно хохотал. Страсти накалялись.
- Да отвалите вы! - чуть не плача от унижения, орал пунцовый Сис. - У меня самый обычный член! Идите к Марану, это у него большой!..
Весь класс на секунду замер, потом начались перешептывания, удивленные взгляды, приглушенный смех. Я сделал вид, что ничего не слышал, но напрягся.
- Маранчик, а Маранчик, - ко мне незаметно подкралась Садамаза. - Говорят, у тебя большой?
- Да, такое бывает, - с авторитетным видом загудела Гера, - вон у Жира члена наверное вообще нет. Чем толще мужик, тем тоньше хвостик.
Класс грохнул. Жир съежился, пряча пухлое лицо в книгу по внеклассному чтению.
- Я сам видел ... в туалете... - отряхиваясь и поправляя съехавшие штаны, продолжал закладывать меня Сис. - У него как у коня.
Я почувствовал, как кровь прилила к ушам.
- Маранчик, покажи, а, - Садамаза дернула за проводок, я поймал вылетевший было наушник, воткнул обратно. - Ну не ломайся, что ты прям как целка? Мы ж все свои...
В классе про меня давно ходила нехорошая слава и я этим, конечно же, пользовался. Одноклассники обзывали меня сатанистом, потому что я рисую черепа и чертей в тетрадках и хожу в черной куртке, да и родители их втирали всем о том, что у меня мать сектантка, потому что все время говорит о боге, божественном провидении и адских муках. Я ничего не отрицал - пусть треплются о чем угодно, лишь бы не лезли. Иногда это срабатывало. Иногда нет.
Я через плечо посмотрел на липнущую ко мне Садомазу. Ее глаза блестели, на лбу выступили капельки пота, она ежесекундно облизывала губы. Красные пятна на щеках, блеклые ресницы, пухлые мочки ушей с впившимися в них золотыми сережками. Надо же... а ведь еще год назад она мне нравилась... Меня затошнило, но вместе с тем и заметно потяжелело внизу живота. Чего еще не хватало.
- Лен, отвяжись, - тихо сказал я.
Лучше бы ничего не говорил. Все как-то разом заорали, завизжали, здоровенная словно мужик Гера махом подмяла меня под себя так, что я уткнулся лицом в ее подмышку, в спину больно вонзился угол подоконника, кто-то схватил за руки, кто-то за ноги, чтобы я не начал брыкаться, кто-то начал расстегивать пуговицы на ширинке. Хохот, топот, свист... как выстрел грохнула дверь класса. Чьи-то активные руки начали меня щупать. Я хрипел, извивался как мог и, похоже, даже заехал кому-то локтем по лицу, после чего вся навалившаяся на меня куча поползла в сторону и осела на пол. Кто-то наступил коленом на мою отросшую челку, выдрав пучок волос, в кармане куртки треснул раздавленный плеер, кто-то больно сдавил мои яйца, я взвыл и боднул лбом оказавшееся поблизости лицо Садомазы, в кровь разбивая ей нос.
- Что тут у вас происходит?! - откуда-то из-под потолка донесся раздраженный голос Натальи Ивановны. - Ну ни на минуту оставить нельзя! Что? - она охнула и истерично завизжала. - А ну-ка быстро встали! Все!
Куча распалась, поползла в стороны. Садомаза выла, хлюпала, утирала текущую кровь, прибившись к батарее. Я оттолкнул от себя нависающую Геру и сел, судорожно пытаясь натянуть спущенные до колен джинсы. Футболка была вся в крови, между ног от удара тяжело пульсировало. Я вытащил за провод растоптанный плеер, с ненавистью отшвырнул его в сторону.
- Маранов! Это что еще за дела?!
Класс пристыжено молчал, все смотрели в стол, в пол, в стену - куда угодно, лишь бы не на класснуху. Тишина была такая, что звенело в ушах. Я медленно поднялся, застегнул верхнюю пуговицу на джинсах и поддернул сползшую куртку.
- Да как же так можно?! Ты ведь неглупый мальчик! - глаза Натальи Ивановны метали громы и молнии. - Как же ты себе такое позволяешь?!
Я молчал, косясь в сторону окна. Ну как ей объяснить, что как раз я-то ни в чем не виноват? Ведь не поверит...
- Ну чего ты ревешь Садовщикова? Зачем ты полезла в драку? Да еще с мальчишкой?!
- Наталиванна, - загнусила Садамаза, размазывая слезы, сопли и кровь по лицу. - Да мы просто... Да мы не хотели... Да мы...мы ведь не специально...
- Да мы, да мы, - передразнила класснуха. - Иди в медпункт, Лена, пока Лидия Сергеевна еще на обед не ушла. Мы с тобой попозже побеседуем. А ты, Маранов, домой и чтоб через час привел мне родителей. Будем разбираться в произошедшем. Понятно?
- Понятно, - сипло отозвался я и побрел к своему месту.
Наталья Ивановна уселась за учительский стол и тяжело вздохнула, осуждающим взглядом вбуравливаясь в каждого из учеников по очереди.
- Отвратительно, - отчеканила она выработавшимся за годы преподавательской деятельности металлическим голосом. - Мальчики... девочки... Ну как же так можно себя вести? Вы ведь уже давно выросли из детсадовского возраста...
Я вытащил из парты свой рюкзак и неспеша направился в сторону двери.
- Маранов, через час, ты понял? - гавкнула мне вслед класснуха. - Не придешь, пеняй на себя. Будем разбираться у директора.
- Я все понял, Наталья Ивановна.
В рекреации было пусто, тихо, очень светло и мертво, словно я вдруг очутился не в школе, а в морге. Из-за приоткрытой двери туалета доносился еле слышный звук капающей воды. Я прикрыл за собой дверь в класс и стоял так минуту, прислушиваясь. Снаружи бушевал ветер, расшвыривая листья и стегая стекла голыми березовыми ветками. Там было уже совсем темно. Мать наверняка еще дома. Да еще и не одна, а со своими чертовыми богомолками. Ну как ей объяснить произошедшее? Как сказать, что ее вызывают в школу, потому что с ее сына у всех на глазах сняли штаны, потому что хотели поглазеть на его огромный член? Черт.
Я развернулся и открыл дверь в класс, тут же наткнувшись на выходящую оттуда Садамазу. Она отшатнулась, стрельнула по мне испуганным взглядом и торопливо прошмыгнула мимо, прижимая к лицу окровавленный платок.
- Маранов, ты еще здесь? - едко поинтересовалась класснуха.
- Плеер забыл, - буркнул я, быстро отыскал его в пыли под батареей и снова вышел.
- Время идет! - крикнула училка.
Одновременно с резким дребезжанием звонка на улице грохнуло и стекла как бы засветились изнутри. Считая собственные шаги, я пересек длинный коридор и спустился по лестнице в темный пустынный холл. Из своего закутка на меня подозрительно зыркнула старуха-гардеробщица, но ничего не сказала. Дверь медпункта была закрыта, из-под нее выбивалась тонкая полоска света. Я натянул на голову капюшон и вышел под дождь.
Бабье царство было повсюду. Они давили и сверху, и снизу, наседали и язвили, умудряясь при этом еще и выглядеть невинными жертвами "мужского произвола". Нет, не сказать, чтобы я ненавидел женщин, просто подчас мне начинало казаться, будто весь мир создала одна гигантская злющая как черт тупая баба, перед которой все мы лишь сухие стручки фасоли. Мы вот пыжимся, пыжимся, делаем чего-то, растем, взрослеем, а она - тьфу - и все, ты жалкое ничтожество. Зато с большим членом - ого! Ну и гордись теперь им до старости, видать больше нечем...
В небе опять тяжело бухнуло, за низкими облаками сверкнула и растеклась ветвистая молния. Не удивился бы, если бы она сейчас взяла бы, да и долбанула меня прямо в башку. Просто так. Чтобы еще разок унизить. За шиворот натекло, холодные струйки пропитали футболку и поползли вдоль позвоночника. Темными дворами я добрел до своей пятиэтажки и, хлюпая промокшими ботинками, поднялся по лестнице на свой этаж. Железная дверь была заперта на верхний замок, который открывался только изнутри. Я наморщился от нехорошего предчувствия и позвонил.
Вся прихожая была заставлена какими-то пустыми картонными коробками и грязными тюками. Мать уже вылезла из домашнего халата и напялила свой страшный "костюмчик с розочками", доставшийся ей по наследству от бывшей свекрови. Видать, начала собираться. Жаль, что я так рано приперся...
- А сколько времени-то? - испугалась она, обращаясь не ко мне, а к кому-то вне поля зрения.
- Полчаса четвертого, - отозвался женский голос, - еще рано.
- А чего ты тогда дома-то? - мать моментально помрачнела и нависла надо мной словно грозовая туча.
- Дай пройду, я промок насквозь.
- Сколько раз говорила, бери зонт! Заболеешь, мне что, сидеть с тобой как с маленьким? И ты мне не ответил. В школе что-то?
- Нас отпустили пораньше, - я наконец миновал завал барахла, разулся и повесил куртку на вешалку.
- Наталья Ивановна отпустила? - домогалась мать.
- Да.
В зале сидели две незнакомые тетки в платочках, они смерили меня мрачными взглядами. Я зашвырнул в угол рюкзак и прошел в свою комнату, не зажигая света.
- И вот так всегда. Небось опять прогулял, - заныла за моей спиной мать. - Как отец ушел, так совсем от рук отбился.
- Надо б его к отцу Федору сводить. Пусть он его на путь истинный наставит. Молодежь же нынче какая пошла... - закаркали тетки. - Ты ж одна и не уследишь как колоться да по подъездам трахаться начнет, прости господи.
- Да, да, точно так...
Я стянул через голову окровавленную футболку, бросил ее в кучу грязного белья у стола, прошел к окну и, раздвинув заросли помидорной рассады, долго смотрел на дом напротив. Было там особое окно на третьем этаже, которое всегда горело каким-то уютным оранжевым светом - оно одно меня успокаивало.
На кухне загремела посуда, хлопнула дверца холодильника.
- Иди поешь что ли, небось опять в школе на обед не ходил... На телефон, видите ли, сотовый себе копит, - начала объяснять мать, - черт бы побрал. Напридумывают же всякой чертовщины, чтобы люди только деньги на нее тратили.
- Мам, - позвал я, не отрываясь от оранжевого окна напротив. - Мам, тебе сейчас надо будет со мной сходить к Наталье Ивановне.
- Что? Я не слышу. К Наталье Ивановне? Это еще зачем? Опять чего натворил? Вот же паскуда, отца на тебя нет! Он быстренько всю дурь-то из тебя бы выбил, - на всевозможные осуждения, обзывательства и угрозы она переходила моментально, без каких-либо попыток предварительно разобраться. - Давно хотела тебя в интернат отдать, так ведь рука не поднималась... Почему опять в темноте? Хорошие люди на свету живут, это черти одни мрак любят...
Под потолком узкой захламленной комнаты зажглась лампочка в пластиковом абажуре.
- Мам, - упрямо сказал я, морщась от яркого света, - нам просто надо сходить к Наталье Ивановне, там ничего серьезного.
- Нет, вы только посмотрите на него! Ничего серьезного! Ты ведь знаешь, что через час у меня важное собрание!
- Они у тебя всегда важные, - я отрыл в ящике стола чистую кофту, натянул ее прямо поверх нательной майки. - А обо мне ты когда думать будешь?
- Нет, вы только посмотрите на него!
Тетки в натянутых на самые глаза платочках стояли в дверях и укоризненно качали головами. Внутри меня что-то задрожало, в горле застрял горький комок. Я сглотнул и пинком закрыл ящик с бельем.
- Ладно, один схожу. Вали на свое собрание, - я обогнул по-касательной стоящую посреди комнаты мать и вышел в прихожую.
- Да как ты со мной разговариваешь?! - взвилась она. - Я тебе что, девка подзаборная?!!
- К отцу Федору его надо... - в один голос затявкали богомолки. - Это бесы в нем колобродят, еще чего доброго руку на мать поднимет...
Шнурок от ботинка выскочил из трясущихся пальцев, я с силой грохнул кулаком в стену, поднялся на ноги.
- Блядь, да заткнитесь вы все, заебали! Какие бесы, какой, к черту, отец Федор?! - ломающийся голос сорвался, я дал некрасивого "петуха". - Заебали все!
Богомолки и мать попятились, начали синхронно креститься.
- Да, блядь, черт я! Сатана, блядь! Видишь, у меня и куртка даже черная! - не в силах сдержаться, я сорвал с вешалки свою кожанку и швырнул им под ноги. - И на рюкзаке у меня "анархия", блядь! И хуй у меня как у коня, мама! Всем так и хочется его подержать! И рога у меня с копытами, и хвост из жопы торчит! Суки безмозглые...
Я почувствовал, что из глаз текут слезы, быстро вытер их ладонью. Надел куртку, не зашнуровывая, влез в ботинки, нашарил в кармане сломанный плеер.
- И плеер у меня бесовский! - сипло орал я, сглатывая слезы. - Прямо из топки, горячий еще, на, потрогай! - я размахнулся и засадил им в стену, куски корпуса разлетелись в разные стороны. - Ну что же вы замолчали?! Молитесь, давайте! Изгоняйте из меня бесов!
Последние фразы смешались в одну кучу из-за душившей меня боли. Я завыл и выскочил из квартиры, громко хлопнув входной дверью. Я чувствовал, как у меня горит мозг и полыхают кроваво-красным огнем глаза и понял - так наверное и чувствуют себя настоящие черти, ведь их никто не понимает. Раз ты черный - значит злой, а напялишь говенный "костюмчик с розочками", так враз добрым, хорошим, правильным станешь. Ты молись только почаще, зачищай, полируй свою совесть - и тебя сразу в рай примут, жопу грязную вылижут, по головке погладят. Березки маслом рисуй, на купола с крестами взглядом юродивого пялься, батюшке руки целуй. А не хочешь - в Ад и на муки вечные! Будь как все! Вокруг тебя придурки, гордящиеся своими хуями - гордись своим и ты, выпячивай его, тряси им направо и налево, не отставай от большинства. Бляди вокруг - и ты будь блядью. Не будь самым умным, не будь самым красивым, не люби безумно, самозабвенно, не верь в чудеса, не стремись к звездам. Будь средненьким, веди себя правильно - будь послушным перед авторитетами и наглым перед слабаками. Все идут - и ты иди, все бегут - и ты беги, все ползут - и ты ползи. По грязи, по дерьму, по трупам. Знающие люди покажут тебе верное направление, ты только внимательно их слушай и делай все как они скажут. Ты просто будь как все и тебя сразу полюбят...
Я стоял под дождем во дворе собственного дома, в лицо меня били ледяные капли, но я не закрывал полыхающих красных глаз. Не отрываясь ни на секунду, я смотрел на крохотный квадратик оранжевого окна, за которым скорее всего было так же херово, как и везде, но... как же мне сейчас хотелось верить, что хоть в одном месте есть крохотный кусочек тепла, где можно просто быть самим собой.