Дишли Мария : другие произведения.

"Дина-Шиза. Секта Ее Имени" - Ыстория 1

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 3.57*8  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Сперва Она придала смысл моему существованию, а затем поломала всю жизнь.

СУЧЬЯ ЖИЗНЬ

Все имена и персонажи вымышлены, все события являются плодом авторского воображения... Все совпадения случайны. По большей части...

Ыстория первая:

"Дина-Шиза". Секта Ее Имени

   Грандиозная по смысловой насыщенности эпопея о великой любви и ужасной ненависти, посвященная моей жизни, моему краху и Ей...
  
  

ЧАСТЬ 1. "Странности"

*

   Все началось поздно вечером в одну из зауряднейших пятниц октября двухтысячного года у Дрямыча в гостях.
   Надо сказать, что "Дрямыч" - это Сережа Дрямов, он на два года младше меня, но уже живет без родителей в снимаемой квартире. Всего год назад приехал из Норильска, где его папочка наработал кучу бабок, учиться в наш Юридический, причем на платной основе. Естественно, на самом деле учебный процесс его нисколько не занимает, а потому он просто живет в свое собственное удовольствие. Мальчик он общительный, если не сказать "боящийся одиночества", а потому в его квартире постоянное столпотворение из не пойми какого сброда.
   Сегодняшний день ознаменовался тем, что норильский папочка прислал денег на "необходимые расходы", которые тут же превратились в новые штаны, десяток музыкальных дисков и кучу жрачки. Мой хозяйственный Василий тут же организовал приготовление пиццы и варку глинтвейна.
   Человек пришло штук десять - наши знакомые танцоры-брейкеры, несколько мало кому известных приблудных девиц, скромная кучка давнишних общих друзей-толкиенистов - все эти невнятные личности ходили, курили, пили, пялились в телик и трепались. А новые гости все звонили и звонили во входную дверь. Впрочем, я чувствовала, что это еще не все. Васька с Дрямычем периодически загадочно переглядывались и шушукались, словно знали о чем-то или ком-то, кто станет апогеем вечеринки.
   Красноволосая Люда - наш местный клоун в махровых красных носках - вот уже около часа пыталась организовать какое-то бессмысленное развлечение на тему модной книжки Макса Фрая, в котором никто не желал принимать участие. Лично мне ее стандартные потуги "сделать сказку былью" уже давно осточертели, но из элементарной вежливости я пока еще отзывалась на книжное имя "леди Сотофа", данное мне с полгода назад по каким-то неясным соображениям. Людка то и дело подбегала ко мне, просила помочь ей "расшевелить публику", но я не реагировала. Она морщилась, многозначительно переглядывалась с Оксаной Титовой и Мэри - своими единомышленницами и, если верить сплетням, подругами-лесбиянками. Наверное, мое равнодушие по отношении ко всему происходящему их обижало...
   Где-то часов в полдевятого вечера народ наконец-то расслабился, на полу рядком стояли опустошенные пивные бутылки, сигаретный дым резал глаза, Дрямов метался меж гостей, разливая глинтвейн по чашкам. Я, завладев пультом от телевизора, тупо щелкала по каналам. Мне было откровенно скучно, но это все же было гораздо лучше, чем сидеть дома в одиночку или с Васей. С недавних пор я вообще предпочитала почаще бывать у кого-то в гостях. Все-таки, какое - никакое, но общение...

* *

   Когда пришла новая гостья я не слышала.
   Может быть, она даже в дверь-то не звонила. Но с ее появлением что-то неуловимо изменилось, словно бы даже в самой атмосфере. Саму ее я не видела, но в прихожей появилась пара высоких гриндерсов несусветно мелкого размера и незнакомая женская куртка, неряшливо брошенная рядом с ботинками прямо на пол. Автоматически переключая с MTV на другой музыкальный канал, я краем глаза заметила, как в дверях комнаты замаячил взволнованный Дрямыч, махнул рукой Люде. Та как-то сразу подобралась и ломанулась на кухню, бодро перепрыгивая через рассевшихся на полу брейкеров. Я огляделась - остальные никак на новоприбывшую не реагировали.
   Мой Василий оставался на кухне и звать меня туда не спешил, поэтому я решила, что моего внимания гостья скорее всего не достойна.
   - Давайте смотреть кино, - сказала я и кинула одному из брейкеров разноцветную коробку. - Илюшка, вставь там кассету.
   - Маш, - рядом со мной присела Мэри, - давай подождем остальных.
   - Зачем? - поинтересовалась я и нетерпеливо пнула сидящего на полу Илюшку, чтобы тот поторопился.
   В этот самый момент в комнату вошли четверо. Первой появилась Люда с кучей тарелок в руках и села в кресло возле кровати, затем Дрямыч с лежащей на подносе пиццей, следом за ним Василий - он пятился, что-то говорил и тащил объемную черную папку. А потом шла она.
   Скосив глаза в сторону новоприбывшей, я даже разочаровалась - среднестатистическая студентка, довольно высокая, худая, джинсы, футболка, крашеные коротко стриженые волосы непонятного цвета, очки на носу... Она казалась несколько смущенной. И чего это они так засуетились?
   - Познакомьтесь все, - громко сказал Дрямыч, - это Дина.
   - Привет, - отозвался кто-то, несколько человек помахали ей рукой, кто-то вежливо поулыбался, но большинство просто не обратили внимания.
   - Садись к нам, - позвала ее Титова, а Мэри похлопала по кровати.
   Дина кивнула и села рядом со мной, тут же уставившись в экран телевизора. Похоже, она не привыкла к такому большому обществу.
   - Ну, теперь-то мы можем посмотреть кино? - громко спросила я.
   Вообще-то фильм "Практическая магия" лично я видела уже раз пятьдесят, но почему-то до сих пор считала своим священным долгом показывать его всем новеньким.
   - Ведьмы? - удивленно протянула Дина, безапелляционно отбирая у Илюши мою кассету.
   Похоже, она не так уж и застенчива...
   - Хороший добрый фильм. Очень красивый, - пояснила я, скосившись в ее сторону.
   Она вдруг насмешливо сощурила глаза и ухмыльнулась.
   - Ведьмы добрыми не бывают, - очень уверенно заявила она. - Типа, как "Каспер - дружелюбное привидение", - она постучала единственным длинным ногтем на мизинце по обложке кассеты, - это серьезное заблуждение ...
   - Маша у нас ведьма добрая, - радостно пояснил мой Василий, заботливо протягивая мне тарелку с куском пиццы, а мне тут же захотелось как следует долбануть его по башке.
   - Ну да? - заулыбалась Дина и выпялилась на меня с нескрываемым любопытством. - Знаешь, что это такое?
   Она подняла вверх левую руку, чтобы я увидела затянутую на ее запястье черную нитку с узелками, как бы проверяя мои познания.
   - Оберег? - вежливо, одними губами улыбнулась я.
   Она снова ухмыльнулась и отвела глаза. Я почувствовала себя оскорбленной - ее гримасу вполне можно было идентифицировать как насмешку, словно я сморозила какую-то несусветную глупость. Она протянула мне кассету. "Практическую магию" смотреть мне расхотелось. Я пару минут посидела, по-инерции щелкая кнопками пульта, потом отставила в сторону тарелку с пиццей и вышла из комнаты.
   Вообще, я была с ней не согласна. Я знала, что магия бывает как черная, так и белая. Ведьмы, ведуньи, колдуны и чародеи, ясновидящие и пророки - могли нести как зло, так и добро. Нельзя все это считать исключительно злом... Эта зазнайка просто выпендривалась или же относилась к той распространенной разновидности верующих, которые уверены в том, что только они одни знают истину.
   Стоило бы заметить, что ко всяческим магическим штучкам я питала пристрастие еще со средних классов. Девочка я была странная, училась так себе, особых талантов не имела, к общественной школьной жизни была безучастна, одноклассников избегала по-причине несовпадения интересов. Не актив, но и не аут. Просто обычное малообщительное привидение средней школьницы. А к четырнадцати годам мне вдруг вздумалось придумать себе "амплуа" - персональный стиль, имидж, что делал бы из меня персону интересную по всем показателям и вместе с тем не требовал бы приложения неимоверных усилий и солидных затрат. И я решила, что буду ведьмой.
   Сперва это была игра-аутотренинг - "я сильная, красивая, умная и вообще все могу, а вы все - мусор, липнущий к моим ступням", правда для окружающих это оказалось не слишком убедительно и я переключилась на свой внешний облик, стремясь полностью изменить себя и довести до совершенства. Я выросла, стала изящной женщиной с длинными черными волосами, завела целую кучу длинных "ведьмовских" юбок, начала почитывать мистические книжки и в итоге этот стиль так сроднился со мной, что стал фактически моей второй натурой. А тут эта невыразительная выпендрежница несколькими словами чуть не разрушила всю систему моих мировоззрений, да еще и посмеялась надо мной...

* * *

   Я села за грязный кухонный стол и мрачно закурила.
   Целых полчаса меня никто не трогал. В комнате было очень тихо, словно они там все уснули. Не появлялся даже Василий. Я, мужественно борясь с любопытством, докуривала третью сигарету.
   - Можно составить компанию? - в кухню заглянула Дина.
   - Курить, здоровью вредить? - поинтересовалась я.
   Она засмеялась, села на табуретку рядом.
   - Значит, ты магией увлекаешься? И насколько серьезно?
   Я пожала плечами. Разговаривать с ней не хотелось.
   - Где-то в возрасте лет пятнадцати-шестнадцати я сама практиковала, - призналась она. - Реальный факт. Правда потом это дело я забросила, был один неприятный инцидент с возвратом...
   Елки, так ведь она и вправду в деле соображает!
   Я развернулась и принялась в открытую ее разглядывать. Глаза большие, серые, нос пипкой - непонятно как на нем очки-то держаться, лицо не классическое, даже скорее антиклассическое, подбородок с ямочкой. Прическа просто ужасная, похоже, отросшая стрижка - кончики черные, посередине рыжие, корни почти совсем белые. Затертые между колен джинсы, футболка вся в зацепках, на шее кожаный шнурок с болтающимися на нем тремя железными клыками - наверное, дань имени (Диана-Артемида охотница)... Вроде, ничего девчонка. Обычная.
   Вошел Дрямыч с кучей пустых кружек, торжественно выставил их в ряд на столе.
   - А вы чего это тут уединились? Мы там кар-р-ртинки р-разглядываем, а художник сбежал на кухню...- картавил он жутко, поэтому выдавал некое подобие горлового рыка. Получалось даже очаровательно.
   - Я не художник, - поморщилась Дина, старательно затушивая сигарету о дно импровизированной пепельницы. - Мне это название не нравится. Я рисовальщица.
   - Рисуешь? - удивилась я.
   - Бывает, - согласилась она и спустя минуту приволокла ту самую черную папку, о которую недавно терся Василий.
   Потом мы с ней болтали часа полтора без остановки. Оказалось, что рисует она странные, но очень красивые картины. Да и не глупая, вроде бы, вовсе.
   Когда Люда все-таки спровоцировала народ на свой безобразно идиотский ритуал с символическим посвящением новоприбывших в очередные фрайевские персонажи, я начала собираться домой. На кухне был потушен свет, так сказать, для создания мистической атмосферы, она выложила на полу гнездо из сухих спагетти и поставила сверху тарелку с кетчупом. "Посвящаемый" в какого-нибудь героя с неудобоваримым именем становился на колени перед макаронным колодцем, Людка зачитывала стандартную схему "посвящения", когда-то выдуманную напару с Васькой, затем большим половником стукала по лбу новоявленного "сэра" или "леди" и намазывала кетчупом длинную полосу на лбу жертвы.
   Смотреть на это бессмысленное шоу мне не хотелось, зато почему-то хотелось смотреть на Дину. Она теперь и правда казалась какой-то особенной... Естественно, от нее не исходило ни сияния, ни энергетических волн, да и цветы вокруг не расцветали, но было в ней что-то такое, что сразу выделяло ее из общей массы.
   - Клевая чувишка, да? - Василий приобнял меня сзади и положил голову на плечо.
   - Сойдет, - я церемонно чмокнула его в нос и отодвинулась. - Дорогой, пойдем домой? Уже поздно. Не уедем.
   - Ну давай еще чуть-чуть побудем...- застонал он, чуть ли не выворачиваясь наизнанку. - Я ей штаны потрешованные не показал...
   - Потом, - отрезала я. - Все потом. Успеешь.
   С тех пор видели мы Дину довольно часто.
   Она буквально дневала-ночевала у Дрямыча, изредка заезжала к Васе, но подолгу не задерживалась, хотя я уже знала, что живет она одна в собственной квартире и торопиться домой из-за стандартного родительского занудства ей не нужно. Наверное ее просто смущало то, что у Василия в двух соседних комнатах еще четверо лезущих во все дела родственников и чрезвычайно общительный пудель. Собак и чужих родителей она, похоже, не переносила физически.
   К тому времени я успела окончательно рассориться с Людой-ублюдой - наши и без того напряженные взаимоотношения перешли в фазу резкого отторжения. Она начала капитально бесить меня уже с полгода назад - сперва просто безумным темпераментом, а потом своим явно выраженным желанием перекроить нас на свой лад. Она все время пыталась "растормошить" и куда-то "вытащить" нашу многочисленную компанию, постоянно выдумывала бредовые детсадовские развлечения (наподобие того же ритуала на дрямычевской кухне), причем во всех ее трепыханиях не было никакого смысла. Я решила, что теперь-то уж она всем точно вконец наскучила, всех достала, и что настала пора ее успокоить.
   Как-то в один из теплых апрельских вечеров я вызвала ее на откровенный разговор и, заперевшись в Васиной ванной, прямо высказала все, что о ней думаю. Реакция была вполне предсказуемая - сперва она растерялась, потом разозлилась, а потом и вовсе разревелась. Жестоко кусая губы, она твердила, что без нее нам всем будет очень плохо, скучно и тоскливо, что она еще отомстит мне за обиду, говорила, что я всегда стремилась быть лидером, но стать им не способна, что я глушу любую инициативу, "тяжела на подъем" и вообще дура. Мне же было просто смешно.
   - Да, быть может и дура, - сказала ей я, стоически выдержав получасовой обличительный монолог, - но даже такой дуре как я понятно, что терпели тебя здесь только из-за того, что в большой компании всегда нужен шут. Но ты уже вышла из моды и твой бред никого не развлекает.
   Сказала и улыбнулась.
   И она - зареванная, униженная и одинокая - ушла. Василий печалился минут пять-десять, вплоть до совместного просмотра новой киношки, а потом больше о ней и не вспоминал. Дрямыч не печалился вообще и тут же с ярко выраженным отвращением на лице признался, что общался с ней только потому что как-то пару раз трахал из жалости. Сказал, что у нее целюллит, дряблая жопа и что она лежала как полено. Ее гей-подружки из чувства солидарности молча покинули наше тайное общество, и никто о них больше не вспоминал - у нас появилась Дина.

* * * *

   К тому времени она успела забросить институт, так как там ей стало скучно, и теперь появлялась у нас очень часто.
   С ней было безумно интересно, хотя она и не прилагала для этого никаких видимых усилий. Мы просто болтали, пили чай с вареньем, гуляли по вечерним улицам, шлялись по магазинам - и каждый простой поступок казался тогда уникальным происшествием. Я словно бы прозрела. Я торопилась домой с работы в ожидании приятного вечера в симпатичной компании. Меня немного удивляло то, что именно Дина оказалась тем самым катализатором, что спровоцировал увядшую было розу нашей дружбы снова расцвести пышным цветом, но серьезно думать на эту тему еще не думала. Я все чаще замечала, что мы с ней крайне похожи и интересуемся практически одними и теми же вещами. Вообще, мне всегда хотелось иметь близкую подругу, с которой я могла бы поговорить о самом сокровенном, что-то обсудить и поделиться мыслями. Она подходила для этого чрезвычайно. Мне казалось, что она воспринимает меня как мудрую старшую сестру, хотя на самом деле это она была старше меня чуть ли не на три года.
   Ей очень нравился Вася, причем как-то по-детски, словно они были два знакомых еще по "яслям" малыша, копошащихся в одной песочнице - они бесились напару, шили безумные шмотки, которые потом мерили по-очереди, обменивались какими-то дисками и вещами. Именно он предложил ей выкраситься в огненно-рыжий и она с предельной легкостью согласилась. Частенько он брал с собой Дрямыча и они уезжали к ней на целую ночь, а я и не думала ревновать. Дина была поистине ребенком. Умным, несколько агрессивным и взбалмошным, но ребенком. Она вписывалась в нашу компанию идеально, словно была знакома с нами всегда. А потом она привела к нам Паштета и оказалась, что кроме нас пятерых в целом мире больше никто и не нужен.
   Паштет Некрасов был худощавым компьютерщиком с красивым хищным лицом и какими-то очень необычными глазами. Фигура у него, правда, была так себе - сутулый, с впалой грудной клеткой, он так естественно сливался со спинкой какого-либо кресла, что казался логичным его продолжением. Молчаливый, чрезвычайно задумчивый и какой-то прозрачный юноша - он очень сильно отличался от всех нас и в то же время походил на каждого, в особенности на Дину. Несмотря на разительные внешние различия, они были словно родные брат и сестра. Я иногда подолгу рассматривала их, сравнивала чуть приплюснутую мультяшную физиономию Дины, шумно скачущей по Васиной кухне в поисках какой-нибудь банки под пепельницу, и узкое, почти эльфийское лицо Паштета, неподвижной тенью влипшего в каком-нибудь углу. Объяснение оказалось очень простым - я поняла, что, скорее всего, они просто пара, причем Паштет влюблен в нее до беспамятства.
   Сам он жил со строгими до параноидальной подозрительности родителями, которые с таким диким скрежетом отпускали его из дома даже на пару часов, что ему каждый раз приходилось скандалить с ними по полной программе. Может быть именно из-за такого положения вещей он чувствовал столь безумное притяжение к свободной как ветер Дине. Говорят "запретный плод сладок"... Может и мне стоит завести себе какого-нибудь недоступного "Ромео", буду страдать по нему, а в каждую выпавшую минуту совместного досуга трахаться - трахаться до полной потери контроля?..
   Такими были мои первые мысли.
   А потом я начала замечать одну необъяснимую странность. Разговаривая друг с другом они иногда начинали казаться другими, совершенно незнакомыми. Они апеллировали какими-то незнакомыми понятиями, словно бы оба в совершенстве владели никому не известным языком. Вот тогда я начала приглядываться к ним внимательнее. Дина с Паштетом словно бы на время превращались в каких-то инопланетных существ и все остальные моментально отступали на задний план. Это было очень странное чувство. Казалось, что вся эта шумная толпа народа, битком забившая комнату, сидящая-лежащая-стоящая-ходящая, на какое-то мгновение меркла, как бы превращаясь в немой черно-белый фильм, и только эти двое были раскрашены в немыслимые фантастических цветов краски. Я не понимала их слов, взглядов и жестов, но все это притягивало меня, манило самым безумным образом. Я чувствовала, что жутко хочу выйти из своей серости, шагнуть и оказаться в их странном волшебном мире. Они очень часто говорили о смерти и глаза у обоих при этом становились совсем прозрачными.
   Это было настолько поразительное наблюдение, что я долго не говорила о нем даже Василию - пыталась убедиться в том, что мне это не кажется. У меня было такое ощущение, что еще чуть-чуть и я раскрою какой-то очень важный секрет. А быть может и вселенский заговор.
  

ЧАСТЬ 2. "Жажда веры"

*

   - Ну и? Ты ничего не хочешь мне сказать? - она сидела с ногами на узком подоконнике и сосредоточенно полировала ногти.
   Вопрос ее прозвучал хоть и несколько странно, но, тем не менее, не был для меня полной неожиданностью. Я чувствовала, что назревает какое-то весьма значительное событие. Вот уже пару недель Сережка Дрямов ходил какой-то весь чрезвычайно загадочный, словно знал такую страшную тайну, что чуть ли не лопался от осознания самого этого факта. Василий стал задумчивым, максимальное количество свободного времени проводил в длительных беседах с Диной на неизвестную мне тему - когда появлялась я, они либо замолкали, либо по-быстрому переключались на тему другую. Только Паштет оставался таким же, правда с ним мне было общаться сложнее всего - он был настолько привязан к Дине, что казался частью ее тела или, на худой конец, тенью. И, соответственно, если она не хотела посвящать меня в какие-то там тайны, то уж он не собирался делать этого и подавно.
   Вечер, в который она задала мне этот вопрос, был ничем не примечательным, разве что за открытыми окнами теплыми потоками омывал улицу удивительно красивый закат, да и Васи рядом не было. Именно сегодня ему приспичило делать какой-то срочный перевод и мне пришлось ехать к Дине в одиночку. Там меня поджидали Паштет с Дрямычем, которые явно знали о Дининых планах побеседовать со мной "с глазу на глаз" и через полчаса-час после моего появления, дружно свалили на кухню под предлогом готовки ужина.
   - А я должна была тебе что-то сказать? - я села верхом на крутящийся стул.
   Она хмыкнула, быстро глянула на меня и тут же отвела взгляд.
   - Па-а-аште-ет! - заорала она и швырнула пилку на пол.
   Дверь в комнату беззвучно открылась, показались иглы выбеленных прядей и на мгновение мне почудилось, что глаза его в наступающих сумерках сверкнули холодным серебряным светом. Дина улыбнулась.
   - Притащи нам пепелку и курево, ага? - в ее интонациях было что-то завораживающе-угрожающее.
   Паштет отзеркалил ее улыбку, кивнул и так же незаметно скрылся.
   - Садись ко мне, - она подвинулась, уступая мне место.
   Отчего-то я начала нервничать, но все же послушно заползла на подоконник. Слева возникла рука, подающая пачку сигарет и стеклянную пепельницу. Я знала, что Дина категорически против курения в комнате, но на данный момент для нее это, по-видимому, казалось фактом маловажным. Она подожгла белеющую в потемках палочку, глубоко затянулась и выдула облачко дыма.
   - Забавно... - вкрадчиво протянула она. - Какие порой странные мысли приходят в голову...
   Я молча пялилась в сторону кустов. Неожиданно мне начало казаться, что все это уже когда-то было - и эти летние сумерки, и мы, сидящие на подоконнике, и эта ее ничего не говорящая фраза. В соседних домах зажигались окна, издалека доносился собачий лай, пахло недавно прошедшим дождем.
   - Ты ведь наверняка заметила, что впятером нам очень хорошо? - она смотрела на макушки деревьев.
   Что-то во всем этом было... Темная комната, заполненная всякими странными предметами, открытое настежь огромное окошко, полутораметровые мрачные картины на стенах... Все это интриговало меня до такой степени, что в животе будто бы что-то сжималось и при этом превращалось в сквозную дыру. Такое ощущение обычно возникало у меня, когда я чувствовала, что мне грозит опасность. От этого я занервничала еще больше.
   - Ну, - сквозь зубы процедила я, пытаясь сдержать нарастающую нервную дрожь. - И что ты хочешь этим сказать?
   Секунду она не издавала ни звука. Я пялилась в кусты с таким вниманием, словно бы ожидала, что из них вот-вот выпрыгнет какое-нибудь чудище. При этом мне начало казаться, что ко мне, под прикрытием темноты, сзади кто-то подкрадывается. Быть может они сговорились меня напугать?
   - Дина, - предельно сухо сказала я и, сощурившись, поглядела на нее. - Если это такой юмор и ты позвала меня, чтобы...
   Она повернулась ко мне всем телом и наши взгляды пересеклись. В мозгу моем что-то словно бы щелкнуло - в тот момент я могла бы поклясться, что на меня смотрело совершенно чужое лицо. Вернее нет, не так. Сперва у нее не было лица вовсе. Я четко видела воротник водолазки с вытащенным наружу зубастым кулоном, я видела сигаретку, зажатую в ее левой руке и так и не поднесенную ко рту... А вот лица не было. Вместо него, прямо над воротником, было живое черное пятно, похожее на потек нефти. Эта иллюзия продолжалась всего какие-то доли секунды, я моргнула, и темнота свернулась в тугой завиток, проявляя черты лица.
   "Перекурила, - с облегчением вздохнула я. - Жуть какая..."
   И тут лицо проступило окончательно. Оно было очень крупное, с огромными яркими глазами. Оно то безумно скалилось, то торопливо шевелило губами, словно бы беззвучно тараторя какую-то бессмыслицу. Мое сердце гулко бухнуло два раза и провалилось куда-то вниз. В животе похолодело.
   - Ты думаешь, что это шутка? - спокойно спросила Дина, моментально превращаясь в саму себя. - Наверное нам просто рано еще о чем-то разговаривать. Думай еще.
   Она крайне дружелюбно улыбнулась мне, зашвырнула сигаретку в кусты жасмина, слезла с подоконника и вышла из комнаты. Весь оставшийся вечер я провела в каком-то ступоре, рассеянно отвечая на чьи-то реплики, и на нее старалась не глядеть. Под завершение мы, как ни в чем не бывало, поужинали капустой с яйцами, пожаренной нашими заботливыми парнями, они проводили меня до остановки и посадили в последний пустой троллейбус. Когда с шипением закрылась грязная створчатая дверь, все трое, загадочно улыбаясь, дружно помахали мне на прощанье.

* *

   Прошла неделя. Дина изредка посматривала на меня так, будто бы ждала исповеди или, на худой конец, признания в любви. Но особых разговоров не затевала и ничего не спрашивала. А я и не знала, что ей сказать. То странное видение в сумерках казалось мне теперь то ли сном, то ли галлюцинацией. В первое не верилось, во второе верить не хотелось, поэтому я решила, что все это было попросту обманом зрения, спровоцированным таинственной атмосферой вечера.
   Тем временем приближалась пора дней рождений. Первым "новородиться" должен был Дрямов, за ним с промежутком в две недели праздновала двадцать один год Дина, следом за ней Вася и Паштет. Колонну замыкала я. Отмечать все даты единогласно было решено в самом свободном от посторонних глаз месте - на квартире у Дины. Все уже думали, как бы соригинальничать, заготавливали подарки, копили деньги, и великая тайна будто бы отошла на второй план. Меня порой очень удивляло, что никто до сих пор так ни о чем и не проболтался. Даже великое трепло Дрямыч, несмотря на то что раньше в его рту не удерживалась никакая информация, молчал как убитый. Все вели себя так, словно бы знали что-то настолько глубоко личное, интимное и даже запретное, что просто боялись об этом говорить. Я ходила на работу и даже там думала, что бы это все могло значить. Возникало чувство, что скоро моя жизнь изменится настолько кардинально, что все прежние потрясения покажутся событиями крайне незначительными.
   Когда мы собирались вместе, я чувствовала, что балдею от немыслимой общности нашей компании - пожалуй, даже впервые в жизни. Василий пару раз приводил каких-то своих левых знакомых, Дрямыч завел очередную миловидную подстилку по имени Полина, но даже все эти приблудные персонажи нам не мешали. Начался период странных прогулок. Мы гуляли, смеялись, шастали в какие-то совершенно незнакомые места, ходили купаться, Динка то и дело таскала нас на старое городское кладбище, находящееся в каких-то десяти минутах ходьбы от ее дома. Мне там очень нравилось.
   Кладбище было большое, сильно заросшее, с покосившимися от времени надгробиями и мрачными чугунными оградами. Было во всем этом что-то готическое и очень таинственное. Поросшие мхом камни, белые сухие стволы сплошь покрытые узорчатыми выемками, оставленными личинками жуков-короедов, высокая трава, блеклые пятна лиц, глядящих с запыленных памятников...
   - А давайте проведем интересный эксперимент? - предложила нам Дина, когда мы в очередной раз, рассевшись где попало, в задумчивом молчании курили на кладбище.
   Я увидела как у всех тут же от любопытства загорелись глазки. Вот, бляха-муха... Они и правда что-то знают!..
   - Надо появиться здесь сегодня ночью, часиков в полпервого, - она обвела нас всех долгим и очень внимательным взглядом, на секунду подольше задержалась на мне.
   Она знала, что по-натуре я жуткая домоседка, ненавижу спать в чужой кровати и на ночь всегда принимаю ванну, а потому редко задерживаюсь у кого-то в гостях.
   - Я не смогу, - печально отозвался Паштет и воткнул дымящийся бычок в чей-то торжественный лик, выбитый на граните. - Меня не отпустят.
   - Ничего, с тобой мы как-нибудь потом вдвоем сходим, не переживай, - улыбнулась Дина.
   - А домой потом как? - поинтересовалась я.
   Она усмехнулась.
   - Я выделю каждому персональное спальное место. А, в принципе, можно и до утра не спать.
   - Ага, а потом с мятой рожей и на работу...
   - А я всеми р-руками за, - радостно рыкнул Дрямыч.
   Вид у него был самодовольный. Он тряхнул длинной челкой и закинул ногу за ногу, всем своим обликом демонстрируя нечеловеческую гордость оттого, что может подорваться куда угодно и в любой момент. Вася растерялся. Естественно, ему хотелось узнать, о каком таком интересном эксперименте говорит Дина, но в то же время он небезосновательно опасался, что если он не проводит меня домой, а утром не разбудит на работу, я серьезно обижусь.
   - Ну Ма-а-аш... - жалобно проблеял он.
   Никто из них не знал, что я не просто забочусь о том, чтобы не опоздать на завод, а просто по-настоящему боюсь спать у Дины дома. После того, как в особо жаркий майский полдень, приехав к ней вся в мыле, я решила ополоснуться под душем и нашла в ванне прикрытую тазиком большую, похожую на человеческую, кость... Короче, с тех пор я пересмотрела свои первоначальные взгляды и поняла, что покрытый черным лаком череп на телевизоре не муляж, что витая решетка, привинченная в изголовье кровати, в недавнем прошлом явно была частью кладбищенской ограды, а рыжая женщина на картине в золоченой раме на центральной стене комнаты иногда кажется то красивой, то уродливой, при этом оставаясь неимоверно живой - все это пугало меня до трепета кишок.
   Мало того, помимо рисования странных картинок, Дина увлекалась писаниной столь же странных рассказиков. Сюжеты, как правило, отличались своей чрезвычайной мрачностью и даже юмор в них был черным. В них постоянно фигурировали ведьмы, плотоядные монстры и всевозможные демонические создания. Порой мне даже начиналось казаться, что у Дины что-то очень сильно не в порядке с головой.
   - Я не останусь, - твердо сказала я.
   - Ну и зр-р-ря! - ослепительно улыбнулся Дрямыч, а остальные, как мне показалось, обреченно вздохнули, словно заранее знали, что я отвечу именно так.
   Наверное я действительно слишком предсказуема...
   Этой ночью я мучалась бессонницей. В незашторенное окно ярко светила круглая, желтая как сыр наглая луна, в голове бесновались самые разнообразные мысли. Я провалялась, тупо глазея в стену, до пяти утра, потом не выдержала и встала. На улице уже светало. Я налила себе апельсинового сока, пнула по дороге подвернувшуюся под ноги собаку, заперла дверь в комнату и с сигаретой и фотоальбомом засела на подоконнике.
   Вот я - совсем еще маленькая, натянуто улыбающаяся. Даже тогда я не любила фотографироваться... Вот школьница с бантами и букварем, рожа кислая до невозможности, на заднем плане мутным пятном проступает первая училка. Так... родственники, сеструха, опять сеструха - на этот раз в своей "боевой раскраске" и кружевном комбидресе на переливающихся ступеньках подиума в своем любимом кабаке. Блядь. Нет, на самом деле Олеську-то я по-сестрински люблю, но... Вон, сиськастая какая, вся в мать. Лучше бы половину этого богатства мне отдала - для нее одной этого слишком уж много. Вот опять я - блеклая пятнадцатилетняя девчонка, зато нос красивый, с горбинкой. Снова куча родственников, без разбора сваленных в одну кучу. Ага, Василий. Худющий как жердь. Об этом времени он предпочитает не вспоминать, все фотографии изорвал, еле-еле две отстояла - он тогда голодал, чуть до дистрофии себя не довел, в обмороки падал. Волосы длинные, лицо изможденное. Иисус из лазарета...
   Вот более свежие. Это мы с ним только-только встречаться начали. Я тогда красивая была, худенькая, молоденькая такая ведьмочка. А вот совсем новые... Бля... Жировые складки на животе, подмышками красные пятна раздражения от бритья. Еба-а-ать твою мать!.. Худеть надо, вон какая коровища стала - ни талии, ни бедер, руки слоновьи. Уродина. И как с такой дурой только можно общаться? А...а вот и Дина. Со спертой втихую фотографии. Тоже так себе, не с глянцевой обложки девочка. Драные штаны, тапки-лапы с когтями, темные круги от недосыпания вокруг глаз. Зато сами глаза такие бешеные и живые, что кажется - будешь смотреть в них еще пару минут и вберешь в себя часть самой Дины...
   Я приоткрыла створку окна, вдохнула свежий утренний воздух.
   Что же она имела в виду?
   "Наверное нам просто рано еще о чем-то разговаривать. Думай еще".
   О чем я должна думать?! О чем?!!

* * *

   А потом случилась выставка в "Доме Мира".
   У Дины она была уже далеко не первой и я подозревала, что не последней - картины ее и вправду были достойны того внимания, что им уделялось.
   "Дом Мира" оказался обычной трехкомнатной квартирой в многоквартирном жилом доме и, когда мы появились там в первый раз, я решила, что это шутка - на представлявшийся мне выставочный зал это не походило ни капельки. Но оказалось, что даже из такого дерьма возможно сделать конфетку.
   Первым делом Динка моментально снарядила Василия добывать кучу белых простыней, а всех остальных, не мешкая, потащила в сторону ближайшего овражка. Там мы срубили четыре пышных ивовых куста и собрали несколько пакетов листьев. Идея оказалась поистине грандиозной. Целый день вплоть до позднего вечера, травмируя психику обитателей "Дома", мы натягивали на стены простыни, потом Дина в течение двух часов изрисовывала их японскими иероглифами. Срубленные ивы пахли безумно приятно, я валялась на куче листьев, сваленных в углу, слушала в плеере "Cocteau Twins" и откровенно балдела. Все это казалось попросту нереальным - майская ночь за четырьмя распахнутыми окнами, свежий аромат листвы, тихо переговаривающиеся Паштет с Дрямычем, Дина, сосредоточенно вырисовывающая на стенах странные черные завитки, мой Василий с чашкой кофе рядом... Впервые в жизни я пожелала, чтобы день никогда не заканчивался. Мне совсем не хотелось домой, мне нравилось просто ничего не делать вместе со всеми ними. Они...
   Я огляделась. Боже ж ты мой... Какие родные лица! Ощущение было такое, словно я знаю их всех давно и при этом очень даже хорошо. Как саму себя. Словно мы знакомы целую вечность. В этот миг я обожала их всех до замыкания в мозгу, я любила их до такой степени, что ее невозможно было даже выразить. Неужели же такое бывает?..
   - Ты еще жива, моя старушка? - рядом на пол плюхнулась перемазанная черной краской Дина.
   Господи, какая... Неожиданно для самой себя я поняла, что она попросту идеальна. Мало того, сейчас мне казалось, что идеальны все находящиеся в этой ненормальной комнате. Мы были как бы обособленным обществом, высшей кастой, не имеющей ничего общего со всем остальным миром. Наверное так бы чувствовали себя инопланетяне в человеческом городе.
   Она несколько секунд внимательно смотрела на меня своими огромными глазами, а потом словно бы что-то поняла и заулыбалась.
   - Пошли-ка, покурим, - быстро сказала она и поднялась.
   Я с готовностью выползла из кучи листьев. Василий было затрепыхался, но она едва уловимым движением показала ему, чтобы он оставался на месте. Он с любопытством выпялился на меня. Я кивнула, хотя сама еще толком не понимала, зачем нам с ней так необходимо уединиться. Мы вышли из темного подъезда на еще более темную улицу, сели на перила и закурили. Она даже не смотрела в мою сторону, но я чувствовала на себе ее пристальное внимание. Некоторое время мы молчали, вдыхая горьковатую пыль сигаретного дыма.
   "...Это небо где-то рядом... Небо здесь..." - донеслось из приоткрытого окна на первом этаже, и не понятно отчего я вздрогнула, моментально покрываясь колючими мурашками, - "...это небо там, где ты есть..."
   Эти слова проделись сквозь ночной воздух ледяным потоком и разлетелись гулким эхом.
   - Небо... - хмыкнула Дина, я поняла, что она тоже слышала кусок этой неизвестной мне песенки. - Какое сегодня интересное небо, да, Маш?
   У меня моментально пересохло в горле, я запрокинула голову. Кусок дома с горящими прямоугольниками окон, перекошенный козырек крыльца, ветки, листья, фонарь с вьющимися возле него ночными мотыльками, вибрирующие звезды над головой. Все пространство вокруг меня словно бы приобрело какой-то немыслимый, ненормальный объем - оно ушло куда-то вглубь, стало бесконечным и наверное даже многомерным.
   - По-моему, я поняла, что ты хотела от меня услышать, - каким-то чужим и незнакомым голосом сказала я.
   Она промолчала, ее лицо потекло куда-то вбок, меняя очертания. Словно еще чуть-чуть и я увижу ее настоящую. О боже, опять...
   - Мы ведь какие-то очень особенные, - я отвела взгляд, понимая, что сейчас просто не в силах наблюдать за ее превращением.
   - Ты абсолютно права, - ответила она.
   Ее голос тоже начал меняться, он стал значительно ниже, как-то неожиданно глубже, и вместе с тем ненатуральней. Словно бы говорил не живой человек, а какой-то жуткий механизм, пытающийся человеком только казаться. Меня снова начало трясти - точно так же как тогда, когда мы сидели с ней на подоконнике в ее квартире.
   - И в чем же суть? Я не понимаю, - моя фраза прозвучала как мольба, я сглотнула и попыталась взять себя в руки. - Впрочем, если не хочешь, можешь не объяснять.
   - Мы не такие как все, Маш, - совершенно не интонируя, сказала она. - Хотя мы и не одни такие.
   Краем глаза я видела ее черный силуэт, сгорбившийся на узких перилах крыльца - она даже сидела как-то ненормально, словно огромное насекомое, натянувшее на себя привычную нам оболочку. Словно сверхъестественное существо, которому законы человеческого телосложения только мешают.
   Как же такое возможно?..
   - Я не человек, Маша, - тут же ответила она на мой мысленный вопрос. - И ты не человек. И все наши не люди.
   Ломатели границ. Искатели иного.
   Знакомы мы давно, но многое забыто.
   Идем поодиночке, но вместе мы едины.
   И каждый раз хотим открыть то, что для нас закрыто...
   В этот момент я и сошла с ума.
   С этого вроде бы ничего незначащего разговора начался тот период, который сейчас я предпочла бы называть "массовым умопомешательством", поскольку все мы словно бы враз перестали адекватно воспринимать реальность - и верили теперь только тому, что говорила Дина. "Впечатлительные, подверженные влиянию", как мог бы сказать кто-то, мы тогда ничуть не сомневались в том, что мы ИНЫЕ, особенные, непохожие на других. В том, что мы способны на очень многое, что умеем видеть вещи, недоступные окружающим, что мы можем познать Истину...
   Динино воздействие было чрезвычайно сильно, причем не только на нас. На той же выставке в "Доме Мира" творилось нечто несусветное - в "книге отзывов" появлялись абсолютно безумные записи от посетителей с признаниями в любви до гроба, просьбами научить видеть мир таким же, адреса и номера телефонов, предложения пообщаться и просто стихи или какие-то длинные рассуждения на метафизические темы, написанные под впечатлением от выставки. Когда же состоялось ее закрытие, на котором мы собирались показать небольшой перфоманс, народу набилось столько, что дышать практически было нечем. Публика была на удивление разномастной - какие-то школьники, молчаливые волосатики, прячущие глаза, солидные мужчины, старушки. Все они вели себя так, словно вдруг получили допуск в секретные архивы ФСБ - кто-то растерянно топтался возле входа, кто-то с открытым ртом ловил любое слово и движение, кто-то сосредоточенно разглядывал картины. Вообще, мне лично все это внимание и почитание казалось очень странным, но не из-за того, конечно, что она не была его достойна, просто очень уж ненормальные глаза были у зрителей. И она - вся в белом, с выкрашенным серебряной краской телом, огненными волосами и самодельными эльфийскими крылышками за спиной - была самым безумным созданием, которое я когда-либо видела в жизни.
   Я не могла обсуждать это ни с кем, даже с Василием, хотя и прекрасно понимала, что он переживает нечто подобное. Все это было настолько странно и непостижимо, что я решила перестать пытаться понять это рассудком и полностью отдалась на волю чувств. Для этого дела я даже организовала дневник, в котором и начала записывать все свои мысли. По этим записям выходило, что я являюсь свидетелем каких-то мистических откровений. И что это только начало.

* * * *

   В день ее рождения планировались стандартные посиделки дома с поеданием какой-нибудь пиццы под ничего не значащие разговоры, но она начала чудить и опять все перепланировала. Сперва мы чуть было не упали, когда в проеме открывшейся двери в квартиру возникла сияюще-беловолосая Дина, на полчаса выбегавшая якобы докупить сахарного песка. Ее превращение обсуждалось в течение целого часа и ни к какому окончательному решению мы так и не пришли, поскольку девочки утверждали, что за полчаса ни в одной парикмахерской так не высветлят, а мальчики с ними спорили, поскольку факт был налицо. А потом все и вовсе погрузились в глубокий шок, когда она попросила Василия заняться жаркой незапланированного мяса и спустя несколько минут принесла его откуда-то с улицы. К тому моменту, все мы настолько сильно уверовали в ее иность, что каждый миг ожидали тому подтверждения. А потому и странное появление этого куска было воспринято как явление крайне подозрительное.
   - Это что? Свинюка? - полюбопытствовал Василий, когда мясо было вытряхнуто из кровавого пакета на разделочную доску.
   Дина сделала загадочное лицо, улыбнулась и промолчала. Я увидела, как напрягся Паштет. Василий сосредоточенно нюхал мясо минуты две.
   - Свинюка... - наконец протянул он, правда с некоторой долей сомнения в голосе.
   - Может быть, - уклончиво отозвалась Дина.
   - Ну не человечина же? - всерьез заволновался Паштет.
   Я высказала свое "фу" по отношении к каннибализму и, предоставив возможность им самим разбираться с происхождением мяса, ушла в комнату к прочим гостям. Их там сегодня было немало - несколько старых Дининых и Дрямычевских знакомых, пара-тройка Васиных приятельниц. Вообще, изначально мы хотели отметить ее день рождения так сказать "в узком кругу", но гости набежали как-то сами по себе и отделываться от них было уже неприлично. Я подсела к скромно забившейся в угол Ире Пляшкевич (в простонародье именуемой Ириской) - бывшей Дининой сокурснице по худграфу - нескладной рыжей девчонке с длинным, несколько лошадиным, но тем не менее приятным лицом. С недавних пор она стала появляться здесь довольно часто, хотя, как мне казалось, не испытывала особого восторга по поводу нашего бестиария.
   - Ну чего там? Они скоро? - поинтересовалась она, поглаживая развалившегося рядом огромного Дининого кота.
   Кот откровенно не проявлял никакого интереса к происходящему. Я пожала плечами. Дрямыч завел на кухне "Marilyn Manson", причем выкрутил громкость до такой степени, что начали дребезжать стекла в книжном шкафу, и теперь с довольным видом курил, высунув голый, волосатый торс в окно и оставив в комнате только нижнюю половину тела, зачем-то наряженную в черную юбку с разрезом. Ириска сморщила нос и окинула его недовольным взглядом - по-видимому, она никак не могла привыкнуть к присущей ему выпендрежности.
   - Чего Дианка там вообще планирует? - снова поинтересовалась она, без особой надежды на то, что кто-то знает ответ.
   - Узнаешь, когда придет время, - из-за дверного косяка параллельно полу свесилась "виновница торжества". - Уже скоро. Васька мясо поставил. Так, Паштетина! У меня к тебе дело.
   В последнее время я начала замечать, что с Паштетом творится что-то неладное. Он круглосуточно ходил мрачнее грозовой тучи и то и дело поглядывал на Дину, словно бы пытаясь поймать ее взгляд. Развлечь его просто не представлялось возможным. Быть может они все-таки умудрились поссориться и он чувствовал себя виноватым, хотя я была более чем уверена, что взбрыкнула-то именно она и скорее всего без особого повода. Бедный парень... Так основательно влюбиться в настолько сумасбродную девицу... Бывают же еще в нашем мире беззаветно любящие романтики... Был бы он моим мужчиной, я никогда бы не стала так над ним измываться.
   - Так, последние указания, - провозгласила из прихожей Дина, перекрывая своим звучным голосом вой Мэнсона. - Когда будет готово мясо, вернется Паштет и вам останется лишь проследовать за ним в одно место. Я вас всех там буду ждать.
   - Новости экрана, - пробурчала Ириска. - Я думала мы спокойно отметим дома, а она опять чего-то напридумывала.
   - Она всегда была такая? - поинтересовалась я.
   - Мы не так давно знакомы, - отозвалась она. - Впрочем, наверное нет. Раньше она была другая. Такая же чудная, только значительно спокойнее. Вы на нее дурно влияете.
   Ага, выходит это мы на нее влияем...
   - Помню, на курсах, когда я ее в первый раз увидела, мне стало ее жалко, - продолжала Ириска. - Мы сидели в аудитории на первом этаже... Был рисунок... Не знаю почему я обратила на нее внимание. Это было еще на курсах, да. Я увидела ее, сидящую у мольберта среди серой массы бегающих, суетящихся вокруг людей. Ну, знаешь, все еще толком ничего не делали, общались так сказать, знакомились, а она сидела одна в уголке и рисовала какой-то черный-пречерный ужас. Она была другая, не такая как все, и я чувствовала, что почему-то должна подойти. Словно что-то подталкивало. Я подошла, поговорила, проанализировала. Мне показалось, что ей очень грустно и она совершенно чужая здесь...
   Совпадение ощущений были потрясающим.
   - Правда? - усмехнулась я своим собственным мыслям. - Серега, блядь! Сделай музыку потише! Голова пухнет! Так значит, выходит, на худграфе она была печальной скромницей?
   - Нет, Маш. Дианка просто была немного не такая, как сейчас. Мне казалось, что она очень необщительная и ни с кем не может найти общий язык. Правда потом... - Ириска задумчиво тряхнула рыжими вихрами. - Не знаю... Может быть ей просто никто там не нравился. И кстати, я наверное скоро перееду к ней жить...
   - Чего это? - удивилась я.
   - Да у меня с родичами проблемы, а она пригласила. Правда как я все это выдержу, непонятно... - она многозначительно окинула взглядом царящий в квартире бардак.
   - Я бы с ней жить не смогла, - призналась я.
   - Да ты что...Она ведь еще и мужиков водит... - погрустнела Ириска, - и не убирается совсем, словно ей нравится в таком свинарнике жить. И ночью не спит. Я тут как-то оставалась пару раз, так чуть не повесилась. Но иного выхода я пока не вижу.
   - Слушай, а почему она худграф-то бросила, не знаешь?
   - Потому что лентяйка, - печально вздохнула Ириска. - Ей вот все это нравится больше, чем ходить учиться. Она ничего там не делала, прогуливала, с преподами ругалась безбожно и с одногруппниками... Не любит, когда ей указывают, что делать.
   Я задумалась. По всему выходило, что Дина не такое уж совершенство. Откровенный нигилизм, взбалмошность, неподчинение никому и ничему, безалаберность, наплевательское отношение к собственной судьбе... В принципе, все это в какой-то степени меня в ней и привлекало, но я не могла представить, что способна слишком долго общаться с такой шизой. Правда было одно чрезвычайное обстоятельство... Она ведь на самом деле была другая. Очень другая...
   Я огляделась по сторонам так, словно оказалась здесь впервые. Огромная полупустая комната, двуспальная кровать посередине, старомодный торшер, неимоверное количество полок с книгами, вытертый красный ковер, бумаги-папки-тетрадки, кучей сваленные на полу вперемешку с карандашами и ручками, черный кот-мутант, важно возлежащий посреди всего этого, странные картины в старинных золоченых рамах... Кто бы там чего не говорил, но самой себе она была верна.
   Все ее картины, стихи и рассказы являлись как бы логичным ее продолжением, а вовсе не выдуманным иллюзорным миром, в который иногда сбегают от жизненных реалий некоторые экзальтированные, склонные к фантазированиям особы. Она не создавала вокруг себя какого-то искусственного ореола таинственности и постоянно выставляла на обозрение окружающих события личной жизни и даже эмоции - оставалась на виду, но была тайной покрытой мраком. Я знала про нее все и не знала ничего. Она полноценно жила среди людей и одновременно к их числу не принадлежала.
   Кто же она такая? ЧТО же она такое?

ЧАСТЬ 3. "Пуп Вселенной"

*

   Когда за нами пришел Паштет, все начали гадать, куда он нас поведет. Ириска молила бога, чтобы это не оказалось кладбищем, Динин брат считал деньги на проезд, Василий, несущий в пакете горшочки с жареным мясом переживал как бы оно не остыло, если идти далеко, Дрямыч был готов ехать хоть в другой город, а остальным было все равно, потому что они понятия не имели, куда может затащить нас Дина на этот раз. Паштет молчал как убитый. Сегодня он исполнял роль проводника и раскрывать чужих планов не собирался.
   Забавный парень. Надо же... Где еще такие водятся? Может быть существуют какие-то особые заповедные места?
   С недавних пор мне была известна история их знакомства и развития отношений, которая еще раз подтверждала мой вывод о том, что Дина не просто странная девица, а нечто гораздо большее. До девятнадцати лет Паштет был просто Пашей Некрасовым - тощим невзрачным пареньком с вислой челкой, сутулой спиной, ярко выраженным комплексом неполноценности и ревнивой матерью. Друзей, можно сказать, не имел, хотя частенько проводил время со старым школьным приятелем, не испытывая при этом особой к тому привязанности. Увлекался неорганической химией и компьютерной графикой. Когда пришло время выбирать, куда поступать после школы, он не придумал ничего лучше, кроме как пойти учиться в Педагогический Университет на Художественно-Графический факультет. Там он и увидел Дину.
   Он рассказывал, насколько сильно она отличалась от тамошних учащихся - яркая длинноволосая блондинка, самостоятельная и уникальная не столько по поведению, сколько по внутренней сути. Среди серой массы зачуханных "рисовальщиц", кропотливо ковыряющих карандашиком затертые листы бумаги, она, ежедневно притаскивающая на всеобщее обозрение очередную безумную картинку в яростных тонах, выделялась, словно пятно крови на асфальте. Он видел, как по окончании занятий возле входа ее караулят незнакомые мужчины, и понимал, что никаких шансов привлечь к себе ее внимание у него нет. Но однажды он все равно подошел. Сам не понимая зачем, попросил посмотреть его рисунки. Дина поглядела на него, как на непонятную забавную зверушку, но задержалась и за несколько минут что-то неуловимо изменилось. Не то что бы он гениально рисовал, но она еще никогда такого не видела. В его картинках было много одиночества и сексуальности, жестокости и нежности, там не было портретов, натюрмортов или пейзажей - просто фотографии еще одной странной души, его мысли, эмоции и чувства - глубокие, словно бездонный омут.
   Он провожал ее до дома и хотя идти туда было отсилы минут пятнадцать, они шли три часа и безостановочно болтали. Он ни разу еще не разговаривал так долго и на такие серьезные темы, не говоря уже о том, что вообще никогда плотно не общался с девушками. Для обоих это было откровенным потрясением - она нашла себе настоящего друга, а он... Никому не известно, кого он нашел в ее лице, но с тех самых пор его мир полностью изменился. В течение года он вставал в семь часов и ехал в другой конец города, чтобы встретить ее у подъезда и просто проводить до здания худграфа. Иногда они перекидывались парой слов, но по-большей части это странное общение происходило посредством переглядываний на уроках, где изредка присутствовали сразу по две-три группы с курса. Он не мог задерживаться после занятий - при опоздании хоть на полчаса дома его ждал жуткий скандал с матерью и долгосрочные разборки с отчимом.
   А потом Дина начала прогуливать занятия. Соответственно, и он тоже. Они бросали все, оставляли вещи в университетском гардеробе и уезжали загород - в окультуренную лесополосу, именуемую в народе "загородным парком", где шлялись до вечера. Дина спала прямо на траве посреди высоких сосен, а он сидел рядом по несколько часов подряд - просто молчал и думал, дышал пряным ароматом разогретой на солнце сосновой смолы и смотрел на глубокие тени под ее глазами. Он хотел знать, что видит она во сне, о чем думает, с кем общается, как живет, что любит, он хотел ее... И молчал. Они вместе лопали в тени деревьев вяленую воблу, слушали кваканье лягушек в заросшем тиной болотце и шелест ветра в ветках, смотрели в небо. Это было так странно, что казалось ему чем-то из области фантастики. Вскоре Динины родители получили новую квартиру и переехали, оставив старую в ее полное распоряжение. Теперь ей не нужно было скрываться где бы то ни было, прогуливая занятия, и она оставалась дома. Он приходил и теперь время было полностью в их распоряжении. Не знаю, когда же до нее наконец дошло, что он любит ее до беспамятства, но это все же случилось. И она поняла, что он полностью в ее власти...
   Мы шли по узкой, освещенной закатным солнцем улочке. Вася, напрочь позабывший про остывающее мясо, вовсю бесился, гоняя наперегонки с Дрямычем от одного куста до другого, Ириска напряженно силилась понять, не на кладбище ли нас ведут, остальные гости, кучкующиеся мелкими группками, безразлично плелись в указанном направлении, а я смотрела на Паштета. Странно... Он так сильно изменился... И хотя я сама не знала его так давно, как Дина или та же Ира Пляшкевич, я могла бы в этом поклясться. Даже на фотографиях двухгодичной давности, хранящихся в Динином альбоме, вместо него запечатлен совсем другой человек с его же лицом, глазами и телосложением. Словно клон, да только неправильный. Сейчас это был не тот растерянный чудаковатый подросток, каким он был раньше, а настоящий мужчина - умный, сосредоточенный, молчаливый и чрезвычайно сексуальный, словно бы Дина сумела открыть какую-то заглушку и выпустить на свободу годами копившуюся внутри него мощь.
   Идущий рядом Паштет мельком глянул на меня и улыбнулся. У меня прямо в животе похолодело.
   - Смокать кто будет? - запыхавшийся и разрумянившийся Василий подскочил ко мне сбоку, демонстрируя пачку сигарет.
   Я молча взяла одну, чмокнула его в лоб. Он зарделся от удовольствия. Моя милая теплая обезьянка... Он так хотел полюбить, так хотел чтобы ему ответили взаимностью. Он надежен как сейф и уютен как диван. Он не бросит и не обидит, он классный любовник, хорошо выглядит, умеет танцевать, любит тратить на меня деньги. У него есть плюсы, есть и минусы. Как у всех.
   Как у всех...
   В окнах старых осевших домиков отражалось солнце, звонко чирикали птицы, пролетая над головой, мимо чинно шествовали старухи в пальто и пуховых платках, несмотря на двадцать с лишним градусов тепла, где-то неподалеку горела помойка, донося сладковатый запах паленых листьев и пластиковых бутылок. Мы шли на кладбище. Теперь это было ясно всем. Ириска чертыхалась. Почему же она такая трусиха?
   - Я вовсе не боюсь кладбищ, - ответила она, - мне они просто не нравятся. И я не разделяю Дианкиных восторгов по этому поводу. Там очень тяжелая атмосфера. Лучше бы поехали к кому-нибудь на дачу или в лесу костер организовали.
   - Хорошая идея, - хмыкнул Паштет. - Осталось только найти того, кого можно было бы там запалить.
   - Сжечь ведьму! - тыча в Ириску пальцем, торжественно возопил издалека Дрямыч.
   Ириска показала ему язык.
   - Ну мне на самом деле непонятно, почему вам так нравится это кладбище...
   - Готика, - сказала я, оглядываясь по сторонам.

* *

   Мы сидели на одной из могил местного кладбища, застеленной ковром, пили кровь и ели мясо неизвестного происхождения. И никакого богохульства или даже ведьминства в этом не было. Было лишь безумное, срывающее крышу удовольствие, освобожденное от всех предрассудков и запретов до такой степени, что я вдруг четко осознала - все это истинно и естественно. Да, люди не способны испытать подобное. Мы - нелюди.
   Я уже не обращала никакого внимания на всех левых гостей - сплющенную и удрученную Иру, скучающего Дининого братца, Дрямычевских приятелей брейкеров, не знающих чем себя занять и не придумавших ничего лучше, кроме гонки между могильных оград, на обалдевших от происходящего безумия Аню, Полину и Зою. Во всем мире остались только мы пятеро. Все мы словно бы враз опьянели от близости друг друга, от этого места, от запаха мяса... В бокалах маслянисто плескалось сухое "Мартини" с лимоном. Отрезая очередной кусочек, Дина может быть случайно, а быть может и преднамеренно порезала себе ладонь. Вот тогда мы окончательно и съехали с катушек.
   Я даже не могу четко описать произошедшее, поскольку в тот момент мой разум отключился напрочь и я превратилась в сплошной клубок чувств и эмоций. Меня закружило багровое закатное небо, косые лучи на кружеве трепещущих листьев, я сплелась в ветви, шершавые стволы, ржавый металл и поросли мха. Я стала огромной, страстной и яростной. Я лизала кровь, капающую с ее руки, словно голодный зверь, позабыв про свою брезгливость и скептическое ко всему отношение. В тот миг мы были едины. Я позабыла про все свои страхи и сомнения, я не могла вспомнить кто такая я и кто такие люди, и что мне вчера не нравилось в поведении Васи или Сережи - я и их забыла, словно враз стерлись все их индивидуальные черты, плюсы и минусы и они превратились в такие же как я сгустки энергии. Звуки трансформировались в замысловатые узоры, я перестала различать голоса и гул запутавшегося в листве ветра, я не понимала слов, я ощущала на своих губах солоноватый вкус крови. Ее ядовитой крови...
   В себя я пришла только когда окончательно стемнело. Оказалось, что кроме нас пятерых на кладбище уже никого нет - все гости под предводительством Иры давно ушли по направлении Дининого дома. Вокруг ограды в стеклянных плошках танцевали огоньки свечей, недоеденное мясо остыло, а пустая бутылка из-под "Мартини" валялась в кустах.
   - Ночью мы придем сюда еще раз, - сообщила Дина, - в полпервого. А сейчас здесь больше делать нечего.
   Она даже не спросила, собираемся ли мы ночевать у нее и нет ли у кого других планов на остаток дня или завтрашнее утро, но никто не спорил, даже Паштет. Даже я. Я знала, что сегодня не хочу домой, что я пойду за ней куда угодно, что я прыгну в пропасть, если она решит что так надо. Сегодня мой мир изменился.
   Не помню как разбрелись гости. Мы просто вдруг остались одни. Тепло горел красный плафон старого торшера, сидя в кресле, я мелкими глотками пила обжигающий крепкий чай, с кухни доносился запах сигарет, негромко играла музыка. Все казались какими-то расплавленными, другими, неузнаваемыми, незнакомыми и очень родными. Дина копошилась в своих тетрадках, Василий рылся в ее журналах, Дрямыч млел, валяясь посреди комнаты на полу, и посмеивался над окружающими, Паштет еле слышно укорял провинившегося в чем-то кота, а тот мрачно пялился на него круглыми совиными глазами.
   "Если бы только так было всегда, - думала я, глядя на едва колышущуюся от порыва ветра в окно желтую штору. - Жаль, что мы не можем жить вместе..." Естественно, я подозревала, что долго такое продолжаться не может и обязательно что-то должно все испортить. Но я все равно поклялась себе, что постараюсь продлить очарование на как можно более долгий срок.

.......................................

Ясный день иссиня-желтый.

Осень. Я свободна - ветер я!

Ни фига.

Череп - кость, моя коробка.

Я стучусь! Я рвусь! Я бьюсь!..

Подглядев на мир в две дырки, размечталась.

"...Вот тебе за своеволье!.." - БАЦ!!! - как палкой по лицу...

Так Ему вот захотелось...(Самодуру и лжецу.)

"...Ты без тела - просто мусор. Ну, по-крайней мере, щас...

Так что рыпаться не стоит.

Расплодилось наглых...вас!..

Думать можно, но не больше. Так что сядь и помолчи.

Ну а лучше позабудь всю ту чушь, что натрепала.

Дальше, дурища, живи!.."

НЕТ! Достал меня ты, "друг мой", сам себе рот затыкай!

Я найду себе лазейку...

"...Ты куда?!! Черт...Ну, валяй..."

.......................................

   Динины откровения потрясали мое воображение. Она теперь постоянно говорила о чем-то таком, что испытывала я сама, но не могла ни выразить словами, ни даже просто сформулировать в виде мысли. Она рвалась куда-то и пыталась помочь вырваться туда же остальным, хотя никто из нас и не мог еще толком понять что это за место такое и зачем нам туда так нужно. Она словно бы знала о нас что-то, что сами мы забыли.
   В тот вечер я долго разговаривала с ней на кухне один на один. В ответ на мои сбивчивые вопросы, на меня вылился такой поток информации, что я в нем чуть было не захлебнулась. Она говорила, что с детства нас приучают быть как все, поскольку стадом тупых овец гораздо легче управлять, нежели своевольными волками. Что нам внушают мысль о человеческой немощи перед "Непостижимым", хотя, на самом деле, все обстоит несколько иначе. Она говорила, что мир совсем не такой, каким мы привыкли его видеть, и что сами мы очень сильно отличаемся от иллюзорных отражений в зеркале. Что у каждого есть свой путь, который мы обязаны пройти, и изначальная программа действий.
   - Вот почему мы именно такие? - спрашивала она, глядя на меня своими стальными глазами. - Кто-то скажет, что все зависит от воспитания и окружающей среды. А я скажу, что не все. Личность - не просто совокупность темперамента, привычек, навыков и морально-этических установок, заложенных родителями, учителями и прочей левотой. Да, это перевешивает, а у многих кроме этой требухи вовсе ничего нет, но ведь есть такие как мы. Внутри нас есть сила. Мы обладаем истинным видением мира. И сегодня ты поймешь, что конкретно я имею в виду...
   И действительно.
   События этой ночи поистине были чем-то из ряда вон выходящим. Даже сейчас, уже окончательно разуверившись в реальности произошедшего, я все еще содрогаюсь от ужаса. Быть может Дина обладала настолько мощным даром внушения, что все мы увидели именно то, что хотела она. Быть может, от ее слов у меня разыгралась фантазия до такой степени, что я на некоторое время повредилась в рассудке... Но в тот миг я по-настоящему испугалась оттого, что она оказалась абсолютно права. Мир стал иным и мы увидели его жуткую изнанку.

* * *

   Ночь была холодной и влажной. Прошел мелкий дождь, асфальтовые дорожки поблескивали ртутью, с веток капало. Мы зашли с центрального входа, поднялись по широкой гранитной лестнице.
   - Кошка... - удивленно заметил Паштет.
   Животное спокойно сидело у самых ворот, будто бы поджидая нас. Обычная бело-рыжая кошка во влажных завитках грязноватой шерсти - уличная, но ласковая. Она обнюхала всех по-очереди, дружелюбно потерлась о ноги и пошла с нами, по-видимому решив, что у нас есть чем поживиться. На кладбище пахло прелой землей и озоном. Через несколько метров от входа Дина неожиданно свернула на неприметную тропинку, и мы медленно побрели в полной темноте.
   - Ничего, сейчас зрение адаптируется и все будет видно, - голос ее звучал мягко, но я все равно начала нервничать. - Вот здесь. Это наше место. Располагайтесь и ждите. Можете сесть на оградки, вот эта вроде не шатается.
   - А чего, собственно, мы должны ждать? - поинтересовалась я, глядя как ее темная тень седлает перекошенный памятник.
   - Мы привлекли их внимание. Сейчас они появятся здесь, - спокойно сообщила она. - Вы их услышите.
   Вдоль моего позвоночника скользнул неприятный холодок.
   - Кого это "их"?
   Она приглушенно засмеялась.
   - Мертвяков, Маша! Скелетов, зомби, дракулов всяческих и франкенштейнов. Неужели же ты полагаешь, что я притащила вас сюда, чтобы любоваться на деревья? - она заерзала, усаживаясь поудобнее. - Помимо людей и животных рядом с нами обитает целая куча разных существ, только в обычном состоянии мы их не видим. Я хочу показать их вам.
   От жути мне даже челюсть свело. Я оглянулась на стоящего рядом Василия - он был непривычно серьезен и молчалив, мне даже на мгновение показалось, что это вовсе не он. Дрямыч неподвижно сидел на краю ближайшей оградки и курил - я видела лишь его темный силуэт, тлеющий уголек сигареты да освещенный кончик носа, когда он затягивался. Надо же, как они изменились...
   - А эти...существа... - нерешительно заговорила я. - Они могут...м-м... причинить нам какой-нибудь вред?
   - Нет. Нас слишком много. Вот если бы мы пришли сюда с тобой вдвоем... - она хихикнула. - А еще лучше, останься здесь ненадолго, когда мы уйдем. Тогда и узнаешь.
   - Спасибо за заботу, - скривилась я.
   - Дин, - вдруг позвал Паштет, сидя в некотором отдалении на корточках.
   Я почувствовала как все разом напряглись. В его голосе слышалась тревога.
   - Что?
   - Кошка рычит на кого-то... Она смотрит вон в те кусты и рычит...
   Я услышала как вдалеке хрустнула ветка, потом еще одна, но уже значительно ближе.
   - Ну вот. Что я говорила? - было похоже, что Дина обрадовалась. - Я знала, что они не смогут такое пропустить. Следите за деревьями.
   Это действительно было жутко. Сперва я не видела абсолютно ничего, но вокруг явно творилось что-то неладное. Когда мы ступили на территорию кладбища, вокруг было оглушающе тихо, словно бы мы попали в глубокую яму, до дна которой звуки со стороны попросту не долетают. Не каркали привычные вороны, по осени или весне здесь гнездящиеся, не чирикало ни одной заблудившейся птички, ветер не трепал листья. Вокруг царило мертвящее безмолвие - даже звук проезжающих по ближайшей дороге машин здесь терялся, превращаясь в еле слышный шелест. Так было всего каких-то минут пять-десять назад... А теперь я слышала - то там, то тут раздавался треск веток, словно бы кто-то неторопливо подбирался к нам, перескакивая с одного дерева на другое.
   - Вы это видите?!! - возбужденно взвизгнул Дрямыч, указывая на что-то рукой.
   - Молчи! Молчи! - яростно зашипела на него Дина. - Никому не говори что ты видишь!
   Я оглянулась. Сетка перекрещенных ветвей, монолитные скопления бездвижной листвы, черные стволы, едва зеленоватые куски проглядывающего неба. Ничего... В ту же секунду у меня похолодел затылок - мне вдруг показалось, что краем глаза я засекла какое-то движение на самой макушке скелетом замершего сухого дерева.
   - Ой! - не сдержалась я.
   - Не смотри прямо, - властно скомандовала Дина, - иначе потеряешь из виду. Если возникнет такая потребность, поднесите к лицу руки и смотрите сквозь пальцы - это тоже может помочь не отвлекаться на ерунду. Попытайтесь охватить взглядом всю панораму сразу...
   И тут я увидела. Нельзя сказать, что это было чем-то потрясающим воображение или вокруг нас вдруг обнаружилась целая толпа скалящих пираньи зубы монстров, нет. Это были лишь сгустки бесцветного тумана, застрявшие в ветвях деревьев. Однако сгустки были живыми - эти бесформенные капли вибрировали, переползали и стекали вниз по стволам. Я почувствовала, как кожа моя покрывается мурашками. Особенно много этих "существ" было позади Дины.
   - Это такой маленький эксперимент, - глухо продолжала она, словно и не подозревая о том. - Мы сегодня просто на них посмотрим. Они безобидны и любопытны. Они тоже смотрят на нас.
   Я хотела было сообщить ей, что безобидность этих существ вызывает у меня большое сомнение, но замерла, лишь глянув на нее. У Дины не было головы. Совсем. Я видела ее сидящий силуэт - от подошв ботинок, упирающихся в прутья ограды, до ворота водолазки. А над ним не было даже знакомого черного пятна - там просто продолжался ствол дерева позади.
   - Ты это тоже видишь? - еле слышно прошелестел рядом незаметно подкравшийся Паштет.
   - Что? - вздрогнула я.
   - Динка...
   Из пустоты над ее телом медленно выплыло жутковатого вида бледное лицо, чем-то похожее на череп - огромные темные глазницы, широкий оскал, четкие скулы. А потом оно начало меняться, течь, сминаясь и трансформируясь так, словно враз перебирало сотни и тысячи чужих лиц в попытке выбрать подходящее.
   - Вижу... - просипела я.
   - Моей жуткой рожей любуетесь? - усмехнулась она и наваждение пропало, она снова стала прежней. - Нашли чем заниматься. Это просто маски. У вас самих не лучше. Вы бы лучше по сторонам глядели. Там интереснее. Вот я, к примеру, нашла кое-что новенькое, сама такого еще не встречала.
   - Где? - в один голос спросили мы.
   - Да вон, - она указала через дорожку вдаль, - в глубине. Там какая-то черная громадина ручками машет. Не видите?
   Некоторое время мы всматривались в древесные сплетения.
   - Ни хрена я не вижу, - огорченно отозвался Паштет.
   - Ну не важно, - отмахнулась Дина. - Я сама еще не поняла, кажется мне или нет. В этом деле довольно сложно что-либо утверждать с абсолютной уверенностью. Может покурим?

* * * *

   Я просто изумлялась ее нечеловеческому спокойствию. Словно бы она играла в какую-то приятную игру, в которой был заранее известен каждый следующий ход. Меня же трясло от одной только мысли, что возле нас ежесекундно присутствуют некие сущности, которые мы увидеть не способны. Остальные, похоже, испытывали аналогичные чувства. Я видела, как трясутся руки Паштета, прикуривающего сигаретку, Сережка казался подавленным и несколько даже растерянным, хотя раньше мне казалось, что таким он быть никак не может, у Василия азартно блестели глаза, он то и дело начинал грызть от волнения ногти.
   - Слушайте, кажется, эта штука мне сигнализирует, - спустя несколько минут молчания заявила Дина, неотрывно глядя в ранее указанную сторону. - Пойти что ли, проверить?..
   - Не надо, - на удивление жалобно попросил Дрямыч.
   - Почему? - она даже дымом поперхнулась.
   - Мало ли... - уклончиво отозвался он и отвел взгляд. - Вдруг это др-р-рянь какая вредная...
   - Вполне возможно, - она спрыгнула на землю. - Но любопытно ведь.
   - С тобой сходить? - нерешительно предложил Паштет, хотя по всему было видно, что на самом деле ему жутко не хочется этого делать.
   - Не надо, - улыбнулась она и погладила его по плечу. - Я быстро.
   Под ее подошвами лишь хрустнула сухая ветка и Динин силуэт утонул в полумраке. Некоторое время мы слышали ее приглушенные шаги. Следом за ней сорвалась с места и исчезла в кустах сопровождавшая нас кошка. Стало как-то зябко. Я поежилась, Вася с готовностью обнял меня за талию.
   - Кто-нибудь видел то, о чем она говорила? - нервно теребя подожженную сигарету, поинтересовался Паштет.
   - Я видел... - соврал Сережка.
   По нему всегда было видно когда он врет и когда говорит правду. О том, что он заправское трепло знали все, а он знал, что об этом всем известно, но видимо не считал это таким уж большим пороком. Наверное, в особо тревожащих его ситуациях он предпочитал казаться окружающим кем-то другим, чтобы поднять собственную самооценку, или попросту перевести все в шутку, дабы избежать особенной серьезности, а подчас и трагичности момента. Все промолчали, вежливо игнорируя его нелепую реплику.
   - Почему, интересно, убежала кошка? - проговорил Паштет, задумчиво пялясь в ту сторону, где что-то усмотрела Дина.
   - Может быть кота какого заметила, - мой Василек, похоже, начал приходить в себя.
   - Или мышку, - согласился Паштет, но внезапно глаза его расширились. - Блядь!
   Я никогда еще не слышала, чтобы он матерился, тем более вслух - обычно, если его что-то сильно раздражало, он сквозь зубы проговаривал какую-то бессмыслицу или же попросту мрачнел и хмурился. Из этого следовало, что он заметил нечто экстраординарное. Поэтому я и оглянулась.
   Сперва мне показалось, что я вижу Динин силуэт, которая вскарабкалась на какой-то высокий постамент или пенек и зачем-то размахивает руками, но потом вдруг что-то словно бы сдвинулось в моем мозгу и я поняла, что это вовсе не она. Огромная темная тень, по очертаниям напоминающая человека, находилась на очень значительном расстоянии от нас - если судить по уходящим в перспективу деревьям - но видна была с предельной ясностью. Эта тень шевелилась, наклонялась, хаотично взмахивала боковыми отростками, похожими на бесформенные руки, перемещалась влево-вправо и постепенно увеличивалась в размерах, словно бы медленно подбираясь к нам. У меня свело горло.
   - Ди-и-и-ина-а-а!!! - взвыл Паштет.
   Сережка с Василием испуганно задергались.
   - Что там?! Что там такое?!!
   - На хуй все это, - решительно сказала я, чувствуя, как сжимается в болезненный клубок желудок. - Пошли домой. Я больше не хочу здесь находиться.
   - А как же Дина?..
   - Она нас сюда завела, значит не заблудится. Мы ее на входе подождем.
   - Маш...
   - Что "Маш"?! - заорала я на опешившего Васю. - Я хочу срыть отсюда как можно скорее, разве неясно?!!
   Меня затрясло. Я вдруг почувствовала, насколько вокруг холодно - словно бы и не июльская ночь, а ноябрь какой-нибудь - изо рта вырывались пышные облачка пара. Я решительно освободилась от цепких Васиных объятий и отошла на пару шагов.
   - Вы идете или как?!
   - Ну, Маш...
   - Идите вы все в жопу! - разозлилась я и целеустремленно зашагала вдоль по тропинке.
   "Эксперимент, твою мать! Да за такие эксперименты!.. - думала я, яростно расшвыривая подошвами ботинок комья слипшейся земли. - Я лучше фильмы ужасов по видику смотреть буду!.. Привела и бросила призракам на съедение..."
   Рядом громко, словно выстрел, треснула ветка. Я застыла как вкопанная. Вокруг было темно и пусто, за мной никто не шел. Стало по-настоящему жутко - впереди узкая тропа, петляющая между перекошенных оградок, позади она же, а по бокам тысячи гниющих в земле трупов и еще... Когда передо мной выскочила знакомая кошка, я чуть сознание от испуга не потеряла. Она мурлыкнула, быстро обтерла бок о мою штанину и с высоко поднятым жидким хвостом потрусила туда, откуда я только что пришла. Я моментально представила перспективу плутания в одиночестве по населенному монстрами кладбищу и решила, что уж пусть лучше моей спутницей будет кошка. Сосчитала до пяти, чтобы успокоить сердцебиение, нехотя развернулась и двинула в обратную сторону.
   - Что, отправилась в одиночное плавание, да, Маш? - Дина поджидала меня на расстоянии шагов в пять.
   Я смерила ее мрачным взглядом.
   - Что-то случилось за время моего отсутствия? - поинтересовалась она.
   - Ты здесь так и сидела, пока мы там переживали, - сухо сказала я и встала напротив нее.
   - Здесь? - удивилась она. - Нет. Чего мне здесь делать? А переживали вы зря, со мной бы ничего не случилось.
   - Дина...
   - Да?
   Я мотнула головой и поджала губы.
   - Не обижайся, - попросила она и мягко спрыгнула рядом. - Но я и сама должна развиваться. С вами я ничего нового не увидела бы.
   Ее глаза сияли, словно две капли ртути. От нее перло таким жаром, что я чувствовала это даже на отдалении - словно внутри нее полыхал костер. Черная... Какая она черная... Настоящая сильная ведьма. Мне о таком только мечтать.
   Я прислонилась спиной к перекосившейся ограде, запрокинула голову. Ужас постепенно отступал, уступая место слабости, какая бывает после бурного секса. Небо еле заметно светлело. Было почти что красиво.
   - Ну и что там было? - спросила я, все еще удерживая в интонациях нотку неудовольствия.
   - Не знаю, - передернула плечами она. - Жуть какая-то. Мне не дали приблизиться.
   Она протянула мне левую руку, отдернула рукав водолазки и я увидела кривой кровоточащий порез.
   - Понимаешь, не все знания нам доступны, а за некоторые так и вообще платить приходится. И плата бывает выше, нежели эта нелепая царапина, - в ее голосе прорезалась неожиданная горечь. - Быть может скоро и вы все это поймете. Я помогу. Все очень опасно...
   Мое усталое раздражение мигом испарилось. Мне стало как-то тоскливо и страшно одновременно, причем чувства эти мне не принадлежали. Для них попросту не было никаких объективных причин, я словно бы уловила то, что в тот момент почувствовала Дина. Я поняла, почему Ира тогда сказала, что однажды ей стало жалко Дину, но лично я жалости не испытывала - лишь незнакомую мне горечь и чувство безумного одиночества.
   - Ага, вселенская тоска, - ухмыльнулась она, переводя все в некое подобие печальной шутки.
   Мы некоторое время посидели молча. Небо стремительно наливалось светом. Сонно зачирикали первые птахи.
   - Ну ладно, пойдем, а то у нас там парни окончательно рехнутся, - сказала наконец Дина.
   - И поделом им, - злорадно фыркнула я.
   Она рассмеялась легким естественным смехом, нагнулась и погладила кошку, которая, как оказалось, все это время неподвижно сидела возле ее ног. Та мурлыкнула и галопом припустила по тропинке.

ЧАСТЬ 4. "Трещина"

*

   В последнее время я начала замечать, что Дина все чаще и чаще впадает в какие-то депресснячьи состояния - она стала рассеянной, сонной, ее гораздо сложнее было привлечь к какому-то общему делу, она мало рисовала и писала тоскливые стишки на тему смерти и разрушения.
   "Поздняя осень, - с тоской во взгляде говорила она, - самое паршивое время года..."
   До этого же все было просто роскошно. У всех были летние каникулы, а я взяла себе долгожданный отпуск. Мы гуляли, лазили в непонятных местах, ходили по клубам, разговаривали...очень много разговаривали. Она посвящала нас в такие таинства, о которых никто из нас никогда даже и не подозревал, высказывала совершенно безумные теории, а потом до невозможности логично их доказывала. Мы буквально боготворили ее и безоговорочно верили каждому слову.
   Лично со мной творилось нечто невероятное - словно бы я влюбилась впервые в жизни, причем в кого - В ЖЕНЩИНУ?!! В безумную, сумасбродную художницу с кучей тараканов в голове и переменчивым как осенняя погода настроением... Порой мне даже казалось, что я хочу целовать ее, как любимого мужчину, касаться ее кожи... Даже во время секса я ловила себя на мысли, что надо мной могла бы быть сейчас она.
   Огоньки свечей отражающиеся на ее влажной коже, сияющие глаза, белые как снег волосы...
   Васька же казался мне теперь чем-то сродни моей собаке - этакий имитатор реальных отношений. Мы фактически не разговаривали с ним, а если и заводились какие-то разговоры, то исключительно о ней - "Дина говорила", "Дина рассказывала", "мы с Диной пойдем", словно других тем не существовало вовсе. Когда мы впятером шли по улице, мне казалось, что люди расступаются, смотрят на нас чуть ли не как на богов, а звезды и солнце светят только для нас одних. Один раз я не удержалась и от избытка чувств поцеловала ее в оголенное плечо, правда потом постаралась перевести всю это в шутку. А потом был момент, когда я и вовсе ошалела.
   Однажды кто-то из Васькиных приятелей узнал, что Люда-ублюда работает в книжном клубе "Эйдос", где время от времени проходят встречи желающих обсудить ту или иную книгу, и я предложила сходить "навестить" ее. Мне взбрело в голову показать ей, что "вот ты говорила - нам без тебя будет плохо и скучно, а нам хорошо, мы вместе, мы идеальные, умные, красивые и вообще потрясающие, а ты одна - никому не нужная идиотка". И еще я прекрасно знала, как сильно ей тогда понравилась Дина и как она хотела с ней общаться, но из-за потери связи с компашкой, была лишена такой возможности - возможно, мне к тому же и подразнить ее хотелось. Я прямо загорелась этой идеей, стала подбивать на это дело остальных. Оказалось, что Дина не помнит, кто такая Люда, а Паштет не знает ее вовсе, но они вроде как согласны. Остальным было все равно, в какую авантюру ввязываться. Мы не стали дожидаться, пока темой очередного литературного обсуждения станет что-то конкретное, а просто собрались и пошли.
   Весь день я наряжалась и красилась. Мне хотелось выглядеть максимально роскошно, чтобы ей было обидно вдвойне. А когда пришла Дина, я предложила ей надеть одну из моих ведьминских юбок, так что мы стали похожи как сестры. Я долго разглядывала нас в зеркало. Я - повыше и поплотнее, жгучая брюнетка, сочетание цветов черный с темно-зеленым, Дина - пониже меня на полголовы, худая ядерная блондинка, преобладающие цвета белый и лиловый. Грандиозно. Мы шли друг другу чрезвычайно. Людка повесится от зависти.
   Наш поход был просто обалденным. Причем дело было даже не в том, что обязанная присутствовать на встрече Люда выглядела по-настоящему несчастной, а в том, что Дина показала все на что способна. Обсуждали некоторые фрагменты библии, особенно те места, где говорится о спасении, жизни после смерти и единстве с Богом. Присутствовали две монашки, один молодой попик и человек десять любопытствующих (не считая, конечно, нас и работников клуба). Сперва всем было несколько скучно. Попик разглагольствовал, монашки поддакивали, кто-то слушал, кто-то зевал. А потом зашел разговор о необходимости веры в Бога и Дина не выдержала. Дело в том, что она досконально знала Библию, Веду, немного хуже Коран и еще кучу каких-то талмудов с труднопроизносимыми названиями - очень часто, высказывая какие-то свои теории, она использовала их в качестве подтверждений или наоборот опровержений правильности всевозможных религиозных учений.
   Дождавшись окончания монолога попа, она заговорила - сперва тихо и ненавязчиво, потом громче, с употреблением малоизвестных терминов и цитат - она говорила и говорила, гладко, без запинок, логично до безобразия, но... Попик задохнулся от негодования, монашки обалдело хлопали глазами, прочая публика ловила каждое слово, кто-то порывался поаплодировать. Ее высказывания казались настолько еретическими и богохульными, что даже походили на правду. Глаза ее горели, но она выглядела спокойной и даже какой-то слегка сонной, словно в тысячный раз объясняла тупым людям прописные истины и уже устала от этого невообразимо.
   Все взгляды были направлены только на нее.
   Когда она замолчала, поднялся целый шквал всевозможных эмоций - кто-то злорадно хохотал, косясь на побагровевшего от умственного напряжения священника, кто-то спорил, размахивая руками, кто-то недоуменно озирался по сторонам, словно не понимая куда он вообще попал, а мы...
   - Дина, я знаю. Ты мессия, Динка, - не удержалась я.
   В эту ночь мы вчетвером (без Паштета, которому надо было домой) опять торчали на кладбище, но теперь уже не высматривали никаких посторонних существ, а просто сидели и курили - отдыхали после долгой прогулки по городу. Обычно мы располагались на определенном месте - в самом центре кладбища, под старым корявым, дочерна выжженным молнией деревом, но на этот раз, как только мы заняли свои позиции, Дина молча встала и ушла вглубь. Я видела ее со своего неудобного насеста - она залезла на высоченный гранитный памятник и надолго замерла там, превратившись в одну из многочисленных теней. Прошло не менее получаса, она не двигалась, словно чего-то ждала. В какой-то момент мне почудилось, что вокруг нее колышутся какие-то сгустки воздуха и я даже решила, что это уже знакомые нам мутные капли, обладающие сознанием - назвать их "привидениями" язык не поворачивался. Но потом я поняла, что это что-то другое.
   Изо рта ее вырывались густые клубы пара, словно бы на улице разом стало по-зимнему холодно, однако на самом деле не было даже просто зябко. Сигареты в ее руках также не было, потому я не могла бы сказать что это дым. Это был тот самый странный холод, который я наблюдала еще в прошлый раз. Только теперь он концентрировался вокруг нее.
   Я осторожно сползла на землю.
   - Что случилось, Маш? - встревожено спросил Василий.
   Я не ответила. Ледяной пар окутывал Дину целиком, дрожал и плавился, словно над костром, и в то же время казался не цельнолитым облаком, а некой подвижной субстанцией, состоящей из чего-то пушистого и колкого одновременно. Эта живая туча будто бы давила сверху, заставляя Дину все ниже и ниже опускать голову - она ссутулилась и теперь походила на одного из своих рисованных "темных эльфов" - непроницаемо черных, гибких и хлестких как плеть. Я не выдержала и двинулась в ее сторону.
   - Не ходи за мной, - сказала я Васе и только тут поняла, что разом исчезли все звуки.
   Глубины в окружающем нас пространстве не было, мой голос натолкнулся на невидимую преграду и потух, как будто нас разом накрыло звуконепроницаемым колпаком. Я шагнула, под ногой хрустнула сломанная ветка. Тишина казалась такой гнетущей, что от этого слабого отзвука зазвенело в ушах. Дина повернулась в мою сторону. Я обогнула еле различимую в темноте решетку покосившейся ограды и меня чуть не смыло потоком абсолютно ледяного воздуха, изо рта вырвалось крохотное белое облачко.
   Дина вздохнула и отвернулась.
   - Я устала, Маш... - голос ее казался безжизненным и тусклым. - Я выжата как лимон. Мне нельзя здесь больше находиться.
   Так начался период упадка.

* *

   Она говорила о смерти, о том, что ей "пора" и сердце мое тоскливо сжималось. Я не понимала почему - зачем она грузится на всякие неприятные темы, когда всем так хорошо. С приходом холодов она стала реже выходить из дома и мы начали ездить к ней, чтобы хоть несколько часов провести вместе.
   - Знаешь, иногда мне кажется, что я веду себя крайне глупо, - утопая в клубах сигаретного дыма, однажды заявила она. - Нет, в смысле...что я вообще здесь забыла? На фига же я все еще цепляюсь за этот мир? Не понимаю. Вероятно, это все гребаный инстинкт самосохранения... Мне надоело все время за что-то бороться, тем более сейчас самый удачный момент... Может лучше предпринять новую попытку? А еще мне надоело, что я без конца говорю о том, что пора бы сдохнуть. Пора бы прекратить этот треп...
   - Дин, - я укоризненно покачала головой.
   - Маш, - вид у нее был поистине несчастный. - Ну сколько можно? Я мучаюсь оттого, что бросить вас будет подло, но другого выхода не видно. Вы постоянно стопоритесь, отвлекаетесь на ерунду. Я каждый раз начинаю с одного и того же. А я итак устала. Столько проблем... Я не желаю более играть в эту веселенькую головоломку. Я ведь и о себе должна подумать, иначе исход может быть крайне неприятным. И вас не вытащу и сама увязну. Кто мог бы сказать, что мне делать?
   Ответа на ее вопрос у меня не было. Я вообще как-то не очень поняла смысл сказанного. Однако кое-что меня задело. Неужели в самом деле мы ей сильно надоели?.. Я понятия не имела, что происходило тогда в ее голове, но мне вдруг начало казаться, что вся наша "общность" являлась для нее не более чем временным развлечением, попыткой заглушить ту вселенскую тоску, что мучила ее ежесекундно. Горе от ума? Я предпринимала попытки унять ее маяту всеми доступными мне способами, я провоцировала ее на длинные умные беседы, я заставляла читать ее свои рассказы, так как обычно от этого она начинала заводиться, я отвлекала ее от всяких тяжелых мыслей...а она продолжала все более закрываться от нас. Она никого не хотела видеть.
   Ей снились тяжелые и мрачные сны, о которых она упоминала лишь вскользь, хотя раньше всегда рассказывала что-нибудь любопытное. Ей казалось, что весь мир словно бы восстал против нее - она стала обидчивой и озлобленной, огрызалась, язвила в ответ, словно мы постоянно норовили ее задеть. Вот только вид у нее при этом был крайне печальный. Мы тоже чахли и день ото дня все более тускнели, словно бы она являлась нашей энергетической подпиткой - проводом, подсоединенным к высоковольтной линии, которую вдруг перерезали. Я не могла понять в чем же, собственно, причина.
   Сережка Дрямов развлекал нашу увядающую тусовку, то и дело притаскивая в гости к Дине всяческих странных людей, которые поднимали ей настроение не больше чем на несколько минут, а потом она вновь бралась за карандаш и с отрешенным видом царапала листок бумаги с начатым месяц назад рисунком. Паштет все чаще пропускал занятия в университете, снова стал замкнутым и мрачным, словно вторя ей, и растормошить его не было никакой возможности. Взявший моду танцевать посреди любого помещения Василий казался теперь чем-то вроде мусоринки, попавшей в глаз - он выкаблучивался, взвизгивал, пошло шутил, но не помогало даже это. Мы все словно бы оказались кусками разбитой вазы, которые чувствуют свое одиночество, но стать единым целым уже не могут.
   А затем на нас наступила зима и раздавила эмоции ледяными сугробами.

.......................................

Впрочем я на этом свете не одна такая мразь.

Много нас, но все чужие, хоть и вместе мы подчас.

"Жизнь у каждого своя"...

Бродим мы, врезаясь лбами в глыбы льда - себе чужие.

Верить жаждем. Глупо как! Абсолютная надежда?..

Все вранье. И вера - чушь. Сказочка для слабаков.

Я самой себе не верю - я саму себя боюсь...

.......................................

   Бывали моменты, когда я понимала, что она противоречит сама себе - только что она говорила, что мы должны верить ей, доверять абсолютно, если хотим добиться цели и стать свободными от этого мира принуждений, а в следующую секунду мрачнела и падала духом, твердя что все пустое и нет смысла даже рыпаться. Я просто сходила с ума от этой неопределенности. Она говорила, что все вокруг ложь, нельзя верить ничему и мир поистине жуткая штука, а по моей спине бежали мурашки от понимания того, что я никогда не хотела бы испытать то, что чувствует и знает она. Глаза ее темнели и превращались в бездонные черные колодцы, наполненные до краев едкой горечью. Дина словно бы заразила нас всех микробом отчаяния и даже каждодневные будничные заботы не могли заглушить эту смутную тоску.
   - Я уверена, что есть на свете существа, которым прекрасно известно то, что тщетно пытаемся выведать мы...
   За незашторенным окном бушевала метель, швыряя в стекло острые льдинки и обломки ветвей. Кухня была грязной, пепельница переполнилась еще вчера и бычки то и дело норовили выпрыгнуть из нее на стол. В выключенном холодильнике среди стылого полумрака тоскливо болтался одинокий плесневелый чайный пакетик. Сахар кончился, поэтому мы пили горький, слабо окрашенный чай, потому что заварка тоже была на исходе.
   -...Не скажу, что эти существа выше нас по развитию или какому-нибудь там статусу. Они просто не такие как мы, а мы не такие как люди, а люди не такие как животные и так далее. Понимаешь? - у нее весь вечер болела голова и от этого лицо, взиравшее на меня исподлобья, казалось кислым и помятым. - Мы все разные. Совершенно. И самое главное, всем друг на друга наплевать. Им пофигу сможем ли мы получить от них нужную информацию или нет. Нет никакой божьей любви, Маша, нет никакой сатанинской ненависти. Бред, ничего такого. Никакой борьбы за душу, мы никому не нужны. Никто нам не поможет, зато вот мешать всегда пожалуйста. Они хоть и срать на нас хотели, зато вовсе не желают, чтобы мы стали такими же крутыми. Короче, одни помехи и никакой помощи.
   Она выдохнула струю сигаретного дыма и долго следила за ее эволюцией в широком луче света, льющемся на грязный стол из пыльного шара лампы.
   - Наверное было бы очень здорово, если бы я умела останавливать время, - мечтательно сказала она и кивнула на полупрозрачный завиток. - Ты только представь, если бы вот эта спираль вдруг застыла... Какая фактура, как красиво...
   В глазах ее стояли слезы. У меня свело горло.
   В кухню вошел Паштет и сел в углу. Дина ушла в туалет.
   - Что с ней такое? - спросила я.
   Он пожал плечами, скривился и отвел глаза.

* * *

   Новый Год мы отмечали вшестером - Дина, я, Паштет, Вася и Сережа со своей новоиспеченной любовью Полиной Голиковой. Дина весь вечер валялась на кровати в полуголом виде, сетуя на то что уже не осталось денег на елку, а потому надо идти добывать хоть что-то, на что можно намотать гирлянду, я нервно стругала салатики, Василий мыл гору посуды, чтобы было из чего есть, Дрямыча не было, поскольку Полина потащила его еще в чьи-то гости, а Паштет обещал появиться после полуночи. Только в полдесятого вечера мы более-менее расслабились, когда пришла наша заблудшая пара и Дина с Васей отправились за "елкой" в ухоженный палисадник спрятанного за ближайшим забором детского сада.
   Вместо ожидаемого задрипанного кустика они приперли огромный ветвистый кусок дерева, который мы в течение получаса втаскивали в квартиру, а затем еще час приматывали проводом к комнатной батарее. Получилось в принципе очень красиво, хоть и совсем непохоже на привычную глазу елку. Только тогда Дина из тоскливой сонной зануды за считанные секунды превратилась в столь любимую нами ошалелую бестию в красных колготках и с самодельными рожками на голове. Глядя на нее приободрились и все остальные. Мы бегали, перетаскивали чашки-тарелки с места на место, двигали стол, расставляли на нем приготовленную жрачку, ржали словно безумные, хором орали магнитофон с телевизором, соседи то и дело постукивали в стену. Мы распевали какие-то дурацкие песенки, украшали стоящее посреди комнаты дерево - всем было настолько хорошо, что прежние проблемы разом отступили на задний план.
   Не знаю, что все испортило... Может быть присутствие посторонней - а это чувствовалось чрезвычайно, хотя мы изо всех сил старались, чтобы Полина ничего не заметила. Может быть подкачали наши парни - Паштет появился только к двум ночи из-за родителей, принудивших его к совместному распитию шампанского в полночь, а Василий с Дрямычем и вовсе завалились спать как только пробили куранты. А может быть на нас подействовало и то самое неуловимое, что так долго витало над нашими головами.
   - За возвращение домой!
   Со звоном ударили бокалы. Этот тост был нашим тайным сговором - своеобразным символом нашего объединения. Я увидела как мгновенно скисла Полина, видимо теперь она сама почувствовала, что здесь ей места нет. На секунду мне стало ее жалко - вообще, я всегда опасалась, что со мной общаются только потому, что я иду в нагрузку как "пара" к на редкость общительному и заводному Василию, с которым никогда и нигде не скучно. Я довольно скоро поняла, что это не так, но вот Полина в нашей дружной компании определенно была лишней, а приведший ее Дрямыч, как только увидел нас и Дину, вообще про нее забыл. Она казалась потерянной и даже несчастной. Дело дошло до того, что на какие-то ее усиленные попытки привлечь к себе внимание, он отреагировал настолько хамским образом, что она не выдержала, скуксилась окончательно и ушла плакать в туалет. Мне очень захотелось ей помочь, может быть даже поделиться нашей общностью...
   Мы разговаривали с ней достаточно долго. Я убеждала ее, что Сережа не хотел ничего плохого, да и вообще он редкостный идиот, на тупые выходки которого не стоит обращать внимания. Она хлюпала носом и твердила "ну чего он, я ведь", рассказывала, что хотела сделать ему приятное, даже подарок купила, но в итоге я поняла, что она попросту ревнует его к нам. И в особенности к Дине.
   - Словно бы она даже спит вместе с нами, - жаловалась Полина, морщила выпуклый лобик, терла распухший нос и никак не могла успокоиться.
   "Мда уж, - я мысленно кивнула. - Бедный Васька наверное чувствует то же самое..."
   - Какие глупости, - в то же время вылетало из моего рта. - Просто он с ней часто общается...
   - Вот именно!
   Ну что ж ты будешь делать!.. Ведь тебе никогда не понять, дорогая девочка, что по-сути ему наплевать и на твою нежную белую шейку, и на симпатичные маленькие сиськи, и на твои мурлыканья в ушко. Что ему намного важнее МЫ и те знания, которыми так скупо делится Дина. У него есть стремление, которое в корне отличается от твоего, и все эти жалкие потуги достичь "простого женского счастья с милым в шалаше" заранее обречены на провал.
   - Забей, Полина. Все это ерунда. Все мужики сволочи, - устав, я решила выдать ей стандартную бабью реплику, примиряющую все несчастья. - Как будто ты не знаешь.
   - Знаю, - всхлипнула она.
   - Ну так и в чем проблема?
   - Ни в чем, - согласилась она и успокоилась.
   В дверном проеме появилась Дина, стрельнула коротким взглядом по Полине, хмыкнула, чуть задержалась на мне и молниеносно скроила соболезнующую физиономию, хотя я сразу же поняла, насколько наиграно ее сочувствие.
   - Ты бы просто не обращала на все это внимание, это ведь такая ерунда. Все мужики сволочи, - процитировала она. - Пошли лучше курицу есть, а то остынет, противно будет.
   "Какая же она все-таки жестокая..." - вдруг подумала я.
   Мне было прекрасно известно, почему она построила свою фразу именно таким образом - это был тонкий намек на весьма толстое обстоятельство. Во-первых, она прекрасно знала, что передразнивает мою реплику про сволочей, и сделала это намеренно, чтобы показать какой идиотизм я только что ляпнула. А во-вторых, она открыто связала женскую солидарность с курами. Знала я это потому, что совсем недавно она рассуждала на тему женских мозгов, которые мигом превращаются в куриные, как только дело доходит до совместных переживаний по-поводу любовных несчастий. Странная, конечно, логика, но тем не менее...
   Полина решила последовать нашему совету и стала начисто игнорировать Дрямыча, за что тот был ей только благодарен. Но в целом, атмосфера определенно улучшилась. Динка млела, валяясь под деревом прямо на полу, Вася по обыкновению приплясывал рядом, Сережка трепался без умолку на какие-то философские темы, Полина деловито копошилась в модных журналах, а я умиротворенно взирала на все это из угла. Мы ждали прихода Паштета, чтобы вскрыть подарки, горкой сваленные под "елочкой", и пойти гулять.
   Так в нетерпеливом ничегонеделании прошли два часа. Нетронутые салаты чахли на столе рядом с обглоданным куриным остовом и полупустыми бутылками - есть уже не хотелось, разве что Дина время от времени по-тихому тырила бутерброды с красной икрой. По телику дурными голосами вопили "звезды российской эстрады", изображая на постных рожах радость, мы периодически фотографировались в особо извращенных позах, Дина перестукивалась с соседями, отказывающимися признать, что у нас праздник.
   В принципе все было неплохо, но когда долгожданный Паштет все же появился, всем поулыбался, разморозился, перекусил и вручил каждому по подарку, ЧАС ИКС НАСТАЛ.

* * * *

   Быть может ей так не понравились наши подарки, возможно она ожидала чего-то большего нежели керамическая кружка, комплект нижнего белья, голографический скарабей и стеклянный козел, но Динино хорошее настроение быстро пошло на убыль, а потом передалось и нам. Она резко помрачнела, хотя внешне все было нормально, по-быстрому раздала каждому по заготовленной книжке с метафизической направленностью и ушла на кухню курить.
   Гулять мы не пошли. Неясно почему, но Паштета она стала начисто игнорировать, будто он был пустым местом. В течение получаса он удивлялся, потом начал спрашивать, что он "опять сделал не так", а когда и на это она не прореагировала, он просто застыл... Не знаю, как такое можно описать - в моем личном словаре толкований человеческих эмоций подобное не встречалось ни разу. Он не начал злиться и не был на той грани, когда еще чуть-чуть и потекут слезы. Он не отмахнулся, как на глупую бабью прихоть, и не взбрыкнул гонористо, как поступают "настоящие мачо". Он просто показал свое истинное лицо - ту самую особую суть, что всегда таилась за непроницаемым заслоном.
   Внутри него словно бы потекли тысячи вольт тока, ледяного, но прожигающего плоть. Понятия не имею, каким по номеру чувством я все это уловила, но тогда я смотрела на него так, как если бы видела впервые. Его глаза стали совсем бесцветными, его тонкие руки слегка подрагивали, он молчал, не реагируя ни на что, и лишь краем глаза следил за мерцанием огонька на кончике сигареты, а я ощущала какая бешеная внутри него пульсирует энергия. Подобного не было даже у Дины - ее внутренняя сила была похожа скорее на остро заточенное лезвие меча, рассекающего воздух, чем на эту текучую обжигающую мощь. Я вдруг ощутила насколько мелок Василий со своей плюшевой любовью, Дрямыч с его книжной начитанностью и болезненным пристрастием к девственницам, и в особенности Полина - молоденькая несушка, кудахчущая лишь о любимых яйцах, форме гнезда и тепле навоза.
   Вот где истинная страсть и настоящая, безграничная Любовь, граничащая с безумием - преданная, самоотверженная, творящая миры и взрывающая звезды...
   В тот момент я просто возненавидела Дину.
   "Сволочь! - сжимая побелевшие от ярости кулаки, думала я. - Разве ты не видишь?! Разве ты не понимаешь?!! Посмотри на него!!!"
   Наверное, это было глупо. Сейчас я уже понимаю, что тогда мне вовсе не хотелось, чтобы она перестала мучить его, наоборот. Я просто молилась всем известным богам и демонам сразу, чтобы он не выдержал, чтобы до него дошло, что она такого не достойна, что она его не ценит и...взглянул на меня. Какие страшные слова... Да, не признаваясь даже самой себе, я хотела его тогда с такой силой, что была практически на грани нервного срыва. И когда мы стали укладываться спать в четыре часа ночи, я с поистине беспредельным отвращением легла на кровать рядом с нежно мурлычущим в ухо Васей, и не могла уснуть до самого утра, зная что Паштет сидит сейчас в одиночестве на кухне и курит одну сигарету за другой. Однако пойти к нему мне не позволила глупая женская гордость, за что я проклинаю себя и по сей день.
   Утром Дина вела себя как ни в чем ни бывало. Она выспалась и настроение у нее было отличное, по крайней мере так выглядело. За окном было снежно и солнечно, о чем она и поведала нам, распахивая шторы. На Паштета же было страшно смотреть. Представляю, чего он только не передумал за эту тяжелую "праздничную" ночь - под глазами его были темные круги, на лбу пролегла глубокая вертикальная морщина.
   Меня трясло.
   Я никогда еще не испытывала такого странного чувства - это была смесь жалости, вины, обиды за другого и острого желания. Дина вдруг предстала передо мной в совершенно ином свете - жестокая, циничная и бездушная стерва, шагающая по трупам беззаветно преданных ей людей. Я поняла, что если потребуется, она, не задумываясь, так же больно ударит и по мне, лишь бы выполнить свое странное задуманное. И я испугалась. По-настоящему испугалась ее безумной бесчеловечной морали и, собственно, непонятных мне целей.
   Я испугалась, что под ее влиянием могу стать такой же.
  

ЧАСТЬ 5. "Развал"

*

   А дальше было еще хуже. Будучи вместе, мы изображали, что у нас все в норме, что нам весело и хорошо, а по-одиночке страдали и маялись от двойственности происходящего. Плюс к тому же никто толком не мог выразить в словах свои ощущения и даже попросту понять, что же именно все портит. Мы мало разговаривали и пытались заглушить нарастающий негатив увеличением количества развлечений.
   Вася бесился все больше. Его шутки уже давно перешли все грани дозволенного - он постоянно трепался на генитально-анально-фекальные темы, дабы посмешить тусовку, пукал в шапки неугодных гостей, наряжался бабой - короче вел себя как шут гороховый, несмотря на мои регулярные одергивания и нравоучения. Дрямыч начал частенько застревать в компьютерном клубе вместе со своими брейкерами, а, появляясь у Дины или Василия, был уже пьяненький или вообще укуренный травой до беспамятства. Паштет забил на учебу окончательно и все время звал всех на прогулки по лесу или в ночные клубы, Дина начала писать стебную фантастическую повесть, в которой все персонажи имели реальных прототипов в нашем лице, а я все больше отстранялась. Мой кратковременный испуг прошел и теперь все начало казаться чем-то гадостным и тягомотным - я старалась почаще бывать дома и на "общих сборах" не появляться.
   В интимном дневнике я выделила несколько страниц, на которых попыталась составить психологический портрет Дины со всеми ее плюсами и минусами. Получалось нечто невообразимое - плюсы оказывались одновременно и минусами, а минусы - плюсами. Я никак не могла выяснить, что же в итоге все-таки перевешивает. Наконец я решила пойти другим путем и понять - что конкретно меня в ней так напрягает, причем даже не в ней, а в ее учении. Вот тогда все и встало на свои места.
   Во-первых, как ни пыталась, я никак не могла представить себе так ценимую ею итоговую цель жизни - то, к чему она сама стремилась и что пыталась растолковать нам. Свобода... Что такое "свобода"? От чего? От кого?
   - От всего, - говорила она. - Понимаешь...
   Увидеть то, что никогда не видел.
   Стать тем, кем не был никогда.
   Подобно куколке, что мотыльком взлетает,
   Отринуть твердь, чтоб с ветром обниматься.
   Родиться вновь для новой странной жизни.
   То лишь мечта, иль вправду так бывает?
   Возможно ль будущего лик манящий узреть из жизни нашей настоящей?
   И верно ль что свобода достижима или с рождения мы связаны судьбой?
   Жаль тех, кто служит предопределенью, ведь без свободы в жизни нет значенья...
   Когда разговоры заходили на какие-то абстрактные темы, она всегда начинала говорить метафорами или попросту цитатами. Очень часто я лично слышала поэтические строки из так называемой "Книги Печалей", о которой она не могла рассказать ничего конкретного - поэтому я думала, что это ее собственные стихи, только написаны неприсущим ее стилю высокопарным языком. Она постоянно уходила от конкретики и отказывалась объяснять интересующую меня информацию по-человечески.
   - Маша, - она вздыхала и морщилась, словно я просила ее сделать неимоверную глупость, - слова это ничто. Такое надо чувствовать. Если ты этого не ощутишь, значит и не поймешь. Покопайся в себе.
   Я мотала головой и поджимала губы. Я понимала, что значит слово "свобода", но оно не имело ничего общего с ее неясной трактовкой. Человек...ну ладно, КТО УГОДНО может быть свободен от множества вещей - он может не иметь родственников и друзей, о которых надо беспокоиться и заботиться; он может не иметь занятия (работы, учебы), где требуется выполнять приказы начальства; он имеет право стать бомжем, дабы не иметь проблем с квартирой, ее состоянием и оплатой коммунальных услуг; он может отказаться от денег и, следовательно, жить как животное (что найду, то и съем)... Этот странный некто может даже отказаться быть кем-то, уйти в лес и изобразить из себя дикорастущее растение, но что значит "отказаться от всего"? От тела, от души, от разума?
   - Нет, Маш, - в стотысячный раз тоскливо вздыхала она, - все это здесь ни при чем. Это лишь мелочи, присущие исключительно материальному миру. Смотри шире. Это освобождение от ВСЕ-ГО... Понимаешь? Ветер. Пустота. Свобода. В итоге останется лишь голое сознание, не связанное цепями нашего дебильного ассоциативного мышления, которое выворачивает восприятие наизнанку, да и простого мышления также... Это же!.. Блин, да что я тебе тут разжевываю?!.
   А мне тогда требовалось как раз полноценное разумное размышление, а не винегрет из эмоций, приправленный стихами. Она словно бы сама не понимала, о чем говорит - ведь даже если трудно подобрать слова, можно объяснить все как-то иначе.
   - Маша, - объясняла она, - даже открыв "Истину в последней инстанции", просто невозможно с кем-то ею поделиться. Хотя бы даже из-за нашей языковой ограниченности. Вот я, к примеру, не так давно испытала нечто поистине ужасающее, что осознала как один из вероятных итогов моего существования. НО! Если я начну описывать свои ощущения, все скатится к пустому поэтическому базару с кучей междометий и взмахов руками вместо отсутствующих понятий-определений-прилагательных, которых лишен русский (да и какой бы то ни было) язык. Соответственно, - тлеющий кончик сигареты описал в воздухе полукруг, оставляя за собой дымную дорожку, - даже если бы я была посвящена в основоопределяющие Тайны Мироздания, поделиться своими знаниями я не смогла бы ни с кем. Да и никто бы не смог. Понимаешь? Мы можем лишь доступными нам способами подтверждать открытия друг друга, дабы просто не сойти с ума.
   - Ну а как же тогда люди пишут книги о магии? И как объясняют все это, к тому же еще и обучая?
   - Маш, не смеши мои копыта, - она все более мрачнела с каждой секундой. - Конечно, было бы круто, если бы я в свое время нашла бы какой-нибудь пыльный, затерянный в тайном книгохранилище талмуд с четкими и ясными инструкциями - вставь, мол, большой палец левой ноги в правую ноздрю, на 360 градусов развернись на правой пятке, съешь печень безлапой от рождения лягушки и скажи волшебное "трах-тарарах" - и мигом переместилась бы в иную вселенную, где стала бы вровень, предположим, каким-нибудь богам. Но, увы и ах. Книжки наподобие встречаются, но не срабатывает ни одна.
   - И как ты это объясняешь?
   - Да очень просто, Маша! У каждого свой метод, своя сила и свой путь. И каждый должен понять в первую очередь самого себя, а не тупо ждать, пока ему помогут или заставят делать то-то и то-то. Невозможно научить кого-то лететь вверх, если тот хочет ползти вниз.
   - Ты хочешь сказать, что ты птица, а я змея? - продолжала домогаться я.
   Она лишь раздраженно отмахивалась и я терялась в параллелях с чужими учениями. Ее "стремление к Свету" вызывало во мне ассоциации с чем-то библейским, однако она яростно отрицала это, утверждая, что не потерпит никакого "единения с Господом Богом", так как ее индивидуальность итак самоценна. Ее абстрактное понятие "возвращение домой" вообще наводило на мысль о том, что все мы какие-нибудь потерянные потомки инопланетян и скоро улетим на родной Альдебаран. А уж столь уничижительное отношение к окружающим и к их веками совершенствовавшимся этико-нравственным ценностям, меня вообще убивало. Она утверждала, что мы особые, а потому должны позабыть о том, что можно и нельзя делать в мире людей (если конечно хотим добиться своих "великих целей"), а я не могла вот так плюнуть на воспитание с образованием, да и никаких целей, кроме хорошо прожитой жизни, впереди себя не видела.
   - Ты поймешь это, если только пожелаешь, - уверенно утверждала она.
   - А если не пойму? - сухо спрашивала я.
   Она щурилась, словно сытый кот у камина, и щелкала языком.
   - Тогда это будет означать только одно. Что на самом деле ты вовсе не хочешь этого понимать. Внутри тебя стоит мощный барьер восприятия, который я уже несколько раскачала, но окончательно уничтожить его сможешь только ты сама. И тогда ты будешь знать и понимать все. Если захочешь, - она поднялась с дивана и сделала шаг в сторону двери. - Но знай, Маша. Это больно, Маша... Это очень больно... - ее голос треснул как ударившийся о пол стакан, она прислонилась к стене и посмотрела в окно. - Знаешь как в сказке про русалочку. Там ведьма дала ей ноги в обмен на голос и жуткую боль при каждом шаге... Так вот, тут все точно так же, только и ног тебе нормальных не дали... Одни кровавые культи...

* *

   Странное дело, когда Дина вдруг впадала в подобный депрессняк, я чувствовала странную тянущую горечь в области эпигастрия. Это была совсем не та тревожно-щемящая сладость, что пробивала сквозную дыру в моем солнечном сплетении, а что-то по-настоящему нехорошее. Сперва мне казалось, что это попросту назревающие проблемы с желудком или что-то вроде того. Но, выявив определенную связь ее пронзительного взгляда и слов с этим дискомфортным ощущением, я поняла, что это она так на меня воздействует. Ведь ни для кого уже давно не секрет, что определенные личности с особой энергетикой способны одним лишь взглядом лечить от тяжелых болезней или доводить до сердечного приступа вместе с раком почек.
   Я перестала пытаться поймать на себе ее взгляд во время беседы, скрещивала на груди руки, дабы хоть как-то защититься от этого вредоносного влияния, по-тихому нацепила на шею крошечный серебряный крестик. Идея стать всемогущей ведьмой в последнее время привлекала меня все меньше и меньше - Дина крайне доходчиво объяснила, чем чревато появление каждого нового знания и умения. Дабы убить время и получить как можно меньше вредных флюидов, я начала страдать дурью - как в былые времена организовывала "скоростной просмотр" множества телеканалов, ничего не делая, валялась на всех горизонтальных поверхностях вверх тормашками или же попросту зевала, ссылаясь на утомление от работы. Получалось на редкость правдоподобно и спустя пару месяцев Дина махнула на меня рукой - мол, чего я лезу, захочешь узнать чего-то, спросишь. Она начала более плотно общаться с Паштетом и Дрямычем, который от этого сразу воспрял духом и снова начал зависать у нее дома.
   К тому времени в Дининой квартире появился еще один обитатель. Вконец измученная семейными распрями Ириска Пляшкевич все-таки надумала свалить от родителей. Она притащила железную койку тюремного типа, расставила по полкам собственноручно расписанные ликами святых пасхальные яйца, насовала под стекла акварелек, календариков с лошадьми и радовалась пару-другую дней. А потом у Дины опять случился приступ отчаяния, они проговорили всю ночь и Ира взвыла.
   - Боже мой, она такая тяжелая... - гнусавила она в обмотанный вокруг лица шарф, исполняющий в закуренной кухне роль противогаза. - Мне очень сложно с ней общаться. Нет, мне она, конечно нравится, но... Это просто чуждая мне среда, я чувствую это всеми фибрами души.
   Ириска была симпатична, забавна, умна и от нее шел такой чудесный поток лучезарной энергии, что я словно бы глотнула чистой ключевой воды, слегка согретой полуденным солнцем. Мы стали часто разговаривать - она то смешила меня, рассказывая забавные истории из личной жизни, то рассуждала на какие-то приятные темы. Это так разительно отличалось от той раскаленной добела чугунной кочерги, которую регулярно всаживала мне в мозг Дина, что я вдруг четко осознала одну удивительную вещь. Еще полгода назад, когда она разглагольствовала на тему того, что все Иные делятся на два типа ("Темных Проводников" и "Светлых Изыскателей"), я понимала, что темнее меня только она сама. Но в последнее время я слишком устала от того беспросветного мрака, что как туча висел надо мной в ее присутствии, и Ириска с ее оптимистично-радостным восприятием мира (Дина насмешливо именовала это "розовыми соплями") оказалась той самой отдушиной, которая спасла меня и помогла более здраво оценить обстановку.
   - Дианка помогает восстановиться, когда плохо, - говорила Ира, но я слушала скорее собственные мысли, нежели ее слова, - и это пока единственный человек, которому я могу говорить практически все и перед ним не надеваю маску. Но когда становится плохо ей, я теряюсь. Я просто не знаю, что предпринять. Мне становится слишком тяжело. Вот почему же так странно устроен этот мир? Все так сложно. Наверное я все-таки трус. Я убегаю от этой сложности, но реальность постоянно возвращает все на круги своя... Я вижу, что между вами что-то происходит...
   - У нее зимняя хандра, - отзывалась я и сама в это не верила.
   Ириска встряхивала локонами и поджимала губы. Я с точностью зеркального отражения копировала ее движения.
   - А вообще, надо относиться ко всему проще, - подводила итог она. - У каждого есть выбор, будет он жить так или иначе. Я бы хотела, чтобы она так не напрягалась, но Дианка меня даже слушать не хочет. Все выдумывает какие-то никому ненужные сложности...
   Вот, в ходе одной такой беседы я вдруг и поняла, что Дина является чем-то вроде душевного садо-мазохиста, причем с таким потрясающим даром убеждения, что мы все поверили в необходимость этой боли, как в обязательное условие для достижения свободы. А вот Ириска итак была свободна - и это без всяких страданий и жутких прозрений с мрачными видениями. Она словно бы порхала по жизни как яркокрылая бабочка и касалась всех ее аспектов легко, осторожно, невесомо и как бы случайно. Она удивлялась и радовалась этой жизни словно ребенок, увидевший очаровательного щенка. Я знала, что периодически у нее случаются какие-то проблемы на личном фронте и не уставала восторгаться той предельной легкости, с которой она абстрагировалась от них и, искренне улыбаясь, продолжала жить дальше.
   "Вот какой я хочу быть, - решила я. - Зачем весь этот жестокий спектакль? Я не хочу видеть всякие кошмары наяву и понимать какие-то тоскливые истины..."
   Дина уловила мои новые эмоции с точность самого совершенного в мире эхолота - она хмурилась, бросала на меня подозрительные взгляды, словно поняла, что ценный адепт ее любимой секты вдруг переметнулся на сторону врага, начала уделять мне больше внимания. Я ясно видела все ее попытки "вернуть меня в лоно церкви", но меня это почему-то только забавляло. Однажды она довольно откровенно отослала всех прочих в комнату, села ко мне поближе и протянула раскрытую тетрадку со стихами.

.......................................

Я вишу на волоске, а внизу не видно пола.

Тени темные скользят по рукам и по груди.

Странно... Было все так сложно... Как же просто все сейчас,

Ведь недавно мне сказали: "Уйти хочешь, так иди.

От нытья мы все устали, надоело подбодрять.

Так зачем друг друга мучить, так зачем друг другу врать?"

Просто все. И все понятно.

Спины вижу я вокруг. Взгляд отводят.

Утомились - поняла я как-то вдруг.

Впрочем я сама вся как-то скисла, нету силы продолжать.

Я сама себя достала, так чего ж теперь мне ждать?

Быстро - ниточку обрезать, быстро - рухнуть в темноту.

Долго только в новой жизни восстанавливать мечту.

.......................................

   Я некоторое время молча перечитывала последние строки. Потом посмотрела на нее. Она внимательно сканировала меня своим острым взглядом, прикушенная нижняя губа ее побелела.
   - Дин, это все неправда, - сказала я и закрыла тетрадь.
   - Неужто? - резко спросила она и откинулась на спинку стула.
   Я улыбнулась. Мне совершенно не хотелось ее обижать, но я почувствовала, как моя дружелюбная улыбка ударила по ней словно пощечина. Она побледнела и скрестила на груди руки. Это был ярко выраженный знак того, что она все поняла и теперь не хочет меня даже видеть. Я почувствовала легкий укол совести.
   - Это глупости, Дина, - сказала я как можно мягче и положила тетрадь на край стола. - Никто и не думал от тебя отворачиваться.
   Она сдержанно кивнула, невидящим взглядом уткнувшись в потертый угол тетради. Мне захотелось уйти отсюда как можно скорее. Она словно бы и не сидела без движения на стуле, а безапелляционно выпинывала меня за дверь. Я коснулась ее плеча и почувствовала, как оно напряглось. Я вышла.
   Потом была весна и все наши проблемы неясной этимологии как бы отошли на задний план. Впрочем и видеться мы начали значительно реже. Дрямыч по-прежнему появлялся у Дины почти каждый день, да и Василий все время норовил туда уехать, а я чувствовала, как сильно она меня напрягает, и в гости ездила крайне редко. Она же тем временем попыталась восстановить прежний контакт.
   Ее новая повесть, названная "Трансмутация или похождения чокнутой лемурианки в мире людей" про нескольких представителей иного мира, высаженных на планету Земля с целью ее порабощения, продолжала расти. Там были мы все, вернее даже не мы, а наши с особенной наблюдательностью прописанные типажи. Строгая, постоянно поучающая всех "ведьмаша Лантушма", говорящая истинно моими репликами, да и в целом похожая на меня. "Туан Сэр Гвиник" - многорукий, вечно кривляющийся лорд-тряпичник с фонариком в заднице. "Рунит Тагурнаил" - бесстрастный сексапильный биоробот, созданный исключительно для ублажения Императрицы, которой одной во всем мире известно, что прячется под его длинным, наглухо застегнутым плащом. "Лемурианка Скорра" - психованная каннибалка младшего школьного возраста, норовящая понять истину жизни через ковыряния в потрохах убитых врагов. Высокоинтеллектуальный бомж "ведьмаш Сугефт Фэкд" и на редкость миролюбивая Императорская Пророчица "ведьмаша Сатышма"... Все они были выписаны безошибочно точно, да еще с таким юмором, что, читая очередную главу, мы хохотали не переставая. Мы ржали над самими собой, над злодейкой Императрицей, над сентиментальным Императором, над тупыми воинами императорской армии дерьмодемонами-похусыби, над озабоченными проблемой продолжения рода девками-пасито, над мстительным главным Секретарем карликом Мур-Лоо - во всех этих персонажах угадывались черты ведущих политических деятелей, наших общих знакомых и просто среднестатистических граждан России. Это был поистине замечательный подарок нам всем. Когда Дина сделала несколько копий и раздала каждому, мы были просто счастливы, но...

* * *

   Не знаю, что-то словно бы сломалось внутри меня самой. Я стала более светлая что ли... Пофигистичная и, в то же время, более разумная. Я начала воспринимать происходящее как какую-то детскую игру, все это меня забавляло, но не более. Прежнее почитание Дины теперь казалось мне просто идиотизмом. Я изумлялась - ведь как же такое возможно: это было совсем недавно, а уже кажется бредовым сном. Словно я была пьяна и вдруг протрезвела. Она уже не казалась мне неким сверхъестественным существом, она была точно такая же обычная девица как и все прочие - ну разве что более ненормальная, более талантливая и начитанная, нежели среднестатистическая российская студентка. Я смотрела на нее и спрашивала себя - как вообще я могла поверить в то, что она нам говорила, ведь она попросту водила нас за нос? Она внушила нам, что мы особые и можем видеть "истинную реальность", и мы видели! Мы видели то, что хотела она! Промывание мозгов, секта новой формации... Из-за этого своего прозрения я стала обращаться с ней менее почтительно, быть может даже несколько грубовато, что она тут же и заметила.
   Однажды она вызвала меня на серьезный разговор, который закончился сразу же после того, как я рассмеялась над одной ее фразой на тему того, что "тебе надо хорошо подумать, прежде чем плевать в лицо говорящего с тобой".
   - Ты мне угрожаешь, Дина? - спросила я.
   Глаза ее были злыми и словно бы обесцвеченными. На самом деле я ничего не имела против нее. Мне нравилось гулять по темным улочкам в веселой компании, мне нравилось болтать и страдать дурью, но все эти тяжеловесно-мрачные зауми, что она выдавала за откровения, меня уже начали сильно раздражать. Я устала. Мне хотелось просто жить, а не пытаться постичь какие-то там великие тайны.
   - Ты мне нравишься больше в виде веселенькой маньячки Скорры, нежели в виде пророка, - призналась я.
   Она враз стала ледяной, словно даже сама кожа ее превратилась в металл. Сощурившись, она некоторое время прожигала меня взглядом, затем выплюнула в пол струю сигаретного дыма.
   - Ты ничего не понимаешь, - голос ее тоже отливал металлом.
   - А чего такого особенного я должна понимать? - весело поинтересовалась я, хотя внутри все похолодело.
   Она была сейчас такая, какой я ее не видела никогда. Даже когда она бесновалась или впадала в свои метафизические депрессии, она такой не становилась. Словно бы мигом были сброшены маски и вместо симпатичной курносой блондинки в очках с торчащими в разные стороны волосами, передо мной оказался огромный, сжавшийся перед прыжком в тугой комок, плотоядный монстр. Я прямо кожей чувствовала ее ледяную ярость. Мне стало страшно. Я вдруг представила, что вот сейчас она, не обращая внимания на то, что мы в чужой квартире и рядом в соседних комнатах человек восемь посторонних, бросится на меня и в прямом смысле разорвет на части. В моем мозгу моментально сработал сигнал, оповещающий об опасности.
   "Она ведь сумасшедшая! - поняла я. - Форменная сумасшедшая! Она себя не контролирует!.."
   - Вася! - позвала я каким-то слабым дрожащим голосом, медленно приподнимаясь с табуретки.
   Дина сжала побелевшие кулаки.
   - Вася! - пискнула я.
   В коридоре раздалось негромкое шарканье тапок и в кухню заглянуло радостно лыбящяяся физиономия.
   - Чаво? - поинтересовался он, сплющивая левую щеку о дверной косяк.
   Я сглотнула и слабо улыбнулась, стараясь не глядеть на Дину.
   - Чаю налей, - сказала я и на ослабевших ногах ушла в комнату.
   В тот день как наш друг она появилась в Васиной квартире последний раз, но тогда об этом еще не знал никто. А быть может даже и не догадывался...
   Она пропала на пару дней и все засобирались к ней в гости, подозревая, что она попросту заболела. На самом деле все было в порядке, она просто не хотела вылезать из дома. Я категорически отказывалась поехать, ссылаясь на усталость или какие-нибудь дела, и парни раз за разом отправлялись без меня. А потом однажды бледный как привидение Паштет привез от нее записку, в которой говорилась, что нам следует некоторое время отдохнуть друг от друга и что появляться у нее больше не надо. Это было как снег на голову. Я, конечно, напрягалась в ее присутствии и подобное предложение означало, что теперь я смогу спокойно все обдумать и даже обсудить это с парнями, но меня сильно задел ее тон. Она написала нам по-деловому коротко и безапелляционно - мол, так-то и так, вы мне надоели, идите в жопу, извините, искренне ваша Д.
   И я взбесилась.
   - Может она считает, что мы собачки какие?! - громко возмущалась я, горящими глазами оглядывая сплющенных парней. - Приманила, поигралась и бросила?! Разве так может поступить настоящий друг?!!
   Василий нервно обгрызал остатки ногтей, Дрямыч сверлил глазами дырку в стене, Паштет казался потерянным и раздавленным. Я хотела было поговорить с ним, сказать слова утешения, но он как-то очень быстро собрался, попрощался и ушел, явно ни с кем не собираясь обсуждать эту тему. Ишь ты, надо же как привязала?! Быть может на нем магический "приворот" висит?..
   Я тут же решила, что ему надо помочь и на следующий день попросила Васю сбегать к нему домой и пригласить погулять с нами в расположенном рядом запущенном лесочке, официально называемом "парком Дружбы". Я понимала, что его срочно нужно отвлечь от тяжелых мыслей о Дине, чтобы он опять не начал винить во всех бедах себя одного, не сорвался и не побежал к ней замаливать несуществующие грехи. Он пришел, однако радости от него во время совместной прогулки я так и не добилась. Он был задумчив, рассеян, очень много курил и, как только я начинала заговаривать о недостойном поведении Дины, мрачнел до состояния грозовой тучи. Василий, проведший нынешнюю ночь у меня, казался более живым - он скакал по кочкам с изяществом юного гиппопотама, висел на ветках, предлагал развести костер и даже сбегал в магазин за сосисками, чтобы пожарить их "на лоне природы". Дрямыч помотался с нами немного, а потом резко засобирался в свой компьютерный клуб.
   - Слушай, может, поможешь мне кое-что купить? - спросил он Паштета, демонстрируя повышенное внимание к предмету разговора. - Мне болванка нужна, одну игру перекатать. А я не знаю, какую лучше купить...
   - Хорошо, - пожал плечами тот и мельком глянул на меня.
   - А что, ты без этого сегодня не проживешь? - поинтересовалась я.
   - Помр-р-ру страшной смертью, - заверил меня он, и сосиски жарить пришлось нам вдвоем с Васей.
   Конечно же, я была почти на сто процентов уверена, что они метнулись к Дине (очень уж заговорщический вид был у Сережки), но останавливать не стала - быть может она им не откроет или самолично пошлет куда подальше. В таком случае их станет значительно проще переманить на свою сторону. Ведь и их терпение тоже не безгранично.
   Целых две недели от Дины не было ни слуху, ни духу. Я знала, что Паштет то и дело мотается к ее дому, но то не застает, то не решается позвонить в дверь. За это время он похудел, осунулся и стал похож на затравленного зверя. Я порывалась его успокоить, говорила, что "все бабы - дуры и стервы", но даже этот беспроигрышный прием не действовал. Василий грустил, скучал по прежним временам, однако безропотно соглашался с моим мнением относительно Дининого свинского поступка. Дрямыч появлялся крайне редко - в большинстве случаев только для того, чтобы перекусить или просто от скуки. Я по-сотому разу пересматривала Васины видеокассеты или тупо таращилась в телик. Иногда мы гуляли, таскались на вещевой рынок за обновкой для кого-то, трепались на малозначительные темы, пили чай с неиссякаемым сливовым вареньем, курили...
   Время текло вяло и сонно. Все это на самом деле было не очень хорошо, но я твердо решила, что с этой психопаткой общаться больше не стоит, даже ради интересного времяпрепровождения. Вскоре я начала замечать, что Паштет несколько расслабился, начал улыбаться, да и со всеми прочими стало значительно лучше. Я начала более плотно общаться с Дрямычевской Полиной и вскоре поняла, что она не так уж и глупа. Иногда, когда я приходила с работы, она появлялась у меня с новым гламурным журналом и мы подолгу болтали, смеялись, сплетничали, обсуждали мужиков, разгадывали кроссворды, проводили психологические тесты, делали друг другу маникюр и прически. Мне нравилось это простое женское общение - Дининых сложностей мне уже хватило на всю жизнь. Я, кстати, и вспоминала теперь о ней все реже и реже. Сперва моему забыванию несколько мешали ее фотографии в альбоме, да многочисленные подарки - книжки, картинки и самодельные игрушки, но я пошла на крайние меры и, раздав или выкинув все это барахло, почувствовала себя значительно лучше. Потом я занялась парнями, однако неудачно.
   Несмотря ни на что, Вася категорически отказывался истреблять ее поделки, щедро развешанные по стенам его комнаты, да и не особо переживал в целом. Он говорил, что "если уж ей так надо отдохнуть, пусть немного отдохнет", Дрямыч и вовсе забивал на такие разговоры, моментально меняя тему, а Паштет каждый раз пытался объяснить мне, что "Дина так поступает только с какой-то целью", и что скорее всего она имела в виду что-то совсем другое, нежели простое желание "от всех отдохнуть". Пожалуй, на все сто в этом вопросе меня поддерживала одна Полина - Дина ей всегда не нравилась и тем, что "не такая как все", и тем, что постоянно лезет в чужие дела, и тем, что мнит себя великим психологом, и тем, что все время что-то скрывает. Короче, не нравилась она ей по полной программе. Один настоящий союзник у меня все-таки был.
   А потом пришла она сама.

* * * *

   В тот день я вернулась домой рано, так как у нас был сокращенный рабочий день - часа в четыре. У меня дома, кроме спящей бабки, не было никого и я пошла к Васе. Дверь мне открыл Дрямыч. На лице у него отражалась целая гамма чувств - от тревоги до злорадства.
   - Где Василий? - еще не почуяв подвоха, деловито поинтересовалась я и скинула с уставших ног туфли.
   - Побежал за Паштетом, - почему-то шепотом ответил он и взглядом указал на чьи-то незнакомые ботинки в углу.
   Я поглядела на полуоткрытую дверь в Васину комнату - на его кровати кто-то сидел, виднелись лишь ноги в ярко-оранжевых носках. Я нахмурилась.
   - Там кто? - сухо спросила я.
   Он улыбнулся и развел руками. Я перевела взгляд на ботинки. Маленький размер, женские, черные, очень пыльные, высокая платформа... Меня сразу же словно молнией поразило - ОНА! Я шагнула к двери и резко ее открыла. Удобно расположившаяся среди подушек, Дина попивала горячий чаек и рассеянно полировала ногти. Она подняла на меня глаза, смерила с ног до головы равнодушным взглядом и вернулась к прежнему занятию.
   - Бутер-рбр-род с котлетой будешь? - рыкнул из-за моего плеча Дрямыч.
   - Не откажусь, - улыбнулась она.
   Я перевела дыхание, закрыла дверь и на несколько секунд замерла у зеркала. Во мне бурлило бешенство. В соседней комнате завозилась Васина бабка.
   - Кто там? Кто там присол? - задребезжала она. - Васюня, это ты?
   - Нет, бабушка, это Маша! - провозгласила я и зашла в дверь. - Вася скоро придет. А вы что хотели? Попить может быть принести?
   - Масенька, - беззубо залебезила она, приподнимая с подушки отечное желтое лицо. - Это ты... А я и не слысала, как ты присла...
   - Водички попить принести?! - заорала я, наклоняясь к ней поближе.
   В замке загремел ключ, послышались веселые голоса. Дрямыч выглянул из кухни. Первым вошел Вася, следом за ним Паштет - и тот и другой аж лучились от восторга. Увидев меня, Василий смущенно потупился и с видимым усилием загасил улыбку, а Паштет не посмотрел на меня вовсе. На его лице была написана такая безумная радость, что он уже не видел никого вокруг. Он быстро стряхнул с ног ботинки и прошел в комнату, даже не закрыв за собой дверь. Дрямыч с Васей переглянулись и торопливо разошлись - Сережка скрылся на кухне, Вася с виноватым видом засеменил в мою сторону.
   - Какого хрена!.. - зашипела на него я. - Что она здесь делает?!!
   - Ну, Маш... - он попытался меня обнять, но я вывернулась и отступила на два шага назад.
   - Я что, так тихо говорю?! - я уперла руки в бока. - Что она здесь делает?!
   - Ну, может вы все-таки помиритесь? - осторожно спросил он, глядя на меня печальными собачьими глазами.
   - Да ты!.. - задохнулась от возмущения я.
   - Кто там? Кто там присол? - встрепенулась уснувшая было бабка. - Васюня, это ты?
   - Я, я, бабуль, - успокоил он ее. - Ты может попить хочешь или в туалет?
   Я плюнула и ушла на кухню курить.
   В отместку Васиной тупости я надолго перекрыла ему "доступ к телу", стала по поводу и без язвить Дрямыча, даже начала хуже относиться к Паштету. Теперь он уже не казался мне таким сногсшибательным, как прежде - когда девка способна так легко вертеть совершеннолетним парнем, то скорее всего грош цена такому парню. Мужчина должен иметь собственное мнение, а не плясать под дудку опытной стервы, лишь та поманит его возможностью пощупать сиськи. Настоящий мужчина не должен терять головы ни в каком случае и уметь проявить характер. Впрочем ладно, она дурила ему голову уже лет пять, но вот позиции Васи и Сережи были мне совершенно непонятны. Я, конечно, догадывалась, что один из них прельстился возможностью получить сверхчеловеческие способности, а другой завелся лишь оттого, что ему подтвердили догадки о его особенности, но я не могла признать, что они до сих пор не осознали, как сильно их надули. У меня вообще было ощущение, что я единственная, кто трезво оценивает обстановку.
   Дина продолжала появляться. Она начисто игнорировала меня, делая вид, что Маши Дишли не существует на свете вовсе, а я бесилась, однако запретить ей появляться не могла. Как в народе говорится "не трогай говно, оно и не завоняет"... Вероятно, я опасалась, что ее и без того съехавшая крыша, уедет окончательно и она сотворит что-нибудь этакое. Приходилось терпеть и полагаться на силу полового влечения Василия, который был бы вынужден выставить ее вон, чтобы суметь добраться до меня. Однако периодами мне казалось, что все трое парней испытывают настолько сильную привязанность к Дине, что даже отказы любимых женщин не будут особо болезненны. Я начала ревновать, высказала свои подозрения Полине и мы начали бесноваться напару. В итоге я вообще решила, что объявлю им всем ультиматум - "или я, или она", но Дина снова меня опередила. Она исчезла сама.
   Дело в том, что у нее намечалась целая куча событий: ей собирались делать операцию на глаза, через месяц планировалась очередная выставка, а потом она уезжала работать в детский лагерь. Паштет перестал появляться, так как взял в институте академический и более активно занялся работой, лишь Вася порой забегал к нему на работу отсканировать какие-то журнальные картинки, а к Дрямычу приехали его тайные северные родители и ему пришлось начать учиться. Остался один Василий, которого после нескольких жестких вливаний мне все же удалось привязать к дому. Старые знакомые продолжали появляться, причем даже в удвоенном количестве - когда была вся эта катавасия с Диной, мы успели позабыть прежние связи и теперь, прознав про то, что мы зависаем дома, а не где-то неизвестно где, все эти гости повалили валом. Большинство из них, правда, были личности скучные или ищущие какую-то выгоду, но теперь, хотя бы, не ощущалось столь резкой потери друзей. Я уволилась с завода, поскольку в августе планировала поступать на ин. яз., и в любое свободное время Вася подтягивал меня в английском, а потому и заняться было чем.
   В июне же начался очередной кошмар - по всем кабельным и даже областному каналам шли сюжеты с новой Дининой выставки или интервью с ней самой. За небольшой период времени она умудрилась кардинально поменять имидж и из одичалой блондинки в рваных джинсах и вручную разрисованной водолазке превратилась в этакую "вамп-вумен" - выкрасила волосы в сочно-синий и начала ходить в длинных черных платьях. У меня даже возникло подозрение, что она попросту передразнивает мой имидж, и я решила его поменять, чтобы ни в чем с ней не совпадать - проколола нос, стала ходить в кожаной кепке и виниловых штанах, заплела волосы в негритянские косички. Впрочем, помогало не сильно. Я злилась, хотя меня и грела отчасти мысль о том, что я все-таки отстояла свою точку зрения. Василий продолжал надеяться на наше примирение и восстановление прежних отношений и даже по-тихому пару-тройку раз ездил к Дине (он думал я не знаю), дабы устроить перемирие, но и там, по-видимому, позиции были крепки.
   Информацию о ее жизни, хоть и скупо, я продолжала получать - что-то доходило в виде сплетен, случайно услышанных кем-то от кого-то, кому рассказал кто-то, знакомый с кем-то. Но имелись еще кое-какие общие знакомые, которые сообщали, что Дина то оформляет ночной клуб, то где-то тусуется, то опять уехала в лагерь мучить деток, то устроилась работать в газету, то в Дом Культуры, то поменяла фамилию, то что-то еще... Короче, окончательно позабыть о ней у меня никак не получалось. О ней здесь напоминало все - на этих подушках она валялась, в этот телевизор смотрела, в этот магнитофон втыкала свои диски, эти картинки рисовала, а уж то, что она надевала мои шмотки... Мне казалось, что еще чуть-чуть и у меня начнется какая-нибудь мания.
   В июле родители Дрямыча купили во Владимире квартиру, наспех сделали ремонт и укатили обратно в Норильск - соответственно вся наша тусовка переместилась к нему домой, но и там легче не стало - его новое жилище располагалось совсем рядом с Дининой улицей и, проезжая мимо на троллейбусе, я постоянно вспоминала, как мы раньше здесь гуляли все вместе. Я ненавидела ее тихой, затаенной, как торфяной пожар в лесу, ненавистью.
   Лето пролетело стремительно, я даже не успела его заметить. За все три месяца мы лишь дважды выбрались на речку и раз пять в "Парк Дружбы". Я ходила белая как молоко и вконец замученная английским языком. Да и в целом лето было странным. Мамка пошла работать кондуктором на коммерческий автобус, дома почти не появлялась, зато и пить стала меньше. Бабка моя перенесла очередной инсульт и сбрендила окончательно. Машка ощенилась дорогостоящими щенятами, но потом заболела чумкой и начала подволакивать задние ноги. Сеструха залетела, бросила стриптиз и вышла замуж. Я сдала вступительные экзамены на свой драгоценный ин. яз., но учиться пришлось платно. Вася начал копить на компьютер, поэтому дорогостоящих подарков я была лишена. Дрямыч скорешился с городскими наркошами и в очередной раз вылетел из института, но его тут же уложили по блату в больницу на неопределенный срок...
   Короче, было много хорошего, но еще больше плохого. В принципе, я за все это время дошла до той кондиции, когда начинаешь забывать даже свое имя и пол, ослабла и забила на необходимость держать постоянную оборону от внезапного нападения. Все по уши увязли в повседневных заботах и я решила, что о Дине можно забыть.
   Вот тогда она и ударила в очередной раз.

ЧАСТЬ 6. "Апокалипсис"

*

   Первый удар, за которым последовала целая серия болезненных тычков, произошел вечером второго сентября 2002-го года, когда семь человек собрались в квартире Василия Волкова, чтобы поздравить его с наступившим днем рождения.
   Это был на редкость жаркий понедельник, все устали и казались какими-то размазанными. Вася приготовил привычную пиццу и натащил в без того узкую комнату тучу табуреток, заменяющих стол. Есть не хотелось, пить горячий чай тем более, от варенья тошнило. Мы по-быстрому подарили ему заготовленные подарочки и занялись стандартным времяпрепровождением - я напару с Полиной изучала журналы, Вася упрашивал всех поесть и периодически убегал к раскапризничавшейся от жары бабке, его брательник откровенно чах от безделья, лениво подъедая чужую пиццу, Дрямыч тупо пялился в телик, брейкер Илья шарил в компактах, старая Васина приятельница Катя, развалив свое жирное тело на кровати, по-диагонали читала Толкиена. Было спокойно, но несколько скучно. Я с тоской думала о завтрашней лекции и о последней сигарете, заныканной в сумке. С недавних пор я пыталась бросить курить, но это пока не получалось.
   В девять вечера, когда все уже готовились разойтись по домам, раздался звонок в дверь. Я отреагировала на это спокойно - ведь кто-то кроме нас еще мог вспомнить про Васин birthday... Я ожидала, что сейчас в дверь заглянет еще одна постная рожа, но никто не появлялся, в прихожей грохнули брошенные ботинки, новые гости затопали на кухню, донесся слабый запах курева.
   - Дрям, - сказала я, не отрываясь от журнала, - пойди, узнай кто пришел.
   Он лениво отклеился от угла шкафа и по-стариковски зашаркал из комнаты. Закрыл дверь и пропал. Прошло минут десять, но ни он, ни Васька, ни собственно гости не появлялись. В мой мозг закралось легкое подозрение, но я не двинулась с места.
   - Пойду, покурю, - зевнул Васин брат и ушел.
   Сидящая рядом Полина нахмурила лоб. Видимо она тоже не поняла, почему парни так надолго застряли в кухне.
   - Сейчас вернусь, - сказала она и выскользнула из комнаты.
   Вернулась она спустя секунду. Глаза ее были круглыми.
   - Маша, ты не поверишь...такая наглость... - горячо зашептала она мне прямо в ухо. - Там Дина с Паштетом...
   Мое сердце бултыхнулось раз и восстановило прежний ритм. Желудок неприятно заныл. "Вот дрянь какая, - подумала я, сразу же теряя всякий интерес к новой модели купальника. - Что ей опять от нас надо? Нам ведь так хорошо было без нее... По кой черт она приперлась?!"
   В прихожей раздались шаги и приглушенные голоса. Я напряглась, буквально кожей ощущая, что она все ближе и ближе. Шаг, другой. Вот сейчас тронет дверную ручку... Я пододвинулась к Полине и вцепилась в журнал, уже совершенно не замечая того, что изображено на картинках. Дверь открылась. Раздался смех. Ее смех. Мое сердце булькнуло снова и часто забилось. Однако я твердо решила, что буду ее игнорировать.
   - Привет, народ! - громко заявила она. - Как жизнь? Скучаем?
   - Привет, - улыбнулся роющийся в шкафу Илья.
   - И вовсе мы не скучаем, - сказала Катя.
   - Сейчас еще пиццы принесу, - пискнул Вася и скрылся за дверью.
   Дрямыч прошел и сел на прежнее место. В потухших прежде глазах его скакали чертики, по лицу блуждала неясная улыбка. Краем глаза я видела проскользнувшего следом за ним Паштета, который моментально занял позицию на подоконнике.
   - Ой, ну вы тут наставили! - весело возмутилась Дина, перелезая через баррикаду из табуреток. - Ни пройти, ни проехать!
   От нее пахло пивом, в руке она крепко держала изящную бутылочку "Guinness". Сердце мое забилось с учащенной скоростью. Я знала, что от алкоголя она не становится веселее, как большинство нормальных людей, а почему-то начинает злиться. Видимо, она специально купила себе этот катализатор, чтобы на нас вызвериться. Я изо всех сил держалась, чтобы не поднять на нее глаз. Вместо этого я постаралась отвлечься на болтовню с Полиной, но получалось плохо - мое внимание само собой возвращалось к Дининой персоне.
   А она налетела на наши мирные посиделки, словно ураган - так бывает после только что прошедшей грозы, когда в воздухе еще ощущается электричество. Намеренно громко она начала рассказывать Дрямычу, как два месяца отрывалась в лагере и что испытываешь во время операции, когда тебе вставляют какие-то "имплантанты". Я тоже начала говорить громче, но у меня никак не получалось сбить ее с мысли, не говоря о том, чтобы уж совсем заглушить - ее хорошо поставленный, командный голос давил все мои слабые попытки еще в зародыше. Я начала злиться.
   Она стала рассказывать, какие в лагере были говнодавы вожатые, которые только и думали, как залезть кому-нибудь под юбку. Я услышала, что Катя захихикала, очевидно, почуяв интересную тему для обсуждения.
   - Да, мужики бывают иногда такими козлами, - победоносно заявила она. - Уж я-то это знаю.
   Дина внимательно посмотрела на нее и фыркнула.
   - Они то и дело норовят изменить, - продолжала Катя, не чуя подвоха. - Был у меня один любовник...
   - У тебя? - так ласково спросила Дина, что я тут же поняла, что сейчас она ляпнет какую-нибудь гадость.
   Я незаметно пихнула Катю локтем в бок, но та даже не почувствовала.
   - Да, - сказала она, гордо задирая оба тяжеловесных подбородка, - у меня было много любовников...
   Дина сощурилась и прикусила губу.
   - Мммм... - задумчиво протянула она. - Представляю, кто мог на тебя польститься...
   Катя захлопала ртом, словно вытащенная на берег рыба, и осела.
   Теперь вероятно даже те, кто не был в курсе наших разборок, почувствовали, что какая-то не очень уж дружеская встреча получается. Полина растерянно пялилась то в журнал, то на меня, не зная, что следует предпринять. Василий думал куда бы спрятаться - он всегда избегал конфликтных ситуаций, не говоря уже о ссорах бывших друзей. Сережка хитро косился в мою сторону, видимо проверяя мою выдержку. Илья удивленно взирал на все это представление, не понимая в чем, собственно проблема, а толстая Катя отложила книгу и теперь напряженно смотрела какой-то MTV-шный клип. Переметнувшийся на сторону врага Паштет неподвижно восседал на подоконнике, я чувствовала, что он внимательно наблюдает за происходящим.
   - Маша! А, Маша! - в какой-то момент, задумавшись, я не заметила, что Дина села на табуретку совсем рядом со мной. - Ты чего не здороваешься со мной, Маша? Может быть ты не заметила, что я пришла, Маша? Скажи же мне что-нибудь, дорогая моя Маша!
   Вся ее поза выдавала те нехорошие намерения, что планировались в этой безумной синеволосой голове - "поза наездника", широко расставленные колени, вес тела, перенесенный вперед, опирается на руки, сжатые наподобие лапы хищной птицы. Я смотрела на нее краем глаза, не поворачивая головы.
   - Ну здравствуй, - как можно спокойней отозвалась я и нацепила на лицо некое подобие улыбки. - Ты была так увлечена своим рассказом, что, наверное, этого просто не заметила.
   - Да, видимо я совсем оглохла, - оскалилась она.
   - Бывает, - согласилась я и, забрав у Кати пульт от телевизора, переключила на другой канал.
   - Ой, как ты права, Маша! Такое сплошь и рядом встречается! - радостно подытожила Дина. - Сейчас столько народу не слышат того, что им объясняют!
   "Не смотреть на нее, не смотреть ей в глаза, - говорила я себе. - Это как с бешеной собакой... Просто надо вести себя как обычно. Спокойно..."
   - Да? И что же им такое объясняют, интересно? - максимально вежливо поинтересовалась я.
   Она откинулась назад, тряхнула волосами.
   - Ну, к примеру, вот сидит рядом с некоей М некая П, - я увидела, как напряглась Полина, - и разговаривает с ней о...предположим, что о моде. Некая П говорит, что вот эта и вот эта шмотка ей нравится, потому что в ней ей будет легче привлечь к себе внимание некоего С, но шмотка эта ей не светит, потому что паршивые родители слишком мало зарабатывают, чтобы ее купить. А некой М на все это откровенно посрать, поскольку у нее хватает своих проблем с учебой и с некоей Д, которая своим присутствием травмирует ее нежную психику. А эта некая абстрактная Д хочет, чтобы некая М наконец-то поняла, что Д вовсе не пытается травмировать ее психику, а хочет разобраться в проблеме взаимоотношений. Но некая М ее не слушает, поскольку уперлась до такой степени, что слышит только саму себя и воспринимает некую Д исключительно как редкостную нарушительницу спокойствия, - она легко рассмеялась. - Вот. Яркий пример моральной глухоты.
   Я молчала и с непроницаемым лицом щелкала по кнопкам пульта.
   "...Супердышащие подгузники Хаггис! ... Ваша киска выбрала бы Вискас!.."
   - Ну. Она даже сейчас ничего не слышит, - торжественно заключила Дина и широко улыбнулась.
   "...Сегодняшний гость студии потрясающий человек, который..."
   - А если она просто не хочет принимать во внимание весь этот бред? - поинтересовалась я.
   "...Обратите свое внимание, насколько жестокое животное самка гиены..."
   Дина подалась вперед.
   - Значит у этой некой М серьезные проблемы, - нежно прошептала она.
   - От тебя пивом воняет, Дина. Не дыши на меня, - поморщилась я.
   Она громко засмеялась и дыхнула прямо мне в лицо.
   Я сделала вид, что не заметила, но это было настолько откровенным хамством, что вздрогнул каждый из присутствующих. Мне стало ясно, насколько агрессивно настроена Дина. Она пришла сегодня с определенной целью - вывести меня из равновесия. Она намеренно провоцировала меня на конфликт. Если я сейчас отвечу выпадом на выпад, она станет неуправляема. Я проглотила свое негодование и сделала звук погромче. Все сидели, как пришибленные. Все взоры были направлены в экран телевизора. Брейкер Илья тихо продалбливал головой дырку в шкафу. Вася погрузился в пристальное изучение собственных штанов. Катя с Полиной сидели не дыша. Даже Дрямыч, изначально настроенный на что-то интересное, что встряхнет нашу тусовку, словно бы понял, что сейчас это самое "интересное" разнесет все в щепки, и напрягся.
   - Как-то у вас тут тоскливо, - сообщила Дина и глотнула из бутылки. - Вы наверное всю жизнь собираетесь так провести? А я тут совсем уже с ума сошла, столько интересных событий навалилось... Пицца вкусная, Вася. Вот только жестковата, наверное не сильно старался сегодня? Чего-то никто не ест...
   - Возьми кусочек, - улыбка его была жалкой и умоляющей.
   - Спасибо, не хочется. Да, Маша! Я тут хотела передать тебе привет от Ирки и Илюхи Папяна.
   Я постаралась, чтобы на моем лице не отразилось ни одной эмоции. Дело в том, что не так давно я, зайдя с Васей в Центральный Универмаг за ароматическими свечами, встретила этого самого Папяна - одного из Дининых приятелей художников - и разговорилась с ним о ней. Он сказал, что сейчас учится в Суздале на кузнеца и давно ее уже не видел. Спросил, как она поживает. А я ответила, что она "совсем уже с ума сошла" и упомянула кое-какие подробности. Видимо, они с ним все-таки встретились и он дословно передал ей всю нашу беседу. Вот она и взбесилась.
   - Как Ира? - спросила я.
   - А что с ней станется? Спит с боссом, рисует на яйцах иконы.
   Вася незаметно слинял на кухню. Илюшка выскочил следом за ним. Мы с Диной обсуждали вполне безобидные темы, но тем не менее обстановка продолжала накаляться. Она поставила свою недопитую бутылку на пол, а потом толкнула ее ногой, расплескав пиво по всей комнате и даже забрызгав ноги сидящих на кровати. Никто не отреагировал.
   - Василек! - позвала она, высунувшись в дверь. - Извини меня ради бэ, но я тут всю комнату тебе засрала. Вытри пожалуйста.
   Вася вернулся с тряпкой и, не отрывая глаз от пола, послушно заелозил между табуреток. Илюшка вернулся, но через минуту снова вышел. Чувствовалось, что у всех уже до крайней степени взвинчены нервы. Дина торжествовала - это было ясно написано на ее довольном лице. Глаза ее горели.
   - А почему, любопытно, ты так избегаешь смотреть на меня, Маша? - поинтересовалась она. - Мне конечно жутко нравится твой гордый профиль, но не настолько же. Я привыкла, что когда со мной кто-то разговаривает, то смотрит мне в глаза.
   - А мы с тобой разве разговариваем? - не меняя положения тела, отозвалась я.
   - А разве нет?
   Я кивнула и повернулась в ее сторону. Я знала, что мало кто способен долго выдерживать мой тяжелый взгляд, да и что значат чьи-то светленькие глазки, глядящие в мою непроницаемо черную бездну...
   - О, прогресс! - обрадовалась Дина, безапелляционно выдрала из моих рук пульт, убавила звук телевизора до еле различимого шелеста и бросила его на стол.
   Я еле сдержалась, чтобы не заорать на нее матом.
   - А тебе не кажется, что ты здесь лишняя? - набравшись смелости, максимально уверенно сказала Полина. - Тебя ведь даже не приглашали...
   Дина удивленно поглядела на нее, оглянулась на Дрямыча и расхохоталась.
   - Серега! Где ты только находишь-то таких отважных курочек? Она ведь совершенно ничего не понимает, но все равно вякает! Полечка, прелесть моя, не мешай взрослым, когда они разговаривают на умные темы.
   Полина покраснела, словно спелый помидор.
   - Слушайте, может хватит вам ругаться? - застонал появившийся рядом Илюшка и заслонил нас друг от друга.
   - А мы разве ругаемся? - удивилась Дина. - Мы по-дружески беседуем, а ты нам мешаешь, - она попыталась отодвинуть в сторону его могучий торс.
   - Не, не, хватит, в самом деле, - он выкрутился из ее рук и повернулся к ней задом.
   - О! Какая прелесть! - восхитилась она и тут же облапила его за задницу. - Какая у нас тут замечательная мужественная жопка!
   Илюшка смущенно засмеялся и попытался вырваться, но она так крепко ухватила его за задние карманы, что он не мог даже развернуться в другую сторону. В итоге, после недолгого барахтанья он все-таки сумел вывернуться и забился в угол.
   Я мысленно застонала. Ведь этот кошмар должен когда-нибудь кончиться!.. Внутренне я понимала, что настала пора взять и разом прекратить весь этот балаган, но я совершенно не представляла, как поведет себя Дина. А что если она полезет драться? Да, у нас было численное преимущество, но... Бесконфликтный Василий, избравший позицию наблюдателя Дрямыч, смущенный до дальше некуда Илюшка, униженные и физически слабые Полина с Катей, да и я на сплошных эмоциях - против абсолютно отмороженной девки, которая запросто глотку перегрызет, и хладнокровного как киборг парня, способного за нее убить - силы определенно были не равны. Я представила, как все это будет выглядеть со стороны: я сдираю с себя Дину, которая норовит содрать с меня скальп, рядом стоит готовый по первому сигналу вступить в бой Паштет, Дрямыч азартно делает ставки на победителя, Илья очумело взирает на побоище и не может понять в чем дело, Васька бегает кругами и упрашивает помириться, поцеловаться и разойтись друзьями, Полина орет, что сейчас вызовет милицию, Катя прячется в куче подушек, Васин брат смотрит из коридора и ржет, а бабка орет "кто там?"...
   Как было бы смешно, если не было бы правд-ой...
   На самом деле, конечно же, никакой драки тогда не произошло. Все закончилось тем, что Динин азарт вдруг спал сам собой, она начала зевать, обулась, пожелала всем счастья и ушла. Паштет молчаливой тенью скрылся вслед за ней, так и ни сказав никому ни слова. Мы проводили их гробовой тишиной.
   Когда засобирались по домам все остальные, никто не смотрел друг другу в глаза, словно бы стыдясь произошедшего. Не знаю почему, но мы тогда были не в состоянии обсуждать ее или даже просто делиться своими эмоциями, только одна Полина была на взводе - впрочем, то, что она психовала, было понятно лишь по нервному копошению в шнурках и съежившимся губкам. Все обменялись стандартными краткими "пока" и торопливо разошлись. Василий как обычно прошел со мной до дома и побыл рядом, пока я выгуливала медлительную подволакивающую ноги собаку. Мы шли молча. Я видела насколько он подавлен, но не могла сказать ни слова утешения, ни поддержки.
   Нет, в самом деле, Дина вела себя как последняя сука, но она ясно продемонстрировала нам, что представляет из себя каждый и вся компания в целом. Скука, бессмысленно убитое время, разобщенность... От этого понимания хотелось реветь. Я так стремилась к спокойной дружной обстановке, когда все как один и нет никаких разделений на лидеров и подчиненных, а получила в итоге толпу трусливых и лицемерных придурков, которые даже не в состоянии постоять за себя, не говоря о том, чтобы быть одной командой. Нет, все-таки судьба человека родиться, прожить жизнь и умереть в абсолютном одиночестве. Я вдруг ощутила как пусто вокруг. Мне всегда хотелось верить в то, что я не одна... И ведь был момент, когда... Черт. Рядом понуро брел Вася, от которого меня вдруг начало мутить, как от его разваренного в кашу сливового варенья.
   - Ладно, иди домой, - сказала я. - Сама справлюсь.
   Он по-привычке подставил мне губы, я равнодушно прижала к ним свои. Он прикурил, жалобно улыбнулся и засеменил прочь. Я посмотрела ему вслед. Маленький, жалкий мужчинка, который способен лишь выкаблучиваться, чтобы окружающие сочли его интересным и веселым, а на самом деле он слабый, может быть даже женственно нежный, слишком мягкий, слишком податливый, слишком, слишком... Ну почему так?
   Мне вдруг стало жалко себя, Васю, Дрямыча и всех остальных, так безапелляционно опущенных Диной. Мы ведь верили ей... Жестокая женщина. Разрушительница, уничтожительница мира и гармонии, она - Война, несущая прозрение и слепоту одновременно. Маленькая злобная дрянь, которая разрушает общность посредством правды, а не лжи, интриг и лицемерия. Разве такое возможно на самом деле?

* *

   Весь последующий месяц прошел словно бы во сне. Я ходила на занятия, отвечала на семинарах, по вечерам отправлялась к Васе, но все мои мысли витали где-то в другом месте. Я стала озлобленной и грубой, словно бы защищаясь от атакующей болью жизни. Это было настолько явно, что заметила даже мать Василия тетя Надя, с которой (из-за перспективы в скором будущем стать родственниками) было заведено делиться интимными переживаниями. Она притащила меня на кухню, угостила сигареткой и предложила поговорить. К тому моменту внутри меня накопилось столько тяжелых черных мыслей, что мозг норовил взорваться от напряжения, и я не выдержала - рассказала ей про Дину, про нашу с ней ссору и ее поведение. На самом деле я не собиралась говорить ей так много всего, но слово за слово и вся история вышла наружу, словно вскрывшийся гнойный нарыв.
   Васина мама внимательно выслушала меня и возмутилась до глубины души. Она говорила, что не надо было скрывать от нее такое, что если бы она знала, она эту Дину никогда бы и на порог не пустила. Говорила, что той самое место в психушке и что надо бы обратиться за помощью к ментам, что она постарается нам помочь, поговорит со своими подругами и найдет выход из ситуации. Я молча проклинала саму себя - хоть нам действительно требовалась помощь опытного в таких делах человека, тетя Надя под эти понятия никак не подходила. Она была простой русской женщиной в возрасте, близящемся к шестому десятку, работала проводницей на железной дороге и могла дать верный совет лишь в обычной житейской ситуации - если бы я залетела, если бы меня преследовал жестокий бывший муж или если бы у кого были проблемы с законом, к примеру. Это же был явно не тот случай. Не смотря ни на что, я пообещала сообщить ей, если в нынешнем раскладе сил что-то изменится или Дина от нас отстанет, хотя на самом деле решила попросту заткнуться.
   К концу сентября наши отношения устаканились - спустя некоторое время, народ поостыл от событий Васиного дня рождения и снова начал у нас зависать, хотя я периодами замечала, как кто-то вздрагивает от неожиданного звонка в дверь. Открывать гостям теперь тоже стали осторожнее - когда тетя Надя была дома, к двери подходила она сама, а когда ее не было, отпирающий спрашивал "кто там". Так мы, не сговариваясь, подстраховались от всевозможных неприятных визитов. И однажды это действительно помогло, поскольку она все-таки пришла снова.
   Мы сидели вчетвером - Вася, я, Полина и Катя. На самом деле у нас намечались чисто женские посиделки, но Василий подхватил легкую простуду и остался дома. Чтобы не мешался, мы запихнули его в самый угол кровати и вплотную занялись обсуждением нового приобретения - порно-журнала с уклоном в гомосексуальность, присланным из Дании одной Васиной приятельницей по переписке.
   Меня всегда интересовала мужская эротика - так уж заведено, что фото с обнаженными женскими телами у нас продается навалом, а вот с мужскими... Особенно хотелось полюбоваться не на накаченных до вида раздутых кожаных диванов мужиков с тупыми рожами и конских размеров причиндалами, а на обычных симпатичных молодых мальчиков. Полина охала и периодами хихикала, тыча кривым указательным пальчиком в особо вызывающую картинку, Катя пространно рассуждала на тему того, что "вхождение хуя в жопу процесс противоестественный", Васька что-то гундосил ей в ответ, а я изображала пристальный интерес к изучаемому предмету.
   Если по-правде, мне тогда было абсолютно наплевать, что происходит вокруг, да и журнал оказался паршивым. В голове вертелись лишь задание на завтрашний семинар и прочие невеселые мысли. Когда во входную дверь позвонили, я чуть было на автомате не пошла открывать, но по прихожей прошлепали тапочки тети Нади. В следующую секунду она заглянула в комнату и спросила впускать ей Дину или послать куда подальше. Я увидела, как зло сжала зубы Полина и побагровела Катя.
   - Мам, скажи, пожалуйста, что нас нет дома, - жалобно прогнусил Вася, инстинктивно прикрываясь одеялом. - Типа мы уехали куда-нибудь...
   Тетя Надя укоризненно покачала кудрявой головой, вздохнула, сдвинула брови и вышла.
   - Их никого нет, - сухо сказала она. - Когда придут, не знаю.
   - Нет? - донесся удивленный голос Дины и я поняла - мало того, что весь коридор завален нашей обувью и через приоткрытую дверь ее видно, так к тому же и нас самих скорее всего она тоже сейчас видит, так как тетя Надя не прикрыла за собой дверь в Васину комнату.
   Я запоздало пнула дверь пяткой, она с шумом захлопнулась. Окончание их беседы мы не слышали, но тетя Надя вернулась злая и сообщила, что "нам пора наконец разобраться и отвадить ее приходить, раз мы больше не хотим ее видеть, а не прятаться по углам, как тараканы".
   - Да, правда! - взвилась Полина. - Мы разве боимся ее или что?!
   Я оглянулась на Василия. Он грыз ногти и апатично пялился в потолок.
   - И чего ты предлагаешь? - поинтересовалась я.
   - А вот придет она в следующий раз и мы ей так прямо все и выскажем! - у Полины был такой боевой вид, что не хватало только шлема на голове и флага в руках.
   Но Дина поняла наш недвусмысленный намек и не пришла. Дина прислала нам письмо. Буквально на следующий день оно было обнаружено Васиным братом в почтовом ящике - увесистый самодельный конверт с кучей наклеенных сердечек, черные листы бумаги, изрисованные серебряными цветами и текст. Безжалостный. Уничтожающий. Прекрасный. Жуткий.
   "...Привет вам, о величайшие из друзей! - писала она. - Вот, надумала прислать вам эту скромную записочку, хотя подозреваю, что смысла в этом никакого. Просто мне очень не хватает общения с вами, мои дорогие манечка и васюня с сереженькой. Ну и с тобой, полечка, хотя и в меньшей степени... Во-о-от. Решила заполнить данный пробел. И пусть таким образом общение получается каким-то однобоким - никто из вас почему-то не осмелился прийти ко мне, поговорить со мной или даже хотя бы написать чего, вас хватает лишь на петушиное бряцанье фальшивыми шпорами, да прятки за могучей спиной тети нади. Впрочем, это даже к лучшему. Я вконец затрахалась смотреть на ваши кислые напряженные рожи, слышать за спиной перешептывания и ловить многозначительные взгляды, коими вы обмениваетесь друг с другом.
   Успокойтесь, мне теперь абсолютно все равно, что там с вами дальше будет. Честно. Мне просто немного смешно наблюдать за вашими потугами найти себе место потеплее в самой середине болота. "Ква, ква, - скажете вы, - Дина не пкваква и квуй с ней! Пусть прыгает себе, а нам и здесь кварашо!" Дело, безусловно ваше личное, но гнить заживо в вонючем болоте... Да ладно, чего плохого-то? Можно разглядывать тину, плесень и скопища жирных квакш, пытаясь себя этим развлечь - ой, какой миленький листочек у этой ряски, какая симпатичная бородавочка у этой грязной жабы, ах, как благоухает этот прелестный трупик черт-знает-какой-давности под правым боком!..
   Вот только как же такое возможно, когда ты уже успел увидеть яркое текучее небо над головой, почувствовать скользящий ночной ветер в волосах, вдохнуть чистый расправляющий запах озона?! КАК?!! Увидеть, ощутить что-то такое, от чего сводит мозги и срывает крышу, а внутрь тебя вливается невыносимо прекрасная, кипящая льдом жизнь и - выбросить все это из головы, махнуть вялой лапкой и сипло квакнуть: "Нам в трясине лучше, в тишине и спокойствии. Зачем нам бурные течения, когда не знаешь, утопнешь ли или все же вынесет на обещанный сказочный остров? Нет уж, мы лучше потухнем здесь, в собственном говне и отходах чужой жизнедеятельности, всласть нахрюкаемся и наквакаемся, нарожаем таких же одинаковых квакш и мирненько окочуримся, довольные и счастливые от окружающей благодати..." Ха-ха... Ха! Ну, давайте же! НУ! Проблевавшись от немыслимого количества своего самодовольства и сладких до приторности самообманов, кушайте их по-новой, коль уж вам это в кайф. Жрите и давитесь. Я вам еще и ложечку поднесу..."
   Я читала это и руки мои ходили ходуном, хоть я и пыталась казаться спокойной. Она била нас по лицам с умением многоопытного инквизитора, но больно было не столько от того, как резко она говорила, а от ее откровенности, ведь всем давно известно, насколько ужасные разрушения может нанести полная правда. Досталось же от нее всем без исключения, причем ее высказывания казались то милыми, то определенно хамскими - все это чередовалось и лишь усиливало эффект. Несмотря ни на что, я намеренно читала вслух, с выражением и кривой ухмылкой, чтобы все поняли мою позицию - я ненавижу эту суку, но мне на все плевать.
   "...Когда я заходила к вам последний раз, мне и так все было понятно. Незачем было передо мной выпендриваться и показывать, какие мы, типа, счастливые и самоценные, а ты, психопатка сдвинутая, считаешь, что до сих пор способна на нас повлиять. Глупенькие мои! Я уже давно не вижу смысла в положительном воздействии на вас. Признаю, раньше я сильно заблуждалась и переоценивала ваши силы: маня не умела думать сама и боялась собственной тени, васечка был способен лишь на сейлормуновские примочки вроде идиотских шариков из ладоней, серый перечитал книжек и у него вытек весь мозг, а набитая дура полечка, которая способна только стелиться под мужиков, непонятно какого хрена полезла в чужие дела.
   Слабаки. А ведь вы когда-то казались мне чем-то действительно стоящим, но, как оказалось, из дерьма конфету не сделаешь - можно лишь придать ему нужную форму и завернуть в блестящую обертку. Я поняла это слишком поздно и все пыжилась, из сил выбивалась, добиваясь необходимой привлекательности. Только руки испачкала. Теперь же я плюнула и успокоилась - зачем копаться в навозе, когда вокруг так много более симпатичного строительного материала?.."
   На этом чтение вслух было прервано, так как дальше шли отдельные послания для каждого, причем с такими интимными подробностями, что я просто не смогла себя пересилить и замолчала. Полина в бешенстве орала, Катя дулась, Вася казался вконец раздавленным. Я никогда еще не видела его в таком ужасном состоянии - словно бы из него разом вышел весь воздух, отчего он превратился в грязную половую тряпку. Лицо его было абсолютно серым. Я сама пошла ставить чай, сама разлила его по чашкам, а потом в течение трех часов, мрачно перебирая черные листы, слушала разглагольствования Полины.
   Когда в полвосьмого пришел Дрямыч, ему передали письмо и он, сидя на закрытом шторой подоконнике, молча прочитал его. Затем он собрался и ушел, а за послание ухватился Вася. На самом деле, не понятно почему, но ему там доставалось чуть ли не больше всех. Сперва я даже хотела отнять у него этот кошмар, но он не дал. Посмотрел на меня и не дал. А потом, когда ушли по домам последние гости, он долго рвал в клочки все свои старые записки с картинками и даже спалил личный дневник. Оказывается, в Динином письме фигурировали такие сведения, о которых не знала даже я, а он сам никогда не распространялся. Это было поистине ужасно. Она мстила нам за все. Всем нам.
   "...Я очень хочу, чтобы вы были честны друг с другом и со мной, или хотя бы изобразили, что способны сопротивляться мне. Честно-честно. Если вы действительно верите в искренность своих поступков, будьте мне полноценными врагами, а не той жалкой размазней, которую я вижу. Вась, хоть ты бы пришел ко мне, что ли? Попробовал бы меня избить... Хотя, чего это я? Ты ведь у нас сама доброта с милосердием, ты ведь и муху не обидишь... Ну хорошо, пусть тогда маняша отыщет десяточек своих прежних кавалеров покрепче, наймет кого "за необходимую плату" дабы вправить мне мозги. Или поколдует над моими фото (я могу новых прислать), глазки повыжигает, крестики какие кривенькие нарисует...Если сможет, конечно.
   Впрочем, я ведь и не достойна таких забот. Какой я вам, на хрен, враг? Ведь я же люблю вас всех до беспамятства и готова ради вас на все! Ваша поистине христианская добродетель повергает меня во прах, я безмерно стыжусь своей гадостности, правда редко. Почти никогда. Подставляйте-ка другую щечку - аминь. Еще аминь - в челюсть и в поддых...
   Дорогие мои, я буду приставать к вам снова и снова - это лишь начало, слабенькая такая пощечинка. Я уже придумала кое-что позабавнее. Ну да это потом. А пока я буду надоедать вам до тех пор, пока кто-нибудь из вас мне не ответит. Впрочем, тогда я тоже вряд ли остановлюсь. Пока я ЗДЕСЬ, я приложу максимум усилий, чтобы разворошить ваше грязное белье, дабы вы задохнулись от собственной вони. Вот пока и все. Всего наилучшего. Люблю вас! Ваша Дина..."

* * *

   Наша жизнь стала напоминать американский триллер, где замордованного героя или героиню осаждает неуловимый маньяк. Начиная с мелких пакостей, вроде жвачки в замке, и кончая ковриками измазанными собачьим дерьмом с похоронными венками у дверей. Казалось, что она готова посвятить этому делу все свободное время, а быть может и целую жизнь. Тетя Надя метала громы и молнии, Васин брат наблюдал за всем как за развлекательным телешоу, а все остальные находились на грани нервного срыва. Непонятно как, но Дина узнала домашние адреса Полины и Дрямыча, хотя у первой никогда не была дома, а Сережка свой новый адрес ей не говорил. Все это было настолько отвратительно и жутко, что то и дело вызывало у нас приступы истерического смеха. Мы начали ходить большими компаниями, по очереди провожали друг друга до дома, шутили на тему того, что "а в темном подъезде с утра караулит злая Дина с утюгом в руке, чтобы дать им Маше по голове". На самом деле мы не знали, чего от нее следует ожидать, хотя и подозревали, что на чистый криминал она все же не пойдет. Это обнадеживало - ведь когда-нибудь ее фантазия должна была истощиться и она бы от нас отвязалась.
   У меня приближалась пора зимней сессии и день рождения. Я прекрасно понимала, что этот праздник также не останется без ее внимания и решила, что постараюсь по этому поводу заранее не психовать. Однако из этого ничего не вышло. Я по-прежнему пыталась бросить курить, была нервная и грядущие события только усугубляли это состояние. Поэтому накануне дня рождения я была такая дерганная, что никак не могла взять себя в руки. Я не спала всю ночь, заготавливая реплики на случай серьезного разговора с Диной, решила, что если она все-таки посмеет явиться, мы всем скопом выйдем на улицу и уж там разберемся со всеми разногласиями. Народу было приглашено максимальное количество, которое только способна вместить Васина комната (пятнадцать человек) - даже знакомые чьих-то знакомых. Я планировала, что при такой толпе хамить или предпринимать какие-то более активные действия она не рискнет.
   Я просчиталась. Но в другом. Она попросту не пришла.
   Мы проторчали в битком набитой комнатушке до полуночи, сдурели окончательно, напились и расслабились. Я вяло перебирала подарки, насмерть зажатая между воняющей потом Катей и книжным шкафом, и тосковала. Меня одолевали сомнения - а почему я, собственно решила, что она вообще появится? Быть может запас ее говна наконец иссяк и она просто больше не смогла ничего придумать, а может быть поняла, что мается дурью...
   А в то же время дома меня уже ждал ее подарок.
   Расходясь по домам, все зевали и сонно подтрунивали друг над другом - брейкеры швырялись ботинками, девчонки мерили чужие дубленки. Шумной толпой дойдя до моего дома, все распрощались, расцеловались и разбежались в разные стороны, а Вася поднялся со мной в квартиру. Там, кроме спящей бабки никого не было, псина жалась к дверям и мы собрались на ее выгул.
   - Маша! Маша, ты пришла? - сияющее помятое лицо бабушки появилось в двери ее комнаты. - Ой, Василек! Ты б хоть предупредила... - она так торопливо одернула сорочку, словно он мог обезумить и покуситься на ее "девичью честь".
   - Баб, - поморщилась я, наматывая на руку Машкин поводок, - ты чего вскочила? Я сейчас приду. Ложись.
   - Машенька, - беззубо ощерилась она. - Тебе тут вечером ухажер подарок принес...
   - Какой? - моментально напряглась я.
   - Да темненький такой, респектальный, - зажевала губами она. - Хороший такой парень, вежливый.
   - Да нет, баб! Что за подарок?
   - А почем я знаю? Не лазала... Коробка большая, тяжелый. Может телевизор какой...
   - Замечательно, блядь...
   - Что? Хто?
   - Никто. Иди, баб, спи дальше, - я, не разуваясь, вошла в зал, включила свет.
   Коробка, сплошь перемотанная скотчем, стояла на письменном столе ровно под люстрой. Я оглянулась на Васю, он моментально понял намек, схватил коробку и потащил ее на улицу.
   - Как зовут-то его? - крикнула нам вслед бабка. - Больно красивый парень...
   Мы мигом очутились в самой глубине двора возле торчащих водопроводных труб, коробка оказалась на земле, но мы еще долго не решались ее открыть. В свете одинокого фонаря я видела жирную красную надпись маркером на ее картонном боку - "от друзей с любовью". Машка в отдалении наворачивала свои кривенькие круги. Я села на корточки и достала из кармана перочинный ножик, с недавних пор поселившийся в моей куртке вместе с ключами от квартиры.
   - А вдруг взорвется? - тронул меня за плечо Вася.
   - Бред, - огрызнулась я. - Она на такое не способна.
   - А Паштет? - продолжал он. - Он раньше умел делать всякие там... Может лучше не открывать?
   Я минуту думала, потом поднялась и протянула нож ему. Он вздохнул, немного помялся и начал потрошить картонку. Разрезав все прозрачные стяжки, он поглядел на руки и брезгливо отер их о мерзлую землю.
   - Чего? - спросила я.
   - Опарыши, - сказал он. - Гадость какая... Может, ну его?..
   - Открывай, - строго скомандовала я, не разжимая до боли стиснутых зубов.
   В коробке не обнаружилось никакой взрывчатки. Там была лишь коробка шоколадных конфет в виде большого алого сердца и полуразложившаяся дохлая кошка. Естественно, все это мы оставили там же, решили никому про это не рассказывать и просто разошлись по домам.
   С тех пор мне начало казаться, что жизнь моя покатилась под откос. С учебой были проблемы, я начала ругаться по любому поводу с матерью (к примеру, у меня пропал интимный дневник и я сразу же взъелась на нее), денег катастрофически не хватало, я перешла на заочное отделение и устроилась на временную работу продавщицей в продуктовый магазин, у собаки случилось ухудшение и она сдохла, да и с друзьями отношения начали портиться. Быть может так повлияли "разоблачительные" Динины письма, а может и так все к тому шло. Я вдруг поняла, что ничего не знаю о тех, кто рядом - у Василия, к примеру, были от меня какие-то темные тайны, о которых тем не менее была в курсе Дина. Она писала в своем послании абсолютно непонятные мне вещи, вроде "ведь наконец-то ты определился, теперь ты не разрываешься меж двух огней, выбрав из двух зол наименьшее и самое понятное. Наконец-то ты обрел свою долгожданную вечную любовь. Наверное ты даже перестал думать о мальчиках и сопливых страданий о всяческих Робертах (или как там правильно?) в твоем Dear Diary больше не появляется..."
   Во-первых, я и понятия не имела, что когда-то там он "метался меж двух огней" - я всегда считала, что он уверен в моей правоте, только хочет разрешить ситуацию мирным путем, а оказалось... Во-вторых, какие-такие "роберты"? Был у него, правда, года три-четыре назад один знакомый датчанин с таким именем, но они уже давно не общались... А в-третьих, Dear Diary Вася называл свой интимный дневник, который мало того, что никому не давал читать, так и намеренно писал на английском, так как у всех без исключения окружающих имелись языковые сложности и была вероятность, что даже забравшись туда, никто ничего не поймет.
   - О чем таком вы разговаривали с Диной? - как-то спросила я, почувствовав легкий укол ревности. - Она столько написала...
   - Когда разговаривали? - он привычно перебирал файлики с выдранными из журналов картинками и даже не поднял на меня глаз.
   - Да всегда, - я вытянула ноги на стоящую рядом табуретку.
   - Маш, можно? - он спихнул их, водрузив рядом огромную папку. - Ни о чем таком особом мы не разговаривали...
   - И все же? Я помню, вы много трепались. Ты ездил к ней, да и ночевать у тебя она оставалась...
   Он забормотал что-то невнятное.
   - Говори громче, а! У тебя словно каша во рту!..
   Он повернулся и почти минуту молча глядел на меня. Потом вернулся к прежнему занятию.
   - Она читала твой дневник? - полюбопытствовала я.
   - Я ей его не давал.
   - А при чем тут Роберт и, как она сказала, "сопливые страдания о мальчиках"?
   Лицо Васи вмиг перекосило, словно он хлебнул уксуса. Он минуты две молчал, потом встал и ушел на кухню.
   "Так это правда! - вдруг поняла я. - Ее жало попало точно в цель. Роберт!.."
   Я хорошо помнила этого мальчика. Симпатичный, худенький юноша неопределенного возраста, хорошо одетый, в чем-то похож на Паштета... Вот! Я уже давно начала замечать, что последнее время в присутствии того Василий словно бы менялся, оживал. Он то и дело заголялся, поигрывал мышцами, норовил остаться с ним наедине, постоянно бегал к нему в гости под предлогом переписывания музыки - и в то же время у нас с сексом становилось все хуже и хуже, он стал пассивным и каким-то даже женственным, будто бы меняясь со мной половыми ролями, везде натыкал фото с Паштетом... Да и я... Что я, собственно из себя представляю? На редкость высокая девка, крупное, почти мужское телосложение, строгая, грубоватая, сильная духом... Как мужик.
   Бля. Неужели мой Вася... МОЙ МУЖЧИНА - пидор?!. Я так сильно ужаснулась этой мысли, что некоторое время его избегала. Он почувствовал, понял, начал подлизываться и заискивать, караулил у подъезда, подкидывал приятные подарочки, смотрел собачьими глазами.
   Ах ты, Вася-Василек!.. Как же это так?! Ты ж голубой, как полевой колокольчик!
   Из головы не шли Динины слова: "Васенька Волков, моя нежная, любвеобильная подружка", "никому на фиг не нужная, но бодрящаяся и хорохорящаяся подстилка", "ты разумен, заземлен, тряпичник, слабак и раб по сути, а мнишь себя бойцовым петушком, распушаешь редкие перышки, думаешь, что ты гордый павлин или райская птица, кукарекаешь и не подозреваешь, что тебе прямая дорога к кому-нибудь в суп"... Я думала на эту тему постоянно. Я не могла отделаться от чувства, что Дина вытащила все эти слова из наших голов - словно бы мы думали так всегда, но боялись об этом не то что сказать, но даже просто принять эти мысли во внимание. Правду, ПРАВДУ она говорила, истинную правду.
   Все знали, что тот же Сережка Дрямов заправский враль, трепло, охламон и выпендрежник, но только она заявила это во всеуслышанье, да еще и все его скрытые комплексы вывалила. С какого-то момента я вообще начала думать, что она успела переспать с ним, так как уж слишком много в ее письме было интимных подробностей его личных сексуальных проблем. Однако он категорически отрицал даже такую возможность. С Полиной у них отношения вконец разладились - она дразнила его "сверхчеловеком" и опускала по любому поводу с такой яростью, что я даже удивлялась, как всего за год из тихой нежной малолетки она умудрилась превратиться в эту ироничную стерву. Они разбежались, а Полина призналась мне, что он в конец сдвинулся - рассказал ей "безумную историю" о том, что он не человек и выше ее "по развитию", а оттого общаться с ней ("такой недоделанной") больше не может. Полина бесилась и все спрашивала - не понабрался ли он этого маниакального бреда у Дины. Я молчала. Признаваться ей в том, что нас так ловко развели, не хотелось.
   В своем черном послании Дина писала и обо мне, а потому этой темы мне не хотелось касаться вовсе. Она говорила так, словно била по лицу - что я посредственна, бездеятельна и слаба, хоть и силюсь казаться сильной, что я ранима и жутко боюсь одиночества, а потому готова поверить первому встречному, если он расскажет мне красивую сказку о том, что есть такие же как я. Она говорила, что еще я боюсь того, что мой устоявшийся ряд стереотипов может разрушиться, что окружающие сочтут меня не-нормальной, сумасшедшей и в итоге я останусь совсем одна. Она говорила, что я попросту страшусь стать свободной и независимой от привычного мира, взвалить на себя эту ответственность и взять свою судьбу в собственные руки. Она говорила, что я потаскуха, так как не могу быть верной как другим, так и самой себе. Я злилась, бесилась, но понимала, что она абсолютно права. Я ненавидела всех вокруг и в особенности себя. И ничего не могла с этим поделать. Все рушилось. Дина уничтожила нашу дружбу и, хотя мы продолжали изредка собираться вместе, каждый чувствовал, что это конец.

* * * *

   Прошло еще полгода. За это время в моей жизни не произошло ничего интересного, разве что из продавщицы я переквалифицировалась в кассира. Взамен бесследно исчезнувшего дневника я завела новый, урегулировала семейные конфликты, собралась завести новую собаку, на часть зарплаты приобрела сотовый телефон, неплохо сдала зимнюю сессию - короче, жизнь текла тихо и неспешно и новых Дининых выходок не было. Она словно бы умерла или растворилась, подсылаемые лазутчики из числа старых знакомых приходили ни с чем, никто о ней ничего не слышал.
   А потом опять пошло-поехало. В канун Нового 2003-го года на почтовый адрес Дрямыча пришло от Дины заказное письмо с красиво упакованным компакт диском. Он был полностью выкрашен в черный цвет, а в оглавлении композиций стояли странные ссылки: "предисловие от меня", "гниете изнутри", "Машенька Д. Ура! В атаку!", "Васенька В. идимость счастья", "Сереженька Д. ыра в башке", "Полечка Г. овноводство", "подводим итоги", "послесловие от меня". Несмотря на то, что за столь большой промежуток времени мы успели как следует остыть, никто долго не решался прослушать присланный музыкальный сборник. Мы долго передавали его из рук в руки, вертели и так и сяк, но в итоге он был просто брошен на стол. Все шарахались от него, словно он мог быть вымазан ядом.
   - А мне лично очень интересно, что на этот раз хочет сказать нам эта бешеная сучка, - самодовольно заявила Полина и пнула сидящего рядом Дрямыча. - Заводи шарманку. Ставь давай нам этот бред.

.......................................

Выйти на улицу с острым железом, не отвлекаясь на мелочи быта,

Подумать о чем-то большом и полезном, что было когда-то, а нынче забыто...

Войти в чью-то дверь, поздороваться тихо, поставить оружие в угол у печки,

Предложенный чай, не обидев хозяев, отпить и подумать "Хана, человечки!"

.......................................

   На этот раз она писала нам посредством чужих песен. Она снова говорила нам о нас, но только не раскрывала наши минусы, а прогнозировала дальнейшее развитие событий - пересказывала нашу жизнь, наши судьбы.
   - Эй вы, пещерные люди, уставшие ждать ответа! - смеялась она. - Объясните нам лучше сущность белого света. Эти люди страдают проказой, они не верят больше природе. Эй вы, сильные духом, пора строить лепрозорий!
   - У каждой Маши должен быть маленький пит-буль, всегда готовый исполнить твист, если скажут "танцуй" или "умри", - хохотала она и я видела как Вася улиткой втягивает голову в плечи. - Одни и те же танцы день за днем, дорога в скучный рай. А чтоб ты делала, если б вдруг тебе сказали "стреляй или умри"? Все видят как идет из окон дым, но никто не знает где дверь. Слева Голгофа, справа Рим, а ты, как хочешь, верь. Или умри...
   Мы обсуждали каждую песню, но ни один не говорил искренне.
   - "Дорога в скучный рай"? - скрипя зубами, я оглядывалась вокруг. - Да, я хочу жить хорошо, и вовсе не моя вина, что это кажется ей скучным.
   - Ты абсолютно права, Маша, - соглашался со мной Дрямыч. - Каждому свое.
   Он не смотрел на меня и вообще старался, чтобы никто не понял его истинных эмоций, но я видела, как трясутся его руки. Сказанная им фраза показалась мне двусмысленной и знакомой.
   - Что ты имеешь в виду?
   - Ничего особенного. Просто каждый живет так, как ему нравится, так ведь?
   - А я вообще не понимаю, о чем вы, - злилась Полина. - По-моему, все это чушь. Какая "Голгофа", какой в жопу "Рим"?! И при чем здесь вообще пит-буль?! Бред какой-то!
   - Я тоже ничего не понимаю, - еле слышно подвякивал Вася, но на лице у него было явно видно, что он просто не хочет принимать эту правду.
   Как и мы все.
   - Доброе утро пришло, но никто не проснулся, в настежь открытую дверь никто не вошел. Зато нашлись ключи, пока ты спал. Ты думал это мультфильм, но от ее любви осталась лишь пыль. Пыль в твоих глазах. Кораблик уплыл, уплыл, а ты остался в дураках. В день сурка. На фоне долгих лет. Зажав в дряблой руке абонемент в Диснейленд...
   Она пророчила, но никто не желал ее слушать. Вася тряс головой, нервно хихикал. Он все понимал. Все прекрасно понимал... Что за жизнь ждет его впереди? Бывший учитель в сельской школе, наделенный всего одним талантом - шута, веселого парня... Кем он будет дальше? Будет вечно учить детей английскому? Ну, а бросит эту работу - и куда потом? Кем? Никем? Чиновником? Рабочим? Ну, а переборет свою гомосексуальную природу окончательно (ведь того общество требует) и что дальше? Станет чьим-то мужем? Отцом? Дедом? Да, станет. Он так хотел быть кому-то нужным... Вот только хорошо ли ему будет, когда он достигнет своего "простого мирного человеческого счастья"? Да, жизнь словно бы сама наказывала его за слабохарактерность и вялость.
   - В его руках знамя, в его глазах бревна, внутри него пусто, вокруг него много ему подобных. Он любит лить воду, он учит всех жизни, зовет идти в ногу, куда не знает точно. Мазаный дегтем. Он съел живьем крысу, он выпил кровь кобры, спалил дотла ведьму, собрал ее пепел, посыпал им тело. Народ кричал "Хари", пока хватало пойла, но, осушив море, никто не смог утром вспомнить его имя. О, сколько их было, один другого круче. И каждый знал Правду, и каждый был лучше того, кто был прежде. Великий храм рухнул, остались лишь камни, но есть еще время для танцев и веселья во славу пепла...
   В последнее время Дрямыч сильно потерял авторитет у окружающих. Не сказать, чтобы он когда-то вообще его имел, но раньше к его мнению определенно прислушивались. Теперь же им свободно понукала даже шестнадцатилетняя Полина, не говоря уже о наглых брейкерах. А он... прежде самодовольный, уверенный в своей неотразимости, теперь послушно "шестерил" и смеялся вместе со всеми, когда получал пинки под зад - он готов был пойти на что угодно, лишь бы не остаться одному. То, что он говорил, казалось дурью или откровенным враньем. Его никто не воспринимал всерьез, его никто не слушал. А он уже не мог остановиться. Он был не в состоянии отказаться от всей этой мишуры, больших компаний, веселых попоек, чужих людей в собственной постели. Словно наказание за легкомыслие...
   - Разве можно от женщины требовать многого? Вы так мило танцуете, в вас есть шик. От вас и не ждут поведения строгого, никому не мешает ваш муж старик... Только не надо играть в загадочность. Это все пустяки. Вы и ваша порядочность, это просто кокетливость, фиговый лист... Я вас так понимаю, я так вам сочувствую, я готов разорваться на сто частей. В восемнадцатый раз я спокойно присутствую на одной из привычных для вас смертей... Разве можно от женщины требовать многого? Там где глупость божественна, ум - ничто!
   - Какой, в жопу, муж?!! Что за херь имеет в виду эта дура?!! - орала, багровея от негодования Полина. - Что она вообще знает?!! Бред! Бред сивой кобылы! - верещала она, меряя комнату шагами.
   Она абсолютно ничего не понимала, эта бедная дурочка. Она была пустышкой, которая решила, что знает все на свете. Как же сильно она ошибалась, когда считала, что все люди вокруг делятся только на нормальных и ненормальных. Не так давно она вышла из стен общеобразовательной школы, лишилась девственности и теперь считала, что мир перед ней открыт и прост, как три копейки.
   Впрочем, тогда еще никто ничего не понимал - что уж ее-то одну винить... Мы злились на Дину, а не на себя. Мы жаждали ответить, но не могли придумать, что доставит такую же боль ей - мы даже не понимали ЗАЧЕМ она все это делает. После прослушивания записи, мы решили, что пришло наконец время поговорить с ней откровенно, к ней домой был заслан Дрямыч, который пригласил ее к себе в гости. Только сейчас я понимаю, какая это была глупость. Мы вели себя словно обиженные дети, а она смеялась над нами...
   - Граф Наф-наф собрал свиней и толкнул им такую речь: "Вот мой соломенный меч - я объявляю войну: волкам, шакалам и прочей шпане - всем тем, кто живет не впрок! Клянусь ботвиньей, я сам преподам этим дармоедам урок!" Граф Наф-наф созвал войска и пошел войной на волков. С открытым забралом, на белом коне, да под стук деревянных подков. Справа бывший барон Нуф-нуф, слева маркиз Ниф-ниф, егерь дудит в золотую дуду, звучит знаменитый мотив: "Мы на войне, как на войне! Nous sur la guerre, comme sur la guerre!" Да здравствует славное войско! Ура! Да здравствует Чванский король! Мы стройной "свиньей" опрокинем врага и с победой вернемся домой. Выстроим город из финской фанеры, будем в нем править свой век, выложим улицу камнем булыжным, назовем "Наф-нафский Проспект".
   - "А где же волки? - спросил Наф-наф, высматривая врага. - Подзорной трубой и наметанным глазом не вижу я ничего..." А волки тем временем, сдвинув полки, уже окружили свиней... "Ну что, поросята, готовы вы к бою? Хотелось бы поскорей, поскольку мы на войне как на войне! Nous sur la guerre, comme sur la guerre!"
   - В городе Малонаварске есть "Старонафский Проспект", названный так в честь графа, одержавшего много побед...
   Эта песенка была на диске, но я тогда не придала ей никакого значения. И только после того последнего разговора с Диной, который по моей инициативе состоялся вечером первого февраля 2003-го года в Дрямычевской ванной комнате, расставил все точки над "i". Теперь я понимаю, насколько глупым и бессмысленным было мое негодование. Но в тот злосчастный день я решила, что мне осталось полшага до победы над мнимым врагом в ее лице.
   Я действовала по стандартной схеме, ожидая точно такой же реакции, какая была когда-то у Люды - обида, слезы, грусть - для этого мы собрались все вместе, Вася приготовил пиццу, Серега наварил глинтвейна, мы показно веселились и делали вид, что у нас все так же хорошо как раньше "с ней или без нее". Едва она пришла, на нее тут же набросилась ликующая Полина, которая обвиняла Дину в трусости (мол, ты не способна сказать правды в лицо как все нормальные люди), мании величия (ишь ты, сверхчеловеком себя возомнила), равнодушии (ты никогда мной не интересовалась) и в самом главном грехе - НЕПРАВИЛЬНОСТИ.
   Дина выглядела растерянной и несколько даже огорченной - словно ожидала от нас чего-то совершенно другого. Я торжествовала - в этой войне проиграла именно она, а вовсе не я. Полина произносила свой обличительный монолог, я стояла у окна и, лучезарно улыбаясь, разглядывала поверженного врага. Василий с Дрямычем молчали в ожидании развязки, и никто не желал вставать на ее защиту. Ей не пытался помочь даже Паштет, что молчаливой тенью подпирал дверной косяк. Но прошло полчаса, у Полины истощились аргументы и тогда Дина заговорила.
   - Я не стану тебе ничего объяснять, - сказала она. - Я не разговариваю с идиотами. Ты все равно не поймешь.
   Полина захлопала глазами и начала надуваться, словно воздушный шар.
   - Надо просто уметь объяснять по-нормальному, - хмыкнула я.
   - Я могу объяснить это тебе, но не ей, - она не глядя ткнула пальцем в лицо Полине, та ощерилась.
   - Хорошо, - усмехнулась я. - Давай попробуем.
   Я потащила ее в ванную комнату и мы закрылись там на полтора часа. Сперва я держалась холодно, равнодушно, насмехалась над любым ее высказыванием, а потом вдруг случилось нечто непредвиденное. Каким-то странным образом во время этого разговора она все-таки сумела сломать внутри меня последний барьер и мне стало от этого так плохо, что я вдруг четко осознала всю ситуацию.

* * * * *

   - Маш, ты ведь не станешь спорить... То, что ты для себя тогда открывала, тебе нравилось, - седлая боковину грязной дрямычевской ванны, говорила она.
   За прошедшее время она сильно похудела, отчего ее глаза стали казаться еще больше. Это обстоятельство произвело на меня какой-то даже эротический эффект.
   - Спорить не стану, но ведь мы играли, а ты, дорогая моя, заигралась, - по-инерции парировала я.
   - Играли? Хорошо. Но ты ведь тоже в происходящее верила, согласись. Но потом в какой-то момент просто взбесилась и уперлась рогом.
   - Я даже сам тот конкретный момент помню...
   Она выглядела печальной.
   - Да, мое упущение, признаю. Но мне действительно очень жаль, что ты до сих пор так ничего и не поняла. Все написанное в той дурацкой записке имело скрытый смысл. Я слишком разогналась и решила, что все мы уже готовы к новому прорыву. Это была проверка на взаимопонимание, Маша. На доверие. И мы ее с блеском провалили. Каждый из нас. Я была глупа, неопытна, но самоуверенна. А ты, Маш, старательно изобразила из себя ту самую Машу, которой всегда хотела казаться окружающим. Один лишь простой пример. Ты всегда действуешь одинаково, когда хочешь кого-то обидеть. А ведь на всех действует разное. Мне было очень смешно, когда вы пытались поступить со мной так же, как поступили с Людой. Я не она. И реакция у меня в корне другая. Не надо мыслить примитивно.
   - Ага, примитивно, да. У той хоть гордость была. Ее послали, она намек поняла и ушла. А ты какие-то письма дурацкие слать начала. Эта кошка тоже... - во мне еще кипел невысказанный негатив, очень уж хотелось побольнее ее уязвить.
   Дина рассмеялась.
   - Да ладно, у меня тоже чувство юмора есть. Своеобразное, конечно. Вы же не хотели со мной разговаривать, вон парни до сих пор шарахаются. Мне же надо было как-то внимание ваше привлечь, на поступок спровоцировать... В состоянии аффекта говорить правду легко. И ведь отчасти я своей цели добилась. Видишь, мы ведь с тобой уже даже нормально разговариваем...
   В дверь ванной комнаты торопливо сунулся чей-то любопытный нос. Дина снова засмеялась.
   - Ишь ты, заботливые какие. Переживают, - она кивнула в сторону двери, - как бы мы тут с тобой не подрались. А вообще, на хрена вы сегодня весь этот концерт с Полиниными воплями мне закатили, а? В первый раз не сработало, так неужели получилось бы во второй? Я-то думала, что вы нормально поговорить со мной решили...
   - А смысл, Дин? И так все ясно.
   - Ясно ли?
   Мы одновременно подпалили сигаретки и затянулись, пристально глядя друг другу в глаза. Ощущение было неприятное. Мне вдруг показалось, что еще чуть-чуть и я начну ее понимать. В дверь заглянул Паштет, кинул на Дину многозначительный взгляд и тут же испарился.
   - Понимаешь, все сказанное мной ранее хоть и было правдой, но только отчасти. То, что я обозвала как-то сказкой это моя истинная вера, Маш, я это ощущаю, я понимаю и знаю это. Я это хотела объяснить вам. И мне очень жалко и вас, и себя саму, что в итоге получилась такая лажа. И ведь все виноваты.
   - Все равно не понимаю, - я выдула в пол густую струю дыма. - Ты знаешь, что с парнями после всех этих твоих посланий творилось? Это ведь мы с тобой поссорились, они же наоборот помирить нас пытались...
   - И сработало? Ага, вот-вот. Ну ничего, немного боли и правды только на пользу. Это был ваш личный выбор - как что воспринимать и применять. Я, в принципе, сделала все, что смогла. Этот бой был проигран нами всеми. Ведь выдерживают лишь самые стойкие. Теперь я хочу просто подвести итог и высказать все невысказанное. Ты согласна?
   Я молча кивнула. Мне уже было совсем не смешно.
   Оказалось, что она готовилась к долгосрочному противостоянию на случай если я окажусь "сильнее и упрямее". Она так и сказала. А потом вручила мне мой считавшийся потерянным дневник, рассказав, что выкрала его из моей квартиры с целью составить план по моему полному морально-социальному уничтожению и лишить меня всех привязанностей по жизни: помешать моей учебе через наглое доставание декана от имени моей сестры; испортить жизнь моей матери, сделав так, чтобы ее выгнали с работы и отобрали квартиру; наслать на меня всех моих старых врагов; разрушить мои отношения с Васей и со всеми остальными, распространяя по городу безобразные слухи и так далее.
   Ее перечень вредительств был огромный и подробный. Неясно откуда, но ей были известны адреса с телефонами фактически всех моих одноклассников, которые в большинстве своем имели на меня зуб. У нее имелась копия документов на мою квартиру и все сведения о ближайших родственниках. Она нарыла даже двух моих прежних "кавалеров" из юридического института, один из которых когда-то пытался меня изнасиловать, а другой располагал компрометирующими меня фотографиями. Она вложила все эти бумаги в мою тетрадь и сказала, что не будет этого делать, так как уже незачем.
   - Я вовсе не вела с тобой войну, Маша, - улыбнулась она. - Я просто хотела, чтобы ты поняла саму себя и попыталась бы самостоятельно вытравить в себе все то, что мешает тебе нормально жить. Я сейчас вовсе не выпендриваюсь и не демонстрирую свою потрясающую мерзопакостность, понимаешь? Я просто вскрываю оставшиеся карты.
   Я молчала пару минут. Сигарета моя потухла, предварительно навоняв горелым фильтром. В руках у меня было полноценное досье на человека, которому чуть не разрушили все то, за что он так усиленно цеплялся.
   - Динка, ты та еще сволочь, - только и сказала я.
   - Я знаю, Маш. А кто не сволочь? Херово все это. И то, что вы остаетесь здесь, и то, что я иду без вас. Я больше не могу и не хочу даже пытаться вам помочь. Тем более вам это, как выясняется, и не особо-то нужно. Так и к чему все эти усилия? У меня есть Паштет, который не тупо плетется следом, а пытается помочь мне. И наверняка скоро появится кто-то еще. Мы прошли вместе лишь крохотный отрезок пути и здесь наши дорожки расходятся. Все мы на самом деле одиноки и дальше каждый пойдет самостоятельно. Каждому свое, Маша...
   "Я всегда боялась, что когда-нибудь окажусь не права", - внезапно поняла я и посмотрела на свое отражение в зеркале, стараясь изо всех сил сохранить достоинство и не разреветься от обиды и досады.
   Когда она уходила, ее вышли провожать пришибленный, не поднимающий глаз Дрямыч, так как являлся как бы хозяином квартиры и...я. Васька растерянно потоптался и вышел следом. Прощаться с прочими гостями Дина и Паштет не пожелали, однако пока они обувались, откуда-то вылезла Полина. Мы молчали, а она в недоумении переводила взгляд с одного на другого, всем своим видом демонстрируя то, что не понимает "с чего этим придуркам уделяется столько внимания". И когда перед самым уже уходом Дина на секунду задержалась в дверном проеме и, оглянувшись, вдруг протянула ладонь для рукопожатия, а я, поддавшись сиюминутному порыву, шагнула вперед и руку пожала, Полина чуть в обморок не упала.
   Разве ж дано ей что-либо понять?

P.S.

.......................................

Когда открывает дверь в небо огромный диск желто-багряный

И ветер гоняет и рвет лоскутами белесые струи тумана

В моих волосах застревают обрывки людских снов, их самообманы.

Спешат они жить. Им так хочется верить... Неважно во что.

Лишь бы думать, что скоро все будет прекрасно, тепло и легко.

Ах, думы людские! Как слеп человек! Куда вы идете?!

Как стадо баранов плететесь к обрыву, где с самого края

Трава посочнее и солнца побольше...

Сощурив глаза от яркого света, смотрю я вам вслед и печально смеюсь.

Мне жаль вас, бедняжки. Я знаю, что где-то в другой стороне ждут вас,

Глупые. В другой стороне...И туда я стремлюсь.

За мраком и болью запрятана истина. Не каждый сумеет дойти до нее.

Ползком через камни и острые ветви, и мрачные топи,

Где вой недошедших и гулкое эхо вливается в грудь.

Железом каленым пульсирует сердце...Так вырви его из себя, брось под ноги!

Оплавился мозг...Ну так ну его, к черту!

В куски распадается слабое тело...Забудь про него и иди пока можешь!

Упал на колени?

Зубами вгрызайся, следы от ногтей оставляя на камне, ползи сквозь кошмар.

С каждым метром страшнее...И давит, и душит ужаснейший смрад...

Плевать и на это. Дойти я сумею! От края до края пройду этот ад.

.......................................

   Сейчас я записываю все это и по щекам моим текут слезы. Хочется быть сильной и смеяться над этим, как над пустяшным случаем из юности, но я больше не могу лицемерить. Бог мой, как же я тогда ошибалась!.. Я помешалась на собственной гордыни, я бережно растила в себе свои минусы и при этом считала их несомненными плюсами. Сколько же ошибок способен допустить человек за свое существование? И главное, сколькие из них он сможет осознать?
   Я не знаю, как сложится моя дальнейшая жизнь и уж тем более, что случится после смерти, но я все еще помню одну фразу, сказанную когда-то Диной - "если мы там еще встретимся, не забудь напомнить мне, чтобы я тебе улыбнулась"...
  
  
  
   "...Может я и на самом деле слишком далека от правды. Настоящей. Далека... Быть может. Пусть так.
   Насколько вся эта дурацкая размолвка была предсказуема и как никто не хотел в это верить... И ты сама, кстати, в том числе. Помнишь?
   Черт. Как же просто сломать то, что итак уже было надломлено! И насколько же глупо пытаться восстановить разрушенную целостность, ведь даже если склеить раздолбанную вдребезги вазу - она все равно будет протекать через все эти трещины... И даже если убедить себя и всех в том, что эта ваза целая, она все равно никогда уже не станет таковой, это будет лишь иллюзия правды.
   И как сложно отмахнуться от привычной, но понятной и такой любимой лжи и поверить в то, что странно, нелогично, недоказуемо и невероятно... Попасть под чье-то влияние, увлечься забавной и оригинальной идеей легко, достаточно лишь небольшого желания. Но очень трудно, отстранившись, всерьез поглядеть на нее со стороны. А ведь только так можно убедиться в том, что это ложь... Или правда..."
   (отрывок из электронного письма от Дины Геллер за 6.05.2005г.)
  

+

Мария Дишли, 2005-06-20

Оценка: 3.57*8  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"