В родительском доме всегда обиталось фантастическое количество живности. Мой старший брат с детства притаскивал в дом бездомных котов, собак, подбирал ворон и скворцов с подбитыми крыльями.
Один раз на помойке в двадцатиградусный мороз он нашёл двух хомячков. Чёрных с белой грудкой. (До сих пор не представляю себе садиста, который способен оставить живое существо замерзать). Хомяки были так напуганы, что визжали слаженным дуэтом почти три ночи напролёт. Ни до, ни после я не слышала таких эмоционально-музыкальных хомяков. Одного он подарил соседям. А другой, прозванный господином Верещагиным, остался жить у нас. Всю свою недолгую хомячью жизнь на любое неудовольствие этот хомяк реагировал громким (по хомячьим меркам) визгом.
В доме, вместе и поочерёдно, обитали рыбки, ужи, ящерицы, раки, шпорцевые лягушки, тритоны, бурундук, хомяки, морские свинки, черепахи, крысы и мыши, попугаи, канарейки. Не было, пожалуй, только шиншиллы, но и эту зверушку позднее брат подарил своей дочке на день рождения.
Кроме того, все знакомые знали: если что, к нам на лето или на время командировки можно подкинуть свою любимую зверушку.
Своего любимого кенара Альтика на лето отдавала нам преподавательница музыкального училища. Однажды он был поселен рядом с клеткой скворца Гоши, который научил беднягу скрипеть, как балконная дверь. Преподавательница потом жаловалась, что её Альтик, бравший такие ноты и выдававший такие заливистые трели теперь, только скрипит и чирикает, как воробей!
Так же к нам попала и Нора. Её хозяйку положили в больницу, а Нора осталась у нас почти на всю зиму и часть весны. Нора был очень весёлым и жизнерадостным чёрным английским спаниелем. Больше, чем еду и хозяев, Нора любила уток. О, это была любовь с большой буквы Л. Пруд, располагавшейся в ближайшем парке, где мы по очереди гуляли с ней, был как раз заселён её любимицами. С каким самозабвением и заливистым лаем Нора неслась к пруду! Большего счастья я, пожалуй, никогда не видела.
Утки ей взаимностью не отвечали. Несмотря на обилие собак в парке: и величавых догов, и нервозных пинчеров, и глупых пуделей- утки лишь при приближении Норы, быстро работая перепончатыми лапами, переплывали в другой конец водоёма. Нора следовала за ними. И так постепенно она сгоняла крылатых, перекормленных булкой в центр. Некоторые особенно нервные или молодые особи тяжело поднимались на крыло и с громким недовольным кряком улетали.
Нору это чрезвычайно забавляло. Пожалуй, больше этого она любила лишь охотиться на Харитона.
Ко времени появления Норки у нас дома со зверьём наблюдалось некоторое затишье. Квартиру делили рыбки и всеобщий любимец лабораторный крыс Харитон. Кремовый, с роскошным серым воротником и умными чёрными бусинками глаз, он чувствовал себя королём до появления Норы. Ещё бы! Даже матушка, природно не любившая грызунов, позволяла Харитону забираться на плечо и кормиться с ее рук.
- Вот если бы ему ещё этот мерзкий хвост обрезать... - не раз говорила она. Слава Богу, Харитон не понимал её слов... Я думаю, что он бы не оценил этой шутки.
Харитон свободно гулял по дому, возвращаясь спать к себе в клетку. С появлением Норы он в этой клетке и спасался.
Нора охотилась на Харитона по всем правилам. Найдя спрятавшуюся дичь под кухонными столам, пеналом или за холодильником, она тут же с громким лаем созывала хозяев и скребла когтями линолеум. "Смотрите, смотрите! Я загнала дичь! Там прячется зверь! Теперь, хозяин, бери ружьё и вперёд! Я её непременно вытащу из норы".
Харитон на это реагировал вполне философски. На громкий лай и визг он лишь брезгливо прижимал уши, а иной раз, зная, что в узкой щели между столами он находится в полной недосягаемости, флегматично чистил усы и полировал шёрстку. Нору это приводило в неистовство. Она рычала, мелко тряслась и поскуливала.
Но самое интересное: если Харитон находился на руках у кого-нибудь из нас или сидел в клетке, Нора теряла к нему всякий интерес: "Зверь загнан, пойман. Чего на него охотиться-то?"
Однажды, играя с Норой в пятнашки, Харитон не рассчитал сил. Вернее, его подвёл случай. Чаще он спасался на кухне, но в тот раз кухонная дверь оказалась закрыта, и пришлось шмыгнуть в ванну, где матушка замочила постельное бельё. Обычно крысы хорошо бегают, высоко прыгают и плавают очень не плохо. Но тут на Харитона что-то нашло, и он, поскользнувшись на мыльном краю ванны, упал в воду с бельём и неудачно попал лапой в петлю от наволочки. Запутавшись в ткани, он наглотался мыльной воды и стал тонуть. Но тут на помощь пришла Нора. Когда она вместе с наволочкой притащила в гостиную мокрого Харитона, мы подумали о самом страшном. Но Норка безропотно отдала нам крыса, и братец быстро провёл реанимационные мероприятия. Харитон был освобождён от наволочки, промыт чистой водой, высушен феном и отпоен чем-то противоотравным. После чего совсем ожил. Нора всё это время с совершенно серьёзной мордой следила за процессом, ни разу не подав голос.
Сказать, что после этого у них с Харитоном появилась добрая дружба, было бы враньём. Нора по-прежнему охотилась на Харитона, а тот над ней издевался, видя метания оскорблённого охотничьего инстинкта и продолжая чистить свою крысиную мордочку со спокойствием сфинкса.