Мартовский Александр Юрьевич : другие произведения.

Трясина - 2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Продолжение одного из лучших исторических романов Александра Мартовского.

  АЛЕКСАНДР МАРТОВСКИЙ
  ТРЯСИНА - 2
  
  
  КНИГА ТРЕТЬЯ
  
  
  'Не ищи следов, когда рядом сам медведь'.
  Вакхилид. Дифирамбы.
  
  
  ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
  
  Голова распухла, и проскочила туда не совсем высокоморальная мысль о бессмысленности многих и многих усилий. Мысль не пускали, ее не звали, были другие, поверьте мне, вполне подходящие мысли, у которых с моралью практически без проблем. А эта мысль из наглых и вовсе не уважает мораль. Не соблюдая очереди выбрала более или менее подходящий момент и проскочила.
  Впрочем, еще вопрос, какой момент считать подходящим? Голова расквасилась от непосильной работы на предыдущем этапе. Мыслитель сидел за столом, в месте, где квасят голову наиболее профессиональным образом. Все тот же товарищ чего-то там колдовал с гигантским шматком хлеба под практически незаметными каплями масла. Рядом валялся еще один хлеб, и еще один выпирал из пакета румяным бочком, можно добавить, радовал взоры поджаристой коркой. Но более не было ничего. Обертка от масла давно опочила в помойном ведре, чистая аки невинная девушка, без единого инородного пятнышка. То есть пятнышка, содержащего в себе инородное вещество, что отличается или теоретически отличается молекулярной структурой своей от настоящей бумаги.
  Пример хороший. Почти основа для десятков, сотен, нет, тысячей мыслей, которые не имеют ничего общего с вышеупомянутой моралью. Я пожирал черный хлеб с вожделением гнусного чревоугодника, на культурном языке, впитывал хлеб по крупицам, по капелькам. Нет, вы не о том подумали, самая обычная процедура на русской земле. Это когда закатываешь глаза, прищелкиваешь языком и облизываешься на вожделенный предмет не слабее голодно волка. А дальше? Дальше ломоть за ломтем таял в моей ненасытной утробе, проваливался туда, соответствуя требованиям нашего времени. Время чего-то там требовало. Хотя с другой стороны, габариты не были ограничены определенными рамками. Плотность и молекулярный состав опять же вошли давно в норму. Ломоть проваливался и исчезал. За ним следующий, за ним следующий, за ним следующий, ну и так далее.
  - Не пора ли остановиться, - дружеский совет.
  Поверьте, вполне нормальное требование для больных и убогих товарищей, но ко мне оно не относится. Хлеб есть народная святыня. Народная святыня для меня есть закон. Мысли крутятся возле народной святыни, чувства крутятся возле опять же ее. Вы предвидели такой оборот? Ах, не предвидели. В голову не приходит морализировать над святыней? Или приходит? Хватит кощунствовать, то есть жрать! Согласен, не буду кощунствовать и жрать перестану. Вот этот ломоть последний. Нет, тот. Или нет, тот, тот и тот. Не пропадать же святыне.
  С другой стороны русские корни обязывают. Кто русский, тот первый берется за нож, он отхватывает от кругляка если не четверть то треть и вспоминает отчизну родную, когда разбирается с вышеотхваченной третью. Это Русь. Издревле повелось на Руси, что соответствует правильному поведению русского человека и что неприемлемо ни при каких обстоятельствах. Сами понимаете, забугорное всегда неприемлемо. Русская душа не выносит подобную пакость. Душа засвербила, скажем так, от забугорной жратвы. Ее позывы передаются в желудок. Желудок крепкий, кажется, камни смолотит, но странная вещь, становится мягче, чем шелк на забугорной подпитке. Растягиваем, растягиваем, растягиваем желудок. После обвал, нет человека, нет русского.
  Я не ломаю бугры. Наш неприемлемый антипод со своей пакостью всегда пригодится в процессе русификации и так очень русской России. Посмотрели, повеселились, подебилизировали. Теперь хватит. Чужая дурь всего лишь чужая дурь. Чужая спесь всего лишь чужая спесь. Что наше, то наше. Ты не отнимешь в своих неприемлемых подвигах наше. Я не сумею отнять тошнотворное и чужое твое. Никто ни с какой стороны ничего не сумеет. Баловство приходит, баловство уходит. Побаловались все на том же определенном этапе товарищи, на том и спасибо. Вкусил одну забугорную штучку, другую вкусил, не то чтобы затошнило, но ладно. Подумал, чаво ащо принцы ядят. Оказалось совсем ничаво. Дрянь ядят, сущий яд. И возвращаешься к фетишу своему, к истинной силе природы, сокрытой в шершавом куске настоящего русского хлебушка.
  Слава богу не принц. Слава богу, я оказался на русской земле, родился и вырос, имею где-то там за спиной десятки и сотни проверенных поколений из русских, опять же проверенных предков. Ах, эти русские! Ах, эти предки! Они внутри, они во мне, их не выдернуть, не изничтожить, не перекрасить под кого-то другого нерусского. Например, под любителей ананасов, бананов, икры, лимонада, пирожных, тортов, нототении, палтуса, фикуса, ну и прочего мусора. Не перекрасить, сколько не бейся над ними, сколько не впихивай забугорную дрянь. Ешь ананас! Ешь, кому говорю! Все равно ничего не выходит, весь стол заблевал и загадил.
  Веселое дело бывает грустным, грустное бывает веселым. Существуют прочие варианты нормального существования на русской земле. Нажрался, заснул. Напился, заснул. Кто валяется под забором? Ты валяешься. Неужели себя не узнал? Нототения в горле застряла, вот и валяешься. Торт не выходит наружу, снова валяешься. Чухонский творог на тебя повлиял вроде атомной бомбы, и снова валяешься. Если бы наш доморощенный между прочим творог, тогда совершенно другое дело. Но попробовал ляпнуть чухонский. Поступок на два балла. И вообще, кто тебя подтолкнул на подобную дикость, кто надоумил довериться всяким чухонцам?
  Грустное дело бывает грустным, веселое бывает веселым. Так называемый, невостребованный вариант. Ради него складываются заводные глазенки до кучи. Куча опять же замешана не на твоем апельсине, не на твоей идиотской икре. Разве не прочувствовал, маленький мой, что химический апельсин делается из отбросов икры? Разве не догадался, какая химическая икра делается из апельсинов? Совсем глупенький, точно ребенок есть русский товарищ. Глаза окосели в сторону носа, закучковались и все. Больше над ними не производятся опыты. Глаза такие химические после неправильной забугорной жратвы, такие пустые. Фикус в каждом торчит. Думал уксус, а это фикус.
  Ночью хуже всего, ночью стучится кошмар в твою дверь. Рыгнул на подушки, рыгнул на жену. Нет, лучше не думать, это страшнее кошмара. Спазмы мозга не так отвратительны, как последствия революции, происходящей в твоем изъязвленном желудке. Со спазмами у нас разбираются ответственные работники. Топором по балде и готово. Здесь не вылечат, здесь не решатся лечить никогда. Сам напакостил, сам убирай, пока не начистили морду. Для русского человека пакостить в радость, но с уборкой всегда возникали проблемы.
  Господи, сколько было потрачено сил, и все пошло прахом! Куры, яйца, селедка, треска, шербет, виноград, сухофрукты, орехи, изюм. Список гигантский. Он не то чтобы бесконечность внутри бесконечной вселенной, но почти бесконечность. Особенно если считать в порядке его поступления в яму. По граммам переползающим в килограммы. По килограммам переползающим в тонны. По тоннам и мегатоннам, что оседают где-то там в глубине среди прочих отходов. Сокрушительный список. Сколько времени выпало зря. Это бы время потратить на душу. Или хотя бы на маленькое бессмертие для якобы бессмертной души. Или чего-нибудь там запустить в будущее. Нет, не кусочек ненашей позорной жратвы, чего-нибудь наше и светлое. Ишь чего захотели, какое-то будущее? Вот вам список, сводящий с ума. У грязных прилавков, в скотстве и разрушении, на той самой кошмарной помойке.
  Я разрушаюсь, и мир разрушается. С каждой лакомой баночкой и коробочкой, с каждой пастилкой и каждой конфеткой. Разум вроде бы на пути деградации. Ему следовало работать, а он глазеет на свертки, обрезки, обвески. Не понимаю, какого черта понравились свертки, обрезки, обвески? Хлоп в голове, и включен разум. Слюни текут. Вожделение, ох ты, до самых до звезд. Звезды вообще принимаются за дыру в небосводе. Впрочем, зачем тебе звезды! Скомпенсировал скотство, и полный порядок.
  - Жрать и пить, - главное правило.
  - Пить и жрать, - если не нравится главное, правило номер два.
  Спасибо, опять-таки дорогое отечество. Благодарствую, родная земля. Здравствуй и будь самой славной, страна героев. Вы спасли во мне человека. Вы изрубили скотину. Вы не оставили глупое детище обжираться и гадить на русскую землю. Снова гадить, затем обжираться и опиваться тысячи раз. То ли используя главное правило, то ли из альтернативного правила номер два. Как повезло! До сих пор не представляю, как повезло! Исправился извратившийся мальчуган, стал настоящим бойцом своей бедной, но очень разумной земли, уперся в проблесках света. Подумаем про наиболее важную часть, которая раньше не думала, но вожделела. Теперь все не так. Спасибо, Россия, вытащила ребенка, вернула дурного на праведный путь. Дрянь закордонных поганчиков это не путь. Пока не притрагиваешься к закордонному гадству, внутри еще есть нечто русское, хотя бы надежда. Но только притронулся, и не осталось уже ничего, и какой же ты русский товарищ?
  Нет, с нашей страной можно взойти на любые вершины. Она чувствует, она понимает, она воспитала в тебе человека. Маромоев под пресс. Товарищи за этикетку готовы порвать и жопу и морду. Но разум не этикетка. Маромойское мышление всегда оставалось на примитивном уровне в состоянии маромойской морали. Хлебное мышление в состоянии мысли. Догадались, куда пошла мысль? На каких примерах надо воспитывать молодежь? Каким соусом требуется поливать нашу землю? Под какими углами ухнет наша, не какая-та к черту вселенная?
  Приятная встреча. Приятно вернуться назад, в те неконтролируемые восьмидесятые годы, к потрясающей цивилизации технарей, созданной как бы на едином дыхании потрясающими пацанами и девчонками. Ты вернулся, и я вернулся назад. Ты потрогал, и я потрогал такое совсем недалекое прошлое. Ты достал, и я достал хлебушек. Кусок номер раз, кусок номер пять, кусок номер тысяча двести пятнадцать. Ой, как радует хлебушек! Родина позаботилась, родина испекла, родина сунула в рот. Сам понимаешь, какая красивая, чистая, светлая и насколько заботится о малейшей козявке своей родина. И еще с этой родиной у тебя будет хлебушек. А на хлебушек капелька масла и может быть махонький, но ядреный лучок. Без всяких там ананасов, лимонов, пирожных, без прочей херни. Так тебя любит и так заботится родина.
  Эй, буржуйская морда,
  Перестань горевать,
  Что не можется гордо
  И достойно рыгать.
  Нашей пищи отведать
  Наступила пора,
  Что рыгалово это
  Отведет на ветра.
  Что тупейные звуки
  Отметелит под нож,
  И почувствуешь нюхом:
  Русский запах хорош.
  Впрочем, я никого не насилую между рассудком и скотством.
  
  ***
  Судьба многострадального Станислава Ивановича Топецкого не изобиловала интересными поворотами. Прямая линия не обязательно должна оказаться прямой при более или менее детальном ее рассмотрении. Под микроскопом выискиваются некоторые ее недостатки. Тут задрожала рука, значит, линия задрожала. Там подкосилась нога, значит, линия сделала горку или какой иной перекос не в ту сторону. Микроскоп все выявит, все подскажет. Убери эту, можно предположить, бесполезную технику, и что тогда? Микроскопическое чудо исчезнет, вас уверяю, оно точно исчезнет. Случится вполне предсказуемая нивелировка. Тут поджали, там размозжили. Государство для того и существует, чтобы нивелировать кое какие незначительные отклонения и мелочи. Был талантливый, стал посредственный товарищ. Был размышляющий, стал засыпающий кусочек материи. Был интересующийся самой сущностью бытия, стал флегматичный дебил и религиозный фанатик. А если был просто дебил? Нет, не время ломать комедию, стал такой же дебил. С нижней гранью в согласии состоит государство.
  Собственно говоря, грех завидовать Станиславу Ивановичу. Прямая линия не самая легкая на нашей земле. Когда заносит, как бы чувствуешь жизнь. Тебя занесло, побарахтался и пролез. Не говорю, утонул в страшных муках и корчах. Утонувшему товарищу место в тихой обители, где ничего не волнует, где ничего не найти, где со всем, даже с червями согласен по определению. А ты побарахтался хотя бы чуть-чуть. Если барахтаешься, значит живешь. Можно пальцами двигать, можно дышать, можно прикидываться потрясающим гением и мессией для прочих товарищей. Больше того, кто сказал, что прямая линия есть основная линия? Прямую линию вообще навязали те самые остальные товарищи. В детстве поставили раком и навязали. Ты не спрашивал их, тебя не спросили они. Другое дело отнорочек.
  Нет, дорогие мои, вся красота состоит из ошибок, провалов, просчетов. Общепринятое явление не является красотой. Общепринятое понимание не является талантом или искусством. Язык общепринятого интеллигента включает несколько общепринятых оборотов, не больше того, и двести, ну двести пятнадцать более или менее устоявшихся слов из ограничительного перечня. Попробуешь щегольнуть чем-то новеньким, сразу зашикают, сразу поставят на место. Какой ты интеллигент? Придурок, скобарь, да и только. Ведь двести шестнадцатое, двести семнадцатое, все последующие слова, счет которых идет на десятки тысяч и тысяч, они самые, что ни на есть русские. Только их не рафинировали, только их не облизали, только с ними не провели подобающий инструктаж и не включили их в перечень. Ну, обнаглел! Тебе еще инструктаж? Каждое слово - это пять миллионов страниц, это гигантский и каторжный труд. Некому нынче трудиться на каторге. Шестидесятники вымирают, остальные товарищи просто козлы, остальные не чувствуют слово.
  Вы понимаете, линия определена? Уберите грязные лапы и впитывайте аромат потрясающего труда, который не повторить ни при каких обстоятельствах ни за какие самые сумасшедшие деньги. Ваше дело не линия, ваше дело отстой. Вот здесь устраивайте свою собственную красоту, вот здесь опошляйтесь и изголяйтесь до отупения. Оно много легче. Раз опошлился, и красота. Не то, что тома, одной строчки не надо. Слова все серые, все пустые, из тех, оказавшихся за чертой ограничительного перечня. Не 'исконно' русские, как утверждают эксперты, слова. Двести пятнадцать слов теперь уже 'исконно' русские слова, остальные нет. Зато красиво, зато соответствующие товарищи могут разобраться в твоей подготовке. Особенно, если на соответствующую вечеринку пришел, а там соответствующая компания так и блещет, так и бросается словами из ограничительного перечня. И тебе разрешили хотя бы разок сотворить то же самое. То есть они тебя приняли.
  Судьба Станислава Ивановича Топецкого вполне тривиальная судьба, как миллионы похожих ей судеб. Без пенька, без сучка, без царапины. Не попадаются Станиславу Ивановичу правильные вечеринки. Попадается некая шваль, с которой не то чтобы разговаривать тошно, но о которой даже думать не хочется. Времени у Станислава Ивановича не так чтобы не хватает на всякие швальские пошлости, но его и впрямь не хватает. Все потому, что судьба тривиальная. А что такое судьба, если она тривиальная? Думаю, вы и так догадались.
  - Зависть, - первая фраза.
  - Подлость, - вторая фаза.
  - Вранье, - самый заметный росток.
  Нет, ничего из области ненаучной фантастики, только реальность. Миллионы судеб так развиваются на любимой русской земле, так провожают прожитый день, так встречают новый рассвет, и довольные. Чертовски довольные. Почему бы и нет? Они масса, они миллионы. Не преступили закон, не опозорили фетишей, не подложили свинью на святыни.
  - Злоба, - это нормально.
  - Позор, - еще больший порядок.
  Достойнее не придумаешь, если даже захочешь придумать в кошмарном бреду, если даже совсем извратился своим извращенным умишком. Вранье тебе не поможет. Врут не так, по крайней мере, не так откровенно. Глаза честные, уши честные, зубы замерли, никакого постороннего стука. Чего им стучать? Правдивый товарищ, возможно, стучит. Попробовал ту самую пресловутую правду и заколебался, вдруг не поверят. Не придуривайся, обещаю опять, не поверят. Будешь самым позорным лжецом со своей недорезанной правдой.
  - Я великий, - сказал Станислав Иванович столь благую для человечества весть, и почувствовал в сердце величие.
  - Я значительный, - он же увидел некий неподдающийся описанию знак в туалете, и душа запылала значением.
  - Я единственный, - наконец упала слеза на могилу кривых дурачков, что еще не прошли таковой аксиомы. Еще слеза превратилась в фальшивый алмаз, заменяющий солнце и звезды.
  Нет, не спорьте, родные мои, миллион это сила. Два миллиона вдвое сильнее, чем миллион. Двести два миллиона не просто сильнее на пару порядков, они разрушительная стихия, против которой нет никакого лекарства. Но для маленьких гениальных мальчиков с гиперкосмическими амбициями у меня кое-что найдется. Встали перед зеркалом и наблюдаем. Что в зеркале, какой великан, какое талантище, какая вселенная? Ах, тебе нравится? Ах, ты в восторге? Узенький лобик, безвольные губы, пустые глаза. Вид потрясающий! Вот это мокрое, это скользкое существо и есть гиперпространственный гений? Другого представил таким существом, и захотелось плеваться. Сопли замазали зеркало. Ни одного свободного, ни одного чистого места. Я повторяю, будешь плеваться, пока не засохнут харчки. Богу божественное, собаке кусок из помойки.
  Есть, конечно, надежда на вездесущие общественные организации, но она очень призрачная. Школьный курс превращает маленького скота в большого скота. Институтский курс превращает инертное скотство в воинствующее скотство. Я одолел, я добрался, я победил целый мир в звездах! Но страшная штука, лобик не увеличился, губы не тронула воля, не заблестели капельки мысли в глазах. Кто еще одолел? И куда он добрался? И вообще, что такое победа? Вот бы выучить двести пятнадцать слов из ограничительного перечня. Ну, хотя бы двести или сто пятьдесят. Первое слово есть в лексиконе Станислава Ивановича. 'Скус' называется. Прилагательное 'скусный', глагола пока что не знаю, но помогает первое слово.
  - Я великий, - следующий круг. Зеркало нравится. Скользкая мордочка при ближайшей нивелировке кажется мордочкой божества. Своего божества. 'Скусного', мать моя женщина. Самое время 'скусить' божество. Вот видите, подобрался глагол. Когда шевельнул мозгами или попробовал сделать нечто хорошее, все получается. Только будь терпеливым, только надейся и повторяй очень важное слово.
  - Я значительный, - и так далее до три тысячи триста третьего круга.
  
  ***
  Дураки собираются в пары, дураки плодятся и размножаются. То ли такая традиция на великой русской земле, то ли что-то еще. И сказал господь, каждой твари по паре. И добавил туда же, плодитесь и размножайтесь. Хотя дураков размножать не велика важность. Шлеп и тяп, вышел дурак. Не припоминаю, что отмечает по данному поводу наша статистика, но процент размножающихся дураков просто гигантский по определению Станислава Ивановича. То ли девяносто девять и девять десятых. То ли девяносто девять и девятьсот девяносто девять тысячных. Впрочем, вполне реальный процент. Если наоборот, и что тогда получилось с Россией?
  Боги рожали богов, боги и смертные производили героев. Богов мало, смертные бродят по русской земле без числа. При формировании пары надо чуть-чуть поработать извилинами, чтобы не вышла какая ошибка. И опять обращаемся к Станиславу Ивановичу. Ты, конечно же, бог, в чем нельзя сомневаться. Сомневающегося ублюдка на кол. Сомневающегося извращенца удавить на широкой площади. Сомневающуюся сволочь оставить без сладкого. Ты самый главный из всех богов, мир обращается возле тебя, вселенная создана ради тебя, все что вокруг только мелочь и комплекс твоих ощущений. Так легко догадаться, ты спустился на землю, чтобы помочь этим квелым людишкам разжидить процент дурачья и стать немного другими товарищами.
  Я понимаю, богини нет на земле. Искал, надеялся, она не спустилась на землю. На этот раз она подвела Станислава Ивановича. Жизнь земная слишком мизерной кажется с высоты Олимпа. Зевнул, почесался, на земле проходят века. На такое время не запрограммированы смертные человечки. Их система действует по другим канонам и в совершенно иной плоскости. Да вы что? Двести лет, и все ждешь. Триста лет, и все молодой. Какого черта так долго торчать на земле? Отправляйся дружок восвояси.
  Обманула богиня Станислава Ивановича, но смертные товарищи есть. Плохие и очень плохие, хорошие и не то чтобы очень. Размножайтесь, я вам говорю, выбор разумный. Зачем еще боги? Ты размножился, он размножился, мы размножились. Будет тесно там наверху, если вмешаются боги. Не продохнуть, как будет тесно, придется снимать вопрос о бессмертии. Что за глупость? Не глупость, мой милый, а очень серьезный вопрос. Бессмертие хорошо, однако снимать придется. Иначе небо раздавит землю, а заодно и вселенную вместе со всеми ее галактиками.
  Довод стоящий. В первую очередь позаботься о собственном благополучии. Жертвуя малым, не забывает о прочей вселенной Станислав Иванович. Каждая жертва должна содержать рациональные зерна, чтобы не кончилось благополучие на данном этапе. И вот почему. Земля паршивенькая, земля недоразвитая. Чего не сделаешь для нее, проглотит и даже порадуется. Как не радоваться? Другой товарищ не сделает и половину подобного. Другой товарищ вообще крохобор. Только ты великий, то есть вселенский герой, ты задумал родить еще одного героя.
  Ладно, вернемся к тварям и парам. Смертная женщина не бессмертный мужик. Сегодня прекрасная женщина, завтра кошмарная баба с гнилыми зубами. Сегодня почти божество, завтра демон и, если хотите, исчадие ада. Она смертная, этим все сказано. Она с изъяном, что факт. Изъян не просто загладить, тем более уничтожить совсем даже с помощью божественного вмешательства. У самой лучшей из женщин изъян отразится в потомстве, он испортит предоставленную заготовку и материал, он сведет к нулю самые потрясающие начинания ее божественного господина и мужа. А значит? Господи, я вырываю глаза! Значит не будет героя, значит родится ублюдок.
  Сами чувствуете, не все просто на русской земле. Завалящаяся богиня проверена от и до по определению. На ней знак качества, бери не ошибешься даже на девять копеек. Но смертная женщина не такая. Ее необходимо проверить. Станислав Иванович понимает, необходимо. Его расположение не для каждой непроверенной дуры с большими и мягкими сисями. Его нельзя отнести к творцу ублюдков. Пускай другие творят, которые смертные, над которыми черной энергии ада много больше, чем белой энергии. И после которых ничего не останется, кроме тлена и праха.
  Станислав Иванович не зря спустился с небес. Выбор божественный, ошибки не может быть. Мелкая тварь ошибается, это ее предназначение всегда ошибаться. Станислав Иванович не ошибается. Вот земля, вот надежда на будущее земли, вот материал для героя. Сами напридумывали, лучший материал. Не имеет права на худший материал божественный мальчик.
  - Мальчик вырос, - это о нем говорят. И кто говорит? Какая-та тетка, бывшая Репина.
  - Вырос слюнявый, - опять разговор. И кто развонялся? Какой-то безумный придурок Владимир Иванович Топецкой, брат Станислава Ивановича.
  Если посмотреть на поставленную проблему с точки зрения божества, очень нужен Владимир Иванович. Божество не имеет права вот так выйти на свет, без какой либо там конспирации. А тупой старший братик Владимир Иванович есть отличная конспирация для Станислава Ивановича. Станислав Иванович родился в последний момент по определенной причине. Думали ничего после старшего брата не будет, а он был. Думали, ничего не выйдет, тем более бог, а он вышел. Хорошее прикрытие этот тупой раздолбай для Станислава Ивановича. Опять же этот самый тупой раздолбай не может обидеть бога, потому что из смертных. Тем более тетка, жена этого мелкого и позорного смертного не способна наехать на бога. Им развлечение, на небесах благодать. Никто не воспринял божественных замыслов, никто не откроет великого плана, и есть еще шанс у вселенной.
  - Пора помогать, - самомнение Владимира Ивановича зашкаливает, даже противно.
  - Чем помогать? - много умнее Наталья Сергеевна Топецкая, бывшая Репина.
  - Сам не знаю, - опять старший брат, - Дитя повзрослело. Разумом слабое, но телом давно не дитя. Разум больше не в силах сдерживать тело. Он помрачается, он выдает такие кошмарные виды на жизнь, которые не подлежат контролю. А еще он выступил против природы. Или я ошибаюсь, природа борется с ним? Хватит быть одиноким, хватит быть однотипным, хватит, черт подери! Не хочу загадывать, чем закончит природа.
  Теперь убедились, Станислав Иванович бог среди смертных товарищей, очень похожий на смертного. Смертных товарищей миллионы вокруг. Одинаковые лица, одинаковая походка, одинаковые поступки. Бог среди нас. Он не выделяется, он в глубокой защите. Ради чего выделяться? Выделившееся существо проиграло еще до начала игры. Посадят в клетку, навесят ярлык, и будешь грызть прутья до той последней минуты, когда придется тебе возвращаться на небо. И жрать не дадут ни черта, и пить поднесут разве что малую капельку. Ну, покажи, как обходишься без жратвы, как производишь напитки из воздуха.
  Лучше не знать про бога. Человечество не остановится ни перед чем. Бог в толпе? Хорошо, посадим в клетку толпу. Те, кто обычные человечишки, быстро сдадутся, быстро подохнут. Бог в народе? Посадим в клетку народ. Последний и выживающий при любых обстоятельствах представитель народа, сами прикиньте кто. Ваш прикид не ошибка, не бред. Вы очень умные, вы полубоги, если так легко догадались.
  - Наша задача, - ворчит Владимир Иванович, - Помогать страждущим и обездоленным товарищам. Наш опыт вполне достаточен, чтобы выявить подобный субъект. Его поступки, его характер какое-то время находятся в наших руках. Он обездоленный субъект, поэтому такая позорная личность. Он одинокий товарищ, поэтому мерзок на вид. Он всего только жертва судьбы или природы, что все равно. Пора помогать этой жертве спасти свою жертву.
  - Ты уверен? - много умнее Наталья Сергеевна.
  - Да, уверен, - чужим умом не разживется Владимир Иванович, - Человек не скотина. Ему помогаешь, себе помогаешь. Его отвлекаешь, себя отвлекаешь. Человек зависит от тысячи тысяч причин. Действия человека, характер, мысли и чувства находятся опять же в прямой зависимости друг от друга. Вот позорная зависимость, вот хорошая. Если отвлекли от позорной зависимости, наступит хорошая. Если помогают в хороших делах, снова наступит оно. Не сомневайся в честности собственного 'я', чтобы спасти человека.
  При таком подходе не пострадает гений и бог. Это полочка, куда положили тебя, где присыпали, откуда в конце концов понесут. Конспиративная полочка. Не лучший, но худший из вариантов. Не спокойный, но бесноватый конец. Не расчетливая, но из самого низа судьба. Падать так долго и нудно. В глухой ослепляющей тишине ты все падаешь, падаешь, падаешь... Зачем заорал? Вот когда доберемся до самой последней и окончательной точки, тогда ори на здоровье. Или никак? Или обделал штанишки?
  - Не правильно, - упрямится бывшая Репина.
  - Не спеши, - в том же темпе Владимир Иванович, - Человек был животным с инстинктами. Был и будет всегда, без какой либо ссылки на разум. Пускай целая категория заучившихся профессоров подбирается через разум к инстинктам этого очень гаденького и тупого животного. Вот еще последнее усилие, и мы научимся управлять человеком, стоит только воздействовать на определенные точки. Нет, не научимся. Потому что какие-то неправильные точки. Со стороны кажется, что они правильные, что они из мира вещей, в котором живет человек, а отсюда и соответствующее воздействие.
  - Объяснись, - продолжает спорить Наталья Сергеевна.
  Можно и так:
  - Скажем, душа это вещь. Следовательно, в химических лабораториях создается определенный состав, активирующий или подавляющий душу. Состав впрыскивается в мозг не так чтобы одного человечка, но всего человечества, и вот вам всеобщее благоденствие, рай на земле, только счастливые, честные, добрые граждане, и никаких гадостей. Но пройдет день, или два, или три, как назло всем расчетам, прогнозам и прочей фигне появляются гадости.
  - Противоречие, - умеет спорить Наталья Сергеевна.
  Владимир Иванович сам не промах, но сегодня безжизненный какой-то, захлебнулся в миске с картофелем:
  - Не ощущаю противоречия. Не люблю перемен. Не люблю помогать. Если ты ничего не меняешь, есть шанс, не изменится ничего. И это лучший, но не реальный исход любого псевдонаучного эксперимента. Человек, привитый от злобы искусственным способом и нашпигованный искусственным счастьем, все равно остается слюнявым подлым животным. Его обратная регенерация просто вопрос времени. Его привыкание к химическому веществу произойдет так или иначе, не важно при каких обстоятельствах. Господа ученые не узнают, где проскочила ошибка. Потому что на самом деле не было никакой ошибки, был человек, который изначально и есть ошибка.
  - Вот правильно, - Наталье Сергеевне больше не нравится спор. Обед завершился, посуда грязная. Некоторые мелочи потребовали срочного вмешательства. Это пятно, это пятно и это пятно. Кто спорит, тот даром теряет свое драгоценное время. Скорее разбираемся с пищей (позорной, земной) и садимся за книги. В книгах есть утешение. В книгах совет и ответ. Книги всегда в ладах с жизнью, не то, что Наталья Сергеевна.
  Успокоились, накатила одна мысль. Скукоженная, затасканная, вроде обрывка бумаги. Ее оборвали, она живет в таком виде, не надоедает, не выползает. Живет и живет. Раз оборвали, два оборвали, три оборвали. Предмет не из самых великих и тем более не из самых крутых для дальнейшего понимания. Крутизна приличествует горе, в крайнем случае, живописному холмику. Нет ничего похожего в наших краях, нет, и не будет. Разве что кротовая кучка.
  - Мальчика надо женить, - решила Наталья Сергеевна.
  
  ***
  Женить так женить. Все сходится. Бог спустился с небес, выбирает для размножения смертную женщину. Выбор сложный, но согласуется с воплями и надеждами глупых людишек. Выбор кошмарный, промаха не избежать на любом из этапов. Или я ошибаюсь? Худшие кандидатуры практически позади. Худшие земли отброшены. На траверсе дорогая земля. Самая чистая, самая русская. Пускай подерутся со мной, кто выискал лучшую землю. Вцеплюсь зубами, буду рвать, буду грызть. Не оторвешь, ничего не докажешь.
  Короче, не стоит резать ножом по живому. Бог спустился, бог рассмотрел, чего следует. Кандидатура одна, второй такой не имеется. Рыжие волосы, острая мордочка, жилы и кости. Вам нравятся жилы? Вам нравятся кости? Ах, захотелось мясца? Первое доказательство, какие вы боги. Надоели с мясцом. С этой ляжкой, с этим коровьим выменем, ну и так далее. Горше смертного часа всем надоели. Сидите, жрите, не лезьте в наш праведный мир. Не ваше дело воспитывать бога.
  - Влип, дружочек, - как-то обмолвился Кирилл Петрович Ламерти в телефонной беседе со Станиславом Ивановичем Топецким.
  - Основательно влип, - снова он, но при личном контакте.
  Не распространяюсь, чем личный контакт отличается от телефонной беседы. В первом случае из глубины твоего бытия поднимаются обыкновенные гадости, и во втором поднимаются. В первом случае не удастся набить морду, и во втором это так же великая редкость. Идеологическая подоплека всего твоего поведения ограничивается очень простыми функциями. И если там начинается некая суррогатная мысль, здесь она продолжается. Опять же, оттуда пришедшая мысль здесь обретает конечную форму. Между первым и между вторым разговорами можно подумать каким образом справиться с мыслью. Хотя не верю, чтобы подумал Кирилл Петрович Ламерти. В первый раз вырвалась мысль, затем прошлась во второй, вылетит в третий, четвертый и пятый.
  - За спиной институт, - продолжаем контакт с Петровичем.
  Не понимаю, зачем подобная дикость? Для гениального и вселенского Станислава Ивановича Топецкого, ставшего предметом вышеозначенных разговоров, не найдется ни прав, ни обязанностей. Я хочу, вот тебе право. Я ненавижу, это обязанность. Гениальное нечто рассчитывается по другим правилам, и вселенское что-то определяется совершенно не так, как привыкли тупые людишки. Куда чихал Кирилл Петрович Ламерти со своим институтом? Нет, пора и честь знать. Есть свободная зона, есть запретная зона для всяких Петровичей Ламерти. В свободной зоне разрешается только общение с Максимом Леонидовичем Супенковым, как с представителем все тех же людишек. Как покушала твоя остзейская немочка? Как вздремнула она? Как отвечала большой и толстой любовью на твою так называемую любовь, что гораздо больше и толще. Ибо свободная зона в прямом смысле открытая. Освободившийся от предрассудков Максим Леонидович Супенков на все отвечает. Покушала плохо, вздремнула погано, любви никакой. Другое дело, запретная зона. Сюда не ходи и не квакай.
  - До института одно, - не понимает товарищ Ламерти, - После другое.
  Телефонными звонками замучил Станислава Ивановича. При каждой встрече гаденько так улыбается. Его супруга, теперь законная, разные приветы передает. Все темы сводятся на единый манер, даже приветы, хотя они разные. Маленький привет от Кирилла Петровича, большой от Елены Борисовны Ламерти (вспомнили про богатую женщину?) Маленький привет от Елены Борисовны, большой от Кирилла Петровича.
  Полный инфантилизм, твою мать. Тебя не трогали, когда выбирал себе женщину. С тобой обращались, можно сказать, человеческим образом. Почему бы не сделать нечто подобное? То есть отказаться от гнусных улыбочек и не доказывать при удобном случае, как же тебе повезло. Забугорные виды, забугорные шмутки, потрясающий интеллект. Какой такой интеллект? Все составляющие в видах и шмутках. Богу угодна Россия, а ты привязался со всякой хреновиной. Неужели не ясно, что богу не нравится забугор. Если понравится при случае чужая земля, бог заглянет туда своей божеской милостью, а пока там не нравится. И плевать на Елену Борисовну. Ах, она акробатка! Ах, она музицирует! Ах, она стройная, синеглазая, сплошь обаятельная и сама красота! Кто сказал красота? Богу все ниже пояса. Вы думаете, он не заметил Борисовну? Еще как заметил. Сразу отверг. Пускай достается низшему существу. Все той же породе ничтожного Ламерти.
  Нет, шалите, ребята. Очень настырный Петрович. Никак не успокоится, потому что ему повезло. Так и тычет в морду Борисовной. Вроде пора успокоиться и перейти к конструктивным решениям, но опять же какой-то неправильный Ламерти. Во, конфета какая! Вам жилы и кости, а мне? Честно скажу, ему те же жилы и кости. Но какие жилы? Но какие кости? Пальчики оближешь с позиции товарища Ламерти. Даже если немытые пальчики, все равно потянуло лизать. Красивая, богатая, талантливая Елена Борисовна, в еврейском хоре она. Не подумайте, что из тех, из ненаших товарищей. Она наша. По мужу Ламерти, по родителям Иванова. Нет более русской, более настоящей фамилии.
  Смейся, паяц. Получил счастье, самое время смеяться. Лучше всего над собой. Счастье не долговечное. Тебе разрешили нечто не совсем тривиальное в нашем чертовски пустом и поганеньком мире. Тебе разрешили только любить и выполнять петушиные обязанности. И ты не так чтобы отказался, основываясь на собственном опыте и прочей фигне, якобы настоящий мужчина не ложится под женщину. Повторяю, тебе разрешили любить: горячо, основательно, без придурства и фальши. Только тебе одному, ну и ладно. Так что не очень кричи по углам о своем счастье.
  - У моей два образования, - снова Петрович.
  Наглый какой-то, нахальный пацан. Нахальнее морды еще не встречал Станислав Иванович. Ничего личного, боги предупредили товарища Ламерти. Счастье маленькое иногда попадает в весьма нехорошую переделку. Сегодня тобой выполняются петушиные обязанности, завтра на это место поставят кого-то другого, и ты превратишься в такого красивого козлика. Сегодня со шпорами, завтра с рогами. Неужели нужна консультация со Станиславом Ивановичем, как сохранить ненадежное счастье?
  Нет, совсем оборзел Ламерти:
  - У моей целых два диплома: одно музыкальное пэтэу, другое театральное. А твоя-то торговка.
  Здесь божественному терпению конец. Стена не выдержит, земля не выдержит, камень взорвется от вышеозначенной мерзости. Терпеливое божество покажется маромоем. Где ты встречал маромоя в облике бога? Здесь такие ублюдки не водятся даже за очень реальные денежки. Здесь настоящие пацаны и девчонки. Самые крепкие, самые мощные, из России, черт подери. Они знают, как говорить правильно и до какой степени разрешается шутка. В остальных случаях не обессудь. Даже Станислав Иванович завизжит не хуже стада свиней, подвергшихся обрезанию:
  - Сволочи!
  Замахает своими качковскими ручками:
  - Гады!!
  Затрясет своей правильной попкой:
  - Дерьмо!!!
  Он вам не мальчик, хотя скрывается под личиной невинности. Он вам не крохотное существо, хотя не открыл никому свою настоящую сущность героя и бога. Он обязан на данный момент завизжать. Иначе во что превратится ваша дурацкая жизнь? Сам не представляю, во что. Наступило время учить идиотов.
  - Принцессы, похоже, не водятся на русской земле, - не нахальный, скорее настырный Петрович.
  Ты что же, Кирюша, страх потерял? Милая заласкала, милая защипала, милая сделала циником и сумасшедшим во всех отношениях. Человек не имеет права быть сумасшедшим. Вот стул, назови его стул. Вот кровать, запомни кровать. Вот дорога, не гадь на дорогу. Я уверен, милую милой всегда называешь в кровати. Она милуется, значит, милая. С ней дьявольски хорошо. Ты опять же не догадался, что все хорошее исходит из ада? Точно не догадался? Умные люди теперь подсказали. Специально совет подаю. Из рая пришел аскетизм: один хлеб, одна рыбка, один огурец и то со вчерашнего дня. Не отвергаем пришедших из рая. Они управа на твой взбеленившийся ад. После отвержения никто тебе не поможет.
  Вот Максим Леонидович Супенков гораздо скромнее товарища Ламерти:
  - Наплодилось женатого хлама на нашей планете.
  Сначала раздумывает Супенков, впоследствии говорит:
  - Продались ребята за юбки.
  Разрешается посоветоваться с толстеньким мальчиком и его баронессой фон Грау. Или крыша поехала? Позавчера стояла на месте, вчера стояла на месте, сегодня где твоя крыша? Я не согласен, или неверно себе представляю действительность и положение ключевых точек на данный момент. Был такой рассудительный Ламерти, теперь безрассудный. Был такой уважаемый товарищ, теперь ноги врозь. Нет, мой праведник с очень влажными глазками, вечно праведной жизнью не прожить ни в каком государстве. Крыша почти на земле. Из-под крыши вылезла вся твоя глупость.
  - Перевелись принцессы, остались одни баронессы.
  Скажи спасибо, не слушает Супенков. Божественный Станислав Иванович слушает, а русский богатырь Супша ковыряется в носу толстым пальчиком. Занят мыслями, очень занят Максим Леонидович. Не встречал за последнее время более занятого человека. Просто в пене, просто в бреду. Готовится кое-чего предложить по большому блату. Я уверен, предложит. С красным дипломом Максим Леонидович вдвое загадочнее того прошлого Супенкова с собачкой. Его слова есть отзвук красного цвета. Его дело есть призрак дипломных корочек. Нет, не то говорю, не призрак, но яростный взрыв, но настоящее солнце:
  - Значит, скоро веселый денек?
  Раззудил плечо Максим Леонидович. Только-только доходит первая стадия речи. Вторая еще не добралась до толстого мальчика, вторая в пути, с фонами и баронессами, с богатой и вдохновенной любовью. Путь дальний, я не сказал, далекий. 'Скусного' здесь не предвидится. Станиславу Ивановичу не щегольнуть божественной подготовкой. В дальнейшем свое возьмет Станислав Топецкой, но сегодня еще не пришло его время. Чешется богатырь Супша:
  - Скоро сыграем торговую свадьбу.
  Господи, а я его похвалил. Умные интеллигенты предупреждали, не будь остолопом, вообще не хвали всякую сволочь. Ибо сволочь в твоих похвалах не нуждается. И вообще надо жить в свое удовольствие. Ты любишь рыжие волосы? И я люблю. А если волосы черные? Снова люблю. А синие не слабо? Представьте себе, не слабо. Все люблю, всем доволен, никого не хочу нахваливать даже за праведные поступки. Или хочу? Пока не решил. Пора разобраться, не маленький мальчик.
  Вот Слава, он маленький мальчик:
  - Что за дрянь?
  Чуть не загрыз товарища:
  - Что за параша?
  Чуть не заляпал дерьмом:
  - Сам дерьмо!
  Короче, богу здесь не понравилось. Надумал жениться, женись, пока не набили морду, или другие не отобрали. Ты чего кочевряжишься? Или совсем отупел после своего института? Тогда какого черта гремит в ушах филармония? Дальше не понимаю. Божественный мальчик покинул смертных товарищей, истекая желчными слюнями. По дороге едва не взорвал взглядом два десятка машин, три десятка автобусов и два с половиной троллейбуса. Станция метро вместе с дебильными пассажирами едва не взлетела на воздух от порывов его сумасшедшей энергии. Могла взлететь, могла оказаться все тем же хламом, все той же помойкой. Но ей повезло, видит бог, повезло. В конечном итоге, жертвой великого человека стал полудохлый щенок. Великий человек так отпинал эту тварь, что едва не уделал помойку:
  - Убью!
  И еще:
  - Раз-зорву на части!
  Божественная душа на этот раз переполнилась гневом.
  
  ***
  Не выгораживаем Станислава Ивановича. Кто-то же должен навести порядок на грешной земле среди подлых людишек и гадиков. Маленькое серое существо, вцепившееся зубами в свою серую телесную оболочку не способно на вышеозначенный подвиг. Отсюда делаем выводы, откуда придет к нам порядок, и кто, то есть какой гипервселенский герой займется переустройством и удалением всяких свинских загашников.
  Земля великая, повторяю в двухтысячный раз. Земля огромная, опять и опять повторяю. Город гигантский раскинулся на такенном пространстве, что жизни не хватит его обойти своими ножками. Но места хватает не всем. У кое-кого есть квартира, у кое-кого две квартиры, а кое-кому не досталось. Не позаботились чертовы родственники, не разгадали гениальной души, не пожертвовали собственной шкурой, дабы радовалась настоящая душа настоящего бога. Вы не спорьте, оно похоже на родственников. Сам поем, ребеночку хрен. И приходится гениальной душе куковать с недобитым братаном в склепе разврата, тоски и печали.
  Как не взвоешь? Всюду братан. Тумба его, шкафчик его, супруга его. Путаются под ногами. На диван не приляжешь, за столом не развалишься, в трусах не прогуляться из ванной в сортир, и даже в сортире не почитаешь газету. Все его, его и его. Мир перевертыш, жизнь каторжная, комната хуже гробницы, всех удавлю. Кушается из чужой тарелки, пьется из чужой кружки, одеваются чужие обноски. Своего ничего не осталось. Как не сдохнуть от злобы?
  - Униженный да возвысится, - хорошая мысль.
  - Возвышенный да унизится, - так думают только герои.
  - А пошли вы все на хрен, - это то самое, что засело в высокомудрой башке гениального мальчика.
  Бог терпеливый, гений вселенский. Станислав Иванович из закаленной породы русских товарищей. Мордой кривит, сопли пускает, но денежки на сберкнижку кладет. Сперва стипендию, дальше зарплату, дальше еще зарплату, которая увеличивается потихоньку по мере его продвижения по служебной лестнице. Закаленный товарищ. В такой мерзости, в таком разврате только крепчает характер. Ну и как следствие, та самая пресловутая книжка. Проценты ничтожные, но добавляются каждый год. Обноски совсем износились, а книжка растет. Не сломать, не достать Станислава Ивановича.
  Конечно, родители подлецы. Сами окопались в отдельной квартире, сами на импортной мебели, сами с большим телевизором. Тут параша, пакость, склеп, коммуналка со старшим из братьев Ивановичей и его бабой. Старший братец не только братец, но злобный тиран. Для него не осталось ничего святого на русской земле, никаких талантов и гениев. Надо бы иногда поклоняться таланту или боготворить гения. Старший братец сбежал по своим дурацким делам. Морда сосредоточенная, ему видите ли некогда. Слово скажешь, так улыбнется, вроде ребенка обидел. И все усилия на красотку свою. Мамочка милая, какие у них извращенные речи и взгляды! В сумасшедшем доме не откопаете столь отвратительной белиберды. Ты моя звездочка. Ты мое солнышко. У тебя золотое сердечко и прочая хрень. Не мог отыскать страшнее красотки.
  Быт, говорите? Неправда. Старому пню с его хламом самое место среди этих потрохов. Но развивающемуся гению, но воспаряющему богу отсюда нет взлета, нет полосы для разгона. Чужие макароны отвратительнее только чужой картошки. Чужая картошка безобразнее только чужих макарон. Хлеб на столе, повторяю вам не совсем, чтобы хлеб, но зловонная плесень. Что понравилась плесень? Так жрите ее. После попробуйте разбежаться и сделать хотя бы единственный взмах крыльями.
  Сильный характер у Станислава Ивановича. Другой характер покатится вниз, в кипящую воду. Смола измажет другого товарища, ад обожжет и удавит. Его человеческое начало подчинится порочному и развратному естеству. Его божественное начало отвергнет божественный гений. От рая до ада есть шаг, даже пол шага. Так легко подчиниться. Сам зверею, более чем легко. Подожжем позорную комнату, подожжем гадостный стол, подожжем оборзевшего братца с его недалекой супругой. Всех в огонь! Картошку, морковку, лапшу. А самое главное, плесень.
  - Проигравший характер ликует, - неплохая для мальчика мысль.
  - Ликующий характер проигрывает, - неплохая идея для гения.
  - Сдохните, свиньи, - думаю, разобрались откуда последняя блажь. Очень верный и подходящий источник.
  Горы сворачивать с характером Станислава Ивановича. Дома практически не находится младший из Топецких. Ночью находится семь или семь с половиной часов. На развалившемся креслице, где больше не выдержать даже гению, даже богу. Встает раньше всех, пинает на радостях креслице. Душ, прическа, уход за кожей. Иногда соскребает волосики по всему телу. Так мужественнее, когда общипанный, когда голяком. Может кое-чего прорастет после встряски. На подбородке вроде бы кое-что проросло. На груди пока глухо. Но ляжки в таких реденьких, в таких рыженьких волосках, что самое время смеяться.
  Впрочем, у старшего идиота много подобного барахла. Не подбородок, а лес. Ему бы дважды, нет трижды в день скубать подбородок. В противном случае он прямая копия доисторического человека и подтверждение правильности теории Дарвина. Если без шуток, фабрику пора открывать по продаже и переработке шерсти. На вырученные деньги уход за кожей. Иначе, какой здесь уход? У жены небритого идиота мыла кусок, старый крем, старый шампунь. Не разживешься и не попользуешься. Жлобство, вокруг нищета. Приходится тратиться Станиславу Ивановичу. Мимо сберкнижки приходится проносить кое-какие денежки. Это уже не смешно, не так жиреет сберкнижка.
  Душ окончен, завтрак давно позади. Как уже говорилось, чем бог послал завтракает младший Иванович. В данном случае скудный бог. Конфет не послал, мясного опять не послал, фрукты не обнаружить даже под микроскопом, и стимуляторов нет ни капельки. После завтрака труд на благо отечества, обед за свой счет, от которого снова худеет сберкнижка. Ведь подлый братан. Мог расколоться на этот обед. Что ему рублик, что ему два? Сам жует точно жвачное. С такой щетиной быть ему жвачным животным. Но есть другие товарищи, которые без щетины, которым нужны конфеты, которым пора принимать шоколад для улучшения мужского достоинства, не повторяю про фрукты. Тут такая трата с обедом.
  И еще, вечер несет самую главную трату. Бог появляется перед смертной своей. Помытый, надушенный, выщипанный. Столько часов сберегал божественный запах. На работе старался особенно не перерабатывать. Лишний раз не пройдешься, не побежишь. Кто сказал, побежишь? Из-за стола не подняться, в ящик не заглянуть, слова не вымолвить. Вдруг испортится 'скус'. Наконец, запамятовал, цветы. Каждый вечер цветы. Не самые дорогие, но за три копейки не покупает цветы божество. Смертная не поймет, она такая кривляка.
  После вечера ночь. Домой возвращаешься, в этот ад, в этот склеп, в скопище низменного и порочного бытия, на чужие харчи, которые горше комка земли или грязи. Умнее не возвращаться сюда никогда, но божество не ночует на улице. Там собаки, там алкаши, там зараза. Значит, домой. Чем ближе, тем более свирепеет младший Иванович. Вышел от смертной свирепый товарищ, по дороге свирепства набрался, нет мочи терпеть. Как представишь, чего происходит в этом, так называемом доме.
  Ну, конечно, не стоит всегда начинать с гадостей. Вот на диване два идиота, две мелочевки, две дряни, которым сдохнуть пора. Рты раззявили, не рты, но бездонные бочки. Губищами хлопают, не губищами, но срамными местами. Слова вылетают, не слова, но настоящая желчь. Ежели попадет, то отравишься, такая едкая желчь, настолько подлая и гнилая:
  - Подрастает сморкунчик.
  - Куда там еще? До старости может и подрастет. Будет крохотным и извивающимся старичком. На помочах придется водить подобную мелочь.
  - Очень прискорбно. Мы не воспитатели, не дом престарелых, не богадельня. Наши интересы разошлись. Мы не можем его изменить, даже если захочется. Он не может на нас повлиять, даже если выйдет из детства. Мы разные, он разный. Маловата для всех эта квартира.
  - Не прогонишь.
  - Идея хорошая, для которой не существует решения. Сперва не подумали, когда решили пригреть малыша. Он же робкий такой, он невинный, он из самого-самого детства. Стоило думать. Благодеяние хуже убийства. Облагодетельствованное ничтожество хуже червя. Червя раздавили, конец. А ты избежал подобную участь в полном объеме и теперь обижаешься, что оказался под прессом.
  - Всему своя чаша.
  - Вот именно, что своя. Когда-нибудь чашу возьмут и выпьют со всеми ее удовольствиями. Что было, окажется прахом. Чего не было, станет дымом. Что могло быть, исчезнет в разверстой утробе. Даже стенки и те потускнеют в определенный момент. Они обязаны потускнеть или треснуть. Они соприкасаются с тем, что на дне. А на дне, сколько не выскребаем, остается осадок.
  Делай добро
  Для дурака -
  Схватишь в ребро
  Радость пинка.
  Будешь пленять
  Цветом лица,
  Вытянув кладь
  У подлеца.
  Пискнешь в гробу:
  'Мне невдомек,
  Как по горбу
  Вышел пинок'.
  Бурно рыгнешь
  Счастьем своим:
  'Все это ложь,
  Все это дым!'
  Выплюнешь бред,
  Вызвездишь мрак
  Счастью в ответ,
  Точно дурак.
  Когда представляешь подобное дерьмо, распадается сила самого божества на маленькие кусочки. Хорошая сторона направлена в меньшую сторону, плохая уходит почти в бесконечность. Как посмели кривляться и обсуждать божество всякие смертные гадики? Кто они такие под грешными небесами? И вообще, подыхать им пора, выметаться пора перед рассветом и взлетом великого гения.
  Теперь подбиваем копейки. Ночь, холодина, Всевышний (с большой буквы себя величает младший Иванович) не за горами. Визг согревает и распаляет божественную утробу. Вне его только сопли и слюни. С ним веселее, с ним можно звонить и стучать. Лучше стучать. Упражнение для суставов. Хлоп рукой в дверь, хлоп ногой в дверь:
  - Гады, чего не дождались меня!
  Правильно, так этим гадам. Позволяют уродствовать. Позволяют хамить. Словечки находят какие-то подлые. Взгляды бросают какие-то гнусные. Но не надейтесь, что скушало ваше дерьмо божество, и не вырвало. Вот вам целый букет рвоты. Тебе поганец. Тебе поганка. Подождите, покуда женится мальчик, покуда умчится к рыжеволосой своей Карине Ефимовне. На ее торговую площадь, на ее чистые простыни, на ее сногсшибательную жратву. Сегодня попробовал сногсшибательной жратвы, ах повезло. Подождите, тогда и вам повезет. Скорчитесь, словно змеи. Скука станет вашим уделом. Солнце закатится, черт закуси. Без бога вам не прожить. Завоете гады.
  Прощальный штрих гениального дня, как две капли воды похожего на все остальное. Удары руками, удары ногами, удар головой, то есть самым вселенским и самым великим вместилищем гения. Слюна на дверном косяке, сопля на дверном косяке. Хочется выть и рыдать. Снова рыдать или выть. Потраченный вечер, убитое время, дурацкая ночь. Рыжие волосы душат, опутали, не развязать ни за что никогда. Господи, эти рыжие волосы:
  - Дура не отдавалась без свадьбы.
  
  ***
  Странный чудак человек. Сколько времени пакостил свет. Ну и заодно выделывал кучи делишек, не всегда благовидных по сути своей, не всегда подотчетных морали и приносящих благой результат для никому ненужного человечества. Видите ли, человечество должно на что-то надеяться. У человечества, твою мать, должна быть надежда. Вот такая маленькая, вот такая бессмысленная надежда. Опять правильно. Комар не надеется, клоп не надеется, глист давно потерял свой последний шанс. Они живут без надежды. Они знают, как жить в определенной среде. Но неужели захочет так жить человечество?
  Вот и я повторяю, что человек настоящий чудак. С одной стороны напирает животная сущность со всеми дурными привычками, с другой подбирается собственное человеческое бытие, чего нет, чего не может быть у животного. Сколько выжрал жратвы в облике жирного или постного мяса, вчерашнего супа, протухшего молока или сладенькой кашицы. Кашица сладенькая, как говорится, в первых рядах. Она стирает любую сущность, она отметает любые конфеты. Она глубоко моральна. Она выше общества старшего или младшего брата. Этот женился, почему тому не жениться? Этот разумный, кто сказал, что другого побили мешком по дебильной головке?
  Вопросов масса. Вопросы сложные. Отвечая на первый вопрос, запутываешься в следующем. Отвечая на следующий вопрос, запутываешься опять. Не разобраться, кто кого любит, кто кого нет. Коммунистическая пропаганда не разбирается в чисто животной любви. Справедливейшая родина не разбирается в любви человеческой. Врожденный иммунитет ничего не подсказывает. Источник жизни заполнили еще до твоего рождения всевозможными бонусами. Чудачества человека такие непредсказуемые, что лучше с ними не связываться. И кого интересует тот факт, что ребенок решил поиграться?
  Снова игра? Самый естественный симулятор жизни, подменяющий во многих случаях жизнь. Игровое поле широкое, авось никто не заметит, что оно только поле. Ходы скрытные, авось удастся пройти до конца. Результат, похоже, благой, здесь существует надежда. Тебе разрешили попробовать существующую надежду. Не кашицу, помни, дружок. Не сладенькое, помни опять. Ты не просил, но тебе разрешили попробовать. Сама трясина толкнула тебя за надеждой. Вот эта отвратительная, вот эта зловонная жижа произвела столь необходимый толчок. Хлюпала, переливалась, и получился кое-какой результат. Маленький мальчик оставил твердую землю, чтобы пройтись по трясине.
  Вот и я повторяю, чудак. Логики нет, теории нет, с практической стороны абсолютный провал, одно разрешение. Лучше два разрешения. Подготовиться, наладить связи, привлечь сильных мира сего никогда не мешает. После приходит игра. Кости легли в твою пользу, карты вполне подходящие, домино еще не покрылось козлиным запахом. Не перечисляю интеллектуальные игры. Чем основательнее интеллект, тем больше шансов пробраться вперед по трясине. Приготовился, при связях, под крылышком какого-нибудь толстосума. Но чудак, или почти сумасшедший придурок, все носится со своими богами, воспитывает гения, изыскивает посадочную полосу. Нет, ошибаюсь, взлетную полосу. Когда посадят, тогда посадят, сегодня право на взлет. Не взлетел, будешь дрянью.
  К черту логику. Если бы каждое существо поступало по логике, жизнь превратилась бы в самые что ни на есть неудобоваримые экскременты и запачкала свои капища мразью. К черту ученый приоритет. Если бы каждое существо сочеталось с наукой или совсем есть компьютер, то пропали бы милые сердцу ошибки судьбы, на которых вообще закаляется сердце. К черту черта. Я не выругался, душа пожелала отбросить последний нагар. Она тоскующая, она очищающаяся. Она поддается капризам и понимает, логики нет. Ни в развитии человеческой особи, ни во взаимоотношениях между особями. Вместо логики существует каприз, такой непонятный, что глаза вылетают на яйца.
  - Мы слыхали, как изменяются люди после женитьбы. Как уходят в подполье здоровые весельчаки, как распадается общество. Веселое общество, доброе общество добрых и смелых мужчин страдает и распадается при одном только виде так называемого прекрасного пола.
  - Вы слыхали?
  - Мы щупали пол. И остатки на данном полу сокрушенного общества.
  Логики нет. Если младший Иванович взлелеял каприз:
  - Вернуть для вселенной четверку!
  
  
  ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
  
  Странная мысль. К чему ворошить прошлое? Разве мало нового света и нового мрака возникло на небосклоне, вылезло из колодцев небытия, из гигантской развалины, из бездушной проплешины, прозванной бездной? Разве мало новых товарищей в свете и мраке скатилось обратно в небытие, похожее на стальной механизм, на ненасытную прорву, или ничто, с которым у человечества не может быть ничего общего? Бог ты мой, человек надоел своей тягой к разным крючкам и извилинам. Крайнее положение отягощает его. Неодолимые препятствия угнетают. Человек боится выглянуть за черту. Вдруг перевесился, вдруг упадешь, вдруг в данном месте непрочно и скользко.
  Середина есть истинный мир человека. К самой середине не дотянуться ни при каких обстоятельствах. Кошмар, толчея. Кто попробовал заняться подобной хреновиной, того задавили. Но середина приятнее, нежели край. Она подбадривает, она привлекает человеческие массы. Больше того, она инстинктивное продолжение жизни. На краю как-то неловко и можно упасть. Здесь упасть невозможно - поддержат и слева и справа. Другой разговор, кто поддержит. Свет и мрак здесь меняются в определенном порядке. Сумасшествие поглощает рассудок. Разум клеймит сумасшествие. Пороки стоят с добродетелями в равном ряду. Посмотри, кто прорвался вперед? Пустая трата здоровья, ряд до омерзения равный.
  Я продолжаю вопросы, к чему подобная гонка? Прошлое или будущее исчезает, когда отступаешь за край. Сделал шаг, грани начинают стираться. Кто ответит, где будущее, где прошлое? После первого шага еще возможно собрать воедино какие-то мелочи. После второго шага еще возможно вернуться. А если прошло много тысяч и миллионов шагов? Да ты запнулся, откуда шагал. Все забыто, позор, пустота. Что осталось, сожрет середина.
  Мне пока повезло. Путь проторенный, путь вполне человеческий. Странность мысли не ощущается в точке пространства, где я задержался. Головы не видать, она свесилась вниз, она за чертой или, если хотите, за гранью. Плечи просматриваются, потому что не перетягивают тело в порыве необузданного кретинизма. В противном случае произойдет некое несанкционированное телодвижение и последующий полет в бездну. Об этом уже сообщалось. Какого черта полет? За гранью так интересно. Туда заглянул, сюда заглянул. Представляете, какая непредсказуемая вещица в руках? И как тебе нравится после вселенских глубин тупой кретинизм середины?
  Нет, у нас не бутерброды на спичках, не литературный вечер напыщенных павианов, не скукотища среди разрешенной поэзии. Стихи теперь просто как строки. Бросил фразу, она называется стих. Тявкнул, не представляю чего, снова стих. Обложился с шизоидального бодуна, и опять стих, которому одиноко и тесно. Спрашиваю, отчего одиноко? Все от того. Бодун закончился, поэзия унеслась на Парнас, чтобы забиться там в дыры и щели до очередного, можно сказать, подходящего случая. Интересуюсь, зачем? Причина та же, вокруг наблевали.
  Из-за черты нет бутербродов, нет спичек, нет наперсточной атрибутики великосветских салонов. Есть другая поэзия, которая не делится на стихи, которая существует назло мелочным подражателям и их подражателям. Опять же поэзия, которую не зажать, не изничтожить, не поставить служить середине. Я не ошибся, поэзия есть. Она под солнцем, на небе, в земле. Эти простые понятия повторяются тысячи раз, нет, миллионы, однако они не теряют свою привлекательность. Еще они не доступны салонному бодуну. Питекантроп от культуры всего лишь питекантроп. Как не кривляйся, торчит голый зад с самого края.
  Стоп родимые, мы отклонились от темы, мы возвращаемся к прошлому. С опытом человек не пожелает туда возвращаться. Много ошибок, много провалов, сплошная неловкость и чепуха. Чего не припомнилось, за все покраснел и готов набить морду. Тут был слишком активным товарищем, там был слишком пассивным. Тут подумал, там рассказал. Кто тянул за язык? Кто вытягивал мысли по каплям? Не нравится прошлое. Будущее привлекательнее, потому что направлено в неизвестность. С будущим веришь, с ним уважаешь себя, с ним понадеялся все изменить, все исправить в лучшую сторону. Но будущее наклоняется к середине и принимает вид прошлого.
  Лукавый попутал, сущая галиматья. Мне омерзителен вид прошлого. Но середина не спрашивает даже самых наглых товарищей. В крайней точке пространства осталось не так чтобы много крайних фигур. Раз, два, три, может, пять. С шестой фигурой почему-то не получается. Хотя предполагаю, что при ближайшем рассмотрении найдется шестая или седьмая фигура. Мне так хочется предполагать. Чем больше, тем лучше. Грех, когда развлекаешься в одиночестве. Голову снесли, и обалдел. Грех, когда никого. Нет, пускай кто-то будет. В другом месте, с противоположного края, но будет. Крикнул ему банальную глупость, он не услышит, но улыбнется. Катись к чертям середина.
  Дальше не спорю, галиматья. Для великого человека, для светоча мысли, для гениального мальчика оно неприемлемо без какой-либо особой причины. В сердце стоит неприязнь. Или подлость, если хотите так рассуждать. Великий рассудок не рассуждает, светоч не рассуждает, то же самое относится к гению. Гений дорассуждался давно, он скатился в нужную точку пространства, он в гуще, он работает локтями, чтобы пробиться еще и еще. Догадались? Тортик за мной. Или не догадались, тогда повторяю, он работает, точно осел или слон. Вот бы огромные уши ему, всех задавить и уделать. Вот бы хобот на еще копошащиеся остатки. И никаких гадостей. Будущее давно уже прошлое.
  Вы не верите? Тогда посчитаемся. Небосклон с горошину представляется как первый шаг. Земля с копеечку на позиции номер два. Солнце с яблоко где-то в самом конце. Скажем, шесть тысяч пятнадцать или шесть тысяч шестьсот пятьдесят пресловутых шагов в сторону середины. Туча с крапинку через шаг после солнца. Шагайте, товарищи. В конце концов, преодолели этап одиночества. Миллионы таких товарищей: думающих, шагающихся, удаляющихся от бесполезного края. Миллионы с узеньким лобиком и здоровенной губой. Миллионы будущих апологетов русской земли, которым не выйти из прошлого.
  - Там уважали, - чей это вздох?
  - Тогда уважали, - чей это стон?
  Что еще, мой талантливый мальчик. Да вроде бы ничего. За тобой самые чистые призраки детства.
  
  ***
  В конце концов, выбор пал на один смехотворный заводик с Отделом компьютерной техники и обеспечения электроснабжением производства. Сама форма заводика ни к чему не обязывала, ни чем не выделялась в городе промышленности и заводов, каким считался город на Неве в восьмидесятые годы. Раз труба, два труба, три труба. Ряд корпусов дореволюционной постройки, ряд довоенной и еще современного типа. Те корпуса, что дореволюционной постройки, они разваливающиеся и прокопченные. Остальные корпуса тяжелые и подавляющие. Самый свеженький экземпляр хуже всех. Двадцать лет его строили, строили, строили и не достроили. Короче, совсем обычный заводик. На Выборской стороне все такие заводики. На Петроградской опять-таки то же самое. Что индустриальные карлики, что гиганты. Нет, извините, индустриальных карликов у нас не бывает. Промышленность развивается в цивилизацию технарей, корпуса прибавляются, вывески обновляются. Черт, снова свалял дурака. Какие такие вывески?
  Протеже Станислава Ивановича Топецкого вывески не имел. Лозунг 'Да здравствует коммунизм!' - это да. Лозунг 'Слава труду!' - сомневаюсь, но, кажется, так же висел над заводиком. Лозунг 'Народ и партия едины!' - точно висел и даже в двух экземплярах. С вывеской полный обвал. Чего не было, того не было. То ли гвоздей не хватило, то ли краски, то ли доску стащили в металлолом пионеры. Я не в курсе событий. Помню, первая литера 'А', дальше цифры, и на стене кто-то мелом напакостил 'Ящик'.
  Теперь успокоились. Информации целый вагон, не то чтобы Ящик. Для любителей разгадывать кроссворды есть над чем поломать голову. Для прочих товарищей более чем обыкновенная среда обитания. До проходной один мир, за проходной другой мир. Снаружи являешься представителем одного мира, внутри совершенно другого. И уже точно снаружи не разобраться, как там внутри. Забор высокий, стены монолитные, колючая проволока стройными рядами, плюс ток. Вам еще не надоело? Ах, привыкли. Везде забор для спокойствия тех, кто снаружи. Везде проволока для спокойствия тех, кто внутри. Ток есть ничто иное, как дань моды и времени.
  - С битым стеклом оно надежнее, - не помню, кто говорил. Но стекло засоряет природу. Черт возьми, сколько лет перегнивает стекло? Или десятилетий, или веков? Ток неосязаемый, после него никакого гнилья не останется. И вообще, веселая штучка. Отпугивает любопытных, злодеев, придурков. Самое главное средство против врага. Враг поинтересовался, где Ящик? Ответа нет, адреса нет, заводика нет. Пиши на деревню бабушке, может, откликнется дедушка.
  Мне пока не ясен замысел Станислава Ивановича. Но нить формируется в его божественной голове. Вроде есть, вроде нет. Вроде работаешь над проблемой, вроде не существовало тебя. Как это в нашей такой педантичной стране не отыскать корпусов, забора, колючей проволоки? Значит, не надо искать. Посмотри на громкие названия, потрогай великие вывески. На каждой улице, на каждом углу можешь глазенки залить: 'Я оттуда, а ты откуда, свинья?' Твое право, твое счастье, что вывеска есть. Гениальному мальчику очень понравился Ящик.
  - Время пробило, - сказал полководец товарищам.
  - Время шальное, - прибавил для строгости.
  - Время открыло дороги свои, - еще немножко добавил.
  Ну, чего привязался? Каждый товарищ с глазами, заметит, поймет. Каждый не без ушей, прослушает, себя успокоит полученной информацией и, кроме того, не станет путаться под ногами. Твои потуги такие слабенькие, такие жиденькие. В жидкость пальчик опустишь, испачкался пальчик. В слабость его окунешь, не прибавилось, не убавилось никакого добра, разве что потерял ноготь. Где мой ноготь, ау! Сам виноват, умные люди предупреждали.
  - Девять лет мы болтались по разным углам, - сказал Станислав Иванович, - Девять лет оседали и затухали в различных шарагах. То есть тратили собственное здоровье на шаражные гадости, страдали, не развивались, тем более не работали. Девять лет, я поверить теперь не могу, как это много для крохотной и как это мало для бесконечной вселенной. Все-таки не побрезговала вселенная и проглотила те самые девять лет, чтобы ни мне, ни тебе, ни кому не достались. А мы поставили саму жизнь на вселенную.
  Не знаю, как вы, дорогие товарищи, но предлагаю часа на четыре закрыть все окна и двери, отключить слуховой аппарат. Рядом знакомое и привычное действие. Разрешается пропускать кусками и пачками велеречивую лабуду, то есть включать ее изредка, когда совсем затошнило. Дальше слюни и сопли.
  - Мы не мусор, - льется слюна из божественного ротика Станислава Ивановича, - Мусору место на свалке вселенной. Он бессмысленный, он бестолковый, он перепутал хорошее и плохое начало, он испортил наши лучшие годы. Кажется, трудно испортить целую жизнь, но девять лет очень и очень можно испортить. Больше того, девять лет относятся к магии цифр. Умножаешь на дни, какая прорва, какая махина! Делишь на часы, голова начинает стонать от избытка иллюзий. Понимаете слово 'стонать'? Подобная махина как будто прошла стороной. Она же как будто исчезла навеки. Остались одни только стоны. Подумай, к чему тебе стоны?
  Разрешаю еще отдохнуть. Четыре часа слишком крохотный срок, чтобы осела слюна, слова устаканились, все остальное затихло. Повод добраться до сути вопроса и осознать, что происходит вокруг или не происходит. Еще очень хочется разобраться, какого черта здесь извращается младший Иванович?
  - Хватит, - его искрометная речь, - Молодость раздавили, детство испортили, душа попала, кому на объедки, кому на подарки. Ты молодой, я молодой, все вокруг молодые товарищи. Но это позорная фикция. Правды вообще не бывает. Я повторяю, правду порушила фикция, не отрекаясь от первого варианта. Кто выглядит молодо, не обязательно молодой товарищ. Он сохранился во времени и пространстве, природа его сохранила для некоей непонятной цели, природа его удержала, не представляю зачем, если внутри все испорченное, все гнилое, да и вообще одна гадость.
  Повод пока ничтожный, догадки смутные. Слюней, конечно, хватает. Еще проволока и забор, опять корпуса за забором. Но об этом уже говорили чуть выше, проволоку вроде как на экскурсии показывает Станислав Иванович прочим товарищам. Хотя не совсем понятно, зачем такая экскурсия, почему ее основным объектом стали забор и проволока. Но будем надеяться, что все рассчитал до конца великий стратег Станислав Иванович.
  - Гнилому ничтожеству, - проглядывается в разговоре стратегия, - Я повторяю, подобной ерунде самое время подохнуть. Но сохранившемуся интеллекту после тяжелого детства пора позабыть про само детство, про те бездарные девять лет, что заняли институт и постинститутский период на стройках отечества, и пора действовать. Все-таки ты человек, который вошел в человеческий возраст. Все-таки ты не нуждаешься в небе и солнце, зеленой травке, прочей фигне с такой обстоятельностью, как оно требовалось в твоем детстве. Сегодня шум прибоя и запах морской волны не совершеннее закипевшего чайника. Я уже не говорю про ядерные установки, космические корабли, вычислительные машины, что стали игрушками для обновленного человечества в нашем сегодня. Они не имеют ничего общего с выброшенным за порог детством. Насколько они ничего не имеют, время покажет.
  - А не покажет? - Кирилл Петрович изволил разверзнуть сахарные уста после продолжительного молчания.
  Больше не отключаемся. Экскурсия к автоматизированному Ящику завершена. Вокруг обошли. Внутрь не заглянули, но по крышам взгляд бросили. Крыши не очень высокие, зато трубы высокие. Одна труба дымит, другая труба дымит, все дымят. Не каждое человеческое существо прилепится сердцем к подобной дыре. Да кто придумал, что вместе с дырой полагается сердце?
  - Не богохульствуй, - наиболее верный ответ.
  - Мы интересуемся, - Максим Леонидович вставил пустые и бесполезные клинья.
  - Ах, вы интересуетесь?
  Для больных и раненых следующая попытка. Вы представляете, не часы, но недели пройдут, чтобы повторить прекрасную речь Станислава Ивановича. Ветер спутал с дымом ее, дым улетучился, более тяжелые частицы осели, более легкие растворились в пространстве. Получилась полная белиберда. Без легкого обрамления не играют тяжелые частицы. Без тяжелой закваски как-то не смотрится легкая поросль. Когда соберутся все вместе частицы, будет повторный этап, а пока не стоит сердить полководца и нарываться на новую плюху.
  - Вижу ток, - Кирилл Петрович ведет неправильную политику.
  - Вижу копоть, - Максим Леонидович подделывается под Кирилла Петровича.
  Слушали дураки и вообще ничего не услышали. Наблюдали точно слепые котята и вообще ничего не увидели. По определению Станислава Ивановича они доигрались. Такой крохотный, такой непредставительный вывод из всего вышесказанного, что не смешно. Школа готовит мыслить стандартно и глупо. Институт подгоняет мыслить процентов на пять с отклонениями от школьных стандартов, но глупость при этом останется. Как достучаться до извращенных сердец, когда на пределе великий Иванович?
  - Маленькая шарага, - снова Кирилл Ламерти.
  - Масштабы не те, - Максим Леонидович вроде попки перефразирует глупые мысли товарища.
  Четыре часа, еще час, еще три. Стена глухая, глуше тока и копоти. За копотью теплится жизнь. Ток не самое удивительное явление, что изобрели наши предки. Жизнь по-настоящему теплится. Слышишь, режут, колотят, метут? Какой еще чертов масштаб? Два миллиона идей в одной голове, точно в банке, пять миллионов, сто миллионов. Не завидую Станиславу Ивановичу.
  - Годы кончились, - он же опять, - Годы бессмысленные, если хотите, сорные годы. Вы мечтали попробовать отыскать смысл. Ах, самое крупное дело сюда! Ах, самый великолепный масштаб! Ах, самое из самых и самых! Но попробовали или нет? Чего закрыли свой ротик? Или чертовски кормили вас в эти убойные годы большими и вкусными пряничками? Или пускали в шикарные кабинеты с новейшей, почти фантастической техникой? Что такое? Не слышу ответ? Что там булькает в ваших желудках? Может те самые пресловутые прянички?
  - Нет, не спорьте, - не дает вставить слово великий Иванович, - И не доказывайте избитые истины. Не доказать, не восстановить потерянного, утраченного, забытого времени. Вас использовали, первый факт. Вас надули, факт номер пять. Вас обобрали, семнадцатый номер. Можно обманываться только в деталях, не более. Вас использовали, надули и обобрали. Самый человеческий, самый естественный вывод из всего вышесказанного. Таких фактов косой коси. Кто не научился косить, тому даем серп или ножницы. Кто подрезать не умеет, есть у нас еще грабли, и марш на помойку. Вас обставили. Вы считались гигантами, вы представляли себя выдающимися бойцами русской земли. В результате не то, что бойцы, всего-навсего хилые карлы и гномы.
  - Будьте всегда в форме, - на правильном пути застрял Станислав Иванович, - Не отдавайтесь мелким воришкам, которые используют, грабят и гнобят вашу бессмертную душу. Девять лет псу под лапы это не девять месяцев и не девять дней. Я повторяю, целая бездна. Кто не согласен, может идти к доктору. А может и не ходить, ибо ему помочь невозможно. Никакие лекарства, никакие процедуры не вылечат разлагающую болезнь, что укоренилась в твоем сердце. Только время лучший из докторов. Но вот его-то мы потеряли.
  Разрешается возражать Станиславу Ивановичу.
  - Пас, ничего, - что-то смутился Максим Леонидович Супенков.
  - Будь что будет, - гораздо тише ведет себя Кирилл Петрович Ламерти.
  Станислав Иванович не затаил в своей доброй душе ничего нехорошего на капризных товарищей:
  - Предлагайте другие идеи.
  Так как другие идеи не предлагаются, следующая реплика снова его:
  - Однако маленькая шарага много спокойнее разожравшегося кабана. Жира меньше, но более толстая кожа.
  Теперь точно пойдут реплики, напоминающие мячи только в одни ворота. Станислав Иванович расправил свои культуристские плечи, гордо вскинул мордашку, крохотный лоб навострил в еще более крохотный лобик и скособочил кое-куда свои маленькие крысиные глазки. Или я ошибаюсь, кто это там придумал пакость про глазки. За большими очками с темными стеклами ничего не видать. То есть вообще не видать, какие глазки у выдающегося гения русской земли Станислава Ивановича:
  - Ящик не нравится, ну и что?
  И последний аргумент:
  - Я работаю в Ящике.
  Друзья отступили. Станислав Иванович Топецкой входил во вкус полководца.
  
  ***
  Давно присмотрелся к общественному явлению, свойственному коммунистическому строю в развивающемся советском государстве: колючая проволока и забор везде на одно лицо. В больнице, в бане, вокруг Ящика. Устрашает со стороны, отпугивает нежелательных лоботрясов и лицедеев, предупреждает сволочь, сюда соваться не надо. Но если забрался сюда, тебя ожидает сюрприз не так чтобы из самых приятных. Вся бутафория не держится, не несет смысловой нагрузки. Шаг назад - снаружи. Следующий шаг - внутри. Страшная личность вахтера не остановит даже маленького мальчика, перелезающего через страшный забор за маленьким мячиком. Слышите храп, вот и все ваши страхи. Если оказался внутри, сам сливаешься с массой. Теперь настоящий товарищ, теперь свой, в бумажку обернутый и под литерой 'А'. Короче, сыграл в Ящик.
  Кирилл Петрович Ламерти сыграл первым. Нет, извините, вторым после Славочки Топецкого, который уже сидел в Ящике. Раздумывал двадцать четыре часа Кирилл Петрович Ламерти после знаменательной встречи товарищей. Затем три месяца ждал увольнения, но уже не раздумывал. Вспомнили, русский характер? Скоро сказка сказывается... Затоскуешь три месяца без настоящего дела, если горячий характер, если копытами бьешь, если ручонки совсем исчесались по новой работе. Хотя с другой стороны молодая жена, интеллектуальная, богатая, колыбельную завела, нет тоски, только обыкновенные петушиные игры. Если совсем плохо, по лысине погладила молодая жена Елена Борисовна, и снова нет ничего. Разве что испариной покрылась красивая лысина красивого мальчика Ламерти.
  Стоп, теперь наводящий вопрос, откуда взялась лысина? Да сами знаете, откуда она. Институт, три года на побегушках, не простая, но дьявольски напряженная семейная жизнь и такая же точно борьба за хрупкое семейное счастье. Волосок к волоску, вот и взялась лысина. Ладно, Кирилл Петрович нравится и без волос. По новой идеологии, лысина украшает мужчину. Вот маленький лобик, крысиные глазки или поросячий живот они точно не украшают мужчину ни на каком этапе его развития, зато лысина украшает, что проверенный факт на примере Кирилла Петровича Ламерти. Плюс молодая жена, еще не рожалая, еще кое-что не обвисло. Потрогаешь, день пролетел. Приласкаешься, вся неделя и даже две пошли к черту. Попробуешь, месяца как не бывало. Занят товарищ Ламерти, дни не считает, за забор не стремится. Должен выложиться до последней ступени товарищ Ламерти, пока под руками жена, пока не отправилась просвещать заморские страны.
  Вот когда отправится, тогда за работу. Три месяца ничего не делал, я имею в виду, не работал красавчик Ламерти. Занятый человек, практически гений в домашних условиях, если не разобрались, герой. Интеллектуальное действо перемешивается с эстетическим бездействием. Раз театр, два концерт. Раз прелюдия, два рапсодия. Вечером продолжение красивой семейной жизни и до утра. Какая еще работа? Я уже говорил и повторяю для всяких придурков, вот только отправится в зарубежную командировку Елена Борисовна Ламерти, тогда начнется работа. Всякие там чертежи, и бумажки, и прочая дрянь, от которой так отупел Ламерти.
  Очень быстро летит время. Только сегодня была в твоих рученьках Елена Борисовна, только сегодня ласкалась и целовала твои красивые глазки. И вот уже улетучилось в неизвестность сегодня, подвалило то самое завтра, которого ждал и не ждал Кирилл Ламерти. Ну, а завтра какая свобода? Или чем-то еще недоволен, мой мальчик? В коммунистическом государстве ты исчерпал весь лимит свободного времени, пора вести себя правильно. Да и Елена Борисовна оставила суровый наказ, хватит шляться, пора на работу.
  Впрочем, Кирилл Петрович не только лишился волосяного покрова за предыдущие годы. Растолстел, погрузнел, ослабел Ламерти. Печень паршивая, сердце паршивое, живот барахлит, ну и прочие гадости неизвестно откуда наехали. Здоровье нынче не просто здоровье. Ему зеленая улица. Чуть поволновался, дыра в печени. Еще поволновался, гвоздь в сердце. Еще и еще, рот открывается, пища туда не идет. Того гляди, перекинется в мозг моровая болезнь, и понесут такого красивого мальчика неизвестно куда под ту самую очень известную музыку.
  Все-таки правильно рассчитала Елена Борисовна завтрашний день для Кирилла Петровича Ламерти. Если останется дома Кирюша, то обязательно будет дружить с холодильником. В холодильнике много всего интересного держит Елена Борисовна. Там мясо, там птичка, там рыбка, и многие совершенно нерусские вкусности, от которых совсем обалдел Ламерти. Отсюда его округлившийся животик, ну и прочие физиологические изменения, о которых говорилось чуть выше.
  Короче, уехала Елена Борисовна. Покряхтел, постонал Кирилл Ламерти без своей второй половинки, натянул старенькие джинсы, все в забугорных наклейках, нацепил такую же курточку, и отправился в Ящик. Очень не хотелось идти туда Ламерти. Вроде бы согласился с Еленой Борисовной, что пойдет туда Ламерти, то есть пойдет в этот долбанный Ящик. Зато как до дела дошло... Оделся хуже чем в огород Ламерти, и с невыносимой тоской пошел в Ящик. Может не выгорит что? Может, отправят подальше?
  А там обалдели:
  - Какой мальчик, какой мальчик...
  Вот это по-нашему. Станислав Иванович зря принимал валидол. Имя с отчеством перепутал и обозвал Кирилла Петровича Петром Кирилловичем Ламерти. Все-таки в первый раз. Хочется добавить, в первый раз покровитель. Однако, чего психовать преждевременно? Если бы покровительствовал уроду Станислав Иванович Топецкой, но где вы видали даже намек на уродство? Уроды разбиты, вывернуты наизнанку, в помоях торчат. Накормили уродов лепехами из кизяка, теперь за нами победа. Ну и, конечно же, весь в наклейках Кирилл Петрович Ламерти.
  - Наш человек.
  Никто не спорит. Младший техник язык проглотил. Старший техник схватилась за юбку. Бескатегорийные инженеры согласились не получать категорию, даже выйти из инженеров, какой кошмар, в работяги. Категорийные инженеры поглядывают на кресло начальника. Через энное количество лет мы увидим кое-кого в данном кресле. Даже начальник товарищ Ингушин язык прикусил. Нет, он еще не оставил чертовски удобное кресло и, возможно, в ближайшие годы останется там же сидеть, радуясь светлому небу над головой и ясному солнцу в окошке. Но я повторяю, без зависти, без дурацких упреков подумал на этот раз о приемнике товарищ Ингушин:
  - Все для родины!
  Опять же другие товарищи переглянулись, и почему-то подумали точно так, как товарищ Ингушин. Удивительное единомыслие сконцентрировалось в инженерных рядах. Хорошая у нас родина! Правильные товарищи! Интересная работа и очень ответственная! Лучшие люди мечтают работать у нас и почему-то именно к нам приходят лучшие люди. Сие ни какая-та глупость, но факт. Добро пожаловать в наш коллектив, Кирилл Петрович Ламерти.
  Плюс несколько конфиденциальных замечаний со стороны товарища Ингушина в сторону Станислава Ивановича Топецкого:
  - Видит бог, удружил.
  Растет Станислав Иванович, поднимается Станислав Иванович. Люди глупые, трясутся за место свое, не рискуют, никого не приводят. Станислав Иванович не трясется за место. Что он маленький или слабак? Любит русскую землю. Подбирает великолепные кадры для русской земли. Он давно разобрался, куда и какие нужны кадры. Ему не надо подсказывать, его не надо водить на помочах. Давно и навсегда разобрался Станислав Иванович. Дайте ему развернуться, ох, как засветится Ящик.
  - Поздравляю, - следующая реплика со стороны товарища Ингушина.
  Можно еще произвести впечатление на новобранца. Показать ему новейшую автоматику, компьютеры, микросхемы. Не важно, что наши советские микросхемы отличаются увеличенными размерами от мирового стандарта, они при этом работают. И автоматика наша работает, и компьютеры. Можно даже включиться прямо сейчас, поиграть в покер на раздевание с одной очень ласковой девушкой. Облизал сухие губы товарищ Ингушин. Интересно, приходилось ли так играть в покер товарищу Ламерти? Облизал, и передумал что-либо показывать. Вдруг все видел, вдруг все знает новый сотрудник? Он весь такой правильный, он такой современный, он в зарубежных наклейках. Знает про покер товарищ Ламерти. И ничего не сделал товарищ Ингушин.
  Зато друзей стало двое.
  
  ***
  В следующие рекруты попал Максим Леонидович Супенков, русский богатырь Супша. Максим Леонидович отнесся к задаче спустя рукава, то ли из-за отсутствия верной жены, напоминающей нам Елену Борисовну Ламерти, то ли из-за присутствия верной подруги фон Грау.
  - Не валяй дурака, - вот и все, что сказала подруга. Не экипировала, не погладила, не постирала. Пинок под зад, и послала богатыря в люди. Мол, негоже русскому богатырю пресмыкаться перед всякими смердами, корчить из себя яблочного мальчика, ломать комедию за три копейки. Если ты богатырь, так оставайся богатырем, все равно не выйдет из тебя мальчик. Примерно так, или чего-нибудь в том же роде сказала фон Грау. Ну, и для пущей солидности пресловутый пинок, который впитал в себя русскую ширь и духовность.
  Постоял, почесался Максим Леонидович Супенков, пошел в Ящик. Если выражаться немного точнее, ничего не убавил и не прибавил к своему былинному образу Максим Леонидович. Только красный диплом. Ту самую пресловутую бумажку, к которой тянули лапки и пускали слюньки многие нерусские товарищи известной вам национальности. Только они не получили красный диплом, потому что не получили и все, а получил красный диплом Максим Леонидович.
  Короче, такой расклад, не считая кое-какие пикантные мелочи. Вместо общественного транспорта сел на велосипед Леонидович. Вместо кепки обмотал бритый череп бинтами. Ах, простите, не есть какой-то там панк Леонидович. Просто в одно очень теплое, чертовски приятное утро наскочил богатырь Супша на никому ненужный балкон и слегка пробил себе голову. Нет, ничего серьезного. Не изуродовал гениальный мозг Леонидович. Я же вам говорю, он пробил себе голову, он содрал нехилый лоскут кожи. Что было с балконом при этом, подумать страшно, но в конечном итоге пришлось побриться богатырю Супше. Как следствие, не совсем свежие бинты, под бинтами не совсем свежая вата.
  Еще авоська с картошкой. Русские богатыри питаются не хлебом единым. Попросила остзейская немка фон Грау Максима Леонидовича Супенкова чего-нибудь принести на обед. Ну, так ненавязчиво попросила, без наездов и зуботычин. Ты, значится, всякой ерундой занимаешься, тратишь свое драгоценное время на разных придурков и потрохов, которые заплатки на твоем дырявом носке не стоят. Платить тебе будут так мало, что нам останется денег разве что на картошку. Вот и приучайся лопать картошку.
  Ничего не сказал Леонидович. Выбрал авоську из общей кучи, да подырявее. Поправил повязку на голове, взгромоздился на велосипед, как мы уже говорили, поехал. Между жилищем фон Грау и Ящиком продавали картошку. Остановил велосипед Леонидович, приценился, цена показалась вполне подходящей, стандартные десять копеек за килограмм. Как не купить такую картошку? Вот и купил Максим Леонидович.
  Дальше этот самый дурацкий Ящик (пишется с большой буквы). С его дурацкими человечками, видом не видавшими и нюхом не нюхавшими настоящего русского богатыря. Например, такого, как богатырь Супша. Им бы заткнуть свою грязную пасть и не всматриваться в дырявую футболку Леонидовича. Футболка не есть душа Леонидовича. Всего-навсего никому не нужная тряпка. Вот под тряпкой находится самая главная вещь, которая и есть душа Леонидовича. Широкая, умопомрачительная, с видом на будущее, все с той же неуправляемой русской тоской, которую может исправить только духовность русской земли, ну и сама жизнь, опять-таки русская.
  Нет, никого не обманывал Максим Леонидович, ни к кому не подлизывался, как иные товарищи. В его арсенале нет ничего такого, за что может быть гадко и стыдно. Пришел сюда (или приехал) Максим Леонидович точно таким, как он есть, со всеми его достоинствами и недостатками, даже с красным дипломом, который на этот раз почему-то произвел отрицательное впечатление.
  Ах, ты человеческая зависть! Ах, до чего докатились маленькие гаденькие человечки! Или почему-то не понравился красный диплом Леонидовича. Видите ли, выпендрежная штучка. Не просто так притащил свой диплом Леонидович, он перед всеми нами выпендривается. Ни у кого, понимаете, ни у кого в Ящике нет подобного диплома. Как мы уже говорили, есть здесь инженеры, есть техники, есть даже партийный работник, тот самый товарищ Ингушин, но ни у кого, в том числе у товарища Ингушина нет диплома с красными корочками.
  Да что вы себе позволяете? Вот вернется Максим Леонидович в свой институт (Военмех называется), стукнет дипломом о стол и скажет:
  - Дорогие товарищи, в одном гаденьком Ящике ни за что не принимают на работу с красным дипломом.
  Удивятся дорогие товарищи, но виду не подадут:
  - Как же так, Максим Леонидович, ты был у нас лучшим без всякого блата, мы оценили тебя по достоинству.
  И слезно попросит Максим Леонидович:
  - Поменяйте диплом.
  И ответят опять же товарищи:
  - Черта лысого мы тебе поменяем?
  Нет, до чего докатилась родная земля? Русских богатырей держат за каких-то уродливых потрохов. Ладно, кому-то здесь не понравился красный диплом. Могу согласиться, что и повязка на голове не очень понравилась. Хотя по большому счету, раны всегда украшали богатырей, открывая для всяких придурков их истинное мужество. То же самое можно сказать о занюханной футболке, за которой нет ничего, только толстый живот и широкая богатырская грудь Леонидовича. Это еще можно понять, но как вы поймете почти животную ненависть к авоське с картошкой?
  - Подумаем, сказал товарищ Ингушин.
  Ответ стандартный, вроде бы ничего особенного. Собралось чуть ли не все население Ящика. Стоят, молчат, головами мотают, засмотрелись, как падает на пол картошка. Сквозь дырочки падает, черт подери! И что вы такого нашли интересного в обыкновенном процессе, как падает на пол картошка? И как матерится Максим Леонидович, ползая под ногами всяких придурков и собирая картофелины.
  - Кого притащил?
  Станислав Иванович тихо срыгнул в уголке:
  - Холостой выстрел.
  
  ***
  Номер три Владимир Иванович Топецкой. Самый нерасторопный и бесполезный член общества. Другие товарищи закончили счеты с прошлым и вышли на более или менее стоящий уровень в отличие от Владимира Ивановича, который пока на начальном отрезке пути. Другие товарищи подсуетились с приличной работой и не нуждаются в советах дилетантов, вроде старшего Топецкого, который пока без приличной работы и ничего для себя не решил. Так не договаривались, мой правильный мальчик. Разве не чувствуешь, где накручивает обороты система? Ах, у товарища кое-какой дефицит с чувствами, не смотря на семейное положение, он все еще не вышел из детства. Уже ошибка. Темп нынешней жизни бешеный, и лик бешеный, потому что несется жизнь комками и струпьями. Она всего-навсего жизнь. Она по любому счету непредсказуемая, даже если ты нанялся чего-то там предсказать, исходя из своего недалекого опыта, жизнь все равно осталась такая как есть. Потому что твой опыт пустая труха по сравнению с той самой жизнью, до которой ты почему-то дорвался. Ну, и парочка замечаний насчет свободы. Не знаю, о чем это вы? Существует всем нам известная жизнь, и никаких разговоров насчет никому не нужной свободы.
  И вообще, не обижайте Владимира Ивановича Топецкого. Человек переболел, человек перемучался. Постоянная игра в догонялки стала его уделом. Человечество убегает, он догоняет. Но человечество не стоит в ожидании догоняющего элемента, опять убегает. Не говорю, вокруг суета. Но в определенный момент вывалился из потока Владимир Иванович Топецкой, пропустил из-за болезни целый год в институте, отстал от своих товарищей. Следовательно, не оперился как полагается Владимир Иванович Топецкой, не подготовился к высшему пилотажу в мутных и бешеных водах. Ему по вкусу застойная лужа, болотца кусок или, господи упаси, неужели трясина?
  Не будем такими строгими, не время верить в трясину. Кодекс молодого строителя коммунизма отвергает трясину во всех направлениях. Это кодекс коммунистической чести. Не дрянь, как вы понимаете. Не пустая фиговина, как понимаете снова на твердой коммунистической платформе, подписанной величайшими умами всего человечества. Молодой человек есть строитель. Строитель есть сама молодость. Пересеклись две вершины. Они настоящие, потому что иначе не может быть. Для всех сомневающихся некоммунистов у нас адекватный ответ. Если ты, нехорошая тварь, сомневаешься в правоте идеологов коммунизма, то ничего не поможет тебе. Проглотит трясина.
  Счастье подвалило:
  Раньше был студентом,
  А теперь в пол рыла
  Стал интеллигентом.
  Раньше отсыпался
  До хрипцы в коленях.
  А теперь зазнался -
  Позабыл о лени.
  Дисциплину шкуру
  Не считаю вздором,
  Не желаю сдуру
  Пачкаться позором.
  И спешу на смену
  Истекая потом.
  Пусть набавят цену
  За саму работу.
  Пусть прибьют цепями
  К самовару с чаем:
  'Посиди с друзьями,
  Вместе поскучаем'.
  Послюнявлю ножик,
  Карандаш почищу,
  Чтобы местным рожам
  Подготовить пищу.
  Смотришь, до обеда
  Солнышко клонится.
  Тут не до советов,
  Надо подкрепиться.
  А набьешь за харю -
  И дремать охота,
  И опять какая
  Сонному работа.
  Там пора в читальню
  Кругозор повысить,
  Улыбнуться сально,
  Мол, гуляют мысли.
  А затем с повидлом
  Ожидает встреча.
  Очень деловитым
  Подобрался вечер.
  И домой с разборок
  Топчешься усталый:
  'Чертова контора,
  Как заколебала!'
  Повторяю вам, не судите Владимира Ивановича Топецкого по его не совсем, чтобы взрослым поступкам. Голова не задница, особенно если травмированная голова, как у Владимира Ивановича. Вы понимаете, что даже здоровая голова у разных людей реагирует по-разному. У одного товарища здоровая голова реагирует стремительно, у другого вовсе не реагирует. Пока повернул эту самую голову, птичка выпорхнула и улетела, счастье прошло стороной, ручеек пересох. Нет кристальной воды, нет журчащего и потрясающего ручейка. Все поднялось и улетело. Есть обыкновенная русская блажь. Никуда не стремиться, никуда не бежать. Та самая пресловутая блажь-матушка. Сидишь на печи да мечтаешь о благоденствии любимой России. Закосил, обалдел, снова мечтаешь на ту же тему. Мечты дурацкие, почти бесполезные. Мечты оторвались от русской земли, они пробили вселенную, они не имеют ничего общего с внутренним меркантилизмом родного народа. Меркантильные шестидесятники, меркантильные семидесятники, да собственно и все прочие товарищи, кто якобы очень страдал за Россию, а на самом деле слинял за бугор, на жирную пищу, на пьяную жизнь, на остальные извращенные мерзости. Нет, они не отразились в мечтах. Им не завидует глупышка Иванович.
  
  ***
  Нож и бумага. Нож режет, бумага режется. Нож острый, бумага любая. Если отыщите режущую или острую бумагу, пусть будет острая. А так бумага от старых тетрадей, от сыра и колбасы, от ботинок и от трусов, я не сказал туалетная бумага, хотя и она подойдет в крайнем случае. Короче, любая бумага за маленьким исключением. Книги не подойдут, вроде кощунство. Пресса не подойдет, вроде мерзость. Прикоснувшийся к прессе товарищ может запачкаться навсегда и перенестись в тот же самый разряд пачкунов. Ну и выводы? Лучше жирные пятна, чем мерзость.
  Владимир Иванович Топецкой вдумчивый малый. Разобрал на столе уголок. С левого края тарелки и вилки. С правого шорты и гольфы. В середине Владимир Иванович, нож и бумага. Нет, я не оговорился, товарищи. Нож иногда очень нужен, чтобы нарезать бумагу на равные стопочки. Почему-то такие вот стопочки вдохновляют старшего из Ивановичей. Прежде чем взяться за карандаш, очень надолго задумался Владимир Иванович Топецкой. Затем все-таки вытащил нож и разрезал бумагу. И только в конечном итоге в дело пошел карандаш. Владимир Иванович вывел первую, очень красивую надпись:
  - Воспоминания русского.
  Мы не вникаем, зачем ему надпись, зачем карандаш, ну и прочие вещи, что расположились в данный момент на столе? Вот такие тарелки и вилки, шорты и гольфы. Владимир Иванович просто использовал нож, как мы уже говорили, для перевода бумаги в ровные стопочки. Ну, и карандаш, заступивший на место ножа, сделал свое маленькое, но только ему присущее дело, то есть вывел на первом из вышеописанных огрызков ту самую пресловутую надпись.
  Вроде все правильно. Нет, остановился Владимир Иванович. Затем попыхтел, задумался, покачал головой. Представляете, недоволен Владимир Иванович. Всего два слова, не двести, не тысяча, не миллион, и сколько сомнений в его голове. Какие такие воспоминания? О чем такие воспоминания? Кто разрешил воспоминания, какой такой русский? Вот это последнее 'кто' почти доминирует на прилегающих над листами вершинах. И оно же чертовски не нравится старшему из Ивановичей, можно сказать, раздражает товарища.
  - Слишком приторно, - вывод номер один.
  - Слишком слащаво, - ну и так далее.
  Можно поспорить, можно вообще согласиться с тем, что написано на огрызке бумаги. Русских ребятишек хватает на русской земле, воспоминаний хватает в десять раз больше. Чтобы чего-то помнить, не обязательно быть русским товарищем, скорее наоборот, чтобы быть русским товарищем, помнить на этот раз обязательно. Если ты утерял память о прошлых событиях на русской земле, кто поверит, что ты это ты, что относишься к величайшей на свете нации, что имеешь право представить нацию хотя бы в каких-то воспоминаниях. Никто не поймет. С тобой разберутся, тебя отринут, к тебе приладят один или два из бесчисленных ярлыков. И получится еще один маромой. Черт подери, куда не плюнешь, везде маромойские морды. А где морды русские?
  Все равно недоволен старший Иванович. Голова чешется, ухо чешется, мысли ползут. Оно верно, когда кое-где чешется, значит, ползут мысли. Но странная взаимосвязь товарища с мыслями. Попробовал выгородить себя в отдельную популяцию. Вон глядите, я видный питомец земли. Не выгородил, в последний момент удержался от вышеозначенной борзости. Раз вы такие, то я не такой. Удержался и выбросил к дьяволу лист, вместе с претенциозным намеком на память и русского. Вместо этого новое слово досталось бумаге:
  - Дневник.
  Начало вроде положено. Сокращая рукопись вдвое, Владимир Иванович уподобился яркой плеяде бойцов за сестру таланта. Его талант поднялся на пятьдесят процентов, если считать по словам, и гораздо выше, если считать по буквам. Сие немаловажный фактор, то есть почти запредельный талант. Общество не стоит на месте. Общество развивается и сокращается. Если не сокращать общество, развивающаяся его часть вырастет до бесконечности и все захламит. Звезды утонут в жидкой среде, которая предназначена, как вы знаете, утопить звезды. Жидкая среда не есть твердое вещество. Попал, остальное могила.
  Не согласен Владимир Иванович. Отдыхает после тяжелых трудов. Минуту, четыре, семь и так далее. Другие товарищи бегут за талантами, словно привязанные на веревочке. Владимиру Ивановичу нечего сокращать. Два слова в одном еще не вселенная. Пускай будет два, или три слова, или сто миллионов чуть ли не идентичных по смыслу страниц, не в этом вопрос. Общество переходит с места на место. Оно не стоит, не перепрофилируется, отметая худшие стороны и принимая лучшие. Кто сказал, что Владимир Иванович полюбил какую-то дрянь? Пока не слышно про какую-то дрянь, следовательно, никто не сказал. Не спеши, мой талантливый мальчик, распоряжаться за общество.
  Прогрессивная сторона. Владимир Иванович поработал. Владимир Иванович отдохнул. Отдых не тетка, тем более не сестринский подход. Каждый талант вправе распоряжаться своим талантом, тем более выбирать, куда подобную штучку использовать. Ты выбираешь одно направление, я подожду в стороне и не буду мешаться. Я выбираю нечто совсем непохожее, но и ты подежурь на канаве и не суй сюда носик. Вот когда настоящий выбор, когда разрисована куча листов, разрешается ставить победную точку:
  - Мысли.
  Выдержки времени.
  - Максимы.
  Снова споткнулся, снова буксует Владимир Иванович. Помойка наполнилась. Колбасный лист и тетрадный, сырный и обувной, все попало туда. Очередь соблюдена согласно сценарию: по словам и по буквам, по светлой дорожке и тайному замыслу. Я повторяю, здесь полный порядок. Позади некоторые вполне осознанные поступки и действия, но результат нулевой. Однако начальная стадия кончилась. На нее не поставить и к ней не примазаться на следующем этапе. Что соответствовало русскому характеру, с тем не согласуются максимы Владимира Ивановича:
  - Очень хочется написать.
  Хорошая фраза. После всего пройденного и отброшенного материала это уже шаг вперед. Переполненное сердце, переполненная душа, переполненные легкие, переполненная печень. Счет раскручиваем на десятки, на сотни шагов. Счет жесткий и переполненный. Для пишущего товарища, для так называемого писателя, создающего форму письма, выгоднее продвигаться вперед, чем считать всякие глупости. Но продвигаться вперед не просто по ямам и кручам. Процесс затянулся, мелочь тебя задавила в самом начале пути. Мелочь не умеет смиренно высматривать, кому это хочется и как это хочется лезть не в ту сторону. Она мелочь. Для нее хорошая фраза все равно, что смертельная фраза.
  Пятый лист, семнадцатый, двадцать девятый. Позавидуем старшему Топецкому. Он еще начинает прорыв в бесконечность, он еще не накушался. Наивный такой, глупый такой, в любом варианте смешной мальчик. Он начинает, чего не следовало начинать никогда. В его руках сосредоточилось счастье, в его голове сосредоточились звезды, над ним, только над ним, опять же над ним. До очередного листа. Не бери этот лист, я прошу, не бери ты его. Станешь совершенно другим человеком. Жизнь изничтоженная, судьба раздавленная, вечный странник и вечный борец на просторах вселенной.
  И что у нас получается? Падают дни, корчатся месяцы, годы ложатся под пресс. Ты наращиваешь обороты. Ты более мощный, более яростный осколок русской земли, чем в предыдущий период, если хотите, чудовище, монстр. Вот именно, монстр. Слова в твоих пальцах вроде воды. Давишь, и капают. Сильнее давишь, и льются. Еще сильнее, и получил водопад. Да какой. Ниагара воспроизводит лужу. Забудь. Потерялся контроль, тебя понесло на волнах твоей собственной ярости.
  Вот это я понимаю, маленькое почти детское начинание вышло из-под контроля. Больше не радуешься той малой удаче, которой радовался на начальном этапе. Больше не ерничаешь, не называешь себя потрясающим гением. Тем более не выводишь себя рядом с Пушкиным, Тургеневым и Толстым, или с какими-нибудь зарубежными шишками, типа Шекспира, Гете, Золя, Гомера, Вергилия и Ксенофонта. Довыводился, забыл. Выводы утомили. Пускай другие таланты выводят подобную ересь. Те самые начинающие таланты, с писклявыми голосками и мелочевщики, которые до седых волос, нет, до гроба останутся мелочевкой и хламом. Им позволительно, их хлеб. Не выведут, не подсуетятся, не вспомнит никто, а так хотя бы иллюзия, что рядом с великими именами засмердит их ничтожное имя.
  Тысячи имен, тысячи путей. Мировая мысль разрослась в мировом пространстве. Нормальный человек кощунствует, что пополнит пространство. Ты совершенно другой человек. Все известно, все пересказано, ничего нового не происходит в твоей обалденной вселенной. Кто сказал, происходит? Монстр сказал. Скучающее чудовище, один из бойцов, которого не побороть никакими способами. Слишком долго боролся, чтобы чудовище завалилось на обе лопатки. Какая борьба, если продвижения вперед нет, если все повторяется на планете людей, и ты дошел до витка преодоленного круга?
  - Хочется, черт подери!
  Никто не спорит. Будем завидовать старшему из братьев Ивановичей в его оптимизме. Это ребячество. Пускай оно так. Жизнь большое ребячество или маленькое ребячество. Прекратили кривляться, что мышь на крупу. Кто кривляется, тот потерял очень многое. Не добавляю штамп про крупу. Если тебе дорога подобная мелочь, мы остановимся на крупе, если ты от крупы отказался, пойдем дальше. Наша отчизна великая, наша система противоречивая, русский человек соткан из черных и белых пятен. Почему пятна черные? Или почему они белые? Когда подберете цветные пятна, можно перевести разговор в цветную сторону. Но только цветные пятна не есть принадлежность всего русского, они далеко, они ложь. Перед глазами прыгают и исчезают, снова прыгают и исчезают в который раз. Побежишь за подобной хреновиной, сам забурел по полной программе. Я не бегу, мне хватает черного с белым. Здесь отчизна моя во всем ее потрясающем величии и при всех ее недостатках. Черт возьми, мне хватает.
  Вселенная проще, чем кажется со стороны. Умеешь выразить свои чувства вселенского уровня, отметь их одним словом. Если не получается нечто подобное, можно перевести одно слово в роман, но переведенное слово должно соответствовать оболочке романа, чтобы воспроизводилось без промаха, без пустоты во всех направлениях. Я так не умею, никто не умеет. По крайней мере, подобных искусников не встречал на узкой тропинке по имени жизнь. Ничтожества думают, что умеют. Однако они гораздо дальше от истины, чем обезьяна, паук или клоп. Они копаются в слове своем, произошедшем вообще от ничтожного корня. Они надеются на мышонка, родившего гору. Вы понимаете, всего-навсего на мышонка, не то чтобы мышь. Они воспевают некий народ, нереальный, несуществующий, которого нет во вселенной. Я наглею, что за фигня, воспевать чего нет? Но ничтожества воспевают и точка.
  В этом русский характер. Выпустил мышь, точнее мышонка, крохотного, почти незаметного, а любуешься, между прочим, горными кряжами. Сам любуешься, другой талант не любуется. Достаешь окружающие таланты, полюбуйтесь, пожалуйста, они не любуются, но обстановка обязывает. Ты говоришь, хорошо. Он говорит, хорошо. Они опять-таки говорят. Я не расслышал, чего говорят. Вроде чего-то они там сказали на нехорошую букву. Значит, черт подери, хорошо. Значит, любуешься.
  Эх, ты русский народ. Мрак и свет, боль и радость. Горькое горькому, сладкое сладкому. Красивое произведение это дрянь. Куда привлекательнее ужасное произведение. Все в дырах, все в червоточинах. Его на помойку самое время отнести, чтобы в струпьях скончалась помойка. Но и этого нет, и не будет. Земля такая блаженная, душа такая веселая. Развлекайся и веселись среди острых камней, мрачных паводков, злобных проплешин и всяческой сволочи.
  Не порицаю народ. Все мы оттуда, все из народа. Разумные и придурошные осколки русской земли. Развивающиеся и загибающиеся товарищи. Кто-то словом единым пытается выдрать вселенную. Кто-то низринут потоком с непредсказуемой высоты, но ничего уже не пытается. Вам повторяю, народ. Мир материи, если вам не понравилось. Мир совершенно непревзойденной души, где захлебнулась материя и протянула свои не совсем, чтобы аппетитные ножки. Здесь доступен только начальный этап. Вы портите лист за листом, вы счастливы, что не продвинулись дальше.
  - Но хочется...
  Так всегда. Доказывал, никаких результатов. Показывал и не показывал ничего. Вроде бы убедительный товарищ во всех отношениях, но вышла дырка от бублика. По крайней мере, Владимир Иванович Топецкой не убедился, что поступил плохо. Уголок на столе дороже поиска истины. Бумага от колбасы дороже дружеского совета. Два или три слова проникли к сердцу вселенной. Не возражаю. Своей головы не приставишь. И нужно ли приставлять дурацкую голову? Если сердце сию минуту, сейчас переполнено счастьем.
  
  ***
  Существуют светила настоящие и будущие. Одни светила всегда настоящие, другие всегда будущие. Одни светила сияют над русской землей, другие над русской душой. Собственно говоря, почему не сиять этим светилам и тем, тем и этим. Владимир Иванович Топецкой не отказывается сиять. Работа с двумя или тремя словами благотворно сказывается в данной области. Заменил два или три слова на десятки, на сотни тысяч других слов, область укрупнится и здорово расширится уже без твоей помощи. Там где были темные пятна, появятся солнечные проплешины.
  Или может, ошибочка вышла? На начальном этапе поставил себе слишком значительную задачу. Нет, чтобы описать лист бумаги, тарелку, стул или стол. Согласен, здесь пахнет школой и ученичеством. В школе ты не учился, в школе валял дурака. Подходящий момент выбросить дурака, все переделать и попробовать как-то иначе. Другой вопрос, как? Не так оно просто в мире однообразной материи. Только душа насыщает и делает бесконечной материю. Вот мы и остановимся на состоянии 'делать'. Но остановимся, не обращаясь к штампам школьного прошлого. Делай раз, делай два, делай три. Такая остановка уместна на заднем дворе и в туалетной комнате. С душой она не уместна.
  Пошли еще дальше. Две стихии, душа и материя. Два светила, два времени, два образа жизни. Не скучает Владимир Иванович. Соединил несоединимое нечто, состыковал нестыкующееся что-то, перемешал антиподов на всем охватываемом пространстве. Получилась адская смесь. Владимир Иванович не почувствовал, что получилось. Слова его слабые и бедные. Фразы смешные и глупые. Напыщенности больше, чем такта. Его не учили, научить некому. Хотя это не оправдание для Владимира Ивановича. Никого не учили, сами учились, черт подери! Лучший учитель планета Земля под всепоглощающим солнцем, под бешеным небом, под непокорными и почти сумасшедшими звездами.
  Наконец, свет без вариантов. Свет есть, свет существует. Взял карандаш, и крохотный лучик состыковался с тобой. Лучик сильный не смотря на то, что он крохотный, лучик могущественный, как отрицание пути в никуда. Со временем все переменится. Даже несуществующие ошибки превратятся в большую удачу. Ну и есть шанс выдавить из себя тонны рабского, лживого, извращенного мусора. Просто так не получится. Тонны подобной фигни достались как бы в наследство в наиболее благоприятный момент твоей жизни. Они утратили свой город, настроили крепостей, вооружились практически современным оружием и не уступят без боя. Разве, что свет. Последняя опять же надежда.
  Владимир Иванович в лабиринте собственных домыслов. Его задачи крохотные задачи, его идеи крохотные идеи, пока претендуют на звание величественных и гипервселенских ошибок. Лабиринт практически непроходимая величина, практически бесконечная. Каждый пишущий товарищ поступает туда и там остается. Кто напоролся на кол, кого посадили на цепь, кто упал в яму. Кольев масса, посаженных товарищей еще больше, падших не сосчитать даже по пальцам. Товарищи толкутся, товарищи давят друг друга, но делают вид, что одиноки, что рядом нет никого. Не хватило русской земли для одного единственного товарища, не то, что для массы.
  Про русскую землю не дурно запомнить на будущее. Первое слово, и лабиринт. Первая фраза, опять лабиринт. Вступаешь в другие сферы и грани, можно добавить, по определению. Кажется, ты вступаешь. Кажется, ты подготовил себя. Но промахнулся мой милый, это не ты, это все твои мусорные призраки за спиной. Они подгоняют, они сделали свой ход. Попробуй туда подшустрить, попробуй хотя бы чего разглядеть, попробуй следовать только за ними. Не нить Ариадны, но кое-что помогающее пройти лабиринт до конца и вернуться.
  Никаких сентенций, чтобы напугать пишущих товарищей. Выхода нет. Выход и вход единая величина в лабиринте. Кто попробовал разыскать иной выход, тот оказался опять-таки в яме. Если бы был иной выход? Моя фантазия так далеко не проникла даже за долгие годы соприкосновения с русской землей. Выхода просто нет. Чтобы тот выход под номером два не стал еще одним входом. Вполне достаточно первого выхода. Фраза, слово, если не верите, буква - и ты пошел через вход. Теперь немедленно возвращайся обратно.
  Соглашаюсь, мой совет в пустоту. Пропавший товарищ пропал. Как приятно выдавить нечто свое. Не школьное, боже меня упаси. Тот период в параше. Его навязали, он все испортил на русской земле. Сами представляете, почему? Творческое начало не согласуется с розгой учителя. Ах, какие там розги? Они самые, покрепче, чем в прочие времена. Если не лжешь, если не действуешь, как приказала школа, то почувствовал розги. А исключение? Сами знаете, это луч, который быстро потушат ногами.
  Глупый совет. Начинающий талант при таком переходе не удержит своих позиций до самого выхода. Вроде построил дом, вроде улицу замостил, вроде поднялся на корабле ни куда-нибудь, но в открытый космос. Ну и зачем тебе это надо? Владимир Иванович нарезал листы. На одном листе слово, на другом два или три слова, на прочих по пять или шесть. Муки творчества, вам говорю. Присмотритесь, рожает товарищ. Вот достала его вселенная, вот привязался отблеск зари. Чего-то булькает, чего-то светит сквозь страшные тучи. Возьми пирожное или полный бокал искрящейся жидкости. Это не мелочь, такие же члены вселенной. Не желает Владимир Иванович, не отвлекайте товарища, он попался на настоящие величины вселенной. Что пирожное? К черту бокал! Вы не суйтесь глупостью в нос, вы подайте сюда настоящее слово.
  - Ты пообедал? - теперь остановка. Шесть часов за столом. Шесть часов эйфории. Вроде копал котлован в неизвестном лесу среди неисследованных развалин. Так надсадился, так озверел, что засыпает Владимир Иванович, уткнувшись мордой в бумаги. Но просыпается тут же опять, колотит себя по щекам, выбивает оттуда еще одно слово.
  - Иди пообедай, - подкрались враги. Да какие враги? Наталья Сергеевна Топецкая встала над грешной душой. Может, вовремя наступила на бедную душу. Бумага разорвана в клочья, карандаш отлетел в сторону. Что-то не так отреагировал на любовь любимой жены Владимир Иванович. Более ни единого слова, прочь сатана со словами! Все прочь! Прах и мелочь, глупость и дым. Не нашел словесную пыль, не поставил, не предсказал сам господь с его тупыми причудами. Если так дальше пойдет, станет животным Иванович.
  - Суп остывает, - Наталья Сергеевна подменила судьбу, - Отдохни перед новым походом на звезды.
  
  ***
  Чертов выбор, или запамятовали? Здесь склонился бешеный зверь над бумагой. Там бешеный зверь развлекается с литерой в Ящике. После провала на номере два отрезвел Станислав Иванович Топецкой. Божественная сила еще не победа. Полководческие мозги еще не удача. Схватка с крохотным человечишкой влечет за собой в непролазные дебри. Лучше бы жизнь продвигалась в привычном порядке. Но так получается, что очень пакостный, пока не добит, человечишко. Подпрыгнул, палкой проткнул кого-нибудь из правильных личностей. Свернулся, сверкнуло стекло в его подлой ухмылке. Не смертельно, однако противно.
  Последний козырь у младшего брата Станислава Ивановича. Соглашаюсь, козырь паршивый. Таким не откозыряешься, чтобы все изничтожить и растоптать в одночасье. Но выбрасывать грех подобную фигню на помойку. Может определенная польза получится при вышеописанной процедуре. Кто-то же должен бороться на русской земле даже при самых гаденьких картах. Значит, пускай будет этот, не более самостоятельный козырь.
  Станислав Иванович соображает. Я не сказал, он в панике. После безответственной выходки Максима Леонидовича Супенкова мир стал сложнее. Система была разработана под каждого из четырех конкретных товарищей, номер два Супенков ее погубил. Нет, я не заглядываю вперед, никто не мог погубить полководческие разработки младшего Топецкого. Козыри крепкие. Один оторвался, другой пока что сидит на земле, третий пролез через гору и прикипел ко всем дохленьким камешкам, не изничтожишь его никогда. Так уже никогда? Истинный крест, кое в чем разбирается младший Иванович.
  Значит откозыряемся, азарта не занимать. Иногда приходится действовать не самой сильной фигурой. Ну и сомнение, вдруг отобьют не самую сильную фигуру залетные игроки, вдруг проиграл на последней взятке. Шаткое равновесие, твою мать! Один на один еще разрешается побороться в данной игре. Вот дальше тот самый сомнительный результат, который никак не устраивает Станислава Ивановича.
  - Подумай и не спеши, - совет младшего брата старшему брату.
  - Никто тебя не торопит, - вторичный совет, который нельзя называть идиотским.
  - Выбор серьезная штука, - в самую точку попал Станислав Иванович. Здесь отсекается все бесполезные и несерьезные факторы. Здесь перекладывается ответственность на другого товарища. Другой товарищ отвечает за результат, он творец собственного счастья, он светоч позора и суеты, которые сопровождают всегда счастье. Опять же ему достанутся оплеухи и прочие шишки. Правда на русской земле есть любители шишек и оплеух. Те самые, что расцелуют кнут и ударяющую руку оближут, а глаза такие преданные, точно собачьи. Нынче иной вариант. Преданные забыли глаза. Новую цацку нашел Владимир Иванович.
  Ох, бумага! Эх, буквы! Не литера 'А' в каком-то хреновом Ящике. Здесь их больше в несколько раз. Кажется, весь алфавит. Буквы повторяются, повторяются, повторяются. Родственников задело столь непредсказуемое решение со стороны старшего брата. Нет, подобную галиматью не мог придумать Владимир Иванович. Ему не то чтобы подсказали, но некто или нечто околдовало бывшего глупого мальчика. Очень правильный вывод, как говорится, почти в точку. Все взгляды на Наталью Сергеевну Топецкую. Чего вы сюда засмотрелись? А мы ничего. Только как-то неправильно и не вовремя женился Владимир Иванович на одной очень книжной девушке. Еще он учился как-то не очень, не так чтобы на пятерки. Еще он работал без огонька целых три года и не желал называться как прочие правильные товарищи. Еще только кончился срок трехлетней отсидки в молодых специалистах, как бросил работу Владимир Иванович, не подготовив себе другую работу.
  Вот и я говорю, непорядок. Порядочный человек сначала подготавливает ярмо, прежде чем освободиться от старого груза. Старый груз надоел, а кто спорит, пускай надоел. Имеется тысяча триста причин, чтобы вышвырнуть старое барахло. Платят мало, ехать далеко, начальник потрох и поц. Причины веские. Каждой причины достаточно чтобы оправдаться и перейти на новые рубежи трудовой славы. Но где находятся новые рубежи? Спрашиваю, где? Означенного добра не существует в природе. Они фикция, точнее, фантом. Нас надули, дьявол с усами, надули.
  - Тунеядец! - тихий и правильный приговор для старшего из Ивановичей.
  - Недоносок! - чуть громче.
  - Сукастый сынок! - много громче, но не самый верхний из существующих вариантов. Верхние варианты не переводятся никогда. Верхние варианты принадлежат наиболее ревностным защитникам человека, его счастья, его любви, его желудка, его надежды на светлое будущее. Мне отвратительны ревностные товарищи. Но здесь не спросили чье-то там постороннее мнение. Здесь знают, чего предложить человеку. Вместо хлеба побольше цепей и пожестче. Вместо каши ярмо килограммов пятнадцать и двадцать. Вместо песни похабщину, что потребляют только эстеты.
  Я не эстет. Не поддерживаю, не отрицаю поступки старшего из Ивановичей. Владимир Иванович Топецкой вышел из детского возраста, и если ему размечтается раболепствовать, это его проблема. А если он повернется седалищем к рабству, опять-таки только его унавоженное рабство. Не маленький мальчик и не мамочкин сынок. Вот вокруг якобы маленького мальчика собралась какая-та мелочь пузатая. Те самые учительствующие, наставляющие, бесноватые товарищи с обложки. Правильно подобрал эпитет, они бесноватые. За собой бы следили, разбирались и почковались в своих собственных чертовски ничтожных проблемах. Материал опять же найдется. Раз копнул, вокруг зловоние, мерзость.
  Мой совет опять же неправильный. Кто копает себя? Молодежь, возможно, копает. молодежь стремится на звезды, за что ее производят в хапуги, вещисты, прочие мелкие гадики. Или пара трусов есть хапужничество? Или трое носков есть вещизм? Ваши предки такого добра не имели, не представляли и не мечтали о столь неподобающей роскоши. Ваши предки боролись за коммунистический рай на земле. Они погибали ради идеи. Вон кресты на полях. Не все погибли, согласен. Кто выжил, тот получил за погибших товарищей. Трусы и носки, машины, квартиры и дачи.
  Это не есть хапужничество, тем более не вещизм. Сначала пораболепствуем на предков. Лет до пятидесяти, в худшем случае до сорока девяти. Прочувствуйте идею и оцените ее производные. Доберитесь до истоков самого настоящего рая. Кажется, будет не так? Именно так. Сначала самое мелкотравчатое раболепие, чтобы деды порезвились на твоем не совсем, чтобы старческом тельце. Затем заплесневелый дедовский пряничек, если сумеешь дожить. Не сумеешь, сам виноват. С идиотами не ведут разговор справедливые предки.
  Я повторяюсь, не осуждайте меня. Жизнь повторяется. Сбежал от одной проказы, потянуло в другую. Не остановиться, не передохнуть, не дадут три секунды на выбор позиции. Какая такая позиция? Ты поганая молодежь. Напоминаю, тридцатилетняя пакость и шваль. Еще двадцать лет отмаливать предков. Еще двадцать зим с одними трусами и парой носков. Что имеется сверху означенной пары, обязан скорее тащить на ковер. Сам понимаешь куда, сам представляешь кому? Иначе подлец и скотина среди настоящих парней и девчонок.
  Нет, существует более крепкое слово. Но я не ругаюсь по определению и не поганю подобной вещью бумагу. Всем любопытным товарищам разрешается догадаться, какое крепкое слово. Затем произнести его двести, триста, пятьсот или тысячу раз. Не такая сложная операция для нормального русского человека, но картина как на ладони. Папы, мамы, дяди и тети, все они со словами. Появляются из пустоты, морализируют, наскакивают, ерепенятся и ершатся. Ерш твою медь! Как опять скучно. Как это пошло. Пора вырезать языки. Другого способа нет, и не будет заткнуть оборзевшую свору.
  - Изменник, - скромная речь.
  - Предатель! - чуть понаглее.
  - Сучкина шкура! - опять-таки чуть.
  Попался Владимир Иванович, ох попался родной. Бумаги нарезал, попробовал жизнь изменить на четыре копейки. Чтобы дальше от прошлого, чтобы ближе к светлому, чистому и счастливому лику вселенной, чтобы раскрыться во всей своей будущей чистоте и величии, но только без прошлого. Попытка глупца. Умный товарищ равняется на другие столбы и заборы. Умный талант умеет слушать более старших товарищей, пусть говорят. Меркантильная морда, согласен. Хапуга, согласен опять. За копейку маму продам, согласен снова и снова. Не даром тебе говорят другие товарищи. Сегодня они, завтра мы, когда они сдохли. Или думаешь, они вечные товарищи? Что-то головка твоя поплохела, если тухлые мысли в головке. Скоро будешь похожим на них, скоро будешь на их языке говорить и плеваться такими же точно словами, которые не принимает бумага.
  Короче, попался Владимир Иванович. Плохо учили шестнадцать лет. Плохо дрючили три последние года. Да и как такого урода отдрючишь? Папа с мамой слиняли в Москву на новое место службы, остался старший Иванович один одинешенек без постоянной опеки, с вредной женой Натальей Сергеевной и гениальным братцем в нагрузку. Ну, а в подобных условиях он, естественно, не осознал, не осилил основные принципы жизни на русской земле, променял на колбасный листок. Лучше бы на колбасу променял. Листок найдется на каждой помойке, колбаса не найдется. Не захотел слушаться старших товарищей, как пить не найдется. Упрямая колбаса, со старшими товарищами в одной колее, если желаете, в складчину. Ты не складывался, ну и ступай со своим недобитым колбасным листком. Или уперся рогами в землю Иванович?
  - Не хочу! - упертые рога. Кривляется малый, точно оставил рассудок в скворечнике. Назад не вернуть этот самый рассудок. В скворечниках коридоры большие, решетки на окнах, мало чего разрешается для рогатых и гаденьких мальчиков.
  - Совсем не хочу! - более глупый подход. Три слова взамен одного очень верного стариковского слова 'хочу', того самого, что последнее в тройке. Вот последнее слово сказал, и как по мановению волшебной палочки разбежались вокруг старики, никто не придет, не обругает, не поставит на место. Поверьте, сплошной коммунизм. Нажрался со словом 'хочу' - молодец. Выпил, и это тебе почему-то простили. Родственники довольные, доктора спокойные. Ни ответа и ни привета от незнакомых людей, что почему-то обязаны наблюдать за порядком. А так...
  - Взбеленился щенок, - первый факт.
  - Изгольнулся кретин, - номер два.
  - Не желаешь идти в инженеры? - особо заборный вопрос.
  Попробуй теперь доказать, что ты не желаешь вообще никуда. Даже на стройку.
  
  ***
  Кажется, договорились. Слово выскочило, слово забегало. Что есть стройка? Для строителя коммунизма отрадное слово. Но коммунизм по сути абстракция бородатых и головастых маромоев, не имеющих ни малейшего представления об русском характере. Впрочем, вся наша жизнь абстракция, все наши поступки и наши надежды не что иное, как дым над росой и абстракция.
  Некто имярек связался со стройкой. Точнее, родственники Владимира Ивановича связались со стройкой, плюс всевозможные учителя и окружающие товарищи. Коммунизм на ум не пришел по неизвестной причине, но грязная яма пришла. Плюс жидкий раствор, битый кирпич, занозы в три пальца и ржавые гвозди. Это пришло. Ураган пронесся среди ржавчины. Страшнее прежнего, скабрезнее и отвратительнее на двести процентов. Хотя ничего особенного не могло случиться на стройке. Потому что в восьмидесятые годы наша страна строилась столь сумасшедшими темпами, как никогда ранее, как ей уже не построиться никогда, даже лет через двести.
  - Инженер-камнетес? - вот что вызвало муки и корчи среди прочих товарищей. Тебя учили, а ты камнетес. Тебя воспитывали, опять камнетес. Родина нуждается в воспитанных инженерах новых специальностей, связанных с кибернетикой и вычислительной техникой. Ты не подумал о родине? Конечно, не время думать, когда подступают враги к самым границам нашей державы. Враги подумают. Они в курсе, сколько обходится обучение каждого человечка. Они подсчитали, чтобы радоваться, как разбазаривает человечек и ни чего-нибудь, но народные денежки. Стопроцентное удовольствие. Или бальзам в кровавую глотку врага, которой нет равных среди всяких гадостей, разбазаривающих наше отечество. Все начинается от камнетеса с дипломом.
  - Срамотища! - чего еще захотел?
  - Стыд и позор, - вот он голос народа.
  На данном этапе голос младшего братика выглядел манной небесной:
  - Я предлагаю выбор, с которым не надо спешить. Лучше немного задуматься и просчитать варианты. Жизнь не повторяется, свет не повторяется, ошибочный путь не лучший на маленькой и бездарной планете Земля. Это тупик. Кто просчитал варианты, тот в некоей степени застраховался от неизбежных ошибок. Полностью застраховаться нельзя, но полностью не застрахован никто. У тебя просто есть выбор и варианты.
  Голос народа звучал напористо, на чем можно закончить его победную поступь по русской земле. Напористые товарищи реже всего побеждают. Ты напористый товарищ, ты напоролся почти на победу. Я сам обладаю напором, и кое-где разобрался в подобной хреновине. Чем больше наскакиваешь, тем больше отдача. Слегка надавили на русского человека, он не заметил. Чуть-чуть надавили сильнее, он улыбнулся. Но стоило перейти за определенный рубеж... Береги морду.
  Голос Станислава Ивановича вкрадчивый. Не каждому интеллектуалу по душе его стиль, но со временем вырабатывается привычка на разные необычные гадости. Лет через двадцать покажется не таким отвратительным голос самого безобразного извращенца, не то, что какого-то Станислава Ивановича. И вообще, никого не обидел пока младший Иванович. Все его разговоры о русской земле, о патриотических чувствах каждого настоящего русского, о большой очень русской любви к своему, а не какому-то там чужому народу.
  Собственно, что такое народ? Ты, я или он, если все вместе? Инженеры, рабочие, культурологи. Последнюю категорию болезненно принимать за народ, даже после второго стакана. Не по заслугам честь для культурного барахла в цивилизацию правильных (то есть технически подкованных) пацанов и девчонок. Правда, с другой стороны, отчего не принять барахло? Скажем, на положение слуг или мелких прислужников нашей правильной родины. Они не какие-то там технари, они культурологи. Они смотрят в рот и выполняют не то что малейший приказ, но малейший намек, чтобы считаться народом. Мы их попробовали не принять. Сам понимаю, не хорошо. Когда отвергаются правильные пацаны и девчонки, не желающие пресмыкаться по-маленькой, шестерить и лизать чью-то старческую задницу, оно еще как-то понятно. Я говорю про тех самых неистовых технарей, не спутайте с деятелями отстойной культуры. Зачем шестерить технарю? На технических разработках денег не сделаешь. Шестерить ради спортивного интереса другие найдутся товарищи.
  - Поспешность нужна, понимаешь кому, - опять Станислав Иванович. Навязчивая родня весьма преклонного возраста наскочила с воплями, топорами, психушками. Обиталище скворушки их любимое место. Станислав Иванович не навязчивее других родственников Владимира Ивановича. Приходит, уходит без воплей и злобы, словно патоку льет на горячие раны старшего брата. Очень приторно, очень сладко. Младший брат, зато как научился лечить раны, нанесенные в бешенстве прочими родственниками. Старший брат карандаш отложил. Старший брат слушает, он же растаял. Патока в уши вошла и не вышла. Там внутри копошится патока, там внутри застывает большими комками и струпьями. Были какие-то раны в душе и растаяли. Были какие-то мысли за русскую землю, и нет ничего. Многое изменилось, черт подери. Старший брат не выпихнул младшего брата.
  - Будущее принадлежит богу, - вот где сломался Владимир Иванович Топецкой, хотелось сказать, поэт и философ. Ведь только начали проявляться поэтические способности товарища. На определенном этапе Владимир Иванович сделал открытее, что можно не только складывать из слов небольшие фразы и предложения, но даже их рифмовать после соответствующей тренировки. Ему такое дело понравилось. Разбросал слова в определенном порядке, вот тебе философия. Срифмовал те же самые строки, получилась поэзия. Еще напоминает компьютер. Почему бы и нет? Как утверждают философы и поэты, бог создал во вселенной вселенную. Следом установил несколько жестких и несколько твердых законов. Следом устал и отправился отдыхать, а законы оставил вселенной. Но законы перепутались и расслоились на части. Был один гипервселенский закон, стало семь тысяч пятьсот маленьких глупостей. Было семь приложений к закону, стало пятьсот двадцать два миллиона всяких дурацких идей и советов. Ничего не поделаешь, нужен компьютер.
  Честно говоря, соблазнов много вокруг. Будущее есть соблазн по определению. Божественная принадлежность опять же соблазн, исходя из общественного опыта. Младший брат такой ласковый, такой вкрадчивый, кто посторонился, того не укусит. Ну, а если не посторонился, пеняем на себя. Идеи бога, законы бога, прочая философская хрень, они не относятся к младшему брату. Не понимает Станислав Иванович изначальную цифру один, или семь, ли девять. Тысячи тысяч маленьких элементов вращаются в божественной и гениальной башке Станислава Ивановича, чем больше, тем лучше. Обороты простые, слова масляные. Сначала было слово. У младшего брата точно было оно, самодовлеющее, вездесущее слово, ни в коей степени, определяющее поступки. Затем пришло нечто большее, нечто из класса материи. Станислав Иванович не промахнется, не отойдет. Глазки удава. Еще секунда, вцепится в жертву.
  Не понимаю Владимира Топецкого. Идеи в воздухе, свет и тьма где-то рядом. Пользуйся, владей, будь настоящим продуктом земли русской. В трясине можно быть настоящим. Только здесь, только у нас достигла душа русская высочайших размеров за восьмидесятые годы и приравняла некоего гипотетического, то есть несуществующего бога к целой вселенной. Ибо только в цивилизацию технарей сами технари дошли до такого величайшего понимания природы, что умудрились отрицать природу в сторону гипотетического бога. И что опять получается? Бог придумал молекулы, показалось мало ему. Разделил их на атомы, мало. Дальше атомы разделил на какую-то хрень, опять непорядок. Он что шизонутый? Все делит, делит и делит. Пора прекратить позорную гонку за малым. Пора возвращаться назад. Через атомы и молекулы, через микро и макроорганизмы к единственной цели своей, к человеку.
  Сложный момент, с человеком много возни даже в восьмидесятые годы. Коммунисты попробовали, не получилось. Буржуи попробовали, полный провал. Кто не пробует, не получается и провал практически до бесконечности. В цепях не живет человек, в кубышке не развивается, с маслицем и прочими пряничками становится тварью. Кому, твоя мать, нужна тварь? Нашей бедной земле не нужны твари, только самостоятельно развивающийся материал образца восьмидесятого года. Дело не в том, что в процессе развития цивилизация технарей вернула на землю какого-то бога, равного целой вселенной. Дело в том, что противники цивилизации технарей, всякие коммунисты, буржуи, церковники, сделали из гипервселенского бога крохотного ублюдочного божка, который никогда не придет к человеку.
  - Не ошибись, - под рукой Станислав Иванович. Приносит схемы, приносит слова. Сам удивляюсь, какие слова. Не будь идиотом, слова те самые из компьютера. Маша ела кашу, каша ела Машу. Так потрясающе, так невинно выражает мысли компьютер. И что в результате, компьютер есмь железяка, а вы поглядите, поэт. Еще детский, еще дубоватый, однако поэт. У тебя не получится так никогда, у него все может быть, если слегка постараться. Это же первый этап. Понимаешь с 'богом' своим, самый первый этап. Дальше будут другие этапы, другие стихи. Более пламенные, более восхитительные. Ах, не будут. Ну, что за придурок неверующий? Как без веры живешь? Да здравствует вера!
  Станислав Иванович каждый день рядом. Схемы элементарные, стихи интересные. Ребенок лопочет стихи, ты в восторге от его непосредственности и чистоты мыслей. Компьютер лопочет стихи, ты в гораздо большем восторге. Вроде бы институт не кончал, вроде мужик деревенский какой. Точно засельщина деревенщина. Нашел эпитет Владимир Иванович Топецкой, и распустилась душа новоиспеченного философа и поэта. Известные штучки от господа, от вселенной и от природы. Всевышний создает человека, человек создает компьютер, ну чем не господь бог? Компьютер, сами слыхали, создает стихи. Павел против правил, правила против Павела. Черт возьми, не укладывается в башке подобная битва за разум. Хлоп, разобьется башка. Человек берет реванш у вселенной.
  - Старое барахло в закрома, - пыл строителя оскудел. Исчерпалась проблема каменотеса. Камни тесать оставим до лучшего времени. Камни неторопливые, камни подождут, когда наступит их время. Они, что мечта. Разрешите повториться, несбыточная мечта. Тюк молотком, тюк топором, хлоп... Христом богом клянусь, более чем несбыточная мечта. Тесать и выстраивать строки, что камни.
  Впрочем, какое старье философические метания Владимира Ивановича. День умирает. Позавчера умирал, вчера умирал, сегодня умрет обязательно. День имеет свои каноны и рамки. Утром светлый день, вечером грустный. Утром с надеждой, вечером без ничего. Пускай умирает чертовски правильный канонический день, ежели переполнены закрома от этого самого старого места. Плюс еще маленький неприметный кусочек, и старость польется на землю. Ох, как польется, черт подери! Ох, засмердит! Думал сказать, завоняет. Нет, запах будет покрепче, будет таким, что чертовски захочется скрыться подальше.
  Хватит, Владимир Иванович, тебе ни в какую не скрыться. Постукивать молотком и пописывать разную дрянь - не для этого нянчилась с тобой родина. Выскочил на поверхность, теперь не пускают назад. Кочка чужая. Ее забили от основания до пупа. Здесь нет твоей кочки. Здесь есть инженер, воспитанный для цивилизации технарей самым высокоразвитым государством. И нет никакой возможности обмануть государство и променять свое инженерное будущее на какую-то лабуду из бессмысленных рифм или философских понятий. Нет, не может быть никогда. Вселенная рядом. Не коммунистическая, не буржуйская, не христианская, просто вселенная. Не укроешься от нее, не спрячешься в норке. Путь отщепенца сам понимаешь, откуда идет? Вот сначала повкалывай на цивилизацию технарей, затем забирайся, что в щелку, что в норку. Еще не погибла от собственной мощи и силы Россия. Пусть будет так. Не ты первый, не ты последний стал винтиком в развивающемся механизме твоей потрясающей родины.
  Или что-то нынче не то? Мы легких путей не искали. Станислав Иванович выбрал правильную тактику при общении с шизонувшимся братом. Владимир Иванович не устоял, не мог устоять против правильного оружия Станислава Ивановича. Эра компьютеров вполне соответствует эре развития человека на русской земле. Чего ради не соответствовать? Человек всегда развивается. Если вперед, то вперед. Если назад, то назад. Смех пробирает, когда берешься за лом, имея в наличии трактор. То же с компьютером. Голова не компьютер. Можно запамятовать, можно зарапортоваться, повторяя одни и те же слова, отфутболивая очень и очень похожие строки. Слов мало, значит, болезнь неизбежна с одной головой. Дайте компьютер!
  Чувствую, как разбежались глаза у Владимира старшего, как накатила губища на светлое, на чертовски заманчивое будущее. К чему оно? Хватит ставить вопросы. Компьютер поставит слова, компьютер выберет рифмы. Умишком крохотный и совершенно лишенный творческой жилки компьютер имеет кое-какие возможности. Подумайте, какова экономия времени? А эффективность его какова? Нет, не думайте, так безопаснее для вашей детской тетрадки, в которой стихи. Снова не думайте, так удобнее чувствовать свое преимущество над железякой и похваляться собственным гением.
  - Не забывай о Росси, - опять Станислав Иванович младший.
  - Не забывай о себе, - все тот же источник технической информации. Довел до каления старшего брата, издергал и искромсал его поэтический разум. Цели великие, промахнуться смерти подобно, проигравший талант окажется вне будущего нашей России, без компьютера, без ничего. Вы подумали, как? Вольному воля. Дебильному дебилизм. Ничтожеству щель. Не все противное и отвращающее барахло на земле исходит от самодурства твоей нации. Не все вызывает симптомы божественного бытия. Не все соответствует духовной инфантильности наших возлюбленных стариков и примыкающей к ним молодежи.
  - Хочется верить? - Наталья Сергеевна Топецкая в самый последний момент вставила свое веское слово.
  - Надежнее верить, - Владимир Иванович Топецкой честно сознался перед Натальей Сергеевной.
  - Пожалуйста, верь, - не смущается, не оказывает сопротивления милая девушка своему нестандартному милому мальчику.
  - Я попробую, - не уверен Владимир Иванович Топецкой в собственных действиях. Очень странный, скажу вам, товарищ. Вон дверь, вон порог, вон дорога, которая не грозит тебе гадостями. А если грозит? Сегодня прошелся по этой дороге, завтра по той. Люди все одинаковые. Твари все одинаковые. Ничтожная явь не поднимается до великой абстракции. Тварь не способна стать человеком, как не способна достигнуть основ человечности ни при каких обстоятельствах. Железо, пластмасса, компьютер есть атрибутика твари, не больше того. Смелый товарищ кушает пряничек, слабый кудахчет, что снова объели его. И еще не известно, как лучше кудахтать. Но кушать все-таки лучше.
  - Пожалуйста, не стесняйся, - добрая нынче Наталья Сергеевна Топецкая, бывшая девушка Репина.
  - Я не отказываюсь, - совсем стушевался Владимир Иванович.
  Ночь задавила последние проблески мысли.
  
  ***
  Время стучит много яростнее, чем молоток. Время захватывает сподручный материал, обрабатывает и глотает. Оно Ящик, оно литера 'А', оно цифры, принадлежащие вышеозначенной литере и прочая чертовщина с компьютеризацией и автоматизацией производства. Господи, опять чертовщина! Думал, договорились. Слов потратил уйму, ни в одном словаре не собрать такое количество. Самое время пришло получить результат. И вот здесь закралась неточность какого-то незначительного пошиба, сумевшая извратить и вообще исковеркать слова. Получается, молотила впустую машина по имени время.
  Ведь это восьмидесятые годы. Самое чистое, самое романтическое, самое красивое время на русской земле. Наконец-то выросло целое поколение правильных пацанов и девчонок, которые были готовы погибнуть за русскую землю. Впрочем, ничего подобного не понадобилось. Ибо цивилизация технарей настолько гармонировала с чаяниями и мечтами неистовых восьмидесятников, что должен был получиться вообще потрясающий результат в конечном итоге. Вот тогда бы поднялась выше вселенной единственная земля на планете Земля, наша земля русская.
  Но я повторяю, что молотила впустую машина времени. Ничего во вселенной не опускается слишком низко и не поднимается слишком высоко. Любые запредельные вершины, как и любые запредельные низины грозят гибелью и дестабилизацией слишком уравновешенной вселенной. Но вселенная, как вы понимаете, не может погибнуть. Она вечная, она бесконечная, она содержит в себе свою вечную неразрушимую жизнь и вообще отказалась от дестабилизирующих факторов смерти. Отсюда те самые выводы, что не может погибнуть вселенная, что погибнет нечто иное, некая составляющая часть, замахнувшаяся на незыблемость самого целого, то есть способная в силу внутренних веских причин обрушить вселенную.
  Вот мы и вернулись в восьмидесятые годы. В ту самую невероятную цивилизацию технарей, которая развивалась невероятными темпами и никак не могла достигнуть вершины, чтобы скатиться обратно с достигнутой вершины в тупость, невежество, меркантильную суету, на позорный мусор и денежки. Что еще говорить, у цивилизации технарей не было, быть не могло вершины. Только бешеное несанкционированное развитие, только безумный рывок в неизведанные дали и веси, только соперничество смертной цивилизации с вечной и бесконечной вселенной.
  А что предлагалось взамен? Сиди тихо, не вороши ничего. Прошлое или будущее, настоящее или прошлое крутятся по определенному кругу и не нуждаются в твоей помощи. Не поднимайся со дна, играй свою малую роль, предоставляя ее в несколько необычном, может величественном разрезе. Не думай о некоей цивилизации бешеных пацанов и девчонок. Там отвратительная гипервселенская пустота, там не более чем бесконечный рывок в бездну. Вот и я говорю, оставайся маленькой незаметной фигурой из прошлого. Если чего-то не так, гони чужеродную пакость пинками за дверь. Сокровенное знание где-то на дне под завалами мусора. Туда так не просто добраться, когда за спиной полыхает вселенная.
  Совершая серьезный шаг,
  Не кормись от чужих щедрот.
  Или будешь себе как враг,
  Или будешь себе как скот.
  Не кормись и вообще не тронь
  От чужого прилавка мзду.
  Или сам попадешь в огонь,
  Или будешь кипеть в аду.
  Я ответа не сочинял,
  Как чужую построить жизнь.
  Лучше выжри собачий кал,
  Но ни чем чужим не кормись.
  Тут мы и остановимся. Станислав Иванович Топецкой устроил большой шорох в своей голубятне.
  
  
  ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
  
  Цивилизация технарей есть цивилизация сознательной молодежи, перешагнувшей тридцатилетний рубеж, но не достигшей порога разрушающей старости. Цивилизация технарей, как вы уже догадались, связана с наукой и техникой. В восьмидесятые годы более чем достаточно науки и техники. В восьмидесятые годы чертовски трудно кого-нибудь удивить присутствием науки и техники. Вот отсутствием науки и техники удивить должно и можно.
  Что такое город Ленинград, или будущий город Санкт-Петербург в восьмидесятые годы? Как уже говорилось, по одной версии это чертовски культурный город. Но по другой версии это крупный промышленный город, научный центр, настоящий оплот цивилизации технарей. Именно отсюда вышла цивилизация технарей в восьмидесятые годы. Хочется подозревать, хотя без стопроцентной уверенности, что цивилизация технарей достигла гипервселенских вершин не только за счет науки и техники. Цивилизация технарей была самая культурная цивилизация за всю историю русской земли. Никогда не поднималась русская земля на столь потрясающую высоту, как поднялась она в восьмидесятые годы.
  Отсюда делаем выводы. Почему бы цивилизованному технарю ни быть немножко культурным товарищем? Технари сочиняют стихи куда более мелодичные, чем так называемые профессиональные поэты советского периода. Плюс кое-какие чувства, которые здорово попахивают машинным веком, но при ближайшем рассмотрении куда живее, чем чувства исключительно культурных товарищей.
  Я не спорю. На русской земле не любят исключительно культурных товарищей, даже немножко побаиваются. Что такое исключительно культурный товарищ? Всего лишь блатное чмо, попавшее на блатную работу, на так называемые культурные деньги. Ибо в культурных институтах мозги не работают, а технарям там и вовсе не место. Стишок написал, гонорар получил, вот что такое исключительно культурный товарищ.
  Образно выражаясь, культура похожа на сундучок с конфетами, лентами и игрушками. Конфеты огромные, ленты огромные, игрушки больше, чем то и другое вместе взятое. Ничего себе сундучок! Какая-та прорва, точнее, капище сладкого и тряпичного барахла. Конфеты кушаешь, в тряпках катаешься до отрыжки. Вот когда тебя потянуло блевать, то покажется не таким чтобы заманчивым сундучок со всеми его потрясающими богатствами. А так глаза разбежались. Красная тряпица, желтая тряпица и зеленая... Перечень затерялся где-то в бесконечности, и сундучок бесконечная величина. Рука открывающего товарища прошла по поверхности вышеозначенной величины, и дно отодвинулось. Все та же рука отбросила первый, пятый, тридцать пятый слои. Бесполезный поступок, слои не отбрасываются до конца в таком сундучке. Рука утопает, сам утопаешь. Сладкая и тряпичная материя обращается в мир бесконечности.
  С другой стороны цивилизация технарей всего лишь масса пластмассы, огня и металла. Кто-то выразился из представителей рафинированной культуры, что в цивилизацию технарей мы попали в машинный ад. Мол, в аду не бывало так жарко, как среди пластмассы, огня и металла в вашу странную цивилизацию, товарищи любители науки и техники.
  Никаких споров. Машинный ад влечет за собой поэтический рай. Машины сделали жизнь человека гораздо насыщеннее, чем оно кажется со стороны. Человек, побывавший в машинном аду, гораздо сильнее ценит природу, чем человек, родившийся на природе. Я не утверждаю, что город на Неве есть стопроцентный сгусток пластмассы, огня и металла. В городе на Неве еще осталась природа. При чем не мало осталось природы.
  Пресловутые заводики и ящики с Петроградской стороны утопают в остатках природы. Вот вам маленький кустик, вот вам хилое деревце, вот вам травинка почти зеленой окраски, вот вам бабочка на травинке, почти живая бабочка. Рядом Нева. То есть рядом вершина самой природы. Нева омывает гранитные берега какого-нибудь заводика или ящика с Петроградской стороны, Нева провоцирует товарищей технарей на чистые чувства и очень чистые мысли.
  Или не ясно, что цивилизация технарей чертовски чистая, насквозь поэтизированная цивилизация? Весьма чувствительные натуры взялись за науку и технику в восьмидесятые годы. Весьма поэтические натуры попробовали изменить мир посредством науки и техники. Как уже говорилось, посредством поэзии невозможно изменить мир. Или точнее, только посредством поэзии. Что доказал Золотой век образца Пушкина, Толстого и Достоевского. В Золотой век на русской земле существовала поэзия очень высокого уровня, но не просматривалась, то есть на том же высоком уровне не просматривалась наука и техника.
  Восьмидесятые годы совершенно иное, более цельное и перспективное время. Много чего просматривается в восьмидесятые годы на русской земле. Перспективная молодежь не халявит, но работает со стопроцентной самоотдачей, чтобы сделать лучше и чище любимую землю. Да, я люблю каждую бабочку, каждую травинку, каждый кустик и каждое деревце в моем родном городе. Да, я хочу, чтобы мой город развивался исключительно в лучшую сторону, становился культурнее с каждым днем и приносил своим детям много света и много счастья.
  Вроде бы простая задача для города. Всякую псевдокультуру, наносное дерьмо или хлам сбросила цивилизация технарей в тот непродолжительный период, когда технари заполонили русскую землю. Как оно не звучит парадоксально, только в восьмидесятые годы на русской земле русская культура сделала робкую попытку избавиться от нерусской культуры. Русская культура на крепких плечах технарей вошла в зараженный нерусской культурой город. И город вздохнул свободно.
  - Нахрена это надо?
  Был такой интересный момент, когда показалось, что отступила трясина.
  
  ***
  Ящик. Обычная процедура знакомства в кабинете начальника.
  - Вы партийный? - обычный вопрос после традиционного приветствия и рукопожатия. Начальник Ингушин раскрыл очень красивую красную книжицу.
  - Да как сказать, - почесал затылок Владимир Иванович.
  - Скажите, как оно есть, - начальник Ингушин закрыл красивую красную книжицу.
  - Нет еще, - младший брат встал за спиной Ингушина.
  Все-таки зря он не убил старшего братца. Чувствует гениальное сердечко, что с подобной тварью придется намучиться. Голова у Владимира Ивановича, что пустой бочонок, ни одной правильной мысли, базар да и только. Над подобной тварью не год и не два, и вообще не знаю, как долго работать.
  - Почему же так? - самый обычный вопрос задает начальник Ингушин. Ответ на него может быть самый обычный. Что-нибудь типа: 'На предыдущей работе была неактивная партячейка, новые члены туда не принимались'. Нечто подобное объясняет на пальцах старшему придурку Станислав Иванович.
  - Пока недостоин, - читает по пальцам придурок.
  Господи, ну и повезло Станиславу Ивановичу. Лучший ум современной эпохи, уникальные способности и не только в науке и технике, но в первую очередь в дипломатии. Однако не повезло. Старший брат его тяжкий крест. Старший брат его ужасы и безумие, преследующее в ночи. Старший брат вторгся в личную жизнь младшего брата. Сидит, болтает кривыми лапками, гадит. Так не должно быть, потому что так не бывает ни при каких обстоятельствах. Но так оно есть, очень раскаивается Станислав Иванович, что еще в материнской утробе не задушил гада.
  - Нет, молодой человек, - продолжает кривляться начальник Ингушин, - Вы еще молоды, вам ли судить о критериях партии? Критерии эти суровые только на первый взгляд, чтобы отпугивать негодяев и бесполезных попутчиков. Их необходимо отпугивать. Партия не проходной двор. Партия не переполнена всевозможными удовольствиями, вроде рог изобилия. Это суровая обязанность, героический труд на благо отечества. Человек, вступивший в ряды партии, имеет только одну льготу, первым пойти в атаку и умереть за отечество. Конечно же, только лучшие товарищи могут вступить в партию.
  - Вот и я о чем говорю, - почесал нос Владимир Иванович.
  За означенный поступок гореть в аду ему вечно.
  - Да, молодой человек, - кажется, ничего не заметил товарищ начальник, - Ваша скромность похвальная, но сегодня скромный товарищ не самый важный герой и боец на русской земле. Время настало не только геройствовать и бороться с ветряными мельницами. В период развитого социализма ветряные мельницы капитализма сильно модифицировались и приобрели новые свойства. Чувствуя свою ущербность на идеологическом фронте борьбы, капиталистическая система перешла в области технологий. Следовательно, бороться сегодня стало и труднее и легче. С одной стороны, наконец-то коммунистическая партия получила стопроцентное превосходство над идеологическим противником, втоптала в грязь подлых капиталистов. Но с другой стороны их технологии все еще противостоят нашей науке и технике. В таком разрезе невозможно добиться победы, не состыковывая правильное понимание науки и техники с правильным пониманием линии партии.
  Собственно говоря, шок прошел. Станислав Иванович выбрался из завала. Красные пятна исчезли на его прекрасных девственно чистых щеках. Оно хорошо, когда разговорился начальник. Пускай разговаривает. Чем размереннее слова, тем спокойнее мысли. Занял правильную позицию Станислав Иванович. Пока разговаривает начальник, утихла внешняя боль и вроде бы стала чуть меньше неутихающая ненависть к дебильному человечеству. Можно сказать, опомнился Станислав Иванович. Что у него в руке? Неужели не догадались? Мелок. На компьютере пишет: 'Поддакивай'.
  - Ваше время, - переключаемся на Ингушина, - Трудное и интересное время. Молодость обожает нечто хорошее, чистое, доброе. Партия обожает все то же и готова спонсировать молодость на нечто хорошее, чистое, доброе, но спонсорство противоречит кодексу партии. Как оно так? Ты не трудился, не заслужил, не сделал, не заработал. На всем готовеньком началась твоя жизнь, на всем принадлежащем твоей партии. Нравится получать и не нравится отдавать то же самое. Нравится развлекаться за счет других и не нравится надсаждаться на самой простой работе. Что же будет с нашей страной, если вот так без борьбы, без труда, без заслуг ты получишь все бонусы. Высунул голову из гнезда, и тебя уже наградили. Усмехнулся единственный раз, и с тобой почему-то считаются. Над чем усмехнулся, что за злобные выпады против великой страны, никто опять же не спрашивает.
  Не поддакивает Владимир Иванович. Мысль известная, впал в летаргический сон. Очень противный, гадкий, глупый товарищ. Но все-таки летаргический сон имеет свои прелести. Спи спокойно, ласковый наш, просыпайся как можно реже или не просыпайся совсем, чтобы чего не ляпнул. И это правильно. Младший из братьев чувствует, что обязательно кончит с позором старший из братьев. С дурака станется, живет сегодняшним днем, точнее, одним мгновением, столь извращенный товарищ. Что для него какая-та партия?
  Нет, не выдержал Станислав Иванович:
  - Вы то уверены в правоте своих слов?
  Чуть не потерял сознание начальник Ингушин:
  - Каких еще слов?
  Пропасть, мрак, удары по почкам, бесконечный поток желчи в печень великого Станислава Ивановича. Учись братец, перевожу огонь на себя, потому что ты абсолютный отстой и придурок. Не сдается, не отступает младший Иванович:
  - Тех самых слов, что вы говорили.
  И как-то совсем испугался Ингушин:
  - Что такое я говорил?
  - Вот такое и говорили. Про каких-то врагов, с которыми у нас теперь дружба.
  И опять едва не откинул копыта Ингушин:
  - Какая такая дружба?
  Дальше выход гениального Станислава Ивановича:
  - Наша партия вместе с развивающимся социалистическим государством подписала массу постановлений и документов, подтверждающих наше сотрудничество с зарубежными (то есть ненашими странами) в области науки и техники. Наш завод, как великолепное достижение человечества, для определенной цели восстанавливался и модернизировался партией. Не важно, если завод для народа построила партия. Чтобы крепла страна, чтобы сволочь не смела напасть на русскую землю, чтобы наши секреты были выше, чем их секреты. Здесь кузница партии. Но с другой стороны это только завод. Работают люди партийные и беспартийные, трезвенники и алкаши, умные и не очень. Работают тем же способом, что на других заводах. Нет дополнительной нагрузки, не существует каторжного труда, не ломают кости себе и не выносят вперед ногами неумеренных тружеников.
  - Да, да, - не оклимался пока Ингушин.
  - Я повторяю, - Станислава Ивановича не подколоть на подобной хреновине, - Никого не выносят ногами. Требования обыкновенные. Работай, будь аккуратным, не забывай про государственный план. На любом заводе есть свои минусы. На нашем заводе большой плюс, потому что на нашем заводе всегда работает партия. Так и хочется крикнуть, тебе повезло, человек! Понимаете, повезло. Ты не лучше других человеков. Работяга и инженер, организатор и исполнитель чей-то незримой воли. Но ты попал на партийный завод. Так за что, повторяю, за что здесь такие вселенские льготы?
  Сильный ход со стороны Станислава Ивановича, очень напоминает шоковую терапию времен коммунизма. Ах, постойте, у нас и так коммунизм, может быть недоразвитый, но тот самый с которым достала всех партия. Владимир Иванович чуть не загнулся на данный предмет. Стоит, рассматривает пол под ногами. Вот пятно, вот пятно. Что у нас здесь варили? Чем заправляли? Так бы сунуть в шершавый пол пальчиком. Рядом компьютерная начинка, автоматизация, электронные штучки, вообще высший класс. На полу стружка, солярка, пыли вагон. Волнуется поэтическое сердце товарища.
  Я не об этом. У товарища начальника шок:
  - Завод партийный. Да, да. Завод льготный.
  Не сразу вернулся на рельсы начальник Ингушин. Ощущение такое, что нечто треснуло у него в голове, и потекли туда какие-то не совсем правильные чувства и мысли. А с другой стороны, все очень правильно, даже слишком правильно говорит молодой инженер Станислав Иванович Топецкой. Придраться здесь не к чему.
  - Наша коммунистическая родина не стоит на месте в своем развитии. Развивается она, как завещал великий Ленин, как учит коммунистическая партия народа за счет этого самого народа, то есть за счет его наиболее прогрессирующей части. Что опять же прогрессирующая часть? Это и есть молодежь. Та самая молодежь, которая ставит все силы свои на прогресс родины. И которая в служении родине понимает, что есть свобода.
  - А что? - не понял все тот же начальник.
  Тут открыл свою пасть Владимир Иванович:
  - Или слишком много свободы?
  И снова смутился товарищ Ингушин:
  - Вроде бы так.
  Но никак не заткнется Владимир Иванович:
  - Разве бывает много свободы?
  Знаки младшего брата не действуют на подобного потроха:
  - Сейчас все объясню.
  Слава богу, успокоился товарищ Ингушин:
  - Впрочем, хорошая мысль, верная мысль. Свободы хватает, настоящей партийной свободы. Для партийного и беспартийного гражданина нашей страны чуть ли не одинаковыми порциями выдается свобода. Но как я уже объяснил, членство в рядах партии не является поощрением, скорее весьма обременительная обязанность. Ибо беспартийного человека в прорыв не пошлют, на амбразуру не бросят. Только проверенный член партии может выполнить точно и в сроки и со стопроцентной гарантией серьезное партийное задание. Только проверенных членов бросают у нас за границу.
  Тут даже не выдержал Станислав Иванович:
  - Как вступить в эту партию?
  Но почему-то его не заметил начальник Ингушин:
  - Хочу рассказать о моих впечатлениях от заграницы. Если честно, там нет ничего хорошего. Туда едут не развлекаться, но впечатляться. Там на каждом шагу тебя поджидает какой-нибудь неприятный подвох. Если подвох приятный, то это и гаже и хуже. Слишком красивые вещи, слишком красивые девушки, слишком много свободы. Ах, простите, о чем опять говорю? За границей нет никакой свободы. Но неопытному беспартийному товарищу обязательно почудится, что она есть. На самом деле ее нет. Вот поэтому туда посылают партийных товарищей.
  Закатил глаза начальник Ингушин:
  - Был я как-то раз в Португалии.
  И чуть не расплакался:
  - Ох, какая там несвобода!
  
  ***
  Короче, парня забрили. Сами по себе переговоры оказались не такими страшными и интересными, как предполагали вначале. Начальник Ингушин перешел к более реалистической теме, по определению Станислава Ивановича Топецкого, теме низменного характера. Новобранцу в течение полутора часов пришлось выслушивать разные анекдоты, шутки и прибаутки, что выплескивались в неимоверных количествах из партийного ротика:
  - А какие яблоки на Адриатике.
  - Разве есть яблоки на Адриатике?
  - Э, да ты же там не был...
  За забором шумела Нева. До забора шумели машины и механизмы. С потолочной балки нечто капало, не верится, что вышеупомянутое нечто еще и производило всякие нехорошие запахи. В этот день, полный света и солнца, всего только капало чистой водичкой. На компьютер, на автоматы, на тапочки, на шевелюру Владимира Ивановича. Ежился старший из Топецких. Младший товарищ не ежился. Вполне нормальная реакция истинного господина вселенной, понимающего свое превосходство среди всяких мелких людишек. Ноги расставил, руки расставил, весь мир готов охватит Станислав Иванович. Не только какую-то недобитую Адриатику.
  Впрочем, лишняя информация не всегда лишняя. За анекдотами и другой ерундой забыли Владимира Ивановича Топецкого. Начальник Ингушин расфамильярничался со Станиславом Ивановичем. Станислав Иванович поддакивал и поддевал чуть ли не в каждой фразе начальника. Произошло вполне естественное перевоплощение характеров. Завод не больше, не меньше, чем дом родной. Гости наехали. Сначала прошла церемония. После без церемоний, вот так по-домашнему. Получи сахар, получи чай, получи чашку для всего этого, получи маленькую, но чертовски пикантную ложечку.
  Владимиру Ивановичу никто не давал слова. Усадили, налили, забыли. Работа где-то стоит. Здесь тепло, здесь домашний уют, здесь подобие кабинета начальника. Если не нравится кабинет начальника, ну тогда это дом родной. Лица веселые, не имеют ничего общего с партийными мордами. Глаза честные, не совсем чтобы в коммунистических огоньках или звездочках, но чертовски нравятся именно такие глаза. Речи как в сказках. Ни единого культурного слова. Вы представляете, ни единого. До чего надоело наследие самого культурного города на Неве. Давайте забудем на пару минут про наследие. Что за наследие, как не очередной камешек в огород настоящей свободы? Хватит трястись, что признают тебя некультурным какие-то потрохи. Вдруг ты не прав? Вдруг ошибочка вышла? Оно приятнее, когда говорят на нормальном, на человеческом языке, когда не придется краснеть за разные 'скусы', которых не заучил пока в нужном количестве Станислав Иванович. Все-таки человеческий, то есть русский язык много приятнее для души и для сердца. Можешь не говорить, но слушаешь, черт подери, с удовольствием.
  - Море теплое...
  - Девушка нежная...
  - Зарываемся под волной, и поехали...
  Никогда не предполагал, что нечто подобное слушаешь с удовольствием. Больше импонирует разговор про священную Русь. Где каждое слово почти свинец в твою глотку. Тот самый раскаленный свинец, который вгрызается куда следует и оттуда струится по жилам твоего возбужденного тела. Русь не девушка из волны. Русь другая, ну совершенно другая девушка. Она против пошлости, что существовала всегда. Она против мрази, что больше не существует. Я уверен, не существует. Когда объявили, какая священная Русь, эта поганка должна была сдохнуть. А раз должна, значит, сдохла поганка на нашей Руси. И никакого намека на удовольствие.
  С другой стороны Владимир Иванович изображает поэта. Поэт не имеет права отбрасывать все поэтичное и ненормальное, потому что ему так захотелось. Нормальная материя не составляет поэзию. Просто нормальная материя. Посмотрел, разозлился. Послушал, заматерел. С подобным багажом каши не сваришь, стишок не сочинишь и вообще пора расплеваться с великой культурой.
  - Девушки имеют в нашей жизни кое-какое значение.
  - Ну, если имеют, то самую малость.
  - Скорее не они имеют, их имеют.
  Возвратились к священной Руси. Для чая тяжеловатая тема, для первой встречи с неизвестными товарищами лучше ее не трогать. Разве покажешь отчизну свою первому встречному и поперечному? Знает бог, не покажешь. Ты сначала испытай этого встречного товарища. Ты попробуй на зуб поперечную личность. Или последствия твоего поступка могут оказаться непредсказуемыми во всех отношениях. Вдруг у товарища грязные пальцы, вдруг не мыл их три тысячи лет и испакостил собственной подлостью. Вдруг обнаглевший и разжиревший товарищ. Ты подумал, во что трансформируется несвоевременный показ? В данном случае не хуже других Адриатика:
  - Волна омывает нежное, аппетитное, теплое...
  - Чего-чего она омывает?
  Культура отброшена. Такого высокого языка, как разрешается в институте культуры, такого здесь нет, и не может быть. Все-таки собрались светила технической мысли, мастера науки и техники, наш передовой отряд работников электронной промышленности, плюс всякое прочее. Как вы понимаете, в электронной промышленности придурков не держат. Там на втором месте культура, после всего остального. На первом все остальное, и выше всего остального логическое умение мыслить.
  - Вы имеете в виду броуновское движение?
  - Нет, скорее, аэродинамические процессы. Если девушка, как интеллектуальный катализатор не очень котируется в науке и технике, то не очень котируется по своей аэродинамичности...
  - Как я вас понимаю.
  Короче, взяли новоявленного поэта Владимира Ивановича Топецкого за грудки, поставили на соответствующее место, приписали к нашим товарищам. Время такое, черт побери! Время новых побед и свершений под знаменем коммунизма. Радуйся, наслаждайся уверенной поступью времен. К черту презренное душеискательство! К черту ублюдочный меркантилизм! Нам нужны настоящие пацаны и девчонки, которые не просто разбираются в науке и технике, которые хорошо разбираются. То есть могут поехать и покорить Адриатику:
  - Собственно, чем вы там занимались, товарищ начальник?
  - Как это чем? Пропагандировал наш образ жизни, нашу науку и технику.
  Кончился чай, кончился сахар, кончилось очарование дня. Поэзия только капелька старых чернил на листе. Поэзия опять же комарик в цветочках. Поэзия это прощальная нота прощального эха. Устраивайте побыстрее прощальную встречу с поэзией и возвращайтесь к нашей нормальной и трудовой прозе. Производство не терпит отсрочки. Производство в цивилизацию технарей такая же точно поэзия. Она же поэзия камня, металла, солярки. Или век автоматов, компьютеров, роботов. Я продолжаю, какой потрясающий век! Настоящее чудо природы. Сегодня умиротворенным ляжет в постельку Владимир Иванович Топецкой. Его 'Воспоминания русского' не продвинулись ни на шаг. Его 'Дневник' не продвинулся и вообще в большой заднице. Но день прошел на редкость удачно, даже принес кое-какие бонусы. Таких бы дней каждый день. Или один в неделю для пущего разнообразия. Очень хочется, чтобы серая и чертовски рутинная жизнь разнообразилась чуточку больше, чем у нас получается. Чтобы пришел домой весь возбужденный и весь надуховившийся Владимир Иванович. Чтобы попробовал поделиться счастьем своим с любимой девчонкой Натальей Сергеевной. Чтобы рассказал ей какую-то чушь о далекой и сказочной Адриатике.
  - Говорят, что на Адриатке...
  И чтобы спросила Наталья Сергеевна Топецкая:
  - Что же там говорят?
  Но спросила легко и свободно, как спрашивают о чем-то приятном и может быть очень родном. То есть спросила она без сарказма о той самой таинственной Адриатике. А тут улыбнулся Владимир Иванович и рассказал ей о цивилизации технарей, о победе нашей науки и техники над ихней наукой и техникой, так же о новой своей работе.
  - Представляешь, придется ездить на Адриатику.
  - Что-то смущает?
  - Пока не решил.
  Я тебя понимаю, Россия не Адриатика, хотя почти Адриатика. Россия великая и беспощадная. Дни сочетаются с ночью. Многие-многие дни с единственной ночью. Дней так много, но ночь перевешивает, даже если она одна. Эта русская ночь из воздушного покрывала, она из тончайшего небытия, она из переплетения мрака и мрака, она все равно перевешивает. Старая форма, старый песок, старая ночь. Не бери с собой в новую жизнь никому ненужную старость. Не втыкай старую форму в старый песок, все равно ничего на песке не построишь. Или вообще откажись от подобной ереси. Только ты, только цивилизация технарей, только новая жизнь, только твои совершенно новые мысли. Или опять имеет значение кучка песка? Ах, ты представляешь отсюда воздушные замки?
  - Может, не все барахло?
  Отвечает бывшая девочка Репина:
  - Человек плывет по течению.
  Еще один глупый вопрос:
  - Но куда плывет человек?
  И чертовски умный ответ:
  - А кто знает.
  Старый день растаял на грешной земле. По большому счету чего следовало ожидать по всем законам природы. За старыми днями появляются новые дни, которые мы называем будущее. Не важно, какое будущее, важно, что оно существует, что оно есть. Так хорошо чувствовать себя человеком, у которого есть будущее. Пускай на русской земле будет русское будущее. Цветы и плоды, небо и солнце, бетон и железо. Всего понемножку. Так хорошо проводить день, если уходит он ни куда-нибудь, уходит в твое будущее.
  Значит, спи, дорогой. Песенок не пою. Мечта отработает песенный ряд по собственной инициативе. Мечта все оттуда, из скопища твоих растворяющихся ощущений про новые дни, что должны заменить старый день на рассвете. Ты же знаешь, что будет рассвет. Неужели так трудно остановиться и перестать ковырять свои мысли. Или слишком туманная ночь? Или небо сплошь в облаках? Или завтра спрячется солнце. В нашем городе редко бывают два солнечных дня, чтобы солнце светило вчера и сегодня, или сегодня и завтра. Но и эта проблема решается.
  Крепче спи, непреклонный боец. Сон восстанавливает здоровье после победы. Сон укрепляет силы после удачи. Сон возвращает душевный покой в разбитое сердце, чистит погибшую душу. Очень важный, опять-таки человеческий сон. Здоровье еще пригодится в неравной борьбе с появившейся на горизонте вселенной, ну и силы еще пригодятся. Так же покой, он важнее всего, он на первом месте, он отличает тебя от животного. Ты умеешь мечтать и перевоплощаться во сне, как не умеет никто. Хотя с другой стороны всякое может случиться с тобой после такой удивительной ночи.
  - Господи, как хорошо!
  - Вот и я говорю, хорошо.
  Нечто неповторимое пережил Владимир Иванович.
  
  ***
  Завтра все встало на свои места. Любовь к отечеству - это раз. Преданность коллектива - два, три и четыре. Большая лопата - пять, шесть и семь. Колхозное поле - восемь, девять и десять. Вам обещали полноценную, точнее, насыщенную жизнь всевозможными путешествиями и впечатлениями? Путешествуйте на здоровье! Вас завлекали любовью к природе? Любите, если не разучились еще. Вам предлагали чего-нибудь сделать для русской земли? Только не запирайтесь в четырех стенах с ехидной и подленькой мордочкой. Здесь ни какая-та пропагандистская низость или грошовый обман. Сами просились в работу на наиболее трудный участок ее. Вот вам, ребята, тот самый участок.
  Вероятно, отыщутся умники, которые не поймут, как повезло романтически настроенному Владимиру Ивановичу в его молодые и пылкие годы. Только вчера приняли на блатное предприятие глупого мальчика, и вот уже в нем нуждается предприятие. А заодно большая страна пришла на поклон, попросила решить ее большие проблемы.
  Нет, не надо придуриваться, что колхоз создавался якобы для колхозников. В восьмидесятые годы слово 'колхозник' считалось более чем нарицательным, по большому счету не было этих 'колхозников'. То есть на бумаге они были, а по жизни очень редкий и чуть ли не уникальный экземпляр. Такие киношные дед или бабка со здоровенным мешком за плечами, которые вечно куда-то тащат мешок, на остальные подвиги сил не осталось.
  Теперь разобрались. В нашей стране все-таки были колхозники, по наказу дедушки Ленина объединившиеся в колхозы, чтобы кормить всех прочих товарищей. По большому счету колхозников не было. Нет, правление колхозов присутствовало исправно. Для управленцев чуть ли не в каждом селе ой-ти каких контор понагрохали. Село то лапотное, грязища, гниль и помои. Зато контора из разноцветного кирпича, с разными выкрутасами, ну и внутри, чтобы можно было ходить на каблуках или в тапочках. Тем более, что народищу невпроворот в каждой такой конторе.
  А с другой стороны, посевная идет своим ходом, урожай выращивается, урожай убирается. Ну, не происходит же борьба за урожай по щучьему велению, по моему хотению. Или все-таки происходит? Вроде бы нет в колхозе ни одного колхозника. Или колхозники, которые есть, как уже говорилось, они никак не расстанутся со своим киношным мешком, они куда-то мешок все тащат и тащат. Больше того, к ним невозможно придраться. Совершенно не похожи на каких-нибудь спекулянтов и раздолбаев существующие колхозники. Вы бы попробовали их мешок потаскать. Предупреждаю заранее, мало вам не покажется.
  Но дела все равно делаются, просто фантастика. Колхозы есть, колхозников нет, жратва лежит в магазине. Картошечка, капустка, огурчики, свеколка. Нет, жратва не только на рынке лежит. Хотя Михаил Сергеевич Горбачев, новый правитель страны, не удовлетворен качеством магазинных продуктов, а удовлетворен некоей 'рыночной экономикой', то есть той самой жратвой, которая окопалась на рынке. Соответственно, у нового генерального секретаря есть вопросы к современному колхозному движению, к тем самым колхозникам.
  Кто ответит на столь непростые вопросы? Не знаю в который раз, может никто не ответит. Ибо, прежде чем получить непредвзятый ответ, очень желательно тормознуть пресловутых колхозников. Эй, ребята, положите на землю мешок. К вам пришли за ответами сам генеральный секретарь Михаил Сергеевич Горбачев, партия победившего народа, лучшие ученые-аграрники. Нет, никто не положит мешок. Даже никто не спросит, какого черта пришли? Всем нам плевать на аграрников. Видите, сельское хозяйство выпускает продукцию. Может не самого лучшего качества, но продукция есть. Как она выпускается, совершенно иной вопрос. Может, по щучьему велению и моему хотению. Может, падает с неба.
  Ну, всем известная смычка города с деревней. Если родина в опасности, деревня готова встать на дыбы и помочь городу. Правда, подобных случаев не имелось в восьмидесятые годы, но когда-то они все-таки имелись. Иначе бы гениальный дедушка Ленин ничего не умалчивал про гениальную смычку. Уж если вы не уважаете дедушку Ленина, то о чем здесь вообще разговор? Танки, пушки, гранаты, любое средство сгодится от маленьких гадов.
  Нет, не ошибся дедушка Ленин. Деревня всегда помогала городу, даже такому большому городу, как Ленинград. Ну и город обязан чем-то помочь деревне. И не просто любой деревне от последнего старого дурака до последней свихнувшейся в старости дуры. Город обязан помочь, он поможет деревне. Для помощи нужно выполнить кое-какие формальности. Например, на каждом из городских предприятий отловить по несколько бесполезных товарищей, не занятых на данный момент интеллектуальным трудом, и отправить в деревню. Все равно товарищам совершенно нечего делать в городе. Все равно инженеров расплодилось, как тараканов и вшей. А колхозников днем с огнем не найдете. Дедка взвалил на плечи неподъемный мешок. Бабка взвалила мешок на скрюченную радикулитом спину. Теперь уже точно, что ничего не найдете.
  Или постойте в который раз, родные мои. В нашем прекрасном отечестве, в нашей стране победителей все хорошо находится и даже больше, чем хорошо. Русская земля не умеет проигрывать, она же не умеет сдаваться. Пускай сдаются всякие потрохи с американскими рожами, русская земля не проигрывала никогда, если попробует сдаться она, то это закончится дьявольски плохо. Так что вытаскиваем из заводских подвалов лопату, снаряжаем не самых крутых инженеров, посылаем на смычку с деревней.
  А вы думали как? Михаил Сергеевич Горбачев (партийная кличка 'горбатый') решил уничтожить деревню своим жирненьким пальчиком. Очень не по-ленински получилось у столь высокопоставленного товарища. Ленин держался за смычку с деревней, городские предприятия поддерживали дедушку Ленина, и народ на предприятиях даже очень поддерживал. Выходил поддерживающий народ на поддержку любимого дедушки не только с большой совковой лопатой, но еще с большим неподъемным лозунгом. Что-нибудь типа:
  - А ты записался...
  И кто-нибудь обязательно говорил:
  - Весна на дворе...
  А кто-нибудь окидывал взглядом нашу прекрасную молодежь, всяких немножко чокнутых восьмидесятников, и ставил победную точку? Нет, не думайте, что при подобной постановке вопроса обязательно присутствовала молодежь. Ей разрешалось вообще не присутствовать. Солнышко на дворе, свежий воздух, комсомольская юность моя, опять же романтика. Ну, какой-нибудь дождичек на пару минут. Чтобы каркали птички, наши любимые питерские воробушки. Чтобы слегка раскачивались деревья, создавая опять же незабываемый питерский колорит. Чтобы все чувствовали, мы не в какой-то поганой дыре, мы в самом сердце России.
  Тут смешки не совсем чтобы к месту. В счастливой стране победившего коммунизма весна имеет очень большое значение. Она чем-то похожа на нашу судьбу, такую же неустойчивую и переменчивую, можно сказать, дикую, но она чертовски похожа. Как и судьба человеческая, наша весна преподносит подарки. Весенние подарки гораздо чаще проявляются на лоне природы, чем в каких-нибудь закрытых местах, например, в каком-нибудь Ящике.
  - Вот и прошла молодость, - говорят сотрудники Ящика.
  - К сожалению так, и здоровье чего-то пошаливает.
  Очень типичные разговоры для старшего поколения.
  - Как мы любили весну!
  Опять вспоминается любимая наша весна, со всеми ее прибабахами. Ну и, конечно же, не остается без доброго слова деревня:
  - Как мы пили в деревне!
  Тут же легкий смешок, покрасневшие мордочки, воровские глаза. Старшее поколение прячет глаза и исчезает по норам своим, будто не было ничего, будто вам всем показалось. Нынешний секретарь Горбачев не так давно занялся деревней, то есть попробовал переделать колхозную жизнь на свои любимые рельсы 'рыночной экономики', и вот уже многочисленные деревенские традиции вымарываются из памяти народной. Вроде бы не было ничего, то есть вообще ничего до великого трезвенника Михаила Сергеевича, вроде бы никогда не пили в деревне.
  Черт подери, какая ценная информация погибла для многочисленных поколений нашей родной молодежи. И первые, кто пострадал от реформаторской деятельности Михаила Сергеевича, были восьмидесятники. Старшее поколение сумело как-то легко свалить в сторону и позабыло про них, про дурацких восьмидесятников, не поделилось своим опытом, уничтожило очень ценную информацию. В результате получился каким-то безликим колхоз, плюс вся колхозная жизнь, плюс все прелести, вся романтика нашей деревни. Недоинформированная молодежь наморщила пухленький лобик и скрючила хитренький носик:
  - Скажите, пожалуйста.
  Дальше по определению:
  - Я чего-то недопонимаю.
  И вполне резонный вопрос со стороны Владимира Ивановича:
  - Зачем такая фигня?
  Видите ли, мы обыкновенные пацаны и девчонки. Мы родились в шестидесятые годы, мы учились в семидесятые годы, мы достигли порога кипения на пороге восьмидесятых годов, поэтому нас назвали 'восьмидесятниками'. Мы не ставили на что-то другое, кроме науки и техники. Вся наша сила, вся наша энергия воплотились только в науке и технике. Мы учились работать именно так, именно здесь. Мы пожелали отдать свои силы для родины.
  И вполне резонный ответ на вполне резонный вопрос:
  - В лунную ночь, особенно в ночь, напоенную ароматом прохлады, что спускается с обнаженных небес на засыпающую в сладострастии землю, в такую прекрасную ночь возрождается истинное сладострастие. Еще возрождается то неприкрытое упоение силой и чувством природы, что бросает в объятия милой природы маленькие человеческие существа, вырвав те самые существа из промозглых коморок под звездный покров, по еще неостывшему звездному берегу. Звездный берег еще не остыл. Он очаровательнее реальной действительности, он изумляет малое и большое, он опрокидывает предыдущие и непрекрасные виды любви. Он сказка, он сила, он жизнь, он что угодно в объятиях этой природы. Звездный берег не может остыть. Волны греют его, волны нашей прекрасной любви, они же ломают еще неокрепшие души и рвут их на части. Оставшееся ничто уходит в межзвездную тьму, в тот огонь, о котором мы так мечтаем, бросаясь в кипящие волны. И так без конца. Пока огонь не достал, страсть не дошла до предела, не обагрила холодный межзвездный песок, не достигла самых далеких и горних окраин вселенной.
  В данном случае изыди сатана. Ничего не хочу объяснять, пора выключить воду.
  
  ***
  И вообще, никто не отрицает колхоз, его полезность для человечества. Когда хочется кушать, маленькая свекла ничем не уступает огромному ананасу, маленькая картофелина покажется чем-то вроде огромного яблока. И то и другое хочется кушать. Разница в штуках. Десять маленьких штук (свекла, картофелина) не одна большая штука (ананас, яблоко). Двадцать маленьких штук не две или три штуки. Двести маленьких штук... Собственно, счет никогда не дойдет до конца. На заводе не производятся свеклы и ананасы, яблоки и картофелины.
  С моей стороны колхоз это нечто. Плохая форма хозяйства, но форма. Безобразное кормило страны, но кормило. Согласен, колхозная действительность не имеет ничего общего с той легендой, которую ей навязали коммунистические прихлебатели, так называемые певцы соцреализма. Вот именно, получился не реализм, а какой-то соц или поц. Настолько фальшивая белиберда, что не надуешь колхозника. Впрочем, колхозник белиберды не читал. Его лопата, его бутылка. Все остальное дерьмо к нему не относится, и что там происходит, он не расскажет даже под пытками.
  Вы думаете, налицо деревенский товарищ - патриот своей любимой деревни, своей любимой земли, своего любимого трактора. Ан, ошибаетесь. Деревня, земля или трактор они не свои, они горше лука и чеснока, если находятся рядом с культурным городом. Да, да, я не юродствую. Сие не отмечено в литературе коммунистического периода. Культурный город притягивает колхозника. Культура в первую очередь, промышленность во вторую, работа на благо отечества в третий раз. Хотя, какое благо отечества? Нынче нет никакого блага, быть не может ни при каких обстоятельствах. Тебя поставили на лопату, вот и все твое благо. Тебя заставили разгребать дерьмо, и не надо думать про пряничек. Тебе родина поручила кормить городскую сволочь, или не нравится родина?
  Колхоз в любом отношении странная смесь, точнее, взрывоопасная смесь и непредсказуемая. Хотя кое-что предсказывается с той или иной степенью вероятности. Колхозник согласен прочесть литератору коммунистического периода, но не в колхозе, а в городе. Вот в таком удобном кресле, вот за таким удобным ящиком с картинками. Там ванная, твою мать, там туалет, там плита. Все культурное, все городское, все с иголочки. Можно читать про колхоз, но не рекомендуется по большому счету. Вдруг ностальгия замучила.
  Человек многоплановая система, могу добавить, многоплановое существо. Ему предлагают глупые сказки о том, чего не было, чего не будет вообще никогда. Он соглашается. Лучший шаг согласиться до более жестких инструкций со стороны государства. Да, прочитаю. Да, передумаю. Да, поступлю, как решили товарищи. Несогласившегося товарища не допустит культура к тем самым культурным пряничкам, это не самый приятный вопрос. Ради чего головная боль? Несогласившегося товарища может выплюнуть город.
  Спорьте ребята, возмущайтесь ребята, но развращающее влияние крупного мегаполиса есть факт. Человек оторван от земли, человек развращен. Теперь не кажется такой прекрасной земля. Первородные свойства ее, первопричина причины и кормушка всего человечества поставлены под сомнение. Земля не стыкуется с городом. Хотелось состыковать ее на равных условиях, она не стыкуется. Здесь паразиты, слякоть и грязь. Там паразиты, мерзость и слякоть. Кажется, все одинаковое, но не стыкуется, не желает стыковки земля. Она первородная, она испохаблена культурным прыщом, который вы называете городом.
  Я повторяюсь, колхоз очень нужная штука. Пускай колхозник - скобарь, скотина и дерьмовщик с точки зрения горожанина. Кто же тогда горожанин? Чуть подумали, чуть разобрались, эпитеты прежние. У колхозника, по крайней мере, существует мечта. Он выше, он человечнее, он нацеленный и пробивной, он мечтает соединиться с тем самым городом. Про горожанина так не сказать. Мечтает вроде бы горожанин. Нацеливается вроде бы на мечту с непонятным подтекстом, например, на мечту свалить за границу. Есть кое-какие подвижки внутри городской общественной структуры и даже в розовых бантиках. Но все мелкое, меркантильное, одиозное. Слушать противно, смотреть противно. Родина позабыта, Россия в дерьме. Плевал товарищ на родину.
  - Мы и колхоз? - правильно мыслит Владимир Иванович. Соединены два понятия, по сути несоединимые. Пора рассмеяться, руками задергать, попробовать гимн прокричать. Если наглости не хватает, тогда прошептать вышеупомянутый гимн в самом темном углу и заткнуться, полностью удовлетворившись своим подвигом. Не кричит и не шепчет Владимир Иванович.
  - Ну и нахрена это надо? - никто не спорит с товарищем и его философией. Советское государство развивалось по принципу 'все надо'. В советском государстве нет бесполезных профессий, есть только полезные. Каждая профессия, как мы уже не раз говорили, несет в себе пользу на том основании, что она есть. Опять правильно. Если ты вычеркнешь хотя бы одну из существующих профессий или занесешь ее в черный список, начнутся проблемы. Так организовано советское государство, что у нас всеобщая занятость. Все товарищи нужные, все приносят определенную пользу, каждый на своем месте. Кто так не считает или чуть-чуть сомневается, это враг и ублюдок, которого пристрелить мало, а воспитать трудом в самый раз. Труд никогда не бывает чрезмерным на русской земле. От него одна польза.
  - Может так, может нет, - сомневается Владимир Иванович, собирая вещички. Что-то не очень его потянуло в поля, вот и сомневается товарищ. Государство не сомневается. Советский гражданин есть гражданин совершенно иной формации. Мы решили, и так отмечено в партийных документах, что советский гражданин не может жить без труда. Другие товарищи могут, советский гражданин не может. Вот не может, и ничего ты не сделаешь с ним. Труд в государстве победившего коммунизма есть синоним слова 'свобода'. Кто не трудится, тот обыкновенное рабское чмо, никогда не вкусившее настоящей свободы. Повторяю снова и снова, только свободный труд для советского государства есть нечто из категории истинных ценностей. Свободный труд мы защищаем с оружием в руках, как основную форму нашей свободы.
  Выводы напрашиваются сами собой. Советское государство распределяет трудовые ресурсы 'как надо'. Современный колхоз в силу несознательности некоторых товарищей есть болевая точка советского государства. Ну и что с того, что 'настоящие' колхозники не желают трудиться в колхозе, что желают заниматься 'рыночной экономикой'? Михаил Сергеевич Горбачев (следующая партийная кличка 'мишуня') провозгласил рыночную экономику, поэтому руки прочь от ее последователей, даже если последователи всего лишь дедка с мешком и бабка с лукошком. Есть у нас и другие кадры, которые поднимут колхоз без колхозников. Кадры, вы понимаете, кто? Так что закрой пасть, занимайся полезной работой.
  - Вся работа полезная, - последний злопыхательский выпад старшего из Ивановичей.
  Вот мы и договорились. Инженерная работа по автоматизации и компьютеризации нашего государства очень полезная. Но и картошечка с морковочкой несут внутри себя не меньшую пользу. К тому же железо может всегда подождать. На то оно и железо, чтобы не поддаваться губительному разрушению временем. Картошечка и морковочка ждать не будут. Голодающее отечество, лишившееся в одночасье картошечки и морковочки из-за одного философствующего гадика, оно подобный финт не простит. Или ты хочешь бороться с целым отечеством?
  Я понимаю, трудно вот так перестроиться. Кто в здравом уме поменяет теплую постельку на коровий барак? Но ты мужчина, ты инженер, ты строитель нового строя. Не того рабского и самовлюбленного строя, который существовал прежде до прихода к власти главного перестройщика всех времен и народов с божественным знаком на лбу. Слышишь, мой доблестный, строится нечто совсем необычное на русской земле? Ты несешь культуру в колхоз, ты облагораживаешь медвежий угол, ты заполняешь пустоты, образовавшиеся за счет действия отвратительных дезертиров, то есть дедов и бабок с мешком. Неужели не удовлетворился еще? Чего еще надо?
  - Ну и задница! - вот где спекся Владимир Иванович.
  Лучшие кадры (так указано в партийных документах) находятся на передовой. Кто посмеет сказать, что поездка в колхоз как наказание для придурков? Советское государство даже отяжеленное рыночной экономикой не является государством придурков. Поэтому едут у нас только лучшие кадры. То есть молодые, здоровые, способные принести максимальную пользу. Худшие кадры, то есть немолодые, обремененные всякими болезнями, тем более медицинскими справками, они остаются на месте. Нет никакой пользы от вышеозначенной гопоты, потому они остаются, а ты едешь.
  Дальше сплошная нирвана. Набрал побольше воздуха Владимир Иванович, выдохнул и успокоился. Пришло сознание своей нужности государству. Взяло вот так и пришло. Никто тебя не обманывал, предлагая блатную работу. Так называемый испытательный срок. Тебя испытывают на верность родине. Тебя испытывают на прочность перед всевозможными трудностями в непредсказуемых обстоятельствах. Наша жизнь как вечный экзамен. Государство испытывает тебя, чтобы в сложный момент ты не подвел государство. Кто этого не понимает, он обыкновенный эгоистичный придурок, которому нет места в перестроившемся государстве. Слава богу, что все понимает старший Иванович.
  
  ***
  Ладно, вопрос закрыли. Слава богу, поехал товарищ. Все-таки хороший мальчик Владимир Иванович Топецкой. Собрал чемодан, и поехал. Мог не поехать. Вся идея держалась на кончике языка. Одно неосторожное слово со стороны неосторожных работодателей могло привести к катастрофе. Дальше взрыв шовинизма, море страстей, такие вулканы и гейзеры, что полный отлуп. Не желает смыкаться город с деревней. Не желает засеивать собственным потом поля. Не желает 'рыночной экономики' с дедом и бабкой. Разве что из-под палки.
  На старшего Топецкого не понадобилась палка. Не встретил сочувствия Владимир Иванович на стороне, и поехал. Друзья проводили его безразличными взглядами. Станиславу Ивановичу после политической борьбы стало как-то не по себе, он взял больничный, чтобы подправить здоровье. Кирилл Петрович закопался в своих микросхемах. Весьма необычные микросхемы, из дальнего зарубежья. Никакой про них информации. Чертовски нужна информация. Без информации не берется за микросхемы Петрович. Вот начальник его, тот давно доложил о внедрении новой техники из дальнего зарубежья. Мы, мол, не пальцем деланные. Буржуи всякую хрень изобрели, мы разобрались. Скоро вам все покажет новый сотрудник Ламерти.
  - Кто-то у нас загорает, а кому-то бодаться, - вот и все, что сказал Петрович, оторвавшись на три секунды от зарубежных штучек. Ну, и тихонько оставил его старший брат Топецкой, чтобы чего-нибудь не испортить в чертовски нужной работе товарища Ламерти.
  Настроение между делом поднялось. Наконец-то бросил фигней заниматься Владимир Иванович. Наконец-то нечто полезное сделал для родины. Я повторяю, нечто существенное, в чем не стыдно признаться. На заводе всего один день. Вы представляете, первый день - и уже патриот родины. Встречались разные примеры скороспелого патриотизма. Нынешний пример, пожалуй, скороспелее прочих, вовсе заскороспелых примеров по определению. Его не подбадривали, не понукали, не кормили различными пряниками. Пряников пока что не нюхал Владимир Иванович. Шанс еще есть, но забыл про подобную глупость Иванович, и поехал.
  Не добавляю, какое счастье приносит город представителям колхозной диаспоры, уставшим от ничегонеделания за долгий век между осенней уборкой и весенней посадкой. Товарищи готовились, они устали. Очень хочется в город. Что-нибудь закупить, например, лекарство. Устали, черт подери. На одну аптеку работали, больше нет сил. Все готово к текущему подвигу, как там говорится, 'самой героической' деревни на свете. Дырявый амбар, крысы в амбаре, кое-что после крыс, что называется фондами. Оттуда идут семена с крысиным горошком. Так не можешь посеять, тебе послабление друг, чтобы сеял, не вычищая горошек.
  Без комментариев. Сами понимаете, сколько тянули лямку и дотянули колхозники. Они же молились партии, молились правительству, молились господу или еще там кому, однако же дотянули. Пускай не все. Дядя Вася в канаве лежит, почил богатырским сном две недели назад. Тетя Маша лежит за канавой и соревнуется с дядей Васей. Остальные товарищи вроде в порядке. Мольба услышана. Партия образца восьмидесятых годов не копирует зверя по имени Сталин. Правительство уважает праведный труд. Боженька наш нейтральный, из норы не высовывается абы как. Какого черта его самого приписали?
  Не зависть, не спор. Ради бога, не стоит завидовать счастью. После пьяной и беспросыпной зимы пора отдохнуть дорогому народу, пора зализывать раны. Они есть эти раны, одна страшнее другой. Тут кровоточит, там кровоточит. Тут нагноилось, там нагноилось. Чертовы раны, безобразные раны. Только подлый империалистический прихвостень милуется глядя на них. Только мерзкий придурок гогочет, их презирая. Колхозники те же люди, кажется, мы договорились до правильного решения, они люди с большой буквы. Скорее в город. Скорее лекарство.
  - Родная земля, - прикоснулся губами к колхозной земле Владимир Иванович.
  - Дорогая земля, - повторный подход.
  - Любимая, нежная, ласковая, - льются поэтизированные эпитеты из постоянного и не меняющегося источника. Предупреждал вас, понравится. Городскому придурку, по крайней мере, не повредит. Солнце, ветер, трава. С водой есть вопросы. Но забудь о воде, природа не только содержится в ней. Природа рядом, она с тобой, она тебя призывает и обнимает на всю катушку. Точный эпитет, еще как обнимает природа. Против разных меркантильных и жвачных животных, против бумажек и справок, против любителей рассчитывать и выгадывать всевозможные бонусы. Ты не рассчитываешь, ты не выгадываешь ничего. Дали, схватил, пошел поклониться природе.
  Славный товарищ Владимир Иванович Топецкой. Кажется, интеллигент. Лицо интеллигентное, улыбка интеллигентная, грудь открыта ветрам и полям. Ветры бродят в груди. Поля прорастают сквозь всевозможные щели и поры. Энтузиазма хоть отбавляй у товарища. Вот лопату возьмет, вот мешок, вот навоз. Плевать, что воняет навоз. Его производители далеко, они ушли в крестовый поход за лекарством. Как полагается, чтобы запах отбить. Упоен божественным ароматом старший Иванович.
  - Как повезло, - снова он. Более чем осознал материнскую заботу страны. Страна заботится, родина помнит, отечество не растоптать в кабаках всякими гавнодавами, не забить палками. Кабак не главная ипостась на русской земле. Существуют прочие, более сильные, более главные ипостаси русской земли. С ними русский интеллигент словно рыба в воде. Расправил сутулые плечи, вздохнул все тот же божественный аромат, больше не сомневается в правильности линии партии Владимир Иванович. Чего сомневаться? Сомнения прочь. Русская земля еще не погибла совсем. Она под этим кустом, она в канаве, она на ветке, в каждой раскрывшейся и нераскрывшейся почке.
  Черт возьми, за одного интеллигента трех неинтеллигентов дают! Наконец-то прибыл, родной! Трое неинтеллигентов замучались, трое совсем заболели после суровой зимы. В струпьях первый товарищ, в заплатах следующий, про третьего, самого гнойного неинтеллигента, даже думать не хочется. Долго ждали, не верили, что приедешь сюда, казалось, обычный обман. Городские интеллигенты умеют обманывать мужиков из деревни. Если попал в деревню, ты у них только мужик, никак не светлая личность и стопроцентный борец коммунизма. Так и теряешь веру в нечто чистое, доброе, светлое. С трибуны тебе обещали одно, на деле чего-то не так получилось. Вот бы трибуну направить на дело, всех их сюда, так называемых интеллигентов: орастых, заслуженных, шибко культурных товарищей.
  Опять связался с культурной огранкой русской земли. Не переваривется, черт подери! Видите ли, в деревне культура не хуже, чем в городе. Как накатает деревенская культура в твой тихий шалашик результат своей жизнедеятельности, так желчь разливается ведрами. Еще портится сердце, такое горячее, такое безумное сердце в максимализме вечной любви и свободы. Сердце надо беречь. Культурные товарищи не стоят его. Мостовую мостить не захочется их дурацкой культурой. Так какого черта мостить ими сердце? Трое неинтеллигентов гораздо милее отечеству победившего социализма, чем единственный интеллигент. Ватники, сапоги, мешковина. Они за здоровьем отправились в город, я верю, они отойдут от болезни, они послужат стране и отечеству. Полный порядок теперь, если прорвался в деревню Владимир Иванович.
  Справедливость прежде всего. Лжелитераторы, лжемузыканты, лжевоспитатели развращают город Петра, который считается городом Ленина. Ложь прикрыта красивыми фразами о чести, о долге, о воспитании нового поколения бойцов и строителей коммунизма. Ну, кого еще воспитают подобные брехуны, кроме врагов и предателей родины. Сдохни скорее, культурный товарищ образца восьмидесятых годов, это лучший момент из всего, что пришлось тебе перечувствовать в жизни. Не производишь, не подкрепляешь народ, не продвигаешь советскую власть, не стремишься исполнить заветы дедушки Ленина. Дедушка прав. Его смычка города и деревни в первую очередь необходима для города. В ней очистительная струя. В ней самосознание масс. В ней простой и поглощающий труд. Как вы представляете, труд первобытного человека.
  Теперь последний вопрос, на что похож коммунизм? Правильно, угадали, на это самое он похож. Палка-копалка, каменный нож, костяное шило, деревянный топор. Все тютелька в тютельку, настоящий Ленинский коммунизм. Радует, вдохновляет, поэтизирует. С ним пора целоваться. Пусть получится гиперпространственный поцелуй. Пусть в себе разыграет волшебные струны души. Пусть добьется последнего и сокрушительного удара по ордам врага. Да здравствует сдохнувший враг! Да здравствует наша деревня!
  
  ***
  А еще мне нравятся тридцатилетние пацаны и девчонки. Подходящий возраст. Подходящий рассвет, если хотите, вершина для нравственного и физического развития обычного человека, русского человека. Выше не прыгнет уже никогда человек. Прочие достижения, чего бы он не достиг, слабее этого возраста, не производят прекрасное впечатление на бедную нашу Россию. Машины, дачи, квартиры и тряпки. Все не то. Я углубляюсь, оно гораздо слабее. Солнце не так светит. Птицы не так поют. Ветер не так звенит. Свет, пение, звон практически не воспринимаются в более старые годы. Они слабина, почти Марианская впадина.
  Исключений не наблюдал никогда. Товарищу, превзошедшему тридцатилетний рубеж, очень хочется, чтобы там наблюдалось нечто похожее на еще более взрывную вселенную. Снова ошибка, самообман. Следующие годы почти непосильный груз для нормального человека. Они давят, они разрушают, они выворачивают наизнанку. Была шкура, больше нет ничего. Лепилась идея, теперь не взыщи от нее ошметки и крошки. Во что ты верил, исчезло. Да и кто еще верит в свои прагматичные сорок лет? Авторитетом не задавить бывших тридцатилетних товарищей, потому что они превзошли этот бешеный срок, и забили на всякие глупости иных поколений. Дальше только борьба. Времени не осталось бороться за славу, если тебе сорок лет. Ты просто обязан бороться. Возвышенное время прошло, так же пройдет и твое прагматичное время. Кончаем валять дурака, когда потянуло бороться в твои сорок лет. Ибо бороться так скучно, так пошло, так низко, что грех трогать сорокалетнего старца.
  Ветер смелый. Небо веселое. Жизнь ослепительная. Жизнь на подъеме, не видно окраин. Ты поднимаешься в совершенно безумное небо, ты понимаешь, как еще далеко до борьбы против этой прекрасной вселенной. Тебе двадцать восемь, или чуть больше, мне тридцать пять. Мы веселые, смелые, ослепительные детали существующего пейзажа. Мы сама жизнь. С нашими болячками, которых не замечаем. С нашими проблемами, которые постарались простить. С нашими идеями, которые завтра исчезнут практически без следа. Мы неистовые, черт подери, но в любом отношении дети.
  Цивилизация технарей. Как я люблю этот возраст! Губы мои не умеют хвалить. Ради чего? Хваленое слово почти опошленное барахло. Расписанное барахло на красивые фразы почти гадость. Чем больше разбрасываешься словами, тем больше слова вызывают изжогу. Я не сказал тошноту, тошнота впереди. Из всяких красивостей развивается путь в бездну. Чем больше елейных и сладостных слов, тем больше будет вонять, что исходит от них наружу. Я люблю, дальше ваша работа.
  Не за бутербродами
  Мальчики веселые
  Делают уродами
  Организмы квелые.
  И не за бутылками,
  А в мешках с навозом
  Или под носилками
  Обновляют лозунги.
  Кормятся лопатами,
  Льют слезу кровавую,
  Чтоб забить наградами
  Чью-то дрянь корявую.
  Мне не импонируют данные строки, но они для деревни.
  
  ***
  Впрочем, колхоз есть работа. Для отъезжающих за лекарством и для больных товарищей, которые не отъезжали пока никуда. Совсем больные товарищи, потому и остались на месте. Им противопоказано копаться в дерьме без какой-либо веской причины. Им противопоказано гадить белые пальчики. Ах, какие белые! Ах, какие женоподобные пальчики! Еще маникюр, и полный порядок. С такими пальчиками в президиуме заседать. Впрочем, заседают кое-какие товарищи, что прямо от колхозной сохи вписались в рыночную экономику. Возраст вполне соответствует, если не понимаете, тот еще возраст. Они заседают. Поголовно руководители, механизаторы, передовики производства. Себя колхозным добром обеспечили лет на двести вперед, ну и для детишек кое-чего осталось.
  Сложная, повторяю, болезнь. Руководить, не лопатой махать, тем более восхищаться твоим долбанным солнышком. Махнул, восхитился. Снова махнул, восхитился опять. После трех миллионов трех раз получается чертовски убогое зрелище. Не накушался что ли? Еще восхищается, как недобитый придурок. Короче, нормальная жизнь. Ребята нормальные, просто не повезло осесть в большом городе. Вот с мешком повезло. Все вокруг наше, нормальная русская кость. Горожанин давно бы сломался в подобных условиях. Поэтому он и сидит в городе, пользуется благами от мамочки с папочкой. Тут какие тебе мамочка с папочкой. Давно загнулись от неумеренного приема лекарства. Ну и мешки, которыми расплачиваешься за лекарство, свое дело сделали. Снова легкий вопрос. Мужичок в России живет пятьдесят семь годков. Мужичок в Питере живет почти семьдесят. А мужичок в том самом колхозе? Нет поэтому мамочки с папочкой. Все приходится самому, мешок разным козлам не поручишь, еще этих козлов на помощь к тебе присылают.
  Вот и я утверждаю, работа. Для приезжего горожанина отдых. Он направился в мир поэзии, мир контрастов, мир низменных ощущений. При чем низменных ощущений до такой степени, что грех не признать их возвышенными ощущениями. Нет, никакой ошибки не произошло. Чуть пересилил свое городское 'я'. Это слово стало другим словом. Этот букетик попался на тот букетик. Эти идеи переквалифицировались на те идеи. Главное не трогаем основополагающие идеи, не спорим с коммунистическим будущим, не порочим твое и мое государство, а заодно никаких обид к родине, которая откомандировала тебя наслаждаться.
  Ты наслаждаешься, истинный факт. Для деревни - работа. Такая, простите, у нас деревня. То есть такая у нас работящая во всех отношениях. Недаром таскаются сюда интеллигенты из города, чтобы пообщаться с народом, чтобы надуховиться силой и духом народным. Для интеллигентов все одно баловство, то есть хихоньки-хахоньки. Работа тяжелая. Первым делом необходимо вставить клизму приезжему товарищу. Дальше следует вычистить мусор из хилого тельца товарища. Третьим в связке расправить ребенку мозги. Он не видел пока ничего кроме бумаги.
  Вы согласились, слабосильный горожанин перевернется в гробу от подобной работы. Час работал, вылезли интеллигентные глазки. Два поварганил, пупок надорвал. Если десять, если двенадцать часов? Не пугайте меня, я желаю добра каждому честному труженику. Впрочем, колхоз в любом виде добро. Вилы - добро. Трактор - добро. На вилах - добро. Под трактором тоже. Как очаровательно состыковывается с системой такой твое интеллигентное нечто. Добрый колхозник от корня 'добро'. Как не дойти до добра в русской деревне?
  Нет, ребята люблю свою родину. Родина выпестовала самых разумных правителей. Родина предусмотрела самые разумные законы. Родина заботится (в первую очередь) обо мне, таком мерзавце, таком безбашенном негодяе. Как представлю любимую родину, чувствую, не ошибся в своих чувствах. Еще чувствую, что негодяй и мерзавец, потому что оставил правильные пути, навязанные мне родиной. Куда правильнее вот так вместе со всеми любить родину. То есть делать все правильно. Из мягкой постельки в зловонный барак. От чистой тарелки к крысиным горошкам. От пыли бумажной на солнце, на ветер, на щебет листвы. Господи, как хорошо. Или подумал, обманет тебя родина?
  Нет, родина правильная. Чего не случилось, оно правильно. Куда не послали, опять правильно. Кого не расплющило между делом, правильнее не предложить ни в каком из космических подразделений и ипостасей. Мозолистые руки трансформируются в белые ручки. Интеллигентные лапы покрываются сетью мозолей. Какие перспективы для родины? Не пройдя через это, не воспитаешь сильного духом бойца, не воспитаешь идейного гражданина, а так же любителя родины. Значит, промашки не произошло, значит правильно.
  Больной товарищ обязан лечиться. Представители деревни обязаны оправдывать имя деревни в большом городе. Еще бы они оправдывали фамилию, но не торопимся с выводами, на начальном этапе хватит и имени. Интеллигент обязан пахать за троих. Разве это пахота, только долг перед родиной. Честный товарищ должен всегда, честный товарищ платит долги. Если не платит, сами решите, как называть такого товарища. Долг отмывается честью, болезнь чувством выполненного долга. Не прикидывайся, паши за троих, лучше за пятерых, если тебе так повезло с родиной. Паши до конца посевной, ибо облагодетельствовали тебя, и не разбазаривай по пустякам остаток семенных фондов.
  - Жизнь счастливая, - подумал Владимир Иванович.
  Так куда лучше. После труда настоящий и праведный сон. Не кривляешься, не потеешь, не стонешь от ужаса. Мягкая перина или нары вообще не имеют значения. Для хорошего сна на свежем воздухе нары из неструганных досок на три порядка выше какой угодно перины. Доски еще пахнут крысиными катышками. Сие убаюкивает почище колыбельного вытья, что слышал когда-то в тупом детстве. Доски напомнили тебе ту самую колыбель, ну и еще кое-что. Следом маленький переполох, что там напомнили доски? Скорее всего, из области справедливой и благодатной земли, что-нибудь про твою обалденную родину напомнили доски.
  Никто не сказал, что балдеет после работы Владимир Иванович. Нет, тебе показалось. Балдеют бездельники и наркоманы. Ты проникся запахом родины, ты прочувствовал величие нашей земли. Понимаешь, ласковый мой, что земля эта наша? Она только здесь в настоящем своем естестве, только единственный раз открыла тебе свои сокровенные тайны. Другим ребятишкам захочется, другие товарищи камни грызут, другие впились в асфальт. Хиляки, недоноски, кретины. Они завязли по горло в своем культурном дерьме. Ты догадался или опять подсказать? Хлюпает, корчится пресловутое дерьмо, имя которому город.
  - Жизнь бесконечная, - радуется Владимир Иванович.
  Я с тобой за одно. Я завидую. Мир мой узкий и жесткий. Мне бы гиперпространственный мир. Чтобы вставать с петухами. Чтобы глотать обжигающий сердце туман. Чтобы вгрызаться в жижу и грязь по самые яйца. В настоящую жижу русской земли, в настоящую грязь, что породила земля по своей прихоти. Она изначальная эта земля, она имеет право на жизнь. Она поглощает и отдает, она не может не отдавать свою плоть, свою кровь, потому что она Россия. А что такое Россия? Яростный свет, которого не затушить никогда. Единственный противовес культурному городу.
  Господи, как не хочу возвращаться назад! Скоро солнце взойдет, небосвод окрасится розовой дымкой, капли росы смоют мои воспаленные мысли. Я остыну, я буду другим. Вроде дерева, вроде ветки на дереве, вроде листа. Все хорошее расплескается в сердце моем для прекрасной, заботливой, правильной родины. Только не надо назад. Только в город не надо. Лучше боль, лучше позор, лучше смерть. Это не город, это трясина.
  
  
  ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
  
  Тверже шаг молодежь. Крепче знамя в руках. Шагая по нашей вселенской планете, самое время размахивать знаменем. Вместо одного действия два действия. Вместо одной ерунды две ерунды. Разве так сложно выполнить две ерунды? Но запомните, цифра один ближе к нулю, чем все прочие цифры. Один почти ноль. Два почти один, но не ноль. Между двумя и нулем лежит единица. Вы представляете, вершина, ступень, переходная борозда, гиперпространственная канава. Любые примеры окажутся уместными, если прорвалась вперед молодежь, знамя в руках, и лежит под ногами планета.
  Я повторил свою мысль, тверже шаг. Никаких наездов или приказов, делай как я! Знамя должно гореть на ветру, взгляд отрешенный, прекрасные знаки на знамени. Первый - молот. Им забиваешь сваи в любой нераспаханный грунт. Бум, забил. Трах, забил. Швах, потекла дорогая вонючая жижица. Следом серп. Им подрезаешь траву энд другие неправильные и некультурные побеги. Культурные побеги пусть прорастают и колосятся, то есть тянутся к небу и солнцу, достигают лучшей вселенной во всех ее проявлениях. Какая вселенная лучшая? Неужели бывает другая вселенная? Не отвечаем на подлый вопрос. Серп в работе, для него свои сорняки. Из вселенной, из солнца, из неба. Хряп, сорняк. Вжик, сорняк. Блях, последняя пакость. На закуску звезда. Не вколачивается, но подрезается такая звезда. Тайный смысл сопряжен с потрясающей звездной болезнью. Убери тайный смысл, не горит на ветру знамя.
  Значит, шагаем, родные мои. Барахла много, шелухи много, дряни набралось на тысячи верст. Для тупых товарищей повторяю, верста почти километр, но не совсем километр. Незначительная разница между тем или этим составляет русскую душу, русский характер. Пора запомнить, пора сохранить в любых обстоятельствах русский характер. Ибо характер вообще не стоит никогда Ибо, застоявшись единственный раз, не шагает. Барахло попадается на твоем пути. Не как-нибудь само по себе, но организованное, но подготовленное, но сопротивляющееся и зубастое барахло. Эк бы посторониться ему по большому счету. Исход известен, все равно оттолкнешь, разобьешь, разметаешь подобную пакость. Держи карман шире и фигу в кармане. Не уступит само по себе барахло, у него свои планы на будущее.
  Поэтому разорились на шаг. Кто крадется на цыпочках, тот погорел на двести процентов. Кто без знамени, тот опять погорел, ему ни за что не вернуться обратно. Шелушится эпоха людей и скотов, шелушится и падает в грязь коммунизм. От каждого шага, от каждого всполоха знамени. Не понимаю. Я за всеобщее равенство, ты за свободу, прочие товарищи помешались на братстве. Мы и есть коммунизм. Или не так? Свобода, равенство, братство. Слова подходящие, добавлю без фальши, они потрясающие. Добавлю без ретуши и кривотолков, они оттуда, из коммунистической кладовой. Но затертые что-то слова, словно мир шелушится, как гнойная язва.
  Шелуха не моя стихия. Барахло не мое призвание. Глаза оторвал от земли, захотелось забраться на небо. Туда в беспросыпную даль, за которой нет ничего или нечто есть, не для меня, не для вас, не для наших и ваших детей, есть, к чему очень тянет шагать, сгибаясь под знаменем. А дальше? Опять шелуха. Нет, не спорьте, не опошляйте последний поход на вселенские долы и веси. Вдруг он удачный поход, вдруг доберусь, вдруг захвачу это нечто. Пока не отправил к дьяволам знамя.
  Еще мрак души, характер раба, отвага животного. С каждым шагом рождается новый вопрос без ответа. Не желаешь работать с душой, придется работать. Не желаешь засиживаться в рабах, заставят засиживаться. Будь отважным борцом во все времена и среди прочих народов. Об этом мечтал ты же маленький мальчик. Помню, знаю, слыхали подобные глупости. Будь. Чтобы разверзлась небесная прорва, чтобы внезапно испортился мрак, чтобы пропало животное чувство души, чтобы на животном лице появилась молекула, черт ее знает какая, но молекула настоящей улыбки. Всего одна. Без второй молекулы как-нибудь обойдемся на русской земле. Ах, как хочется, чтобы сияла улыбка.
  Еще раб марается за пятак. Не надо раба обижать, покуда зарылся в помоях. Отдаешь свое знамя рабу? Шаг учащенный, перешел на другую скорость, почти побежал. В тягость знамя, я не кощунствую, в тягость теперь. Противоборствует, останавливает, не дает оторваться от грешной земли. Раб остался со знаменем, он застрял на дороге. Пускай подметает дорогу. Молотом раз, молотом два, молотом три. Пускай выдирает, чего разрешили на данный момент. Серпом и звездой, звездой и серпом. Раб далеко позади на дороге.
  Застрять далеко позади на дороге не самая худшая вещь в наше взрывное, наше безумное время, на закате прогнившего коммунизма. Коммунистам не нравится, что прогнил коммунизм, но кто они коммунисты? Ты, или я, или он? Не представляю, не знаю. Кому не нравится, сам виноват в своей тупости. Бывают вещи похуже, чем знамя. Знамя помогало, знамя тяготило всю прошлую жизнь. С ним шагал, с ним взбирался на кручи, с ним рассчитывал обойти неизвестные земли и покорить что-то вроде вселенной. Победа твоя, удача твоя, двойное преимущество снова твое. Но не хватает чего-то такого. Забуксовал, ноги увязли, знамя не помогло. Наоборот, после каждого взмаха стал погружаться и погружаться, и погружаться твой разум в трясину. Неужели конец, неужели предел, неужели себя исчерпал и закончил свой путь этот бешеный разум? Нет, не желаю, к черту, долой! Выбросил знамя.
  Ух, какая свобода! Какой потрясающий взлет! Взорвался и побежал теперь уже с полной выкладкой бывший маленький мальчик. Не имеет значение, что его подтолкнуло за горизонт, к новым вершинам, на новые звезды. Знамя осталось торчать далеко позади. Только не останавливаться, вдруг догонит оно, вцепится в руки и ноги. Вдруг придется до самой кончины гнить и пыхтеть под поддельной звездой, под серпом или молотом. Не желаю. Бог свидетель, не трогайте мое чистое сердце. Природа в сердце моем. Природа пустила ростки восходящего дня. День бежит по пятам. Я бегу, ты бежишь, мир бежит. Настоящий, проснувшийся мир, дошагавшийся до определенной черты, сбросивший знамя.
  Боже мой, как приятно бежать. А на холме жалкий раб. Все махает, махает, махает остатками рабского прошлого.
  Бляхи сияют,
  Рвутся снаряды.
  Это играют
  Счастья армады.
  Или хлопочут
  Мимо дороги,
  В муках и корчах
  Старые дроги.
  Ну и конечно
  Старые шутки
  Пакости вешают
  В наши желудки.
  Рабу не остановиться. Знамя прижало к земле. Ноги не вытянуть из трясины.
  
  ***
  Станислав Иванович не обманул. Разговор за чаем не имел ничего общего с пропагандой изолгавшегося вербовщика. Вербовщик изолгался, потому что так было надо на первом, то есть на самом начальном этапе. Станислав Иванович взвесил каждое слово до миллиграмма, измерил каждое слово до микрометра. Он скорее остановился на почтительном расстоянии от опасной черты, чем разрешил себе прямую ложь. Какая ложь? Серьезные люди опять же серьезные во всем и тем более в своих поступках. Только шизоиды балаболят под окнами. Только безумцы шустрят за четыре копейки. Какого черта обман? Сегодня он, завтра ты. Из-за такой мелочи глупо испортить чистое светлое завтра.
  - Ты обиделся? - вполне человечное отношение к старшему брату. Голос не дрожит, глаза честные. Вопрос поставлен честно и четко. Станислав Иванович не скрывается после колхозной страды, не прячет свой облик за кучей железа и кучей бумаги.
  - Нет, не обиделся, - смутился Владимир Иванович. Очень зря не обиделся. Ты имеешь право быть недовольным. Ты имеешь право роптать на этот угол, на тот и на тот. Ты имеешь право плеваться и корчиться, после того, как с тобой обошлись всевозможные гады и сволочь.
  - Мог и обидеться, - чертовски человечное отношение со стороны младшего брата. Нечто подобное завоевывается годами не на пустом месте, и может за некие подвиги.
  - Не имеет смысла.
  - Смысл всегда есть. Он в несовершенстве существующей системы.
  - Впрочем, все получилось не так уж и плохо.
  - Но система не стала от этого совершеннее и несправедливость ее никуда не исчезла.
  Вполне нормальный разговор между братьями.
  - Мне понравилось, - отбивается Владимир Иванович.
  - Все потому, что ты застрял на поверхности. Глубинные точки вопроса не интересуют тебя. Ты смирился с несправедливыми действиями вышестоящего начальства и отказался при этом от справедливой борьбы. Ты выбрал из зол меньшее, то есть наиболее приемлемое зло. Следовательно, система зла отпраздновала победу. И при таком выборе победа системы не показалась тебе обидной.
  Ничего не понял из вышесказанного старший Иванович:
  - Так было всегда.
  - Но так не должно быть. Если смириться с несправедливостью, что проела до основания нашу систему, то никогда не разрешится спорный вопрос, есть ли у нас справедливость? Ты не сопротивляешься угнетателям, ты принимаешь их правила. Ничего не скажу, они играют по собственным правилам, которые изначально несправедливые. Нам нужны справедливые правила, то есть очень и очень нужны. Вот тогда поедет в колхоз не самый беззащитный из товарищей, поедет товарищ, которого наказали. Потому что колхоз ни что иное, как наказание за дурные поступки.
  Пожалуй, и все. Попробовал Владимир Иванович рассказать младшему брату, как просеивал семена от дополнительных экскрементов, как катался на тракторе, махал вилами, ел чертовски дешевую колхозную кашу. Но поморщил гениальный носик Станислав Иванович, не стал слушать старшего брата. Разговор между братьями получился тупым и убогим.
  - Давай не будем об этом.
  - Нет, будем, иначе у нас ничего не получится. Ты на собственной шкуре прочувствовал, насколько прогнила сегодняшняя система и какие доработки ей требуются. Еще ты прочувствовал абсолютное бесправие сегодняшнего инженера и интеллигента в социалистическом государстве. Так есть, но так не должно быть. Наша система, основанная на эксплуатации человека человеком, находится на грани развала. Нашу систему необходимо лечить, или система откинет копыта. А лечить ее могут немногие профессионалы. То есть самые лучшие, самые передовые из современных товарищей.
  - Но ничего не случилось.
  Господи, как тяжело со всякой недоразвитой шушерой.
  - Почему должно было что-то случиться? Почему только после экстраординарного случая мы начинаем действовать? Ничего не должно быть. Все подобные случаи не больше, чем мусор или объедки. Они ничего не отрицают, они ничего не утверждают. Мы должны чувствовать глубже окружающую среду, чтобы во всем разобраться.
  - И что тогда получается?
  - Тогда справедливость станет не простым символом, но чем-то вроде свободы.
  Братья обернулись как по команде, и посмотрели на пустующее кресло начальника Ингушина:
  - Это где?
  - Ну, как обычно.
  Нет Ингушина, сгинул в песках Адриатики.
  
  ***
  Снова свобода. Заметьте, свобода. Завод не кажется таким серым и слякотным в отсутствие дорогого начальника. Ты почему-то начинаешь иначе смотреть на серые стены, на маленькие болотца с соляркой, когда нет рядом начальника. Кажется более чем привлекательным твой любимый завод, и вся окружающая среда, ну и прочее. Есть еще кое-что в сердце железного монстра, в чреве бетонной громады, посреди автоматов, компьютеров, самой новейшей науки, самой передовой и засекреченной техники. Никто не ошибся, оно есть. Монстр попал в летаргию. Основные органы управления выведены из строя, неосновные органы функционируют с той же активностью, как всегда. Неосновные органы не дадут развалиться заснувшей системе.
  Сон хорошо. Застой хорошо. Летаргия опять хорошо. Меньше копоти, меньше вони, меньше ударов по печени. Кто на Адриатике, тот доволен открывающимися перспективами своей собственной жизни. Но и остальные товарищи вздохнули свободно, отказавшись от Адриатики.
  - Вам предлагали?
  - Нет, не предлагал, но все равно хорошо.
  Катись подальше дурацкая Адриатика. Город на Неве чертовски красивый, чертовски заманчивый город, переполненный до тошноты удовольствиями. Первое удовольствие, отправить кое-кого подальше, то есть на Адриатику. В кои веки свобода и чистый воздух. В кои веки покой, тишина, голые стены, следы от солярки. Я расцелую следы, ты расцелуешь следы, они (или прочие инженеры) расцелуют то, что осталось. Больше не будет поганить достойную душу солярка. Дрянную душу так же не будет поганить она. В кои веки не возмущаешься, когда льется подобная хрень на твой череп тонкими струйками. Настоящий застой в кои веки.
  - Мечта сбывается, - группа товарищей чествует вожака. Вожак Станислав Иванович Топецкой. Кажется, вырос сантиметров на десять товарищ. Солидный, отточенный, крепкий. Назовем его 'монолит'. Ей богу, что-то похожее есть. Части стерлись. Как из одной болванки вырублен Станислав Иванович. Он за старшего, он сегодня вожак. Отдел под его подчинением. Цех под его подчинением. Компьютеры легли под него. Автоматика опять же легла. Все от гвоздя до моста подчинено Станиславу Ивановичу.
  Мы не будем вдаваться в саму психологию младшего брата. На сегодня он вышел в великие люди. Уперся балдой в небеса, руководит громами и молниями, больше того, властвует над такенной машиной, как Ящик с литерой 'А'. Вы прочувствовали, что значит машина? Или нет? Одной экскурсии не хватило по недрам ее, двух экскурсий опять не хватило, трех не хватило, ну и так далее. Еще остались глубинные закоулки. Там военная тайна.
  Младший брат король всем секретам. Не утверждаю, перед ним заискивают всякие малозначимые товарищи. В нашей прекрасной стране перед молодыми талантами никто не заискивает. Заведи сначала седую голову, затем добивайся к себе уважения. Нет, никто не заискивает перед Станиславом Ивановичем. Но волнение определенное есть. Сегодня поставили исполняющим обязанности, завтра поставят правой рукой, послезавтра... Кто придумал, чем кончится послезавтра? Нет других кандидатов на место начальника. Кирилл Петрович Ламерти пока не придумал, чем бы таким озадачить свое руководство, чтобы выйти на первое место. Владимир Иванович определился с другой перспективной работой. Лопата, мотыга и посевная - лучший из всех аргументов в пользу старшего из Ивановичей. Не научился мозги напрягать, напрягай инженерное тело.
  Интересно взглянуть на военную тайну. Чем разговляется наша страна, куда повернула, где поставит костыль? Тайна, вот тебе класс. Все из рода таинственного притягивает. Но Станислава Ивановича не провести подобной хреновиной. Он общительный, он радушный представитель русской земли, не пожалеет собственное здоровье ради рабочего (то есть ему подчиненного) коллектива. Спорьте, балуйтесь, с барской руки разрешаю. Однако секреты страны относятся только к стране. Здесь замкнулся младший из братьев Ивановичей.
  Плюс какое-то непонятное отношение к дисциплине в вышеупомянутом Ящике. Разные категории работников шляются на работу в разное время. Если ломиться сюда не с парадного вход, если ломиться через черную дверь, то можно кое-чего отхватить от рабочего времени. А Станислав Иванович сделал вид, что не очень заметил. Бог тебе судья в наше свободное время. Следовательно, не ищите кары небесной. Кара возможно нагрянет когда-нибудь лет через сто, перед страшным судом. Или вы боитесь суда? Ах, боитесь. Тогда продолжает без вас прорываться к свободе младший Иванович. С испугавшимся, с дисциплинированным, с подхалимствующим барахлом какая свобода? Вот не надо ко мне приставать с подхалимскими штучками. Не требует подхалимажа новый начальник. Вот приедет товарищ Ингушин, тогда откроете рты, споете ему хвалебную песенку. Пока никаких песенок. Каждый труженик знает, что ему делать, как ему делать в рабочее время, на то план. Дальше дело совести каждого, как этот выполнить план. В дела совести не вмешивается Станислав Иванович.
  - Хорошо? - его первый вопрос.
  - Ох-ти как хорошо, - подходящий ответ. Все-таки проскочили заслон подхалимы, с ними самое время кончать. Страна устала от лживого взгляда, от лживого слова. Пускай будет праведным взгляд, пускай будет верное слово. Без собачины на глазах, без грызни за позорные крохи.
  - С кем понравилось больше? - новый вопрос.
  - Ну, конечно, с тобой, - не уйти от ответа. Как понимаете, сердце чистое, душа чистая. Сердце кричит, душа подпевает тихонько в сторонке. Настолько сработались, что стали почти близнецам две непохожие вещи: якобы бессмертная душа и якобы смертное сердце. Больше того, они готовы на самые удивительные компромиссы в непримиримой борьбе между духовной и материальной субстанцией. Вот только не разрешает подобную дикость младший Иванович.
  А что разрешает, черт подери? Темы разные. Не река, океан. Не зацепил ненароком, чего запретила страна, все остальное опять-таки можно. Запрет - это в общем святое. Страна обладает координирующим разумом. Страна предоставила координаты для всех сомневающихся товарищей. Если пришел без веры в глазах, получи первый кнут, иногда чертовски болезненный, иногда ласковый и похожий на пару конфеток. Выше ценится самый болезненный кнут. Здесь второго кнута не потребуется, если ты умненький мальчик.
  - Так бы всегда, - ответ без вопроса. Снова согласен Иванович. Границы соблюдены. Обещания стали реальностью. Свободный завод, на энтузиазме работа, тысяча шансов для умственного прогресса, для проникновения в мир автоматизации и компьютеризации производства. Если хотите, в истинный коммунистический мир, который есть нуль без компьютеров, без автоматов, без тайны. Но тайна под особым замком. Ей заведует Станислав Топецкой. Простите, теперь Станислав Иванович Топецкой. Для прочих свобода пускай будет тайной.
  
  ***
  - Общее и частное, - за чаем собираются только избранные сотрудники. Разгонщик Кирилл Петрович Ламерти. Целый день начинает раскручивать что-нибудь из родной философии, затем прерывается на работу на десять-пятнадцать минут и опять начинает. Целый день этот чай, не оторваться, не прекратить запланированное чаепитие избранных бойцов за свободу. Перерывы доведены до ничтожества. Ну, чтобы Владимир Иванович Топецкой сгонял за водой и помыл кружки. А еще неплохо прокрасться задворками через левую дверь и принести на всех то ли бубликов, то ли пряников.
  Однажды в очереди за пряниками столкнулся Владимир Иванович со старым институтским товарищем Сергеем Ряпишниковым, точнее с Сергеем Александровичем Ряпишниковым. Поговорили, и оказалось, что работает хороший парень Серега в соседнем цеху:
  - Заходи между делом.
  - Ну, конечно, зайду.
  Купил свои пряники Владимир Иванович и забыл про старого институтского товарища, будто его не было. В инженерной среде обсуждали весьма интересную тему, предложил Кирилл Ламерти. Вроде бы живем мы в общаге. Нет у нас ничего личного, личности уничтожили еще при дедушке Сталине. Дедушка Сталин поставил задачу сделать из огромной страны такую же точно общагу. В общаге не могут жить личности. Просто не могут и все. Вот о чем попробовал рассказать Кирилл Ламерти. С кое-какими весьма характерными дополнениями в его стиле.
  - Общее и частное, - так сказал Ламерти, - Они не братья, не антиподы. Они дополняют друг друга. Товарищ, влюбившийся в общую часть, не отказывается от своей части. Частник и собственник временами обобществляют Россию. Студенческая общага здесь образец. Это зеркало русской земли, точнее, зеркало русской системы в уменьшенном виде. Своей частью легче пользоваться, обобществленную часть не грех своровать. Это зеркало, вроде созданное специально для русской земли, для ее красоты, для ее идиотства, для падения в бездну, для взлета на самые недосягаемые вершины вселенной. Чертовски верное зеркало.
  Задумался Владимир Иванович Топецкой. Нет, не над словами и мыслями своего велеречивого товарища. Просто вспомнил студенческую общагу, куда ходили они с Натальей Сергеевной (тогда еще Репиной) на студенческие вечеринки. И пользовались гостеприимством Сереги Ряпишникова. Крепко задумался Владимир Иванович. Черт подери, всюду Серега Ряпишников, то есть Сергей Александрович Ряпишников, бывший недоучившийся студент Политеха.
  Ведь точно недоучился Сергей Александрович в Политехе, чего-то у него не пошло. Хороший пацан, добрый, внимательный, из наших, из русских, но не получилась у него любовь с Политехом. Пропал после второго курса Серега. Мы как-то и не заметили. Кончились студенческие вечеринки для Владимира Ивановича и Натальи Сергеевны Топецких, началась семейная жизнь. Всякие там проблемы, подводные камни. Кому нужен какой-то хороший парень Серега?
  И вот неожиданность. Очень задумался Владимир Иванович, не прислушивается к искрометным словам Кирилла Петровича Ламерти:
  - Планета Земля не самая большая планета в нашей вселенной. Студенческая общага еще более меньших размеров. Но правила одинаковые. Там арена и здесь арена. Там столкновение рас и народов, здесь такое же столкновение рас и народов. Сама структура разброса студентов по тесным клетушкам копируется системой разброса советского государства по областям и республикам. Малое есть большое. Большое опять-таки малое. Там не учитывался характер клетушек, здесь не учитывается национальный характер народа. А что учитывается? Только железная воля руководящей стопы, только слепая прихоть чиновников. Наше дело решать, ваше дело повиноваться. Вот и дошли до конфликта.
  Все-таки что-то не так. Отключился Владимир Иванович. Замерла инженерная мысль, нет в ней необходимой свежести, только привычный застой. Про это мы уже разговаривали. То есть про власть разговаривали, и про конфликт с властью. Слишком пустой, слишком ничтожный конфликт. Не хватает в нем искорки антагонизма. Ну и чего-то опять не хватает. Вот чего? Здесь споткнулся и спасовал Владимир Иванович.
  - Согласен, - теперь Станислав Иванович, - Конфликт не является двигателем прогресса.
  - Как не является? - теперь его оппонент. Те же фразы, что две недели назад, неделю назад, позавчера, вчера, и сегодня. Только с другими словам: машина, гусеница, фруктовый сок, студенческая общага. Плюс некий мусор из прошлого.
  - Я настаиваю, - совсем не настаивает младший Иванович, - Прогресс не опирается на определенный строй, он явление национальное. В нашей стране с интернациональными корнями все равно прогресс принадлежит одной нации. Мы знаем, какая нация. Мы просто знаем, какая она, потому что сами принадлежим к этой нации. Все остальное пропагандистская ересь.
  Трудно сказать, что ответил Кирилл Ламерти. Владимир Иванович не допил чай, как-то непроизвольно поднялся, выскочил из-за стола. Как-то непроизвольно ноги принесли его в маленькое душное помещение, где паял свои микросхемы хороший парень Серега Ряпишников.
  - Спасибо, что заглянул.
  Посидели, помолчали. Никогда особенно не дружил с Сергеем Александровичем Владимир Иванович. Учились в одной группе, да и то непродолжительное время, вот, пожалуй, и все. Посидели еще немного. Сергей Александрович закончил одну микросхему и приступил к другой плате.
  - Я тебе не мешаю?
  - Заходи в любое время.
  Минут пятнадцать не больше прошло. Вернулся Владимир Иванович к своим кроликам. Там вроде и не заметили его бегство.
  - Я не хочу никого любить, - продолжал тянуть судьбоносную линию младший братик, - Моя земля, я русский, я родился в России. Я не хочу любить всяких пархатых и чурок. Они только гости на русской земле. Они нагло пришли из своей родины не на свою родину и пытаются нам навязывать неприемлемые для нас законы. А мы должны их любить. Позвольте вопрос, какого черта должны? Я никому ничего не должен.
  Скромно взял булочку Владимир Иванович и задумался. Все-таки изменился за последнее время Серега Ряпишников. Раньше он был другим. Хороший, добрый, но и какой-то суетный был Серега Ряпишников. Раньше он бы за пять минут рассказал всю свою подноготную. И прошлую жизнь, и планы на будущее. Теперь точно изменился Сергей Александрович. Нет, улыбка все та же. Она добрая, она мягкая, но почему-то показалось Владимиру Александровичу, что стала какой-то всепонимающей улыбка Сереги Ряпишникова. Будто смотрит на тебя со стороны хороший парень Серега и все понимает. Зато товарищи, обожравшиеся пряниками, что-то не понимают они и продолжают дискуссию:
  - Прогресс не рынок, не богадельня, - кипятится Кирилл Ламерти, - Прогресс одного народа требует усилий прочих его составляющих. Не может один народ, окруженный другими народами прогрессировать в какой-либо области, если другие народы в данный момент регрессируют. Давайте определимся, насколько общага определяет прогресс. Я желаю поднять только свою нацию. Я отдаю своей нации все национальные богатства и накопления. Я образовываю только одних русских. Плюс всевозможные бонусы в виде жилья и жратвы, что становятся недоступными прочим народам. И что тогда? Спрашиваю вас, что? Да на улицу будет не выйти без пушек и танков.
  - А ты боишься?
  - Нет, не боюсь.
  - Все-таки ты боишься. Черная опасность залила глаза с начала афганской войны. Мы никогда не считали людьми черных, и вдруг увязли в Афганистане. Почему-то в Афганистане забили болт черные.
  - Все равно не боюсь.
  - Нет, ты очень боишься. В том и заключается пропагандистская линия партии, чтобы запугивать обыкновенных товарищей. Давай разберемся, что нам известно про пресловутый Афганистан? Да нам ничего не известно. Понимаешь, совсем ничего. Вошли войска неизвестно по какой надобности, якобы выполнить интернациональный долг перед братским народом. Братский народ достал вилы и воткнул их в русское брюхо. Вот и весь твой национальный долг, громкие фразы партийных работников, ну и всякое прочее. Русский братик решил цивилизовать черного братика, вместо этого получил удар в брюхо.
  - Оно к делу не относится.
  - Нет, Петрович, очень относится. Мы живем на русской земле, мы любим нашу прекрасную землю, мы обязаны ее защищать с теми же вилами в руках, чтобы не прорвалась сюда всякая чужеземная сволочь. Пример Афганистана для нас чертовски своевременный пример. Афганистан мы оплатили очень дорогой ценой, и за эту цену должны чему-нибудь да научиться.
  - Злачное место, - вставил слово Владимир Иванович. Но его не заметили. Видимо что-то случилось за те пятнадцать минут, когда отлучился Владимир Иванович. Застольный диспут между товарищами перешел на более высокий уровень, где по мнению все тех же товарищей не хватало интеллекта старшему из Ивановичей. Вот его и не заметили.
  - Малая группа людей повторяет большую группу, - огрызнулся Кирилл Петрович из-за тринадцатой булочки с чаем, - Или наоборот, большая группа всегда эквивалентна малой группе.
  Здесь немного передернуло Владимира Ивановича Топецкого. Набрался ученых слов Ламерти, разговаривать с ним стало совсем невозможно. Разве что продолжает буйствовать младший из братьев:
  - Принимая в нашу общагу иноплеменные, то есть нерусские народы, мы допустили тактическую ошибку, мы заранее обрекли себя на унизительную процедуру соприкосновения с чужими традициями. Пока не было соприкосновения, мы плевали на чужие народы. На всяких там черных и желтых, нерусских и негритосов. Мы плевали, не понимая, что адекватный ответ наступит незамедлительно. На нас так же смотрят чужие народы, так же нагло плюют в наши славянские рожи.
  Можно сказать, закипел рассудительный мальчик. Голос повысил, перестал стучать ложкой в стакане под аккомпанемент своей восхитительной речи:
  - Много чего переменилось на русской земле. Природные, то есть настоящие русские товарищи прочувствовали наглую поступь чужих традиций. Мы упустили последний шанс сохранить в чистоте русскую землю. Мы упустили единственную возможность задержать развратную поступь не нашей, не русской культуры и тем самым спасти нашу нацию. Мы поверили, что студенчество справится с фактором зла когда-нибудь в будущем, когда покинет общагу. Оно такое невинное, оно такое воспитанное наше студенчество образца восьмидесятых годов. По любым меркам должно было справиться, окрепнуть и доказать, что значит великая нация.
  - Я не согласен.
  - Но почему?
  На тон выше заговорил Кирилл Ламерти:
  - Бред, недальновидная политика маромоев. Ежу понятно, все иначе, все хуже в тысячу раз. Партии не понятно, зажрались ребята. Комсомол, как отрезок прямой кишки, безрукий, безногий вообще. Он повторяет всякую лажу за партией, ему тем более не понятно. Оставили студенчество, бросили бултыхаться и выплывать из трясины. Как бултыхаться? Куда выплывать? Что могли противопоставить вчерашние школьники самодовольной партийной системе с ее ядерными бомбами, самолетами, танкам. Если первые (то есть школьники) едва появились на свет после родительского присмотра, а система давно потеряла контроль над собственным жлобством и мерзостью. Ну и партия, твою мать, с ее коммунистами! Деньги их, тряпки их, девки их. Это же наши русские девки.
  Стул заскрипел под Петровичем. Он перестал качаться, он впал в меланхолию. Красивое лицо превратилось в каменное лицо. Не разобраться, чем занят, что переваривает нынче Петрович.
  - Известный этап, - очередь младшего из Топецких, - Выпестовали гаденыша на собственной груди, гаденыш ужалил.
  - Яд не смертельный, - вторая ремарка старшего брата. Опять мимо, опять неудачно. Не вмешивайся дорогой, пока не дорос до определенного уровня. Вот дорастешь, тогда разрешат открыть ротик.
  - Останусь честным до конца, - распалился Станислав Иванович, - Унизительное состояние студенчества не спустилось с небес, не вышло из-под земли, не забулькало на поверхности ядерной воронки. Оно в некоторой мере стало причиной и следствием нашей политики. Позорной политики. Если пресмыкаешься перед черномазыми, не надейся, что они зауважают тебя. Если единственный раз возлюбил маромоя, не надейся, что он боится и любит. Видит бог, кто не боится, тот не желает любить. Перед кем заигрывали, тот никогда не боится.
  - Верно, - снова Кирилл Ламерти, - В общаге два русских ценятся на вес одного черного.
  - Или три?
  - Нет, пока два. До трех мы пока еще не доросли, с черными у нас установившаяся тенденция (то есть полный порядок). Лучшее место черному, лучшая пища черному, лучшие девки черному. Народ терпеливый, привык раболепствовать. В какой еще угол загнать терпеливый народ? Или вышвырнуть? Вышвырнуть не получается. Народ на своей земле. Пресловутые двое студентов, которые путаются под ногами у черных. Не вышвырнешь, возмутятся они, и затеяли пьяную драку. Зато унижать, притеснять, доставать это сколько угодно. Законодательством не запрещается, права такого нет. Хорошо живут у нас черные.
  Владимир Иванович собирает посуду. Пласт огромный выдернут на поверхность, пора отдыхать. Станислав Иванович потный, Кирилл Петрович взопрел практически до носков и ботинок. Они герои, они порождение настоящей земли, они за русский народ. Они даже договорились в какой-то момент и пришли к стопроцентному единению мысли. Может оставить все дело как есть? Не дождетесь, так не бросают народ великие люди.
  
  ***
  В какой-то степени мы постучали в прошлое. Яростная вспышка души, это оттуда. И беснование, и вселенская мысль, и вершина, которую не понять, не достигнуть. Не важно, чем провинилось, чем покорило подобное прошлое. Оно умиляет, оно ностальгирует, оно по любви. Оно наше, черт подери, прошлое. Может, поэтому так полюбились Владимиру Топецкому короткие встречи с Серегой Ряпишниковым. Куда бы не направился Топецкой, всяк заглянет на минуту-другую к хорошему парню Сереге. Посидели, помолчали, и разошлись. Вроде бы ничего не сказано, то есть ничего существенного. Совершенно другим выходит от хорошего парня Сереги Владимир Иванович.
  Нет, что-то такое случилось за предыдущие годы. Не распространяется о прошлом Серега Ряпишников. Только однажды проговорился самую малость, да и то ненароком.
  - Тебе здесь не надоело? - спросил Владимир Иванович.
  - Надо ждать.
  - Для чего ждать, если тебе надоело?
  - На сопках все ждали. У кого получалось лучше других, он дождался.
  Вот, пожалуй, и все. Приоткрыл Серега Ряпишников свою чистую незамутненную душу, после чего мгновенно закрылась калитка. Остался в недоумении Владимир Иванович. Что же с тобой случилось хороший парень Серега? Что же могло случиться такое на русской земле? Почему ты не хочешь думать про это 'такое'? Почему никого не пускаешь в свое непонятное прошлое? И вообще, чего же ты ждешь, Сергей Александрович, бывший хороший парень Ряпишников?
  Снова задумался старший из братьев. Даже посоветовался с Натальей Сергеевной Топецкой:
  - А мы чего ждем?
  Улыбнулась загадочно бывшая девушка Репина:
  - Может, ребенка?
  Но так и не ответила ни на один из вопросов Сереги Ряпишникова. Восьмидесятые годы, черт подери. Весьма интересная жизнь. Есть над чем поработать, если еще не заснул окончательно. Мысли вокруг собираются всякие разные. И не потому, что некто Михаил Сергеевич Горбачев (следующая партийная кличка 'мишка горбатый') объявил о своей перестройке. Просто мысли такие, которым названия нет. С одной стороны, мысли просочились из ностальгического прошлого. И просочились по той единственной причине, что русская душа есть ностальгическая душа. С другой стороны, нерусская душа есть какая-та другая душа. Вот отсюда пришли мысли.
  Рассказал Владимир Иванович Наталье Сергеевне о младшем брате своем Станиславе Ивановиче:
  - Ввязался в национальную политику брат.
  Ответила Наталья Сергеевна Владимиру Ивановичу:
  - Оно и видно.
  И ненавязчиво так рассказала ему одну сказочку.
  В тридевятом царстве, в тридесятом государстве жил никому неизвестный слизняк. Спал на дереве, ел на дереве, кувыркался на дереве. Пока не надоело товарищу дерево. И вот, покинувши дерево, пережиток такой дарвинизма приехал в Россию за хлебом и квасом. Его не ждали. Но он приехал и так пристрастился к любимой русской еде и нашему национальному русскому пойлу, что забыл кувырки, сон и дерево. Добрые русские дяденьки пригласил приезжего слизняка и дали ему немного места под солнцем. Да вот только не понял особенностей русского гостеприимства приезжий товарищ, повел себя не совсем правильно. Пришлось добрым дяденькам каждый вечер вытряхивать дарвиниста из мокрых штанов и наслаждаться его специфическим запахом.
  - Теперь понимаешь, мой мальчик, как завершается такая история?
  Нет, ничего не понял Владимир Иванович. Что-то не договорила Наталья Сергеевна, оставила своего любимого мальчика с кучей новых вопросов вместо ответов. Пошел на работу с этими вопросами старший Иванович. Долго смотрел на своего младшего братика и на его расползающуюся харю, но не мог найти ни единого ответа на те же вопросы.
  Вечером продолжила сказочку Наталья Сергеевна:
  - Это Россия, наша любимая родина.
  В какой-то момент здоровые русские дяденьки устали от выходок дорогого иностранного гостя. Никакие философские разговоры, никакие примеры из славной истории, даже лекция о вреде кваса не смогли отвратить от вышеупомянутого кваса товарища из дальнего зарубежья. Мокрые штаны множились пачками, адекватно им таяло терпение русских товарищей. Ну, и в какой-то момент решили товарищи написать, куда следует. Мол, спасите, больше никак. Достал дарвинист по самые невообразимые. Нельзя ли его отправить обратно.
  Смеется Наталья Сергеевна:
  - Ну, и твое мнение?
  Здесь не выдержал Владимир Иванович:
  - Только не надо откладывать дело на завтра.
  Чего там откладывать? Компетентные органы прочитали бумагу, может, не через день или два, но в конечном итоге они ее прочитали, обсудили коллегиально, вынесли соответствующий приговор: 'Ваш комсомольский долг!' Нет, ничего страшного, только долг вытряхивать мокрые штаны дарвиниста.
  Опять ничего не понял старший Иванович:
  - Я бы дал в морду.
  Совсем развеселилась Наталья Сергеевна, никак не выдавить из себя бывшую девочку Репину:
  - И так случается.
  Можно рассказать много удивительных сказочек про самые удивительные пережитки теории Дарвина. Но в конечном итоге любая сказочка упирается в долг. Тебе, мой маленький, навязали кое-какой долг. Ты подумал, что никому ничего не должен, оказалось, у тебя долг. Да еще какой долг? Тот самый, со всеми вытекающими отсюда последствиями, когда в любом варианте придется вытряхивать мокрые штаны дарвиниста.
  - Значит прав Станислав Иванович?
  Задумалась на секунду Наталья Сергеевна:
  - Нет, слишком тупой ублюдок твой братец, он никогда не приблизится к правде.
  - Но и он ненавидит залетных к нам дарвинистов.
  - Или делает вид, что их ненавидит.
  Улыбнулась в который раз Наталья Сергеевна Топецкая, любящая супруга Владимира Ивановича:
  - Надо ждать.
  И посмотрела так ласково на своего дурачка:
  - Здесь не ошибся Серега Ряпишников.
  
  ***
  Как-то застал Владимир Иванович Серегу Ряпишникова без паяльника и микросхемы в руках. Сидел сгорбившись Сергей Александрович, смотрел в одну точку. Улыбка какая-та неживая бродила по его лицу такими же неживыми серыми пятнами. Ничего не сказал Владимир Иванович, попробовал тихонько ретироваться, будто не заходил сюда вовсе.
  - Погоди, - не поворачивая головы, попросил Серега Ряпишников.
  Затем уже более мягко, словно извиняясь, добавил:
  - Как тут в этой жизни? Какая она? Думал начать ее снова, не получилось.
  Посидели, опять помолчали. Напоследок пожал Сергей Александрович руку Владимиру Ивановичу:
  - Уезжаю товарища хоронить, дошел осколок до сердца.
  Вот, пожалуй, и все. Старший из Топецких купил пряники с бубликами, помыл чашки, приготовил чай для своей команды. Почему же не получилось? В голове засела тупая невыносимая боль. Должно получиться. Я знаю, должно получиться. На то она жизнь, что получается при любых обстоятельствах. Нет таких обстоятельств, чтобы окончилась жизнь задолго до срока. Жизнь, по сути еще не окончившись, она получается, потому что она получается.
  Подошел с очень умным видом Кирилл Ламерти, взялся за чашку:
  - Черные совсем обнаглел. Распустили мы подлых ублюдков на свою голову. Много с ними нянчились, вот теперь и расхлебываем.
  Сказочка следующий номер не соотносится с деревом. Главный герой из пустыни. Пожелтел, что пустыня. Распух, что пустыня. Огрубел, сами сравните на этот раз. Романтичный товарищ, черт подери. Женщины не встречал в своей романтичной пустыне. Как повстречал, не может расстаться. Час ночи, два часа, три. Такая любовь. Саксаульная, оазисная, песчаная. Подставляйте любые сравнения, но не может расстаться герой из пустыни. Первый день, второй, третий. Дорвался товарищ.
  Собственно, кто это против любви? Любовь развивается, любовь покоряет сердца, любовь наполняет сосуды и вытекает за грань вседозволенного. Для нее позорище находиться наравне с гранью. Все стальное поддержит любовь. Или нет? Я ошибаюсь, не все. Есть завистливые, подлые, ненавидящие сердца, готовые растоптать какую угодно любовь, даже самую чистую и совершенно им непонятную. Тем более, если такая любовь появилась на русской земле. С одной стороны ее представляет житель пустыни (по нашему 'черный'), а с другой стороны обыкновенная русская девушка.
  Очень и очень озверел Кирилл Ламерти:
  - Черные задницы совсем потеряли страх. После Афганистана они почувствовали себя чуть ли не нашими старшими братьями. Видите ли, по их обычаям все достается старшему брату. То есть младшему достаются обноски, старшему и жратва, и питье, и девушка младшего брата.
  В нашей сказочке все очень просто без комментариев. Дитя пустыни, прозябающий за счет кое-каких нефтяных скважин, выглядел несколько здоровее своих русских товарищей. Ну и кое-какие деньжата у него водились. Плюс кое-какие классные тряпки. Например, те самые джинсы, за которые в восьмидесятые годы готова была отдаться чуть ли не половина России. И не важно, что отдалась за них только одна нестойкая комсомолочка. Видите ли, у пустынника были те самые джинсы (умереть и не встать), у русских козлов такого добра не было. Вот и отдалась эта самая комсомолочка. А ее прежний товарищ по комсомолу попробовал вступиться за девичью честь и поплатился за то мордой.
  Станислав Иванович Топецкой закончил кое-какие дела, пришел за своей чашкой:
  - На чем мы остановились?
  - Да все на том же, - попробовал пошутить Владимир Иванович.
  Только шутка повисла в воздухе. Продолжение истории про наших нерусских друзей увлекло не только Кирилла Петровича Ламерти. Тот самый пострадавший товарищ одной несознательной комсомолочки поспешил в деканат, где накатал телегу на подлого черного. Затем пролетела неделя-другая, пока деканат переваривал поступившую информацию на общих основаниях с комсомольской ячейкой. Ну и результат подобной фигни - выперли с треском одну несознательную комсомолочку.
  - Национальные особенности, - сказал Станислав Иванович.
  - Когда в дружественном нам Афганистане резали русских.
  - Кто сказал, что Афганистан дружественный?
  - А разве не так?
  На несколько мгновений уперлись друг в друга взглядами Станислав Иванович Топецкой и Кирилл Петрович Ламерти. Как бойцы перед схваткой. Затем рассмеялись, подсыпали сахарок в чашки, пошли обслюнявливать Афганистан.
  - Что же, собственно говоря, происходит в Афганистане? - подумал вслух Кирилл Ламерти.
  - Государственная тайна, черт подери, - хмыкнул младший Иванович.
  - Но ведь что-то там происходит?
  - Мы этого никогда не узнаем. Наше правительство, развязав бессмысленную войну с черными за их природные богатства, село в большую жопу. Любой нормальный человек даже без высшего образования не станет воевать с черными. Ты же нормальный человек, запутавшийся в сетях морали. У черных нет никакой морали. Они не воюют по правилам, потому что не знают, что есть правила. Их основная задача убить всякую тварь, что не является черным. А перед этим всякую тварь запытать самыми зверскими пытками.
  - Но международная конвенция против пыток. Были постановления, меморандумы.
  - Черные не умеют читать.
  - Но ведь можно им разъяснить что к чему.
  - У них мозгов на чайную ложку. И вообще как же ты разъяснишь черному, что пленников рвать на куски и иметь запрещается? Такое не разъяснить черному. Я же сказал, мозгов не хватает.
  - И что получается?
  Нет, серьезные разговоры достали Владимира Ивановича. Вышел, прогулялся, заглянул в конуру хорошего парня Сереги. Дверь закрыта, нет никого. Видимо не вернулся хороший парень Серега. А тебе так не хочется возвращаться к велеречивым товарищам. И чего они заладили все про черного да про черного? Надоел национальный вопрос. Ибо, на дворе восьмидесятые годы. Не говорю, что хорошее время, но очень хорошее. Можно пол жизни отдать за родное отечество. А за перспективы, которые поджидают нас в будущем не жалко целую жизнь. Очень воодушевился подобной мыслью старший Иванович. Теперь за чайный столик, сидим тихо.
  - Национальный характер, - сокрушается младший Иванович.
  - Пора изменять национальный характер, - предложение Ламерти.
  - Характер есть постоянная величина, - попытался чего-то добавить к предложению Кирилла Петровича Владимир Иванович.
  Ему едва не дали по морде:
  - Лучше помой чашки.
  Нет, о чем-то мы не том разговариваем. Если нельзя изменить черного, то нельзя изменить русского, или наоборот. Некоторые идеологи русского (то есть советского) государства считают, что можно. И почему-то с ними соглашается Станислав Иванович:
  - Если долго работать над каким угодно характером с применением шоковой терапии, то изменить можно.
  Но так ли это, вот в чем вопрос. Шоковая терапия уже применялась в Афганистане, результат у нас есть. Даже Михаил Сергеевич Горбачев задумался над риторическим вопросом, не пора ли драпать оттуда? Ну, если задумался Михаил Сергеевич, то и говорить нечего. Не проявила себя шоковая терапия. Цинковые гробы, страшные слухи, много безруких и безногих солдатиков на улицах нашего города. Нет, постойте, не так чтобы много солдатиков. И вообще, кто сказал, что это солдатики? Есть у нас инвалиды, признанный факт, но не обязательно, чтобы инвалиды были солдатиками.
  - Мы своего добьемся, - плюнул в чашку Станислав Иванович.
  - Наша родина, наша страна, - продолжает пить чай его оппонент Петрович.
  - В малом зеркале отражается большое дерьмо, - Станислав Иванович подтолкнул свою чашку старшему брату, - В большом зеркале отражается маленький прыщик. Искореняя прыщик, искореняешь не только дерьмо, но и само зеркало. Опять же, избавившись от зеркала, вырезаешь болезнь без остатка. Организм здоровый, справится без зеркала, каким бы необходимым оно не казалось в начале. Что такое прыщик для целой земли? Я не нахожу ответа, я удивлен самими последствиями войны с черными, которая должна была пройти без последствий. И вообще нам пора разобраться, пока не пошли метастазы.
  Что-то поморщился Владимир Иванович:
  - Нет, ребят, не буду мыть ваши чашки.
  Встал и вышел, дверью хлопнул в сердцах, еще о какое-то дерьмо громыхнулся там в коридоре. Переглянулись оставшиеся товарищи:
  - Чего это с ним?
  - Говорят, дружка завел, алкоголика.
  - Того самого, без одной почки?
  Пожал культуристскими плечиками Станислав Иванович:
  - Мировая система коммунизма начинается в нашей земле. Наша родина выпестовала коммунизм. Наша родина сохранила коммунизм. Это не чушь. Другие земли примазались, другие пиявки, другие сосут нашу честную родину. Они не подумали о системе, они не подумали из кого последние соки сосут. Для них малый кусок есть верх совершенства. Для них малая льгота выше вселенских вершин и прорыва на звезды. Для них еще не отлиты цепи, бомбы и пули.
  Почесал потную лысину Кирилл Петрович Ламерти:
  - Еще говорят, поехал на свадьбу дружок и протянул ноги.
  
  ***
  Если бы свобода означала нечто конкретное. Скажем, счет в банке. Приобрел означенную банку, положил туда счет, и свободен. В подобном случае ты человек, я человек, он человек, у которого есть банка. Вопрос закрыли. Можно перейти к более горним материям. Можно поставить оставшееся естество на службу возвышенному и прекрасному духу. Надуховиться, например. Русское слово 'духовность' в других словарях не нашло себе место. Вот и пользуй русское слово из банки.
  Я пошутил. Свобода не классифицируется, не определяется никакими понятиями. Есть особи, которые правильно понимают ее, есть которые не совсем правильно или вовсе не понимают, что такое свобода. С данными бесполезна разъяснительная компания. Они закоснели в грехе. Расскажешь правильную версию нашей русской свободы, они выслушают да и только. Покажешь что-нибудь на пальцах, они поглядят, даже похвалят и отвернутся. Попробуешь повторить, ну чтобы они повторили, тут тебя ждет стопроцентный облом. Что-то не так со свободой.
  Есть Ящик литера 'А'. Есть проходная или вертушка. Здоровенный стенд с протокольными мордами. 'Наша честь и слава', или как-то там еще называется. Рядом некто сидит. Думал сказать, человек. Вовремя остановился. Сидит 'некто'. Морда халдейская, до отвращения сонная. Первый враг всего прогрессирующего и развивающегося, всего настоящего и романтичного человечества, а так же первый недоброжелатель свободы этот охреневающий 'некто'. Но не пугайтесь, товарищи. Нарисуйте портрет врага на газетной бумаге, затем подотрите кое-чего. Что последовало затем? Вот оно что, вас на съели, не разорвали, не повели куда следует.
  Есть Ящик. Есть цепь. На цепи тот самый товарищ, который обязан сидеть перед входом в свой Ящик. Товарищ стережет, прошел надлежащую подготовку, он высокого класса и уровня. Об высоком классе и уровне предупредили его нашивки, его форма, его портрет в маленьком прямоугольничке на груди и тот замочек в твоей собственной голове, что неожиданно щелкает. Собственно, чего привязались, товарищи? Форма, бумага, натура. Свободный сейчас разговор. Мир свободный, завод свободный. Человечество освобождается от пережитков доперестроечного коммунизма. Не слух, не вранина. Человечество выделывает робкие кренделя. Скоро будет свободным, совсем свободным вышеупомянутое человечество. А пока проходная, цепь и кое-чего на самом конце. Не тронули конец, не укусит, даже в рабочее время.
  С другой стороны, что такое рабочее время? Летом любое время рабочее. Воздух, Нева и трава. Они противостоят затаившемуся маразму в затаившемся ящике. Они рассчитаны на самую кислую, на самую несговорчивую и подземельную душу. Кислое барахло мне не нравится. Подземельные выверты против вас. Несговорчивый товарищ успел обидеть все стороны. Но лето, его не обидеть вообще никогда. Выйди из подземелья, выгляни в маленький зелененький садик, развернись на широких Невских просторах, попробуй не тот привычный, но этот, только родившийся воздух. Тогда будем спорить с тобой о чем-то таком нереальном и невозможном. Или не будем. Может, так проникнешься состоянием старшего из братьев Ивановичей.
  - Только что был, и уже нет.
  Тихо и очень профессионально научился Владимир Иванович покидать территорию Ящика. Купил специально себе полуспортивные брюки с некоторой претензией на молодежную моду, ну и так далее. Никто не подумает, что в рабочее время вышел не по работе Владимир Иванович. Скромный такой молодой человек с честной улыбкой советского комсомольца и труженика. Даже товарищи по работе, уткнувшиеся в полные чашки свои, даже они не подумают. Да и зачем им нужен какой-то Владимир Иванович. Если вокруг перестройка. Если в воздухе носятся идеи о перевооружении армии.
  - Афганистан подкосил армию, - рассуждает Кирилл Ламерти.
  - Не подкосил, но доказал ее стопроцентную несостоятельность, - обязан вставить свое слово младший Иванович.
  Не только выдающиеся товарищи поперлись в непроходимые дебри и кущи нашей политики. Чуть ли не каждый сопливый придурок орет:
  - Нам нужна профессиональная армия!
  Что-то такое неожиданно лопнуло в социалистическом государстве. То ли не всех больных и увечных после несправедливой афганской войны запихали в непроходимые дебри. То ли какая-та муха кусила за задницу Раису Максимовну Горбачеву, истинного правителя империи. А уже укушенная Раиса Максимовна не отдалась своему муженьку Михаилу Сергеевичу Горбачеву, самой обыкновенной пешке. После чего Михаил Сергеевич Горбачев обиделся на якобы непрофессиональные действия армии. Ну и кое-какая информация просочилась в очередной раз через железный занавес.
  - Мы же знали, что в армии дедовщина, - сказал Ламерти.
  - Не знали, всего лишь предполагали, - поправил его младший из братьев, - Можно еще понять дедовщину в мирное время, когда солдатня озверела от ничегонеделания. Но в боевых условиях подобная хрень не укладывается в голове. Завтра идти на врага, а ты заставляешь своих же товарищей по оружию выделывать всякие гадости. И после этого не возьмем в толк, почему есть убитые в спину.
  - Слаб человек.
  - Нет, он обычный придурок. Опять же за последние годы нечто такое случилось в нашем отечестве, чему нет названия. Мы не построили коммунизм. Мы даже не построили цивилизованное общество, опирающееся на гуманные законы. Мы даже не сделали обыкновенного человечка счастливее. Вот подлее мы его сделали. Какая-та скользкая подлость проглядывает сегодня во все дыры и щели нашей системы. Афганистан только зеркало. Если мы смотримся в зеркало, то какая-та скользкая подлость проглядывает вдвое сильнее и от нее уже нельзя отмахнуться.
  - Хотелось бы верить.
  - Сам говорил, насколько же слаб человек. Перед лицом смерти человека раздирают пороки и прочая хрень. Человек совершенно не умеет сражаться за свое маленькое человеческое счастье. Вот за подлости он не только умеет, но рвется сражаться. Возьми к примеру моего старшего братца, Владимира Ивановича.
  - Кстати, где старший Иванович?
  Нет, старший из братьев не торчит на очке, как подумали очень прозорливые товарищи. Далеко-далеко от завода Владимир Иванович. Стянул свои полуспортивные брюки, под брюками шорты. Бежит, сверкает голыми коленками Владимир Иванович. Позади Петроградская сторона с ее машинами и не очень удобными улочками. Впереди Каменный остров с его буржуйскими особняками выдающихся деятелей партии и народа. Бежит, улыбается Владимир Иванович.
  Младший из братьев сходил за водой:
  - Нет этого ушибленного в сортире.
  Махнул рукой Кирилл Ламерти:
  - Все-таки, зачем мы полезли в Афганистан?
  Скорчил умную мордочку младший Иванович:
  - Ха его знает зачем? Кто-то кому-то дал в лапу, или какой притаранил подарок, или еще какой геморрой случился с кремлевскими старцами.
  - А Леонид Ильич не вмешался?
  - Леонид Ильич к тому времени кушал кашицу с сосочки и кидался в своих старичков челюстью.
  - Ну и жополизы конечно же.
  - Ну и они. Где еще всякое чмо получает награды, как не на братоубийственной войне во славу идей коммунизма.
  И головы повернулись в сторону Каменного острова. Не знаю, о чем подумал в данный момент Кирилл Петрович Ламерти. Но Станислав Иванович точно подумал о всякой сволочи, которая за здорово живешь оккупировала Каменный остров. Дома то у них роскошные. Машины у них обалденные. Даже есть прислуга, над которой можно глумиться по полной программе. И ходят они грудь колесом. И воруют до охренения. И ни перед кем не отчитываются.
  - Живут же товарищи.
  Сглотнул комок желчи младший Иванович.
  - Солнце для всех! Небо для всех! Счастье для всех!
  В это время бежал и подпрыгивал мимо элитных домов старший Иванович.
  
  ***
  После Каменного острова Елагин остров. После Елагина остров Крестовский. Приятные названия, приятные экосистемы и микромиры. Здесь не так ощущается пульс механического города. Чуть-чуть перестроился на другую волну, такое чувство, что нет города. Мечтатель может мечтать о своих вершинах. Воздыхатель может вздыхать о своих проблемах. Ты один, совершенно один с навалившейся на тебя красотой, со всеми мечтами и мыслями. Ты спрятал глупые страхи свои и спрятался в норке.
  Нет, не исходите негодованием. Негодование не в силах поставить клеймо на обыкновенную человеческую жизнь обыкновенного человека и русского. Владимир Иванович не исправляется. Окостенел практически до неприличия его жизненный опыт (в общем слабенький и бесполезный), сыграл определенную роль в формировании именно такого и никакого иного характера. Лет бы десять назад исправить товарища, когда процесс окостенения находился в зародыше. Лет бы пятнадцать назад указать товарищу на вопиющие недостатки, когда можно было работать по чистому материалу и чистой строке. Теперь поздно. Вокруг острова: Каменный, Елагин, Крестовский. Мир вмещается в микромир протяженностью около двадцати километров. Система на верном пути к микросистеме с ее маленькой, но чертовски реальной природой. Кому-то покажется выбранный путь совершенно неправильным и неверным в условиях развивающегося коммунизм. Поздно, вам говорю. В какой-то момент отошел Владимир Иванович от общей модели социалистического государства.
  Собственно продолжаем, где есть такая модель, от которой не хочется отойти в сторону? Тапочки, футболка, трусы из одного мира. Галстук, ботинки, костюм из мира другого. Миры имеют право на мирное сосуществование, они не стыкуются, но по-своему воспринимают город и острова, природу и лето. Каждый из миров рассчитывал на собственную исключительность, но ошибка в расчетах произошла с начала, никак не с конца. День исключительный, ночь исключительная, бег как выходящее за нормальные рамки явление, камень и тот исключительный.
  Не попал в профессиональные спортсмены Владимир Иванович. Пыжился, но не попал. Ему не прославить гипервселенским рекордом русскую землю. Ему не добиться вершины, которая не для него. Но Каменный остров тоже вершина. Но остров Елагин в неменьшей мере рекорд. А как посчитать к этим грандам прекрасное тело Крестовского острова?
  Мы, кажется, остываем. Долго бегущий спортсмен всегда остывает. На коротких дистанциях не успеваешь остыть. Там чокнутый сгусток энергии, там разбесившийся микрокосм, глазенки залил себе потом. Еще немного и унесешься в неизмеримую даль неизмеримой вселенной или вынесут вперед ногами. Никаких дурацких расчетов, надо бежать. Взлет над бездной, полет в пустоту, ну и всякое прочее. Чуть оступился, чуть сбавил скорость, и обогнали другие товарищи.
  Нет, подобная философия не нравится Владимиру Ивановичу. Пробежка по островам снимает бешенство страсти. Сумасшедшая и бесноватая жизнь растворяется в природном очаровании островов, практически исчезает на неопределенное время. Вот так бы и не сходил с дистанции никогда Владимир Иванович, постепенно меняя маршрут и последовательность чередования островов: Крестовский, Елагин, Каменный. Но так не бывает. Меняется жизнь, зарастают и оголяются выборочные места, оголяются и зарастают твои собственные чувства и мысли. Круг переменчивый. Новое, опять новое и еще новое нечто вошло в жизнь. Не хочется думать о старом барахле, оставшемся позади. Ты остыл, ты наслаждаешься жизнью.
  Дальше тупик. Прекрасное чувство не увеличивается, потрясающее не подгоняется. За некоторым, определенным вполне рубежом действительность подкарауливает тебя. Машины, заборы, дома. Та еще тройка, не соответствующая тапочкам, майке, трусам и природе. Пора соответствовать, пора возвращаться в реальную жизнь. В реальной жизни дерево уступит асфальту, куст адаптирует пыль, воздух утратит свободные элементы свои, как только настала пора возвращаться.
  - Постойте, - еще не готов Топецкой.
  - Двадцать, пятнадцать, десять минут, - ей богу еще не готов возвращаться товарищ, - Постойте и задержитесь в безумном рывке по вселенной.
  Он остыл окончательно. Страсти конец. Успокоение, привносимое в сердце единственной или неповторимой любовью, достало его. Неповторимая любовь ценится выше любой повторимой любви. Она же обнимает и сохраняет, воспитывает и защищает ту самую реальную жизнь. Она же творение и творец, надежда и сам носитель надежды. Дальше стена. И не пытайся проскочить через стену, чтобы насладиться природой чуть больше, чем вышло в действительности. Любовь хрупкая, даже если ты ей наслаждаешься. Удача насмешливая, даже если скрестилась с тобой во всех направлениях. Будь готов, говорю, соответствовать реалиям жизни. Под ногами обычный, не сказочный город.
  Ах, вселенная! Ах, безумный рывок! Компьютеры, автоматы, электрика. Думал добавить, электрификация всей страны плюс налоговая реформа. Нет, не работает голова. Какая электрификация? Какая реформа? Всего лишь остывший возврат. Шаг короче. Скорость падает, падает, падает. Вот останавливаешься, вот спецодежда обвисла на потных ногах. Серенький, остановившийся, больше никто человек. Сердце стучит, ну какого черта никто? Как посмели обидеть меня? Пусть стучит, скоро уймется дурацкое сердце, скоро станет таким, как другие. Сереньким, квелым, упавшим на самое дно. И потечет в это сердце трясина.
  Это на западе свой каравай
  В жирное брюхо вали до отвала.
  Это у них потребительский рай
  И изобилие вместо халявы.
  Залы спортивные, корты, бассейн
  И тренажеры на разные вкусы.
  Деньги заплатишь, так пользуйся всем
  Вплоть до потери рассудка и пульса.
  Проще советский живет гражданин
  Из неспортивного вырвавшись ада.
  Он выбирает в прорехи штанин
  Копоть и гарь, и другие награды.
  Я не ошибся, я повторяю - трясина. Со всеми ее составляющими. Литера 'А', цепь, подземелье, комната Станислава Ивановича. В комнате чай, вчерашние мысли, вчерашние взрывы протухшей энергии. Вроде не отлучался, вроде не выходил никогда, вроде не одолел такой фантастический круг. Одно и то же, черт подери, одно и то же.
  - Социалистическое отечество в опасности, - узнали голос Петровича.
  - В большой опасности, - плюется младший из Топецких интеллектуальной блевотиной.
  - Для такого большого отечества не бывает чего-то мелкого или ничтожного, - снова Петрович.
  - На этот раз в самую точку, ничего не бывает...
  Все правильно, тупик. В какую сторону не посмотреть, нет щели, не существует просвета. Тупик и стена, лучше скала. Стена навевает на мысль о чем-то не очень широком и монолитном. Вдруг терпения хватит, доколупаешься до другой стороны, что лежит через стену. Все будет не то и не так, будет по-другому, будет как-то иначе.
  - Принципы общежития, - снова и снова насел на идею Петрович, - Наши русские принципы. Нечто подобное трактуется одинаково, что в большом, что в ничтожном объеме. Малая гниль переходит в большую гниль. Малое несоответствие переходит в большое несоответствие. Малый проигрыш переходит в большой проигрыш. Ты проиграл, я проиграл, он проиграл. В результате, чего осталось для родины?
  - Нет, не согласен, - горячится младший Иванович, - Или почти не согласен. Гниль существует давно. Мы имели возможность ее устранить еще с первой попытки. То есть берется топорик и хрясь им по горлу. Гляди, где теперича гниль, не наглядишься, не обнаружишь, не станешь с ней рядом, хуже того, не станешь ее бессмысленной жертвой. Не устранили, черт подери! Какие-то нерешительные ребята. Квелые, если желаете, оказались ребята, другого слова не подбирается для их адекватных поступков. Ну и соответствующая реакция, авось само пронесет. Мелочевку может и пронесет, но поддела за зад вечность.
  - Я не спорю, - горячится и остывает Кирилл Ламерти, - Мы почти договорились по основным вопросам. Наши мысли сталкиваются и разбегаются почти рядом. Мы чувствуем больное место русской земли. Не каждый товарищ чувствует своим чувством и нюхом подобное место. Тем более нелегко сделать подходящие выводы. Мы почти отыскали ответ на вопрос, как поднять из руин любимую землю. Дело за малым, нужно ли поднимать из руин любимую землю? Словом, делом, до полного уничтожения, до острастки прочих народов? Спор неуместен. Опять-таки как? Дело за малым.
  После Каменного, Елагина и Крестовского островов не тот уровень с литерой 'А'. Слабый мозг не выдерживает, старший брат засыпает.
  
  ***
  Это фантастика. Сам не верю, разве можно так жить? Разве вокруг коммунизм? Мечтали и домечтались товарищи. Боролись и доборолись лучшие люди русской земли. Вот тебе коммунизм, самый ядреный, самый, что ни на есть настоящий. Все признаки на лицо. От каждого по способностям... Или снова не прав? Чувствуете, что прав. Одни представители коммунизма умеют купаться на Адриатике, они купаются. Другие умеют блистать интеллектом, они блистают. Четвертые закопали счастье в бутылке, пора откапывать счастье. Седьмые куда-то спешат, им открывается прелесть природы.
  Неужели у нас коммунизм? Официально не объявили, но скоро предложат, скоро объявят. Еще немного, последний шаг, когда способности состыкуются с потребностями, когда вымрет поколение алчных и некоммунистических стариков. Тех самых с алчными глазами и загребущими руками, с трясущимся тельцем. Все мое, все мое, все мое. Развращающее действуют старики, пора вымирать в чистые, светлые, техногенные восьмидесятые годы. Молодежь чистая, молодежь воспитанная, ее хоть сейчас в коммунизм. Только не развратили бы мы молодежь. Грязные пальцы, мертвые губы, пляска святого Вити кого угодно заставят задуматься. Интеллект, бутылка, небо над головой. Скорей в коммунизм. Нас воспитали, нас научили мечтать, нам поставила цель наша родина.
  Я не фантазирую. Странная ситуация на русской земле. С одной стороны накручивается материально-технический потенциал, с другой стороны духовный. Оба потенциала не только раздулись до гиперпространственной величины, но сталкиваются во всех направлениях, им тесно, вместе не получается. Кто-то кого-то раздавит и разнесет. Черт подери, разнесет на клочки и мелкие щепочки. Нет места в одной обойме обеим потенциалам.
  Дедушка Ленин доказывал, все обойдется. Поколешь дрова, попишешь стихи. Потаскаешь каменья, поиграешь на скрипке. Доберешься до мерзлоты и готова картина. Перебрал этот дедушка Ленин. Еще не родился сверхчеловек: дровосек, стихоплет, каменотес, скрипач и художник. Тут бы с дровами управиться, и то хорошо. Вселенная в бешенстве, вселенная перешла на галоп. Электронный топор, компьютеризированная пила, с механизацией и автоматизацией тачка. Я повторяю, товарищ не прав. Кое-чего предвидел дедушка Ленин, прочие бонусы остались в семи пещерах и за семью засовами. Какая-та недоразвитая правда пришла к нам из прошлого. Ее притягивают за уши в коммунизм. Пусть будет так, но какой-то недоразвитый коммунизм, вроде он из пещеры.
  Стоп, мы упомянули пещеру. Пещерный барс, пещерный медведь, человек опять же пещерный. Согласен, возьмем человека за отправной пунктик нашей теории. Барахло общее, жены общие, дети общие. Жратва, что самое главное, она общая. Но чего-то не вдохновляет такой коммунизм. Дедушка вдохновился на смертном одре, не отрицаю, простительно дедушке. Ничего ужасного не совершил творец коммунизма, завещая нам палку-копалку, каменный топор и скребок. Копай, руби и скреби. А мог бы и топором по глазам. Кто схватился за глаз? Я сказал, ничего ужасного.
  Материальное и духовное по теории единства и борьбы противоположностей суть антиподы. Убил мамонта, затем нарисовал на стене, но никто не догадается без комментариев, что подразумевался мамонт. Выкопал канаву, затем накропал стихи, но никто не докумекает, что подразумевалась канава. Так и здесь один принцип. Круг замкнулся, человечество вернулось к своей изначальной черте, человечество попробовало объединить необъединяемые величины и тем самым доказать недоказуемые истины. Человек труда может быть человеком культуры или, наоборот, человек культуры может быть человеком труда. Раньше такого не было, теперь полный порядок. Дедушкина фантазия сбылась, мир фантастики стал миром реальным.
  Не спешите радоваться, ребята. Позволю вас огорчить. Ваши желания только ваши желания. Человек переделал божественное начало на общественные рельсы, и ничего не случилось. Человек возвеличил себя до творца вечной и бесконечной вселенной, но не обиделся настоящий творец. Человек научился себе поклоняться, такое случается, но человеческая пещера не стала добротнее при компьютерных и автоматических штучках. Гадко, мерзостно, скучно на нашей земле. Не привожу другие эпитеты, даже культурный уровень упал в современной пещере.
  Не обижайтесь, последняя просьба со стороны дедушки Ленина. Дедушка рассчитывал на коммунизм, которого нет. Все ребята идейные, все сознательные, шаром покати. Голова - компьютерный центр. Пять языков, двадцать энциклопедий, двести малых и крупных наук в замкнутом и чертовски малом объеме. Чувствуете, какой вселенский, какой могучий компьютер? Спрашиваем, отвечает. Усложняем задачу, опять отвечает. Подкалываем, готовый ответ. Маромойские игры вел дедушка Ленин.
  Двести или триста миллионов продвинутых и компьютеризированных роботов должны были переполнить русскую землю. Каждый младенец продвинутый робот. Каждый работяга опять же продвинутый робот. Не упоминаю, как по работе приходится программировать подобную продвинутую хренотень и парашу. Гром и молния, хиленькой лапкой в грудь, потрясающей лысиной в дверь. Они не сдаются, они впереди, если не простудились на передовой науки и техники. Они доказывают, насколько выше наша система, чем остальные системы. И хотя неубедительные доказательства, они получают не только пинки за то, что доказывают:
  - Наш интеллект приступил все границы.
  - Наша мораль перевернула все рубежи.
  - Наш образ жизни добился успеха...
  Я не продолжаю. Я не сторонник опасного симбиоза труда и культуры. В том самом виде труда, как его понимаете вы. В том самом виде культуры, как опять же вы понимаете. Распределение по потребностям сегодня распространилось на русской земле. Вот, вот и вот. Давным-давно блага распределяются по потребностям, хотя кое-какие товарищи опровергают очевидный факт. Прогресс человечества отодвинул пещеры, прогресс увеличил не только любовь к свежему воздуху. Скорее наоборот, свежий воздух исчез при прогрессе. Вместо него другие, более важные бонусы. Компьютер, танк, ракетная установка, ядерная бомба. Осталось найти еще потребителей из категории 'каждый', кто это все приобрел, тогда соглашаемся с дедушкой Лениным.
  Или не соглашаемся по определению. Коммунизм не облачко, не мимолетный сон. Коммунизм или есть, или нет. Коммунизм до конца жизни: первой точкой, пятой строкой, последним отрезком. Мощный, развивающийся, наполняющий всевозможные мысли и души. Он непреходящее явление. Вспомнили, он или нет, или есть. Что мелькнуло на горизонте ни есть коммунизм. Это сон, это ночь, это блуд. Ласковый сон. Упокойная ночь. Удушающий блуд. Больше не думайте ни о чем, проходят дни коммунизма.
  
  ***
  С возвращением начальника Ингушина младший брат получил комсомольскую путевку, и отвалил за бугор в недружественную для нас Польшу. Никаких вопросов. Была Польша дружественная, теперь недружественная. Столько лет пресмыкалась, как младший брат, больше не пресмыкается перед старшими товарищами. Впрочем, здесь восклицательный знак. Опыт отделившейся державы полезен для будущего исполина. На месте шанс разобраться, выявить и решить, как действовать исполину в новых перестроечных условиях. Или серьезная ставка на взлет. Спеши, мой милый, покуда пускают:
  - Хватит баловать сволочь за деньги народные.
  - Хватит гонять партократов и шлюх партократов.
  - Хватит черным гадить русскую землю.
  Суровый командующий отбыл. Труба пропела гимн триумфатора. Треск раздался на несколько метров вокруг. Что там? Рушилась башня или асфальт? Не помню, не вычислял последствия подобного мероприятия для нашей России. Хорошо, если рушилась башня, если асфальт. Дым, железо, солярка. Вообще, привычные величины. Ожил завод, опять запыхтел серыми красками. Картина из тех, о которых мы раньше докладывали, картина привычная. Холодает на улице, и оживает завод. Остужается уставшая за лето природа, и пыхтит отдохнувшая техника. У кое-кого торжествующая ухмылка на морде. Он достиг Адриатики, он пробьется, он целый мир повернет. У остальных товарищей черти что, далеко до ухмылки.
  - Вроде не так, - поперхнулся развитый Ламерти.
  - Сомнительно как-то, - добавил неразвитый Топецкой, который Владимир Иванович.
  Напирает завод. Человеческая масса, машинная масса. На проходной муравейник, под трубой муравейник, на асфальте три муравейника. После летнего отдыха накопились кое-какие, даже весьма серьезные силы внутри инженерной среды. Ну, и энергия кое-какая вошла в нашу жизнь, чтобы наполнить и переполнить собой все техногенные, то есть энергетические процессы. Кишмя кишит муравейник.
  - Вроде гниль завелась, - очень развитый Ламерти.
  - Оно подходит, - материальный во всем Владимир Иванович.
  Господи, какая махина! Солнце перевалило через зенит. Тени выросли, звезды вызвездили. Если не полный придурок и полный засоня, можешь дождаться до звезд, возвращаясь с работы. Кто придумал дождаться? Мозг мельчает под звездами. Ты один, ты вообще предсказуемый осколок русской земли, ты разбит и подавлен подобной махиной. Мозг затушевывается, думал прибавить, гниет на свободных просторах русской земли. Не понравилось слово, давайте не будем кричать матом. Мозг такой слабенький, такой бесполезный.
  Ничего не соображаю. Командующий отвалил за бугор. Этот правовестник нового света, новой искры, новых побед и открытий на русской земле, просто слинял с раздачи. Команда не сделала ни малейшего шага остановить, предупредить, подсказать кое-какие непрописные истины товарищу. Земля теперь без защиты, земля голая. Враги наседают, и никакой реакции. Рядом враги, из той же самой, из недружественной, коварной, всегда ненавидимой русскими Польши. Вы представляете, что соответствует истине 'рядом'?
  Команда совсем одурела. Мать твою, муравейник, копошатся какие-то потрохи, началась тупая работа. Не пора ли нам успокоиться? Столько месяцев мы обходились без тупой работы, ничего ужасного не произошло. Советский Союз пока еще первый в борьбе за мировое господство. И город Ленина пока еще город Ленина. И коммунисты жируют как в прежние годы, и тащат всякую хрень в свои норки. Ну, если кого поймают, опять же другой разговор. Родина наша богатая, родина наша всесильная, родина уважает своих пацанов и девчонок, но иногда выступает в роли суровой и правильной мамочки. Чтобы не слишком борзели товарищи.
  И еще. Восьмидесятые годы подходят к концу. Технический потенциал достиг столь высокого уровня, что становится страшно. Неужели через несколько лет мы прорвемся на звезды? Очень хочется прорваться на звезды. Но где-то засела не самая лучшая мысль, все ли мы знаем о нашем отечестве. Вот Афганскую войну проиграли. А сколько кричали газеты о столь победоносной войне, прямо-таки утверждающей торжество нашей социальной системы, науки и техники. И вдруг заткнулись газеты.
  Нет, что-то не так в нашем дивном отечестве. У руля стопроцентный предатель с его перестройкой. Чтобы прорваться на звезды, нужно отринуть восьмидесятые годы, цивилизацию технарей, науку и технику, и перестраиваться. Разрешите вопрос, как перестраиваться? Разрешите встречный вопрос, для чего существуют документы партии и правительства? Вот вы и разобрались, как перестраиваться. Не надо мне тыкать Афганской войной. Она начиналась задолго до новой России. То есть до той России, что принесла с собой перестройка. Мы не проигрывали никакую войну, скорее наоборот, мы перестроились.
  Так же не надо лезть со своей Польшей. В новую перестроившуюся Польшу отправляются нынче любые товарищи. Польша, отказавшаяся от коммунистических идеалов, не является нашим врагом. Польша скорее друг, указывающий нам путь в перестройке. Кто знает, чем кончится перестройка для нашей великой державы?
  Главное, что она есть. Главное, мы не побоялись что-то в себе изменить, чтобы стать лучше. А не оставаться старыми тупыми догматиками, как оно присуще всему русскому.
  Каждая соплюшка
  Знает свое место,
  Словно побрякушку
  С доброго насеста.
  Да сидит умело
  Во своих теснинах,
  Чтобы не влетело
  По зубам дубиной.
  Чтобы не достало
  По желудку рвотой,
  Каждое мочало
  Корчит патриота.
  Дальше ваши проблемы. Придумывайте, присматривайтесь, разбирайте, куда идти дальше. Материалов хватает на доменную печь, культуры на православный собор, духовности на духовное учреждение. Не просчитывалось, кто учредил подобную нелепость, но это уже не имеет значения. В дело вмешалась судьба. Если хотите, просто судьба и ничего больше. Такая хитрая, такая дурная судьба, она придавила, что мусор, русских товарищей.
  
  
  ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
  
  Продолжаю без комментариев. Любитель чая Кирилл Петрович Ламерти бросает уголь в пасть огнедышащего монстра. На Ламерти прокопченная роба, сапоги сорок седьмого размера, плюс инструмент, которым бросает уголь Петрович. Любитель природы Владимир Иванович Топецкой так же покинул свое инженерное место и перебрался немного левее, чтобы поддерживать жизнедеятельность любимого предприятия. Мы же вам говорили, что не хватает квалифицированных рабочих в перестроившемся государстве. Цивилизация технарей переплавила чуть ли не все молодые кадры на инженерные рельсы. Завод вышел из ступора, чтобы давать на гора продукцию для любимой страны. Кто-то должен бросать уголь, кто-то делать другие штучки. Только не надо доказывать, что на подобную операцию назначаются наглые долбаки и бездельники, которым бы только от дела смотаться, то есть схалявить на инженерной работе.
  Настоящий боец и стратег не халявит. Он выполняет задачу из самых крутых. Он в вагоне интернационального поезда, то есть в поле действия некоей комсомольской красавицы, называемой в просторечии Машенькой.
  - Вы сегодня очаровательны, как никогда, - задача из самых крутых перед Станиславом Ивановичем. Стратег не придуривается, не разменивается по мелочам. Поставил себе судьбоносную задачу, как бы выразился Михаил Сергеевич Горбачев, и решает. Ясный рассудок, чистые помыслы, честный подход. Что есть ценнее из составляющих этих на русской земле? Кому и чему отдать предпочтение? С какой стороны ударить, с какой отступить Станиславу Ивановичу? Где достигнут наивысшего качества и эффекта флюиды стратега?
  - Вы сегодня такая воздушная, - это ловитва. Еще одно очень культурное слово из лексикона великого гения. Не важно, где на какой помойке его подобрал Станислав Иванович. Слово несет в себе смысл. Ловишь, словил, сам уловлен. Ни в коем случае сам. Достиг вершин совершенства в работе над выдающимися словами младший из братьев.
  - Вы сегодня такая, такая...
  Высокопорядочный гражданин, передовик, борец за отечество перешагнул свое 'я'. Цените, товарищи. Благословляйте, товарищи. Борьба за благосостояние русской земли вышла на новый рубеж. Борьба приобретает те формы, после которых либо господь, либо черт, но не может быть никакой двойственности, тем более никаких претензий к дорогому отечеству. Отечество благодарное, оно в трепете, вдруг споткнется порядочный гражданин, вдруг пожертвовал зря, вдруг получились недостаточные шаги, и дальше полный провал. То есть все, что ты сделал, оно не того масштаба.
  - Что вы, что вы? - давайте послушаем, каков голос нынешнего комсомола в образе Машеньки.
  - Я совершенно серьезно.
  - И не говорите, - голос вполне ободряющий, хочу добавить, приятный. Машенька смущается. Черт его знает, неужели смущается при таких-то годах? Она крутит пальчиком. Ничего себе пальчик! Она доброе и безобидное существо, умеющее отдаваться и отдавать радости своей собственной жизни. Откуда узнал про такую жизнь Станислав Иванович? Сами взгляните, слепой да увидит. Заалела довольная, милая, комсомольская Машенька. Хотя с другой стороны...
  - Знаю, знаю, - снова она, - Не все сегодня сочувствуют женщине. Нынче работник только работник. Работает и никаких чувств. В производственной сфере не очень нужен работник как женщина.
  Хороший стратег Станислав Иванович. Точно так намекнул, можно сказать, из самой глубины проблемы. Не разглагольствовал, не философствовал по пустякам. Всего раз намекнул. Кажется, обращался в космическое пространство, обдуваемое прочими ветрами и грозами. Получилось не так чтобы космическое пространство, получилось нечто весьма реальное в белых крапинках. Станислав Иванович не для себя старается. Командующему отчитываться за команду. Это во-первых. Где-то там на заводе халявит команда. Ты подумал о будущем, ты не халявишь вместе с командой.
  - Работа всегда согласуется с красотой и нежностью, - верный случай власть применить. Догадались, какую власть? Из наиболее крепких, если хотите, надежных источников - власть слова.
  - Ну, может быть, - смущается Машенька.
  - Работа ставит иные цели, иные задачи, - опять Станислав Иванович, - Это не критика нашего времени, но сегодня мы предназначены для работы. Следовательно, для малоинтеллектуального действа с материей. Я не пугаю. Не страшная, не свирепая сегодня материя. Материи научились сопутствовать наши душевные качества, и управлять мы ей научились. Материальный мир вокруг нас. Материальный мир в производственных механизмах, он в организации труда, он в распределении общественного потенциала и общественного богатства. Я не кощунствую, это на данном этапе нерасторжимый процесс. Ибо этап характеризуется не только работой завода. Наша страна есть этап. Наше сознание и самосознание снова этап. Наш порядок зависит от материального фактора. Мы добавим сюда упорядоченный процесс, что в какой-то мере опять же связан с материей. Если подумаете, все перемешалось на шахматной доске современного человечеств. Машины гудят, станки скрежещут, трубы воспроизводят не самые вкусные ароматы. Здесь сама сила системы, здесь надежда страны. Но главное, я не заметил, куда отодвинули женщину.
  - Отодвинули, отодвинули, - Машенька заалела сильнее.
  Настоящий стратег Станислав Иванович. Он против принципов не отступил ни на гран. Порядочный, думающий товарищ, предпочитающий правду и честь. Вы не предпочитаете нечто подобное, товарищ предпочитает. Без правды не выйдет прогресс. Без чести бросаемся разом под поезд. Пускай размажет, пускай задерет тебя поезд. Лучшего из Топецких не задрать никогда. Какой развитый, какой гениальный товарищ.
  - Женщина относится к гениальнейшим приобретениям нашего времени, - снова он, - Нет, не подумайте, что приобретение появилось сегодня на свет по какой-то нам непонятной причине. Причина элементарная. Женщину не замечали в другое время. Женщину использовали, однако не замечали. Теперь остановились, теперь заметили. В процессе подъема нашего государства, в процессе развития человечества женщина наш главный козырь. Женское начало еще не использовалось на двадцать, даже на тридцать процентов. Мужское начало исчерпано практически до конца. Из исчерпанного колодца не пьют. А мы продолжаем пить, мы продолжаем себя обманывать, мы продолжаем ради какого-то глупого предрассудка безрассудствовать и калечить себя, не обращаясь к чистому, еще неисчерпанному колодцу. Я не согласен со многими обманывающимися товарищами. Год, два или пять откроют обман. Все равно обратимся, как бы нам этого не хотелось в нужную сторону.
  Так целых восемь минут.
  - Общество ожидает крах, - Станислав Иванович точно на бойне, - Общество заслужило крах своими поступками. Ибо слишком долго упрямилось общество, не подпускало к себе ничего нового, довольствуясь набором отживших давно заблуждений. Отсюда результат. Общество заблудилось. Крах или катастрофа готовы его раздавить на следующем этапе, и это нормально. С изничтожением светлого облика женщины, с разрушением старого элемента, поддерживающего гнилой скелет, никакая малая или большая человеческая формация не может жить за счет одного прошлого. Человеческая формация обязана перекрасить себя. Но краска старая, почти высохла, новую краску взять неоткуда. Мрак не может быть новой краской. Предрассудки не могут. Отвратительный дебилизм извращенцев и эгоцентристов снова не может. Или так, или смерть. Нежелание сохранить красоту, ее робкий цветок, выворачивает и приближает к пропасти общество.
  - О, красота! - возглас из высшего круга. Такой вариант подстегивает, такой на верном пути. Ты не интересуешься, в чем разобралась почтенная комсомолочка, а что ларец за семью печатями. Главное, ты на верном пути. Здесь масса определенных факторов, с первого взгляда не угадаешь, куда дует ветер. Но в дальнейшем ты угадал. Только не оступись, наш верный товарищ, в опасности родина.
  - Красота начинается не так чтобы из пробирки, - увеличивает напор Станислав Иванович, - Красота не машина. Вот женщину поместили в машину. Как топливо, как материал, как сгусток энергии и придаток некоего не совсем понятного механизма или процесса. Это не преступление, нет. Это конец. Машина заглатывает, машина не разобрала, какое в ней топливо. Ты разобрался, машина не разберется здесь никогда. Машине нужны шестеренки, винтики, гаечки. Жизнь для нее то же топливо. Не остановился, значит, жизнь. Остановился, значит, конец. Идеал машины - материя. Больше материи, больше жизнь. Меньше материи, больше смерть. Красота погибает. Все-таки жаль, что погибает вот так красота. Вселенная в мире женщины. Пока не открыли, не изучили такую вселенную хотя бы на десять процентов, у нас нет никаких шансов. А ведь кое-что было у нас. Был тот самый последний и восхитительный шанс, откуда могло все начаться по новому кругу. Цветы и роса, мечты и слеза, технический всплеск человечества, развитие на недосягаемых вершинах, полет по вселенной.
  И так восемнадцать минут.
  - Жалко все-таки шанс.
  Тут заскрипела дверь. Пришли соседи по полкам.
  
  ***
  Никаких преувеличений про труд полководца. Его товарищи и соратники избрали кривой и горбатый маневр в мире больших технологий. Они спрятались, они обходят, они выжидают со своей дымовухой, соляркой, железными крючьями. Господи, помоги! Господи, дай указание с неба! Господи... Это из всех призывов призыв, направленный на полководца. Не развлекается парень. Зубы сжал, внутренне подобрался. Преграда, еще преграда, еще... Малыми силами не обойдешь подобную пакость, дьявол не пропускает вперед. Великое деяние для великих ушей, дурацкое для дурацких. Плюс соседи по полкам.
  Посочувствовали Станиславу Ивановичу. Труд героя, труд бога. На клопов не рассчитывается труд. Попробовали все рассчитать другие товарищи, провалились и ослабели. Что впереди? Маленькая остановка или большая? Сильный удар или слабый по печени? Отработал себя самого в данную секунду, в данный момент, а дальше? Нет, не таков Станислав Иванович. Из-за крохотного препятствия не отступает младший из братьев. Побледнел, посинел, губы сжал. Пальцы сами сжались в кармане. Что нащупали пальцы, другой разговор. Вероятнее всего, идею нащупали. Выход, при чем неожиданный просочился на них. Комсомол или партия, партия или комсомол? Звенья одной системы. Что годится для первого, то годится и для второго звена. Что употребляет второе звено, то согласуется с первым.
  Ну, заскрипела и заскрипела дурацкая дверь. Ну, пришли и пришли всякие чудики. Ну, набить бы чью-нибудь морду. Не таков Станислав Иванович. Успокоился, слово шепнул одной тупенькой девушке. Догадались про слово, какое оно? То есть насколько оно человеческое или волшебное слово? Скорее из сказки, скорее вот так вошло в нашу жизнь слово. Милая девушка что-то такое услышала, закатила свои очень страшные, можно добавить, свинюшкины глазки. Еще подергала плечиком и поломалась. Мол, увольте меня. Затем повторила ту же процедуру раза два или три, то есть пожеманилась и подергалась. Ей разрешительно. В таком возрасте все разрешительно, кроме прямого отказа. Но отказа не ожидал Станислав Иванович. Ах, всякое в нашем мире бывает. Всякое смотря для кого. Для тех с лопатой, что копошатся в грязи, или для кого-то другого? Не причисляйте к лопате Станислава Ивановича.
  - Так я вам нравлюсь? - разговор продолжился за дверью вагона. Непрошенные соседи отстали. То есть соседи, которые хуже татарина, извлекают собственный сок. Пей сынок, кушай сынок, мама с папой плохого не посоветуют.
  - Так я вам не безразличная? - позади вагон за вагоном. Туп, туп, туп. Шлеп, шлеп, шлеп. По ходу вопросы смешные и нечувствительные. Очень трудно остановиться, когда вот так стучит в голове, и отшлепывает тебя откуда-то снизу, точно лупит по почкам. Тем более что вагоны не останавливаются. Они как эхо твоего безумного сердца.
  - Говорите, значу для вас? - на повестке дня игра в убегаловки и догоняловки. Пока неизвестно, кто убегает, кто догоняет. Ты или я. Я или кто-то еще, или целая армия крохотных неопрятных существ с большими амбициями. Темп сумасшедший, свистопляска, вертушка, небо в полосочку. Лучшие мысли укладываются в больной голове, худшие на тех же правах никак не укладываются. Подойти к ним опять же не очень легко, к этим взбесившимся мыслям. И так четыре минуты.
  - Вы всегда мне нравились, - Станислав Иванович сел. Кое-что все-таки стало на место. Столик, скатерть, ловкие пальцы халдеев, блеск серебра и шуршание мелких купюр в иностранной валюте. Не так чтобы громко шуршали купюры, но почему-то все стало на место. Вроде бы Станислав Иванович принял лекарство и успокоился. Шуршащие купюры показались чем-то вроде столпа философии и очень неплохая замена для предыдущей деятельности Станислава Ивановича. Они (то есть купюры) должны были успокоить бешеный бег дурацкого сердца, они справились со столь непростой задачей. Нет больше причин подпрыгивать и куда-то бежать младшему из Ивановичей.
  - Я к вам неравнодушен, - опять-таки он, - Вы нравились мне на заводе при мимолетных свиданиях. Нравились за комсомольским столом, где решали весьма непростые проблемы нашей родной молодежи. Нравились, когда о вас говорили другие товарищи. Нравились, сильно сказано, черт подери. Я наблюдал за вами не час и не два. Я наблюдал за вами точно преступник, наблюдал незаметно, может с риском показаться навязчивым. Но это было выше меня. Какие-то странные противоречивые чувства. С одной стороны хотелось подойти к вам, перекинуться парой ничего незначащих фраз, не относящихся к вашей работе. Но с другой стороны, вы были настолько прекрасны на вашей работе, что одолела проклятая слабость.
  Еще двадцать четыре минуты.
  - Я наблюдал в стороне, я преступник, нельзя отрицать само преступление. Казните меня, расстреляйте меня, будьте суровы и вынесите приговор, но все равно счастливый преступник. Мне повезло. Почти никому не везет в нашей слишком зашорившейся жизни. Люди ослепли, люди оглохли, люди не представляют ничего лучшего, чем у них есть, и прекрасного. Люди дерутся за медяки, за бумажки. Люди готовы убить друг друга, но не замечают золото под ногами. Что под ногами, что рядом - по их мнению не является золотом. Золото надо добывать. Рискуя жизнью, убивая, на других планетах, на других осколках земли, где нас нет, и не будет. А где есть, там не добывается золото. Люди ушлые, люди с хитринкой. Глаз сощурили, мол, не обманешь меня никогда. Будто нашелся дурак, готовый обманывать. Какого черта именно вас и обманывать? Вот эту дрянь, вот такую позорную накипь. Может мне надоела и дрянь, и что от нее остается в любых проявлениях? Я обманываю кого угодно, обманываю себя, но не могу обмануться. Взгляд выдает мои мысли и чувства. Как-то не получается оторвать взгляд от одной очень яркой звездочки. Не получается, черт подери, потому что слишком уж яркая звездочка. Такой потрясающее, ни с чем не сравнимое свечение бросает яркая звездочка на нашу счастливую и любимую землю.
  - Как вы хорошо говорите.
  - Нет, не подумайте, здесь не я говорю, здесь идет изнутри, из самого сердца. Нашей земле очень нужны яркие звездочки. За последнее время мы изменились не только в лучшую сторону. Наши принципы изменились для окружающей нас действительности. Можно сказать, мы состарились. В этом нет ничего плохого, но и нет ничего хорошего. Просто наша земля состарилась. Она сегодня не такая как раньше, она в сединах. Но не старится молодежь. Потому хорошая молодежь, что не старится. Вы в свою очередь помогаете молодежи, освещаете ее путь по русской земле и тем более не даете ей стариться. Я повторяю, вы та самая звездочка, без которой могла бы состариться молодежь, потерять присущую ей красоту и невинность, заблудиться во мраке.
  Еще три минуты.
  - Ах, молодежь, молодежь! - у стратега закапали слезы.
  - Эх, молодежь, молодежь, - вытер слезы стратег, - Что случилось теперь с молодежью? Что такое с надеждой и гордостью нашей земли? Пьяный Брежнев все обесчестил, все изменил не в лучшую сторону. Пьяное поколение истинных брежневцев выучилось напиваться, подражая своему идолу. Не говорите, что у молодежи нет идолов. Ибо у молодежи, у определенной ее части все-таки есть идолы, дедушка Брежнев один из них. Он сделал государственную политику пьянкой. И что получилось у нас? Общественные организации собирались только для пьянки. Активисты и не очень активные товарищи проявляли недюжинную прыть, когда дело касалось пьянки. Пропойный Ильич никогда не трезвел, все свои государственные решения он принимал опять же во время пьянки. Его уважали, черт подери, потому что такой коммунизм по душе очень многим товарищам. Но разве мы думали про такой коммунизм? Разве мы ставили на бутылку, на стакан все наши мечты и надежды, будущее наших детей, будущее нашей страны, да и вообще саму русскую землю? Нет, ничего плохого не говорю против пьянки. Выпил стакан, мир кажется в розовом свете, проблемы исчезли, как будто их не было, в мозгу одни здравницы. Здравствуй, родная земля! Здравствуй, родное отечество! Здравствуй, стакан, плюс коммунизм обалдевшего Ильича с подвязанной челюстью!
  Еще минута.
  - Я не боюсь подобного слова, - высушил слезы боец, - Леонид Ильич поднимал из руин Советское государство, от перенапряжения у него отвалилась челюсть, которую в дальнейшем пришлось подвязывать. И еще Леонид Ильич был прекрасным вождем стариков, соблюдал основные традиции, то есть не запретил ту самую пьянку. Вот чем не был дедушка Брежнев, то есть на самом деле не был он дедушкой. То есть не был авторитетным вождем молодежи. Мы знаем, кто нужен для молодежи, какая ясная звездочка, какой светоч в ночи и какой глава государства. Чтобы глаза ясные, чтобы сердце пламенное, чтобы мечты трезвые. Где отыскать нам вождя молодежи? Где столь ответственный авторитет? Или булькает, хнычет, хрипит авторитет молодежи? Рожа такая вот вылезла из стакана. Это все, что сторонники Ильича соизволили показать молодежи. То есть любовь целой нации, всего прогрессивного, честного, готового к новой жизни народа.
  - Грустно, но факт.
  - А факты упрямая штука.
  Слава слегка прикоснулся к холодной руке, выжал холодные пальчики слишком горячими пальцами. Нетерпеливо и яростно хлопнул холодные пальчики той же ладонью. Чего кривляться, чего терпеть и смущать некий праведный мир, или праведный свет, или место, где пьют и едят, но сближаются одинокие души, и становятся тенью друг друга совсем незнакомые люди.
  - Жизнь крамольная. Земля крамольная. Россия выпестована на наиболее темной крамоле. Вчера, сегодня и завтра. Любая пища, любая идея будут с крамолой. Я предчувствую, они будут, потому что так должно быть. Мой взгляд объективнее объективной реальности, даже если не удовлетворяет кое-кого объективная реальность. Кто не удовлетворяется реальностью, только спасает лицо своей нереальной жизни. Но, спасая лицо, по волосам не плачут. Вот я не плачу. Я не имею права на ложь, даже если сама ложь во спасение, рядом с вами я не имею права солгать, или мне придется держать ответ перед совестью. Рядом с вами я совершенно другой человек. Вы понимаете, здесь чувствуется нечто такое, что сброшены все основы ненужного прошлого, что мне и тебе разрешили, может единственный раз, но раскрыться, но быть настолько удивительной величиной, какой раньше не получалось, быть не могло и не будет. Рядом с вами я ничего не боюсь. Хотите, крикну какая крамола постигла наш мир, нашу бедную, нашу прекрасную землю. Ах, не хотите, но все равно мы пойдем до конца. Не умею сдержаться, не смею в себе удержать прекрасные мысли и чувства. Их не вытравил из души жалкий пьяница Брежнев.
  Продолжение следует:
  - Господи, до чего беспардонный старик. Можно сказать, при пьяном дураке извратилось понятие чести и долга. Называйте любые слова, они извратились при Брежневе. По сегодняшним меркам именно Брежнев задушил наш неудержимый рывок к коммунизму, и получился застой. Но какой получился застой? Дорога в адский котел, сближение с бездной. А почему? Так должно было быть. Дедушка Брежнев, шестерки его и прочая сволочь забыли про корчи свои, какая земля таких подлецов родила, воспитала какая отчизна. Они забыли, они замахнулись на лучшее, чем обладала земля. Они ничего не узнали про русскую землю за пропитые годы, они разыграли Россию как будто обычную вещь, то есть в карты. Опять же они не думали об отчизне своей. Игра и игра, остальное забудем. Они потратились на игре, они втянули туда молодежь, они посчитали, что с молодежью легче всего разобраться. Зачем посчитали? Какой кретинизм? Какой такой прок с проигравшейся молодежи?
  И так тридцать девять минут. В адрес последнего Ильича. Не торопится Станислав Иванович. Всему свое время, если пока подвернулся дедушка Брежнев, значит, пришло его время. Там, глядишь, подвернется более интересный предмет. С пухленькими коленочками, с пухленькой или почти отсутствующей талией. С большим, нет, подходящим вполне животом. Кто сказал про живот? У тебя он раздулся от комсомольской жрачки и прочей фигни. У тебя мозги в животе стоят раком. Пора вправлять пресловутый живот, никак не шляться, где попадя, не корчить ненормативные рожи.
  Станислав Иванович нормальный товарищ, рожа его нормативная. Станислав Иванович продвигается только вперед, он неистовствует, он умеет бороться и, если не против, искать красивые бусинки в не самом красивом компосте. Почему не искать? Поиск честный, поиск принципиальный, поиск включает в себя не какой-нибудь бурдюк с костями и мясом. Десять лет разницы? Тогда ответный вопрос, почему вас волнуют какие-то цифры? Для великого гипервселенского гения нет, не может быть разницы. Гений прорвался сквозь смертную оболочку на горний простор, где мы равны перед богом:
  - Опьяняющая политика задурила мозги. Дедушка Леня умел задурять что угодно и как угодно по устарелой и не совсем, чтобы коммунистической методике. Захотелось сегодняшним болтунам и придурком еще раз вернуться в якобы счастливое брежневское прошлое. Подайте нам дедушку Леню. Очень грустно, что его подают до сих пор. Гнилое добро не восстанавливается даже за большие деньги. Тем более брежневская идеология не имела будущего, как пережиток нашей прошлой системы. Я понимаю, сегодня другая система. Она, быть может, еще не совсем приработалась, но хочу отметить, она не есть идеология пропившихся стариков. У другой системы молодой руководитель, сегодня его молодая система. А это уже здорово!
  Впрочем, поаплодируем Станиславу Ивановичу.
  
  ***
  Товарищи раздавили бутыль в более тесном контакте с природой души, и опираясь на будущее сотрудничество целой вселенной. Бутыль понравился. Хотя нет, подобная штука не могла понравиться сама по себе. В менее интимной обстановке, при отличающихся от никаких обстоятельствах подобная штука могла оскорбить и унизить. Вы понимаете, о чем это я говорю? Моральный кодекс строителя коммунизма и воспитателя молодежи гораздо выше, чем никому ненужный бутыль, или другая материя. Впрочем, какая бывает материя? Материя бывает твердая, жидкая, газообразная. При определенных условиях материя может подкапываться под кодекс, который моральный. Но это не наш случай. Ничего подобного не проходит со Станиславом Ивановичем.
  В общем так, пошла по кругу известная вещь. Круг не классический, трепыхается то туда, то сюда. Круг контактный. Два существа разумные и высокоразвитые вступают в разумный контакт. Они согласились на пальцах на разумный контакт. Но что такое на пальцах? Сегодня не то чтобы третий век, но и ни четвертый, ни пятый. Пора уважать не только традиции или прогресс вышеупомянутого человечества, но научный потенциал отдельных его человечков. Пора уважать и использовать. Вы цивилизованные товарищи, вы используете все лучшее от щедрот человечества. Я не противник цивилизации, я так же использую. Это почти вселенная, если под стук колес раздавить чего надо.
  - А вы ничего, - в конце процедуры заметила Машенька, - Разбираетесь в сложных вопросах, с душой разбираетесь.
  Не догадался Станислав Иванович, хвалит или ругает его комсомольская пассия. Зрачки вытаращила, влажные зрачки у нее. Не скользкие, чего не заметил Станислав Иванович, но какие-то неправильные зрачки. Такое ощущение, что готовятся выпасть на стол, но пока не упали. Впрочем, все впереди, и это тоже.
  - Соображаете, - разговорилась милая лапочка, - Нынче не соображают прочие ответственные лица. Нет, не туда пошла. За столом умеют соображать ответственные лица, по жизни совсем никудышными стали товарищи. Никудышным стал комсомол. Да, никудышным. Брежневский режим его почему-то обидел. Честно признаюсь, теперь не секрет, брежневский режим не существовал внутри комсомола. Комсомол существовал при режиме, что очень возможно. Только не наоборот. Надругались над комсомолом ответственные товарищи.
  Кашель на тридцать секунд.
  - Я не пророчица, - расчувствовалась Машенька, - Но излишняя опека со стороны коммунистической партии принесла свои плоды в брежневскую эпоху. Партия испортила комсомол, сделав из самостоятельных юношей и девушек маленьких, даже очень маленьких мальчиков и девочек. Любая организация должна быть свободной хотя бы в признанных мелочах, иначе ее авторитет падает. Без авторитета какая организация? Сброд, толпа, нечто, чему нет названия. Сбродом вообще невозможно руководить, сброд не организуется, потому что кое-кому наверху так захотелось. Если честно, наверху много чего хочется, что умирает, еще не спустившись на грешную землю. Потому что здесь на земле хочется не то же самое, что наверху, а нечто иное. У нас комсомольцев должна быть свобода.
  Кашель на десять секунд.
  - Может и так, - чувства нашли свой конец на плече у товарища по партии, - Сегодняшняя судьба комсомола всего только глупый вопрос без ответа. Брежневская эпоха ответила за комсомольцев на все поставленные вопросы: на умные и на глупые. Коммунистическая партия решила, что так будет лучше для нашей большой многонациональной страны. Ибо коммунисты вышли из комсомола в свое время. Комсомол он и есть комсомол, зачем же с ним церемониться? Если это не более, чем резерв коммунизма. А как же вклад молодежи в коммунистическое строительство? Или новые идеи и предложения по улучшению оздоровления морального климата в нашей стране? Или лозунги, что коммунизм есть будущее молодежи? Да никак. Брежневская эпоха нечто подобное перечеркнула и вытерла ноги.
  Так сто пятнадцать секунд.
  - Честно признаюсь, это еще не конец, - затянула песню красавица, - Комсомол сегодня убогий, представляет жалкую тень того самого Ленинского комсомола, о котором мечтал Владимир Ильич, когда брал Зимний дворец. Молодежь опять же убогая, любить не умеет, чувства у нее какие-то крохотные и непрезентабельные, к красоте не имеющие отношения. Воспитали праведных мальчиков, наковали правильных девочек. Встанем в сторонке, жмемся, кокетничаем. Для комсомольца существует единственная любовь, кто бы мог подумать, это любовь к партии.
  Теперь четыре секунды до интересующих нас событий.
  - Вы ничего, - закатила глаза и совсем не таращится Машенька, - Вы смелый, вы отчаянный, вы готовы собой пожертвовать, чтобы реабилитировать комсомол. Я замечала, почему вы такой. Послушайте, я наблюдала за вами. Вы не толпа, не безмозглый тупой алкоголик. Вы выделяетесь на фоне всеобщего безобразия, вы готовый строитель всеобщего коммунизма. С вашими способностями не страшно, не умрет комсомол. Нашей молодежи побольше бы подобных героев. У молодежи нет опыта. Молодежь опекают, но опыта не дают. Ей бы опыта поднабраться, тогда перестанет дурить молодежь. А на фоне всего вышесказанного, вы настоящий боец комсомола.
  Следующая бутылка пошла быстрее. В бутылке янтарь, в бутылке солнечные блики, в ней же отзвук волны и никакого дурного наследия дедушки Брежнева. Если не разобрались с наследием доброго дедушки, не буду вам даже сочувствовать. Грубый рассудок всего-навсего грубый рассудок. Он суть животного естества внутри человека, он его прототип, он пустыня, где ничего хорошего нет. Только нормальный товарищ без комплексов имеет право родниться с бутылкой.
  - Вот и я говорю, отрицание молодежи вылилось в отрицание русской земли, русского образа жизни, русского имени родины. Путь неправильный. Кто сказал, что он правильный путь? Проще всего отрицать правильные ценности. Соглашаться сложнее, зато отрицать может каждый товарищ, кто не оглох и не утратил дар речи.
  - Это ребячество.
  - Да, ребячество. Признавая нечто с тобой несогласное, ты поступаешь, как мудрый философ, мудрый правитель, как человек. Пускай не все в твоей жизни по правилам и где-то есть еще несогласное нечто. Но если оно существует твое несогласное нечто, значит, кому-то понадобилось, значит, кто-то этим живет. Не надо обманываться, закрыв глаза и отбросив такое нечто, пустой номер. Даже если не просто закроешь глаза. Танк, ракета, дубина, топор для тебя плохие советчики.
  - Нет, советчиков более чем достаточно. Плохих советов еще больше. Навалились плохие советы со всех сторон, многих комсомольцев запутали. А как нужны советы хорошие. Вот с хорошими советами вышло не очень. Не советуют почему-то советы хорошие. Хороший совет почти ошибка, почти удар, увеличивающий самосознание облагодетельствованного товарища. Облагодетельствуешь молодежь, а вдруг возгордится, а вдруг попробует сковырнуть благодетеля. Ты свое дело выполнил, теперь отвали. Почему бы и нет? Всему свое время.
  - Согласен, противоречивое положение человека. Старшие товарищи надеются властвовать и подавлять младших. Младшие товарищи пока не надеются. Но их заставляют. Если нет в тебе жажды власти, ты никогда не переступишь через свое природное рабство, ты так и останешься подстилкой под загнивающий мир, все твои действия можно квалифицировать только со знаком минус.
  - Отсюда берутся язвы, разъедающие наше общество.
  - Точно, отсюда они и берутся.
  Дальше бутылка. Или любимый предмет для каждого гражданина русской земли. Любую мысль, тем более любое действие украшает и дополняет бутылка. Отсутствие бутылки на столе есть признак дурного тона. Если со стола убрали бутылку, значит, чего-то случилось не то и не так. Может небо не такое синее? Может солнце не такое яркое? Может птички чертовски погано поют? Может твой собеседник или собеседница есть обыкновенная сволочь? Ну и разрешается усомниться не только в национальности присутствующих товарищей, сколько в их интеллекте. Ибо не существует другого такого стимула для интеллекта, как эта бутылка. Ну и кое-какие мелочи из несущественных. Свет перепутался с полутьмой, полутьма запуталась в паутине из черных линий, черные линии заглохли в лучах заходящего солнца. И особенно ярко во всех положениях засияла бутылка.
  - Наша страна с ее расшатанной основой не может поднять молодежь. Ей бы поднять стариков и удержаться при этом.
  - Не можешь, не поднимай.
  - Нет, когда приказали, самое время нам подниматься. Новая политика партии и правительства на перестройку современного общества направлена на подъем современного общества. Пора современное общество перестраивать.
  - Не можешь, не перестраивай.
  Дальше опускаем завесу.
  
  ***
  Ведь это только начало. Перо историка задремало, стал уставать, обленился товарищ. Мысли похожие, однобокие, глупые. Хотел отыскать непохожие мысли, но изленился совсем за последнее время. Ничего уже не зависит от прихоти моего беспокойного гения, от моей, не какой-то убогой удачи. Стоп удача. Дурак, породненный с тобой, потерял контроль над реальностью. Нет смысла толкаться среди дураков, потому что оно и глупо и пошло. Все равно при любых обстоятельствах устоит глупость, а ты получишь по морде. Или совсем непрезентабельный вариант, если чего-то сорвется и упадет под напором твоих мыслей. Или хуже, толкнешь, оно упадет. И потянут кое-кого под белые ручки в места не столь отдаленные.
  Поэтому продолжаю. У Станислава Ивановича временное помутнение рассудка. Проводил свою повеселевшую красавицу в вагон и задумался. Что собственно произошло? Крепко задумался Станислав Иванович. Вроде бы не произошло ничего особенного. Самое время взять полотенце, зубную щетку, запереться в сортире. Ну, с этим мы вроде бы разобрались. Взял полотенце великий стратег, заперся. Выдавил пасту из тюбика, да так и остался стоять. В одной руке щетка, в другой тюбик, на плече полотенце, мыло в кармане. Нет, все-таки что-то произошло. Не говорите, что задремал Станислав Иванович. Может, он и вырубился на девять минут восемнадцать секунд в обыкновенном и страшно зловонном сортире, но это на данный момент не имеет значения. Потому что не все так просто в нашем не очень простом королевстве. Какая-та потрясающая идея вращалась в голове Станислава Ивановича. И вдруг исчезла идея. То есть она была и исчезла, а о чем была такая идея, совершенно забыл, не мыслил, мыслить не может младший Иванович.
  - Однако, какая грязь, - сказано перед зеркалом.
  - Я вроде бы вылезаю из грязи, - на следующем этапе получилось куда интереснее.
  Снова задумался младший из братьев. Перед глазами промелькнула прошлая жизнь. Кто-то подергал ручку на двери, выматерился, отвалил в сторону. Ничего не заметил Иванович. Пять или пять с половиной минут прошлая жизнь занимала мысли товарища, затем рассосалась в рабочем порядке. И вообще это дело не понравилось Станиславу Ивановичу. От прошлого повеяло бескультурьем. Ни в коем случае так не мог поступить один из лучших, может и лучший товарищ в нашей России. Бескультурье грех допустить в саму жизнь после стольких минут и секунд культуры. Не упоминается ораторское мастерство, проявившееся сегодня по полной программе со стороны Станислава Ивановича. Сильный оратор, дерзкий оратор. Пожалуй, во всей стране не найдется более сильного, более дерзкого товарища на место оратора. Станислав Иванович подумал, что не найдется. Затем улыбнулся. Мысль понравилась больше, чем все предыдущие глупости. Некто подергал за ручку с той стороны и очень настойчиво, но это не заинтересовало товарища.
  - А ведь кажется... - в очередной раз оборвал себя выдающийся гений. Ради чего говорить перед зеркалом? Чтобы пошлость сказать или как? Точно, формировалась в мыслящем аппарате какая-та чепуха. Повторяю вам, чепуха. Ни слова, ни мысли, но бесполезный, но идиотский набор из некультурных понятий. Что несколько смутило гениального Станислава Ивановича. Дело не в чепухе, или любви, или порыве куда-то, где-то, на какие-то бесноватые звезды. Стратегическая теория, исходящая из твоего бытия должна действовать как в большом, так и в малом объеме. Короче, не ошибается младший Иванович, нечего ему подсовывать всякие дурацкие идеи, чувства и мысли. Потому что дурацкий идиотизм не его ума дело, и вообще не для этого он напрягал разум.
  Ах, разум? Вот-вот. Мы у цели. Разум играет, разум свирепствует на планете Земля. Не удается игра при первой попытке, все равно свирепствует разум. А удается, так все равно на первое место выходит игра. Сон разума - самый обыкновенный, самый нормальный этап на пути к совершенству. Кто не проснулся, тот будет спать вечно. Неужели ты никогда не откроешь глаза? Страшно подумать, если дурацкий процесс не изменится никогда. Дуракам оно свойственно пребывать во сне и прострации, но не трогайте умного брата Ивановича.
  Мыло, бритва, крем для лица. Необходимо вообще подготовится и показать всем козлам во вселенной, какие они козлы. Вот эти самые, блестящие, рогатые. На рогах позапрошлогодний мох. Покушали мох и ладно. Отказались, опять сойдет. Не лезь на козла с какими-то чокнутыми идеями, не воспитывай, не обналичивай свой интеллект. Вопрос ясен почти до отрыжки. Ответ яснее ясного. Все подстилки должны завыть во вселенной.
  Станислав Иванович не подстилка, черт подери! Сумел, доказал, кто не согласен, тому кол в задницу и похороны на перепутье в зловонной жиже. Станислав Иванович доказал, потому что так есть, не могло быть иначе. Какое мастерство, какой азарт в одном единственном человеке. Не отрицайте азарт, что занимает отнюдь не последнее место среди русских товарищей. Есть, конечно, кое-какие накладки. Где сегодня и кто разобрался с накладками? Левый уклон, правый уклон. Кто сегодня не ошибается? Твои идеи сегодня как истина, завтра их принимают в штыки, послезавтра высмеивают, забыли.
  - Я тебе посмеюсь, - скорчил морду младший Иванович. Можешь забыть про такого хорошего пацана, оно твое право. Но смеяться не разрешит Станислав Иванович. Прошло время смешков. Прошло время гримасничающих и корчащихся паяцев. Паяц не смеется, приперло задницей к стенке. Только зубы оскалил, бац кулаком в чертовы зубы.
  Умный парень, твою мать. Про подобных парней рассказывают, голова. Лобик не очень широкий у Станислава Ивановича, но голова. Собственно говоря, голова обойдется без лобика, без щетины на подбородке, и без лица. Морда безликая, деревянная, расползающаяся... Вполне заменит лицо подобная морда. Тонкий расчет. Куда не посмотришь, повсюду морда, морда и морда.
  Вы понимаете, о чем задумался Станислав Иванович? Расчетливый товарищ не высовывается, но нападает. Он обезличился во всех отношениях, он нападает. Его не прихватишь за все то же мягкое место, в толпе этот парень ничто. Ты может ты, я может я. Мы такие коммунистические, мы такие идейные товарищи! Или наоборот, мы такие ренегатствующие отбросы русской земли, нос на ушах проел дыры. Но мы это мы, а он это он. Бритва, мыло, зубной порошок. Очень задумался Станислав Иванович. Вдруг ошибочка вышла среди надвигающейся красоты? Вдруг прихлопнет тебя гадость?
  Я пока ничего не советовал. Сама жизнь не есть нечто цельное и органическое в мировом пространстве. Жизнь не создавалась, чтобы вдохновлять красотой линий или закрученностью сюжета. Если нечего делать, можно взяться за интересный сюжет со многими составляющими. Мой сюжет не закрученный. В данном случае общие принципы не работают. Понатыкались калики перехожие, понавешали тряпок и знаков. Тряпка шмяк по балде. Знак туда же опять. Зачем еще тряпка, куда еще знак? Чтобы вытереть пену, выступающую на губах, хватит обыкновенной воды. Хлоп, пошла пена. Бац, подбородок задрал. Чувствуете, сохнет дурацкая пена. Чувствуете, обветривается подбородок. Остальные предметы вообще не имеют значения. Они ложатся на рельсы, если нажать педаль. Ну, и где эти рельсы, ей богу, сам ничего не придумал младший Иванович.
  Выбирая книгу
  С плесневелых полок
  Ты увидишь фигу
  От своих разборок.
  Без пометок наших,
  Как простой мальчишка,
  Заползешь в парашу
  Собственным умишком.
  Наберешься чуши,
  Да такой пахучей,
  Что посеешь уши
  На навозной куче.
  После третьей бутылки каждая капля - любовь, каждая мелочь - повод для истины. Можно грудью втянуть чистый воздух свободы, накопившийся именно в данной, третьей по счету бутылке. Можно выдать наружу то, что пришло в тебя с воздухом. Все разрешается. Ты настоящий, ты подготовленный к любой жизни товарищ. Вон открыто окно. Вон корявое небо плывет. Вон корявый и самый дурацкий закат. Он точно дурацкий закат. Никогда не думал, что бывают такими закаты. Теперь подумал, чего не бывает на глупой планете Земля. Даже память какую-то глупость подсказывает. А чего подсказывает дурацкая память? Что-то опять про кровавые флаги. Кажется, верный ответ. Флаги трепещут, флаги плывут. За ними весь мир, под ними весь мир. Налево, направо, до той обалденной звезды, до этой паршивой мечты. Флаги, чур меня чур, одни только флаги.
  Остановите состав, или я все заблюю! Не остановиться теперь Станиславу Ивановичу.
  
  ***
  С наступлением темноты полководец пробрался на верхнюю полку, где уже примостилась его дорогая красавица, его ослепительная панацея от боли, чесотки и рвоты. Звали красавицу вроде бы Машенькой. Насчет последнего пункта как-то не очень уверен младший Иванович. Что-то такое треснуло в голове, не совсем понятно товарищу, как очутился он в пресловутом поезде, я уже не уточняю, как очутился на пресловутой полке.
  Вроде бы совсем недавно ходил по заводу младший Иванович. Ну и соответственно, раздавал указания. Значит, кое-кого посылаем в цех, где у нас недостача рабочих рук, пускай крутит гайки. Кое-кого посылаем в литейку, где вообще ничего нет и со свежим металлом проблемы. Зачем нам свежий металл? Чего-то не помнит младший Иванович. Голова тяжелая и какая-та ненормальная. Должен быть на заводе товарищ, должен пинать дураков, чтобы трудились они не за страх, а за совесть. Или чего-то еще? Но никак не вспомнит, чего же нужно еще, младший Иванович.
  И вообще, кто это примостился под боком? Ах, какая-та милая, светлая, чистая девушка. Или вот эта стерва? Чуть не срыгнул Станислав Иванович. Но до подобной хреновины не дошло. Мы попали в чертовски удивительное время, когда все девушки удивительно чистые. Цивилизация технарей заставила переосмыслить само отношение между полами. В цивилизацию технарей только девушка-технарь имеет право на счастливую жизнь и является личностью. Остальные девушки они шлюхи. Ой, простите, опять занесло Ивановича. Он нечто иное имел ввиду. Остальные девушки они просто чистые девушки. То есть без единого пятнышка на своем чистом девственном тельце, ну и так далее. Здесь они же возвышенные девушки, им не надо скрываться под дорогими и бесполезными тряпками.
  А как момент истины? Мысль хорошая, мысль достойная мыслительного аппарата Станислава Ивановича. Стратег абстрагирует мысль, или в некоей степени абстрагируется от ключевых ее точек. Почему-то цивилизация технарей никоим образом не повлияла на Станислава Ивановича. Вот Станиславу Ивановичу не нравятся технически подкованные девушки. Хотя и девушки в валенках ему опять же не нравятся. Техническая мысль не для каждого разумного существа. Техническая мысль несет внутри себя определенные минусы и определенным образом уродует человека к ней не готового. Так не проще ли нам отказаться от мысли, не так чтобы подходящей для девушки. Техническая мысль, как валенки, не подходит к ее пухлым ножкам даже зимой. Ну и сегодня все-таки лето.
  Задумался Станислав Иванович. Какая хрень лезет в голову. Чего ради он тут зациклился на ерунде. Отчего такие дебильные ассоциации, будто тебя придавили чем-то тяжелым. Или сегодня не в форме великий товарищ? Нет, такого не может быть. Каждую секунду, можно добавить, всегда и везде поддерживает комсомольскую форму Иванович. Не надо над ним прикалываться всяким там недоделанным Машенькам. Как вы понимаете, всегда добьется успеха Станислав Иванович Топецкой с его стратегическим опытом.
  - Мне приходилось блуждать по дорогам судьбы. Мне приходилось страдать и метаться. Человек страдающее - животное. Человек - метающееся существо. Человек предсказуем во всех отношениях и непредсказуем практически никогда. Его забыли, его оставили до срока в медвежьем углу. Он доигрался в схватке с судьбой. Его жизнь это поприще, это схватка. Блуждаешь, не останавливаешься, ничего не извлек для себя на предыдущем этапе. Слово связано с делом, дело с тысячью слов. А по существу ты человек, всего-навсего существо и животное.
  Чувствуете, даже после третьей бутылки не изменился младший Иванович.
  - Тише, милый, - реакция со стороны дамы.
  - Хотелось бы тише, - следующий шаг, - Но не могу. Сердце рвется, сердце не задушить шепотом. Страдает чертово сердце.
  Достойный шаг. После третьей бутылки почти небеса, или солнце, или маленькая смешная звездочка, проходящая за луной. Вы встречали маленькую смешную звездочку? Ах, не встречали. Попробуйте встретить хотя бы единственный раз, вам понравится по определению. Зубы клацнут от счастья.
  - Тише, мой ласковый, - все еще дама, - Скрипят соседние полки.
  Нет, она не права. Какого черта наполнила слух всякой мерзостью? Ты наверху, прочие твари внизу. Не стоит прислушиваться к их безответственным играм, не стоит зацикливаться на всевозможную дурь в самый значительный день в твоей жизни. Точно значительный день, чувствую так. Признаки сходятся. Столько напора, столько энергии, столько любви. Завтра это уйдет навсегда. Завтра рассвет, более блеклый, чем тьма, и уступающий самому мелкому, самому гиблому опошлению ночи.
  - Тише, пожалуйста, - тот же голос.
  По-человечески нужен другой голос. Не такой робкий, не такой углубляющийся в бесполезные детали человеческого бытия, не такой преграждающий чистое, доброе и вселенское нечто своей глупостью. Почему? Или ради чего? Успокоился Станислав Иванович, потому что забыл, откуда оно все начиналось? И чего он ищет в данном вагоне? И зачем под одной простыней он валяется с этой ему незнакомой девчонкой? И вообще, почему он сегодня, сейчас, именно в данный момент не торчит на работе? Ну и что, если солнце зашло? Мысль такая навязчивая, должен торчать на работе младший Иванович. Может, его душа осталась там на работе? Может, еще кое-что застряло среди микросхем и недоделанной техники, но окончательно забыл про начало всей этой истории младший Иванович:
  - Послушайте, тишина какая, солнышко вы мое. Сладкая тишина, восторженная тишина. Не тишина, но сплошной восторг. Вы послушайте. Больше не услышите никогда. Ваше сердце разорвется, если услышите нечто подобное. Ваша душа лопнет, если попробуете перечить такой тишине. Я повторяю, послушайте. Оковы упали. Они упали гораздо раньше, чем следовало ожидать, они рассыпались в прах. Они ничто в настоящем не значат для нас. Они не вожделение бессмысленного микроэлемента в бессмысленной и бестолковой пробирке. Зачем подобная глупость. Пускай исчезает микро и макровселенная. Нет, последняя точно не исчезает. Среди одиночества, среди коррупции, среди расчетливого, пошлого и больного во всех отношениях человечества макросистема не может исчезнуть. Кто не рассчитывает на подобную тупость, тот больной человек, тот все равно ошибается, все равно попадает под пресс махинаторов. Тропа заросла. Для нас заросла, и для того, кто свернул в сторону. Он (то есть свернувший с прямого пути человек) понимает, он догадался, где лучшее добро объединилось против заведомо худшего зла, где создаются новые образы, новые формы. Все просто, как майский рассвет. Нет ни лучшего, нет ни худшего. Есть единение душ. Есть мы в единении душ. Наши сердца, наша победа над целой вселенной.
  Много товарищ наговорил за столь короткий промежуток времени. С таким объемом информации не поспоришь по каждому пункту. Такую мысль не оттолкнешь от раздачи. А собственно, чего отталкивать? Разработан более человечный, если хотите, более простой вариант, где во всем разбирается гениальный стратег Станислав Иванович.
  - Если бы единение душ, - вздохнула прекрасная Машенька.
  - Если бы не как у людей, - снова она. Вздохнула, однако, не уступила ни пяди на удобной своей жердочке. Как не уступила? Ласково и убаюкивающее. Знаете другие эпитеты количеством ста сорока? Вот молодцы, подставляйте их по порядку, думайте о хорошем добре и веселитесь. Здесь веселье на созидающей стороне все той же вселенной. Почему девушка должна идти на уступки? Почти философский вопрос. Но ответьте, в который раз почему? Что-то большую волю взяла себе Машенька.
  Пускай оно так. Открутился неправильный винтик в мозгах Станислава Ивановича. Не то чтобы разболтались мозги, но повис в небесах Станислав Иванович. Нет, не совсем в небесах, не на сто процентов. Одним боком он уцепился за верхнюю полку, чего оказалось вполне достаточно на данном этапе. Четверть товарища здесь, три остальные части среди метеоров и звезд. Бац - метеор. Хрясь - звезда. Улыбается Станислав Иванович, корчит радостные рожицы и чего-то еще такое, чего все равно не видно на верхней полке. Вот душа ушла в небеса. Помолись поросеночек своему богу, пока не вернулся на землю настолько душевный товарищ, как младший Иванович.
  - Я повторяю, любовь, потому что любовь не выдумка, не фантазия утонченного идиотизма. Идиотизм может быть утонченным, но это не имеет значения. Мы нормальные, мы человечные господа своей жизни, мы воскресли вместе с любовью, мы выполняем извечный обет прародительницы нашей природы и прочих гиперпространственных величин, создавших мужчину для женщины, а женщину для мужчины. Мы не нарушаем гармонии человеческого бытия. Что гармонирует, то гармонирует. Что угодно природе, то угодно природе. Нарушающий гармонию ненормальный товарищ, как его не раскручивайте насильственными методами, все равно идиот. В чем здесь разница? Идиот или ненормальный товарищ, вот в чем вопрос? И чем отличается ненормальный товарищ от идиота? И вообще, я запутался. Природа воспринимает, что уплотнение, что утончение человеческой души. Ее утончаешь, она воспринимает. Ее уплотняешь, та же реакция. Но любовь более высокого пошиба, чем какая-та материальная природа. Любовь не спрашивает, любовь не готовится. Она страстная, она яростная, она во вселенной забила свою нишу. Она любовь, посторонитесь придурки.
  Так завоеван еще миллиметр. Вдох и выдох. Места пока маловато на жердочке:
  - Плоть человека слаба. Во многом, вернее в любом варианте плоть отступает перед любым ничтожным препятствием, затем без оглядки бежит, или несется скачкам далее от намеченной цели. Слабая плоть, или материя не из самых толковых. Сегодня материя, завтра не знаю, как оно называется. Туманное завтра. Испортилось, задеревенело, утратило дорогие черты. Я не зацикливаюсь на отрицательном факторе. Фактор не плоть человеческая. Но граница опять же не определена. Ниже можно, выше не разрешается. Кто попробовал выше границы, тот упал, тот лежит, тот свихнулся и не поддается лечению. Я ужасаюсь, разглядывая больных человечков с их нереальными проблемам. Ведь солнце пока никуда не исчезло. И ветер на месте. Да и любовь осталась все та же в рамках границы, которая определена. Для красивого, для безобразного, для никакого создания слабой плоти. Если ты никакое создание, то и будь только плоть. По крайней мере, первым сознался.
  Трудно бороться с приступом тошноты. В голове у мальчика каша. Одна мысль стыкуется с десятью или больше. Ей бы себя выдержать в определенном разрезе. Но как? На два глаза совсем ничего не видно. Мутная мгла ослепила Станислава Ивановича. Вот бы оставить на мысль один глаз. Один глаз на одну мысль. Нет, не стоит ломаться и выбивать другой глаз. Скажем, ладошкой закрылись. Опять-таки мгла. После ладошки не выдержит полка.
  - Земля расцвела, земля наливается, словно плод, она пускает стебель и корень. Стебель может быть толстым, может быть тонким. Философия не запретила любые формы для нашего случая. Нирвана, планета обетованная. На других планетах другие стебель и корень, если не в курсе, другая любовь. Я не спорю, я знаю, я чувствую, какая другая любовь. Человек создал больше, чем кто-либо там для любви. Человек плод любви. Не стебель, не корень. Стебель несет на себе основную нагрузку добра, корень несет на себе стебель. Они рабы. Я не упомянул почему-то про рабство. Самое время вернуться к ранее опущенному вопросу. Кто с нагрузкой, тот раб. Не сомневайтесь, он раб, он не умеет любить. Его исключили, ему запретили любовь. Истинный раб. Во мраке согбенный и злой. Не растут здесь плоды и цветы, не поют прекрасные птицы, потерялась любовь. Бесконечное рабство, безумное рабство.
  - Хорошо, хорошо, - Машенька поползла в сторону.
  - Ну, давай поскорее, - она потеснилась на жердочке. Вроде как уступая достойное место развалинам гипотетической плоти, которую пропагандирует Станислав Иванович. Ну и что? При определенной концентрации мысли. Машенькины округлости повторяли нашу прекрасную землю. Машенькины впадины повторяли опять же ее. Все холмистые и возвышенные формы, все западающее и лесистое образования слились в одном месте, и одно место имеет конкретное имя, связанное все с той же землей. И называют подобное чудо у нас Машенька.
  Это не шутка. Присмотритесь, земля перед нами. Земля твоя, она ласковая, она нежная, она поддается твоим помыслам. Черт подери, поддается! Она согласна принять твою земную плоть, она согласна пустить твое глупое 'я' на свои потрясающие просторы. Ты пошутил над святынями, что не самый хороший поступок с твоей стороны. Лучше было повеситься, чтобы не пакостить прекрасное чудо природы. Но ты не повесился, тебя простила земля. Снова нежная, снова величественная. Не ожидал? Очень зря. Кто еще простит подобную гадость? Кто еще попробует скромно и гордо вот так с тобой разобраться? Ты не пробовал сам с собой разобраться? Не будь идиотом, пока не прогнали куда-нибудь далеко-далеко от красивой, от нежной земной оболочки. Или повесься опять. Веревок хватает у нашей земли. А не хватит, на собственных подтяжках повесься.
  И что стратег? Абстрагировал, аппелировал, какие-то токи межзвездного вещества. Ход его мысли так и называется 'стратегия'. Но разрешите последний вопрос к Станиславу Ивановичу. Зачем тебе это? То есть такой обычный, можно сказать, комсомольский вопрос. Какого черта стратегия? Если созрела земля. Не сразу, сам знаешь, однако созрела земля. Будь умницей. Сердце стучит в комсомольской груди. Это сердце земли. Большая грудь, бесконечное сердце. Будь философом. Пламенем бьет комсомольский очаг. Это бедра земли. Крутые бедра, бесконечный очаг. Ты попал между бедер.
  - Поторапливайся!
  Ни вулкан, ни смола, ни сера. Ад или рай, все равно. Земля раскрыла свои объятия. В лице одного микрокосма, крохотного и ничтожного. Шире трещина на бесконечном теле земли. Среди прекрасных холмов, среди завлекающих прелестей неповторимого рая и неповторимого ада. Неповторимость, черт подери, твоя собственная неповторимость! Еще, бог милосердный, земля русская с тобой во всех своих радостях. Ты в стране посвященных, ты в рядах посвященных товарищей. Тебя допустили в заповедные и благодатные рощи. Могли не впустить никогда. С такой-то мордой, с таким-то конем, такого-то всадника. Но допустили, я повторяю в тысячный раз. Ты не какая-та тварь, ты покоритель земли. Приближайся, щипай эту землю. Приближайся, топчи ее нивы и долы. Приближайся, не будь дураком ни при каких обстоятельствах. Морда дикая, ну и пусть. Лошадь квелая, ну и что. Всадник из захудаленьких, окстись, дорогой, со своей философией. Случай сейчас на твоей стороне. Я повторяю, он на твоей стороне. Не набиваются подковы, не придерживаются стремена. Время такое мощное, такое неприхотливое. Земля такая мощная и прихотливая. То раскрывает объятия для неизвестно кого, для какой твари, то закрывает объятия на замок. Ты не знал про дурацкий замок? И не надо, тебя допустили. Ох, как близко сейчас к вожделенной пещере, что скрыта в конце вожделенной дороги находится мудрый стратег Станислав Иванович.
  - Я иду! - неужели всадник пошел.
  Нет, ребята, пещера еще далеко. Глянул вниз, закружилась башка. Некая подлая тварь заворчала из ада:
  - Дайте, придурки, поспать.
  И рухнула лошадь под всадником.
  
  ***
  Хлопнула обыкновенная вагонная дверью. Лопнуло что-то внутри головы красными шариками. Шума достаточно, грохоту через край. Ждали и обмирщились товарищи. Благоприятный момент оказался вообще без последствий. Но неужели гора порождает мышь? Такое согласующееся движение проскочило впустую. Но неужели от целой сосны остается одна иголка? Уважаю мышь, уважаю иголку, пока не лопаются внутри головы красные шарики. Великой любви сколько угодно. Вселенского чувства еще на порядок и выше и больше. Очень сладостные категории 'сколько угодно' и 'больше'. С ними не спорим, их уважаю.
  Впрочем, мое отношение со стороны. Ничего не изменилось при этом, никому не досталось вкусненьких пряников. Станислав Иванович потерял свое личное время и деньги на всякую глупость. Вот результат. Лежит на полке младший Иванович. Помытый, побритый, надушенный. Не человек, но предмет искусства. Не плоть и кровь, но вареньевый пирожок или сладостный пряник. Лежит, чего-то там хрюкает. Заметьте, под охладившейся простыней. При чем простыня почти липкая, точно над ней изгалялись разные потрохи. Лежать не так чтобы уютно, но гадко. Холодный лежит Станислав Иванович. Еще очень скользкий, кислый, противный. Как же так? Кому гора, кому мышь. Кому сосна, кому барашкины помидоры. Хочется выпустить пар, но лежит, но кривляется гениальный товарищ.
  У Станислава Ивановича палец на голове. Голова квадратная, кажется, заболела, вот и поставил туда палец борец за свободу и счастье всего человечества. Что это было, черт подери? Видите ли, какая-та земля приглянулась Станиславу Ивановичу. Мало чего тебе приглянулось. Земля любвеобильная, но коварная. Здесь свои подводные камни и плеши. Даже пресловутая мышь может заплутаться, может издохнуть. Хотя с другой стороны мышь не несет смысловую нагрузку. Мышь прибежала и убежала. А ты остался на тех же условиях. Или еще не дошло, какие условия? Или две тысячи раз повторить? Это ты, это земля, это то самое, где ты залезал в опасные дыры и трещины. Выкинь средний из элементов. Пускай останутся ты и то самое. Легче вдох, легче выдох. Глаза закрыл, уши оглохли давно, не такие страшные дыры и трещины, если ты правильно к ним подготовился.
  Человеку из лучших сложнее пройти предначертанный путь, чем убогому и придурку. Убогий товарищ суетится, действие опережает мысль. В подобном случае нет среднего элемента, нет земли. Бросок и победа. После победы делаю, что хочется. Но сначала бросок. Если бросился, то победа твоя. Никаких промежуточных этапов между началом твоих действий и той самой победой. Сила могучая внутри Станислава Ивановича. Зато человеческие дурости одолели. Хрен на них с мясом и без. Болт на них с гайкой и даже без гайки. Ты человек, зачем тебе прочая нечеловеческая ерунда? Человек довольствуется разумом. Вселенная рядом с тобой. Ты есть гений, не тварь. Только тварь в дураках. Будь сильнее, расправься с бессмысленной ерундой и набей морду твари.
  А пропади оно пропадом. Засыпает Станислав Иванович. Колыбельная песенка просится в ушки. Колыбельная песенка очень нужна Станиславу Ивановичу. Третья бутылка не выветрилась из головы, следы ее очень приметные. Но все равно потрудился по полной программе младший Иванович. Можно подумать про завтра. После сегодня все равно придет к тебе завтра. Ничего не изменится в сложной жизни великого гения, ничего не сбежит из сегодня в то самое завтра. Только не надо упрямиться, черт подери. Машенька вздохнула, и ладно. Чего она вздохнула, тебе ли это решать? Ты потрудился, ты доказал, что настоящий боец. Не испытываем больше судьбу. Или снова предупреждение природы твоей? Ничего не получится, предупреждает природа.
  Нет, получится. Упрямый пацан Станислав Иванович. По настоящему разозлился за последние десять секунд. Как-то неправильно у нас получилось, так не делают русские товарищи. Машенька снова вздохнула. Что за наказание, что за вздох? Старого пенька перекорежит и вырвет подобная дурость. Старый пенек вспомнит молодость, но не хуже его Станислав Иванович. Я не продолжаю подобный неологизм. Приличное или неприличное для комсомольца явление совершается в данный момент - сущность одна. Точно помолодеет старый пенек. Снаружи старый, снаружи шизнутый, снаружи пенек, но внутри... Не открываем, какая зараза внутри, какое бешенство пепла и сажи. Может снова огонь? Как сказать. Станислав Иванович не железный товарищ, у него своя молодость. И со сном почему-то проблемы. Блевотная горечь булькает в горле.
  - Вы что-то сказали? - Машенькины слова, боже ты мой.
  - Я ничего, - младший Топецкой не узнал собственный голос.
  - Мне показалось, сказали. Или хотели сказать, или подумали, что бы сказать, а оно прошло мимо.
  Какие отсюда выводы? Совет да любовь. Кажется, не в той луже застрял Станислав Иванович. Вселенная подпирает его человеческую философию, простыня распирает последствия горячительных напитков. Вселенная обожествляет его гениальную мысль, простыня одурачивает без того одуревшую голову. Отступать никак не возможно. Отступил сегодня, как посмотришь на самого себя завтра. Морда будет такая, не знаю какая. Вселенная разорвется и спрячется завтра в одной незаметной и маленькой норке. Есть и хорошие новости. Простыня та же во всем простыня. Она не разорвется, она останется памятником твоего убожества. Ты запутаешься в мерзостной тряпке ничуть не меньше, чем запутался в собственных чувствах и мыслях. Неужели все в прошлом? Неужели придется стыдиться за прошлую жизнь? Неужели не подстегнуть свое хилое 'я' на великие подвиги во имя всего человечества. Это же так просто, проще и не бывает. Тебе выпал шанс из самых и самых серьезных за всю твою жизнь. И ты им не хочешь воспользоваться? Ты, который прекраснее целой вселенной.
  - Я про любовь...
  После третьей бутылки жизнь совершенно другая, реальность воспринимается как-то иначе. Кто про уважение, кто про гений, кто про творчество нации в тесной семье народов. Какая еще тесная семья вошла в твою нереальную бутылочную реальность? Не желаю реальность. Народные вопросы не решаются в поезде. Есть другие более существенные вопросы, на которые разорился великий стратег Станислав Иванович. Вот и я говорю про другие вопросы. Здесь не народ. Народ дальше, народ остался торчать, представили где? С ломом, с лопатой, с металлом. Оступишься на скользкой дорожке, и попала лопата в твою идиотскую голову. Вовремя не свернешь с неправильного пути, и остался лом в твоей заднице. А что касательно дорогого народа...
  - Значит любовь? - вроде пыхтит Машенька.
  - Не сомневайся, - теперь Станислав Иванович. Отошел, отпотел, откривлялся бедный страдалец. И прекратили спрашивать про какие-то там непонятные чувства. Подобная мелочь не относится к Станиславу Ивановичу. Скажите спасибо, его вытошнило прямо здесь, в этом дурацком вагоне. Больше того, он, не кто другой, сконцентрировал божественную энергию в одной точке, и не утратил свое человеческое достоинство. Ведь могло быть не так, но много хуже и гаже. Все выдержал гениальный товарищ.
  - Я согласна, - Маша опять.
  - И я согласен, - ответ правильный.
  - Так иди.
  - Так иду...
  Слышите, лезет на полку.
  
  ***
  Ишь какие веселые в комсомоле товарищи! Развеселились и разыгрались, когда машина пошла. С пирогами, конфетами, медом, кремом и прочей хреновиной. Кто сказал, что машина пошла? Нет, она не пошла. Такой вот каприз. Заскочила маленькая шестерня за подшипник, на месте стоит и вымазалась конфетами. Не вкусно, кажется что-то не так, не из нашей помойки. Вообще повторяю, да что оно так? Схватка монстров, интрига злодеев, наступление худшего и кровавого безобразия вместо доброго и разумного образа жизни, или еще там чего? Веселитесь не веселитесь, повторяйте не повторяйте, дело какое-то не совсем, чтобы правильное в поезде по имени жизнь. Не дело, тот же мусор с помойки.
  - Отчего вы такой холодный, безвольный такой? - удивилась прекрасная Машенька, - Нельзя быть холодным, безвольным нельзя. Видит бог, заболеете.
  Только не это. Попал в непонятную полосу Станислав Иванович, утратил свои основные физиологические функции. Не слишком ли быстро бежим? Совершенно дурацкий вопрос в сложившейся ситуации. И от чего мы бежим? Сами чувствуете, нечто неопределенное к нам приближается. То же место, в котором закончил мыслить Иванович. Та же система, в которой сорвался сей выдающийся ум. Ты закончил и ты сорвался. Претензии справедливые, но сейчас неуместные. Блюдечко принесли, яблочко положили. Ласковый мой, дорогой, как много простора у ножек возлюбленной в поезде.
  Или снова не то? Ножки почти предел человеческой мысли, что генерирует Станислав Иванович. Возлюбленная вдохновеннее самой прекрасной мечты. Любовь здесь настолько поднялась, что с ней придется считаться. Великому полководцу великая благодать, только не стоит бежать с поля боя, еще не вкусивши победы. Прочим придуркам не так повезло. Эти свирепые, безобразные личности, из команды скотов. Раз из команды, значит, как пить безобразные личности. А ты завладел ситуацией, само поле боя открыто для Станислава Ивановича. Заповедные рощи открыты среди заповедных холмов. Сено или солома? Отвлекись на минутку, когда тебя спрашивают. Хочешь сено, хочешь солома. К твоей лошади отнеслись с лаской. Приходи за заслуженным счастьем. Вот тебе корм, вот тебе пастбище.
  Нет, ребята, полководец не из вашей команды. Голова на плечах. Было очень трудное задание для Станислава Ивановича, теперь легкое. Как понять легкость произошедшей перемены? Ты попал в заповедные рощи, и что? Сердце, печень, легкие, селезенка. Все с человеческой стороны. Все ты и не ты, если не возражаете, все находится на своем месте. А душа? Опять она где? Там в холмах или запропастилась куда-то душа? Я соглашаюсь, возможно, в холмах ее место. Я не зверский, не отвратительный, не из свирепых товарищей. Со мной решили вопрос еще в детстве. Другое дело, откуда младший Иванович? Такой чуткий, такой прислушивающийся осколок русской земли, с такими прекрасными чувствами. Ножки и чувства совсем не одно и то же. Или выросли чувства в последний момент? Или стали больше, чем мысли? Нет, оставим мысли в покое, чувства стали больше, чем тело. И это признанный факт. Чур меня, пропагандировать тело, даже такое прокачанное тело, как у Станислава Ивановича. И довольно кивать на нижнюю полку.
  - Ну, а эти козлы?
  - Что эти козлы?
  - Вроде шевелятся.
  И так двадцать минут. Совсем одурел Станислав Иванович. Холмы, поляна, грот заповедный. Ничего не изменилось, не измельчало, не атаковано сволочью за отчетный период. Сволочь вообще не помеха твоим планам, она сволочь. Хлоп по соплям, сама завизжит сволочь. Опять же вожделенный грот не заметен на уровне сволочи. Ты единственная, ты неповторимая величина в этом гроте, ты ослепительнее всех, что и следовало доказать на начальном этапе, что доказал величайший герой Станислав Иванович, когда пробирался по полкам.
  Ты не сволочь, не подопытный кролик, не агрегат. Кроликов режут, агрегаты выкачивают. Каждому своя точка на карте. Опять же карта имеет дело с судьбой, и в нее невозможно не верить. Ну, что за ребячество отказаться от карты, дрожать, озираться, как будто глаза всяких хамов и потрохов впились в твой зад через полку. Да не дрожи, удивительный наш и бесстрашный товарищ. Еще подумают, страсть. Какая страсть, если противнее слизняка представляет себя Станислав Иванович. Тот хотя бы слюни пускает. Почувствовал слюни, измазался, все равно, что в баню сходил. Здесь нечто другое. И вообще, какое-то странное счастье.
  - Ах, заболеешь, - пристала чертова Машенька. Не туда куда-то попал Станислав Иванович. Не в те какие-то дебри и кущи. Не на то напоролся великий стратег всех времен и народов. Сейчас бы стаканчик ему, самый маленький. Даже согласен на стопочку Станислав Иванович. Потому что он напоролся. Ведь все должно было получиться как-то иначе. Не так должен был потерять свою девственность Станислав Иванович. Видит бог, что не так. Все-таки девственность младшего из Ивановичей все равно, что бесценный клад. Только лучшая девушка на планете Земля может получить величайший клад из рук самого Станислава Ивановича. И значит, лучшая девушка Машенька?
  Жирная ручка хлопнула по культуристской спине.
  - У-о-а, - от неожиданности взвыл Станислав Иванович.
  - Ну, вы и суки, - кто-то гавкнул на нижней полке.
  - Может позвать милицию? - кто-то гавкнул в ответ.
  И тишина. Чего только не померещится после третьей бутылки. Россия наша прекрасная, люди у нас человечные. Живем мы в наиболее шикарных условиях. Все, можно сказать, хорошо, потому что живем мы как боги. Вот что случилось на данный момент с гениальным товарищем. Он еще при своих драгоценностях и ничего такого не потерял, он еще мальчик. Поэтому можно не волноваться за душевный покой Станислава Ивановича. Россия потерю девственности переживет, как она это делала раньше, без всхлипов и воплей. Такая у русских страна. Красивая и необъятная. Хватит на русской земле девственников без Станислава Ивановича. Плюс заповедные норы и заповедные горы. Можно наоборот. Трещина уже не трещина, но нора. Там открылась такая почти бесконечная бездна, и крыша поехала. А по природе вещей, полный порядок, ибо благословенен подобный размах во вселенной.
  - Вот это правильное решение, - жмурится Машенька.
  Еще девятнадцать минут. Кто сказал, не бывает вселенной? Твари, привыкшей к мягкой кровати, пора отвыкать от мягкой кровати. Так в России не делается. Такая между прочим у русских мораль, отринувшая какие угодно нерусские аморальные норки. Почему так не делается? Я повторяю, мораль. Всякому аморальному барахлу отказала Россия. Что вы такое подсовываете, черт подери? Звезды, солнце, небесная твердь. Хватит, все надоело. Кажется, отвердел интеллект Станислава Ивановича. Нет, ошибка. Но пусть продлится ошибка. Три минуты очарования, две минуты, тридцать секунд. Станислав Иванович не может без веры. Но поднимается вера, но округляется вера, но ворочает камни и пни. Благословенна такая вселенная!
  Я повторяю, тридцать секунд. Теперь двадцать девять, теперь... Пот высыхает на культуристских плечах, кровь разрывает такое же сердце. Нужен вам комсомольский костер, будет костер. Никакого провала, никакого просчета в делах и мечтах Станислава Ивановича. Дрова сложены, облиты бензином, спичка поднесена. Восемнадцать секунд, семнадцать, шестнадцать... Будет до неба костер, если укажите мне, где оно небо. Будет до солнца костер, если опять разберетесь, где оно солнце. Не так сразу, машина пошла. Ах, эта дурь! Ах, капризная эта машина! Пять, четыре, три, два, один.
  - Ну, и на чем мы остановились?
  Слава нырнул с мечтами в огонь маленький мальчик Иванович.
  - Черт знает что...
  Кто-то врезал по двери.
  
  ***
  - Собачья мерзость, - отсюда стоило начинать Станиславу Ивановичу. Есть ощущение, что некие черные силы собрались в данное время, в данной точке пространства, чтобы нанести решительный удар в самое сердце вселенной. И вздрогнуло сердце.
  - Собачья жизнь.
  Этого не должно было произойти ни при каких обстоятельствах. Холодный, расчетливый, в меру циничный Станислав Иванович рассчитал свои действия до секунды. Он просто не мог ошибиться, не мог проиграть абсолютно выигрышную партию. Но с самого начала что-то пошло не так, и хотя перестраивался по ходу игры Станислав Иванович, получились проблемы.
  - Собаки приезжие.
  Вот это неправда. Нет точных сведений у гениального мальчика о соседях на нижних полках о прочих товарищах, направляющихся в недружественную нам Польшу. Может вокруг одни земляки с их простыми характерами и сложной русской духовностью. Может вокруг та самая дурь, что у нас называется русская дурь, никак не иначе.
  Лежит на своей полке Станислав Иванович. Невыносимо. Не существует аналогов на русской земле. Пришел великий герой на русскую землю. Пришел для тех самых придурков, что с инженерным дипломом не вылезают из цеха. А так же для тех несчастных товарищей, которым предуготована грязь. Что угодно, только не грязь. Намыленный и надушенный, побритый и подштрихованный бежит от грязи герой. Изрыгнула хулу его глотка. Или так происходит всегда, когда для других, когда для России?
  Станислав Иванович преклоняется перед Россией. Кажется, всем доказал свои патриотические чувства. Которым товарищам не доказал, те сами козлы, прихлебатели и придурки. Легко очернить великого, человечного, непокорного представителя русской земли. Перед Россией сам бог повелел преклоняться. Плевали на бога разные гадики. Имя его не упоминаем всуе. Кумира не сотворяем себе. Но Россия не есть кумир, она Россия. В данном случае не существует аналогов.
  И так двести восемь секунд. Простыня прилипла к голому телу Станислава Ивановича. Пора отлипнуть. С прилипанием договорились еще на предыдущем этапе. Что за прилипала, что за проститутка такая у нас простыня? Липнет, не отодрать с применением силы. В каждой клеточке простыня, в каждом сосуде она. По жилкам струится ее бесконечная дурь, кровь наполняется ее липкой блевотиной. Должно быть не так, должно быть как-то иначе. Лежит на своей полке Станислав Иванович, покрывается грязью и потом. Нет, чтобы отпустила его простыня, то есть отпустила из своей материальной оболочки в нематериальные сферы и веси. А еще, чтобы вернула это тело душе, озверевшей и отупевшей в своем одиночестве.
  - Но почему? - не понимает младший Иванович. Какого черта все так получается? И почему не успокоится душа все того же Ивановича перед решительной битвой? Черт возьми, кто позволил, кто допустил подобную несправедливость? Где международная конвенция? Где права человека? Не уважаются сегодня права человек, конвенция не работает, как ей положено. Неужели трясина, опять-таки черт? Оттуда вся вонь. Там тебя похоронили со всеми правами.
  - Скоро наступит рассвет, - против этого не возразить никогда.
  - Рассвет не задержится, - гениальная мысль Станислава Ивановича.
  - Или задержится? - менее гениальная мысль, но не станем ее отрицать хотя бы сегодня.
  - Наступит подлая жизнь, - сколько гения вышло за десять секунд, - Обязательно будет она подлая. Подлость не может уйти в неизвестность по собственной воле. Потому что подлая жизнь всегда остается и не уходит по определению. Зато прочие гадости, что навалились внезапно и запороли игру, они с подлой жизнью в одной связке.
  Право не знаю, куда заглянул Станислав Иванович внутренним зрением. Ящик с литерой 'А' по всем параметрам не вагонный ящик. Есть нечто общее, это факт. Кажется, за ничтожными и серыми красками скрываются общие места любых ящиков. Хотя если кажется, тогда представляете чем уберечься от сглаза. Которому товарищу кажется, тот найдет задний ход в своем стратегическом плане. Грязь, понимаешь, опять эта грязь. Руки в грязи, ноги в грязи. Душа вообще грязная. Не отбрасывала, не вылезала наружу душа, но почти озверела от грязи.
  В остальном, не ясно с любовью. Очень хочется, хочется, хочется. Зачем изменился, зачем попробовал сломать систему младший Иванович? Чтобы не побираться как все, не прыгать по пыльным дорогам с разбитой и пыльной душой, не ломаться в неудовлетворенной ярости, ничего не искать в чужом огороде. Или как? Или ошибка? Или смех настоящий? Желчь, пошлость, труха. Зачем такой смех? Очень хочется настоящей любви. Нет, не представляю, откуда нацелилась эта смешная девчонка. Или за дверью любовь? Так любят, что сотрясается дверь на два голоса.
  - Блин, когда козлы успокоятся?
  - Сами козлы.
  - Куда подевалась милиция?
  Остановись человек. Станислав Иванович первый из первых героев на русской земле, он страдает. Вы прослышали слово 'первый'? А в превосходной степени? Станислав Иванович достоин гораздо большего. Он заслужил, он достойный товарищ, хотя бы еще потому, что из первых героев на русской земле. Какой-нибудь маромой не достойный товарищ, потому что он маромой. В конечном итоге земля родила не какого-то долбозвона и потроха, но великого, но неповторимого Станислава Ивановича. Повторяю вам, земля отвечает за роды. Все перепуталось, это раз. Все ахинея, опять-таки раз. Все придурство, раз или два. Теперь разрешается выблевать горечь на мерзкую полку.
  Глупо мешать натуре
  Хиленькой болтовней.
  Словно сопливой дуре,
  Словно квашне больной.
  Знает сама природа,
  Что и куда девать.
  Только не будь уродом
  И не спеши мешать.
  По существу я не пишу моралей. Не понимаю сам, отчего получилась такая история с дорогим и воспитанным мальчиком.
  
  ***
  Поезд остановился, в коридоре утихла буча. Видно незваные гости решили с гостеприимством вопрос. Проходите, пожалуйста. Сами, пожалуйста. После вас. Это я после вас. Или в каком-нибудь более человеческом виде. Без разницы. Вопрос исчерпан, шатать перестало. Может, поезд шатала невидимая инопланетная сила. Может, накренивался вагон, или какие физические величины не соответствовали друг друга. Так оно или нет, оно в прошлом. Если в наш полюбовный мирок отошла тишина и заняла свою правильную нишу. Если тебе разрешили чуть-чуть успокоиться, не переосмысливать происходящее по сто первому кругу. Чистый проход, в цветах коридор, жизнь забита цветами.
  - Ты не спишь? - прошептала прекрасная Машенька.
  - Похоже, что сплю, - отозвался стратег.
  И так сорок восемь секунд.
  - Хорошо, что не спишь, - снова Машенька, прах с ее ног, - Ночь из сказочных. Стыдно в такую заснуть. Будешь жалеть, что сморозил подобную глупость. Будешь метаться, как раненый зверь. Упустил, черт возьми, свое счастье.
  - Нет пока, - доподлинный возглас стратега.
  Двенадцать секунд пустоты. Сердце бухнуло, печень совсем осатанела от боли. Ну, сердце понятно, а печень? Зачем прицепилась она? Кажется, не обижали ее в последнее время? Помнится, сам накормил свою печень. Все равно капризная штучка, все равно прицепилась с разными глупостями. Влияет на стратегический аппарат. Какие-то всхлипы, какие-то шорохи, какофония мыслей и бледных существ. Прочь отсюда позорное прошлое. Надо сосредоточиться, всех прогонит товарищ Иванович.
  - Ночь и любовь, - с продолжением Машенька. В ее возрасте настырность не очень похвальная вещь, но поощряется. Продолжаем действовать, ибо кто тебе запретит так далеко от родины самому выбирать правила? Ящик вагона не Ящик завода под литерой 'А'. Там одни полномочия, здесь в любом варианте нечто совсем непохожее. Вот тебе варианты.
  Восемь секунд пустоты. Отходит, концентрируется Станислав Иванович:
  - Сказано хорошо, если сказано женщиной.
  Концентрируется без дополнительных условий Машенька:
  - Любовь такая же черная, такая же злая, как ночь. Любовь несет в себе разрушительное начало. Любовь не может не разрушать человеческий разум. Она обязана все разрушать, и разрушит в конечном итоге. Понимаешь, до последней детали, до крохи произойдет разрушение. Что возвысилось, обязана уничтожить любовь, и разрушит. Ее цель в какой-то мере площадка, ровная местность, голь перекатная, если не против, всякие глупости. Сначала хаос приносит любовь, чтобы возник мир на руинах.
  Неужели схлестнулись новые мысли и чувства. После третьей бутылки пора. Первая бутылка поспорила со второй, вторая поспорила с третьей. Концентрат есть по правилам бытия. Три основы, три числа, три фазы любви. Не отступает Станислав Иванович. Яростный, мощный, вселенский. Или ты спасовал перед какой-то там Машенькой?
  - Женщина в нашей системе, - снов она, - Это не женщина, но символ любви. Пускай не совсем правильный символ, пускай другого символа не предложила система. Будет другой символ, тогда разберемся с его последствиями. Сейчас будет этот символ, который наш, который умеет любить, который под первым номером попал на любовь. Я повторяю, с любовью не церемонится женщина.
  Две секунды отвала, затем понесло. В форме младший Иванович:
  - И что такое любовь? И кто разобрался в подобном явлении? Разве что природа в нем разобралась. Или уже не разобралась она? Вот придумывала природа такую любовь, чтобы поднимать собственную репродуктивность, ну и что дальше? Все мы любим природу. Не просто как нашу прекрасную мамочку, но как источник неиссякаемой стопроцентной любви. Мы очень любим, нет, мы обожаем природу.
  Нет, не так. Не в ту сторону поехал Иванович. Запас энергии оказался каким-то неправильным. Дай-то бог, чтобы правильно разобралась во всей этой философии прекрасная Машенька.
  - Вот и я говорю о любви, - она разобралась, - Настоящее чувство приходит внезапно, потому что оно не зависит от прихоти человеческого разума. Твои инстинкты такие слабые, но ты все равно реагируешь на настоящее чувство. Потому что природа создавала инстинкты с единственной целью, чтобы никогда не исчезала любовь. Или с исчезающей любовью может исчезнуть природа.
  Вспышка похожая на мрак. Ну-ка припомнили, что связано с ночью.
  - Э, не надо, - Иванович в тысячный раз, - Природа никогда не исчезнет, в ней заложены контрольные точки, по которым она репродуцируется даже при отсутствии любви. Вот насчет инстинктов сказано правильно. Инстинкты содержат в себе более сильную страсть, чем нужно для репродуцирования природы. Более сильную страсть мы назвали зачем-то любовью.
  - Определенная логика.
  - Логика есть, если поставить на женщину. Ибо женское начало желает репродуцирования гораздо больше, чем начало мужское. Может, поэтому женщина создавалась с более примитивной нервной системой, чем все тот же мужчина. Ибо в тот момент, когда женщина откажется от репродуцирования, никакие мужские инстинкты не помогут удержаться природе в материальной вселенной. Отсюда такая потребность в духовных факторах (частный случай, любовь), которые удерживают женщину от роковой для природы ошибки.
  - Ну, это нам не грозит.
  - По крайней мере, сегодня.
  Станислав Иванович закашлялся и сплюнул на пол. Его плевок преодолел определенное пространство, хлопнул гулко, вероятнее всего расплющился и растекся на чьих-то тапках. И стало легче. Такая же точно легкость, как после бани. Сам расслабленный, члены расслабленные, душа витает где-то там в облаках. Шутит, даже посмеивается Станислав Иванович. О чем собственно разговор? О чем спорим, ребята? Вселенский гений не пришел к определенному выводу. Чего собственно в наших планах? Такая муть, такая тянучка, такая скользкая простыня. Горечь в горле чуток отпустила товарища. Расслабление тела не простыня. Мы стоим на пороге великих свершений. Кто еще не стоит, тот мерзавец.
  - Плохо и хорошо, что у нас получилось сегодня, - в тысяча первый раз Машенька.
  На двадцать секунд. Затем светлая полоса. Скончались секунды с невероятной для них скоростью. И вообще очень правильно, что ненужные секунды скончались. Что-то там захромало в душе Станислава Ивановича. Вся его жизнь оказалась хромой и убогой на последней двадцатой секунде. Была ли такая жизнь? Очень похоже на то, что была. Но усомнился в подобной истине Станислав Иванович. Может, не было ничего. Вот первый луч за окном, он есть, от него невозможно отмазаться и оторваться. Еще поспорим немного, появится луч номер два. Следом лучи и лучи. Точно станешь посмешищем всех времен и народов или превратишься в пищу для моли на этой дурацкой и непривычной тебе полке.
  - Откуда моль? - удивился младший Иванович.
  - Какая моль? - удивилась прекрасная Машенька.
  - Моль прибили, а мы под крышкой.
  - Ну, иди откупорь крышку...
  Еще потерпите, товарищи. Вселенная с вами. Космос сюда протянул свои мягкие лапки. Звезды затихли в бессмысленной пустоте, придерживая обнаглевшее солнце. Все за вас, посторонилось и пропускает ваше обыкновенное счастье. Последняя точка в пространстве, последний прыжок в никуда. Станислав Иванович растянулся в последнем прыжке. Он неистовый, он расслабленный, он никому ничего не уступит. Настоящий боец, настоящий спортсмен, культурист. А не заткнуть ли пасть на замок? То есть взять и заткнуть в своем извращенном всепоглощающем величии. Вселенная не для нас. Звезды вообще неизвестно откуда. Вечность смеется, почему бы и нет, если вечность смеется над нами. Отступил, растерялся тупой человечишко. Бездна твоя, пропасть твоя, ну-ка попробуй промчаться над бездной.
  - К черту вселенную!
  В это мгновение поезд отправился в путь. И обнаженный атлет проскочил мимо полки.
  
  
  КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
  
  
  'Быть счастливым на языке рабов означает мирно дремать'.
  Гельдерлин. Гиперион.
  
  
  ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
  
  Ночь приносит с собой сновидения. Это штамп, но переступая через рубеж ночи, утрачиваешь чувство реальности, то есть не чувствуешь штампов. Реальность деформируется при определенных условиях. Ночь есть весьма определенные условия, чтобы деформировать реальность. Именно в ночь деформируются не только материальные предметы, но звуки, мысли и чувства. Ты еще здесь, человек, застигнутый ночью, или тебе опять кажется? Рубеж пройден, отступать больше некуда. Целая вселенная захлестывает тебя и меня. Может быть больше тебя. Может быть больше меня. Но повторяю в стотысячный раз, вселенная захлестывает не только деформированные материальные предметы, но звуки, мысли и чувства. Реальность исчезла. Если не очень страшно, так загляни за открывающуюся завесу нереальности или куда-нибудь еще дальше. Если не очень страдаешь всепроникающей тупизной, так обернись в вышеозначенном пространстве в самую невероятную сторону. Только, пожалуй, не следует оборачиваться или заглядывать в чужие загашники. Ты исчез в золоченом створе ворот, может, чужой нереальности. Ты не ты, я не я. И кто это возится в воротах ключами?
  - Что привело такого милого ребенка в нашу тихую и чертовски пустую обитель?
  Неужели святой человек возится в воротах ключами? Он почти реальность. Нет, в данной системе он есть реальность. Его не отбросить, не вычислить, не превратить силой мысли в клопа или бессмысленный микрокосм из вселенной. Он существует. Набрасываешься на него, отталкиваешь, изничтожаешь с особым смыслом. Напрасно и бесполезно. Он завладел человеческой сущностью. Не уточняю степень силы и власти товарища, но выпутаться вообще невозможно. Не он, но ты отвечаешь теперь на вопросы:
  - И откуда такой разумный ребенок?
  Я понимаю, не хочется отвечать в нереальных объятиях ночи. Звенят ключи, скрипят и елозят ворота. Святой человек вызывает нечто вроде отрыжки. Он хороший, сердцем уверен, хороший товарищ. С бородой в три локтя не бывает плохих товарищей. Борода красивая, волосики блестят, потрогать бы к черту волосики, может погладить. Нет, не могу определиться, что разумнее: погладить или потрогать волосики? Он улыбается. Неужели все разгадал с первого взгляда и слова? Его еще не трогали, но он разгадал. Улыбается блаженной, если хотите, счастливой улыбкой. И вообще, какой там святой человек? Дедушка добрый, вот будет кто. Ну, конечно, как не догадался с первого раза? Дедушка и есть дедушка.
  - Только без фокусов, - говорит все тот же товарищ.
  Ты ему не задавал вопросы. Он задавал вопросы. Ты не отвечал на его вопросы, не сосредоточился на собственных ощущениях, не стремился принять чуть ли не каждый ответ, как полагается. Зачем? Твоя миссия много проще на планете Земля. То ли миссия есть, то ли ее нет, и не будет. Ты в силах ответить на любой откровенный вопрос, однако ушел от ответа чуть-чуть в сторону. Интереснее всего наблюдать со стороны за нереальной вселенной, родившейся за рубежом ночи. Вселенная поворачивается, перспектива уходит. Вселенная застывает, перспектива сжимается. Вселенная заняла существующий объем твоих реальных до бесконечности мыслей, перспектива все той же неподдающейся описанию ночи застряла в каждой точке и каждом сегменте мирового пространства.
  - Пора определиться, мой мальчик, - снова святой человек, - Ты любопытный и слишком наивный одновременно кусочек реальности. Пробуешь и принимаешь на веру, чего не подсунут тебе остальные товарищи. Повторяю, ты все принимаешь на веру. Ради чего? Если поверил единственный раз, зачем разбираться, зачем принимать нечто новое? Если не верил вообще никогда, стоит ли идти до конца с каждой новой попыткой? Попытка рождает надежду. Надежда рождает смысл жизни. Смысл жизни приводит саму жизнь к новым попыткам. Круг замкнутый. Первая истина заняла место второй истины. Вторая истина подталкивает третью истину. Третья истина не позабыла о следующей цифре. И так далее, так без конца. Ты останавливаешься на первой истине. Сегодня она выше иных номеров. Завтра она ничто. Завтра тебя интересует следующий номер. Первая истина стерлась, исчезла, забыта. С ней поработал твой интеллект, ее высосал и отшвырнул к чертовой матери. Сегодня разрешается мыслить иначе. Сегодня твое завтра перечеркнуло вчера. Вторая истина доминирует, следовательно, первая истина, незыблемая истина, она превращается в ничто, в некий прах или мусор, в могильный холмик на горизонте, в могильный крестик на разбитых надеждах. Сам понимаешь, что такое третий, пятый, восьмой крестик... Тысячные, миллионные, биллионные номера. Это вечный процесс, или тупик, где смехотворны потуги людей, где ничтожному человеческому 'я' нечего делать, и надо ли делать вообще? Где бессилен даже создатель.
  Самое время начать разговор по душам. Святой человек с повадками гоблина проповедует истины, ты замолчал и заткнулся в потугах ускользающей мысли. Святой человек рассуждает, ты подчиняешься его энергетике. Вроде бы кое-чего накопилось в нереальной твоей голове, чтобы возразить в конечном итоге любой святости. Но ничего не произошло опять же в конечном итоге, пустота и помои. Некий скованный, измордованный энергетический инвалид выпучил на святого человека бесстыдные глазки. Язык что ли не поворачивается? Одурел, черт тебя в одно место, то есть совсем скатился с катушек так называемый 'милый ребенок' за рубежом ночи.
  - Э, создателем не балуй.
  Наконец, разбежались. Русская костка нашла на вашу дурацкую нереальность. Звук чужой, похоже на звук из чужого, но не из твоего и тем более не из моего горла. Кажется, так звучит исключительно русская костка. Что, между прочим, не заинтересовало раскинувшуюся по нереальным объемам вселенную. А не пора ли набить морду? Лучше бы нереальная ночь проходила собственными путями и кущами. Но уточняю, русская костка нашла на ту же непредсказуемую и дурацкую нереальность. После чего некий маленький мальчик, или обыкновенный до тошноты человек, выполз на горние вершины и кущи, не послушался более старших товарищей. Опять-таки самое время послушаться более старших товарищей. Не важно, сколько осталось мыслей. Не важно, сколько мыслях осталось разума от пережитков русской земли. Ты только послушайся, если нормальный пацан. В конечном итоге погладят по шерстке и даже научат, как распознавать нереальность:
  - Большая работа не маленькая работа. Распилить бревно не то же самое, что построить берлогу. Построить берлогу не то же самое, что воздвигнуть дворец или целый город. Начиная маленькую работу, иногда ошибаешься в деталях. Не хватает опыта по распилке бревен, и попал себе по руке. С рукой не возникло проблемы, так одно бревно короче другого чуть ли ни вдвое. Маленькая работа требует опыта, который приходит, если несколько раз повторить, чего требует эта работа. Другое дело с более значительными величинами, не какой там берлогой, домом и городом. Пошли дальше, в сторону нашей планеты и укрепившемся на ней человечеством. Слишком значительная величина. Здесь невозможно предвидеть конец, невозможно все рассчитать и поправить в некое запланированное русло. План бесполезен уже на начальном этапе. Расчет смехотворен на сто процентов. При создании величайшего из шедевров, к каковому вне всякого сомнения относится человечество, происходят ошибки, усиливающие шедевр до гиперкосмической величины, но и низвергающие его в гипервселенскую бездну.
  Не правда ли, интересный подход? Работает котелок святого товарища:
  - Не нравится бездна, выбери подходящий синоним, обозначь как угодно бессилие и ничтожность создателя. Ты ничего не изменишь, черт подери! Грандиозный проект оказался настолько неуправляемым, что создатель бросил его. Он попробовал проскочить по самой легкой дорожке. Точнее, попробовал нечто такое вроде распила бревна. Первый распил получился сучковатый и очень неровный. Второй распил получился короче на пол головы. Но стотысячный, миллионный и биллионный распилы должны были выровняться, должны были искупить все предыдущие ошибки создателя. Как ты думаешь, выровнялись распилы? Как ты чувствуешь, искупили они? Где тут цель или смысл? Или ничего похожего не существует вообще, точно так же, как нет окончательной цели в борьбе между жизнью и смертью?
  Самое время вставить свои пять копеек. Святой человек конечно святой человек, однако не так нас учили умные тети и дяди:
  - Жизнь не имеет конца, но чем же является рай, как не законной наградой лучшим из лучших товарищей?
  Вот теперь за товарищем слово, за его терпеливой и мягкой улыбкой:
  - Милый мальчик, твой радужный рай больше место отдохновения, нежели нечто незыблемое, постоянное, может быть нерушимое на пороге очередного подъема и взлета. Ты взлетаешь, рай приближается. Ты отступаешь, он приближается. Ты несешься на сломанных крыльях, ты падаешь, он приближается все равно. Других не может быть вариантов. Кто потрудился на грешной земле, имеет право на отдых. Кто прошел предназначенный путь, имеет право хотя бы на место, где преклонить свое бедное 'я'. Пусть отдохнет уставший товарищ. Пусть исполнятся в означенном месте мечты, которые не исполнятся никогда ни в каком ином месте. Может быть, не реализуемые мечты тяготили твой разум во время работы и скрашивали путь по грешной земле. Что опять не имеет значения. Неужели не догадался, мой мальчик, как нужен взлет человеку? Рай это взлет, без которого нет человека.
  Весьма забавная мысль. Никто не отрицает ее право на существование во вселенной. Чего только не случается на нашей грешной земле. Хотя с другой стороны, у нас ничего не случается. И вообще, не все понятно со святым человеком, но хочется слушать:
  - Маленькая работа перерастает в большую работу. Маленькие мечты перерастают в большие мечты. Развиваясь во всех направлениях, ты открываешь для себя вселенную ирриальности, где должна находиться конечная точка. Просто нужна такая конечная точка, или такая вершина, где все обязательно кончится. Чтобы в определенный момент ты просто дошел до вершины, закатил глаза, опустился на камешек и расслабился, черт подери, настолько расслабился, чтобы уже не мечтать и уже не работать.
  - Как не работать? - невинная реплика с моей стороны, чтобы не показаться совсем идиотом.
  - Скажем, ты любишь книги, - невинная реакция на невинную реплику, - Купил, прочитал и забыл. Вопросы, поставленные тобой, едва затронуты в книгах. Чувствуешь, суть где-то рядом. Еще слабая, еще прозрачная, больше того, не сформировавшаяся и не готовая к формированию на данном этапе идея проскользнула чуть выше твоей головы. В книге, которую ты прочитал, она проскользнула и ускользнула. Ты прочитал и забыл, но тебе кажется, в другой раз будет как-то иначе. Или в следующей книге не ускользнет ускользнувшая суть. Должна задержаться. Ты прочитаешь, и не забудешь какую-то суть книги. Но снова забыл. Значит опять в следующей книге. Что такое опять? Проходят годы. Состарился. Застрял на поверхности. Чувство прочитанного обостряется. Если его отторгнуть, если признаться, что истины нет, что никогда не дойти до конца, то следует выбросить целую жизнь, твою жизнь, возлюбившую книги. Выбросить целую жизнь, ты неспособен. Все-таки нормальный товарищ, не какой-то кривой идиот. Тебе необходимо двигаться дальше, необходимо искать нечто новое. Жизни не хватит на поиски, поверь моему опыту. Рай много лучше, чем жизнь. Возможности его выше, хотя и они имеют конец. Ибо рай, не смотря на свое гиперпространственное величие, только ничтожнейший эпизод в жизни вечного духа, который мы называем 'материя'.
  - Снова как? - я вроде бы настрополился задавать вопросы.
  - Нет, не расстраивайся, - соответствующий ответ на подобную глупость, - Конечного духа не существует. Подобно усталому путнику, увидавшему благодатный оазис, ты на мгновение проскользнул в золотые ворота, задержался в благодатном краю, среди тех самых книг и других, дорогих тебе образов. Ты об том мечтал, ты заслужил самой жизнью именно такой отдых. Разбирайся, читай, чего тебе хочется. Наступает время подняться от малой величины к более малой величине, или опуститься от величайшей во всем ипостаси на более или менее усредненный уровень. Ты отдыхаешь, но это не навсегда. Посидел, почитал, сделал выводы - пора вернуться назад. Ничего не может быть навсегда. Твой интеллект или дух должен вернуться. Чтобы он воплотился в ином создании, может не в одном, может в нескольких или во многих созданиях, и продолжил бесконечный путь по вселенной.
  - Но я не верю в создателя.
  - Пустое. Что значит какая-та вера? Дуновение ветра, шелест листвы, песенка птицы гораздо выше, гораздо чище иступленного поклонения сердца. Вера не значит совсем ничего. Постарайся быть честным и добрым, не стесняйся бороться с потугами зла. Повторяю, надо бороться за правду. Все остальное приложится, вроде букет к существующим добродетелям. Приложится все равно. Создатель в тебе, в каждой клетке твоей, в каждой твоей мысли, в каждом из самых презренных твоих творений. Попробуешь отвергнуть его, снова ошибка. Попробуешь что-то такое забыть, и опять отрицательный результат. Все равно осталась радость создания. Та самая неконтролируемая радость, что ощущается во всех творениях якобы несуществующего создателя. Она есть, и ты радуешься. Каждой мельчайшей песчинке, капельке каждой и ветра глотку. Создатель рядом, он существует.
  - Даже в сволочи, что разворовала русскую землю? - опять идиотский вопрос.
  Добрый дедушка вроде бы как засмеялся:
  - Странный народ сволочь. Чем подобные товарищи хуже других разумных существ или лучше? Они рядовые безумцы, запуганные, заблуждающиеся, погнавшиеся за призрачным светом богатства, продавшие честь за гроши, попали в весьма щекотливое положение. Что такое щекотливое положение? Ну, это когда за подачки и прочую дурь забываются ничтожные мысли и чувства под грифом 'свобода' или то самое, что еще называется 'совесть'. Я не разговариваю штампами. Рядовые товарищи всегда в последних рядах. Их легко обмануть, легко повернуть против истины, ибо у них своя истина. И вообще, для каждого разумного существа своя истина, а еще своя честь. Для некоторых товарищей подобная честь дурно пахнет, но в основном она, что прекрасный цветок, пускай и с поддельными листьями. Очень хочется быть цветком, когда предназначено быть жабой. Очень хочется переправить свое сволочное реальное 'я' на нечто возвышенное и прекрасное, обмануться хотя бы единственный раз. Где вы видели жабу? Только цветок. Неужели не ясно, как хочется обмануться. Был ничтожеством, теперь уже нет. Ты предатель, опять простили товарища. Но почему? Разве бог не простил Иуде? Так почему не простить, если жаба чуть-чуть поумнела и понимает, она не цветок, всего-навсего жаба.
  - А если нет?
  - Такое возможно. Ваша суета на русской земле мало чем отличается от любой социальной системы: деспотии, олигархии, демократии. В основе всего человек. Похожий непохожий, бешеный и спокойный, взлетающий и замыкающий бездну. Вам хочется нечто другое, но там человек. Другого не будет. Все одинаково. При капитале, монархии, коммунизме. Там и здесь хватает фальшивых душонок, кои взобрались на ослепительный небосклон на гребне порока. Ты и сам догадался, хватает. Здесь уже не безумцы, не рядовые товарищи. Здесь одержимость движением неизвестно куда. Но с каждым разом взлетая выше и выше, вышеупомянутые товарищи теряют остатки души, пока однажды не превратятся в сплошное ничто, сплошное пустое место. Чем более звезд, орденов, медалей, чем более бонусов из общественной копилки проглатывают эти сплошные ничто, тем менее остается у них душевного пламени, истинной искры, божественной искры. И когда наступает смерть, они взрываются подобно пустому сосуду, или разлетаются на куски трухлявой и гнилостной оболочкой своей, без будущего, без надежды возродиться опять и опять бесконечное множество раз. Пустота не возрождается никогда, ты меня понимаешь?
  - Нет, не понимаю, но чувствую ад.
  Наконец-то святой человек рассмеялся в полную силу старческих легких:
  - Милый мальчик, зачем тебе ад?
  Вроде бы я споткнулся на собственной ерунде:
  - Пар котлов и скрежет зубовный...
  - А зубики то откуда? - апостол хлопнул в ладоши, - Какой ты веселый, какой занимательный мальчик?
  Апостол добавил немного штрихов к своей лучезарной улыбке:
  - Что же тут страшного, если душа не исчезла? Она страдает, но существует. Она разваливается, но существует. Она испытывает муки, я добавляю, нечеловеческую боль, но она есть и снова она существует. В конце концов, ко всему можно взять да привыкнуть: к кипящей смоле, запаху серы, железным когтям. Можно в сере, смоле и когтях отыскать наслаждение. Представляешь, сера такая жгучая, когти такие жесткие, плещется и не отлипнет смола. Вот если отлипнет смола, то на определенном этапе начнутся всевозможные шероховатости или гадости. Ты подружился с вышеупомянутой липучкой, ты уважаешь жгучесть и жесткость. Все прочее не по тебе. Раньше нравилась красивая беззаботная жизнь в цветах и пороках, нынче не нравится ни под каким соусом. Раньше удовлетворяло романтическое безделье, нынче не удовлетворяет по неизвестной причине, хотя это выглядит глупо. Ты другой человек и другие люди будут другими товарищами. Именно те греховные крохотные человечки, что готовы страдать и готовы на самый гипервселенский и жуткий кошмар, они задумаются над переходом в другие товарищи. Почему бы и нет? Мы огрубели, осатанели, превратились в сплошное ничто, согласны являться ничем, лишь бы нас ожидало чего-то там впереди, некое продолжение, некая пляска жизни и смерти.
  - Значит, ада не существует?
  - Я этого не сказал.
  - Однако...
  - Но, мой дорогой, обожди, не спеши с выводами. Не слишком ли многого ты пожелал за никакие деньги? Путь начинается, вопросы поставлены, самое время перейти к творчеству. Место твое все еще на грешной земле, может, вернемся на грешную землю? Неужели не самое интересное впереди? Неужели сразу поставил точку и все? Здесь проходили мы некую пакость по имени жизнь, все понятно и точка. Но почему? Почему не хочется проскочить мимо точки? Ты слепец и ты прозреваешь не сразу. Твои глаза открываются. Они еще не открылись в полную силу, но открываются. Пусть будет так. Первая щелочка, первый прообраз луча, первый глоток. Не спеши, не ломайся под первым ударом своего слишком убогого разума. Не думай, что первый удар будет прекраснее щелочки и глотка, что разобравшись во всем, ты не увидишь свой ад среди адского пекла.
  - И какие отсюда выводы?
  Я не послушал товарища. Я поспешил в ту самую обыкновенную жизнь, где все мы искали когда-то и, может, нашли себе место. Я оглянулся вокруг... И увидел себя в своей охладевшей реальности, словно на маленьком корабле среди океана слез и печали.
  
  ***
  Трудно ответить, откуда они появились, откуда дурацкие слезы. Позади недружественная и обнаглевшая Польша. Великий стратег и вершитель судьбы человеческой Станислав Иванович Топецкой покинул страну тупых русофобов и возвратился на русскую землю. Нет, ничего особенного на конечном этапе пути. В Польше не самые правильные славяне, если они являются славянами, черт подери! Может, и нет на их обнаглевшей нерусской земле никакого славянства? И делать там нечего, снова черт! Пришел, посмотрел, скорчил мордочку Станислав Иванович Топецкой, покинул на произвол судьбы Польшу. Нет, никак не его родина. Его родина совсем другая родина, связь его родины очень тесная связь с пресловутым славянством. Славянство какое-то не такое у них в Польше. Короче, не нравится неправильная страна Станиславу Ивановичу. И вообще, ходит боком великий стратег. Весь в черном, весь мрачный, колючий такой. Зубы мрачные, ноздри мрачные, очень похоже на вредное насекомое, растопырившее щетинки в разные стороны.
  Придавлю себя клопом
  К сладостной кормушке,
  И не выбьешь кулаком,
  Не снесешь из пушки.
  Буду чавкать и сосать,
  Наслаждаться чудом.
  А захочешь помешать -
  Защищаться буду.
  Хотя с другой стороны, человек дома, человек в любимом отечестве, очень трудно понять, почему слезы? Ну, поднялась из глубины человеческого естества новая пена, новая влага новых, совсем необычных идей, настало новое время. Но это еще не повод лить слезы. Утверждаю со стопроцентной уверенностью, чтобы лить слезы, необходим другой повод. То есть совершенно другой повод, чем какой-то возврат из какой-то там Польши. Да и случился ли на самом деле возврат? Еще один вопрос на тему о прошлом и будущем Станислава Ивановича. Неужели тот Станислав Иванович, что вернулся из Польши, не тот Станислав Иванович, который свалил в Польшу? Только не надо прикалываться, тот еще Станислав Иванович. На великого гражданина русской земли не могла повлиять Польша. Не могла, вот тебе истинный крест, потому что она не могла. И я не шучу. На истинного гражданина русской земли способна влиять только единственная во вселенной земля, то есть земля русская.
  Теперь вернулись к Станиславу Ивановичу. Не берусь утверждать, что его судьбоносная политика претерпела какие-либо изменения на ближайшие годы. Кому-то нравится греться на солнышке и слушать дурацкие сказочки про Иванушку-дурачка, про Марью-царевну, про Тридевятое царство, где Тридевятое государство и есть Польша. Подобной фигней никогда не занимался, не занимается, не будет заниматься великий стратег Станислав Иванович. Время для всякого придурства прошло, пора перестать слушать, пора действовать. Вот насчет действия все нормально у Станислава Ивановича. Он не Иванушка-дурачок, тем более не Марья-царевна из Тридевятого царства. И вообще, в отличие от многих прочих товарищей он побывал в Польше.
  Собственно, о чем разговор? А не о чем, твою мать! Разговаривать разрешается долго и нудно, даже договориться до какого-нибудь Тридевятого государства. Или можно вовсе не разговаривать. Просто достать свой зазубренный меч-кладенец и навалять по самые невообразимые тупой сволочи. Вот про кладенец как раз думает Станислав Иванович. Поэтому он такой неулыбчивый, поэтому такой злой, и еще невзлюбил Польшу.
  Нет, я не понимаю, откуда закапали слезы. Польша суть незначительный аргумент в более чем значительной стратегической цепочке младшего из Топецких Станислава Ивановича. Польша где-то там далеко, за морями и за горами, будто ее не было. А что было? Хороший вопрос. Не было ничего. Провел стратегическую разведку Станислав Иванович и сделал из нее выводы. В результате выводы неутешительные. Трудно ответить, как затесалась сюда Польша, только опыт польских товарищей не порадовал Станислава Ивановича. Короче, не понравилась стратегу якобы свободная Польша. Нет, не о такой свободе мечтал Станислав Иванович, нам не нужна такая свобода. Повторяю в стотысячный раз, свобода по польскому варианту нам не нужна. На русской земле существует другая свобода. Если братья поляки такие же братья славяне, как русские, то все равно они корявые братья. Не согласен ориентироваться на подобных придурков младший Иванович.
  Ситуация интересная. Вроде бы мужичок поехал за опытом. Требует перестройки родная земля. Но не такой перестройки, как замантулил горбатый медведь и его подхалимы. Станислав Иванович обеими руками, ногами и головой за правильную перестройку. Зато горбатый медведь придумал неправильную перестройку. Чтобы неправильная перестройка горбатого товарища стала правильной перестройкой по Станиславу Ивановичу, нам еще стоит очень и очень бороться.
  Теперь без обид. Много товарищей попались на неправильную перестройку одного горбатого шарлатана, продавшего западным спецслужбам русскую землю. Ясен хрен, что такие товарищи отрицают сам факт продажи, чтобы не признавать другой факт, насколько они недальновидные и тупые товарищи. Но совершенно иначе обстоят дела в Польше. Там только слепой не видит и только глухой не знает, как продавалась Россия горбатым придурком все той же Америке. Приплелся, значит, горбатый мишуля в Америку, можно сказать, приполз на карачках и продался. Ладно бы, продался он сам со своими чадами и домочадцами. Нечто подобное не возбраняется. Ты творец своего счастья, ты его же звездец. Но продал Россию горбатый придурок.
  Господи, вот что значит душа русская! Неужели отсюда пошли слезы? Неужели заплакал Станислав Иванович по проданной и обесчещенной России? Что-то не верится мне. Какое дело великому полководцу до чужой беды и бесчестия? Станислав Иванович сам себе божество, сам создатель новой и непобедимой России. В голове Станислава Ивановича наполеоновские планы по возрождению русской земли в целом и дорогого славянского отечества в частности. Отсюда еще выводы. Чем хуже на русской земле, тем лучше для Станислава Ивановича. Чем больше горбатый медведь обижает и унижает русскую землю, тем больше шансов на ее возрождение. И вообще, что такое какой-то горбатый медведь против великого Станислава Ивановича?
  Не знаю, черт подери. Не все так просто, мои дорогие товарищи. Вроде бы случай с обнаглевшей и очень недружественной к нам Польшей есть нечто особенное в медвежьей политике. А вроде бы нет. Американская мафия хорошо сработала, вложив денежки в одного медведя против всей русской земли. Все-таки русская земля не покупается и не продается, вот продажные медведи у нас найдутся. Тем более, если нужен только один медведь, но зато самый грязный и подлый.
  Ну, и разгребать это дело всем нам. В первую очередь великому Станиславу Ивановичу.
  
  ***
  Заткнули ротик, прислушались, что получилось в конечном итоге? Вернулся Станислав Иванович Топецкой в родной коллектив. Он единственный посвященный среди остальных непосвященных товарищей. Как уже говорили, он побывал в Польше. Остальные товарищи не побывали нигде. Они даже не изменились, пока отсутствовал Станислав Иванович. Или точнее, они изменились в худшую сторону. Пропаганда предательской перестройки достигла своего апогея. Каждый правильный гражданин и патриот якобы обязан был перестроиться. Больше того, твое неумение перестраиваться явилось тем доказательством твоей нелояльности к современному медвежьему государству, от которого затошнило Станислава Ивановича:
  - И зачем я вернулся обратно?
  Хороший вопрос. Ничего стоящего не разузнал в Польше младший из братьев. Ничего такого, чего бы не было в нашей России в квадрате, и в кубе, и в двадцать седьмой степени, не нашлось в Польше. Разве что недружественное отношение ко всему русскому. Вот такое дело нашлось. От русофобии захлебнулась и озверела некогда очень лояльная Польша. Но так и должно быть по стратегическому плану Ивановича. Нам нужен пример. Я не говорю, что пример положительный. Иногда важнее пример отрицательный. Чтобы вернуться на русскую землю, открыть всем глаза и показать, куда мы идем в кильватере за перестроившейся Польшей.
  - Вот туда и идем.
  Так сказал своим слушателям младший Иванович:
  - То есть куда-то совсем никуда.
  Вот и вся реакция со стороны недоделанных патриотов и недоразвитых придурков:
  - А кто сказал про то самое никуда?
  - Мы ничего подобного не слыхали.
  Сел и задумался Станислав Иванович. Ну почему, то есть почему свирепствует тупость на русской земле? Вроде бы русские товарищи отличаются умом и сообразительностью на фоне прочих народов, а дальше собственного носа не видят. Им подсунули перестройку. Очень нагло подсунули, рассчитывая на патриотические чувства. Мол, обмельчала Россия по вине некоего дедушки Брежнева. Мол, Россия теперь не нужна дедушке Брежневу. Мол, у России сегодня новый правитель, который исправит грехи дедушки Брежнева. Какие грехи? А такие грехи, что войска из Афганистана выводятся и социалистическое содружество разваливается. Ой, простите, не разваливается социалистическое содружество. Ворвалась детская передача про слоников и гномиков. Сегодня как никогда укрепилось социалистическое содружество, только на новой более современной основе, и в основу всего легла перестройка.
  На целый месяц задумался Станислав Иванович. Затем еще на один месяц, еще, и еще. Сегодня не побороться с тупой перестройкой. Слишком плотно она поглотила умы. Всюду какая-та дурь, и опять-таки она перестройка. Ну и что, если верхи запутались в пьянке и жрачке? Ну и что, если народ мечтает взлететь к звездам? А вот как такое дело организовать с максимальной отдачей, не знает никто. Есть у вас идеи? Может идеи и есть, но какие-то тупые, какие-то левые. Народ желает работать и зарабатывать. На машины, квартиры и дачи. Наше патриотически настроенное правительство желает все то же самое уберечь от народа. Вот ответьте, пожалуйста, какая здесь перестройка?
  - Господи, неужели мы дураки?
  Слишком часто тошнит Станислава Ивановича. Рядом свихнувшийся мир, закрутившийся в бешеной гонке. Такое ощущение, что все работают и зарабатывают свои машины, квартиры и дачи. Горбатый мишуля сказал, работайте и заработаете. Вот все работают и зарабатывают пресловутый джентльменский набор из машины, квартиры и дачи. Но с другой стороны, не зарабатывается джентльменский набор. Тринадцать раз истово перекрестился Станислав Иванович. Не знаю, почему так получилось, но не зарабатываются джентльменский набор ни при каких обстоятельствах. Взбесившиеся товарищи рвут жопу на клочья в тщетной надежде, что где-то опять допустили ошибку, что мало работали в данном месте и в данный момент, поэтому упустили набор. Зато в другой раз будет иначе.
  - Господи, но почему?
  Теперь понятно, какая мысль терзает младшего из Ивановичей. Вот появился на русской земле человек. Какое там человек? Вот появилось великое человекоподобное божество, которое знает, как заработать в момент перестройки. Ничего личного, подходите и спрашивайте. Тряхнет культуристким плечиком Станислав Иванович, покажет вам белоснежные зубки, даст консультацию:
  - Все гораздо сложнее на русской земле.
  Может, он где-то вас раззадорил своим знанием, может, где-то и успокоил. Ибо есть истинное знание у Станислава Ивановича. Снова не надо смеяться. Да, посетил Польшу Станислав Иванович. Польша страна маленькая и неинтересная. Но при определенном уровне интеллекта сгодится опять-таки Польша. Ибо там, как мы уже говорили, отработала свои перестроечные идеи Америка. Вот взяла и отработала, черт подери. Чтобы пустить подобную погань во всей красе на русскую землю.
  Ничего не скажу, странно ведет себя Топецкой номер два. Речи у него какие-то необычные, не взирая на их недоговоренность и половинчатость. Точнее, крамольные речи. Нельзя так себя вести в государстве победившей перестройки. Родная страна, можно сказать, в едином порыве выкарабкивается из параши, куда ее засадил дедушка Брежнев. А с тобой что-то не так делается. Вместо того чтобы помочь своему государству выкарабкиваться и может быть выкарабкаться когда-нибудь из параши, ей богу, не тем занимается Станислав Иванович:
  - Земля красивая, земля наша. Мы единственные претенденты на нашу землю. Не кто-то с горы, не какая-та жирная сволочь имеет право владеть нашей землей. Право только для нас, то есть наше законное право. А если чего не понравилось, сам дурак, отправляйся чужие портянки стирать на помойку.
  И что опять получается? Опять ничего. Чистый бред, одни лозунги. Устал кричать лозунги величайший гений вселенной. Пора заняться живым делом, то есть как положено перестраивать и облагораживать русскую землю. Но все равно получаются лозунги. Вы догадались, крамольная позиция Станислава Ивановича не принесла вообще никаких результатов. Сами по себе разговоры про Польшу есть бред, есть большая хреновина. Поэтому не разговаривает про Польшу младший Иванович. Не нравится ему подобный базар, когда наступило время спасать русскую землю.
  И что мы имеем в конечном итоге?
  - Бегут маромои, - кривляется толстый мальчишка Максим Леонидович Супенков.
  - Воздух и лучше и чище, - совсем облысел эталон красоты Кирилл Петрович Ламерти.
  Старший брат Владимир Иванович Топецкой как всегда глупее прочих товарищей:
  - На том свете холодно, мрачно и гадко. Зато у нас благодать. И солнышко светит, и дождик мочится на голову.
  Свят, свят, свят! Сложил пальчики в крест под столом Станислав Иванович. Господи, до чего докатилась родная земля. Дурь, извращение, кретинизм, стопроцентный упадок чувства и мысли. Никто не желает идти, никто не желает спасать несчастную землю. Ни одна живая душа не откликнется на горячий призыв истинного спасителя русской земли. Вокруг паяцы и клоуны, утонувшие в своих перестройках. Никто не видит той самой заразы, что к нам просочилась сквозь зараженную Польшу. Опять же всем наплевать, что будет минуту спустя, не то что бы завтра и послезавтра.
  - Ведь маромои точно бегут.
  - Очистится скоро родная земля.
  - Ну и такое же яркое солнышко.
  Господи, сил не хватает вынести подобную мерзость. Только великий стратег способен на столь невыносимые муки ради любимой земли. Больше никто не способен. По большому счету, не на тех товарищей поставил младший Иванович. Как вы понимаете, человек весьма ограниченное существо, даже если учился в лучшем вузе страны и башка его набита всевозможными научными опусами. Все равно ограниченное существо. Опять же на ограниченное существо рассчитывалась горбатая перестройка. Ибо ограниченные стратеги из Америки придумали перестройку, а ограниченный мишка ее пустил по рядам. В результате вытошнило умных товарищей, схватились за голову умные товарищи, и покатилась в пропасть родная земля. Ну, и ограниченная шваль устроила свои ограниченные пляски.
  Ответ толстому мальчугану Максиму Леонидовичу Супенкову:
  - Креста на тебе нет, хватит на наш век маромоев.
  Ответ лысому красавчику Ламерти:
  - Спроси у господа, что такое воздух свободы.
  Ответ для Владимира Ивановича Топецкого, так называемого старшего брата Станислава Ивановича. Точнее, здесь никакого ответа. Только одни буквы:
  - Господи, как надоела подлая жизнь!
  Точно она надоела, если какой-то Владимир Иванович корчит из себя умного товарища, хотя его даже не спрашивали. В семье Топецких одни дураки, естественно, кроме Станислава Ивановича. По сути и на русской земле дураки, опять-таки кроме Станислава Ивановича. Нет, не думайте, это крамольная мысль. Сморки и сопли обвешали крестик, любит русскую землю младший Иванович, что мы доказали на многих страницах. Может он единственный на русской земле по настоящему любит свою землю. Остальные товарищи только придуриваются.
  И не надо корчить строгие мордочки. Настоящая любовь больше похожа на сказку, чем на существующую реальность. Нельзя любить русскую землю по указке или согласуясь с руководящими документами партии. Потому что нельзя. Уж такая у нас земля русская. Ее можно любить с чистым сердцем и светлой душой, по указке нельзя. Сие знают буквально все, кто любит русскую землю.
  Ну и последний штрих. Много хорошего держит в себе Станислав Иванович. Из себя он как-то не выпускает хорошее. Попробовал осмотреться, чтобы хорошее перешло только к хорошему человеку в хорошие руки. Но не нашлось хорошего человека. Чего и следовало ожидать. Ибо редко находятся хорошие люди на русской земле во время самых тщательных поисков, зато плохие люди не то чтобы часто находятся, они всегда есть, они рядом.
  Так на чем мы остановились? Ах, да. Последний штрих про перестройку и место в ней для Станислава Ивановича. Горбатый мишутка чего-то там верещал про место для всех и для каждого, но не попал в горбатую перестройку великий Иванович. А куда он попал? Черт его знает куда. Честно вошел в перестройку Иванович. Только вот незадача, не та дверь. Или точнее, дверь она та, но между самой перестройкой на русской земле и Ивановичем встала стеной Польша.
  Ну, и насчет русофобии в Польше. Почему-то не любят русских поляки, почему-то поляков не любят русские. Такая вот русофобия с любой стороны. Поляки на американский манер считают Россию империей зла, а себя самым свободным среди других государством. Впрочем, у русских товарищей более чем противоположный взгляд на свободу. Как сказал старший из братьев:
  - В России два класса.
  Его не понял младший Иванович:
  - Это что рабочие и крестьяне?
  И тут встряла якобы очень воспитанная Наталья Сергеевна Топецкая, бывшая девочка Репина:
  - Нет, это рабы и строптивые рабы.
  Плюнул в сердцах Станислав Иванович:
  - Упаси, господи!
  Ну, почему, повторяю в который раз, почему так не везет человеку с мозгами? Слишком много позорных придурков вокруг, слишком много открытой тупости и засилия правящего класса. Еще повылазили какие-то рабы со своим рабством. Неужели не ясно, у нас свободная страна, у нас свободный народ, только вот подкузьмила всем перестройка горбатого мишки. Хотя на деле сие не то чтобы неисправимое зло. Справлялись мы с большим злом в прошлые годы. Главное понимать, что русский дух витает над миром. Опять же русское счастье не для нерусских товарищей. Опять же спасение русской души само по себе есть спасение вечной и неделимой России. А маромойство только болезнь, при чем неизлечимая болезнь. Все равно маромою не быть никогда русским со всеми вытекающими отсюда производными. Опять же вокруг дураки, умный только Иванович.
  И сказал великий стратег бывшей девочке Репиной:
  - Что за хрень?
  Но совсем не смутилась Наталья Сергеевна Топецкая, бывшая девочка Репина:
  - Мы с Владимиром Ивановичем строптивые рабы.
  Не только она не смутилась, больше того:
  - А кто ты такой?
  И ушел, хлопнув дверью, великий стратег. В непролазную ночь. В мелкопакостный ленинградский дождик. К своим мятежным мыслям и чувствам:
  - Кто я такой?
  И появились дурацкие слезы.
  
  ***
  Давно бы так. Страна победившей перестройки постепенно вгрызалась в последнее десятилетие двадцатого века. Сумасшедшие восьмидесятые годы на всем оставили свой сумасшедший след, вроде несмываемой накипи. Каждый законопослушный гражданин, кому не понравились восьмидесятые годы, сделал свой выбор и навострил лыжи далеко-далеко за пределы великого государства под названием Советский Союз в какое-нибудь мелкое государство под названием Великий Израиль. И это правильно. Наконец-то в нашей стране осознали самую, что ни на есть ключевую мысль:
  - Нам не нужны нахлебники.
  Вот и отправились куда следует пресловутые нахлебники, что есть прямое достижение цивилизации технарей. А застряли нормальные пацаны и девчонки. Почему они застряли, когда могли просто свалить? Отвечаю на столь дурацкий вопрос. Застряли они по одной единственной причине, потому что нормальные пацаны и девчонки. Судите сами, страна на подъеме. Страна избавилась от всяких нежелательных элементов, которые не желали работать, которые желали сладкую жизнь. Теперь пришло время заняться работой. Нет, никакой иронии. Цивилизация технарей подготовила для молодежи восьмидесятых годов обширное поле деятельности. Много вопросов назрело за предыдущие годы. Много нагадили в нашей России предыдущие поколения, всякие шибко духовные шестидесятники и семидесятники. Пора и честь знать. Или откинет ласты Россия.
  Теперь наводящий вопрос, так что мы имеем на самом деле? Подобных вопросов целый вагон и маленькая тележка. Зато ответов на них нет. Не знаю, почему так получилось, но нет ответов и баста. Цивилизация технарей, что краешек ясного солнышка, что глоток чистого воздуха, что призрак свободы. Господи, как же хочется насладиться свободой. Так за чем дело стало? Бери и наслаждайся свободой. Никто тебе морду не бьет, в ментовку не тянет. Вокруг так-кая свобода. Другие товарищи давно бы схватили свободу в охапку и затащили в свою норку. Почему бы не насладиться свободой, если мне разрешили сие по закону? Можно и насладиться, черт подери. Не часто бывает свобода.
  Но повторяю в который раз, мы не другие товарищи. Цивилизация технарей только маленькая звездочка в бесконечном межзвездном пространстве. Звездочка вспыхнула, пространство наполнилось неповторимым и восхитительным светом. Звездочка погорела чуть-чуть и погасла. Ну и от света вообще ничего не осталось, разве что некоторое непонятное восхищение, да и то не у всех. Кто не принадлежал к цивилизации технарей, кто не являлся молодежью восьмидесятых годов, у тех ничего не осталось. Ибо прочие поколения не увидели звездочку. Они не хотели ее увидеть и не увидели, опять черт. Не для них вспыхнула звездочка, не для них и погасла.
  - И вообще, что такое цивилизация технарей? - спросил Кирилл Ламерти.
  - Ну, перед нами самая лучшая цивилизация, - ответил Владимир Иванович Топецкой.
  - А поподробнее.
  - Поподробнее обратимся к Наталье Сергеевне, она знает.
  Но и Наталья Сергеевна Топецкая, бывшая девочка Репина, не ответила на вопрос. На излете восьмидесятых годов не было точного определения цивилизации технарей. Дело в том, что все выдающиеся товарищи, которые умеют придумывать определения, свалили в Великий Израиль. Ну, а оттуда, из Великого Израиля, никто не придумывает определения для какой-то непонятной цивилизации технарей, поставившей на колени шестидесятые и семидесятые годы, и всех выдающихся товарищей. Поэтому определения нет. Вы скажите, так не бывает. Любой общественный период внутри русского государства имеет свое определение. Здесь постарались выдающиеся товарищи. Только цивилизация технарей осталась сирой, босой и убогой, благодаря бойкоту выдающихся товарищей.
  - А ты напрягись, - попросил Владимир Иванович Топецкой Наталью Сергеевну Топецкую, - От этого, может, зависит будущее России.
  И улыбнулась Наталья Сергеевна Топецкая:
  - От этого ничего не зависит.
  Мы знаем, существовала цивилизация технарей в восьмидесятые годы, что есть признанный факт. Если вычеркнуть восьмидесятые годы из многовековой истории русской земли, то получится дырка. Нет никакого якобы плавного перехода от якобы выдающихся и сверхсвободных шестидесятых годов в девяностые годы. Между шестидесятыми и девяностыми годами еще находятся сребролюбивые семидесятники и цивилизация технарей. И сколько не притягивайте за уши историю, невозможно доказать, что якобы революционные шестидесятники тридцать лет спустя все-таки разродились революцией, то есть сделали счастливой русскую землю.
  Вот и все, что сказала про цивилизацию технарей Наталья Сергеевна Топецкая, бывшая девочка Репина. Для словоблудливых шестидесятников и сребролюбивых семидесятников восьмидесятые годы только грязное пятно на лубочном тельце России. Их время закончилось. Они пыжились, они корчились, они толком ничего не сделали. Не скажу, чтобы плохое было время. На самом деле хорошее было время. Точно такое, которое необходимо для подготовки цивилизации технарей. И подготовилась цивилизация технарей. Через ложь, предательство, подлость, прочие корчи шибко выдающихся товарищей. Подготовилась и пришла на русскую землю. Нормальные пацаны и девчонки, не задумываясь выполнили долг перед русской землей. То есть они вступили в цивилизацию технарей без ужимок и воплей, и сделали то, что от них хотела Россия. То есть довели до такой вершины нашу науку и технику, на которой не бывали еще никогда наука и техника, и больше не будут.
  Опять обращаемся к первоисточнику по имени Наталья Сергеевна Топецкая:
  - Человечество опирается на науку и технику.
  Нечего ответить на это Кириллу Петровичу Ламерти:
  - Базис, черт подери.
  Ну, и как всегда счастливые искры из глаз Владимира Ивановича Топецкого:
  - Остальное надстройка.
  Может здесь состоит главное преимущество цивилизации технарей, что наука и техника наконец-то вышли на свое законное место. Всякая клоунада, базар, тупые стишонки, религия и маромойство остались не то чтобы далеко позади, но где-то за кадром. Во-первых, чтобы не очень плакали выдающиеся шестидесятники, чай не у дел их якобы гениальная тупость. Во-вторых, чтобы для тех же шестидесятников был стопроцентный повод свалить все в тот же Великий Израиль.
  Ну, и как следствие, полной грудью вздохнула Россия. Когда меня спрашивают, когда была по-настоящему свободной Россия, я указываю, не задумываясь, на восьмидесятые годы. Дело не в том, что в восьмидесятые годы сами восьмидесятники мало чего знали про цивилизацию технарей. Дело в том, что цивилизация технарей оккупировала русскую землю, не взирая на вой более умудренных противников русской земли из шестидесятых и семидесятых годов. Свершившийся факт, твою мать. Хоть какой-то глоток воздуха получила Россия.
  - Люблю свою землю, - сказала Наталья Сергеевна.
  - Да кто ее не любит? - удивился Владимир Иванович.
  - И пусть себе любят, - повторила Наталья Сергеевна.
  - На всех любви хватит, - не спорит Владимир Иванович.
  - Главное, твоя собственная любовь, - поставила точку Наталья Сергеевна в столь непростом разговоре.
  Повторяю, может оно и так. Цивилизация технарей чисто наше, то есть чисто русское явление. Ее не было за пределами русской земли. На русской земле была цивилизация технарей, за пределами ее не было. И еще один факт, всякие там нерусские народы на русской земле так и не приняли цивилизацию технарей. Цивилизация технарей проскочила мимо всяких маромоев и чукчей. Для подобных товарищей остались такими же пустыми и малозначимыми восьмидесятые годы, как вся история русской земли. Они никогда не боролись за русскую землю, они никогда (вопреки уверениям дедушки Ленина) не любили русскую землю. Цивилизация технарей для них оказалась очередным придурством непонятных русских товарищей.
  Плюс выдающийся стратег Станислав Иванович Топецкой:
  - Господи, какой ерундой мы тут занимаемся, смотреть тошно. Отечество в опасности. Изживший себя коммунизм привел к экономическому краху Россию. Всюду застой и деградация. Никогда, даже в отечественную войну, даже при царе-батюшке не было так плохо на русской земле, как сегодня, то есть сейчас. Никогда не было такого потрясающего шанса у русского народа поднять из дерьма свою землю.
  Вот и делаем выводы, что же такое восьмидесятые годы? Почему они для кое-кого на русской земле вызвали ненависть величиной с тысячи тысяч вселенных, почему для прочих исключительно русских товарищей оказались светильником в непроглядной ночи и раскрасили ночь кучей ярких и непередаваемых красок?
  Впрочем, не стоит заморачиваться на человеческих слабостях. Слаб человек, глуп человек, не хватает ему капельки терпения к чужим удачам, гордость его непомерная. Еще ненавидит своих детей человек. Чтобы чертовы дети шестидесятников, то есть нынешние восьмидесятники ни в коей мере не перерастали своих гениальных родителей, чтобы были не больше, чем тенью. Ну и ответьте мне на коварный вопрос, как назвать цивилизацию технарей с позиции тени? Никак ее не назвать. То есть проще простого ее не назвать и вообще отослать подальше от русской земли. Не было технарей, вот и весь сказ. То есть не было и быть не могло. Так решили шестидесятники.
  А как решили нормальные пацаны и девчонки?
  - Все относительно в нашем мире, - сказала Наталья Сергеевна Топецкая.
  - И мы относительная величина, - согласился Владимир Иванович Топецкой.
  - Оно возможно, - не стал спорить Кирилл Петрович Ламерти.
  Только младший из Топецких, гениальный стратег Станислав Иванович хлопнул дверью во всю дурь.
  Уберите палку
  Из-за головы,
  И скотиной жалкой
  Обернетесь вы.
  Как еще представить
  Мысли дуракам,
  Если не ударить
  Палкой по мозгам.
  И еще устроил вопли за дверью.
  
  ***
  С гениальным заводиком под литерой 'А', где трудился цвет молодежи, за исключением Максима Леонидовича Супенкова, ничего не случилось. Новые правительственные программы так и сыпались на сие заведение. Даже компьютеры, новая забугорная фишка, стоимостью в десяток автомобилей типа 'Запорожец ушастый' имелись на данном заводике. И на компьютерах инженеры работали. То есть играли в покер на раздевание с ой какими симпатюшными девочками. Хотя я преувеличиваю, инженеры точно работали. Сам Станислав Иванович Топецкой отлаживал программы в компьютерных кодах.
  Вы знаете, что такое компьютерные коды? Ах, вы не знаете, что такое компьютерные коды? Значит, вы не были технарем в цивилизацию технарей. В цивилизацию технарей все знали, что такое компьютерные коды. Поэтому я и рассказывать не стану. Каждый себя уважающий инженер лихо стругал программный продукт в компьютерных кодах. Эдак страниц по двадцать-тридцать за раз. Затем подобное дело отлаживал.
  Только не надо мне втюхивать про устарелые технологии. Мол, на западе давно не то и не так. Мол, они убежали вперед, мы споткнулись, встали и не догнали. Какая разница, что там на западе? Главное, что здесь у нас. Ибо у нас развивается новая техника. Вот поверьте, новая техника у нас хорошо развивается. Мы считаем компьютер за продажную девку империализма. Мол, советский гражданин на счетах считает быстрее, чем всякие потрохи со своим барахлом. Короче, долой потрохов. Да здравствуют коды!
  Э, не так быстро, родные мои. Пока мы тут программировали дедовским способом, прибавляя один бит к другому биту, наши потенциальные противники прорвались далеко вперед, то есть наделали таких охрененных штучек, которые нам и не снились. И все-таки я поддерживаю наш образ жизни. У наших потенциальных противников компьютерная цивилизация, у нас цивилизация технарей. Как вы понимаете, наша цивилизация не учла особенности компьютерного продукта. Вот когда мы объявимся компьютерной цивилизацией, тогда будем всех грохать через компьютер. Сегодня мы не так чтобы компьютерная цивилизация, нам достаточно того, что у нас есть. Короче, кончаем базар, достали из бардачка карандаш, резинку и счеты.
  А кому не понравилось, для того партийная конференция энд пламенная речь кого-нибудь из сторонников перестройки:
  - Великий советский народ во главе с партией и правительством построил прекрасный, невиданный ранее мир, ту самую систему, счастливейшую, гуманнейшую, справедливейшую из систем, существовавших когда-либо в истории человечества. Советский народ великий народ потому что советский народ. Он ненавидит врага, он отбросил врага на второстепенные позиции, выдержав множество схваток со внешними факторами постперестроечного периода и поставив на место саму победу над внутренними предателями. Наш народ победил негодяев, он же изничтожил предателей, что не желали работать по-новому, а так же думать и развиваться по-новому. Думать труднее всего. Враг надеялся, что сломает мысли и чувства народа, что за трудностями переходного периода и строительством коммунизма отупеет народ, расслабится, станет легкой добычей. Ну и, конечно же, побежденный народ станет шестеркой и сырьевым придатком врага. Стукнешь его, мокрая тряпка, грязное тесто.
  Черт возьми, это же наш старый знакомый Ингушин. Так и не уступил начальственные пенаты Станиславу Ивановичу. Все еще горит и борит на партийной работе, доказывает собственную необходимость для русской земли в такой сложный и судьбоносный период, что суть перестройка:
  - Общество на настоящий период сложилось бесповоротно и окончательно. Общество утвердилось в идеологи, политологии, философии, этике и морали. Белое стало белым, черное стало черным. Все на место поставило общество. Теперь, если вам проповедуют воровство или открытый грабеж, значит, не просто так проповедуют, но это нужно для общества. Теперь, если вам предлагают разврат, значит, знают, зачем предлагают. Воровство и разврат суть категории человеческого языка. Назовешь беспримерную службу на благо родины 'воровством', с первого раза не приживется подобная мерзость. Назовешь партийную преданность и любовь какой иной пакостью, не приживется опять. А если не с первого раза? А если настроить врага, подмазать предателей, информационные каналы включить на соответствующий канал? Родина - воровство. Партия - разврат. Родина - разврат. Партия - воровство. Кто уверен, что через год, через два, через семь-восемь лет не приживется подобная мерзость?
  Это наша параллельная отповедь европейским империалистам и американским милитаристам на их никому не интересный компьютер, ценой в десяток машин. Наших людей не запугаешь, на колени их не поставить всякими забугорными штучками. У нас на все отповедь. Чтобы подобная отповедь приобрела силу, мы можем устроить собрание. А на собрании всегда в первых рядах какой-нибудь начальник Ингушин:
  - Общепринятая мораль устоялась. Она приносит пользу. Для целого народа, для целого города, для предприятия и единственного человека на русской земле. Мораль запихали в границы. Народ проработал мораль. Народ отбросил все несущественно и омерзительное, все извращающее, все отвращающее его от высокоморальной и правильной жизни. Мораль народа не относится к отвлеченным штампам и прочему мусору. Ты штампуешь политический мусор и думаешь, вот поскачет народ, вот от счастья низвергнет себя, бросит собственную устоявшуюся мораль ради твоей паршивой моралишки вора, скота и ублюдка.
  Опять же не надо мне втюхивать, что устарел начальник Ингушин. Как бы хотелось Станиславу Ивановичу, чтобы этот козел устарел и освободил место для новой поросли русских людей, воспитанных в восьмидесятые годы. Ничего подобного. Никогда не устаревают товарищи вроде Ингушина. Их выносят вперед ногами, что есть единственный шанс прорваться на их законное место, чтобы толкать точно такую же дичь в массы:
  - Предприятие - основная ячейка страны. Предприятие подкармливает народ, одевает и развивает. Хотел сказать 'развлекает', но не подался на вражескую пропаганду. Враг основывается на развлечениях. Хлеба и зрелищ! Вот такой чокнутый враг. Зрелищами легче всего заменить умственное развитие народа. Народ отсталый, значит он не борец. Притащился домой, хлеб в желудок, развлекательную муру в черепок, думать не хочется, за тебя думает враг. Обманул, подсказал, подкинул проклятое счастье, ну и конечно наш русский стакан за счастье, за абсолют, за идею.
  В норме товарищ Ингушин:
  - Вся наша жизнь не больше, чем хорошо отработанная коллекция лозунгов. Даже с врагами идет борьба лозунгами. Мы составляем разумные лозунги, они составляют античеловеческие и недочеловеческие лозунги из особенно злых. Мы рассчитываем на рассвет человечества, они рассчитывают на закат, на развал, нищету и ужасы смерти. Нищета есть гарантия капитала. В нищем отечестве дешевый народ. Вы понимаете, очень дешевый народ. Согласен продаться дешевый народ за пару носков, за трусы, за дырявый набрюшник. Согласен пахать и пахать, чтобы рос капитал. Естественно, не твой капитал, но какой-то там сволочи.
  Может оно и хорошо получилось, но гораздо интереснее мог высказаться Станислав Иванович даже на партийном собрании, даже в присутствии всяких тупорылых придурков, даже без подготовки и без бумажки. Только бы закрыть грязную пасть, из которой изливает свои грязные мысли начальник Ингушин:
  - Нищее государство нравится единицам. Тем самым развратникам и ворам, с которых мы начинали. Развратники развратничают за мелочь. Воры воруют бесплатно. В нищем и нищенствующем государстве голод - король, смерть - королева. Не хочешь сдохнуть от нищеты, так отправят развратничать в виде политической жертвы. Ну и соответственно помогать в воровстве, когда самого обворуют до точки. С нищими так всегда. Нищие товарищи попадаются на приманку. Их обманывают особняками воров, блеском и мишурой разной дряни и сволочи. Еще обманывают, чтобы они обманулись. Вы представляете, очередной дурак обманулся и позавидовал сволочи?
  Хороший Ингушин, умный Ингушин:
  - Нищета отвратительное явление. Нищету не показывают, ее скрывают. Разве что в целях рекламы. Вот бездельник, он нищий. Вот придурок, он нищий. Вот предатель, конечно же, нищий. Нет денег, и подыхает подобная шваль. Враг придумал такую позицию. Наша другая позиция. Мы сила, мы коллектив, мы народ. Наше крохотное предприятие то же народ. Оно опирается на гласные правила и негласные правила. Кодекс чести здесь существует, он выше, чем правила. Он кодекс, он основной закон. Ему подчиняешься, ты в работе. Его отрицаешь, ты за бортом. Нищий, придурок, предатель.
  Самое время для выводов:
  - Соблюдай кодекс чести. Будь порядочным гражданином, будь комсомольцем, будь сыном отечества и сторонником партии. Я говорю не ради красного словца или каких-нибудь спецэффектов. Верх непорядочности не соблюдать кодекс чести. Ну и опять же нет ничего страшнее, чем бросить завод, когда поднимается наша систем из бездны, из мрака. Еще больший позор растоптать коллектив, когда раскрываются новые формы развития современного общества, выходит на финишную прямую необходимая для всех нас перестройка. И конечно, совсем отвратительный верх не работать, когда другие изображают работу.
  Ну и на закуску:
  - А что думает молодежь?
  Опять же нормальные прения в период всеобщей свободы:
  - Да, пускай выскажется молодежь.
  - Мы же ей ротик не затыкаем, пускай встанет и честно выскажется.
  - Очень хочется знать, что она скажет.
  Все глаза на Станислава Ивановича Топецкого, самого видного представителя молодежи в период перестройки.
  - А вы верите в эту галиматью? - жестко спросил Станислав Иванович.
  
  ***
  Собственно говоря, одно и то же, одно и то же. Мысли, речи, системы. Станислав Иванович Топецкой плюнул и покинул завод с его застойной автоматизацией и самыми крупными микросхемами города. Добила автоматизация, докорчили мальчика микросхемы. А как начинал? Новое, новое, новое. Согласен, новая метла интереснее старого ведерка. Не все выметается для себя, в свой карман, в тайничок под половицей или за плинтусом. Существуют другие критерии для Станислава Ивановича. Страна, например, хотя надоела страна. Отечество, например, хотя надоело отечество. Или Родина с большой буквы, которая больше других надоела.
  Ладно, не будем пинать выдающегося гения всех времен и народов. Есть факты из праведной жизни столь выдающегося борца за свободу и справедливость. Не бездельничал, не тупил, не сидел шесть часов из восьми на фарфоре. Только работа. Плюс потрясающая борьба в мире новейших открытий и технологий против нашего потенциального противника с его компьютерной цивилизацией и программированием не на нашем уровне. Трудился до почечных колик на благо страны великий товарищ, трудился и обрабатывал чужие ошибки, провалы и недочеты. Настоящий герой, твою мать! Перед ним отдел паразитов, отъявленных негодяев, бездельников. Не верите, загляните в этот гадюшник под руководством гада Ингушина. Теперь поверили, а кое-кто обрабатывал, обрабатывал, обрабатывал на сто процентов гадюшник, пока некие подлые особи, пока эти мерзкие личности распивали чаи, строили козни и измышляли, как вывалять в несмываемых помоях и затоптать единственного кормильца отдела, цеха, завода.
  Настоящий кошмар. Один герой надрывается за всю несчастную русскую землю, когда остальные ублюдки устроили детские игрища в перестройку. Один товарищ в работе, другие в интригах. С праведного товарища падает праведный пот, то есть рабочий, с остальных товарищей только капельки чая. Я повторяю, кошмар. Никто не заботится о величии родины. Никто не портит здоровье на благо России. Один заботливый гражданин, один портит, одного ненавидят за всех. Что ты ворона какая, что белая тварь? Не обманешь здесь Станислава Ивановича.
  - Радуйтесь, ваша взяла, - величайший стратег погрозил кулаком в сторону заводской проходной.
  Было и больно, и горько, но иногда стоит вовремя остановиться, осознать саму жизнь, попытаться жить снова. Короче, ушел Станислав Иванович. А чтобы ублюдки не очень смеялись, кое-чего испортил внутри их компьютеров. Нет, ничего противозаконного или граничащего с государственной тайной. Несколько крохотных вирусов с божьей помощью запустил в систему Иванович. Знаете, время такое хорошее, компьютер такой незащищенный, вирусы носятся в воздухе пачками. Можно и заболеть. В свое время предупреждал руководство Иванович, что при подобном отношении заболеть можно и должно. Его не послушало руководство, отмахнулось как от надоедливой мухи. Вот результат. Что-то не так считает компьютер.
  - На добрую память, - сказал Станислав Иванович.
  Вы еще не разобрались, всякая любовь к родине выше всяких похвал. Родину следует защищать. Ее научный потенциал и технические возможности могут достаться врагу, ее мозги могут утечь за границу. Следовательно, мозги следует защищать, чтобы не производилась утечка мозгов. Сегодня сие более реальный процесс. А среди русских товарищей, то есть потомственных раздолбаев, процесс точно реальный. Таким образом, показал свое отношение к родине младший Иванович. Все остальное фигня и базар. Если так будет продолжаться, самое время слить воду.
  - А могло получиться, - прощальный жест в сторону заводской проходной.
  Вокруг потребители, неумехи, скоты. Код не умеют прочесть, как полагается, цифры спутали в самом простом слове, не добавляю про буквы. Там настоящий абсурд. Одна страница - сто двадцать ошибок. Четыре страницы - пятьсот. Четыреста сорок четыре страницы похожи на мировое затмение мысли. И где попробовал построить новую Россию младший из братьев? Какого черта попробовал? Здесь же маромойское гнездо и разгул сволочи. Гнездо такое угрюмое, сплошные скоты и придурки, которым нет дела до нашей России. И вообще, куда ты попал Станислав Иванович? Здесь же помойка, склеп, завалы отходов. Воняет, не развивается опять же гнездо. Для маромоев дерьмо похоже на золото, лишь бы не развивалась Россия. Их перестройка опять же дерьмо. Самое время бежать, пока не поймали.
  - Твою мать, - Станислав Иванович перекрестился и сплюнул.
  Не знаю, почему оно так получилось, и какому богу отвесил поклон выдающийся гений вселенной. Но мысль правильная. Много в России таких ящиков, что живут своей собственной жизнью. Каждый из таких ящиков готов поклониться Станиславу Ивановичу. Может он не единственный программист в городе на Неве, но специалист подобного класса единственный. Отсюда его место в науке и технике. Вы понимаете, какое место в науке и технике занимает младший Иванович? Ах, вы не понимаете, тогда объясню популярно. На излете цивилизация технарей, восьмидесятые годы закончились. Следующий период суть девяностые годы. Что будут за девяностые годы, точно знает младший Иванович. Они будут что угодно, но только не цивилизация технарей. Как вы припоминаете, цивилизация на излете. Она суть продукт восьмидесятых годов. Зато девяностые годы нечто иное. Станислав Иванович точно уверен, что это компьютер.
  Так на чем мы остановились в стотысячный раз? Так на том мы остановились, что на излете цивилизации технарей, в нашу дверь постучалась другая цивилизация. Таким образом, быть технарем гиблое дело. Не быть технарем еще рано, ибо могут взять за цугундер или лишить сладкого. Но не хочет быть технарем гениальный стратег Станислав Иванович. Его задача обширнее. То есть его задача не в том, чтобы выйти из коалиции технарей или показать какой-нибудь неприличный жест в сторону всяких ящиков. Его задача быть на переднем фронте новой науки и техники, имя которой компьютер.
  А вы, ребята, оставайтесь в своем дерьме. Кушайте дерьмо, собирайте дерьмо, награждайтесь дерьмом. Суть преступление вытаскивать вас оттуда, чего не сразу понял Иванович. Но теперь никаких ошибок. Дерьмо опять же для вас. Величайший ум всех времен и народов сотворил неприличный жест. Плюнул, перекрестился, пошел, куда надо. А куда надо это другой вопрос. Главное, что знает, куда идти Станислав Иванович. Ну, и всем остающимся гениям наше послание с кисточкой.
  Дедушка Ленин,
  Светоч плебеев,
  Сделался тенью,
  Сгнил в мавзолее.
  Стухнул неловко,
  Экая жалость,
  Только головка
  Трупа осталась.
  Ну, а идеи
  Сгнившего бога
  Мы поимели
  И вытерли ноги.
  Новое время поглотило старую материю. Так откуда, мать твою, слезы?
  
  ***
  Станислав Иванович ушел без скандала и вынырнул двадцать четыре часа спустя в так называемом малом бизнесе так называемым генеральным директором своего собственного предприятия. Странная вещь, что еще за такое свое предприятие? Как это собственное? Разве уже упразднили Советский Союз, партийный контроль, государственную собственность? Вот я говорю, что за хрень среди солнечных зайчиков? Самое время доносы строчить. На 'собственное', на 'свое' или какое вообще предприятие, на ублюдка, который посмел так изгадиться перед торжеством коммунизма. Обязаны отреагировать соответствующие органы, обязаны задержать подобную заразу, истекающую неизвестно откуда. Зараза истекает, ей нет конца. Сначала ушел из нашей системы якобы важный работник, затем вынырнул черт знает где. Сначала бросил правильных по перестроечным меркам товарищей, затем присосался к мировой системе империализма со всеми вытекающими отсюда последствиями. Разве не бред сумасшедшего, не дорога в залежи ада, не прыжок навстречу неотвратимой и очень ужасной гибели? Два варианта, третьего нет. Или дыра в голове, или работает на спецслужбы товарищ.
  Нет, не хочется верить, что так поступил Станислав Иванович. Профессия инженера самая почетная на русской земле. Инженер не ученый, который надувает отечество якобы полезными открытиями. Инженер не учитель, который допытывает отчизну якобы полезными знаниями. Инженер не работник охраны, который охраняет якобы материальные ценности. Не врач, не газетчик и не артист. Он суть опора русской земли, ее наиболее интеллигентная и интеллектуальная каста, без которой не будет, не останется камня на камне на русской земле, без которой духовная нищета и материальное извращение проглотят Россию.
  Здорово быть инженером. Человеку развитому, нормальному, мыслящему. Неразвитый, ненормальный, немыслящий человек тоже здесь найдет себе место. Если ты получил инженерный диплом в силу сложившихся обстоятельств, как минимум ты уже четвертая часть инженера. А чуть потрудился над всевозможными железяками и проводочками, уже почти инженер, по крайней мере, его половина. Никаких позорных выходок со стороны дебилизированного общества. Денежный мешок, куча пряников, тупость и злоба не могут воздействовать на настоящего инженера. Но с другой стороны, чем больше вокруг тебя денежек, тем меньше сама возможность уберечь от подобной заразы твой выдающийся интеллект, остаться хотя бы на сотую часть инженерной машиной.
  Теперь о сокровенном, о собственном. Квартира своя, но не собственная. Дача своя, но не собственная. Квартиру могут отнять, потому что кому-то более богатому и с большими связями туда захотелось вселиться. Дачу могут поджечь, потому что соседи и слева и справа каждую ночь расслабляются красненьким. Есть, конечно, другая собственность, начиная от холодильника и кончая каким-нибудь телевизором. Но другая собственность настолько мелкая, что говорить о ней просто не хочется. И вообще, на подобной порнухе никогда не попадался младший Иванович.
  Его идеи правильные. Его помыслы высокие. По собственному разумению он если не выше какого-нибудь господа бога, то порядка на два или три разумнее. Господь создавал никому не нужную землю с крохотными и подлыми людишками. Станислав Иванович создал всего-навсего собственное предприятие. То есть создал в условиях загнивающего коммунизма, когда процесс создания с любой стороны есть не только большая опасность, но в некоторой степени большая ошибка.
  Стоп, почему мы говорим об ошибках? Разные придурки, может, ошибаются на каждом шагу. Но не ошибается Станислав Иванович. Расскажу популярнее. Если вы еще не забыли про недружественную к нам Польшу, то при некоторых затратах умственной энергии вспомните про некую комсомолочку Машеньку, с которой познакомился в поезде Станислав Иванович. Ах, случайная встреча! Ах, мало ли было случайных встреч в нашей вселенной! Ах, не припоминается никак! Ладно, пошли дальше.
  Перестройка много чего отменила на русской земле. Но комсомол она не отменяла, и точно не отменила его комсомольские связи и деньги. Вечно живой комсомол, вечно развивающийся, вечно устремленный в светлое будущее. Комсомол оказался не по зубам перестройке. Скорее наоборот, комсомол на полных правах включился в процесс перестройки. Как он включился, отдельный вопрос. Мы понимаем, что молодежная организация решает вопросы не каких-нибудь гномиков или чудиков, но все той же правильной молодежи. А что по этому поводу гласит перестройка? Гласит она буквально следующее: молодежь не застряла на месте. Молодежь должна развиваться, молодежь имеет право на большее, чем ей предложил коммунизм, только тогда поверит молодежь в перестройку.
  Мы уже ближе к истине. Я не утверждаю, что вся молодежь перестроилась в восьмидесятые годы. Ибо на русской земле инертное начало присутствует в среде молодежи. Ибо сама по себе молодежь не способна долго и плодотворно трудиться, а нацеливается на сиюминутные задачи и цели. На жаргонном языке сие означает 'хапнуть и отвалить'. Но не судите строго товарищи. Если хорошо покопаться в молодежной психологии, то любое отрицательное явление можно перевести на положительные рельсы.
  Начнем с явления 'хапнуть'. Здесь скрываются неограниченные возможности в масштабах всего государства. Если разрешить 'хапать' без какой-либо системы и не по программе, то разворуется государство. Но в дело вступил комсомол. Надо же, на государственной основе расплодились молодежные хапалки, при чем ничего противозаконного. Такая хапалка называется Центр научно-технического творчества молодежи. С научной стороны сюда стекали всевозможные нерешенные проблемы и тупиковые задачи, особенно в области компьютерных технологий. С творческой стороны над задачами трудились десятки молодежных коллективов и частных предприятий, состоявшие по существу из одного человека, то есть директора. И не обязательно, чтобы директор был комсомольцем.
  Э, попрошу немножко назад. Станислав Иванович Топецкой не есть какой-то придурок ввязавшийся в перестроечную систему, чтобы рвать из себя жилы даже за очень солидные денежки. С любой стороны, машина стронулась с места. Станислав Иванович после долгих мучений получил в полную безраздельную собственность свое собственное предприятие. Пришлось сюда приложить массу сил и энергии, но дело того стоило, Станислав Иванович Топецкой настоящий директор. Даже в трудовой книжке написано 'директор'. Нечего гнать волну. Станислав Иванович не откажется от вышеупомянутой должности. Однако, в одиночестве и мед горький.
  Вот мы пришли к определенному выводу. Там где-то далеко-далеко остались три очень конкретные особи. Толстый неудачник Максим Леонидович Супенков. Облысевшая икона красоты Кирилл Петрович Ламерти. И, конечно же, старший Иванович. Они не просто остались, но выпали из-под контроля вселенского гения, то есть занимаются какими-то гадостями. Особенно старший Иванович со своей умничающей супругой Натальей Сергеевной Топецкой, что по большому счету должна остаться девочкой Репиной.
  Такое невыносимо. Мир для Станислава Ивановича разорвался на части. Рабское начало товарища стратега повернуло к рабам, стало еще боле рабским, более грязным. Человеческий конец не нашел человека. Лучшего человека, о котором идет разговор. Не питекантропа с его мозолистыми лапами, огромным совком и, конечно, привычками быдла. Быдло в железном тазу. Но есть человек, он предлагает склеить разбитые части. Часть правая пускай срастается с левой, часть верхняя пускай срастается с нижней. Рабы могут не волноваться с недорезанным рабским совком. Но господа обнимают и прижимают к груди только яркие, только горячие, только крутые осколки родного отечества. Теперь понимаете. Не день, не неделю, не несколько месяцев готовилось пришествие нового Христа на русскую землю. Что такое новый Христос не мне вам рассказывать. Но даже у столь выдающегося товарища должны быть ученики, если ему при дележке не достались архангелы.
  Кто там смеется на заднем плане? Это наш пресловутый совок. То самое пресловутое рабство, из которого никак не выйти своими силами. И в перестройку не выйти, черт подери! Я повторяю вопрос, на кой хрен перестройка? То есть на кой хрен медвежьи уловки, если остался прежним совок. Как говорится, та же непроходимая тупость. Никакой, между прочим, свободы.
  Опять не имеет значения, что Станислава Ивановича осудили разные потрохи, всякие скудоумные прихлебатели устаревшего строя. Сделал свой собственный рывок великий стратег всех времен и народов. А его осудили. И еще его осудила всякая мерзость и сволочь. Но ответьте, пожалуйста, кто ориентируется на извращенную сволочь? Плюс удовольствие напакостить сволочи. Это настолько великое удовольствие, если удастся напакостить сволочи. То есть сделать по-своему перестройку. И пускай озвереют рабы оттого, что их так пронесли ниже пояса.
  Дальше несколько слов про простое, почти нечеловеческое счастье. Вы уже догадались, не для себя старался младший Иванович. Просто время такое, просто рядом такая земля. Не сумел пройти мимо великий стратег и проигнорировать русскую землю. Муки его и труды, опять-таки боль, несправедливость и унижение они ничто перед единственной слезинкой любимой России. Не должна Россия лить слезы. Повторяю, ни при каких обстоятельствах не должна. Или не догадались опять, Россия по сути земля русская, она самая настоящая. С русской землей невозможно остаться скудоумным рабом и придурком. И вообще, невозможно стоять в стороне, выращивать брюхо, сыто кривляться и гадить на грешную землю.
  А вы подумали, что ушел, хлопнув дверью, младший Иванович. Ничего подобного. Великий герой просто пробил лазейку в практически непробиваемой стене для будущих поколений. Хотя самые близкие товарищи так и не разобрались насчет лазейки, это уже не факт. Не каждой личности дается полет по вселенной. Не каждый разум способен отказаться от своего дурацкого 'я' ради великой цели. Не каждый товарищ может путешествовать через трясину, не извалявшись в грязи. Вы понимаете, грязь вокруг настоящая, не измазаться в ней невозможно. Ну и пусть. Неужели великий стратег испугался трясины?
  Нет, не на того напали. Животворящий крест, хватит приставать с дурацкой моралью.
  Ручки белые сложи
  На груди холеной,
  И недвижимо лежи
  Сирый и зеленый.
  Раньше рушил кирпичи,
  Пел блатные песни,
  А теперь лежи, молчи
  И на части тресни.
  Вот почему текут слезы.
  
  
  ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
  
  В мир пришли перемены. Коммунистический лагерь потерял свою мощь, когти ему пообстригли, и даже колючую проволоку. Была непомерная мощь, от одинокой березки вплоть до Кремля и от недобитой травинки вплоть до Камчатки. Были кошмарными когти, чуть ли не на каждом получилось по миллиону крохотных человечков. Кто мог подумать, что когда-то отвалятся когти? Не добавляю про проволоку. Обернула не раз и не два подобная штуковина землю, нашу русскую землю. Обернула и наслаждалась, кого бы еще приколоть. Теперь приколы ее в прошлом. Поздно теперь. Что-то сделалось с проволокой.
  Собственно говоря, почему бы и нет? Что было огромным и устрашающим пугалом на все времена и среди всех народов, лопнуло словно мыльный пузырь. На самом деле его огромность попала не в те руки и оказалась не более чем оболочкой. Чем сильнее растягивали оболочку, тем менее оставалось внутри вещества, тем более утончалась материальная часть и прочие материальные свойства. Что было мощным, в конце концов, расползлось на такие тысячи километров, после которых остались рожки да ножки, или неудачный заменитель материи по определению. Ну и мощь показала свою истинную сущность. То есть, что не настолько она мощная, всеохватывающая, и вообще лучше бы она отвалила куда-нибудь да подальше. Вместе со своей проволокой.
  Нет, коммунистический лагерь еще не подох. То есть коммунистический лагерь прикинулся дурачком, чтобы дальше творить грязные коммунистические козни. Но дурачков не очень-то любят в России. Ты, может и прикинулся ввиду существующих обстоятельств, даже полил свое гнусное естество неким сладким сиропчиком. Но от этого не стала больше любить коммунизм просыпающаяся Россия. То есть стала любить коммунизм меньше и много меньше. За его подлость, за позорную ложь, за предательство, за ненависть ко всему русскому, опять-таки за маромойские корни. Не был никогда сугубо русским явлением коммунизм. И теперь он таким не стал, не взирая на то, что сиропчиком загрузили по самые уши.
  Вопрос на засыпку, что такое сладкий сиропчик? Хрен его знает что. Я обещал не ругаться. Время ставит акценты над буквами и запятыми. Время доказывает, что хорошо, что лучше забыть и не трогать, чтобы не портило нравственность подрастающих поколений. Ах, эта нравственность! Я живу, пока вру. Ну и опять-таки нравственность - потрясающая красавица, хорошо сочетается с арсеналом моих недостатков и тем же сиропчиком. Будто особо дебильные поколения идут после нас, не разберутся сами в идейном дерьме, не постигнут кое-какие азы, не пожелают вылечить гангренозные язвы.
  Нет, не судите строго автора этих строк. Он не ругается. Он помогает мелким, подлым, злокозным товарищам поскорее спрятаться в тень и не высовывать рыло. Если время прошло, значит прошло. Если слетела с катушек и откинула ласты ваша система, значит откинула. Если когти сломались у основания вашего хилого колосса, значит сломались. Если проволока стала трухой, значит стала. Не возвращайте, товарищи, прошлое. Оно не вернется, его не вернуть в той одежде, которая импонирует вам, зато молодежь развращает. Берегитесь, товарищи.
  Я понимаю, свобода не ваш пулемет, но свобода вышла из склепа. Чем больше топтали ее, чем больше обманывали и боролись за некую извращенную нравственность под названием коммунизм, тем больше крепчала свобода. Сначала крохотная, сначала истерзанная пытками, лагерями, коммунистической дисциплиной смерти. В дальнейшем отроческая, сомневающаяся, готовая бросить родимую землю и драпануть за бугор. Не бросила, не драпанула в конечном итоге свобода. Сомневающиеся слабаки драпанули, чтобы нажраться там за троих, чтобы в жрачке приветить другую свободу.
  Еще Россия, страна обалденная. Ну и по совместительству свобода здесь обалденная. Долго росла, долго искала выход из лагерного разврата. Но выросла, но отыскала, но превратилась из юношеской модификации в настоящее знамя всего молодого, всего развивающегося и непорочного. Как не пробовали здесь поработать любимцы разврата с сиропчиком. Сладенькое счастье зависло в зародыше, получился у товарищей полный облом. Потому что нам хочется горечи, даже хочется смертельного яда и вытекающие отсюда последствия. Опять же хочется в корчах подохнуть, однако любить. Господи, ты понимаешь меня, как любить эту юношескую свободу!
  Нет, я совсем ничего не сказал. Не все так разом, не каждый товарищ на русской земле против постыдного рабства. Раб будет раб. Вон сколько вокруг рабов, в других государствах и прочих вселенных. Не собираюсь каждого раба называть поименно. Пускай сами оправдываются рабы, если и оправдаются под какой-нибудь неприметной звездой, все равно не докажут, они не рабы, если они не из нашей России. Ах, Россия! Ты как любимая женщина, я обнимаю тебя, я в экстазе, твой преданный варвар. Неужели ты попыталась пойти против прочих народов и прочих вселенных? Неужели отбросила позорную муть и попробовала, только попробовала крохотный фантик свободы?
  Крохотный фантик, крохотная порция, именно так. Юношеское свободолюбие суть неуравновешенное явление. Срок его мимолетен. Сегодня порыв, катастрофа и взлет, завтра потухло даже самое тухлое пламя. Сегодня безумие, звездопад, фейерверк, завтра одно пепелище. Нравится фейерверк, но не нравится пепелище. Неужели это было, и это пройдет? Странный вопрос, смертельный вопрос. Мне надоела наша история, по определению правдивейшая из историй. Мне надоела наша политика, по определению правдивейшая из политик. Опять же выходки подлецов надоели. Опять же кровавая каша, кровавая ложь. Ну и прогрессивный прогресс надоел. Справедливое общество выбросили туда же. Как жить, надоело. Наши белые замыслы, которые не совсем чтобы черные замыслы, кого угодно заставят рычать до кровавой рвоты на разбитых зубах. Или позор? Сколько позора перенесла родная земля. Все надоело.
  Лучше капля свободы, той самой, которая юношеская свобода, черт подери. Она выше, она обворожительнее, чем прочие капли. Я имею в виду политизированные, запрограммированные осколки какого-то странного вещества, предоставленные к употреблению кодлой мерзавцев, что наращивают животы на несчастной земле, что спекулируют нашей свободой. Или дедушка Ленин не мог ошибаться? Как оно скверно звучит. Товарищ не ошибался, ошибались другие товарищи. Ну, те извращенцы, что извратили всемирную благодать человечества. Они ошибались. Они возлюбили себя больше, чем ближнего своего. Они отнимали у ближнего какую-то ерунду, чтобы прибавить подобную мелочь себе. Им не нравился ленинский метод, ленинский переход от царства рабов к царству свободы. Ради чего переходить на личности? Ошибочная личность в определенной строке извращенная личность. Ленинское учение затормозили и не пустили в нашу свободную жизнь, потому что на определенном этапе оно оказалось тупым и ненужным.
  Следующий вариант. Наш цветник оскудел. Не учили, не предлагали, не привлекали новую поросль вместо тупого учения. Мы остались одни в центре всего человечества, была паскудная мысль обмануть человечество, но не вышло. Мы остались одни в окружении многопудовых кактусов, была еще одна мысль разводить цветники, опять-таки результат отрицательный. Наша злоба, наше желание бить и убить сделали нас изгоями на планете Земля. Больше того, отвратили от нас лик божественной родины. Не увлекайтесь, много чего говорилось о родине. Слова, слова и слова. Но под язвами лик, который божественный. Наши вопли исчезли. Ветер, дерьмо, пустота. Они исчезли в надеждах, что их не заметят. Не надеялся только подлец, только убийца, только скотина из самых скотинских скотин. Вы не скотина, если добрались до настоящих строк, преодолевая прочие строки, как раскаленные угли и боль нашей бедной России. Вы понимаете, на что это я намекаю. Только скотина сопротивляется очень простой истине и верещит. Злобная, окровавленная тварь, в червях и дерьме. Как ей хочется убивать, ан обрезали когти.
  Возвращаемся на полигон. Дедушка Ленин не самый главный дурак. Он создал полигон для воспитания нового человека или точнее для развития нового человека. Сначала палка, затем палка, затем пряник или кусок пирога. Всего в три этапа. Следующий круг начинается с палки, сдобренной сладким сиропчиком. Сиропчик капает и смазывает удар. Не так больно. Если больше сиропчика, вовсе не больно. Скачешь и пляшешь под палкой без пряников.
  Ленин вообще молодец. Античность с ее непомерной свободой вообще не для нашей отчизны. Иудейство опять-таки нам не подходит по известным причинам. Христианство с его смехотворными запретами совсем подгуляло. Впрочем, какая разница между иудейством и христианством? Одни казнили еврея, другие его вознесли. Такой вариант не понравился Ленину. Не потому что еврея казнить нельзя. Россия желала собственного, ни с чем несравнимого учения. Вы понимаете, собственного? В этом главная соль. Чужими науками пользуются пускай чужие товарищи, как говорят, дураки. Для России дайте свою науку.
  Вот и дали. Но не сумели развить дальше. Семьдесят лет не хватило, включая те прогрессивные годы с победоносной поступью коммунистического лагеря по вселенной. Не хватило, слишком крохотный срок. Ошибки, ошибки, ошибки. Еж ошибается, медведь ошибается, коммунист ошибается. По программе не ошибается коммунист. Ах, если бы так, если бы программа подразумевала обратное, могло кое-что получиться из ленинской религии, возможно, не самая гадость и рабство. Но программа не подразумевала. Толкователи не ошибались. Расчленители не ошибались. Убийцы были в самом соку. Короче, предали старого Ленина.
  Факты упрямая штука. Под себя подстраиваешь такую упрямую штуку, но в который раз она не подстраивается. Коммунистический лагерь не выдержал собственное гиперпространственное 'я', как его не кормили мясом и кровью несчастных товарищей. Коммунистический лагерь скатился в сортир, скатился практически одновременно на бедной и грешной Земле, за пределами бедной и грешной Росси, не только в одной Польше. Нет, еще сопротивлялась Россия. Свобода страшная, свобода в кошмарах и струпьях. Так не возьмешь ее кавалерийским наскоком, лучше сделать такое дело тихонечко. Погляди, как другие бегут, как ломают ржавые цепи, как пробуют вольный простор. Не задохнулись еще? Или нет, другой теперь воздух.
  Факты проели дыру в коммунизме. Коммунистический лагерь исчез. Дружественные державы больше не дружат с дьявольски бедной, но очень упрямой Россией. Не ввести войска, не устроить погром, не утащить кое-какое экспроприированное барахло в теплую норку. Норка теплая, но за порогом... Не будем глаза открывать на реальную жизнь. В любой момент нагрянет, что за порогом. А ты такой выдающийся, такой начальственный, с таким красивым билетом. Закрой свой билет, он красивый, но ничего не значит против порога.
  Я понимаю, в те годы мало чего изменилось на русских просторах в лучшую сторону. Свобода юношеская, свобода еще не созрела. Коммунисты не сразу спустили штаны. Коммунисты не сразу полезли в сортир. Прятаться и перекрашиваться, корчить интеллектуальных, передовых, свободных товарищей. Еще не пропали иллюзии. Лагерь лопнул, но что-то осталось еще. Обилеченная накипь вроде бы понадеялась, что не сорвут ее с чистого тела России. Вроде бы нет таких инструментов, чтобы срывать накипь. В Польше чего-то есть, но опять же оно в Польше. То же самое могу сказать про немецкую землю. Ну и Венгрия оказалась с зажравшейся немчурой и неправильными славянами Польши в одной обойме. Обилеченные товарищи отпихнули подальше подобную блажь. Своими кровавыми пальцами, своими смердящими душами. Затем залепили глаза на совершающийся на планете процесс, и стали самыми настоящими коммунистами, без фальши, без дряни, без ретуши.
  Вот и кончилась забава
  У партийного крыла,
  И иудина отрава
  Коммунистов оплела.
  И в помоях растоптала
  Партии авторитет,
  Чтоб в карманах зазвучала
  Горстка проклятых монет.
  И высокие идеи
  Гордо выплеснули вон
  Коммунисты-иудеи
  За серебряный трезвон.
  Что оно настоящая правда? Не мне говорить, после семидесяти мучительных лет сброшены маски.
  
  ***
  Нет, ребята, еще не конец. Здорово в Польше. Каждый свободный юноша приветствует неправильных братьев славян. Здорово в Венгрии. Каждая свободная девушка улыбается венгерским крепленым напиткам, а заодно солнцу и звездам. Чехословакия, Германия, Румыния были наши, теперь урлы. Обломилась веревочка, рыбка ушла. Не догонишь и не поймаешь. Каждый свободомыслящий человек за компанию с рыбкой.
  Про стариков разговор отдельный. В любых обстоятельствах старики всегда накипь. Они не то чтобы приветствуют коммунизм, они приветствуют якобы общественное мнение, выливаемое из радиоточек, со страниц газет и экранов телевизоров. Вот что они приветствуют. Вы что себе позволяете? Если сказали умные дяди и тети из телевизора (радио и газет), что коммунизм есть, значит, он есть. Если сказали, что коммунизма нет, значит, его нет. Вот основная позиция стариков. Вот почему старики за скончавшийся коммунизм и мировую систему коммунистической интеграции, потому что им ничего не сказали. Когда-нибудь скажут. То есть скажут якобы правду про Ильича, и то, что Ильич был в детстве не мальчиком, но девочкой, и вообще не было никакой революции в семнадцатом году, и не было никакого коммунизма, только масонский заговор. Но пока не трогаем стариков, потому что им не сказали.
  Лгать, конечно, стало труднее. После Польши, Чехословакии, Венгрии не в такой цене ложь. Может не лгать? Существовала прежняя тактика, будет новая тактика. Существовала прежняя теория, будет новая теория. Вот-вот, я соглашаюсь, лучше не лгать. То есть выйти на широкую площадь, наполнить грудь воздухом и обратиться к народу. Вот просто так обратиться без лжи с единственным словом правды. Но что я такое вам говорю? Обратиться очень и очень не просто. Товарищей без билетов на площадь пока не пускают. Товарищи с билетами пока держатся за билеты. Ради чего мировое побоище с мировой системой империализма? Неужели ради того, чтобы взять и выбросить к черту билеты? Тогда чем товарищи с билетами станут отличаться от прочего мусора? Вроде ничем. Поэтому никто никуда не выходит. Товарищи ждут, когда какой-нибудь потрох сдуру прорвется и выйдет. Дальше по обстоятельствам.
  И что такое опять обстоятельства? Не обольщайтесь, не обойдется без драки. Дело вовсе не в коммунистической морали и каких-то невообразимых принципах. Товарищи с билетами за пол копейки продадут коммунизм. Для них коммунизм не более чем отправная точка, а билеты суть пропуск в другую жизнь, куда тебя без билета не пустят. Вдруг словно обухом по ушам. Оказывается, без билета могут пустить, и коммунизм не совсем, чтобы точка.
  На следующем повороте бардак и грабеж. Дело опять же хорошее, на русской земле поощряемое. У тебя еще есть возможность спасти русскую землю. Политика правящей партии изменилась в последнее время. Точнее, раньше был скрытый грабеж, сегодня он честный грабеж, даже очень открытый. Раньше грабили под отвлеченными формами. Премии и награды, машины, квартиры, дачи, если хотите, жратва или более экзотические виды раболепия. Я повторяю, время другое, опять черт! Невозможно грабить под отвлеченными формами, когда жизнь наматывает круги, когда столько ублюдков рвутся к добру еще не разграбленному. Ты не отвлекайся, мой ласковый. Чуть не успел, добро проскочило мимо тебя, и на нем веселится самая мерзкая сволочь.
  Ах, о чем это я? Каждый знает, строительство коммунизма очень тяжелый этап. На дурака не построить даже игрушечный коммунизм. Необходима питательная среда. Опять-таки награды и премии, и все остальное. Без подпитки в нашей стране ничего не делается. Лучшие строители коммунизма обязаны подпитываться, худшие обязаны сдохнуть. Сие правило, кто-то сдохнет в конечном итоге. Несколько миллионов грязных плебеев отправятся на поля удобрять своей плотью и кровью русскую землю. О них забыли. Они обречены, то есть вычеркиваются из списка на пряники. Нас интересуют другие товарищи, то есть истинные строители коммунизма. Кто умеет тихо тащить и себя напитать за правое дело.
  - Так было, - опять эти тихие товарищи.
  - Так будет, - снова они, - Еще пятьдесят поколений.
  - А через пятьдесят поколений?
  - Не будет там ничего, ни коммунизма, ни русской земли, ни вселенной.
  Или снова не так. Суровое нынче время и мордобойное. Пряников все меньше и меньше, претендентов на пряники все больше и больше. То самое удобрение с полей не желает быть кучей компоста. Мы поудобряли поля в свое время, и хватит. Теперь ваше время пришло. И ваши билеты нам не указ. Не прикрыть билетом подлую воровскую морду. Надо было делиться, товарищи. Вы пожалели кусок пирога для тех, кто строил для вас коммунизм. Вы даже крошки для нас пожалели. Ах, никаких проблем. Вон в помойке лежат крошки. Может, они и лежат, но то самое удобрение с полей встало во весь рост, его не вернуть на помойку.
  Что же это такое? Я спрашиваю, что это, в который раз черт? Более семидесяти лет ценились билеты на русской земле. Теперь наступила анархия. Каждая грязная лапа ползет к пирогу и рвет аппетитную корочку, не взирая на грозные окрики. Убери свой жирный живот! Убери позорная сволочь! Или что-то не так? Отвечаю, коммунистический лагерь есть мыльный пузырь. Тебе не понравилось? Ты уверен, что не понравилось? Тогда подставляй морду.
  Уже никакие доказательства не действуют. Забили болт распоясавшиеся плебеи на идеологический сектор нашей родной партии. Точнее, вашей родной партии. Кто сказал, что партия наша? Мы на нее не подписывались. Свобода выползла из пеленок, свобода доберется скоро до сволочи. Свобода, добравшись, расставит все, как оно полагается. Черное с черным, белое с белым. Свобода расставит, чертовски настырная тварь. Хряп по балде, нет балды. Снова хряп, снова нет. Повторяю, чертовски настырная русская наша свобода. Никакими средствами невозможно вернуться обратно.
  Господи, да что же это такое? Даже в господа поверили коммунисты. Может, поможет господь остановить тупое безумие масс и вернуть назад веру в чистое светлое будущее на полях, куда отправятся массы рядами, как удобрение. Кто-то сказал, что господь всемогущий. Ах, всемогущий господь, тебе коммунизм предлагает сделку. Неужели не ясно, это исторически необходимый процесс, связать господа со страной победившего коммунизма. Ты получишь свои бесполезные души, мы получим свое барахло, те самые машины, квартиры и дачи. Или опять меркантильный господь? Или опять не нужны души целой страны? Нет, души очень и очень нужны. Но, видите ли, еще больше служителям господа нужны машины, квартиры и дачи. Ах, и этот решается, между прочим, вопрос. Новый отряд коммунистов будет служить господу верой и правдой, получая за службу машины, квартиры и дачи. Только бы победить в неравной борьбе, только прогнать на поля сволочь. Или кердык коммунизм и заказывай гробик.
  Что вы плачете, дурачье? Ну, потеряли несколько сотенных. Ну, не купили бутылку вина, не ужрались лишней конфеткой. Зато поглядите вокруг, какая восходит вокруг благодать, как беснуется, как встречает позор коммунизма природа. Или не на что посмотреть? Или маленькое собственное горе оторвало от величайшей благодати русской земли. Или любовь к воровству для вас есть предел человеческой жизни? Или ваша коммунистическая мафия это такая невообразимая прелесть, что без нее лучше не жить? Не верю, товарищи. Восьмидесятые годы доказали обратное. Только-только приподнялась родная земля и выползла из трясины. Только-только мы посмотрели на солнце. Ибо денежный блеск перестал слепить нам глаза. Мы попробовали жить как-то иначе, не только жить ради денежек, и получилось. Не надо нам втюхивать коммунистическую мораль, что коммунисты не живут ради денежек. Еще как живут. Любая мафия на том поставлена, чтобы жить ради денежек. Опять же мафия организуется потому, что денежек мало, денежек на всех не хватает.
  Стоп ребята, кончай билетом размахивать. Ваш билет на определенном этапе приносил денежки. Это народу втюхивали, что билет не приносит денежки, но приносит обязанности. И кое-кто верил, скажем, один придурок на миллион. Остальные товарищи пытались считать денежки. Правда не получалось считать, пока горбатый медведь не изобрел гласность. Но только медведь изобрел гласность, так все получилось. И охренел народ насчет денежек.
  А вы распустили слухи про мафию. Мол, не на билет идут денежки, только на мафию. Девиз у вас вроде правильный. Типа, мафию бей! Или, сковырнем мафию! Но это не больше, чем лозунги. Неужели не догадались, что после восьмидесятых годов никто не верит в самые обалденные лозунги? А во что верят? В ту пресловутую кучку билетов, которые несут денежки. Вера не просто крепкая, но железная. Выводы такие же точно железные. Да, мы готовы избить мафию. Но прежде чем избивать мафию, необходимо решить билетный вопрос. Или не понимаете, что народ разобрался, откуда все зло? Оно идет от билетов.
  Господи, доигрались товарищи. Образ врага больше не действует. Сама по себе мафия тесно повязана с коммунистическим образом. Спросите любого придурка из особо тупых:
  - Что есть мафия?
  Он ответит:
  - А эти самые, как их бишь, коммунисты.
  Вот и весь потрясающий образ врага. А почему? Да потому что мы знаем, какая может быть мафия. Молодые пацаны и девчонки сюда не подходят ни в коем случае. Да и бабушки с дедушками сюда не подходят. Пускай бабушки с дедушками кривляются и харкаются на молодежь, но они разобрались насчет мафии. Хотя с другой стороны, как здесь не разобраться? Так легко разобраться в проблеме, если проблем наглядная. Так легко представить ту самую морду врага, если она семьдесят с хвостиком лет маячила перед глазам. Никто не докажет, что было нечто другое. Или враг, разрушающий и разворовывающий русскую землю, сюда не относится? Бабушки с дедушками знают, который враг. Даже если ты окрестил его 'мафия.
  Делаем опять выводы.
  Морда жирная, вонючая,
  Оглянись скорей окрест.
  Ты облагородил кучами
  Красоту любимых мест.
  Перекормленным седалищем
  Поглотил чужую жизнь,
  Превратил в ничто товарищей,
  Что ваяли коммунизм.
  Тех, что баловались шашками
  И вздымали целину,
  Сделал вшивыми букашками
  И размазал по дерьму.
  Мы, конечно, бессловесные,
  Отупел суровый взгляд.
  Но за происки бесчестные
  Наши дети отомстят.
  И клинки кроваво-жгуче
  В руки крепкие возьмут:
  И тебе, скоту вонючему,
  Брюхо жирное снесут.
  Собственно говоря, обстановка весьма и весьма показательная. Результат может получиться из самых из неожиданных. Никто не отказывается работать на государство. Но и никто не желает подвергаться коммунистической эксплуатации ради блага товарищей с билетами. Хватит товарищи, на вас мы уже поработали. Вы обещали нам много огромных ватрушек и пряников. Получились ватрушки и пряники за счет все той же коммунистической эксплуатации масс, но до нас они почему-то не дошли. И нам это очень не нравится.
  Теперь пару слов о коммунистической эксплуатации. Наглая ложь, что ее не было, быть не могло по определению. Для сомневающихся товарищей лекционный курс из дедушки Маркса. Что такое по Марксу эксплуатация? То-то, объелись, родные мои. По Марксу не существует эксплуатации в коммунистическом государстве. А государство наше какое? Наконец, удачная мысль, государство на сто процентов коммунистическое, где не существует эксплуатация. Только свободный труд для себя и таких же свободных людей, подчиняющихся законам коммунистического государства.
  Дальше не продолжаю. От свободного труда кони дохнут, не то, что свободные коммунистические человеки. Исследовать здесь нечего. Ни до коммунистического труда, ни после него не долбали так русский народ на работе. Ты чего захотел? От твоей работы зависит судьба твоей родины. Ты можешь сломаться, можешь откинуть копыта, но ты всего лишь песчинка (или колесико с винтиком) в потрясающем механизме твоей родины. Смерть подобной песчинки родина как-то переживет. А как ты переживешь смерть родины?
  Тогда последний вопрос. Давайте, ребята, эксплуатироваться вместе. Ну, чтобы ребята с билетами эксплуатировались точно так же, как и простой народ без билетов. Коммунизм суть великая уравниловка, так пускай будет всем поровну. Ах, не хотите, чтобы было всем поровну? Ах, у нас не то чтобы совсем коммунизм? У нас развитое социалистическое государство, ни шатко ни валко врастающее в коммунизм. Или до вас не дошло? Развитое социалистическое государство предусматривает духовное равенство наравне с моральным неравенством внутри государства. При социалистическом государстве еще невозможно обеспечить каждого встречного и поперечного коммунистическими благами. Для кого-то блага получаются полными, для кого-то неполными. Отсюда неравенство между товарищами с билетами и прочей массой.
  Вы думали что-то не так? У вас чувство, что опять надувают. Гадкое, подлое, вражеское у вас чувство. Так мы коммунизм никогда не построим, в эру всеобщего благоденствия никогда не доедем. Плюс еще один интересный вопрос. Наша цель коммунизм? Кто не согласен, что цель коммунизм? Все согласились жить в коммунизме. Только одним представляется коммунизм, как бесконечный труд на благо отечества. Ты, значит, работаешь, пока не вынесут вперед ногами, наградят тебя или нет, уже дело десятое. Другим представляется коммунизм, как бесконечная пьянка, обжорство, разврат, никакой по большому счету работы.
  Ах, какой интересный момент. Обилеченные товарищи работают ради идеи, чтобы превратить развитое социалистическое государство в коммунистическое государство. Остальные товарищи напридумывали сказочек про коммунистическую эксплуатацию и не желают работать, пока не решится вопрос с этой самой эксплуатацией. А чем занимаются остальные товарищи, пока не решился вопрос? Бей коммунистов! Дави коммунистов! Они наточили ножи, собрали бутылки с бензином, выковыривают булыжники. Кто сказал, что булыжник орудие пролетариата? Чертовски верно сказал. Чем-то не тем занимаются товарищи. Никакого почтения к классикам коммунизма. Никакого страха перед кровавым билетом. Глаза жесткие, кулаки крепкие. Не хотим мы идти в коммунизм! Пускай идет коммунизм куда-нибудь далеко-далеко! И по матушке, и по батюшке. Мы пойдем туда, куда хочется.
  Никаких просветов. Трясина.
  
  ***
  - Начинаем заход на посадку, - Станислав Иванович собрал прежних товарищей.
  Выдающиеся таланты великого полководца просто обязаны найти себе место в столь неоднозначный период для нашей России. Ежу понятно, что будет дальше новая жизнь. В новой жизни жить надо по-другому, например, как предлагает младший Иванович:
  - Сегодня, сейчас каждый товарищ обязан определиться, насколько он человек или мусор с помойки. Других возможностей просто не будет. Другого случая тебе не дадут. Времени на раскачку у нас не осталось. Либо вперед, то есть за новую русскую землю, либо мусор и прочее.
  Нет, не стоит сразу кричать и ругаться. Можно послушать, хотя бы для удовольствия, что предлагает Иванович:
  - Государство нищенствует. Государственный сектор разваливается. Пущен печатный станок, что первый признак чудовищного, если не смертельного кризиса. Государство пустило станок, и проиграло. Оно показывает всенародно свою импотенцию. Пущенный станок есть импотенция. Покуда в ходу другие способы и варианты, государство еще на что-то годится, государственный сектор способен родить, может мышь, но способен. Со станком мы потеряли надежду. Где станок, там хаос и смерть. Нищая нация, нищая жизнь. Ад и бездна.
  Догадались, серьезный идет разговор. Под окошком схватился за сердце старик. Глаза выпученные, ни черта не соображает товарищ дедушка. Слюна, как у бешеной собаки, и палку сломал. Здорово орудовал палкой товарищ, пытаясь занять свое законное место внутри какой-то невзрачной очереди. Станислав Иванович чуть не вывалился в окошко, подбадривая дедугана с его палкой. Собственно говоря, две минуты выдержал палочник. Теперь сидит на асфальте, глотает воздух, как рыба. И вообще, живое подтверждение передовой мысли Станислава Ивановича.
  - Конечно, есть риск. Отрываясь от государства и от государственной нищеты, переступаешь границы изведанного пространства, пробиваешься в непредсказуемую область. Там не существовала наша страна никогда. Богатый период не есть истинно русский период. Русским товарищам не повезло даже с маленьким богатством. Русские, что изгои. Оторвали от общего божества, откинули от кормушек, заставили грызть золу или пыль, заставили пресмыкаться.
  Максим Леонидович Супенков даже ротик открыл:
  - Я не хочу пресмыкаться.
  Но рановато открывать ротик. Не закончил великую мысль Станислав Иванович:
  - Только подумайте, как это быть человеком. Не пресмыкающимся, но Человеком с большой буквы. Когда все у тебя получается. Когда никому ничем не обязан, зато остальные скоты тебе постоянно обязаны. Когда засунул руку в карман, а там что такое? - вытащил пачку рублевок Иванович, - Нет, там не это, там целая жизнь. То есть твое потрясающее прошлое без боли и обиды. То есть твое удивительное будущее без тоски и отчаянья. То есть твое прекрасное настоящее в светлых пятнышках и прекрасных крапинках.
  - Понятно, - сглотнул старший брат Владимир Иванович Топецкой, - Мне не нужны пятнышки, тем более крапинки.
  Чуть не дал этому придурку по морде младший из братьев. Только ради дела сдержался.
  - Человек не может не работать. Он работает, потому что работает, потому что так надо. Но и работа должна быть правильная. То есть труженики должны восхваляться, бездельники должны унижаться. Унижение происходит единственным способом через карман, - опять появилась толстая пачка рублевок, - Это не я придумал. Повторяю, так было всегда. Чисто моральное унижение легко забывается. Кого-то не знаю за что обругали. Кого-то не знаю за что обозвали. И все опять-таки при деньгах. Потому что моральное унижение не претендует на те самые пятнышки или крапинки.
  - Угу, - заткнулся Владимир Иванович.
  - Э, не отвлекаемся, - Кирилл Петрович Ламерти вступил в разговор, - Меня заинтересовала твоя пачка.
  - А меня сама мысль, - снова всунулся Владимир Иванович.
  И можно сказать, искупил предыдущий поступок. Ибо улыбка скривила тонкие губы младшего брата:
  - Будет вам и то, и другое.
  Теперь факты в популярном изложении Станислава Ивановича:
  - После подготовительной работы (не говорю о ее сложности) удалось договориться с комсомолом и создать свое предприятие.
  Максим Леонидович загнул большой палец:
  - Факт номер один.
  И это не все:
  - Есть у нас предприятие, и есть директор Станислав Иванович Топецкой, ваш хороший товарищ.
  - Факт номер два.
  - Нужны другие сотрудники.
  - Какие такие сотрудники?
  - Это факт номер три. Нужен первый заместитель директора. И я предлагаю кандидатуру Максима Леонидовича Супенкова, русского богатыря Супши.
  Может пора перестать загибать пальцы? У Максима Леонидовича глаза выкатились, челюсть отвисла:
  - А как же второй заместитель директора?
  То же хороший вопрос. Задумался Станислав Иванович, трудно директору с одним заместителем. Очень трудно директору, даже если хороший во всех отношениях заместитель, даже если настолько хороший, как Максим Леонидович Супенков, русский богатырь Супша. Вдруг заболеет Максим Леонидович? Или всемирный потоп, и утонет Максим Леонидович? Нет, так не годится. Против любого потопа есть антипотоп. Если взяться за дело с правильной стороны, то можно как-нибудь нейтрализовать слабые стороны управления с одним заместителем, то есть взять ему в помощь товарища.
  - Хорошо, вторым заместителем будет лучший организатор и активист на русской земле Кирилл Петрович Ламерти.
  Теперь послушаем Ламерти, новоиспеченного второго заместителя директора предприятия 'Молодой Комсомолец'. Решительно вступил в должность Ламерти:
  - Да, у нас предприятие молодое. Да, у нас много проблем. Да, мы на рынке не больше трех месяцев. Теперь переходим к зарплате.
  Здесь самое время поставить парня на место. Хотя ты второй заместитель, хотя вокруг демократия и свобода слова. Но сначала должны высказаться более старшие товарищи. К примеру, директор. А кто у нас директор? Опять угадали. Директор у нас самый лучший на все времена, зовут его Станислав Иванович:
  - Дело в том, что государство разваливается. Этого следовало ожидать, потому что утонуло в нищете государство. Что такое нищенское государство? Ничего хорошего, черт подери! Нищета есть болезнь, заканчивающаяся смертью. Чтобы не умереть в нищенском государстве, надо не заразиться от государства. Иначе нищета, иначе смерть, и тебе не понадобится зарплата.
  - Может, понадобится? - теперь Владимир Иванович.
  Ну, придурка никто не спрашивал. Штатное расписание на предприятии 'Молодой Комсомолец' переписано, позвольте поставить точку. В новом расписании Владимир Иванович числится тем же разнорабочим, как оно было минуту назад. А вы видели, чтобы разнорабочий указывал самому директору? Не видели, и не увидите никогда. Здесь специфика русской земли и русской свободы.
  Станислав Иванович проигнорировал наглую выходку старшего брата:
  - Я повторяю, государство в помойке.
  Не все так просто, как кажется. За окошком старое время. Тот самый дед с палкой есть старое время. Стучал, значится, дед палкой, материл власть и вдруг заткнулся. Много их, старых дураков, которые наконец-то заткнулись. Лучше бы махал билетом своим старикан, но он махал палкой. Это почти аллегория. Младший брат чувствует, что аллегория, но с дураками не хочется связываться и раскрывать до конца старое время. Старость опять же не молодость. Она когда-нибудь да закончит свой путь по земле. Ну и молодость такое дело закончит. Но старость закончит все равно быстрее, чем молодость. Есть, конечно же, экземпляры которые держатся долго. Например, ветеранов войны еще не всех вывели. Впрочем, те ветераны, что остались, они не настоящие ветераны, в чем совершенно уверен младший Иванович. А наше будущее не совсем старый дед. По крайней мере, будущее не свалится на асфальт оттого, что махало где-то там палкой.
  Вот о чем задумался Станислав Иванович:
  - С зарплатой мы разберемся.
  Ну и соответствующая реакция со стороны старшего брата:
  - Я пошутил. Зарплата не главное в жизни.
  Точно придурок Владимир Иванович. Как бы такому придурку ответить на общечеловеческом языке:
  - Зарплата не главное. Так что у нас главное?
  Смутился Владимир Иванович:
  - Может любовь?
  - Не любовь, а размер этой самой зарплаты.
  Вот и встало все по местам. Чернорабочий получил урок толерантности от более умных товарищей. Его дело убирать помещение, таскать ящики, спроваживать нежелательных клиентов, перевозить деньги в банк и обратно, а заодно набираться ума-разума, чтобы на определенном этапе тебя перевели на другой уровень, скажем, в рабочие. Нечто подобное в нашей стране возможно. Некий придурок с самосознанием кролика имеет право на более счастливую жизнь, чем заслужил всем своим образом жизни, ну и так далее. Станислав Иванович, не смотря ни на что, создаст для придурка счастливую жизнь, хотя такое не просто.
  Вытер пот Станислав Иванович. Ведь точно не просто поднять из дерьма старшего брата. Что люди подумают? Старший брат есть дерьмо, а его двигают. В любом варианте что-нибудь такое подумают люди. Но все равно поднимет старшего брат младший Иванович. Этот поганец есть его больное место. Благодаря Владимиру Ивановичу всегда тормозился младший Иванович. Гири на ногах - еще легко сказано. Старший Иванович и головная боль, и язва. В сложившейся обстановке очень трудно, почти невозможно пристроить подобную боль даже в чернорабочие. Но постарался, но выполнил долг Станислав Иванович. Хотя в конечном итоге будут пинки и шишки, и никакой благодарности.
  Опять спрашиваю, на чем мы остановились? Ах, да. У нас на повестке братская любовь. Очень любит старшего брата младший Иванович. И жену его любит, хотя она совсем стерва. По мнению Станислава Ивановича Наталья Сергеевна Топецкая была, есть и будет стопроцентная стерва. Но все равно любит брата младший Иванович.
  - Мы, кажется, отвлеклись?
  Станислав Иванович выложил на стол пачку с рублям, порвал ленточку и машинально принялся пересчитывать рубли. По большому счету, не все так плохо, как кажется. Потом и кровью, на пределе человеческих возможностей удалось раскрутить предприятие. Еще больше, его удалось раскрутить до такой степени, что понадобились первый и второй заместитель директора. Вот чернорабочего можно отправить в запас, чтобы доходы предприятия увеличивались, чтобы расходы его сокращались. Здесь вам не государственный сектор, не богадельня, не институт благородных девиц. Задумался Станислав Иванович. Мысль про институт благородных девиц ему очень понравилась. Пойдет прибыль, можно вложиться и в институт. Дело чертовски хорошее, ничем не разведанное. Ты, значит, вложился в образование несовершеннолетних девочек, а когда они становятся совершеннолетними, то самое время отблагодарить вкладчика. Товарищи не заметили, как облизнулся младший Иванович:
  - Всему свое время.
  - Чему-чему свое время? - переспросил первый зам Максим Леонидович Супенков.
  Эх, опять этот жирный козел. Такая удивительная идея пропала. Неужели не ясно, думает и заботится Станислав Иванович о своем предприятии? Но дело новое, но тропы нехоженые. Многие товарищи на нехоженых тропах заблудятся, зубики себе пообломают. Только не Станислав Иванович. Неужели не ясно в который раз, не заблудится Станислав Иванович? Не имеет такого права величайший стратег всех времен и народов. Он не заблудится, он найдет свою цель, он приведет своих подчиненных (читайте, соратников) к заре коммунизма.
  Стоп. Что-то такое пролезло про коммунизм. Ах, еще живет внутри каждого из нас прошлое. То самое меркантильное прошлое, с которым так и не справились соратники Станислава Ивановича. Отсюда вся их незащищенность перед сегодняшним днем. Отсюда такая любовь к мелочам. Отсюда недопонимание основных принципов новой системы распределения материальных благ. Ну и прочие беды. Да что с дураков возьмешь. Другое дело младший Иванович.
  - Надо еще подождать.
  - Чего подождать? - смутился второй заместитель директора Кирилл Петрович Ламерти.
  Все-таки получается разговор. Правильно, конструктивно, с акцентами на основных точках. Не зря пробился в директорское кресло великий стратег и герой обновленной России. В той старой России его ожидало позорное будущее. В той старой России приходилось вкалывать за гроши и унижаться перед неисправимыми идиотами, такими как начальник Ингушин.
  Здесь чуть не вытошнило Станислава Иванович. Тупой извращенец Ингушин только гадил и ставил палки в колеса. Даже в партию из-за него не пробился Иванович. Но ничего, мы знаем иные пути. Вот по иной дорожке пробился Иванович. Пробился в такие края, что не снились придурку Ингушину. Да ты кто? Ты всего лишь мелкий начальник. А кто такой Станислав Иванович? Он не какая-та мелочь в коротких штанишках. Он директор своего собственного предприятия 'Молодой Комсомолец', он путеводная звезда, он светоч в окошке, он надежда всей молодежи сегодняшней России. Он даже меценат и благодетель для некоторых потрохов (взгляд в сторону Владимира Ивановича). Еще он может назначить кого пожелает на самые высокие, чуть ли не государственные посты. Он приобрел себе в полное и, можно сказать, бессрочное рабство двух заместителей. И никто за это не даст ему в морду.
  - Чего-чего? - проворчал Станислав Иванович, - Скоро начнется манна небесная.
  На лице блаженные слезы.
  
  ***
  Нет, славный мальчик не прогадал, ввязавшись в новую жизнь внутри старого и отмирающего государства. Я не утверждаю, что для подобной борьбы нужны определенные качества. Оно без вопросов. Новая жизнь не рождается на пустом месте, не развивается абы как. Только чертовски расчетливые или безбашенные товарищи входят в новую жизнь, притягивая за собой остальную серую массу. Серая масса так просто не входит. Ее необходимо подталкивать. Потому что серая масса обладает инертностью и тяжело разгоняется. Но, разогнавшись, не может остановиться серая масса, и тогда уже точно входит в новую жизнь, не понимая, как это раньше она сюда не входила.
  Цивилизация технарей еще не подохла. Только не надо придуриваться, что девяностые годы полностью перечеркнули восьмидесятые годы. По сути девяностые годы есть продолжение восьмидесятых годов, как восьмидесятые годы продолжение предыдущего поколения, как семидесятые годы продолжение шестидесятых. Только вот продолжение у нас получилось корявое, как всегда получается на русской земле. Если бы семидесятые годы были точной копией шестидесятых, то никогда не родилась цивилизация технарей. Так и восьмидесятые годы не суть эталон для девяностых. Ибо девяностые годы внесли в нашу жизнь нечто новое, только им свойственное и очень личностное, а цивилизация технарей осталась чуть сзади.
  Вы только не подумайте, что я зациклился на периоде своей собственной молодости. Кое-что есть, но жить мне пришлось и в девяностые годы, и дальше. Ах, если бы моя бестолковая жизнь оборвалась в цивилизацию технарей... Но так не бывает. Жизнь состоит не только из мягких булочек и сдобных пряников. Со временем булочки превращаются в камень, пряники превращаются в пыль. Но и это есть жизнь. Неужели не ясно, что даже в такой форме, как камень и пыль, продолжается жизнь? А мы ее рабы и заложники.
  Опять же не важно, что кто-то попал под пресс последних (или предсмертных) коммунистических реформ и корчился на асфальте, кто-то сумел выскочить. Главное, что кому-то захотелось реформировать коммунизм. Опять же не обязательно, что реформы пришли в голову мишке горбатому. Главное, что они пришли и воплотились в нашу чертовски сложную жизнь. При этом жизнь стала еще сложнее, жертв медвежьей политики стало еще больше. Ну, и более чем закономерный вопрос:
  - Как там дела с коммунизмом?
  Нет, я не хочу сказать, коммунизм отрицает реформы. Но так получилось, что коммунизм отрицает. Одно определение, тоталитарный режим. Как уже говорилось, всякий тоталитарный режим держится не на клюкве с маслицем. Опоры его жесткие, чугунные, единожды установленные, если их расшатать, то получится всякая хрень, может другой тоталитарный режим, но прежний режим уже не получится.
  Вот и я говорю, какого черта реформы? Жили мы тихо и радостно. Хлебушка хватало и кое-каких тряпок. Но не хватало абстрактной свободы. А что такое свобода? Хрен знает что. Кое-кому достаточно выйти на улицу, расправить плечи и улыбнуться навстречу встающему солнышку. Кое-кому нужны квартиры, машины и дачи, и прочее барахло, и во множестве экземпляров. Без прочего барахла вроде бы не существует свободы.
  Как же, мать твою, коммунизм? А вот так. Горбатый товарищ продумал для коммунизма именно барахоловскую свободу. В его свободе почему-то отсутствовали улыбка и солнышко. Вот барахло там определенно присутствовало. Почему-то подумал горбатый товарищ, что барахло, освященное коммунистическими идеями, будет другим барахлом. Или он ничего не подумал. Просто приказ. Да, тот самый приказ забугорных паханов, что дергали за веревочки медведя. И ходил медведь перед ними на задних лапках.
  Впрочем, так оно всегда получается. Завершилась целая эпоха на русской земле. Коммунистический строй добрался до своей наивысшей точки на плечах науки и техники. Что дальше? Можно сидеть на вершине, жевать булочки и надкусывать пряники в собственное удовольствие. Но можно подсуетиться и броситься вниз головой. Представляете, какой удивительный вид вам раскроется во время полета? Ах, не представляете. Так чего мы стоим над душой? Быстренько вниз, вперед мордой.
  И вообще, чего это мы раскудахтались? Культурный город, культурные улицы, культурные дома, и оскомина на губах, где культурные люди? Коммунисты ввели уравниловку. Уравниловка уравняла черное с белым, умное с глупым, представителей цивилизации технарей с обыкновенными бомжами и сволочью. В девяносто первом году ушла уравниловка. Представляете, как здорово, что ушла уравниловка. Нет теперь уравниловки, самое время деньги спасать. Ах, какие деньги? Не придуривайся, пожалуйста, у тебя есть деньги. У всех они есть. Коммунистическая уравниловка превратила нас в собирателей денег. Даже мальчики и девочки собирали в копилочку деньги. Даже восьмидесятники их собирали на добрую и счастливую жизнь. А у старых пеньков, сами понимаете, какие лежат деньги?
  Вот подобное дело и надо спасать. Перестройка коммунистического строя в одну из форм рыночной экономики в первую очередь унесла с собой деньги. Знаете, глупость какая-та. Перестройка должна была принести деньги, вместо этого она их унесла. Хотя с другой стороны, перестройка должна была принести новые деньги, а унести старые. Вот со старыми деньгами и получился тот самый облом. Раз их должна была унести перестройка, их унесла перестройка.
  Ну, и как вы понимаете, никто не задумался, откуда старые деньги. По официальный версии, народ у нас бедный, денег у него недостаточно. По неофициальной версии, у народа есть деньги. Теперь разобрались. Горбатый мишка сказал, что старые деньги суть неправильные деньги, добытые неправедным путем. Кто знает, что деньги неправильные? Партия знает. То есть партия знает, чего творит и за какие творит деньги. Ибо партия проработала каждый шаг разбойного нападения и открытого грабежа, в центре чего находятся деньги. Сначала отбираем старье, затем выдаем в новых купюрах и знаках. Вот только при раздевании присутствовали тулуп, шапка, костюм, сапоги, жилетка, рубашка, белье. При одевании не вернулось даже белье. Трусы в дырах, и баста. Кто прекрасного пола, пол отменили, торчат голые сиси.
  Господи, как я устал. Неужели единственный из товарищей на планете Земля, кто желает во всем разобраться? Что за время такое девяностые годы? Вот в восьмидесятые годы понятно и просто. Молодежь работает, молодежь копается в своей технике, откладывает в кубышку кое-какие червонцы и рублики. Старики благоденствуют, старики откладывают сотни и тысячи. Не спрашиваю, зачем откладывают старики. Может, голодное детство. Может, маразм старости. Мама моя, это их деньги, пускай они старые деньги. Все хорошо, все путем, сливай воду или суши весла. И вдруг пришли девяностые годы.
  Что собственно изменилось на русской земле? Ничего не изменилось, твою мать, кроме той мелочи, что вместо старых у нас новые деньги. Вы же понимаете, новые деньги у всех, тем боле у товарищей с билетами. Только почему-то товарищи с билетами один к одному обменяли старые деньги на новые деньги. А очень правильные товарищи с билетами получили при обмене кое-какой приработок, превосходящий в разы обмениваемые деньги. Опять правильно. Потому что у товарищей с билетами могут быть только правильные деньги, заработанные праведным путем. Праведность должна поощряться, тем более в перестройку. Зато предательство и неправильные деньги должны быть подвержены самой суровой каре.
  Кто сказал, что у товарищей без билетов неправильные деньги, заработанные неправедным путем? Горбатый мишка сказал. Была возможность зарабатывать правильные деньги под эгидой правильной партии. А что ты сделал? Ты же не побежал в партию? Ах, ты туда побежал, как Станислав Иванович Топецкой, но тебя тормознули товарищи. Значит, правильно тормознули. Значит, известно за что. Ты хотел получить билет, чтобы добывать деньги. Ты не думал, какие деньги, то ли правильные, то ли неправильные. И опять же не думал, что присутствие билета требует от тебя величайших жертв на благо отечества. Ты думал про деньги.
  Господи, что за туфта. Нам туфту втюхивали предыдущие правители, еще до мишки горбатого. Это мы не раз обсуждали и послали всех на хрен. Вот-вот, вместо того чтобы проявить настойчивость, исправиться, стать полезным для партии, всех на хрен. Следовательно, не ошибся горбатый товарищ, отделяя овечек от козлищ. Гнильца она есть, неправильные деньги присутствуют рядом. Самое время с ними бороться.
  Теперь три пилюли о счастье.
  - Черт возьми, - закричали рабочие, - Не хватает на водку.
  И перестали работать.
  - Черт возьми, - завыла интеллигенция, - Мы сравнялись во всем параметрам со студенчеством.
  И перестала пачкать бумагу.
  - Черт возьми...
  Нет, колхозники промолчали. Колхозная пилюля не засветилась и не прошла. Слишком откормленная, слишком цветастая, слишком с надрывом оказалась пилюля, которую им подсунул горбатый медведь на гребне рыночной экономики. Сами в курсе, колхоз это рынок. И колхозники промолчали. Добрые дяди и тети, они суть лучшие ученики, понимающие интерес государства. Свое отдадим, ты процветай государство! Свое разорим, ты развивайся отчизна правильных русских! Свое позабудем, пусть богатеет страна и вечно живет перестройка! Или не так? Коммунисты дали пограбить колхозникам. Самую малость: гвозди, веревки, фисташки. Самые крохи: камень, песочек, бревно. Или не дали? А рынок на что? Теперь понимаете, с какой стороны взошла заря обновленного коммунизма.
  Впрочем, пустой разговор.
  - Ребята за нас, - подумали коммунисты про тех самых колхозников. Больше того, ревизовали марксизм-ленинизм в сторону отсталой аграрной России. Мол, ошибочка вышла с правящим классом. Какие такие рабочие, твою мать? Какая интеллигенция, сапогом ее в жопу? У кого земля, тот и правит Россией. Неужели не ясно, что главное дело в земле? Как уже говорилось, Россия наша аграрная, правят Россией аграрники. И революцию сотворили аграрники. И русский народ по сути аграрный народ. Дедушка Ленин просто прикалывался со своими рабочими. Ну, чтобы дебилу, который есть рабочий, было приятно, что он гегемон. Еще раз понимаете, рабочего можно купить за серебряники, можно назвать 'гегемон'. На 'гегемона' стопудово клюнет рабочий.
  Теперь несколько слов про настоящую власть, или про те непреходящие ценности, что выявила рыночная экономика. Формула выглядит так: земля - деньги - земля. У кого есть земля, тот получит самое охрененное барахло. У кого нет земли, тот ничего не получит. Дальше не надо быть семи пядей во лбу, чтобы найти безземельных товарищей и прочих ублюдков. Где покой и порядок? Разворачиваем дедушку Ленина, цитируем:
  - Земля у крестьянина.
  Господи, до чего мы добрались? Современное осмысление коммунизма выявило передовой класс в нашем отечестве. Коммунизм просто обязан перепрофилироваться и переориентироваться на передовой класс. Что он и делает. Теперь на каждом углу крестьянство. Остальные товарищи отошли в тень. В девяностые годы они не так чтобы передовой класс, но безземельная сволочь и просто нахлебники. Хотя продолжаю базар про крестьянство. В новой России все должно быть по-новому. В новой России не крестьянин, а собственник. Или у вас крыша поехала, или вы догадались, что такое есть собственник. Собственник он не совсем чтобы крестьянин, он товарищ с землей. Есть ли у крестьянина земля? Тогда встречный вопрос. Есть ли у крестьянина билет? И все встало опять на свое место.
  Я то же хочу в собственники. Никаких проблем, приходи, покупай землю. На твои новые денежки можно купить землю. Она стоит не очень дорого. Где-нибудь на болоте тысяча рублей за сотку. Где-нибудь на заливе сто тысяч. Впрочем, на заливе земля стоит все ту же тысячу, только для товарищей с билетами раздается за символическую плату в один рубль. Но при тебе нет билета. Поэтому сто тысяч.
  Плюс еще один интересный момент. Земля такая черненькая, земля такая хорошенькая, земля выше всяких похвал. Обновленная Россия обязательно вернется к своим истокам. Хватит издеваться над нашей родиной, навязывать ей бесполезную роль промышленного государства. Не была Россия промышленным государством. Ах, в цивилизацию технарей что-то такое здесь получилось с промышленностью. И где мы теперь? То есть в какой мы теперь заднице с цивилизацией технарей, с наукой и техникой? Такое ощущение, что задохнулась в промышленной вони Россия.
  Ладно, пускай будет так. Беру деньги, бегу покупать сотки. Все туда побежали, и я побежал. Товарищ без билета может наскрести на шесть соток где-нибудь на болоте, и это здорово. У меня целых шесть соток русской земли. Вы понимаете, целых шесть соток? Или не понимаете, твою мать? Я не просто собственник, но представитель нового класса русских товарищей. Еще на своих шести сотках я поставлю сарай, назову сарай 'домом', буду балдеть под ласковый треск бревнышек в маленькой такой и чертовски вонючей буржуйке. Тем временем настоящий буржуй (ой, простите, товарищ с билетом) жопу порвет, чтобы купить себе шесть тысяч раз по шесть соток и с таким багажом войти в ворота новой России.
  Еще один интересный вопрос. Как вы думаете, кто нужнее для государства, у кого шесть или у кого шесть тысяч раз по шесть соток? Вопрос и впрямь интересный. При сложившихся обстоятельствах хватит ориентироваться на прошлое. В те далекие брежневские времена даже владелец одной сотки считался жирным буржуем и человеком сомнительным. Его заставляли выращивать райский сад с огородом на одной сотке, чтобы каждому встречному и поперечному было ясно, он не позорный буржуй, но труженик. Иначе сгоняли такое чмо с одной сотки.
  Сегодня главное дело приобрести свои сотки. Ты приобрел шесть тысяч раз по шесть соток, теперь можно забить болт и отправиться отдыхать куда-нибудь на Канары. Земля есть твоя собственность, земля кушать не просит, земля не хрен, сто лет простоит. Ты на Канарах. Плюс всякие глупости. Об этом даже рассказывать надоело. Как покупали коммунистическое добро товарищи с билетами за все тот же символический рубль и так далее. Чего вам не нравится? Коммунистическое добро и так принадлежало коммунистам, то есть товарищам с билетами. Они пользовались добром под вывеской 'коммунистическое'. Теперь настало время пользоваться добром под вывеской 'собственность'.
  И опять правильно. Если ты получил землю, на которой находится маленький коммунистический домик в сто комнат, почему бы тебе не приобрести домик? В приобретенном домике решал дела государства твой дедушка. Тут же работали папа и мама. Тут же ты с братцем хотели подкинуть свинью дедушке. То есть вместо правительственного института рванули в какой-то там Политех. Но вовремя вас подловил дедушка. Можно добавить, судьба. Судьба такая, что не жить обилеченному товарищу где-нибудь в другом месте, кроме как в маленьком домике на сто комнат на территории шесть тысяч раз по шесть соток. Вывод напрашивается. Как бы тебе не купить домик? Трешь гениальную лысину, за сколько купить? Ну, по сто рублей комната - слишком дорого, по одной копейке - народ не поймет. Ладно, договорились, плачу за все сто рублей, то есть рубль комната.
  Дальше крупным планом счастливые лица. И что-то такое про справедливость на русской земле, про наш великий русский народ, который так любит, так верит в свое государство.
  
  ***
  Ну что же, три краеугольных камня мы откопали. Рабочие, интеллигенты, колхозники. С номером три вроде бы полный порядок. Рыночная экономика нашла здесь весьма благодатную почву. А еще дальше? Как бы нам довести до ума первый номер? Глотка большая, гиперпространственная, долго кормили елейной стряпней эту погань. Ах, передовой бастион коммунизма! Ох, основа основ! Эх, пора править миром! Нынче не затыкается глотка. Что касательно елейной стряпни, так она кончилась. Кормить нечем. Неужели не догадались, жрача мало, на всех не хватает. А если и догадались, кто отдаст свою жрачку? Вот и нечем кормить. Следовательно, надо урегулировать вопрос с первым номером, чтобы не путался под ногами и не мешал рвать на куски русскую землю.
  Есть, конечно, одна задумка, как столь неприятное дело довести до конца. Короче, самое время делиться. Но я уже говорил, никто не хочет делиться. В лучшем случае крохи с барского (ой, простите, коммунистического) стола. В худшем случае, хрен тебе мясо. Идеальный вариант на все времена и для всех народов, так поставить рабочий класс к стенке. И здесь не ошибся дедушка Ленин. Никто никогда ни на каком блюдечке не принесет пирожок. Если товарищу рабочему хочется кушать, то придется взяться за оружие и добывать жрач в борьбе с эксплуататорскими классами буржуев и собственников. Если товарищу рабочему не хочется кушать, так это его проблема. Как не принесут тебе пирожок, так и не нальют за так за дармак водку.
  Господи, до чего мы договорились:
  - Жратва не предмет первой необходимости.
  Таковы новые тенденции коммунистического строя:
  - Бывало и хуже.
  Плюс сюда приплели науку:
  - Голод лечит болезни.
  Я не упоминаю мышиное копошение вокруг блокадников. Вы посмотрите, какие ребята здоровые. Протянули аж сорок пять лет после блокады и еще столько же вытянут. Все хиляки сдохли. Зато эти ребята прошли через голод и вылечились. Их самое время произвести в герои. Как говорится, деньги к деньгам, льготы для тех, у кого и так льготы.
  Даже интеллигенции возразить нечего:
  - Героическое время, черт подери.
  Интеллигенция или команда под номером два еще хуже, еще вреднее, чем кучка рабочих товарищей. Как уже говорилось, рабочий класс несет в себе вирус буржуазного общества. Если по существу, товарищу рабочему не хочется править, а хочется лежать на печи и пересчитывать денежки. Ну и соответственно, денежки должны быть не трудовые, очень и очень халявные должны быть денежки. Ибо халявные денежки - цель для рабочего класса. Если до вас еще не дошло, в рабочей среде меньше всего ценятся честно заработанные денежки и больше всего всякие блага и халява. Что такое буржуй с позиции среднестатистического рабочего? Это крутой пацан, который урвал халявные денежки. Но постойте, родные мои, в девяносто первом году и впрямь кое-кому удалось урвать халявные денежки. Не скажу, чтобы халявщики вышли из рабочей среды, скорее наоборот. Но по уровню умственного развития все любители денежек (без исключения) были дебилы, то есть на уровне среднестатистического рабочего. Теперь отвечайте, почему товарищ рабочий не мог урвать халявные денежки?
  А вот почему. Его подкосила блокада. Нет, кроме шуток. Коммунистическая система в рамках рыночной экономики превратилась в блокаду. Вернее, она превратилась в блокаду для проклятых классов, то есть рабочих и интеллигенции. Собственники сюда не относятся. Чтобы поставить все точки над новой зарей коммунизма, коммунисты образца девяносто первого года вытащили на свет блокаду образца великой отечественной войны и заставили ей поклоняться:
  - Вот видите, то настоящая блокада.
  - Сегодняшняя блокада не настоящая.
  Конечно, кое-кому повезло. Товарищи, случайно попавшие в ту блокаду, получили хоть маленький, но кусочек халявы. Зато товарищи, попавшие в блокаду образца девяносто первого года, получили по морде. Да как оно может быть? Блокада и есть блокада. Тут вы не угадали. Дело в том, что блокада из великой отечественной войны есть блокада без оговорок и хитростей. Зато блокада из девяносто первого года не есть блокада, хоть разорви себе жопу, а просто фигня какая-та. Чтобы никто не сомневался в правильности одной блокады и неправильности другой блокады, коммунисты натравили правильных блокадников на прочую сволочь.
  Теперь мы пришли к единому мнению. Кто такие правильные блокадники? Наши любимые дедушки и бабушки, что за миску картошки выдавят глаз и расстреляют хоть целую тысячу, можно и две тысячи поддельных блокадников. Имя им легион. Они куда сплоченнее и организованнее, чем рабочий класс и интеллигенция вместе взятые. Они суть пятая колонна рыночных коммунистов. Если вам не понравилось, можете выйти на Дворцовую площадь и провозгласить себя правильным блокадником. Вам повезет, если закончите день в отделении, а не на кладбище.
  Так что мы имеем в конечном итоге? А то мы имеем в конечном итоге, что рабочий класс опустили. Единственная халява связаться с блокадой прошла мимо. Не попали ребята в правильные блокадники, и остались без денежек. Вот обилеченные товарищи попали в правильные блокадники. Ну, если не сами они, так их родители или еще какие родственники, которые глазом не видывали, нюхом не нюхивали, что такое блокада. Просто надо знать время и место.
  Наконец, мы добрались до интеллигенции. Я имею ввиду, до технической интеллигенции. Ибо есть еще коммунистическая интеллигенция или культурная. То есть передовой отряд жополизов, работающий на правящую верхушку. Вот они называют себя единственным классом интеллигенции, отрицая к чертям технарей. Ах, если бы было так. То есть если бы купленная интеллигенция задавила нормальных парней и девчонок. Но так никогда не было и не будет так никогда. Всякие подхалимы и сволочь, конечно, получат свой пряничек от хозяина, а якобы несуществующий класс все равно останется очень больной и практически неразрешимой проблемой.
  - Воняет, черт подери!
  Я понимаю, как нам хочется раз и навсегда всех и каждого поставить на его законное место. Чтобы впереди стояли великие и ужасные коммунисты. Чтобы чуть сзади толпились бывшие колхозники, или сегодняшние собственники. Чтобы приблатненная шантрапа из культурной среды паясничала перед своим нанимателем. Чтобы новоиспеченные герои гордо шествовали к будке с халявой. Чтобы рабочий класс подбирал крохи и лечился единственно голодом. Чтобы технической интеллигенции не было ни при каких обстоятельствах, и из истории русской земли выветрились навсегда восьмидесятые годы.
  Ну, и как следствие:
  - Карточки.
  - Очередь.
  - Жизнь на грани жизни и смерти.
  А если открыл свою пасть, так это чтобы воспеть гениального перестройщика мишку горбатого. Или гляди, чтобы пасть тебе не порвали.
  
  ***
  Теперь про наших младших товарищей. Знаете, я почему-то не очень люблю всяких младших товарищей. Как-то они обманываются куда реже, чем великодержавный русский народ богоносец. И это не здорово. Даже более чем не здорово. Вроде бы мы постановили на все времена, что младшие товарищи будут всегда младшими и никогда не вырастут, чтобы стать старшими товарищами. А эти ублюдки постановили иначе. Видите ли, они не хотят становиться старшими из младших товарищей. Не хотят, что истинный факт. Они хотят оставаться такими как есть. Во все своем первородном нахальстве и тупости.
  И что мы имеем на переломном этапе:
  - Наш враг коммунизм.
  Вот так без сучка без задоринки решили чухонцы, самые младшие из младших товарищей. Что за хрень, что за предательство коммунистической идеи, что за удар ножом в спину? Только-только горбатый мишка и его подхалимы перешли на новые рельсы, осталось пустить вагон, вместо этого удар в спину. Нет, так дела не делаются. Рыночный коммунизм еще не окреп окончательно. Его надо любить и лелеять, на него надо молиться и ему поклоняться. Плюс очень бы неплохо нейтрализовать внутреннего врага в лице технарей. А тут еще появилась внешняя сволочь.
  Нет, снова не так. Почему появилась внешняя сволочь. Наше государство многонациональное государство. Сотни больших и малых народов собрались в дружную семью по прихоти дедушки Ленина. Лучше бы они не собирались подобным путем никогда. Но они собрались, всякий товарищ в коммунистических книжках читал, что семья дружная. Опять же ниггеров у нас нет, только цивилизованные народы: русские, чухонцы, чукчи. В этакой семье легко отработать общие принципы равноправия и самоуважения. Чтобы, во-первых, младший брат уважал старшего брата. Чтобы старший брат, во-вторых, любил младшего брата. Ну, насчет старшего брата и говорить нечего. Любовь великая, чувства неописуемые. Старший брат (русский) разрывается на части для всяких чухонцев и чукчей. А те по своей маленькой гаденькой натуре взяли и в душу нагадили. Все мы братья и сестры, при чем равноправные. Не нужны нам старшие братья, не хотим быть младшенькой сволочью. Чего вы хотите, мать-перемать? Черт знает чего. Может, пить, жрать, кривляться и гадить?
  Вполне предсказуемая проблема с младшими братьями. Только более старший товарищ начинает строительство новой жизни для всех, и для младшего брата в первую очередь, для того самого, что бьет ножом в спину. Комплекс такой, не знаю, как он называется. Мы назовем комплекс младшего брата 'комплексом младшего брата'. Здесь опять все понятно. Младший брат желает быть старшим. Но если признаться, что он желает быть старшим, то это унизит раздутую честь и достоинство младшего брата. Следовательно, младший брат ничего не желает. Ну, кроме справедливости и обыкновенного человеческого счастья. И опять, что такое обыкновенное человеческое счастье? Здесь вполне законный ответ, это когда младший брат сам по себе и никаких старших братьев.
  Вот и ночка немного светлее, вот и мысль потекла в нужное русло. Внешние враги разложили коммунистический лагерь, отторгли нестойких, капризных, самодовольных товарищей. Внутренние враги проявились в образе младшего братика, нанесли удар в самое сердце системы. Их просили чуть-чуть подождать. Их предупреждали, будьте товарищами. Реакция нулевая. Из молодых да ранних оказались внутренние враги. Кровь взыграла. Мол, не хочу никого слушать, ни под кого прыгать. Сам вселенная, сам господь бог. Советов не надо. Братскую руку засунь себе в задницу. Братское руководство по эксплуатации... Какое там руководство? Сам опять царь, сам пономарь. Короче, пошли на три буквы товарищи. И еще чего-то там про свободу.
  Ого! Кто сказал, что коммунисты против свободы? Особенно в последнее время, когда ввели открытый грабеж и такую же гласность на каждом угла. Пограбил, после чего рассказал, как пограбил. Нагадил, после чего разоткровенничался о перспективах желудка. Перестроился, после вынес сор на народ. Как перестроился? Еще одно нововведение образца девяносто первого года. Правый фланг перестроили на левый фланг, левый фланг перестроили на правый фланг. Не спорьте, в последней фазе у нас перестройка. Все для народа, все для младшего мозгляка. Его пустили в народ. Очень хотелось такую глупость не делать. Еще не дорос младший брат, совершенно не тянет на человека нового образа жизни, новой идеи, нового общества. Настоящий мозгляк, вытянул из кармана конфетку. А чтобы все шито и крыто, нож в спину.
  Оно бы ничего, но только расхлебывать подобную мерзость приходится. Плохо воспитывал старший товарищ младших товарищей, не доглядел. Ну и вместо ласковых мальчиков и покладистых девочек сформировалось мерзостное чудовище, при чем такое чудовище, что не прогонишь ударом пальчика, не заставишь его раболепствовать от одного только слова и взгляда. Господи, что-то не то на дворе! Солнышко светит, птички поют, жизнь почти райская для определенной категории граждан. Вот с братством народов облом. Как оно так? Сам не понимаю, как оно получилось. Еще недавно кровавый билет играл основную роль в управлении коммунистическим государством. Теперь на кровавый билет плюются и отливают всякие мелкие потрохи. А кто понаглее, может вытереть ноги.
  Старший брат добрый. Старший брат ласковый. Старший брат вместо тоталитарного коммунизма придумал рыночный коммунизм. Нынче у нас страна неограниченных возможностей. Ты имеешь право выставить свои возможности на рынок, как продавец, а некто имеет право их не купить. Или купить за очень мелкие деньги. Неужели кому-то рынок не нравится? Не понимаю, черт подери! Неужели рынок старшего брата хуже, чем рынок младшего брата? Или младшему брату хочется выставить собственные возможности на какой-нибудь другой рынок? Например, продаться врагу. И такое возможно. Наш коммунистический рынок совсем молодой, бывают сбои и недоделки. Но с другой стороны мы можем переоценить возможности младшего брата, заплатить ему на порядок больше, чем он того стоит.
  Не верите, черт подери! Загляните в Америку, как поступают там с младшими братьями. А у нас человеколюбие, если не против, у нас гуманизм. Миндальничаем, либеральничаем, в куклы играем со всякой сволочью. Куклы на каждом шагу. Вот эти ласковые, вот эти нежные, вот эти с шипами и пушками. Очень правильно, что они с шипами и пушками. Хватит миндальничать, время пришло. Грехи младшего брата падают на хребет старшего брата. Не воспитывал, как полагается. Не высвечивал, где причитается. Не выносил чертов сор из избы. Все прекрасно, все хорошо, все по правилам. Сор поганый, сор застоялся в избе. Теперь приходится выносить. Снова для пользы младшего брата. Плюс чертовски верная мысль: ну-ка парень, а не попробовать танки?
  Милая Маша, последний вопрос,
  Где твои глазоньки серые,
  Алые губки и крохотный нос,
  Где твои глазоньки белые?
  Обворожительный где голосок,
  Где твоя шейка точеная,
  И почему заливает висок
  Капля тяжелая, черная?
  Машенька милая, детка моя,
  Хоть отзовись на мгновение...
  Поздно, с кровавой звездою свинья
  Топчет тебя в исступлении.
  На данном этапе борьба не имела обратного хода.
  
  ***
  Разговорилась Наталья Сергеевна Топецкая, партийная кличка Ната. То ли семейная жизнь повлияла на ее интеллектуальный рост, то ли воздух нынче такой, что молчать хуже смерти. Воздух рождает слова. Не хлесткие и не отрывистые, не бешеные и не пламенные. Просто слова, которые выпираются из груди. Там в груди больше не осталось свободного пространства под воздух. Все переполнено, все изуродовано, сплошная рана.
  - Жизнь смешная и глупая, - вот что сказала Наталья Сергеевна, - Просили ее успокоиться хотя бы на несколько лет, и чтобы не путалась под ногами. Птицы поют, букашки бодаются, деревья приносят прохладу и нежность. Глупая, но красивая жизнь. Смешная, но очень счастливая жизнь, другой не надо, не будет.
  Не говорю, дурачится бывшая Репина. Что-то нашло. То молчит, то глаза засверкали, то опять замолчала. Тихая девочка, скромная. В тихом омуте, сами знаете, какие дела водятся. И трясина вокруг не обязательно булькает. Чаще трясина молчит, чтобы в некий момент зацепить тебя и взорваться.
  - Упоение жизнью, - разыгралась Наталья Сергеевна, - Мы забыли про упоение жизнью. Мы оставили мир наших грез, нашей мечты, нашей любви где-то там на дороге. По большому счету мы ничего не желали оставить, однако оставили. Это ошибка. Да здравствует мир, да здравствует жизнь, да здравствуем мы, кто любили и упиваются жизнью, пока еще живы.
  Лихорадит Наталью Сергеевну Топецкую. Время рвать телефон, время звонить. Догадались куда? Ну, известным товарищам, чтобы они тут как тут, с ящичком со своим, и рубашечкой с длинными рукавами. Как пить или есть, чтобы примчались сюда. Иначе совсем ошалеет Наталья Сергеевна:
  - Мир великолепная штучка, жизнь не лезет вообще ни в какие ворота. Все что создано человеческими руками, не может сравниться с обыкновенным несозданным солнышком. Да и небо настолько несозданное, что не может быть гадостью. Ну и любовь не может быть гадкой. Мы просто забыли, какая на самом деле любовь. За разными человеческими делишками, похожими больше на подлость, мы просто забыли. Раньше существовала совсем не такая любовь. Жесткая существовала любовь. Может немного тупая и меркантильная. Но сегодня будет иначе.
  Хочу заметить Владимиру Ивановичу Топецкому, чего-то он упустил. Пробегал, дорассуждался и не распробовал это чего-то. В собственном доме, под собственной крышей, в своем муравейнике. А время несется. Вчера благодатное и спокойное, сегодня буйное и вселенское. Такое интересное у нас время сегодня, сейчас, что бессмысленно думать про завтра. Время не лекарь, но нечто похожее есть, может в обратную сторону. Время доставляет болезни, время избавляется от болезней. Скорее всего, доставляет, чем избавляется. Болезни свирепые, болезни свирепствуют в твоем муравейнике. Ты не похоронное бюро, не помойная яма, не склеп. Но время едино в трех лицах. Склеп, помойная яма, бюро. Время не спрашивает, где и как хоронить. Похоронили, теперь пришло новое время.
  - Наивность не самый худший порок, - разговорилась Наталья Сергеевна Топецкая, - Земля наивная, солнце наивное, звезды наивные. Это человек боится признаться, что он самое наивное существо во вселенной. Лучше называться предателем, мерзавцем или злодеем. Вот тогда аз есмь человек. А наивным ублюдкам подходит пуля в желудок.
  Черт его знает, о чем мы тут разговариваем. Владимир Иванович Топецкой (муж Натальи Сергеевны Топецкой) вернулся с работы. Немного усталый и возбужденный. Пригладил седые волосы, разметавшиеся на ветру. Проглотил свой обычный ужин и достал с полки книгу. Кажется, 'Государство' Платона. Ему бы остаться наедине со свободными мыслями и продумать, как дальше жить в таком государстве, которое не предусмотрел Платон, не взирая на всю свою гениальность. И тут Наталья Сергеевна:
  - Жизнь наивная, как сама любовь. Мы наивные и немного тупые перед лицом жизни. Может, нам повезло? Мы не думали и не пытались устроить как полагается жизнь. Просто поверили в существующую реальность, не вдаваясь в подробности. Нам просто хотелось, чтобы улучшилась жизнь. Чтобы выйти из мрака трясины на горние веси и звезды.
  Господи, да что же это такое? Красноречиво молчала Наталья Сергеевна. Женщина-тайна во всех отношениях. Или опять подобающий штамп? Ветер играет, бездна рыдает, равнины падают в бездну и трескаются вроде переспелых плодов. Судьба создает кочки. Я не отмечаю, на что ориентируются кочки, они как подарок судьбы. Самое время промчаться по кочкам в безликую бездну.
  - Выход на звезды удается не каждому, - не умолкает Наталья Сергеевна, - Кто не слушает жизнь, тот не слушает жизнь. Просто тупое животное. Заслушался собственной мелодией, докуковал, дотрубил. Мелодия тоже бывает наивная. Из-за чего это сердце стучит? Из-за чего душа не душа? Темп теряешь и суету оставляешь на время, пока открывается рот. Какая безумная песенка!
  Вот подобралась семейка. Скорее на телефон. Что творится внутри обновленной России? Здесь опасность, здесь бред. Разумные люди вообще не молчат, или, помолчавши, не говорят про какую-то душу и прочие глупости.
  - Все приходит, и все уходит, - Владимир Иванович отложил книгу, - Приходит добро, уходит добро. Приходит мечта, уходит мечта. Светлый день купается в лучах света, но и он в конечном итоге закончится. Сначала как факт, как явление. Затем как надежда вернуться обратно. День состарился, мы состарились. День возродился, мы возродились. Утрачена способность любить, и погибла любовь. Или не так? Не погибла любовь. День воспевает любовь и прогоняет ее. День убивает любовь и приглашает в объятия ночи.
  Сущая галиматья. За дверью лопнул чаша полная гноя. Мир на грани провала. Вокруг сумасшедшие представители новой формации, они суетятся, крики и корчи достигли предельной величины. Что такое предельная величина? Вижу, черт подери, уважаешь. Но эта семейка внутри проваливающегося мира нечто особенное, здесь обалдели вообще или вообще идиоты.
  - Кто собирался прийти после нас, - проснулась Наталья Сергеевна, - Тот придет обязательно. Мягкий, чистый и совестливый как день. Его даже не надо уговаривать на новую жизнь. Он придет на все готовенькое и не задумается, что до новой жизни существовала старая жизнь. Старая жизнь на самом деле существовала и, выполнив определенные функции, безвозвратно исчезла. Вместо нее появилась новая жизнь, которая для следующих поколений покажется обыденной жизнью или вообще старой.
  - В этом нет ничего необычного, - засыпает Владимир Иванович, - Приходили до нас, уходили до нас. Кто уходит, того уже нет. Лежат и гниют бойцы за свободу. Я не спорю, боролись борцы за свободу, вечная слава для них. Ну и мы не откажемся от борьбы. Не имеет значения, принесет ли такая борьба хоть немножечко славы. Я понимаю, слава для мертвых, для тех, кто в земле. Она отчизна, она Россия. Она этот самый несчастный народ, который испортили и обманули, который с нами сейчас, который позднее придет, и который есть наши дети.
  Плюс много-много часов в том же духе. Сложно понять, почему так разговорилась Наталья Сергеевна Топецкая, бывшая девочка Репина. Или что-то такое случилось на русской земле, чему мы все были свидетели, и что не сразу заметили. Не скажу, чтобы содрогнулась при этом родная земля, вызвала некий всеразрушающий сдвиг и пошла трещинами. Но вот истинный факт, что-то не так сегодня в России.
  - Ты нужен России!
  - Без тебя Россия ничто!
  Короче, семейная сцена.
  
  ***
  Партийцы забыли последний стыд, какового, кажется, не имели вообще. Партийцы забыли совесть и честь, которыми не сквозило, не пахло в их марамойских загашниках. Партия наш рулевой! Э, не надо смеяться. С означенным рулевым зарулила страна в столь непроходимые дебри и чащи, что уже никак не получалось выйти обратно. Да и насчет идеологии как-то не очень. Сотни тысяч и миллионы продажных ублюдков наконец-то заткнули пасть. Не потому, что они осознали свое ничтожество и решили исправиться. Черт его знает, чего они там решили, зато могла пострадать морда.
  Кстати, о морде. У нас что соревнование, али как? Очень хочется спросить, кто кому быстрее набьет морду. Оборзевшие, заворовавшиеся товарищи больше не рвутся в народ. Почему не ликует народ, получая по морде? Да и пусть не ликует позорная тварь. Надоело нянчить народ и заигрывать с ним в свободное от воровства время. Куда интереснее сразу дать в морду. Без предупреждения, без намеков, из-за угла. Ты шагаешь, ты улыбаешься, у тебя якобы новая жизнь. Не слишком ли новая жизнь? Почему такой улыбчивый гад? Тебе кирпидоном по морде.
  Стыд последний, ой, рассмешили товарищи. Почему не махают кровавыми флагами? Пускай не махает народ. Нет времени на организационные вопросы. С махающими товарищами больше возни, чем с немахающими товарищами. Помахали, и шасть на крыльцо. Выражение преданное, точнее, собачье. Дай кусок, гадом буду, если не дашь! Вот прилипли, не оторваться. Губы в крови, зубы разбил, вывалились кишки на асфальт. Вот же мать моя мама гадюка! Дай еще, дай еще, дай еще! Да засуньте себе, знаешь куда, эти флаги.
  Может, поспорим? Ум, честь и совесть эпохи, или конец предателей родины? Определенная ассоциация со словом 'родина'? Или слишком много ума, слишком много всего остального с пометкой 'эпоха'? Достала эпоха. Да здравствует партия! Это куда не шло. Привыкли к старому лозунгу. Сами его не кричим даже после второго стакана. Но какой-то гад закричал. Чувствуете, под ложечкой засосало? Еще забурлила волна где-то там, где вроде бы есть сердце. За нас старый лозунг, на месте торчит, никуда не пропал в последние перестроечные годы. Губы сами твердят это чертово зелье 'да здравствует'.
  А с другой стороны? Странная неразбериха. Партийные фетиши не в цене. Отслужили, что полагается, значит, их пора на помойку, чтобы не капали на мозги, чтобы не путались под ногами. И так они путаются от имени всего русского народа и прочих нерусских товарищей. Раньше тюрьма. Теперь якобы поднялся народ. Жирные дяди с билетами дали добро. Жирные тети с билетами обтерли сало с ресниц. Не кручинятся дяди на старые фетиши, не перхают тети. Ленин? Чего опять Ленин? Лысый козел, сифилитик, сморчок, маромойская шкура. Скончался давно. Так давно, что свидетелей нет. Кто докажет, какой скотиной скончался ваш Ленин.
  Не понимаю. Наверху маромойский господь, придуманный горсткой платоников для всего человечества. Куда выше вождь коммунизма. Отбросишь вождя, и нет коммунизма. А ведь отбрасывают, черт подери! Не фантазия, не затмение разума, не заскок. Ей богу отбрасывают. Палец вниз, прокололся товарищ, не выполняешь, чего обещал о своем коммунизме. Палец жирный. Да ты, каменюга паршивая, бронзы плевок, ну какой ты товарищ? Палец в кольцах. О чем мы тут говорили? О том самом, где от каждого по способностям. А раз не способен, не обессудь, сам представляешь, в какой больнице лежат импотенты и потрохи.
  - Навались!
  Вот призыв, с которого все начинали. Настоящий русский призыв. Дождь, слякоть, в воздухе Петербургская гниль. Город Петра пока еще город Ленина. Нет, ошибся. Уже не пока. Тучи, небо до самой земли, людишки не очень спешат оказаться без дела. Праздношатающихся товарищей можно встретить разве что на Невском проспекте и то среди школьников или студенчества. Или почти опустел Невский? Дождик загнал под крыши многих козлов и бездельников. Остались только самые упрямые товарищи, которых ностальгия замучила. Под дождем хорошо вспоминается детство. И хмурое небо не небо, и тучи не тучи. Дождь стучит по балде. Одежда кислая, надоело совсем. Но опять хорошо, но опять вспоминается детство.
  Незаметно закончился проспект, через мосты, Петроградскую сторону, по пустым улочкам и переулкам. И вот уже впереди институт. Ленинградский Политехнический институт. Строгий корпус, строгие окна, строгий Ленин у входа в главное здание. Кажется, все на месте. Как во времена технарей. Или чего-то не так? Некие суетливые товарищи подогнали бульдозер и кран. Настоящий бульдозер, новенький кран. Рядом строгие морды с повязками. Близко не подойдешь, в лучшем случае обматюгают и попросят тебя показать паспорт. Погодите, товарищи, какой паспорт? Я то знаю, чего здесь делаю. Вот проходил мимо, решил заглянуть в институт. Может, меня ностальгия замучила. А вы кто такие? Что здесь делаете вы? Заткни пасть, не стой под стрелой, не мути воду.
  - Опять навались!
  Положение двусмысленное во всех отношениях. Никогда не любил партию. Даже из комсомола прогнали в определенный момент на волне перестройки. Вот ностальгия вернула в счастливое детство. Этот памятник был почти что моим. Сбегаю с лекции, он улыбается. Возвращаюсь на лекцию, опять улыбается. Успех или глупость, удача или облом, все улыбается каменный Ленин. Возле памятника другая система, другая жизнь. Нечто прочное, монументальное, как коммунизм. Киркой не возьмешь, лопатой не срежешь, ломом не выкорчуешь даже после второго стакана. Вот почему подогнали бульдозер. Эй, партийцы, где ваша совесть?
  В воздухе Петербургская слякоть. В воздухе Петербургская мразь. Нет дороги назад. Мозги расплываются под напором дождя. Нет, невозможно войти просто так в беспокойное завтра. Жизнь, которая была такая спокойная, теперь позади. Ее нет, просто нет, и точка. Жизнь превратилась в черту, за которую можно прорваться вперед, но невозможно вернуться обратно. Даже если чертовски захочется. Кран и бульдозер, бульдозер и кран. Жирные суки с повязками. Не замечаю здесь человеческого лица. Кто приказал? Кто придумал такой потрясающий оборот? Кого потянуло вот так отличиться в последние дни перестройки.
  Только спокойствие, камень не бог. Камень сам разрушается. Вчера соответствовал гостам, сегодня не соответствует ничему. Сегодня может упасть и размазать живую материю. Что такое материя? Собачка с поднятой лапой, клоп или жирная морда. Камень не просто может, обязан упасть, чтобы под ним загнулась позорная морда. Та самая, что опозорила коммунизм и превратила его в воровской притон и кормушку для избранных. Как спешит нынче жирная морда, как затушевывает и замалевывает себя. Краски не хватит, все-таки корчится морда. Не пожалела такого как ты, наш великий и страшный учитель.
  - Полундра, ребята!
  Нашелся шутник. Голову оторвали, плечи снесли, туловище, помучившись, раздергали и оторвали. Дальше точно полундра. Вон начинается первая просинь на небе. За первой вторая. Пока не заметили, скрывает ее горизонт, но заметим и никуда не денется дурацкая просинь. А здесь ноги. Есть ради чего захрипеть. Толпа ротастая, толпа набежит с матюгами и палками, с нее станется. Мир изменился, непредсказуемый мир, с него станется. План испорчен, почти гениальнейший план, суши весла.
  Никогда не видел подобной суеты. Кран и бульдозер, бульдозер и морды. Оцепление дрогнуло. Черт подери, помогают. Неужели они помогают? Своими холеными ручками, своими бабским пальчиками. Не верю, но помогают. Какой-то кошмар. Если бы сам не видел, как коммунисты сражаются с дедушкой Лениным, никогда не поверил бы в столь извращенную чушь и набил морду. Но факт остается фактом. Еще живой коммунизм, еще не все погрузилось в трясину, еще какие-то святыни застряли в памяти народной. И в самом собачьем дерьме безногий и искореженный Ленин. Сейчас засмеюсь, сейчас упаду, сейчас что-то сделаю и такое, чего в дальнейшем буду стыдиться. А может, не буду, как знать. Сегодня новая жизнь, в которой нет места для дедушки Ленина.
  
  ***
  Коммунисты опять коммунисты. Ну, повылазили и побежали густыми толпами. Весь мир коммунисты, весь мир партийный совок. Точно лезут и лезут товарищи. Их сказочки такие глупенькие, их мыслишки такие жиденькие. Не нравится глупость, не импонирует жидкость нормальному русскому человеку на русской земле. Коммунисты во всем коммунисты. Налоги раз, налоги два, налоги три. Собственно говоря, не так сложно придумать налоги. Светит солнце, хороший предмет для налогов. Ветер дует, не хуже предмет. Речка журчит, снова оно. Травка растет, не уступай, не тушуйся товарищ, можно срубить денежку. Мир, раскинувшийся на необъятных пространствах проданной тобой родины, имеет свою ценность. Каждый чих, каждый звук, каждый взгляд продается и покупается. Если ума не хватило, за что содрать денежку, то открываем толковый словарь, зависли на первом попавшемся слове. Анестезия? Налог. Опять открываем. А это что? Курица? Новый налог. И пошло, и поехало.
  Не юлите, ребята, засмеются рваные тапочки. Не стройте из себя последних придурков, где можно и так получить в морду. Родная земля принадлежит не вам и не мне. Эта земля принадлежит налогам и только налогам. Воздухом подышал, заплати. В туалет забежал, заплати. Девушку полюбил, не говорю, ее трахнул, пока на духовном уровне, все равно заплати. Чем крепче любовь, тем основательнее твоя плата.
  - Не мытьем, так налогами настоим на своем, - не наелись партийцы. Вышли на улицу, там благодать. Птичка запела, кто это слушать посмел, да еще забесплатно? Жук зажужжал, чертов жук, опять забесплатно. Машина грязью пальнула, в стотысячный раз и за так. Обалдели партийцы, осоловели партийцы. Разве не коммунисты они? Коммунисты всегда коммунисты. Вершина вселенной есть коммунизм. Партийцы есть коммунисты. Партия у нас одна. Народ и партия едины, ну и так далее.
  - Перережем головы гидре, - из того же источника вой. Кто протявкал презренное слово 'народ', тот все равно прибежит в 'партию'. Гидра ужасная, уворачивается от налогов. Думал добавить, ползет гидра. Как же ползет? Между пальцами скользит и уворачивается она. Раз голова, пять голова, сто голова. Нет, у гидры вообще никаких шансов. После нашей партийной работы хочется еще раз посмотреть, как проскользнет гидра.
  - Видимо корчи?
  - Видимо так.
  Теперь ближе к теме. Толковый словарь не отвлеченная тема. Первая попытка, первый штрих в дальнейшей цепи многочисленных мероприятий партии и правительства по разворовке русской земли. Не с этого началось, но на этом все держится. Слышите, все? Счастье детей и взрослых. Улыбчатые мордочки стариков и прочих ублюдков из третьего яруса. Улыбайся, пока разрешили. Раскручивайся, пока не прибили. Короче сказать, дыши обнаженным воздухом. Однако послушаем, что там за плач. Плачут дети и взрослые. Плачут улыбчатые старики. Плачет великий главнокомандующий Станислав Иванович Топецкой, подводя итог своему предприятию. Плачет навзрыд и особенно тяжело, когда попадет в кармане на бедные денежки.
  - Нам повезло, - такой сегодня итог.
  - Здорово повезло, - больше не улыбается сквозь слезы младший Иванович. Слезы текут, в карманах бренчит. Чем тяжелее бренчит, тем сильнее текут слезы. Здесь настоящие сгустки металла и слез. Здесь шрапнель и река, океан и медные горы. В подобном случае толковый словарь есть бездарная и бесполезная книжица. Ничего не доказывается в толковом словаре, практически нулевое решение. Уперлись в слово 'река'. Мелкое слово, пошлое слово. 'Океан' звучит куда лучше, но мелок, но недоразвит опять-таки океан перед величием Станислава Ивановича. Подавайте вселенную, так ее в зад! Мне почему-то нравится слово 'вселенная'.
  - Мир погибает, а мы не погибнем, - вот куда завернул выдающийся идеолог перестроечного периода. Младший Топецкой на месте господа бога, выполняет его обряды и функции. Бог не бог, скорее мелкая сошка, или болванчик, если желаете, груда паршивого барахла на помойке. Найдутся претенденты на груду паршивого барахла. Кое-кто добывает подобные вещи на вес. Это не наша проблема. В помощь ему хороший пендель от младшего брата.
  - Жизнь - чертовски страшная штука. Хочу признаться, что она страшная не для всех. По большому счету, столь страшный колодец или гнилая кила государства готовились явно для нас. По всем правилам мы должны были сдохнуть, как мелкая сволочь и потрохи.
  - Так за чем же дело? - законный вопрос.
  Не зачем, твою мать. Станислав Иванович даже не разобрался, какая сволочь прется с вопросами. У него в кармане та самая жизнь. Щупает клювом карман. Благодать, а могло уйти на налоги:
  - Чего вы хотите? Дьявольский знак, человеческий знак. Дьявольский взлет, человеческий взлет. Как оно забодало во все прошлые годы. Мы не простые ребята на русской земле среди прочих придурков и потрохов. Мы удерживаем от падения землю. Наши слезы омывают ее грехи. Наша кровь дополняет ее оскудевшую кровь. Наши мускулы дополняют ее безобразные мускулы. Попытайся наехать на русскую землю, если не трус. Мы спасаем русскую землю.
  Хватит. Слезы залили костюм. Слезы закапали воротничок. Слезы достигли правой манжеты и здоровенного серебряного кольца на одном из качковских пальчиков. Скоро за пояс пойдут слезы. Такие крупные, такие денежные. Я ничего не желаю испортить в конечном итоге. Не мое это дело. Вот партийцы затеяли дело. Ну и коммуна ногами прошлась по любимой земле. Черт возьми, как прошлась! Если мальчик так здорово плакал.
  
  ***
  Дальше новый виток в преисподнюю. Вам отвратительна преисподняя, замените любым синонимом из славянского языка. Вам безразличен славянский язык, замените, чем хрящ на ноге разгулялся. Ничего не изменится. Армия протухла задолго до судного дня, или как рассуждают военные, заблаговременно. Ах, военные не рассуждают. Не хочется спорить, ваша взяла. Кто не рассуждает, тот не рассуждает вообще никогда. Кто провонялся, тот провонялся. Вы рассчитывали на атомный боезаряд. Я рассчитывал на то же самое, штука такая радостная. Бах, затем правильное решение проблемы, не будь маромоем. Все-таки зря рассчитывали товарищи. Какая вонь под атомным боезарядом? Никто теперь не клюет на него. Вы не клюете, я не клюю, государство и то не клюет. Коммунисты зажали носы. Коммунисты смеются.
  Нет, не то чтобы радостный смех. В нем песок, в нем параша, в нем цементирующее начало. Пожалуй, с началом все сказано правильно. Истинный крест, начало во всех отношениях цементирующее. Вспомнили Андроповскую стипендию. Это когда пол стипендии выдаются студенту за нерадивое отношение к учебе, или четверть ее. Мало правил Андропов, однако увековечил себя той самой стипендией. После горбатый медведь. Правил чуть больше, но и его коснулась стипендия? Нет, не какая-та мелочь и фальшь. Горбатый товарищ не потрох, не поц, не слюнтяй с комсомольской мордашкой. Он суть особое существо на русской земле. Подавай ему 'горбачевку', и баста.
  Я путаюсь, еще одно слово для словаря. С провонявшемся фетишем разобрали вопрос. Почему мы настолько меркантильные? Почему ставим все силы да и саму жизнь на какие-то подобие жизни? Нам бы царя в кошелек. А в кошельке лежит 'горбачевка'. Только не надо в который раз втюхивать всякую дурость про Невские берега, про небо в алмазах. Всюду лежит 'горбачевка'. Тем более что опустел кошелек. Тем более что государство усилило экономическую атаку на опустевшее детище, опозорившейся политической системы. Детище - дрянь, детище - писк маромоев. Маромои не понимают собственной выгоды, потому что они маромои. А зря, ибо пришла 'горбачевка'.
  - Высокие цены - благо!
  - Все теперь есть!
  - Все теперь будет!
  Другое дело, где определить это 'будет' и где определить это 'есть'. Скажем, у меня это есть или нет? А у тебя и у прочих товарищей? Продукция не выпускается, предприятия митингуют. Плюс экономические расчеты и прочая тупость. Хотя потерпите, родные мои, почему еще тупость? Вот вам вопрос на засыпку, что выгоднее, выпустить двадцать четыре детали по нормативной цене или единственную деталь в двадцать четыре раза дороже? Я пока не решил. Но коммунисты решили и предоставили дело в народ. Слушай народ наше правое слово. Вон как выгодно, просто смех, предприятию.
  Можно быть большим и сильным,
  И ломать в работе рыло.
  Можно глупым и дебильным,
  Недоношенным и хилым.
  Можно ловко и умело
  Над заданием ломаться.
  Можно с тюпой осовелой
  По забегам кувыркаться.
  Будешь хуже или лучше,
  Все равно одна дорога:
  Одинаково получишь -
  И не мало и не много.
  Или снова что-то не так? Ясности пока не прибавилось. Однако приятная цыпонька 'горбачевка'. Позовешь цып-цып-цып, может, откликнется. Или умнее не связываться? Пусть сидит, пусть себе квохчет, не откликается цыпонька. Надоели к чертям откликающиеся товарищи. Система доходит до последней точки в своем коммунистическом человековарение. Такой доходяги пока не встречалось на русской земле. Э, погоди, это тебе не встречалось. Маленький, глупый, здорово влип по собственной дури. Ничего, еще целая жизнь впереди, за целую жизнь чего-нибудь встретишь.
  И как не встретить? Упадок во всем. Все развалилось на множество мелких сучков и помойных канавок, будто не было на прекрасной земле никакого иного добра из копилки нашего славного прошлого. Будто вовсе не было прошлого, что проповедовало в своем потрясающем аморализме принципы божеской и человеческой морали. Будто не было на земле самого господа бога, и придуманного Иисуса Христа, пострадавшего за грехи неразумного человечества. Впрочем, и так ничего не было. Не опомнилось человечество, не перестало дурить человечество, жизнь недостойная стала основным воплощением нового времени на русской земле. Ладно, поговорим о достойной жизни, есть ли она? Или поговорим о светлом будущем в пику забытому прошлому, есть ли оно? Поговорим о праведниках. Кто придумал подобные шутки?
  Упадок значит упадок. Крах значит крах. Умные дети, глупые папы и мамы. Отсюда начало начал, или всего середина. Или камень, который мы не могли раскачать, или вопль долбаков, напоровшихся на любимую 'горбачевку':
  - Ирод проклятый!
  - Крови попил?
  - Тянет из нищих?
  - Чтобы они подавились!
  Философия упадочная. Ситуация краховая. Ахнуть не успеешь, втянулся. Ты же нормальный товарищ, совсем не долбак. И тебя долбануло, черт подери, по самые яйца. Толпа засасывает. Она не выдержала напора, она не смеет делать по старому, она обязана двигаться. Значит засасывает. Она трясина. Ты с нами или без нас? Это вообще не вопрос, никто и не спрашивал. Это приказ. Попробую сам отвалиться, тогда заболит морда. Вот такие приятные прянички и на каждом шагу. Позавчера один пряничек, вчера другой пряничек, сегодня два пряничка или три. В результате мрак и трясина.
  Господи, как 'засношала' трясина. Другого слова не подобрал по причине все той же дури. Ненависть не отступает. Она крадется по пятам за настроением, за ситуацией, за чернушной философией. Ненависть привстала на хлипкие пальчики. Кто сказал про хлипкие пальчики? Это мощные пальчики. Это нация, это нацизм. Маромойство я бы добавил по определению. Но как не хочется выглядеть маромоем для ненавидящего и хаотичного товарища в мире совсем бесполезных идей и творений. Если боготворишь свою нацию, лучше взрезать партийный карман, лучше последнее бросить туда и опять же закрутить дьявольское колесо коммунизма партийцев:
  - Нищим не место на русской земле.
  - Пускай подыхают от голода.
  Впрочем, ничего особенного. Сами понимаете, кто у нас подыхает.
  
  ***
  Я не историк, нажравший огромное брюхо на манускриптах далекого прошлого. Я не философ, поставивший целью своей обложить или оправдать определенные выверты общества. Слава богу, не репортер, не продажная тварь для владельца пары серебряников. Не политик, опять-таки слава богу. Слишком грязное, слишком мерзкое дело политика. В сотни, нет, тысячи раз омерзительнее крысиного мусоропровода, в сотни и тысячи раз грязнее помойки. Грязь получается всякая. С огромным брюхом и крохотным культуристским животиком. С золотистым отливом и серебряными фитюльками. В размышлениях и без философии. Но последняя грязь хуже прочих. От нее не отмыться.
  Вода течет. Вариант естественный, то есть нормальный. Раб продается, здесь не поспоришь даже за очень большие деньги. Что за раб, который не продается? Не вижу естественного и нормального состояния рабской души без элементов купли-продажи. Раб с манускриптом всего только раб. В докторской тоге ничего не изменилось, хотя определение более сложное. В тряпках газетного мастера опять-таки бесполезное чмо и отстой, как в цивильной одежде. Это правильно. Легко определяемый раб не суть явление нашего времени, покупают его за совсем смехотворные деньги. Только трудно определяемый раб дороже алмазов и золота.
  Вот оно что. Добрались опять до политики. Гребаная политика! Мелочь, прыщик, навозная пена, а как раздули ее те же рабы? А самомнение, черт подери? Все знаю, во всем разобрался, на все сумею ответить. Вы спрашиваете про современного человека и его человечество? Пожалуйста, получите ответ. Теперь у вас вопросы о вечной и бесконечной вселенной? Получите новую порцию из ответов и заодно про нашу несчастную русскую землю. Это элементарно. Хочешь быть несчастным, будь им. Хочешь быть счастливым, опять таки будь. Могу просто так объяснить элемент счастья. Деньги падают, счастье в каждой ничтожной копейке. Раз копейка, раз счастье. Два копейка, два счастье. Я повторяю, кто помешал найти тебе крохотное и может быть настоящее счастье? Благоденствует русский народ, поднимется выше вселенной земля русская, ну и при деле политика.
  Нет, что вы не говорите, я ни тот, ни другой, ни четвертый, ни пятый товарищ. Заблудился, споткнулся, попробовал отыскать более или менее незагаженный путь. Мой крысиный мусоропровод не самый худший мусоропровод. Моя стекленеющая душа не самая худшая и не самая стекленеющая. Мое дурацкое 'я' на поверку вообще не выдерживает сравнения. Ишь чего приписал к своему активу один глупенький мальчик. Не тебе похваляться собственной глупостью, есть дурнее товарищи. Ты пока еще сущий младенец (как оно говорилось выше) перед толпой из твоего обожаемого человечества.
  К слову, полная галиматья. Разве знает весенний день, зачем он приходит на свет, зачем посещает такую убогую землю? Разве знает печальный дождь, отчего порождает печаль, отчего заставляет страдать слишком вздорные, слишком сентиментальные головы? Разве знает безумная ночь, к чему укрывает влюбленных? Так какого черта спрашивать сразу весенний день, печальный дождь и безумную ночь в единственном элементе своем, в неповторимом лице единственного и неповторимого микрокосма. Зачем ты живешь? Зачем ты участвуешь в жизни? Или созрел микрокосм для единственного и неповторимого ответа на поставленные выше вопросы?
  Верится плохо. Верующие товарищи пошумели, верующие захлопнули пасть. Кто укрепился в вере за счет собственной глупости, находит сегодня, чего не существовало вчера. Может песни, может ответ. Обязаны находить, обязаны двигаться в первых рядах те самые верующие придурки, что учат и лечат весенних, печальных, безумных придурков. Раз микстура, два тест, три пилюля, четыре указка учителя. Мир поставлен культями на собственные яйца. Мир обязан стоять. Непрерывный поток лекарства хорошо стыковался с непрерывным потоком школярщины. Я вырываюсь из тесного хлева, я опрокидываю верующих. Я бегу неизвестно куда, чтобы не слышать, не привлекаться, не голосовать, как иные товарищи:
  - За Ивана против Болвана.
  - За Собачкина против Портачкина.
  - За Елкина против Палкина.
  Не все так просто. Притягивает голосовать собственное придурство. Еще не освободился, не потерял дурацкий и бесполезный для человечества голос. А голос точно дурацкий. И по большому счету он бесполезный. В миллионном море верующих голосов ничего не значит один голос. Крестик поставил, теперь отвали куда-нибудь раком. А если и не поставил, для партии все хорошо. Над крестиком все равно партия. Она предлагает твой вариант и свой вариант. Она заставляет действовать так или эдак. Некоторым партийцам не нравится эдак. Оригинальничают ребята, привыкли действовать так и единственно так. Но время нынче не то. Если выбрал открытый грабеж, что тебе нравится больше? Грабеж или эдак?
  - Против города Ленина.
  - Против партии ленинцев...
  Почему бы и нет? Я бегу, не разбирая дороги. Ты бежишь по кочкам и кручам. Он бежит вместе с собственными мечтами. Я убегаю, ты накатываешься, он безногий, но разве что черт остановит его. Сумасшествие, спешка, полнейший идиотизм. Как привораживает одно только понятие 'против'. Неужели свет клином сошелся на всяческой ерунде? Радостный клин, праздничный свет. Точно сошелся, не откупиться от этого света. Кто откупается парой серебряников, тот не бежит, а ты все бежишь. Голос хриплый, голос подвинутый. Последние силы отдал именно на такую хреновину. Или еще что-то осталось? Или есть еще какая-никакая ниточка с миром людей? Черт его знает, какая.
  Солнце позвало в дорогу
  Прямо из пустоты:
  'Сделай хотя бы немного
  Для изъязвленной мечты.
  Каплю душевного рая
  Твердо и страстно отдай.
  Может ее не хватает,
  Чтобы восцарствовал рай'.
  В конечном итоге ты человек, и я человек. Мы чертовски похожие в целом и даже в деталях, короче, мы человеки. От счастья сжимается сердце.
  
  
  ГДАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
  
  Мрак окутал Россию.
  Сказал, и остановился, словно сморозил какую запрещенную гадость. Вот так всегда. Для начала новой главы подбираешь первую, можно сказать, судьбоносную фразу. Оно получается. Затем подбираешь вторую, менее судьбоносную фразу, не получается. Что можно сделать или сказать в сложившейся ситуации с нашей бедной Россией? И кому интересно, что ты чего-то там осознал или попробовал осознать своим недоразвитым умишком? Вопросы, опять вопросы. Бесконечная прорва вопросов. Твои герои стали неуправляемыми, как твои мысли. Мрак захватил тебя самого. Густой и совершенно непробиваемый мрак. Почему именно так получается и не получается как-то иначе? Потому мрак. То есть мрак непробиваемый. Вроде поставил здесь некую ерунду, типа свечи. У свечи крохотный язычок, который пробивает чего угодно. Вроде связана со свечой идея самого бога. Только не мертвого распятого бога, не угадали, а бога вечно живущего вместе с вечной и бесконечной вселенной. Или больше не существует живого бога? Иисусик вознесся. Он вычеркнут из списка живых. Вроде есть шанс, что он вернется обратно. Но он не вернется. Веры нет, что может вернуться к нам Иисусик. Сердцем не веришь, что он настолько скатился с катушек, чтобы вернуться. Значит, какого черта умерший бог? Свеча освещает умершего бога и не пробивается куда-нибудь дальше. По сути нет никакой свечи, как нет и не может быть умершего бога.
  Я продолжаю, хрень получается. Мрак свирепый такой. Не возьмешь, не отбросишь легким движением мысли. Мрак затопил ограниченное пространство. А с другой стороны, мрак и неограниченное пространство не оставил в покое, и его затопил. Упала звезда, пусть угасает звезда. Взорвалась ракета, пусть угасает ракета. Взорвавшаяся ракета пыталась достигнуть звезды. Дурная попытка, черт ее мать! Звезда лежит на земле. Вон в том болоте, вон в той трясине. Звезда упала. Слышите, я не шучу, звезды больше нет, и не будет. Да и неограниченное пространство с наглой мордочкой подевалось куда-то. Пространство не присутствует на похоронах упавшей звезды. Ему все до задницы, так же как оно обошлось с господом богом. А как оно обошлось? Задавили, убили, послали на крест того самого бога. Думали, будет не так. Думали, после креста все начнется. Это после какого креста? Да после того, куда послали мертвого бога. Может, посылали десятки и сотни тысяч, миллионы и бесконечное множество раз. Зачем посылали? Хрен его знает зачем. Мрак окутал русскую землю.
  Мысли путаются. Вроде не пил, но махал топором. Занятие такое нормальное и по большому счету дьявольски правильное. Кто говорит, тренируюсь? Наглая ложь. Разве может тренироваться последний технарь на русской земле, или тот самый осколок великой цивилизации технарей, от которой теперь ничего не осталось. Впрочем, может и тренируюсь. Нет, не для того, чтобы рубить головы. Опять-таки муху не обидит технарь, с тараканом у него нерушимое братство. А топор для того, чтобы не рвалось на клочья буйное сердце.
  Опять же не надо меня причислять к праведникам. Чего не люблю. Махнул топором, и по сердцу прошла полоса бесконечной любви. Такая чистая, такая воздушная, такая гипервселенская полоса. Оживает сердце. Вчера сжималось от боли, теперь оживает. Сила не в топоре. Хотя не худшая штука топор. Раз махнул, пять махнул. Вдребезги старое барахло, заросли срублены, и ничтожный, вот самый ничтожный росток тянется ввысь. Черт возьми, тянется росток из-под непроходимого склепа и непроглядного мрака.
  Мрак и склеп. Два слова, два взгляда. Кто-то сказал, что они близнецы. Похоже из тех товарищей, которые говорят, тренируясь на человеческих черепах и конечностях. Не близнецы, ничего общего. Мрак создает склеп. Склеп создает мрак. Здесь есть нечто от истины. Мрак рассыпает по русской земле червячков. Склеп рассыпает людишек. Полная неразбериха. Ползут червячки, копошатся людишки. Ползут людишки, копошатся, сами знаете кто. Червячки-людишки, людишки-червячки. Я незаметное воплощение человеческой помойки, ты незаметное порождение моего воплощения. Начинаю рычать. Мне горько, что копошатся подлые твари. И гораздо горше, что подлые твари ползут. Они наводнили Россию.
  Впрочем, была ли раньше другая Россия? Красные блузы, красные галстуки, красные косынки. Все мы с нашим знаменем из одной трясины. Или что-то не так? Неужели красное сочетание цвета соответствует мраку? Красный цвет дьявольски впечатляющий цвет, он раздражает на фоне других цветов. Синее небо, зеленая трава, белое солнце. Или не нравится белое солнце? Лучше копошиться на закате, лучше в пыли, когда кровавый, когда пугающий диск расплескался над миром. На кровавое солнце можно смотреть в отличие от белого солнца. Но постепенно слепнут глаза, но свинцовая тяжесть, если хотите, кровавая тяжесть вбивает костыль в твою душу.
  Опять пустота. Ничего не изменилось на русской земле. Начинали вчера, продолжаем сегодня. Гадили вчера, гадим сегодня. Сплошной гадюшник на русской земле, в котором копошатся и ползают гаденыши. Были червячки, нынче гаденыши. Были людишки, снова гаденыши. Какая разительная перемена за столь ничтожный период. Или в который раз ошибаюсь? Мрак, туман, удар ниже пояса. Кого ударили, тот почувствовал насколько подлый удар ниже пояса. Кого не ударили, скоро почувствует. Через ударившихся товарищей дойдет. Есть способы, я не заостряю на них свою мысль, но способы есть. Склеп и трясина не близнецы, но опять производные мрака и гадства.
  Точно, с умом чего-то нехорошее получилось. Почему не сошел с ума до сих пор? Здравый рассудок чертовски тяжелая ноша. С каждым шагом рассудок тяжелее и тяжелее, плечи повисли, башка все равно, что пудовая гиря. Да и не отказаться никак от подобной хреновины. Не скажу, чтобы совесть не позволяет, но что-то такое есть. Ах, ты в долгу перед целой вселенной? Не отпускает вселенная, не дает подняться над этой кровавой землей, раскрыть свои крылья или хотя бы раскрыть свою грудь. Не важно, насколько хилая грудь. Нет другого выхода, точнее, нет другого выхода у целой вселенной. А как хочется немножечко настоящего солнца, немножечко настоящего ветр, и хотя бы несколько легких снежинок в лицо. Пускай единственный раз. Чтобы потом упасть и разбиться об острые камни.
  Нет, вы не думайте, что я разозлился на шутки вселенной. Имеет право и шутит вселенная. Имеет средство и изгаляется над нашей дурацкой и мелкой душой. Мой взгляд чуть ближе, чуть ниже ее потрясающего величия. Пока не заехал так далеко крохотный человечек с планеты Земля. Мои мысли чуть мельче, чуть озабоченнее, чем того следовало ожидать. Они пока не настроили ослепительных замков. Червячки где-то там ползают и кривляются, предполагая себя за центральное место вселенной. Вот только вселенная решила иначе. На самом деле все не то и не так. Червячки опозорили собственное крохотное 'я', они опозорились безвозвратно. Опять не важно, что кто-то боролся за них, думал, переживал. Да какого черта переживал за подобную мелочь? В твоем возрасте вредно переживать крупными дозами. Мелкими еще разрешается. Крупными лучше не переживать. Сердце бешеное, все принимает за чистую монету. Сердце чокнутое, все выдает настоящим золотом. Зачем тебе золото? Червячки во всех отношениях сволочь, а сволочь кричит от боли и злобы:
  - Берите нас тепленькими!
  - Берите нас за грудки!
  - Но не забудьте подмазать.
  Какая разница, откуда взялась сволочь. Земля русская, законы опять-таки русские. Среди русских пацанов и девчонок не попадаются усредненные личности. Либо полный отстой, либо нам подавайте вселенную. Наплевать, что определенная часть человеческого ресурса все-таки полный отстой. Только у нас, только на русской земле есть настоящие пацаны и девчонки, те самые, что очень любят вселенную. Прочее червивое барахло сюда не относится. Их и русскими не назовешь. Они черт знает что. А на определенном этапе они коммунисты.
  Стоп, не надо ругаться, товарищи. В нашем болоте коммунисты есть знатоки человеческих душ, великие режиссеры и пастыри маленького, хиленького, затоптанного гадюшника. Повторяем, они знатоки. Они не отталкивают прочих придурков с их гадкими глупостями. Но и не подмазывают всяких придурков. Прошу не отвлекаться от основной темы. Вы хотите за всякое барахло срубить мазь? Вы точно хотите? Может, вам все приснилось на фоне разворачивающихся событий? Не готова еще мазь. То есть для вас она не готова. Нефиг подмазывать всякую подлую хрень, от которой и так никакой пользы.
  Тупик, как бы помягче о нем высказаться. В девяносто первом году многие факторы получили правильное прочтение. Чтобы находиться в состоянии покоя, надо двигаться медленно и очень медленно. Других вариантов нет, кроме варианта совсем не двигаться. Но совсем не двигаться не получается. Следовательно, стоит двигаться, но как можно ближе к началу, то есть к состоянию покоя. Для всяких придурков и потрохов коммунисты выбрали пресловутый покой. Вроде нормальный выбор, учитывая вышеприведенную информацию. Вот червячки пожелали нечто иное. И зачем, твою мать? В который раз спрашиваю, зачем они пожелали нечто иное? В России подобным макаром не разворачиваются ответы на сомнительные вопросы. Если с кого-то спустили порты, значит так надо, значит так к лучшему.
  И еще пару слов про покой. Всяких взбесившихся придурков наплодила Россия, можно сказать, выше крыши. Коммунисты всегда стояли за тихий покой. Тихо воруем, тихо развратничаем, совершаем убийство в тиши дубрав сосновых, или как там оно называется. Главное, что чертовски нужен покой. Или что-то не так? Вы живете спокойно в своих квартирах, спокойно ходите на работу, потребляете материальные ценности, потребляете ценности менее важные, но из особой, наивысшей на свете духовной среды. Вы потребители. Вас придумали те, кто над вами стоит со своими знаменами. Вас накормили, одели, обули и ничего не потребовали взамен. Выдающиеся товарищи находятся прямо над вами, им не надо взамен. Просто слушайте выдающихся товарищей, вам пригодится. Ибо хорошо жить за крепкими спинами все тех же товарищей. Проблемы по боку, покой есть покой, здесь хорошо. Или полные недоноски, или не дотянули, как хорошо. Нет постоянного страха за будущее. Будущее опять-таки есть, и оно по полной программе. А еще нечто подобное случилось в единственной в мире стране, только в нашей стране, снова в нашей и никакой из других стран. Что с идиотами разговаривать? Коммунизм говорит за себя. Коммунизм берет даже гадов:
  - Вы доверяете нам?
  Черти что, как берет:
  - Мы оправдаем доверие...
  Раб из грязи не ползи.
  В этом мире тесном
  Кандалы свои неси,
  Помни свое место.
  Ты ничтожество и мразь,
  Проклятая шавка.
  Залезай обратно в грязь
  И спокойно чавкай.
  Мрак кровавый в глазах, с красным знаменем одного цвета.
  
  ***
  Ну, и что опять получается? Даже не знаю что. По большому счету бардак получается. Нет, не тот пресловутый русский бардак, который существовал всегда и никуда не исчез в блаженные времена коммунизма. Шансов исправить бардак никаких. То есть их нет, и не может быть по определению. Как никаких шансов у старого коммунистического строя на пороге нового тысячелетия. В восьмидесятые годы еще оставался крохотный шанс. В девяносто первом году его уже не было. Никакие выверты коммунистической системы не могли уберечь систему от последующего уничтожения. Как говорится, созрела систем. То есть известный всем коммунизм вышел из детского возраста. Гадкий ребенок, мерзкий малыш, вообще за позорную пакость был коммунизм. Вот он вышел из детского возраста.
  - Дела хуже некуда, - сказал Станислав Иванович Топецкой на очередном совете директоров своего предприятия.
  - Положение хуже, чем некуда, - Станислав Иванович поправил себя перед группой товарищей.
  - И много хуже, чем полагалось, - Станислав Иванович привык говорить правду, не жалея сил и здоровья.
  Поступок из самых порядочных. Кто отрицает, два шага вперед. Ах, не отрицает никто. В мире злобы, в мире без шансов, над самой пропастью необходимы порядочные поступки. Иначе как проживет позорное человечество внутри гроба повапленного, что оно воздвигло на платформе собственной мерзости? И не стоит спрашивать подлую мордочку. Страдает сегодня Россия без честных людей. Без порядочных граждан она вообще в ступоре. Но пришел на помощь честный предприниматель и выдающийся гений русской земли Станислав Иванович.
  - А почему? - вот тебе первый вопрос.
  - А потому, - вот тебе первый ответ.
  Машина скользнула по кочкам. Станислав Иванович постарался. Он запустил мотор, как порядочный человек. Сам запустил, без чьей-либо помощи, сам вырвал из пасти левиафана троих идиотиков. Левиафан был чертовски взбешен сией дерзостью. Что такое у нас получается? Что за невыносимая дурь? На зубах торчали три идиотика, отравленные ядом и горечью коммунизма. Тут кто-то сунулся со своей правдой. То есть вырвал и обманул. Идиотики, значит, торчали, затем недостойный финал. Это добыча левиафана. А ты его обманул. Убери паршивые руки, отдавай обратно добычу.
  Не такой Станислав Иванович. Как вы уже догадались, младший Иванович совсем не похож на бесчестную тварь. Очень честный товарищ. Не прячется от ответа, как долбанный коммунист. Не избегает вопросительного взгляда в упор. Дьявольски честный товарищ, всегда согласен ответить. Раз вырвал из пасти, значит вырвал. Оно единственный раз, но навсегда. Хватит лить слезы. С честными глазами вступает в сражение младший из братьев:
  - Добро победило. Никто не докажет, что проиграло добро. Ибо зло проиграло, черные силы свалились в парашу. Но вот какая петрушка, черные силы не могут спокойно смотреть на победу добра в нынешней схватке систем и характеров. Я повторяю, черные силы чувствуют близкий конец. Черные силы готовы в конце уступить нашей сплоченной команде. Они проиграли, значит за нами последнее слово. Но проигравший товарищ ставит условие. Не доучился, что ставить подобные фишки нельзя. Ты проиграл и заткнись, он не заткнулся, он ставит, он отрицает добро. По его разумению, не может добро победить, пусть победит зло. Самое скверное зло, самое мерзкое, черт подери. С коммунистической рожей, с коммунистической подлостью. Пусть победит и возьмет все плоды, что достаться должны победителю.
  Мама моя, куда мы попали. Здесь не то чтобы битва титанов, но настоящая гонка чистых и светлых сердец по загаженной и политой грязью России. Вот и я повторяю, идеологическая машина пошла. Ну, и Россия настолько загадилась, что впереди канавы и кочки. Не просто прыгать по кочкам:
  - Враг проиграл с полным на то основанием и по всем правилам. Однако борьба не бывает бескровной. Тысячи жизней уносит борьба. Она разрушитель, плаха, топор. Я, может, пройду мимо плахи, и кто-то еще пройдет мимо, но у всех не получится. В масштабах целой страны выросла плаха. Море крови, не отрицаю, какая прекрасная кровь. Может самая лучшая кровь на окровавленных досках. Предыдущие жизни здесь не оставили ничего. Только капли, засохшие и без запаха. Их забудут, тех, кто пролил засохшие капли, но нас не забудет родная страна. Запомните, не забудет родная страна никогда. Под топором, в сгустках нашей прекрасной и пламенной крови.
  Правильный полководец, все хорошо разъяснил. Кочки въелись в брюхо машины:
  - Тяжелый удар. Слабый товарищ удар не выдержит, попробует уклониться. Он не герой, героического в нем ни на грош. Дурь и бездна, удары и очень глубокая бездна. Он не знает бессмертия, не желает капелькой шкуры своей рисковать ради чего-то большего, чем пара серебряников. Другое дело, пара серебряников. Все-таки риск не велик, а в результате пара серебряников. И еще, как хорошо пострадать слабаку за Россию, когда происходит подобное дело не более чем на бумаге. Вроде бы ты пострадал, вроде нет. Ноги в порядке, голова на месте, в кармане та самая пара серебряников.
  К чему это он все рассказывает? Не понимаю, к чему это так разливается младший Иванович. Неужели в душе карлика распустились чувства гиганта? Или перешел в другую веру Иванович? Может и так, но прежде чем рассуждать о другой вере, надо разобраться в самой обстановке. Почему мы настолько слабые? Почему у нас все происходит, то через зад, то через голову? Почему каждый раз возникает стена недоверия, непонимания и отчуждения между нормальными мужиками, которые вместо всякой фигни могли бы заняться нормальным мужским делом?
  А так продолжаем базар. Пускай прорывается в мир чистое, доброе и человечное слово настоящего борца за славу и за свободу России:
  - Враг проиграл. Представляете, он все равно проиграл. Коммунистическая мерзость опять-таки отступила, ее уничтожили. Ну, и как полагается, коммунизм испугался. Представляете, нет коммунистов. Выйдем на площадь, все получилось именно так, и разберемся, кто коммунист? Никто не ответит. Не разомкнутся уста. Не выползет наружу подобная жаба. Жабу придавили и сбросили. Стыдно сегодня быть коммунистом. Не высшая благодать, но ругательство, но позорная кличка врага, но его отвратительный труп. Кто желает быть в трупах? Никто не желает быть коммунистом.
  Полководец поправил тяжелые золотые часы на холеном запястье:
  - Я повторяю, враг побежден. Труп валяется, что то же самое, как раздавили его. И мы участвовали в данном процессе. Каждый из нас участвовал в данном процессе, каждый давил коммунизм. Некоторые участники давили сильнее, о чем говорит их должность и звание (жест в свою сторону). Другие давили слабее, о чем говорит их внешность и слабые силы (жест в сторону старшего брата). Но мы давили к чертям коммунизм, потому что мы настоящие русские люди, мы не можем иначе. Передовая мысль действует в первых рядах. Передовая мысль есть ударная группировка. Все отдам, ничего не пожалею, ничего себе не оставлю, была бы та самая мысль. Передовая мысль не стремится к наградам. Для нее награда есть общее благо страны. Если партия благо, то будет партия. Если анархия благо, то будет анархия. Никаких поблажек себе и другим товарищам. Здесь не кофе гребут. Здесь огонь, плаха, топор. Падают самые светлые, самые чистые головы.
  Снова честность, опять возвращаемся к истокам русской земли. Как говорится, у Станислава Ивановича Топецкого золотые часы и цепочка на них золотая. Разве золото не есть честный и благородный металл, самый благородный из всех благородных металлов? Можешь золото оплевать, но металл благородный. Можешь грязью облить, опять благородный. Можешь расплавить и сделать добавкой к прочим металлам. Однако облагородятся металлы настолько, поскольку добавишь к ним золото.
  - Счастье народа, - философствует Станислав Иванович.
  - Настоящие русские люди, - ни кто-нибудь, снова он.
  - Земля настоящих и праведных русских, - угадали, его дежурная фраза.
  Здесь не стоит угадывать, или представлять из себя знатока истинной русской словесности. О чем знаешь, о том тебе разрешили узнать. О чем не знаешь, с тем нелегко разобраться. И вообще, всего узнать не дано. Обладателя абсолютного незнания не существует. По крайней мере, одна правда для всех. И эта правда, что ты человек. В том числе человек Станислав Иванович:
  - Мы боролись не зря, мы страдали не зря. Нами руководили мерзавцы, нами руководили шестерки коммунистической подлой системы. Мы разделались с коммунистической поганью. Нет мерзавцев, шестерок нет и не будет. Где комсомол? Его больше нет. Мы поимели к чертям комсомол и правильно сделали. Мы не рабы, не шестерки, не прогибаемся перед мразью и гнойными язвами на теле нашей России. Лучше встанем и честно умрем. Голые, нищие, обездоленные, в кровавых ранах, без головы. Честно умрем за Россию.
  
  ***
  Продолжаю рассказ по инерции. Забодали все потрясающие и непотрясающие товарищи. Перевожу их в более спокойную категорию, не переводятся. Добиваю ногами по морде, не добиваются. Базарить умеют товарищи. Или кто-то не умеет базарить на грешной Руси? Все умеют базарить. Дворник, торговка, мусор, представитель науки и техники. Хотя представитель науки умеет хуже других товарищей. Учился по книгам, покуда кое-кого из товарищей раззадорила жизнь. Но даже этот умеет. Речь его персик, речь его влага, речь его бурный поток. Шамкает представитель науки гнилыми деснами, очень достойная речь. Но есть и придурки, которые не понимают товарища. Для означенных придурков у нас особое место.
  - А ведь мы работали, - попытался вставить веское слово Максим Леонидович Супенков, бывший русский богатырь Супша.
  - Да, мы работали, - подтвердил Станислав Иванович, - В результате нашей плодотворной работы наше предприятие переименовывается в 'Институт Инноваций'.
  - Нет, мы не за этим работали, - снова Максим Леонидович Супенков.
  - А зачем? - просто поразился подобной наглости новоиспеченный президент 'Института Инноваций', и просто достойный человек Станислав Иванович.
  - Целый год позади, - не унимается Супенков. Совсем оборзел толстый мальчик. Что он еще воображает себе? Будто разбирается в современном слове 'работа'? Умнейшие люди эпохи не разбираются в столь заковыристом слове. Ибо работать на современном уровне не то же самое, что работать в период коммунистического строительства. Две несовместимые вещи. Коммунистическое строительство закончилось, современная работа только в проекте. Ну, кроме отдельных частей и личностей. Здесь еще можно поставить на слово 'работа'. Но такая работа со знаком плюс, она только для самых лучших и умных работников. Всякому чмо здесь нет, не может быть места.
  - Год прошел, - толстый мальчик опять. Очень толстый, очень огромный мальчик. Больше обычного потолстел. Не поверишь, что мальчик когда-то и где-то работал. Не согласишься, что мальчик рабочая лошадка, или ишак. В дырах одежда, а что тебе дыры? Иные товарищи сами дырявят одежду с дурными намерениями, или потому что им нравится яркая жизнь в заплатах и дырах. Опять же иные товарищи не консультируются с профессионалами по дизайну, сами режут заплаты и подбирают не в тон. Кто его знает, почему так ведет себя мальчик? Откуда сбежал? Как контактируют с данным предметом прочие братья и сестры.
  - Теперь разберемся, - не унимается Максим Леонидович Супенков, - Мы предприниматели, мы новые люди на русской земле, то есть новые русские. По большому счету оно здорово. Нравится новизна, нравится быть предпринимателем, нравится ни от кого не зависеть, а если зависеть, так от себя и только. Я ничего не имею против, дьявольски нравится. Но предприниматель не идиот, не шестерка, не раб. Предпринимательское движение есть младенец в нашей стране. Оно возникло на ровном месте, оно возникло из ничего, буквально из воздуха. Сидел Иванушка, сидел таракан. Сидели и думали, кто одолеет? Иванушка таракана или наоборот. Сидели и гипнотизировались взглядами. Иванушка дернулся первым. Он одолел, а могло быть наоборот. Таракан в известной степени сила.
  Значительно лучше. Даже успокоился Станислав Иванович, все-таки нормальные сотрудники в его институте. Не какое-то хамло подколодное, заведенное на деньги и только. Значит, правильно говорил Станислав Иванович. Речь трибуна, затравка главы, интересные вопросы на завтрак и бесконечное множество ответов где-нибудь к ужину. В самую точку попал Станислав Иванович, в самое время. Страна на этом стоит и отсюда живет. Не следует гавкаться или устраивать против страны заговор. Надоели вокруг дураки, забодали, достали. Короче, верная речь, маленький шедевр, пора записать для грядущего и других поколений, вообще для народа. Станислав Иванович Топецкой достиг непревзойденной вершины русского духа и красноречия. Теперь его заместитель, товарищ Супша. Какая плеяда талантов:
  - Новый русский. Мне нравится так называться. Старые русские не похожи на русских товарищей. Они старость, они помесь. Они придумали интернационализм. Ради чего? Русский есть русская кость, маромой во всем маромойская морда. Это не изменить никакими государственными декретами и правительственными указами. Маромоя сделали русским товарищем, но он маромойская морда. Он из тех предающих и раболепствующих гуманитариев. Он корчится гуманитарствовать, его среда вроде бы высшая на русской земле, но снова обман. Черного маромойского кобеля не выкрасишь до нормального состояния. Старое маромойство все равно кончится, все равно отомрет. Русские товарищи будут вычислены, маромои пойдут на дрова, чтобы ярче пылала Россия.
  Слушаем дальше, дельная мысль:
  - Предпринимательское движение скорее всего ошибка. В России не вырастить предпринимателя международного класса. Русский товарищ больше сломает, чем изготовит добра, и, конечно же, больше выбросит на помойку, чем пустит в продажу. Продающееся добро всегда попахивает маромойством. Начало продажи опять же начало конца. Покуда не продаешься, нет никакого конца, нет намека на скорый конец. Но продающиеся структуры теряют и честь и лицо. Хотя какое лицо? Лица нет в помине у продающихся ублюдков. Они теряют ничтожную маромойскую душу. Впрочем, потеря невелика, но после души получаются кое-какие последствия, связанные с предательством нашей России. А все началось с малого. Кусок мыла, тряпка, бутылка, автомобиль. Кто сказал, оно малое? Все не так, все гораздо сложнее в России. За автомобилем опять продается душа. После души бутылка, тряпка и мыло. Не важно, что продается после души, если душа все равно продается. Это вершинный путь. Дальше конец, дальше падение в бездну.
  Не перебиваем толстого Макса, кажется хорошая мысль. Не просто хорошая мысль, но чертовски подкожная. На такую дырявую одежду и кеды:
  - Мы всегда относились с презрением к прочим народам. Мы почитали другие народы за нечто ничтожное, плоское, скользкое, точно не понимали той крохотной истины, что презирали на деле себя. Свою спесь, свою дурь, свою тупость, шовинизм или надежды на мировое господство. Мы презирали, нас презирали. Это почти аксиома. На презрение всегда отвечают презрением, на ненависть ненавистью. Старый русский товарищ казался великим товарищем, но на деле не был великим товарищем. Я повторяю, он не был. Великий товарищ, тем более великий народ, не презирает пузатую мелочь, ему все равно. Великий народ более сострадательный, чем остальные народы, мелкие и невеликие. Сострадание народа по сути величина. У тебя две конфеты, отдай хотя бы одну. У тебя два лимона, отдай хотя бы один. У тебя две машины... Не призываю отдать вторую машину, но призываю ответить на детский вопрос, какого черта вторая машина? Она вообще не нужна. Прибавил к первой машине еще машину, и ты уже не великий народ, потому что обязан отдать. Не отдал вторую машину, и ты уже как самый мелкий народ, который так же имеет право назваться великим.
  Слушаем дальше:
  - Цифра два для великого народа суть цифра один. Опять же великий товарищ не спрашивает, богаче или беднее его получающий товарищ. Он раздает, чтобы остался один апельсин, одна конфета, одна машина. Пусть получающий товарищ сам разбирается с цифрами: пять, семнадцать, четырнадцать с четвертью. Пять рубашек, семнадцать конфет, четырнадцать с четвертью танков. Страшные цифры, жестокие цифры. С ними нельзя вот так разобраться. Жить опять же нельзя. Жизнь не однозначная штука, я повторяюсь, она не стоит ничтожной частицы с подобными цифрами.
  Не спешите, Макс еще не закончил:
  - Малая нация, великая нация. Старые русские, новые русские. Фантомы, слова. Какая нация назовет себя малой нацией? Какой русский уродец вылезет в старых обмотках? Самый старый старик и тот кочевряжится неувядающей молодостью. Самая мелкая вошка и та бегемоту подобна. Нет, не скажите, родные мои, малая нация не уступает великой нации. Она не стремится всех подавить и сожрать даже в порывах собственного лубочного величия. Она не спасает сто тысяч планет, как не готовит сто тысяч идей на продажу. Она ничего и ничто перед целой вселенной. Но там, но внутри своего микрокосма она вершина, которой не смеет достигнуть самая сильная, самая звездная нация. Я о России вам говорю. Всех невозможно спасти, всех невозможно согреть, накормить и вывести на правильную дорогу. Есть Россия, ее и спасаем, товарищи. Остального спасения быть не должно. Общее счастье - бездарная ложь. Мы пока не добрались даже до личного счастья.
  Вот теперь наша костка пошла. И хотя здесь вам не политические дебаты, всего лишь собрание Совета директоров акционерного общества 'Институт Инноваций', дебаты все-таки разрешаются. Даже рекомендуются, черт подери. Это не коммунистический строй, а новая свободная Россия в ореоле прекрасной и чистой свободы.
  - Что такое личное счастье? - открыл ротик Кирилл Петрович Ламерти.
  - Черт знает что, - он же закрыл ротик.
  И правильно сделал. В мире больших материй существуют мечты о больших материях, в мире малых материй существуют мечты о малых материях. Только ублюдочные придурки перенесли малые материи на большие материи и устроили из всего этого базарное шоу.
  - У каждого народа свое счастье, - Владимир Иванович Топецкой попытался сказать очередную позорную глупость.
  Вот вам пример демократии. Подсобный работник, уборщик и полотер присутствует на Совете директоров предприятия современного типа. Не важно, что глупости подобного придурка растворились в безвоздушном пространстве, и ничуть не помешали заместителю генерального директора Кириллу Петровичу Ламерти осмыслить свою последующую речь. Но сам факт присутствия подобного ничтожества, как подсобный работник, среди выдающихся граждан нашего обновленного государства чего-то да значит.
  - Я еще думаю, - предупредил товарищей Ламерти.
  Слишком много грязи вокруг. Слишком много вопросов, не получивших ответов. Да и у Максима Леонидовича Супенкова открылось второе дыхание. Мчится товарищ по склону:
  - Начиная большие дела, мы кричим о рассвете страны, о рассвете великой культуры, о рассвете всего русского. Мы что, идиоты? Какое такое придурство кричим, будто не разобрались, что данный рассвет начинается с мелочей, и в основе его лежит личность. Ну и что, если личность настолько маленькая, добавлю, ненастоящая, скорее игрушечная. Тьфу и забыл. Ну, и что если личность легко задавить и размазать по плитам, по доскам, по стенам. Но рассвет идет от личности. Поверьте, друзья, отсюда рассвет. То есть русский рассвет, культурный рассвет. Все от этакой крохи, от единицы по имени человек. Небо, солнце, большие дела. Все повязано с этой простой единицей.
  Мчится товарищ, заплаты рвет на штанах. Мчится и рвет, хилые оказались заплаты:
  - Создавая свое предприятие, мы надеялись растормошить умирающий мир. Ибо мир умирающий, с умиранием решили вопрос задолго до нас. Культурные и некультурные, философы и нефилософы, короче, другие товарищи. Мы надеялись. Предполагали, это похоже на стрелки часов. Хочешь, вперед подтолкнул стрелки. Хочешь, то же направил в обратном порядке. Но получились не стрелки. Свое барахло не всегда бывает, можно сказать, собственностью. Предполагаешь свою собственность, можно сказать, по инерции, но предполагаемый элемент давно не своя собственность. Нет ничего своего собственного. Общество не свое, страна не своя, шкура и та не своя. Праведных товарищей много, однако, они не свои товарищи. Корчат рожи, ломаются, предполагают всякую мерзость.
  Самый низ, самый тупик:
  - Русские люди как русские люди. Напились, наелись, смеются. Кто разрешил? Вселенная не разрешила. Судьба не подумала предоставить подобную блажь. Счастье опять не подумало. Быть русским во всех отношениях чертовски почетная миссия. Масса задумок, масса прожектов, только отсюда и только сейчас начинается настоящий прорыв во вселенную. Не может бездействовать русский товарищ, или тихонько прятаться в каком-нибудь омуте. Шума много, вот результат никакой. Дела сложные, кажется, гипервселенские получаются у товарищей русских. Где простые дела? Где обыкновенная ложка, каша, хлеб, молоко? Не понимаю, не вижу. Заглянули под стол, ничего. Заглянули в окно, ничего. Снова не понимаю, видимость какая-та нуль. Непонятные люди, русские люди. Доборолись, доворошили, дорезали русскую землю, которая теперь не своя собственность. В желудке дыры, в карманах ветер, мрак стоит возле горла.
  Остановка, тупик и удар в пустоту. Со стола посыпались чашки и ложки. Зачем? По какой причине? Не знаю, и знать не хочу:
  - Мы русские люди. Нам место на кладбище.
  
  ***
  С другой стороны эффект нулевой категории. Чего-то такое позвякало, хрюкнуло и отошло, точно находимся мы в нереальном и немножко придуманном мире. Еще наш придуманный мир усиливается наносными спецэффектами и прочей дешевой хреновиной. Все знают, что весьма нереальные спецэффекты, поэтому от них ни больно, ни тошно. Больше того, все знают, что жизнь продолжается по сценарию, и режиссеру пора применить власть, то есть взять подобную накипь в свои режиссерские руки.
  Включается Станислав Иванович:
  - Малые народы, большие народы. Надоело, слыхали. Философствовать можно долго и нудно, пока самого не стошнило, не вывернуло наизнанку. Счастье, любовь, процветание пары голов, что называются нацией. Раз голова, два голова - и вся нация. Нет, не согласен. Нация не имеет права вот так проистекать из пустого в порожнее. Нацию не создать своей собственной волей. Нация существовала еще до тебя. Она останется после. Это твое право на безоговорочное обожествление и понимание твоего дорогого народа, и ты обязан, черт подери, использовать твое право. Иначе, где мы окажемся, среди какой отвратительной сволочи? Где, ответьте мне на вопрос, окажется русский народ, среди каких тварей и мрази?
  Нет, не думайте, что-то другое рассчитывал донести Станислав Иванович до работников предприятия нового типа. Совсем не рассчитывал так распаляться младший Иванович. Но догадались, в каком мы живем государстве? Вот именно, здесь мы живем, на нашей любимой русской земле, не надо рычать на Ивановича. Все-таки не за себя так включился товарищ:
  - Малая величина никогда не достигнет вершины. Малое и в мелочах малое. Посмотрите на малый народ. Или еще не дошло, какие оттуда дебилы, какие уроды? Все физиологические признаки доказывают несостоятельность подобного уродства. Такое ощущение, будто природа поиздевалась над некоторыми товарищами, чтобы доказать их полную несостоятельность в существующем мире. Именно они, то есть каждый малый народ находится на стадии смерти. Малый народ все равно превратится в мусор и пыль, как бы его не реанимировали некие безответственные товарищи. Вот Россия, я уточняю, наша Россия не умрет никогда. Она сама вечность.
  И что дальше? Дальше такое чувство, что Станиславу Ивановичу не хватает трибуны:
  - Национальный характер, вот о чем разговор. Характер отдельного человека не есть характер всей нации. Ты слабый, я сильный товарищ. Нас спрессовали, сложили и разделили на два. Нет ни слабого, ни тем более сильного существа, но есть усредненная единица. Не человек, но опять-таки единица, которая не отражает тебя слабака, которая не состыковывается с моей силой. Ежу понятно, насколько вообще усредненная и отвлеченная единица. Нация нечто другое. Опять же характер другой. Если подумать, характер как оболочка для нации. Принадлежность к национальной оболочке со временем формирует национальный разум, национальный престиж, национальный образ и даже подобие жизни. Дальше провал. Большой народ не два, не три, не миллион самостоятельных индивидуальностей и характеров. Здесь соприкоснулись и усреднились многие миллионы товарищей, средняя величина стала эталоном всей нации. Это не малый народ, что размазывается по полюсам и превращается в конечном итоге в неконтролируемый отстойник и мразь. Так ответьте, пожалуйста, какая здесь нация?
  - Ну, не знаю, - в данной точке сломался заместитель директора Ламерти.
  Другой заместитель Максим Леонидович Супенков слез со стула и стал подпирать спиной двери:
  - Малый народ скорее микросистема, замкнутая в себе и направленная на благоденствие собственного народа за счет любого другого народа, за счет целой планеты и целой вселенной.
  Сие не очень понравилось Станиславу Ивановичу:
  - Немножко не так. Как уже говорилось, в борьбе за существование есть только одно место на самом верху, это место принадлежит одному народу. Кто считает иначе, он впал в ересь и самообман. Еще подобный придурок против всяких законов природы и очевидности проталкивает собственное придурство, чтобы навредить нашей России.
  Хочется, конечно, поспорить.
  - Я не согласен, - корчится Макс, то есть бывший русский богатырь Супша.
  Но против истины не попрешь. Продолжает свою линию Станислав Иванович:
  - Малый народ по сути глупость и сор, или аппендикс, который не вырезали при неопределенных обстоятельствах. Мы же понимаем, что и на теле слона существуют бактерии. Но что такое бактерии, даже в количестве миллион, против слона, даже в количестве единица? Это то самое, о чем мы сейчас разговариваем. Как помыслы бактерий, так помыслы малого народа направлены на развитие и сохранение малой величины. Пускай погибает большая величина, в нашем случае слон, малой величине (то есть бактериям) наплевать и нагадить. Большая величина не для этакой малости. Большая величина суть калека в глазах малыша, даже если малыш паразитирует и вообще-то живет за счет большой массы.
  - Может быть, - Максим Леонидович теперь не боец.
  - Или нет? - снова вылез Кирилл Ламерти, - Факты хлипкие, их не хватает для полноты восприятия нынешней обстановки. Кто мы такие, черт подери, чтобы навешивать на себя все человечество? И что такое сделало человечество, чтобы нянчиться с ним, как с охрененной цацей? Вот поэтому наши младшие братья не слушают нас, наши младшие братья не понимают наши идеи. Им не нужны идеи, еще один факт. Хапать, жрать, испражняться на нашу голову, вот что надобно младшим братьям. И в определенный момент что у нас получается? А то получается, что везде одни братья и братья. Все кормушки и прочая рухлядь в надежных руках. Хапают, жрут, испражняются братья.
  - Ну и что? - корчит пухлые бабские губки младший Иванович.
  - То самое и есть, - со своей ерундой Супенков, или, как там его, богатырь Супша.
  - Я не согласен, - опять Станислав Иванович, - Больно мы правильно думаем и правильно говорим. Рядом гибель науки, литературы, культуры. Нашей науки, нашей литературы, нашей культуры. Чужие интересы пытаются заменить умирающую мощь умирающего государства. Но не заменят, вот мой ответ. Чужое барахло есть малая форма, а малая форма всего только малая форма. Рассказ ничто перед повестью. Стихотворение ничто перед поэмой. Миниатюра ничто перед развернутым эпосом. Малый народ создает подобную мелочь и пробует нас убедить, что его ерунда выше всего нашего образа жизни, нашей истории, самого государства.
  - Разве не так? - теперь старший из братьев.
  - А не убраться ли тебе в коридоре? - Станислав Иванович чуть не прикончил подобного потроха.
  - Могу и убраться, - не обиделся Владимир Иванович, - Слишком много дерьма принесло новое время. И коридор у нас точно дерьмовый.
  Здесь бы стоило среагировать, но на убогих не обижаются. Взял себя в руки младший Иванович:
  - Выбирая несанкционированные фетиши малых народов, ты попадаешь в разряд убогих придурков. Эта вещь не твоя, не принадлежит, не будет принадлежать тебе никогда. Она не больше, чем отвлекающий маневр, чтобы погубить твою сущность. Что мы имеем под занавес? Русский народ суть великий народ. Русская душа суть величайшая в мире душа. Ей тесно в крохотных формах клопов и букашек. Пускай веселятся клопы. Их литература для них. И наука для них, и все остальное. Они веселятся. Они гуляют по саду своей вселенной. Заметьте, ничтожной вселенной, вроде мусора, тлена и пакости. Они не замечают прочих вселенных. Солнце тусклое, небо тусклое, ветер вообще никакой. Нравится маленькой пакости вселенная до границы подобного сада, и ладно. Сорняки на тарелке здесь лучшая пища.
  - Связи не вижу, - с усмешкой Кирилл Ламерти.
  Станислав Иванович чуть не прирезал Петровича:
  - Связь найдется, что факт. Ты безбожный, ты зверский товарищ, ты отказался от правильного поведения на русской земле. Ты гуляешь вместе с возлюбленной, но боишься тронуть возлюбленную. Что за придурство? Какой оборот? Может обидеться, между прочим, возлюбленная. Может намедни единственный шанс, другого не будет. Шанс для тебя и он самый последний. Возлюбленная это вселенная, необходимо тронуть ее, ты не трогаешь. Возлюбленная пожелала, чтобы тронули, опять не трогаешь. Маленький гад, гнусный подлец. Где твоя совесть? Где победа над жизнью? Победа без чувства вообще-то похожа на труп, бессмысленная и никчемная победа. Она дает результат более сходный с ублюдочной философией малых народов, или с безруким, безногим покойником. Нужен тебе результат? Малый такой, отвратительный, подлый. Или куда интереснее возлюбленная? Или чего мы остановились с отвратительной, подленькой, гадкой улыбочкой на похотливом лице? Или стесняемся собственного инфантилизма? Или имидж у нас такой, что мы святоши? Или не верим в большую любовь во вселенной, в прекрасную русскую землю и обнаженное русское сердце?
  Старший брат прикрыл дверь:
  - Пойду, уберусь в коридоре.
  
  ***
  Два мира, реальный и нереальный. От одного ушли, к другому пришли. От одного отвалили, к другому привалили. Реальной материи почти не осталось, но кто сказал, что нереальное нечто победило и задавило нечто реальное? Только на время случилась победа гребаной нереальности. На пять, или десять, или пятнадцать минут. Да и то в человеческой голове. Голова посинела, мысли запрыгали, а дальше? Сами знаете, обратным ходом, обратной поступью ответило 'дальше'. Сценарий здесь не при чем. Реальность оттолкнула обидчика в определенный момент, никого не предупредив, ни с кем не советуясь, и тогда, когда отступила на шаг нереальность.
  - Хорошо, - проворчал Кирилл Ламерти, - Враг побеждает.
  - Хорошо, - проворчал тот же товарищ, - Успехи малых народов зашкаливают, мы согласны понять подобную дикость.
  - Хорошо, - снова он, - Наше дело почти проигранное, наше предпринимательство ерунда, наша работа коню под хвост (простите за штамп), наша еда не окажется в нашем желудке.
  Вот затянул, вот ворчливая гадина.
  - Ах, желудок, - из-за двери Владимир Иванович со своей метелкой и тряпкой, - Это есть человеческий крест. Человечество пашет, человечество жнет, человечество надрывает жилы и кости. Ради чего? Ради чертова зверя внутри. Ненасытного, несговорчивого, упрямого. Каши не сваришь в подобных условиях. Ну, и конфеткой одной не отделаешься. Еще самое время спасать нацию. Разные придурки спасают, а ты задержался. Все из-за зверя, который желудок.
  Господи, что за бардак получается? Получил Владимир Иванович производственный инвентарь, между прочим, за счет предприятия. Самое время работать и очищать от дерьма предприятие для новых свершений и инноваций. Владимир Иванович вместо этого несет маромойскую чушь, мешает работать более умным товарищам. И куда мы придем? Нет, я спрашиваю, до чего доработаемся мы с подобной работой? Неужели не ясно, коммунизм свернул в сторону. Больше по коммунистическому пути не бегут резвые ножки коммунистических прихлебателей, каждая кухарка не может управлять государством. А что такое придумал Владимир Иванович?
  - Человечество любит нажраться, - парень опять погружается в сон, - Человечество запало на жрачку. Идеи ему не нужны, взлеты души не нужны, борьба не нужна. Все направлено, чтобы нажраться, и на желудок. Малый народ, большой или очень большой, какая разница? Малый народ жрет как большой народ. Большая или очень большая куча людишек обжирается возле мелочи. Один руками, другой с ножа. Ну и что? Разве в этом высокая цель человечества?
  Уже кое-что. Отлетела в угол метла, шмякнулась на производственные секреты дурацкая тряпка. Засыпает, ей богу заснет старший Иванович. Ножки почти подогнулись, вот сковырнется на ту же тряпку товарищ.
  - Русский любит еду, - неуверенно как-то вмешался Кирилл Ламерти.
  - Русский любит, - и предыдущий товарищ ответил совсем неуверенно, - Душевная сила его велика, но что означает душевная сила перед тарелкой и чашкой? То есть полной тарелкой, дымящейся чашкой. Первое выжрал, второе сглотнул. Первое побежало по жилам, второе подталкивает такое дело наружу. Где величие русской земли? Вот в настоящей тарелке, вот в эдакой чашке. Больше не существует величия, больше не может быть. Увеличиваем тарелку, как оно полагается. Расширяем чашку, опять красота. Русский в восторге. Все потрясающее, все мое. Моря, океаны, планеты, галактики, метагалактика, сама бесконечная до абсурда вселенная. Хочется, если не поиметь, то хотя бы увидеть вселенную? Можно и так. Вселенная отражается в тарелке и чашке бойца. Ухватил. Вот мечты, вот свобода.
  Только полный идиот
  Ляжет мордой в лужицу,
  Если сам кусок ползет -
  Стыдно не накушаться.
  Стыдно не отведать сок
  Глоткою иудиной,
  И к чертям послать кусок
  Из чужой посудины.
  Что мы получили в конечном итоге? Совет директоров или балаган с одним клоуном?
  
  ***
  Да ничего мы не получили, черт подери. Шаг туда, шаг назад. Великие темы кончились. Должны были кончиться, потому что не стали сопротивляться реалиям девяносто первого года. Да и что это была за тупость? Первая тема, пятая, двадцать восьмая. Одно и то же столько дней и ночей. Да чего там дней и ночей? Берите повыше, столько лет одно и то же, одно и то же. Хватит дрючить саму вечность! В больших количествах вечность не только набила оскомину, но вызвала отрыжку на не такой, чтобы старый ковер, убирать слишком много придется. Вот тут мы застряли. Ой, как не хочется убирать. Русская особенность, что гадить хочется и очень хочется, убирать нет. Не привык еще русский мужик к метелке и тряпке. Не нравится ему метелка, тем более тряпка. Видите ли, он человек образованный, с возвышенной душой и всякими червяками в башке. Червяки в башке ползают, ходы прогрызаются, ветер в ходах угнездился на сто процентов. Русскому человеку показалось, что очередная идея пошла. Веришь мне или нет, не пошла никакая идея. Просто ходы, просто ветер, ну и то самое на ковер, для чего необходима метелка и тряпка.
  - Начинается новая жизнь, - пока еще не разобрались с Петровичем Ламерти.
  - С новой жизнью мы рвемся не только к пустым идеалам, - пока что не вышел из строя Петрович.
  - С новой жизнью мы отвергаем вообще пустоту, - разбежался вышеупомянутый заместитель директора по инновациям и культурным связям, - Почему не отвергнуть подобную дикость? Духовная сфера для нас. С духовным аспектом полный порядок. Учились, думали, постигали. Не дурь, но порядок. С духовным явлением мы на хорошей ноге. Но духовное естество исходит не только пустыми духами. Духи не пустые. Кому нужна пустота? Найдите придурка, который ответит утвердительно на поставленный вопрос. Я не отвечу. Никто не ответит.
  - Истина ответит, - теперь здоровый детинушка Максим Леонидович Супенков.
  - Истина не обманет, - снова здоровый пацан с правильным славянским прозвищем Супша, - Человек создает предприятие и создает его для души. Душа сильная, если не нравится, неприхотливая в чем-то душа. Другое дело, вот в чем? Тебя потянули за жабры, резвится душа. Тебя посадили в тюрягу, резвится опять. Ты пострадал за Россию, резвость не перечесть даже на калькуляторе. Ты искалечился вновь за Россию, какое счастье, черт подери! Почему такое пришло счастье? Плюс божественная благодать над твоей головой. Ты самый великий калека, ты самый великий страдалец под русскими звездами.
  - Именно так, - совсем охренел Максим Леонидович, - Каждый удар, получаемый за Россию, не просто удар. Пускай ударяют, пускай истязают и рвут на куски твое чистое белое тело. Об ударах знает Россия, чувствует, переживает вместе с тобой. Твое тело есть тело России. Твоя боль есть наша русская боль. Я не безумен, такая сладкая боль. Тысячу раз пострадать это сущий пустяк, если каждый из тысячи раз за Россию.
  Кирилл Петрович плюется:
  - Страдают рабы.
  Максим Леонидович не уступает на четверть плевка:
  - Страдают герои.
  Меркантильный такой диалог, дальше некуда, черт подери, ниже некуда:
  - Рабство приводит к позору и развивает позор.
  - Героическая борьба опять же не рабство, но счастье.
  - Борьба всего лишь нуль без еды. Счастье повязано на двадцать девять сторон со свободой желудка.
  - Или свободой души и желудка?
  - Или наоборот. Сначала желудок, следом душа.
  - Это не важно.
  - А кто сказал, важно оно или нет? Не пригодится дохлой собаке душа, если ей оторвали желудок.
  Меркантильный, вам говорю, разговор. Слюна, микробы, плюс еще какая зараза. Именно что зараза. В воздухе данная погань стоит тяжелыми волнами. Воздух зверский, воздух тяжелый, не продышать через такой воздух. Не представляю, зачем. Может, забыли открыть окошко во двор, и не выпала за окошко зараза. Здесь она, здесь. Сейчас вопьется в ту самую пресловутую душу. А впившись, поглотит останки той самой мятежной и бестолковой души. Не успеешь хрюкнуть и квакнуть, как из тебя соорудили кретина. Или еще страшнее, как превратился в шестерку великий боец за свободу русской земли, за счастье родного народа. Ох, не хочется превратиться в шестерку. Все равно зараза пошла, значит, тому и быть на земле русской.
  - Где мои денежки? - треснул Кирилл.
  А здоровый детина добавил секунду спустя:
  - Я за так не работаю.
  
  ***
  Нет, рассказывать надоело. Подробности опускаю в бешеном обороте событий образца девяносто первого года. Как суетились, бегали, подползали к клиентам и пресмыкались товарищи. Новая Россия не старая Россия. Новый вид жизни не старый вид. Новый русский не старый русский. Плохо подсуетился, в тебя не поверил клиент. Плохо бегаешь, ты не догонишь клиента. Если грубый товарищ, если не ползающее существо, если без комсомольской улыбочки, когда надевают на шишку. И что тогда? Сами знаете, сами небось испытали. В определенном разрезе быть пресмыкающимся существом не худший из вариантов. Я ненавижу слово 'клиент', зато пресмыкающееся существо его очень и очень навидит, или как там еще? Копните внутри, ответ перед вами.
  Нет, рассказывать нечего. Кирилл Петрович прекрасный товарищ. Максим Леонидович очень прекрасный друг и соратник. Они не халявщики, не паразиты, тем более не пиявки, что присосались к общественному или индивидуальному пирогу. Они не присасывались. Присоской не доросли, ну и прочими частями возвышенной русской натуры. Они просто работают. То есть работают точно волки. Пыль летит, земля пляшет, горб в поту или в мыле. Они умеют работать. Не по канонам Брежневского коммунизма, не по морали совка и лопаты. Бери больше, тащи дальше, черт подери! Свое больше, к себе дальше. С прямого пути не свернут вышеупомянутые товарищи. Даже под пулями не свернут и под гусеницами танков, и перед взрывом ядерной бомбы. Вон какое добро тащили в нужное место товарищи. Не каждый способен нечто подобное тащить, но кто способен и тот надорвался.
  А результат? Рассказывать нечего, рассусоливать просто глупо на данном этапе. Два заместителя не выполнили свои должностные обязанности, не угодили директору. Станислав Иванович внимательно выслушал маромойскую чушь, как настоящий директор. Станислав Иванович долго терпел несанкционированные и не отвечающие уставу придурства своих подчиненных. И сделал это как мягкий добропорядочный гражданин. Но существует предел даже для такого товарища. Вы не докажете мне, что нет никаких пределов в нашем свободолюбивом отечестве. Потому что предел есть. Человеческое терпение, тем более директорское не безгранично. Его не стоит испытывать на устойчивость или прочность, если решил провести испытание, пеняй на себя. Нечего удивляться, что директор сорвался на визг, или позорно завыл, словно щенок, зазанозивший лапку. Или чего-то позорное выкинул все тот же товарищ, как ничтожнейший член ничтожного рода людского:
  - Погодите кривляться перед лицом умирающей родины.
  И еще:
  - Вас заметила родина, вас осудила она, как предателей, гадов, клопов и прочую сволочь.
  Наконец:
  - Вы ничем не стали для родины.
  Странный какой-то подход со стороны крутого товарища, и визг на удивление странный. Вроде бы младший из Топецких не совсем ангел, он и сам такого не ожидал на Совете директоров. А уж как удивились другие товарищи хлесткой и справедливой речи Станислава Ивановича:
  - Неужели не понимаете, кто настоящий герой, кто трудился как дьявол для родины? Еще любил, ублажал, ласкал всякую наглую сволочь и снова для родины. Еще просыпался в вонючей постельке какой-нибудь твари. И все для чего? Спрашиваю опять, для чего кое-кто трахал тварь, словно принцессу какую и девственницу? Не для себя, но для родины. И это не все. Что такое есть родина? Это мы с вами, черт подери! Ну, чтобы нам всем жилось хорошо, пилось хорошо, чтобы деньги текли, как положено, то есть в ваши карманы. Чтобы выла от радости родина.
  Сказал свою речь и остановился младший Иванович. В зобу дыхание сперло, черт подери. Или может, дернулось горячее и справедливое сердце лучшего среди прочих товарищей? Может и так. Подумайте, где мы живем? То есть на какой планете, в каком отечестве, среди каких недобитых придурков. Ах, вы уже подумали. Правильный шаг среди все тех же придурков. Тогда разрешите вопрос, чем отличается хренов придурок от настоящего гражданина и патриота своей родины? Настоящий гражданин любит родину. Родина у нас справедливая. Настоящий гражданин любит справедливость почти так же, как родину. Еще гражданин предоставляет даже последней сволочи шанс взять и исправиться. И не только взять и исправиться, но полюбить родину:
  - Ничего не рождается из ничего.
  Наконец, настоящий гражданин не добивает лежачего в собственных испражнениях врага. Но ведет разъяснительную работу. Один в один, как Станислав Иванович:
  - Вы понимаете, предприятие создавалось за чьи-то деньги, то есть мои деньги. Предприятие подпиралось чьим-то здоровьем, то есть моим здоровьем. Оно опять же, я имею ввиду предприятие, становилось на чьих-то костях, моих костях. Или еще не дошло? Или снова не понимаете? Тогда объяснюсь популярно. Некий гражданин, назовем его 'зет', решил для поддержки умирающего отечества создать предприятие, он вложил в созданное им предприятие собственную гипервселенскую душу. Или опять не дошло? Ваши души маленькие, точнее, ублюдочные, хлам и дерьмо, в них ничего не осталось от настоящей вселенной. Да и сами вы не потяните на вселенную. Ваше место разве что шестерить в сточной канаве. Или в лучшем случае дергаться и подпрыгивать на веревочках. Соответственно, чтобы всякая дурость и тварь почувствовали себя не униженными и оскорбленными шестерками в борьбе за нашу Россию. Чтобы воистину стала нашей Россия.
  Дальше без комментариев:
  - Кто вы такие, черт подери, чтобы нарушить процесс, запущенный величайшими мозгами вселенной? Я отвечаю, по сути вы маромойская накипь, вы геморройная мразь. Ничего не умеете, ничему не научитесь, даже если потратите на учебу три жизни. И вообще, ваше умение мыслить похоже на грязный сортир. Больше того, ваши мечты не распространяются за пределы тарелки с кашей и за стакан молока. Даже на консервы вас не хватает, не упоминаю про пиво и водку. Ваши чувства сплошная паршивка, ваши идеи сплошная фигня. Могу показать кукиш (показывает кукиш великий Иванович). Самая подходящая фигура. Такая жирная, такая тупая, точно для вас. С вашими способностями сразу в гроб. Или чертовски хочется в гроб, чтобы никто не заметил, никто не узнал, кем вы были, как кучковались до гроба в предыдущие годы? И кучковались ли вы в вашем стремлении все оболгать, все разрушить, все превратить в блевоту или жвачку ваших потребностей? Или чего-то не так говорю? Или у вас другие потребности? Выдающаяся русская культура, потрясающий интеллект, богоносительство, как смысл жизни, опять-таки смысл жизни, как колея единого бога, плюс любовь ко всему русскому? Ой, не смешите мои носки и вонючие тапочки. Вокруг отстойная жизнь, блевота и жвачка.
  Дальше без смеха:
  - Кто вы такие, черт подери? Что вы можете против меня? Что вы можете против вселенной?
  Слава прыгнул вперед, истекая бешеной злобой:
  - Гады!
  - Скоты!!
  - Сволочь!!!
  Слава прыгнул вперед и растянулся на грязном ковре (блин, уволю уборщика). Ленточка на пачке с деньгами лопнула, деньги рассыпались по ковру. И тут что-то случилось с надеждой русской земли, величайшим мучеником и трудягой вселенной. Даже не знаю, какая случилась там ерунда. Но из-под белоснежной рубашки, из-под кожаной куртки выползла дохлая тварь, растерянная-растерянная, слабая-слабая. Даже не тварь, что-то такое из далеко забытого прошлого.
  
  ***
  Деньги рассыпались по ковру хрустящими, новенькими купюрами, наполнили комнату неким новым сиянием, почти неосязаемым хрустом. Что это было? Ведь это же деньги? Все человеческое барахло оборвалось в глазах, все человеческие ужимки превратились в пустой, более чем непристойный мусор. Вот она есть человечность, и нет человечности. Развивался в какой-то момент человек, трудно сказать, по каким принципам, для какой цели на русской земле. Смешная, дурашливая, без причин, без последствий, без ничего развивалась из всех щелей человеческая душа. Теперь появились причины для совершенно иного развития. Впрочем, такой же мусор и бред. И только одно 'ничего' застряло в привычной ему пустоте, подбирая пакость и мусор. Господи, да куда мы попали! Хватит придуриваться, вокруг сама жизнь. Неужели не ясно, какая есть жизнь? Ну и твое человеческое 'я', что превратилось в ничто вместе с прекрасными мыслями, вместе с великой мечтой, вместе с потоком надежды и бесконечной вспышкой любви за нашу неповторимую, если еще не устали, трижды прекрасную землю. Хотя, о чем мы опять затянули бодягу, когда летят по ковру деньги.
  - Это же деньги!
  Истина ближе, чем можно предположить:
  - Крест тебе деньги!
  Друзья взглянули друг другу в глаза полными злобы глазами. И была злоба истинной злобой. Черной, животной, безумной, вышедшей из наиболее мрачных веков, из наиболее диких канав и расселин, от далеких и недоразвитых предков. Что орудовали славянской дубиной по головам возлюбленных сородичей. Что отбирали у тех же возлюбленных сородичей крохи влаги и капельки пищи. Для чего тебе влага? Для чего тебе пища? Ты ничтожество, или засохшая тварь. Все равно умирать с таким отношением к твоему человечеству. Или не хочется умирать? Не созрел? Так поможем.
  - Кто сказал, что нет денег?
  Какие взгляды? Какие глаза? Такие точно выхватят крохи. Такие точно высосут капли. Самые горькие, самые последние крохи и капли. Затем докончат обряд. Приведите, пожалуйста, всякую сволочь на нашу скалу. Дайте ей по загривку дубиной и сбросьте куда полагается. Ах, чего-то кричит недобитая сволочь, ее обобрали? Ничего подобного. За грехи свои тяжкие, за ненависть к русской земле, за меркантильное отношение к своему дорогому народу били и будут бить сволочь. Не важно, в каком она возрасте. Старички еще пригодятся на русской земле. Старички, обобранные и измордованные, лучше других бьют сволочь. Блин, да что же это такое? Еще недавно сам вроде был сволочью, еще недавно тебя обобрали до старых трусов и вонючих ботинок, и вот уже с дубиной в руках, бьет старичок сволочь:
  - Вспомнил ближнего своего?
  - Расплодил его слово в своем сердце?
  - Не стыдись благородного дела.
  Так на чем мы остановились? Что-то такое про предков. Ну, тех самых, что отправляют подальше отстойных и бесполезных товарищей. Нет, только метафора про родные леса, про славянские пущи и кручи. Но кое-какая польза найдется, если хочется очень любить и вообще понимать предков. Понимание та же дубина. Как вы догадались, не каждому это дается. Только самым и лучшим товарищам дается такая дубина, недостойным товарищам вообще не дается. И что выходит в конечном итоге? В наших любимых славянских лесах, на наших помойках и капищах, в нашей липкой грязи и дерьме. Да то самое, твою мать, и выходит. Ну, вы догадались, опять твою мать:
  - Деньги давай!
  И хороший удар в морду:
  - Не твои это деньги!
  Хватит. Время такое особенное. Кончились восьмидесятые годы. Куда-то исчезла великая цивилизация технарей. Испарились умные головы. А что осталось? Черт знает что. Вот Россия та почему-то осталась. Та самая неуспокоенная Россия. Ну и технари еще бродят на русской земле. Самые обыкновенные технари из пресловутой и ненавистной цивилизации технарей. Они еще здесь, они еще рядом. Они вошли в девяносто первый год с трагической ухмылкой. На крепко сжатых губах. Они еще здесь, и не догадываются (какая досада), что их время кончилось. А еще они не могут ответить на самый элементарный вопрос:
  - Какими мы были?
  И на другой такой же элементарный вопрос:
  - Какими мы стали?
  Назад оглянись
  На крохотный миг.
  Попробуй очнись
  От грязных интриг.
  Жестокий порок
  Попробуй сломить.
  Последний росток
  Души сохранить.
  И выкинуть ложь
  Из детской мечты.
  Иначе взрастешь
  Покойником ты.
  Не получается у этих ребят достойный ответ. Рядом трясина.
  
  ***
  Гадко и душно. Мир, в котором мы существуем, не похож на другие миры. Он появился в процессе большого вселенского взрыва. Некая черная дыра не выдержала собственной агрессивности и взорвалась. Из разлетевшихся осколков образовался наш мир. Не сразу, конечно, случилось нечто подобное. Прошли миллиарды лет (по подсчетам ученых светил где-то между шестью и пятью миллиардами), как образовался именно наш мир. То есть наше Солнце и наша Земля, со всеми вытекающими отсюда добавками. Там еще пять или шесть миллиардов лет, как образовались мы человеки.
  Господи, да это не просто гадко, но очень смешно. Что-то около двадцати тысяч лет прошло с того времени, как крохотный и недоразвитый человечек стал отличаться от обезьяны. Не более семи тысяч лет насчитывает современное человечество. Русскому писателю Александру Мартовскому, у которого еще не атрофировался мозг в отличие от прочего человечества, чуть более тридцати, и он принадлежит к той потрясающей цивилизации технарей образца восьмидесятого года.
  Вот откуда мой яростный смех. Многие миллиарды лет были угроблены для единственной цели, чтобы в нашей части вселенной появился примитивный человеческий разум. Да и кому нужен человеческий разум? Ан, не спешите товарищи. Он нужен, даже очень нужен, если он появился. Ничего не случается просто так. Вселенная бесконечная. Следовательно, миров в ней бесконечное множество. Время от времени взрываются черные дыры, создавая новые миры. Ну и опять же образуются черные дыры, засасывая миры старые.
  Теперь наводящий вопрос, в каком мы живем мире? С точки зрения все тех же ученых светил наш мир еще слишком юный и до образования черной дыры пройдут миллиарды лет, где-нибудь числом тринадцать-четырнадцать миллиардов. Так что не переживайте, товарищи, на наш век хватит. И вообще, процесс образования черной дыры не является чем-то мгновенным и неожиданным. Это тебе не кирпич на хорошую голову. Прежде чем наш потрясающий мир вернется к своим истокам, закончится его естественное расширение и начнется естественное сжатие. Пока вот это самое сжатие не наблюдают ученые умы. Потому что мы все еще в стадии расширения, мы развиваемся.
  Стоп машина. Снова хорошая весть. Скажем так, пять или шесть миллиардов лет понадобится нашему миру на прессовку материи. Ну, это такой период, когда превратится в ничто все живое, только энергетические сгустки будут втягиваться в некую центральную точку пространства, которую мы называем черной дырой, и уже ничего не выйдет обратно. Но все равно хорошая весть. Путем простых арифметических действий мы получаем что-то около восьми миллиардов лет. То есть получим время, отведенное человечеству для игрушек под кодовым названием 'жизнь'. Ну и для развития соответственно.
  Ах, господа ученые считают, что через шесть миллиардов лет потухнет некая очень хорошая звездочка, дающая нам свет и тепло, под кодовым названием 'Солнце'. Но и те же ученые считают, что через четыре миллиарда лет откинет ласты планета Земля, на которой так нагло ведут себя человеки. Ну и сволочь ученые. Единственным росчерком пера свели максимальный срок существования человечества к четырем миллиардам лет. Господи, как это гадко! Как это мало! Не хочу ваши гребаные четыре миллиарда! Подавайте мне восемь миллиардов! Или не понимаете, если через четыре миллиарда лет умрет человечество, то когда же оно возродится опять? Или всему кранты и бараньи яйца?
  Здесь почесали продолговатый череп ученые дяди и тети. Ну не совсем чтобы так. Не совсем чтобы конец. Еще через десять миллиардов лет после гибели человечества нашу метагалактику засосет в черную дыру, начнутся реанимационные образовательные процессы. То есть прессовка, усушка и наполнение. Вот когда переполнится черная дыра... Что, кстати, может случиться в любой момент. Например, еще до того, как полностью втянется в настолько гнилое дело метагалактика, то есть за парочку миллионов лет до контрольного срока. Ну и опять же большой взрыв, разброс сгустков материи, их кучкование и формирование в звездные системы. Короче, еще через шесть миллиардов лет загорится новое солнце, а еще через пять миллиардов лет выползет из дерьма человечество.
  Ладно, ребята, утешили. Хотя период существования человечества такой крохотный (каких-нибудь четыре миллиарда лет) по сравнению с природообразовательными процессами метагалактики (каких-нибудь двадцать пять миллиардов), но период такой есть. Э, погодите, радоваться и пить водку. Во-первых, еще не закончили свою ученую речь шибко ученые дяди и тети. И кто сказал, что доживет человечество до физической гибели планеты Земля? Ах, никто не сказал? Ах, это некто не из ученой среды придумал своим убогим умишком? Во-вторых, значит, не время пить водку.
  Должен констатировать факт, что сначала умрет человечество и все живое на планете Земля, прежде чем планета превратится в груду бесполезного мусора. Сие связано с ограниченностью природных ресурсов, накопленных планетой Земля за четыре или пять миллиардов лет ее существования и до того момент, как появилось на свет человечество. Так что мы имеем в конечном итоге? Великие умы посчитали и присчитали нашему человечеству не более миллиарда лет и то при очень бережном использовании природных ресурсов. А как же наша наука и техника? А как же технический прогресс и прорыв в космос? Здесь посчитали великие умы и дали ответ отрицательный. Дело вовсе не в том, что человечеству только семь тысяч лет, что впереди у него миллиард годков на развитие и совершенствование собственной мощи. Видимо нет и не может быть такой мощи, которая отправила бы человечество к звездам. Иначе мы наткнулись на парадокс. Либо наше человечество единственное в метагалактике, либо другие человечества такие же недоразвитые и тупые как наше. Иначе они бы давно прилетели сюда и захватили прекрасную Землю.
  Стоп, не послать ли ученых товарищей куда-нибудь далеко-далеко, чтобы заткнулись под тяжестью собственных миллиардов? Передо мной то самое недоразвитое, дикое, нецивилизованное человечество с хищническими замашками и поступками, не поддающимися никакой логике. Срок жизни нецивилизованного человечества никак не тянет на миллиард лет, даже на парочку сотен миллионов не тянет. Нет, ничего не скажу, может еще чуть-чуть проживет человечество, может продержится лет пятьдесят на волнах собственной ненависти и злобы. И это будет великое чудо.
  А ведь как оно хорошо начиналось? Цивилизация технарей принесла в наш позорный и извратившийся мир не только надежду. Цивилизация технарей показала и доказала всему человечеству, что прожить миллиард лет на планете Земля не только можно, но должно. Еще цивилизация технарей так раскрутила наш несовершенный до тошноты разум, что стали поговаривать про совсем уже близкие звезды. Опять не важно, если бы мы добрались к совсем уже близким звездам через парочку миллионов веков. Важно, что человечество получило шанс на продление собственной жизни внутри метагалактики, чуть ли не до энергетического распада метагалактики. И кто знает, какая она жизнь за пределами нашего мира и в параллельных вселенных? Ибо туда могло заглянуть человечество. Но простите за неутешительный диагноз. Мы оперируем с реальными цифрами. Смертельно больному пациенту не помогло лекарство под названием 'цивилизация технарей'. Около десяти сезонов продержался пациент на подобном допинге. Поверьте мне на слово, здорово он продержался. У товарища даже появились мечты о покорении космоса, да и вообще вечной и бесконечной вселенной. А что такое мечты? Ну, это тот первый признак, что пошел на выздоровление практически безнадежный товарищ. Если бы еще десять лет...
  Видимо не судьба. Не стоило так рано вскакивать на хилые ножки. Не следовало так напрягаться ослабевшим и недоразвитым тельцем. Пора бы и честь знать. Развитие, исследования, самосовершенствование могли принести результат со знаком плюс. Но получился результат со знаком минус. Видите ли, такое животное человек, что не оперирует миллиардами лет. Какая ему разница, что произойдет через эти самые миллиарды? Ему хочется хапать сегодня, сейчас. Ну и жрать ему хочется. И опять-таки наслаждаться своей крохотной, недоразвитой, но реальной победой.
  Призывает родина
  Именем присяги
  Каждую уродину
  В кровяные стяги.
  Обернись уродина
  Тряпкою кровавой,
  И подарит родина
  Подзатыльник славы!
  Я еще ничего не сказал. Как омерзительно оболгалась страна, и какая во всем этом деле пустая обертка.
  
  ***
  Так на чем мы остановились в последний момент? Черт его знает на чем. В девяносто первом году по сути слетели с катушек привычные штампы, системы, критерии. Некая растерянность царила во всем. В мыслях, словах, действиях. Как уже говорилось, человечество слетело с катушек. Ну, не совсем чтобы все человечество. Вот русские пацаны и девчонки, в первую очередь представители восьмидесятых годов, они точно слетели. Но почему? Или хотелось определенного продолжения после буйства цивилизации технарей? Может и так, может точно хотелось. Цивилизация технарей слишком уж взбудоражила тех пацанов и девчонок. Товарищи подсели на слишком крутую волну в пресловутые восьмидесятые годы, так подсели, что в нужный момент не сумели с волны отвалиться.
  Э, не надо сюда приплетать всевозможные государственные структуры, партию или армию. В девяносто первом году оказалась стопроцентным дерьмом партия, потеряла свой вес армия. Вот и я говорю, что-то странное происходит на русской земле, если даже послали в сортир армию. Ведь армия это без малого автоматы и минометы, пушки и танки, самолеты, ракеты и ее величество бомба. Но со всем вышеупомянутым грузом оказалась таким же дерьмом армия, как и руководящая ей партия. Ну и на закуску официальная интеллигенция оказалась таким же дерьмом. Как вы понимаете, в список дерьма не попали пресловутые пацаны и девчонки образца восьмидесятых годов. Я удивляюсь, но факт, официальная интеллигенция не пустила в свои ряды технарей и осталась по самые уши в дерьме, где ей и место.
  Дальше бутылка. Честь и совесть народа. Нет, ничего страшного, горбатый придурок попробовал обесчестить народ и лишить его совести. Но по-прежнему осталась у народа бутылка. Но только не в том количестве, не того качества, как надеялся великий русский народ. Ибо горбатый придурок придумал для всех ограничить бутылку.
  Нет, я не против ограничения. Молодежь образца восьмидесятых годов никогда не оценивала свою жизнь на бутылки. Зато простые товарищи образца семидесятых годов и в более ранний период очень любили бутылочные ценности. И что у нас на снаряде? А то у нас получается, что при ограничении на бутылку, за бутылку можно и человека убить и продать родину. Зато возлюбить придурка горбатого ни в коей мере нельзя. Ну и заодно всяких задолизов и маромоев, плюс недоразвитый или тупенький коммунизм, где вроде бы нам так весело, но где практически исчезла бутылка.
  Тогда наводящий вопрос:
  - Куда мы шагаем?
  И наводящий ответ:
  - Хрен его знает куда.
  Плюс комментарии:
  - С бутылкой как-то шагалось лучше.
  И комментарии к комментариям:
  - А без бутылки не очень.
  Все стало на свои места. Почему-то поредели толпы товарищей, шагающих в новую жизнь. Не нужна нам такая жизнь. Вот тебе крест, не нужна. Да засунь себе крест, нам и так не нужна. Какая-та неправильная новая жизнь. Вот при Брежневе жизнь была правильная. Дедушка Брежнев понимал чаяния русского народа. А мы не ценили дедушку Брежнева. Правильный был дедушка, даже очень правильный дедушка. Не то, что горбатый ублюдок со знаком антихриста во весь лоб. И какого черта на нас свалился этот козел? Э, он на нас не свалился, его нам подсунули маромои и вся их масонская мафия. Слишком хорошо стало на русской земле. Слишком безбашенно живут русские люди. Вот и наехали маромои на русскую землю, впереди всех антихрист с его перестройкой.
  Еще наводящий вопрос:
  - А ты перестроился?
  И наводящий ответ:
  - Видит бог, как я перестроился.
  Дальше можно засунуть в сторонку все наводящие вопросы и такие же точно ответы. Как бы сказать потолковее, можно и должно засунуть. И так разбирается русский народ, он лучше, он чище, он много умнее и выше всех прочих народов. Прочие задолизы с их красными флагами и красными звездами опять-таки гаденькое явление на русской земле. И вообще-то звезда маромойского окраски, если у нее пять концов. Русский народ вышел из самого чрева русской земли. И никаким горбатым ублюдкам никогда не отдаст эту землю.
  
  
  ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
  
  Лето клонилось на убыль. Стали короче прекрасные петербургские дни, стали темными белые ночи. Солнце сияло еще по инерции, но не грело, всего лишь парило души, выжигало жестокие язвы на хрупких телах, превращало сердца в головешки. Собственно говоря, я не против, если так действует солнце. Но, к сожалению, это бывает не часто, даже в конце августа, когда должно нас радовать солнце. А что бывает? Черт знает что. Потому что девяносто первый особенный год. Хотя вроде год не високосный, колдуны с экстрасенсами успокоились, ничего не предсказывают. И черные маги больше милуются с ведьмочками, чем насылают порчу на гадких людишек. Да и коммунисты устали от перестроечных мансов. Хочется им полежать на песочке, где-нибудь далеко-далеко от холодных Невских берегов, и отогреть свое гаденькое брюхо на совсем другом солнце.
  Все-таки что-то не так.
  - Что-то такое носится в воздухе, - объявила Наталья Сергеевна Топецкая своему дорогому супругу Владимиру Ивановичу Топецкому в личной беседе.
  - Да оно всегда носится, - отмахнулся Владимир Иванович Топецкой, - Я бы даже удивился, если на русской земле наступило затишье.
  - Вот это и удивляет, - опять Наталья Сергеевна, назовем ее просто Ната, как в детские годы.
  - Что удивляет? - не разобрался Владимир Иванович Топецкой.
  - Наступило затишье.
  Нет, этого не может быть. Вся история девяносто первого года, как непрерывная цепь взрывов и катаклизмов, как бешенство неуемных страстей, как поиск какого-то нереального мира мечты всего человечества. Вдруг наступило затишье. Но почему? Неужели на данный период все кончилось? То есть страсти кипят впустую. И поиск прошел как-то тупо и безобразно, то есть без результатов. И смысла жизни нет, и не будет. Пускай отправляется в ад человечество. У нас не испытательная площадка, не полигон для больных и дебилов, не какой-то тупой гадюшник. Мы повеселились, и хватит.
  Задумался Владимир Иванович Топецкой:
  - Как будем жить дальше?
  Задумалась Наталья Сергеевна Топецкая:
  - Так и будем, как жили всегда.
  Не понравилось подобное дело старшему из Ивановичей:
  - Так жить невозможно.
  - Но почему невозможно?
  Снова задумался Владимир Иванович:
  - А какого черта мы здесь распинались?
  - Обычная реакция русского человека на очередной пряничек. Видишь ли, русскому человеку подсунули пряничек. Как там у Ленина, верхи не могут управлять по старому. Ну и что, если верхи не могут. Какое кому дело до их суеты, до очередного придурства против нашей России? Мы живем в весьма ограниченном мире. Не все у нас получается, но мир один, другого мира не будет. Поэтому мы живем, хотя нам не хочется жить именно так, хочется жить совершенно иначе. И наплевать, как управляют верхи. Да пусть они ужрутся и сдохнут от жрачки. Мы живем в своем мире, мы будем жить, даже если у нас наверху все достанут друг друга и сдохнут.
  Протер очки Владимир Иванович:
  - Может твоя правда, может, и нет.
  Даже разозлилась на подобную тупость Наталья Сергеевна:
  - Точно, твоя правда.
  А с другой стороны, какая разница? Когда сидишь на трухлявом бревне возле кромки воды, и все твои мысли уносятся в даль, куда-то за горизонт, где сходящиеся облака и вода создают эффект бесконечности. Так можно сидеть целую вечность. Ну и когда закатится солнышко за горизонт, даже тогда можно сидеть. Ну и наслаждаться тем самым мгновением, которое для смертного человека и есть вселенная. Или нечто особенное, представляющее собой вселенную, что не суть. Потому что только мгновение суть реальная величина, а все остальные процессы не более чем ошибка твоего воспаленного разума.
  - Ну и ладно.
  Убрал очки Владимир Иванович. Собственно говоря, что изменилось в его жизни? Кое-что изменилось, и это факт. Вот главная линия не изменилась. Хотя опять же, какая такая линия, почему она главная? Разве что кучка символов, не больше того. Сколько раз приезжали товарищи Топецкие на это место, садились на свое излюбленное бревно, просто смотрели на горизонт. Или смотрели за горизонт. Наталья Сергеевна точно смотрела за горизонт. Там за горизонтом начиналась ее настоящая жизнь, почему-то стыкующаяся только с жизнью Владимира Ивановича. Как-то вошел в ее жизнь Владимир Иванович и больше оттуда не вышел. Вообще, такое ощущение, что из-за горизонта появился Владимир Иванович. То есть из той бесконечности, откуда должен был кто-нибудь появиться, стать частью жизни Натальи Сергеевны. И вот почему-то появился Владимир Иванович.
  - Может, нет никакой правды?
  Задумалась бывшая девочка Репина. Или все-таки что-то есть? В любом варианте для бывшей девочки Репиной должен был появиться только Владимир Иванович. Не кто-то другой, именно он, именно данный товарищ. Вот и появился Владимир Иванович. Все-таки волшебное место нашла себе девочка Репина. Песок, залив, гнилое бревно, горизонт. Что там у нас за главная линия, как любит распространяться Иванович? Хрен его знает что? Видимо что-то есть и останется за горизонтом, до чего не додумалась Наталья Сергеевна Топецкая, бывшая девочка Репина.
  - Так о чем это мы?
  Снова отключился Владимир Иванович. Почему-то здесь, в данной точке пространства все не как у людей. Сколько раз приезжали в Солнечное товарищи Топецкие. Затем спускались на пляж, проходили мимо каменных чаек и немножечко дальше, где лежало то самое, давно неживое бревно. Затем останавливались, что-то такое происходило, чему нет названия. А может и есть название. Но не думали о подобной мелочи товарищи Топецкие. Они вообще ни о чем не думали. Они погружались куда-то, в некую непонятную субстанцию без названия, куда входом стало гнилое бревно, а горизонт со сходящимися кромкой залива и облаками стал выходом.
  - Вроде бы мысль потерялась.
  - Разве могло быть иначе?
  Опять традиционный вопрос, что у нас после ужина? Господи, как я устал от традиционных вопросов. Вот просто взял и устал. Или нужны нам такие вопросы? Вроде бы не нужны. Человек просто скурвился от традиционной хреновины. Человек боится уйти в неизвестность. За неизвестностью бесконечность. Бесконечность всегда вечная. Человек только конечная величина. Здесь бы ему прикрыть ротик и не строить вселенной круглые глазки.
  Плюс чего-то такое про самый культурный на русской земле город:
  - Неужели есть такой город?
  - Некоторые ответственные товарищи утверждают, он есть.
  - А если обойтись без почетных знаков и прочего.
  - Тогда возможно и нет.
  Вот и весь сказ про самый культурный, самый правильный город. В месте выхода на поверхность вечной и бесконечной вселенной, то есть на старом (на трухлявом) бревне вроде бы нет ничего, по крайней мере, культура здесь точно отсутствует. И что такое культура, я имею ввиду человеческая культура, перед ликом вечной и бесконечной вселенной? Она ничего. Точнее, она совсем ничего. Может и есть подобная культура, но в данной точке пространства отбрасывается любая культура.
  - Солнце существовало задолго до того, как родилась планета Земля.
  - А планета Земля существовала задолго до того, как Финский залив приобрел свои современные формы.
  - Залив увидел рождение человечества.
  - А человечество построило город.
  - И в этом городе появилась какая-та не такая культура.
  Ну и что, если в конечном итоге у нас появилась культура? И опять, что вы себе позволяете далеко-далеко от культурного города? Вроде бы ничего, в который раз ничего. На последний вопрос оказался ненужным ответ, вопрос завис в воздухе. Здесь далеко-далеко от культурного города. То есть на самом деле здесь далеко город, почему-то не хочется думать про город.
  - И не надо, - решила Наталья Сергеевна Топецкая, бывшая девочка Репина.
  - Потому что так надо, - сказал Владимир Иванович Топецкой, старший брат гениального Станислава Ивановича.
  В данный момент никто не подумал про Станислава Ивановича. Облака поглотили серое петербургское небо. Получилось каким-то другим небо. Констатирую факт, именно здесь, именно в данной точке пространства другое во всех отношениях небо. Может немножко вселенское небо, или чего-то в него привнесла вечность, но все равно другое здесь небо. Или что-то не так?
  - А забей.
  Мы заглянули в мир абсолютного счастья.
  
  ***
  Где ты счастье образца девяносто первого года? Где ты наша любимая цивилизация технарей со всеми твоими нашлепками и припарками? Почему-то получился ублюдочным год, совершенно пустым и невзрачным. Как дырка в стене. Что-то было до девяносто первого года, хотя бы та самая пресловутая цивилизация технарей. Затем была дырка, и что-то еще, что навалилось всей тяжестью на нашу любимую землю. Между двумя эпохами, то есть между цивилизацией технарей и той хренью за дыркой, все-таки существовала стена, а в стене дырка.
  Чувственный застой
  Из казны дебилов
  Хуже, чем покой,
  Хуже, чем могила.
  Не под самовар
  И подпругу клячи
  Золотой товар
  Этот предназначен.
  Но отдав глоток,
  Выручишь как прежде
  Крохотный кусок
  Из нутра невежды.
  Плюс обыкновенные издержки человеческого общежития. Человеки не могут так просто жить и наслаждаться сегодняшним днем. Но они могут подпрыгивать и бесноваться при любых обстоятельствах. Мы уже доказали, как бесновалось подобное ничто в цивилизацию технарей до девяносто первого года. Ну и следовало ожидать нечто подобное после. Но тогда в девяносто первом году все нам было по барабану насчет 'после'. Не представляю, как оно получилось, но будущее слишком тесно переплелось с прошлым именно в девяносто первом году, а настоящее просто вышло наружу.
  Не ищите причины всего, что тогда случилось. Есть такие периоды в истории русской земли, когда будущее смыкается с прошлым, игнорируя настоящее. И пускай настоящее вышло наружу, не посоветовавшись с более старшими товарищами по партии. Сие уже не имеет значения. Именно в девяносто первом году мы получили возможность ответить на вечный русский вопрос, что такое смысл жизни? И мы на этот вопрос ответили.
  Другое дело, как мы ответили. И кто сбежал от ответа. Впрочем, подобная мелочь опять-таки не имеет значения. Как уже говорилось, бывают моменты на русской земле, когда невозможно оставаться в тени, или твоя жизнь превращается в сплошную ошибку. Там где-то другая, более честная жизнь. Твоя жизнь, которая здесь, она только ошибка. То есть ошибка по одной единственной причине, что ты сбежал от ответа на вечный русский вопрос и отказался найти вечный смысл жизни.
  Господи, да что же это такое? Поиски ушли в никуда. Стоило признаться хотя бы себе самому, что настоящее образца девяносто первого года внесло в нашу бессмысленную и бестолковую жизнь опять-таки смысл жизни. Вот этот прорыв из прошлого в будущее сквозь дырку в стене по сути и есть смысл жизни. Как я уже говорил, нечто подобное даже на русских просторах происходит не часто, нужны опять-таки особые условия, чтобы смысл жизни не просто искался, но чтобы нашелся. В сорок первом году были особые условия, и в семнадцатом году, и при Наполеоне, и при Петре Первом, Иване Грозном, татарах. Тогда кое-кому повезло. Потому что целые поколения сумели ответить на вечный вопрос. И как сумели, черт подери! Вот тебе наша жизнь, вот тебе смысл жизни.
  Ну, и что дальше. А дальше тот самый удивительный год. Или венец цивилизации технарей. Или дырка в стене. Или прорыв в бесконечность. Кое-кому повезло, потому что вот так ни с того ни с сего пришел на русскую землю смысл жизнь. Пейте его, ешьте его, употребляйте его в любых проявлениях. Вот тебе смысл, вот сама жизнь. Только не надо мудрствовать лукаво, надо просто любить жизнь, особенно такую жизнь, что переполнилась смыслом.
  Снова по-нашему. В кои веки так повезло. Не каким-то навороченным перцам или дедушкам и бабушкам с пятидесятилетним партийным стажем. Просто нам повезло. Обыкновенным пацанам и девчонкам, силой сложившихся обстоятельств попавшим в цивилизацию технарей, и уже там напоровшимся на смысл жизни. Неужели цивилизация технарей была этот смысл жизни?
  Или снова не так? Или не верится, что в начале пути целое поколение добралось до цели? Нет веры в целое поколение. Почему нам так хочется, чтобы цель засветилась в конце? То есть когда мы будем тупыми, больными и старыми. Ой, я чувствую, как нам нечто подобное хочется. Значит, дошел до конца, подыхаешь и разлагаешься, тут тебе яростный свет и великая цель. То есть тот самый смысл жизни.
  Или чего-то я недопонимаю, или начитался дедушки Ленина в детские годы. Именно дедушка Ленин ратовал за счастье для всех и для каждого на русской земле, независимо от возрастных категорий. И дедушка Брежнев за это ратовал. Вот внуки дедушки Ленина и детки дедушки Брежнева пошли несколько оригинальным путем, или точнее, они вернулись на наш русский путь, где все вопросы решает старость. Зато иначе решили правнуки дедушки Ленина.
  А что они решили, черт подери?
  Бедная ты моя Россия. Света много, доблести много, умище до звезд, добродетелей на четыре галактики хватит. И это удел немногих. Многим поставлен иной удел. Пить, обжираться, корчить гениев и культурных ублюдков, пачкать грязью окружающую среду и все, что еще составляет Россию. Настоящую Россию, человечную, не подчиняющуюся школьной программе, не пресмыкающуюся перед начальственным окриком. Вот для правнуков дедушки Ленина и соответственно внуков дедушки Брежнева, для тех самых пацанов и девчонок из восьмидесятых годов, досталась именно такая Россия.
  Дальше как факт цивилизация технарей. Мы не просто влюблялись и развивались во время величайшей цивилизации на русской земле. Все неистовые восьмидесятники, за исключением тупых и дебилов, были частью цивилизации технарей. Подобная цивилизация не могла исчезнуть бесследно. На определенном этапе русская земля заслужила свой пряничек. За слезы, за боль, за страдание, за муки всех русских. Пряничком стала цивилизация технарей. Ну и как полагается, русская земля скушала пряничек. Она могла его оставить валяться в помойке, черстветь и покрываться культурной плесенью, как прочие трещинки из шестидесятых и семидесятых годов. Но на данном этапе что-то случилось с русской землей, она скушала пряничек.
  Ну, и что там у нас? Кто-то ляпнул про испорченное пищеварение, рак желудка и метастазы. Да не было ничего этого, быть не могло. Ты окунулся в трясину, ты сидишь там по самые уши. Трясина чавкает, трясина засасывает. Пора тонуть и откидывать ласты. И вдруг к тебе пришел пряничек. Не знаю, откуда такая вселенская благодать. Просто шел и пришел пряничек. Никто не спросил, заслужила ли русская земля такой пряничек. И так ясно, она заслужила. Снова не надо мне впаривать всякую дурь. Цивилизация технарей могла родиться только на русской земле. Так что заткнули пасть, с любовью смотрим на пряничек.
  Еще дальше? Все мы знаем, чего надвигается дальше. Яркий свет, звездный дождь, потрясающий полет над вселенной, благодатные и немного священные слезы в глазах. Господи, неужели такое возможно? Отступила трясина.
  
  ***
  Наталья Сергеевна Топецкая забежала в хлебный ларек, Владимир Иванович Топецкой потащился домой с рюкзаком, набитым картошкой. Обыкновенная проза обыкновенной жизни. Иногда, пообщавшись с целой вселенной, не мешает вернуться на грешную землю. Ну и затариться чем-нибудь очень земным, вроде хлеба и двадцати килограммов картошки. Здесь в нашем городе небо не сходится с горизонтом, порванное неровной линией домов, смогом и грязью. Но зато еще есть хлеб, осталась картошка.
  Владимир Иванович сбросил рюкзак, сунул ключ в дверь, и почувствовал что-то не то, не поворачивается, твою мать, ключ, что-то его не пускает.
  - Дурацкий замок, - сплюнул Владимир Иванович, - Стоило поменять раньше.
  Правильно сплюнул Владимир Иванович. Замок на дверь поставило государство в те незапамятные времена, когда семья Топецких переехала в Ленинград и получила государственную квартиру за свои выдающиеся заслуги перед родиной. Но не сменил замок Владимир Иванович. Не сменил он этот замок и после того, как привел молодую жену Наталью Сергеевну в родовое гнездо Топецких. И после того, как старшие Топецкие отправились дальше в Москву работать на государство. Не сменил он этот замок, когда Станислав Иванович Топецкой купил себе шикарные апартаменты на Московском проспекте и съехал. Очень ругала за подобную дурость Наталья Сергеевна Топецкая своего законного супруга Владимира Ивановича. Но почему-то на ругань не отреагировал Владимир Иванович. Дело закончилось привычной экскурсией в страну философии.
  - Да кто мы такие на русской земле?
  - Черт его знает, кто мы такие.
  - Неужели не хочется знать?
  - Представляешь, не очень-то хочется. Земля у нас русская, то есть особенная. Она не понимает всякие условности. А мы со своим знанием предлагаем условности. Ведь замок это только условности. Просто кому-то кажется, что замок охраняет его личное 'я' от вторжения внешней среды. По существу, черта лысого он охраняет, и опять только кажется.
  Вынул бесполезный ключ, задумался старший из братьев:
  - Как всегда была права Наточка Репина.
  И еще раз задумался:
  - А я как всегда ошибался.
  Затем отодвинул подальше рюкзак:
  - Возьму топор у соседей.
  Хотя с другой стороны, может, стоило подождать Наталью Сергеевну, и не хвататься за первую мысль, как за спасительный прутик. Но вот об этом в данный момент не подумал Владимир Иванович. Дело не в том, что поход в бесконечность меняет до неузнаваемости человека. А может и в том, что путешествовали в ту самую бесконечность Наталья Сергеевна и Владимир Иванович. Путешествовали они туда вместе. Бесконечности их мыслей и чувства настолько переплелись, что больше не думал о Наталье Сергеевне, как о материальном существе, Владимир Иванович. Ибо всегда была рядом Наталья Сергеевна, как духовное существо, всегда ее чувствовал рядом Владимир Иванович.
  Странная какая-та позиция, черт подери! С первого раза не получается. Ну, как можно чувствовать человека рядом, если он борется с бабками в хлебном ларьке за кусок хлеба? Даже не знаю как. Кто-нибудь из дубовых поэтов сказал бы, что носит в сердце девочку Нату Владимир Иванович. Но снова не то и не так. В сердце сама бесконечность. Та пресловутая бесконечность, иллюзия которой порождается длительным размышлением и путешествием за горизонт. Только за горизонтом может быть бесконечность. Прочие выкрутасы решаются где-нибудь рядом, совсем под ногами.
  Короче, взял у соседа топор старший Иванович. Как полагается, после короткой беседы:
  - Ты смотрел новости?
  - У меня дверь на замке.
  - Ну, да. Как я не догадался? Сломаешь дверь, включи новости.
  Ничего не понял Владимир Иванович:
  - Все-таки права была Наточка.
  Еще отодвинул рюкзак, приладил топор, ну и так далее. Дверь треснула:
  - И зачем я, дурак, ошибался?
  Владимир Иванович внутри. Родовое гнездо Топецких. Пошарпанные стены, ничего лишнего, никаких украшений. Здесь живут Топецкие, здесь обязан родиться наследник всех их достоинств и глупостей. Здесь просто обязан родиться наследник. Потому что такими делами русская земля полнится и на таких вещах она держится. Очень здорово, что существует родовое гнездо, где родится наследник. Именно такое гнездо, куда не страшно впустить саму бесконечность, и в каждой точке которого веселится родная земля и пахнет ни чем-нибудь, исключительно нашей Россией.
  - Но какого черта я ошибался?
  Опустил топор Владимир Иванович. Медленно, как в полусне, до его сознания стали доходить странные вопли и прочие звуки из большой комнаты. В большой комнате когда-то счастливо жили родители братьев Ивановичей, пока их не сманила Москва. И в этой комнате стоял старенький, практически неживой телевиизор.
  Опустил топор, снова задумался старший Иванович:
  - Но почему новости?
  Или наваждение какое-то? Или бесконечность прокралась в родовое гнездо Топецких? Или после встречи со всем реальным до нереальности обязательно ты попадаешь в саму нереальность. Нет, не мог включиться сам по себе телевизор. Ну и этот дурацкий замок. Его словно заперли изнутри, чтобы включился сам по себе телевизор. И посмотрел на замок старший Иванович. В замке ключ. Тот самый, которым заперли замок изнутри. Какого черта в замке ключ? Совсем успокоился старший Иванович.
  Прорыв в бесконечность, вечная поступь бытия, понимание непонятного и отрицание очевидного. Все оно будет, все оно есть. Мы надеемся, что оно будет когда-то, то есть в другой раз, а оно будет сегодня, в данную минуту и никак не иначе.
  Даже Наталья Сергеевна Репина поймет сегодня Ивановича. Не важно, что она застряла в хлебном ларьке. В девяносто первом году мы привыкли к перебоям со жрачкой. В первую очередь с хлебом. Наталья Сергеевна должна понять и поймет своего дорогого Ивановича. Бесконечность просто вошла в их совместную жизнь. Что-то в совместной жизни перестало быть их личной собственностью, то есть стало для них чем-то общим, чтобы они не просто любили друг друга, чтобы жили вместе всегда. Даже если кто-то отсутствует в хлебном ларьке, и что-то непонятное вошло в их понятную жизнь, чтобы сделать ее еще более понятной и более нереальной.
  Счастье, как много значишь
  Ты еще в этом мире для нас,
  И пускай краток мир удачи
  И суров отрезвления час.
  И пускай жгут тебя кострами,
  И пускай кипятят в смоле.
  Мы тебя все равно не оставим
  На покрывшейся гнилью земле.
  Владимир Иванович Топецкой прошел в комнату, где вопил телевизор. А рядом с телевизором, буквально на полу корчился младший Иванович.
  
  ***
  - Сволочи, быдло и чмо!
  Старший из братьев отбросил топор и попытался помочь младшему братику. Господи, да что же это такое? Да что происходит на русской земле? Младший Иванович так и остался младшим Ивановичем. Таким ранимым и слабым, таким неприспособленным к самой жизни. Может, когда-то казалось Станиславу Ивановичу, что он отрастил клыки, что стал старшим из братьев. Но никогда так не казалось его брату Владимиру Ивановичу. Тем более так не казалось Наталье Сергеевне Топецкой. Маленький мальчик, придурок, слабое существо. Вот что казалось Наталье Сергеевне, и это чувствовал Владимир Иванович.
  - Нет, он не слабое существо, - старался спорить старший из братьев.
  Но отмахивалась Наталья Сергеевна:
  - Ничего не меняется на русской земле.
  Плюс много новых идей из все той же вечно живой философии. Приходят клопы на русскую землю, давят товарищи русские и выметают подобную погань обратно. Рождаются вожди на русской земле, обожествляют и выметают опять же подобную погань. Ну и в который раз слабое существо, до каких бы размеров не раздувалось оно, выметают с русской земли. Зачем нам настолько слабое существо? Ответьте, зачем нам подобная погань, которая не может обойтись стаканом воды и куском хлеба? Нет, нам не надо подобной погани. Любой ублюдок проживет с миллиардом рублей в кармане, ну и с той ерундой, что получается приобрести за вышепредставленный миллиард. И этот товарищ на русской земле всего только погань. А попробуйте то же самое, то есть прожить на русской земле, если у вас каждый день стакан воды (можно пять) или кусок (можно буханка) хлеба.
  - Чмо, позорное быдло!
  Пена на губах, бьется в истерике младший Иванович. Ну, какого черта ты здесь? Ответь мне, пожалуйста, что тебя привело в мир простых бесконечностей, где единственная реальная ценность рюкзак с картошкой? Что ты забыл именно здесь? Какого черта забыл? Я тебе предлагаю самый простой вариант. Взял свои денежки и отправился в двухъярусную квартиру на Московский проспект. Вот именно, туда далеко-далеко и отправился. Там кучкуются подобные тебе слабаки, там еще можешь почувствовать себя сильным, крутым и чертовски нужным России. Здесь ты только пол заблевал. И что скажет Наталья Сергеевна?
  - Сволочь пархатая!
  Владимир Иванович Топецкой точно уверен, что так и скажет Наталья Сергеевна. Раскуроченная дверь, топор на полу, в истерике младший Иванович. Или ничего не скажет Наталья Сергеевна? Но посмотрит, черт подери, ох, как посмотрит она. Вот тут никаких вариантов, точно знает Владимир Иванович, как посмотрит Наталья Сергеевна. Повторяю вам, без вариантов. Твой братец слабак и ничтожество, он всегда был слабак и ничтожество. Ему бы в детский садик с его амбициями, и там остаться навсегда, чтобы радовать детишек, ну и себя за одно дорогими игрушками. А на русской земле ему делать нечего.
  Ой, как не хочется, чтобы так посмотрела Наталья Сергеевна. Сколько лет нянчился старший Иванович с младшим Ивановичем. Сколько надеялся, что исчезнет болезнь, что избавится младший брат от своего величия. Была такая гнилая мыслишка, что исправился брат. Собственное предприятие, директорское кресло, ну и так далее. Обязан был исправиться Станислав Иванович, чтобы не позорить свою няньку.
  - Ты не больше, чем нянька, - скажет Владимиру Ивановичу Топецкому Наталья Сергеевна Топецкая.
  Ну, и пускай, если так. Младший брат корчится перед ящиком. Ему плохо, не важно какого черта он здесь, то есть какого черта он делает. Во всем и так разобрался старший Иванович. Бедненький Слава почувствовал себя плохо. Куда ему пойти? Где его ждут? Вот именно, кто и где согласен встретить и обогреть младшего из Ивановичей? Никто, твою мать, кроме старшего брата. Вот и пришел младший брат к старшему брату.
  - А я знал, - слезы и сопли смешались на крохотном личике Станислава Ивановича.
  - Я предвидел, - затряслись его качковские плечи.
  - Я рисковал не для себя, но для родины.
  Господи, сколько слов? Не пора ли заткнуться бедному мальчику? Вот появится Наталья Сергеевна, вот увидит бедного мальчика в таком состоянии. Вот посмотрит своим особенным взглядом на старшего из Топецких. И не поможет тогда Владимир Иванович Станиславу Ивановичу.
  Нет, так не хорошо. Не каждому человеку на русской земле удавалось встретиться с вечностью и одновременно осознать смысл жизни. Если ты осознал смысл жизни, неужели на этом закончилась жизнь? Нет, она не закончилась. Существует масса товарищей, которые так и не нашли смысл жизни. Что у нас за неправильное отношение к данным товарищам? Мы просто обязаны отложить свою жизнь, потому что нашли пресловутый смысл жизни, потому что пытаемся помочь разобраться со смыслом всем его потерявшим товарищам. Как помочь, уже не вопрос. Иначе, зачем тебе смысл жизни?
  - Скоты и ублюдки, - дальше нечто непереводимое на русский язык. Содержимое желудка Станислава Ивановича оказалось на полу во всей его красоте и величии.
  - Сейчас уберу.
  Ничего лучшего не придумал Владимир Иванович, как добежать до сортира за тряпкой. И не так чтобы долго бегал старший из братьев. Но когда он вернулся назад, то нашел уже в кресле младшего Ивановича. Бедный мальчик сидел так тихо и скромно, словно заснул. Бедный мальчик больше не матерился. И что гораздо важнее, не гадил и не пускал слюни. Мраморное лицо, отсутствующий взгляд, очень спокойные руки на подлокотниках. Такое ощущение, что превратился в мумию младший Иванович.
  - Да скажи что-нибудь, - старший из братьев выронил тряпку.
  Медленно и совсем неуверенно поднял к потолку глаза младший Иванович:
  - Полный пипец.
  Затем оторвал на несколько миллиметров левую руку от левого подлокотника и тут же ее уронил обратно:
  - Настоящая жопа.
  Затем точно так же оторвал и уронил правую руку:
  - Пора мочить гадов.
  
  ***
  Ну, не понимаю, что там такое, что у нас получается на русской земле? Какая-та ерунда получается. То есть вообще бесчисленная ерунда. Давно должна получиться система, при чем система из самых наших систем, работающая по правилам. Система не получается. Правда есть и хорошая новость, перестал бесноваться младший Иванович:
  - И не просите, товарищи, счастливое время закончилось. Кто успел воспользоваться незначительной передышкой на русской земле и разрешил свои собственные проблемы, тому повезло. Точнее, подобный товарищ оказался самым умным среди русских дураков и ублюдков. Остальные товарищи, те самые дураки и ублюдки зачем-то решили улучшить русскую землю. Ах, земля у нас несчастная! Ох, земля у нас бедная! И вообще, не могу смотреть на боль и слезы русской земли. Да фигня все это - и боль поддельная, и слезы ублюдочные. Если ты такой дохленький, не смотри на какую-то боль, тем более посылай далеко-далеко слезы.
  Ничего не ответил старший Иванович, просто поднял тряпку.
  - Кажется, ты брат, - на мгновение в глазах младшего из братьев промелькнуло нечто похожее на мысль, - Очень хорошо, что ты здесь. Мне показалось, вокруг тьма непроглядная и ни одной человеческой души. Хорошо, что мне показалось. Видимо я слишком долго, слишком сильно страдал за Россию. Не следовало так. То есть не следовало настолько быть преданным родине. А как же не быть? Ответь, пожалуйста, на последний вопрос, как не любить свою родину? Видит бог, я ее очень любил. Все личностное отошло на задний план, все исчезло перед подобной любовью. Грешен, я очень любил родину. Почему я ее любил? Интересный вопрос. Почему бы мне не любить родину? Каждый нормальный русский любил, любит, будет любить родину. Ответь еще на один последний вопрос, неужели можно взять и не любить родину?
  Опять чего-то случилось со старшим Ивановичем. Старший брат покраснел и попробовал помахать тряпкой.
  - Ага, ты не можешь ответить, - перешел на шепот младший Иванович, - Никто не может ответить. Черная дыра, твою мать! Россия не просто провалилась в дыру, ее туда засосало. Мы балансировали из последних сил на краю этой самой дыры, не понимая всю тщетность наших усилий. Тем отличается черная дыра от обыкновенной пропасти, что она постоянно меняется в большую сторону, и тем больше меняется, чем больше всякого барахла туда попадает. Вроде бы еще недавно была чертовски маленькая дыра, и мы успешно балансировали возле ее центра. А в это время дыра засасывала то самое пресловутое барахло, и мы не заметили по своей слепоте, как она засосала Россию.
  Владимир Иванович отложил в сторону тряпку:
  - Ну, конечно, трясина.
  По сути не все так и плохо у нас получается. Наталья Сергеевна где-то застряла в своей хлебной очереди. Возможно, к ее приходу удастся уничтожить следы жизнедеятельности младшего брата. Сегодняшняя истерика обойдется мягким внушением за разбитую дверь. Но дверь пострадала от руки старшего Топецкого, к ней не имеет никакого отношения Станислав Иванович.
  - Не трясина, а черная дыра, твою мать.
  Да какая разница? Жизнь налаживается, проблемы решаются. Младший Иванович прислушивается к словам старшего брата. Наталья Сергеевна Топецкая не заметит неправильной перемены в облике Станислава Ивановича. По крайней мере, она не должна заметить, что что-то не так по большому счету, должна отвлечься на раскуроченную дверь. Остальные вопросы уладит Владимир Иванович.
  - Что такое черная дыра? - сказал младший из братьев, - Да что это такое в нашей ненормальной стране, где живут только бомжи и придурки. Нет здесь ни одного порядочного человека, с которым можно просто поговорить по душам. Подобного человека просто у нас нет, не может быть по определению. А человека, с которым можно работать, и искать нечего. Только чокнутые придурки. Только убогое ворье. Только извращенцы всех мастей и национальностей. Не осталось в нашей стране ничего русского. Ни русской любви, ни русской души, ни русской культуры. Черт его знает, почему ничего не осталось?
  Владимир Иванович осторожно вытащил в туалет тряпку.
  - Ну, что за дерьмо? - Станислав Иванович вроде бы не заметил отсутствие старшего брата. Но это уже не суть. На всякий случай быстренько прополоскал тряпку старший Иванович и с той же скоростью вернулся обратно.
  - О, как я ненавижу русскую землю! - неожиданно всхлипнул младший Иванович.
  - Да ладно, да успокойся, да все позади.
  - И не надо меня успокаивать.
  - Все равно все пройдет.
  Теперь слезы пошли по второму кругу:
  - Нет, ты не понимаешь. Ты просто дурак. Точнее, старый дурак, проживший целую жизнь за железным занавесом. И вообще, твоего крохотного ума не хватает, чтобы хотя бы чуть-чуть разобраться в нашей дурацкой жизни. Может оно здорово, что не хватает. Настоящие товарищи, у которых полный порядок с умом, скоро начнут стреляться и вешаться. Нет, подобная жизнь не для них. Не вынесут больше подобное барахло истинные патриоты русской земли. Дураки они что, они точно вынесут.
  Вот тебе хрень. Опять зарыдал мальчик.
  
  ***
  Владимир Иванович Топецкой попробовал выключить телевизор. Он уже почти выдернул шнур из переходника, но неожиданно мимо промчался младший Иванович и грохнул об пол телевизор.
  - Подлые сволочи!
  Владимир Иванович так и застрял со шнуром в левой руке и свежевыжатой тряпкой в правой руке:
  - Но почему?
  Телевизор, естественно, грохнулся.
  - Потому, - с ехидством заметил младший Иванович, - Не фиг дурить народ и издеваться над истинными патриотами нашей бедной России.
  Владимир Иванович подобрал, что осталось от телевизора, поставил на тумбочку:
  - Впрочем, у меня есть еще телевизор.
  Станислав Иванович как-то странно взглянул на старшего брата:
  - Валяй.
  Они вместе прошли в маленькую комнату и включили маленький телевизор. Полосы, несколько секунд ожидание, и что дальше? Дальше все то же самое. Обстановка в стране накаляется. Мы находимся где-то на крайних уровнях, откуда идти некуда. Антикоммунистический лагерь предпринимает провокационные вылазки. Неужели раньше было как-то иначе? Неужели раньше сидели спокойно товарищи, что нам не товарищи? Антикоммунистический лагерь в самом сердце отчизны. Ну и что? До этого находился не в сердце, но в печени антикоммунистический лагерь. Значит печень менее важный орган, чем сердце? Тяжелая обстановка переросла в критическую обстановку и привела к тяжелым последствиям. Как же, слыхали. Как обстановка, так следом последствия и тяжелые. Если бы легкие получались последствия, тогда они совсем не последствия. С легким больным кто разговаривает? Проснувшиеся элементы почувствовали слабину наших рядов. Вот-вот, добрались и до этой погани. Ряды наши, элементы чужие. И почему опять-таки элементы проснулись именно в данный момент? Неужели все время они просыпаются? Временные трудности повлияли на самосознание масс, временные неудачи подбодрили врага использовать массы. Ну и что в конечном итоге? Формулировка старая, затасканная, никакого новаторства, никакой отсебятины. К чему привыкли, к тому привыкли. Ленин учил, Сталин учил. Хрущ, бровастый, антропос и эти учили. Теперь горбатый медведь. Ах, ошибаюсь? Ах, не медведь? Нет разницы.
  Пора успокоиться Станиславу Ивановичу. Не успокоился, между прочим, товарищ. Крутит, крутит и крутит. Дурацкие и совершенно похожие три программы. Кажется, сам сахарочек нашел. Про ослабевший Союз, про разваливающуюся государственность, про козни врага. Оно такое старое, такое затертое, вроде стариковской блевотины. Кто не с нами, тот враг, тот придурок, тот инсургент. Нет, последнее слово не нравится Станиславу Ивановичу. Подавай отщепенца, подавай подлеца, подавай ренегата с цепями на шее. Почему не помочь гениальному мальчику? Где эта хряпа? Где эта погань? Где эта мафия?
  Дальше точно понравилось. В особенности сказки про мафию. Радостно слушать, радостно воспринимать всякую лабуду только в данном разрезе. Мафия беззастенчивая, раз. Мафия отвратительная, два. Мафия человеконенавистническая, три, четыре и пять. С человеконенавистнической мафией ты всегда на коне. Соплей не перешибешь человеконенавистническую мафию, обухом не догонишь даже ее лубочный образ. Всюду гниль, всюду мафия. Что вы подумали? Шутки прочь! Кто превратил существование советского гражданина то ли в подобие ада, то ли в подобие мрака, то ли в сплошные потемки, то ли в огрызок бесчестия? Не стесняйтесь, опять угадали. Кто оторвал гражданина от истины, от настоящего места его во вселенной, от кормила и от станка, от поила и от серпа с заржавленным молотом? Давайте, ребята, ваша догадка вообще не догадка, вы пожираете нечто большими кусками. А правды не скрыть от народного взора. Разговор честный, открытый, как всегда разговор из самого сердца страны. Кто прокрался в доверие идеологически грамотного народа, завоевал доверие и народ, чтобы вернее обрушить удар на народные спины? Кто виновник позора? Виновник один. И угадывать нечего, это она, слово в пять букв. Какое гнусное слово 'мафия'.
  Конечно, бывают другие слова. Вспомнили коммунизм? Он хороший. Где беснуются плохие товарищи, там найдется нечто хорошее. Страна оказалась в кризисной ситуации. Непоследовательная политика ряда недальновидных товарищей подкосила страну и разрушила поступательный шаг коммунизма. Товарищи были врагами, они пролезли, они просочились. В процессе глобального перехода на более высокоразвитый уровень коммунизм рисковал своей сутью. Он хороший, я повторяю опять. Но товарищи, исполняющие его заветы на местах, они нехорошие, просто бяки. Не исполняли, но пустословили все те же товарищи. Не различали, но верхоглядствовали. Ишь ты, каждый начальник, каждый умеет подправить к чертям коммунизм и приказать коммунизму, куда развиваться. Еще у каждого начальника связи, у каждого план. Какие связи? Какой план? Ты винтик, ты шестеренка. Над тобой сконцентрировалась система, над тобой коммунизм. Не ты стоишь над системой, не ты указал коммунизму. Или совсем с головой непорядок? Много почестей шестеренке, враг за забором. Слышал про мафию? Слушай еще. Тебя перехватили, тебя подставила мафия. Продался один Иуда, попробовал уступить завоеванные позиции, попробовал согласовать мафию и коммунизм. Понравилось или как? Грядет расплата, и ты это знаешь, Иуда.
  Собственно говоря, все-таки успокоился Станислав Иванович. Да и зря он так поступил с телевизором номер один. Телевизор не виноват по большому счету. Его изобрели для других надобностей. Общайтесь люди, прорвите барьер недопонимания. Информационный голод пускай не для вас. Или все-таки лучше информационный голод? Ничего нового, ничего зверского, подход естественный. Так подходили вчера, так подойдут послезавтра. Способ определен на века. Исполнители не называются, но поверьте, заранее определены товарищи исполнители. У нас не осталось другого пути, нет, и не может остаться вообще ничего другого, кроме пути, завещанного гением Ленина, политого кровью народа за годы войны, коллективизации, индустриализации, за период развития сельского хозяйства, голода и разрухи. Иначе не может быть. Остальные пути ведут к краху, прямо к кончине не только наших идей и надежд, но скорее к кончине отчизны родной, великого коммунизма, свободного общества, слова, печати и тебя самого, последнего потроха и придурка.
  Я не спорю и не смеюсь. Старый мир, новый мир. Старые русские, новые русские. Старая родина, новая родина. Тот самый поход в никуда. Он повторяется сотни, нет, тысячи лет. Он соответствует человеку, но не извращает, боже меня упаси, понятие человека. Вот всякие недоразвитые слабаки и философы, они извращают, потому что они извращенцы. Вот и получается все вокруг извращенное, все отвратительное, кроме того одного, что тебе сказал телевизор, что есть голос народа:
  - Для борьбы с мафией.
  - Чтобы выйти из кризиса.
  - Чтобы решить национальные проблемы.
  - Чтобы наполнить желудок.
  - По приказу народа...
  Самое время сорваться и одуреть.
  Где он, этот народ,
  Что желает ярма?
  Покажись этот сброд
  Из ошметков дерьма.
  Эта кодла скопцов,
  Эта мерзкая слизь,
  Этот клан подлецов
  Вылезай, покажись!
  Самое время превратиться в Станислава Ивановича. То есть заткнуть уши, разодрать пасть и высунуть в язвах язык. И чтобы были самые настоящие язвы. Не какое-то барахло. Потому что сейчас нужны язвы. Время сегодня такое, черт подери! Мы устали от всего надуманного и театрального, мы очень хотим язвы. Чтобы каждый придурок увидел, как нам больно и как тяжело. И еще почему-то не хочется быть среди законопослушных товарищей. Не хочется почему-то входить в зловонный поток, что течет, что клубится, что разрывает сердца из эфира:
  - Военный переворот.
  - Чрезвычайное положение.
  - Гражданская война.
  - А ты встал на чью сторону?
  
  ***
  Станислав Иванович бросил глотать слезы:
  - Что случилось, уже невозможно исправить, невозможно вернуть вместе с утраченными мечтами и такими же растоптанными иллюзиями. Оно случилось, понимаешь, случилось. Оно существующий факт, и это опять понимаешь. Перед фактом ты одинокий, бессильный, можно добавить, бессмысленный винтик. Смысла нет на возврат. Прошлое превратилось в ничто. Как разберешься, что прошлого нет? Его выращивал, его подготавливал, его надеялся сделать своим будущим. Его больше нет. За единственный день, куда там за день, за единственный час прошлое распалось на тысячи мелких клочков, протухло в помойке.
  Станислав Иванович кончил стенать:
  - Мы реалисты. Мы участвовали в процессе распада. Мы противодействовали распаду, сами не понимая того. Мы совершили попытку реанимировать покойника. Сколько разом противозаконных действий, сколько ударов по власть предержащим структурам, сколько поводов нарваться на встречный удар. Говорит народная мудрость, не лезь, не высовывайся. Мы лезли, больше того, мы высовывались. Никто не просил, никто не подталкивал на подобную дурость. Вот бы разума в голове. Вот бы смотреть вперед. Тогда ничего бы и не было. Сижу себе тихо, кушаю и наслаждаюсь. Как осмотрительный товарищ выглядываю сквозь щелочку, чтобы не было видно и слышно. Еще умею маскироваться и мимикрировать, чтобы снаружи ангел небесный, а что внутри одному богу известно.
  Станислав Иванович одернул рваненький сюртучек, обтряхнул дурацкое кепи образца семидесятых годов. Затем ссутулился и скособочился, вроде коряга какая или вообще добрый дедушка. Затем припал подбородком на комсомольский значок, или сделался воистину незаметным вместилищем разума, настоящим клопом и букашкой:
  - Шансов мало. Времени не осталось. Промахнуться смерти подобно, промахнувшийся товарищ будет добит со всей яростью карающей рукой государства. Его никто не поддержит сегодня, ты понимаешь, никто. Сам последний придурок, сам сумел промахнуться. И не имеет значения, если еще не выявили, не повели куда следует подобную мерзость. Я говорю про тебя, мерзость. Мудрый совет, величайший совет. Растворись в сегодняшнем дне. Перестройся, нет, позабудем про это придурство, лучше всего перекрасься в считанные мгновения. Ты ничего не теряешь, ты не идешь против совести, или чести, или еще там какой чепухи. Так поступали всегда настоящие русские. Политики, ветераны и прочая шушера. Нас обкладывали, они выживали. Их вылавливали, опять выживали. В сеть попадались одни дураки, что сидели и хлопали глазками. Смерть дуракам! Хлопанье глазками не имеет общих границ с тяжелой машиной нашего общества. Хлопанье глазками поглощается обществом, поглощается вместе с телами дурашливых хлопальщиков и перерабатывается на навоз, дабы потом удобрять нашу бедную землю. Нужен навоз, значит, будет навоз. Сеть широкая, сеть поставили на кого следует. Кто сидит, не уйдет через крохотные ячейки. А ты постарался уйти, постарался пролезть через крохотные ячейки. Что у нас получилось? Пока другие ребята барахтаются, у тебя остается маленький шанс пролезть через те же ячейки. Чуть зазевался, ты среди прочих товарищей, и это конец. Не осталось вообще никакой надежды.
  - Но почему не осталось? - попробовал вставить слово Владимир Иванович.
  - Опять потому.
  - Как-то оно выглядит не очень.
  Не стал пререкаться младший Иванович:
  - Какая разница? Наплевать, как оно выглядит. Чего между нами не было, мы все-таки братья. Братья знают и любят друг друга, но и помогают друг другу они соответственно. Мы еще здесь, мы еще вместе, можно сказать, в одной обойме. Где-то поблизости раскинулся враждебный нам мир, где никто нас не любит, тем более не понимает. Отсюда выводы, мы братья. Я решил позаботиться о своем брате, пускай я и младший брат, но решил позаботиться на правах старшего брата. Может в последний раз. Но послушай хороший совет, пора собирать вещи и рвать когти.
  - Но куда?
  Опять не стал пререкаться младший Иванович:
  - Это уже твое дело, куда. Мы расходимся, разбегаемся, исчезаем. Я не знаю тебя, ты не знаешь меня. Будут спрашивать, отвечай: 'Век не знаю, уехал'.
  
  ***
  Ну, что за дурацкая жизнь? Жена еще не вернулась, братик исчез. Владимир Иванович полностью уничтожил следы пребывания Станислава Ивановича. Что у нас непорядки с дверью и телевизором, так на подобную мелочь забили. Официальная версия - приступ эпилепсии потревожил старшего из Ивановичей. Оставила его дорогая жена на пару секунд, скатился с катушек Владимир Иванович. Во-первых, не сумел открыть дверь без помощи топора. Во-вторых, пострадал телевизор. Ну и хорошо, останавливаемся на официальной версии. Была Россия, нет России. Подкрались враги, нет врагов. Решили мы все изменить, где теперь перемены? При подобном раскладе ничего страшного не сделал Владимир Иванович. Просто не повезло. Вот в данной точке пространства, в существующее мгновение не повезло. Или я ошибаюсь? По большому счету опять-таки копошится Владимир Иванович. Стол открыл, руки засунул. Сначала одну, следом другую руку. Вопрос на засыпку, что делает Владимир Иванович? Черт его знает, что делает данный товарищ. Потянул какую-то дурь. Толстая папка, завязки в локоть.
  - Странный у нас разговор, - на мгновение остановился Владимир Иванович. Что-то сегодня не то и не так. Масса вопросов в тупой голове. Все мысли, даже хорошие мысли, крутятся возле вышеупомянутых вопросов. Есть идея, что безнадежно застрял Владимир Иванович.
  - Странная жизнь, - ни в какие ворота не лезет сегодняшний день. Мысли исчезли среди все тех же вопросов. От пережевывания губами слово не приобретает видимость мысли. Слово всего только слово, мысль в свою очередь возвышается над любыми словами на недосягаемой высоте. Не следует смешивать одно и другое. Пора вернуться к папке с завязками.
  - Как-то тяжело на душе, что ты человек, - папка открыта. Там опять-таки дурь. Маленькая бумажка, большая бумажка. Маленький огрызок, большой огрызок. Стандартных листов не хватает среди подобного мусора. Десять, пятнадцать, может быть сорок стандартных листов. Да и то скрученные и изогнутые стандарты. Все нестандартное. Маленькие и большие листы не поддаются классификации. Все в каракулях. Ах, извините, почерк такой. Пускай будет почерк. Зачем церемониться со всякой хреновиной, если гибнет страна? Зачем строить замки на мелких проблемах?
  - Неужели ты человек? - расшумелся Владимир Иванович, - Неужели настолько ползучая тварь, которая ползать, не то, что ходить, не умеет?
  Какого черта устроил несанкционированную шумиху старший из братьев? Шума хватает и так. Правители сами устроили. Их вотчина, их хлеб. Не отбивайте, пожалуйста, хлеб у прочих товарищей, не вгрызайтесь в чужую вотчину. Или с умом непорядок? Пора научиться правилам взрослой игры. Легче быть умницей и хорошим мальчиком, если не получается просто быть человеком. Оно не так тяжело, как признаваться в своих человеческих грехах. Грехи откладываются на листе (чаще всего нестандартном) - и в папку с завязками.
  - Грустная вещь человек, - снова Владимир Иванович. Сколько испортил бумаги, сколько каракулей выстроил стройными столбиками. Про человеческую мастерскую, про механизм, про гвозди с болтами и винтики с гаечками. Все записал? Нет, не все. Халтурил, тянул кое-какие не самые важные мысли, думал успеется записать. Отчего не успеется? С человеком так просто, так ясно. Появился на свет человек, первая запись. Природа его породила, запись под номером два или три. Животные - братья его, шестой или седьмой номер. А еще человек притащил за собой несовершенство животного мира, здесь как хотите, так и считайте дальше. Если потребовалось усовершенствовать человеческий мир, третьего не дано. Значит, гвозди и болт, или машина и какой-то там крем для загара. Значит, все что угодно, отличное от природы и отрицающее природу.
  Владимир Иванович поленился в конечном итоге. Кое-что описал, кое-что позабыл, потому что так получилось. Для крупной мысли мелкий листок, для мелкой мысли листок крупный. Или не все ли равно? Какой листок под руками, на тот нанизываются всякие мысли. Снова правильное решение. Пока потянулся за крупным листком, даже крупная мысль может лишиться своей привлекательности, потерять место в папке. Зря поленился Владимир Иванович. Наблюдал саму жизнь, отмечал кое-какие особенности, и результат. Вот тебе номер один. Где второй, где четвертый, где двести пятнадцатый номер? Работа в конечном итоге не сложная, для здоровья не вредная. В голову стукнет дурацкая мысль, ее записали. Мимо промчится очередная такая же глупость, самое время за ней потолкаться. Еще нечто такое про крах человека, застой человека, его машинное и антиприродное бытие. Всего-навсего мысли. Остальная форма приложатся через тысячи лет, если приложится.
  Нет, я не согласен с Ивановичем. В голове дикий ветер, в мозгах настоящий сквозняк. Сравниваем человеков, сравниваем государства. Что у нас государства? Их место сортир. Были и сплыли к чертям государства. Резвились и перестали не то что резвиться, но даже дышать в трубочку. С человеком адекватный процесс. Превращаются в пепел кумиры, превращаются в мусор царьки и политики. Известные имена забываются, истлевают на каменных плитах, становятся чем-то пустым, незаметным, незримым. Приходят новые люди, очищают пепел с могил, отметают мусор и смрад, хоронят новых покойников. Хоронят, не обращая на старых внимание, не вслушиваясь в гордые некогда имена: Брежнев, Андропов, Черненко. Они такие же, как и мы, эти новые люди. Так же мечтают они о вселенской любви, так же стремятся к вселенским и горним полетам. Но превращаются в жалкий фантом, еще не распавшись в могиле.
  - Грустная, грустная вещь, - Владимир Иванович еще торчит за бумагой. Перебирает, можно сказать, свое прошлое. Кажется, обо всем написал. Как мелко, как мало, как глупо. На что-нибудь более существенное времени нет, потому что ты выбрал все отведенное тебе время. Теперь другой поворот, другая система, другая борьба. Какая другая борьба? Черт ее знает, однако борьба. Борешься, отдаешься, почти победил совсем непонятное нечто. Нет, с победой не стоит спешить. Победа не более чем этап к вырождению. Сегодня ты действовал правильно и победил. Сегодня понравилось побеждать, завтра твоя победа окажется в мусорном баке или где-нибудь на задворках вселенной.
  - Да будет так, - самое умное, что придумал Владимир Иванович. Жизнь продолжается, какой бы корявой она не была. Та самая жизнь без победителей и побежденных, без героев и прочей шушеры. Все равно продолжается жизнь без конца и начала. Кто придумал конец? Кто размазал глупенький страх за свою никчемную шкуру? Кто попробует оборвать самое бессмысленное, но настоящее, черт подери, начинание вечности? Еще не так много и не столько, сколько хотелось, сделал старший Иванович. Жизнь выходит на новый простор. Это жизнь. И плевать, если будет она много хуже, подлее, пакостнее, чем была прежде.
  
  ***
  Не новости, но чепуха в белых бантиках. Ты почему-то не выключил телевизор. Ты оставил сие позорное создание человеческого разума позорить русскую землю. Я повторяю, следовало выключить телевизор. Хотя бы в целях собственной безопасности, чтобы законопослушная истерия не отвлекала твой ум от правильных мыслей. А с другой стороны, откуда взялись вообще мысли? И почему они правильные? Может они просто мысли и совершенно неправильные. Их репродуцированная начинка только фикция в отношении самого бытия. Ты где-то споткнулся, где-то не так отреагировал на действительность, тебя понесло не в те дебри и кущи. Зато тебе показалось, что вокруг самые правильные дебри и кущи.
  Ладно, хватит терять время на всякую дурь. Гной, трясина, пинок по ушам. Я не перечисляю вполне естественную атрибутику образца девяносто первого года. Русская земля просто обязана впитывать гной. Она захватывает умирающую материю или падаль, она перемешивается с умирающим веществом или падалью, она рожает нечто новое. И здесь тот самый дупнутый телевизор вновь на своем месте. Телевизор позволяет рожать, хотя сам не узнает об этом. Ибо товарищи, что занимаются репродукцией старого мира опять-таки через телевизионную сеть, они суть тайные истязатели и мазохисты, они ничего не позволят. Нанести пинок, подтолкнуть к трясине, наполнить все емкости гноем, это сколько угодно. Но мы говорили о родах чего-нибудь нового. Не надейтесь, никто не позволит земле ее роды. Вдруг на самом деле родит, вдруг получит чего-нибудь из вершины такой, что не захочет спуститься обратно.
  Именно так. Мы понимаем, ради чего надо срочно спуститься обратно. Земля бедствует, нация вымирает, граждане не работают. Как уже говорилось, работа в основе любой человеческой формации. Маленькой или большой, развивающейся или почти безнадежной. Апологеты предупреждали в своем месте, в свое время нас о работе. Только работу они называли 'трудом'. Кто общественным, кто полезным для общества, кто преобразующим из обезьянника человека. Они знали, они предупреждали заблаговременно, или за сотню лет до девяносто первого года. В основе общества свобода трудиться. Не трудишься или не работаешь, значит, конец. Слово 'свобода' здесь не первое слово. Его можно отбросить для краткости, которая мать таланта. Кто не отбросил, еще натыркается с бесполезной свободой.
  Идем дальше. Товарищи, управляющие информацией посредством механического устройства по имени и фамилии 'телевизор', знают, куда повернуть свои выключатели. Перед родами первый фант дисциплине труда. Нет труда, нет дисциплины. Здесь ошибаетесь, дорогие мои. Труда может и не быть. Трудовой порыв на русской земле не обязателен. Тебе прикажут, найдется порыв. А не найдется, так самое время принять меры. Или забыл, какие у нас меры? По своей природной глупости взял и забыл? Не беспокойся, чего другое, про меры точно напомнят. Лучше сразу крепи дисциплину труда. Станок взорвался, у тебя дисциплина. Бумагу украли, опять дисциплина. Из метелки, и такое случается, даже из той повыворачивали прутья. Раз-зговорчики! Тебе какое дело до прутьев, ну-ка взялись за дело насчет все того же труда. Пока еще на месте и танки, и пушки.
  - Для нормальной работы граждан...
  - Для нормального быта граждан...
  - Для искоренения преступности...
  Так что у нас наклевавается в конечном итоге? Труд всему папа. Работа всему мама. От работы и большие здоровые дяденьки дохнут. Кто сказал, что на дохлом дяденьке мы поставили точку? Нет, это уже из другой оперы. Истинного гражданина и патриота не интересует дохлая форма. Оставим вопрос открытым, когда проклевывается новая установка на труд. А какая у нас установка? И почему мы не научились любить труд? Неужели так просто его не любить и так трудно нечто обратное? На все ответил вам телевизор. Почему бы и нет? То есть почему бы вам не заткнуться, не перестать ерничать? Труд и работа вот они близнецы-братья, вот настоящая ниточка в мир. Один запил, другие подхватят. Точно подхватят, еще как подхватят. Чем они хуже эти другие товарищи, которые просто мечтают трудиться?
  Нет, что-то не так на планете Земля. Чем больше работаешь, тем глупее становишься. Что-то опять не из той оперы. Говорят, кто работает, тот ужрется до чертиков. Не представляю, как выглядят чертики, тем более их горячо любимая жрачка. Может это раскаленной лавы кусок или ржавые гвозди? Зато ох как много подобной хреновины. Выбрался из своей конуры, порвал вселенские цепи, выбросил бесполезные фетиши. Плюхнулся мордой, вы догадались куда, в то самое взял и плюхнулся. Теперь жрачка. За твой героический труд, за работу без глупостей и границ, за разную ерунду, которая от лукавого. Перетрудился лукавый, его задери. На другие фокусы его не хватило, труд засосал. После труда не хватило. Дьявольский труд, все от лукавого. Лукавил, лукавил, теперь поздно. И вообще все твои несанкционированные действия рассчитываются на минуты, украденные у труда. Господи, где здесь веревка, где мыло?
  И что еще? Лучше займемся искоренением наших пороков. Враг поджимает. Про мафию говорили, не грех повторить для сомневающихся товарищей. Повторение как сестра глупости. Или опять что-то не то? Сегодня не попадаю в струю времени. Струя бьется, струя течет, я дубоватый товарищ, не попадаю. Следовало изменить свое собственное 'я', чтобы соответствовать времени. Если русские товарищи без исключения будут соответствовать времени, что тогда? С чем мы будем тогда бороться? Нет, погодите, товарищи, у нас есть враг, хотя бы одно исключение, не попавшее в струю. Враг не осознал свое несоответствие времени и остался на берегу, когда остальные товарищи прыгнули в воду. Не важно, что утонули остальные товарищи, важно, что кое-кто остался на берегу и не соответствует времени.
  Мыльная опера, кажется так? Труженик трудится. Жизнь его трудная, трудовая. Ну и враг трудится. Жизнь его не из самых малиновых, но труд не такой, как положено быть. Как вы опять понимаете, враг неправильно трудится. Еще вражеский труд называется чем угодно, но не трудом. Вот трудом не называется подобная пакость. Все потому, что неправильный у нас враг. Точнее, враг то он правильный, труд у него неправильный. Ибо его неправильный труд привел к отрицательному результату в девяносто первом году. Да еще к такому результату, который не сумел предугадать ящик.
  Ну и привычные сопли про мафию:
  - Во всем виновата она.
  - Да кто она?
  - Мафия.
  Сидят пигмеи где-то с той стороны ящика, пьют пиво и развели сопли. Может не при чем мафия? Нет, она точно при чем. На неправильной стороне просто обязана быть мафия. Не знаю, почему она там обязана быть, но там она обязана быть и там есть мафия. Пиво еще не кончилось, истерика в самом зачатке, понимаете, нам нужна мафия. Если перекинуть неправильный труд на единственного врага, как-то нехорошо получается. Просто не в силах один человек, даже самый великий и гениальный, бороться с целой системой. И у Ленина была мафия, и у Петра Первого была мафия, и сам Рюрик пришел с мафией на русскую землю:
  - А мы чего рыжие?
  Теперь отдыхаем, у нас мафия. Человека вырастил труд. Свободный, можно добавить, правильный труд на благо его человечества. Мафия не такая тупая в конечном итоге, чтобы послать далеко-далеко труд. Просто она мафия, просто труд так и остался трудом. Может во вред мафии, может наоборот. Все разобрались, насколько важную роль играл труд в формировании русской земли, теперь завладела трудом мафия.
  Не спешите, товарищи. Информация доведена до каждого свободного труженика. Как направить левую ногу, куда приставить правую ногу. Она естественная, она информация через государственную телевизионную сеть. Товарищ, не направивший в нужную сторону ногу, оказывается в стане врага. Товарищ, не приставивший тот же самый предмет, опять-таки в стане. Мы искореняем врагов, о чем говорилось выше, потому что они мафия. Для нормальной работы, для нормального быта, для счастья тысяч, нет, миллионов людей, мы искореняем подобную сволочь. Ну, что там еще? Ах, забыли хваленый интернационализм. Кто разрешил? Как забыли? Черные виноваты, если забыли в последний момент подобную лапочку. Черных самое время ужучить за черное место. Они мафия, они враг номер один. Они попрятались, они готовят очередной сюрприз. Какой сюрприз? Диверсию гады готовят. Не остановить диверсию черных, если чуть-чуть опоздал с контрмерами. Кто сказал против контры? Наш заслон всем заслонам заслон. Тепленькими мерзавцев возьмем. Вот вам сказ:
  - Запретить увольнения.
  И чтобы никто не сбежал. И вообще, самая лучшая эра это эра всеобщего рабства.
  
  ***
  За несколько часов до вышеупомянутых событий случилось еще кое-что, требующее нашего внимания. Можно добавить, произошел еще один разговор. Не говорю, важный разговор. Не говорю, что он содержательный. Люди разговаривают по поводу и просто так, а почему им не разговаривать? Вполне нормальный процесс в духе времени. И цели у него подходящие. Все что не делается на русской земле, все для блага России. В том числе литерный заводик компьютерной техники, прежнее место работы Станислава Ивановича.
  - Не забывайте нас, Станислав Иванович.
  - Да пошли вы куда подальше.
  А ведь знаете, очень хорошая мысль. Собаку тянет на собственное дерьмо. Преступника тянет к его жертве. Борца за Россию тянет в Россию. Нет, погодите, пока еще не было открытой борьбы, мы не определились, кто у нас настоящий боец, кто не совсем, чтобы очень. Так же не определился по полной программе младший Иванович. Просто внутри его переключатель сработал. Ноги, можно добавить, по собственному почину привели в определенное место Ивановича. Где трубы дымят, скрежещут станки, льется металл, и внутри, то есть в центре коробки, автоматизация и компьютеризация высшего класса.
  - Куда прешь! - все знакомое, окрик такой знакомый. Пора прослезиться, вспомнить счастливые дни, вернуться в благословенные ночи. С любовью, с нежностью, с чистой душой, с наслаждение чего-то совсем необычного, чему нет названия. Ну, и что-то такое про нашу удачу. Ах, она первая! Ах, компьютерная! Ах, какой потрясающий элемент перед крахом. Нет, не время лить слезы. Подобной хрени достаточно. Вот со здоровьем что-то не так. Удача она из приятных, но сегодня нет на нее времени. Ящик с литерой 'А' должен быть атакован, взят и разбит. В противном случае, сам не знаю, какая получится хрень и с тобой, и с твоей любимой Россией.
  - Опять нализался! - окрик родной. Контроль работает, как и прежде без сбоев. Ты подумал, что изменилось нечто на русской земле? Хрена лысого здесь изменилось. Разве что солнечные зайчики бегают не так по стеклу. Да и стекло какое-то мутное или безрадостное. Но не за радостями пришел сюда Станислав Иванович. Никогда ни при каких обстоятельствах не пришел бы сюда Станислав Иванович. Я имею в виду, при обстоятельствах, соответствующих рассвету и загниванию коммунистической эпохи. И вот эпоха закончилась, обстоятельства изменились. Пришел на завод Станислав Иванович.
  Ладно, с проходной решили вопрос. Проходная не самое сложное препятствие. Случаются препятствия и посложнее. Но ничего не боится величайший стратег всех народов. Хотя с другой стороны во дворе слишком много товарищей. Чуть ли локтями не бьют. Этот шмыгнул туда, тот завернул сюда. Нет, не до всяких придурков сегодня Ивановичу. Конспирация под контролем. Одежда рабочая, походка рабочая, кепочка на глазах. Черт разберешься, ты ли это наш бывший товарищ по партии? Собственно, по какому праву кто-то решил разбираться? Сегодня нормальный рабочий день. Я тебя вижу, ты бросил работу, ты вместо работы строишь глазки какому-то потроху, который якобы похож на Ивановича.
  Двор позади. Дальше цех. Милосердный господь, нет никого. Компьютерная техника не заржавела в своей материнской утробе. Если без фокусов, техника как стояла, так и стоит. Без микросхем, без программы. Несколько кособоко стоит, все-таки подвели микросхемы. Те самые, с откушенными ножками, которые перед уходом старательно откусил Станислав Иванович. Или прибавила жару программа. Та самая, с перепутанными кодами, которые в последний момент заразил вирусом Станислав Иванович. Нет никого. Самое время привести в исполнение стратегический план, и просочиться бочком мимо техники.
  - Не забываете нас Станислав Иванович?
  Черт, не проскользнул, не успел величайший в мире стратег. Зацепили, поймали. Форма одежды не помогла, кепочка не помогла, ну и прочие хитрости принесли не совсем, чтобы результат, на который надеялся наш выдающийся мальчик. Хотя с другой стороны всего лишь товарищ Ингушин поймал Станислава Ивановича. Опять угадали, скользкий, вертлявый, чертовски родной начальник по бывшей работе. Екнуло сердце, и отлегло, чего следовало, у Станислава Ивановича. Хороший товарищ Ингушин. Пожалуйста, в кабинет! Прошу вас под белые ручки! Не желаете на почетное место? Эх-ма, это ли тюрьма? Вот именной стакан с инкрустацией. Сам директор, можно сказать, прослезился, вручая стакан одному из своих подчиненных за инженерные подвиги. Кто мог подумать, что инкрустированный стакан попадет в достойные руки. Ах, вы не желаете столь знаменитый стакан? Вот вам туда кипяточек. Вот вам туда сахарочек. Шустро проделал все операции бывший начальник Станислава Ивановича. Ах, никаких благодарностей. Ах, это высшая честь для Ингушина.
  - Спасибо, что посетили наш скромный институт при вашей-то занятости.
  В туманных глазах бывшего начальника Станислава Ивановича промелькнуло просительное, почти плачевное выражение. Размытые губы сложились в горькую линию. Вам не нравится линия? Замените ее на впадину. Может, это понравится. По законам литературного жанра, особенно в русской литературе не мешает воспользоваться словарным запасом образца восьмидесятых годов. Так оно убедительнее выглядит со стороны, вроде мы окунулись в реальность. Еще отмечаю весьма выразительную спину бывшего начальника Станислава Ивановича. Не то чтобы неначальственного или плебейского вида спина, но она согнулась в подобострастном поклоне. Господи, какое подобострастие, какой поклон. Пришел диверсант по отрасли микросхемотехники. Пришел вредитель электрификации и автоматизации, ему заварка без яда, или этот поклон. Ничего не понимаю. То ли подобострастие, то ли автоматизация без границ. То ли вредительство, то ли наоборот. Станислав Иванович обалдел от подобной игры. Станислав Иванович почти, что воспрянул из бездны.
  - Тяжелое время? - его слова. Полувопросительные, полувосклицательные слова на все том же этапе. Твердости нет. Скорее уловка, скорее тонкий подход в сложившихся обстоятельствах. Кто желает заметить подход, тот заметит его с первой попытки. Кто желает заметить нечто другое, скажем, булочку с манной небесной, доброй охоты тому, пускай замечает.
  - Тяжелое время, - ответил товарищ Ингушин, опять изгибаясь в подобострастном поклоне.
  Они помолчали за прошлую жизнь. Станислав Иванович пропустил очередной ход, можно сказать, по доброте душевной. Очередной ход ничего не значит. Он не та очищающая материя, без которой жить невозможно. Тогда попробую повторить вопрос. А без чего невозможно? И здесь не ответил великий стратег Станислав Иванович. Взял и не ответил, черт подери. Ну, если немножечко покопаться, то можно найти, без чего невозможно. Всего только ход, вот и не ответил великий Иванович. То ли время у нас такое, то ли чего-то не так. Взял и не ответил младший из братьев. Вот бы старший придурок, он точно ответит, даже на более легкий вопрос. А здесь никакой поблажки врагу. Темнота, тишина, суровая схватка характеров.
  
  ***
  Нет, ребята, в схватке характеров победитель известен с первого хода. Победитель все положил, все направил именно в данную область, если вам хочется, у него только одна козырная карта. Сыграет карта, значит живем. Не сыграет, сливай деготь, вытягивай весла. Победитель готовился к вышеописанному явлению, может всю предыдущую жизнь, зато побежденного товарища не предупредили ответственные товарищи. Что есть факт, отрицая который невозможно дальше сражаться.
  Или снова не так? Народная мудрость за стремительные атаки и внеземные удары. Еще не помешала бы махонькая такая разведка перед крупной диверсией. Впрочем, и так хорошо подготовился младший Иванович. Ибо в девяносто первом году поистрепалась наша промышленность, оскудела наука и техника. А план остался. И потогонка осталась. Ну и всевозможные проблемы. Что такое проблемы? Да хрен его знает что. Но проблем на любом предприятии хватает. Тех самых проблем, обусловленных временными неурядицами в общественной жизни страны, осложненных нагнетаемой обстановкой на политическом фронте и запротоколированных последними распоряжениями партии. Предприятие не человек. Выдохнул, нет человека, но есть предприятие. Ибо предприятие так просто не исчезает, так просто не поддается ни чертовым империалистам, ни перестроечной белиберде, ни разрушительной силе новых традиций компьютерного века. Предприятие, особенно Ящик с большой буквы, особенно с литерой 'А' сохраняет свои традиции. И это его уязвимое место.
  Теперь представляете, кто победил и кто проиграл в схватке характеров, кто первый и кто последний? Или еще не совсем? Крохотная подсказка для тех, кто еще сомневается. Второй, а за ним и третий стакан перед гостем, не считая количества сахара. Что это, ход настоящего профессионала? Отвлекающий поворот? Или полная капитуляция, полная сдача города? Я склоняюсь к профессиональной работе, но меня не спросили вообще. Предприятие обязано выжить, обязано победить. Что для него человек? Мелочь и прах. Здесь человеков сотни и тысячи. Этот мелочь, тот прах. Этот прах, тот мелочь. Не может скончаться и превратиться в ничто предприятие.
  Кроме того, побежденных товарищей не добиваем, победителей не осуждаем. Чай и сахар - два талисмана. Схватил талисман, возлюби ближнего своего. Прикусил талисман, восхвали опять-таки ближнего, или что от него осталось. Если еще не совсем отупел, если не полный подлец, если на что-то горазд и согласен играть в компьютеризированные политические игры.
  - Странное время, - ход Станислава Ивановича.
  - Очень странное, - ход за Ингушиным.
  - Неприятное и развращающее, - опять Станислав Иванович.
  - Развращеннее не припомню период и вспоминать не хочу, - продолжает бороться бывший начальник. Или не догадались, какая игра? Все позади. Признанная победа и поражение с мягким отливом. Точки поставлены, где им полагается. Можно не продолжать бороться за пятна. Какого черта ты отмываешь эти дурацкие пятна? После победы они получили право на жизнь. Разрешаю оставить в покое совсем бесполезные пятна. Или не догадались опять? Подсказка номер пятьсот. Кабинет, два товарища. Один молодой, другой не совсем молодой товарищ. Один при галстуке, другой в старой кепочке. Один наливает, другой выпивает, и не удосужится снять к чертям кепочку.
  - Время преступное на русской земле. Народ оболгали, народ обманули позорные проститутки и сволочь. Наш народ слишком доверчивый, слишком простой, слишком любит диковинки. Легко оболгать, легко обмануть подобный народ. Хорошо жилось при коммунизме, а будет еще лучше. Встаньте на голову, действуйте вроде скотов, разрушайте и уничтожайте свою родину. Для чего это вам коммунизм? Каждый себе господин, начальник и подчиненный, плюс неограниченное поле для неограниченной фантазии. Если фантазия получается синяя, будешь синим товарищем. Если она же зеленая, будешь с примесью зелени. Ну, а если фантазия красная, то есть той самой классической расцветки, то тебе придется свернуть в сторону. С красной фантазией мы пошутили в свое время, пора и честь знать. Пусть народ заиграет новыми красками.
  - Гадкое время, позорное время, просто мерзость из мусорной ямы. Блудливая собака здесь господин. Не предостерегли в определенный момент, всех покусала собака. Мальчиков и девочек, дяденек и тетенек, бабушек и дедушек, прочую сволочь. Народ хороший, народ с партий заодно, он сам никуда не пойдет. Сижу на печи, да ем калачи. Точно, народ не пойдет. Нужны негодяи, нужны извращенцы, нужны подстрекатели вышеупомянутой массы. С милыми рожицами, с портфельчиками документов, с фактами, которые вовсе не факты, вообще неизвестно какая жрачка и пойло. Народ, что дитя. Его обмануть, что наполнить стакан. Вот и пользуются ублюдки народом.
  Никто не сомневается насчет победителей и побежденных в схватке характеров. Ежу понятно, кто победил, кто проиграл, где чайник, а где вода, и куда намылил лыжи великий стратег Станислав Иванович:
  - Я могу ошибаться, вы можете ошибаться. Даже самый прекрасный народ не застрахован от самой дурацкой ошибки. Партия застрахована, партия не ошибается никогда. Ее линия самая прочная линия на земле. Солнце раньше потухнет, звезды покатятся в ад, вселенная треснет и разругается в тысячах тысяч метагалактик, миллионы, может быть, миллиарды божков закончат избранный путь, но ничего не изменится в партии. Это шанс, или ключ для всего человечества. Кто-то подумал, ошибка. Кто-то гнусный и подлый и просто дурак. Если с тобой происходят дурацкие закидоны, самое время повесить камень на шею и мордой об рельсы. Но если попробовал разобраться, в дальнейшем поймешь, как величественна страна, которой правит такая партия.
  Для всякой сволочи повторяю, стратег раскрутил саму философию:
  - Прекрасная жизнь, беззаботное существование, дом с полной чашей отвлекает от истинного пути тебя человека. Человек успокаивается, забыл про империалистов позорных, выгнал к черту врагов. Всех прощаю, всем разрешаю всякую хрень. Человек расслабляется. Вроде так будет всегда. Не борешься, зато кусок ползет в горло. Забыл наставления Ильича, снова в горле кусок. Саму сущность свою позабыл и продал, но остались куски, куски и куски. Нет, ничего такого не будет. А что не будет, чувствует партия. Необходима встряска, необходимо пнуть человека. Не встряхнешь, сам потом пожалеет, мол, оставили подобную мерзость в покое. Не отпинаешь, сам окажется в пропасти и получит столько гнилья и дерьма, что глаза вывалятся из ушей. Лучше пнуть и встряхнуть, чем такие вывалившиеся глаза. Это знала, и это сделала партия.
  Позор болтунам, поучитесь у Станислава Ивановича:
  - Партийная мудрость гуманнее вселенской мудрости. Партийная вера выше вселенской веры. Партийное воздействие на человека отвергает вселенские кары. Партийная кара страшнее самой смерти, и не смягчается в зависимости от времени. Еще время сегодня подлое, но оно под руководством партии. Что случилось сегодня, не есть ошибка, только эксперимент. Все мы бойцы, все мы подопытные животные, все мы будущее нашей страны. Мы встаем под знамена, мы отвергаем желтое солнце и призываем красное солнце. Мы участники акции протеста против врага. Все участники, кто устоял, и кто ошибался на определенных этапах. В большей степени, кто ошибался. Блудный сын опять дома. Много экспериментировал блудный товарищ, можно добавить, выискивал крохотные крупинки в куче дерьма. Он не предатель, он просто такой от рождения, он доказал, дома лучше, чем в самом разсамом раю. Дом опять-таки рай, а господь его - партия.
  Ну, успокоились. Станислав Иванович никого не взорвал, никого не казнил, не зарезал в конечном итоге. Компьютеры в том же порядке стоят, как до ухода величайшего из людей всех времен и народов. Автоматы не лезут на уши, хотя бы пора. Ох, пора. Откат в обратную сторону есть возможность излечить все болезни и хвори. Будут ножки у микросхем. Будут перестановки в программах. Все будет, оно так. Разве не чувствуете, каким концом повернулась судьба, и что подцепил обалденный стратег Станислав Иванович?
  
  ***
  Что мы там говорили про подлую сволочь? Ничего особенного не говорили. Империалистическая система не сумела восторжествовать. Ее влияние со стороны оказалось сильным, однако не переросло в нечто тотальное, в нечто бесповоротное для государства. Рука врага ослабела, перехваченная железной клешней правильных товарищей. Государственные деньги не израсходовались в том объеме, в котором рассчитывал враг. Ведь верно рассчитывал. Ведь чувствовал, может сломаться русский характер. Как у нас там по матушке, нищие ублюдки подлизываются к врагу и предают родину. А сколько в России на тот момент было разных товарищей, не умиротворенных богатством? То-то, родные мои. Кресало и порох. Вспышка и взрыв. Я ужасаюсь, чертовски много подобных товарищей. Ну, и отсюда соответствующий результат. Не напоминайте мне о такой дряни.
  Однако все обошлось. Враг рассчитывал на предательство. Ну, что некая предательская рука подожжет порох. Порох вспыхнул, но не взорвался. Обстановка не та. Сочленение компонентов не совсем подходящее для современной России. Так и решил Станислав Иванович, что никогда не вспыхнет Россия. Мало ли чего врагу хочется. Мало ли какие фантазии у него в голове. Но все равно решил Станислав Иванович за целое государство, за нашу Россию. Может и есть какой-то там порох, но должна остаться холодной Россией. Никак не иначе, просто должна остаться холодной и мертвой Россия. Такое ее предназначение на данный момент, быть холодной и мертвой. Не то чтобы для острастки прочих народов, просто так должно быть, так решил Станислав Иванович.
  Господи, неужели все с ума посходили? Если именно сегодня, сейчас не вернуться в исходную точку пространства, то уже не справиться с подлым врагом и всей его мафией. Враг на самом деле коварный и пакостный. Обязательно подстережет, обязательно схватит тебя и раздавит. Нет, врага не одолеть в одиночку. А кто просил в одиночку? Вот именно, что никто. Всем миром идем на врага. Или не нравится крестовый поход с правильными товарищами? Ах ты, йодом не мазанный! Всех помазали, значит, и для такого как ты осталась правильная капелька йода. И тебя, и его, и меня, черт возьми, как не сопротивляемся, точно помажут. Мир решил, мир повелел поход на врага. Сопротивляющихся товарищей помажут в первую очередь. Здесь твое место, дружок. Если не догадался, побеседуй с товарищем.
  Как побеседовать? Полное взаимопонимание, если хотите, контроль. Начальник Ингушин смахнул набежавшую ненароком слезу. Станислав Иванович Топецкой оставил слезы на месте. Эта висит, как свинцовая гиря. Другая раскачивается, как долбанный маятник. На русской земле всегда ценились честные и вдохновенные слезы. Еще за подобные слезы полагался хотя бы маленький приз. И сегодня есть приз существует. Какой он, мы все догадались?
  - Следует сохранить предприятие.
  Правильно, пускай все умрет, но хотя бы останется что-то на русской земле. То, что останется жить и останется жить вечно. Этому что-то необходима свежая кровь. Или точнее, не какая-та дурацкая кровь, а программы и микросхемы. Вот они сегодня и есть кровь. Пока существуют программы и микросхемы, будет жить предприятие. Ну и опять выводы. Первая программа, что первая любовь. Первая микросхема, что чистая и опять-таки первая девушка. Не бывает второй любви, как не бывает второй девушки. Вторая любовь всегда кособокая и хромая любовь. То же самое можно сказать про девушку. Нет, на русской земле нам нужна любовь первая.
  Опять же вспомнили про врага. Враг свирепствует, враг надрывается в собственной злобе. И что мы с ним сделаем, когда у нас в наличии совершенная любовь и лучшая среди всех девушка? Не послать ли нам к черту врага? Займемся лучшими на планете Земля микросхемами, создадим такой программный продукт, что врагу станет тошно. Ах, у нас были кое-какие накладки, в определенном месте сорвалась любовь? Будем действовать, будем продолжать с того самого места, на котором сорвалась любовь. Отчего бы и нет? Поединок закончился по нулям. Победитель не победил, побежденный не победился. Счастливое время, возвращающееся прошлое и прочие удовольствия еще существуют на русской земле. Кое-чем может похвастать Станислав Иванович, за те дни и часы, которые протекли вне родимого Ящика с большой буквы, вне обаятельной литеры 'А', вне трясущегося тельца Ингушина. Черт возьми, протекли, а ты не заметил.
  Или не так? Как не заметить бывшее прошлое? Настоящего вроде нет ничего. Бывший главнокомандующий, бывший директор, бывший мешок. Не литера 'А', повторяю, мешок. Или карман с приятным хрустом и содержимым внутри. Ну и конечно кое-какое величие загуляло в кармане. Ну и кое-какие надежды оттуда торчат. И кое-какие расчеты, как оно полагается. Хотя какие расчеты на русской земле перед лицом вечности? Нет ничего, твою мать! То есть совсем ничего. Прошлое просто растаяло в революционном огне образца девяносто первого года. Зато настоящее оно здесь, оно рядом, оно настоящее, оно возвращает тебя обратно. Что позволяет сказать, обделались сволочи. Еще как позволяет. Вроде не уходил, вроде свой Станислав Иванович в Ящике. Зарплату ему повышают в связи с кризисом предприятия, и категорию, и прочие бонусы, и жилье не сегодня так завтра дадут. За микросхемы, программы, прочую хрень. Ведь точно дадут! Не сегодня, но обязательно завтра. Черт меня в ухо, так надо работать со сволочью.
  - Ты остаешься? - уместный вопрос.
  - Я возвращаюсь, - последнее слово за Станиславом Ивановичем.
  Для ночлега
  Человека
  Град со снегом
  Не помеха.
  Теплый ворот
  Лихо греет
  Даже вора
  И плебея
  Что там еще? Добрые воспоминания об застрявших на распутье друзьях наполняли сердце хорошего мальчика.
  
  
  ГЛАВА ПОСЛЕДНЯЯ
  
  В этот бесконечно мрачный и бесконечно мерзостный день не одно оборвалось сердце, не одна отзвенела мечта гулкими каплями боли по погибшим надеждам. Каждый маленький, каждый большой человек, настоящая личность либо ничтожный пигмеешка получили возможность проверить себя в необычных, невиданных ранее условиях. И пускай каждый товарищ старался отмыться в последствии, или скрасить действительный мрак, бред и дерьмо в своем сердце - в этот день и единственный раз сердце честно сказало правду:
  - Лучше сразу надеть петлю...
  - Можешь быть человеком...
  Представляете, 'быть' и 'надеть'? Две различные категории, два варианта, между которыми пропасть, между которыми не проложишь дорогу на звезды. Ты, оставшийся с одной стороны, никогда не попадешь на другую сторону. Будешь доказывать, будешь кричать, будешь выдумывать аргументы твоего собственного величия. Сделал так оттого, что умный такой. Сделал сяк, потому что предвидел, насколько все чепуха и повернется оно раком. Не повернется, черт подери. Ты с подобными выводами давно согласился без пушек и танков, удара в живот и прочей хреновины. Если на той стороне, значит вечно на той. Если на этой, другое дело на этой.
  Я повторяю, 'надеть' и 'быть'. Человечество в твоем сердце на всю жизнь, петля опять же без вариантов. То есть не считается такая петля. С жирной мордой, за столом, усыпанным яствами, в окружении шлюшек и тушек не забывается она никогда. Лачуга нищего здесь не лачуга. Сердце нищего здесь не нищее сердце. Сердце выложилось единственный раз в единственный день, оно существовало для этого и сделало, что должно было сделать. Такое непостижимо, жить одним днем, но такое не забывается никогда, даже если ты проживешь тысячу лет и не сдохнешь.
  Впрочем, не собираюсь расшаркиваться с моралью. Не подходящее для морализаторства время. Судьба распорядилась по полной программе той самой жизнью или существующей реальностью, на которые мы забили осиновый кол. Обстоятельства опять же подобрались таким образом, что нельзя было лучше придумать. И вообще, наша Россия сделала выбор. Я не утверждаю про какую-то лубочную, во всех отношениях чужую Россию. Та чужая Россия со скоморохами, диссидентами, маромоями, лубочной культурой и философией, так и не заметила, что кто-то сделал здесь выбор.
  А выбор сделала наша Россия. Ничего позорного опять же не произошло. Просто объединились обыкновенные русские люди обыкновенной русской земли, так получился тот самый выбор. Опять же выбор четкий и однозначный. Невозможно сюда примазаться со своими маромойскими шутками. Потому что другого выбора не было, нет, быть не могло для нашей России. Россия сделала выбор. Остальные товарищи просто проспали свой шанс. Не подсуетились они в нужном месте, в нужное время, плюс еще мордочки у них кислые, душа темная, вот и проспали свой шанс. Оказался за ними другой выбор.
  У набитого дула
  Колобками свинца
  Оплетаются скулы
  Сосунка-подлеца.
  И взрастают буграми
  На зажравшихся сук
  В свежевырытой яме
  Плети праведных рук.
  Ничего не возможно теперь изменить. Этот день стал мерилом поруганной совести.
  
  ***
  Максим Леонидович Супенков, сильный, огромный, настоящий русский богатырь Супша, не увидел судного дня. Работал и надорвался Максим Леонидович Супенков под выдающимся руководством Станислава Ивановича Топецкого. Здоровье ушло, силы какие-то не такие как прежде, плечи согнулись, вот-вот упадет товарищ русский богатырь. Ну, и как вы понимаете, вместо богатыря почти инвалид на всей недоделанной куче. Деньги раз, деньги два, деньги три. Точно подмечено, инвалид. Как тяжело выбивать и выклянчивать деньги. У директора, раз. У его подхалима Кирилла Петровича Ламерти, два. У директора по второму кругу, на три следующих счета. Никакого здоровья не хватит. Даже у сильного или огромного мальчика. Точно вам повторяю, если не инвалид, то прямая дорожка тебе в инвалиды, на что-то хорошее нет шансов.
  Максим Леонидович сильно изменился со временем. Еще почувствовал слабину. Пальцы на ноге не разгибаются, как полгода назад. Чудовищный признак. В возрасте Максима Леонидовича ошибется разве только ленивый товарищ. Максим Леонидович на пороге своего законного тридцатилетия, когда человек законным образом выходит из категории молодежи. Не могу сказать, что очень хочется быть молодежью русскому богатырю Супше. Опять же, пора выбросить старые игрушки и перейти в новую категорию, где никто не сказал, что примут тебя как родного.
  Еще пора отдохнуть. Труд суровый, нервы на пределе, нога сигнализирует о приближающемся кризисе всей экосистемы под кодовым названием 'богатырь Супша'. Пора не то чтобы отдохнуть, но полечиться. Сами понимаете, лечение - свет. Вот выбираем не просто, где полечиться. Одно место дурацкое, другое гнилое, от третьего бьет по ноздрям маромойщиной, от четвертого несколько меньше бьет по ноздрям, однако опять же вонища. Видите ли, переход в новую категорию не есть детская прогулка по центру Петербурга или легкий мальчишник в кафе на Невском проспекте. Здесь никакой романтики, всего-навсего переход. Без романтики ты ничто и никто. Болезнь твоя придурь и дрянь. Отдых - дрянь и придурство. Ну и сам переход превращается в извращенное святотатство тупых маромоев. Так не может себя вести Максим Леонидович, который и есть русский богатырь Супша.
  Ладно, все успокоились. Супенков для перехода избрал Соловки. Есть такой остров на карте отечества. Летом там красота. Потрясаешься, обалдеваешь, нежишься в травке. Травка не крупная и не мелкая, но в самый раз для уставшего русского богатыря на пороге его тридцатилетия. Вода не холодная и не горячая, опять в самый раз. Погода... Кто побывал, тот расхвалит погоду. Недаром наше человеколюбивое государство ссылало придурков и негодяев на Соловки. Придурки вредные, мерзопакостные, любители шкодить и подрывать человеческие устои нашего человекогуманного государства. Негодяи скотские, озверелые, любители ненавидеть и убивать правильных граждан. Видите ли, им власть не понравилась. А за это такие блага. Может быть, самое лучшее место на русской земле. Скажем точнее, курорт. Где лечишься и вылечиваешься от последствий любого переходного периода. Где поправляешь здоровье и, черт подери, поправляешь его на двести процентов.
  Нет, какое у нас все-таки правильное государство. Не заартачилось, но последовало примеру древней России. Кто теперь скажет, что мы 'Иваны непомнящие родства'? Помним родство, еще как помним. Вот тут, именно в данной точке русской земли веселились монахи, нажирали хайло, нажирали зады, короче, прятались от суровой трудовой жизни, получали мешками и танками одно удовольствие. А вы ругаете государство, не ругайте его. Монахи умные люди. Идти за умными товарищами, быть самым умным, самым высокоразвитым, самым интеллигентным товарищем. Отсюда положительная тенденция каждого богатыря, и в том числе русского богатыря Супши. Вам снова не нравится государство? Какой лепрозорий устроило? Ох, опять не то подобрал слово. Короче, не придирайтесь к словам. Лепрозорий или санаторий, какая разница.
  Собственно говоря, чем лечат при коммунизме? Об этом уже говорилось. Самый простой, самый естественный получается ответ без комментариев. Не водкой лечат и не селедкой. Хотя соглашаюсь на минимальный эффект от водочно-селедочных процедур. Но есть лекарство куда сильнее по форме и содержанию. Теперь порядок, лечат трудом. Труд всему голова, всему папа и мама. Им, как вы понимаете, болезнь отбивается до конца, то есть до самой смерти. Селедкой не отбивается даже поверхностный насморк. Водкой кое-чего отбивается. Но прекратил принимать водку, болезнь вернулась обратно. Только труд панацея для всех недугов. Особенно, если панацею принимать крупными дозами и на голодный желудок. Думаю, вы догадались, что малые дозы имеют более чем отрицательный эффект, и несет убийственный яд сытый желудок. Это не мое открытия. Я плагиатор, слизал у товарищей коммунистов. Но и товарищи коммунисты из плагиаторов, содрали у русских царей. Да и цари не лучше чем все остальные товарищи, тоже где-то содрали. Не будем вдаваться в подробности не моего открытия. Гениальная мысль не имеет авторства, гений исходит, как говорят, от яйца. А раз исходит, значит так и должно быть. Слушайся старших товарищей, мальчик.
  Отдых из сферы искусства. Максим Леонидович Супенков сие сумел осознать. Не извращенец, не маразматик, ни в коей мере холуйская морда вышеупомянутый Максим Леонидович. Извращенцы рвутся на юг. За развратной, за пропитавшейся грязью, за отвратительной пляжной романтикой. Чертов пляж. Это не пляж, но прямая дорога в ад. Жирное тело, еще одно жирное тело, еще одно. Думал, жирнее не существует? Ан ошибался, всегда отыщется нечто жирнее и даже жирнее, чем сам Максим Леонидович. Господи, так зажирел в последнее время товарищ Супша. Для бойца сие не лучший из признаков. Боец каждый день в форме. Боец каждый день развивает себя. Сами слыхали, он развивает трудом. Без труда какой ты боец, разве что вошь в барабане?
  Все учел Леонидович. Недаром его фамилия начинается с той же буквы, что Соловки. Удивительное совпадение. Хотя какое там удивительное? Ты осоловел, он осоловел, я осоловел на работе. Не осоловел и не собирается соловеть один Леонидович. Пора действовать проторенными путями, что соответствует русскому и никакому иному характеру. Припомнили русский характер? Вот молодцы, возьмите с полки, чего там еще осталось. Не жадничайте, не стесняйтесь, конфетка теперь ваша. Только в случае с буквой 'эс' ее можно взять. Нет случая, нет конфетки. Есть случай, значит, полный абзац, берите и жуйте, да не забыли нашу прекрасную молодость, наш коммунизм, светлое, чистое, дикое и черт его знает какое там прошлое нашей России.
  С югом кранты. Он престижный, однако не больше чем грезы дебила. Дебил стремится на юг и теряет там время. Истинный гений туда не стремится. Гений стремится подмять под себя гениальность. Однокоренные слова всегда имели нечто общее, поэтому гений обязан быть гениальным и обладать гениальностью. Кто подумал иначе, с тем разговор короткий. Самое время лечить трудом. Сначала пускай поболеет на юге, пускай сломается. Следом лечить. Диагноз тот самый: обленился и обожрался. Лечить необходимо сегодня, сейчас, иначе ты совершишь проступок, похожий на преступление. Задержка на десять минут крайний срок. На одиннадцатой минуте покойник, если не взяться за дело.
  Впрочем, все понимает Максим Леонидович. Гениальность его лошадка. Героика снова его. Смесь гениального духа и героической материи - что выглядит лучше в нашей России? Здесь Россия, здесь родина русских, здесь поле борьбы и труда, здесь еще не придумал, какая вершина, слов не хватает. Но придумает, обязательно придумает Максим Леонидович. Не просто так появился на русской земле богатырь Супша. Его имя Максим происходит от Макса, а Макс происходит от максимума. В максимуме жизнь человека. Каждый день, каждый час, ну и так далее. Без максимума не кувыркнуться, дальше не прыгнуть, тебе мелкотравчатому ублюдку кранты. Сиди на обгаженном пляже своем и не хрюкай.
  Еще суетливые человечки, противные человечки, престижные человечки. Что вы понимаете вообще? Не праздный вопрос. Соловки есть по сути микровселенная. Вдали от мира, вдали от бессмысленной и особенно человеческой суеты, вдали от победителей и побежденных. Ты не побеждаешь, когда находишься далеко. Нечего побеждать, не в чем проигрывать. Один период, трудись. Другой период, лечись. Третий период, исправляй свой нерусский характер.
  Я не ошибся. У каждого русского богатыря только русский характер. Царь попробовал подчинить пресловутый русский характер, ну и коммунисты попробовали. Неподчиняющихся кретинов и маромоев перевоспитывали трудом. Родина забодала? Государство ни черта не годится? Сам кто такой? Вот лопата, вот молоток, вот тачанка, может быть, тачка. Каждому так называемому философу своя характерная любовь. С лопатой любовь подходящая вещь. И с молотком подходящая. На тачке опять же она подойдет. Раз махнул, два махнул, миллион тридцать два и четырнадцать миллионов сто двадцать четыре тысячи раз. Или слабо? Может за пределами русской земли ты настоящий герой. А у нас такой клопик, паршивый и мелкий.
  Я приветствую Леонидовича. Костер у него правильный, грибы собирает, рыбку поймал. Лепота, или как там по-русски с позиции настоящей русской свободы. Не околпачишь всякой хреновиной Леонидовича. Понимает товарищ, Россия держалась великим трудом. Другие народы халявили, но Россия держалась. Другие государства вели паразитический образ жизни, не паразитировала только наша отчизна. Сама в себе, сама по своим принципам. Теми же инструментами, черт подери: тачкой, кайлом, лопатой. Об инструментах мы говорили, нечто подобное не грех повторить Леонидовичу. Окунаясь в водичку или в траву, оч-чень не грех повторить. Иначе прихватит болезнь, там пошло и поехало до уютного гробика.
  Нет, мне не нравится гробик, и вообще не нравится всякая извращенная хрень. Я за первоосновы русской земли. За ее духовность, выпестованную спиной. Интеллектуальный труд на Руси есть адский труд, хотя не очень заметный. Мысли на тысячи, на десятки, на сотни тысяч считаются. Мол, чего добился товарищ, чего доказал всем прочим товарищам? Мир огромный, разобрались и без него. Мир с повернутой крышей, опять-таки факт. Мир подлейший, самое подлое в нем существо человек. Неужели ради такого ничтожества стоило портить здоровье и время?
  Другой вопрос Максим Леонидович. Он на отдыхе. У костра разрешается помечтать о чем-нибудь из области фантастики, я не уточняю, про туманное и непонятное твое будущее. Ты один, рядом нет никого. Раньше были, вот всякие перевоспитываемые придурки, которым так повезло. На них отразилось величие родины, на них отразилась божественная благодать. Могла и не отразиться. Но родина на часах, но родина бдит. Породила тебя, теперь бдит, как заботливая мамаша, не может не бдить родина. Вдруг дитя поскользнется, вдруг упадет? Это хаос, это провал. Как будет выглядеть опозоренная твоей тупостью родина?
  Нет, не чудовище и не козел Максим Леонидович. Скорее философ, скорее мудрец земли русской. Обожает Россию, выбирает Россию. Недаром избрал Соловки. Мог избрать Крым, но там расцвело маромойство кучерявенькими такими цветочкам, там даже не пахнет Россией. Здесь пахнет, вам повторяю, пахнет на тысячи мыслей. Кто не из нашей команды, то есть не понимает подобные законы, того и нет с нами. У костра Максим Леонидович. Там же облагодетельствованная и залеченная страна, имя которой Родина.
  Это не шутка. Костер догорает, вокруг мгла. Не уточняем, природная мгла. Природа всегда прекрасная, природа всегда удивительная, вообще чудо во всех отношениях. Крохотный лепесточек выше всей философии человека, выше всей философии человечества. Почему лепесточек? Какого черта нежный такой и бессмертный? Тебя истязают, ты повторяешься. Тебя убивают, ты повторяешься. Железо не повторяется так. Пластмасса подобным путем не спешит восстанавливать свои поврежденные атомы. Все микросхемы и все макросхемы мусор на фоне бессмертия. Лепесточек, он повторяется. Человечество чем-то ему сродни, только в худшую сторону. Хорошей стороной человечество повторяется редко. Иначе с плохой стороной. Не найдете в данном растворе подвох. Ей богу, здесь оно повторяется.
  - Русская земля, - снова Максим Леонидович. Мысли легкие, мысли воздушные, мысли вселенские.
  - Только армия, - божественно думается под костер. Даже под затухающий, почти неживой костер на фоне живой природы. Мысли стремятся к деревьям и отвлекают деревья. Мысли вползают в траву и отвлекают ее. Мысли настолько расширились, настолько углубились, что им потворствует небо, что им потворствует бездна.
  - Россия вышла из грязи и сохранила себя за счет удивительной силы пинка, взращенной на русской духовной основе, на особенностях великой души, на великой во всем армии. Россия сумела построить могущество собственных сыновей, обворожительность собственных дочерей, ширь рассудка и непреклонность характера вместе с армией.
  Короче, повторяющаяся строка, замкнутый круг, всесилие или ничтожество мысли. Ради этого не стоило отправляться на Соловки, или я чего-то не понимаю? А с другой стороны, может, стоило отправляться на Соловки. Хотя бы так полежать, поглядеть на родную природу. Еще замахнуться на небо единственный раз или вылакать бездну. Не повторяю, какую вселенскую бездну:
  - Россия не знала больших поражений, пока держалась зубами за армию. Армия не аппарат угнетения, не ударный предмет, не пугало для душевно больных товарищей из нерусской породы. Это лицо государства, портрет нашей русской земли, или лучшее, что вы можете отобрать, причесать и опробовать. Наконец, Россия выросла с армией, ее полюбила, ее напитала собственной чистотой и любовью. Не игралась в бирюльки родная земля, не стоит хамить по такому поводу. Армия не ублюдок, не маменькин сын, не трутень, сжирающий мед из лукошка. Россия опять же не есть лукошко. Выдающаяся держава и выдающаяся страна наша Россия с ее выдающейся армией.
  Не знаю, чему удивляться, над чем ставить камень с победным орлом и прочие гадости. Лекарство работает, лепрозорий впивается в кровь. Воздух какой обалденный до стопроцентной отрыжки. И что это в глубине острова? Келья, склеп или карцер? Какая разница, что в глубине острова? Не занимается археологическими раскопками богатырь Супша. Захотелось богатырю побродить по исконно русской земле, пришел богатырь на исконно русскую землю. Ну, и отсюда вытекающие последствия. Так же самые что ни на есть чувства и мысли:
  - Армейский вопрос будет первым пунктом программы для будущего государства. Восстановление армии, ее увеличение, ее льготы необходимо поставить выше всех прочих вопросов. Отчего измельчала Россия? Отчего развалилась она? Отчего разжала кулак и выпустила кучу ублюдков на свои нивы и долы? Я спросил, отчего? Я отвечу на данный вопрос, потому что не предатель, не враг для России. Все дело в этих самых ублюдках. И еще пора выполнить долг перед русской землей. Или оскудеет земля и исчезнет навеки Россия.
  Парень здоровый. Болезненная натура не дойдет до чувствительной красоты. Вылечил воздух, вы понимаете, вылечил парня:
  - Не такой престиж у сегодняшней армии, как оно следовало. Никто не спешит выполнять долг. Что-то сегодня не так. То ли сплошная пошлость и гадость окутала русскую землю. То ли мы все изменились, не принимаем за пошлость и гадость ту самую пошлость и гадость, что окутала русскую землю.
  Вот здесь хотелось бы немного притормозить. Максим Леонидович Супенков снял армейскую фуражку образца пятидесятых годов, скинул армейскую гимнастерку примерно того же периода и отставил в сторону не самые свежие сапоги, обнажив при этом не самые свежие ножки в армейских портянках. Не представляю, как подобное перевоплощение богатыря Супши связано с его выдающимися идеями, и вообще при чем здесь наша великая и непобедимая армия. Но факт остается фактом. На исконно русской земле, у традиционно русского костра сидит некий вышедший из прошлого воин, размышляет на исконно русские темы.
  Почему бы и нет? Тишина грандиозная, водная ширь грандиозная. Развалины санатория, или как там его, они грандиозные. Хочешь молись, хочешь топись, все во всем грандиозное. Здесь тебе не ублюдочный юг с потрохами. Наша, не чья-нибудь Русь. Наш, не чей-нибудь к черту костер. Угли наши, а на углях не какой-нибудь, но настоящий совковый детинушка:
  - Обидно, очень обидно, что раздавили к черту Россию. Защитник родины скатился на нижние этажи общественной лестницы, офицерские регалии утратили исключительность внутри новообразующегося государства. Ну и жирная воровская сволочь вышла на первое место, потрясая пачками воровских денежек. Еще бывшие наши девчонки больше не наши девчонки. Они побежали толпой от армейской казармы в сторону рыночной площади. А у кого не хватило здоровья, те поползли за уродом с толстой мошной, за любым разодетым гаденышем. Обидно, что лучшая, самая честная, дисциплинированная и бесстрашная категория русских людей превратилась в секту изгоев, оплеванных трусами. Ибо в первые ряды вылезли трусы, что не способны взять автомат и выполнить долг боевого солдата, защитника родины.
  Здесь остановимся. В тяжелый для родины день огромный ребенок помнил о родине.
  
  ***
  Кирилл Петрович Ламерти не успел случайно уехать из Петербурга. Товарищу не повезло, или может быть, повезло, как утопленнику перед новой Россией. Нет, что такое вы говорите, не испугался товарищ. Трусость не принадлежала к категории пороков Кирилла Петровича. Трус имеет право бояться. Однажды испугавшись, он приобретает подобное право на всю жизнь. Как бы клеймо, ты есть трус. Впоследствии пугаешься или нет, никакой реакции не произойдет. Тебя заклеймили, с тобой порешили практически навсегда. Отстань и не суетись под клиентом.
  Кирилл Петрович храбрый товарищ. Однако доля рассудка не повредит храбрости при любых условиях. Рассудок что высшая ипостась на нашей прекрасной земле. Если ты покусился на нечто низшее или низменное, твои заботы. Но высшая ипостась всегда высшая. Бросившийся под танки товарищ, не столько храбрец, сколько придурок. Зачем тебе танки? Или именно этот конкретный танк, что размазал тебя по асфальту? Неужели он интереснее других танков? Неужели жить без него невозможно? Какая неразделенная любовь от определенного танка, я просто балдею. Может пора прекратить подобную дурь, посторониться, чуть пропустить очередь? Найдется кому бросаться под танк. Подобных придурков и так набралась очередь. Глаза горячие, чувства светятся сквозь глаза. Как ни присмотрелся, ни капли рассудка. Они же безумные глаза, им прямая дорога под танк. Хлоп, и летят глаза по асфальту. А у тебя не простые глаза, их нельзя разбазаривать по асфальту, ибо они еще пригодятся России. Ну и время твое впереди, и не такое мелкое время.
  Повторяю, не испугался товарищ Ламерти. Хозяйственный, рассудительный, можно сказать, человек. Сразу прочувствовал фишку. Перевороты дело поганое, почти сбой всей системы. Сбой почти крах, крах почти смерть. Запомните цепь основополагающих факторов, сложившихся в голове Ламерти. Не пропустите ее, она пригодится. Сегодня весьма примитивные факторы, завтра факторы обрастут оболочкой, станут тем самым стержнем, на котором зависло дурацкое завтра. Плюс несколько дополнительных истин. Выпить есть, выпить нет. Кушать есть, кушать нет. С подобным положением не согласен красавец Ламерти. Не будешь кушать, пропадет красота. Не будешь напиваться, опять пропадет. Кирилл Петрович солидный товарищ, с брюшком и женой. Два фрагмента почти равноценные в его жизни. Оба описывают солидность Кирилла Петровича Ламерти. Никак нельзя вычленить равноценные фрагменты из основополагающих факторов. Исчезает брюшко, исчезнет жена. Нет, не согласен, сегодня есть шанс, чтобы вообще ничего не исчезло. Вот над этим шансом работает Ламерти.
  И вообще, чего вы пристали к Петровичу? Правильный мужик хозяйственный. Я уже говорил, никакой паники в те судьбоносные дни. Обвешался сумками Ламерти, посетил окрестные магазины, получил полную картину, что там творится. Картина какая-та странная. Очереди есть, но продукты на месте. Сняла все ограничения торговая мафия. Неужели распродаются товарищи? Неужели последнее в дело пошло? Может быть так. Вот отпустим последнее, а там с песнями и плясками ляжем под танки. Очень оно похоже. Очереди увеличиваются, но еще не дошли до предела. Не все товарищи разузнали про новую моду на русской земле, не все разобрались в сложившейся ситуации. Те сумасшедшие товарищи, что решили не пить и не жрать, а сразу нашли себе танк, они точно не разобрались. Завтра возможно прочувствуют и разберутся, даже попробуют наверстать упущенное. Да вот время прошло. Сегодня за них наверстал все дела расторопный Петрович.
  Это не песня. Это тяжелый труд. Спина вспотела, колени почти подогнулись. Ламерти не машина с колесиками. Зато у тестя машина. Больше того, новая машина и на ходу. Два центнера возьмет, при определенном раскладе может и два с половиной. Если сам себе враг, можно еще подгрузиться. Но не совсем свихнулся Петрович. У тестя машина, следовательно, придется делиться. Часть твоя, часть его. А которая будет его? Половина? Две с половиной четверти? Три? Не согласен Петрович. В уголке его аккуратной квартирки стоит самая что ни на есть обыкновенная телега. Какая телега? Повторяю, обыкновенная телега, грузоподъемностью в пятьдесят килограммов. Нравится, положи еще десять килограммов. Сам себе враг, добавь еще двадцать. Но своя, но родная телега. Ни с кем не надо делиться. Все для родины, все для победы.
  Ах, какой организатор Петрович! В политическую борьбу не вмешивается. Пошли вы подальше, товарищи. Флагами не размахивает, лозунги не выкрикивает. Не так чтобы легко разобраться, кто у нас враг, кто у нас друг. Поэтому врагов не выискивает Ламерти. И друзей не выискивает. Черт подери, врагов и друзей заменит телега. В лапки взял, покатил. Хорошо покатил телегу, переулками да задами. Благо не далеко, километров двадцать не больше. Ну, если ошибся, то двадцать пять километров. Вечер еще не пришел, день еще впереди, кати сколько в силах телегу.
  Это на баррикады? Нет, не туда. Какие еще баррикады, какая телега с лапшой для героев? Кто собрался на баррикады, они честно пришли умирать за совершенно неинтересное дело для Петровича Ламерти. Им, как вы понимаете, нужна смерть. В стороне осталась телега.
  Ах, давайте без криков и ругани. Матерщина не нравится Ламерти. Матерщина мешает сосредоточиться на правильных действиях, выверить верное направление все для той же телеги. В телеге не только компот. Там и другие продукты, что раздобыл в последний момент Ламерти. Продукты брякают, мысли светятся в красивых глазках товарища. Ох, лепота! И не спорьте, она самая. Полное успокоение снизошло на красивую душу. Полная, как все догадались, нирвана. Нанирванился, науспокаивался, в полной гармонии со своей телегой Кирилл Ламерти. Что опять же гармония в нашем более чем гармоническом городе? Хватит нести чепуху, когда у тебя есть телега. И вообще, много сегодня таких Ламерти. Катят и перекатывают телегу по улицам города. Почему бы и нет? Грузчики, интеллигенты, правительственные умы объединились в команду со стариками и бабками, просто без излишнего геройства делают свое маленькое, но очень полезное дело. Они не сдались, как некоторые товарищи, они спасают Россию.
  - Пересидим.
  Я повторяю, они патриоты самого высочайшего уровня. Здесь тебе не какой-нибудь показушник, закрывающий амбразуру дота или бросившийся под танк. В России любят театральные эффекты. Вот почему показушников радует показное геройство. Танк огромный, танк чавкает, танк перемолол твои косточки. Представляем, как оно круто, еще секунду назад был человек, теперь от него одни косточки. Ну и естественно, телевидение, крупный план, надгробная речь, батюшка или раввин, слезы слишком чувствительных и сексапильных девчонок. Россия осталась вообще в стороне, будто ее и не было. И еще наводящий вопрос, разве так спасают Россию?
  - Перекантуемся.
  Кирилл Петрович не самородок среди грязных камней. Напоминаю, в любом закоулке города на Неве найдутся подобные Петровичи. На широких улицах их не так чтобы много. На проспектах тем более, не вспоминаю про площадь. Просматриваются улицы, простреливаются проспекты, площадь есть наиболее гиблое место, там уже есть показушники, готовые дать интервью на любой случай жизни. Ну, и интервью, сами понимаете, какого рода. Вот сейчас шарахнут бомбой по площади. Мы не где-нибудь, мы именно здесь, в самом центре событий. Никто не выживет, черт подери, потому что кошмарная жизнь. Если кто и выживет, так последний придурок и трус. Мы не затем собрались сюда, чтобы здесь выживать, а затем собрались сюда, чтобы видели все, как красиво и показушно отдают свои жизни герои. При чем опять не вспомнил никто про Россию.
  - Перетерпим.
  Дальше абзац. Когда-нибудь, но достигнет цели Петрович. Дачка его не так чтобы очень заметная, как у людей. Тут три окна, там четыре. Тут веранда, там потолок. Над потолком всего-навсего крыша, под крышей две комнаты. Кто позарится на означенное добро в судный день для России? Здесь улыбнулся Петрович. Если поставить телегу в сарай, а продукты сложить в погреб, никто не позарится. Ой, едва не забыл, есть тут у нас электричество. Но и с этим как-нибудь разберется Петрович. Если окна забить изнутри, если двери закрыть на оба замка, если не включать электричество... Представляете, какая шикарная жизнь? С утра до вечера с миленькой своей на кроватке. С вечера до утра с миленькой своей там же. Влюбляешься, милуешься, продукты расходуешь в меру... Более чем шикарная жизнь! Ах, твоя мать! Вот только скривился Петрович. На шип попала нога.
  - И какая зараза?
  Жену за границу не пустят.
  
  ***
  Ладно, ребята, соблюдаем спокойствие. Накатали телегу и успокоились хотя бы на нынешний день. Все-таки выход в сложившейся обстановке, когда спокойствием и не пахнет. Но разрешите вопрос, а чем таким пахнет? Черт знает чем. Крохотные человечки взбесились. Или опять ошибаюсь, нет никаких крохотных человечков. Сама обстановка настолько бешеная, что любой здравомыслящий гражданин должен показаться врагом и предателем. Только позорная тряпка, только психопат выглядели к месту в те незабываемые августовские дни девяносто первого года.
  Или снова не так? Еще один встречный вопрос, ты можешь оставаться спокойным, когда решается судьба твоей родины? И не надо смотреть в сторону. Мол, вокруг дурацкая пропаганда извращенцев и маромоев. Нет, ты не можешь оставаться спокойным, когда рвут на куски родину. А какая у нас родина? Да самая лучшая, самая чистая, самая светлая и прекрасная на планете Земля, в близлежащем космосе и во вселенной. Вот какая у нас родина. Не только ты один, никто не может оставаться спокойным, когда рвут на куски родину. Отсюда всеобщий психоз, отсюда всепоглощающая истерика, отсюда ненависть к врагу и остальной сволочи, что напала на нашу родину. Кто эта сволочь, черт подери? Мы об этом уже говорили.
  Стоп, давайте чуть-чуть успокоимся. Нет, я не призываю послать всякую хрень к черту, достать стакан и напиться. Так не придет спокойствие. Традиционный русский напиток действует в девятьсот девяносто девяти случаях из тысячи, но сегодня именно тот случай, когда не действует русский напиток. На улице абсолютно трезвые лица. Сам не верю, но именно так. Стоит без дела стакан, все забыли про русский напиток.
  Ну, и что происходит, черт подери? Ничего особенного, снова черт. Я просто хочу успокоиться, и не могу успокоиться. Я понимаю, как необходимо на данный момент успокоиться, и в который раз не могу. Дело не в том, что орут матюгальники, разжигая мою беспросветную скорбь и разрушая мое спокойствие. При определенном хотении можно сбежать в лес, исключить матюгальники. Там в лесу птички поют, цветочки цветут, кусты цепляют за ножки, деревья перекрыли голову. В который раз повторяю, можно в лесу успокоиться. Все равно отрицательный результат. Боль, гной, мерзость души они ни в коей степени внешние, они рвутся из самых что ни на есть глубин твоего больного русского сердца.
  Стоп ребята, мы уже докатились до сердца. Так не должно быть, но так есть. Лопнуло сердце, покрылось кровавыми язвами, кровь прорвалась наружу, кровь хлещет практически бесконечным потоком. Кто мог подумать, что много так крови собрало несчастное сердце. Да заткни свою пасть, думать здесь нечего. Цивилизация технарей вошла в сердце, наполнила его своей силой и мощью, сделала свободным во всех отношениях и разорвала на части. Вы хотите опять спеленать сердце? Или посадить эту злобную штучку на цепь? Или сделать с ним нечто совсем идиотское, чтобы в рабство вернулось разбитое сердце?
  Собственно говоря, потерпите, добрые люди. Если сегодня мы успокоимся, все равно наступит для нас завтра. В любом варианте наступит для нас завтра. Наступившее завтра будет отличаться от затерявшегося сегодня. В любом варианте затеряется сегодня. Бешенство страстей, кровавое сердце, истерика, непереносимая боль за нашу и вашу Россию. Ничего такого не будет завтра. То есть не будет ничего не потому, что не будет, а не по некоей особенной причине. Без причины наступит другое завтра. И тогда очередной наводящий вопрос, зачем терзать сердце? Ответ из самых естественных, незачем терзать сердце. Очень хороший ответ, если отбросить некую ничтожную ерунду, как у нас хорошо гадам.
  Или не понимаете, гадам должно быть плохо, им хорошо. Повторяю в стотысячный раз, гады обязаны отвечать за свое гадство, им все равно хорошо. Кто-то пытался мне доказать, что так не бывает. Якобы всемогущий господь разделил свою паству на чистеньких славненьких овечек, ну и на тех самых гадов. Я отвечаю, бывает, еще как бывает. Может, какой-то господь чего-то там разделил по большой пьянке, но только не гадов. Вся паразитирующая надстройка по-прежнему веселится и гадит на русской земле, будто не девяносто первый год, не август, и никакой паники.
  Нет, давайте в последний раз разберемся. Все-таки была паника, или она приснилась некоторым не в меру впечатлительным товарищам? Может, на самом деле не было ничего. Земля у нас правильная, государство непобедимое, да и тот самый господь с нами. Хотя ошибаюсь, до пресловутого августа девяносто первого года не было у нас господа. Все источники отвечают, его не было. Из-за пакостных коммунистов оставил русскую землю господь. До ноября семнадцатого года он тут резвился и строил придуркам красивые глазки. Ну и после августа девяносто первого его почему-то заметили снова на русской земле. Вот при коммунистах полный облом, никого не было.
  Следовательно, была паника. И всенародная истерия. Бабки с мешками, дедки с телегами. Вышеозначенный факт не выкинуть из сказания про русскую землю. Может, мы ребята крутые? Может, мы лучше всех? Может, обломились на дурь человеческую и живем по своим правилам? Еще не очень-то верится, что появился какой-то господь. Опять же, нам не нужен какой-то господь, который успешно смывается с русской земли, если запахло паленым.
  Плюс пару слов из дедушки Ленина. Что-то такое про торжество коммунизма. Вам не нравится коммунизм? Очень зря. Всяк расписал правильно дедушка Ленин. Про позорных буржуев, про религиозную дурь, про эксплуатацию человека человеком. Вот про обыкновенных пацанов и девчонок забыл. Видимо не настолько умненький дедушка. И про техническую революцию у него ни слова. Ну, и цивилизация технарей в соответствии с предыдущими ошибками как-то взяла и исчезла из трудов дедушки Ленина.
  И вы еще хотите, чтобы нормальные пацаны и девчонки прятались по углам, а не шли громить коммунистов?
  
  ***
  Теперь этот день стал историей. Сколько о нем ни написано, ничего изменить нельзя завиральной к чертям писаниной. Хотя и хочется изменить, да нельзя, не взирая на потрясающие успехи в искусстве вранья любого русского человека. Вранье не поможет. Вранье крохотное, оно бесполезное. Даже с кристальными глазками, даже с душой нараспашку, даже с верой, что ты не заврался, что проповедуешь чистую правду. Со временем воспитывается подобная вера. Переставил буковку, переставил пять - и переставилось слово. Но вранье не получилось при этом чем-то другим, кроме как национальная особенность русского характера. Не самая паршивая, между прочим, особенность, не из самых красивых. Что есть, того не испортить ни буквой, ни словом. Что действует, с тем не разделаться никогда. Терпи пока русский товарищ:
  - Помнишь парня на танке?
  - Это был я...
  - Помнишь танка на парне?
  - Это был он...
  Тебе нужны перемены. Но для чего? День стал историй. Не вернешься, не окрепнешь задним умом в тот удивительный день. Ум, который у нас называется 'задний' стал историей. Даже полет души, и тот история. Как взлетела душа, так и приземлилась она. Земля мягкая, земля родная. Если любит земля, значит, есть от нее пряничек. Если приласкает земля, значит, не выбросит твое бесполезное 'я' на помойку. А еще она рядом, она без претензий на твое прошлое, настоящее, будущее и прочие гадости. Она есть правда про этот день. Не вычеркнуть правду.
  Тараканы забились
  В вонючие щели,
  Одеялом укрылись
  На протухшей постели:
  'Переждем передрягу
  В загашнике старом.
  Пусть другие полягут
  Черепа под ударом'.
  Вот и я говорю, нельзя ничего переделать в обратную сторону, да и не хочется. Как не хочется обелить наш великий народ, наш прекрасный сказочный город, нашу историю. Все наше и наше, и наше, что выросло под несчастливой Полярной звездой, что распустилось в ужаснейшем климате, на жилах и на костях человеческих, что протащило тупую действительность через ужасы опустошения, загнивания, революции. Не хочется и не надо.
  Первый день из трех удивительных дней августа девяносто первого года сам ославил себя. Растерянность, прежде всего. Люди отталкиваются друг от друга, люди шарахаются по укромным дырам и норам. Глаза из-под бровей. Испуганная реакция, хаотические поступки. Какого черта вышел на улицу? Какого черта здесь делаешь? Что сюда привело? Или умнее других? Люди не люди. Полили водой муравейник, вот он загоношился. Агония, в следующую очередь. Кто не гоношится, этот валяется лапками кверху или плывет по течению. Стыдно плыть по течению, но плывет недорезанный человечишка. Кто сказал, стыдно? Оно без боли, без страха может и получается стыдно. А если вдруг накатилась невыносимая боль, если подвалил страх чуть ли не гипервселенского уровня? Испугавшийся человечишка не плывет, сразу свезли на кладбище. Катафалков вообще не хватает. Смерть, на три буквы. Город жуткий и мертвый. Кто не побоялся его рассмотреть широко открытыми глазами, никогда-никогда не забудет.
  - Не собираться по трое!
  Город оплеванный до основания. Вроде сточной канавы. Захотели плюнуть в самую его душу и плюнули. Никто не подумал, что здесь духовная сила России. Там где-то сердце ее, а здесь собралась по кусочкам душа. Что такое душа? Вот сердце есть глупый мотор. Стук, стук, стук. Что опять же известно про душу? Про ту самая хрень в плевках и помоях. Душа не умеет стучать, если умеет, то это уже не душа, но чертовски злобная гадость. Про злобную гадость не упоминается, больше того, про злобную гадость исключены мысли. Плюнувший скот ничего не имел за душой, и он плюнул. На вечные камни, на вечный рассвет, на вечное восхождение к звездам вселенского города.
  - Как это не собираться? - в первыйт день остался вопрос без ответа. Спрашивать было некому. Роботы, столбы, прикладной материал к телеге и жрачке. Вышеупомянутые товарищи не то чтобы спрашивают, они действуют. Они то самое море народное, что необходимо поднять на поверхность и заставить хотя бы единственный раз всколыхнуться. Вот тогда мы узнаем, что значит море народное. Выплеснется из берегов, выдавит все бездуховное чмо, отчистит плевки и блевотину это самое море. Ты ничтожный придурок, почто блеванул на святыни? Думал, сойдет? Думал, на ручках тебя понесут в прекрасное будущее? Ох, понесут! Скоро узнаешь, какие у нас ручки.
  Нет, я забрался вперед. Растерянность, агония, смерть - вот что пока существует в действительности. День вычеркнут из памяти народной, как нечто не требующее канонизации. Только последнему недоумку приспичит еще пережить нечто подобное. Как вспоминаю, становится тошно, желчь сочится из печени. Господи, какого черта я вспоминаю, когда согласились забыть остальные товарищи? Все согласились, не было первого дня. Не было магазинов, не было подворотен, не было мрачных фигур и теней, избегающих открытого места. Чего там еще, твою мать? Сами по стеночке ползали, или как? Сами тащили, или молились возле приемников? Где вы, люди, ответьте единственный раз. Не отвечают. Агония, растерянность, смерть. Абсолютно вымерший город.
  Пора сделать что-то хорошее. Вырвусь из склепа, попробую осветить агонизирующий мир дополнительной капелькой света. Солнца мне не хватает, здесь пригодится фонарик. Может, направленный луч будет тем, чего ожидала душа долгие-долгие годы? На того мертвяка упадет, на того и того. Двое мертвых, но третий еще не совсем безнадежный товарищ. Всего только луч, как мало нужно для сопротивляющейся души. Душа третьего товарища не думала кончаться в умершем городе. Просто схватили товарища мертвяки, то есть схватили и поволокли по умершим улочкам и переулкам еще одного мертвяка, который у нас город. Тащат сопротивляющуюся душу товарищи мертвяки по частям и ошметкам. Одна ее часть на работу. Другая часть в магазин. Третья вроде бы в ад или рай. Не отбиться, примазались мертвяки. В одиночку никак не отбиться. Но дайте фонарик, я помогу, я ищу человека.
  - Курвина партия!
  Кто это крикнул? Кто издал столь праведный звук? Или мне показалось? Звук висит в воздухе. Его еще нет, с ним еще не проникла на землю великая правда, вселенская правда. С ним еще не поднялся лучший на свете город. Вы понимаете, город еще не поднялся из мертвых, где пробыл, кажется, день, единственный день во вселенной. Свет фонарика вытянул звук, или звук в свою очередь вытянул свет? Я не знаю, не собираюсь дальше копаться. Маленькое и хрупкое нечто всегда побеждает большое и злобное что-то. Малыш не сгибается под ударами. Мелочевка освещает твой праведный путь. Как этот звук, как этот фонарик. Пускай показалось, что не было ничего, но и нет теперь пустоты, по той причине, что кое-что показалось. Эй, герои, что же вы спите, мать вашу так? Неужели за все отвечает умерший город? И только один человек со своим недобитым фонариком.
  - Иуда совковая!
  Я понимаю, первая капля она никакая. Сердце опять же в тебе. Руки опять же катают телеги и прочую хрень на колесах. Да и вообще, кто это спрятался среди мертвяков, прикинувшись таким же кусочком мертвой плоти? Или я ошибаюсь в очередной раз? Какое нам дело до пакостной мертвечины, убившей без всякого повода мой и твой город? Или дело все-таки есть? Умирающий день, кладбище умирающих человеков, ни одного намека на русский характер. Неужели больно тебе за умерший город? Неужели все еще рвется на волю больное и мертвое сердце? Или не умирают вот так человеки? То есть русские человеки не умирают вот так в своем единственном городе? Мы не можем так умереть, если город умер давно. Губы замкнуты, рот на замке. Мы не можем оставить умерший город. И не имеет значения, что там за гранью разбитого сердца.
  - Недоверие!
  - Злоба!
  - Мерзость!
  И никаких просветов:
  - Трясина.
  Или есть еще что-то, черт подери? Есть надежда вынуть топор и обкорнать одного, ну хотя бы самого хилого коммуниста.
  
  ***
  Стоп, родимые. Ну-ка вернемся в семью из этого безобразия и кромешного мрака. Семья у нас, что священная единица общества. Для непонятливых товарищей, семья еще и почетная единица. Вот только в подобном месте не очень повезло Станиславу Ивановичу. Его любимая девушка Карина Ефимовна Рыжая как-то не очень спешит создавать семью со своим дорогим и любимым. Она еще не решила, стоит ли ее любви Станислав Иванович.
  Впрочем, перед лицом опасности решение принимается быстро. После трудов праведных и борьбы с омерзительной сволочью вернулся к Карине Ефимовне лучший из лучших любовник на русской земле. Вы догадались, это был Станислав Иванович.
  Нет, не надо смеяться и корчить подлые рожицы. Карина Ефимовна Рыжая во всех отношениях стоит младшего братика. Она закончила весьма навороченную путягу, о чем мы, возможно, забыли за прочими тупостями. Вот на работу как-то не очень наехала Рыжая. Видите ли, нет для настолько артистической девочки ни одной подходящей работы. Для различных придурков может работа и есть, для Карины Ефимовны ее нет. Зато есть Станислав Иванлович. И как-то с ним сумела найти общий язык Рыжая. Ну, не знаю как, перед лицом надвигающейся опасности это не интересная тема. Короче, в определенном смысле добилась своего Карина Ефимовна от Станислава Ивановича. Вот это свое, как вы понимаете, весьма презренный металл, который у нас еще зовут 'деньги'.
  А с другой стороны, какая кому разница. Хороший ответ подлому старшему братику и его отвратительной бабе от выдающегося гения всех времен и народов. Они думали, останется навсегда глупым и недобитым придурком великий Станислав Иванович. Вот и нет, вот не останется. Нашел с Кариной Ефимовной общий язык Станислав Иванович. Он, видите ли, умеет зарабатывать презренный металл, Карина Ефимовна умеет презренный металл потратить. И это уже тема для отдельного разговора. Если бы ничего не умела артистическая девушка с артистической фамилией Рыжая. Но вы ошибаетесь, черт подери. Рыжая еще не такое умеет, только несите сюда тот никудышный металл, который есть деньги.
  Картинка - увидеть и умереть. Все заработанное нечестным трудом принес на алтарь любви Станислав Иванович Топецкой. Здесь есть своя логика. Если ты сомневаешься в честности заработанного добра, не стоит выкидывать заработок на помойку, опять-таки перед тобой деньги. Зато на алтарь любви можно положить любую хреновину. Такая штука алтарь любви, что туда кладется разная грязь, назад возвращаются только цветы и алмазы. Плюс та самая моральная поддержка, о которой может только мечтать каждый истинный гражданин нашей родины.
  - Ведь схватят за горло.
  - Конечно же, схватят.
  - И выгребут под чистую.
  - А ты о чем думал?
  Для настоящих влюбленных на первом месте поддержка. Затем те самые деньги, которые презренный металл. Ну, и так далее. Уверен в своей девушке Станислав Иванович, его и только его может поддерживать Рыжая. Не какого-то подлого братика. Но с другой стороны, почему это Рыжая должна поддерживать братика? Подлый братик вообще никого не поддерживает. Он просто тряпка. Он даже не сумел поддержать Станислава Ивановича накануне судного дня. И вообще, ничего он не может. Только юлит и корчится перед своей бабой. Другое дело младший Иванович.
  - Неужели разденут?
  - А есть другие предложения?
  - Неужели побьют?
  - Готовь морду.
  Нет, все-таки хорошую девчонку подобрал для себя очень правильный мальчик Слава. Как вы понимаете, никаких глупостей не было. То есть не было никакой любви. Не по любви сделал выбор все тот же правильный мальчик. Ибо правильные мальчики в первую очередь работают на правильный результат, затем уже идет глупость. И повторяю в который раз, не ошибся младший Иванович, чутье кризисной ситуации привело правильного мальчика к очень нужной девчонке, способной преодолеть любой кризис, и этой девчонкой, как вы догадались, оказалась Карина Ефимовна Рыжая.
  - Мы, кажется, пришли к общему знаменателю.
  - Ну, если есть кое-какой запас.
  - Не бойся, запас всегда есть.
  Станислав Иванович Топецкой расшнуровал видавший виды рюкзак и стал выкладывать его содержимое. Майка, трусы, две пары носков, домашние тапочки, полотенце. Все не то и не так. Не стоит терять терпение, моя дорогая. Можно не продолжать. Станислав Иванович спешить не умеет. То, о чем мы договорились, не лежит на поверхности. Станислав Иванович Топецкой стал выкладывать на стол книги. Сказки, фантастика, дедушка Пушкин, Лев Николаевич, несколько современных придурков, лауреатов Ленинской премии. Не важно, что потемнело лицо Рыжей. Терпимость, черт подери. В наше время нельзя пробежаться по жизни резвым козленочком и не попасть под обвал. Отсюда терпимость и снова терпимость. Мы не будем куда-то там бегать, вообще мы бегать не будем, потому что у нас и так все на месте.
  - Кажется, я догадываюсь.
  Рыжая заглянула в рюкзак, пощупала дно. Ну, что за детские шалости? Совершенно пустой рюкзак, его содержимое на столе, а терпимость одной очень правильной девочки может и лопнуть в любую секунду. Хотя постойте, родные мои, Рыжая взяла потрепанный томик небезызвестного ей Пушкина:
  - Мы останемся дома и займемся здесь чтивом.
  Тонкие пальчики раскрыли книгу, перевернули пару страниц. Что там у нас про Лукоморье? Ага, на месте стоит Лукоморье. А как у нас с дядькой Черномором? Ах, это сказано в совершенно другом месте. Рыжая перевернула еще пару страниц. Точно, нашла. В книге дыра, в дыре наши любимые денежки.
  - Так на чем мы остановились? - спросила Рыжая.
  - Надо пересидеть.
  - Сиди и читай книги.
  
  ***
  Вечером выступил мэр Санкт-Петербурга. Тогда еще мальчик, не муж. Робкий и нерешительный. Беспокойный и трогательный во всех отношениях. Его лицо, оно изменится через несколько месяцев, даже дней. Его поступки, они потускнеют рядом с действительностью. Кто-то сказал, человека определяют поступки. Может и так, но со временем все исчезнет в круговороте вселенной, все пропадет. Только великий город останется. Не надо смеяться, у нас по-настоящему великий город. Он выдержал день, единственный день. Он упал и поднялся. Он был в агонии и поборол свои хвори. Он умер и он воскрес. Какой вселенский, какой потрясающий город.
  Мы выбирали для нашего города мэра. Это был выбор богов на единственный день, на единственный час. Мы выбирали, мы боги, сумели выдать тогда единственно верное решение и такого уровня, что от зависти лопнули небеса. Вы представляете, у нас получилось. Но как? Мне не ответить на данный вопрос. Сам в недоумении, выбирали и выбрали, решали и не ошиблись. Ну, хотя бы на двадцать, на десять минут. Самых вселенских, самых гиперпространственных, самых неповторимых минут в нашей бедной России. Нечто подобное не повторяется никогда. Нечто подобное есть взлет и вершина, которой не осознать своим недалеким умом человечеству. Или кто-то надеется, что умнее, чем прочее человечество? Выжрал стакан, и во всем разобрался.
  Впрочем, мы ожидали от нашего мэра нечто подобное. Звездное мгновение, как приходишь ты редко за целую жизнь. Как редко ты выбираешь достойных ребят и девчонок. Этого выбираешь, этого, этого. Дальше запрет. Ничтожная тварь проскочила под твой выбор. Следом какие-то доходяги пролезли на полусогнутых ножках. Ну, а со слабаками разговор отдельный. Хотя с другой стороны, каждое мгновение выворачивает мир до костей и прочего мусора. И что интересно, не сопротивляется тот самый вывернутый мир. Почувствовал слабину и саму недоразвитость перед единственным звездным моментом размером с мгновение. Опять же на единственное мгновение ад сочетается с раем, дьявол воет от скуки, бог подыхает от злобы. Они ничтожные, они мелочные, они слюнявые, потому что так есть и должно быть хотя бы единственный раз во вселенной.
  - Дорогие соотечественники...
  Город замер у ящиков.
  - Дорогие друзья...
  Город остановился, город спрятал зловонное дыхание в пятимиллионной глотке.
  - Граждане...
  Начиналась новая эра в судьбе пробужденного города.
  
  ***
  Ночь прошла. Не представляю, кто спал в эту ночь? Вероятно, нашлись такие товарищи. В любой системе найдется хотя бы один товарищ с железными нервами. Еще у такого товарища развитое чувство долга, гиперпространственное чувство ответственности и много других отличительных качеств. Короче, товарищ найдется. Он не просто заснул, не просто проспал судьбоносную ночь. На то были причины. Телега стоит, коробки и банки на полках. На месяц, на два и на три обеспечен товарищ запасами. Еще чертовски устал и едва не откинул копыта. Теперь сон. Что там следом за ночью, а разве не все ли равно? Молнии блещут, зарево поднимается над русской землей. Опять все равно. Ночь или день, день или ночь. Главное, банки и полки.
  Не хочу быть великим бойцом за свободу. Мне не спалось в судьбоносную ночь. И вообще, жизнь моя какая-та куцая и неправильная. Ничего хорошего не успел сделать за прошлую жизнь. Но и плохого в ней не так чтобы много. Это утро должно было стать последним. Так гармонично и так откровенно оно подводило итоги моим поступкам, мыслям и чувствам, что должно было стать. Вся предыдущая жизнь выросла до вселенских размеров именно накануне той ночи. В дальнейшем размеры еще увеличились, хотя это выглядит сущей фантастикой. Но что такое жизнь без фантастики? Вот и я говорю, что? Если единственная ночь перечеркнула к чертям дурацкое прошлое.
  - Береги мои рукописи, - сказал Владимир Иванович Топецкой Наталье Сергеевне Топецкой, бывшей девочке Репиной.
  - Об этом не беспокойся, - сказала Наталья Сергеевна Топецкая старшему из братьев Ивановичей.
  После единственной ночи на русской земле, которую сумело вообще пережить человечество, рукописи одного очень глупого мальчика не кажутся мелочью. И опять, куда-то пропали всякие мелочи. Нет больше мелочей, нет и не может быть, мы пережили чертовски страшную ночь. Хотя постойте, мои дорогие выходцы из восьмидесятых годов, это вы пережили. Ибо ночь, уникальная по своему значению для русской земли, принадлежала неистовым восьмидесятникам. Более старшие поколения не вошли в судьбоносную ночь. Не знаю, почему оно так получилось, но словоблудливые шестидесятники и их прихвостни из семидесятых годов сюда не попали. А всякие мелочи для них остались не больше, чем мелочи.
  Господи, что за насмешка судьбы на устах старшего из Ивановичей:
  - Как хочется наконец-то остановиться и сделать что-то хорошее.
  - Ну, ты и сделай что-то хорошее.
  - Я так и сделаю, даже если придется отдать жизнь.
  И что за усмешка судьбы на устах Натальи Сергеевны:
  - А что такое есть жизнь?
  - Кажется, она есть.
  - В том-то и дело, что жизнь или есть или нет, и этого ты никогда не узнаешь, пока не ушел от нее окончательно.
  Впрочем, может так правильно? Не всем дано усмехаться после единственной ночи на русской земле. Только неистовые восьмидесятники, да и то некоторые, получили право на ночь и проснулись после нее обновленными. Остальные товарищи вроде бы тоже проснулись, но они так и не вышли из ночи. То есть они не вышли на свет, но остались в тени, где и умерли окончательно, как пустая и подлая оболочка.
  Но почему, почему получилось именно так, я не знаю. Представительство более раскрученных поколений на просторах русской земли было практически подавляющим. Шестидесятники с их шестерками семидесятниками гордо шествовали по русской земле, вытирая ноги о прочих товарищей. И вдруг споткнулись они, и вдруг остановка. Неужели мы накипь? По всем правилам шестидесятники принадлежали к клану героев, потому что ими восхищались, их обожествляли семидесятники. И вдруг накипь. Этого не могло получиться ни при каких обстоятельствах, но именно это и получилось в ту обалденную ночь. Русская земля увидела воочию накипь. Шестидесятники и их подхалимы не сумели выйти на свет. Глупые сказочки про потрясающий героизм вышеупомянутых товарищей и их величайшую роль в возрождении бога на русской земле потеряли какой-либо смысл. Если ты остался во тьме, то и бог твой остался во тьме. Маленький, глупый, отстойный, ублюдочный бог. Его не пустили к сияющим звездам.
  - Я, пожалуй, пойду, - сказал Владимир Иванович Топецкой.
  - Ты знаешь, что делать, - сказала Наталья Сергеевна Топецкая.
  Оба посмотрели в окно. Там на небе горели и падали звезды.
  
  ***
  Железный монстр эскалатора поелозил раз двести затасканным брюхом, поломался для пущей солидности, и выбросил свою добычу на Невский проспект. Знаете, это был совершенно другой, незнакомый нам Невский. То есть это был просто кусочек звездной вселенной, больше похожий на оживающий организм мертвого города. По сути ничего особенного не произошло. Болезнь отстала на определенной стадии, и появился шанс у мертвого города. Ведь здорово, черт подери, что не совсем откинул концы город! Да и Невский проспект не какой-нибудь подлый мертвяк. Я опять говорю, перешел на новый уровень город:
  - Дети мои, ваша любовь, ваши сердца отражаются в вечном камне и в каменных мостовых, пробуждают ожившие стены домов, выбивают в граните нетленный огонь и новые силы тяжелыми каплями жизни. Дети мои, не стыдитесь своих опаленных сердец, не стыдитесь своей нищеты по дороге наверх, не стыдитесь и будьте детьми, чтобы с вами не сделало время.
  Последнее человеческое утро, как я уже говорил. Нет, не последнее, но самое первое, самое чистое утро. Для меня единственное, такого не было никогда, такого больше не будет на русской земле, может и вовсе не будет. Я исчезну и не увижу на русской земле ничего более мощного, светлого, гиперпространственного, не поддающегося описанию и разрушающего любые таланты, чтобы вырастить сам не знаю какой город.
  Не спорьте, не думайте про умерший город. Последнее стало первым в сполохах времени. Так происходит всегда, если одно исчезает, другое рождается. Ну, и если одно затухает, то другое вспыхивает более яростными красками. После удивительной и неповторимой ночи только удивительное и неповторимое утро. Этот взлет, этот рывок, этот бешеный переворот самого лучшего, самого настоящего, самого правильного пути во вселенной.
  Мощности города не достаточно в такое прекрасное утро. Нескончаемый поток человеков уничтожил позорную мразь и ее производные. Только лучшие сыновья и дочери русской земли пришли бороться за русскую землю. Переполненные эскалаторы вышвыривали из подземелья на свет человеческую массу. Эти же эскалаторы забирали и уносили обратно человеческий мусор, позорную гниль и отходы мертвого города. Так было и не могло быть иначе. Вся позорная гниль возвращалась назад в подземелье. Не дай бог заметят и спутают с лучшей частью нашего непутевого человечества. А там поймают, возьмут за зад и осудят. Нет, ничего подобного не могли себе позволить отходы мертвого города. Они не могли смешаться с лучшими представителями русской земли. Просто не могли по определению, потому что не может сделать хоть что-то хорошее погань.
  А еще люди шли к неизвестности. Люди шли через дьявольский страх, одолев этот дьявольский страх практически с первой попытки. Каждый здесь был человек. Замкнутый и напряженный, скрюченный, с низко опущенной головой. Но человек. Не нужен фонарик, не нужно светить в выползающую на свет массу. Каждый на месте, каждый только вперед, каждый думает:
  - Что за углом?
  - Яркий солнечный свет?
  - Смертоносный огонь танков?
  И все-таки снова вперед. Танки, дубинки, собаки, рука палачей. Какая мелочь, какая позорная гадость! На лицах горел совершенно иной, не похожий на прочие страх. Не за собственную паршивую шкуру. Кому нужна твоя шкура, когда рядом страдает и истекает кровью Россия? Я повторяю, только вперед. Вот так нагишом, с вывернутыми жилами, с обнаженными сердцами, с кровоточащим мясом. Прошлого нет. Нет стариков, спрятавшихся в собственных крохотных норках. Нет палачей и их армии. Ну и всякие героические товарищи образца шестидесятых-семидесятых годов куда-то исчезли. Наконец, совсем нет прошлого. Прошлое развалилось. Что оно значит против подобной машины? Со своим красным флагом. Точнее, с позорным флажком. Со своей плебейской идеологией и лживой подделкой под звезды. Со своими песнями, со своим кривлянием и бесовскими плясками. Смейся паяц. Эй, ты, с орденами паяц! Что ты сделал для нашей страны? Не надо нам что-то доказывать, ушло твое прошлое. И вообще, кто услышит подобную тварь, подыхающую под многотонным слоем трясины? Тебя не услышит даже грязная кучка паяцев.
  А еще истина, она здесь. Страх это истина. Не за дырявый карман. Не за льготы подлых и мелочных льготников. Ложь подохла в это прекрасное утро. Неужели подохла на русской земле та самая неистребимая ложь? Единственный раз, но подохла. Ветераны, как один показали себя. И армейцы опять-таки показали. И официальные ренегаты продались за пару копеек. Ты поэт, где покрытые болью и кровью стихи? Ты писатель, куда опрокинулось твое бессмертное слово? Ты подрастающее поколение девяностых годов, ты ничего не знаешь про цивилизацию технарей. Неужели ты далеко-далеко, и как прочая сволочь не вышло на площадь?
  Я умолкаю, фонарик потух. Столько всего необычного произошло за последнее время, что оказался совершенно бесполезным фонарик. Да и сама история цивилизации технарей осталась по ту сторону баррикады, а по эту сторону практически ничего не осталось. И почему я склонил голову? Нет еще этой стороны баррикады. Вы понимаете, ее нет, потому что ее нет. Жизнь такая великая, жизнь такая прекрасная. До сих пор не могу поверить, как повезло быть среди человеков.
  Ну, и тот самый страх, лежащий в основе всего человечества. Люди шли. Суровые, непреклонные. Каждый решился. Я не знаю, как он решился выйти на площадь. Не имеет значения, что шли обыкновенные люди, не какие-то гиперпространственные герои. Этому тридцать, этому двадцать восемь, этому тридцать два. Вечные тридцатилетние, как они шли! На глаза наворачиваются слезы. Я не могу думать, я не могу чувствовать, я полный кретин и убожество. Подобное зрелище не для меня. Оно подавляет и разрывает мое крохотное кровоточащее сердце. Лучше не видеть, лучше не знать ничего. Лучше быть как отходы и скопища мусора.
  Что там сказал Кирилл Ламерти:
  - За кордон не выпустят цыпочку.
  Или разъевшийся богатырь Супша:
  - Да здравствует Красная Армия!
  Или некто безликий, что оказался навечно среди младших братьев:
  - Я простой инженер...
  Нет, такого не надо, не надо, не надо. Люди шли вне времени и пространства. Их не интересовали простые человеческие фетиши. У них пропало желание спрятаться и спастись среди падающего во тьму города. Они просто шли. Только вперед. Мимо трясины, мимо позорных вождей, мимо кучки гаденьких денежек. И еще за самое дорогое, любимое, чистое, что существует на свете:
  - Свобода.
  - Честь.
  - Человеческое достоинство.
  Не за горбатого медведя:
  - Пускай сгниет со своей бабой...
  Они боялись, они боролись за будущее русской земли. Непобедимой была эта масса.
  
  ***
  Невский проспект встретил молчанием.
  Только колонны. Непокорные, страшные. Только вперед - на Дворцовую площадь. Только вперед - несокрушимым потоком. Где тысячи и тысячи голосов сливались в могучий прибой:
  - Долой путч!
  Где кровавая горечь русского сердца срывалась с запекшихся губ Владимира Ивановича Топецкого:
  - Долой аппарат!
  И срывающийся голосок Натальи Сергеевны Топецкой, бывшей девочки Репиной, не выпадал из прибоя:
  - Долой коммунистов!
  А маленький нежный кулак рассекал воздух.
  
  ***
  Ни танков, ни звероподобных солдат нерусской национальности, ни подстилок под танки, ни прочего барахла. Вы представляете ничего. Совсем ничего и опять ничего. На данном кусочке любимой отчизны моей. В этой молекуле настоящего русского города. Нигде на русской земле. На бедной земле. На несчастной земле. На земле рабов и героев.
  - Обделалась сволочь!
  Только народ. Восставший из грязи народ. Распявший позорную грязь и отказавшийся от своего позора навеки.
  За холодной зимой
  Наступает рассвет.
  Кровь стекает рекой
  На партийный билет.
  Мы устали терпеть,
  Мы устали страдать,
  В полнакала сопеть,
  В полнакала роптать.
  Хватит. Время пришло.
  Коммунизму конец.
  Измочалим его
  Кровью наших сердец.
  Слезы залили глаза. Глухие, как этот камень и тот. Счастливые, как этот воздух или река, что бурлила совсем уже рядом. Настоящие слезы.
  - Вымерла сволочь!
  Над миром всходило кровавое солнце свободы.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"