В жизни каждого человека хотя бы раз происходит событие, изменяющее ее роковым образом, когда прошлое становится безвозвратно утерянным, будущее - отодвинутым за горизонт, а настоящее - абсурдным. И наше естество, протестуя против творящегося вокруг абсурда, исходит бессильным безмолвным криком: "Это не я, все это не со мной, со мной такого не может быть!.." Иногда это событие охватывает великое множество людей (война, стихийное бедствие, финансовый кризис и т.п.), иногда имеет сугубо личное значение. Чаще всего оно совершается помимо нашей воли: мы оказываемся перед фактом, и дальнейшее определяется той хрупкой комбинацией из врожденных и приобретенных качеств, которая сложилась у нас к этому моменту. Но бывают еще и критические точки выбора, когда от нас самих зависит, состояться этому фатальному событию или нет. Пассажиры туристского автобуса, ехавшего по дороге на Парнас, не подозревали, что приближаются к такой точке.
Гид - молодой красавец-грек - загадочно улыбался. Страну свою он любил с такой одержимостью и так хорошо знал ее историю, что прорывавшийся то и дело в его интонациях и мимике стыд за настоящее Греции совершенно затмевался гордостью за ее прошлое. Даже о легендах и мифах он говорил с такой вдохновенной убедительностью, что, казалось, для него они равнозначны историческим фактам. Более того, глядя на его кипучую энергию, легкие, быстрые движения и изящный атлетизм, вы невольно думали: прав Торнтон Уайлдер - вот он, Гермес Крылоногий, в своем очередном воплощении! Подопечных своих он называл друзьями, автобус - колесницей, а водителя - возничим.
- Друзья мои, наша колесница приближается к Парнасу, где вам представится возможность испить из знаменитого Кастальского ключа. И тут возникает вопрос: сколько?
Гул в автобусе поутих, все головы повернулись к нему, но гид с профессиональной уверенностью тянул паузу, пока не дождался нужной реплики.
- Что значит, сколько? - сколько влезет! - лысоватый улыбчивый мужчина в белой футболке, вздувшейся на пивном брюшке, победно оглядел попутчиков.
Компания весело рассмеялась, приготовившись услышать поединок в остроумии. Но гид снисходительно усмехнулся.
- Не так просто! От того, сколько вы выпьете, зависит ваше будущее. Легенда гласит, что три глотка воды из этого источника даруют молодость, шесть - вдохновение, а девять... О-о-о, это очень смелое, я бы даже сказал, рискованное решение: того, кто сделает девять глотков, ожидает либо крутой поворот к лучшему, либо... потеря всего, что он имеет.
На минуту в автобусе воцарилась тишина. Хитроумный грек добился своего: они задумались. Впрочем, ненадолго. Сидевшая напротив гида очень худая и очень нервная женщина, пытавшаяся под напускным весельем скрыть болезненную закомплексованность, спросила:
- А что будет, если выпить какое-то другое количество, пять там или десять глотков?
- Да, что будет в этом случае? - подхватило сразу несколько голосов.
Гид поджал губы.
- А ничего не будет. Источник реагирует только на три этих числа, все остальные игнорирует. Кстати, потом вы можете набрать воды в бутылку, можете также умыться...
- И все-таки как определить, сколько именно тебе нужно, есть для этого какая-то формула? - продолжала женщина, вперив в гида близко посаженные и слегка косящие глаза.
Чуть нахмурившись, тот помотал головой.
- Нет. Каждый должен сам знать свою меру. Эллины очень высоко ценили чувство меры.
Женщина негодующе фыркнула и отвернулась к окну. Ее пятнадцатилетняя дочь, еще более худая и с еще большей косиной в глазах, обиженно опустила голову. Ей было невыносимо, что все на них смотрят. Гид примиряюще улыбнулся:
- У вас еще есть время подумать...
Толстяк хмыкнул.
- Прости, что перебиваю, ты хороший парень, но неча трепаться зря, вон девушка чуть не плачет... Ерунда это все! Я лично ни во что такое не верю! Ни в какие эти магии, заговоры и...
В этот момент автобус сильно тряхнуло. По салону пронеслись охи, ахи, чертыханья, молоденькая девушка в ультра-коротких шортах и черной обтягивающей майке громко ввизгнула, а любитель пива, потирая ушибленный бок и уставясь выпученными глазами на гида, процедил:
- Ну и что это было?
- Главное, все живы-здоровы, - преувеличенно весело ответил гид и обернулся к водителю: - Вот возничий нам сейчас все и объяснит.
Но тот недоуменно пожал плечами:
- Не понимаю, дорога вроде была совершенно ровная и чистая.
- А я знаю, в чем дело, - воскликнула миниатюрная темноволосая женщина лет тридцати в белом платье-тунике, отделанном широким кружевом, - это дорога взбрыкнула, возмущенная вашим скепсисом. Ведь по ней, - только представьте, - тысячелетиями ходили паломники - поклониться святилищу, послушать оракула, попить священной водицы... - она подмигнула гиду.
Улыбнувшись одними глазами, тот кивнул и тут же рассказал несколько баек о туристах, поплатившихся за неуважение к древним верованиям. Скорее всего, он выдумал их на ходу, но зато веселое настроение в автобусе восстановилось. Отовсюду посыпались шуточки, не самые остроумные, но встречаемые благодарным смехом. Только Олег, высокий худощавый мужчина, путешествовавший с женой и шестилетним сыном, оставался серьезным. Впрочем, он никогда не участвовал в общей беседе и явно пропускал мимо ушей рассказы экскурсоводов. Во всем его облике было что-то неуловимо противоречивое. Походка, жесты, выражение лица - все было чуть более спокойным, чем надо, производя впечатление деланности. Держался он как человек, твердо стоящий на ногах, но, когда кто-то, притянутый этой уверенностью, как это всегда бывает в походах, обращался к нему за помощью, Олег отвечал с такой холодной вежливостью, что проситель почитал за лучшее ретироваться.
Зато мальчик был полной противоположностью отцу. Общительный, непосредственный, трогательно наивный, он без смущения заговаривал со всеми, засыпал гида вопросами и очень скоро стал всеобщим любимцем. Не были отец с сыном похожи и внешне. У старшего - темно-русые волосы, всегда гладко зачесанные назад, серые глаза под тяжелыми веками, правильные, хотя и скованные постоянной угрюмой напряженностью черты. У младшего - лицо сердечком, с ямочками на щеках и подбородке, соломенный ежик на идеально круглой голове и широко распахнутые голубые глаза. Уже в первый день он перезнакомился со всей группой и всех звал по именам. Сейчас он ерзал на сиденье, пытаясь поймать взгляд гида. Тот наконец заметил его усилия и расплылся в улыбке:
- Ты хочешь что-то спросить, Антон?
- Я знаю, сколько выпьет Света, - выпалил пацан, мотнув головой в сторону девушки в черной майке, - три - чтобы быть всегда молодой!
Раздался хохот. Переждав, пока он утихнет, девушка отпарировала:
- Ну и что, для женщины это нормально, спроси у своей мамы.
- А моя мама с нами не поехала. Она поехала в Афины, на шопинг.
Последовал новый взрыв смеха, малыш недоуменно огляделся по сторонам и вопросительно взглянул на отца. Но тот, посмотрев на него с горько-брезгливой досадой, ничего не сказал и отвернулся. Антон притих, посидел несколько минут, глядя в окно, потом вытащил мобильник и, сосредоточенно водя пальцем по крохотному экрану, отождествился с виртуальным автомобилем.
Между тем автобус достиг цели назначения. Плавно подкатив к подножию легендарной горы, он остановился. Пассажиры встрепенулись.
- Друзья мои, быстренько выходим, берем с собой только самое необходимое, не забудьте пустую бутылочку, - я вас предупреждал... - засуетился гид.
Как всегда, большинство пассажиров устремилось к переднему выходу, хотя многие из них сидели ближе ко второму. И, как всегда, пара-тройка самых выносливых тут же принялась щелкать камерами направо и налево. Остальные же, усталые от долгого сидения и оглушенные переходом из кондиционированного автобуса под палящее греческое солнце, разминались, потягивались, оглядывались вокруг. Темноволосая женщина, так удачно подыгравшая гиду в инциденте с толстяком, задрав голову, пыталась разглядеть вершину.
- Привет тебе, Парнас! Вот и исполнилась моя мечта, - прошептала она и принялась было вытаскивать мобильник из белой сумочки, слишком изящной для такого путешествия, но не успела.
- Лика, не отставайте! ќ- заторопил ее гид и быстро зашагал вперед, увлекая за собой группу.
Идти было невыносимо тяжело - крутой подъем, жара, да еще и гид, рассказав про пуп Земли, оракул и источник, заявил, что дальше не пойдет, а будет ждать их внизу. Лика беспомощно огляделась. Уверенная, что сама не сориентируется, она подошла к ближайшим спутникам:
- Можно мне с вами, Олег, а то я точно забреду не туда?..
Серые глаза метнули неприязненный взгляд из-под сдвинутых бровей. Почти до неприличия тихий голос произнес с запинкой, через силу:
- Да, конечно, мы вам рады... хотя тут заблудиться невозможно - дорога-то одна...
Лика сконфуженно промолчала, ей было неловко признаться, что она боялась на обратном пути пропустить пуп Земли и не загадать желание. Она завела ничего не значащий разговор, исподтишка наблюдая за странным туристом. Тот шел, не поднимая головы, не глядя по сторонам, и отвечал ей одними междометиями. Было видно, что даже этот минимум вежливости давался ему с трудом. К красотам священного обиталища муз он, по всей видимости, тоже был равнодушен. "Зачем только приехал сюда? - мелькнуло в голове Лики. - Ради сына? Да нет, на мальчика ему, похоже, тоже наплевать. Он и с ним общается через силу, даже, кажется, стыдится его. Вообще, все делает через силу, будто не живет, а заставляет себя жить..." Лике неудержимо захотелось оказаться подальше от него, она сделала вид, что хочет догнать кого-то впереди, и ускорила шаг.
Первую треть пути она одолела вполне достойно, вертя головой во все стороны и щелкая камерой мобильника, чтобы запечатлеть и оливу у подножия, такую осмысленно-одушевленно живую, что казалось, она смотрит на тебя мириадами глаз-листьев, помахивая приветственно ветвями; и каменное полукольцо театра, раскинувшегося по склону; и зеленые свечи эвкалиптов, будто поставленные на скалы исполинами, поклонявшимися природе... Но вскоре она начала задыхаться, солнце жгло беспощадно, ноги отказывались слушаться. Опустив голову, Лика еле тащилась, повторяя про себя как заклинание: "Я должна дойти и я дойду!" Наконец она увидела Свету, которая уже побывала на самом верху и возвращалась, бодро шлепая вьетнамками. "Далеко еще?" - спросила ее Лика. "Нет, - понимающе улыбнулась девушка, - осталось совсем немного, дойдете за десять-пятнадцать минут". Лике, конечно, понадобилось полчаса, чтобы добраться до финиша, но это было уже неважно: у нее открылось второе дыхание, усталость исчезла, напротив, ее словно подталкивала вверх чья-то добрая и мощная рука. Последние метры Лика будто не шла, а летела, скользя над землей. Ее охватила эйфория. Запрокинув голову к небу, с которого когда-то упал пуп Земли, и раскинув руки, она громко рассмеялась, но, заметив, что близстоящие туристы тут же начали ее снимать, засмущалась и поспешила вниз. Пуп Земли она, конечно, не заметила, как ни вертела головой, но к источнику вышла точно и выпила, тщательно отсчитывая, свои шесть глотков. Подошло еще несколько человек из их группы, а минут через пять появился и гид. Милостиво позволив им завершить спонтанную фотосессию, он пересчитал их, почему-то называя цифры по-гречески, и поторопил в обратный путь. Только плюхнувшись на свое место в автобусе, Лика осознала, как она устала. Она уселась поудобнее, вытянула гудящие ноги и закрыла глаза. Но неутомимый гид не дал поспать. Пересыпая речь шуточками-прибауточками, он принялся выпытывать у туристов, кто сколько выпил воды из Кастальского ключа. К удивлению Лики, большинство предпочли умолчать. Они отшучивались, сконфуженно улыбаясь, отводили глаза, либо заявляли, что не помнят. Гид с надеждой посмотрел на Лику, но и та неожиданно для себя ощутила неловкость и отвернулась к окну.
- Я скажу, я! - вдруг выкрикнул Антон.
- Вот это сюрприз! - воскликнул гид. - Ты знаешь, кто сколько выпил, ты что же, стоял и специально считал?
- Нет, я знаю только про папу, он выпил девять. Мой папа выпил девять глотков!
Как обычно, его слова вызвали дружный смех. Лика с любопытством взглянула на Олега. Тот продолжал сидеть молча, но сквозь маску невозмутимости на его лице проступило выражение мрачного вызова. На мальчика он не смотрел, но Лика была уверена, что внутри у него клокочет гнев и в эту минуту он ненавидит их всех, включая сына. К счастью, кто-то задал вопрос по поводу программы следующего дня, и всеобщее внимание переключилось. Всю обратную дорогу Лика украдкой поглядывала на Олега, но тот даже не поменял позы, только как-то весь сник, надменный профиль выражал теперь не яростное возмущение, а горькую обреченность. "Будто отбывает пожизненную повинность, - подумала Лика. - Впрочем, при такой жене это не удивительно," - чисто по-женски добавила она про себя.
Высокую статную блондинку с гламурной внешностью и претенциозно-вульгарными манерами она приметила сразу. А увидев, как та наводит марафет, развалившись в кресле в гостиничном фойе, заключила, что незнакомка, несомненно, ее соотечественница. И убедилась в своей правоте, услышав позже, как та, снисходительно цедя слова, обсуждала с подругой какой-то сериал. Супруги редко появлялись вместе, да и на людях держались так, будто договорились не мешать друг другу проводить время, как заблагорассудится. Впрочем, у Лики создалось впечатление, что Олег особо не старается соблюдать реноме, напротив, он не упускал случая задеть жену, сказать ей что-то обидное, унизительное. В таких случаях с нее сразу слетала вся спесь, на лице появлялась глуповатая улыбка, она бормотала в ответ что-то невразумительное, так что свидетелям этой сцены становилось неловко. А между супругами будто проходил молчаливый обмен репликами. В глазах Олега вспыхивал злорадный огонек. "Ну что, и это проглотишь?" - казалось, спрашивал он. "Проглочу, и не сомневайся!" - отвечали опущенные веки и плотно сомкнутые челюсти жены. "Что за странное противоборство между мужем и женой? - наблюдая за этими немыми диалогами, думала Лика. - Он словно пытается спровоцировать взрыв, скандал. А она, кажется, готова вытерпеть все, лишь бы сохранить статус кво, точнее, статус жены успешного бизнесмена. И что самое отвратительное, муж ей совершенно безразличен. Если она и любила его когда-то, то сейчас от этого чувства не осталось ничего, иначе она не стала бы равнодушно смотреть, как он спивается, - каждый вечер накачивается в баре спиртным... Но что это я? Мне-то что за дело до всего этого? - остановила сама себя Лика. - Разве что жаль ребенка. Пацан такой хороший!" Она вспомнила, как мальчик, отчаявшись привлечь внимание отца, подошел к ней и попросил сфотографировать его над обрывом. На вопрос, куда послать снимки, он продиктовал адрес электронной почты.
Распаковав чемодан, раздав соседям подарки, излив впечатления, Лика начала разбираться с фотографиями и набрасывать тезисы для очерка. Улыбающееся личико сердечком, соломенные волосы, ясные голубые глаза... - это же Антон! Она же обещала послать ему снимки! Лика включила лэптоп. Примерно через полчаса зазвонил телефон.
- Тетя Лика! Спасибо! Я все получил!
- Ну умница! Передай привет маме и папе. Как они?
- Мама хорошо. А папа с нами больше не живет.
- Что ты такое говоришь? Наверное, он просто уехал на время...
- Нет, он не уехал. Он ушел насовсем. Мама сказала, чтобы он ушел, и он ушел.
- Мама сказала?..
- Да. Она сказала, что он... этот... банкрот и больше нам не нужен.
- Как это не нужен, ведь он твой папа?!
- Нет, мама сказала, что он не мой папа, что он не настоящий... Она сказала, чтобы он ушел насовсем. И он ушел.
- Девять глотков!
- Что, тетя Лика?
- Ничего. Прости, Антон. Все будет хорошо...
Пролепетав еще несколько таких же ничего не значащих фраз, она бросила трубку.
Девять глотков!
А она? Смогла бы она вот так рискнуть всем, что имеет? А что она имеет? Семью создать не сумела, талантам применения не нашла, работу свою не любит... Стоп! Неужели она и впрямь верит в эти чертовы глотки́? Совсем недавно сама посмеивалась над гидом, а теперь сидит оцепенело и всерьез размышляет на тему "иметь и не иметь"... Все! Выбросить эту чепуху из головы и заняться делом... Лика снова принялась за фотографии, но не успела перебрать и половины, как опять зазвонил телефон. Света. Ликующий звонкий голос брызнул ей в ухо, как фонтанная струя.
- Лика, вы не поверите, я звоню вам, потому что только вы поймете, здесь никто не понимает, они не верят, говорят, что я сошла с ума, только вы, Лика, можете понять!..
- Да что случилось, Света? Я ничего не понимаю...
- Мне предложили стать лицом крутющей клиники пластической хирургии. Теперь понимаете?
- Теперь понимаю. То есть, нет, не хочешь же ты сказать...
- Именно. Водичка! Это работает! Сработало! А вы? Что у вас?
- У меня?.. Ничего... У меня ничего, а вот у Олега... Помните Олега?
- А как же! Его сынок слил, растрепал про девять глотков... А что у них случилось?
Лика пересказала девушке разговор с Антоном и почувствовала, как та вся напряглась. Каким-то чудным образом Лика всегда чувствовала реакцию собеседника по телефону и догадалась, что девушка пытается сейчас справиться с приступом безотчетного страха.
- Ну вот, я же говорила, это работает! - проговорил наконец полудетский голос, упавший по шкале настроений до нарочитой веселости, и Лика поняла, что от "крутющего" предложения Света не откажется.
Лика попыталась вернуться к работе, но мысли разбредались. То она рисовала в воображении юное лицо, застывшее в победительной улыбке на глянцевой обложке, то гадала, каким образом проявят себя ее шесть глотков, то ей мерещился Олег, в лохмотьях, одиноко бредущий под палящим солнцем мимо пупа Земли, на котором сидел гид, вытянув ноги в крылатых сандалиях, и загадочно улыбался. "Гермес, вестник богов, - прошептала Лика, - что бы это могло означать?.."
Она не заметила, как уснула.
- Кто ты, откуда, как тебя зовут? - услышала она сквозь сон и, с усилием разлепив веки, увидела, правда весьма смутно, молодого человека в белом халате.
- Лика, - ответила она и ощутила, что губы подчиняются ей с трудом.
- Ликия? - переспросил врач. - А, так ты из Ликии?
Какая Ликия? О чем он? И почему она в больнице? Что с ней случилось? И, главное, почему она ничего не помнит? - Вопросы вихрем заметались у нее в голове, натыкаясь друг на друга, и это причинило ей такую боль, что она резко приподнялась и осмотрелась. Боль не прошла, но зрение прояснилось, и она поняла, что находится не больнице, а в каком-то помещении, выдержанном в эллинистическом стиле. А молодой человек, которого она приняла за врача из-за его белого одеяния, похожего на хитон, был, скорее всего, работником этого то ли музея, то ли павильона для реконструкции эпохи эллинизма. Она призадумалась. Лика не так уж хорошо знала историю, чтобы с ходу определить век по одежде и интерьеру. Но почему этот парень переиначил ее имя, -чересчур вошел в роль или шутки у них тут такие? А что она-то здесь делает? Она не помнит, чтобы принимала участие в подобном проекте. А может, в этом все дело, может, она попала в ДТП или во что-то подобное и потеряла память, как в сотнях сериалов, которые она смотрела одним глазом, корпя над своими переводами. Да, это все объясняет. И ей здорово повезло: она помнит все, кроме недавнего прошлого. Надо выведать у этого заигравшегося придурка, как она сюда попала, и слинять, пока ее не отправили в настоящую больницу, а то и в психушку. Она попыталась встать и чуть не упала, так закружилась голова. Может, у нее сотрясение мозга? Что же все-таки произошло?
- Где я? Что со мной? - спросила она, забыв об осторожности.
- Что? Я не понимаю, - недоуменно заломив брови, ответил молодой человек.
И тут Лика осознала, что тот все время говорил на древнегреческом. "Наверное, лучше подыграть ему, а то, кто знает, какие у них правила в этом проекте", - подумала Лика и, наморщив лоб, начала вспоминать нужные слова, благо, сдав на отлично курсовую по древнегреческому языку, она не забросила его, а продолжала изучать для собственного удовольствия.
- Что произошло? Как я здесь оказалась?
- Теперь я тебя понимаю, хотя ты очень странно выговариваешь слова. Так ты из Ликии?
ќ- Сначала скажи, где я.
- У меня в гостях.
- А кто ты?
- Пэйон.
Пэйон... что-то знакомое, ну да, - целитель. Значит, все-таки врач. Но лучше уточнить.
- А это имя или твое занятие?
- И имя, и занятие; они передаются в нашем роду от отца к сыну.
Вот гладко чешет гад, хорошо подготовился... Но зачем, с какой целью, а главное, какая роль здесь уготована ей?
- Ты сказал, что я у тебя в гостях, но я тебя не знаю...
Парень усмехнулся.
- Ты хитроумна, Ликия, - хочешь выведать у меня, что мне известно о тебе. Ты от кого-то скрываешься? От кого? Ну вот, теперь ты и вовсе замолчала. Почему ты молчишь?
Мысли Лики лихорадочно метались. Что отвечать? В голове полная пустота. "Почему ты молчишь?" Что там у Пифагора насчет молчания? Молчание - золото... Нет, не то... А, вспомнила! Она посмотрела прямо в глаза геймеру-эскулапу:
- Я молчу, потому что сказано: "Молчи или говори что-нибудь получше молчания".
Тут Лика впервые увидела, как у человека от изумления отвисает челюсть. Она хмыкнула.
- Ну вот, теперь ты потерял дар речи! А, между прочим, от того, что скажешь мне ты, зависит, что я скажу тебе. Все в мире взаимосвязано!
При этих словах изумление на лице молодого человека переросло в ужас, он пробормотал что-то себе под нос, - Лика не расслышала, - и выбежал из комнаты. Оставшись одна, Лика осторожно встала, голова больше не кружилась. Она осмотрелась. Фантастика! Этого просто не может быть. Кровать, на которой она лежала, трехногий стол, легкие стулья и большое тяжелое кресло - все выглядело точь в точь как на античных вазах и фресках. Образцов оригинальной деревянной мебели древних греков, конечно же, не сохранилось, это Лика знала точно, но изображений она насмотрелась - свежо предание. Однако, чтобы воспроизвести это характерное изящество линий, тонкую резьбу, детальную точность орнаментов, нужны искуснейшие мастера и очень большие деньги. Слишком большие для обыкновенной игры в "живую историю". Во что же она вляпалась? Какая тут может быть альтернатива? В ужасе она осознала, что, кроме банального сериального сюжета, в голову ей ничего не приходит: по какой-то причине она впала в кому, тело ее лежит где-нибудь без признаков жизни, а душа попала в прошлое. Но в путешествия во времени Лика никогда не верила. Тогда что? Может, ее подсознание создало воображаемый мир, взяв за основу самые свежие и яркие впечатления, и таким образом ее душа блуждает среди декораций, построенных из воспоминаний о поездке в Грецию и всего, что она когда-либо читала о ней. Да, это вполне реальная и логичная версия. Она объясняет все, кроме разве того, как ей из этого выкарабкаться. Она не успела додумать В комнату вошел Пэйон в сопровождении очень высокого человека лет пятидесяти в длинном пурпурном хитоне, скрепленном на плечах золотыми фибулами. Широким размашистым шагом он прошел к креслу, сел на него, как на трон, и повелительным жестом указал Лике на стул напротив. Лика, сама удивляясь себе, молча повиновалась. Пауза затянулась. Они с незнакомцем рассматривали друг друга. Лика отметила, что нос у него был вовсе не благородного греческого рисунка, а с горбинкой; да еще глаза, по-ястребиному колючие, они пронизывали насквозь. Но когда он заговорил, его голос оказался неожиданно приятным, мелодичным.
- У тебя вьющиеся волосы, это признак породы, но они недостаточно длинны для знатной дамы. Да и загорелая кожа выдает тебя. Ты - беглая рабыня и справедливо боишься преследования.
Лика непроизвольно дернулась, и незнакомец умолк, выжидательно глядя на нее. Лика понимала, что каждая секунда ее молчания укрепляет подозрения против нее, она должна что-то придумать, немедленно. Она пожала плечами и улыбнулась, как могла непринужденнее.
- Это такая мода у нас, в Ликии.
Незнакомец усмехнулся.
- Ты и впрямь очень умна, Пэйон прав. Он сказал, что ты знаешь Пифагора и Гермеса Трисмегиста. Так, Пэйон?
Молодой грек с готовностью кивнул.
- Она цитировала изумрудную скрижаль.
Незнакомец недоверчиво сощурился.
- Что тебе известно об изумрудной скрижали?
У Лики екнуло сердце. Гермес Трисмегист - Триждывеличайший... И об этой полулегендарной личности, и об его изумрудной скрижали у нее было весьма смутное представление. Как она умудрилась ее процитировать? Но надо было выкручиваться.
- Мне... мне рассказал о ней отец.
- А он откуда узнал о ней?
- Он служил у Александра Македонского, - наугад выпалила Лика.
Незнакомец презрительно усмехнулся.
- Среди приближенных Александра не было ликийцев.
Этот надменный тон почему-то задел Лику.
- Мой отец был эллином! - с негодованием воскликнула она и дальше врала уже самозабвенно:
- Да, он не был из окружения Александра, он был простым воином, но он был образованным человеком, знал наизусть творения Гомера, - как она и ожидала, при этих словах незнакомец уважительно наклонил голову. - А когда великий царь завоевывал Ликию, моего будущего отца ранило. Моя мать выходила его, она была дочерью знахаря - пэйона, по-вашему. Отец женился на ней. Потом родилась я. И он... много рассказывал мне... о своих приключениях... Правда, я мало что помню, - предусмотрительно добавила она.
К ее удивлению, незнакомец и тут понимающе кивнул и поднялся.
- Ты устала, наша беседа утомила тебя, тебе надо отдохнуть. Пэйон позаботится о тебе.
Он вышел той же энергичной походкой, не оглядываясь, но Лике еще некоторое время казалось, что он продолжает буравить ее колючим взглядом.
- Кто этот важный господин? - спросила она, не удержавшись.
Пэйон сжал губы.
- Этот важный господин - Ур Сену, жрец бога Тота. Сюда, в Дельфы, он приехал... по важному делу.
"Так мы в Дельфах, - подумала Лика и мысленно добавила с досадой: - Могла бы и догадаться!" И тут ее как током ударило: что же это такое, она сама не заметила, как ввязалась в эту дурацкую игру! А если совсем честно, то не просто ввязалась, она поверила во все это - и в целителя Пэйона, и в жреца бога Тота, и в Дельфы... Она забыла, что находится в игре. Каким-то образом, с какой-то целью (это еще нужно выяснить) ее втянули в проект реконструкции реалий IV века до н.э. А она, как последняя дура, вообразила, что действительно находится в Древней Греции. А может, это воздействие каких-то психотропных средств? Может, эти люди - преступники, задумавшие замысловатую аферу; напичкали ее какой-то дрянью, влияющей на память и искажающей восприятие действительности... Но как это проверить? Допустим, она видит предметы не такими, какими они являются на самом деле. Как она это поймет, если не знает, какими они должны быть на самом деле? Стоп. Пэйон сказал, что они в Дельфах. Если это правда, то, выйдя из дому, она увидит либо руины древнего города, где побывала совсем недавно, либо современное поселение. Так, прекрасно... Она бросилась к двери, роль которой выполнял расшитый полог, пробежала галерею, ведущую в перистиль, и оказалась во внутреннем дворике. На ее счастье, там не было ни души. В другое время она рассмотрела бы и роспись стен, и каждую статую, и стройные сужающиеся кверху колонны, и круглый бассейн, но сейчас самым важным было определиться с пространственно-временным континуумом. А вот и выход на улицу. Ворота, однако, оказались запертыми на массивный засов. Пока она пыталась совладать с ним, из ближайшего помещения вышли двое - старик и подросток лет 15, оба в набедренных повязках. Лика жестом подозвала их. Мальчик остался на месте, но старик подошел и поклонился ей.
- Открой! - коротко приказала Лика.
Старик нахмурился и помотал головой. Острые коготки страха царапнули ее по сердцу. Неужели, верна ее самая худшая догадка: эти люди - преступники, и она тут - пленница! Лика надменно вздернула подбородок.
- Я приказываю тебе, открой!
- Прости, госпожа, я должен спросить хозяина.
- Твой хозяин сейчас занят с высоким гостем, он разгневается, если ты их побеспокоишь.
Старик горестно кивнул, и Лика поняла, что угадала.
- Я тороплюсь, открой немедленно, - твердо повторила она.
На этот раз раб повиновался. Лика внутренне поежилась от того, как легко, воистину ничтоже сумняшеся, она приняла господский тон, повела себя так, будто всю жизнь повелевала рабами. Это она-то, девочкой проливавшая слезы над "Хижиной дяди Тома" и "Спартаком". Но она тут же заглушила позыв к рефлексии. Прочь отсюда! На свободу! Лика шагнула за ворота. Слепящий свет и жар полуденного солнца оглушили ее. Невольно она подняла обе руки и приложила ладони козырьком ко лбу, чтобы защитить глаза и осмотреться. Ни руин, ни современного поселения. Вокруг расстилался древний город, живущий привычной для него жизнью. Мимо нее, оживленно переговариваясь между собой, прошла группа мужчин в длинных белых гиматиях. Грациозно продефилировала красавица, задрапированная в голубой пеплос, за ней с зонтом в руках семенила рабыня, а на почтительном расстоянии, но явно едва сдерживая шаг, следовал юноша-воин. По обе стороны узкой вымощенной камнем улицы теснились неказистые дома, преимущественно двухэтажные. Вдали виднелись колонны храма, по всей видимости, знаменитого храма Аполлона. Итак, Пэйон не лгал, это действительно были Дельфы. "Но это нонсенс, это не поддается никакому естественнонаучному объяснению", - прошептала Лика и пошла вперед, как сомнамбула. Это было очень странное состояние. Не страх, нет, а какое-то сверхнапряжение нервов; органы чувств были обострены до предела, фиксируя все, что происходило вокруг, а мозг отчаянно искал точку опоры в этой ирреальной реальности. Стоп! Начнем с этого. В каких случаях реальность может быть ирреальной? Галлюцинации, мираж, сон... что еще? Клиническая смерть, кома, безумие... Ну безумие можно сразу исключить из ряда, ведь вот же она спокойно идет по дороге и мыслит логически... хотя многие сумасшедшие внешне выглядят нормальными и внутри своей системы координат мыслят вполне логически... И все-таки этот вариант надо отбросить, потому что он тупиковый: сколько его ни рассматривай, толку нет. Из остальных версий самая безопасная - сон, но ее тоже надо отбросить, потому что любой сон давно должен был кончиться... Но ведь есть еще и летаргический... А летаргический сон, ко́му и клиническую смерть надо тоже отмести, потому что тут от нее ничего не зависит: в любой момент ее могут отключить от аппаратов жизнеобеспечения, и все... Что остается? Ой, как же она не учла: психологический эксперимент! Она - объект некоего эксперимента. Но и тут от нее ничего не зависит... Стоп! А в реальной жизни разве от нее что-то зависело? Так, по мелочи, а глобально - нет. Глобально - тоже, вполне вероятно, чей-то психологический эксперимент... Дааа... А впрочем, почему она так психует? Ведь она всегда восхищалась эллинами, их культурой, искусством, мировоззрением... Александр Великий был ее кумиром с детства; в глубине души она была уверена, что в одной из своих инкарнаций жила в его времена... Так может, оставить пока попытки разобраться, что к чему, а просто вжиться в этот мир, играть саму себя в предлагаемых обстоятельствах - спасибо Константину Сергеевичу!.. Но что это? Почему эти парни оглядываются на нее? Уже в третий раз... Может, она разговаривала сама с собой? Или они заметили ее необычную одежду? Эх, надо было прихватить длинный плащ, чтобы не выделяться из толпы...
Лика круто развернулась и пошла обратно. Увы, через несколько минут перед ней выросли три атлетических фигуры.
- Куда бежишь, красотка?
- Не от нас ли?
- Мы такие страшные?
- От нас не убежишь!
"Они пьяны, - догадалась Лика. - И, судя по одежде, принадлежат к золотой молодежи".
- Оставьте меня, дайте мне пройти.
- А, так ты чужеземка, я так и думал... Почему же ты бродишь одна, без провожатого? - выпалил самый высокий из троицы и протянул к ней руки. Лика отшатнулась, и парень неминуемо упал бы, если бы его не удержал самый трезвый.
- Оставь ее, Актеон, не видишь разве, - это рабыня, которая идет своей дорогой по поручению хозяев. А мы спешим, нас ждут у Зотикоса. Идем, идем! - он потянул приятеля, поддерживая его за плечи. Третий, бессмысленно улыбаясь, отодвинулся, чтобы дать ей пройти.
Тут бы Лике молча принять неожиданную помощь и продолжить путь, но ей кровь бросилась в голову.
- Я не рабыня! - воскликнула она. Все трое снова развернулись и принялись рассматривать ее с головы до ног.
- Да, я вижу, ты на особом положении у своих хозяев, - ухмыльнулся Актеон, - ты начала отращивать волосы и ты носишь обувь, хоть и странную. И руки у тебя нежные, не знавшие черной работы, и одеяние из тонкой дорогой ткани, с искусной отделкой, я такой нигде не видел, ќ- он потянулся к кружевному вырезу ее платья.
Лика снова отпрянула.
- Говорю же, я не рабыня, я здесь в гостях.
- Ха, ты гетера! - вдруг оживился третий. - Друзья, она гетера!..
- Да будет тебе известно, Филемон, что гетеры - самые желанные и о-о-очень дорогие гостьи, - нравоучительным тоном произнес Актеон и толкнул приятеля в бок. Тот прыснул.
- У кого же ты гостишь? - снова заговорил самый трезвый. - Я здесь всех знаю.
- У Пэйона, - выдохнула Лика, решив, что лучше сослаться на покровительство лекаря, хотя она от него и сбежала, чем оказаться во власти подвыпивших мажоров.
Но это имя не произвело на гуляк никакого впечатления. Переглянувшись, они рассмеялись и снова обступили ее.
- У какого Пэйона? Я знаю многих, кого так называют, но ни один из них не отпустил бы гостью одну бродить по улицам.
- Я... мне просто захотелось прогуляться, - пролепетала Лика, - на моей родине это... нормально... я не... он даже не знает.
Приставалы снова расхохотались.
- Ну тогда он будет рад, если мы вернем тебя домой в целости и сохранности, - заявил Актеон, что вызвало новый приступ веселья.
- Пошли! - он с комическим почтением пропустил ее вперед. При этом он как бы невзначай коснулся ее руки, тем самым доказав, что не является ни галлюцинацией, ни миражом. Более того, в это мгновение невидимая молния соединила их руки, оба вздрогнули и изумленно взглянули друг на друга. К ее удивлению, молодой человек смутился и отвел взгляд. Это подбодрило Лику, она повеселела и зашагала увереннее, внимательно вглядываясь в дома. Вот и знакомая герма, Лика остановилась и к ужасу своему поняла, что не знает, что делать дальше. Внезапно за дверью послышался предупреждающий стук молоточка, и она распахнулась. На пороге стоял Пэйон, он радостно вскрикнул при виде нее, но тут же нахмурился, увидев ее эскорт. Лика шагнула к нему.
- Прости, я не спросясь вышла погулять и заблудилась, а молодые люди любезно проводили меня, - скороговоркой проговорила она и юркнула за его спину. О чем дальше говорили мужчины, она не слышала. Ее охватила страшная усталость, все стало беразлично, хотелось только вытянуться на постели и заснуть. Сквозь дрему она чувствовала, что ее подхватили на руки и понесли куда-то. Потом с нее начали стягивать платье, она пыталась сопротивляться, но руки были такими неловкими, голова такой тяжелой... Лика подняла руки, чтобы поддержать голову, но этим только помогла своим мучителям. Потом к ее губам поднесли золотистый флакончик, она понимала, что пить нельзя, но рефлекторно проглотила пахучее сладковатое зелье.
Очнулась она от холода. Она лежала на мраморном полу, полностью обнаженная. Довольно просторное полутемное помещение освещалось только огнем, горевшим на алтаре. В его свете ярко сверкала возвышавшаяся прямо над ней золотая статуя Аполлона, чье лицо в бликах пламени казалось чудесно живым и ежесекундно меняло выражение. Оно становилось то грозно надменным, то насмешливо выжидательным, то отрешенным, то чарующе манящим. Лика с трудом оторвала от него взгляд. Тут же, рядом с алтарем, стоял камень из белого мрамора, в форме вытянутой полусферы, по обе стороны которого отсвечивали золотом два орла. "Пуп Земли, - сообразила Лика. - Значит, я нахожусь в святейшем отделе храма Аполлона. Господи, они решили принести меня в жертву Аполлону!" - кровь бешенно запульсировала у нее в висках. Лика вскочила, заметалась по залу, обезумев от ужасной догадки. Стоп! За ней наверняка наблюдают. Что же делать! В голове ни единой мысли. Только ужас и стыд. К черту! Откуда этот стыд? Что она такого сделала? Почему она здесь? Почему она должна умереть лютой смертью? В чем ее вина?.. Ах нет, нет, ей стыдно, потому что она голая и беспомощная, и бегает, как идиотка, перед этими изуверами, притаившимися где-то там. Так. Если она способна чувствовать что-то, кроме животного страха, а главное, анализировать свои чувства, значит, она может, она должна что-то придумать. Что-то придумать, что-то придумать, что-то придумать... Нет. Ни единой мысли. Тогда нужно хотя бы вести себя достойно. Она выпрямилась и еще раз осмотрелась. Ее взгляд упал на золотую чашу, наполненную водой. Священная вода из Кастальского источника, вспомнила Лика. Вдруг ее будто кто-то толкнул в спину, движимая наитием, она подняла чашу высоко над головой и вылила на себя ее содержимое. Тут же ее перестало колотить, напротив, по всему телу заструились энергетические токи, будоражащие и в то же время вселяющие уверенность в себе. Она снова огляделась. В этот раз ее внимание привлекли рельефные изображения птиц, украшавшие пуп Земли. В изменчивом свете алтарного огня возникала полная иллюзия движения: они словно бы парили над его поверхностью, хотя на самом деле были высечены на ней. Лика невольно залюбовалась завораживающе плавным полетом, затем очень спокойно, медленно подошла к мраморному полуяйцу и уселась на него, как на трон. Ничего не произошло, но Лика печенкой почувствовала шок и смятение, охватившие тех, кто следил за ней. Через несколько минут в зал вошли, вернее, ворвались и обступили ее служители храма. Их было около двадцати, разного возраста - от совсем юных до седобородых старцев. Длинные белые одеяния, на головах лавровые венки, в руках факелы, а на лицах - все степени изумления, негодования и ужаса. Внезапно они разомкнули круг, пропустив вперед величественную фигуру в пурпурном гиматии. Жрец Тота. Остановившись в метре от нее, египтянин воздел к небу посох, и Лика увидела, что это кадуцей. "Значит, он пришел как посол, интересно, чей?" - промелькнуло у нее в голове.
- Ты совершила святотатство, чужеземка! Тебя следовало бы предать немедленной мучительной казни, - голос, еще вчера поразивший ее благозвучностью, теперь звенел металлом. - Но я остановил ревностных служителей Светозарного, - жрец снова тряхнул жезлом, явно напоминая о его примиренческой функции.
Выдержав паузу, в течение которой он сверлил Лику взглядом, выражавшим, к ее удивлению, больше недоумения, чем злобы, египтянин продолжил:
- Тебе уготована другая судьба - на рассвете ты будешь принесена в жертву Аполлону.
- Это ты так решил? Почему? - усмехнулась Лика, инстинктивно чувствуя, что ее спокойствие ошеломило жреца еще больше.
Ур Сену помотал головой.
- Нет, не я. Так сказала Пифия. Ты солгала мне, чужеземка, ты не ликийка, и ни один из ученнейших мужей не знает языка, на котором ты говорила в беспамятстве. Вчера я вопросил Пифию, и она возвестила, что ты предназначена в жертву Фебу.
ќ- А теперь лжешь ты, жрец! - воскликнула Лика, а вернее, это вскричало ее естество, не желавшее смириться с навязываемой данностью.
Вокруг раздались возмущенные возгласы, но служитель Тота молча поднял кадуцей, и все смолкли.
- Хотя, может, это и не обман, а неверное истолкование прорицания, - осенило Лику. - Что именно сказала Пифия?
Ур Сену удивленно поднял брови.
- "На рассвете Феб получит подношение, пришедшее издалека", - вот ее подлинные слова.
Лика горько рассмеялась.
- Я права, ты неверно истолковал прорицание. Прикажи принести мои вещи, и я все объясню. Ведь при мне были какие-то вещи, когда меня нашли, в беспамятстве... - Лика прищурилась и бросила на него взгляд исподлобья, добавив про себя: - Только откажи, и я обвиню тебя еще и в воровстве.
Но египтянин оставался неподвижен, было видно, что он находится в мучительном раздумье. "Он боится, - догадалась Лика, - они все боятся меня, и боятся моих вещей, потому что вообще боятся непонятного. Куда проще избавиться от меня, отдав на заклание!.. Но богов своих они должны бояться еще больше".
- Ты сказал, жрец, что я совершила святотатство. Но если бы это было так, Аполлон Сребролукий тут же сразил бы меня смертоносной стрелой, а этого не произошло! Посмотри, разве он недоволен? - она махнула рукой в направлении золотой статуи.
Все присутствующие, как по команде, повернулись в ту же сторону и... разразились восторженными восклицаниями: на губах Аполлона играла улыбка. Жрецы попадали на колени. "Вот удача-то, небось, какая-то хитрая штука, придуманная скульптором по заказу верховных жрецов!" - обрадовалась Лика. Не дожидаясь, пока стихнут мольбы о прощении и клятвы в преданности, она повторила, твердо глядя в глаза служителю Тота:
- Вели принести мои вещи!
Ошеломленный египтянин сделал знак одному из младших жрецов, тот вышел и вскоре вернулся в сопровождении двух рабынь с подносами, на одном из них лежала одежда Лики, на другом - ее сумочка. Натянув первым делом платье и сунув ноги в босоножки, Лика схватилась за сумочку. Косметичка, очечник, кошелек, духи... все не то... А вот это подойдет - мобильник, целехонький, слава Богу, и зарядка еще не села! Прямоугольник экрана засветился. Еле сдерживая нетерпение, она нашла среди последних снимков в фотогалерее серию с восхождением на Парнас. Зная, что почтенная публика не сводит с нее глаз, она поднесла прохладный металлопластиковый артефакт XXI века ко лбу, глазам и губам, а потом поманила пальцем Ур Сену. Тот приблизился и, взглянув на плоский светящийся предмет, прошептал с благоговейным восторгом:
- Магическое зеркало!..
- Да, это магическое зеркало Гермеса, - подхватила Лика, - смотри, жрец, узнаешь это место?
- Узнаю, - прохрипел бедняга.
- Понимаешь, что это значит?
- Да. Великий храм разрушится. О горе, горе!
- Оставь стенания, смотри дальше, вот, вот и вот... Что скажешь?
- От города останутся одни руины...
- А теперь смотри сюда, узнаешь, кто это?
Не отвечая, жрец с ужасом воззрился на нее.
- Вижу, ты понял: и храм погибнет, и город, а я буду жить!
- Когда... когда это произойдет? - выдавил вконец потрясенный египтянин.
Лике стало жаль его, она забыла, что верный служитель Тота совсем недавно собирался сжечь ее на алтаре.
- Успокойся, не скоро. То, что вы видите здесь, - она высоко подняла мобильник и повертела им, так, чтобы все увидели изображение на светящемся экране, - произойдет примерно через 2300 лет.
- 2300 лет! - охнул Ур Сену, и его возглас эхом повторили остальные. - Но я не понимаю... я не понимаю, как это: вот ты стоишь здесь, сейчас, и вот ты тут, - он указал подбородком на мобильник, - через 2300 лет. Ты проживешь так долго?.. - его голос пресекся.
- О нет, - Лика, не удержавшись, рассмеялась. - На самом деле я живу тут, - она повторила жест жреца. - То есть я появлюсь на свет через 2300 лет, - заметив, что глаза собеседника вот-вот выкатятся из орбит, она замолчала. В самом деле, как объяснить человеку IV века до Рождества Христова то, что она и сама не понимает? Надо поменять тему.
- Я здесь с миссией. Меня послали сюда, к вам, чтобы передать дар Гермеса Аполлону. Ты знаешь, жрец, что Гермес расплатился с Аполлоном лирой и свирелью за угнанных коров, - Лика бросила на Ур Сену быстрый взгляд, тот наклонил голову. - Но за 2300 лет он снова задолжал ему. Это большой срок, - египтянин снова кивнул. - И вот я привезла подношение Гермеса для его божественного брата, то самое подношение издалека, о котором говорила Пифия.
Торжественным жестом Лика вынула из сумочки изящный флакон. "Ну, дорогая Коко, выручай!" - прошептала она и нажала на головку спрея. Дивный дурманящий аромат разлился по залу, мужчины ожили, их лица расплылись в улыбках, даже Ур Сену приободрился. "Бесценное благовоние, достойный дар Фебу!" - громко произнес он и склонился перед (как он уже истово верил) посланницей Гермеса. Остальные жрецы последовали его примеру. Несколько мгновений Лика смотрела на склоненные перед ней спины своих несостоявшихся палачей, потом медленным шагом подошла к золотой статуе и положила флакончик Шанели к ее ногам. И тут произошло нечто, чего Лика - ни тогда, ни после - не могла объяснить себе ничем, разве что чрезмерным напряжением нервов, спровоцировавшем массовый гипноз: статуя кивнула головой. Этот жест одобрения, принятия жертвы окончательно убедил присутствующих в том, что они стали свидетелями чудесного события. Жрецы хором запели гимны Аполлону и Гермесу, а Лика, совершенно обессиленная, опустилась на колени и, обхватив подножие статуи руками, закрыла глаза.
В доме Пэйона нечасто принимали гостей, его хозяин, несмотря на молодость, предпочитал либо врачевать, либо возиться с лекарственными снадобьями в апотеке. Услышав оживленные голоса и звуки какого-то струнного инструмента, Лика бросилась было в перистиль, но у самого порога своей комнаты остановилась, вспомнив, что женщинам присутствовать на этих раутах было заказано. Ей стало грустно, она взяла со столика круглое серебряное зеркало - подарок Пэйона. Из глубины блестящей, гладко отполированной поверхности на нее глядело совершенно неузнаваемое лицо - похудевшее, помолодевшее, с волосами, разделенными на прямой пробор и волнами уложенными на лбу, а сзади собранными в знаменитый греческий узел. По просьбе Пэйона она стала причесываться и одеваться по местной моде. Лика и ее отражение улыбнулись, впервые по-настоящему понравившись друг другу. Она поправила складки зеленого хитона, тряхнула нефритовыми сережками и, отложив зеркало, взялась за дневник - отрывной блокнот, завалявшийся в ее сумке, в который она заносила все подробности своего пребывания во временно́й кроличьей норе. Но вскоре дневник последовал за зеркальцем. Струны звенели так маняще... Чтобы отвлечься, она решила пойти в сад, но в коридоре носом к носу столкнулась с Ур Сену. Египтянин почтительно поклонился ей и посторонился, уступая дорогу, но Лика помотала головой:
- Я собралась в сад, не составишь ли компанию?
- Это величайшая милость для меня, богоравная госпожа.
- А скажи, почему ты не пируешь вместе со всеми?
- С этими мальчишками? Ты шутишь, госпожа?
- Я думала, ты дружишь с Пэйоном...
- Я дружил с его отцом. Взгляни на эти дивные лотосы, - он указал на небольшой пруд, гладь которого покрывали роскошные белые цветы, - их семена привез сюда я. Пэйон Старший очень любил этот сад и сам за ним ухаживал.
- А как вы познакомились?
- Он был одним из походных врачей в войске Александра, вместе с ним вошел в Египет и прибыл в Мемфис...
- А ты... знал самого Александра?
- О да... я видел его вблизи несколько раз, а однажды мне даже довелось беседовать с ним.
- О чем?
- Об оживлении мертвых.
- О-о-о!..
- В то время я еще не был Ур Сену... Ты удивлена?
- Нет-нет, продолжай, - Лике не хотелось признаваться в том, что до сих пор она ничтоже сумняшеся полагала, что Ур Сену - это имя.
- Я был тогда слишком молод для должности главного врача-жреца, - пояснил египтянин, неправильно истолковав ее недоумение, - но мои познания во врачевании были уже известны и в Саисе, и в Мемфисе, и ко мне обращались за советом, когда заболевал кто-то из ближних Александра.
- Скажи, каким он был?
- Каким?.. Он был велик во всем, на моей родине его провозгласили сыном бога Амона...
- Не то... Ну... что тебя поразило в нем больше всего?
- Им восхищались даже враги.
- Да нет же, я хочу знать твое собственное впечатление.
- Меня изумили его познания в лекарском искусстве, и еще больше то, что он лично принимал участие в лечении своих заболевших друзей. Интерес к врачеванию ему привил его учитель Аристотель.
- А скажи, Аристотеля ты тоже знал?
- Нет, с ним мне не посчастливилось встречаться. Но я много слышал о нем и читал некоторые из его трудов. Ты хотела узнать мое мнение о нем?
- Нет... Я читала, что он намеренно дал Александру ошибочные географические карты, чем сильно навредил ему в походах. И меня с детства мучает вопрос, почему?
- Полагаю, он завидовал его молодости.
- Философ завидовал?..
Египтянин вздрогнул и, помрачнев, промолчал.
Чтобы загладить неловкость, Лика подошла к мраморному фонтану, выполненному в форме дельфина; серебристые струи били из его открытой пасти и орошали трехъярусную клумбу. Лика подставила ладони лодочкой и плеснула прохладной водой себе в лицо. Заметив складные деревянные стулья под тенистой оливой, она кивком головы указала на них жрецу. Тот, по-прежнему молча, последовал за ней. Откинувшись на удобно изогнутую спинку стула, Лика любовалась темнеющим небом, мраморными и бронзовыми статуями, огромными вазами, засаженными цветами, грациозной симметрией линий... Вот оно, истинно эллинское гармоничное единение с природой, культ красоты, царство золотого сечения!.. Боже, моя мечта сбылась... Она глубоко вдохнула чистый ароматный воздух. "А интересно, гости Пэйона уже разошлись?" - неожиданная мысль, словно камень, брошенный в ручей, подняла муть с глубины ее души. Сердце тоскливо заныло. Она снова почувствовала безмерное одиночество и тревогу. Что будет дальше? Как ей жить в этом чужом, чужом, чужом мире?.. Лика еле сдержала стон и испуганно покосилась на египтянина. Тот, казалось, дремал, но, когда она осторожно кашлянула, сразу среагировал.
- Пора в дом, богоравная госпожа.
Лика с сожалением поднялась. Жрец проводил ее до порога и откланялся. Лика откинула полог и замерла от ужаса: за столом сидел Пэйон и читал ее дневник. В полном отчаянии Лика подошла к креслу и ухватилась за его спинку, чтобы не упасть. Что он теперь сделает, отдаст ее на растерзание жрецам, на этот раз уже окончательно и бесповоротно? Но молодой эллин продолжал хранить молчание, вертя в руках злосчастный блокнот. С удивлением, Лика заметила, что он был смущен. "Вот я дура-то, запаниковала на пустом месте, ничего он не мог прочесть", - наконец сообразила Лика и с облегчением перевела дух. Пэйон поднял глаза цвета полуденного моря.
- Где ты была?
- Мы гуляли в саду.
- Мы?
- Я и Ур Сену.
- А-а-а... - он снова замолчал.
Лика поняла, что он никак не может решиться заговорить о чем-то одновременно важном и неприятном. Надо перехватить инициативу.
- Послушай, я давно хотела спросить...
- Да...
- Почему в храме Аполлона всем заправляет египтянин?
Пэйон засмеялся.
- О нет, это не так. Дело в том, что один из пяти верховных жрецов тяжело болен и дельфийские врачи бессильны ему помочь. Раньше его пользовал мой отец, но после его кончины дела стали совсем плохи, и тут я вспомнил об Ур Сену. Он приехал по нашей просьбе и стал не только лечить жреца, но и участвовать в управлении жизнью храма от его имени. Ты напрасно его невзлюбила. Он очень хороший человек. И он очень умен. Он ведь по совместительству жрец бога мудрости Тота - по-нашему, Гермеса.
Лика кивнула.
- Я давно простила его... И тебя, - добавила она.
Пэйон опустил голову. "Так он никогда не перейдет к делу", - с досадой подумала Лика.
- Так о чем ты хотел поговорить?
- Среди моих гостей был Актеон... Ты помнишь Актеона, Ликия?
- Тот заносчивый повеса? Как не помнить? - усмехнулась Лика.