Аннотация: На земле и под землей... Осторожно: мертвецы!
ВАМПИР
Земля все еще присматривается ко мне, ощупывает, пробует на вкус. Она всегда такая, некуда ей спешить, ковыряется и привередничает, но неотвратимо поглощает. Жадная. Я чувствую ее влажные прикосновения. Она высасывает меня, растворяет, стремится сделать частью себя. Земля перемалывает все. Все, рано или поздно, становится частью ее, тленом, основой тому живому, чему еще лишь суждено зародиться.
Да я и не против, пусть поглощает. А я пока отдохну, забудусь. Стану частицей ее, крохотной и незаметной...
Все очень просто. Таковы законы жизни... Вы же не задумываетесь, поглощая сосиску в тесте, что хотите сделать эту сосиску частью себя?.. Бездумно поглощаете и тянетесь за новой. Так и земля бездумно поглощает меня, а я в своем гробу, как тупая сосиска в тесте... в тесте из гнилых досок. Земля никогда не насытится, она всегда будет тянуть свои жадные длани ко всему, что ползает и копошится на ней.
Ой! Корешок в бочину уперся. Щекочет между ребер, настырный. Заходи! Я не жадный. Может, остались во мне еще соки и для тебя...
Пробирается внутрь, разрастается. Я чувствую силу жизни, что исходит от него. Энергию, что стремится по нему ввысь, высасывая соки из земли и из меня.
Пройдут годы, десятилетия, прежде чем умрет дерево, и корень умрет, растворится, сольется с землей воедино. Она когда-нибудь поглотит и его, но пока он самозабвенно впитывает ее.
Интересно, какому дереву принадлежит этот корешок? Высоко ли поднялось оно над моей могилой? Отбрасывает ли тень своей кроной в знойные дни, когда даже холодная земля прогревается и начинает преть, а потом высыхает, покрываясь сетью глубоких трещин? Эх! Жаль, отсюда всего этого не видно! Любопытно было бы посмотреть...
Стоп! Что за мысли такие? Что за "любопытно"? С каких это пор мне что-то любопытно?
Проклятый корень вгрызается в мои внутренности, распирает изнутри, делается толще, прочнее, разветвляется, подбираясь к сердцу.
Осина! Проклятая осина! Это дерево, что на моей могиле, это осина! Какой идиот додумался посадить ее там?! Нет, я так просто не сдамся, я не исчезну навсегда! Не бывать этому!
Разлепляю сомкнутые веки. Тьма кромешная, ничего не видно. Скрипят истлевшие суставы рук, похрустывают пальцы, обрастая новой плотью, мертвой и холодной.
Ощупываю свою обитель. Тесна домовина! Трухлявые доски, комья влажной земли, ненавистный корень... Дергаю его. Толстый и прочный, растущий убийца мертвых... С трудом подается и медленно выходит, освобождая мою плоть. Новую, сильную, непостижимую для живых!
Боже! Чуть не уничтожила меня проклятая осина! Сколько ж я проспал?!
Копать! Теперь надо копать! Срочно выбираться наружу! Там сейчас ночь, тихая и лунная... я знаю это.
***
Зинаида Петровна, постанывая, перевернулась на другой бок и захрапела еще усерднее. Старая повариха из школьной столовой весила килограммов двести, и когда ворочалась во сне, диван под ней скрипел и ходил ходуном. Это просто чудо, что он еще не развалился.
Выглядела повариха, как и положено: бигуди на остатках бесцветных волос, рыхлый мясистый нос, толстые отвисшие щеки и пухлый бантик губ. Именно бантик, по-другому и не назовешь. И что самое удивительное, губы ее напоминали бантик, даже когда рот был раскрыт. Вот как сейчас, когда оттуда раздавался могучий храп.
Борис с содроганием отвернулся. Он давно уже сидел на краешке ее постели, впав в некоторое оцепенение. В последнее время, каждый раз, когда с ним такое происходило, он отчаянно не верил в происходящее и не хотел верить.
Кто он? Откуда? Почему ему так необходима кровь? Ответов на эти вопросы не было. Было лишь имя. Это все, что он смог прочитать на побитом временем, замшелом могильном камне. Даже не было уверенности, что это - его имя... Борис помнил лишь пробуждение. Оно снилось ему каждую ночь. Вернее - каждый день. Ведь по ночам он жил. А теперь еще и работал в ночном клубе.
Зинаиду Петровну он взял на заметку пару недель назад, когда увидел, как скорая увозит ее. Врачи говорили что-то про повышенное давление. Оптимальные обстоятельства! Крови ему хватит и еще останется. Старушка болезненная, никто ничего не заподозрит. Главное - сделать все аккуратно.
Борис сидел на постели и никак не мог приступить. Он смотрел в окно, чуть приоткрытое, куда врывался свежий ночной воздух и уличный шум. Это он открыл окно, иначе тут было просто невыносимо. Затем он поднялся и прошел на кухню, оставив жертву во власти снотворного. Он открыл холодильник.
- Фу, гадость!
Была слабая надежда отыскать там бутылочку пива, или чего покрепче, но от увиденного затошнило. Лавина колбасы и сосисок, отвратительных по своей природе, а теперь еще - и сомнительной свежести, хлынула на него.
- Во, наворовала! - оставив холодильник открытым, он побрел обратно в комнату.
Запах подтухших продуктов широким шлейфом преследовал его. Даже открытое окно не помогало. Спиртного, разумеется, в холодильнике не оказалось.
Сдерживая тошноту, Борис подошел вплотную к жертве и внимательно рассмотрел ее шею. Собственно шеи видно не было. Были лишь несколько жировых складок, наползавших одна на другую, на которых местами красовались темные волосатые бородавки. Отвратительная вонь изо рта поварихи ударила в нос, и он поспешно отшатнулся, прикрывая ладонью лицо.
- Какая гадость! Фу-у!.. И за что мне это?! - Борис отскочил к окну, пока его не вырвало от такой аппетитной жертвы. - Будь проклята эта жажда!
Прохладный воздух освежил. Захотелось курить. Борис высунулся посильнее в окно, наплевав на осторожность, и зажег сигарету. Вряд ли в столь поздний час его кто-то заметит.
Никотин немного расслабил. Жажда отступила, но всего на несколько минут, чтоб затем вернуться с новой силой. По тротуару под окном прошла девушка, громко цокая каблуками. Одна! Ночью! Борису показалось, что он уловил тонкий аромат ее духов, ее особый запах, выделил его в городском автомобильном смоге и запомнил. Он готов был ринуться за ней прямо из окна. Он почти чувствовал, как пульсирует жилка на ее хрупкой шее. Такая аппетитная, манящая...
- Ай! - Борис едва удержался, чуть не вывалившись в окно. Светящийся красным окурок упал и рассыпался искрами на асфальте.
Он вновь подошел к жирной храпящей жертве. Ждать больше не было сил. Да и чего ждать? Вряд ли Зинаида Петровна станет привлекательнее. Пора приступать.
Стараясь поменьше смотреть на повариху, он вынул из кармана футлярчик со своей "трубочкой для коктейля", как он ее называл, и вытащил из-под старухи подушку. Голова Зинаиды Петровны запрокинулась, от чего храп сделался громче и с присвистом, зато складки жира на шее немного расправились и теперь хотя бы не наползали друг на друга.
Аккуратно воткнув блестящую трубочку в сонную артерию жертвы и придавливая пальцем, чтоб не брызнула кровь, Борис попытался представить себе незнакомку, которая только что прошла под окном. Вот она! Нежная и сладкая. Испуганная. Ее страх, ее напряжение, ее попытки вырваться делают вкус особо изысканным, утонченным...
Он припал губами к трубочке, но тут же скривился в отвращении. Кровь Зинаиды Петровны отдавала медикаментами и еще чем-то неприятным.
И тут произошло самое страшное.
Внезапно, жертва перестала храпеть. Замерла. Вздохнула поглубже. Немного напряглась. Необъятный живот поварихи содрогнулся в конвульсиях и, с продолжительной переливчатой трелью, освободился от накопившихся в кишечнике газов.
"Омерзительно!" Борис задержал дыхание, но к несчастью, на выдохе. Слезы подступили к глазам. Продержавшись с минуту, он поверхностно вздохнул и тут же пожалел об этом. В горле перехватило от вони, и, не успев отскочить, он обдал повариху струей желчно-кровавой рвоты.
- Фу! - он отскочил от дивана, вытирая ладонью губы. - Тьфу ты, черт, мерзость какая!
Борис взглянул на повариху. Она по-прежнему храпела с запрокинутой головой, заблеванная, а из трубочки, торчащей из ее шеи, толчками брызгал фонтанчик крови. Облако миазмов окутало комнату. Тошнота вновь подкатила к горлу. Не в силах преодолеть отвращения, он бросился прочь.
Только выскочив из подъезда и глотнув свежего воздуха, Борис пришел в себя. Он пожалел, что оставил в теле жертвы свою "трубочку для коктейля", но возвращаться в квартиру Зинаиды Петровны не хотелось. Он прикурил и быстро пошел, сам не зная куда, лишь бы подальше от этой мерзости. Жажда крови потихоньку возвращалась. Вскоре она даст о себе знать с новой силой, и тогда он уже не сможет совладать с собой...