Аннотация: Неплохой рассказ из старого. Ностальгия по зиме)))
Моя королева снежная...
- Привет!
- Вот только тебя мне с-сейчас не хватало.
- Пиши.
- От-тстань, з-замерз - пальцы не гнутся.
Алексей пытался сберечь остатки тепла, засунув руки в карманы. Длинная вереница желтых огней уходила в черную бесконечность. А он съежился под одним из них, вглядываясь в искры крохотных снежинок, возникающие в свете фонаря, словно из ниоткуда.
"И никого... Только эта зараза! Чего пристала?". Он огляделся, тоскливо подумав, что давно должен встречать Новый Год на даче у друзей. "Угораздило же, заснуть и выскочить черте где!". Пустая платформа неведомого полустанка, и ни одной живой души. Ну хоть бы один огонек, пусть далекий, но манящий теплом. "Тоже мне, снежный мотылек!" Тут бы стоило горько улыбнуться, но челюсти давно свело от холода и губы онемели.
- Писать-то собираешься?
- Отвяжись! - он огрызнулся, но вытащил из кармана ручку и скомканный тетрадный листок.
Тонкие кожаные перчатки почти не защищали от кусачей стужи. Ноющая боль в скрюченных пальцах мешала сосредоточиться, и под куртку пробирался мороз. Казалось, смерзлись даже мысли.
- Видишь!- ручка полетела в сугроб, куда-то далеко, в темноту. - Видишь! Чернила замерзли!
- Истерик. Уйду я от тебя.
- Убирайся! - Алексей отвернулся.
- Навсегда! - продолжал звенеть тонкий голосок.
- А что я могу сделать?
- У тебя в кармане карандаш завалялся.
- Обломанный.
- Не до конца. Пиши, а то уйду!
Застывшие перчатки мешали достать крохотный огрызок карандаша, пришлось их снять. Онемевшими пальцами он рылся в кармане, путаясь среди бумажек, монеток и ключей.
- Ну что ты там копаешься, он в другом кармане! - нетерпеливо подгоняла она.
- Пишу уже, пишу! - удрученно вытащив обломок карандаша, он пристроил на коленях бумажку, и замучено взглянул на нее. - Тебе не кажется, что это глупо? Не место и не время.
- Пиши, пиши, пока не напишешь, твой поезд не придет, - уже мягче отозвалась она и, присев, обняла за плечи.
Ее тепло, немного согрело Алексея. Холод, наверное, продолжал терзать тело, постепенно отгрызая по маленькому кусочку, но мысли витали уже далеко. Зажав, непослушными пальцами карандаш, он сосредоточенно писал. Буквы выходили кривые, словно написанные рукой первоклассника, но он не замечал их. Он видел лишь образ, что торопливо и жарко нашептывала она.
- Оставь, - нежно улыбнулась она, - А вот и твой поезд.
Алексей зачарованно смотрел, как вдоль светящейся линии фонарей ползет большая, играющая разноцветными огнями, гусеница. Не та, унылая, с равнодушными прямоугольниками желтых окон, а словно взятая из детской книжки про веселый новый год. В тихом гудении рельс, слышалось мелодичное позвякивание колокольчиков, напевающих мелодию. Карандаш выпал, но Алексей и не заметил этого.
Электричка медленно подползала. Бросилась в глаза белоснежная окладистая борода машиниста. Головной вагон, украшенный гирляндами и воздушными шариками, медленно поравнялся с Алексеем, подмигнул прожектором и, тихо пшыкнув, остановился.
Он шагнул было в открывшиеся двери, но спохватился:
- А ты?
- Мне в другую сторону, - с легкой улыбкой, уклончиво ответила она.
- А... Ну, тогда заходи как-нибудь... Домой, там теплее.
- Я тебе больше не понадоблюсь.
- Почему?! - крикнул он, но двери захлопнулись.
Приникнув к стеклу, Алексей смотрел, как удаляется одинокая фигурка, закутанная в прозрачную ткань. Холод обходил ее стороной, словно страшась теплого золотистого сияния, что всегда исходило от его Музы.
- А вот и ты! - раздался сзади густой бас.
Кто-то похлопал Алексея по плечу. Сзади стоял тот самый бородатый машинист.
- А кто же...
- А! - махнул рукой машинист. - Да куда же мы с рельсов денемся. Пойдем-ка лучше, выпьем.
Наверное, в вагоне было тепло, но Алексей этого не почувствовал. Он сел на мягкую скамью и принял протянутый ему стакан. Глотнув, приготовился к тому, что обожжет гортань. Но вместо этого ощутил лишь мягкое тепло и незнакомый аромат, оставшийся на языке.
- Я вот тут написал, пока вас ждал, - Алексей вытащил из кармана скомканную бумажку...
***
В белоснежном утреннем пейзаже темнели лишь тонкие штрихи деревьев, рельсы, столбы и одинокая, сжавшаяся в комочек, фигурка на платформе. Послышался звук мотора, шуршание колес по свежему снегу, скрипнули тормоза. Из милицейского уазика, зябко поеживаясь, вылезли двое.
- Замерз, бедолага, - один из них наклонился к телу.
- А может, суицид... вон, записку какую-то оставил.
- Посмотрим.
Он вытащил из застывших пальцев бумажку и, шевеля губами, долго пытался в ней разобраться.
- Ну, чего там, Петренко?
- Фигня какая-то.
- Прочитай.
- Да неразборчиво. Попробую...
"Моя королева снежная,
Я жив, если ты жива.
Губами, такими нежными,
Нашептываешь слова"... Ну, и дальше в том же духе.
- Да... Пойдем-ка в машину. Холод собачий, сами сейчас околеем. И в дежурку доложись, что все в порядке, пусть труповозку шлют.