Аленка дрожащими руками надела изрядно потертый пуховик, сапоги, шапку, исподлобья, как затравленный зверек, взглянула на обшарпанную дверь комнаты, откуда доносились ругательства матери, и тихонько вышла из квартиры...
"Посмотри, до чего ты довел нас, ирод проклятый!!! Твои жена и дочь похожи на нищенок, в квартире все рушится от старости, долги с каждым днем все туже затягивают веревку у горла. Я гну спину на двух работах, чтобы не подохнуть с голоду, а ты... Что делаешь ты? Для тебя нет ничего дороже твоих гребаных картин, которые никому не нужны. Хоть бы о ребенке подумал... Ох, говорила же мне матушка, что хлебну я с тобой горя горького..." - слова жены, как пули, летели прямо в сердце Художника. Он давно уже привык, иногда пытался возразить что-то ей в ответ, но не находя оправдания, замолкал, втянув голову в плечи.
Жена, выплакав все наболевшее, шла смотреть какой-то сериал, не замечая, что за дверью, на холодном полу, сгорбившись не по-детски, захватив руками колени, сидит и тихо плачет маленькая девочка, которая все видит, все слышит, все понимает.
Да-да, мама ведь из-за нее ругает отца, так казалось Аленке. И она старалась ничего не просить - ни конфет, ни игрушек, ни платьев, ни заколок, лишь бы были кисть и краски. Пусть знакомые девчонки хвалятся новыми нарядами, златовласыми куклами в платьях принцесс, пусть смеются над ней, пусть... но все же таилась в детском сердечке обида. Аленка пыталась завернуться, будто в теплое одеяло, в свой нарисованный на бумаге мир, чтобы не видеть, не слышать...
Она тихонько вышла из дома в хрусткую снежность вечерней улицы, а снег все падал и падал, саваном накрывая ее следы.