Из зеркала на меня смотрело безликое и слепое человеческое существо. Обтекаемый бритый череп, и ни глаз, ни ушей, ни носа, один только хищный рот. Я подумал: именно так все мы и будем выглядеть на вершине морфологической пирамиды; эволюция - старательный парикмахер, - отнимет у нас лицо, как когда-то отняла крылья, волосы, жабры, хвост: все лишнее - за ненадобностью. Ослепляя, сверкнули ножницы - но не в отражении - где-то внутри, - отрезали что-то важное (возможно: корни?), и еще один длинный век упал на холодный пол; пелерину забрызгало кровью; новое тысячелетие занесло "Нирвану" (шлем моделирующий реальность) над головой: последний штрих; и вот она - идеально остриженная обезьяна, готовая, наконец, воссоединиться с Создателем.
Вспомнил предков; эти их старые 7-D кинотеатры; фильмы о кибер-пространстве и первых всходах СИИ. Уже тогда общество постепенно осваивало новые - виртуальные земли, приравнивая их к раю, а технологию - к Богу. А, впрочем, прогресс всегда работал на то, чтобы свести количество наших физических действий к минимуму, упростить. И что я - дикарь эпохи трансгуманизма - наблюдаю теперь, заглядывая в зев системы: миллиарды слепых ненасытных ртов, намертво присосавшихся к техногенной груди - "Нирване". Ужасное зрелище.
Тут ажурная рамка зеркала, чертовски напоминающая змею, поедающую свой хвост, вдруг пришла в движение, и оно - безликое, змееподобное - гнилыми зубами добралось до собственной, хорошо прожаренной головы, высунуло мерзкий длинный язык, что-то отрывисто прошипело и...
И это - я? Я - такое чудовище? Присмотрелся получше - нет, ну конечно - нет: ведь я - жив, а оно - мертво. Волосатые руки потянули молнию платья вверх - существо скрылось в чёрном пластиковом мешке для трупов. Таков финал. Занавес волос опустился на хрустальные плечи. Вероника встала - мой темный ангел, моя душа - вся, словно из стекла в этом облегающем винтажном платье, словно бокал во мраке: эти изгибы, грани, - подошла к окну. Всего два шага, а сколько изящества, сколько власти: движения бедер - хлесткие, резкие выпады, и, казалось, что расплескает, выльет, - хочу выпить ее до дна. Но я выпит сам. Я, как кит, выброшенный на берег, хватаю губами капли.
Она закурила, отодвинула пальцами жалюзи: теперь вижу ее глаза - красные, налитые кровью, и губы - хищные, как у существа на ее спине - яркое напоминание о случившемся диком безумстве. Всего минуту назад она делала ими со мной такое... Я был растерзан, выпотрошен, поглощен, а все ещё жажду укуса. И почему я так липну к ее губам? Может быть потому, что нашёл в них своё прибежище, свой приют? И что вообще, в сущности, эти губы? Первое место, куда женщина впускает мужчину, перед тем как открыть ему вход в райский сад; древний индикатор совместимости; некая точка соприкосновения душ?
Мыслю, как романтик. Каких душ?! Я пьян ею, а значит - пойман, схвачен в мягкий нежный капкан, как этот мундштук; обречен быть дымом в ее волосах; я тлею, как эта сигарета, и падаю бледным пеплом к ее ногам.
Но что я знаю о ней? Ровным счётом - ничего, только имя. Вероника. О, оно прекрасно!
Подцепил ее в местном баре. Одетая в чёрное элегантное платье-бюстье, в чёрных перчатках выше локтя и старинной широкополой шляпе, скрывающей половину лица, она сидела за дальним столиком, одну руку закинув на спинку стула, и все время курила. Комик на сцене - ещё один робот-псих, считающий себя человеком - отмачивал грязные пошлые шутки про никогда не стареющих мужчин и женщин, и людей в зале просто разрывало от хохота. Вероника оставалась непоколебимой. В полутьме ее кожа казалась мраморной, она сама - бюстом какого-то древнего божества. Но какого?
Я хотел заглянуть под шляпу - найти глаза, хотел увидеть в них ту - свою - богиню. И тогда к черту сцена, к черту всех этих снобов, задыхающихся в припадке гомерического тупого смеха, к черту всё. Я хотел поклоняться ей, строить храмы; хотел принести ее величию в жертву целый ничтожный мир: лишь открой глаза. Но губы - сторожат, будто цербер - и уже все внимание приковано только к ним. Подъехал на зуме - сочные, спелые - впился, как одержимый, и пью их, а они - вспыхнули, точно Эрос зажег огонь. И тут я понял: она! Она! - моя бесподобная, моя...
Мой выход. Подошёл к микрофону и, словно открылся какой-то клапан, весь сочусь энергией. Обуздал, направил в нужное русло, завыл, как дикий койот. И чувствую: в голосе что-то новое - она, и то самое ощущение сладостной боли внутри - она, и гитара в руках. Пою. Страстно терзаю струны: пальцы - ловкие, мягкие, как никогда. Перед глазами все ещё ее губы. И вдруг все стало таким бессмысленным, кроме этих губ. Я споткнулся, забыл аккорды, слова. Она улыбнулась. Яркая вспышка - зубы, и я - ядерный гриб на сцене.
Дальше все как во сне. Месяц, а может два или даже три (не знаю: теперь время утратило всякий смысл), приходит каждую ночь: необузданной, ненасытной - забирает все, до последней капли, и исчезает. Ни одна из муз не глотала меня столь жадно. Я, словно расщеплен на атомы эхом импульсного ружья. Перестал писать, играть блюз в баре: думаю лишь о ней. А что, если она и вправду сон, наваждение, призрак? Что, если я просто сошел с ума? Я должен это проверить!
Она докурила - сигарету - меня и вышла: вижу ее силуэт в дверях. На секунду задумалась, обернулась, растаяла в обжигающей, засасывающей пустоте.
Я растаял следом за ней.
dd> 1