Время, когда не с кем поболтать, зато есть время подумать, настигает внезапно. Оно, время, приглашает вас поговорить с ним о том, что вам интересно (помимо сериала).
- А что выбило слезу? Если не секрет, конечно.
- Дочь без отца.., - голос был дрожащим, испуганным, ищущим...
Этих троих объединяло одно: выпала всем одинаковая участь - обида на отца. Как заглушить в себе эту обиду?
Эмоции, переживания, которые они держали постоянно в себе, накипевшие и вслух несказанные, в одночасье всплыли, обрушились, уничтожив все, кроме Обиды. Она, Обида, надвигалась, протягивая к ним огромные, раздавленные постоянной работой руки. От этих рук не уйти - пощады не будет?!.
Нечеловеческое напряжение... Полные смертельной тоски и растерянности светлые, усталые глаза...
К сожалению, не каждой семейной паре удается прожить "долго и счастливо". А самое главное после расставания - сохранить отношения между бывшими супругами, ну или, на худой конец, видимость отношений ради детей.
Ей, можно сказать, повезло. Отец ушел из семьи, после ее дня рождения - исполнилось тринадцать. Помнила, как потекло, лишилось своих отточенных форм лицо матери, исчезла вдруг его притягательная мягкая прелесть. После последнего разговора родителей (слов она не понимала, прислушивалась к интонации разговора, язык прекрасно ощущала по интонации) мать, как - то вся внутренне заледенела, постарела. Так и продолжала стариться в одиночестве.
Сейчас, в свои тридцать лет, понимала, что ставшиеся одни люди, которые и дальше собираются быть людьми, всегда ищут свою половинку, если только они не трусы. Одни ищут безгрешно, другие грешно, но все равно ищут. Мать не искала. Она превратилась в какую - то безответную наковальню, по которой жизнь била как попало, чем и как вздумается.
Есть такое выражение "любой, кто хочет взять корону, потеряет голову". Мать, совсем недавно, как - то обмолвилась, прошептала ей, криво улыбаясь, последние слова отца: "Тварь, заставляешь окружающих тебя людей, чувствовать рядом с тобой мерзавцами". Для матери ничего обиднее этого не было: возникло ощущение собственной малости и незащищенности. Малость и незащищенность стали синонимами дальнейшей судьбы матери.
Кто из них отдал, а кто взял корону - она так и не разобралась. Да и была ли корона?
Ощущение несправедливости рождало в ней жалость к этим двум. Ее забавляли чуть ли не ежедневные слова матери "... отец у тебя один, другого не будет... родителей не выбирают.., то, что между нами произошло, развод, - это касается мужчины и женщины ...разве можно осуждать человека за любовь...разве это преступление, что он полюбил другую женщину?.. с детьми не разводятся...".
В целом, конечно, ситуация была неприятная и где - то даже болезненная, но она, подобно кошке, жила согласно инстинктам. Радовалась солнцу, небу. Семейные вечера, общение с мамой, братьями, дедушкой, бабушкой - это был теплый, маленький мир. В этом мире она была единственная, неповторимая, любимая, - где ее боготворили. Она с головой уходила в школьные заботы и дела. Увлечения и друзья, которых у нее было море, не оставляли ни одной свободной минутки - доводили до состояния полного исступления.
Об отце она вспоминала редко. Но знала определенно одно: лучше уж самой быть кузнецом своего счастья. Ее муж будет человеком, способным отвечать за свои поступки, за нее, за близких ему людей (она такого полюбила - счастлива). Мужская инфантильность - претила. Эгоизм, скрывающийся под маской любимого дела, увлечения, ее отталкивал.
Но вот только мама...
Самой большой ошибкой, которой грешила ее мама, - это во всех бедах, случившихся с семьей, винить себя. Замолчала с каким - то чувством замирающего холодка. На какой - то миг мысль, что в этом вина отца, - вдавила ее в землю.
Оковы сняты - Обида подняла голову...
-Ну - ну чего ты? Брось расстраиваться, - сказала Обида, опасливо и нежно гладя ее по руке.
Нервно покосилась на сидящую рядом с ней Обиду, ничего не сказав...
Она, вторая, родилась в 1939 году, перед самой войной. Отца своего не помнила. Когда ей исполнился год, свекровь выгнала невестку с маленькой внучкой из дома, а отец привел другую женщину, хотя официально они не развелись с ее матерью (но об этом она узнала только в девятнадцать лет). В 1942 году он погиб, сгорел в танке где - то под Воронежем. Похоронка пришла матери отца и та сделала все, чтобы пенсию за отца получала не она, а ее сводный брат
Села в кресло, только сейчас почувствовав, как у нее мелко трясутся колени. Ее охватило смутное беспокойство, захотелось чем - то занять руки. Она не договорила на этот раз. Чуть не впервые за все это время не договорила... Не договорила, но было так понятно, что она хотела сказать...
Правда, судьба ее миловала. Они с мамой, уехали из села. Вместе с дочерью решила уехать и бабуля (Ее тоже ничто не держало: одна после смерти мужа, три сына в армии). Купили дом в маленькой деревеньке под Челябинском. Жили счастливо втроем в маленьком домике, согретым их теплотой и любовью. Жили так тесно друг к другу, что каждый привык заниматься своим делом, не мешая другим. Финансовый аскетизм военного времени и первых послевоенных лет, к этому состоянию она привыкла, но полюбить не смогла, закончился с новой должностью матери - заведующая складом. Достаток пришел в их дом.
Улыбнулась, вспомнив свое первое крепдешиновое, в мелкий горошек, платье - мечта любой девчонки. Забытые мелочи в одночасье встряхнули память и казались сейчас особенно важными и необходимыми.
Мать жила в заботах, никого и ничего не замечала - старела на глазах. Спокойной была оттого, что ей некуда было деваться, и еще оттого, что легко было объяснить свое одиночество дочери - отец погиб. Тешила себя спасительной мыслью - все ради дочери. Но эта мысль, почему - то, вызывала скованность и неуютность.
Все произошло банально, объяснять просто. Ей исполнилось восемнадцать, когда приехал ее дядя, младший брат отца, поздравить племянницу с окончанием школы и остался...
Она с внезапным волнением, перехваченным голосом сказала: "Разумеется, все было по - любви...". Сказала в таких тонах, что не поймешь, где тут серьёзно.
Природная застенчивость, в отношениях с мужчинами, ее матери долго мешала переступить последнюю черту (женщина - это сплошные условности, вскользь брошенная реплика).
Мать удерживала не только мысль о разнице в годах, - об этом прежде всего должна была думать не она, а он, он, он... И еще раз он! Удерживало еще что - то. И это "что - то" - (молчаливое предположение) - будущее ее дочери.
Опустилась странная седая тишь. Мокрые пальцы, боль, ударившая сразу по всему телу, мутная, застилающая глаза слабость.
Он был настойчивым, и мать потянулась к нему всем телом... Через год появилась сводная сестра, а через три мама стала бабушкой.
Она смотрела на мать с недоумением. Ей было явно не по себе - зачем? Ведь им было так хорошо втроем, а сейчас он, да еще эта сестра.
Не знала, как с ним обращаться, как его звать. После рождения сына стало просто - называла дедом, но принять не могла до самой его смерти.
Счастливый брак, любящий муж, сын не могли изгнать мысль: от меня все отказываются, предают (сначала бабушка, отец, а теперь мать).
Слава Богу - Он гасил каждую вспышку ее агрессивности. Как говорят, те, кто видел горе, и видел близко, не торопятся обвинять. Во всяком случае, она страдала субъективностью по отношению и к нему, и к матери (все, что они для нее делали - просто не замечала, все воспринимала, как должное).
Для нее ничего обидней этого "тройного предательства" не было всю ее жизнь. По сию пору, в свои семьдесят восемь лет, Обида не отпускает ее. Что - то объяснять, доказывать, "жать" на нее бесполезно. Такие люди должны убедиться сами, а любое вторжение в свою убежденность, они воспринимают как нарушение личного суверенитета.
Нечеловеческое напряжение, а глаза - то, глаза - способны "убить" взглядом. Они, глаза, обращенные на маленькую фотографию мужчины с младенцем на руках, казалось, говорили "живи, только помни этот момент, близко от тебя было...".
Она, третья женщина, не разрешала себе много думать об отце. Думы заканчивались всегда одинаково - ненависть, убийственное пренебрежение и Обида. Но срабатывала какая - то тайная, глубоко запрятанная пружина, возвращающая ее к "неопрятному образу" отца, сформированному ее матерью. Сколько не старалась она переделывать свое отношение к нему - ненависть слегка лишь меняла окраску. Невыносимо тихая, она лишь чуть - чуть в середине остывала.
- Все - таки прогресс, - сказала она не без ехидства.
Отец ушел из семьи к другой женщине, когда ей было два года. Но с матерью развелся только через сорок лет. Мать объясняла дочери то, что произошло между нею и ее отцом очень просто - подлец, подонок. Сначала объяснила так, чтобы она могла понять в свои пять лет, а когда ей исполнилось восемь, объяснила еще раз. Повзрослев, она стала задаваться вопросом: так за что ж мать его любила и была с ним вместе эти два года? Приходила мысль, что, возможно, есть и вина матери в том, что отец бросил их? Нет, нет, определенно, мама права - подлец, и не нужны мне его подачки, деньги.
За окном жара стояла несусветная, но в комнате было невыносимо холодно от ее ненависти. Она рывком поднялась с кресла, вспоминая ту первую встречу со своей сводной сестрой. Маленькая рыжая, зеленоглазая девочка вызвала в ней отвращение.
Она стояла и слушала отца, как он говорит, смотрела, как ухмыляется и думала: "Такой, как он, заживо сдерет с тебя кожу, и при этом будет ухмыляться. Мы с мамой прекрасно живем одни. Мама сама все решает. Зачем мне эти встречи с ним, с этой маленькой страшной обезьянкой - сестрой".
Прервала его на полуслове, расхохоталась во все горло, смерив их презрительным взглядом.
Встречи продолжались, и помогал он ей всю жизнь, но для нее он оставался всегда неграмотным, грубым, подонком. Она ничего не хотела знать о нем хорошего. Хорошее и он - вещи несовместимые.
Ей вдвойне не повезло: подонком оказался и ее муж, с которым она разошлась.
- Порядочные мужчины? Ну, это все кино, в жизни порядочных мужчин не бывает, - это она знала определенно; это она донесла до своей дочери.
Посмотрела на себя в зеркало. До семидесяти лет доживаю, дай Бог каждому, а фигура до сих пор что надо. Не то, что ее "сестренка" - с животом, солидными окорочками сто шестьдесят на сто шестьдесят - каракатица.
Ощупала свой живот, провела руками по бедрам, повернулась спиной, поглядела в зеркало - "...меня устраивает" - обронила удовлетворенно, энергично кивнула головой.
Я полагаю, что можно найти формулу, с которой могут согласиться эти трое: мать должна быть счастливой, отказаться от роли страдающей, тогда настрой на счастье перейдет по наследству дочери; отец любит дочь всегда, даже в разводе (ведь если не любит родной папа - не полюбит никто и никогда?)