...Он был серьезен. Он был суров. Он был снисходителен: сообщил, что викингов, как представителей дружественного королевства, не расстреляют на месте, но подвергнув справедливому суду, выберут наказание.
Меня Великий Князь Сварог попросту не заметил. Ну конечно: курица не птица, женщина не человек. А ничего, что ворота острога разнесла хрупкая девушка, собственными руками? Ну, с помощью гранатомета, конечно... Хотела возмутиться такому вопиющему небрежению, но Сигурд очень больно наступил на ногу.
Прорычав что-то об антиобщественном поведении, Сварог приказал заковать всю честную кампанию в кандалы и препроводить на площадь. Что характерно: несмотря на игнор со стороны начальства, на хрупкую девушку навесить кандалы не постеснялись. И это были не какие-то там легкомысленные наручники, а настоящие, чугунные вериги, тяжелые, как гири у циркового силача. Один из наивняг-дружинников даже попытался подступить с кандалами к Гамаюн. То-то радости: птичка в наручниках! Или, в её случае, наножниках? Но ворона так щелкнула стальным клювом, что охранник сдулся. И я его очень понимаю: птичка у нас не промах, откусит все выступающие из тела части, съест, а потом скажет, что так и было...
Так нас и вывели на белый свет: впереди, с гордо поднятой головой, Набольший клана, Сигурд Длинные Руки, за ним тридцать три похмельных и побитых богатыря, все красавцы удалые, великаны молодые... А уж в конце, еле передвигая ноги, мы с Гамаюн. Кандалы были тяжелые и противно звякали на ходу, так что изображать гордую поступь валькирий изобразить не получилось. Гамаюн, летая над головой, громко кричала лозунги о пролетариате, которому нечего терять, кроме своих цепей... Пробовали сбить её камнем, так он, отскочив от бронированных перьев, попал в лоб кидавшему.
Когда выходили из обугленных ворот, увидели Олега. Его тоже вели на площадь. Правда, не лишив оружия и не в кандалах, но всё-таки под охраной. Увидев меня, он сначала удивился, затем, судя по выражению лица, хотел что-то сказать, но нас уже растащили в разные стороны...
На площади не то, что яблоку негде было упасть - косточка от вишни не проскочит. Собрался натурально весь город. По периметру установили амфитеатром длинные скамейки, получился вполне современный стадион. Но и за ним - из окон домов, с балконов, крыш и окрестных деревьев люди свисали гроздьями. Казалось, топни хорошенько ногой и посыпятся, как спелые персики...
В центре находился эшафот с виселицей и лавка с присяжными, солидными дяденьками в бородах и бобровых шапках. Цвет нации: купцы, менялы да вышибалы, - пояснила скрипучим шепотом Гамаюн.
Нам отвели место на возвышении рядом с виселицей, на огороженном стальной решеткой пятачке. Видать, чтобы любовались пейзажем и проникались моментом. Олег был тут же, а кроме него - трое хорошо одетых, но почему-то с синяками на мордах, дяденек, сидевших особняком.Когда все заняли места и немного утихомирились, привели Ольгу. В деловом костюме, в черных туфлях-лодочках, она будто явилась не на собственную казнь, а на совещание совета директоров. На лице Великой Княгини не отражалось ничего, кроме легкой скуки.
Её посадили слева от меня, за толстое, наверняка бронированное стекло. Словно муху в стакан. Судя по мявшемуся рядом с виселицей палачу - толстому дядьке в надвинутом на самый лоб красном капюшоне - вздернуть её собирались сразу же после суда. А она и бровью не ведет! Мазнула взглядом по мне, по Олегу, кивнула доктору Борменталю - он, как неприкаянный воздушный шарик, маялся рядом с присяжными, и уткнулась в тетрадочку с записями.
Первым слушалось дело тех самых дядек с синяками. Оказалось, это были купцы, а поймали их на мухлеже. Один поставлял для дружины побитое молью сукно, другой привез в Мангазею партию гнилой муки, третий - просроченные консервы.
- Где их носит? - спросила я Гамаюн. - Когда они уже явятся, и всех спасут? Надоело здесь сидеть, и есть хочется...
Вредная птица только встопорщила с мягким шорохом железные перышки.
- А ты почему скрипишь? Заржавела, что ли? - я дружески толкнула Гамаюн локотком, но ворона только буркнула:
- Заржавеешь тут, сутки без продыху над океаном летать.
До меня наконец дошло, почему она валялась на печи без задних лапок.
Придвинувшись поближе, я тихо спросила:
- Так ты всё это время Ваньку искала? - птица потупилась. - Ты же сама сказала, что не видишь его среди живых...
- Я много чего говорю.
Обняв вредную птицу, я погладила её по хохолку.
- Ты молодец. Спасибо тебе. Не терять надежды - это самое главное. Я вот тоже не верила, что он умер.
- А кто взахлеб в подушку рыдал? - ядовито осведомилась ворона, глядя на меня снизу вверх. - А кого кот валерьянкой с корвалолом пичкал?
Отпихнув птицу, я искоса посмотрела на викингов. Вроде, никто не слышал...
- Сказала - верила, значит, верила. А плакать девушка и по другому поводу может.
- И по какому же?
- Живот болел. От зеленых яблок.
Пока мы препирались, дело купцов, всесторонне рассмотренное неподкупными присяжными, близилось к завершению. Каждому присудили штраф в форме добровольного пожертвования и конфискацию имущества в придачу. А кроме прочего, в качестве воспитательного элемента, вломить по двадцать плетей.
Палач споро распластал мужиков на дыбе, заголил и, под шутки и прибаутки веселящегося на трибунах рабочего класса, отстегал хворостиной по мягким местам. Работал дядька не за страх, а за совесть, аж вспотел весь - на красной рубахе и колпаке, закрывающем всю голову, проступили темные пятна...
Следующим слушалось дело о разбое и вандализме, учиненном в городе и остроге. То есть, наше. Я оживилась: охота посмотреть, как у лавочников, разжиревших на халявном золоте, получится отстегать хворостиной викингов...
К "позорному столбу", то есть к виселице, вызвали Сигурда - он представлял всех обвиняемых, скопом. Пока Сварог, прохаживаясь по эшафоту, зачитывал обвинение, присяжные важно кивали каждому его слову. Наверное, подсчитывали, сколько добровольных пожертвований можно содрать с исландской команды...
Список, громогласно зачитываемый Сварогом, никак не кончался. Походу, орда пьяных варваров успела изрядно накуролесить. К примеру, у купца Первача они "экспроприировали на народные нужды" десять ящиков шампанского. Часть тут же выпили, а остальное раздали страждущим и поколотили о стены и сопредельные витрины. - А гарно это сладко шипуче бабско пойло оказалось! Дюже веселяще... - закивали дружно викинги. Народ на трибунах заржал, Сварог ударил молотком.
У кабатчика Вторицкого стащили пять, нет, десять копченых кабаньих окороков, прихватив для ровного счета десять бочонков пива... Парни оживились: - то истинна правда, доброе было пивко. Только ошибочка вышла, господа хорошие: копченых окороков было не десять, а одиннадцать...
У ювелира Третьяка мальчики разгрохали все стёкла. - То были соревнования по метанию бутылок с шампанским, а вовсе не вандализм, - громко и доходчиво объяснил Слегка Чокнутый Арни.
У владельца мануфактуры Четверного уперли сколько-то там штук добротного парусного шелка, причем, огненно-красного, самого дорогого; владельца сети уличных лоточников Пяточкина окунули головой в отхожее место - видите ли, у него сосиски на палочках невкусные оказались...
И вот в таком духе продолжалось довольно долго. Я начала подозревать, что отыскать купца, не пострадавшего от нашествия викингов, просто не удастся. С каждым новым пунктом обвинения мальчики лыбились всё шире и гордо кивали, сопровождая речь обвинения комментариями:
- Айе, то были гарны кумачовы тряпицы... Жинке на ночнушку.
- А я первый в ту блескучу цацку попал!
- Ага. И в карман притырил.
- Эх, кабанчик-то скусен попался...
- Да то не кабанчик был, а гусь.
- Сам ты гусь. Лапчатый...
Только у Набольшего клана Сигурда Длинные Руки лицо делалось всё мрачнее и мрачнее. Наверняка прикидывал, сколько лет на рудниках кайлом махать придется. Мне было очень стыдно: если б не безумная идея вызволить Ольгу, сидели бы мальчики на своем кораблике, доедали краденые окорока, запивая халявным шампанским, и ждали хорошей погоды. А теперь - даже не знаю, что с ними будет...
Дочитав список, Сварог промокнул лоб белым платочком, а потом очень добро оглядел всю честную компанию. Компания ответила честными взглядами порядочных людей, через минуту собирающихся нарушить все обещания.
- Ну, что с вами делать? - князь демонстративно почесал в седом затылке. На присяжных он даже не взглянул. - Груз я и так конфисковал, и взять с вас, кроме анализов, больше нечего. На прииски не отправишь - стоят прииски, и неизвестно, когда заработают. А вас - корми, пои, спать укладывай - и всё за счет казны... Забрать в счет долгов корабль - того хуже: вы ж тогда в Мангазее насовсем пропишетесь. А мне только орды одичавших варваров и не хватало для полного счастья.
Услышав, что плавсредство отбирать не будут, Сигурд приободрился. Для него потерять корабль - хуже, чем расстаться с жизнью. Остальные капитаны уважать перестанут...
- Выношу приговор, - наконец объявил Сварог. Викинги притихли: ну надо же, им стало интересно... - Убраться из города в двадцать четыре часа.
Сигурд, судя по виду, сначала не поверил своим ушам, а затем облегченно выдохнул. Видать, на такой расклад он совершенно не рассчитывал. Народ на трибунах загомонил. Особенно возмущались пострадавшие купцы, уже пристроившиеся в длинную очередь за компенсацией...
- Дополнение! - повысил голос Сварог. - Следующие пять навигаций - скидка для города сорок процентов. - Набольший взвыл. - И призовая доля в придачу, - тут уже взвыли все викинги.
- Отец Дружин... Туточки ослобонить надобно, - робко промолвил капитан, прижимая к сердцу шлем. - Если призовая часть у вас останется - ко мне матросы не пойдут.
- Не будете платить - чтобы духу вашего в Мангазее не было. И остальным передай: пока долг не выплатишь, с другими кланами тоже дела иметь не буду. Всё. Я сказал.
И стукнул молотком.
- Легко отделался, - шепнула я Сигурду, когда того усадили на прежнее место. - Так уж и быть, не буду требовать свою долю. Прямо сейчас не буду, потом как-нибудь отдашь, - поспешно уточнила я. - Набольший пронзил меня взглядом. Я так и не поняла: то ли он расцеловать меня хочет, то ли убить особо жестоким способом...
- Следующим слушается дело некой Брунгильды, - громко возвестил Сварог. - Стража, привести обвиняемую.
Я принялась высматривать эту самую Брунгильду, гадая, чего же она такого натворила, раз удостоилась судилища на площади. А вот когда подошли ко мне... Я просто онемела. Ворона, кстати сказать, тоже. Сидела, захлопнув железную варежку, и хоть бы каркнула...
На ватных ногах я спустилась на площадь, а затем поднялась на эшафот. Страшно было - жуть. Меня еще никогда не судили. В прошлый раз до суда дело не дошло - мы с Ванькой успели смыться...
Эшафот, виселица - я каждый волосок на веревке разглядела, пока шла, - и двенадцать абсолютно чужих мне людей. Ах да, еще Великий Князь. Который так на меня ни разу и не взглянул...
Судили девушку одну,
Она юна была годами...
С надеждой во взоре я оглядела площадь: самое время появиться наставнику и другу! Но фигушки: мои напарники блистали своим отсутствием.
Зачитали список преступлений. Первым шло разрушение из крупнокалиберного оружия ворот острога. Вторым - использование этого самого оружия в пределах города. Третьим - подстрекательство к бунту граждан дружественного государства. Я так поняла, здесь речь шла о викингах. И последнее: сношение с неблагонадежными лицами. Под неблагонадежными лицами подразумевались маги, а на слово "сношение" я решила не обижаться - наверняка они его используют не в том смысле, что и я... Нет, как-то это всё нечестно: я ведь ничего не сделала! Я была милой, отзывчивой, и только хотела всем помочь...
Вердикт: шпионаж, государственная измена и подстрекательство к бунту.
Приговор: казнь через повешение.
У меня язык прилип к нёбу. В ушах зазвенело, стало жарко, как в бане. Нечеловеческим усилием сдержалась, чтобы не разреветься, не повалиться в ноги присяжным с криками: - простите дяденьки, я больше не буду...
Как Жанна Д"Арк, распрямив плечи и гордо подняв голову, я сошла с эшафота и, под крики беснующейся толпы, проследовала к своему месту за решеткой... Интересно, будет очень больно?
Следующим слушалось дело Олега. Я, чтобы отвлечься, попыталась вникнуть. Его тоже вывели к столу присяжных, но на эшафот забраться не предложили. Одет сыскной воевода был в свою форму, только без нашивок, стоял прямо, смотрел на отца открыто и чуть насмешливо. Так и чудилось, что под этим честным взглядом новоявленный князь застесняется и признает, что всё судилище - чистый фарс, что он всех отпускает с миром и ни на кого не сердится...
А правду говорят, что при удушении все сфинктеры расслабляются? То-то позорище...
Сварог задвинул очередную речь. О чести и бесчестии, о долге перед родиной и родителями, о том, что жить надо так, чтобы не было мучительно больно...
- Псс...
Я не сразу поняла, что это меня.
- Псс... Голову опусти. И сделай вид, что плачешь.
- Гамаюн? Ты где?
- Под помостом. Когда тебя увели, меня дружинники поймать пытались. Ну, как дела-то?
- Очешуенно. Умираю со смеху.
- Спокуха, хрящ. Всё под контролем.
- И что ты сделаешь? Веревку переклюешь, или Сварогу на голову какнешь?
- Будем тянуть время: пока разберутся с княжичем, пока выслушают дело Ольги...
- Кривенс. Жить мне ровно столько, сколько будут другую тетку судить.
- В крайнем случае, организуем еще один бунт. Решительный и беспощадный. А теперь мне пора... Не скучай тут!
Пока мы с птичкой беседовали, Сварог закончил читать Олегу нотации, приказал развязать и поставить рядом с собой. На плечи княжичу тут же накинули новый китель, с большой собачьей головой на рукаве - какой-то новый знак, таких я еще не видела.
Князь повернулся к народу.
- Мой сын, осознав свои ошибки, просит прощения и теперь готов принять присягу! - торжественно возвестил он. - Воевода Сварог снова на посту!
Народ разразился приветственными кликами, в воздух полетели шапки.
- Нет! - Олег демонстративно сбросил обновку. - Я не буду давать присягу тебе.
Ответ княжича очень удачно попал в паузу между криками и голос его, уверенный, спокойный, разнесся по площади. Все заткнулись.
М-да, Олежик - княжий сын... Походу, на шаткой табуретке вместе отплясывать будем.
- Что ты сказал? - Сварог явно не поверил своим ушам.
- До тех пор, пока ты будешь единолично судить кому жить, а кому умереть; что является ложью, а что - истиной, я не присягну тебе на верность. У нас - свободная страна, а ты - тиран и диктатор.
- Окстись, сынок, - тихо попросил Сварог. Губы его тряслись, ожог на щеке побелел. - Ты что, синьки налопался?
- Прости, отец. Я готов служить, но не тебе. У города есть законная правительница.
- Она находится под судом.
- Это несправедливый суд. Княгиня ни в чем не виновата! Она не убивала своего мужа...
Он кричал что-то еще, но народ ревел так, что слов было не разобрать. Кое-где в людском море образовались водовороты, в воздух взметнулись кулаки, палки, полетели камни...
Я посмотрела на Ольгу. Она сидела так близко, что можно было дотронуться - если б не пуленепробиваемое стекло. Княгиня, почувствовав мой взгляд, подняла голову от тетради. Я открыла рот, намереваясь что-нибудь сказать, но так и не придумала, что. Подождав несколько секунд, княгиня вежливо приподняла уголки губ и снова принялась быстро писать.
- Мой сын - изменник! - вдруг прорвалось сквозь крики толпы. - Он не признает действующей власти, а значит, должен быть казнен. - вдруг совершенно спокойно, даже отрешенно, сказал Сварог. Где-то на краю площади послышался женский вскрик. Повисла ледяная тишина. Только свист ветра и неодобрительный гул множества голосов. Негромкий, но неумолимый, как прибой. В этой тишине Олега взяли под стражу, сковали за спиной руки и подвели к скамье подсудимых. Ни на кого не глядя, бывший сыскной воевода уселся рядом со мной.
- Осталось последнее дело, - как ни в чем ни бывало возвестил Сварог. - Дело княгини Ольги, вдовы Великого Князя Игоря.
Что характерно: Ольгу на эшафот не повели. Она так и осталась сидеть в своем стакане, не поднимая головы. На её медовых волосах играли блики света, а безупречный костюм походил на сгусток бархатной тьмы.
Вдруг неимоверно захотелось спать. Глаза просто слипались, будто в них насыпали волшебного песку... Удивительно, как разум перескакивает с мысли на мысль, пытаясь объять необъятное за оставшееся невеликое время. Сижу тут, смотрю может быть, в последний раз на солнышко, ради разнообразия выглянувшее из-за туч, радуюсь воробышку, бесстрашно прыгающему по скамейке совсем рядом со мной, выклевывая хлебные крошки...
На глаза сами собой навернулись слёзы, и я отвесила себе мысленного пинка, а для верности больно ущипнула за руку. Что-то я совсем расклеилась. Ерунда всё это... Молодые смерти не боятся.
...Вызвали дружинников, стоявших в карауле в ту ночь. Парни рассказали то, что и так уже было известно всему городу: князь показался из спальни, попытался позвать на помощь, схватился за грудь, упал...
Затем вызвали доктора Борменталя. Доктор взошел на помост так, будто вешать собирались его самого. Вопреки обыкновению, эскулап был кристально трезв. На вопрос Сварога, он ли являлся семейным доктором княжеской четы, ответил утвердительно. На вопрос, болел ли князь сердечными, желудочными или какими другими заболеваниями - отрицательно.
Затем было спрошено, он ли делал вскрытие, и что при этом обнаружил. Тут Борменталь замялся. Посмотрел на Ольгу. Та, словно почувствовав, подняла голову, спокойно выдержала взгляд доктора и вернулась к писанине. Борменталь набрал полную грудь воздуха.
- Вскрытие показало, что Великий князь скончался от острой сердечной недостаточности! А значит, княгиня не имеет к его смерти никакого отношения.
По толпе прокатился негромкий шелест, будто ветер гнал сухие листья... Наверное, тишине способствовала плотная цепь дружинников с собачьими нашивками, незаметно окружившая площадь.
- Мог ли сердечный приступ быть вызван каким-либо ядом? - спросил, не смущаясь, Сварог. На присяжных он не обращал никакого внимания. Будто их и не было.
Доктор вздохнул и пожал плечами.
- Например, яд черной гадюки. Или некоторых лягушек и пауков... Есть еще нейротоксины. Но все они легко обнаруживаются в тканях! Могу сказать точно, - твердо и громко закончил доктор. - Князь не был отравлен ни одним из известных науке ядов.
- Не известным науке, - повторил задумчиво Сварог. - Значит, нужно искать в другой области, так? - отвернувшись от доктора, он стал прохаживаться взад-вперед по эшафоту. Толпа ловила каждое слово. - Учебники по сыскному делу учат: ищи убийцу в ближнем круге. А кто имел доступ в спальню, кроме самого князя? Жена. Кто должен занять его место после смерти, стать Великой Княгиней? Жена. Кто сядет в кресло председателя совета директоров? Жена... А ведь княгиня, к тому же, магичка... - народ забыл, как дышать. Если б над площадью сейчас пролетела стая коров, гадя всем на головы, никто бы не почесался.
Сварог подошел к самому краю.
- Ольга отравила мужа магическим ядом! - неожиданно рявкнул он. Людское море заволновалось, но он вскинул руки, призывая к тишине. - Мы знаем, как действует магия. Все... Все помнят, что маги сотворили с Мурманском. - Сварог простер руку в сторону Кольского залива. - У кого там не остался муж, сын, мать? Или... вся семья, - он замолчал. Народ больше не шептался, не переговаривался. Все взгляды были обращены к обвинителю. - Я терпел магов, сколько мог, - сказал он через минуту. - Я предоставил им равные права. Я разрешил им работать в городских службах. И вот результат: они восстали против нас. Князя Игоря, построившего наш любимый город, давшего нам всем кров, спасшего нас от гибели, убила ведьма. А знаете, зачем? - народ молчал. - Все помнят, что Ольга - пришлая. Она охмурила князя, чтобы проникнуть в руководство нашим городом и сделать Мангазею придатком Москвы! Игорь был просто человеком, он не мог противиться её чарам. А она... Она с самого начала хотела разрушить всё, что он построил. И забрать нашу с вами свободу. Я давно это подозревал: в новом мире маги возжелают управлять такими, как мы. Они построят свои башни и будут навязывать простым людям свою волю. Наша с вами задача - не допустить этого. Не допустить гегемонии магов! Противостоять им где угодно, силой и правдой, огнем и мечом...
Отвернувшись от толпы, будто не в силах справится с чувствами, Сварог простоял секунд тридцать. Затем посмотрел на присяжных. Впервые. Было видно, что бедным дядькам очень неуютно от оказанной высокой чести.