Аннотация: Драматическое поступление в институт.Знакомство с Бэлой.Друзья.Преподаватели.Стипендия и облигации.Практика на заводах.Работа в колхозе.Военные лагеря.Туризм.
ГЛАВА 8. Первый институт. Производственная практика. Армия.
В школе я занимался очень успешно; после 10 класса я получил аттестат зрелости, в котором было 15 оценок "отлично" и одна "хорошо" (по русскому языку). Хочу отметить несправедливость этой оценки: язык я знаю в совершенстве и никогда не сделал ни одной ошибки. Ученики, получившие такой аттестат, награждались серебряной медалью и поступали в институт без экзаменов. Но мне без всякого объяснения медаль не дали. Причину знали все - это моя национальность. По этой же причине у меня не приняли документы в Харьковскую военную радиолокационную академию, куда я хотел поступить. После этого я подал документы в Днепропетровский металлургический институт на технологический факультет, на котором в течение одного года до своей гибели учился мой брат Юра.(Институт в те годы официально назывался так: ордена Трудового Красного знамени металлургический институт имени И.В.Сталина). Мне предстояло сдать 6 экзаменов: химию, физику, математику, иностранный язык, русский язык и литературу. По русскому языку я получил отлично, а по всем остальным - хорошо, т.е. как раз обратные оценки по сравнению с аттестатом. Самым драматическим был экзамен по математике. Третий вопрос экзаменационного билета -доказать верность тригонометрического тождества. Я затратил много времени на это задание, но доказать не мог и получил "хорошо". Как только я вышел в коридор, другие абитуриенты начали меня расспрашивать и у кого-то оказалось такое же задание как у меня, но в тригонометрическом выражении перед знаком косинуса стоял не плюс, а минус. При этом тождество доказывается очень просто. Я тут же вернулся к своему экзаменатору (по фамилии Мороз) и показал, что в моём задании есть ошибка. Он ответил, что оценка уже вписана в ведомость и ничего он изменить не может (и не хочет). Мне потом рассказали, что у абитуриентов, ожидающих сдачи экзамена, ухудшилось настроение: " Даже Марголиус у Мороза не получил 5 !". Я, как говорится, со скрипом был принят в институт.
Перед экзаменами институтские преподаватели проводили консультации, на которые приходило много абитуриентов. Во время такой консультации произошёл эпизод, оказавший большое влияние на всю мою жизнь. Сначала преподаватель математики что-то объяснял, потом написал на доске условие задачи и вызвал добровольца решить её. К доске вышла очень красивая девушка с толстой косой и быстро решила задачу. Мне она сразу понравилась. В аудитории было больше 100 человек, и когда все расходились, я её потерял. После консультаций прошло больше месяца, прошли вступительные экзамены и начались занятия. Через неделю я зашёл в комитет комсомола и там встретил эту девушку. В списках мы были записаны рядом, наши фамилии почти одинаковые. Я понял, что моя судьба решена. Я не отхожу от этой девушки больше 50 лет Когда мы были на 4 курсе, состоялась наша свадьба, и Бэла Марголина стала Бэлой Марголиус. Спустя несколько лет Бэла мне рассказала, что она могла бы иметь другую фамилию. Отец Бэлы погиб во время войны. Когда Бэла впервые в 1950 году получала паспорт, то её тётя Клара, родная сестра Бэлыной мамы, предлагала ей перейти на фамилию Хейфец - девичью фамилию мамы. Бэла от этого категорически отказалась.
Хотя я был зачислен на специальность "прокатное производство", а Бэла--на специальность "металловедение и термообработка", но на первом и втором курсах у нас было много общих лекций.
Первые несколько дней после начала занятий все преподаватели проводили переклички: знакомились со студентами и контролировали посещаемость. На первой лекции по высшей математике доцент Николай Иванович Павлинский после переклички сказал: "Марголиус, встаньте!" Я поднялся. Он продолжил: " Вы будете старостой математического кружка".Он помнил Юру, который занимался 4 года назад и решил, что у меня тоже хорошие математические способности.
На первом и втором курсах нам читали общетехнические дисциплины: математику, физику, общую химию, детали машин и многое другое, а также обязательные в то время основы марксизма-ленинизма и политэкономию. Эти лекции мы слушали всем потоком, т.е. в аудитории сидело 125 студентов нашего факультета: 3 группы прокатчиков и 2 группы термистов. Институт имел два учебных корпуса, расположенных на расстоянии 50 метров друг от друга, лекции были в разных корпусах, и нам часто приходилось перебегать из одного корпуса в другой, чтобы успеть занять хорошее место, т.е. рядом с друзьями. В нашу компанию входила Бэла, Мила Красуля, Нэля Мирян, Толя Шубин, Яша Верновский и я. Нашими друзьями были Моза Хуторянский и Эрик Гескин, с которыми я учился в школе, а также Женя Шляхов, Марик Ханин.У нас были хорошие отношения с Лорой Ашкинази, Леной Вайнер, Леной Листопадовой, Нэлей Никаноровой, Дорой Кочетовой, Мурой Цитринблюм, Валей Гончаровой. Наш с Яшей школьный друг Юля Кравец также поступил в металлургический институт, но на другой факультет. Он изучал доменное производство на металлургическом факультете. В дальнейшем Юля проводил большую научную работу и опубликовал много работ. Он был заместителем ректора института. Наши соученики очень уважали Юлю, он всегда был готов помочь при возникновении каких - либо трудностей. К сожалению, Юля ушёл от нас очень рано - в 1992 году. Я помню его на традиционной встрече соучеников 20 мая того же года, которую организовал Саша Лихтмахер. Юля Кравец уже был очень болен.
Мила и Нэля - ближайшие подруги Бэлы, свою дружбу они сохраняют больше 55 лет.
Милочка Красуля - очень красивая девушка и к тому же мастер спорта по гимнастике. Большинство наших ребят обращали на неё внимание, но скоро мы поняли, что взаимностью пользуется один Толя Шубин. После 3 курса Толя заболел, пропустил целый год занятий и заканчивал институт уже не с нами. Милочка после получения диплома поехала работать в Орёл на часовой завод, а через год вернулась в Днепропетровск и поменяла фамилию Красуля на фамилию Шубина. Мы с Бэлой хорошо знали и Милочкиных и Толиных родителей. Валентина Андреевна, Толина мама, на всех торжествах специально для меня пекла сдобный пирог и всем об этом обьявляла. Фёдор Фёдорович, Милочкин отец, был агроном и давал нам советы по садоводству, когда у нас появился сад.
Нэла Мирян - толковая и красивая девушка. Судьба с ней обошлась жестоко: она очень рано потеряла мужа. На 3 курсе нам начали читаить курс металловедения. Практические занятия по этому предмету вёл Саша Репин. Он был на 4 года старше нас. В институте он учился вместе с моим братом Юрой. На 5 курсе Саша стал мужем Нэлы. Мы были на свадьбе - в Днепродзержинске в доме родителей Нэлы. Её отец был директором Баглейского коксохимического завода. В то время руководители жили скромно, и свадьба была скромной. Через год у них родился сын. 5 декабря 1961 года Саша гулял с сыном во дворе. К нему подошла группа каких-то пьяных парней и один из них ножом убил Сашу. Их быстро нашли и арестовали. Стало известно, что им хотят назначить очень мягкое наказание. Это преступление привлекло всеобщее внимание, в суд поступило много писем с требованием жесткого наказания преступников. Суд это учёл. Общественным обвинителем на суде выступал Юра Таран, Сашин сотрудник и будущий ректор института.
Дора Кочетова также входила в число наших друзей, но отношения с ней имели одну особенность: как только заканчивались лекции рядом с Дорой появлялся Митя Подрезенко, студент нашего института, но с другого факультета, и всё внимание Доры, её глаза и мысли были направлены только на Митю. Дора и Митя всегда были неразлучны. Я, откровенно говоря, им завидовал. Дело в том, что я всё время проявлял внимание к Бэле, пытался с ней встречаться даже на трамвайной остановке рано утром до начала занятий, а она, как я думал, всё не могла определиться, не отказывалась от свиданий, но не проявляля ни малейшей инициативы. Наши друзья собирались и отмечали все праздники того времени: новый год, первомайский праздник, день революции, женский день, дни рождения. Собирались у кого-нибудь на квартире, вскладчину покупали немного еды и вина, слушали музыку, танцевали и, конечно, вели задушевные разговоры. Разговоры были очень важным элементом праздника. Во время таких разговоров завязывалась дружба и любовь и выяснялись отношения. Большое значение также имел выбор партнёра по танцу, разговор во время танца и выражение лица. После окончания вечеринки очень важно было договориться, кто кого пойдёт провожать домой. Митя как правило танцевал с Дорой. На них было приятно смотреть. Митя - высокий, красивый, широкоплечий - и Дора - такая женственная. Они так подходили друг другу, от них исходила аура любви. Танцевальные даижения у них получались так слитно, что сразу было ясно: они станцевались и в танцах, и в жизни.
В 1953 году в СССР произошло важное событие - умер Сталин, который фактически был диктатором громадной страны. Многолетняя пропаганда создала такой образ вождя, что многие люди не представляли себе жизнь без Сталина, он казался почти божеством. В институте преподаватель марксизма- ленинизма Кловская рыдала у нас на глазах, когда пришло это известие. О всех преступлениях Сталина стало известно гораздо позже. Наш соученик Володя Герардов поехал в Москву на похороны. Из-за плохой организации похорон в Москве на улицах скопились десятки тысяч москвичей и приезжих, которые безуспешно пытаясь выбраться из толпы, затаптывали друг друга. Через несколько дней Володя вернулся и рассказывал поразительные вещи. Он ехал на крышах вагонов. Билеты на поезд не продавали, вагоны были переполнены, многие люди ехали на крышах. Володя был на похоронах, попал в эту гигантскую толпу и чудом остался жив. Он рассказал о тысячах людей, погибших в давке. В газетах об этом не писали.
После смерти Сталина из тюрем и лагерей были выпущены тысячи невинно осуждённых, которые к тому времени ещё были живы. К сожалению, под эту амнистию попало множество бандитов, воров, убийц. Криминальная обстановка в стране значительно ухудшилась, но ни в газетах, ни по радио об этом ничего не сообщали. Подробности криминальной обстановки мы узнали много лет спустя в эпоху гласности. ( Борьбе с этими бандитами посвящён известный кинофильм 'Место встречи изменить нельзя', где играет Владимир Высоцкий.) Эти события коснулись и лично меня. Меня ограбили. Я возвращался домой после свидания с Бэлой. Время было позднее - полночь уже прошла. Прохожих на улицах совершенно не было. На углу улицы Володарского и Чкалова вдруг откуда-то выскочили двое парней с ножами в руках и потребовали от меня деньги. Я почему-то совсем не испугался, сказал, что я студент и вытащил из нагрудного карманчика на рубашке 5 рублей.Бандит похлопал меня по карманам, убедился, что там пусто, и сказал: 'Ну, студент, иди' - и они убежали. Я никому об этом не рассказывал. Хочу отметить, мои 5 рублей не принесли грабителям богатства, в то время это была совсем незначительная сумма. Для сравнения укажу, что я тогда получал стипендию около 400 рублей в месяц.
Учёба в институте - это самое интересное время жизни - молодость, ежедневные встречи с Бэлой, друзья, интересные лекции, поездки в разные города на производственную практику, занятия спортом (во время учёбы я занимался гимнастикой), туристские походы, радиолюбительство, поездки в колхоз, военные лагеря. Даже экзамены, которые многие не любили, я сдавал с удовольствием. На первой сессии я ухитрился досрочно сдать два экзамена в один день. Кто-то из преподавателей мне сказал, что такого случая в институте ещё не было. За всё время учёбы в институте я получил единственную оценку 4(хорошо), все остальные- 5(отлично). Все наши преподаватели были отличными специалистами. С благодарностью вспоминаю доцентов Льва Анатольевича Гузова, который вёл у нас практические занятия по сопрoмату, Льва Израилевича Цехновича (детали машин), Николая Ивановича Павлинского (математика), Александра Александровича Динника (обработка металлов давлением), профессоров Иосифа Григорьевича Рысс (общая химия), Матвея Матвеевича Сафьяна (листопрокатное производство), Якова Львовича Ваткина (трубопрокатное производство), академика Александра Петровича Чекмарёва (зав. кафедрой ОМД). Лёва Гузов мгновенно решал любые задачи (по сопромату и по математике, которую он в дальнейшем преподавал). В разговоре с нами Лев Анатольевич как-то сказал, что мы учимся не для того, чтобы всё помнить, а для того, чтобы в случае потребности найти нужную литературу и разобраться в любой проблеме. Лёва Гузов к тому же великолепно играл на рояле, ни один институтский праздник без него не обходился. Обычно в паре с ним на втором рояле играл Юра Сигалов, который был на один курс младше меня. (С Юрой я впоследствии вместе работал в трубопрокатном отделе Укргипромеза. Сейчас Юра живёт в Дортмунде). О характере Льва Анатольевича свидетельствует один эпизод, рассказанный моим соучеником Мозой Хуторянским. Зачётная работа Мозы по сопромату не понравилась Гузову. Лев Анатольевич спросил Мозу, что он вообще знает. Моза с присущим ему серьёзным юмором ответил, что он знает книги "Золотой телёнок" и "Двенадцать стульев" Ильфа и Петрова, которые в то время были очень популярны. Гузов ответил, что это вполне достаточно и в зачётной книжке отметил сдачу зачёта по сопромату.
Каждый преподаватель имел свою манеру чтения лекций и по-своему принимал экзамены. Так, зав. кафедрой сопротивления материалов профессор Павленко летом назначал экзамен на 6 часов утра и очень быстро, в течение одного часа, принимал экзамен у всей группы. Дело в том, что в 7 часов он уже должен был быть на рыбалке. Лекции Павленко были не очень понятны. Павленко был известен среди сотрудников института: у него в любой момент можно было одолжить почти любую сумму денег. Павленко при этом спрашивал: "Когда вернёшь?" и записывал дату возврата в записную книжку. Можно было назвать любой срок, но если человек опаздывал хоть на один день, то Павленко денег не брал и говорил, что теперь к нему этот сотрудник может не обращаться. Вообще сопромат в технических вузах считается самым сложным предметом. В это время я купил в букинистическом магазине учебник сопромата С.П. Тимошенко, который считается одним из лучших учебников в мире. Благодаря этому учебнику сопромат стал одним из моих любимых предметов.
Уже будучи в эмиграции, я прочитал "Воспоминания" Степана Прокофьевича Тимошенко и смог более полно оценить роль этого выдающегося учёного в разработке проблем механики и подготовке инженеров- механиков в России, Украине, Югославии и Америке.(Более подробно я написал о жизни Тимошенко дальше)После того, как я начал готовиться по книге Тимошенко, сопромат стал мне понятен. При работе в Трубном институте это мне очень помогало. Я как-то сотрудничал с конструкторским бюро А.Н.Туполева. Андрей Николаевич был выдающимся инженером и обладал исключительной интуицией. Его сотрудники мне рассказывали, что при испытании деталей сложной конфигурации, которые невозможно рассчитать аналитически, Андрей Николаевич всегда точно предсказывал, в каком месте произойдёт разрушение. Не хочу сравнивать себя с Туполевым, но я всегда зримо представляю распределение внутренних напряжений в проектируемой детали.
Зав. кафедрой общей химии профессор Иосиф Григорьевич Рысс принимал экзамены в своём кабинете и при этом всегда пил чай, который кипятил здесь же в стеклянной колбе. У нас был один студент, старше нас на несколько лет, который на лекциях всегда усаживался в первом ряду и, нередко, к концу лекции засыпал. Когда соседи пытались его разбудить, профессор махал руками и просил этого студента не трогать.
Зав. кафедрой металлургических печей профессор Ной Юльевич Тайц был очень хорошим специалистом, но лекции читал плохо: у него была невнятная дикция. Он принимал экзамены в своём загромождённом мебелью кабинете. Если он видел, что кто-то из студентов списывает ответ из книги, то он смущённо отворачивался. На оценку это не влияло, так как преподаватель всегда может выяснить истинные знания студента.
Курс деталей машин нам читал доцент Л.И.Цехнович. Его лекции можно было считать эталоном. Он говорил очень понятно, чётко излагал основные положения и формулы и записывал их на доске красивым почерком. К концу лекции обе доски, имеющиеся в аудитории, были полностью исписаны. Звонок всегда совпадал с последней фразой Цехновича.
Точно такими же чёткими были лекции доцента Ленченко, который читал курс теории механизмов и машин - сокращённо ТММ. Эту аббревиатуру студенты расшифровывали иначе -" Тут Моя Могила". Профессор Баптизманский читал нам курс курс теории металлургических процессов - ТМП , который студенты называли "Тут Моя Погибель" или "Теорией Мутных Представлений".
Политэкономию нам читал доцент Пётр Азарович Мнушкин. Я помню историю, котoрую он нам рассказал, характеризуя экономику капитализма. В крупном супермаркте Нью-Йорка появилось обьявление: "Здесь вы можете купитиь любой товар. В случае отсутствия требуемого товара мы платим неустойку 1000 долларов". Какой-то посетитель захотел купить русские лапти. Лаптей в магазине не было. В присутствии нескольких корреспондентов посетителю вручили 1000 долларов. На следующий день в обувном отделе стояла большая толпа желающих приобрести лапти. Вышел продавец, вытащил ящик с лаптями и начал спрашивать, кому какие размеры лаптей нужны. Либо вся эта история представляла рекламный трюк, либо управляющий магазином за ночь ухитрился раздобыть лапти. Мнушкин имел очень суровый вид и имел жёсткий характер. Рассказыывали, что во время войны он командовал штрафным батальоном. Эти части формировались из солдат, совершивших какое-либо преступление. Штрафбаты использовали на самых трудных участках фронта. Солдаты должны были искупить своё преступление кровью. Из штрафбата овобождали только после тяжёлого ранения. Можно себе представить, какой характер должен был иметь командир.
В институте нам читали курс кристаллографии и минералогии. Я так и не понял, для чего нам минералогия. Лекции по этому предмету читал преподаватель с интересной фамилией Кецмец. Поэтому кристаллографию мы называли кецмецологией.
Успевающие студенты Металлургического института получали на первом курсе стипендию 295 или 395 рублей в зависимости от специальности. Успевающие студенты - это те, которые успешно сдали предыдущую сессию и не имели "хвостов", т.е. переэкзаменовок. Отличники, т.е. имеющие все отличные оценки, получали повышенную стипендию - на 25% больше. Я всегда получал повышенную стипендию, на пятом курсе она составляла 600 рублей. Мамина зарплата в те годы была почти такой же. Наши преподаватели, особенно профессора, получали в 20 - 30 раз больше. Как-то я зашёл в помещение институтской кассы получить стипендию. Передо мной возле окошечка, из которого кассир выдаёт деньги, стоял профессор Кирсанов, зав. кафедрой органической химии. Кассир попросила его открыть свой портфель и поставить его на полочку у окошка. Потом она извинилась перед ним, что у неё нет крупных купюр и начала укладывать в его портфель пачки денег в банковской упаковке - всего 16 пачек по 1000 рублей каждая. Потом я узнал, что зав. кафедрой обработки металлов давлением академик А.П.Чекмарёв получал ещё больше - 25000 рублей в месяц, т.к. он был академиком.
Хочу отметить, что указанные размеры зарплаты и стипендии - это номинальные величины. Фактически все получали существенно меньше, так как существовала добровольно-принудительная подписка на государственные займы. В разные годы эти займы назывались по разному: заём укрепления обороноспособности СССР (до войны), заём восстановления народного хозяйства (после войны), заём развития народного хоцяйства. Суть этих займов была одна: за неэффективную систему ведения хозяства расплачиваться должно было всё население. Как правило, принуждали покупать облигации займов на сумму месячного оклада. Мы с Бэлой также лишались одной месячной стипендии. Правда, деньги вычитали не единовременно, а в течение года. Государство обязалось вернуть все одолженные у людей деньги в течение 20 лет. Доход от займов выплачивался в виде выигрышей, но выигрывало небольшое количество облигаций. Когда же наступал срок полного возврата денег, то государство каждый раз отодвигало эту дату.
В 1947 году в СССР была проведена денежная реформа, а в 1961 году - ещё одна. Приведенные дальше суммы моих зарплат в Липецке относятся к периоду между этими реформами. Чтобы представить себе, что можно было купить на эти деньги, я приведу следующие данные. Во время работы в Липецке я обедал в заводской столовой за 3 рубля. На рынке в Липецке в те годы ведро яблок стоило 10 рублей. Моя зарплата в Липецке была от 1000 до 1600 рублей в месяц.
Студенческая жизнь--это масса различных эпизодов, чаще всего весёлых и лишь изредка грустных.
Однажды я неудачно помог Бэле сдать зачёт по черчению. Все студенты выполняли чертежи только в чертёжном зале. Выносить чертежи из зала запрещалось. Чертили обычно после окончания лекций. Я сдал черчение досрочно и решил проверить, как у Бэлы дела с черчением. На последнем чертеже у неё возникли затруднения с изометрией детали. Я начал чертить изометрию, а Бэла вышла. К сожалению, лаборантка кафедры черчения запомнила меня и подошла выяснить, что я делаю в чертёжке, если уже сдал экзамен. Она всё выяснила и рассказала заведующему кафедрой черчения Макаренко. Меня выдворили из чертёжки, а Макаренко забрал лист , вызвал Бэлу и предсказал ей мрачное будущее, если она будет встречаться со мной: " Если это ваш друг, то он плохой друг. Сегодня Марголиус обманул меня, завтра он обманет вас, а потом обманет государство!".
Пока я ещё не заходил к Бэле домой и наши встречи были случайными, но я делал всё, чтобы эти случаи были почаще. Я выходил утром на 30 - 40 минут раньше, чем обычно, шёл не в институт, а в сторону дома, где жила Бэла, приходил туда, где Бэла садилась на трамвай, и ждал её.
Во время занятий на 1 курсе я явно проявлял внимание к Бэле, а она ко мне относилась нейтрально: не отталкивала, но и не проявляла инициативы. Но я не терял надежды. Яша Верновский и Юля Кравец по мере возможности пытались мне помочь. Так, во время первомайской демонстрации Юля уговаривал Бэлу прийти вечером в нашу кампанию отмечать праздник. Но Бэла уже собралась итти в другое место. Мне Юля ничего не говорил, об этом разговоре я узнал от Бэлы много лет спустя. Но следующий праздник Бэла уже встречала вместе со мной и с моими друзьями. Эта встреча была в квартире у Аллы, подруги Юли Кравца. Там мы познакомились с родителями Аллы. Это были замечательные люди, они делали всё, чтобы гости чувствовали себя свободно.
Бэла мне рассказала, что во время летних каникул она с мамой и со всем семейством своего двоюродного брата Геры Хейфеца поедут отдыхать на Азовское море в Геническ. Я уговорил маму тоже поехать в Геническ. Это была вторая наша с мамой поездка на море. Первая поездка была в 1940 году вместе с папой и Юрой. Можно себе представить,как мама меня понимала: когда я сказал,что хочу поехать летом в Геническ, у мамы и в мыслях не было вообще куда-то ехать. О Бэле я не упоминал, но мама, очевидно догадалась о причине моего желания.Мама за один день оформила отпуск на работе и даже сагитировала поехать с нами свою подругу Фаину Ильиничну с сыном.
По приезде в Геническ мы быстро сняли комнату недалеко от моря, я сразу побежал на пляж и нашёл там Бэлу. На пляже было пять её родственников. Я не осмелился подойти, а остановился неподалёку. Бэла не знала, что я тоже приеду. Она с удивлением подошла ко мне, а потом мы вместе подошли к её семейству. Я видел впервые Бэлыных родных. Меня приветливо встретили, скоро я освоился и почувствовал себя свободно. Спустя несколько лет Бэла мне рассказала, что она решила поехать отдыхать и одновременно проверить себя: будет она в течение этого месяца вспоминать своего почти однофамильца или нет. Но я не дал ей возможности так долго меня не видеть. После Геническа наши отношения стали более определёнными, я почти без стеснения мог заходить к Бэле домой, так как знал почти всех обитателей квартиры. В Геническе мы с мамой жили в домике, хозяином которого был поп- расстрига, лишённый сана священника за какой-то неблаговидный поступок. В нашей комнате лежали грудой "Журналы Московской епархии". Я, конечно, их полистал, а кое-что прочитал. На меня большое впечатление произвело обьявление о приёме в духовную академию, вернее, обширный список вступительных экзаменов, которые нужно сдать. В этом списке было несколько историй ( история СССР, история КПСС, история средних веков, история древнего мира, история религии, история христианства), несколько иностранных языков, мировая литература, риторика, гомилетика. Что такое гомилетика я узнал намного позже: это риторика применительно к пастырским проповедям.
Первое моё настоящее свидание с Бэлой мне хорошо запомнилось.Настоящим я это свидание называю потому,что до этого у нас были встречи, на которых мы не были только вдвоём: встречи на трамвайной остановке, на лекциях,по дороге домой, где всегда собиралась большая группа студентов. Для того, чтобы встретить Бэлу на трамвайной остановке, я должен был выйти заранее, так как моя Бородинская улица находилась далеко и от института, и от дома Бэлы. Бэла в Днепропетровске жила в самом центре города в квартире со многими родственниками (всего в квартире было 11 жильцов), и когда я ей звонил по телефону , то она смущалась. Однажды мы с ней договорились встретиться возле центрального универмага, там лежала большая гранитная глыба. Я пришёл минут на 10 раньше срока и стал ждать. Через час я уселся на камень и твердо решил её дождаться. И дождался. Бэла пришла через 3 часа после срока. Она обьяснила, что Муся Хейфец пригласила её пойти в какой-то магазин, и Бэле было неудобно сказать, что я её жду. Кстати, в это время у меня своих часов не было. С того места, где я ждал Бэлу, была видна гостиница "Украина" и большие часы на её фасаде. На них-то я и посматривал. У меня первые часы появились, когда я учился на 4 курсе института. Мы с Бэлой целый год откладывали деньги со стипендии, но даже моя повышенная стипендия мало ускорила эту покупку. Мы купили часы "Победа", которые мне служили более 20 лет. Бэле в это время тётя Клара подарила свои старые часы.
Квартира, в которой жила Бэла, имела очень неудачную планировку. Чтобы попасть в комнату, где жила Бэла с мамой, нужно было пройти через две комнаты и коридор. Там всегда был кто-то из родственников. Кроме того, перед домом всегда сидело несколько соседок, мимо проницательных глаз которых не могла проскользнуть даже мышь .Их головы всегда поворачивались вслед за мной. Чувствовал я себя неуютно. Но всё-таки шёл. Когда я был у Бэлы в комнате, то нам никто не мешал: мама Бэлы, Елизавета Борисовна, была очень деликатным человеком. Мы часто гуляли в парках им. Шевченко и им. Чкалова, где, не сговариваясь, сворачивали в тёмные аллеи. Зимой во время прогулок я по очереди согревал Бэле руки своей рукой в кармане моей куртки.
В эти годы вся молодёжь встречала каждый Новый год в большой кампании у кого-нибудь на квартире. Уже на 2 курсе у нас образовалась своя кампания, с которой мы встречали и каждый Новый год, и были вместе во время обязательных демонстраций 1 мая и 8 ноября. Первый раз наша компания собралась отпраздновать новый 1954 год дома у Нэли Мирян. Часа в 3 ночи все уже были сонные и попытались прилечь и отдохнуть, кто где мог. Бэла легла на диван в какой-то маленькой комнате. Я устроился на стуле рядом. Больше в комнате никого не было. Мне спать в такой ситуации совершенно не хотелось. Я наклонился к Бэле и первый раз её поцеловал, причём сам даже не понял, как это я отважился. Кто-то заглянул в комнату и тут же закрыл дверь. Я воодушевился и повторил поцелуй. Чувства, которые я при этом испытывал, я прекрасно помню, но описать не могу до сих пор. Мне кажется, что Бэла испытывала то же, что и я. Таким образом, 1 января 1954 года стало для нас знаменательной датой.
В эти годы в СССР в институтах обучалось много студентов-иностранцев. В нашем институте учились студенты из Китая, Германской демократической республики, Венгрии, Румынии. На нашем курсе был один немец - Папс Гюнтер, двое из Венгрии - Имре Шийе и Пирошка Балогх, а также двое румын. После первого курса румыны прекратили занятия. Имре занимался в моей группе МО2, а Пирошка - в МО1. На занятиях английским языком преподавательница о чём-то спросила Имре. Он ответил какой-то длинной английской фразой, которую, мне кажется, преподаватель не поняла. Имре знал английский язык лучше, чем она. Ему сразу английский зачли, на эти занятия Имре больше не ходил. В 1956 году произошли известные события в Венгрии. В страну были введены советские войска. Было много погибших. После летних каникул Пирошка вернулась с опозданием, настроение у неё было подавленное. Мы узнали, что у неё погиб кто-то из близких. В наших газетах о событиях в Венгрии почти ничего не писали.
На металлургическом факультете занималось несколько немцев. Один из них - Курт Зингубер - женился на нашей студентке. После первой поездки в ГДР она любой разговор начинала словами:"У нас в Германии...". Курт Зингубер вскоре после окончания института занял пост заместителя министра металлургии ГДР.
Однажды в студенческой столовой за мой стол уселись три китайских студента. Они уже немного могли говорить по русски, т.к. первый год учёбы они занимались только русским языком. У них с собой была самая массовая китайская газета "Жэнь минь жибао". Эти три иероглифа означают - "Ежедневная рабочая газета". Кстати, китайцы пишут свои иероглифы не в строку, а в столбец. Это были очень приветливые ребята, они немного рассказывали о себе и расспрашивали меня. Несколько наиболее способных китайских студентов после окончания учёбы были приняты в аспирантуру для подготовки диссертации. С одним из них -- Лу Юй Цю - я познакомился, когда зашёл к маме в типографию. Лу Юй Цю написал диссертацию по прокатному производству и отдал печатать автореферат в типографию института. Мама выполняла корректуру автореферата и несколько раз общалась с Лу Юй Цю; он подарил маме автореферат с дарственной надписью.
Во время учёбы в институте я первый раз участвовал в выполнении научно-исследовательской работы. К этой работе меня привлёк Павлинский. Он мне дал толстую пачку разграфлёных бумаг. Два столбца были заполнены шестизначными числами, а третий столбец пустой. Туда нужно было вписать произведение заданных чисел. Считать нужно было на арифмометре "Феликс", который дал мне Николай Иванович. Электронных калькуляторов тогда ещё не было. Через несколько дней после того, как я работу выполнил, Павлинский позвал меня и показал, что я сделал 4 ошибки на несколько десятков тысяч вычислений.
Лучшие институтские преподаватели читали лекции не по одному какому-либо учебнику, а использовали свои знания и методики и обычно давали ссылки на несколько книг. Поэтому желательно было внимательно слушать лекции и хорошо их конспектировать. У меня был учебник стенографии, и я при конспектировании использовал около 15-20 стенографических значков, которые обозначали часто встречающиеся слова и словосочетания, например, слова: который, между, каждый, если, поэтому, в этом случае, туда и т.д. Это позволяло почти дословно конспектировать лекции.
За время учёбы мы 4 раза ездили на производственную практику. Каждая практика длилась 1--2 месяца. Первая практика у всех студентов была на старейшем металлургическом заводе им. Петровского. Нас водили по цехам, где мы наблюдали процессы производства чугуна, стали и проката и нам в первом приближении рассказывали об этих процессах. Помню, как мы подошли к доменной печи в момент выпуска чугуна. В это время в жёлоб, по которому лился чугун, рабочие начали лопатами сыпать соду, которая служит для удаления из чугуна вредных примесей серы. При этом в большом количестве выделяется сернистый газ, который вызывает жжение в глазах и в горле. Мы сразу же выскочили из цеха. Как там дышали рабочие, совершенно непонятно.
Вторая практика была в Запорожье на металлургическом заводе "Запорожсталь". Термисты тоже были на "Запорожстали". Так что я ходил с Бэлой на один завод, и жили мы недалеко друг от друга в новом городском районе, который назывался Шестой посёлок. Я жил в одной комнате с Мозой Хуторянским и Яшей Верновским. Как я уже писал, Яша был самым верным нашим другом . Во время учёбы в институте я часто бывал у Яши дома и хорошо знал его семью.
На "Запорожстали" мы подробно изучали технологию и оборудование листопрокатного производства , методы контроля качества автомобильного листа и листа для трансформаторов. Запорожье находится на расстоянии 80 км от Днепропетровска, и мы вместе пару раз ездили домой на теплоходе. Довольно часто после завода мы ходили гулять по городу или в кино. Хорошо, что телевизоры в то время в СССР только начали появляться, и люди в свободное время не сидели дома, уткнувшись в ящик (ящиком называли телевизор), а ходили гулять. Недалеко от нас был Днепр, плотина ДНЕПРОГЭС - первой крупной гидроэлектростанции в СССР. Немного ниже по Днепру находился знаменитый остров Хортица, где зародилось украинское казачество.
Третью практику я проходил в Никополе иа Южнотрубном заводе (ЮТЗ). Никополь - небольшой город на Днепре на берегу Каховского водохранилища. В новой части города, так называемом Соцгороде, построены крупнейший трубопрокатный завод (ЮТЗ - Южнотрубный завод) , завод ферросплавов и завод грузоподьёмных кранов. Автобусов в городе было мало, поэтому для перевозки рабочих из старой части города на заводы прямо на главной улице Соцгорода была проложена железнодорожная колея и в соответствии с расписанием рабочих смен ездил небольшой железнодорожный состав. В старой части города был большой рынок, где всегда можно было купить свежую рыбу. В Днепрпопетровске свежую рыбу купить было почти невозможно. На мой взгляд главной достопримечательностью рынка была фотография. Прямо перед фотографией на улице был установлен большой фанерный щит, на котором был нарисован лихой джигит в бурке и папахе, сидящий на коне. Сзади виднелись заснеженные вершины Кавказских гор. На месте лица джигита было овальное отверстие. Каждый желающий сфотографироваться подходил сзади к фанерному щиту, становился на специальную скамейку и высовывался в указанное отверстие. В следующий базарный день он получал соответствующее фото, которое с гордостью мог демонстрировать знакомым. К сожалению, когда я приехал в Никополь лет через 5, щита с джигитом на рынке не было. Фотограф был плохим психологом, через несколько лет такие фото имели бы успех, но смысл их был бы другой.
Я жил в заводском общежитии, и опять со мной были Моза и Яша. Мы проходили практику в цеху по производству горячекатаных труб. Во время этой практики мы работали на рабочих местах и зарабатывали деньги. Как все рабочие, мы трудились в три смены: 4 дня с 7 до 15 часов, 4 дня с 15 до 23 часов и 4 дня с 23 до 7 часов. Я работал кантовщиком на нагревательной печи прошивного стана. В печь загружали трубные заготовки--это стальные болванки диаметром более 100 мм, длиной 1- 2 метра и весом до 200 кг. Кантовать заготовку - это значит переворачивать её и передвигать. Передвигаясь вдоль печи, заготовки нагревались до 1200 градусов. Печь была длиной около 30 метров и имела наклонный под, по которому заготовки должны были бы перекатываться сами. Но под влиянием высокой температуры теплоизоляция слегка оплавляется, и подина печи становится бугристой. Для того, чтобы перекатить заготовку, нужно приложить изрядное усилие. Печь по всей длине снабжена отверстиями, прикрытыми чугунными заслонками. Кантовщик держит в руках (вернее, в толстых рукавицах) стальной крючок длиной больше двух метров и весом около 10 кг. Этим крючком нужно открыть заслонку, просунуть крючок в печь, плоский торец крючка подсунуть под заготовку и, поворачивая крючок, заставить заготовку немного прокатиться по поду. Затем нужно повторить эту операцию с 2 - 3 соседними заготовками. После этого нужно закрыть окно заслонкой, переходить к другому окну и кантовать следующие болванки. Эту операцию нужно повторять со всеми заготовками в печи. Открытое печное окно пышет жаром (температура сгорания газа в печи около 1500 градусов), а в спину дует огромный стационарный вентилятор с диаметром лопастей 1 метр. После такой работы я в столовой съедал два полных обеда.
Бэла во время этой практики была на Харьковском тракторном заводе (ХТЗ). За несколько дней до окончания практики я решил съездить в Харьков к Бэле и вместе с ней вернуться в Днепропетровск. Мы переписывались, и я знал её адрес. Из Никополя в Харьков (через Днепропетровск) 1 раз в день ходил автобус, время поездки 9 часов. Мы с Бэлой провели в Харькове один день и вместе поехали домой.
Следующая практика была уже на 5 курсе, в это время мы собирали материалы для выполнения дипломного проекта. Тема моего проекта была связана с цехом по производству сварных труб большого диаметра Челябинского трубного завода. Поэтому я в январе 1957 года поехал в Челябинск. У Бэлы преддипломная практика была опять в Харькове, но на заводе, выпускающем самоходные шасси.
В Челябинске в это время были сильные морозы - больше 40 градусов - и я вспомнил своё военное детство на Урале и морозы, которые тогда были. На заводе я встретил двух молодых инженеров, которые окончили ДМетИ несколько лет назад. Они мне оказали всестороннюю помощь в получении необходимых материалов для проекта. Я успешно выполнил программу практики и решил на обратном пути встретиться с Бэлой и опять вместе приехать в Днепр, т.к. мой поезд шёл через Харьков. Бэла села в мой вагон, и мы вместе вернулись домой.
. В 1953 году в нашей стране было принято решение направлять горожан в помощь колхозникам, т.к. в стране была хроническая нехватка продуктов питания. .В первую очередь это постановление коснулось студентов, которые на каникулах должны были работать в колхозах .Помощь колхозам должна была быть бесплатной. В деревню нас отвозили на институтском транспорте, там нас кормил колхоз, а денег за работу мы не получали.
После сдачи летней сессии большинство студентов разъехалось на отдых, а немногих оставшихся институт мобилизовал на сельхозработы. Я попал в группу из 6 человек: 4 ребят и 2 девушки.Я помню как звали ребят: Лёня Гафинович, Аркадий(Арон)Файнбаум по кличке "Чех" и парень по фамилии Балтакса (имя я забыл) Мы должны были отработать месяц в колхозе, расположенном на расстоянии около 100 км от Днепропетровска. Жили мы в хатах у колхозников. Свободных кроватей не было, поэтому мы спали вповалку на полу на каких- то подстилках . Наша хозяйка работала акушеркой в сельской больнице и часто дежурила в больнице по ночам. Один из наших ребят, "Чех", решил спать на хозяйской кровати, пока хозяки нет. Ночи были очень душные, он улёгся совершенно голым. Хозяйка вернулась домой очень рано и застала на своей пышной перине и на своих подушках такое незваное "чудо". Она подняла крик и сбросила его с кровати. Мы проснулись и увидели голого Чеха, которого хозяйка выгоняла из хаты. Мы должны были оставаться в селе ещё несколько дней и с трудом уговорили хозяйку не выгонять нас. Нас направляли на работы, которые не выгодны были колхозникам. Так, мы несколько дней выгружали известь из обжиговой печи.. Для этого нужно было забраться внутрь печи и лопатой выгребать горячую обожженную известь. В печи была температура выше 100 градусов и совершенно невыносимая атмосфера. Хотя мы одевали сверх одежды тёплую фуфайку, а на лицо - маску, выдержать в печи больше 4- 5 минут было невозможно. Это была явно вредная работа, и мы через несколько дней взбунтовались. Тогда нас направили грузить огромные брёвна на тракторный прицеп. В это время в село приехал представитель института, чтобы проверить, как нас используют. Нас перевели работать на погрузку зерна и соломы на колхозном току, и улучшили питание.Как было в те времена в СССР, колхозный ток не имел крыши, любой дождь был почти катастрофой:ведь на элеватор можно было отправлять только сухое зерно.
Столовой в селе не было. Мы получали на складе продукты и отдавали их хозяйке, в хате у которой жили, и она нам готовила. Однажды мы попросили хозяйку сделать нам вареники с вишнями. Когда мы вечером пришли домой, то вареники были готовы. Я очень люблю вареники, которые делала мама. Но вареники нашей хозяйки имели с мамиными только общее название. Каждый вареник был вдвое больше моего кулака, тесто было толщиной в палец и почти сырое, а вишнёвой подливы не было совсем . После этого мы вареники больше не заказывали.
После окончания 2 курса поездка в колхоз была более организованной, поехали практически все студенты младших курсов. Я в это время был сильно простужен и не выходил из дома. Через несколько дней я выздоровел и решил самостоятельно добраться в колхоз. В институте я узнал название и район, где он расположен. Ехать было нужно электричкой 3 часа до станции с названием Ток. Я смог выехать в тот же вечер. Вместе со мной на этой остановке высадились ещё две женщины. Станция Ток не имела служащих и представляла собой небольшую будку, где не было даже скамейки. Когда мы приехали, было уже темно, вокруг не было ни одного человека и не виднелось ни одного огонька. Женщины сказали, что нужно провести ночь здесь, а утром они мне покажут, куда нужно идти. У меня с собой был чемодан, я уселся на него и дремал до рассвета. Часов в 5 утра мы отправились в путь. Кругом голая степь без всяких ориентиров, кое-где виднелись следы от проехавших машин. Около часа я шёл с этими женщинами, а потом наши пути разошлись, они показали, куда мне идти дальше. Через некоторое время я увидел вдали село и встретил какого-то человека, который сказал, что я иду правильно. Сколько было времени, я не знал, т.к. у меня тогда часов не было. На окраине села я увидел грузовую машину, в которую залезали люди. Это оказались наши студенты, и я сразу увидел Бэлу. Я прямо с чемоданом залез в машину, и нас повезли в поле на работу. В это время там убирали кукурузу. Нужно было отламывать кукурузные початки и складывать их в корзины.
Кто-то из студентов сочинил песню про наше пребывание в колхозе, которую мы хором распевали по дороге на работу. Я помню только несколько строк. Песня написана на известный мотив:
Хотя после работы все возвращались в село поздно и очень уставшими, но мы были молодые и нам было весело, мы ещё долго не ложились спать. Мне было хорошо: мы с Бэлой работали вместе.
Положение с продуктами питания в СССР всё время ухудшалось. Спустя несколько лет на помощь колхозникам отправляли не только студентов, но и всех трудящихся: служащих различных учреждений, рабочих с заводов, научных работников и даже врачей. При этом, естественно, страдала их основная работа, а фактическая себестоимость сельскохозяйственной продукци увеличивалась.
В послевоенное время все студенты- мужчины кроме гражданской специальности получали в институте ещё и военную специальность, и офицерское звание. В металлургическом институте мы получали специальность танкиста, командира танкового взвода. На военной кафедре мы занимались стрелковой подготовкой, изучали устройство и способы обслуживания отечественных танков, тактику ведения танкового боя, уставы советской армии. В институте были специально оборудованные аудитории. Во время летних каникул после 3 и 5 курсов мы выезжали в военные лагеря, в которых находились подразделения кадровой армии. Там нас переодели в военную форму и мы жили в палатках наравне с солдатами. В палатке были только деревянные нары, на которых могло спать отделение солдат - 10 человек вплотную друг к другу. Поворачиваться на другой бок можно было только всем вместе, по команде. На землю рядом с нарами мы ставили сапоги с вложенными портянками, на сапоги клали брюки и гимнастёрку. Заматывать портянки так, чтобы можно было пройти много километров и не натереть на ногах мозоли и водянки - это целое искусство. У меня это как-то сразу стало получаться. Если мы подозревали, что ночью будет тревога, то снимали только сапоги и ставили их так, чтобы при подъёме ноги прямо в них попадали Командиром нашего взвода был сержант Жабокрицкий - такие необычные слова я легко запоминаю. Форма у нас была солдатская, а питание - курсантское, которое отличалось от солдатского только наличием компота. Там мы в течение около 2 месяцев практически изучали устройство и обслуживание танка, учились стрелять из стрелкового оружия и из танковой пушки, учились водить танк, совершали ночные марш-броски на 5-10 км, дежурили по лагерю и по кухне. Подъём был в 6 часов утра, отбой в 22 часа. Командиром моего отделения был наш соученик Гриша Тютюнник, который уже служил в армии. Когда он рано утром командовал: "Подъём, товарищи!" - то все готовы были послать его по известному в России адресу. На подъём отводилось 3 минуты, затем- в туалет и строем на зарядку, на умывание и в столовую. Перед столовой- построение и утренняя проверка. После этого начинался рабочий день : строевая подготовка, политзанятия, матчасть (т.е. оборудование), вождение танка, стрельбы и многое другое. На стрельбах произошли 2 инцидента, едва не закончившиеся трагически.
Отработка стрельбы из пистолета "Макаров" производилась следующим образом. Перед 5 мишенями выстраивались в шеренгу 5 человек с пистолетами. Каждому выдавали 6 патронов. Все остальные: наши студенты, солдаты, командир роты стояли сзади на расстоянии 2 - 3 метров. После окончания стрельбы каждый должен был оттянуть ствол пистолета в заднее положение и убедиться, что все патроны израсходованы, а затем громко доложить:"Пистолет разряжен!" и только после этого мог повернуться в сторону преподавателя. У одного студента произошла осечка, пистолет не выстрелил. Тогда он повернулся к нам, направил пистолет на командира и, нажимая на спусковой крючок, сказал: "Товарищ майор, не стреляет!". Майор чуть не упал на землю, а один находчивый сержант подскочил к студенту и отвернул его руку с пистолетом в сторону. Когда нажали на спусковой крючок ещё раз, то пистолет выстрелил. После этого при стрельбе из пистолета за спиной каждого студента ставили солдата, который должен был силой удерживать стреляющего от преждевременного поворота.
Второй похожий случай произошёл при стрельбе из танка, когда мы были в лагерях второй раз. Командир танка наводит пушку на цель, смотря в прицел. Этот прибор имеет большое увеличение и очень маленький угол зрения. Один из наших товарищей не увидел мишень. Нужно также учесть, что танк при этом двигался по бугристой поверхности танкодрома, изображение в окуляре прибора всё время прыгало. Для того, чтобы отыскать мишень, нужно поворачивать танковую башню (и, естественно, пушку). И вот курсант поворачивал башню до тех пор, пока она повернулась на 180 градусов. При этом танковая пушка оказалась направленной прямо на наблюдательную вышку, где собралось всё начальство. Рассказывают, что наблюдатели начали выпрыгивать из вышки. По рации пытались скомандовать курсанту, чтобы он отвернул пушку. Но в то время связаться по танковой рации было непростым делом.
Мы все по очереди дежурили на кухне. Кухня обслуживала несколько сотен солдат. Дежурство длилось 24 часа. Мы должны были чистить картошку, морковку, капусту, свёклу; подготавливать мясо, селёдку. Количество продуктов - несколько тонн. Всё это нужно таскать, загружать в котлы, убирать очистки и мусор, раскладывать по бачкам, потом мыть всю посуду и чистить котлы. Для чистки картофеля была большая картофелечистка, а всё остальное делали вручную. Когда распределяли работу, то никто не хотел чистить селёдку. А я взялся и почистил 90 кг , зато другими делами я не занимался. Когда мы покормили солдат и хотели сами поесть, старший повар сказал, что для дежурных предусмотрена особая еда, гораздо вкуснее обычной солдатской.
Солдаты в столовой сидели по 10 человек - по отделениям. Дежурный по отделению приносил их кухни большие кастрюли с супом и с кашей на всё отделение.Суп и каша - основная еда в армии. Каждый солдат при входе в столовую брал миску, кружку, ложку и вилку - всё алюминиевое. Нож солдату не полагался. Дежурный разливал по мискам суп, а потом - кашу, и раздавал хлеб. После еды дневальные по кухне собирали посуду и мыли её.
Вторые военные сборы проходили летом 1957 года после того, как студенты защитили дипломные проекты. Диплом об окончании института, который называли "корочки", нам должны были выдать после госэкзамена по военному делу и получения воинского звания.
1 мая 1957 года у меня был первый приступ почечной колики, это дал о себе знать камень в правой почке. Тётя Клара предположила, что это приступ аппендицита, и позвонила домой известному хирургу Рабиновичу. (Кстати, с его сыном Сашей мы занимались на одном курсе и до сих пор изредка общаемся). Несмотря на праздничный день, доктор тут же пришёл и поставил правильный диагноз. На следующий день я попал в больницу, где меня осматривал уролог Аркадий Михайлович Белостоцкий, хороший знакомый тёти Клары и наш дальний родственник. У меня обнаружили камень в правой почке. Приступ прекратился, меня выписали из больницы и рекомендовали соблюдать строгую диету, много пить, не поднимать тяжестей, меньше бывать на солнце. Сразу после этого я попал в военные лагеря, где вынужден был нарушать все предписания врачей. Однако в лагерях у меня приступа не было. Следующий приступ у меня был в 1963 году. За эти годы камень вырос, и приступы были гораздо сильнее, Этот первый камень вышел в 1964г. Но это отдельная история.
Во время вторых сборов я и Яша Верновский выполняли особую работу. Командир нашей роты узнал, что я радиолюбитель, и откомандировал меня для работы в радиомастерскую, а я прихватил с собой Яшу. В это время радиомастерская была занята изготовлением автоматизированных мишеней для стрельбища. Мишени можно было поднимать и опускать при помощи электропривода, который включали с командного пункта. При попадании пули мишень автоматически опускалась. .Мы выполняли различные электромонтажные работы, в том числе прокладывали электропроводку на полигон, где были установлены мишени. Электропроводку мы крепили на деревянных столбах, которые, к сожалению, были укреплены в земле плохо, они качались. Но, невзирая на это, мы, пользуясь "кошками", залезали на столбы и там прикрепляли провода к изоляторам. От некоторых военных занятий мы с Яшей были освобождены, но вождение танка, стрельбы и ночные марш- броски остались. Многие из наших ребят ухитрялись спать на ходу. Я сам пару раз ловил себя на этом. Если дорога идёт прямо, то можно шагать во сне. Но если дорога поворачивает, то спящий продолжает идти прямо, а все остальные поворачивают.
После окончания вторых сборов мы должны были возвращаться через Киев. К этому времени Бэла приехала в Киев и жила у Зины Бродской. Я приехал из лагерей, мы несколько дней погуляли по Киеву, а потом на теплоходе по Днепру вернулись домой. Бэла впервые увидела моих киевских родственников и они ей очень понравились.
После окончания третьего курса я узнал, что несколько наших студентов собираются в туристский поход по Крыму. Они планировали пройти пешком от Феодосии до Алушты, а потом до Алупки. Я посоветовался с Бэлой, и мы решили к ним присоединится. Всего собралось 9 человек, в том числе Юля Резников, дальний родственник Бэлы. Меня избрали завхозом. Я должен был договориться с институтским клубом туристов и раздобыть палатки, спальные мешки или одеяла, рюкзаки, питание. Нам дали в институте письмо в Днепропродторг с просьбой выделить по оптовой цене гречневую крупу, свиную тушёнку, сгущенное молоко. В то время это были очень дефицитные продукты. Кроме того мы закупили сухари, сахар, соль, несколько буханок хлеба. Нужно было также взять с собой ведро, две большие кастрюли, миски, ложки, вилки, ножи. Общий вес продуктов приближался к 100 кг. Нам дали рюкзаки, палатки, одеяла. Все продукты распределили по рюкзакам. Учитывая вес собственных вещей, груз у каждого получился солидный.
Мы доехали поездом до Феодосии. Железная дорога и станция там расположены прямо на пляже. Мы в первую очередь искупались, а потом пошли искать какую-нибудь школу, где бы можно было переночевать. Школу мы нашли, обо всём договорились, оставили там свои рюкзаки и пошли смотреть город. Осмотрели развалины Генуэзской крепости и пошли в дом-музей Айвазовского. Там собрано большинство картин художника, в том числе самая знаменитая гигантская картина "Девятый вал". Она занимает целую стену большого зала. Утром следующего дня мы уже шагали из Феодосии на запад. Первую ночь мы провели на веранде дома отдыха союза советских писателей в поселке Планерское. Следующая ночёвка была на земле в саду биостанции академии наук СССР. Там было много цикад, они всю ночь трещали. Следующий участок пути - переход к Судаку- нам хорошо запомнился. Когда до Судака осталось около 10 км, на горизонте появилась огромная чёрная туча, которая быстро двигалась в нашу сторону. Мы шли по дороге, которая расположена на склоне горы и подковой огибает залив. Вдали виднелся Судак. Мы помчались к городу чуть ли не бегом и успели дойти до какого-то кафе до ливня. Несмотря на усталость, последние 10 км мы прошли за 1 час. Кафе уже должно было закрываться, и продукты там были на исходе. Я помню, что мы там ели: на каждого приходилось половина буханки хлеба, кружок краковской колбасы (это грамм 400) и две бутылки ситро. После такого марш-броска и после еды у нас ноги почти не действовали, мы с большим трудом встали из-за стола. К счастью, недалеко от кафе была школа, в которую нас пустили переночевать. Мы что-то постелили на пол и мгновенно заснули. Ночью я проснулся от того, что кто-то по мне ползает. Я встал и включил свет. Весь пол был усеян огромными чёрными тараканами. На свету они стали разбегаться. Мы легли и продолжали спать, не выключая света, а утром пошли на пляж. В то время в восточный Крым отдыхающие почти не ездили. На громадном городском пляже мы не насчитали и 10 человек. Мы несколько часов купались и загорали, потом осмотрели развалины очередной Генуэзской крепости, и опять отправились в путь.( Кстати, когда я в 1974 году приехал с детьми в Крым и захотел показать им места, где мы с Бэлой были в походе, то найти свободную комнату в Судаке оказалось невозможно. На пляже там было столько людей, что мне показалось - они расположились в два слоя. Мы вынуждены были поселиться в посёлке Морское.) Когда мы проходили через маленькие посёлки, то все жители, которых мы встречали, взрослые и дети, с нами здоровались первыми, что нас приятно удивило. .. Следующая остановка у нас была в посёлке завода шампанских вин "Новый свет". Мы купили несколько бутылок великолепного шампанского, которое обычно не поступает в магазины. Кстати, когда мы достали воду из колодца, то она сильно отдавала шампанским. В склоне горы рядом с посёлком имеется очень большой грот, в котором мы заночевали. Его называют гротом Шаляпина. У этого грота поразительная акустика, говорят, что в нём пел Шаляпин. На задней стене грота имеется много выдолбленных в скале ниш. Нам рассказали, что когда-то очень давно грот использовали как винохранилище. У входа в грот мы развели костёр и варили в ведре своё дежурное блюдо - гречневую кашу со свиной тушёнкой. На второе у нас был чай со сгущенным молоком. Не успели мы съесть кашу, как к нашему костру подбежали несколько пограничников с автоматами и начали нас допрашивать, кто мы такие и кому мы сигнализируем. Они проверили наши документы, поговорили с нами, убедились, что мы не диверсанты, и ушли. Но наше "взаимодействие" с властями на этом не закончилось, но об этом ниже. Мы шли дальше по крымскому побережью, были в Алуште, Ялте, Ласточкином гнезде, Гурзуфе, Алупке. В Ялте мы были во дворце, где проходила Ялтинская конференция Сталина, Рузвельта и Черчилля в 1945 году. Возле Гурзуфа мы ночевали в пионерлагере Артек . В это время там не было пионеров. Мы ночевали в большой комнате с железными кроватями. В соседней комнате было уложено много ватных тюфяков. Мы взяли себе по два тюфяка: один постелили на кровать, а другим укрылись. В Алупке нам захотелось посетить знаменитый Воронцовский дворец. Ворота, ведущие в Воронцовский парк, были заперты. Мы ни у кого из местных жителей ничего не спросили и решили перелезть через ограду и хотя бы посмотреть парк. В парке никого не было видно, но вдруг из боковой аллеи выбежал какой-то мужчина, остановил нас, достал свисток и громко засвистел. Прибежали два солдата, мужчина велел одному из них позвать майора. Вскоре появился одетый в штатскую одежду майор и начал нас допрашивать. Убедившись, что мы не иностранцы, он приказал двум солдатам отвести нас в городской отдел милиции. Уже потом мы узнали, что в Воронцовском дворце была дача Хрущёва. В милиции у нас проверили документы, сказали, что напишут о нашем поступке в институт, и отпустили. Мы вернулись в Ялту и там в порту увидели теплоход "Победа", который вечером отплывал в Одессу. Нам захотелось продолжить наше путешествие и вернуться домой водным путём - через Одессу и Херсон, по Чёрному морю и по Днепру. Денег у нас едва хватило на палубные билеты, т.е. без места. Теплоход "Победа" - самый комфортабельный теплоход Черноморского пароходства - до 1945г был немецким теплоходом "Герман Геринг". Однако, из всего комфорта мы смогли воспользоваться только бассейном с морской водой, который был на верхней палубе. На ночь я и Бэла нашли себе место на нижней палубе на узенькой скамье возле машинного отделения. Я сел на самый край, а Бэла смогла лечь, положив голову мне на колени и поджав ноги. Рядом с нами стоял автомобиль "Победа", принадлежавший капитану и накрытый брезентом. Наши ребята залезли под брезент и там спали. Бэла ночью спала, а я почти не сомкнул глаз. Утром из машинного отделения вылез какой-то матрос, посмотрел на меня и спросил: "Что, отстоял вахту?" В Одессе мы провели 2 или 3 дня, побывали даже в знаменитом оперном театре. Мы сумели купить очень дефицитные билеты в театр и решили туда пойти, несмотря на наш совсем не театральный вид. Потом мы небольшим пароходом доплыли до Херсона, там пересели на речной пароход и через сутки были дома.