Я боялась не пережить наркоз. Снилась Натка. Мы блуждали по тёмному лабиринту комнат, как когда-то по узким улочкам сумрачной Риге. Я снимала кино об ангелах, а Натка случайно попала в кадр. Махала руками, как крыльями, и улыбалась, а остроконечные крыши сходились над её головой крестами...
Она не очнулась от наркоза после операции. На похороны я не смогла прийти - тяжело заболела, и всё твердила себе: "Я запомню тебя такой. Ты всегда улыбалась. Я никогда не умела так". А сегодня она принесла мне настольную лампу, и во сне вдруг стало светло.
Как сейчас на Патриарших прудах, где солнечный свет отражается в воде и слепит глаза, а лебеди нежно касаются друг друга шеями так близко от берега, что кажется, протяну руку - и тоже поглажу.
На бульварах отцветают каштаны.
В подземном переходе скрипки соревнуются с виолончелью и альтом. Вивальди давно мёртв, но всякий раз оживает в своей музыке. Солнечные лучи тянутся ко мне из просвета, бегут следом по переходу. Чудится, я могу сжать их в ладони - и ощутить тепло. Натка была права, когда зажгла настольную лампу во сне. Свет - это материя. Существуют два мира: материальный - тот, где мы щуримся от яркого света, и мир антиматерии - там непроглядная ночь. И ни души вокруг. То есть, вообще никого и ничего нет. Пустота...
Это похоже на кинофильм, где перед ЗТМ возникает кадр, засвеченный солнцем, нездешний и невесомый. Стоп-кадр, внутри которого мерцает вечность. Миг, в котором заключена целая жизнь. И лучи тянутся во все стороны: воспоминания - в необозримое прошлое, мечты - в нескончаемое будущее (нескончаемое, потому что несбыточное). Миг, где мы останемся навсегда, юными и прекрасными. И город будет хранить наши шаги и соприкосновения рук, и всякий раз, когда в переходе заиграют на скрипках, мой маленький призрак тихо прислонится к колонне и будет ронять невидимые слёзы под ноги музыкантам.
Ты сказал, мне грех жаловаться на жизнь. Я всегда прохожу по грани между легко и невозможно, что другой на моём месте давно сломал бы себе шею, а я - живу.
Когда всё закончится, ты принесёшь мне в больницу флягу коньяка, мы выпьем "за жизнь" и будем смотреть, как неистовая гроза ломает деревья за окнами.
И я подумаю: "Можно ли назвать жизнью один день? И не в нём ли заключено бессмертие?".