Солнце светило безжалостно. Небо было ослепительно голубого цвета. Я старалась сдержаться, чтобы не расплакаться, но не могла. Я знала, что меня уже ищут, поэтому не могла терять ни секунды. Я взяла фотографию, смяла ее и зажала в руках. Еще шаг и все...
Три месяца назад
1
Я люблю, когда мороженое тает в руках и капает на пол. Еще я люблю, когда по телику показывают Сплетницу. Но больше всего я люблю солнце и небо. Я хочу летать, как птица. Моя подруга Эмбер говорит, что я схожу с ума. Еще она говорит, что каникулы на меня плохо влияют. Я с ней не согласна. Но это Эмбер, а она всегда права.
Эмбер врывается в мою комнату с огромной бутылкой лимонада, с которой капают прозрачные капельки. Я улыбаюсь.
-Так! - с порога заявляет Эмбер, странно улыбаясь.
-Что? - спрашиваю я, иначе Эмбер не будет продолжать.
Эмбер вместо того, чтобы ответить, вытаскивает две бумажки из кармана и протягивает мне. Я надеваю очки, чтобы прочесть, что там написано.
-Париж! - кричу я. - Как тебе удалось?
-Мой дорогой папа все делает для меня, чтобы загладить развод с мамой. - Эмбер кривится. - Ну, и как я не могла воспользоваться таким шансом?
-Это нечестно, - говорю я, но Эмбер уже не слушает. Она трясет перед моим носом современным мобильником толщиной с тонкую пленочку.
-Это тоже от отца? - спрашиваю я, хотя уверена, что да.
Эмбер кивает.
Я снова смотрю на билеты. Вылет уже завтра.
-Не думаю, что родители позволят мне, - вздыхаю я.
-Они уже позволили. Не сидеть же тебе все лето взаперти?
-Ура! - кричу я и бросаюсь в шкафу, чтобы собрать чемодан. Эмбер начинает мне помогать, а точнее мешать. Она советует взять с собой, ту коротенькую черную юбочку, которую я ни разу не надевала, и этот красный топик, подаренный Эмбер, который можно одеть только на пляж, как верх от купальника. Но я беспрекословно ложу эти вещи в чемодан. После того, как Эмбер уйдет, я их все выложу. И все будут довольны.
Эмбер одалживает у меня ковбойскую рубашку, чтобы сегодня сходить на свидание с парнем из Америки. Я отдаю ей ее насовсем, ведь у меня таких рубашек море.
Мама зовет нас ужинать. Эмбер ужасается (она на диете) и бежит прочь от маминых соблазнов. Я же с радостью уплетаю за обе щеки ужин.
В комнате темно. Я включаю ночник и смотрю на плакат Зака Эфрона. Он непонятно чему улыбается. Но я тоже улыбаюсь и показываю ему язык. Завтра я уже буду в Париже. Но мне страшновато от того, куда нас может завести Эмбер. Она же едет в Париж, не для того, чтобы любоваться архитектурой.
Где-то завыла собака, что я вздрогнула от неожиданности.
2
Идет дождь или ливень. Так хочется надеть купальник и выбежать во двор, чтобы дождь омывал тебя с ног до головы.
Я закрываю чемодан и вытаскиваю его в гостиную. Он очень тяжелый. Сэм пробует его вес, но даже не может поднять. Конечно, ему ведь всего одиннадцать.
Сигналит машина. Это прибыла Эмбер. Я прощаюсь с родителями, с Сэмом, с нашими аквариумными рыбками. Напоминаю папе, чтобы он не забывал их кормить. Папа кивает. Но я точно знаю, что про рыбок он забудет. Надеюсь, они выживут, ведь сегодня утром я насыпала им корма больше положенного.
Эмбер снова сигналит. Папа помогает донести чемодан до машины. Он еле дышит и когда чемодан располагается в багажнике, отец облегченно вздыхает. Я закатываю глаза, в которые тут же попадает дождь.
-Залазь, - кричит Эмбер.
Я махаю маме рукой, чмокаю отца в щеку и, наконец, сажусь в машину.
-Тебя как смерть ждать, - говорит Эмбер, но уже в следующую секунду на ее лице воцаряется довольная улыбка. - Мы едем в Париж! - кричит она и на полную мощность включает аудиоприемник, где во всю кричит Эминем.
Машина трогается, и мы едем. Не люблю ездить с Эмбер. Она без тормозов.
Эмбер прибавляет скорости. Дождь барабанит по крыше. Я затыкаю уши.
Когда мы выезжаем на шоссе, Эмбер еще сильнее жмет на газ. Я пытаюсь ей сказать, что сейчас не время так гнать, но она меня не слышит.
Дождь льет еще сильнее, что очертания дороги размываются в серо-голубую полосу. Я хочу заставить Эмбер свернуть на обочину, но она меня игнорирует.
Тут происходит невероятное: машину заносит. Эмбер кричит и отпускает руль. Я пытаюсь выровнять машину, но руль выскальзывает из моих рук. Они мокрые от напряжения. Дальше все происходит, как в замедленной съемке: машина переворачивается, куда-то съезжает и я теряю сознание.
У меня перед глазами мелькают ярко-розовые пятна. Они светятся и режут глаз.
3
Кажется я лечу. Мне так легко, приятно, тепло. Я чувствую себя пушинкой. В голове резвятся сотни тоненьких ниточек, он похожи на вермишель. Они пронизывают меня.
Я дышу. Я чувствую воздух. Он мне не нравится. Я кривляюсь. Воздух пахнет чем-то... спертым, терпким. Ужасный запах. Где-то в глубине головы раздаются голоса. Они слишком знакомы. Они давят мне уши.
Я открываю глаза и вижу только белое. Еще луч света. Он яркий.
-Оливия! - кто-то закричал. Я пытаюсь вспомнить этот голос. Что-то в нем есть знакомое, такое неуловимое.
Меня обнимают. Я улыбаюсь. Это так приятно.
-Кто? - кое-как выдавливаю я из себя слова. Голос хрипит.
-Оли? Девочка моя, что такое? Я твоя мама!
Мама... Мама... Мама! Наконец я вспоминаю.
-Мама, - я пробую на вкус это слово. Оно теплое, как парное молоко. - Что...
Дальше я говорить не могу. Слишком тяжело.
-Что произошло? - догадывается мама. Она смотрит на меня. У нее красные глаза и огромные синяки под глазами.
Я киваю, еле заметно, но мама видит.
-Вы с Эмбер попали в аварию. Прокол колеса. Поэтому машину и занесло. Ты была без сознания почти два дня.
-Эмбер... - шепчу я. Как я хочу, чтобы с ней все было в порядке.
-Ей повезло, - говорит мама. - Пара ссадин и ушибов. Удар, когда вы скатились в кювет, пришелся на твою сторону. Странно, что не сработала подушка безопасности.
Я хочу спросить, почему не чувствую тела, но не решаюсь на это.
В голове калейдоскоп и я снова отключаюсь. Сквозь сон я различаю какое-то пиканье.
Открыв глаза, я вижу рыжее лицо Сэма. Он весь в веснушках и у него огненно-красные волосы. Я же на него совсем не похожа. У меня длинные темные волосы, зеленые глаза и белая кожа. Я похожа на папу. Он очень высокий. Я тоже. Я всегда говорю, что папа дылда, а он парирует, что устремлен ввысь. Еще у папы очки. У меня тоже. Мама же невысокая, рыжая женщина. И она смешная. Сэм тоже. Мы с папой практики. И мы редко улыбаемся. Если только не смотрим American Idol. Почему-то он нас смешит. Еще папа любит живопись. Я тоже. Вот только мою живопись папа еще как-то не очень жалует.
Сэм увидев, что я открыла глаза, замирает. Наверно, он боится меня. Жаль, я не знаю, как выгляжу со стороны.
-Я охраняю тебя, - заявляет Сэм. Я улыбаюсь. Незачем ему говорить, что охранять меня не от кого. Разве что от него самого. - Мама говорит с доктором. Папа дома. Он почему-то боится идти сюда.
Мне жаль папу. Он панически боится больниц и всего, что с ними связано. Он слишком возвышен для таких обыденностей, как поход по врачам. Теперь же ему придется пересмотреть свои устои, ведь я здесь.
Сэм достает машинку и катает ее по моей кровати, по ногам. Я думаю, что мне должно быть больно, но не чувствую ничего.
4
Эмбер сидит рядом со мной и плачет. Она извиняется, хлюпает носом и опять ревет, размазывая тушь по щекам. Я шепчу, что так бывает и она не виновата, но это Эмбер. Она всегда права, даже в таком случае.
Я прошу у Эмбер ее зеркальце: розовенькое, в форме сердечка. Я всегда себе такое хотела, но нигде не могла найти. Эмбер неодобрительно смотрит на меня, наверно, не зная, как поступить. Я киваю, давая ей понять, что ничего страшного не произойдет.
Эмбер поднимает с пола сумочку, роется в ней и, наконец, протягивает мне зеркальце. Я немного боюсь. Что я там увижу?
Я долго разглядываю свое лицо, а точнее ту часть, которая не обмотана бинтом: глаза. Мне страшно. Я понимаю, что пострадала очень сильно. Но меня радует, что глаза те же: ярко-зеленые и огромные.
-Все нормально? - спрашивает Эмбер. У нее на лице всего один порез: на лбу. И то еле заметный. Мне обидно.
-Да.
-Это хорошо, - говорит Эмбер тоном доктора. Мне хочется ей верить, но я не могу.
-А Париж? - спрашиваю я.
Эмбер мнется. Она не хочет говорить. Но я и без этого знаю. Эмбер полетит в Париж. Мне грустно, но я не выдаю своего отчаяния. Да и зачем? Ведь все остальные продолжают жить, это только я... просто существую.
Когда Эмбер уходит, я плачу. Не потому, что не полечу в Париж, не увижу Эйфелеву башню, а потому, что я больше не смогу жить, как все.
Многие стремятся быть не как все. Стараются чем-то выделиться, как-то прославиться. А кто-нибудь когда-нибудь задумывался, что же на самом деле значит "не как все"? И кто на самом деле эти люде "не как все"?
Доктор осматривает мою голову. Потом тело и ноги. Он даже не спрашивает, больно ли мне. Он знает, что нет.
У доктора седые волосы и скрюченный нос. Он так похож на сказочного героя. И еще у него шапочка с утятами.
-Я не смогу больше ходить? - спрашиваю я, в то время как мое сердце готово разбиться от боли.
Доктор поправляет свои очки. Он явно удивлен.
-А ты смышленая девочка, - наконец говорит он.
-Я права? - кажется, мое сердце разбилось.
-Рано еще об этом говорить.
Хорошее оправдание. Я делаю вид, что верю в него. Но как я устала делать вид. Мне надоело казаться счастливой.
5
Папа принес мне ноутбук. Свой. Он у него с выходом в Интернет.
Я читала про инвалидов. Они все храбрятся, хотя за оптимистичными постами наверняка скрываются боль и несчастье.
Я завела блог. Через день я его удалила.
Кто-то прошел по коридору. Надо попросить, чтобы не закрывали дверь.
Медсестра открыла дверь, и теперь я смотрю на больных.
В палату входит мама. Она улыбается, но глаза у нее грустные. Мне больно, что я заставляю страдать родных людей.
-Меня скоро выпишут?
-Не знаю, Оли. Все так сложно.
-Все просто! Я больше не смогу ходить! Ты хоть понимаешь, что это значит? - кричу я.
Мама обнимает меня. Она тоже плачет.
-Извини, - шепчу я.
-Оли, ты ни в чем не виновата. Мы с отцом сделаем все возможное, чтобы поставить тебя на ноги.
Я снова делаю вид, что верю. Хотя знаю, что мне ничего не поможет. Я читала свою историю болезни, у меня поврежден спинной мозг и какие-то там нервы. Я не смогу ходить. Никогда.
Мама засыпает на кресле. Она такая усталая. Я смотрю на пустой коридор.
Неожиданно мимо двери проходит парень. Он красивый. Я успеваю его рассмотреть. У него светло-русые волосы и он высокий. У него в руках прозрачный пакет с апельсинами. Я люблю апельсины. Они кислые, они реальные. Парень кого-то навещает. Мне грустно, что меня не навещает парень. Он бы тоже мне носил апельсины. И мультики. Я люблю мультики.
Сэм пришел с папой. Они не смеются. Мама встает и отдает свою смену папе. Я рада, что сегодня будет дежурить папа. С ним можно поговорить.
Сэм протягивает мне игрушку.
-Я сам купил! - гордо заявляет он.
Я слабыми пальцами беру игрушку, но она падает. Сэм быстро ее поднимает и ложит прямо на мой живот.
Я замечаю, как мама смахивает слезу, а папа делает непроницаемое лицо.
Сэм спрашивает, куда я дела мой нос. Мне смешно, но смеяться больно. И я хочу плакать.
Когда мама с Сэмом уходят, папа долго на меня смотрит.
-Вы хорошо ладите с братом, - говорит он.
-Угу, - мычу я.
-Так куда ты дела свой нос? - спрашивает папа, и я понимаю, что он ничего не знает. Но так даже лучше. Меньше боли.
Я не отвечаю, делая вид, что не могу больше говорить. Папа верит и утыкается носом в монитор. Я закрываю глаза и проваливаюсь в сон.
6
Сегодня утром мне стало плохо. Кое-как уговорила врачей ничего не сообщать родителям.
Пришел папа. Он весь взлохмаченный и красный.
-Что случилось? - спрашиваю я.
-Бежал, - отрывисто отвечает отец.
Я ничего не понимаю, но решаю не спрашивать. Меня волнуют более приземлемые вещи, а именно, когда с меня снимут бинты и как зовут того красавчика. Сегодня он снова проходил мимо моей палаты. Он снова нес апельсины в прозрачном пакете.
-Я хочу апельсинов, - говорю я. Папа вздрагивает.
-Сейчас, - он убегает.
Через минуту он уже стоит рядом со мной и протягивает апельсин.
-Ты волшебник? - спрашиваю я. Папа краснеет. Он без ума от Гарри Поттера и любое сравнение с волшебником ему льстит. Я знаю это и бессовестно пользуюсь папиной слабостью.
-Нет, - папа по-театральному вздыхает. - Я попросил - меня угостили.
Я краснею. Но, возможно, мне кажется. Я знаю, кто угостил папу. И я рада.
Я не знаю, как начать.
-Э-э-э..., па?
-Да, милая?
-Кто тебя угостил? - интересно, я не выгляжу как помидор.
-Марк. Ему семнадцать. Он здесь навещает свою сестру. У нее сломана нога.
-Понятно, - как можно равнодушней говорю я. Но папа все замечает.
-Я могу вас познакомить.
-Правда? - вскрикиваю я и тут же жалею об этом. Кажется, у меня разошлись швы на голове. Папа рассматривает голову. Все в порядке.
-Так как? - спрашивает папа.
-А я нормально выгляжу? Ну, я хоть на девочку похожа?
Папа смеется.
-Стоит ему хоть раз увидеть твои глаза, он влюбится в тебя по уши.
Я верю папе. И я не претворяюсь.
Марк немного смущается. Я тоже. Нам не о чем говорить. Папа же все время балаболит.
-Значит, ты занимаешься сноубордингом? - спрашивает папа, хотя Марк ясно это сказал.
-Ага, - кивает Марк и вместе с ним кивают его волосы.
-Но это опасный вид спорта, - говорит папа. Я пинаю его ногой, намекая, что ему пора раствориться.
-Ну, есть защита. Плюс не надо рисковать и все будет в порядке.
-Ну да, ну да, - папа кивает, как китайский болванчик. - Схожу к... доктору.
Неумело, но отец оставляет нас одних.
-У тебя милый отец, - замечает Марк.
-Он относится к особому подвиду отцов: взрослый ребенок.
Марк смеется. У него приятный смех.
-Как тебя угораздило здесь оказаться? - спрашивает Марк.
-Попала с подругой в аварию.
-Когда уже бегать начнешь?
Я не знаю, что сказать, но решаю, что лучше как есть.
-Я не смогу ходить.
Марк ничего не говорит. Он в шоке. А мне больно от того, что я теряю клевого парня. Ведь кому захочется встречаться с инвалидом?
7
Я теряю нить к реальности. И к жизни. Я уже не чувствую себя человеком. Я стала какой-то обузой.
Ветер гоняет листья по асфальту. Я смотрю в окно и плачу. Я хочу гонять эти листья. Помню давно, я любила гонять птиц. Они так смешно разлетались по сторонам. Теперь я не могу делать даже этого.
Мама приобнимает меня и катит на процедуры. Я верчу головой по сторонам. Теперь мне все интересно.
Мне нравится дурачить папу и смеяться над Сэмом. Они всегда реагируют на мои шутки. Но я не могу говорить с мамой. Мы с ней находимся, как на параллельных полосах. И никто не сойдет со своей.
Папа принес новые диски. С мультиками. Я хлопаю в ладоши как ребенок. Мне можно, ведь теперь я и, правда, как ребенок. Без родительского ухода я не смогу.
Мне противно от этой мысли, и я стараюсь ее забыть. Не хочу думать о плохом.
Мы с папой смеемся. Впервые. Вместе. Мне очень приятно от этого.
-Что мне делать? - спрашиваю я, хотя понимаю, откуда это знать папе.
Его ответ меня удивляет.
-Жить.
Я смотрю прямо перед собой. Жить. Странно это как-то. Ведь раньше я считала, что жить невозможно без ног.
-А как?
-Что как? - папа не понимает.
-Ну, жить? Как?
-Как раньше, Оли. Замечать мелочи, радоваться каждому прожитому дню, даже лучу солнца, запутавшемуся в твоих волосах. Любить дождь и жару. Мечтать о других странах и заниматься спортом. Жить, как раньше... Просто тебе будет тяжелее.
Я угасаю. Ведь раньше я не замечала таких, на первый взгляд, обыденностей. Теперь я жалею, что не занималась спортом. А как бы хорошо я смотрелась в бальном платье. Партнер бы поднимал меня над головой, а я запрокидывала бы ногу выше неба.
Папа уходит. Ему пора на работу. Мамы все нет. Я одна. Мне грустно.
Кто-то стучит.
-Войдите, - говорю я. Мама никогда не стучит, да и доктор тоже.
Я вижу Марка. Он такой смешной и красивый.
-Привет, - бормочет Марк. Он явно не ожидал увидеть меня без бинтов.
-Привет.
-Как дела?
-Не могу сказать, что нормально.
-Ты прости меня... я тогда просто не знал, как реагировать. Это ведь страшно. Больше никогда не ходить.
-Наверно, - говорю я. - Но я и не обижалась.
Марк улыбается. У него оказывается на щеках забавные ямочки. У меня же порезы и царапины.
-Я принес тебе, - говорит Марк и протягивает мне апельсин. Это так же приятно, как если бы он преподнес мне букет цветов.
Я беру апельсин и ложу его рядом с собой.
-Я теперь всегда буду приходить к тебе, - заявляет Марк.
-Не нужно меня жалеть. Я не хочу.
-Я не жалею тебя... нет, жалею. Но... здесь как бы не так. Я буду ходить не потому, что жалею. Я просто хочу ходить.
Марк не сумел выразить словами всего, что хотел сказать. Но я его поняла.
-Спасибо тебе, - говорю я.
8
Мне грустно и плохо. Я больше не хочу жить.
Мое инвалидное кресло... Я его ненавижу и одновременно люблю. Лишь оно помогает мне прикоснуться к реальности, которую я постепенно теряю.
Сэм принес мне книги. Я ему ничего не сказала, но "Пятнадцатилетнего капитана" и "Робинзона Крузо" я давно прочла. Сэм так улыбается. Ему нравится делать что-то приятное для меня. А мне нравится, что Сэм улыбается. Хоть у кого-то жизнь идет своим чередом.
Я заново открываю для себя любовь к жизни. Мне нравится слушать, как под моим окном чирикают воробышки. Каждое утро я насыпаю на подоконник хлебных крошек, которые на следующее утро пропадают. Мне приятно, что я что-то могу сделать, не прося родителей. Словно я делаю первые шаги или узнаю что-то новое.
Входит доктор. Он чем-то озабочен. Я ему улыбаюсь, и на его лице появляется фальшивая улыбка. Он хочет, чтобы мне было приятно, но мне и так приятно. Я люблю, когда доктор заходит ко мне в палату. У него такая смешная шапочка. Когда я выпишусь, то обязательно уговорю родителей свозить меня к озеру. Там мы будем фотографироваться, смотреть на уток и кидать им хлеб.
-Оливия, ты хочешь домой? - спрашивает меня доктор.
Я киваю. Конечно, я хочу домой.
-Извини, что я говорю прямо, но держать тебя дальше в больнице... - доктор не может продолжить. Но я и так все поняла.
-Незачем, - продолжаю я. - Да?
-Ты умная девочка, - доктор целует меня в лоб и уходит.
Почему-то впервые мне хочется побыть глупой девочкой. Я больше не хочу замечать очевидных вещей и догадываться обо всем. Я хочу жить в вафельном домике с шоколадной крышей. Я хочу построить огромный-преогромный воздушный замок и поселиться в нем.
У меня какие-то осложнения. Я боюсь. Впервые. Мне нужно еще немного времени.
Мой спинной мозг разрушается. Это значит, что вскоре я не смогу управлять своими рефлексами. Даже не знала, что так бывает.
9
Я дома. Здесь тепло и уютно. Родители специально для меня разожгли камин посреди лета. Ведь мне постоянно холодно. И одиноко.
Теперь я живу на первом этаже, чтобы было легче выезжать во двор. Родители многое изменили в доме, чтобы мне было легче. Но меня это раздражает. Это показывает, как я на самом деле беспомощна.
Пришел Сэм. Он рассказывает, как сегодня гулял с друзьями. Он смеется и подкалывает меня. Мне больно, неприятно, но я все-таки выдавливаю из себя слабую улыбку, а точнее ее подобие. Сэм еще слишком мал, чтобы понять, что мне неприятно все это слышать. А я слишком добрая сестра, чтобы сказать ему об этом.
У меня под окном растет огромный дуб. На нем всегда обитают какие-нибудь птички. До меня доносится их пение. Раньше, я бы и не подумала его слушать, а теперь... Теперь я другая. Мне нравится слушать пение птиц. Оно успокаивает.
Я достаю старую коробку, в которой храню всякие старые письма, открытки и прочие безделушки. Мне нравится разглядывать валентинки. Вот эту мне подарил Чарли в пятом классе. Она большая и красивая. Жаль, что она была первой и последней валентинкой от него. А вот это сердечко мне подарила Эмбер. Она привезла его из Нью-Йорка, но это не столь важно. Главное, что оно от Эмбер. В глубине коробке я нашла старую потрепанную бумажку, на которой написаны мои желания. Тогда я хотела подружиться с Джеком из параллельного класса и, чтобы он пригласил меня на свидание. Еще я хотела себе диск Бритни Спирз и все такое прочее.
Интересно, какие бы сейчас я написала желания? Но у меня не было бы желаний, лишь одно - ходить. Смешно, но когда мы что-то имеем, мы это не ценим, а вот когда теряем...
Я затолкала все обратно в коробку и отшвырнула ее куда подальше. Не хочу вспоминать, что было со мной раньше. Хочу жить только сегодняшним днем. Кто знает, может, завтрашнего у меня и не будет.
В дверь кто-то стучит.
-Войдите, - говорю я.
На пороге появляется Марк с взлохмаченными волосами и легким румянцем на щеках. Он стесняется. Мне приятно.
-Привет, - бормочет он.
-Привет, - я тоже бормочу. Мое лицо покрылось красными пятнами. Я это чувствую. Вот только бы Марк этого не чувствовал.
Тут происходит неожиданное. Марк меня целует. Губы у него холодные, очень мягкие. И мне кажется, что я чувствую вкус апельсинов.
-Извини, - говорит Марк. Он готов сквозь землю провалиться.
-Нет... Поцелуй меня еще раз, - прошу я и улыбаюсь. Марк тоже улыбается. Между нами что-то произошло. Что-то волшебное и необъяснимое. Мне кажется, что мир рухнул, а мы с Марком остались. Впервые я хочу жить. Мне есть ради кого жить. Я хочу бороться.
Марк снова меня целует, и я уплываю куда-то далеко. Мне так хорошо, что хочется, чтобы это мгновение длилось вечно.
10
Папа не понимает что со мной. Мама лишь загадочно улыбается. А Сэм ходит насупившись. Мама назвала его ребенком, и он обиделся. Я бы не обиделась. Я хочу, чтобы меня называли ребенком.
Мама рассказывает что-то о лекарствах, которые способны приостановить разрушение. Но я понимаю, что мне ничего не поможет. Мама так радуется, она искренне надеется, что лекарства помогут. Глупость, но я не говорю ей об этом. Я хочу, чтобы родители были счастливы. Мне приятно смотреть, как сверкают мамины глаза, и как папа нежно смотрит на нее, словно заново постигая любовь к ней.
Я уезжаю из кухни, оставляя их одних. У меня есть телефон доктора. Он говорил, чтобы я звонила ему в любое время, но я долго не решалась. А сейчас, я чувствую, время пришло.
Через три гудка доктор берет трубку. Голос у него уставший.
-Да?
-Доктор Мартинес?
-Он самый.
-Это я. Оливия.
-Оливия! - вскрикивает доктор. - Что-то случилось?
-Нет. Я хочу спросить... сколько мне осталось? Ответьте, пожалуйста! - требую я.
-Оливия, ты просишь невозможного.
-Примерные цифры, доктор!
-Ну, учитывая твое состояние и скорость разложения... примерно... три недели.
-Так мало?
-Это условные цифры, Оливия. Все может измениться в любую минуту.
-Три недели и я превращусь в овощ, - шепчу я.
-Оливия! - кричит доктор.
-Спасибо. Доктор, могу я попросить вас об одолжении?