В этом рассказе нагло и бесцеремонно перецитированы, переделаны и извращены произведения классиков, как то Достоевского, Бабеля, Булгакова и Есенина. Поэтому лучше его не читать. Я честно предупредил.
Сего седьмого мая текущего седьмого года, в половине седьмого пополудни, Федор Михайлович, любезный товарищ мой, сослуживец и отчасти земляк, так как родились и выросли мы в одном дальнем провинциальном городке, где с детства сдружились и росли вместе, деля печали и радости пополам, как и полагается друзьям юности, пожелал ознакомиться с блогами, о которых недавно заикнулся один общий знакомый наш - господин N.
Собираясь на прогулку по стольному сибирскому граду (не столько по нужде, сколько из любознательности), а следственно, уже считаясь вышедшим из дома и, стало быть, гуляющим гражданином, будучи совершенно в тот вечер свободным, я не только поддержал порыв своего друга, но и самолично отправился с ним в ближайшее Интернет-кафе, которое находилось на перекрестке улиц Березовая и Углекопов, как раз за пивным ларьком с нарисованной неестественного цвета сушеной воблой на вывеске.
- Прекрасная идея! - сказал я, входя в означенное заведение и, наблюдая, как служащий, по виду худой и коротко стриженный немец, но не из тех, которые приехали в Россию еще в петровские времена, а совсем свежий и еще не высушенный российской действительностью до образа и цвета той самой воблы с вывески уличного питейного заведения, вскакивает с кресла и отвешивает угодливый поклон новым посетителям.
- Покажите, любезнейший, мне с моим другом блоги, - произнес тем временем Федор Михайлович, отдавая немцу шляпу и трость и приглаживая широкой пятернею своей растрепавшиеся волосы, так как был он богатырем хоть куда и шевелюру свою носил с гордостью и достоинством, как и полагается человеку солидному и в возрасте, написавшему не один том сочинений, кои без малейшего сомнения войдут в золотой фонд отечественной литературы и, возможно, не один студиоз будущего будет плакать ночами над проникновенными строками друга моего, воображая в своем сознании себя на месте несчастной жертвы, зарубленной топором, впрочем, не буду пересказывать сюжет замечательной книги друга моего.
Немец подвел и усадил нас в кресла подле экрана, прозведя несколько ловких манипуляций пальцами с алфавитными кнопками, похожими на маленькие египетские пирамиды с обрубленной верхушкой, и сделал приглашающий жест, в меру угодливый, в меру исполненный достоинства и даже некоторой затаенной гордости своим умением так ловко извлекать буквы из маленьких обрубленных пирамидок, и мы увидели на экране записи первого блога.
"Его называли у нас "полтора тэга" или "девять постов". "Полтора тэга" называли его потому, что ни один блог не мог вместить в себя столько дерзости и комментов, сколько было у него. Аватарка его была ярче самой яркой афиши в Одессе, а френдов он имел больше, чем толстая еврейка в Тель-Авиве. А "девятью постами" прозвали его потому, что фирма Лёва Бром и компания произвели на него не восемь и не десять обзоров, а именно девять"
Федор Михайлович нетерпеливо пошевелился в кресле и кивнул немцу: мол, перелистывай дальше, мне уже все понятно в этом блоге, и услужливый немец тут же опустил свои длинные худые пальцы на пирамидки, продолжая удивлять нас стремительностью своих телодвижений, напоминая фокусника в театре шапито, на представлении которого в прошлом году у меня самым бессовестным образом увели кошелек с золотыми монетами. а у Федора Михайловича рукопись небольшого и, можно сказать, даже веселого рассказа под названием "Крокодил", после чего мой образованный друг больше решил веселых рассказов не писать, а сочинить что-нибудь грустное и отчасти даже трагическое.
"У-у-у-у-гу-гу-гуу! - прочитали мы в новом блоге. - О, гляньте на меня, я погибаю. Ветер за окном ревет мне отходную, и я реву вместе с ним. Пропал я, пропал. Негодяй в грязном колпаке - разносчик пиццы из ресторана быстрого питания - кинул в меня горячим гамбургером и обварил мне левый бок"
Я оглянулся и увидел, что друг мой уже вовсе и не сидел рядом, а встал, вдохновленно прохаживаясь по комнате и в задумчивости теребя бороду, недавно стриженную нашим общим цирюльником, что живет и принимает посетителей совсем рядом, всего в двух кварталах, если, выйдя из этого заведения, свернуть не направо, а налево и следовать, никуда не сворачивая более, вплоть до дома с вывеской "Супермаркет", там еще третья буква - вот только не помню с начала или с конца слова - не горит по вечерам, о чем наши сограждане извещены были городскою утреннею газетой от сего дня, седьмого мая, если считать не по старому, а по новому революционному стилю.
Блог мелькнул и исчез, а вместо него тут же появился другой, с наклонными буквами стихов и терпким ароматом поэзии, настоящей поэзии, друзья мои, где каждое последнее слово имеет созвучную себе пару, веселя и радуя истинного ценителя литературы.
"Не бродить, не мять в постах багряных
слов твоих и не искать следа.
Со снопом волос своих овсяных
отоснилась авой навсегда.
В тихий час, когда завяли травы,
ник растаял в воздухе, как звук.
Но остался в складках пьяной клавы
запах меда от невинных рук".
Я собирался дочитать стихотворение до конца, но в это-то самое мгновение вдруг страшный, могу даже сказать, неестественный крик Федора Михайловича потряс комнату. Не зная, что подумать, я сначала оледенел на месте; но замечая, что кричит уже и немец, быстро оборотился и что же увидел я! Я увидел - о боже! - я увидел, как Федор Михалович, крича что-то совершенно неразборчивое, стоит у соседнего экрана и яростно колотит по клавишам-пирамидкам.
- Заведу свой блог! - наконец разобрал я внятные слова, прозвучавшие в этой какофонии звуков...