Игорь Мананников

Райские истории

Часть I

Пролог

Дождь усиливался. Крупные капли быстро шлепались на дворовую грязь, оставляя после себя большие пузыри на лужах. Йона проснулся от стука капель, ударявших по крыше сарая, и долго лежал, глядя в открытую дверь. Стояла ранняя осень 1629 года; теплый, молочный ветер приносил с собой запах уже недалекого дома и совсем далекого детства. Трава и деревья были еще изумрудно-зелеными, хотя некоторые березы уже приобрели золотое сокровище пожелтевших листьев. Холода еще не наступили, поэтому можно было смело ночевать на огромном сеновале и не обременять гостеприимных хозяев дома, которые, как сказал Конрад: "Принимают всех, как добрые христиане, но двери на ночь запирают".

Йона созерцал серое утреннее небо, осенний, мокрый лес; в голове не было никаких мыслей. Он слушал дождь и тихую песню, доносившуюся из амбара, стоявшего на противоположной стороне двора. Конрад крепко спал, укрывшись своим синим плащом, когда Йона тихо встал, затянул пояс и, отряхнув сено с одежды, подошел к двери сарая. Постройки на дворе не новые, но добротные и крепкие: чувствовалась рука рачительного хозяина. Хозяйский дом достаточно велик, чтобы вместить в себя многочисленную семью и нескольких работников.

Дождь перестал так же быстро, как и начался. На дворе началась обычная деревенская работа. Несколько человек - видимо, работники - стали носить большие, похожие на откормленных свиней, мешки в амбар. Там раздавались тихие голоса, на фоне которых низкий женский голос тянул грустную мелодию без слов. Конрад проснулся и резко поднялся на ноги - он всегда быстро просыпался и тихо, как кошка, вставал. Подойдя к Йоне, он бодро похлопал его по плечу.

- Хорошая песня, приятель, - сказал он, - хозяйская дочь еще лучше. Я ее вчера все-таки рассмотрел хорошенько, хоть и ночь была. Женщина привлекательная, в самом соку...

Конрад поежился и поправил одежду.

- Ты разве замерз? - спросил Йона приятеля, думая о том, какая должна быть внешность у женщины с таким бархатным голосом. Ночью он почти никого не видел, как всегда, с ночлегом все уладил Конрад.

- Конечно, замерз - поспи-ка на улице осенью, в этом сарае ветер гуляет, как по главной улице Лондона.

- Ты никогда не был в Лондоне, откуда тебе знать, какие там улицы?

- Это не важно, мне рассказывали.

- Конрад, оглядываясь, пригладил рукой пышную черную шевелюру и, поправив небольшую бородку, сказал:

- Надо бы попросить у нее поесть. У нас с тобой почти ничего не осталось.

Йона и сам уже почувствовал голод. Они собрали свои вещи, взяли сумки и вышли во двор. Шлепая по грязи, двое друзей подошли к амбару и заглянули внутрь.

Теперь женщины могли рассмотреть их поближе. Они увидели двух молодых высоких парней с модными бородками - один черный, как цыган, другой рыжий; было ясно, что они из города. Их еще не слишком грязная одежда свидетельствовала о недавней светской жизни. Красивые рюши, блестящие пуговицы, изящные, но немного помятые банты на сюртуках говорили о том, что их хозяева любят пококетничать и повеселиться.

- Здравствуй, хозяйка, - начал Конрад, обращаясь к миловидной толстушке, стоящей у большого короба с зерном.

- Здравствуй, студент. Как тебе наш сеновал? - спросила она задорно. Стоявшие рядом с ней девушки засмеялись.

- Отлично, - отозвался Конрад, он хотел было сказать какую-то сальность, но в последний момент передумал и жалобно воззвал: - Хозяйка, прояви милосердие - накорми нас, бедных странников.

- Рина, сбегай на кухню, принеси похлебку и хлеб, - приказала толстушка одной из девушек. Та проворно прошмыгнула мимо парней.

- Как тебя зовут, благодетельница? - спросил Конрад у хозяйки.

- Меня зовут Анна, - представилась она, - я дочь Яна-свинопаса.

- Твой отец - свинопас? - неподдельно удивился Йона. - А где свиньи? Ваш дом не похож на нищенскую лачугу.

- Отец раньше был свинопасом, потом разбогател, свиней мы держим на ферме, это недалеко отсюда, - пояснила Анна и спросила: - А вы кто такие и куда идете?

- Я Конрад Оренбах из Франкфурта, а это мой друг Йона; мы учились в Париже, а теперь идем к его родителям на каникулы, прежде чем искать работу...

- Это недалеко, город Берцы, - прервал приятеля Йона, - может, ты слышала об Амосе-ювелире из Берц? Это мой отец.

Пришла Рина и принесла еду. Студенты расположились на мешках с зерном и принялись стремительно завтракать.

- Нет, Амоса я не знаю, мы редко ездим в Чехию, - проговорила Анна, глядя, как они быстро скребут ложками в миске, - тем более что из-за этих войн дороги опасны. Слишком много появилось там проходимцев и бездельников, которые выдают себя за ревнителей чистоты учения Христа, а сами не прочь разжиться за счет братьев-христиан.

Йона оживился.

- Мы слышали, от купцов, что было восстание то ли реформатов, то ли чешских братьев, никто толком не знает...

- Какие там братья! Холопы взбунтовались, - резко ответила Анна. - Правда, князь Аленбургский их уже успокоил. У него в замке, говорят, несколько виселиц стоит и постоянно на них кто-нибудь висит. Ужас! Уже неделю по лесам вылавливают оставшихся, к нам как-то раз приходили, искали...

В амбар заглянул большой грязный мужик. Оглядев без интереса студентов, он обратился к хозяйке:

- Анна, мешков хватит или послать кого-нибудь на ферму?

- Не хватит, пошли Алена, а заодно пусть он спросит, когда отец вернется.

Когда работник исчез в проеме двери, студенты поспешно встали.

- Спасибо за ночлег и за еду, Анна. Мы пойдем, - сказал Йона, поднял свою сумку на плечо и направился к выходу. Идти далеко, а ему не терпелось увидеть родные места до того, как стемнеет. Конрад последовал за ним, застегивая пряжки плаща.

Анна проводила их до ограды, указала путь к лесной дороге и вернулась к своим делам, думая о том, на кого из них она произвела большее впечатление.

___

Некоторое время студенты молча шагали по мокрой траве. Затоптанное поле, на котором были видны следы коров и свиней, упиралось в темную чащу леса. Пройдя некоторое время вдоль опушки, они свернули в лес, чтобы напрямик выйти к дороге. Их куртки и штаны вскоре стали мокрыми и грязными, так как подул ветер и капли, оставшиеся на листьях после дождя посыпались вниз маленьким ливнем.

- Говорил тебе, не надо совать свой нос в мокрый лес, - ворчал Конрад, закутываясь в мокрый плащ. - Вот, теперь мы замерзнем, мой камзол потеряет свой цвет. Другого у меня нет, и пока не предвидится.

- Мы уже скоро выйдем на дорогу, там ты быстро обсохнешь, - ответил Йона.

Он шел, угадывая направление между деревьями. Ветки кустарника цеплялись за одежду, мокрые ноги начинали потихоньку мерзнуть.

- Знаешь, Франц мне предлагал купить у него арабский кинжал с серебряными ножнами совсем недорого, - продолжал Конрад.

- Какой Франц?

- Да из гостиницы в Кельне, помнишь такой лысый и толстый. Он торгует в Италии.

- Зачем тебе кинжал? Лучше сразу шпагу или пистолеты.

- Ну, шпагу я возьму, когда пойду на службу к герцогу Швабскому. Это оружие для солидных господ. А кинжал нужен для потасовок, драк в трактирах или вот здесь - в лесу. Мало ли на кого наткнемся. Я думаю, эти братья без оружия не ходят.

- Братьям до нас дела нет. Вообще-то они всегда были мирными людьми. Не знаю, почему такие слухи о них ходят, - сказал Йона и огляделся, потом добавил: - А если что, то они, скорее всего, охотятся на богатых, зачем им студенты... Ты слышал?

Он поднял руку, призывая прислушаться, Конрад замер и уставился на своего друга.

- Нет. Ничего не слышно. А что? - спросил он и оглядел окружающий их лес.

- Вроде шум какой-то, то ли копыта, то ли крики... Наверное, дорога близко, - Йона двинулся и быстро зашагал, придерживая сумку на плече.

Через некоторое время лес просветлел, поредел и расступился. Они вышли на большую дорогу, что сильно извивалась и потом резко поворачивала в сосновую рощу, стоящую неподалеку. Близился полдень, облака сжалились над бедной мокрой землей и немного расступились, позволяя бледному солнцу посветить на землю своим мутно-желтым светом. Лужи на дороге довольно заблестели, грязь начала подсыхать, что не слишком мешало ей всячески затруднять продвижение по дороге двум мокрым и замерзшим студентам.

- В конце концов, это правильный путь, мы не заблудимся, - говорил Йона, чавкая ногами по лужам.

- Да, это не Париж, - пробурчал Конрад, - может, пойдем по кромке леса? Там хотя бы травка... А это кто такие?

- Где? - Йона поднял голову и огляделся.

Рядом с ними, откуда ни возьмись, появились несколько человек. Они были в лохмотьях, а в руках держали ножы и топоры.

- Йона, они на нас бегут. Кто это? - волновался Конрад.

- Не знаю, - сказал Йона.

Он поднял руки и крикнул на чешском языке: "Друзья! Мы мирные странники!" Люди с топорами ничего не отвечали, еще мгновение и они окажутся рядом. Конрад быстро сообразил, что говорить бесполезно - надо удирать. Он резко побежал к лесу и крикнул: "Йона, бежим, это братья!". Йона хотел было что-то крикнуть им еще, но оглянулся и, видя как приятель карабкается на пригорок, сам дернулся и побежал за ним. Преследователи что-то кричали, но не отставали. Друзья бежали, куда глаза глядят, ветки хлестали по лицу, деревья заставляли петлять по лесу, кусты хватали за ноги цепкими лапами. Вдруг сбоку, из ниоткуда, выросли трое злодеев. Они стремительно настигли молодых людей и набросились на них со всего маху. Йона пытался сопротивляться, но поваленный и придавленный к земле тяжелой тушей, не мог пошевелиться. Ему удалось повернуть голову и увидеть, как Конрад вывернулся из-под лап двух бандитов и, оставив им на память свой плащ и сумку, припустил налегке так, что никакая лань его не догнала бы теперь, если бы и захотела. Злобно ругаясь, те двое бросились к Йоне, так как он уже спихнул с себя толстяка и пытался подняться. Его сбили с ног и заломили руки за спину, обвязывая веревкой.

- Попался! Лежи смирно! Владис, держи его крепче, - прорычал здоровяк, упустивший Конрада. Это был крепкий мужчина из крестьян, с большой бородой и бледным лицом, в несуразной, обветшалой одежде, наверное, он был чьим-то батраком. Если бы он был богатырем в кольчуге и с мечом в руках, он выглядел бы куда естественнее.

- Друзья! Я - студент, я ничего плохого не сделал! Я домой иду! - оправдывался Йона, когда его, связанного, подняли на ноги и повели к дороге.

Разбойники только посмеивались, а их мрачный вожак-бородач резко оборвал его:

- Еще слово, и я тебя придушу!

Йона затих. Он не знал, что и думать об этом. Вскоре они вышли на дорогу. На ней было человек пять, они стояли вокруг всадника, восседавшего на старом черном коне. Всадник оказался стариком с седыми усами, красный камзол сморщено висел на его тщедушном теле. При появлении Йоны люди на дороге радостно загомонили. Бородач подошел к всаднику и сказал:

- Вот, пан Викторин, поймали. Второй, правда, убежал, вот его плащ, - он многозначительно посмотрел на своих друзей.

Сумку он, вероятно, решил оставить себе за труды. Йона это понял и не стал вмешиваться.

- Ладно, Яков, приведем этого, - прошелестел старик, даже не взглянув на Йону. - Поехали.

Йона сообразил, что надо поправлять свои дела немедленно, пока старик не уехал вперед. Он рванулся к всаднику и умоляющим голосом начал говорить:

- Пан Викторин! Пан Викторин! Они меня с кем-то спутали! Я - Йона, студент, иду домой в Берцы! Там у меня отец - Амос-ювелир! Может, знаете?

Старик задержал коня, посмотрел на Йону своими выцветшими глазами, немного подумал и сказал:

- Йона, говоришь. Я Берцы хорошо знаю, - он погрузился в свою старческую память. - Амос, говоришь, ювелир. Да, вроде бы есть такой. Вот про сына его не знаю.

- Я учился в Париже несколько лет. Мой отец подтвердит.

- Ладно, ладно, спросим, - проскрипел нетерпеливо пан Викторин, - поехали.

Маленький отряд поплелся по дороге за старым, качающимся всадником. Они прошли сосновую рощу, перешли по мосту через маленькую, журчащую по камням речку, потом свернули с дороги и зашли по тропе в гущу леса. По дороге из разговоров Йона узнал, что князь Аленбургский обещал дать пять золотых за поимку каждого из оставшихся мятежников. Князь отличался, как говорили, особой суровостью, даже жестокостью, но, несмотря на это, он был справедливым судьей. Эти слова вселили надежду в сердце испуганного и растерянного студента. Он надеялся, что все скоро уладится. "Они убедятся, что я студент, - думал он, - или отец приедет и подтвердит это. Наверное, Конрад уже в Берцах, он все расскажет". Между тем, они быстро прошли лес, поскольку тропа была хорошо утоптана, и уже к вечеру вышли к замку.

Это был огромный трехэтажный особняк, построенный в форме квадрата, видимо, лет сто назад; его камни уже немного стерлись и округлились, а стены с северной стороны покрылись зеленым мхом. Двор, надо полагать, был с внутренней стороны здания, поэтому Йона не увидел ужасных виселиц, о которых говорила Анна. Рядом с особняком ютились небольшие домишки - некоторые из них были каменными, другие деревянными. Судя по всему, это были хозяйственные помещения и мастерские, поскольку около них валялось множество разных инструментов, сломанных телег, упряжи.

Пан Викторин остановил коня у небольшой каменной постройки и махнул рукой, тотчас к нему подбежал Яков. Старик что-то сказал ему, указывая на ближайший дом, потом повернул коня и тихим шагом направился к дворцу. Четыре сильных крестьянских руки быстро подхватили Йону и водворили его в дом. Там их встретили пятеро солдат, Йона живо догадался, что это местная тюрьма. В доме, как оказалось, был большой подвал, в него-то и швырнули бедного студента дожидаться приговора.

"Так или иначе, все ближе к дому, - думал он, - скоро меня выпустят, ведь до дома не далеко". Убежденный в своей невиновности, он принялся рассматривать помещение, куда его привела судьба.

Было темно, на улицу опускался вечер, и маленькое окошечко под самым потолком не хотело пропускать через себя последние лучи заходящего солнца. Пахло соломой и винным уксусом. "Здесь когда-то был винный погреб, - размышлял Йона, - помещение достаточно просторное, потолок высокий, не слишком сыро и не слишком сухо". Он попытался еще вспомнить, что он знал о винных погребах, но услышал резкий шорох в углу, под оконцем. Там была навалена куча соломы, и Йона сразу не разглядел, что в ней кто-то лежал, зарывшись с головой. Йона услышал негромкий и осторожный голос:

- Кто ты такой, юноша?

- Меня зовут Йона. Я студент, иду домой... - он начал повторять уже надоевшую фразу. - А ты кто?

- Студент? - воскликнул громко голос. - А как ты здесь очутился?

- На нас напали крестьяне, они приняли нас с приятелем за мятежников.

- Где твой приятель?

- Он убежал от них, а меня вот отправили сюда, пока кто-нибудь не подтвердит мои слова.

Йона подошел ближе. Человек вылез из соломы и резко встал. Это был седой бородатый старик, он был не выше Йоны, на лицо ему можно было дать лет восемьдесят, если бы не его движения: они были быстрыми и ловкими, как у юноши, в нем ощущалась неимоверная сила и здоровье. Между тем, старик быстро подошел к Йоне и посмотрел ему в глаза.

- Откуда ты идешь? - спросил он резко.

- Из Парижа. Я учился в университете, иду в Берцы...

- В Берцы, говоришь? - старик на долю секунды отвел глаза, пытаясь что-то вспомнить. - Что ты изучал в университете?

- Право, - ответил Йона.

Старик казался ему странным и не по-стариковски живым.

- Право? - изумился старик, как будто увидел перед собой десяток ангелов.

Он начал тихо ходить вокруг Йоны, судорожно взмахивая руками.

- Право, право, право, слава Богу! - повторял он себе под нос. - А еще что?

Йону все это стало утомлять и раздражать, он отошел к стене и сел на солому.

- Еще философию и медицину. Какая теперь разница! - буркнул он.

Старик теперь его почти не слышал. Он тихо шептал и ходил по каменному полу.

- Право, философия, Париж, Йона. Как все просто! Как безумно просто! Вот и все!

Потом он почти подбежал к Йоне и сел рядом.

- Меня тоже зовут Йона, - радостно представился он и подмигнул карим глазом, - Йона Пиррон или Пирронус.

Йона не любил людей, которых звали так же, как и его. Это происходило не специально, просто появлялась внутренняя неприязнь к тезке. Теперь она умножалась, как на дрожжах, благодаря истеричному поведению этого "молодого" старца. Чтобы подавить растущее отвращение к старику, Йона решил узнать его поближе.

- Что ты здесь делаешь, Йона Пиррон? - спросил он, как можно сдержаннее.

- Меня поймали так же, как и тебя. Я уже две недели тут сижу. Думаю, ты просидишь не меньше.

- Как это! Я же ни в чем не виновен, да и город мой рядом, они скоро все узнают и отпустят меня.

- Может и так. Правда, все здесь делается медленнее, чем ты можешь себе представить. Пока о тебе доложат, пока решат, что делать, пройдет неделя, - Пиррон хлопнул себя по тощей коленке. - Это же великолепно! - воскликнул старик.

- Что хорошего? - взбесился Йона, но быстро взял себя в руки и невозмутимо добавил: - За что тебя посадили? Где твой дом? Когда выпустят?

- О-о, мой друг! - радостно завопил Пиррон, - мне это не грозит, меня скоро повесят, как моих верных и несчастных друзей.

Он глубоко вздохнул и гордо продолжил:

- Меня здесь знают как Петра Пехита. Это я поднял народ на восстание.

Йона молча повернулся и удивленно уставился на старика.

- Да, мой друг, - продолжил Пиррон с отеческой улыбкой на устах, - Против меченосного католичества. Князь силой решил перекрестить всех здешних протестантов и чешских братьев в католичество. Недовольных вешали. Так несколько деревень загубил. Не то, чтобы он был ревностным католиком, нет, он ревностный слуга Фердинанда II, небезызвестного тебе Габсбурга. Он так хотел выслужиться, что я - добрый католик - не стерпел этого зла. Да, люди за мной пошли. Кто-то должен быть впереди; это мог быть я, а мог быть кто-нибудь другой - не важно. Плод созрел. Правда была на нашей стороне. Мы дрались с солдатами, а они убивали и грабили наших стариков и женщин... Нас было мало, времена магистра Гуса прошли, люди боятся, люди разочарованы... А, что там...

Он махнул рукой и на минуту задумался.

- Теперь меня повесят, и я умру, - он улыбнулся.

Йона решил, что старик свихнулся. Однако он сдержанно спросил:

- Почему ты этому радуешься?

- Я тебе это расскажу. Обязательно! Я столько лет этого ждал, - Пиррон оживился и придвинулся поближе к студенту. - Умереть - это честь для меня. Я этого долго ждал. Тихо, не спрашивай. Мне было предсказано... Один человек...

Старик запнулся, улыбнулся в бороду, что-то вспоминая, и продолжил:

- Ну, скажем, некое существо мне сказало, что я умру тогда, когда, будучи стариком, увижу Йону молодым студентом... Все это было так поэтично сказано, но я не помню, как именно. Я так много забыл. Забвение преследует меня все время. Я записывал одно время, но записи куда-то потерялись... Я это предвидел... Писать бесполезно, этого не опишешь...

Старик вдохновенно начал что-то бормотать себе под нос. Йона убедился, что старик нездоров умом, но не подал виду и остановил его:

- Что ты хотел мне рассказать?

Старик опомнился и взглянул на студента ясными как сон глазами.

- Да. Именно тебе. Я хочу тебе рассказать свою историю, вернее, историю моих приключений. Ты достаточно образован, чтобы это понять и поверить мне, но главное - ты избранник. Ты должен это знать. Слушай и не перебивай.

"В конце концов, займу время, - подумал Йона и уселся поудобнее в углу. Стало совсем темно. Старик начал свой рассказ.

Глава 1

Рассказ старика

Я родился в Праге в 1259 году при короле Пршемысле II Оттокаре. Это был великий король из избранного рода. Чехия тогда была великой и могущественной страной. Отец мой был сапожником. Мы жили недалеко от рыночной площади. Наша семья не голодала, но все же для своего единственного сына мой почтенный старик-отец желал лучшей доли. Поэтому, когда мне исполнилось двадцать лет, он отправил меня в Парижский университет учиться юриспруденции, ведь в Праге тогда еще не было университета; к тому же в Париже жили родственники матери, у которых я мог найти покровительство. Он хотел, чтобы я стал судьей в нашем городе.

Я был молод и легкомыслен. Париж мне понравился - это был шумный и веселый город. Учился я с интересом и, может статься, стал бы хорошим судьей. Правда, философия Аристотеля и Августина меня интересовала больше, чем римское право. Не долго думая, я бросил мечты о юридической карьере и предался диалектике. Я так преуспел в философии, что друзья и преподаватели прозвали меня Пирроном, ибо на диспутах я постоянно и небезуспешно отстаивал точку зрения греческих скептиков. Меня удивляло, а иногда и злило самонадеянное убеждение наших докторов в том, что они могут все вещи познать своим умом при помощи одной логики. Безрассудные! Вещи невозможно познать, нельзя о них судить что-либо определенное. Наши слова далеки от истины, мы имеем дело только с видимостью. Мы ничего не знаем точно, нам только кажется, что мы знаем. Поняв это и успев нажить за свои взгляды себе недоброжелателей, я стал воздерживаться от твердых суждений и мнений, вследствие этого у меня прекратились споры с учителями, и я стал их любимцем, что, конечно же, облегчило мое обучение.

Изучая философию, в конце концов, возвышаешь свое умозрение до богословия. На диспутах я был богословом, но в повседневной жизни праведность была далека от меня. Я был горд и самонадеян. Помню, любил иногда выставлять себя учеником Иоахима Флорского и потешаться над друзьями, когда они наивно пугались этого и подозревали меня в ереси. Как правило, после третьей кружки вина в трактире они это забывали, как, впрочем, и я. Одевался я богато, деньги от отца приходили регулярно. Когда вошел в моду голубой и зеленый цвет, на мне это сразу же было видно; я даже иногда носил длинные замшевые перчатки и берет - привилегию докторов, когда хотел пофорсить перед дамами, ведь женщины меня любили, да и я не чурался общением с ними.

Если мне надоедала разгульная жизнь, я брался за учение. "Светильник" Гонория Августодунского и "Сумма изречений" Петра Ломбардского меня никогда не привлекали - слишком пресно. Я слушал божественного Фому. Но и этого мне было мало; я подозревал, что есть тайные знания, дающие власть над вещами. В своей гордыне я желал этой магической власти. Но настоящие маги не открывают общественных школ и не слоняются по улицам в поисках учеников. Были разные шарлатаны из евреев, обещающие за определенную плату открыть верным христианам тайное знание, дающее золото. Я понимал, что эти бездельники - обманщики, маги не продают свое знание. О настоящих учителях приходилось самому догадываться.

У Фомы был учитель Альберт фон Больштедт. О нем ходили легенды; говорили, что он создал человека в колбе, да еще многое болтали. Был слух, что Фома принял не все его натурфилософские знания, а только те, которые одобрила церковь. Запреты церкви меня не пугали, а, напротив, разжигали порочное любопытство. Однако Альберт уже не появлялся в Париже, говорили, что он ослаб умом и стал как младенец, а потом умер в Кельне. О других магах я не слышал, а если слышал, то не верил им. Таким образом, вскоре мои мечты о магической власти рухнули, как старая колокольня. Ветреная и безрассудная молодость.

Так беспутно и легкомысленно я выучился и стал бакалавром теологии. Нередко во мне просыпалась совесть, озарял божественный свет истины, и я думал о своей несчастной душе.Тогда я бежал в монастырь и, горячо раскаиваясь, плакал о грехах. Мой духовник - старый францисканец Гобо - устрашал меня геенной и призывал вступить в орден. Казалось бы, вступи в орден, надень сначала небеленую мешковину, и карьера епископа, одетого в шелка, обеспечена, поскольку в то время образование и деньги среди монахов прибавляли праведности. Но, надо сказать, что я не спешил стать монахом, к тому же нищенствующим. Да и вообще внутренне питал отвращение к лицемерию духовенства, а поскольку других предложений мне не делали, то я отправился в родной город, посоветоваться с отцом. Я знал, что он не обрадуется тому, что я не стал юристом, но делать нечего: я решительно не знал, чем мне заняться. Ни одна из имеющихся возможностей кем-то стать меня не привлекала, наоборот, я чувствовал ко всему отвращение. Поэтому надеялся, что родительская рука решит мою участь.

Глава 2

Случай в таверне

Я выехал из Парижа на гнедом скакуне в конце лета и надеялся попасть домой ко дню святого Михаила. Меня окружали золотистые поля пшеницы, виноградники, широкие пастбища, над головой голубело прозрачное безоблачное небо, было тепло и сухо. Мой конь был молод и силен, поэтому в скором времени я уже мчался далеко от Парижа в сторону Кельна. Я хотел по дороге домой посмотреть мир, а Кельн - один из богатейших городов Европы.

Без особых приключений - если не считать того, что мне пришлось пару раз подковать лошадь, причем заплатить за это в два раза дороже, чем в Париже - я добрался до Кельна. Город мне понравился: красивые церкви, дома, оживленная торговля. Пытался что-нибудь узнать об Альберте, но это ни к чему не привело, наверное, мое знание языка меня подвело, к тому же я там не задержался, так как в городе была распространена какая-то горячка, и я поспешил уехать.

Я ехал в сторону Марбурга. Вечерело, небо на западе покраснело и покрылось тучами. Сумерки быстро сгущались, подул холодный ветер - надо было найти прибежище на ночь. Я пришпорил коня и помчался вперед, мне говорили, что недалеко по дороге стоит гостиница. Действительно, через два поворота по лесной дороге, на краю небольшого поля я увидел огни, а чуть позже уже въехал во двор крошечной таверны. Я отдал лошадь конюху, а сам отправился поужинать. Постояльцев было не много: два бедных купца и один бродяга. Все они были в главном зале, где был накрыт стол и для меня. Низкий закопченный потолок освещался свечами, стоявшими на старых глиняных подсвечниках, и огнем в очаге, рядом с которым валялись разбитые чашки и горшки. Хозяин суетился у стола, видно у него не было слуг. Это был низенький, толстый человек в суконном фартуке и с жилистыми руками.

- Сударь, вот еда, потом Эльза проводит вас в комнату. Уже так поздно. Только холодное мясо осталось. Вот еще сыр и вино, - говорил хозяин.

Я посмотрел в маленькое окошко на своего коня. Хозяин перехватил мой взгляд и сказал:

- Не беспокойтесь, Карл почистит и накормит вашу лошадь.

Я сел за стол и с жадностью набросился на еду. Купцы сидели у огня и грелись, не обращая на меня никакого внимания. Они о чем-то тихо говорили на фламандском языке. Я встречал фламандцев на ярмарке в Труа, но их языка не знал. Проглатывая очередной кусок жареной свинины, я обдумывал дальнейший путь. Двигался я довольно-таки быстро, и денег оставалось достаточно для того, чтобы не слишком торопиться домой, а поглазеть еще на какие-нибудь места. Можно было бы, например, заглянуть на юг или еще куда-нибудь. С такими приятными мыслями, сытно и в тепле я встретил прохладную ночь. Я уже чуть было не заснул за последней кружкой вина, как услышал во дворе стук копыт. "Очевидно, прибыли еще постояльцы, может повеселее станет", - устало подумал я, глядя в окно на десятерых всадников, подъехавших к конюшне. Один из них был, по-видимому, из знатного сословия, его выдавала богатая черная мантия, под ней легкий панцирь, меч и небольшой щит с изображением герба: черный коршун на светлом фоне. Я не силен в геральдике, поэтому не понял, откуда этот гость.

Рыцарь спешился, звеня шпорами и оружием, что-то сказал своим людям. Те быстро разбежались по двору. Несколько человек зашли в конюшню. Хозяин, все это время бегавший у них под ногами, последовал за ними. Рыцарь остался во дворе. На вид это был не старый человек, со светлыми, вьющимися волосами, спадавшими на беличий воротник мантии. Он был высок и, в отличие от неотесанных немцев, грациозен; резкие движения и стремительный взгляд характеризовали его как человека импульсивного и раздражительного. Через некоторое время слуги рыцаря вывели из конюшни лошадей. Хозяин, видимо, этому сильно противился: он суетился, махал руками и что-то говорил господину в мантии. Поначалу я не придал этому никакого значения, вино и темнота затмили мне глаза, но каково же было мое изумление и возмущение, когда, немного погодя, я разглядел среди этих лошадей моего гнедого, причем уже оседланного и взнузданного. В гневе я вскочил и бросился к дверям. Когда я выскочил во двор, рыцарь и его слуги были уже в седле. Я кричал им, что это грабеж и беззаконие, но напрасно, они, быстро пришпорив лошадей, уже неслись галопом прочь от таверны. Не раздумывая, я кинулся в конюшню, но там было пусто, я выскочил во двор и, подбегая к лошадям грабителей, только сейчас заметил, что их кони еле держались на ногах, они были загнаны и, наверное, уже собирались сдохнуть. В возмущении я обернулся к хозяину таверны. Он, виновато потупив глаза, простонал:

- Сударь, я не мог ничего сделать! Это же Филипп Гневный. Он всегда берет то, что ему нужно.

В дверях появились фламандцы. Они громко и непонятно кричали на родном языке, но иногда были слышны обрывки фраз на немецком, не выделяющиеся особым изяществом.

- Вор! Пройдоха, - ругались они наперебой, обращаясь то к хозяину, то, указывая руками в сторону открытых ворот. - Мы жаловаться! Сеньор... Суд... Платить золото!

- Почему вы их не остановили! - кричал я, - Где ваши люди? Где конюх?

- Карл сбежал. Графу нельзя перечить. В прошлый раз его головорезы убили двух моих слуг за то, что они не хотели отдать ему коней.

- А ваш сеньор? Как он это терпит? Это же беззаконие.

- О-о! Аббат ничего не может сделать! Он не так силен, - хозяин подошел ближе, развел руками и сказал: - Я очень виноват перед вами, господа. Но я не могу возместить вам, у меня ничего нет, я разорен...

Я уже не слушал его, обида и злость захлестнули меня. Я презрительно отвернулся и, сдерживая гнев, молча удалился в свою комнату.

Так начались мои удивительные приключения, которые длились многие годы.

Глава 3

Знакомство

Наутро я бодро, если можно так сказать после бурной ночи, шагал по дороге в Марбург, поминая добрым словом моего бедного коня. Сумки были до отказа заполнены провизией. Дорога теперь предстояла длинная, длиннее, чем я ожидал. Новый конь стоил в этих землях недешево. К тому же не хотелось покупать первую попавшуюся клячу. Нужно было найти подходящий рынок.

Свежий ветер и не слишком яркое солнце, пробивающееся своими лучами сквозь тоненький слой серых облаков, облегчали трудный путь. Однако к полудню силы меня оставили. Я остановился подкрепиться и отдохнуть. Меня окружало бесконечное поле, на горизонте виднелся темный лес. Селений поблизости не было, поэтому, немного отдохнув, я решил, во что бы то ни стало, добраться к ночи до леса, чтобы там безопасно переночевать.

Уже стемнело, когда моя нога ступила под сень старых дубов и кленов. Я жестоко устал и сразу же стал искать удобное для ночлега место. Найдя подходящую расщелину у поваленного дерева, я забрался туда и лег спать. Чтобы не привлекать к себе внимания диких зверей или, что еще хуже, лихих людей, я не стал разводить костер. Правда, от этого лучше мне не стало: после двух часов беспокойной полудремы я проснулся от жуткого холода. Ноги и руки просто окоченели. Вдруг я заметил огонек. Костер привлек мое внимание, и я решил посмотреть, что за люди его развели, в надежде приютиться у них до утра. Я тихонько собрал вещи и, пытаясь не шелестеть травой и упавшими ветками, стал пробираться к огню.

Вскоре я достиг больших разлапистых деревьев, стоящих невдалеке от костра и скрывающих меня от чужих глаз. Небольшой костер горел между двумя огромными дубами, к ним были привязаны пять расседланных лошадей, поклажа лежала у корней дерева. Рядом с костром сидел человек с бородой в темном плаще, он что-то ел. Только я начал думать о том, что мне предпринять, как возле меня, словно из-под земли, выросла огромная рослая фигура. Человек схватил меня за руки и резко выпихнул на свет. Бородач повернулся ко мне, поднял руку и сказал здоровяку:

- Дада, посмотри, может, еще кто-нибудь есть.

Дада кивнул и скрылся в кустах. Человек в плаще подозрительно посмотрел на меня и сказал:

- Ты кто такой? Что тут делаешь?

- Меня зовут Йона Пиррон. Я студент, иду домой, - ответил я.

Страха или растерянности не было. Эти люди не были похожи на злодеев. Человек посмотрел на меня внимательнее и пригласил к огню. Я скромно подошел и сел напротив него; светлые прозрачные глаза неотрывно следили за моими движениями. Широкое лицо старика с мелкими морщинками обрамляла густая седая борода, на голове он носил маленькую шапочку из черного бархата, похожую на те, что носят евреи. Поначалу я принял его за раввина, однако, когда я увидел у него на груди металлический резной крест, все мои заблуждения насчет его исповедания рассеялись, как дым. Пока я его разглядывал, старик отхлебнул из кружки и отставил ее к костру.

- Студент, говоришь, - медленно продолжил он, - где ты живешь?

- В Праге, - ответил я и добавил. - А вы кто такие?

- Меня зовут Альберт, а это мой немой слуга Дада, - и он указал рукой на только что подошедшего слугу.

- Я хотел погреться. Вы, я вижу, добрые люди, ведь одному ночевать небезопасно, - сказал я.

Дада подбросил в костер сухих веток, сноп искр весело взвился к кроне дерева, на миг осветив тихое ночное небо. Треск сучьев в огне и тепло, исходившее от него, располагали к мирной и дружелюбной беседе. Я подкрепился предложенным мне хлебом, сыром, горячим вином и, сам не знаю почему, принялся рассказывать о своей жизни в Париже, о Праге, о моих недавних приключениях. Старик слушал, развалившись на теплой овечьей шкуре; иногда он посмеивался или качал головой, внимая моим россказням. Когда я упомянул о графе Филиппе Гневном, он нахмурился и переспросил:

- Ты не ошибся, парень, его точно зовут Филипп Гневный?

- Да, да, хозяин не раз повторял его имя, - ответил я.

Судя по всему, Альберт знал этого графа и, пожалуй, не с самой лучшей стороны. Старик мне понравился: с ним было легко и просто, он имел хорошее образование, так как не спросил о моем прозвище, а, напротив, усмехнулся и что-то сказал на греческом о скептиках - я, правда, не успел разобрать, что именно. На все мои попытки узнать о нем что-либо большее, нежели одно имя, он молчал или отшучивался латинскими поговорками, которые он знал в неимоверном количестве. Несмотря на интересные беседы, под утро нас сморил сон.

Я проснулся от легкого позвякивания сбруи. Дада навьючивал лошадей. Мой плащь, мокрый от росы, уже не защищал меня от утренней прохлады. Туман медленно рассеивался между деревьями, птицы затянули свою утреннюю песню. Костер давно погас. Альберт собирал вещи в мешок. Я поспешно встал и обратился к нему: "Если вы едете в сторону Праги, возьмите меня с собой". Альберт медленно взглянул на меня и спокойно сказал: "Оставаясь с нами, ты подвергнешь свою жизнь опасности". Странно, но внутренний голос, который так редко появляется у меня, побуждал, во что бы то ни стало поехать с ними. Я стал совсем по-детски упрашивать старика, говоря, что ничего не боюсь, что мне с ним интересно и поучительно, что общение с ним будет мне полезно, особенно для спасения моей многогрешной души. Он повернулся и серьезно сказал: "Твоя правда! О душе стоит позаботиться. Особенно о твоей. Ладно, поедешь пока с нами, потом решим, что делать". Радуясь этому обстоятельству, я быстро собрался сам и даже помог Даде привязать пару сундуков к вьючной лошади. Сундуки, как мне показалось, были набиты какими-то инструментами и стеклянными сосудами, правда, рассмотреть лучше я не успел, Дада быстро оттолкнул меня от лошади и сделал все необходимое сам, сердито поглядывая на меня. Он был косматым, как леший, могучим и сумрачным человеком, забывшим навсегда о том, что такое улыбка. Мне он не очень понравился. Почему-то всегда так случается: приятные люди постоянно окружены какими-то монстрами или бандитами.

Через некоторое время мы уже ехали по лесной тропе. Мне дали серую кобылу, за что я очень благодарил судьбу, хотя она не шла ни в какое сравнение с моим гнедым - настолько она медленно плелась. Когда позволяла тропа и колючие ветки деревьев, я ехал рядом с Альбертом. Мы разговорились.

- Альберт, зачем тебе столько инструментов? - спросил я. - Даже у парижских докторов их не так много.

Он весело рассмеялся. Тогда я спросил прямо:

- Ты ученый?

- Да, - ответил он, - если так можно сказать.

- Как так?

- Я был ученым. Изучал природу, причины вещей, растения, животных, минералы. Теперь я изучаю жизнь.

- Жизнь - это привходящее свойство вещи, - поучительно сказал я, - или еще можно сказать - это душа. Душа - проста, ее нельзя изучить в пробирке.

Он усмехнулся.

- Ну, брат философ, не все живое обладает душой.

- Этого не может быть!

- Может. Многое из того, что вы учите в университете, остается только словом или скорее - пустым звуком. Профессора выдают свою болтовню за настоящее познание мира. Я так же, как и ты, сначала относился к ним скептически, не верил, потом хотел уйти из университета, бросить занятия философией, но не смог; если ты стал философом, это уже на всю жизнь. Это живет в тебе помимо тебя самого - если и захочешь, не отделаешься от мысли. Я остался, учился сам, потом читал лекции... Ну, хватит об этом...

Несколько минут мы ехали молча, я обдумывал вчерашнюю беседу и его нынешние слова. Мне они казались странными, если не сказать безумными. "Живое существо без души - это же бесовщина какая-то, ересь", - думал я. Но старик не казался безумцем, а его молитвы перед сном и трапезой звучали вполне ортодоксально. Он явно знал больше, чем все мои предыдущие учителя. А это сильно цепляло меня за какие-то глубинные струны души, которые обычно трудно было разбудить. Ни родителям, ни профессорам, ни женщинам этого еще не удавалось. Во мне пробудилась алчность к знанию, так долго спавшая на дне моей души. Мы ехали под зеленой листвой, вокруг - тихо и тепло, легкое опьянение вскружило мне голову; горячая боль в висках из-за скопившейся юношеской энергии. Меня обуяла жажда духа, стремление к нетленному и горнему. Захотелось знать то, что он знал. Во мне все перемешалось: чувство нежной привязанности к нему, жгучая ревность и горячая верность. "Вот тот человек, которого я так ждал", - лихорадочно думал я. Во мне уже не было той гордости ученого перед невеждами, что я испытывал в Париже, не было тщеславия. Я просто хотел следовать за этим человеком. "Мне больше ничего не надо... Что мне еще делать? Если честно, то никакая деятельность меня не привлекает. Ах, какое странное искушение! - подумал я. Я впервые поймал себя на мысли, что хочу быть странником.

Смутные чувства переполняли меня, но я начал твердо сознавать, что есть единственный правильный выбор в моей жизни.

- Я хочу быть с тобой, - сказал я. - Я хочу быть твоим учеником и знать то, что ты знаешь.

Альберт неопределенно покачал головой и погладил бороду. Я настаивал:

- Ради Христа, не бросай меня!

- О-о! Дада! - неожиданно громко воскликнул он. - Мы приобрели брата!

Дада недоверчиво посмотрел в мою сторону и неуверенно пожал плечами.

- Дада никому не верит, - сказал старик, улыбаясь. - У него есть на то свои причины. Научиться верить в людей - вот главный труд на земле. За этим скрывается настоящая божественная любовь. Человек слаб, грешен, даже больше - омерзителен в своем грехе, если ты это увидел и тебе захотелось его убить, то можно сказать, что ты сделал первый шаг в сторону любви к ближнему. Мало верить в Бога, важно еще верить в человека. - Он нагнулся ко мне и посмотрел мне в глаза. - Я верю в тебя. Если честно, я давно искал достойного собеседника. Ученые мужи замкнуты в своем собственном мире, они закостенели в самолюбии; рассуждая о высоких предметах, они не слышат друг друга. Поэтому единственный способ общаться - общаться с невеждой, как ты, который жаждет учиться, с тем, кто внимательно слушает.

- Почему ты веришь мне? - спросил я.

- Я верю себе и слушаю свое сердце. Оно мне много чего говорит. И о тебе тоже. Но готовься к труду, наше братство не терпит лентяев.

- У вас тайное братство? - загорелся я моментально. - Где же остальные члены?

Альберт запрокинул голову и громко расхохотался, так, что лошади в испуге замотали головами.

- Братья! Это я, Дада и теперь ты, - смеялся он. - Еще братья наши там.

Он ткнул рукой в небо. Я перестал спрашивать. И без того я был доволен и счастлив. Осознание правильного выбора давало ощущение неимоверного спокойствия в душе. Я вдыхал воздух полной грудью и весело смотрел в будущее. Лес кончился, и мы выехали на открытое с трех сторон поле. Подстегнув коней, мы резво понеслись вдаль, оставляя за собой стелющиеся клубы серой пыли.

Глава 4

Лашингский замок

"Мы едем в Лашингский замок, - сообщал мне Альберт о наших дальнейших делах. - Это недалеко от Праги, два дня пути. Я очень хорошо знаю графа Петра Лашингского. Он пригласил нас к себе для ученых занятий. Граф - просвещенный рыцарь, покровительствует мне давно. После последнего крестового похода, когда его ранили в Тунисе, он решил, наконец-то, покончить с одинокой жизнью и жениться. Как раз сейчас он уехал свататься куда-то в Венгрию, это надолго. Однако нас примут, так не раз уже случалось".

Альберт был на редкость опытным учителем: он не спешил сразу выкладывать свои обширные познания или планы. Мои первые впечатления о том, что он простой малый и разговорчивый собеседник вскоре утонули в тиши. Иногда надо было сотню раз его спросить, чтобы он хотя бы сообщил, куда мы едем, и тысячу раз, чтобы узнать, зачем нам это надо. Вот и теперь я уже два дня еду с ним и узнал всего лишь то, что мы едем к какому-то знакомому графу и будем там что-то изучать. Такая "поразительная" разговорчивость Альберта (что уж говорить о его слуге) меня поначалу коробила, но потом я свыкся с ролью безмолвного ученика и стал ждать, когда он заговорит первым. Все остальное время я проводил за размышлениями, обдумывая или его наполненные глубоким смыслом слова, или собственные мелкие мыслишки. Между тем, некоторые вещи: будь то его речь, одежда, манеры - я замечал, чтобы составить хоть какой-то образ моего нового учителя.

По всей вероятности, он был природным немцем, скорее дворянином, чем буржуа. Его превосходное знание теологии, агиографии и литургики выдавали его близкое отношение к духовному сословию (насколько близкое я так и не узнал), а изысканные манеры и изящное построение речи - пребывание в стенах университетов. Он не был нищим, имел в поясе достаточно золотых дукатов и экю Людовика, чтобы мы сыто и без осложнений добрались до Лашингского замка.

По дороге я спросил о Филиппе Гневном, на что Альберт поведал мне печальную историю о том, что лет пять назад он служил в Нормандии у Филиппа лекарем. Филипп был образованным и добрым хозяином, а гнев его просыпался только по отношению к врагам матери Церкви. Однако, во время холеры у него умерла жена и все дети, а было их у него две дочери и пятеро сыновей. Альберт, несмотря на все свои усилия, не смог ничего сделать. Филипп от горя повредился умом, стал жестоким и коварным. Он решил, что Альберт - колдун, и из-за него пришло проклятие на благочестивый род Филиппа. Он хотел сжечь старика, но тому удалось бежать. С тех пор Филипп ищет его по всей Европе в надежде отомстить, причем теперь он не гнушается разбойничать по дорогам и грабить беззащитных. Мне не стало веселее оттого, что где-то рядом бродит разъяренный граф со своими головорезами, однако я утешал себя мыслью, что Лашингский замок скроет нас от всех неприятностей.

Замок - это особая разновидность жилища. И в таком качестве оно должно было содержать в себе все необходимое для повседневной жизни, а также для особых случаев: частых кровавых войн и шумных пиров. Исходя из этого, знатные и состоятельные люди строили себе замки, состязаясь друг с другом в грандиозности построек, их величии и неприступности. Должен сказать, что Лашингский замок сочетал в себе все эти прекрасные качества. Он представлял собой гигантский неправильный пятиугольник, стоящий на высоком берегу Влтавы. Пять башен в пяти углах охраняли все подступы к замку. Над башнями возвышалась изящная колокольня. Утро было пасмурным, но я очень хорошо разглядел, что стены замка были сооружены из огромных светло-красных камней, поэтому даже в лучах такого тусклого солнечного света замок полыхал ярким огнем посреди изумрудно-зеленых лугов.

Мы подъехали к замку с западной стороны. Я почувствовал, что такой вид уже где-то видел. Иногда случается, что вспоминаешь будущее, что данное событие ты уже где-то видел и знаешь, чем оно закончится. Правда, не можешь вспомнить, откуда ты это знаешь: то ли во сне видел, то ли интуиция, то ли пророческий дух заговорил. Эти чувства внезапно всколыхнули меня и так же внезапно и неслышно испарились. Мы были у ворот.

Ров, полукругом защищавший замок, был пуст, только несколько больших лягушек возились в мокрой грязи. Подъемные ворота опущены, как это обычно бывает днем. У ворот сидел человек. Завидя нас издали, он встал, взял в руки большой щит с копьем, до этого прислоненные к стене, и вышел нам навстречу. Уставшие лошади, тяжело ступая по деревянным доскам, учуяли запах долгожданной конюшни со свежим овсом и весело замотали головами. Альберт взглянул на стражника и, когда тот поравнялся с нами, остановился: "Здравствуй, доблестный Тарко". Тот хмуро вгляделся в лицо Альберта и просиял беззубой улыбкой: "А-а! Пан Альберт! Мы вас давно поджидаем. Проходите". Мы также медленно прошли за стены замка. Внутри замок казался более просторным, чем снаружи. По левую руку красовались хоромы сеньора: высокие и широкие ступени вливались в большие монументальные своды, красивая древняя лепнина, цветные итальянские витражи в окнах, массивные двери. По правую руку - обширный двор, на краю которого стояла небольшая белая церквушка с непомерно высокой колокольней. Церковь отражалась в спокойных водах крошечного озерца, лежащего у ее подножия. Вдоль стен располагались хозяйственные постройки и дома слуг.

Несколько дворовых людей, возившихся у разобранной повозки, увидели нас, встали и почтительно поклонились, разглядывая при этом каждого с ног до головы. Массивные двери распахнулись, на высоких ступенях появился щупленький старичок в коричневой куртке тонкого миланского сукна и ярко-желтых штанишках. Он был чисто выбрит, на голове зияла круглая, как тарелка, лысина, обрамленная редкими пучками серых седых волос. По его чистой одежде и обуви я понял, что перед нами управляющий домом. Его маленькие серенькие глазки зорко следили за тем, как мы подъехали к дверям, спешились и подошли к нему. Тогда он, выждав минуту, торжественно произнес тонким скрипящим голоском:

- Добро пожаловать в Лашингский замок, Многомудрый Альберт! Вам здесь всегда рады.

Он почтительно поклонился и изящным движением руки пригласил нас в дом. Внутреннее убранство замка отличалось своим великолепием. Главный зал представлял собой остров для игры всех цветов радуги. Гамма цветов пола, выложенного разноцветной мозаикой, дополнялась яркими радостными бликами витражей в больших окнах. Мебели не много: позолоченные сундуки в углах да персидские ковры на стенах и на полу рядом с мягкими креслами, стоящими у огромного камина. На массивных колоннах, поддерживающих высокий потолок, мастерски вырезаны причудливые животные.

- Дорогой, Адамчик, - мягко сказал Альберт управляющему, - этот юноша - мой ученик. Его зовут Йона Пиррон. Прошу любить и жаловать.

Адамчик с интересом глянул на меня и слегка поклонился. Только сейчас я заметил, что он слегка хромает на правую ногу. Мы подошли к камину. На столике рядом с ним стояла большая шахматная доска с фигурами. Видимо, хозяин был человеком изысканным и образованным, что, конечно же, прибавляет к его высокому положению и богатству особую почтительность и уважение. Адамчик что-то тихо сказал подошедшим слугам и обратился к нам:

- Слуги проводят вас в ваши комнаты. Жду вас здесь к обеду в полдень.

Мы последовали за слугами в свои комнаты. Наши не столь громкие шаги производили гулкое эхо в многочисленных коридорах и залах замка. Все вещи: стулья, двери, столы, стены - все дышало новизной и добротностью. Наши комнаты располагались на втором этаже. Не успел я толком осмотреть мое новое жилище и взглянуть в окно, выходящее на реку, как раздался гулкий трубный звук, призывая жителей замка к трапезе. Долго петляя по темным переходам, я спустился вниз. В главном зале стоял длинный стол, накрытый на двоих человек. Альберт уже сидел за столом и разрезал длинным ножом золотистую шкуру запашистого жареного поросенка. В комнате больше никого не было. Вкусный запах жареного мяса безжалостно ткнул меня под ложечку, пробуждая уснувший со вчерашнего вечера голод. Я подошел и сел напротив Альберта, живо принимаясь за трапезу после краткого благословения пищи. Раньше я часто забывал молитвенное правило доброго христианина, поедая свою еду и ложась в кровать, не взяв у Бога на то благословения. Однако присутствие Альберта и его неподдельная набожность заставили меня вспомнить забытое прежде правило. Альберт, отпив из серебряного кубка, обратился ко мне:

- Все слуги едят на кухне. Мы же с тобой гости хозяина и будем есть здесь.

Я согласно или, скорее, безразлично кивнул, интересуясь вовсе не слугами, а жареным цыпленком в яблочном соку, приправленным перцем и кориандром; я не так часто пробовал пряности, чтобы отвлекаться на всякие пустяки от этого важного занятия.

- Адамчик - это домоправитель графа, - медленно продолжал Альберт. - Он живет тут всю жизнь. Верный слуга. Правда, это не спасло, когда его обвинили в колдовстве. Несколько лет назад был голод по всей Чехии, может, ты застал его, как всегда стали искать тех, кто прогневил Бога, а у него дядя был женат на еврейке; это стало отличным поводом, чтобы обвинить Адамчика в колдовстве. Произвели Божий суд и оправдали. Его заставили ходить по углям. Такие прогулки по огню не проходят даром... Всегда дивлюсь этой глупости...

Я оторвался от вина.

- Какой глупости? Божий суд или испытание огнем?

- И то, и другое - глупость! - сказал он. - Не обязательно должны быть виновные в наших бедах. Когда Пилат убивал Галилеян, они не были грешнее других, об этом Христос говорил. Эта кара их постигла не за их грехи.

- А за чьи? - спросил я.

- Не знаю. Это тайна промысла Божия. Наши мысли далеки от Его помыслов. Наш разум ограничен в познании нашей тленностью. Ваши философы говорят, что мы постигаем суть вещи разумом и видим вещь так, как ее сотворил Бог. Но они не ведают Писания и того, что Христос сказал: "Мой Отец доныне делает". Бог и сейчас творит мир. Мы этот мир не можем познать полностью. Мы узнаем одну сторону, появляется другая - Бог ее только что сотворил, мы узнаем ее, появляется третья и так до бесконечности. Бесконечность, мой друг, не всегда дурная. А если, основываясь на этом ущербном знании, переходить к делам, то можно больших дров наломать.

- Значит, познание невозможно? - изумился я.

- Возможно, но только не одно знание. Много разных понятий о мире. Все по-своему знают мир. Для рыцаря наш мир - это замок, враги, турниры. Для нас с тобой - это философия, а для крестьян - земля, хозяйство. Запомни правило: не верь тем, кто говорит, что есть единственное истинное знание о мире - они обманывают или не знают, что говорят.

- Не верить даже священникам?

- Им верь постольку, поскольку они учат по Писанию и участвуй в таинствах. Писание и таинства - это столбы Церкви, соединяющие нас с Богом. Золотые столбы на серебряных основаниях... - сказал он задумчиво. - Но не верь им, когда они хотят внушить тебе свое богословие, выведенное из больного ума, а не из Бога.

Я проглотил кусок и удивленно кивнул головой. Альберт говорил вещи странные, но я был готов к этому и не стал спорить или переспрашивать; я давно внутренне отказался от ученой карьеры и вольные мысли, даже непонятные, мне нравились. Я наслаждался свободой и смелостью мысли Альберта.

- Я тебе говорил, что я изучаю жизнь, - продолжал он. - Да, изучаю жизнь бытия. Все сущее в целом живет своей жизнью, у этой жизни есть свои особенности и болезни. Скоро ты узнаешь это. А теперь пойдем, я покажу тебе лабораторию.

Он встал и быстро вышел из зала, знаком руки указав мне подождать. Я сыто и довольно откинулся на спинку стула и только теперь заметил, что потолок зала расписан в виде неба со звездами, с солнцем и луной, там красовались планеты, изображения знаков зодиака. Удивительное впечатление все это произвело на меня. Раньше я слышал множество различных толков о тайных рыцарских орденах, члены которых изучали магию и алхимию. Особенно к этому были склонны рыцари, ходившие в крестовые походы в Святую землю. Казалось, что граф Петр был из этих людей. "Если он так принимает Альберта, то кто же тогда Альберт?" - думал я. Пришел Альберт вместе со своим слугой, несущим сундуки. Я последовал за ними. Мы прошли в боковую дверь, виляя по нескольким переходам, подошли к лестнице. Альберт прекрасно ориентировался в замке. По каменным ступенькам мы спустились вниз. Альберт достал ключ, открыл старую дубовую дверь, и мы оказались в просторной комнате. По-моему, она лежала как раз под главным залом замка. Тоненький лучик солнечного света просачивался сквозь небольшое отверстие на стене у самого потолка. В комнате было сумрачно, однако я быстро разглядел ее удивительное убранство. В центре стоял длинный стол, стулья, камин в стене, рядом с ним прикреплены несколько горелок и большая реторта. Вдоль стен на полках - множество прозрачных стеклянных баночек, которых я ни разу не видел даже а Париже, глиняных сосудов и старых книг. Это была идеальная лаборатория, о которой можно только мечтать. Дада деловито поставил сундуки, открыл их и стал вытаскивать инструменты на стол, в то время как Альберт зажег несколько масляных ламп.

- Пиррон, берись за дело, - прикрикнул старик, - у нас не так много времени.

Лицо Альберта, то ли от тусклого света, то ли от запаха свежей серы, странно изменилось: глаза загорелись огнем, движения стали резкими и быстрыми. Он сунул мне в руки щетку и приказал:

- Живо очисти стол и помоги Даде расставить вещи.

После двух часов работы вся комната была приведена в порядок. На столе высились груды стеклянных колб, банок с травами и минералами, ступок, весов. Огонь в камине горел и питал своим теплом пару горелок, которые равномерно согревали в большой грушевидной реторте какую-то бурую жидкость. Альберт сразу же после нашего прихода сюда занялся этой ретортой. Видя мой интерес к ней и ее содержимому, он произнес:

- Это Гар-Беликум. Ему надо около трех дней, чтобы превратиться в прозрачную жидкость.

- А что это такое? - спросил я.

- Это что-то вроде хирургического ножа, но только для тела Жизни. Он прорезает слои времени и пространства, как пирог, до самого центра. Разве ты не знал, что мир - это огромное живое тело?...

- Центра чего? Времени?

- Центр времени - это вечность, - он загадочно улыбнулся и продолжил протирать колбы. - Сердцевина жизни - это райское древо жизни. Древо Честнаго Креста. Христос - отсюда исток жизни. Но познание древа и Христа - разные вещи. Христа узнать труднее. Это требует святости. Древо познать - это мудрость. Конечно, они сливаются воедино, но это происходит в Боге, в вечности. А пока мудрость поможет узнать Христа. Надо вкусить Древо. Разум должен помочь сердцу. Гар-Беликум - плод мудрости многих мудрецов, а не одного меня. Он должен помочь людям обрести жизнь для того, чтобы иметь возможность и время узнать Христа.

- Как это может быть? - я не успевал поспевать за мыслью учителя.

- Жить - это значит иметь время. Время - чтобы найти большую, истинную Жизнь. Не все это успевают на земле. Ты знаешь, все мы рабы греха, полны слабости и малодушия. Надо продлить жизнь человеку, чтобы он смог найти свободу и истину. - Он тихо усмехнулся. - Личное бессмертие как таковое меня не интересует. Это приманка для глупцов. Важна истина! Подлинная жизнь.

Он замолчал, отошел от огня и присел на высокий стул с тонкими металлическими ножками. Дада уже управился с сундуками и невозмутимо принялся подметать пол, наводя этим огромную пыль.

- Есть несколько свидетельств того, что познание истины важнее жизни или смерти, - продолжил старик, как ни в чем не бывало. - Помнишь, когда младенца Иисуса принесли в храм, его принял на руки старец Симеон. Есть предание, что Симеон был одним из семидесяти толковников, которые переводили Библию на греческий язык за двести с лишним лет до рождества Христова. Когда он переводил место из Исаии о том, что Дева родит, он не знал, каким словом это перевести: девственница или молодая женщина. Он усомнился, что именно Дева родит Спасителя. За это ему было предсказано, что он не увидит смерти, пока сам не встретит Христа и Его Мать-Деву. И он увидел.

Старик откашлялся, немного задумался и сказал:

- Девство Марии - очень важный знак. Мария - первая из людей уверовала во Христа, приняла Его в себя и, веруя, родила Его сверхъестественным образом. Этим она спаслась. Знаешь, еще говорят, что женщина спасается чадородием. В Марии чадородие и вера соединились, сплелись, как виноградные ветви. Она стала первой в новом творении, а новое творение не может испытывать боли и страдания, поэтому Она не испытала боли нарушения девства - этого следствия грехопадения Евы. Девство Ее - это первый знак начала разрушения смерти. Христос же смерть окончательно победил. Симеон увидел это и умер с миром.

Другой пример - Вечный жид. Этот человек оскорбил Христа на Его пути к Голгофе, за это он не увидит смерти, пока сам Христос не явится и не простит его. Видишь, жизнь им продлена: одному для познания истины, другому для покаяния. Многие говорят, что видели апостола Иоанна Богослова, который, по словам Христа, должен живым увидеть Его второе пришествие. Иоанн ждет Христа и поддерживает Его Церковь в земных странствиях своими молитвами и чудесами.

Я хочу помочь людям - продлить их жизнь для того, чтобы они успели покаяться. Не думай, что это ересь. Бог дал нам разум для того, чтобы выбирать, если возможно, лучшую судьбу. Разум необходим! В большинстве своем люди забыли об этой своей возможности и прозябают в невежестве и горе, не используя дар Божий, чем оскорбляют Его милость. Если ты создан богоподобным человеком, то иди к ангелам, а не к животным.

Ладно, пойдем. Дада останется здесь на ночь, чтобы следить за огнем.

Он встал, взял кожаный мешочек с полки, и мы вышли из мрачного подземелья. Я шел и никак не мог распутать запутанный клубок своих мыслей. Слова Альберта были похожи на бред помешанного и одновременно на францисканскую проповедь. Его мысли казались мне путаными и странными, верить этому могли только бродяги в ночлежке, да и то только после пятой кружки вина. Четко я понял лишь одно - он не был корыстным человеком, а это немаловажная черта в наше время.

Вечерело. В зале горел огонь, согревая прохладный воздух каменных стен. Мы прошли к огню и сели в кресла. Я спросил его:

- Ты не боишься, что Бог тебя покарает за дерзкое проникновение в Его тайны?

- О, Йона! - вздохнул он, пытаясь развязать мешочек. - Мы люди. Нам дан этот мир во владение. Мы - цари над божьим творением, а главная задача и слава царей, как говорил Соломон, исследовать дело. Христос сказал: "Мир мой даю вам". Мы хозяева мира. Зачем же этого бояться? Но если мы живем по законам этого мира, по законам наживы и глупости, то мы в его власти. Чтобы принять этот мир и стать его настоящим хозяином, надо быть не от мира сего, стремиться к горнему... Чтобы это понять, мне пришлось много пережить. Меня даже однажды отлучали от Церкви. В Лионе епископу не понравились мои идеи. Пришлось покаяться. Но с тех пор я не связываюсь с епископами. У них слишком много власти и они ее тратят попусту...

Он замолчал. Я внимательно глядел на то, как ловкие и быстрые искры отчаянно взвивались вверх и моментально исчезали в дымоходе.

- Йона, завтра утром дождись меня, пойдем на службу в монастырь, - сказал Альберт, деловито вытряхивая в огонь содержимое мешочка.

- А ты куда пойдешь? - спросил я.

- За тем, за чем мы и приехали сюда.

Я вопросительно взглянул на него. Альберт аккуратно свернул мешочек и сунул его в большой карман черной куртки; затем он вытянул ноги к огню и произнес:

- Только на рассвете расцветает Либушин корень. В это время его и надо собирать. В остальное время он не действует, теряет свою силу.

- Что это за корень?

- Последний компонент нашего эликсира. В незапамятные времена Либуша была первой правительницей Чехии, она была жрицей, ведуньей и пророчицей. Она впервые узнала эту травку и ее действие. Этот корень вынимает душу из тела, но не убивает его. По научному можно сказать так: метаморфозы души есть сфера его действия. Когда я был в Египте, я слышал, что арабские медики лечили им тех, кто слышал крик умирающей мандрагоры и сошел с ума... Но тебе не обязательно со мной ходить. Это быстро и не сложно, важно подметить время. Тебя ждут дела поважнее.

Глава 5

Монастырь

Я отделался от своих беспокойных снов благодаря трубному звуку, отсчитавшему третий час. Радостное солнце ярко светило с восточного края неба. Свежий речной ветер с запахом ив и кувшинок врывался в мою комнату через открытое настежь окно и настырно теребил расписные гобелены на стене. Я встал, перекрестился и плеснул себе в лицо холодной воды из кувшина. Одеваясь, я пытался забыть свои ночные наваждения. Мне снились страшные сны: бессюжетные и разорванные. Грязные потоки уносили меня вдаль, где не было ни верха, ни низа. Я подумал, что церковный хор быстро просветит мою душу, и повеселел.

Я отправился рассматривать церквушку у противоположной стены, до которой у меня пока никак не доходили руки. По своей архитектуре она напоминала немецкие готические соборы, однако из-за своего малого размера величественным линиям ее каменных сводов не хватало места, чтобы явиться во всей своей красе. От этого было ощущение некой незавершенности и нецелостности. Впрочем, церквушка мне понравилась. Немногочисленные фрески на сводах изображали сцены из священной истории или символически представляли Христа в виде виноградной грозди в давильне или в виде пастыря и царя. Видимо, церковь предназначалась для самого графа и его домашних.

Вскоре я вышел к озеру и долго любовался прозрачными водами, сквозь которые виднелось каменистое дно, местами заросшее пушистыми зелеными водорослями. Под ласковыми солнечными лучами я вспоминал вчерашние беседы с Альбертом и принялся обдумывать свое новое поприще. Доля ученого бродяги, признаться, меня сильно привлекала и манила своей осмысленностью, тем более, что, по сути дела, сейчас половина христианского мира странствует по земле ногами, а другая половина странствует в душе. Стало быть, путь проторен, терять нечего, а приобрести можно многое. К тому же Альберт был мне по душе. Даже его страсть к морализаторству и проповедничеству не портила картины. Он всегда говорил так, как будто вслух размышлял и беседовал сам с собой. Однако это не мешало ему оставаться приветливым и внимательным собеседником. От него не ускользал ни один мой взгляд или жест, казалось иногда, что он читает мои мысли.

Он явно выбивался своими идеями из общего научного русла, к которому я так долго привыкал в университете. Если бы его слышали наши напыщенные профессора, он ретиво убежал бы от них под дружный хохот всего университета. При всем при том, надо сказать, что его познания природы поражали меня своей обширностью и глубиной. Многие свойства трав и минералов, их описания я узнал из его уст впервые, так как кроме него их просто-напросто никто не знал.

Кроме этих положительных вещей, было еще одно обстоятельство, не дававшее мне покоя. Меня терзали смутные сомнения: алхимию и магию я всегда отождествлял с бесовщиной и относился к ним с подозрением, хотя, надо честно сказать, подобные вещи меня всегда привлекали. За такие дела в Париже жгли на костре. "Пользуется ли он помощью бесов? - сомневался я. - Хотя нет. Не может быть. Он ведь добрый христианин. Многие его слова мне малопонятны, но это не означает, что он еретик. Я почему-то внутренне ему доверяю, хотя это, конечно же, всего лишь эмоции..."

- Не правда ли красивое озерцо? - я растерянно оглянулся на веселый оклик Альберта.

Он, наверное, вернулся с полей; на плече у него висел вчерашний кожаный мешок, набитый сухой травой и кореньями.

- Да, но откуда здесь такая чистая вода? - отозвался я, задав первый попавшийся вопрос.

- Это подземные воды. Здесь родник, - ответил он, вновь демонстрируя свою эрудицию.

Я помолчал и спросил его о своих сновидениях:

- Откуда приходят сны?

Он подошел ко мне, снял мешок и, положив его на землю, сел на большой камень возле воды.

- Сны бывают всякие. От многой суеты, как говорится, много снов. Еще от обильной пищи и от страстей. Вспомни, что ты вчера вечером кушал?

Он весело улыбнулся и подмигнул.

- Душа покидает человека во время сна? - продолжил я.

- Точно не знаю. Скорее всего нет, хотя... Видишь ли, душа, будучи в одном теле, может поворачиваться к разным мирам. Днем к этому миру, а ночью - к иному. В темноте человек может казаться вещью, пока не заговорит. Тогда мы понимаем, что, кроме своего вида, что мы видим, он имеет еще свои свойства, не видимые глазом, но слышимые ухом. Так и душа имеет много свойств, которых мы не видим и не знаем. Одно из них, как я думаю, - это способность проникать в иные миры. Это свойство я изучаю давно...

- Какие иные миры? - меня начала раздражать его туманность. - Бог сотворил один мир!

- Да, ты прав. Один мир, но много разных взглядов на него, много у него слоев, как в луковице. Луковица одна, но колец в ней много, причем верхние слои могут быть гнилыми, но ближе к центру они все лучше и лучше. Так и наш мир. Мы живем в крайних слоях мира, где гниль греха неотвратимо съедает нас. Но есть и середина мира, куда гниль еще не добралась... - видя мой неуверенный взгляд, он добавил. - Ведь бесов и ангелов ты не видишь, но веришь, что они есть. Значит, веришь, что мир - это не только то, что мы видим глазами.

Вот смотри. Видишь это озеро? Когда мы смотрим в него под прямым углом, то видим его дно, камни, а если уменьшить угол зрения, - он наклонился и ткнул рукой в воду. По спокойной глади озера плавно пошли круги.

- Ну! Наклони голову и посмотри, - он дернул меня за рукав. После того, как я наклонился, он продолжил: - Видишь, дна уже не видно, видна одна только поверхность воды и блики солнца на ней. Но ведь дно озера не исчезло от того, что ты перестал его видеть. Мы видим мир вскользь. Скользим по поверхности и не видим его сути, его дна. Если изменить взгляд, то мир предстанет совсем другим, он откроет свои тайны.

Я долго не мог понять "древо познания" у Боэция. Он лихо расчленил все сущее на роды и виды. Но вот проблема: у него есть тупики. Есть такие понятия, которым в мире нет соответствия в вещах. Например: помнишь, одушевленное тело делится на чувствующее и бесчувственное. Чувствующее одушевленное тело мы видим - это животные, а бесчувственное одушевленное тело - что это такое? Или: животное разумное бывает смертным и бессмертным. Смертное разумное животное - это человек, а бессмертное разумное животное - что это? Сначала я думал, что Боэций ошибочно ввел эти понятия, так как им нет соответствия в мире. Но потом, после долгих исследований, я понял, что он не так уж не прав. Существуют вещи, которые мы можем только разумом постигнуть, но не можем увидеть глазами. Боэций умозрительно познал то, чего люди обычно не видят. Изучая легенды и предания, я узнал, что одушевленные бесчувственные тела - это живые волшебные вещи, о которых мы слышим в сказках. Это живые камни, живой меч Зигфрида или чаша, наполняющаяся вином сама собой, святой Грааль. Разумные бессмертные животные - это эльфы, гномы, тролли, лешии, русалки, саламандры и другие.

- Может, это ангелы? - недоверчиво спросил я.

- Нет. Ангелы бестелесны и они уж никак не животные. Эти бессмертные - назовем их низшие бессмертные в отличие от ангелов - имеют разную степень разумности. Чем разумнее существо, тем оно чище, тем большая вероятность, что оно знает истинного Бога и служит Ему. Чем больше тьмы неразумия, тем больше в них зла. Кроме того, благодаря своей бессмертности, они обладают необычными свойствами, недоступными смертным: они умеют превращаться в разные вещи, исчезать...

- А они спасутся? - наивно спросил я. - Ведь они не люди.

- Да. Ты прав, - сказал он. - Они спасаются иначе. Наверное, в силу своей связи с природой они спасаются вместе с ней. Человек своей природной стороной заключает всю природу в себе, он как бы цепляет природу на свое тело, а своей божественной стороной вытаскивает ее из смерти и тления в жизнь вечную. А ведь эти существа - хранители природы. Они помогают нам в этом деле. Но когда человек ушел от природы в город, в построенный своими руками мир, он стал ей чужим. Эти помощники спрятались и выполняют свои обязанности одни, без нас. Язычники по неразумию часто принимали их за богов, но это заблуждение рассеяла наша истинная вера. Надо изменить свой разум, чтобы узнать эти существа. Помнишь у Аристотеля, в логике понятие предмета определяем по основным признакам предмета. Основной признак человека - разум, признак животного - душа и т.д. Но эти признаки основные только для нас с тобой, да и то не всегда, если учесть, что мы используем иногда человека в качестве дров для костров инквизиции. Если же мы возьмем и выберем другой основной признак в вещах, то мир станет другим. В иных мирах по иным признакам сортируют вещи. Основной признак человека не разум, а сердце. Если у камня основной его чертой сделать не тяжесть, а твердость и разумность, то появятся гномы. В воде - не жидкость, а мягкость и душу, то появятся ундины и русалки...

Я хотел спросить о том, кто выбирает эти признаки и как, но Альберт решительно встал и сказал:

- Нам надо идти на святую службу. Это недалеко, чуть выше по течению реки.

Мы направились к воротам. Как только мы прошли стражу, нас окликнул Адамчик. Он быстрым шагом, почти бегом приближался к нам. Мы остановились.

- Уважаемый Альберт, - начал он, подойдя почти вплотную к Альберту. - Пару дней назад я посылал в Прагу сына Тарко по делам. Он там встретил Филиппа Гневного. Ян только что вернулся и предупредил нас.

- Ты уже, наверное, всем разболтал об этом! - раздраженно воскликнул Альберт.

- О вашем враге знают только приближенные ко мне лица, - невозмутимо продолжил домоправитель. - Я и несколько верных слуг. Должен же кто-нибудь предупредить опасность. Остальные не знают...

- Ладно, что рассказал этот ваш Ян? - начал остывать Альберт.

- Ничего особенного. Прежде я описывал ему облик и характер графа. Ян увидел похожего человека, к тому же черный ястреб на гербе не часто здесь встречается. Потом он для надежности спросил знающих людей - они подтвердили. Вот и все! Способный паренек.

- Я в Праге не появлялся. Будем надеяться, он не догадается поехать сюда, - старик ухмыльнулся в усы и махнул рукой. - На все Божия воля. Пойдем. Спасибо, Адамчик.

Он дал мне знак, и мы удалились. А я опять вспомнил этого графа. Несмотря на своих головорезов и свое влияние, ему будет не по зубам проникнуть в такой укрепленный замок. Этим я утешился. И все последующее время дороги я думал о моем учителе.

Мысли Альберта меня поражали все больше день ото дня. Я решил не спешить с выводами и ждать, что он еще скажет. "Кто знает, может быть, если мне дать спокойное время для размышлений, я сам до всего этого дойду своим умом", - думал я. Мы шли молча. Я думал о своем, Альберт - о своем. Держась берега реки, мы миновали несколько засеянных ячменем полей, прошли дубовую рощу и вскоре вышли к монастырю. Он действительно был недалеко. Древние постройки серели старым камнем на фоне зеленого леса. Монастырь был невелик и беден, судя по обшарпанным стенам и обвалившимся кое-где башням. Сумрачное строение окружали столь же сумрачные и не очень ухоженные хозяйственные сооружения. Звонил благовест. Монахи со всех сторон собирались на литургию. Многие, увидев нас, почтительно кивали Альберту, но никто не проронил ни слова, будто все дружно провинились и на них всех возложили одну епитимью молчания.

Я с детства любил сладостный запах ладана, парящий над алтарем, и благородное унисонное пение хора, от которого сжималось сердце и, казалось, что сам дух становится телесным, и вот-вот его можно будет потрогать, как легкую шелковую ткань на ветру. Этого чувства у меня не бывало в базиликах. По этой причине я не любил базилических церквей. Все звуки и запахи терялись там под их вытянутым длинным потолком и между многочисленными колоннами. Звук размазывается по стенам, и ты не растворяешься в нем, а шлепаешься на каменный пол и остаешься один на один с собой или, что еще хуже, с рядом стоящим. Мне нравились концентрические церкви-реликварии, сохраняющие объемность мира. Здесь была именно такая церковь. Гигантский восьмиугольник из черного камня, благоговейно хранивший в себе нетленные мощи святого Ермия.

Служба шла четко и, как ни странно для монастыря, быстро. Прежде чем завершились последние песнопения, к Альберту бесшумно подошел монах и что-то шепнул ему на ухо. Тот кивнул, не поворачивая головы. Как оказалось, нас пригласил к себе аббат Герон. Это был, как отозвался о нем Альберт: "Страстный любитель праздной мудрости и ненавистник повседневных страстей и суеты". Судя по всему, такое его отношение к действительности привело монастырь в упадок. Он не затруднял себя излишним попечением о хлебе насущном для монахов и серьезном ведении хозяйства; хлеб он просто-напросто забирал у своих нищих крестьян, а на все остальные продукты и так не разнообразного монашеского стола была наложена строгая епитимья. Правда, себя он не считал отпетым грешником, поэтому позволял некое наслаждение чрева. В общем, в монастыре уклад был самый аскетичный. Что ни говори, а воздержания не хватает в наших монастырях...

Правда, от такой аскезы многие полуголодные монахи убегали в другие монастыри. Поэтому аббатство было немногочисленным. Во всем остальном аббат Герон был человеком приятным и отзывчивым. Это был упитанный, средних лет бернардинец с добродушным лицом. В общении мягок и вежлив. Войдя в его скромную келию, я был поражен изысканностью ее обстановки. Обилие золота, шелков, книг, дорогой мебели меня изумили. Он усадил нас в мягкие кресла и завел ученый разговор:

- Дорогой, Альберт! Сколько лет не виделись! - он немного поохал. - Без образованных собеседников я теряю свои диалектические навыки. Да, очень...

Он о чем-то глубоко задумался, потом рассеянно взглянул на меня и спросил:

- А этот юноша?

- Он мой ученик, - отозвался Альберт.

- Да-да! Ученик! Ведь столько уже лет... Надо, надо... - он покачал головой.

Видимо, он был мастером недомолвок. Он мог недоговорить любую, даже самую простую фразу.

- Я читал твой трактат "Об ангельском мире". Не дурно, не дурно. Только вот слишком запутанно ты считаешь сферы. Гонорий говорит, что есть всего три неба: телесное, ангельское и интеллектуальное - небо Троицы. Ты же вводишь лишнее...

- Аристотель узрел пятьдесят пять сфер сверх тех семи, принятых у греков. - Сказал Альберт. - Беда Достопочтенный с этим соглашался, хотя делал свои уточнения. Он знал семь небес: воздух, эфир, олимп, огонь, звездный свод, ангельский и небо Троицы. Однако, это условное деление. Как элементы переходят друг в друга постепенно, так и сферы небес разграничиваются не резко и не сразу. Есть переходные круги, на которых тоже обитают живые и разумные существа: уже не духовные, но еще не телесные. Сферы неба очень велики, и переходные миры, хотя и являются пограничной территорией, но содержат в себе целые вселенные. Если преисподнюю невозможно пройти за две тысячи сто лет, то, что уж говорить о небе, где пространство ничем не сдерживается.

- Ах, Альберт! Это пахнет оригенизмом. Церковь этого не одобряет. Остерегись в своих умствованиях. Философия должна служить церкви, - он назидательно приподнял пухлую, усеянную перстнями руку. - Кстати, еще ты там говоришь, что Христос - это дверь на небо, и все христиане должны пройти через эту дверь, но ты не ясно сказал, где эта дверь. Она в пространстве где-то есть или это простая аллегория? Не ясно.

Альберт задумался. А я тем временем пытался вспомнить: не встречал ли я книг, написанных Альбертом. Неужели они все прошли мимо меня в университете...

- Христос - "дверь овцам", - начал Альберт. - Это ясно. Видишь ли, Герон, эта дверь находится в сердце и одновременно везде. Христос все собой объемлет, Он везде, но "везде" - это тоже место пространства, поэтому дверь в небо также должна находится в пространстве. Где-то есть место, где ее можно найти.

- Но Альберт, - возмутился Герон, - почему ты не говоришь о Церкви? Это и есть настоящая дверь на небо.

- Да. Но Церковью ты называешь себя и епископов. Я же думаю, что не всякий епископ открывает эту дверь. И не только епископ это может сделать. Бог сам может открыть ее кому захочет без участия епископа.

- Ты считаешь, что Церковь не нужна? - спросил аббат.

- Нет. Нужна. Я говорю, что Церковь - это больше, чем храмы, монастыри и иерархия. Это новое творение, новый мир, который останется после того, как небо и земля исчезнут, свернутся, словно свиток в последний день. Церковь сейчас является зерном нового мира или эона. Ориген был кое в чем прав, но ошибся в количестве эонов, их было не так много, и опять-таки он не учел космического значения Церкви.

- Это похоже на злобную ересь Авицеброна и злосчастного Аверроэса. Ты хочешь сказать, что мир вечен, как Бог? - аббат ерзал в кресле, не находя удобного положения для своего тучного тела.

- Нет. Не, как Бог. Я признаю, что мир сотворен Богом и полностью от Него зависит. Но именно от этого я и отталкиваюсь. Бог возлюбил мир, как написано, и это главное доказательство того, что Он его не погубит совсем.

- А последний Суд?

- Последний Суд уничтожит всю гниль мира. Это очищение истинного мира от грязи греха. Истинным миром является Церковь, Тело Христа. Бог сотворил мир и тем самым сотворил Своему Сыну Тело. Адам своим грехом поранил Тело Христа - поранил мир. Он стал гнить. Но было предсказано, что мир будет спасен. Христос своими муками на кресте вернул себе мир, он избрал Себе это тело и вернул его Себе через страдания и смерть.

- Ты хочешь сказать, что Бог телесен? - воскликнул Герон.

- Нет. Бог - это Дух, но Он имеет тело, так как дух - это высшая форма бытия, то он включает в себя все низшие: тело и душу. Бог имеет тело. Ты можешь в этом убедиться. Прикажи принести икону Христа и посмотри. Христос сказал: "Тот, кто видел Меня, видел Отца". Христос от начала мира принял тело, чтобы спасти мир. Вспомни книгу Бытия. Как бестелесный Бог мог прогуливаться в прохладе дня? Только не говори мне, что это аллегория. Бог Своим Телом освятил телесность. Бог имеет истинное тело.

- Тело - источник страстей и темница духа, - поучал аббат.

- Это языческое заблуждение.

- Ты не доверяешь Григорию Великому?

- Доверяю, но и сам иногда думаю. О том, что тело - это темница духа, говорил Платон и его последователи - язычники. И Церковь их приняла, но тяжкие последствия этого не замедлят. Поверь мне.

- Ах, Альберт! С тобой тяжело говорить. Ты не признаешь никакого авторитета. Смотри, не возгордись, - аббат покачал головой.

- Почему же. У меня есть авторитеты, но они стоят на своих местах. Ты, наверное, забыл, что один у нас Учитель - Христос. Он - главный авторитет, остальных надо мерить Им. А то, что тело оскорбили, так это уже сказывается. Посмотри на монахов. Жалкое зрелище. Одна слепая аскеза пользы не приносит. Дух есть свобода. С этим надо считаться. Человек должен свободно жертвовать собой или своим удовлетворением плоти ради Бога. Только тогда будет толк от аскезы.

- Но человек ленив. Его надо хотя бы насильно спасать.

- Да. Ленив и малодушен. Но учи его, внушай ему. К тому же есть святые таинства. Они таинственным образом изменяют человека. Или ты не веришь, что Бог через них действует?

Аббат сморщился и отвернулся. Он, очевидно, не был готов к проигрышу в этом диспуте. Альберт продолжал в том же духе:

- Человек имеет свободную волю и ее нельзя не замечать, особенно в Церкви. Даже забитые крестьяне стремятся к свободе. Посмотри, сколько восстаний и бунтов.

- Да-да! - поддакнул живо Герон. Он решил быстро сменить тему разговора и важно сообщил: - Да. Бунт... Графа Рюгена убили на этой неделе. Крестьяне не хотят платить оброк. Гнусные вилланы... Бездельники... Они разгромили его замок. Убили графа и его семью, даже часовню разграбили и разрушили. Ироды!

- А что герцог? - спросил Альберт, удовлетворившись беседой.

- К нему поехали. Да только когда он приедет? Говорят, что бунтовщики предались местному язычеству, блудят на полях и разрушают святые места. А ты говоришь дать им свободу. На костер их всех! Хорошо еще, до нас не добрались.

Аббат встал и подошел к большому окну, показывая всем своим видом, что аудиенция окончена. По своей природной мягкости он не мог этого сказать открыто. Мы быстро догадались и начали собираться, извиняясь и говоря о том, что нас ждут дела и, что мы не можем задерживать его преподобие. Он отечески улыбнулся нам, осенил наши склоненные головы крестным знамением, и мы быстро удалились.

Мы возвращались назад. Серый монастырь скрылся из вида за дубовыми деревьями. Наши шаги тонули в зеленом травяном ковре; птицы наперебой провозглашали приближение полуденного часа. Раздумывая о монастыре и о минувшей беседе, я спросил у Альберта:

- Философия - действительно служанка богословия? Как ты думаешь?

Он усмехнулся в бороду.

- Да. Это верно. Но, к сожалению, истинным богословием занимаются немногие.

- Как это? - удивился я. - Университеты полны теологов всех мастей.

- Это все - не то. Богословие - это поэзия. Это песня, которая славит Бога. А эти теологи славят только себя или свои логические рассуждения, к тому же совершенно безыскусно. Настоящее богословие - это литургия, гимн, псалом, молитва. Богословие говорит простым языком, понятным всем. Оно делает сложные и непостижимые тайны понятными для каждого. Философия говорит языком сложным. Она готовит почву для богословия: готовит слова, ищет подходящие понятия. Философия - это кухарка. Ее работа сложна и не всем доступна, нужны особые навыки, но то, что она производит - всем понятную еду - есть могут все: и госпожа, и сама кухарка. Но кухаркой может стать и госпожа, а вот госпожой кухарка стать не может. Не каждый философ может возвыситься до поэзии, созерцающей славу Божию.

Он вдохновенно замолчал, а я остался с размышлениями о том, что бесконечно трудно постигнуть тайны божества и тем более выразить это обычными человеческими словами.

Глава 6

Подготовка к путешествию

Весь следующий месяц я провел в подготовке к моему удивительному путешествию. Я был очень взволнован необычностью этого предприятия, но полон решимости. Несмотря на то, что я с трудом понимал, какое путешествие меня ждет, готовился я со всей тщательностью. Меня не пугали расстояния и опасности. Вся моя предыдущая жизнь в Париже и Праге казалась мне далекой, серой и бессмысленной. Одна мысль о возвращении к ней навевала на меня немыслимую тоску и вызывала тошноту. Это было равносильно погружению в стоячее затхлое болото на фоне зелено-голубых просторов лугов и бескрайнего неба.

Но все по порядку.

В один из теплых солнечных дней, когда лето уже стареет, и холодные ночи зазывают прохладную осень, Альберт призвал меня в лабораторию. Он был серьезен и строг. Зайдя в комнату, я обратил внимание на эликсир - он стал прозрачным, я не придал этому никакого значения. Все последние дни я легкомысленно проводил или за прогулками вокруг замка, или за игрой в шахматы - играть в эту игру меня научил Адамчик. Альберт усадил меня на стул и спокойно сказал:

- Йона, тебе предстоит необычное путешествие.

- Прекрасно, - шутливо отозвался я. - Куда? В Китай или Персию?

- Как тебе сказать... - растерялся он. - Это дальше, чем ты думаешь. Для эликсира жизни не хватает одного компонента.

- Как? - удивился я. - А Либушин корень?

- Он входит в состав другого лекарства - Гар-Беликум. Гар-Беликум - это только средство к получению эликсира жизни, для которого необходимы плоды от Древа жизни.

- Что это? - не понял я.

- Ты, наверное, не раз слышал о молодильных яблоках богини Идунн. Она живет в далекой стране на западе. Все народы знают об этом месте. У нас оно зовется - Ирий. Это чудесный рай, который воспевали еще языческие поэты; оттуда приходят души новорожденных, в эту теплую блаженную страну за морем-океаном улетают на зиму птицы, там находится чертог Солнца. Греки называли Ирий страной Гесперид, а у кельтов - это остров Аваллон, где почивает король Артур. Это страна вечной весны и жизни. Там, в саду у божества света, растет Древо жизни, на котором ты увидишь плоды. Их-то мне и надо принести.

От неожиданности я оторопел.

- Но ведь в рай попадают праведники после смерти?

- Да. Но словом рай называют разные места, - он быстро и вдохновенно начал объяснять. - Рай - это нарицательное имя, а не какая-то определенная страна. Слово "рай" означает счастливую, благодатную, светлую страну. Рай, который насадил Бог, называется Эдемом... Души праведников же улетают на небеса, в Царство Небесное. Там, конечно, тоже рай, но уже другой - небесный. А нам пока нужен земной. Понимаешь? Рай - это место света, лучи, отражение света, а Бог - источник света. К Богу я послать тебя не могу, Он Сам тебя заберет, когда захочет, но в место, где полно света, я тебя уже сейчас могу отправить.

Я еще не успел, как следует поразмыслить, как он продолжал:

- Это не очень опасно...

- Но откуда ты знаешь, что твой Ирий существует? - воскликнул я. - Как туда можно попасть? Это же бред!

- Мне рассказывали о нем.

- Кто?

- Горные духи!

- Кто? Какие духи?

- Бессмертные и разумные, - убедительно отвечал он. - Я с ними встретился однажды в Альпах.

Я не знал, что делать: верить ли ушам своим или же считать старика выжившим из ума. Второе было для меня сложнее первого, оно никак не клеилось с его чересчур нормальным и рассудительным видом.

- Путь я сам нашел. Я превращу тебя в перелетную птицу, и ты улетишь вместе со стаей в Ирий.

- В кого? - переспросил я, искренне недоумевая.

- В гуся или лебедя. Как получится, - спокойно и буднично ответил он.

Ерзая, я сидел на стуле и пытался собрать в единое целое ворох мыслей и чувств. Это у меня плохо получалось. Судя по всему, такая ожесточенная битва веры и разума отражалась у меня на лице, поскольку Альберт отечески улыбнулся, встал и, похлопав меня по плечу, добродушно сказал:

- Ладно. Не огорчайся. Ты можешь отказаться от этой затеи. В конце концов, не все должны быть героями, как Роланд. Иди, отдохни. Потом поговорим.

Я, ошарашенный, вышел в главный зал, потом на улицу. Время тянулось медленно, а мысли резвились у меня в голове, напоминая поднятые ветром сухие осенние листья. Его слова не хотели выстраиваться в стройную, как ряды кирпичей в стене, цепочку рассуждений; стройное сооружение разваливалось при одной мысли о какой-то райской стране. О том, что есть рай, я привык с детства; все о нем то и дело говорили, но вот, чтоб так запросто отправиться туда - это уж слишком. Такие повороты жизни не укладывались у меня в голове. Бесцельно побродив по замку, я, наконец, поднялся в свою комнату и забылся в тревожном, беспокойном сне.

Наутро я чувствовал себя несравненно лучше. За трапезой мы с Альбертом выглядели так, как будто ничего особенного не случилось. Я уже стал подумывать, что вчерашняя комедия - это только очередная проверка молодого ученика на крепость и устойчивость духа. Я решил быть устойчивым, владеть своим духом и не быть, как говорится, крепостью без стен. Доедая вареную куриную ножку, Альберт обратился ко мне:

- Ну, как ты? Поразмыслил?

- Да, - ответил я невозмутимо и, сам не знаю почему, добавил: - Я согласен!

Видно было, что он очень обрадовался, но виду не показал, только быстро расправился с едой, встал и сказал:

- Жду тебя в лаборатории.

Через некоторое время я спустился. Альберт готовил в банке какую-то смесь. Дада тщательно растирал в ступе речные ракушки или что-то очень похожее на них.

- Йона. Надо торопиться, - сказал старик. - Осень близко, птицы скоро улетят. Превращение будет длиться около двух недель. Вот выпей.

Он протянул мне банку с прозрачной жидкостью без запаха и улыбнулся.

- Что это? - спросил я, - Гар-Беликум?

- Да. Он будет изменять структуру тела и души. Он сделает твою душу прозрачной, а тело очень легким, чтобы ты мог летать между мирами.

Я взял банку и резким движением вылил ее содержимое себе в рот. Ничего страшного не произошло. Жидкость не имела вкуса.

- Теперь тебе надо лежать, чтобы средство подействовало. Каждое утро я буду приносить его тебе. Дада сегодня вечером натрет твое тело особой мазью, не смывай ее. Пусть останется на несколько дней. Пойдем, я тебя провожу.

Мы поднялись в мою комнату. С тех пор я из нее не выходил. Я безвылазно лежал там: ел, спал, справлял нужду, принимал Гар-Беликум. От нечего делать я взялся читать книги, которые мне приносил Альберт. У меня было время поразмыслить над жизнью и привыкнуть к мысли о странном путешествии. Большое впечатление на меня произвела совсем маленькая рукопись Алнувия Египетского. Это была древняя рукопись на ломаном греческом языке, видно, что автор не был греком. Рукопись сопровождали комментарии некоего Трелона Помпилиуса. Альберт сказал, что этот благочестивый венецианец привез рукопись с востока лет двести назад. Альберт купил ее десять лет тому назад, когда был в Венеции, у не слишком благочестивых потомков Трелона, которые решили, что святые письмена полезнее обменять на звонкую монету, с которой будет толк в торговле. Благо, к тому времени Альберт уже научился выплавлять золото из меди и ртути, поэтому выкупить рукопись удалось через месяц. Но что такое тленные деньги перед вечной святостью писания! К комментариям Трелона Альберт приложил свои незначительные пояснения и разбил текст на части для удобства изучения. Сама же рукопись являла собой комментарий святого Алнувия на одно из мест Первого послания апостола Иоанна. Это выглядело так:

О порожденной и порождающей природе Церкви

убогого брата Алнувия смиренное поучение брату Марку

"Пишу вам, дети, потому что прощены вам грехи ради имени Его.

Пишу вам, отцы, потому что вы познали Сущего от начала. Пишу вам, юноши, потому что вы победили лукавого. Пишу вам, отроки, потому что вы познали Отца.

Я написал вам, отцы, потому что вы познали Безначального. Я написал вам, юноши, потому что вы сильны, и слово Божие пребывает в вас, и вы победили лукавого".

Таковы слова божественного Иоанна, апостола Господня.

Это, возлюбленный брат Марк, гласит о духовном росте Церкви и ее верных чад.

I. Мы дети Его по вере, мы рождаемся в святом крещении для новой жизни, очищенные от греха. Отец - это тот, кто имеет хотя бы одного ребенка, тот, кто родил дитя. Мы - отцы, когда мы выносили семя Бога, и в нас родился Христос.

II. Жена, облаченная в солнце - космический символ человека вообще, человека каждого и всего творения. Жена - Богородица. Солнце - Дух Святой, осеняющий новое творение.

III. Откровение Божие говорит нам о духовном мире. Каждый человек должен родить Христа в духовном мире, как и все творение.

IV. И только тогда человек узнает Сущего от Начала, ведь дитя восхищается к престолу Его.

V. И только родив в себе Христа, мы можем сказать, как Апостол Павел: "Уже не я живу, но живет во мне Христос".

VI. Конечно же, дьявол старается помешать этому.

VII. Но даже юноши имеют над ним силу. Они еще не родили, но в них есть слово Божие. Они уже поставили внутри себя главную ось своей жизни - Слово, но оно еще не стало в них плотию, они еще не отождествились с Ним полностью.

VIII. Полное единство не стирает наших лиц, ибо Христос - наше истинное лицо.

IX. Сила Божия присутствует в человеке до полного единения. Это возможно, ибо вера лучшее переносит в худшее, улучшая его.

X. Как же пройти этот путь: от рождения до познания Безначального? Ответ дают отроки.

XI. Познание Безначального можно достичь через познание Отца. Отец родной, рождающий, с Ним можно говорить, Его мы любим. Если мы познали Отца, то есть познали живого, любящего Бога, который родил нас, только тогда мы можем иметь силу и тогда мы можем познать Безначального. И тогда мы не испугаемся Мрака. Ибо это будет теплый бесконечный Мрак, дающий бесконечную надежду. Тогда мы и познаем сущность всего. Но будет ли это нужно?

Комментарии:

Схолия Третона: "Всякий, рожденный от Бога, не делает греха, потому что семя Его пребывает в нем; и он не может грешить, потому что рожден от Бога" - так говорит Иоанн.

Схолия Альберта: Наши грехи показывают на то, что мы еще, по сути, дети. Но это детство в грехе не делает нас сиротами. Бог от нас не отрекается. Он ждет, когда мы возрастем в полный возраст Христов, ибо Он видит наше покаяние - желание исправиться.

II. Жена, облаченная в солнце - космический символ человека вообще, человека каждого и творения всего. Жена - Богородица. Солнце - Дух Святой, осеняющий новое творение.

Схолия Третона: Церковь есть новое человечество, истинное человечество и истинное творение. Цветок нового мира растет и расцветает из семени Церкви.

Схолия Альберта: Богородица - источник телесности Христа. Поэтому Богородица есть Тело Христа, то есть Его Церковь. Богородица рождает Христа, значит и Церковь рождает Христа. Части Церкви - это люди, поэтому каждый человек в Церкви должен родить Христа в себе. Мир в целом и каждый человек в отдельности является женским началом по отношению к Богу. Мир и мы воспринимаем его Слово, смиренно веруя в Его благость.

Схолия Третона: Все сотворенное Богом представляет собой единый живой организм. Этот организм есть Тело Христово - Церковь. Человек есть маленькое подобие Церкви. Семя, попавшее в добрую почву, прорастает в человеке и дает плод. Плод развивается и рождается в человеке - получается осуществленное новое творение - святой человек, преобразившийся во Христа.

Схолия Альберта: Духовный мир - это мир перед глазами Божьими, в котором ангелы и святые не перестают славить Его, а злые, видя это, скрежещут зубами. Конечно же, Он видит и знает все, но наш мир отвернулся от Него сам и хочет спрятаться от Него. Поэтому в этом мире рождение Христа в человеке незаметно. Заметны последствия этого - чудеса и знамения, живая проповедь покаяния, любви и радости.

IV. И только тогда человек узнает Сущего от Начала, ведь дитя восхищается к престолу Его.

Схолия Третона: Дитя восхищается к престолу - это рожденный Христос стремится к Богу Отцу, а вместе с Ним и мы.

Схолия Альберта: Сложное место. Сущего от Начала могут узнать только дети...

V. И только родив в себе Христа, мы можем сказать, как Апостол Павел: "Уже не я живу, но живет во мне Христос".

Схолия Третона: Следует подражать святым, ибо они достигли Христа. Каждый достиг по-своему. Мы все тоже разные, поэтому без труда можем найти родственную душу среди сонма святых, похожую на нас, и научиться от нее тому, как исправить нам свою душу на радость Христу.

VI. Конечно же, дьявол старается помешать этому.

Схолия Третона: Козни дьявола известны: гордость, блуд, коварство, лень, ересь и другие грехи, затмевающие сладость Божию. Ведь новое творение противно дьяволу. Он слишком стар и не войдет в новое.

Схолия Альберта: Неверная проповедь и ее отсутствие ведет к заблуждению и ереси. Не зная своего предназначения, человек не заботится о душе, чтобы высветить в ней Христа, он исполняет обряд из-за страха, а не из-за любви к Богу. Это служит дьяволу на пользу. Образ жестокого Бога - это его, сатаны рук дело. Ведь один грешный человек марает всю Церковь.

Схолия Третона: Слово Божие должно обрести в нас плоть. Христос обрел плоть в Деве. Нам нужно стать девственными, чтобы в нас Христос стал действовать со всей Своей силой.

Схолия Альберта: Плоть есть нечто реальное и живое. Это уже не только наши мысли и убеждения, но то, что само живет в нас и изменяет нас по своему усмотрению.

VIII. Полное единство не стирает наших лиц, ибо Христос - наше истинное лицо.

Схолия Третона: Единство Троицы сохраняет различие лиц в Троице. Христос в Единстве Троицы представляет человечество, наше лицо, лицо каждого из нас. Он смотрит на Отца и Святого Духа. Это мы смотрим на них через Него. Если бы нам это понять!

Схолия Альберта: Мы не сливаемся с Богом, не теряем себя в Нем, а, напротив, находим себя в Нем. В Нем мы находим свое истинное лицо, свою подлинную сущность. Христос-Слово бесконечен, поэтому Он является прообразом всех людей вместе и каждого по отдельности. Он есть сущность каждого человека и поэтому каждый человек бесконечно индивидуален.

Схолия Третона: Святой Дух поднимает нас из бездны тления. Он есть та Сила, что соединяет нас с Богом. Он стремится в нас заполнить Собой все уголки нашей страдающей души. Наша вера помогает Ему в этом.

Схолия Альберта: Существо веры есть превращение. Вера способна превращать видимое в невидимое. Изначальная сила превращения дана каждому человеку. Это и есть та "мера веры", о которой говорил апостол Павел. Вера превращает плохое, несовершенное в хорошее и совершенное. Наша вера, которую нам дал Бог, превращает нас в Его подобие с помощью его Искупительной Жертвы. Вера стала всеобщим законом жизни после того, как Христос был распят и воскрес.

X. Как же пройти этот путь: от рождения до познания Безначального? Ответ дают отроки.

Схолия Третона: Детям - только что уверовавшим - прощены и прощаются грехи. Отроки - уже не дети, они знают Своего Отца, они просили и Он исполнял их просьбы. Также Он и наказывал их отечески за проступки. Отроки мудрее детей, ибо знают Отца больше, чем дети и любят Его больше.

Схолия Альберта: Отроки должны стремиться стать юношами. Они имеют разум и понимают, что их ждет длинная дорога, но пока у них еще нет больших сил. Со временем эта сила приходит - сила веры и любви.

XI. Познание Безначального можно достичь через познание Отца. Отец - это родной, рождающий, с Ним можно говорить, Его мы любим. Если мы познали Отца, то есть познали живого, любящего Бога, который родил нас, только тогда мы можем иметь силу и тогда мы можем познать Безначального. И тогда мы не испугаемся Мрака. Ибо это будет теплый бесконечный Мрак, дающий бесконечную надежду. Тогда мы и познаем сущность всего. Но будет ли это нужно?

Схолия Третона: С Отцом можно говорить, перед Безначальным нужно молчать и внимать. Отец - это Лицо, за которым мы увидим Безначального. Сущность Его неисследима, поэтому она есть Мрак, где теряется всякое зрение. Теряя зрение, мы находим объятия. Что может быть лучше!

Схолия Альберта: Человек и Церковь во Мраке отождествляются. Рожденный становится рождающим. Дети становятся отцами. Все находит единение в Боге. Премудрость Божия поет торжественную песнь! Аминь.

Такой трактат я читал впервые. Меня поразила его неимоверная малость в размерах и величайшая ценность по смыслу. Он принес душе моей облегчение и радость. Я понял, что любое движение в этом мире или в ином мире - не что иное, как декорации, главное же - внутри меня. Мой дух - центр мироздания в любом мире, в любое время он неизменен. Он всегда должен быть в Боге. И никакие события не могут этому помешать - только я и Бог...

Внешние события были довольно однообразными. Каждое утро старик давал мне пить эликсир, а Дада иногда растирал мое тело желтой мазью, которая пахла тухлой рыбой и прокисшим вином, после нее мое тело долго горело огнем, а иногда меня трясло всю ночь от резкой смены озноба и жара. Часто Альберт приходил ко мне, и мы беседовали на разные темы, включая и мое предстоящее путешествие. Как-то раз, рассуждая о своем излюбленном предмете - сущности мира и человека, Альберт сказал:

- Я на своем веку читал много книг и понял, что наш мир - это тоже своеобразная книга, которую можно и нужно читать, чтобы узнать истину. Я как-то тебе говорил, что Христос отдал нам этот мир, чтобы мы его читали. Он нам дал талант, который надо, просто необходимо, преумножить и вернуть Богу в лучшем виде.

- Как можно преумножить мир? - вяло спросил я.

- Как? - удивился он. - Мир находится внутри человека. Мы с тобой - это мир. Мы должны преумножить себя: сделать из одного Йоны Пиррона - легкомысленного болвана - другого Йону - благочестивого и безгрешного человека. Словом, мы должны сотворить нового человека. А из бедного, суемудрого старика-Альберта сделать нечто достойное Царствия Божия. Мир - это книга. В ней очень много страниц. Мы с тобой - да и все люди этого века - живем на одной из страниц, знаем ее, постоянно читаем ее, но мы знать не хотим о других страницах, когда нам пытаются о них рассказать. Эта ослиная тупость всегда меня поражала в докторах философии, которые ни в грош не ставят чужое мнение или мысли. От этого они превратились в черепах, которые видят все окружающее только в плоскости, но черепахи - это достойные животные, они изначально были сотворены таковыми, а люди сотворены все-таки с разумом и языком, чтобы говорить осмысленные слова другому человеку. Но вместе с тем, этими инструментами мало кто пользуется: как правило, одни только болтают и не думают, а другие, если и думают, то другому не могут выразить свои измышления в словах. Это беда людей! А ведь здесь начинается непонимание, ненависть, зависть и всякое другое зло...

- Альберт, - перебил я. - А что же на других страницах мира?

- На других - другие миры, - резонно отвечал он. - Вернее, там другие этажи нашего мира. Ведь все сущее - это сотворенный мир. Нет ничего не сотворенного, кроме одного Бога. Наш земной мир немыслимо меньше всего остального творения. Но через этот маленький кусочек материи зло проникло в мир, все сущее заразилось болезнью зла, поэтому Богу пришлось спасать все творение через земной мир. Сюда пришел Христос, Бог наш, и теперь, по этой причине, наш земной мир, даже не мир, а сам человек, стал центром сущего, определяющим все его существование.

Тебе приходилось когда-нибудь держать в руках высохшую от воды книгу?

- Да. Ты недавно мне давал читать такую, - ответил я.

- А-а. Это кто-то из арабов. Я ее как-то раз уронил в ручей... Ты, наверное, заметил, что там, куда попала вода, листы слипаются и, если бумага тонкая, то мокрые чернила с одной страницы оставляют следы на других страницах.

- Да заметил, там невозможно читать и приходится догадываться о написанном, - заметил я.

- Вот именно. Листы слипаются и оставляют следы. Ты только вдумайся! Какой тут глубокий смысл! - он вдохновенно поднял правую руку и сделал многозначную паузу. - Они часто неразборчивы и смазаны - эти следы, но иногда наложения одного слова с одной страницы на другое слово с другой страницы производит третье слово на третьей странице. Так и наши миры: они существуют параллельно друг другу, но иногда, в силу странных обстоятельств, пересекаются, и тогда появляется какое-то новое знание, знаки или неизведанное существо, или еще один загадочный мир. Так, я думаю, появился на земле огонь и ремесла. Прометей, другие боги, открывшие людям искусства, или ангелы - все они появлялись в местах пересечения с иным миром, когда наш мир пересекался с их миром. И все это происходило и происходит не случайно...

Я слушал его рассуждения и засыпал. Бороться с этим бесполезно. Сонливость - мой частый гость. Альберт говорит, что это следствие действия эликсира. Иногда я мог проспать с вечера до вечера следующего дня, тогда, оставив все попытки меня разбудить, Альберт вливал жидкость насильно мне в рот и делал так, чтобы я ее проглатывал; надо сказать, что это было легко сделать - я просто не сопротивлялся. Но такой беспробудный сон меня одолевал не часто. Гораздо чаще я чувствовал себя как бы пьяным.

Эликсир действовал неотвратимо. Однажды утром, после очередного приема жидкости, когда Альберт поставил передо мной миску с похлебкой, я вдруг резко почувствовал, что мои глаза расширяются и начинают видеть намного больше, чем видели до этого. Потом мне показалось, что моя голова вытянулась к потолку и оттуда растерянно посмотрела на комнату и на старика, который, видя какие-то изменения со мной, что-то проговорил и быстро выбежал за дверь. Тело стало воздушным, легким и вдруг начало проваливаться куда-то вниз, за ним посыпались все мои мысли. Я попытался крикнуть, но не нашел во рту языка и только гнусаво промычал что-то невнятное. После этого я уже не могу вспомнить отчетливо, что происходило. Твердо помню только сильный озноб и жар, сменявшие друг друга; подчас я приходил в себя от того, что лихорадочно стучали зубы, но тут же проваливался в раскаленный котел с кипятком, в котором мое тело сжималось и обугливалось, как пергамент в костре.

Не знаю, сколько я так мучился, но в один прекрасный момент я проснулся, как ни в чем не бывало. Все мои страдания в одночасье превратились в далекий сон. Альберт сидел на кровати рядом со мной. Он радостно сказал, что приступ прошел, а это значит, что большая часть пути пройдена. Я тоже, наверное, порадовался вместе с ним, хотя с трудом в то время различал свои чувства, да и вообще с трудом отличал свое тело от прочих вещей комнаты. Так прошло еще несколько дней. Однажды вечером ко мне тихо вошел Альберт. Он грустно посмотрел на меня и подошел к раскрытому окну. Красный диск солнца, стыдливо прикрытый немногочисленными облачками, наполовину утонул в грустных водах Влтавы. Потом он повернулся ко мне и сказал:

- Вчера взбунтовавшиеся крестьяне разгромили монастырь. Этот бунт мне не дает покоя... Откуда такая жажда крови? Ведь по отдельности каждый из них - добрый человек. Нескольких детишек из этой деревни я лечил в прошлом году. А теперь они взяли в руки оружие.

- А что с Героном? - спросил я, пытаясь сосредоточить свое внимание.

- Герона с помощником повесили на воротах церкви, предварительно облив горящей смолой. Остальные разбежались.

Мне все-таки удалось собрать силы и пожалеть несчастных монахов.

- Этот бунт... - продолжал старик, глядя на темно-синее вечернее небо. - У меня какое-то смутное предчувствие, будто перед грозой... Нельзя долго силой сдерживать желания человека, оскорблять его чаяния и противиться инстинктам. Если, не изменяя души, палкой загонять ее жизненные проявления вглубь, они там скапливаются и в один прекрасный момент прорываются наружу, исказив человеческий облик до звериного. Это и есть бунт...

- А к нам они не придут? - поинтересовался я. - Это же недалеко отсюда.

- Адамчик распорядился поднять ворота и удвоить охрану. Замок им не одолеть. К тому же, скоро придет герцог с армией... Однако, я не за этим пришел. Завтра ты отправляешься в путь.

Где-то внутри, в глубине моего существа, я даже обрадовался, поскольку мне до смерти надоело такое жалкое существование. Я рвался на волю, на просторы полей и неба. Я даже стал любить столь ненавистный мне сильный ветер. Мне всегда казалось, что ветер разрывает меня на части, уносит с собой части моей души. Глупо, конечно, но так было. Теперь же я жаждал сильного ветра. И чем сильнее, тем лучше.Одно только это обстоятельство говорило о том, что во мне произошли странные изменения. Альберт поставил на стол глиняную кружку, непонятно откуда появившуюся у него, и продолжил:

- Запомни все, что я тебе скажу. Когда ты станешь птицей, прибейся к какой-нибудь улетающей стае похожих на тебя птиц. Они все сейчас улетают. Я думаю, что летать ты научишься сразу. Не знаю, когда вы достигните Ирия. Знаю, что там много света, лети на свет. Древо жизни тоже искать не придется - оно должно расти в самом центре Ирия. Где бы ты там ни был, ты его отовсюду увидишь. С того дерева сорвешь плод. Запомни, касаться плода нельзя ничем, кроме уст. Плод слишком свят для крайней границы нашего тела. Поэтому поместишь его внутрь тела - в рот, а если не поместится полностью, откусишь кусочек, и во рту принесешь обратно. Понятно?

- Как же я вернусь без птиц?

- Есть способ. Вот тебе камень, - он протянул мне блестящий камень величиной чуть больше серебряной монеты.

Камень был отшлифован в форме полусферы, его зеркальная поверхность отражала предметы в комнате. Старик продолжал:

- Этот черный камень сделан из пятого элемента, певоматерии. Он будет магнитом, который притянет тебя обратно. Вторая половина у меня. Эти камни - братья-близнецы, они любят друг друга и стремятся друг к другу. Они даже говорят между собой. По этой причине ты сможешь на зеркальной поверхности увидеть, что происходит здесь, а я увижу, что происходит с тобой. Повесь его на шею.

Я повесил камень-близнец на шею. Он показался мне теплым на ощупь и живым. Альберт тут же взял со стола кружку и поднес ее ко мне.

- Крикни сюда, - приказал он.

Я вопросительно посмотрел на него.

- Крикни в кружку, - спокойно повторил он. - Так нужно. Эта жидкость запоминает звуки, она завтра поможет в превращении.

Я крикнул, не дожидаясь дополнительных объяснений. Альберт поставил кружку на стол, сел рядом со мной и стал отвечать на мои молчаливые вопросы:

- Этим вещам меня научили разные люди в разное время для различных целей. Сейчас я все эти знания собрал воедино. Волшебная вода из поющей реки в Исландии. Эта река поет свои песни, но если крикнуть ей, то она повторяет твои слова, причем громче и сильнее, чем ты это делал. Она возвращает твое слово усиленным, и твое слово получает в ней большую силу действия. А камень я сделал сам. Мне о нем рассказали в Египте...

Он встал, улыбнулся мне, взял со стола кружку и направился к двери.

- Теперь отдыхай. Завтра трудный день.

Я моментально уснул.

Глава 7

Превращение

Утром стены замка окружили мятежники. На рассвете они пытались проникнуть в крепость, но ворота были подняты, а стены - неприступны. Стражники были начеку; они всю ночь наблюдали, как ярким пламенем полыхает монастырь на фоне черного неба. Это зловещее зрелище и стремительные слухи о кровавой жестокости восставших умножали их бдительность. После первой неудачной попытки бунтари стали вести переговоры со стражниками на стене, приглашая их в свои ряды и обещая при этом богатую долю от всего награбленного у сеньора. Однако слуги графа выполнили свой долг и проявили крепкую верность своему господину. После того, как старый добрый Тарко пустил несколько стрел в толпу собравшихся под стеной, им стало ясно, что переговоры потеряли свой смысл. Они врассыпную бросились к ближайшему укрытию - дубовой роще на краю луга. Надо отдать должное воинскому искусству Тарко: два трупа, пронзенные стрелами, так и остались лежать в траве на поле перед замком.

Все это мне рассказал поутру Адамчик: он принес мне еду и справился о моем здоровье. Сам я ничего особенного не слышал - спал, как убитый, до самого полудня.

- Слуги графа, - сказал он, - это отважные и опытные воины. Они не раз сражались вместе с ним против сарацин в Африке. Сегодняшние события для них - всего лишь развлечение.

- Но мятежники могут осадить замок, - заметил я, допивая темное пиво, от которого мне стало веселее на душе.

- Могут. Но, скорее всего не станут. Наших запасов хватит на полгода, а эти бездельники начнут голодать через неделю, если не уберутся отсюда. К тому же скоро придут войска герцога...

Дверь открылась, и вошел Альберт. Его серое осунувшееся лицо и рассеянные движения говорили о бессонной ночи, вероятно, проведенной им в лаборатории. Он прошел в комнату.

- Дада отнесет стражникам большие факела, - обратился он к Адамчику. - Пусть их зажгут ночью и поставят на стенах, на длинных шестах. Они будут освещать пространство перед стенами до самого утра.

- Я распоряжусь, - учтиво ответил управляющий и направился к выходу.

Когда мы остались одни, Альберт глубоко вздохнул и сказал:

- Пора отправляться, Йона. Пойдем вниз.

Я встал и, не слишком торопясь, начал стягивать с себя просторную льняную рубаху, данную мне Адамчиком. Время действий пришло, но мне не очень хотелось ввязываться в эту странную историю. Однако, обеты надо исполнять. Сделав над собой волевое усилие, я сказал "да" судьбе и почувствовал, что стою на правильном пути. Альберт меня остановил:

- Оставайся так. Другая одежда тебе не понадобится. Вернее, она останется здесь, а эта рубаха и подштанники могут пройти барьер вещей. Ведь одежда является продолжением нашего тела, как волосы или шерсть и перья у зверей и птиц. Не забудь камень.

Я растерянно оглядел комнату, свои вещи. Как-то неловко отправляться в путь без привычного набора вещей, к которым так привык, которые где-то защитят, где-то помогут. Растерянность сменил страх, выползающий из всех щелей животной части моей души. Но я решительно наступил на его скользкое горло ногой, проверил камень на шее и бодро сказал:

- Поистине, учусь не заботиться о завтрашнем дне.

Альберт улыбнулся и похлопал меня по плечу.

- Кто знает, Йона, быть может, ты приобретаешь больше, чем оставляешь здесь.

Мы пошли в лабораторию. Несмотря на то, что я шел довольно-таки бодро и легко, Альберт слегка поддерживал меня под руку. Печально и в то же время с долей радости в последний раз я осматривал великолепное убранство замка. Я прощался с этим миром - столь убогим и злым, но, тем не менее, родным и близким; наверное, мы стоили друг друга. Злой мир - порождение злого человека. С такими мыслями я переступил порог последней комнаты.

- Где Дада? - спросил я, приспосабливая глаза к тусклому свету.

- На стене. Помогает страже. Он не любит наблюдать превращения, - сказал Альберт и запер дверь на засов.

Я не придал этому особого значения. Меня слегка трясло, мелкая дрожь из глубины естества всплывала на поверхность кожи и обдавала меня холодком. Альберт подошел к столу, взял с него небольшой клочок тряпки и расстелил его на полу; потом схватил с огня темную густую жидкость в железной миске и стал меня мазать ею со всех сторон.

- Не трогай руками, - резко оборвал он мои попытки ему помочь. Тебе нельзя трогать. Встань на тряпку.

Я повиновался ему, встал, куда велено. Обмазав меня этой грязью, он поднес ко мне уже знакомую кружку.

- Крикни сюда, - приказал он.

Я крикнул. Странное дело - вода в кружке начала волноваться и булькать.

- Все помнишь? - крикнул мне Альберт. - Неси во рту! В руки не бери! Прощай!

Он быстро отбежал от меня и выплеснул на меня содержимое кружки. Я удивился этому, но ничего не почувствовал. Потом грязь на мне стала потихоньку вскипать и лопаться, а через несколько мгновений я был весь в дыму; слышалось клокотание жидкости вокруг, как будто на мне кипела густая похлебка, но жара и боли я не ощущал. Все произошло молниеносно. Дым стал проходить, и я почувствовал, что вещи в комнате стали странно изменяться; мне показалось, что я падаю и слепну одновременно. Но окончательно я не ослеп. Краски в глазах поблекли, остались тусклые цвета, оттенки стали неразличимы - только светлое и темное. Да и сами вещи стали по-иному выглядеть, я начисто забыл о какой бы то ни было геометрии, особенно об объемных фигурах. Мои глаза видели больше плоскостей, чем сфер или кубов. Зато теперь на полу, да и на любой плоской вещи я мог различить все мельчайшие подробности: неровности или шероховатости. Я по-другому чувствовал свое тело. Откуда ни возьмись, появились до этого не знакомые мне мышцы на спине и на груди, дыхание сжалось и стало, по-моему, длиннее, чем было. Слух почти пропал, будто кто-то крепко сжал уши; остались слышны только глухие и шипящие звуки. Чтобы как-то дать знать Альберту о том, что со мной творится, я крикнул, но вместо своего голоса услышал скрипящий скрежет. Сначала я испугался, но потом понял, что, наверное, только таким образом и возможно птицам общаться, только такие звуки хорошо различимы их ушами. Альберт без того все видел. Он стоял в углу комнаты и энергично махал мне руками, пытаясь что-то объяснить. Я хотел подойти к нему, но, сделав шаг, потерял равновесие и начал падать; хотел балансировать руками, но почувствовал большое сопротивление воздуха, которое сразу привело меня в вертикальное положение. Я оглянулся и изумился: вместо рук были большие светлые крылья. Я стал птицей!

Несколько минут я собирался с духом и оглядывал себя с ног до головы. Альберт, не переставая, махал руками и я, наконец, понял, что он просит меня пробовать летать. Я тут же начал быстро взмахивать крыльями и, к моему удивлению, тело с легкостью оторвалось от пола. Оно было создано для полета, поэтому трудно было не научиться этого делать. Альберт указал рукой на окошечко под потолком, оно было открыто и манило к себе ярким солнечным светом. Не долго думая, я рванулся к свету и через несколько мгновений быстро выбрался на траву двора. Переваливаясь, я сделал несколько шагов и, опьяненный свободой, бросился в синее небо, оставляя за собой зеленый двор, красный замок, родную землю и весь старый мир.

Часть II

Глава 1

Полет

Поистине птицы - замечательные существа. Я понял это, когда стал птицей. Они созданы для тверди неба. Когда исчезают руки и вместо них вырастают крылья, тогда уже нечем хвататься за бренную землю, за ее беды. Руки делают вещи, берут вещи во владения, - крылья ничего взять не могут - они хватают небо. Теряя ловкость рук, мы получаем свободу небес.

Взмывая вверх и падая вниз, я наслаждался свободой. Я радовался ветру и ликовал солнцу. Зелень осенних обширных лугов и голубизна рек являли непостижимую огромность земного пространства. Насладившись полетом, я научился сносно управлять в воздухе крыльями, хвостом и лапами. К вечеру мне пришлось вспомнить о земле. Ночлег и еду я нашел на птичьем дворе у южной стены замка. Птичница принесла пареные отруби и какую-то травку. Я без особого аппетита (вкус почти не ощущался) поклевал, в полном смысле этого слова, забрался под крышу сарайчика и мгновенно заснул. Утром, как только курицы и утки начали просыпаться, я торопливо вскочил, нагло опережая белую гусыню, доел в кормушке сухие остатки вчерашней трапезы и полетел к ближайшей излучине реки. Времени оставалось мало.

Дикие птицы почти все улетели. На плавных водах реки к полету готовилась последняя стая диких гусей. Я, по-видимому, тоже стал гусем, правда, с более длинной шеей и большой головой.

Я успел как раз вовремя. Еще подлетая к реке, я увидел, что вся стая, неистово гогоча и шумя крыльями, поднялась в воздух, без сожаления озирая прибрежные заросли приветливой реки. Набирая высоту, стая начала постепенно выстраиваться определенным образом, - каким именно, я так и не понял до сих пор. Между тем, сразу стало видно, что впереди летит вожак стаи - старый, тяжелый черный гусак.

Не долго думая, я быстро нагнал стаю и пристроился в самом хвосте косяка. Сначала на меня, как будто, не обратили внимания, но ближе к вечеру, второй гусак после вожака плавно отделился от клина и подлетел ко мне, при этом невообразимо что крякнув. Я соответственно ему ответил и несколько раз помотал массивной головой. Очевидно, мой ответ и выразительные жесты подействовали, как надо; не знаю, что он про меня подумал, я увидел лишь то, что пернатый спокойно отлетел от меня и вернулся на место. С тех пор я уже не испытывал какой-либо неловкости от своего вторжения к птицам. Наши отношения считались выясненными.

После пятого дня полета мне уже изрядно надоело махать крыльями. Конечно, остановки были. Был небольшой отдых на озерах и реках, но этого мне не хватало. Я начал уставать. Лететь приходилось в разную погоду: в дождь, и в жару, и против ветра. Надо сказать, что, несмотря на все трудности, вожак прекрасно знал направление полета и находил его даже тогда, когда я уже переставал различать, где верх, а где низ. Правда, на восьмой день я научился узнавать низ: надо сложить крылья и начать падать, тогда сразу понимаешь, где низ. В плотной, серой дождливой мгле или среди пушистого моря облаков, озаренного золотым солнцем, земля, простиравшаяся в бездне под нами, всегда напоминала о себе своим неизменным притяжением. Если кто-то о ней забывал или ослабевал, то земля брала свое - жертву из глубины неба.

Скоро все мои мысли испарились, и осталось лишь два слова - это приказ крыльям: вверх - вниз, вверх - вниз! Вся моя сила сосредоточилась здесь: вверх - вниз, вверх - вниз! Крылья - это жизнь, если откажут - смерть. У многих отказывали. Тогда на несчастных даже не глядели.

День. Яркий свет повсюду. Жарко. Перья накаляются, как в горниле. Ночь. Желтый диск Луны огромным кругом отсвечивает в водах рек - отражается, блестит, светится. Луч лунного света диаметром с саму Луну, как глаз циклопа, безразлично взирает на леса и луга, освещая их на мгновение. Наверное, Луна создана для того, чтобы освещать птицам путь посреди ночи.

В пятнадцатый день перелета я заметил некую странность, поразившую меня до самого основания души. Земля под нами начала вздыматься, словно край огромной, серой чугунной сковородки, а пространство вокруг нее покрылось клубами дыма или пара. Я впервые увидел ребро земли. Мы миновали земной диск, своими пределами ограничивающий зло мира. Что было за ним, я не видел - мы начали падать вверх, и скоро земля скрылась из вида, как, впрочем, и все остальное.

В моей жизни было два случая, когда я размышлял о таких элементарных вещах, как форма и строение Земли. Первый случай был в Польше, когда я познакомился с Коперником и узнал его странное учение о сферичности Земли. Я никак не мог в это поверить, ведь я сам видел ее край, собственными глазами. Тогда разумные доводы Коперника противоречили моему опыту. Я не мог этого разрешить и оставил этот вопрос до времени. Но потом, уже через несколько лет я вернулся к своим размышлениям. Как-то раз я увидел мальчика - сына лавочника - он забавлялся большой медной монетой, заработанной им, видно, на разносе писем. Он ставил ее на столе на ребро, быстро раскручивал и отпускал; монета некоторое время крутилась и, звеня, падала. Я увидел, что во время своего кручения монета становилась шаром. Это меня поразило, и сразу разрешились все вопросы о форме Земли. Земля похожа и на шар, и на плоский диск одновременно. Ведь монета - плоская, имеет ребро и две стороны, но если ее резко крутануть, то плоская монета превращается в шар. Кто скажет, что это не одна и та же монета? Одна монета, но два взгляда не нее: один в покое, другой - в движении. Как я раньше до этого не догадался? Обычная диалектика. Так и Коперник посмотрел на Землю в движении, а не в покое, как это сделал Птолемей. Если плоская земля вращается с бесконечной скоростью, при которой все ее точки находятся везде, то получается, что наш мир, на поверхности состоит из одной грани. Значит, мы живем даже не на земле, а на ребре Земли. По одну сторону находится ее обратная сторона, по другую - настоящая земля, которой мы еще и не видели. Может на той стороне и находится рай земной?

Однако, все эти праздные размышления мне не пригодились, когда я падал в кромешной тьме неизвестно куда, делая при этом невероятные виражи. Крылья пришлось сложить и положиться на волю Божию, чтобы самому не вляпаться куда-нибудь. Только Господь знал, что теперь меня ждет. И вот, когда я уже готовился к смерти и в сороковой раз прочел "Богородице Дево, радуйся", я вдруг почувствовал свет. Не увидел, а именно почувствовал всем телом.

Свет проникал в меня медленно и настойчиво, причиняя этим невыразимую радость. Это был свет, вызывающий благоговение и восхищение. Вскоре я его увидел. Глаз не хватало смотреть, мыслей не хватало думать, воздуха не хватало дышать. Я видел перед собой истинный свет, перед которым свет Солнца похож на тьму. Он был не ярче Солнца, не жарче огня, но проникал в мысли, проникал в тело, в самое сердце. Этот свет узнал во мне человека, и я стал настоящим человеком, если бы он узнал во мне дерево, то я, не задумываясь, стал бы истинным деревом, тем деревом, которому не зазорно поклониться, что и делали наши языческие предки. И не было бы счастья больше! Но я был человеком, хотя и в птичьем обличии; вернее я стал человеком, так как до этого я только всего лишь пребывал в обличии человека, но не знал, каков подлинный человек. Тогда, в свете я это узнал, понял, как день.

Свет приближался, свет сгущался, он становился плотной стеной. Я увидел Древо. Старик был прав - Древо стоит в центре мира. Его видно отовсюду. Древо - не большое, не маленькое, описать его невозможно, но лучше дерева нет. Оно создано для того, чтобы счастье не кончалось. Казалось, все его листики и веточки сотканы из счастья.

Мы падали к нему. Нас обступали медные облака, от огромной скорости ветер бил в лицо. Подлетая к кронам деревьев, падение замедлилось, а потом и вовсе прекратилось, и мы смогли воспользоваться своими крыльями. Стая приземлилась в саду у корней Древа. Это был счастливый сад. Все здесь дышало счастьем, покоем и радостью. Над нами простиралось небо из золотого света. Вокруг - сказочные деревья на холмах, кусты у ручьев, изумрудная трава под ногами, плоды на деревьях, которые только одним своим видом насыщают тебя. Изумительный аромат разносился повсюду. Я смотрел вокруг, как после долгой зимы, въедаясь жадным взглядом в зеленые листья деревьев и кустов. Они стояли, как настоящие, вернее, они были еще более настоящими - более зелеными, более живыми, более деревьями и кустами... Здесь все было настоящим, реальным. Я полностью увяз в самой реальности.

Очутившись на земле, я не сразу заметил, как опять превратился в человека. Но каково же было мое удивление, когда мои перелетные птицы, после прикосновения с землей стали обращаться в прекрасных людей - мужчин и женщин. На них были чудные легкие одежды, которые развивались на ветру, когда они бегали по мягкой траве и весело смеялись. Я понял, что они, в отличие от меня, вернулись домой после долгих странствий.

Глава 2

Великий Погонщик Солнца

Я был чист: и в мыслях, и в теле. Мир и благодать были такими реальными и умиротворяющими, что я не сразу вспомнил, зачем сюда прилетел. Теперь я на своем опыте понял, что значит ходить во свете. Внутреннее ликование и счастье переполняли меня. Ошеломленный этим, я смотрел вокруг и никак не мог проснуться. Предчувствие того, что все это - сон, упорно сверлило разум. Вскоре я быстро забыл обо всех своих сомнениях, когда увидел, что один из птиц-людей направляется прямо ко мне. Нет, я не испугался, такого чувства здесь не могло быть. Я просто повернулся к нему и с интересом на него посмотрел.

- Как твое имя? - спросил меня человек, похожий на первый взгляд на жгучего испанца, в сером, как облако, хитоне.

Я попытался собрать внутри себя все свои душевные силы, сосредоточил их в языке и проговорил:

- Я - Йона. А вы кто такие?

- Мы - Пиреи. Люди-птицы, - ответил он.

Мне нечего было сказать, и я замолчал, собираясь с мыслями. Здесь мысли текли совсем не так, как на земле, я никак не мог научиться управлять ими. Было ощущение, что мысли сами собой пишутся у меня на лице. А он, судя по виду, узнал обо мне больше, чем одно мое имя. Он устало и весело посмотрел на своих соплеменников, танцующих на зеленой лужайке.

Только сейчас я понял, что мне трудно сосредоточиться из-за того, что в лесу и на лугу постоянно звучит музыка или песня без слов, а, может быть, и были слова, но я их не различал. Поначалу я и этой песни не слышал. Теперь до меня дошло, я понял, что Пиреи между собой не говорят, а поют. По сути дела, весь сад был наполнен звуками, все вещи в нем пели. Казалось, сам сад поет, и само Древо что-то поет низким прозрачным голосом. Здесь все поют! Это мир поэзии и музыки. Удивленный своим открытием, я посмотрел на моего пирея.

- Тебе нужен Великий Погонщик Солнца. Он знает о Древе и плодах все, - пропел мне мой новый знакомый. - Посмотри, вон его терем. Скоро он сам сюда придет.

Он указал рукой в сторону, и я увидел прекрасный дворец, сиявший, как озаренное солнцем облако, на вершине соседнего холма. Воздушные колонны, стены и купола грациозно поднимались ввысь, казалось, этот дворец парит над землей, как огромное чудесное видение.

- Может, мне пойти туда самому? - спросил я. Мне захотелось рассмотреть терем поближе.

- Этого нельзя сделать. Он всегда близко, но, если тебе не дано, ты не дойдешь до него вовек.

Я не стал проверять это. Мне и так было хорошо, я был всем доволен. Поистине, я попал в страну довольства. Я сел на траву и увидел, что на мне надета какая-то жуткая грязно-белая рубаха - напоминание о грязном мире, а на шее висит блестящий камень. Я взглянул в него, блестящая поверхность помутнела. Стали различимы смутные изображения, через некоторое время они стали отчетливее. Я увидел каменную стену и густой дым. На стене показался человек в шлеме и в кольчуге. Я не сразу узнал в нем Альберта. Странно, он никогда, на моей памяти, не надевал доспехов. Изображение резко погасло. Решительное лицо старика напомнило мне о моей важной миссии. Удовлетворенный тем, что все идет, как надо, я спросил пирея:

- Кто еще тут живет?

- Есть другие люди-птицы. В лесах живут Рифеи. На горных равнинах - Бареи, у рек и озер - Финаи, - объяснил он.

- Кроме птиц, никого нет?

- Как же нет, - удивился мой знакомый. - Если есть место, значит, есть и те, кто его населяет, его жители. Видишь, сколько здесь места; я и сам не всех знаю. Кого-то я видел сам, о ком-то рассказывали друзья, о тех, кого мы не можем видеть, говорил Великий Погонщик Солнца...

- Кто он?

- Он - хранитель этого мира. Он водит Солнце по его кругу. Без него трава не растет, и птицы не поют. Он несет весну в своем жезле... Я пойду.

Он замолчал и быстро пошел к своим соплеменникам.

Вдруг позади себя я услышал легкий веселый шум, как будто звон бубенчиков на сельской свадьбе, когда жених шумно и радостно, с гиканьем и свистом везет невесту из церкви на пир. Я обернулся и застыл на месте - передо мною стоял Великий Погонщик Солнца. Это был, несомненно, он. Я так и не понял: видел ли я его глазами или чувствовал душой. Это был полупризрачный гигантский образ белого всадника. Глаз не мог охватить его зрением; глаз для него - слишком грубый инструмент. Я видел лишь детали: огромного белого коня, бесшумно ступавшего по земле, белая мантия развивалась по ветру и покрывала коня сзади до самой земли, цветочный венок на прекрасном челе всадника и изящный витой жезл в руке. Все было призрачно для глаз, но реальнее для меня, чем мои собственные руки, которые я сейчас не знал, куда деть. От него исходила великая радость и такой восторг, от которого хотелось пуститься в пляс, опьяняющий аромат весны проникал в сердце и окрылял душу. Он был одновременно и бойким, страстным юношей, приводящим в пляс Солнце, и могучим мужем, укрывающим траву теплом своих рук, и умудренным старцем, познавшим всю глубину и высоту небес. Глядя на него, я готов был провалиться сквозь землю, - я был не достоин этого мира. Грязный человек должен жить в грязи, а не в роскоши рая. Я понял, что значит стыд Адама - участь смертных....

- Что тебе надо, смертный? - гулко произнес-пропел Великий Погонщик Солнца.

- Мне нужны плоды от Древа Жизни! - ответил я, замечая про себя, что тоже начинаю петь, и продолжил: - Они нужны нам для эликсира жизни.

Прозрачный конь бесшумно переступал с ноги на ногу и потряхивал гривой. Всадник долго молчал. Вскоре он сказал без лишних эмоций:

- Возьми их. Они нужны тебе. Но будь осторожен - опасность в тебе.

И он стал удаляться. Я проводил его восхищенным взглядом и направился к Древу. Когда я подошел к нему, высокие дикие ветви с плодами, простершиеся до этого к солнцу, покорно опустились к земле. Я без труда сорвал плод, похожий на красное яблоко. Тут я вспомнил предостережение Альберта: не брать плод в руки. Однако, я его уже взял и ничего не произошло, плод все так же продолжал светиться изнутри ровным светом. Я подумал, что, наверное, сам Ирий освящает мою плоть, поэтому я не оскверняю плод. Но я вернусь обратно, туда, где райская благодать не будет меня окружать, тогда я могу осквернить плод своим прикосновением, поэтому надо положить его в рот. Я откусил кусочек. Он оказался сладким и сочным. И вдруг меня осенила мысль о том, что я сейчас стою у края вечной жизни.

Все, о чем мечтают все люди на земле, - вот оно, здесь, у меня! Этот плод дает вечность - он совсем рядом, ближе некуда! Ешь его - и будешь вечен. Вечное счастье посреди чудесного сада. "Великий свет и мир - ведь ты заслужил это, ты так долго сюда летел, - мысли мелькали одна за другой. - А как же Альберт? Я же обещал ему, что вернусь". И опять: "Что Альберт! Он рано или поздно придет сюда". У меня не было большого желания размышлять и спорить с собой. Я взял и проглотил кусочек плода. Ничего страшного не случилось. Я ничего не почувствовал. Отойдя от Древа, я неторопливо сел под большой куст и стал наслаждаться жизнью, любуясь золотым небом. Времени прошло немало с тех пор, как я прилетел сюда, а небо ничуть не изменилось. По-видимому, здесь не было ночи. А, может быть, день слишком длинный...

Совершенно бессознательно я взял камень-близнец и заглянул в него. На нем всколыхнулась серая дымка, и я увидел страшное зрелище, которое преследовало меня много лет и часто повергало в горячее раскаяние. Я увидел Альберта, лежащего на спине с разрубленным наискосок лицом, из головы сочилась алая кровь. Рядом с моим бедным изуродованным учителем лежал его верный слуга - он был пронзен мечом в бок. Кровь заполнила всю поверхность камня, пытаясь хлынуть на меня; сквозь красно-кровавое марево я четко разглядел, появившийся на мгновение, силуэт черного ястреба. Филипп нашел его. Не спасли стены... Камень побледнел и погас. Я очень скорбел по учителю. Но горе не могло жить здесь долго. Ужасный образ смерти ужасен только на земле. Здесь же смерти нет. Я ее не увижу. Это меня радовало. Мои легкомысленные размышления прервал звон бубенцов. Появился Великий Погонщик Солнца.

- Ты не можешь здесь остаться! - сказал он грозно. - Уходи!

- Почему? - изумился я. - Я стал бессмертным!

- Это страна вечности. Здесь живут бессмертные, а смертные входят в вечность через дверь смерти. Ты вошел в окно. Я предупреждал тебя, но ты стал вором, ты украл жизнь для себя, отнял ее у другого. Поэтому смерть обманула тебя. Она убежала от тебя. Ты не можешь без нее оставаться здесь. Ты должен умереть! Найди свою смерть!

От неожиданности я потерял дар речи. Он меня выгонял отсюда.

- Без смерти нет Воскресения. Тебе нужно найти смерть, чтобы найти себя, - продолжал он. - Иди, верни ее!

С этими словами он исчез, растворился в воздухе, лишь изредка еще слышался, как всегда веселый, удаляющийся звон бубенцов. Но теперь этот звон не предвещал ничего хорошего. Мне стало не по себе. Все ожидания рухнули в одно мгновение. Я терял этот мир. Хотя меня насильно никто не гнал, но я знал внутри себя, что непременно должен уйти; и это знание сильнее всякой палки гнало меня прочь. Слезы сожаления заполняли глаза, сквозь мокрую пелену я вдруг увидел вдали прекрасную белую девушки, скользившую, как тень, среди деревьев.

- Иди за ней, - я обернулся. Ко мне подошел знакомый пирей. - Она иногда исчезает, но ты все равно иди за ней.

- За кем? - не понял я.

- За Смертью, - ответил он невозмутимо. - Конечно, жизнь больше смерти. Ведь и смерть живет. Но Смерть нам нужна, она - дверь в дом жизни. Иди...

Я пошел за белой тенью, с трудом соображая, что теперь делать. Вот рай, но что с того! Я опять терял все. Конечно, Великий Погонщик Солнца и пирей не осуждали меня, а помогали. Но от их слов я чувствовал себя гадким утенком, забравшимся на бал белых лебедей. "Да, Йона, - горько подумал я, - каждый должен знать свое место!" И я поплелся, куда глаза глядят.

Глава 3

Аба

Долго ли коротко ли я шел, не помню. Меня все так же окружали изумрудные леса в золотом свете. Изредка показывались из леса люди-птицы - все так же порхающие по зеленой травке и неожиданно исчезающие. Я шел, погрузившись в свои думы, и не заметил, как холмы становились все выше, а свет - все бледнее. Я озяб, неизвестно откуда налетел внезапный ветер, обдал меня холодом и исчез. Прекрасные леса постепенно остались позади, впереди передо мной лежала холмистая местность, покрытая сочной травой и редким кустарником, на горизонте виднелись изогнутые вершины далеких гор.

Я шел долго. Этот мир не мог меня вместить. Меня гнали, как будто на мне появилась проказа. Я чувствовал, что безнадежно ищу давно потерянную драгоценность. Как будто эта драгоценность - единственное, что у меня осталось - родное и близкое. Я ищу и не могу найти, даже не знаю, где искать, поэтому иду бездумно, куда глаза глядят.

Камень-близнец не действовал. Единственная ниточка, связывающая меня с земным миром, оборвалась. Однако, несмотря на это, отчаяния не было. Чувство счастья, бывшее в Ирии, сменилось спокойной уверенностью, что я, рано или поздно найду, что ищу. Да, я был уверен, что найду смерть и выход в свой мир, который звал меня, его голос все чаще и чаще меня беспокоил. Оставалось только дождаться этого момента. Время - единственное препятствие на земле, которое превращает жизнь в сплошное мучение. Чтобы родиться нужно время, чтобы умереть - опять нужно время. Причем время, как назло, подружилось со страданием. Время, его непоколебимое течение приносит в жизнь человека мучения. Все события жизни накрепко прилепились ко времени и его медленному ходу. Чтобы не сойти с ума, надо научиться ждать, терпеть, когда эти тягостные минуты и часы проковыляют мимо тебя. И тогда - жить. Все-таки скверно, что время и жизнь в один ужасный момент соединились.

Я обошел низинкой зеленый холм, взошел на другой и внезапно всем телом и душой почувствовал странную перемену в мире и в самом себе. Я машинально оглянулся и, о ужас, увидел позади себя не прекрасный пейзаж из зеленый счастливых лесов и полей, как предполагалось, как должно было быть. Я увидел позади себя точно такие же холмы, как и впереди: до горизонта, на котором так же, как и впереди, виднелись желтые горы. Не понимая, куда делся лес, я рванулся назад, но, сколько бы я ни бежал, - все холмы да трава вокруг; леса не стало. Я не мог вернуться в Ирий, как будто за мной захлопнули огромную невидимую дверь. Это обстоятельство не столько меня напугало, сколько поразило и удивило. Я кинулся в одну сторону, в другую, - леса, как не бывало.

Тусклое застывшее медное небо висело над самой головой. Во мне происходили какие-то странные внутренние изменения, о которых трудно сказать что-то ясное. Появилось другое понимание мира, как будто раньше ты спокойно спал в тихом родном доме, а потом мгновенно попал в людное место на всеобщее обозрение, когда толком ничего не можешь сообразить. Это другое видение мира, не такое простое и счастливое, как в Ирии, где и описать-то такую простоту невозможно. Однако, я бы не сказал, что здесь мне стало хуже, нет, я просто стал более задумчивым, что ли.

В общем, я достиг холма, с которого все началось, и пошел дальше. Вдруг я увидел вдали белые фигуры. Там сидели люди. Их было человек двенадцать. Когда я подошел ближе, я разглядел их. На каменных седалищах восседали белые старцы. Они были погружены в свои мысли. Их белые длинные одежды, как и их длинные бороды величаво развевались на ветру. Завидя меня, они вскочили с мест и кинулись ко мне. Они подбежали и поклонились до земли, я не знал, как реагировать. Один из них, с самой длинной бородой, почтительно обратился ко мне красивым густым голосом:

- О светлый муж, мы славим тебя! Ты милостиво посетил эту страну, чтобы свет твой помог нам созидать ее для славы Божией!

Я все понимал, что он говорит, но это с трудом умещалось у меня в голове, я даже тихонько обернулся, когда меня повели с холма - не перепутали ли меня с кем-то другим. Там никого больше не было, кроме небольшого облачка света, мерцающего то ли от ветра, то ли от зноя. По-видимому, я оттуда вышел и в свете облака показался им "светлым мужем". Между тем, старец спросил меня:

- Как тебе имя?

- Меня зовут Йона Пиррон, - ответил я.

Мне сразу же захотелось выложить всю правду этим почтенным людям и рассказать все, что со мной произошло. Здешний воздух не давал спокойно дышать, если не было чистоты в отношениях между людьми. И я, не раздумывая, сказал:

Вы меня с кем-то путаете! Я попал сюда совершенно случайно, если можно так выразиться. И я вовсе не такой светлый.

- Почему ты так говоришь? - старик нисколько не смутился и не изменил ко мне своего благодушного отношения. Напротив, он озабоченно стал выслушивать мой рассказ и перебил меня только один раз, когда я сказал про смерть Альберта. Он спросил:

- Ты думаешь, твой учитель умер от руки Филиппа?

Все остальные детали моего рассказа его ничуть не удивили, как будто он каждый день наблюдал превращения птиц в людей и ежедневно видел обратную сторону земли. Выслушав все до конца, он важно и добродушно произнес:

- Ну что ж, Йона, добро пожаловать в Священную страну Агридаг. Страну мудрецов и героев. У тебя странная дорога. Мне одному ее не постичь. Я отведу тебя в Силомм - наш главный город. Им правит мудрейший Трехголосый Аба. Он подскажет тебе путь.

Мы вдвоем пошли дальше, а старцы вернулись обратно на свои места и сели, как ни в чем не бывало. В следующий раз, когда я оглянулся, они поочередно вставали, поднимали руки к небу и что-то пели, потом падали ниц и снова садились. Я спросил своего спутника, которого, как выяснилось, звали Веха:

- Что они делают?

- Мы ждем наставников из рая, - ответил он.

- Наставников? - неподдельно изумился я. - Вы ведь и сами можете уже стать наставниками.

- Настоящий мудрец всегда должен искать наставления. Мы ждем небесных наставников. Они иногда приходят и помогают нам. Учат мудрости и святости. Поэтому почтенные старцы-мудрецы поджидают их у врат Ирия, чтобы достойно встретить. Оттуда и ты вышел.

- Что они поют?

- Мы знаем, что Великий Бог сотворил и нас, и рай. Он достоин славы, и мы его славим. В былые времена мы приносили Ему жертвы - тельцов и овнов, - в знак нашей любви и преданности Небесному Отцу. Потом жертвы прекратились...

- Почему?

- Никто не знает причины, никто их не запрещал, но в один прекрасный момент всем жителям Священного Агридага стало ясно, как день, что кровавых жертв больше не нужно. Все в один момент это поняли и прекратили водить на гору тельцов. Жертвенник опустел. Наш мир не единственный у Бога, кто знает, что происходит в других местах... Но хвала Богу не прекратилась. Хвала исходит из наших сердец и окрыляет наши уста. Теперь наша жертва - слово...

Мы перешли небольшой ручей по аккуратно уложенным камням.

- Кто такой Аба? - спросил я. - Почему у него три голоса?

- У него три языка и три голоса. Он чтец. Он маг, Он певец. Одним голосом он говорит тебе в мыслях на твоем языке, другим он говорит вещам мира сего на их языке, и они слушают его и исполняют его просьбы. И, наконец, третьим голосом он обращается к Богу. Он поет Ему.

Пока мы шли, Веха рассказал мне о своей стране. Это обширная часть суши с теплым, благодатным климатом. Населяют ее мудрецы и герои. Мудрецы составляют особый клан или касту людей. Никто не знает, откуда они. Старцы-мудрецы являются таковыми не по возрасту, а по сути. Старики из героев не могут стать старцами. Они живут и умирают, как герои. Мудрецы здесь были всегда и будут. Число их не меняется. Нельзя сказать, что это особые создания Божии, нет, они - такие же люди, но они сразу родились мудрецами, еще в самом начале этого мира. Тогда, когда Великий Змей Моря захотел проглотить землю. Они помогли и научили первых героев Дара и Амеля, как справиться со Змеем. Любое оружие бесполезно против неуязвимого чудовища. Но мудрость справилась с ним. Мудрецы помогли героям превратить все море в сок дерева Сола. Дерево Сола навевает своим запахом и, тем более, соком на все живое глубокий беспробудный сон. Поэтому неуязвимое чудовище спит уже не одну тысячу лет. Веха хорошо помнит, как это происходило. Тогда все мудрецы были уже рождены. Помнит он, как герои оттеснили в пустыню детей Змея, помнит, как люди праздновали свои победы, как слагались песни о храбром Даре и добром Амеле. Тогда Аба уже правил, как и теперь. Род героев рождается и умирает. Старцы не умирают. Первые герои - братья Дар и Амель умерли в глубокой старости, оставив после себя огромное количество потомков, которые уже давно не знают войн. Теперь герои вместо мечей и щитов держат в руках арфы и флейты. Они просты и радостны, они играют и поют, - вот истинные герои. Я спросил Веху:

- Может быть, старцы бессмертны, как те, кто вкусил от Древа Жизни?

- Я бы так не сказал, - ответил он. - Можно сказать, что ни один из мудрецов еще не умирал. Но то, что они вообще бессмертны - сказать никто не решиться. Даже Аба. Всему свое время. У мудрецов свое время для смерти. Оно еще не посетило нас. Смерть нас не обойдет. Мы же не Хранители, а люди...

- А кто такие хранители? - заинтересовался я.

- Их много, всех не перечислишь. Одного из них ты, наверное, видел в Ирии. Это - Великий Погонщик Солнца. Он самый совершенный из них. Он хранит высшие сферы, а есть те, кто хранит простые вещи. Это гномы, саламандры, эльфы, тритоны и другие, уж и не помню, кто еще. Они - большие и малые - наполняют леса, поля, реки, землю, воздух, море. Они непрестанно трудятся и хранят вверенные им стихии. Они никогда не приносили жертв Богу. Многие из них вообще с трудом соображают, но все они превосходно исполняют свое дело.

За разговорами мы подошли к жилой местности. Вокруг стояли дома - не высокие и простые, красивые и уютные. Все постройки дышали теплом и добротой своих хозяев Люди ни чем не отличались от обычных земных людей. Благодушные и спокойные, они беседовали, пели, работали в поле, множество детей бегало под их ногами с веселым визгом. Я заметил, что некоторые люди работают в поле. Мне показалось это странным для прирайской страны. Сразу же вспомнились неурожаи, засухи, голод, деньги и другие не столь хорошие признаки моего мира. Я спросил об этом Веху. Он удивился и сказал:

- Странно, что у вас бывает голод. Ведь земля сама все растит. Один человек, работая в свое удовольствие, может прокормить десятерых. Сеешь одно семя, а получаешь в сто раз больше. Поэтому у нас нет нужды ни в специальных инструментах, ни в тяжелой повседневной работе, ни тем более в странных деньгах.

Поначалу я дивился этому, но потом, поразмыслив, понял, что, действительно, Адам один мог возделывать райский сад. Это был совершенный труд. И только после грехопадения земля отвернулась от человека...

Двигаясь между домами, мы вышли на большую площадь. Там стоял большое здание с золотой крышей. Это был дворец Абы - правителя Агридага. Вокруг не было ни стражи, ни множества слуг. Мы просто прошли в зал и встали перед троном. Аба был очень стар. Когда я его увидел, у меня сложилось такое впечатление, что он просто забыл умереть. Но когда Веха меня представил ему, и мы встретились глазами, я понял, что этот старец исполнен жизни. Его мягкий и в то же время сильный голос ясно прозвучал у меня в голове. Этот голос придал бы мужества последнему трусу и вселил бы надежду даже в того, кто уже осужден на вечные муки.

- Здравствуй, добрый Йона, - запросто сказал голос. - Ищешь свою смерть?

На меня внезапно нахлынула тоска от неизвестности, от всей странности происходящего, от одиночества. Несмотря на все окружающие меня миры - такие совершенные и прекрасные, - внутри я оставался все таким же Йоной Пирроном, который идет за своей левой ногой и не знает, чего же именно он хочет. "Неспокойная душа, - говаривал обо мне Альберт. - Все никак не найдешь своего места".

Я не мог найти места на земле, теперь я блуждаю в иных мирах. Где еще может быть мое место, кроме как в самом себе?

- Я сам не знаю, чего я ищу, - стал я выкладывать все начистоту. - Мне сказали искать смерть, но как? Я не знаю, что мне делать.

- Ты торопишься жить, Йона, - Аба все это время меня внимательно слушал, сидя на золотом троне, обвитом красными листьями. - Терпение взращивает рай в тебе самом. Ты шел внешним путем, а надо идти вовнутрь...

- Наверное, надо вернуться туда, откуда я пришел... - сказал я скорее самому себе.

- Ты не можешь тут остаться, - продолжал беззвучно Аба, - наша жизнь не для тебя. Здесь время идет так медленно, что можно из него выходить временами на прогулку и снова возвращаться. Для этого нужно иметь огромное сердце. У тебя его нет. Завтра готовься в путь.

Веха взял меня под руку и вывел во двор.

- Ты остановишься здесь, - он подвел меня к дверям дома, стоящего рядом с дворцом. - Тебе принесут новую одежду и еду. А завтра я тебя навещу и помогу собраться в дорогу.

Он оставил меня в просторном светлом доме. Изящный деревянный стол, мягкая травяная кровать. Дом наполнен благоуханием всевозможных цветов, который весенним хмелем кружил голову.

На следующее утро, если можно так выразиться, так как ночи, в нашем понимании, там нет, я уже был одет в удивительно легкое и мягкое белое платье. Сидя на террасе, я умиленно взирал на небо. Еще вчера вечером я заметил, что на небе видно Райское Древо. Да, именно. Среди золотистого света вполне различимы на небе огромные ветви, ствол и даже листья. Тогда это событие не слишком меня поразило, поэтому я сидел и спокойно любовался утренним небом при пении чудесных розовых птичек, что жили под крышей моего дома. Веха так и не появился. Тогда я пошел в соседнее строение, построенное из чистого хрусталя и золота, в котором, как оказалось, было святилище их Богу. Здесь воспевали хвалу Богу, и теперь я услышал, эту чудную песню:

Славим и поем Тебе Боже, -

начал знакомый голос, протяжно изменяя тембр, -

ибо имя Твое на языке нашем.

Летит весть Твоя ярче света.

Верх и низ разбегаются и исчезают.

Не вместят Его Слова.

Великий Погонщик склоняется,

зная жезл мудрейшего.

Известны сердцу нашему пути,

Известен повергающий ниц.

Возводящий дом сей и скашивающий луг сей.

Достоин серп. Ждет пажить Твоя.

Арфа дремлет и флейта молчит.

Рыбы моря затихли.

Поднеси к губам флейту,

Взыграй вечную песнь.

Мы будем находить Тебя всегда.

Ибо Ты - наше дыхание, -

Начинает обычно, как мне потом сказали, Аба. Его дивное пение заволакивает всю округу. Говорили, что даже у моря слышен его голос. После него вступает большой хор мужских, женских и детских голосов, от которого своды святилища начинают звенеть, подпевая собравшимся.

От множества поющего народа я не мог попасть вовнутрь, но служба, как я назвал все это действо, скоро закончилась, люди разошлись, и я беспрепятственно прошел в центр великолепного святилища. Храм был почти пуст. Я вспомнил, как однажды зашел в только что отстроенный собор в Марбурге, там было еще пусто, и солнечный свет свободно скользил по стенам в поисках темных пятен.

Мое внимание привлек небольшой открытый ларец, искусно вырезанный из целого изумруда, стоящий на небольшом возвышении. Я подошел и нашел в нем плод, похожий на тот, что я ел в Ирии. "Неужели они поклоняются яблоку, как гнусные язычники?" - подумал я.

- Йона, ты знаешь эту историю, - ко мне неслышно подошел Аба, - в этом ларце хранится истина.

- Он похож на плоды с Древа Жизни, - сказал я.

- Это плод, который вкусила праматерь всех людей.

- Ева?

- Вы ее так зовете. Она ела этот плод и причинила Богу боль. Мы храним его, как память о боли Бога. Истина плодоносит. Но нужно терпение, чтобы вкусить ее плоды. Ева не удержалась и нашла свою смерть, вот и ты не удержался и теперь ищешь свою смерть. Плод есть всегда, только самому человеку надо созреть... Тебе надо идти.

Глава 4

Альвис

Веха и Аба снарядили меня всем, чем только можно, правда, никакого оружия мне не дали.

- Из Агридага нельзя выносить меч или щит, - сказал Веха, вручая мне узловатый посох из дерева, украшенный двумя изумрудами на набалдашнике. - Это совершенная страна. Мы не распространяем смерть в другие миры. Она и без нашей помощи их найдет. Этот посох тебе поможет, когда будет нужна помощь. Мы не знаем, куда ты попадешь, поэтому не знаем, как он будет действовать. Сам разберешься. Вреда он не принесет.

Также они дали мне сумку с едой - плодами дерева Рут, которые умножали силы в десять раз, - хорошую легкую и прочную одежду. Больше они мне ничего не дали, так как сами больше ничем не пользовались: ни оружием, ни конями, ни деньгами. Хотели мне дать флейту, я сначала отказывался, а потом взял, - все равно тяжелой ноши нет, а так, может, играть научусь. Все веселее.

Старцы проводили меня до окраины города.

- Иди вперед. Там появится лес. Иди через лес, не сворачивай, где-то там должен быть ход вниз. Прощай! - Аба помахал мне рукой, и я пошел вперед.

Поначалу мне часто навстречу попадались люди, я видел разных животных, которые мирно прогуливались по равнинам. Одни были похожи на наших лошадей, другие на больших кошек, остальных я не разглядел - они были слишком далеко; а уж сколько было птиц, я и не упомню - всех цветов и форм. Однажды, проходя мимо ручья, я заметил странную зверушку - полу-медведя, полу-собаку, - чуть поменьше коня ростом, обросшую светлой густой шерстью. Зверь лежал у ручья и как будто чего-то ждал, нетерпеливо помахивая небольшим хвостом. Вдруг он резко вскочил и, перепрыгнув ручей, опять залег в траву. На другой стороне ручейка показался человек с палкой в руке. Он тоже приседал и прыгал. Много времени понадобилось мне, чтобы догадаться о том, что они просто-напросто играют. В этом мире звери безмятежно играют с человеком. Я вспомнил Исайю.

Странное дело, чем ближе к Ирию происходили события, тем больше они забываются, а чем дальше от него, тем лучше помню. Я с трудом сейчас могу вспомнить облик этих старцев или очертания их храма, самые яркие и светлые впечатления очень быстро стираются из памяти. Они слишком глубоко потрясают душу, поэтому она их старается поскорее вытеснить, чтобы обрести утерянный покой. Но вместе с тем, я бы не сказал, что встреча с Альвисом принесла мне одни несчастья, хотя я его помню намного лучше, чем старцев и тем более Великого Погонщика Солнца. Это был мой первый друг - верный и благородный хранитель. Наше с ним знакомство надолго нас связало. Было это так.

Я достиг леса к вечеру, свет стал тускнеть. Деревья в лесу были огромными, я еще не видел таких. Казалось, они стоят здесь с основания мира. Высокая крона деревьев почти полностью закрывала небо, и складывалось такое впечатление, что находишься под вторым небом из ветвей или под землей. Солнце едва просачивалось вниз. Я шел, не сворачивая. Странно, что в лесу не пели птицы, их вообще здесь не было. Меня окружала мертвая тишина. Я несколько раз присел на большие плоские корни, с тем чтобы отдохнуть и подкрепиться. Вдруг я услышал странные вопли. Кричал явно не человек, голос был почти детский и противоестественно низкий и хриплый. Я быстро побежал на звук. Вскоре я увидел небольшой дубок, к нему был привязан на большой высоте от земли маленький человечек, вид которого меня сильно озадачил. Существо мотало большой головой и пыталось ослабить веревку, она не поддавалась. Я подбежал к нему и стал развязывать путы. Когда существо, похожее на гриб-сморчок свалилось на землю, я смог хорошенько его рассмотреть. Это был маленький человечек в половину моего роста высотой. Он был земляного цвета - буро-коричневого, а его кожа, сморщенная и сухая, похожа на лист старого пергамента. Вообще, он был неопределенной формы: огромная лысая голова, на ней бесформенный нос картошкой, большие глаза-сливы и маленький рот. Освободившись от пут, он быстро поблагодарил меня и вежливо предупредил:

- Сударь, здесь опасно оставаться. Вот-вот придет Фой и съест нас.

Как потом выяснилось, он сильно преувеличивал, говоря: "Съест нас", так как сам он мог теперь исчезнуть под землей в любой момент, а вот я - не мог, поэтому съесть могли меня, в первую очередь.

Он быстро проковылял вглубь леса, я намотал свой плащ на руку и побежал за ним. Он, хоть и маленький, но быстро передвигал своими коряжистыми ногами, я едва поспевал за ним. Не успело это злополучное дерево скрыться из вида, как прозвучал оглушительный рев, у меня чуть ноги не подкосились. Я страшно испугался, такого ужаса я еще не слышал. Быстрые ноги нас не спасли. В тридцати шагах от нас показалось страшное чудище. Оно было раза в три больше меня и похоже на откормленную гигантскую жабу, обросшую шерстью, правда, эта жаба не прыгала, а ходила на коротких задних лапах, помогая при этом себе длинными руками. Чудовище быстрыми скачками и перебежками догоняло нас.

- Бежим в чащу! - крикнул мне карлик. - Туда, где больше деревьев!

Мы понеслись в самую чащобу, какую только можно было здесь найти. Хруст веток и тяжелый, но проворный топот от нас не отставал. Действительно, деревья, сгрудившиеся в кучу, более или менее мешали ему продвигаться, но это не решало проблему. Вдруг, как это всегда бывает, я запнулся и упал в самом неподходящем месте и в самое неподходящее время. Это был мой конец. Зверюга, радостно рыча, набросилась на меня. От перспективы быть проглоченным такой мерзостью, меня затошнило. От этого мои движения ускорились в десять раз. Я, как ошпаренный, отскочил в сторону и изо всех сил саданул посохом (который я, к счастью, не бросил) по хребтине, приземлившееся рядом со мной чудище. Зверь этого никак не ожидал, он взвыл и повернулся ко мне; я уже успел отбежать к соседнему дереву. Я решил, что теперь мне все равно не скрыться от него, и принял бой, благо, хоть посох оставался в руках. Чудовище, высунув черный двойной язык, подскочило ко мне и хотело сцапать меня своими лапами-руками, я увернулся и ударил его набалдашником в бок, но отбежать я так и не успел. Зверь резко повернулся и навалился на меня всей тушей, подминая под себя. Острые когти впились мне под ребра, брызнула кровь; еще, будучи в сознании, я из последних сил ткнул концом посоха зверю в брюхо и упал. Зверь взвыл.

Так, собственно, я и умер - в первый раз. Я, по сути дела, действительно умер. Чудовище распотрошило когтями почти все мои внутренности, без которых трудно жить, как говорили мне когда-то наши медики. Но, тем не менее, через некоторое время я с удивлением обнаружил, что жив. Я открыл глаза. Вокруг стоял все тот же лес, то же место, что и раньше, а рядом валялась туша мертвого чудища.

- Вы живы, сударь? - задал дурацкий вопрос сидящий рядом карлик, которого я сначала и не заметил.

- Да, жив, - ответил я и обнаружил, что не только жив, но и, по всей видимости, здоров - на теле не было ни одной царапины.

Я без труда сел на траве, потом встал, - боли, как не бывало. Я подошел к зверю и поспешил заткнуть нос. От него ужасно смердело. Брюхо было распорото, точно острейшим кинжалом. Я удивился, ведь на посохе не было острых концов...

- Сударь, вы спасли мне жизнь! - гулко проговорил карлик, точно он сидел на дне пустой крынки. - Я к вашим услугам!

Я пристально посмотрел на него и спросил:

- Ты кто такой?

- Родня меня зовет Рынхен-ир-коф-бором, а люди называют Альвисом.

- Если ты не человек, то кто?

- Я - рожденный землей. Люди говорят, что мы - грибы, хранители земли...

- А я принял тебя за гнома, - поморщился я, хотя я ни разу не видел гномов.

- Гномы приходятся нам дальними родственниками, - пояснял он рассудительно. - Наш отец Рынхен был братом Свона - предка гномов. В незапамятные времена они родились от Дегора-ар-Лонга - отца земли и камня. Потом каждый род пошел своей дорогой. Гномы твердеют, а мы размягчаемся. Но вместе мы составляем две части земли. Они дошли до нижнего порога земли, а мы поднялись до шляпки неба...

- Шляпки неба? - удивился я и улыбнулся. - Ты думаешь небо - это шляпка гриба?

- Конечно, - он был невозмутим. - Весь мир - это гриб, а небо - его шляпка.

Я подумал, что мой собеседник из-за малого роста лишен большого ума.

- Да, гриб. Вы ведь сами оттуда идете, - продолжал он. - Разве не заметили, как она загибается по краям?

- Откуда, оттуда?

- Ну, из шляпки вниз, к корню.

- Откуда ты знаешь? - я быстро помрачнел.

- У вас на лбу написано, - ответил он серьезно.

- На лбу?

- У каждого живого существа, - начал он разъяснять, - его жизненный путь где-нибудь запечатлевается. У кого-то на печени, у других на спине. У вас - на лбу.

- А будущий путь там тоже есть? - поинтересовался я на всякий случай.

- Да, есть.

- Какой же он. Скажи.

- Разный. Сложно все перечислить. Могу одно сказать:

Гонялся ветром - светлый путь,

и смерть нашел тогда,

когда, уж юность позабыв,

ты в ней узнал себя.

Я замолчал и задумался, потом, глядя на чудище, сменил тему разговора.

- Что он хотел с тобой сделать? - я махнул рукой. - Хотя это ясно и так. Кто он?

- Это Фой - сто пятый сын Змея. Обычно он здесь редко появляется. Я бы от него убежал, но он поймал меня деревянной рогатиной, когда я искал сапфиры для моей возлюбленной. Никак не могу понять, кто его научил...

- У тебя есть возлюбленная? - изумился я. - Я думал, Хранители живут вечно и им незачем иметь детей.

- В вечности дети тоже нелишни, - сказал он, насупившись. - Хоть у нас и есть дети, нас не становится больше, нам не нужны новые дома и города, чтобы переселяться туда. Мы и так везде живем, во всей земле.

Он поковырял длинным стручковатым пальцем землю.

- Не все же, как мы, - продолжил он, как бы оправдываясь, - гномы не имеют жен, поэтому они наши старшие братья. Но зато нас Бог любит больше, а они Его даже и не знают.

- А вы откуда узнали?

- Так повелось с тех пор, как Рынхен побывал на небе. Он и рассказал своим детям о Том, кто все сотворил и дал нам на хранение землю.

- А гномам он рассказывал?

- Да, но они ни слова не поняли. У него изменился язык, теперь мы гномов с трудом понимаем. А те, кто живет в камнях - они вообще говорить не умеют, только стонут, мычат или пыхтят.

Кого ты еще знаешь из Хранителей? - у меня вдруг проснулся научный интерес к внешнему миру.

- Ну, еще есть лесные жители, в реках живут... Мне же больше нравятся морские чертоги, - он мечтательно прищурил глаза. - Говорят, что Тритон - царь моря - живет во дворце из морской пены и южного ветра...

- Ты это видел?

- Нет, мне рассказывали. Хотя я бы хотел посмотреть море.

- Откуда ты про всех знаешь?

- Я просто слушаю, что другие говорят. Поэтому меня зовут всезнайкой.

Пока автохтон сидел на земле, сложив руки на круглом брюшке, и мечтал, я неторопливо начал собирать свои немногочисленные вещи.

- Сударь, я иду с вами, - оживился Альвис.

- Куда? Ты спроси сначала, куда я иду! - раздраженно воскликнул я. - Я сам не знаю!

- Я дал обет, что буду вам помогать на вашем пути, куда бы он ни вел. Это будет до тех пор, пока с меня не сойдет старая кожа, - он встал и гордо поднял голову.

Его рост и несоизмеримая с ним решительность меня умилили. "В конце концов, хуже не будет, - подумал я. - Может он и вправду пригодится. Будет проводником. Парень он, видно, неплохой".

- Ладно, пойдем, - сказал я решительно. - Меня зовут Йона Пиррон.

Он учтиво поклонился, и мы пошли в лес.

- Послушай, проводник, мы вышли из Агридага или нет? Мне сказали идти прямо...

- Наверное, вышли. Точно никто не может определить. Знаете, между водой реки и землей есть берег, обычно на нем никто не живет, но иногда звери приходят пить. Вот этот лес и есть что-то подобное.

Глава 5

Забытые боги

Долгое время мы шли молча, не меняя раз выбранного направления. Так мы прошли три дня, ничего не изменилось: лес не кончался, деревья не поредели. Гробовая тишина давила на уши, даже легкого ветерка не было в ветвях. Я стал экономить еду, поскольку мои запасы истощались. Альвис не ел моей пищи и вообще он вел себя довольно странно, но меня это не слишком занимало, я думал о том, когда же все это закончится. Альвис иногда проваливался сквозь землю, в прямом смысле этого слова. Он исчезал под землей и через некоторое время опять появлялся. Он там в эти моменты жил своей жизнью: ел, спал, любезничал со своей возлюбленной, а потом опять шел со мной, как ни в чем не бывало. Он все это сам рассказал, поэтому приходится верить ему на слово. В один прекрасный вечер, прекрасный только тем, что, уснув, я не увижу эти надоевшие однообразные деревья, гриб сказал мне:

- Йона Фыранхон (что значит, на его языке, славный победитель Фоя), вечереет, надо бы найти место для ночлега, вам надо отдохнуть.

- Смотри, вот неплохая полянка, - равнодушно сказал я и направился к двум сросшимся липам.

Тепло и сухо. Я быстро перекусил и лег на траву, укрывшись плащом. Земля под деревом была мягкая, как набитый пухом тюфяк, и теплая. Она радушно отдавала свое тепло, скопленное за все эти годы и века своего одинокого существования. Альвис, как всегда, свернулся в клубок и стал похож на большой камень, подобные камни у меня дома часто использовались на мельницах. Меня от этого зрелища немного передернуло, я еще не совсем привык к его волшебным выходкам.

Ночь, как обычно, пролетела незаметно, но вот, как пришло утро, я заметил. Меня разбудил быстрый шелестящий звук, который окружал нас со всех сторон. Я открыл глаза, сначала сквозь просыпающийся свет я разглядел лежащий рядом камень - спящего Альвиса (или что он там делал), темные силуэты деревьев. Шелест приближался, и вдруг рядом с нами показались странные существа. Я видел нечто подобное на ярмарке в Труа, когда жонглеры наряжались в животных и пугали прохожих ослиными или собачьими головами - здесь было что-то похожее, правда, было раннее утро, и не было повода для маскарада. Они тихо и быстро пробежали мимо нас, двое из них пробежали между мной и Альвисом, но к моему удивлению, нас не заметили, и скрылись за деревьями. Я их плохо разглядел, но по звуку определил, что их было немалое количество. Когда шум стих, я ткнул Альвиса рукой и спросил:

- Ты их видел?

- Нет, сударь, но я их слышал, - ответил он, словно ждал моего вопроса.

- Пойдем.

Мы молча встали и пошли в ту же сторону, что и этот бегущий маскарад.

Утро потягивалось и зевало. Солнце осторожно коснулось росы и, почуяв свежесть воды, одернуло свои лучи. Загомонили птицы, наслаждаясь утренним ветерком. Я очень удивился всему этому разнообразию голосов и движения.

- Наверное, мы прошли границу, - задумался я вслух.

- Не то, что прошли - проспали, - отозвался гриб.

- Будем считать, что она пришла вместе с утренним солнцем, - подытожил я.

И действительно, на стеклянно-прозрачном небе висело солнце - обычное земное солнце, только побольше, - оно светило нам между ветвями, игриво пробиваясь сквозь густую листву и осыпало желтыми пятнами света буйную растительность между корнями. Лес повеселел и поредел, а трава стала гуще и сочнее.

Наконец, мы заметили впереди долгожданный просвет. Лес кончался. Мы торопились к открытому пространству. Выйдя на опушку, мы глубоко вдохнули чистый и ароматный воздух полей. Матовые, небольшие облака лениво висели над неровным контуром темного леса, видневшимся на горизонте - там, на другой стороне возвышенности, а под нами расстилалась прекрасная долина с озерами, лугами и возделанными полями вокруг небольшого поселения. Каменные домики выстроились стройными рядками вдоль мелкого ручейка, пересекавшего долину и делившего ее пополам.

Не успели мы насладиться красотой вида, как с нашей стороны холма раздался шум, похожий на вой тысячи шакалов, и толпы наших ночных гостей с гиканьем и гвалтом ринулись вниз на поселок. Это было похоже на вторжение. В поселке, видимо, об этом догадались раньше меня, поскольку в мгновение ока на улицах появились люди с длинными мечами, копьями и щитами в руках. Они выстроились полукругом в несколько рядов перед крайними домами и приготовились к бою. Непрошенные гости темной волной накатились на преграду и явно пожалели об этом: несколько трупов осталось на поле, когда волна с визгом откатилась назад под напором воинов. Жители поселка перешли в наступление, мастерски орудуя мечами и копьями, которые не оставались ни минуты без пойманной цели. Бой продолжался недолго. Разбойники, быстро сообразив, что теряют силы, отошли назад и пустились в бегство. Через несколько минут их уже не было слышно. Люди внизу подбирали своих раненых и добивали бандитов.

Мы осторожно спустились в поселок. Конечно, им не до гостей, но это, может быть, единственное поселение во всей округе, а нам необходимо было узнать о своем пути. Мы смело вошли в деревню, мне показалось, что эти люди достойны нашего доверия. Последнее время я редко испытывал страх, тем более от людей, опасность представляли только нелюди - порождения зла и мрака, всевозможные чудовища, как Фой или вот эти разбойники полу-люди. Люди мне стали казаться детьми света, и ничего плохого даже в мыслях у них не могло быть. С таким настроем, широко улыбаясь, я встретил идущего к нам хмурого воина. На его вопрос, кто мы такие, я ему вкратце разъяснил мою ситуацию, а он, поняв, что мы заблудились, повел нас к правителю. В деревне, наверное, было домов сорок, мы быстро прошли по нескольким мощеным ровными плитами улицам и вскоре очутились у серого одноэтажного дома с большой верандой. Стоявший у входа воин быстро вбежал в дом.

- Глен, говорил тебе правую сторону прикрывать лучше! Пять овец утащили... - громыхал голос. Из глубины дома вышел, шагая бодрым шагом, небольшой здоровяк, обращаясь к идущему рядом воину с большими усами. Тот в ответ промычал что-то невнятное.

- Ладно, иди. Скажи Норе, что у нас гости, она во дворе, - хозяин отослал воина и обратился к нам.

Он не был стариком, однако его юная весна уже давно прошла. Небольшая светлая борода торчала клинышком и была похожа на рог молодого месяца. Он дружелюбно взглянул на нас зорким глубоким взглядом и пригласил широким жестом на веранду. Мы прошли за ним.

- Мне сказали, что вы заблудились... Вы не похожи на скинов. Кто вы? - начал он громким, но гостеприимным голосом.

Я опять повторил свой рассказ. Он внимательно слушал, теребя бороду, и иногда покачивал головой.

- Да! - протянул он задумчиво, когда я закончил, и подозрительно взглянул на меня, потом оживился и сказал: - История странная и удивительная. Я слышал легенды об Ирии, но вот так, чтобы оттуда приходил кто - такого не было... Однако из-за нашей ситуации я должен кое-что проверить.

Он встал, что-то сказал воину, стоявшему у двери, тот кивнул головой и убежал.

- Позвольте представиться, - заявил он. - Меня зовут мастер Горюн. Я здешний наместник короля Аргофа. Вы, должно быть, слышали о нашем доблестном короле, победившим рефаимов на востоке.

Мы с Альвисом тупо переглянулись и поспешили назвать свои имена. Не знаю, как гриб, а я этого короля не знал. Радушный Горюн оказался добрым, открытым и очень общительным человеком. Сам он жил здесь с детства, знает всю округу, всех жителей как свои пять пальцев. У него есть жена-красавица и двадцать пять детей, двадцать из которых - его сыновья. Они-то и составляют основной костяк его гвардии. Он много рассказывал нам о своем Рахате - так называлось это поселение, о своих полях и богатых урожаях, о прекрасном Асоте - городе короля Аргофа. Уже за столом, куда он быстро нас усадил, я осмелился спросить о ситуации в стране, из-за которой нас следует проверять.

- Дрогой, Йона, - начал он печально. - Мой народ переживает зиму.

Я молча слушал, а гриб от удовольствия закрыл глаза - он страсть, как любил разные истории. Горюн откинулся на спинку плетеного кресла и продолжил:

- Зима народа намного страшнее обычной зимы. Это страшное испытание. Не все его выдерживают. Часто появляются лжепророки, которые призывают людей сдаться, они зовут народ к сотрудничеству с мерзкими скинами и рефаимами. Они боятся, что мы ослабеем настолько, что нас быстро поработят порождения тьмы. Эти лжепророки тоже прикрываются высшими мирами, как и вы, называют себя посланцами неба, но мы-то знаем их...

- А кто такие скины? - перебил я.

- Скины - это нелюди, - он сжал руки в кулаки. - Те, кто питается падалью. Злобные, глупые существа - они дополняют все это подлостью. Их стаи сейчас наполняют южные леса. Во времена богов эти твари и пикнуть не смеют. Сидят по своим норам. Но сейчас они разгулялись, не всегда меч достает их. Помню, в Асоте, во дворце говорили, что восточные скины поедают друг друга от злости. Они хуже зверей. Звери хоть по своему закону живут, а эти все нарушают, только до этого у них ума и достает...

Он свирепо поглядел по сторонам и неожиданно сменил тему.

- Но вы не беспокойтесь, сегодня переночуете вон там, - он указал рукой в сторону ручья, рядом с которым стоял небольшой домик. - Там уже живет один странник. Мы его кое-как отбили у скинов. Весь израненный. Мы его вылечили, на ноги поставили. И что же? Он опять собирается шляться. Тоже ищет высшие миры. Вот люди, взбредет же в голову! Этот мир надо беречь...

Когда аудиенция закончилась, нас проводили на ночлег. Там мы и встретились с Эвером - принцем Асотским, волей случая - пилигримом жизни.

Он был молод, красив, широкоплеч и светлолиц. Странно, что этакий богатырь стал странником. Тьма опускалась на долину, птицы стихли, и ручей зажурчал громче, - будто у самых ног бежит и лопочет что-то приятное на своем булькающем языке. Принц принял нас как родных братьев, когда узнал, кто мы, и сразу же усадил за стол. Его первоначальная скрытность испарилась, перед нами предстал добродушный и благородный человек с чистыми серыми глазами.

- Я знал, что я прав! - восклицал он, слушая мой рассказ о своих приключениях. - Небесный город и поющий старец... Так и есть! Все сходится! Небо не врет!

- Ты собираешься туда попасть? - спросил я его, не слишком понимая, что он имеет ввиду, говоря о небе.

- Да, я всю жизнь этого ждал. С самого детства.

И он рассказал нам о своей трудной судьбе, о том, что с раннего детства жизнь его протекала бесцветно. Он родился принцем. Судьба его была предопределена. Но перспектива всю жизнь провести в замке и в будущем стать королем не привлекала его. Мне это показалось странным, я полагал, что увиденная мной местность является уютнейшим местом в мире, полном всякого добра, изобилия и простоты. Ему так не казалось. С младенчества узнал он из сказок о Священном Агридаге, который, по их мнению, находится на небе в пяти годах ходьбы, и который охраняют четыре страшных многоглазых чудовища. Эвер влюбился в эту страну и стремился туда всей душой, но ему говорили, что это всего лишь сказки, и никакого Агридага на самом деле нет. Его действительно не было. Став юношей, он сам не раз исколесил все королевство от моря до края земли и нигде его не нашел, никто не слышал ни о поющем старце, ни о чудищах. Не смотря на это, мечта о небесном граде глубоко запала в его душу...

- Эвер, - удивленно перебил его я. - О каком крае земли ты говоришь?

- Все знают, даже дети, что земля заканчивается с одной стороны морем, а с другой стороны огромным обрывом...

- Как это обрывом? А что внизу?

- Ничего нет. Обрыв отвесный и очень большой, кажется, будто весь горизонт, не желая продолжаться, одним махом опрокинулся вниз. Люди боятся к нему подходить слишком близко, а те смельчаки, которые подходили и заглядывали за край, ничего там не увидели, кроме беспросветной тьмы.

- А может там и есть твой Агридаг? - спросил я лукаво.

Принц смутился и покраснел.

- Я как-то об этом не подумал... Да и страшно там, а Агридаг - светел и радостен...

- Продолжай, - попросил я и погрузился в свои мысли.

Эвер, тем временем, рассказал о своей юности, о том, как он учился мудрости в Храме Великого Духа и военному ремеслу во дворце. Потом он воевал вместе с отцом с рефаимами - злобными великанами. Но стремления его были по ту сторону этого мира, к стране, о которой свидетельствовало само небо. Тут я опять не понял, о чем он говорит, но перебивать и спрашивать не стал. Неудобно перебивать королевскую особу.

Подробнее, если так можно выразиться, об Агридаге ему рассказал безногий рефаим Канах, живущий до сих пор в глубокой пещере в Диких горах за Белой рекой. Белая река - это последние рубежи королевства на востоке. Хотя за ней тоже простираются владения Аргофа, но его влияние там почти не ощущается. Самая дальняя застава на левом берегу Белой реки - крепость Сур - охраняется самыми смелыми воинами королевства, но и они не решаются далеко углубляться в Дикие горы. Никто не знает, кто реально владеет этими горами, это явно не рефаимы, и тем более, не скины. К Канаху Эвера направил старый королевский лекарь, видя, как юноша страдает и чахнет от тоски. Откуда сам лекарь прознал о Канахе остается загадкой. Видно он был в молодости одним из тех, кто пробирается в горы за сокрытыми знаниями, о которых богам не дано знать.

"Хочешь выйти отсюда", - прогремел на всю пещеру Канах, блистая зелеными глазами во тьме. Канах жил во тьме, чтобы никто не увидел, как он передвигается без ног. "Жалкий линит, - гремел рефаим, которого за последние сто лет слышали только летучие мыши, - хочешь найти Агридаг?" - "Да, хочу", - ответил Эвер. - "Тогда оставь все и иди, странствуй. Побирайся и ищи свой рай, он тебя услышит и придет к тебе", - Канах низко прорычал, давая понять, что Эверу здесь делать больше нечего.

- Я оставил ему подарки - мертвого скина и кусок дерева - и ушел. Я стал ждать удобного момента, - продолжал Эвер. - И вот однажды отец заявил мне, что я должен жениться. Он даже привел эту несчастную девушку - мою невесту - во дворец, чтобы я с ней познакомился. Это стало последней каплей. Ночью я сбежал. Единственной проблемой был знак царской власти, который появляется к десяти годам у всех детей короля - это золотая лопатка на моей спине. Ее нельзя ни смыть, ни срезать. По ней меня в два счета могли опознать.

Тогда я опять пришел к Канаху. Он знал способы, как свести царскую метку. Старый рефаим свел ее и оставил себе, к старости он полюбил собирать всякое барахло. Но что мне до того! Среди рефаимов он отличался большой мудростью, за это, собственно, они его и изгнали из Кирхарешета. Он стал магом после того, как Фой сожрал его ноги, когда он висел на дереве. Очень давно Канах влюбился в дочь одного из старцев Агридага. Он дал ей обет, что будет висеть на дереве и не сойдет вниз, пока она не придет к нему с розами в волосах. А она не пришла, двери Агридага затворились, когда у нас началась зима народа. А Фой, тем временем, разнюхал, где висит рефаим и сожрал Канаху ноги настолько, насколько смог достать...

- Что это такое - зима народа? - перебил я. - Горюн тоже говорил о ней.

- А, так вы не знаете? - искренне удивился он. - Так знайте, что мы - достойные линиты - боги.

- Боги? - изумился я и, пытаясь скрыть свою иронию, отошел к лежанке, устланной мягкой овчиной.

- Да. Боги. Мы обладаем большой силой приказывать вещам. Ветер и вода слушаются нас, - сказал он гордо, потом понизил голос и трагически добавил: - Вернее, слушались...

Мы с Альвисом сидели тихо. Наступила ночь. Он печально вздохнул, откинулся на спинку стула и продолжил:

- Великий Дух установил времена года. Лето наступает после весны, осень сменяет лето. Весь мир так живет, и мы не исключение. Иногда боги теряют магическую силу и становятся обычными людьми. Мы потеряли силу, такое раньше с нами случалось, но мы очень скоро вновь обретали власть над миром, но теперь наша зима затягивается. Прошло четыре поколения, и уже не все верят, что линиты - это боги. Некоторые даже начинают сходиться со скинами, - нашими врагами, заключают с ними союзы и не верят, что сила вернется.

- Откуда скины взялись? - спросил я.

- С Острова Изгнания. Я сам толком не знаю всю эту историю. С этого острова изначально пришли все люди и все скины, а рефаимы уже были здесь. Их вообще не так много, как скинов. На Острове Изгнания жил один народ - полулюди-полузвери. Потом что-то произошло, и одни из этого народа стали богами, а другие приобрели звериный облик. Так произошли линиты и скины. Жрец Великого Духа говорит, что там произошло Великое разделение. Как это было, никто не знает.

Я внимательно его слушал и пытался выудить хоть какие-нибудь полезные мне сведения.

- Горюн тебя проверял? Неужели они не узнали? - прервал я принца.

- Да, проверяли. Но не узнали. Дворец далеко. Горюн спросил у соседей, не уличали ли меня в чем-нибудь. Этого ему достаточно. Честных людей он сразу чувствует, а плохих тем более. Да и повода не было. Канах свел мою золотую лопатку. Теперь я ничем не отличаюсь от простых линитов.

- И что теперь будешь делать? - поинтересовался вдруг гриб.

- Пойду с вами, если позволите. Мы с вами ищем одно и тоже, - он печально улыбнулся.

- Ну, не одно, - пожал я плечами. - Я все-таки иду вниз, а ты - вверх, если так можно выразиться.

- Думаю, что ворота в нижний мир и в Агридаг находятся рядом друг с другом.

Я не хотел противоречить, так как не знал, как это обстоит на самом деле. В конце концов, может он и прав, кто знает.

- Я не против. Пойдем, - согласился я и подумал, что оказывается, не только людям свойственны духовные поиски.

Мы наговорились и улеглись перед самым восходом солнца. Прежде, чем лечь в кровать, я хотел взглянуть на здешний восход, мне всегда нравилось любоваться восходом дома. Я взглянул в окно на ночное небо: звезды светили ярко и, к моему удивлению, двигались. Двигались так, будто небесные созвездия жили своей ночной жизнью и не обращали на нас никакого внимания. Вот лодка с парусом, построенная из звезд чьей-то невидимой рукой, плывет по волнам из звезд; вот крестьянин обрабатывает поле, вот дворец из мерцающих красных звезд, а вот знакомая картина: зверь, похожий на медведя, играет с человеком, который держит в руках палку. От волнения я выбежал на улицу и задрал голову. Теперь я понял, что значили слова Эвера: "Само небо свидетельствует". По сути дела, образы Агридага являлись здесь в виде созвездий. А, может быть, эти живые созвездия - что-то вроде тени, которая падает сюда из Агридага. Поэтому не все изображено, не все вещи, не все образы, а только те, что попадают под невидимые лучи, пронизывающие эти миры насквозь. Я был очень удивлен, однако, эта картина не диковиннее, чем золотое небо или дерево на небе. Мир удивителен! С такими мыслями я тихо погрузился в сон.

Наутро Эвер разбудил меня. Альвиса не было. Принц, погруженный в свои мысли, неторопливо набивал свой походный мешок вещами. Луч яркого солнца отсвечивал от стола, и, казалось, играл в складках моего плаща в прятки с самим собой. Где-то на улице блеяли овцы, слышались женские голоса, с полей доносилась веселая песня флейты.

- Йона, - сказал Эвер. - Нас отпускают. Приходили от Горюна.

Я приподнялся и сел на мягкой, еще теплой, сонной лежанке. На столе стояла горячая каша, как и вчера, из желтой крупы, в кувшине белело молоко. Пока я насыщался, Эвер завязал мешок и сел напротив меня. Через мгновение дверь шумно отворилась, вошел Горюн, окруженный, как всегда, своими солдатами.

- Вы готовы, друзья? - спросил он, улыбаясь. - А где карлик?

- Он скоро появится, - растерянно сказал я и пожал плечами.

- Хм, - хмыкнул мастер и строго взглянул на длинного воина, видимо, тайно нас охранявшего.

- Не беспокойтесь, - я поспешил его успокоить. - Альвис из Хранителей.

- А! Хранитель! - Горюн улыбнулся вновь. - Никогда не видел, чтобы хранитель связался с человеком, да еще и сопровождал его. Они только в крайних случаях общаются с нами. Вот Сил-Гаран Крепчайший, например... Кстати, я хотел посоветовать вам, обратиться к нему.

Я вопросительно посмотрел на Эвера. Со вчерашнего дня я стал считать его своим проводником.

- Это царь леса, - пояснил он.

- Да-да, - подтвердил Горюн. - Он, должно быть, знает все выходы и входы этого мира. Я сейчас объясню, где его можно найти...

- Я пойду с Йоной, - перебил его Эвер. - И покажу ему дорогу.

- Да? - удивился мастер. - Ну, хорошо, Эвер. Покажи...

Горюн прищурил правый глаз в сторону принца и подозрительно заметил:

- Имя у тебя, как у нашего принца... Кстати, если вы его увидите где-нибудь, разу же сообщите мне или другому наместнику, в чьих владениях вы будете. Король поднял всех своих слуг на поиски сына, какая беда... А все эти сказки про Агридаг...

- Ну, положим, это не сказки, - осторожно поправил его я.

- Ладно. Дело темное, - и он торжественно поднял руку. - Теперь примите мои подарки. Вам необходимо оружие. В лесах полно скинов. Эти два меча вам пригодятся.

Гордо улыбаясь, довольный собой, он всучил нам великолепные мечи в ножнах, покрытых искусной резьбой. Подобные узоры я уже видел на одеждах здешних женщин, видно, это была модная роспись. Мы тут же препоясались оружием. Мечи, вопреки моим ожиданиям, были не слишком тяжелыми.

- Хорошо, - продолжил довольный мастер, оценивающе нас разглядывая. - А в этих сумках еда, питье - ну, в общем, все, что нужно достойным людям в походе. А теперь прощайте - он протянул сумку и пожал каждому из нас руку.

Мы благодарно раскланялись и вышли из деревни, жители которой уже давно поднялись на ноги и работали в свое удовольствие. Я подумал, что будь у меня возможность, остался бы тут, жил бы не тужил, женился бы, - вон сколько красавиц. Рожал бы детей с любимой женой, как Горюн, доблестно воевал со скинами и был бы счастлив. Но этой возможности у меня не было. От одной мысли о моем путешествии, у меня невыносимо отяжелело сердце.

Как только мы вступили в лес, откуда ни возьмись, появился Альвис.

- А! Эвер с нами? - удивился он, потом тряхнул головой и сказал: - Ах да, я забыл.

-Эвер, далеко ли этот Сил живет? - спросил я, понемногу освобождаясь от духовной тяжести. - Какие у линитов с ним отношения?

- Сил - царь леса и его хранитель. У него много подданных. Лесной народ ему подчиняется, звери, птицы, деревья. Он очень могущественный и мудрый царь.

- Почему же ты сам к нему не пошел, чтобы узнать свой путь, - спросил я.

- Ну, во-первых, он союзник моего отца и может выдать меня ему. Сил может узнать меня и без лопатки, хотя... может и не узнает. А, во-вторых, Великий Дух привел тебя, значит ты - моя судьба. Великий Дух не только оживляет все живое, но Он животворит судьбы, направляет их к благой доле.

- Почему Сил заключил союз с твоим отцом?

- Он ничего не может сделать с рефаимами. Они вырубают лес на строительство своего города Кирхарешета. Этот город постоянно растет. Не знаю, почему они селятся в одном месте. Места вроде хватает... Сил пытался с ними воевать, защищать лес, но их можно убить только железным оружием, а у Сила деревянные мечи. Поэтому он заключил союз с линитами против рефаимов. Мы строим дома из камня, а если надо дерево, то берем мертвые деревья. Рефаимы же рубят живые.

Мы прошли несколько лесистых холмов и повернули на запад. Солнце грело нам спину. Теплый ветер приносил запах свежей травы и путался в одеждах.

- Послушай, Эвер, - спросил я, - как линиты сохраняют память о том, что они были богами? Ведь во втором или третьем поколении можно забыть об этом.

- Да, в этом основная беда. Правда остаются люди, у которых остается немного магической силы. Их мало. Мы называем таких пророками весны. Они все состоят при дворе или служат наместниками в провинции.

- Так Горюн - пророк? - изумился я.

- Да, пророк, - ответил он без особого энтузиазма. - Он один из немногих, кто имеет силу повелевать травам, он имеет власть над полем, домами и домашними животными, поэтому этот край так богат едой.

- Разве пророки не знают об Агридаге?

- Нет. Не знают. Они имеют силу, а не знания. Магическая сила есть особая чувствительность к этому миру, познание, понимание его, иных миров маги не касаются. Их мысли и чувства растворены в этом мире, они знают, о чем думают деревья, трава, земля. Они очень хорошо знают Олимп и не знают высших сфер.

- Олимп?! - воскликнул я. - Ты сказал, Олимп!

- Да. Так называется наша страна, - спокойно ответил он, даже не глядя в мою сторону. - А что?

- Просто слово знакомое. Я его слышал на земле.

Я задумался: "Какая странная связь, - думал я. - На земле Олимп - обиталище богов в Греции. А здесь они даже не знают о существовании земли. Как же эти миры связаны? Может, они вставлены один в другой, как Альберт говорил. Да, он говорил что-то о страницах... Сколько их? Я вспомнил слова Альберта: "Страницы книги жизни охватывают и время, и пространство. Есть страницы, на которых живет Карл Великий и его империя, на одних страницах - твое детство, на других - мое. Все страницы связаны между собой, вложены одна в другую. Все время запечатлено и записано в этой книге, и не только записано, но и постоянно пишется, так как у Бога время тождественно вечности; и то, что написано сначала, тождественно тому, что написано в конце.

Иногда Бог Своей рукой пишет на нашей странице Свое Слово - Христос. Блажен, кто имеет эту надпись на себе... Благодаря этому, наша страница с Христом стала оглавлением, стала ключевой страницей, придающей смысл каждой отдельной странице, - например, твоей или моей, - а также всей книге. Но, заметь, от этого другие страницы не потеряли своей ценности и красоты. Среди них есть такие, по сравнению с которыми наш мир становится тусклой, пожелтевшей картинкой..." Вспомнив учителя, я улыбнулся.

Альберт был прав. Я странствовал в прекраснейших мирах. Но я был потерян. Я затерялся в них. Зачем они мне, если я не могу найти себя, своей сути и своих границ, - своей смерти.

Хотя вопрос "зачем?", ставит под сомнение и мой собственный мир. Зачем он нужен Горюну, если он знает о нем столько же, сколько я знал об этом мире на земле. Я поделился мыслями с Альвисом. Он и в этом вопросе оказался сведущим.

- Я думаю, миров бесчисленное множество, - ответил он со знанием дела. - Я побывал в десяти из них. Интересно, что входишь в одни и те же двери, а попадаешь в разные миры.

- Как ты это делал? - спросил Эвер.

- Из земли. Мы храним землю, а она везде, во всех мирах одна и та же, только разного качества. В некоторых местах я мог появиться из земли, но не мог сделать ни одного движения, так как там был очень тесный мир и земля слишком плотная. Вот тогда я действительно был похож на гриб, а в других слоях я мог даже летать или оказывался горой, заросшей лесом.

Мы обогнули небольшой каменистый холмик, на котором возвышалась одинокая ель.

- Эвер, как твой народ объясняет живые звезды? - спросил я после небольшой паузы.

- У каждого звездочета свое мнение, - Эвер поправил мешок за плечами. - Одни считают, что на небо улетают наши сны и живут там без нашего участия. Другие думают, что там живут хранители неба и звезд. Кто-то говорит, что там - наше прошлое, кто-то считает, что это наше будущее, пред тем как спустится на землю. В общем, никто толком не знает... Кстати, мы скоро выйдем к Ленивому озеру, за ним начинаются угодья Сила.

Вскоре за холмом показался голубой пруд, по берегам коего бурно росла осока и камыш. Деревья попадались все чаще, рощицы становились гуще. Две липы, стоявшие у самой воды, отчетливо отражались на глади озера. Яркое полуденное солнце запуталось в их ветвях. Сверкали изумруды на моем посохе. Ветер развевал наши дорожные плащи, негромко бряцало оружие.

Когда мы вошли под сень первых деревьев леса, нас встретила подозрительная тишина, будто неведомый привратник тайно, внимательно разглядывает гостей. Между тем, наши смутные предчувствия оправдались. Вдруг из кустов, похожих на кусты сирени, выскочили уродливые скины. Я насчитал их около десятка. Быстро моргая желтыми змеиными глазами, пятеро из них кинулись на нас. Каменные мечи из полупрозрачного бурого камня жадно глядели нам в живот. Эвер резко выхватил меч из ножен, ловко отскочил в сторону от двух скинов, с воплем бегущих на него, и одним махом смел их собачьи головы с плеч с такой легкостью, будто играл в кости. Двое других скинов явно намеревались меня проткнуть. Мой меч поднимался не так быстро, как у Эвера, который уже добивал остальных бандитов, поэтому мне приходилось только защищать свое тело. Я уже начал ослабевать и отступать к кромке леса, как один из нападавших, самый мохнатый, упал замертво, пронзенный копьем в сердце. Альвис, безумно бегая по траве, потрясал копьем, неизвестно откуда появившимся, и втыкал его в попадавшиеся звериные спины или бока.

Когда дерешься, пропадают все мысли. В голове ничего не остается, кроме острия меча противника. Даже ненависть исчезает, остается только азартная злоба, которая и начинает жить в тебе и руководить движениями и дыханием. Эта злость никак не может разгореться в настоящую ненависть. Для ненависти и других густых эмоций нужны силы, а силы приходиться экономить для последнего броска, который вот-вот, кажется, будет. Можно сказать, что бой намного добрее и человечнее затаенной ненависти и скрытой злобы.

Такими добрыми взмахами меча я изрубил не одного скина, но их не убавилось. Все было бы очень хорошо, если бы к оставшимся тварям не пришла подмога в виде двадцати таких же, ничем не отличимых от предыдущих зверюг. Мы бились изо всех сил. Краем глаза я заметил, что правая рука Эвера опасно покраснела от крови, да и у меня рука не поднималась от усталости. Скоро мы сбились в круг, встали спина к спине, не ожидая спасения. Бежать некуда, - вокруг напирают вновь прибывшие скины. Вдруг я почувствовал острую резь в ноге, словно от каленого железа, потом боль пронзила плечо. Я пошатнулся и увидел, как рядом со мной упал Эвер. В этот миг раздался оглушительный свист, место, где мы были, осветил яркий пронзительный зеленый свет. Откуда он взялся, я не заметил. Скины, все как один, завопили и попадали один за другим на землю мертвыми. Обессиленный, я сел на траву. Ко мне подскочил Альвис. Зеленый свет стал растворяться в воздухе и вскоре совсем исчез. Между деревьями показались люди. Я перестал видеть, - кровь залила мне глаза, и я упал без сознания.

Когда я очнулся, рядом со мной стояли могучие бородатые люди в плащах, похожих на большие крапивные листья. Гриб что-то им выразительно объяснял, размахивая руками. Они качали головами и сжимали рукоятки коротких мечей в деревянных ножнах. Эвер сидел, прислонившись к дереву, и улыбался. Я попробовал сесть, и у меня это, к моему удивлению, получилось. Ко мне сразу же подскочил Альвис. Рядом лежал мой пропитанный кровью плащ и раскромсанный сапог.

- Все в порядке, сударь, лесные люди короля Сила нам помогли, - бодро сказал он, оглядывая мою раненую ногу.

- Да мы, собственно, опоздали, - сказал, подойдя ко мне, молодой воин. - Мы не успели. Этот зеленый свет опередил нас, он отравил скинов, - всех до единого.

Я взглянул на лежащих рядом разбойников. Их выпученные от ужаса глаза стали еще больше походить на глиняные ложки. Многие скины лежали мертвыми без единой царапины, кроме тех, конечно, кого мы поранили.

- Сударь, вы можете идти? - осведомился Альвис.

- Да, могу, - ответил я и встал на ноги.

Как и после схватки с Фоем, я стал быстро поправляться. Опираясь на меч, подошел Эвер.

- Я не знал, что ты маг, - сказал он серьезно.

- Маг? - удивился я. Меньше всего я сейчас был похож на мага.

- Ты своим посохом их убил, - настаивал он на своем. - А где посох? Он же был у тебя в руках. Я же видел...

- Вот он, - Альвис уже подбегал ко мне, неся посох в руках. - У того дерева валялся.

Посох, как посох, только вот набалдашник, где были изумруды, странно светился. Изумруды горели, создавая вокруг себя маленькое облачко зеленого света.

- Посох такой свет пустил, - удивленно продолжал Эвер, - а ведь он, получается, и в руках-то у тебя не был... Странно...

- Да, только так он и действует, - задумчиво заметил я, вспоминая какой смертью умер Фой. - Этот посох сам по себе.

- Как это сам по себе?

- Он сам знает, когда действовать, лучше меня. Я тут ни при чем. Наверное, он не доверяет моей доброй воле, поэтому сам решает, смотря по обстоятельствам. Аба что-то говорил об этом, не помню, что именно...

- Пойдемте, - поспешно перебил нас Альвис. - Люди леса проводят нас к Силу.

Мы повернулись и двинулись за воинами вглубь леса, оставляя за собой поле битвы.

Глава 6

У короля леса

Люди леса были не слишком разговорчивы. Мы видели только их широкие спины. Мерно шагая по зеленой траве между деревьями, мы углублялись в чащу леса. Лесные птицы, весело щебеча, подлетали, садились на плечи и головы этих людей. Рядом, на поляне показались три лани, они с интересом нас осматривали, грациозно шевелиля изящными ушками. Я шел и думал, на кого может быть похож Сил: на Пана или сатира? Должно быть, у него есть рога и копыта, как это рисуют наши художники, хотя народная фантазия горазда на выдумки, можно ли ей доверять?

Тем временем мы вышли на большую поляну, окруженную столетними дубами и кленами. Наши спутники остановились у старого дуба, поросшего мхом. Неожиданно дерево вытянулось зеленым лучом до неба, вспыхнуло, и через миг перед нами стоял не Пан и не сатир, а величественный старец с зеленоватой бородой до колен в зеленом одеянии. Он опирался на деревянный жезл. Сил, как я понял, это был он, казался задумчивым и медлительным на вид. Все деревья задумчивы и молчаливы, у них есть на это время. Они познали великую тайну о том, что время всегда есть. Мы же забыли об этом, думаем, что оно может прекратиться, оттого плывем по нему, а не в нем и не вместе с ним, как это делают деревья.

Сил медленно оглядел нас.

- Вы храбрые воины, - сказал он, наконец, низким, но мелодичным голосом. - Мы давно утопили в озере гнусных идолов - кровавых божеств скинов, но они все еще ходят в наш лес приносить жертвы. Это священный лес.

Мы поклонились. Вернее, так, как надо поклонился Эвер, а мы с Альвисом только сделали попытку повторить за ним изящный поклон.

- Куда вы идете? - спросил Сил.

Мы рассказали о себе.

- О тебе, гриб, я слышал. Мы были дружны с твоим славным предком. А вот вы, сыны человеческие, трудный путь выбрали. Не для людей он...

Сил нахмурил брови и задумался. Мы молча стояли и разглядывали короля леса - одного из самых могущественных правителей этого мира. Воины стояли поодаль, выстроившись полукругом за нами.

- Хотя, кто может знать людей до конца? - продолжил Сил, - Вы самые странные существа на земле. Только вам доступно стать животными или богами. Ваша воля исходит из самой себя...

Он надолго замолчал. Тени дубов медленно вытянулись и остановились у наших ног.

- Вам нужен Пуп Мира, - вымолвил он, наконец. - Пуп мироздания, по которому движется жизнь.

- Где нам его найти? - взволновано спросил Эвер.

- Пуп Мира передвигается с места на место, и в то же время, он всегда стоит на одном месте, - сказал Сил.

- Где именно? - Эверу нетерпелось.

- Остров Изгнания! - Сил поднял на нас глаза, до этого задумчиво опущенные в землю. - Насколько мне известно, это находится там. Нужно идти на восток через пустыню. Там вы найдете то, что ищете. Оттуда вышли люди-боги и скины. Это место смешения и разделения.

Эвер отвел глаза от пристального и глубокого взгляда Сила. Воцарилась тишина. Я почувствовал себя неловко, поскольку не знал, как себя вести и что делать. Альвис тоже не знал, поэтому мы молча стояли, ждали и смотрели на то, как Сил пронзительно и подробно вглядывался в Эвера. Тот, опустив голову, покраснел то ли от стыда, то ли от волнения. Но Сил ничего не сказал, хотя, наверное, что-то заподозрил. Король леса глубоко и печально вздохнул.

- Я все сказал вам, - произнес он. - Единственное, чем могу помочь вам, - это провести через лес.

- Не надо! Не утруждайтесь, - запртестовал я, перебивая вычурные благодарственные слова принца. - Мы сами доберемся. Только дорогу укажите...

Эвер толкнул меня в бок и прошипел:

- Тихо ты! Без него мы несколько недель будем идти.

- Что? - не понял я.

- Этот лес, где мы сейчас стоим, тут только начинается. Всаднику требуется месяц, чтобы пересечь его, - убеждал он меня.

- Да, - вмешался Сил в наши перешептывания. - Мой лес велик. Я вас выведу на другую его сторону. Пойдемте.

Он прошел по поляне к ближайшему дереву, ударил по нему жезлом. Дерево расступилось, то есть в нем образовалось что-то похожее на большое дупло - с человеческий рост, - но это дупло не имело задней стенки, там зияла чернота. Сил позвал нас и первым ступил в черноту, мы пошли за ним. Дупло за нами захлопнулось, и мы очутились в кромешной тьме.

- Держитесь друг за друга, - сказал Сил. - Йона, держись за край моего плаща. Не бойтесь. Здесь сложно заблудиться. Владеющий Духом дерева - брат и столетнему дубу, и маленькой щепке. Они его всюду пустят.

Мы шли в полной темноте, словно двигались вне пространства. Меня стало пугать зрительное ничто, с детства не любил темных комнат. Я решил разбавить тьму звуком.

- Неужели между деревьев есть братья? - спросил я первое, что взбрело мне в голову.

- Конечно есть! - возвысил голос Сил. Видно, это была его любимая тема для разговора. - Каждое отдельное дерево знает все другие деревья на земле, они ему братья.

- Но ведь они не говорят и не движутся, - продолжил.

Старик стал мягким, как будто расцвел весенним цветом, - это чувствовалось по голосу.

- Да. Они не говорят, - подхватил он. - Деревьям ни к чему говорить. Зачем? Они объединены землей. Она их объединяет в одно целое, как небо объединяет звезды.

- Звезды? - во мне проснулся давешний интерес к здешнему небу. - Почему они такие? Говорят, они отражают Агридаг...

- Да. Звезды отражают тот мир, но, кроме того, они и сами живут собственной жизнью. Отражать тот мир и являть его нам получается у них случайно. Главное не в этом. Знаешь, сколько звезд - столько глаз. Звезды составляют основу наших глаз. Звезды-глаза соединяют нас, соединяют всех видящих, всех, имеющих зрение. Ведь глаза - это не только те хрусталики, что у вас под бровями. Глаза есть великая способность видеть свет. Это редкая способность души лицезреть истинный мир, видеть мир в его красоте и единстве. Через глаз душа обнимает все вещи. У скинов тоже есть зрачки, но они не видят других, они видят в других только пищу или своих врагов. Звезды-глаза нас объединяют, как деревья объединяет земля.

Ведь деревья, по сути, отличаются от земли, они другой природы, но они в ней едины друг с другом. Поэтому они понимают друг друга без слов. Так и люди понимали бы друг друга, если не закрывали свои глаза-звезды.

Сил замолчал. Мы тоже молчали. Царь леса сбавил шаг.

- Деревья всегда были мостами, которые соединяли землю с небом. Поэтому звезды их любят. Иногда звезды играют с деревьями - тогда ночная музыка завораживает все дышащее в лесу... Пуп Мира похож на дерево, может, он и есть дерево, которое соединяет два мира. Корень дерева, который для нас кажется низом, становится в нижнем мире недосягаемой кроной.

За такими беседами я не сразу заметил, как немного посветлело. Стали различимы стены нашего хода: они были, как и предполагалось, деревянными, казалось, что мы идем внутри чрева огромного дерева, к тому же запах подтверждал это. Пахло смолой и свежестью. Очень скоро показался выход - яркое отверстие впотьмах. Оно быстро увеличивалось. Некоторое время спустя я сделал последний шаг и очутился с наружной стороны липы. Старое огромное дерево было одним из последних деревьев леса. Дальше перед нами простиралась гладкая равнина, поросшая травой, кое-где виднелись одинокие кусты, покачивающиеся на ветру, под голубым безоблачным небом.

- Ну что ж. Вам надо идти дальше, - Сил указал рукой в сторону убегающего в небо горизонта.

- Благодарим тебя, Король леса, - почтительно поклонился Эвер.

- Прощайте, - король улыбнулся скорее Эверу, чем нам с Альвисом. - И все-таки каждое дерево должно расти на своем месте, и дерево, посаженное в низине, не может расти на холме.

Сил исчез в тканях дерева, а мы, оставив за собой лес, двинулись в путь.

Эвер долгое время мрачно молчал.

- Эвер, чьи это владения? - я решил развеять тоску. Путь предстоял долгий и, вероятно, тяжелый. Раньше я никогда не ходил по пустыням.

- Короля Аргофа, - глухо отозвался он. - Это крайняя провинция перед Пустыней.

Карлик опять исчез. Гриб последнее время был не слишком разговорчив. Он часто хмурился и постоянно где-то пропадал, к тому же его кожа как будто посветлела и стала еще суше. Я решил, что какие-то телесные изменения влияют на его настроение, и не беспокоил его лишний раз.

Впереди показались небольшие строения. Это была деревня, очень похожая на ту, где мы впервые встретили Эвера. Те же дома из светлого камня и прямые улицы. Только располагалась она на краю пустыни.

- Давай обойдем, - попросил Эвер.

- Что это? - я сделал вид, что не расслышал.

- Это один из поселков этой провинции. Давай обойдем, - настаивал он.

- Надо зайти, хотя бы водой запастись.

Принц это понимал лучше меня. Мы подошли к первым домам. Людей не было. Мы без труда нашли колодец на одной из улиц и быстро набрали воды в плетеные фляжки, которые нам дал Горюн.

- Послушай, - спросил я, - а где жители?

- Не знаю, - буркнул Эвер, потом, подумав, добавил: - Сегодня последнее полнолуние лета. Все на Празднике, наверное. Пойдем.

Мы прошли по двум небольшим улицам, усаженным жгуче-зелеными кустами, и, завернув за светло-коричневый дом из крошащегося камня, мы вышли из деревни. Солнце начало садиться, трава под ногами потемнела. Почва здесь была более сухой, чем в долине Горюна, наверное, поэтому она была более ровной. Вдалеке послышалось громкое пение. Пели женщины. Голоса приближались. Вскоре мы увидели бегущих и танцующих девушек. Их белые просторные одежды походили на крылья, когда красавицы воздевали руки к небу и, плавно покачивая ими, кружились. Они весело пели, смеялись и иногда наклонялись, что-то поднимали с земли и складывали к себе в сумки, коих было великое множество.

- Что они делают? - спросил я.

- Это Праздник Птиц, - ответил он. - В последнее полнолуние лета люди этой местности собирают камни, хранят их у себя всю зиму и весной, в последнее полнолуние весны, из камней вылупляются птицы. Потом на Праздник Солнца их выпускают... Раньше линиты каждый день могли превращать камни в птиц, а теперь от былой власти только этот праздник остался...Однажды люди заметили, что раз в году камни превращаются в птиц. Помню, во дворец привозили пару десятков камней отсюда. Потом их под всеобщее ликование всего Асота выпускали. Но что для людей это значит? Подивились и забыли на следующий же день. И опять живут своей жизнью. Знаешь, как мне все это надоело...

- Праздники?

- Да нет! Все! Весь этот мир, его порядки. Он так несовершенен!

Тем временем девы подбежали к нам, покружились вокруг и с пением удалились. По пути нам попадались кучки людей. Они либо собирали камни, либо сидели на траве, пировали и пели песни. Мы приблизились к группе людей, стоявших кучкой, которые слушали страстного оратора, завернутого в ярко-желтые одежды. Он стоял на возвышении и бурно жестикулировал. Люди - человек семь - его внимательно слушали.

- Несчастные! - услышали мы, подойдя поближе. - Вы и дети ваши! Заблуждение проникло в сердца ваши. Кто научил вас соблюдать этот праздник? Глупцы! Камни мертвы. Они не могут летать, как птицы. Откройте глаза.

Люди его слушали: одни из любопытства с ухмылкой наблюдали за ним и перешептывались, другие молча слушали и хмурили брови.

- Кто это? - я указал на человека в желтом.

- Что нам с тобой? - неопределенно ответил он и потянул меня прочь.

- Кто внушил вам эту ложь о том, что вы - боги? - старался изо всех сил человек в желтом. - Это бред. Вы люди. Отбросьте пустые мечтания о вашей былой славе. Где все это? Живите настоящим. Вот враги подступают...

- Эвер, разве ты не остановишь его? Это же лжепророк.

- Что мне и тебе до того? - повторил безразлично принц, и мы удалились.

Деревня осталась позади. А впереди нас ждал темный горизонт. Солнце медленно закатывалось за шероховатую гладь равнины. Внезапно появился Альвис. Втроем, мы шли до тех пор, пока на степь не сошла ночная мгла. Тогда мы остановились и сели там, где стояли; мгла была настолько непроглядная, что мы даже не могли видеть друг друга.

- Заночуем здесь, - предложил Альвис, как будто у нас мог быть иной вариант.

Мы расположились на ночлег, поели и легли на теплый песок. Мне не спалось. Принц тоже ворочался, потом промолвил:

- Говорят, что Пуп мира соединяет время. Он как память. Если идешь обратно, то забываешь все. Как младенцы, уходя из высшего мира сюда, забывают его.

Я задумался над этими словами и только сейчас понял, что очень многое забыл. По коже пробежал легкий холодок. Я испугался, будто потерял что-то ценное. Судорожно начал вспоминать свой путь, все до мелочей с самого начала: полет, Древо, Великого Погонщика Солнца, Абу. Да! Я многое забыл. Забыл облик Погонщика, да и Древо помню только в общих чертах. Забывается мое тогдашнее состояние радости, я забыл, как пел, забыл, как выглядело святилище в Агридаге. "Неужели я все забуду? - подумал я. - Тогда какой был во всем этом смысл? Зачем все это было?"

- Еще Пуп дает жизнь, - продолжал Альвис, - по нему бегут соки жизни... Кстати, Остров ведь на море... А в море царствует Тритон...

Скоро все затихли, только ветер продолжал шептать Луне и звездам о том, что он повидал за этот день.

Глава 7

Остров Изгнания

В следующие три дня мы окончательно вымотались. Началась Пустыня. Солнце нещадно палило сверху, словно пытаясь прожечь нас до самых костей.

Ступать по песку было нестерпимо, мы шли, словно по углям. Альвис нахмурился и стал еще больше похож на сверток старого пергамента. Он очень редко исчезал, говорил, что под землей тоже пустыня. Эвер твердо шел к острову. Мы мало говорили, чтобы не тратить драгоценную воду и силы.

- Эвер, ты был на острове? - спросил я на второй день пути во время привала.

- Нет, не был. Наши люди редко переходят эту пустыню.

- Опасно?

- Нет. Это считается унижением. Идти к острову - значит идти назад, к дикости.

- Значит, там никто не был?

- Не знаю. Я ни разу не встречал того, кто хотел бы туда попасть.

Было видно, что принцу само упоминание об острове противно.

- Как же мы его найдем?

- Выйдем к морю, потом пойдем по берегу, пока не увидим его. Говорят, он недалеко от берега. Не беспокойся, мы идем в правильном направлении. Я ориентируюсь по звездам.

Сначала закончилась вода, через день - еда. Нас это не устрашило, т.к. вскоре стали появляться птицы в небе, и свежий ветер доносил до нас запах мокрого песка. Солнце спустилось за горизонт, когда мы, преодолев последний бархан, вышли к берегу. Стало темно, но мы смогли зайти в воду, умыться и выйти на берег.

Утром нам не пришлось искать нужного направления. Остров виднелся в пятистах шагах от нас в сторону восхода солнца. Мы молча прошли это расстояние и встали напротив Острова. Перед нами лежала мрачная каменистая возвышенность, подернутая легкой серой дымкой. Если честно, мне не очень-то хотелось туда попадать, чувство безнадежности и скуки охватили меня.

- Как нам туда попасть? - спросил Альвис, он тоже, видимо, был не в восторге.

- Можно переплыть, - предложил я, - расстояние небольшое.

Эвер в это время ходил по берегу и что-то высматривал.

- Я не умею плавать, - сказал гриб.

- Другого пути нет, - Эвер подошел к нам. - Ни лодок, ни досок, ни даже деревьев.

- Альвис, я могу тебя на себе перевезти, - предложил я.

Мы молча вошли в воду. Все чувствовали, что скоро что-то должно измениться. Каждый думал о своем. Хорошего никто не ждал.

Плыли мы не долго, расстояние было небольшим, правда, встречное течение постоянно сбивало нас с курса.

- Плывите сюда. Левее, левее, - кричал принц с больших валунов. Он быстро забрался на камни и ждал нас.

Мы выбрались на мокрые валуны и сели передохнуть. Альвис слез с моей шеи и задумчиво поглядел в воду.

- Мне говорили, что вода в море соленая, - сказал он.

- Да? - Я лизнул край мокрой одежды. - Правда! Пресная!

- Может, это еще не море? - сказал Эвер. - Пойдемте наверх.

Прибрежные валуны накатывались на небольшой каменный холм, на который нам предстояло забраться.

Преодолев последние уступы, мы оказались на вершине холма, - как, оказалось, самого высокого на всем острове.

Каково же было наше изумление, когда перед нами простирался Остров, вся ширина которого составляла 100 шагов в ширину и 200 шагов в длину!

- И это Остров Изгнания? - воскликнул я, озирая каменистые склоны пустого Острова.

Эвер был удивлен не меньше меня. Он растерянно спускался вниз.

- Откуда мне было знать! Ведь многочисленные народы вышли отсюда!

- Как? Здесь даже птицы не живут, - сказал я.

Мы спустились вниз. Каменистая равнина со всех сторон заканчивалась морем.

- Может, это не тот Остров? - спросил Альвис.

- Других островов в этом море нет, - ответил Эвер.

- Но ведь никого здесь не было до нас, может, все изменилось?

- Не может быть, легенды не могут обманывать.

- Давайте поищем другой остров, - предложил Альвис.

- Вы попали туда, куда хотели! - вдруг раздался громкий голос.

Мы быстро повернули головы. Среди камней показалась фигура старика в серых одеждах с белой бородой до пояса. Странно, что мы не заметили его раньше.

- Это тот самый Остров Изгнания, который вы ищете. Но скажите, что вы здесь ожидали увидеть? Древние города? Руины замков?

- Но Остров слишком мал! - начал Эвер. Его больше волновала история Острова, чем неожиданное появление старика.

- Давно ли твой народ стал таким многочисленным, юноша? Много ли нужно места, чтобы появиться на свет? - старик подошел к нам. - Так ли важно, откуда человек идет, намного важнее, куда он идет, - старик улыбнулся, и его светящиеся голубые глаза остановились на Альвисе. Тот поежился и опустил глаза.

- Кто ты? - поинтересовался я. - И как здесь очутился?

Старик не ответил, он поднял руки вверх. Откуда ни возьмись, появился ветер. Он вихрем пронесся по острову, взвивая клубы пыли и наши плащи. Старик возвысил голос:

- Я всегда знал, что род человеческий способен делать то, что ему противоестественно. Только люди из всех живущих могут уходить оттуда, где им хорошо, ради мечты о лучшем, терять все ради далеких надежд. Но впервые я вижу Хранителя, который настолько любопытен, что променял свою стихию на неизведанное. Ты увидишь то, о чем так мечтал, Альвис, сын Рынхена.

Ветер заглушил его последние слова. Вода вокруг Острова начала бурлить и вздыматься. В одно мгновение мне показалось, что Остров стремительно провалился в Океан. Воды взмыли вокруг нас до самого Солнца отвесной голубой стеной. Аквамариновая рябь прошла по воде, как в волшебном зеркале. За прозрачной водой я смог разглядеть целую армию морских существ, и малых, и огромных, которые с интересом наблюдали за нами. Старик медленно и важно опустил руки, и массы вод обрушились на остров.

Когда я открыл глаза, я почувствовал, что по-другому двигаюсь, не так, как это делал на земле. Пришлось немного привыкнуть к взвешенному состоянию.

- Я Тритон - повелитель Океана, - прозвучал громовой голос.

Я увидел Эвера, Альвиса и возвышающуюся над ними или, скорее, над нами гигантскую фигуру старика, который вырос до невероятных размеров. Его некогда белая борода сияла серебряным светом в голубых водах.

Мощный обнаженный торс плавно переходил в рыбий или скорее китовый хвост. Тритон был настолько завораживающим, что я не сразу понял, что мы оказались под водой.

Мы стояли на дне океана, как ни в чем не бывало, и дышали обычным для нас способом. Альвис приобрел густой фиолетовый окрас, он не мог оторвать восхищенных глаз от повелителя океана. Рядом с нами плавали всевозможные уроженцы глубин, я не чувствовал влаги, поэтому казалось, что вокруг в зеленоватом воздухе парят морские рыбы, спруты, разнообразные чудища с суетливыми щупальцами и со множеством глаз, плавающие моллюски, летающие раковины с изящными ножками и клешнями.

- Имею речь к вам во дворце! - прогремел Тритон и, плавно шевельнув хвостом, мгновенно набрал бешеную скорость. Мы, подхваченные крепкими щупальцами крупных осьминогов, понеслись за ним. Сначала я видел только мелькавшие плавники, потом в просветах между телами я стал различать рощи бордовых водорослей, среди которых мелькали человеческие лица.

Трудно определить расстояние, где верх, где низ, однако скоро мы приблизились к чертогам морского владыки. Жемчужное сияние наполняло море. Дворец казался прозрачным и светящимся изнутри. Обширные красные и желтые поля водорослей, расположенные на вековых коралловых холмах, радостно играли в этом свете всеми цветами радуги.

Нас привели во дворец, внутри которого желтое сияние казалось еще более насыщенным и густым. Огромные просторы дворца вполне соответствовали размеру своего хозяина. С великим трудом я вспоминаю великолепие убранства и славу того места.

Тритон восседал или, лучше сказать, парил на золотом троне. Поистине, он - один из величайших владык Олимпа.

- Что, о люди, подвигло вас оставить свои земли и пуститься в столь странное и опасное путешествие? - спросил он.

Мы с Эвером, запинаясь и перебивая друг друга, рассказали ему о своих приключениях. Я не сводил глаз с хвоста Тритона, который восхитительно переливался голубым, сиреневым и желтым цветом. Так сияют алмазы и сапфиры в лучах солнца.

- Что ж, странники, - начал Тритон, когда я окончил свою повесть, - вы достигли Края Света. В моем королевстве заканчивается этот мир. Твое желание, Эвер, похвально, а твое путешествие, Йона, - чудно для меня. Однако, вода бежит с горы своим путем и кто познает его? Я помогу вам. Отдохните и успокойтесь здесь. Вам нужны силы, чтобы принять свое новое будущее. Да наполнит светлая вода ваши души!

Мы поклонились и пошли к выходу вслед за сиреневым осьминогом.

- А ты, хранитель, удели мне время! - Альвис остался на месте.

Здешняя вода и правда имела целительные свойства. Мы вдыхали ее как воздух, который чище и свежее горного воздуха весной. Тяжелые думы о будущем быстро развеялись. Мы с принцем беззаботно гуляли по коралловым полям, знакомились с говорящими рыбами и спрутами. Ближе к вечеру, когда вода приобрела синеватый оттенок, мы заметили стаю или, лучше сказать, группу русалок. Прекрасные девы-рыбы не имели ничего общего с тем, что о них пишут наши поэты, кроме, конечно, внешнего сходства. Они приветливо нас встретили, показали свои владения. Ундины благородны и величавы, им нет дела до мира людей, им не ведомы наши страсти. У них свой чудесный мир, более обширный и счастливый, чем суша. Здесь живут разные народы и большие и маленькие, они создают страны и все подчиняются Тритону. Гладкие тела ундин крупнее человеческих женских обрамлялись длинными серебристыми волосами, которые служили покрывалом для красивых изгибов женской сути. Дочери и сыны Тритона - как они себя называли - были хранителями различных вод. Они активно участвовали в жизни морских обитателей: защищали от Морского червя, находили новые пастбища для рыб, просто жили и радовались светлой воде.

Глава 8.

Последний поток

Альвис появился не скоро, на следующий день. Я удивился, увидев его. Он стал больше, его новый ярко-фиолетовый окрас и горящие глаза свидетельствовали об изменении его взгляда на происходящее.

- Друзья, - начал гриб, - я остаюсь здесь. Тритон предложил мне остаться. Он давно искал случая поселить у себя хранителя с суши. Ундины не могут разгадать кораллы, когда те засыпают. Не могут разбудить жемчуг. Я буду хранителем кораллов и жемчуга. Это так почетно! - Альвис даже прослезился.

- Благородный Альвис, ты начинаешь новый род хранителей - это удел избранных, - сказал Эвер, улыбаясь.

- Завтра ваш путь завершится, - продолжал гриб, - я сложу о ваших подвигах песню. Сирены будут петь ее во всех морях и океанах.

Альвис подошел ко мне.

- Сударь, я выполнил свой обет. Моя старая кожа сошла, - сказал он.

Я его обнял.

- Спасибо, друг, ты многому научил меня.

- Надеюсь, вы найдете то, что ищите, - гриб смахнул слезу с носа. - Я не могу представить, что вас ждет впереди. Если бы можно было вам остаться здесь... Но здешняя вода может принять вас только на неделю. Чтобы здесь поселиться, надо умереть там, - он указал пальцем наверх.

- Если б это было возможно, - усмехнулся я.

Я предложил ему на прощание в подарок мой посох, который я не переставал таскать с собой. Но гриб наотрез отказался, говоря, что подарки богов нельзя отдавать по своей воле.

Перед нашим отплытием Эвер спросил Тритона об Острове Изгнания.

- Это было давно, - начал рассказ Тритон, - Неожиданно для всех нас на Острове появились люди. Вернее, полу- люди. Они похожи были скорее на скинов. Мы тайно наблюдали за ними и видели, как они жили. Их было человек двадцать. Невиданная магическая сила была в них. Они ловили рыбу и охотились на морских чаек. И само их присутствие на Острове меняло все вокруг: Остров начал увеличиваться в размерах, на нем даже стали появляться трава и кусты. Они быстро учились управлять своей силой. Вскоре появился огонь, первые постройки. Не знаю, какие у них были нравы, однако одно событие заставило меня задуматься о том, кто они. Однажды они увидели меня со свитой во время охоты и очень испугались. Они решили, что я бог, который их сотворил, и надумали принести мне жертву. Люди решили принести в жертву самую красивую, на их взгляд девушку, - бросить ее связанную в море. Однако часть жителей острова не одобрила это приношение. У них возник спор, потом драка. Позже мне сообщили, что те, которые были против жертвоприношения, собрались и покинули Остров, а те, что остались все-таки утопили бедную девушку. Это событие у вас на земле называется Великое разделение. Покинувшие Остров, совершенствуясь в своем искусстве, произвели на свет род богов - линитов, а оставшиеся превратились в скинов - сообразительных животных. Они быстро озлобились, переполнили Остров и хлынули на плодородные долины линтов. Вот такая история. Нам пора...

Две огромные акулы стрелой несли изящную раковину, в которой мы с принцем ожидали своего исхода. Тритон со свитой летел впереди на большой скорости. Иногда он подплывал к нам и давал пояснения по поводу встречающихся нам на пути строений.

- Мы сейчас минуем последний город, за ним будет Край Света, - сказал он, указывая на дно.

Мы плыли уже сутки и видели, наверное, городов десять - и больших, и малых. Некоторые были искусно вырезаны из целых коралловых рифов, другие сплетены из густых водорослей и затвердевшего песка. Я посмотрел вниз и увидел на большой глубине несколько жемчужных зданий.

- Это селение Сыени , - пояснил царь, - тут живут пастухи двухвостых рыб.

Не успел я хорошенько приглядеться, как город остался далеко позади. Чудная и восхитительная страна!

Теперь Тритон не отходил от нас ни на шаг. Через некоторое время он сказал сурово и торжественно:

- Мы прибыли.

Впереди нашему взгляду предстало странное ужасающее зрелище. Огромная водяная воронка отвесным столбом уходила вниз, в пучину. Я даже принял ее поначалу за расщелину в огромной скале. Причем, странным было то, что она ничего не засасывала в себя. Нужно было подойти к самому жерлу, чтобы почувствовать ее притяжение и силу водоворота.

- Вот над этой воронкой когда-то находился Остров Изгнания, - обратился царь к Эверу, - потом он переместился в сторону. С каждой войной линитов он уходит дальше и становится меньше. Дальше вы поплывете сами, - сказал Тритон, - веслами правьте в центр, все произойдет само собой. Удачи, друзья!

- Прощай, Тритон! - Мы взяли весла и стали медленно грести в сторону воронки.

Скоро нас захватило небольшое течение, потом оно стало усиливаться. Постепенно мы стали вращаться по кругу, кольца сужались все быстрее и быстрее. Мы бросили весла и вцепились в борт лодки. Кольца воды быстро уходили в черную дыру на дне воронки. Дыра неминуемо приближалась. Вот она ближе и ближе, и я проваливаюсь в черную пустоту.

Глава 9

Город в Золотой Гавани

Я открыл глаза. Голубое небо, обычное небо. Солнце спускается к горизонту. Постепенно начинаю вспоминать, что со мной произошло. Голова немного кружилась, но в целом, я был здоров. Я сел и осмотрелся. Эвера здесь не было. Длинная легкая лодка из светлого, почти белого дерева несла меня по большой реке. Мой посох лежал на дне лодки. Весел не было. Я принялся осматривать берега, пытаясь сообразить, где я. Могучие мутные и густые воды спокойно неслись вдоль пушистых зеленых берегов и также спокойно поворачивали на восток.

Вдруг я замер от изумления. Лодка плыла против течения. Действительно, случайные ветки или листья на воде направлялись в противоположную сторону. Река впадала в море, но я, как ни странно, двигался в обратном направлении. Меня это не слишком удивило, просто я понял, что опять попал не в Земной мир. Легкая тоска сжала сердце. Я глубоко вздохнул и посмотрел на горизонт. Что ждет меня? Я так устал от собственной неприкаянности. Вдруг ко мне пришла чудовищная мысль: "А что если я вообще никогда не попаду домой? Так и буду вечно блуждать по мирам. Альберт говорил, что миров бесчисленное множество. Есть ли у меня шанс попасть в свой? Ведет меня рука судьбы или я, как эти засохшие ветки, обречен плыть по воле случая?"

Река повернула на восток, и за зеленым холмом, похожим на зеленую меховую шапку, который до этого закрывал мне вид на восток, я увидел великолепный город. Высокие золотые башни слепили глаза в лучах вечернего солнца, постройки поднимались на холм и спускались в низину. Город был огромным. На берегу, у пристани под парусами стояли сотни кораблей и лодок.

Любуясь грандиозным зрелищем, я не сразу заметил, что в мою сторону направляется два небольших парусника, увенчанных золотыми щитами и алыми стягами.

Когда с корабля, на парусе которого красовался красный диск солнца на синем фоне, протрубил рог, я понял, что здесь встречают важного гостя, по всей видимости, меня.

- Славный рыцарь белой ладьи, - обратился ко мне воин в золотых доспехах, когда корабль почти коснулся моей лодки, - мы приветствуем тебя в стране короля Кидара. Я буду счастлив, если твоя светлость взойдет на мое утлое судно.

Было заметно, что человек в доспехах немного волнуется. Роль славного рыцаря меня немного насторожила, но я не стал противиться судьбе. Пусть буду рыцарем. Я кивнул головой, и несколько крепких рук быстро водрузили меня на палубу. Оглядывая корабль, я увидел, что мой рыцарь с ужасом смотрит на мою лодку. Она сама собой остановилась и, как только меня взяли на корабль, стала быстро тонуть без всякой на то причины. Глядя, как бегут круги на воде, я понял, что попал туда, куда надо.

- Как твое имя, рыцарь? - спросил я воина.

Он оторвал взгляд от утонувшей лодки и произнес не без гордости:

- Налеш, сын Детола - повелителя Драконьих островов.

- Меня зовут Йона Пиррон, сын Ренегольда... - дальше я не стал продолжать, так как титулов у меня не было.

Налеш улыбнулся и отдал матросам команду. Он был славным малым. Черная бородка обрамляла широкое смелое лицо. Карие глаза смотрели прямо и честно. Мы направились к пристани.

- Налеш, - обратился я к рыцарю, - почему ты назвал меня рыцарем белой ладьи?

- Такая традиция, - ответил он и улыбнулся. - Не думал, что сподоблюсь видеть такое.

- Расскажи подробнее об этой традиции, - попросил я.

Налеш, нисколько не удивляясь моей любознательности, начал рассказ:

- Рыцарь белой ладьи - это спаситель Магдала. Он всегда появляется, когда нам особенно трудно. Его приход возвещает трехдневная буря и светящийся разноцветный знак на небе. Вон, он еще виден, - он указал на край неба.

Я присмотрелся и увидел обычную земную радугу, соединяющую далекие бурлящие облака с горой. Налеш продолжал:

- Белая ладья героя плывет из моря по реке против течения без весел и паруса - это второй знак. И третий - герой всегда задает много вопросов, - он по-детски улыбнулся.

- Когда в последний раз он появлялся? - спросил я, выдержав почтительную паузу.

- Его встречал мой прадед. Многие думают, что герой - один и тот же человек, но это предрассудки. Когда мы увидели это чудо в небе, то поняли, что время пришло. Гонцы отправились к побережью и на второй день увидели твою лодку.

- Что же произошло у вас? - спросил я.

Налеш помрачнел:

- Король Кидар сам расскажет.

Город приближался, можно было разглядеть портовый рынок, на котором, как и на любом земном рынке, толпились самые разные люди. Навьюченные лошади перевозили большие тюки, тут же на шестах сушились сети, детишки бегали по мостовой, пахло рыбой и солью.

- Как называется ваша страна? - спросил я.

- Страна Офир, - королевство благородного Кидара.

"Какое знакомое название, - подумал я, - Может ли это быть совпадением?".

Вскоре мы подплыли к каменной пристани, на которой нас ждала многочисленная свита. Сойдя на берег, мы вскочили на лошадей и помчались по мощеным, узким улицам на вершину холма, где сверкал дворец, словно золотой грот, искусно изваянный в черной скале. Часть дворцовых строений уходила вглубь холма, другая часть колоннами и террасами спускалась на три яруса вниз. Дивные сады на террасах благоуханием согревали морской воздух. Дворец окружали изящные фонтаны и акведуки.

Люди на улицах с интересом оглядывали нашу процессию. Только сейчас я обратил внимание, что одет в серебристый хитон, данный Тритоном. Со стороны я ничем не отличался от любого другого чужеземца.

Король Кидар оказался седеющим стариком с печальными серыми глазами. Он стоял у окна, когда мы с Налешем и другими придворными вошли в тронный зал. Голубая мантия с красным солнечным диском колыхалась озорным морским ветром.

Круглый зал своими многочисленными окнами и проемами выходил почти на все стороны света. Выложенный малахитом пол под лучами солнца создавал в помещении зеленоватое свечение.

Король подошел к янтарному трону в середине зала и обратился ко мне:

- Великий герой, я давно жду тебя!

Я молча поклонился.

- Как твое имя? - спросил он, его тон был дружелюбным, но без особой теплоты.

- Йона Пиррон, Ваше Величество.

- Оставьте нас, - велел он придворным, - Налеш, останься.

Безо всякого вступления и вводных слов он безотлагательно обратился ко мне.

- Вот какая беда заставляет меня обратиться к тебе за помощью, - начал он, когда стражники закрыли двери.

И Кидар поведал мне печальную историю своего королевства.

Королевство Офир - сильнейшее государство мира - уже несколько тысячелетий находилось под властью предков Кидара. Страна процветала. Магдал был центром мира. Это самый большой город, в нем бурлила жизнь: всевозможные торговцы мечтали попасть на его рынки, рыцари далеких земель приходили проситься к королю на службу. Поэты и философы со всего света приходили послушать здешних мудрецов.

Единственным соперником города был Карфан - город хитрецов и плутов, как его здесь называли. Однако Карфан не претендовал на военную мощь и был предоставлен себе - войн уже давно не было. Все было хорошо, но вдруг с Алмазных островов пришли дурные вести - появился дракон, называемый Эльриком. Он захватил Алмазные острова, убил всех жителей. С тех пор острова называются Драконьими. Наместник островов - прапрадед Налеша Шив - был в это время в Магдале на турнире. Эта счастливая случайность не принесла ему радости. Достойный рыцарь - много раз он пытался с отборной дружиной отбить острова, но дракон сжигал корабли еще в море. Три раза Шиву удавалось остаться в живых, но на четвертый раз отважный Шив погиб вместе со всей командой.

Потом, дракон стал нападать на Магдал, производя великие разрушения. Войска были бессильны. Дракон был неуязвим. Король заключил с ним перемирие, чтобы окончательно не разорить страну. Дерзкое чудище потребовало выкуп. Каждые десять лет, в начале лета он забирает к себе на остров юную деву или юношу. Многие рыцари пытались избавить королевство от позорной дани, но они безвестно пропадали на острове, если им вообще удавалось его достичь.

Самое страшное то, что в этом году Эльрик потребовал себе единственную дочь короля - прекрасную Эмиму, которой совсем недавно исполнилось 17 лет. Нет предела скорби королевского рода.

- Теперь ты знаешь наше горе, - сказал Кидар в заключение и воскликнул в сердцах: - Столько праведников в этом городе! За что же такое наказание? - он устало опустился на трон и обратился ко мне:

- Расскажи, откуда ты идешь и можешь ли помочь мне?

- Я иду из мира, в котором боги забыли, что они боги, - я произносил фразу и с опозданием понимал всю ее абсурдность для здешних обитателей.

Король выслушал меня с интересом, но было видно, что он относится к моим словам, как отец относится к фантазиям своего гениального сына - восхищенно и с непониманием.

Попав в этот мир, я понял, что невидимая рука влечет меня как по лестнице вниз, каждое событие и действие есть очередной шаг по лестнице моей жизни. История с драконом не приводила меня в восторг, но я видел, что это приключение при любом исходе является важной частью моей жизни, моего исхода. Если я откажусь от этого шага, найду ли я тогда свой путь?

- Я сражусь с драконом, - сказал я без лишнего пафоса. Кидар улыбнулся и, чуть склонив голову в мою сторону, сказал:

- Ты сам выберешь время и спутников. Мой дворец к твоим услугам.

Глава 10

Руно

Магдал имел любопытное расположение. Он стоял между рекой и морской гаванью. Они были рядом. Поэтому в море можно было выйти и через гавань, и по реке. По реке купцы уходили торговать вглубь страны, по морю отправлялись в далекие страны. За ближайшими от города холмами простирались поля крестьян и пастбища.

Пришло время отдохнуть и поразмыслить. На подготовку и сборы у меня было два месяца. Я познакомился со всеми родственниками Кидара и его слугами.

Также Налеш представил меня принцессе Эмиме, в которую нельзя было не влюбиться. Густые ресницы под тонкими дугами черных бровей. Гибкую шею окаймляла легкая, почти голубиная ключица - две нежные косточки над белоснежной грудью, стыдливо закрытой шелками. По-моему, Эмима не сознавала всей опасности, нависшей над ней, а может, просто проявляла огромное самообладание, какое только может проявить женщина, недоступное для понимания мужскому сердцу. Она легко порхала по дворцу, смеялась с подругами, любезничала с принцем Лоном, - своим двоюродным братом, - и была единственным во дворце улыбающимся человеком. Лон приходился Кидару племянником. Он уже десять лет жил во дворце, с тех пор, как его родители погибли в один из налетов дракона. Кидар любил его и прочил в наследники. К тому же Лон был до беспамятства влюблен в Эмиму, они собирались через год пожениться. Но трагедия разрушила все их планы.

Эмиму должны принести в жертву во искупление королевства. Принц умирал от горя. Кидар строго запретил ему ехать на острова и биться с драконом, поскольку других наследников у короля не было. Во дворце царила печаль.

Однажды утром Налеш привел ко мне старика, одетого в синие одежды.

- Йона, это Руно - придворный маг, - запросто представил его Налеш. - Он давно хочет с тобой познакомиться.

Я поклонился и улыбнулся.

- Это высокая честь для меня, - ответил на мой поклон старик.

У него был живой взгляд любознательного человека. Мы довольно быстро сошлись с ним. Маг входил в совет мудрых Магдала, жил во дворце в той части, где дворец погружался в холм. На вершине холма была оборудована обсерватория. Руно оказался настоящим ученым своего мира. В чем-то он был похож на Альберта.

Руно подробно расспросил меня о странствиях в иных мирах. Кое-какие слова он даже записывал.

- Хе-хе, - говаривал он, вздыхая при этом, - на память уж не надеюсь.

Вновь скрипело перо, и бумаги ложились на большой дубовый стол, на котором уже высилась куча таких же бумаг.

Изучая звезды, маг понял, что они движутся. Не только с небосводом, но сами по себе. Мои слова лишь подтвердили его догадки о существовании высших миров, не зависимых от Офира. В Офире же верили только в загробный мир и воздаяние праведникам.

- Дорогой Руно, почему совет мудрых не может ничего придумать против дракона? - спросил я его, когда мы возвращались из обсерватории.

- Пробовали, но ничего не выходит, - отвечал он, вздыхая. - Дело не только в драконе, дело в нас.

- Почему?

- Магдал - удивительный город. Здесь очень часто происходят странные и чудесные вещи. Здесь появляются рыцари белой ладьи, здесь само собой выросло Древо Правосудия, здесь покоятся останки нашего покровителя Эвера Смиренного...

- Эвера?! - удивился я.

- Да, здесь же появился и дракон, - продолжал старик, - правда, не все хотят в это верить.

- Как он мог здесь появиться?

- Ты думаешь, дракон - это крылатое чучело из-за моря? Нет. Дракон сидит в каждом из нас. Бывают случаи, когда он оттуда выходит. Злые поступки выпускают его. Последнего настоящего дракона убил триста лет назад славный рыцарь Сайгак далеко на севере. Кровожадные, алчные, они не сильно отличались умом. А этот дракон действует как человек, видно, сердце в нем человеческое. Я говорил мудрецам, но они и слушать не хотят.

- Что ты им говорил?

- Есть одно древнее предание. Там говорится, что этот дракон раньше был человеком, советником короля Салона. Триста или четыреста лет назад. Предание неофициальное, о нем знают только старые бабки - знахарки на окраине королевства. Маги его отвергают как порочащее доброе имя королей. Так вот. Советник Эльрик однажды увидел, как король насильно соблазнил одну из служанок. Девушка умерла от горя. Ее родители, ничего не зная, обратились к королю за правосудием. И вот при всем народе перед Древом Правосудия, когда призываются свидетели, выходит Эльрик и свидетельствует против короля. Все в шоке. Салон, не моргнув и глазом, отрекается от обвинения и обрекает Эльрика на смерть за ложь. Ему отрубают голову тут же при Древе Правосудия, а тело выбрасывают на берег, на растерзание хищным зверям. Однако, его тело нашла фея Имход, она приставила к нему голову ящерицы, Эльрик ожил и стал драконом. С тех пор он стал проклятьем королевского рода и Магдала.

- Звучит довольно странно, - произнес я.

- А, по-моему, совершенно правдоподобно. За сто лет до этого выросло Древо Правосудия. Все дивились ему, т.к. Оно открывало уста преступникам. Оно сеяло правду и суд. Оно стало основой и символом королевского правосудия, крепостью королевского слова. И вдруг при нем сам король лжет и безвинно осуждает человека. Такое не могло остаться безнаказанным... - он повернулся к морю и махнул рукой, - Хотя официальная версия - это просто дракон с островов, с которым тебе предстоит сразиться.

Руно тяжело вздохнул. Солнце наполовину погрузилось в синее море. Сладкий теплый воздух оседал на траву и кусты, незримый соловей начал свою вечернюю песню. Мы остановились у портика, любуясь вечерним городом и огнями, блуждающими на лодках в гавани.

- Как ты думаешь, Руно, у меня есть шанс победить? - спросил я.

- Возможно... Ты избранный, - печально ответил он. - Принцессу жалко. Она едва ли вернется домой.

- Разве я не могу без нее отплыть?

- Дракон тебя одного не подпустит к берегу. Ты должен делать вид, будто сопровождаешь Эмиму. Только после того, как ты ее представишь Эльрику, ты сможешь сразиться с ним. Никто не знает, чем все закончится... Смотри, - старик указал на тени, мелькнувшие мимо кустов.

Пятеро юношей с Лоном во главе с лютнями и флейтами подкрались к балкону принцессы. Чудная плавная песня потекла в прохладных сумерках. Соловей склонился и замолк пред сладким голосом Лона.

- Прекрасная Эмима! - пел принц. -

Лучи не могут остановить тебя,

Ты ярче солнца взлетаешь ввысь,

Там сердце льется белой рекой к твоим глазам!

О, Эмима, светлая звезда...

- Бедный принц, - прослезился Руно, - он не выдержит этого. Пойдем, друг, пойдем.

Мы ушли в свои покои, предоставив принца своему горю.

Глава 11

Пир

Время пролетело незаметно. Я осмотрел почти все королевство. Действительно, нет города, прекраснее Магдала. Он глубоко врос в землю, питался ее соками. Здесь был особый воздух, особый свет, проницающий до глубины души, дающий мир и покой. Золотая гавань отражала золотые башни города и светилась от солнечного света, плескающегося в ее прозрачных водах. Лодки в гавани, как чайки в синем небе, блуждали по волнам только по им одним известным направлениям. Славный город.

Близилось время отплытия. Корабль был готов. Кидар устроил прощальный пир, похожий по своей сути скорее на похороны. Король запретил плач, пир должен был пробудить в людях веру в победный исход моей поездки.

Мы сидели за длинными низкими столами. Слуги проворно носили жаркое и вино, музыканты пели древние песни.

Руно сидел напротив меня и рассеянно пилил ножом мясо. Я нежно наблюдал за стариком. Они жили здесь в своем мире, очень похожем на земной, и все же отличном от земного. Казалось, что зло и добро различимы здесь более отчетливо, не составляет труда отличить злой поступок от доброго. На земле смесь добра и зла может уразуметь только святой. Все перепутано и смешано. В Офире каждый знал, что добро есть правда и справедливость, а ложь и беззаконие всегда будут наказаны.

- Не нравится мне что-то Лон, не в себе он. Боюсь, не натворил бы чего, - сказал маг, заговорщически наклонившись ко мне.

- О чем ты? - спросил я.

- Он сильно привязан к принцессе. Она... Хотя, может, пройдет... - Руно был погружен в свои мысли и, казалось, говорил сам с собой.

- Руно, скажи яснее.

- Да сам не знаю, так, смутные предчувствия...

- Легенда об Эвере Смиренном, - прозвучал громкий голос из зала.

Лютни и флейты заиграли протяжный мотив. Я моментально забыл о догадках старика. Имя Эвера было мне более чем знакомо.

Низкий мужской голос запел древнюю балладу об Эвере. В ней говорилось, что в тридевятом царстве жил прекрасный принц Эвер. Он с детства мечтал найти рай. Принц хотел уйти на его поиски, но родители воспротивились его желанию и решили женить его на дочери соседнего короля. Тогда Эвер тайно покидает дворец и странствует по миру в поисках прохода в высший мир. Он встретил на своем пути верных друзей - гнома и волшебника зеленого света, они вместе совершили множество чудесных подвигов.

Эвер странствовал двадцать лет, он побывал в чертогах морского царя. Он смиренно посетил Остров Изгнания, где преодолел тысячу и одно искушение. После этого он возвращается в свой дворец в образе нищего, живет в лачуге при слугах своего отца. Но никто его не может узнать. Только в конце своей чудесной жизни он открывается родителям и умирает.

От удивления я открыл рот. Я повернулся спросить о балладе Руно, но его рядом не оказалось.

- Друг, давно ли поют в народе эту песню? - спросил я одного из слуг.

- Давно! Лет пятьсот, наверное, Ваша светлость, - ответил он, ставя передо мной печеную дичь и пиво.

- А его останки как тут появились?

- Давно. Их еще король Салон привез, из похода на Карфан. А откуда у них они были, я не знаю.

Я был поражен. Мы с Эвером вместе отправились из Царства Тритона. Я здесь, а Эвер живет в этом мире в виде легенды. "Что же с тобой стало, Эвер? Достиг ли ты того, чего хотел? Через все чудеса ты прошел и вернулся туда, откуда вышел!" - думал я.

- Йона, бежим, - Руно схватил меня за локоть.

- Что? Куда? - не понял я, но вскочил и побежал за ним.

- К Лону, скорее.

Мы помчались по ступеням в южную башню замка. Руно быстро перепрыгивал через ступеньки, я не отставал. Мы изрядно запыхались, пока не добрались до покоев Лона. Но прибыли вовремя. Лон с серым от горя лицом навис над копьем, обращенным наконечником в сердце и готовился на него упасть. Руно с поразительной скоростью выбил из-под принца копье, схватил его и шмыгнул в сторону.

- Как ты смеешь, смерд, - взревел Лон, багровея.

Он выхватил меч. Руно явно грозила скорая смерть. Я вынул меч как можно громче, стараясь привлечь к себе внимание. Руно меня понял и постарался оказаться под моей защитой. Мгновение, и меч Лона тяжелой молнией лег на рукоять моего меча. Рука загудела.

- Йона? - изумился Лон и потупил глаза.

- Ваше Высочество, вы же рыцарь! - возмутился я.

- Я, я, что-то мне тяжко, братья, не знаю, что со мной, - он выронил меч и попятился к окну.

Я не знал, что делать. Руно тоже. Он, по-видимому, считал свой долг выполненным. Мои вопросительные взгляды встречали с его стороны недоумение.

- У меня помутился рассудок, - оправдывался Лон. - Мне незачем жить без нее.

- Разве ты не веришь, что Йона победит дракона? - спросил Руно.

- Нет, не верю, - принц сел в кресло и закрыл голову руками.

Я не мог обещать победы, никто не мог этого сделать. Руно отошел к окну, рассеянно поглаживая белую бороду. Оставить принца в таком состоянии равносильно его погибели. Отчаяние овладело им. Я судорожно искал выход из этой ситуации.

- Лон, я не буду тебя утешать, - начал я. Руно с надеждой взглянул на меня. - Ты сам распоряжаешься своей жизнью. Если ты хочешь умереть, то сделай это вместе с принцессой.

Лон и Руно изумленно смотрели на меня. Я, довольный тем, что привлек внимание принца, продолжал:

- Тебе запрещено ехать со мной. Но ты здесь узнаешь о смерти Эмимы и последуешь за ней, если захочешь.

- Как? - спросил принц. Руно не спросил, видно, он стал догадываться, что я имею ввиду.

- Есть ли у тебя ее вещи?

- Да, она подарила мне свой платок.

- Дай его сюда.

Принц вытащил из-под камзола шелковый голубой платок с вышитыми на нем золотыми буквами "Э" и "Л" и отдал мне.

- Этот платок будет висеть на твоем зеркале. Если принцесса погибнет, платок покроется кровью, и ты тоже можешь умереть. Если он останется голубым, то жди ее возвращения.

Принц и Руно замерли от неожиданности.

- Руно возьмет платок и сделает все необходимое. Вечером повесь его на зеркало, - сказал я уверенно. - Пойдем, Руно.

Мы быстро вышли.

- Йона! Как ты мог догадаться до этого? - восхитился маг.

- Ты можешь заговорить платок? - спросил я.

- Дело нехитрое.

- Вот, возьми, сделай все, что нужно и отдай вечером Лону. В ближайшее время за него можно не волноваться.

Глава 12

Волшебник Зеленого Света

Корабль качался на волнах под ласковым утренним солнцем. Выйдя на пристань, я прочел название корабля: "Волшебник Зеленого Света", в честь легендарного друга Эвера, а, по сути, в честь меня. Шли последние приготовления. Легкий ветерок развевал над волнами разноцветные стяги.

Трудно описывать прощание, как и всякое прощание, оно неудобно, неправильно, неестественно. Прощаясь, всегда говоришь и делаешь не то и не так. Не хватает значительных слов, правильных жестов. Все рыдали. Я понял, что очень немногие верили в благополучный исход нашего плавания. Принцесса была не из их числа. Она смеялась и подбадривала отца с Лоном. Я попрощался с Налешем и Руно.

- Друг, напиши обо мне поэму, если я не вернусь, - сказал я Руно, - пусть ваш славный мир помнит обо мне.

Маг улыбнулся и покачал головой.

- Прощай, друг, - сказал он. - Помни, что дракон хитер, очень хитер. Старайся меньше с ним разговаривать, он может заговорить тебя и завлечь в ловушку. Будь осторожен!

Мы взошли на корабль. Крики матросов, лязганье якорной цепи, упругие паруса, свист ветра. Парусник, разрезая волны, двинулся к Драконьим островам. Берег стал медленно отдаляться. Мы направлялись на север.

Путь длился чуть больше двух дней. Принцесса часто пела длинные и плавные, как морская волна, песни, сидя на носу корабля, и ее присутствие вселяло в окружающих радость и надежду. Ведь каждый знал, что это, возможно, его последний поход.

- Эмима, что это за песня, которую ты только что пела? - я промычал, пытаясь напеть мотив. - Я не разобрал слов.

- Песня на северном языке, - улыбнулась принцесса. - Это песня об отважном моряке, который погиб под огнем дракона, защищая свою возлюбленную. Он был добрым человеком, он никогда в жизни не дрался. Даже в детстве, когда все мальчишки дерутся, у него не было врагов. Он любил море и маленькую скромную девочку-соседку, которая вскоре стала его

невестой. Но пришло время, дракон напал на северные земли. Моряк поцеловал невесту, взял гарпун и пошел защищать свое селение. Никто из защитников не выжил тогда, но дракон с тех пор на севере больше не появлялся...

- Ты боишься смерти? - спросил я.

- Нет, - ответила она, глядя на вечерние звезды на фиолетовом небе. - Ведь это моя судьба, зачем же ее бояться? Судьба ведет меня по правильному пути.

- Ты права, - я задумался.

Моя судьба вела меня к добру, которое находилось в худшем из миров по эту сторону земной плоскости. Земной мир был, по сравнению с этим миром, мешаниной добра и зла, ненависти и грязи. Люблю ли я свой мир? За что?

- Смотри! - принцесса указала на темную тень в небе. - Это дракон!

Тень, похожая на птичью, промелькнула в вышине и исчезла в наплывающей ночной тьме.

- Я уже второй раз его вижу, - печально сказала Эмима. - Вчера перед закатом я заметила его в облаках. Он меня высматривает. Я здесь и поэтому наш корабль еще цел.

- Думаешь, он видит на таком расстоянии?

- Его глаза вдвое зорче орлиных, а скорость крыльев втрое быстрее ястреба, поэтому он непобедим. И умен...

- Ты слышала рассказ о том, что он раньше был человеком?

- Да, Руно как-то отцу говорил, а я была рядом.

- И что ты думаешь?

- Не знаю, возможно, и так. Бывают люди похуже драконов...

Принцесса поражала меня своим бесстрашием и верой в будущее. Жаль, что мне не удалось пожить здесь подольше и узнать этих мужественных, благородных людей поближе.

Верил ли я сам в победу? Не помню. Скорее, нет. Но я верил в неотвратимость битвы с драконом, будто один из важнейших этапов в моей жизни заключен в ней. К тому времени я стал понимать, что самый большой и страшный дракон сидит во мне самом. Он периодически появляется и разрушает мою жизнь, а если его удается сдержать, то приходится платить ему очень дорогую дань - самые лучшие свои чувства, желания, дела. Не лучше ли одним разом покончить с ним...

На следующий день, когда солнце находилось в зените, на горизонте показалась земля. Вскоре, обогнув лесистый мыс, мы увидели город Нокк - столицу Алмазных островов. Я ожидал увидеть тут мерзость запустения, горы костей и руины замков. Однако мои ожидания не оправдались. Остров, как и город, процветал. Крепостные стены без единого разрушения окружали город двумя кольцами, причем второе кольцо стен было явно недавней постройки. За стенами виднелись новые дома и городские сады. Матросы застыли в изумлении.

- Мне говорили, что дракон может насылать на путников наваждения, - сказал старый капитан. - Может это мираж?

- Смотрите, я вижу лошадей в городе, - крикнул матрос. - Они живые!

- Кто-то хочет это проверить? - резко оборвал капитан.

Все затихли.

Корабль остановился на расстоянии трех полетов стрелы напротив каменных плит, выходящих прямо к воде, -видимо, причала.

- Дракон, похоже, хорошо следит за Нокком, - сказал я принцессе, которая вместе с командой матросов пыталась хорошенько все разглядеть.

- Да, - ответила она, - здесь не пахнет смертью.

- Посмотрим, что там, - сказал я, пытаясь изобразить бодрость.

Я облачился в доспехи, взял оружие и посох, немного еды, и мы с Эмимой сели в шлюпку. Я договорился с капитаном, что, как бы ни развивались события, корабль будет ждать нас неделю, после чего мы будем считаться мертвыми, а они свободными от своей клятвы.

Глава 13

Повелитель Нокка

Лодка глухо ударилась о белую гранитную плиту. Я привязал лодку и помог принцессе выбраться на землю. В полной тишине мы проследовали вдоль стены. Ворота не видны со стороны моря, наверное, их следует искать с восточной стороны. Мы шли. Иногда крепостная стена подходила к самому берегу, сорок шагов и попадаешь в море. С военной точки зрения это было не очень разумно, стены не отличались большой высотой и крепостью. Мы шли по кромке берега между морем и стеной, когда над нами совершенно бесшумно пролетел дракон. Он летел так низко, что я мог разглядеть его темно-зеленое с желтым отливом брюхо и перепончатые крылья с темными прожилками. Он был похож на гигантскую ящерицу, у которой выросли кожистые полупрозрачные крылья. Эльрик полетел за стену. Я испугался от неожиданности, ведь он мог меня только что убить. По всей видимости, это сейчас не входило в его планы.

Действительно, ворота оказались с восточной стороны. Мы добирались до них довольно долго, делая небольшие привалы по пути. Казалось, стены тянутся на сотни миль, опоясывая весь остров. Ворота стояли открытыми, вернее, на них вообще не было ни дверей, ни решеток, ничего, что могло бы защитить от неожиданных врагов.

Я вытащил меч из ножен, и мы вошли в город. Перед нами простиралась прямая дорога к королевскому дворцу в центре Нокка. Каково же было наше удивление, когда мы увидели, что нас встречают люди. Несколько молодых воинов, поклонившись нам с поразительной изящностью, возвестили:

- Приветствуем вас, странники в королевстве Нокк. ПовелительНокка, Великий Эльрик, ждет вас во дворце. Вы можете не опасаться за свои жизни.

Я спрятал меч в ножны, поверив в благородство этих людей. Нам предложили золотую карету, но я решил, что благоразумнее будет ехать верхом. Я помнил, что дракон очень хитер.

Странное дело, город был полон людей. Старики, женщины, дети - все занимались своими делами, уделяя нам лишь случайные взгляды. Здесь были нормальные человеческие дома, и богатые, и бедные, рынки, площади, конюшни. Кто бы мог подумать, что остров живет полноценной жизнью. Почему же в Магдале этого не знали?

Мы подъехали к прекрасному дворцу из белого камня, расположенному на большой круглой площади. Весь путь от ворот до дворца я пытался найти здесь подвох. Я знал, что дракон хитер, но не ожидал увидеть его королем процветающего города людей. Принцесса была поражена не меньше меня. Она все время молчала.

- Король хочет видеть вас одних, - сказал вельможа в синем плаще, останавливаясь на высоких ступенях. - Через эти двери вы легко найдете дорогу. Идите все время прямо. В нашем городе все улицы и переулки прямые, только эта площадь имеет форму круга. Такова традиция.

Нам открыли высокие тяжелые двери, и мы вошли в просторный зал. Дорога проста. Вскоре мы открыли последнюю дверь и оказались в большом зале, в центре которого на странном троне в виде золотого полумесяца восседал Эльрик. Морда дракона не вызывала особого отвращения, бородавчатые челюсти приоткрыты, из них струится легкий дымок, чешуйчатый лоб и желтые глаза повернуты в нашу сторону. По его морде не скажешь, какое у Эльрика расположение духа, человеческие черты ему чужды. Он полулежал на троне, хвост лениво спускался по ступеням, поэтому я решил, что дракон не был сейчас зол.

- Добро пожаловать, славные магдальцы, - произнес Эльрик, пахнув на нас теплом, как из печки. - Я рад, что принцессу привел мужественный герой. Ради такой красавицы не страшно навсегда покинуть свой дом. Как твое имя, рыцарь?

- Йона Пиррон, - ответил я гордо, - рыцарь белой ладьи.

Дракон на секунду замер, что-то вспоминая, хотя по его поведению сложно сказать, что он думает и намеревается предпринять. Я немного растерялся от этого.

- Зачем же ты пожаловал? Я хотел получить только одну принцессу. Но теперь и ты останешься здесь навсегда.

Решив, что Эльрик начал угрожать, я громко заявил:

- Я собираюсь вернуть принцессу домой. Для этого я пришел. Если ты не отпустишь ее добром, я буду сражаться за нее.

- Будешь сражаться? - гневно воскликнул дракон, вставая с трона. Желтые глаза вспыхнули. Он встал на лапы. Ящер высотой в четыре человеческих роста затмил собой все окна в зале.

- Ты много о себе думаешь, рыцарь! - воскликнул он, делая шаг в мою сторону. - Я испепелю тебя!

- Беги, спрячься между колоннами, - шепнул я Эмиме и вынул меч. Звон стали отозвался эхом среди колонн.

Принцесса послушно порхнула назад и скрылась за колоннами. Вместе с ней исчезли мои надежды на спасение и победу.

Эльрик ловко сбежал со ступенек, ведущих к трону, и пустил в меня тонкую и длинную струю огня. Огненная стрела зашкворчала на моем щите, потекла жидкая сталь. У меня оставалось еще почти половина щита. Глядя на лужу расплавленного металла, я стал понимать, что поединок будет не долгим. Не теряя времени, я метнулся к дракону, целясь мечем в его брюхо. Он отскочил, и вторая струйка огня метко угодила прямо в меч. Я выронил его из рук, он оплавился до самой рукоятки. Дракон захохотал:

- Ты пришел против меня с этим оружием?

Мне ничего другого не оставалось, как отбежать назад и схватить мой старый посох. Как только я взял его в руки, я понял, что лучшего оружия не найти. Посох задрожал, засветился изумрудами, из его конца вырвался столб зеленого пламени или густого света, я так и не понял, что это было. Я направил посох на Эльрика. Дракон взвыл и метнулся в сторону. Крылья прохлопали пару раз, и он оказался в противоположном углу.

- Постой, рыцарь! - проревел Эльрик. - Давай не будем спорить. Решим все миром.

Я опустил посох, зеленое пламя исчезло. Дракон, с изумлением глядя на посох, подошел к трону. Если бы он опять на меня напал, я даже не знаю, появилось бы это пламя вновь. Я не умел им управлять.

- Так что ты хотел? - спросил он, как ни в чем не бывало.

- Я хочу, чтобы ты отпустил принцессу и прекратил налеты на Магдал, - потребовал я.

- Хорошо, будь, по-твоему, - покладисто согласился он. - Я исполню твое желание, если ты мне сможешь загадать самую трудную загадку. Если я отгадаю, принцесса останется, если нет, уйдете оба.

Я задумался, покручивая посохом в руках. Я не знал, как им воспользоваться опять, поэтому шансы выиграть бой были невелики. К тому же условие несложное, всего лишь загадка. Я согласился.

- Итак, начнем, - сказал довольный Эльрик, устраиваясь на троне. - Так и быть, я тебе даю две попытки.

- Хорошо, начнем, - начал я. - Отец черного, мать зеленого, друг голубого, враг белого. Что это?

Эльрик сложил лапы на брюхе и сосредоточенно погрузился в думы. Я обернулся назад. Эмима робко стояла рядом с колонной и с надеждой смотрела на меня. Жалость наполнила мое сердце. Что будет с ней, если меня не станет. Я возненавидел дракона. Но что толку? Лужи застывшего металла на полу меня отрезвляли и заставляли мозг работать быстрее. Я усиленно придумывал следующую загадку.

Через полчаса Эльрик хлопнул хвостом о пол и вскрикнул:

- Я понял! Это солнце! - он оскалил пасть. - Хитер, Йона!

- У меня еще есть один шанс.

- Загадывай свою последнюю загадку.

- Огонь в воде не гаснет,

Человек не исчезает,

Стихии женятся, его порождая.

Дракон стал повторять стишок себе под нос, уставившись в одну точку на стене. Через час он начал ерзать на троне и почесывать брюхо.

- Эльрик, ты не знаешь, - прервал я его думы, даже не догадываясь, как он среагирует.

- Погоди, еще рано! - отмахнулся дракон. - Дай еще подумать.

Я замолчал. Через полчаса я продолжил:

- Эльрик, ты дал слово! Ты не отгадал!

- О, Йона! Что же это? - заревел дракон. Он вскочил, поднял крылья и пустил дым из ноздрей. - Хорошо, я отпускаю вас. Идите. Но скажи, что это?

- Это дракон! Ты сам! Сложнее всего отгадать самого себя! Мы пошли.

Дракон был ошарашен ответом. Он плюхнулся на свое ложе и, как бы между прочим, сказал:

- Идите. Но хочу предупредить, что в вашей стране о вас уже забыли...

- Эльрик, принцесса - единственная дочь короля, как ее можно забыть? - я решил, что дракон начинает хитрить.

- Да, но какого короля? Вот вопрос, - продолжил дракон с ухмылкой. - Кидар давно умер. Умер его приемник и приемник его приемника. В Магдале прошло триста лет с тех пор, как вы вступили в Нокк!

Эмима вскрикнула и подбежала ко мне.

- Ты хитришь, Эльрик, - крикнул я в гневе. - Мне говорили, что нельзя доверять драконам.

- Так проверь! После того, как ты выйдешь за ворота, у тебя будет один час до заката, чтобы вы могли вернуться. Но мой тебе совет - не пробуй. Живите здесь. Вам понравится!

Я уже не слушал его. Схватив Эмиму за руку, я помчался к выходу. Кровь стучала у меня в висках. Лошади были на площади. Мы вскочили в седла и направились галопом к воротам. Никто нам не препятствовал. Вот ворота позади. Кони в считанные минуты вынесли нас к побережью, лодка была на том же месте. Я вглядывался вдаль, стараясь увидеть наш корабль. Его не было.

- Может, они отошли за тот мыс? - сказал я.

Принцесса не ответила, я повернулся к ней. О, ужас! Эмима на моих глазах стала превращаться в старуху. Она начала уменьшаться в росте, глаза потухли, кожа сморщилась. Не успела она произнести и слова, как упала на землю, придавленная сотней лет. Я подбежал к ней, но что я мог? Она умерла от старости, и вот, ее кожа в считанные мгновенья обуглилась, превратив прекрасную девушку в высохший скелет. Я был поражен!

Видимо, здесь происходит страшное волшебство. Я не мог понять, что происходит. Лодка при внимательном взгляде тоже оказалась не лодкой, а горой трухи.

Надо мной мелькнула бесшумная тень. Эльрик опустился на землю. При взмахе его крыльев лодочные останки разлетелись в разные стороны.

- Я подозревал, что рыцарь белой ладьи - не из здешнего мира, - проговорил он, задумчиво глядя на скелет.

- С чего ты взял? - ответил я.

- Ты не стареешь здесь. Этот берег принадлежит миру Магдала, Нокк - к другой реальности. Если бы ты был из Магдала, ты бы уже давно превратился в прах. Йона, у тебя еще есть время, - он кивнул на заходящее солнце.

Я вспомнил его слова, взял останки принцессы, сел на коня и помчался в Нокк. Дракон взмыл в небо.

Ступая по земле Нокка, я неотрывно следил за принцессой. Сразу же за воротами ее кости обрели плоть. Мой конь не успел пощипать вдоволь травки возле стены, как передо мной сидела на земле та самая Эмима, которую я знал. Я рассказал, что произошло. Она рыдала и проклинала Эльрика и его город. Дракон наблюдал за нами, сидя на стене. Я не знал, как утешить принцессу, да и сам был ошеломлен не меньше. В Магдале я находился всего пару месяцев, а она провела там всю свою жизнь. Для нее - это отчий дом, мир, знакомый с детства, родина, могила матери, Лон, отец. И все это теперь в далеком прошлом. К тому же она заперта в Нокке навеки.

- Безумцы! - вмешался Эльрик в наш разговор. - Я дал людям счастье. Нокк - счастливый город!

- Но принцесса здесь не по своей воле! Она здесь в тюрьме! - крикнул я ему.

- Конечно, мне пришлось немного схитрить. Где же ты видел людей, которые добровольно меняли бы свою жизнь? Поэтому мне приходилось устраивать эти безумные сцены с налетами на Магдал и жертвами. Как иначе я бы собрал здесь столько людей?

- Зачем они тебе? - спросил я в изумлении.

- Чтоб их спасти! Их время скоротечно. Они живут от силы часа два. У нас день - у них в Магдале сотни лет!

- Как же так? - удивился я. - Как это возможно?

- Не знаю точно, - дракон задумался. - Может быть, это Древо Правосудия так решило. За грех короля все они стали жить меньше, но никто этого не заметил, ибо сравнить-то не с чем. А древние книги, в которых говорилось, что предки жили тысячу или девятьсот лет, стали восприниматься как сказки. Никому и в голову не пришло, что сама их жизнь стала скоротечной иллюзией.

- Почему в Нокке время иначе идет?

- Не знаю. Я случайно заметил это. После того, как Имход меня исцелила. Да, да, это правда: я был человеком. И, конечно, став драконом, я отомстил Шиву - здешнему наместнику. Ведь это он научил короля, как избавиться от лишнего свидетеля. Я разрушил Нокк и, отдохнув здесь день-другой, полетел в Магдал. Каково было мое удивление, когда короля Салона там и в помине не оказалось. Правил его внучатый племянник. Тогда я понял, что в Магдале и Нокке время бежит с разной скоростью. Причем всегда непредсказуемо. Я решил основать новый народ, народ долгожителей. Для этого пришлось забирать людей из Магдала и окрестностей. Сначала люди боятся, а потом привыкают. Они даже довольны. Здесь есть все для жизни. Это счастливая страна.

- Но почему же никто не знает о Нокке? Мы же с корабля видели город...

- Потому что отсюда никто не возвращается. Сюда же никто не может приплыть без моего ведома. - Он посмотрел на Эмиму. - Принцесса устала. Идите, отдыхайте. Рик покажет ваши покои.

Дракон плавно поднялся в воздух и спланировал в сторону дворца. Провожая его взглядом, я увидел знакомого вельможу в синем плаще, скачущего рысью в нашу сторону.

Глава 14

Новый король Магдала

Прожив в Нокке неделю, мы с Эмимой немного освоились. Я утешал ее как мог. Она перестала плакать дни напролет и молчать, начала интересоваться жизнью, хотя грусть навсегда поселилась в ее прекрасных глазах. Я часто задумывался о своем пути. Чтобы Эльрик знал обо мне и не препятствовал моему уходу, пришлось рассказать ему о моих странствиях. Дракон с интересом выслушал и сказал, что я свободен идти, куда захочу и когда захочу. Его немного напугала моя дружба с Тритоном, видимо, он не очень-то дружил с морскими жителями.

Мой внутренний голос, направляющий меня всегда, теперь молчал. Я не знал, идти мне или стоять на месте. А если идти, то, в каком направлении.

- Может, фея Имход тебе поможет, - отвечал на мои размышления Эльрик. - Она спасла мне жизнь. Фея знает все об этом мире и сотни лет помогает его жителям. Имход показала первым людям лучшее в мире место. Там был основан Магдал. Долгое время фея жила в Магдале, но потом исчезла. Говорят, она сменила свое тело и стала невидимой. О ней много легенд ходит в народе.

- Я слышал, что она сошла в Офир с неба, - вспомнил я слова Руно.

- Да, а другие говорят, что она - дочь Тритона, - ухмыльнулся Эльрик. - Никто не знает, откуда она, и имеет ли она свое начало. Сдается мне, что Имход вечная.

- Я попытаюсь ее найти, - решил я. - Эльрик, ты дашь мне лодку?

Прощание было быстрым. Эмима почти равнодушно поцеловала меня в лоб. Последнее время она отдалилась от меня, а может статься, я от нее. С тех пор, как я увидел ее скелет, я смотрел на нее другими глазами. Она утратила для меня свое реальное существование, стала, как дым, как мимолетный образ. Я не мог с этим справиться, и она, видимо, это чувствовала, поэтому мы реже виделись, реже говорили. И вот я уезжаю, а она остается доживать здесь свой теперь уж длинный век. Принесет ли он ей счастье?

Лодку мне дали небольшую, с косым парусом. Понятно, что плыть со мной никто не хотел. Лодку нагрузили провизией, богатыми подарками и водой. На следующий день я отплыл. Я быстро научился в одиночку справляться с парусом, погода благоприятствовала легкому плаванию.

Однажды вечером, на второй день пути, когда красное солнце золотило черную воду, передо мной предстала фея Имход. Сначала я просто увидел прекрасную женщину у мачты, от нее исходило фиолетовое сияние. Потом я почувствовал ее пьянящий аромат. Она улыбнулась и сказала серебристым мягким голосом:

- Счастливого плавания, рыцарь! Люди зовут меня Имход. Я знаю, зачем ты ищешь меня.

Она подошла к правому борту лодки и посмотрела на свое отражение. От нее исходило чудесное благоухание незнакомых мне цветов. Она пахла добром и глубоким терпением любящей матери.

- Что же мне делать, Имход? - растерянно спросил я. - Куда идти?

- Ты хочешь, чтобы я указала прямой путь? - она посмотрела мне в глаза. - Только у вас на земле есть прямой путь. А здесь все происходит случайно, само собой. - Она улыбнулась и села напротив. - Когда я пыталась оживить Эльрика, я не знала, что он станет драконом. Я надеялась, что человеческое начало в нем пересилит, и голова ящерицы превратится в человеческую голову. Но произошло наоборот... Никто не знает, откуда взялось Древо Правосудия. Откуда появился ты, и куда тебе идти, тоже никто не знает.

Солнце почти скрылось за горизонтом. Свет Имход освещал лодку. Помолчав, она продолжила:

- Знаю, что ты будешь какое-то время в Магдале. Ты спасешь Офир от страшного врага. Но что будет дальше - не знаю. Твоя судьба открыта, твою смерть я не вижу, поэтому ничего не могу сказать о твоей жизни. Запомни одно: нужно быть внимательным к знакам. Прощай!

Я не успел вымолвить слова, как она с легким шорохом вспорхнула за борт и растворилась в ночном воздухе.

На следующий день передо мной из голубых волн всплыли золотые шпили Магдала. Город вырос. У входа в Золотую гавань возвышалась высокая башня из белого мрамора. Раньше ее не было. Я решил, что это маяк - на верхушке башни полыхал огонь. Это была самая большая постройка в Магдале. В гавани все так же сновали корабли с разноцветными парусами и лодки. Пристань, заново выстроенная, стояла на старом месте.

Я без труда пришвартовался и вышел на знакомый берег, который оставил чуть больше недели назад. Ступая по земле, я чувствовал, что Магдал стал другим, он постарел. Не зная, что теперь делать, я присел отдохнуть и поразмыслить на краю рыночной площади. Рядом, возле серого домика мальчик кормил яблоками старую лошадь и гладил ее по белой голове. Было утро. Рынок оживал. На нем по-прежнему пахло рыбой и солью.

- Мастер, благословите меня, - раздался голос.

Я обернулся. Рядом стоял мужчина, по виду простой рыбак. Он восхищенно смотрел на меня, улыбаясь во весь рот.

- Разве ты знаешь меня? - спросил я, недоумевая.

- Конечно, Мастер. Вы Волшебник Зеленого Света, избавивший нас от дракона, - ответил он с готовностью.

Я задумался. Только сейчас я обратил внимание, что на моем посохе, который я всегда носил с собой, изумруды сияли ярким зеленым пламенем.

- Мир тебе, брат, - сказал я, положив руку ему на плечо.

Он подпрыгнул от счастья и быстро убежал. Я не знал, как понимать случившееся. В это время ко мне подошла молодая женщина и, явно смущаясь, сказала:

- Мастер, благословите меня!

Я положил на нее руку.

- Мир тебе, сестра! Откуда ты меня знаешь?

- Я с детства слышала легенду о Вас. Мы все Вас любим и чтим. - Она указала рукой на центр площади. - Магдал ждет Вас уже 340 лет.

Я взглянул и ахнул. На площади стоял я сам, изваянный из черного мрамора именно в том виде, каким я выглядел в день отплытия.

- Что же говорится обо мне в легенде?

- Рыцарь белой ладьи зовется Волшебником Зеленого Света, на языке Небесного града - Йона Пиррон, - послушно ответила женщина. - В трудный час он явился и спас Магдал от дракона. Он уплыл с этой самой пристани 340 лет назад на Драконий остров. С тех пор дракон не прилетал. Йона победил его, и мы верим, что, когда вновь наступит тяжелое время, он вернется и поможет.

- А о принцессе, что говорится в легенде? - спросил я.

- О какой принцессе?

- Эмиме!

- Эмима? - она задумалась. - Да, король Лон построил Башню Эмимы в память о ней. Но я не очень хорошо знаю эту историю... Теперь там маяк.

- Как тебя зовут?

- Ала, мастер! Я - дочь хозяина вон той лодки, - она указала рукой на разноцветную пристань. - Ой, наместник едет! - она приподняла подол широкого платья и проскользнула в узенький проход за домом.

По дороге, ведущей к дворцу, в сторону площади скакал светловолосый юноша в красных одеждах. С ним было человек двадцать придворных и воинов. Увидев меня, юноша спешился и подбежал ко мне. Он поклонился:

- Досточтимый Рыцарь! Наши надежды не исчезли с дымом сожженных городов! Помоги нам! - начал он.

После замысловатого приветствия и моего не менее замысловатого ответа мне дали лошадь, и мы помчались во дворец. Встречные люди, завидев нашу процессию, кланялись и снимали шляпы.

Во дворце мне объяснили ситуацию в королевстве. Шла война. Пять лет назад Карфан пошел войной на Магдал. Несколько северных городов были захвачены. Но страшнее всего было то, что месяц назад в бою был убит наместник Магдала князь Сиркон, власть перешла к его юному сыну Гвалу, который меня и встретил. Оказывается, король Лон всю жизнь ждал принцессу, он хранил память об Эмиме и умер бездетным. Родственников у него не было, поэтому престол занял наместник, ожидая нового короля. К тому же в народе ходили легенды о Волшебнике Зеленого Света, который займет в свое время трон. Сначала наместник не называл себя королем из-за боязни народа, верившего в короля-волшебника, а потом дети наместника и сами поверили в это. И вот этот час настал. Волей судьбы и благодаря замысловатым переплетениям истории и вымыслов, мне предстояло стать королем Офира. И в первую очередь навести в королевстве порядок.

Глава 15

Возвращение

Я правил Офиром двадцать лет. Почти полжизни, хотя, по-моему, время жизни дело довольно относительное. В тот же год мы разгромили войска Карфана и сравняли их город с землей. Наступили годы благоденствия. Была ли это моя заслуга? Не знаю. Я просто жил свою жизнь и не видел другого пути. Ничего особенного я не предпринимал, не составлял планов, не плел интриг, просто делал то, что мог сделать в тот момент.

Через пять лет своего правления я женился на Серне, праправнучатой племяннице Налеша - милой и доброй девушке. Я просто любил ее, она отвечала мне тем же. Зная, что я из иного, неведомого ей мира, она многое мне прощала: мое частое посещение могилы Руно или мои ночные одинокие прогулки по гавани на лодке. Впрочем, я не скрывал, откуда я, хотя мои подробные объяснения были маловразумительными для нее. Мои рассказы очень странно истолковывались и превращались в очередной миф о Волшебнике Зеленого Света. Вскоре я перестал об этом говорить.

Жизнь идет. Нельзя жить только ожиданием и желанием уйти. Жизнь - это настоящий момент, который нужно использовать, оплодотворить своим действием. Я хотел использовать каждый момент жизни, больше сделать, серьезнее подумать и глубже почувствовать. Я знал, что каждое мое действие создает будущую судьбу, которую я встречу как нечто новое и радостное. Смерть, к которой я иду, есть только черта, которая проводится под жизнью. Итог. Но смерть - не последнее слово. Конец ее - полнота, полнота, вмещающая в себе все сущее. Но эта полнота заполняется каплями каждого прошедшего дня.

У нас с Серной родились два сына, Охен и Гем. Славные дети! Я был счастлив видеть, как они растут, играют, спят. Иногда, глядя на них, я порой забывал, что Офир создан не для меня, что это всего лишь место моей ссылки. Смерть, также как и раньше, была далека. А если нет чувства смерти, то нет и чувства жизни - глубокого, настоящего, плодотворного. Жизнь проходила перед моими глазами, как сторонний прохожий, внимание которого я изо всех сил пытался привлечь. Я цеплялся за реальность. Но с каждым годом удалялся от поверхности жизни, от ее волнений, смотрел на нее, как будто из-под воды. Меньше радости, меньше ощущения реальности...

Однажды ко мне пришел придворный маг Алькад. Я начал заниматься наукой, Алькад помогал мне разбираться в сложных витиеватых теориях магдальских мудрецов. Он был неплохим человеком, но слишком много времени отдавал науке и мало времени посвящал размышлениям над жизнью.

- Мой король! - обратился он и поклонился. Черные волосы закрыли гордое лицо. - Скверные слухи наполняют город.

- Какие? - неохотно спросил я. Моя трубка только что была раскурена, и не хотелось из-за пустой болтовни упускать первые густые кольца вкусного дыма.

- Две луны назад в Магдале появился поэт-драконопевец. Он сочинял и пел песни о добром драконе Эльрике в городе Нокке, который зовет к себе людей и обещает им вечную жизнь, счастье и богатство. Сначала я не придал этому никакого значения. В народе много теперь поэтов и много шутовских песен поется. Но у этого поэта появились последователи. Они открыто призывают людей снаряжать корабли и плыть в Нокк! Мало того, что они нарушают Ваш запрет посещать Драконьи острова. Они дракона считают своим благодетелем!

Алькад с горящими глазами смотрел на меня. Он ждал моего возмущения. Я молчал и не знал, что ответить. Дракон и правда был жив, жива была и Эмима. У них, наверное, и дня не прошло с тех пор, как я отплыл. К тому же дракон сдержал свое слово. Он ни разу не появился. Но, очевидно, он также и не отказался от своей безумной идеи спасти людей. Я понимал, кто были эти поэты-драконопевцы и откуда.

- Как же они вышли оттуда? - тихо промолвил я себе. - Алькад! Чтобы лучше разобраться и правильно все взвесить, приведи ко мне одного драконопевца, - повелел я, окутанный белой дымной мантией. Я не был суровым королем.

Вечером один из поэтов стоял передо мной. Глядя на легендарного короля Магдала, он готовился исповедать свою веру. Кроме нас с магом присутствовали еще четыре человека - мои советники.

- Как тебя зовут? - спросил я поэта.

- Хэма! - смело ответил он.

Хэма был лет тридцати, крепок телом и горяч взглядом. Под красным плащом выступали очертания лютни.

- Откуда ты и в чем твое учение?

- Я из Нокка. Меня послал милостивый Эльрик сообщить людям о вечной жизни. Магдал не ведает, что жизнь его людей безмерно коротка. Они погибают в своем неведении.- Он торжественно посмотрел на присутствующих. - В Нокке все по-другому. Там вас ждет долгая и счастливая жизнь. Снаряжайте корабли и отправляйтесь в путь!

- Хэма, почему ты говоришь о вечной жизни? Разве люди Нокка не умирают? - спросил я.

Поэт удивленно посмотрел на меня.

- Учение говорит больше о жизни в Магдале и о том, почему люди стали мало жить, - смущенно проговорил он.

- Отвечай мне! В Нокке люди умирают? - возвысил я голос.

- Это учение для совершенных... - сказал он, но, видя, что я нахмурил брови, продолжил:

- Да, умирают, но через тысячи лет, по здешним меркам! - воскликнул он.

- Так скажи мне, друг, если смерть настигает людей и здесь, и там, не все ли равно, где жить? - я уже давно стал понимать, что смерть не является таким уж злом, как считал Альберт.

Хэма явно не ожидал такого поворота беседы. Он хотел исповедать свою веру и, возможно, принять за нее смерть. Но он не думал, что сам предмет веры не будет взят под сомнение.

Мой вопрос шел дальше и глубже. Он не ожидал, что я приму их основания, но сделаю дальнейший шаг, поэтому не знал, что ответить. Поэт стоял, растерянно глядя по сторонам.

- Ладно, поэт, ступай с миром, - сказал я.

- Государь, неужели Эльрик жив? - спросил Алькад, когда двери захлопнулись.

- Да, жив, - я сел на трон. - Я не убил его. Я взял с него слово, что он не появится здесь снова. И, надо сказать, он выполнил свое обещание.

- Что же делать с его проповедниками?

- Ничего. Они говорят правду. Пусть люди сами решают.

- Правду?!! Но..., а как же время жизни? - маг запнулся.

- Так и есть. Вы мало живете, - заметил я. - Но главное, не сколько, а как жить! Не правда ли?

Алькад хотел было задать еще вопрос, но вздохнул и направился к выходу.

С тех пор прошло 3 года. Многие уплыли в Нокк. Но большая часть жителей осталась в Магдале. Год принес большой урожай. Люди радовались и веселились. Я проводил свое время с Алькадом в его лабораториях. Наука Офира была занимательной для меня, привыкшего к университетской схоластике. Здесь наука походила больше на поэзию.

Но однажды ночью в обсерватории, наблюдая за Сириусом, который на самом деле является башней небесного Силомма, я услышал голос:

- Йона, иди! - отчетливо сказал голос в звездной тиши.

- Что? - я повернулся к Алькаду. - Что ты сказал?

- Государь, я молчал! - удивился он.

- Йона, выйди из этой страны, - опять прозвучал голос.

В одно мгновение, будто молния просияла в голове, я понял, что мое время пришло. Я должен вернуться на землю.

- Это голос Божий! - сказал я.

- Государь, есть теория, - начал маг, - что существуют самозарождающиеся звуковые волны, которые, причудливо переплетаясь, становятся похожими на человеческий голос...

- Алькад, ты слеп! Очевидно, что это голос. Голос, который сказал, что мне делать, - я быстро встал и спустился во дворец.

Глава 16

Путешествие длиною в триста лет

- Милая Серна!

- Да, мой государь.

- Я ухожу, - сказал я жене.

Вечерний ветер наполнил спальню душистым ароматом жасмина и резеды. Портовый шум стих. До нас долетали ночные звуки и голоса птиц.

Серна молча сидела на ложе, распутывая прекрасные соломенные косы.

Я смотрел на ночную гавань и знал, что она плачет.

- Любовь моя, я буду всегда тебя помнить. Но, если я останусь, то моей любви не хватит на тебя. Я высыхаю внутри...

- Я знаю...

Говоря эти жестокие слова, я еще не знал, как уйти из Офира и куда.

- Куда ты идешь? - тихо спросила она.

- На землю, в свой мир.

- Когда?

- Через неделю.

- Ты вернешься? - она безнадежно посмотрела мне в глаза, уже зная ответ.

Я не знал, что сказать. Если я попал сюда, что мне помешает вновь здесь оказаться. Игры Отца времени были знакомы мне. Но не я правил лодкой моей жизни. Что я мог знать.

- Может быть, может быть, - ответил я задумчиво. - Как бы там ни было, здесь мой дом и моя любовь, которая останется с тобой навсегда.

Мы обнялись. Мое плечо намокло.

Наследником престола я поставил Охена. Он был честным и смелым юношей. Всем объявили, что король Йона уезжает в далекое путешествие. Народ не удивился, поскольку я часто ездил по миру.

Куда идти, я не знал, но твердо был уверен, что надо сплавляться вниз по реке. Если я сюда попал по реке, то уйду, вероятнее всего, тоже по ней. Мне снарядили лодку. Недолгое прощание, и быстрый поток несет ладью в большие воды.

Вскоре Магдал скрылся за знакомым холмом, таким же зеленым как двадцать лет назад. Холм остался далеко позади. Солнце начало клониться к закату, а я все плыл и плыл. Вокруг стоял однообразный пейзаж - зеленые непроглядные леса.

К ночи течение ускорилось. Вода за кормой стала пенной и шумной. Несколько прозрачных капель запуталось в моей бороде. Я подумал, что, должно быть, скоро устье реки и завтра утром я буду в открытом море. С этими мыслями я лег спать на дно лодки, устланное леопардовыми шкурами.

На следующее утро, проснувшись, я обнаружил, что река так же продолжается, как и вчера, все тот же лес по берегам. От Магдала до моря речным путем максимум три-четыре часа ходу, я же плыл уже вторые сутки. Я понял, что происходит нечто необычное. Мне оставалось только ждать исхода.

К концу второго дня, сидя на носу лодки, я почувствовал знакомый аромат. Имход!

- Да, это я! - прочитала мои мысли фея.

Имход, улыбаясь, стояла у небольшой мачты. Ветер был не властен над ней. Ни единый волосок или складочка ее розового платья не шелохнулись от резкого речного ветра.

- Пришла попрощаться с тобой, король, - сказала она.

- Ты знаешь, что будет дальше?

- Нет. Я же не придворный маг, - засмеялась она. - Но я надеюсь, ты найдешь то, что потерял. Ты был добрым королем, думаю, твои сыновья оправдают твои надежды. Надеюсь, ты их похвалишь.

- Как тебя понять? Разве я могу еще вернуться? - удивился я.

- Не знаю. Не спрашивай, я не предсказываю. Ты нитка, идущая за иголкой. Часто нить рвется, а иголка движется дальше. Но бывают чудеса, когда нить превращается в иголку, тогда, что ее может остановить?

Я тогда не понял ее слов. Она улыбнулась и неожиданной вспышкой растворилась в воздухе. Ее аромат долго пьянил мой разум.

Одно я понял - что в мире есть только два пути: либо я живу в чьей-то судьбе, в судьбе другого как персонаж его сказки, либо сам становлюсь судьбой для себя. С детства меня направляли родители, профессора, монахи, потом Альберт. Они говорили, куда идти, и я шел, хотя иногда мог противиться им. Мог своевольничать. Теперь уже столько лет я брожу в одиночестве, но свободен ли я? Божья рука неотвратимо направляет меня. Судьба гнала меня, толкала в путь. Много лет я не мог осознать значения этих гонений. Теперь я понял. Судьба учила меня жить, жить по-настоящему, держать свою жизнь в своих руках. Самому стать своей судьбой. Я не состязался с Богом, нет! Все это время я пытался понять, что все происходящее со мной и то место, где я нахожусь - есть то, чего я на самом деле всегда хотел и в том самом месте, где я хотел быть всегда.

На другой день я проснулся от громкого пения птиц. Великая Река превратилась в маленькую речушку, по берегам которой стоял прекрасный осенний лес. Осины уже покраснели, но листья еще не начали осыпаться. Птицы готовились к отлету на юг. Их будничное щебетанье наполняло хрустальный воздух. Было тепло и тихо. За деревьями по правой стороне, вдалеке виднелся город.

- Я тебе говорю, что комедиант, - услышал я низкий мужской голос.

Слева на берегу шагах в тридцати сидели два человека и удили рыбу. По их одежде и чешскому говору я понял, что вернулся на землю. Особой радости это не вызвало, только чувство приближающейся развязки облегчило мне сердце.

- Тише! Разве у них бывает такая одежда? - отвечал второй. - Может, он из гостей герцога!

Они наивно полагали, что я их не слышу, и бурно обсуждали мою персону.

- Да нет! Знаю я этих актеров, они и в короля могут вырядиться. Они-то мастаки! - говорил басом первый мужчина. - А после вчерашнего возлияния в городе можно и самого папу римского найти.

- Друзья, - крикнул я, решив прервать их утренний спор, - где я нахожусь?

Они молча переглянулись. Явно кто-то из них оказался прав.

- Сударь! - ласково и с ухмылкой ответил бас. - Вы в Праге! Вернее, рядом.

- А который сейчас год? - спросил я.

- 1615-й, сударь! - он расплылся в довольной улыбке.

"Теперь он точно считает меня комедиантом", - подумал я.

- Сударь, если у Вас есть деньги, я могу организовать кувшинчик вина. Это быстро вернет Вам память, - участливо предложил второй.

- Благодарю вас, не надо, - и я поплыл дальше.

Я был на земле, в Праге, спустя три века после моего отбытия.

Рыбак оказался не так уж неправ. Без денег, без имения, без друзей и родни, мне ничего другого не оставалось, как пойти работать в труппу актеров бродячего театра. Мой королевский наряд вскоре поизносился, изумруды в посохе превратились в зеленые стекляшки, которые стекольщики дают играть своим детям. Волшебный посох, обладавший огромной силой, стал обычной палкой, теперь он развлекал народ на площади. Мне поручали играть колдуна и хитрого судью. Честно сказать, у меня не очень хорошо получалось.

Я бродил с театром пять лет, пока не начались в Европе беспорядки и войны. С чешскими братьями я ушел в леса и стал Петром Пехита. А что было потом, ты, наверное, уже догадываешься. Теперь я здесь.

Эпилог

Старик замолчал. Занималась заря, запели птицы. Несколько солнечных лучей пробрались в наш подвал, зажигая ярко-желтым светом солому и седые волосы старика.

Йона третий день слушал старика, не веря ни единому слову. Его рассказ походил больше на басни еврейских торговцев на рыночной площади, которые, плетут всякие небылицы о себе, чтобы привлечь покупателей. Правда, сам старик произвел на студента странное впечатление. Он не пытался завладеть вниманием слушателя, но его слова проникали глубоко в душу. Где-то в глубине Йона понял, что с ним тоже произойдет нечто чудесное. Не зря старик выдумал эту историю.

Вчера старика водили на допрос, и герцог вынес приговор. Сегодня Петр Пехита должен быть повешен. Йона жалел его и ни малейшим словом или жестом не высказывал своего неверия. Что взять с бедного старичка! Видно, занятия лицедейством даром не проходит, особенно в таком возрасте.

- Эх, Йона, - вздохнул старик, - как много я забыл... Конечно, все это звучит странно, но я сказал все, как было.

- Я-я! Э-э! Вообще-то, я не знаю... - Йона начал пытаться отвечать.

- Ладно, можешь не верить, дело твое. - Пиррон поднялся и принялся копаться в соломе. - Вот, держи! Он мне уже не понадобится. - Он протянул Йоне посох.

Студент взял палку. Обычная палка, с камешками, ничего особенного. Йона решил сделать старику приятное и не стал отказываться.

- Спасибо, - сказал он. - Я сохраню его.

- Прощай, друг. Надеюсь, я нашел, что искал, - старик улыбнулся.

- Как странно, - промолвил Йона, - ты не похож на бандита, но тебя хотят казнить...

- Концы добра и зла в этом мире не сходятся. Они выходят далеко за пределы мира, к Богу. Кто здесь может рассудить? Прощай!

Лязгнул засов, дверь открылась, уронив на серый пол прямоугольный пучок солнечного света. Старик вышел. Дверь закрылась.

Через пару часов Йону отпустили. Он вышел на улицу и глубоко вздохнул. Недавно прошел короткий дождь, какие часто бывают в эту пору. Теплый пар поднимался от земли. По грязи бегали тощие курицы. Недалеко от тюрьмы Йона увидел в лучах восходящего солнца висящее тело Пиррона. Пан Викторин буднично распоряжался рабочими. Они строили новую виселицу. Йона медленно двинулся в сторону дома. Еще слышны были молотки строителей, как вдруг на дороге он встретил пятерых нищих. На одном из них висел деревянный крест в виде буквы "тау". Они были миноритами. Йона подошел к монахам.

- Вы куда, братья?

- В Берцы, братец, туда, - ответил старший, улыбаясь.

- Я с вами пойду, - сказал Йона.

- Пойдем, почему же нет?

- А потом вы куда?

- В Мюнхен, братец.

- И туда я с вами пойду.

- Отчего же нет, братец, иди.

И они пошли.

Оставить комментарий © Copyright Мананников Игорь Владимирович Размещен: 27/05/2003, изменен: 17/02/2009. 368k. Статистика. Роман: Фэнтези		Ваша оценка:

Мананников Игорь Владимирович : другие произведения.