Костя Иванов возвращался домой из редакционной командировки в плохом настроении. В последний день пребывания в Донецке он с группой беженцев из соседних городков попал под обстрел украинских националистов. Стреляли из американской реактивной системы залпового огня HIMARS. Одна ракета упала совсем близко от их автомобиля. Взрыв потряс окрестные здания, вышибая взрывной волной окна, двери, обрушая балконы. Часть стены одного из жилых домов разрушилась до самого низа.
Костя до сих пор понять не мог, как им удалось уцелеть под градом осколков и разных предметов, пролетающих мимо со страшной скоростью. Может потому и душевного равновесия не наступало. Жизнь и смерть разделили какие-то мгновения и миллиметры. В момент взрыва он наклонился над рюкзаком - хотел достать фотокамеру, чтобы запечатлеть тишину и красоту утреннего города. И в это мгновение вся машина была изрешечена осколками и стала похожей на рваное решето. Некоторые из пассажиров получили только легкие ранения. Что это было: знак судьбы, что ещё рано делать подобные снимки или ему оставлена жизнь для чего-то значительного, что ему предстоит совершить?
Эти раздумья не оставляли Костю всё последующее время, пока ехал домой. В родной город поезд прибыл глубокой ночью. С привокзальной площади, где собирался взять такси, позвонил домой. Не хотелось неожиданным появлением пугать родителей, если они вдруг окажутся дома. Но домашний телефон молчал - значит дома снова никого нет. Куда мать с отцом время от времени исчезают - было одной из таинственных загадок его семьи.
Раньше время от времени исчезала только мать. Вероника Сергеевна в свои пятьдесят с небольшим лет была женщиной миловидной, с хорошо сохранившейся фигурой. С юного возраста занималась балетом и это наложило характерный отпечаток на походку. Она двигалась настолько плавно и элегантно, что создавалось ощущение невесомости. Появлялась Вероника Сергеевна вновь дома всегда с хорошим настроением, посвежевшая, с постоянно блуждающей загадочной улыбкой на лице.
Поначалу супруг, профессор Евгений Фёдорович Иванов устраивал небольшие ссоры, пытаясь разобраться в причинах отсутствия жены. Но каждый раз наталкивался на её упорное молчание. А потом попросту перестал обращать внимание на её периодические исчезновения. Всё чаще уединялся в своем кабинете и, обложившись книгами и научными журналами, писал свои научные статьи.
Его имя было широко известно в научном мире как одного из самых плодовитых авторов по статьям на исторические темы. И хотя авторитет его как историка-ученого был высок, а книги охотно печатали самые солидные издательства, в том числе и зарубежные, на взгляд Кости, в его работах было много чего противоречивого, особенно в тех, где он обосновывал распад СССР закономерным итогом развития общества.
По этому поводу сын часто спорил с отцом, считая этот вывод его искренним заблуждением.
--Банальное предательство и только предательство стало причиной распада страны,- горячился Костя. - Произошло перерождение некоторых высокопоставленных партийных функционеров в обыкновенных потребителей, которые готовы были продаться за любую блестящую безделушку и сладкие посулы. Чем тут же воспользовались недруги.
Отец, не отрицая самого факта предательства, горячился, пытаясь доказать научную ценность своих работ, пока однажды не вмешалась Вероника Сергеевна. Она только накануне появилась дома после долгого отсутствия.
--Костик прав, - безапелляционно заявила она. - Разложение верхушки партии началось с хрущевского доклада на двадцатом съезде КПСС. Один человек оболгал другого, интриган и тупица гения, и ни у одного делегата съезда не хватило мужества возразить корыстолюбивому и мстительному подонку. Промолчали не только рядовые коммунисты, но и прославленные маршалы, члены Центрального комитета, прошедшие со Сталиным путь от революции до победы в Великой Отечественной войне. Этот момент и стал самым крупным поражением партии, после которого она уже не оправилась, и только катилась вниз, к своей роковой черте.
--Но откуда ты все это можешь знать! - пораженный самоуверенному тону жены вскричал Евгений Федорович. - Ты же никогда не интересовалась общественными процессами в стране. Сначала сама прыгала и крутила фуэте на сцене, а потом учила других. Все твои заботы сводились к тряпкам и светским сплетням. А теперь, видите ли, она взялась судить кто прав в оценке трагических исторических событий в стране на рубеже двух веков.
Прежде чем ответить, Вероника Сергеевна в раздумьях внимательно долго смотрела на взъерошенного мужа, как бы решая: говорить или не стоит, но потом, встряхнув густыми волнистыми кудрями, решительно сказала:
--Я была ТАМ и знаю, что говорю.
При этом на слово "там" она сделала особый нажим.
--Где это "там", что ты позволяешь себе лезть в ту сферу жизни, от которой ты всегда была далека! - вконец распалился профессор.
Но на супругу, похоже, его раздражение не произвело никакого впечатления. Она подошла к столу со стопками свежих журналов, в которых были и его статьи, и, ткнув в одну из них рукой, спокойно сказала:
--Всё это хрень чистой воды. Оригинальная трактовка небылиц, единственная цель которой похоронить, спрятать истинные причины произошедшего, оправдать подонков. Тебя потому и печатают, что ты это делаешь лучше других. Как в своё время на Западе печатали оголтелого антисоветчика и предателя Солженицына.
От такой оценки, и особенно сравнения его с самым бессовестным лжецом советской эпохи Солженицыным Евгений Федорович сначала впал в ступор, а потом вяло произнес:
--Это ты предаёшь меня своей гнусной и бездоказательной оценкой моих трудов. А Солженицыну памятники ставят, книги в школах изучают. Его имя власть возвеличивает как только может.
--А почему власть его возвеличивает ты не задумывался? А я тебе скажу. Солженицын и те, кто возвеличивают его, это один тип людей и по убеждениям и по нравственным качествам. Это предатели социалистической идеи общественного развития. Это безнравственные волки, которые хотят жить только для себя, давая остальному населению крохи от общегосударственного стола. Они потому и топчут социалистическое прошлое страны, что хотят прикрыть ложью свой позор предательства. И ты им в этом помогаешь.
Продолжать разговор Евгений Федорович посчитал бессмысленным занятием и, набычившись, зло выкрикнул:
--Покиньте мой кабинет! Кто вы такие, чтобы судить меня, доктора исторических наук, профессора кафедры истории ведущего государственного университета!
Вероника Сергеевна с сожалением посмотрела на мужа. Ещё совсем недавно она любовалась этим мужчиной. Крепкий, с густой шапкой вьющихся светлых волос, с большим лбом, нависающим над вечно насмешливым взглядом голубых глаз, он был непререкаемым авторитетом для неё. Она, следуя восторженной молве коллег, буквально обожествляла его. Профессор даже казался ей выше ростом, чем был на самом деле. А сейчас на неё смотрел уязвлённый, распираемый злостью, раскрасневшийся толстячок, чью веру в непогрешимость его суждений только что попытались оспорить. И кто! Родные ему люди! Весь мир признаёт его заслуги, а в родном доме его прямо обвинили в приспособленчестве.
Закрывая за женой и сыном дверь, Евгений Фёдорович прокричал вслед:
--И больше чтобы никогда я вас не видел в своем кабинете!
* * *
Костя был поражен уверенными доводами матери не менее своего отца. И после этого случая стал приглядывать за ней. Но, как и раньше, мать вела праздный образ жизни. Круг её общения оставался все тем же: театр, балетная школа, посиделки с подругами в кафе. Навещая коллег по прежней работе, не скрывала своей тоски по былым временам, но на предложения поработать категорически отказывалась. Отшучивалась, что в деньгах не нуждается. Некоторые подруги завистливо вздыхали и уже в спину шептали:
--Конечно, зачем ей работать, если муж, как кофейный автомат выдаёт стаканчики с горячим кофе, так и он строчит одну книгу за другой, получая немыслимые гонорары.
По вечерам Вероника Сергеевна всё чаще стала уединяться в маленькой комнате. Усаживалась перед большим зеркалом в пол и, вглядываясь в его мутноватую поверхность, надолго застывала в раздумьях. Раньше это помещение служило чуланом, приспособленным для хранения её многочисленных концертных и танцевальных нарядов. Зеркало сюда перетащили позже, во время последнего ремонта. До этого оно стояло в прихожей, в выемке стены за шкафом.
Огромное, в массивной золоченой раме оно когда-то представляло собой огромную ценность. Но со временем позолота потрескалась и облупилась, а зеркальная поверхность, попав однажды под потоки воды с квартиры этажом выше, помутнела. Только потому, что зеркало считалось фамильной ценностью, его не выкинули на свалку. Да и Евгений Федорович твёрдо пообещал жене:
--Вот освобожусь немного от научной работы, займусь реставрацией.
Но время шло, а у профессора Иванова дел меньше не становилось и зеркало оставалось в чулане. А позже и Вероника Сергеевна, вернувшись домой после недолгого отсутствия, решительно заявила, что зеркало необходимо оставить в том виде, в каком оно есть.
Потом она исчезала еще несколько раз и с каждым разом отсутствовала всё дольше. А вскоре Костя обнаружил, что за Вероникой Сергеевной присматривает не один он. Как только мать в очередной раз направилась в чулан с зеркалом, за ней, таясь, тут же последовал отец. Приложив ухо к двери, он внимательно вслушивался в звуки, доносившиеся из маленькой комнаты. Даже Косте из своего укрытия были слышны отдельные слова, произносимые матерью. В какой-то момент отец не выдержал и открыл дверь, но Вероники Сергеевны в комнате уже не было.
Костя видел, насколько был озадачен отец. Евгений Федорович суетливо осмотрел всю комнату, а потом, подойдя к зеркалу и слегка отодвинув его от стены, попробовал заглянуть в него с другой стороны. К своему удивлению Костя увидел, что зеркальное полотно было двойным. Но и там матери не было. Она словно растворилась в воздухе. От такой мысли у Кости пробежала дрожь по всему телу. Вспомнилось, как мать его пугала этим большим зеркалом в детстве.
Однажды он пришел с прогулки весь перемазанный и с камнем в руке. Гонял птиц и кошек во дворе и упал в грязную лужу. Пока поднимался, птицы разлетелись, а кошка проскользнула в открытую дверь подъезда. Камень так и остался в руке мальчишки. Увидев свое отражение в зеркале, Костик испугался, понял, что упрёков родителей не избежать. Стал искать, куда спрятать хотя бы камень. И в этот момент в прихожей появилась Вероника Сергеевна. Театрально всплеснув в ужасе руками и удерживая сына перед зеркалом, она с трагическими нотками в голосе воскликнула:
--Скорее говори, что больше в таком виде появляться дома никогда не будешь, а то из зеркала выпрыгнет злой Бабай и заберет тебя собой. А там с таких грязнуль сдирают кожу и отпаривают в кипящей смоле.
В следующую же секунду раздался истошный крик мальчика. Он отшатнулся от зеркала и, заливаясь слезами, попытался спрятаться за спину матери. Вероника Сергеевна, не ожидавшая такой реакции, не на шутку испугалась и старалась успокоить сына:
--Глупенький, перестать, угомонись! Нет там никакого Бабая, я пошутила.
Но Костик , не переставая реветь, испуганно тыкал дрожащей рукой в сторону зеркала и бессвязно бормотал:
--Он там... Я видел его... Он хотел забрать меня.
Вероника Сергеевна, присев, обняла сына и продолжала успокаивать. Но в то же время она могла поклясться на чём угодно, что в зеркале действительно на мгновение появился силуэт человека с густой черной бородой, сморщенным лицом и свирепым взглядом, и он протягивал руки в сторону Костика. Видение исчезло сразу же, как только Костик закричал.
Эта картинка отложилась в памяти мальчика неизгладимым ужасом. С тех пор он ни разу не заглядывал в зеркало. Приходя с улицы или отправляясь гулять, отворачиваясь, прошмыгивал мимо. Вздохнул с облегчением, когда зеркало перенесли в чулан. И вот снова оно напомнило о себе таинственным исчезновением матери.
У отца это событие вызвало, похоже, глубокое недоумение. Проходя мимо Кости, он взглянул на него невидящим взглядом, а потом надолго заперся в своем кабинете. А через несколько дней исчез и отец, оставив записку. В ней он просил Костю, если не появится дома до утра следующего понедельника, позвонить в университет, в редакции издательств, с которыми сотрудничал, а также по некоторым другим адресам и уведомить, не вдаваясь в подробности, что он вынужденно будет отсутствовать некоторое время,.
Появился дома профессор, только на третьи сутки, когда Костя уже не на шутку забеспокоился. Не один раз он пытался пересилить себя и подойти к зеркалу в надежде узнать хоть что-нибудь, однако детский страх всё ещё сковывал его волю. Парень и шага дальше порога в чулан не мог заставить себя сделать. Он давно уже вырос, позади школа, университет, успешно сделаны первые шаги в профессии, но призрак страшного Бабая, который однажды мелькнул в зеркале, всё ещё пугал его. Казалось, стоит подойти к зеркалу, как оттуда, из-за зеркалья, вновь появится страшный Бабай и утащит его к себе, где с людей сдирают кожу и отпаривают в кипящей смоле.
Конечно, ни в каких Бабаев Костя не верил, но страх, порожденный много лет назад, не отпускал его, не давал в полной мере осознать реальность тайны старинного зеркала, которая стала частью жизни их семьи. Но и оставить эту тайну без расследования Костя больше не мог. Она пугала и манила его одновременно. И когда отец в очередной раз после возвращения из-за зеркалья закрылся в кабинете, Костя решился нарушить запрет и потревожить его. Не терпелось узнать, что с ним "там" происходило.
Тем более, что ему предстояла сложная командировка в Донбасс. Хотелось понять, самому разобраться, почему спецоперация на Украине ведется уже много месяцев, а вооруженные силы украинских националистов как были в десятке километров от Донецка, так и остаются, и ежедневно обстреливают города Донбасса и окрестные рабочие поселки шахтеров с всё большей интенсивностью. И в то же время наше военное ведомство устами генерала Копашенкова с гордостью вещает о самом высокоточном, грозном оружии, которое может одним ударом смести с лица земли самое современное укрепление.
Что же тогда на самом деле происходит под Донецком? Кому это выгодно, чтобы украинские нацисты продолжали разрушать теперь уже наши российские города? Нет ли здесь предательства как политического, так и военного? А вся обстановка на линиях соприкосновения, когда нашим парням приходится отступать, сдавать в тяжелых боях занятые ранее территории, говорит о праве и на такое суждение. Если же это последствия стратегических ошибок политиков или военных из-за их профессиональной безграмотности, то почему никто не несет за это ответственности? И как долго они ещё будут продолжать играть судьбами и жизнями наших солдат?
Костя так долго выпрашивал эту командировку у редакционного начальства, что не хотел, чтобы хоть что-то отвлекало его внимание от выполнения задания. Но отец явно не был настроен на разговор. Компьютер был включен и отец пытался что-то печатать. Текст, видимо, давался с трудом, отец хмурился и задумчиво теребил бороду.
Просьбе сына профессор не удивился. Пригласил присесть, надолго задумался. Костя уже начал терять терпение, резко пошевелился на стуле и слегка кашлянул в кулак. Евгений Федорович аж вздрогнул - настолько глубоко он ушел в свои мысли. Было ощущение, что он не сразу осознал, где находится. Пытался собраться с мыслями, но, так и не решив, что можно рассказать сыну, чтобы тот не счел его легкомысленным фантазёром, ограничился пожеланием:
--Тебе, сын, надо самому побывать там. Лучше будет, если ты сам всё увидишь и оценишь.
Костя окончательно потерял выдержку.
--Где это "там"? - вскричал он. - Ты можешь мне хоть это сказать?
--В прошлом страны, сын. А как это сделать и в какое время попасть туда, это лучше меня мать тебе расскажет.
* * *
Вероника Сергеевна до отъезда Кости в командировку так и не появилась. Не было родителей дома и сейчас. И судя по обстановке в доме и пыли, скопившейся на туалетном столике матери, на подоконниках и книжных полках в кабинете отца, отсутствовали они уже довольно долго.
Приняв душ и наспех перекусив бутербродами с чаем, Костя отправился спать. Проходя мимо комнаты с зеркалом, не удержался и заглянул внутрь. Он даже не задумывался, что нового ему хотелось бы здесь увидеть. Но прежнего страха перед магией тайны зеркала не было. Из головы не уходили мысли о событиях, происходивших в донбасском регионе Украины, свидетелем которых он стал. Картины героических будней переплетались с трагическими, с потерями товарищей, но поражал оптимизмом общий настрой бойцов и добровольцев. Они безоговорочно верили в победу, относились к войне как к работе, трудной, опасной, но так необходимой для победы. И когда Костя доставал фотокамеру, они не позировали, они оставались такими же, какими были в жизни - воинами, настоящими мужчинами.
Перед зеркалом стоял стул, и Костя, погруженный в свои мысли о героических поступках ополченцев и воинов на Донбассе, опустился на стул и закрыл глаза. Последней, отложившейся в памяти, была мысль: не забыть при сдаче материала в редакцию подчеркнуть, что в окопах на передовой донбасское ополчение, как правило, сражается под красными флагами. Косте вспомнилось, как эмоционально отнёсся к его вопросу по этому поводу один из командиров, в недавнем прошлом шахтер. Он буквально взорвался возмущением:
--А под каким флагом прикажешь нам воевать?! Наши деды и отцы били фашистов под этим знаменем, значит и нам фашистско-бандеровскую гадину сподручней бить под красным флагом.
Костя непроизвольно улыбнулся своим воспоминаниям. Стало спокойно на душе. Он готов был уже отдаться во власть сна, но полностью расслабиться мешали неожиданно возникшие сначала тревожные выкрики, а потом послышались отдаленные взрывы и стрельба. Чей-то голос буквально над ухом хмуро произнес:
--Приготовиться всем. Сейчас артиллерия закончит обрабатывать передний край обороны противника и наступит наш черед. Не подведите ребята. Если не отбросим немчуру с высотки, враг завтра подтянет резервы, артиллерию и нас покрошит на мелкие кусочки.
Открыв глаза, Костя увидел, что находится в траншее, среди бойцов времён Великой Отечественной войны, приготовившихся к атаке. Не отдавая себе отчета, что произошло и как он здесь оказался, Костя интуитивно потянулся за фотоаппаратом. И в этот момент прозвучала команда:
--Ну, ребятки, пошли. В атаку! Ура! За Родину, за Сталина!
Бойцы под дружное и громогласное "ура" развернутой цепью рванули вперед. Костя чуть задержался, не сразу без сноровки смог вылезти из окопа, и бежал во втором ряду наступающих. Впереди его, стараясь повыше поднять древко с красным флагом, бежал младший сержант.
Где-то впереди застрочил пулемёт, Костя видел как падают солдаты, продвижение вперёд замедлилось. А в следующую секунду упал и знаменосец. Он как будто наткнулся на невидимое препятствие. Было видно, что он пробовал бежать дальше, но ноги в коленях подогнулись и знаменосец упал, выронив древко флага из руки. Атака вот-вот могла захлебнуться. Не отдавая себе отчета что он делает и зачем, Костя поднял знамя с земли и побежал вслед за наступающими. А рядом с раненным сержантом уже суетилась девушка-санитар.
--Какая же она молоденькая! - мимоходом отметил про себя Костя.
Призывное "ура" тем временем грянуло с новой силой. И вскоре яростный кровавый бой завязался уже в траншеях врага.
После того, как высотка была очищена от фашистов, поступила команда понадежнее окопаться и приготовиться к отражению атак врага.
--Вряд ли немчура оставит нас в покое, - затягиваясь самокруткой вместе с солдатами, рассуждал командир полка, немолодой подполковник. Было видно, что он еще не остыл от боя, но уже думал, что надо сделать, чтобы не упустить плоды победы. - Немчура обязательно попробует скинуть нас с высотки, вернуть свои позиции. Так что постарайтесь, братцы, получше подготовиться к встрече врага.
Увидев Костю со знаменем на коленях, командир с любопытством спросил:
--А ты кто будешь, дружище? Что-то я не помню, чтобы тебя на довольствие ставил.
--Я доброволец, репортер,- нашелся с ответом Костя. и уже с беспокойством спросил:
--Но меня же покормят, надеюсь?
Он на самом деле очень хотел есть.
--Конечно, покормят. Что, проголодался? - улыбаясь, спросил подполковник.
--Ещё как! У меня во рту за сутки кроме пары бутербродов с чаем ничего не было.
--А что же ты за флаг схватился, репортер? С красным знаменем ты самая опасная мишень. А в принципе ты молодец! Не дал атаке захлебнуться. Давай знакомиться.
Офицер, по-отечески тепло глядя на Костю, протянул ему руку, представился:
--Подполковник Кузьмичёв. Я обязательно пошлю документы на представление тебя, репортер, к награде. Думаю, медаль, а то и орден ты заслужил честно.
Утром еще светать толком не начало, как начался миномётный обстрел высотки. Кто-то рядом из солдат сдержанно прокомментировал:
--Не терпится фрицам. Дальнобойную артиллерию, видимо, не успели подтянуть, вот и отыгрываются минами. Сейчас в атаку пойдут. Ну что ж - встретим!
И действительно, высунувшись из окопа, Костя увидел цепи наступающего врага. Они быстро приближались. Знакомый по донбасским событиям холодок пробежал по спине. Это не был страх. Это так мобилизовывался его организм к неизбежной схватке. И в это время над головами бойцов в сторону врага просвистели снаряды, и в первых цепях атакующих фашистов раздались взрывы. Это заработала наша дальнобойная артиллерия. Послышались голоса связистов, дублирующих команды командира, корректирующего цели для артиллеристов.
Первой цепи наступающих всё-таки удалось без значительных потерь приблизиться к нашим позициям. Над головами бойцов защелкали пули. Где-то с левого фланга застрекотал крупнокалиберный пулемёт, взрыхляя землю на бруствере траншеи. То в одном месте, то в другом продолжали рваться вражеские мины, заставляя бойцов плотнее вжиматься в землю. Но вот прозвучала долгожданная команда "огонь" и высотка ожила, ощетинилась свинцовым огнем по наступающему врагу.
И вдруг Костя в какой-то момент увидел в центре наступающих нечто подобие знакомого потрепанного трехцветного флага. Ему приходилось читать, что немцы якобы вообще никогда не ходили в бой под знамёнами. Мелькнула мысль, что это наши ошибочно атакуют наши же позиции. Хотел было уже крикнуть, что надо перестать стрелять: свои ведь! Но тут же обожгла мысль: это власовцы! Это их флаг трехцветный. Флаг, который сегодня развивается над главным зданием страны - над Кремлём.
Ярость захлестнула Костю. Высунувшись из траншеи и фактически не прячась, открыл из автомата бешенный огонь по власовцам. И даже, когда пуля врага обожгла ему щеку, сдирая кожу, он не перестал стрелять.
Вскоре атака захлебнулась. Немцы с власовцами откатились назад, оставляя на утреннем поле бесчисленное количество трупов и раненых. Потребовалась перевязка и Косте. Вся одежда с левой стороны пропиталась кровью.
Какова же была его радость, когда в медпункте встретил молоденькую санитарку, которая под обстрелом врага самоотверженно бросилась помогать раненному знаменосцу. Он не сразу узнал её. Какое-то время сомневался: она это или не она. На поле боя девушка была в солдатской форме с пилоткой на голове. Сейчас же перед ним стояла невысокая, тоненькая медсестра в белой косынке и таком же халате, подпоясанном узким пояском, со смеющимися выразительными глазами цвета спелой вишни. Приглушая радостную улыбку на юном лице, она тревожно воскликнула:
--Ой, что это с вами случилось! Пойдёмте, я вас к Петровичу отведу. Это наш дежурный врач-хирург. Он вас быстренько заштопает, даже шрама не останется.
В ожидании пока врач освободится, девушка застенчиво проговорила:
--А я вас сразу узнала. Это вы не дали упасть полковому знамени.
Чуть помедлив, протянула руку Косте и смущенно представилась:
--Меня, между прочим, звать Нина.
Рука девушки была тонкой, мягкой и очень теплой. Костя, назвав себя, долго пожимал руку девушки. Ему почему-то не хотелось её отпускать и он искал повод подольше задержать её в своей. Но тут врач освободился и позвал его на обработку раны. В этот момент подвезли новую группу раненых, и Петрович, к огромному сожалению парня, послал Нину сделать предварительный осмотр вновь прибывших и наложить свежие повязки.
Отдыхая после обработки раны, Костя не переставал размышлять: как это так получилось, что главным символом страны стал власовский флаг? Конечно же, он знал, что трехцветный флаг был еще и символом последних лет царской власти, и Временного правительства, которое сменило царизм. Но особым позором трехцветное знамя покрыли власовцы. Они обильно залили его кровью русских солдат и офицеров, защищавших Родину от фашистской и прочей европейской нечисти на фронтах Великой Отечественной войны, залили кровью женщин, стариков и детей, помогавших партизанам на оккупированных фашистами территориях.
Что же это были за люди такие, что сменили символ Победы - Красный флаг на символ предательства Родины - трехцветный бело-голубой-красный? По сути, этот флаг проигравших, трижды проигравших.
Уже засыпая, подумал: "Не потому ли в стране и сегодня проливается кровь наших молодых людей и не очень молодых на Украине в борьбе всё с тем же европейским фашизмом и бандеровцами, никак не может встать на ноги экономика страны, что власовский дух предательства сковывает народную энергию, энтузиазм и волю к свободному развитию? "
Тревожили и другие мысли, но Кости никак не мог сосредоточиться. Давали знать о себе усталость, крутая эмоциональная встряска во время боя и ранение. Хотелось почему-то очень сильно увидеть Нину, но её поблизости нигде не было видно. Решив, что обдумает все эти сумбурные мысли потом, при подготовке материала для редакции, он смежил глаза.
* * *
Костя не знал сколько спал, но проснулся бодрым, полным сил и желания действовать. Увидев, что сидит в кресле перед зеркалом, удивился. Непроизвольно коснулся щеки, где оставила свою кровавую отметину пуля. Ощутил под пальцами неглубокий, но длинный шрам. Нина ошиблась - вопреки её утверждению, шрам остался. Разве только, может, со временем пройдет, подумал он, пытаясь разглядеть шрам в зеркале. Но в мутноватой зеркальной поверхности ничего не просматривалось.
Невольно задумался над загадкой зеркала, его механизмом действия. Он прошел туда, в прошлое, и вернулся обратно без всяких специальных приготовлений, заклинаний. Просто сидел задумавшись, и в один миг оказался в самой гуще одного из боев Второй мировой войны. Стоп! А нет ли здесь связи с мыслями? Он думал о войне на Донбассе и оказался на войне, только на другой. И красный флаг не просто так оказался в его руках. Флаг только тогда чего-то стоит как символ, когда за него надо постоять перед врагом, не считаясь с усилиями и трудностями.
Интересно, думал Костя, а сработает магия зеркала, если пожелать перед ним попасть в прошлое страны в мирное время? Увидеть какую-нибудь большую стройку, а, возможно, и увидеть Нину с её живыми, весёлыми темно-коричневыми глазами, похожими на спелые вишни. Он уже собрался сосредоточиться на этих мыслях в надежде, что всё у него получится и на этот раз, но вдруг услышал голос матери:
--А я уже подумала, что в доме никого нет.
От неожиданности Костя вздрогнул и почувствовал легкое огорчение, что не удалось до конца проверить свою догадку. Вероника Сергеевна тем временем подошла к сыну и, положив руки ему на плечи, широко улыбаясь, спросила:
--Больше не боишься Бабая?
Но тут же, увидев шрам на щеке, озабоченно вскрикнула:
--Где это тебя так?
И не дожидаясь ответа, твердо заявила:
--На Донбасс больше не поедешь. Не пущу!
--Это не на Донбассе, мама. Это "там" меня слегка зацепило.- Костя показал на зеркало.- Но одна милая девушка обещала, что скоро от шрама никакого следа не останется.
Было видно, что Вероника Сергеевна не на шутку испугалась.
--Ты был там, в прошлом? И тебя там избили?
--Никто меня не избивал, - поспешил успокоить мать Костя, поднимаясь с кресла. - Я там захватил кусочек войны с фашистами. Но, как видишь, вернулся живым и здоровым.
Но Вероника Сергеевна никак не успокаивалась.
--Пообещай, что больше не будешь так рисковать, а иначе вынуждена буду избавиться от зеркала,- взволнованно говорила она. - Там сколько прекрасного, а ты выбрал войну. Почему бы тебе не пообщаться с интересными людьми той эпохи, посмотреть на грандиозные творения ученых, трудовых коллективов, своих сверстников, наконец?
Прервав себя, она вдруг поинтересовалась:
--Ты давно ел? Вид у тебя что-то исхудавший.
--Не поверишь, мама, последний раз я ел в 1944году, - пошутил, Костя, имея ввиду последний обед на высотке в Польше, нежно обнимая мать за плечи.
--Ну тогда пойдем на кухню, я покормлю тебя.
Несколько следующих дней Кости были заполнены неотложными делами. Готовил материалы для журнала, для интернета, созванивался с товарищами в Донбассе, уточняя, что нужно из экипировки доставлять па передовую в первую очередь, а потом бежал с этими списками в патриотические общественные организации и торопил их организовать отправку необходимых вещей в зону боевых действий.
В редкие часы свободного времени за вечерним чаепитием слушал рассказы матери, где и в каком времени прошлого ей удалось побывать. С интересом наблюдал, как Вероника Сергеевна в эти минуты преображалась, её лицо начинало как бы светиться изнутри, она молодела прямо на глазах.
Рассказывая о киношных и театральных кумирах того времени, она обязательно подчеркивала их общественную значимость, авторитет и патриотическое влияние на умы молодежи. И с сожалением делала вывод, что в нынешнее время всё не так.
--Даже ведущие артисты - это мелкая рекламная шелупонь по сравнению с культурными глыбами тех времён, - с брезгливыми нотками в голосе говорила она. - Мнимые звезды готовы за рекламный рубль продать и душу и совесть. Потому и играют так дёшево, потому что, обманывая в рекламных роликах своих зрителей, не чувствуют обратной связи, той теплоты и обожания, в которых купались ведущие артисты тех советских лет.
Постепенно разговор переходил на само понятие авторитета. И в первую очередь применимо к политикам. И вот тут Вероника Сергеевна была уже совсем бескомпромиссна:
--Настоящий авторитет - это не значит иметь властные полномочия, как сейчас многие считают. Это прежде всего доверие. Доверие к честности политика или чиновника, к его совестливости, надежности, справедливому умению требовать выполнения поставленных задач. И никакого вранья! А что же сегодня мы видим? Ложь доминирует во всем, как, впрочем, и безнаказанность. Ну и кого тут можно уважать! Сразу и не вспомнишь. Боюсь, что пальцев одной руки с лихвой достаточно, чтобы отыскать достойных уважения персон в нашей политической и культурной элите. С таким нравственным багажом страну к расцвету не приводят. А к победам тем более.
После таких бесед Костя спал особенно плохо. Снились тяжелые сны боёв, свидетелем которых он был на Донбассе, тревожила подготовка националистов и их пособников к новому наступлению, о которых сообщали военные корреспонденты, его друзья. Перевес пока складывался явно в пользу врага. Понимал, что наши резервы готовятся, вот только бы не опоздать с подкреплением!
В одну из ночей, уже под утро приснилась девушка с глазами цвета спелой вишни. Она не была похожа на медсестру Нину, но, проснувшись, он подумал именно о ней. Эта мысль не покидала его и когда он принимал душ, и когда завтракал. Возможно, потому, собираясь в редакцию, повинуясь какому-то неосознанному внутреннему порыву, заглянул в чулан в тайной надежде на чудо - увидеть девушку здесь. Но в помещении никого не было. Только стул, как и раньше, одиноко стоял перед зеркалом.
Присев на него, Костя подумал, что куда с большим удовольствием он писал бы про мирную трудовую жизнь людей, и фотографировал героев труда, изобретателей. Вздохнув, попытался на миг представить себя на какой-нибудь грандиозной стройке. Вспомнился давний рассказ Евгения Евтушенко на одной из последних телепередач про поэта, где он говорил, как посещение строящейся Братской ГЭС вдохновило его на написание поэмы, которая стала настоящим гимном вдохновенному труду тысяч людей. От внутреннего воодушевления Костя даже закрыл на мгновение глаза. А когда открыл, осознал, что находится не в чулане перед зеркалом, а в большом просторном кабинете. Из окон, в какую сторону ни посмотри, как на ладони, виднелись могучие действующие производства и строящиеся цеха металлургического завода.
* * *
За большим столом в глубине директорского кабинета шёл нервный разговор. Накануне Костя успел накоротко поговорить с главным механиком завода Леонидом Яковлевичем Матусевичем. Это был тучный, крупный мужчина лет шестидесяти с небольшим, с редкими седыми волосам на голове и добродушным лицом. А познакомила его с ним пухленькая, верткая девушка Валя Семенова из многотиражной газеты "Металлург Запсиба", которая первой встретилась Косте. Она суетливо металась по коридору заводоуправления, заглядывая то в один, то в другой кабинет, но, похоже, работникам управления было не до неё. И Валя охотно взяла на себя роль гида.
Пока вела Костю по длинному коридору до нужного кабинета, она успела охарактеризовать главного механика как человека всей душой болеющего за дело, отличного специалиста, умелого организатора и неуёмного изобретателя. Сочувственно предупредила, что Матусевич вряд ли сейчас выкроит время для него.
-- С минуты на минуту ожидается приезд директора комбината Леонида Сергеевича Климасенко. Летал в Москву добиваться корректировки плана строительства.
Но Матусевич не только не отказался от встречи с Костей, ещё и позвал его на беседу с директором в надежде на хорошие новости.
Однако, судя по накалу разговора, директор вернулся из Москвы с плохими новостями. И теперь, под эмоциональным напором собеседника, Климасенко, и без того невысокого роста, сухощавый, с бесчисленными бороздками морщин на лице, казалось, ещё больше ужимался в размерах, проваливаясь в глубокое кресло.
Чувствовалось, что он очень устал На очередной эмоциональный выпад собеседника директор лишь, вяло взмахнув рукой, тусклым голосом сказал:
--Ну что ты, Леонид Яковлевич, заладил своё: ну как, ну как! Зарезали в министерстве строительство кузнечно-термического цеха в этом году - вот как.
--Как же так! - вскипел собеседник. - Это же затормозит развитие завода, повлияет на качественные показатели работы. Ты что там, воды в рот набрав, молчал? Слов нужных не нашел, чтобы убедить московских тугоголовых чиновников!
--А что бы ты на моём месте сделал, Леонид Яковлевич?
Сидевший спокойно перед этим мужчина уж очень резво для его возраста и полноты вскочил со стула и с жаром заговорил:
--Я бы в ЦК пошел, Леонид Сергеевич, раз в министерстве не понимают важности проблемы. Я бы до самого верха дошел.
--А ты что думаешь, я в ЦК не ходил? Был и не один раз.
--Значит, плохо обрисовал проблему, - не сдавался Матусевич.- Какое может быть развитие предприятия, если строительство ремонтной базы отстаёт. До твоего прихода я разговаривал с журналистом, - он показал в сторону Кости, - по сути, посторонним человеком в нашем деле, и то он понял всё правильно.
Повисла долгая пауза. В кабинете было слышно только шумное дыхание Матусевича. Он всё никак не мог успокоиться. Потом, как бы советуясь, заговорил, глядя в упор на директора:
--Может, и в самом деле пора на пенсию? Основное производство мы уже построили. Вон какие красавицы домны отгрохали - во всей Европе таких нет. Конверторный цех с опережением сталь стал выдавать. С пуском прокатных станов полностью замкнули металлургический цикл. Разве не самое время подтянуть вспомогательные объекты, чтобы и дальше без сбоев работать?
Помолчав, с горечью в голосе стал дальше развивать свою мысль:
--Опять же, уйдешь на пенсию, скажут, что довели завод до ручки командиры, а сами сбежали. Скажут ведь, правда? - он требовательно смотрел на Климасенко. Не дождавшись от него ответа, всё так же мрачно продолжал утвердительно:
--Скажут, непременно скажут! А мы при чем? Не смогли настоять, не нашли нужных слов убедить в своей правоте столичных функционеров. А почему непременно нужно убеждать в том, что и так очевидно!
Его слова становились всё раздражённей, чувствовалось, что он искренне переживает. От волнения лицо покраснело, голос стал вздрагивать, периодически срываясь на хрипотцу.
Леонид Сергеевич не на шутку встревожился за старого товарища. Знал, что того в последнее время стали мучить скачки давления. Но не меньше, похоже, его встревожил намёк на возникшее желание у главного механика уйти на пенсию. Он моментально оживился, вскочив с кресла, страстно выкрикнул:
--Ну уж нет! Вместе первый колышек вбивали в землю на месте будущего завода, вместе и достроим. Кто бы нам ни ставил палки в колеса, мы построим лучший в стране завод по выплавке качественных чугуна и стали и по производству металлоизделий из них! Вот так, дружище, и настраивайся работать.
В этот момент дверь в кабинет бесшумно открылась и в помещение неспешно вошел секретарь парткома Иван Григорьевич Белый. Оглядывая присутствующих, заинтересованно спросил:
--Какие проблемы обсуждаете, товарищи?
Директор, еще не остывший от полемики, вкратце ввел секретаря в курс дела, и не преминул укорить:
--Что-то совсем партийные функционеры перестали мух ловить. На местах люди сердца рвут, чтобы нужного эффекта добиться, а там одни разговоры у кого какая машина, телевизор, магнитофон, спецпаёк, какие сапожки и туфли носят жены и любовницы, кто какие тряпки привез из-за границы.
--Ну-ну, Леонид Сергеевич, говори да не зарывайся! Эти разговоры к партии никакого отношения не имеют.
--Так уж и не имеют. Я что по твоему придумал всё это? - набычился Климасенко. - Может, тогда я и анекдот этот про нас сам сочинил?
--Что за анекдот? - оживился секретарь парткома. - Рассказывай, послушаем.
Иван Григорьевич, развалившись в кресле, заинтересованно поглядывая в сторону директора, приготовился услышать что-то смешное.
--Как-то в наши края забрели Чапаев с Петькой, - начал с насмешливыми нотками в голосе рассказывать Климасенко. - Посылает Василий Иванович своего верного подручного разведать, какая власть на местах. Проходит какое-то время, Петька возвращается.
--Ну, чем порадуешь? - спрашивает Чапай.
--Да, собственно, нечем радовать,- отвечает Петька. - Во власти одни враги. Секретарь парткома и тот белый.
Выждав, пока на лицах присутствующих погаснут ироничные улыбки, директор, устремив свой взгляд на Белого, спросил:
--Думаешь случайно, Иван Григорьевич, такие анекдоты рождаются? Люди чутко улавливают веянья в верхах, отношение к нуждам людей.
--Это не более чем частный случай,- раздраженно отмахнулся секретарь парткома.
--Что-то уж слишком часто частные случаи стали сказываться на производственных делах, на экономике. То в программу развития в верхах "забудут" внести выпуск товаров народного потребления, взвинчивая дефицит, то настолько чиновники увлекутся реорганизациями сельского хозяйства, что скоро нечего станет кушать.
Секретарь парткома встал и хмуро проговорил:
--Считай, Леонид Сергеевич, что я этого не слышал. И тебе не советую особо распространяться на подобную тему.
Выждав пока за Белым закроется дверь, директор с ехидцей в голосе подвел итог разговору:
--Вот так всегда. Партия ни при чем, но партия руководит.
--Ты бы и в самом деле был поосторожней. Наверняка наш парторг уже побежал звонить в областной комитет партии,- озабоченно предположил Матусевич.
--Хрен с ним, пусть звонит. Всё равно нам с тобой, дружище, придется достраивать завод.
Они уже собирались расходиться, как вдруг Матусевич схватился за сердце и, тяжело дыша, откинулся на спинку стула. Тот жалобно заскрипел. На широком лбу мужчины появилась испарина. Климасенко быстро подхватился с места и, нажав какую-то кнопку в массивном аппарате на столе, взволнованно крикнул:
--Врача срочно в мой кабинет. Срочно!
Поспешно обогнув стол, подал Матусевичу стакан воды, а следом протянул таблетку и потребовал:
--Положи под язык - полегчает.
И уже участливо добавил:
--Ну что же ты, старина, так близко всё к сердцу принимаешь. Сбежать хочешь? Не выйдет.
Вскоре в кабинет вбежала врач, молодая. стройная женщина в распахнутом белом халате. С ходу принялась закатывать рукав рубашки у больного, а присутствующих мужчин попросила расстегнуть ему рубашку на груди. Смерив давление, она стала стетоскопом прослушивать биение сердца. Удовлетворённо заявила:
--Думаю, пока ничего серьезного. Переволновался, наверное, вот давление и подскочило. Сейчас укольчик сделаю и будете, Леонид Яковлевич, в порядке. Но это только в том случае, если вы немедленно отправитесь отдыхать.
Пришедший в себя Матусевич попробовал было возражать, но на помощь врачу подоспел директор.
--Домой, домой, старина. Ты мне нужен здоровый. А я пока со столичным журналистом побеседую. Может, он нам чем-нибудь поможет.
Когда Матусевич в сопровождении врача покинули кабинет, Климасенко подсел поближе к Косте.
--Вот такие у нас проблемы. Ты всё слышал сам, молодой человек. Поможешь вскрыть эти болячки на федеральном уровне?
Он явно ждал реакции Кости, но того сейчас заботило совсем иное, далекое от происходящих в кабинете событий. Помогая врачу расстегнуть рубашку у больного, он мимоходом встретился взглядом с женщиной, и этот взгляд заставил его напрячься, настолько знакомым он показался. Такие глаза он встречал только у одной девушки - у молоденькой сестрички Нины из военного времени. Не ускользнуло от внимания Кости и то обстоятельство, что женщина тоже необычно прореагировала - ему показалось, что она даже слегка вздрогнула.
Озабоченный своим предположением, спросил у директора:
--А кто эта женщина-врач?
--Это Нина Леонтьевна Добронравова, заведующая нашей заводской поликлиникой. А что - знакомая?
--Пока не знаю, но показалось, что я с ней уже встречался.
--Ну так догоняй, пока она недалеко ушла. Мы успеем ещё побеседовать.
Костя спохватился и метнулся к выходу. Но у двери остановился. Вернулся снова к столу.
--Что случилось? - директор недоуменно посмотрел на журналиста. А тот боролся с возникшим искушением сказать этому усталому, немолодому человеку, с такой болью переживающему за производство, что плоды его работы и тысяч людей всего через несколько десятков лет будет пожинать небольшая кучка людей. Они будут заботиться не о стране, а лишь о своем благе. И связывать эти блага будут не со своей страной, а, как шакалы, будут отгрызать по куску от общенародного пирога и прятать в зарубежных банках, покупать яхты и строить себе дворцы в других странах. Наконец решился:
--Не хочу, чтобы вы, Леонид Сергеевич, зря надеялись на меня. Я обязательно напишу про вас, но это вряд ли вам поможет. Это уже будет в другом времени, откуда я и прибыл к вам. Там не государство, там другие хозяева заводов и фабрик. В том числе и Запсиба.
--Разве такое может быть? - насторожившись спросил Климасенко.
--Всё будет, как в анекдоте, который вы рассказали про власть.