Малышев Игорь : другие произведения.

Огонь!

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Огонь
  
  ...Есть вещи, которые можно понять,
  но стоит ли?..
  Ю. Эрсгофер
  
  I
  
  Над Невой летают чайки. Кричат. Их невозможно слушать. И это изо дня в день, они кричат, а я не могу слушать. Их крики бьют меня.
  Эти дома и колонны. Эта вода, чёрная, свинцовая вода. Гранитные желоба, наполненные свинцом. Тяжёлым, бесконечным свинцом. Он никогда не кончится, этот невский свинец, мне никогда не станет легко.
  Сейчас день, поэтому сейчас трудно. Я уже давно не помню дней, когда бы мне было легко. Возможно, они остались в детстве. Хорошее слово 'легко'. Хорошее и давно похороненное. Похоронено, да и ладно. Не это мучает. Мучают крики чаек, вечность гранита и моя беззащитность. Знаете, я абсолютно беззащитен. Да, я играю с огнём, пью его, купаюсь в нём, живу им. И при этом я абсолютно беззащитен.
  Сейчас надо успокоиться, замереть, замёрзнуть, глядя на часы. Часы скажут, когда наступит вечер, скажут, когда надо будет спуститься по истёртой лестнице моего старого дома и пойти в магазин. Спуститься, унизиться. Пойти в магазин, обратиться к людям. Обратиться к людям - это самое сложное. С людьми сложно, невозможно. Кода я обращаюсь к ним, я почти готов кричать от бессилия. От всеобщего бессилия мира, которое почему-то воплотилось во мне. Господь, Дьявол, кто угодно, почему именно я - бессилие мира, почему я? Мало вам других несчастных, мало что ли? Почему именно я? Остаётся только кричать, но я привык сдерживаться.
  Я привык сдерживаться, потому что я знаю, скоро всё кончится. Все мои глупые мысли, рефлексии и страдания как следствие уродства. Вечер - это покой и доброжелательность. Каждый вечер - это новый Новый Год и мой день рождения. Свечи, огонь. Тепло. Вечером я согреюсь и стану независимым, огромным. Я вырасту и забуду, что есть те, с кем невыносимо тяжело. Их не станет, появятся ЛЮДИ. Красивые, добрые, с улыбками, не предвещающими ничего плохого. И я поверю им. Красивым, добрым. ЛЮДЯМ.
  ЛЮДИ! Господи, как я люблю ЛЮДЕЙ! Какие они хорошие! От ЛЮДЕЙ я не могу оторвать глаз, и если смотрю ещё куда-то, то только вверх, на огонь. Он летает там - рваный, распахнутый, несущийся во все стороны света сразу. Как же я люблю его. Огонь... Вы видели огонь? Нет ничего более живого и честного, чем огонь. Он не человек, поэтому честен до последней секунды. Где вы ещё увидите такое? Нигде. Смотрите в огонь! Сожгите ваше зрение в огне.
  Сегодня будет очередное малопочтенное мероприятие. То есть такое, которое почти не приносит денег. Календарь не врёт. Я собираюсь.
  Вообще-то мне нельзя пить. Совсем нельзя. Это сказал очень давно один доктор. Потом это повторяли другие доктора. И я знаю, что они не ошибаются. Я сам чувствую, что долго так не может продолжаться и, знаете, понимание конечности моей жизни даёт мне абсолютную уверенность, которая ведёт меня всё дальше и дальше.
  Я не сказал сразу, я 'факельщик'. Так я сам себя называю. Наверняка есть другие названия, но я мало общаюсь с людьми и потому не знаю, как люди называют тех, кто не мыслит свою жизнь без огня.
  Я тот, кто устраивает огненные представления. Наверняка, вы их видели. Люди любят потешить себя зрелищем человека, извергающего изо рта пламя, омывающего себя огнём, купающегося и прячущегося в нём, поджигающего себя на радость другим. Людям это льстит. Им кажется, что, заплатив мне немного денег, они приручают огонь. Это не так, совсем не так. У меня хорошая память на лица и я помню всех тех участников закрытых вечеринок, которые смотрели на меня, вяло пережёвывая младенчески розовую ветчину, а потом заживо горели в бронированных 'Мерседесах'.
  У меня есть только огонь и хорошая память, поэтому я могу представить себе, как они страдали.
  Меня привозят. За мной всегда заезжают. Это моё правило. Потом я прошу показать комнату, где я могу разложить свой реквизит. И мне показывают. Достаю горючие смеси, готовлюсь. Раздеваюсь, остаюсь в одних джинсах. Снимаю башмаки. Даже зимой на льду и снегу я выступаю босиком.
  Гляжу на себя в зеркало, достаю бутылку водки. Она тяжёлая, прозрачная. Я долго смотрю на неё, изучаю, пытаюсь понять, почему эта влага, так похожая на воду, совершает со мной все эти странные вещи. Смотрю и никак не пойму.
  Потом я пью. Пью, жёстко проталкиваю водку внутрь, чтобы она подожгла меня, сделала меня огнём, чтобы я почувствовал, что огонь и я - одно и то же.
  А потом начинается представление.
  Я мечу огонь вверх и вниз, вправо и влево, прохожу сквозь него, исчезаю в нём.
  Я голый по пояс, босой, худой и мускулистый. Я состою из жил и мускулов. Всё остальное сожгли огонь и алкоголь. Моё тело покрыто ожогами и перекрученными жгутами мускулов.
  Я хохочу и швыряюсь огнём - весёлый и неприятный.
  Пью. Швыряю факелы вверх. Небо принимает их. Небо не примет только меня. Я урод. Я не такой. Я неправильный. Небо примет их всех, сидящих здесь, глядящих на девичьи шеи, тонкие и неисповедимые, тонкие и умопомрачительные.
  Хватаю со стола первую попавшуюся бутылку и пью. Потом отбрасываю её. Оглядываюсь. Это очень важно, понимать, где находятся границы, стенки 'вольера'. Потом начинаю жечь всё, что горит, и бросать это в небо.
  - Дайте что-нибудь! - кричу я.
  И мне дают. Водку, вино.
  Я верчу факелами.
  Быть огнём! Бить огнём темноту!
  - Громче музыку! Громче!
  Это одно из условий. Музыку я всегда приношу с собой. Эти песни вскрывают меня. Вскрывают мою несчастную голову, как консервный нож глухое железо. Это важно, вскрыть себя. Именно для этого я и живу. Красота и ликование, взлёт на сверхъестественные высоты, проникновение в суть вещей.
  Кричать! Кричать!
  Поджигаю руки и машу ими в воздухе, как факелами. Завтра с них будет слазить кожа и болеть они будут так, будто всё ещё продолжают гореть. Но это не важно! Не важно! Потому что есть сейчас! И оно прекрасно! Сейчас свет, ясность. И я кричу, кричу!
  Ненавижу смерть, презираю её. Я посвятил свою жизнь свету и жизни! Крикам радости и восхищения! Взлётам и внезапным озарениям! Небу и темноте! Да-да, темноте, потому что свет лучше всего виден именно в темноте!
  Впиться в ваш висок, орать в него исступлённо, насуплено, разрывая выстроенные перегородки, уничтожая сложившееся миропонимание, круша видение жизни.
  - Я - свет!
  Мечусь во мраке. Вспышки выхватывают из темноты испуганные лица.
  - Что он делает?!... Что он?!... Он с ума сошёл?!...
  А я счастлив! Я хохочу! Я разбрасываю вокруг себя свет и огонь. Я свет! Это мои руки горят! Это запах моей горящей плоти заставляет вас двигаться всё дальше и дальше от центра круга, в котором мечусь. А мне так хочется спросить вас, почему вы уходите? Останьтесь! Ну же!..
  ...................................
  Меня отвозят домой, когда я падаю от усталости и водки. Адрес я всегда оставляю организаторам заранее. Дверь свою не запираю. Знаю, у меня нечего воровать. Там только бутылки с горючей жидкостью, но кто их возьмёт? Кому они нужны? Слишком опасны...
  Меня бросают на старый матрас, на котором я проснусь утром, сворачиваясь от похмелья кольцами, подобно змее. Под матрасом оставляют деньги, рядом ставят бутылку вина.
  Я люблю выпить утром вина. Я пью его и гляжу в окно без штор. Там оглушительно кричат чайки. И ещё там бывает Солнце. Обычно на него невозможно смотреть, но после нескольких глотков терпкого сухого вина, красного, как закат в ноябре, я распрямляюсь, открываю глаза и гляжу на звезду с детским счастьем человека, бездомно пригревшегося на освещённом углу посреди холодного марта.
  
  
  II
  
  Четвёртые сутки без сна. А я всё, как новый. Жизнь катится на кофе и водке. Жизнь, наконец-то, идёт, как должна. Тридцать семь лет псу под хвост и вот теперь всё идёт, как положено. Я открываю окно, не зная, что увижу там. В часах уже неделю сели батарейки. В телефоне я отключил звук три дня назад и больше его не видел. Я постоянно хожу в наушниках. Возможно, кто-то звонил в дверь или бил в окно, я не слышал. Я живу за закрытыми окнами, я целыми днями слушаю музыку. Слушаю одну песню. Слушаю и не могу наслушаться. Я до сих пор не запомнил слова. Они такие странные, эти слова. Я не могу их запомнить, словно каждый раз слушаю новую песню. Странно... Даже я это понимаю. Даже я.
  Четыре дня без сна. Четыре дня одиночества, кофе и алкоголя. Все струны натянуты, все мышцы дрожат от счастья. Я останавливаюсь, поднимаю руки к потолку. Там за потолком небо. Я помню это и тянусь, тянусь... Тело поёт.
  В зеркалах такая ясность, что больно смотреть. Я иногда останавливаюсь у зеркал и смотрю на отражение. Этот человек понятен мне. Он явно решил умереть, но я не вижу в этом ничего предосудительного. Подумаешь, смерть...
  
  На вёсельной шлюпке - в открытое море. Без запаса еды и воды в открытое море. Подальше от океанских трасс, где вода разбита на ионную взвесь винтами лайнеров, паромов, катеров и водных велосипедов. Чёрт с ней, с едой. Даже с водой, чёрт с ней, в конце концов.
  Моё тело - тающий снеговик. Моё счастье крепче Гималаев и Анд.
  Времени мало. Надо торопиться.
  За тридцать семь лет я уничтожил все мыслимые запасы прочности.
  Выходов мало. Выход, по сути, один.
  
  Если загадать желание и начать много пить, то однажды, проснувшись, можешь обнаружить это желание исполнившимся. Но это правило верно только для одного, самого главного желания. Последнего.
  Я заснул в Ленинграде. Потерял память. Умер? А, может, и умер. Почему нет?
  Но когда я проснулся, передо мной были ночь и море. Ночь была спокойна и уверена в изначальности тьмы. Море смеялось.
  Я сошёл с поезда. Железо позади меня тронулось и исчезло во тьме. Как красиво исчезает железо во тьме!
  Я пошёл к морю.
  Песок, песок... Целые километры песка. Он тает, плывёт под ногой. Его много. Целая вселенная песка на границе моря.
  Море... Господи, море!.. Осталось найти лодку.
  Я шёл по берегу в поисках лодки. Песок вёл меня.
  Песок привёл меня к шатру. Огромному красному шатру, из которого вытекала музыка и падал сквозь прорехи свет.
  Я не помнил себя уже несколько дней. Я соскучился по свету. Я вошёл.
  Там были люди. Я отвык от людей. Я знаю, что люблю людей. Просто отвык.
  Играла музыка. Тихая, ватная. Я люблю другую.
  Никто не танцевал. Люди лежали на кушетках вдоль стен, вяло переговаривались, курили кальян. Кто-то спал, уютно посапывая во сне. В колонках шуршала музыка, словно бы там поселились термиты.
  На красной стене шатра чёрным было нарисовано лицо человека. Он был лохмат, из-под берета торчали непокорные космы. Человек смотрел в стену, за которой жило море. Я это знал, потому что пришёл оттуда. Человеку хотелось на волю.
  - Воли! - сказал я бармену.
  - Что? - чуть наклонил он голову.
  - Водки!
  Ледяная водка упала в моё горячее горло, скользнула изнутри по груди, обожгла сердце. Сердце, моё больное и измученное сердце, встрепенулось ожиданием счастья.
  - Ещё!
  Ах, этот водочный лёд! Сплав холода и огня. Им нельзя напиться.
  - Ещё!
  Что-то радостно застонало внутри. Вот, уже начинается! Начинается!
  - Ещё!
  Линии мира обострились. Казалось о каждую можно порезаться. По линиям пробегали искры, словно по снежному полю солнечным полднем.
  Каждое движение реальности стало непередаваемо красивым. Всё двигалось из вечности в вечность.
  Я согрелся. Ледяная водка сделала своё дело.
  В груди металась и билась, словно плод во чреве, моя, ставшая вдруг огромной, радость.
  Глядя счастливыми глазами в глаза бармену, я медленно протянул руку и взял из-за стойки большую бутылку. Бармен замер, предчувствуя, что сейчас начнётся что-то, чему он не сможет помешать.
  Alc. 50% было написано на этикетке.
  - Ну, вот и всё! - подумал я.
  Я вытащил из кармана джинсов зажигалку.
  - Стой! - отчего-то очень тихо сказал бармен.
  Я с улыбкой покачал головой.
  - Поздно, брат.
  Столб огня вылетел вверх и всё замерло.
  - Фаер-шоу? - спросил кто-то в наступившей тишине.
  - Да, - ответил я и выпустил струю пламени на стоящую рядом пустую кушетку. Та вспыхнула.
  В клочья разрывая ткань покоя и безопасности, я ворвался в их мир.
  - Что он делает?!... Что он?!... Он с ума сошёл?!...
  Закричали женщины, заорали дурными голосами мужчины. Бросились в двери и прорехи в стенах.
  - Ну, куда же вы?! Стойте!
  Я сбросил рубашку, обувь. Тело, почувствовав свободу, вздрогнуло, зазвенело. Мышцы заиграли, сделав меня невесомым и свободным.
  Вот оно! Вот!
  Я метнулся к компьютеру, с которого ставили музыку. Бешеный, со слепыми от счастья глазами. Я много раз видел себя в зеркалах. Я знаю, какой я, когда счастлив.
  Закинул в Winamp 'Мама, я не могу больше пить', 'Russian song' и 'Run with me'. Всего три песни. Хватит! Больше и не надо было. Огонь живёт быстро.
  Я метался, разбрызгивал алкоголь, и огонь шёл следом за мной.
  А я хохотал во всё горло. Господи, счастье! Спасибо!
  Всё вокруг меня горело. Синее пламя шарило вокруг горячими руками, лизало крышу. Крыша опадала огромными горящими лоскутьями, похожими на сбитые самолёты. Я хохотал и уворачивался.
  В прорехи смотрело небо.
  Дышать было нечем. Вокруг меня остались только огонь и дым, но я дышал. Дышал и смеялся счастливый.
  Снаружи донёсся тоскующий рёв пожарной машины. Плевать! Нельзя спасти то, что невозможно спасти.
  Я плавал в огне. Я трогал пламя, и оно было плотным, как земля. Я мял его, лепил из него фигуры, которые тут же растворялись. Я создавал огненные вселенные, они существовали не больше мгновения и исчезали. Я создавал новые, счастливые вселенные, где всё - огонь. И жизнь, и смерть. И танец, и песня. И любовь, и счастье. Всё - огонь.
  Столько света вокруг! Господи, сколько света! Вокруг только свет!
  Жаль, что все ушли, и не видят этого праздника. Никто не видит моих вселенных, являющихся всего на одно мгновение. А ведь их больше не будет, этих вселенных. Будут другие, но не эти.
  Ушли, да и чёрт с ними! В конце концов, это их выбор.
  Они стоят там, за горящими стенами шатра и смотрят с испугом на рушащийся мирок, в котором они только что так спокойно и уютно сидели, засыпая от мягкого полумрака и шуршащей музыки.
  Они сами ушли с праздника!
  Лицо человека на стене вдруг проступило сквозь пламя, и я увидел, что он улыбается. Даже не так. Человек на стене смеялся взахлёб. И мы смеялись вдвоём, я и сгорающий человек на стене.
  
  Я понял, что пора уходить. Жить этому дому оставалось не более секунды. И я ушёл.
  Между мной и морем стояли люди. Увидев, как я выхожу из горящего шатра, они застыли бездумными деревяшками, похожие на матрёшек, внутри которых пустота.
  - Это он?.. Который поджёг?.. Сумасшедший?.. - спрашивали они друг у друга одними губами.
  - Он... Он... - отвечало море из темноты. - Иди ко мне.
  И я пошёл к морю. Оно шумело, огромное и тёмное. Отблески пожара вздрагивали на волнах.
  Море смеялось.
  Море! Господи, море!..
  Я вошёл в воду и ожоги, которыми было покрыто моё тело, вдруг возопили все разом, встретившись с морской солью. Было нестерпимо больно. Восхитительно больно. Боль, доводящая до счастья и безумия.
  И я снова засмеялся. Я хохотал в звёздное небо, по которому во все стороны света летели спутники и ангелы.
  Дно под ногами исчезло, и я поплыл, раздвигая руками созвездия, спутники и ангелов.
  Я снова был счастлив.
  
  
  III
  
  Вода. В воду. В глубины. В темноту, покой и отражения звёзд. В счастье, как в смерть.
  Я плыл. Плыл свободный. А за мной горел горизонт, и кричали машины.
  Я плыл и смеялся. Господи, как давно я, привыкший жить в бесконечном огне, не плыл и не смеялся. Смех - счастье. Вода - счастье. Море - больше, чем счастье. А звёзды - больше, чем море.
  Я хохотал. Я думал, моя грудь не вместит этой радости. Радость рвалась, раскачивала рёбра, билась, билась в каждую клеточку, трогала журавлиными перьями каждый клочок моего тысячу раз сгоравшего и заживавшего тела. И я смеялся. Смех как молитва. Как благодарность. Если б я мог говорить, я бы кричал. Но я не мог говорить и я смеялся. И звёзды бились в глаза, и небо держалось на моём темени, и мироздание лежало на моих плечах. И я нёс его, нёс. С благодарностью. Со смехом, который был моей песнью.
  Я отдал всё. Всё до последней надежды. И стал свободен. Как Икар в последний миг перед падением.
  Смерть, как и счастье, была рядом. Но я смеялся, и она боялась меня. Она всегда боялась меня, иначе, почему я жив до сих пор. Но сейчас, когда колонны мироздания звенели от счастья, она была особенно близко. Так было надо. Какое может быть счастье, если рядом нет смерти?
  Где-то позади, за горизонтом заработали моторы лодок. Солнечный луч лег на воду, и мы начали играть со смертью кто счастливей.
  Она знала, что меня не победить, весь космос на моей стороне, и всё же она начала.
  Так что же? Вперёд! Я люблю тебя, моя смерть. Я люблю смотреть в твои ледяные, как водка, глаза. Смотреть, не отворачиваясь. Смотреть, улыбаясь. А ты так не любишь этого. Бедная, одинокая смерть. Я люблю тебя.
  Плеск и вой по воде. Это за мной. Это моя одинокая смерть ищет меня. Рыщет по волнам солнечным лучом. Ищет. Она тоже любит меня.
  Воют моторы. Прыгают лодки на волнах. А я плыву и смеюсь. Мы-то со смертью знаем, что я сильнее. И я буду смеяться до самого конца. Пока смерть не разлучит меня с этим морем, этими звёздами, этим невидимым горизонтом. Хватаю ртом солёную воду. Пью, пью. Смеюсь. Вина бы сейчас, но откуда в море вино? Пью море. Господи, море... Им не напиться. Сколько не пей. И я пью, пью...
  Вокруг меня лёг солнечный луч. Моя смерть ловит меня всерьёз. Но я всегда знал, что эта игра не на деньги.
  Столько лет я нырял в огонь. Нырять в воду не сложнее. Я ныряю. Тьма. Тьма вокруг. Шум по воде. Бьют моторы. Кричат люди. Почему люди так любят кричать? Может, они не любят свою смерть?
  Я вижу чёрное брюхо лодки надо мной. Вращающийся винт. Волнующуюся воду. Две лодки. Одна светит. Под другой сижу я. Интересно, в которой из них моя смерть? Лодка снизу - красивая.
  Я - медуза, застывшая в вечности под вращающимся винтом смерти. Это жутко смешно. И я смеюсь. Пузыри воздуха, как воздушные шары в детстве, улетают вверх. Я никогда не думал, что моя радость может стать воздушными шарами. Летят, летят... Не удержать. Радость моя летит, сдавая меня с головой. Счастье моё летит, а я всё отпускаю и отпускаю ниточки шариков. И они рвут воду играючи. В вечном стремлении вверх. Потому что счастье не может не рваться вверх. Как воздух, моё счастье пришло сверху и уходит вверх. А я всё смеюсь...
  Если ты не согласен быть убитым, тебя не убить.
  Господи, помоги мне не стать убитым. Я ещё не насмеялся.
  А луч рыщет. Ищет меня.
  И воздух в лёгких кончается. Смерть моя, люди, приплывшие за мной, знают это, поэтому ждут и не двигается. Пытаюсь отплыть в сторону, но воздуха мало. Моё тело - тело человека суши. Я не могу без воздуха. Удушье рвёт меня, как счастье. Я всплываю. Но пусть смерть не радуется. Я всплываю тихо. Всплываю под самым бортом лодки. Под самым боком моей смерти. Глотаю воздух, рву, задыхаюсь. Задыхаюсь от счастья дыхания. Воздухом задыхаюсь. Счастье. Со всех сторон.
  Им не отобрать у меня воздух. Воздух может отобрать только огонь.
  Они - не огонь. Они - всего лишь люди, сопровождающие мою смерть. Ими способен стать каждый.
  Я дышу, я задыхаюсь. Я смеюсь. Тихо, чтобы не услышала смерть.
  И смерть не слышит. Но чувствует. И люди в лодках, наёмники моей смерти, находят меня. Они стреляют. В лицо, в мой смеющийся рот, в глаза мои смеющиеся. И я ныряю. Я не надышался, но ныряю. Всё ещё задыхаюсь, но ныряю.
  А они стреляют. Ищут меня пулями под водой. На ощупь. Без жалости и мыслей о счастье. Потому что люди, думающие о счастье никого не убьют. Они пытаются найти меня своими свинцовыми комьями. От пуль под водой бурлящие следы. Прямые, как дорога спутника в небе. Тонкие, как нити. Нити сплетаются в сеть. Сеть ловит меня. Её нити всё ближе.
  А мне снова не хватает воздуха. До одури, до ожогов лёгких не хватает. Лёгкие горят. Сердце рвётся и воет, как пойманный капканом волк.
  Я выныриваю. Вырываюсь из воды так отчаянно и стремительно, что чувствую босыми пятками волны. Одно бесконечное мгновение стою на воде. Вдыхаю, дышу, кричу. Хриплю узким горлом. Горло не может вместить столько воздуха, сколько мне нужно сейчас.
  Моя смерть, девочка моя, русалочкой сидит на носу передней лодки. Любуюсь ею. Её нельзя не любить. Она красива, как могут быть красивы только дети и животные. Влюблёнными глазами она глядит на меня, стоящего на воде.
  Я тоже смотрю на неё. Не могу оторвать глаз. И никогда не смогу, наверное.
  От таких девочек не уходят. Уходят только к ним.
  Кем бы я был без неё?..
  Люди, которых привела моя смерть, стреляют в меня, замершего на вершине волны.
  Вспышки солнечного света. Протуберанцы. Огонь. Пороховое солнце слепит мне глаза.
  Что-то бьётся в моё тело. Пули. Наверное, пули. Они пролетают меня насквозь, как птицы сквозь колокольню на рассвете.
  Смерть машет мне рукой и глядит ледяными глазами.
  Падаю в воду. Брызги моря и крови. Море стало солёней. Это мы с моей смертью сделали море солёней.
  Я снова под водой, снова смотрю оттуда на чёрное небо и солнечный луч.
  От ран тополиным пухом поднимается тёмная кровь. Больно. Господи, как же мне больно! Зачем столько боли и счастья одному человеку?
  Чувствую сумасшедшую надежду моей смерти. На секунду ей кажется, что она сильнее.
  Она сидит на носу лодки, обхватив колени руками, и в глазах у неё сумасшедшая надежда, что она сильнее.
  Смеюсь. Смеюсь, как смеются родители фантазиям своих детей.
  Смерть, девочка моя! Чудо моё! Выдумывай глупости, рассказывай небылицы, верь в невозможное! Моя нежность к тебе не знает границ.
  Море под лучом поменяло цвет. Оно радужное, как лужи на асфальте дорог.
  Ртуть волн трепещет, играет цветами.
  Каждый охотник желает знать, где сидит фазан.
  Каждый охотник желает знать, где сидит фазан.
  Каждый охотник желает знать, где сидит фазан!
  Охотники, я знаю, где сидит фазан! Он здесь! Он совсем рядом!
  Фазан, твой выход!
  Достаю из кармана зажигалку. Выныриваю. Чиркаю колёсиком. Вижу, как рождаются на кремне искры. Отрываются от кремня, взлетают, летят. Летят безупречно прямо. Как пули и спутники. Открывается газовый клапан. Вокруг грохот, как в каменоломне, но я слышу, как с шипением вырывается газ. Искры летят. Искры живут очень мало, им надо успеть сделать своё дело. И они стараются, живут, летят. Провожаю их глазами. Искры врываются в газовое облачко, и оно превращается в огонь. Жадно, словно ждало этого мига сотни лет.
  Охотники! Вы нашли фазана!
  Море вокруг меня вспыхивает. Горит! Я снова факельщик! Снова в пламени!
  Горю, не сгорая. Машу пылающими руками, подбрасываю огонь в воздух. Смотрю, как он мечется там меж звёзд, спутников и ангелов. Как равный.
  Ныряю, вижу горящее море. Лодки срываются с места, и, завывая от ужаса, уносятся к берегу. Топливо продолжает литься из пробитого бака. Огонь устремляется за ними. Пылающая шевелящаяся дорога уходит в темноту.
  Лодки уносят мою смерть. Но я знаю, недалеко и ненадолго. Мы любим друг-друга.
  
  ..............................
  С неба дождём течёт музыка. Играют трубы, поют флейты, слёзно плачет дудук.
  Господи, откуда здесь музыка?
  Но нет. Это не музыка. Просто тишина. Я слушаю её. Лёг на потухшее море и слушаю тишину. Море качает меня, гладит мои раны прохладной ладонью. Наверное, так матери гладили спящих юношей, пришедших живыми с первой в их жизни войны.
  Пахнет дождём и гарью. Это запах моей победы.
  Делаю глубокий вдох и начинаю грести. Дальше от берега.
  В открытое море.
  
  
  IV
  
  Там, где я, нет горизонта. Только море и тьма.
  Я плыл. Долго. Так долго, что потерял себя в море и темноте. В бесконечном море и такой же бесконечной тьме. Хоть бы один далёкий огонь! Хоть одна звезда! Я не могу без огня. Без света не могу. Тридцать семь лет меня убивает огонь, но я не могу без него. Всё моё тело в его следах, а я снова и снова ищу встречи с ним. Может быть, моё место на Солнце? В вечном огне и вечном свете. Может быть. Но сейчас вокруг тьма и вода. И я плыву, как Господь перед сотворением мира. Дух мой носится над тёмными водами без берегов.
  Без берегов. Без смысла и без радости.
  Куда делась моя радость? Раньше её было столько, что я мог наполнить ею всё это бесконечное море до самых глубин. До последнего грота и последней отмели. Окутать ею каждую песчинку на берегу, пробежаться босыми ногами моего счастья по вершине каждой волны, упасть в каждую ложбинку меж волнами и лежать там, хохоча в высоченное, небо. Такое высокое, что в нём умещались все звёзды Вселенной.
  Я перестал чувствовать тело. Наверное, это хорошо. На нём нет живого места. Наверное, это хорошо, что я больше его не чувствую. Оно плывёт само по себе. В никуда. Потому что больше нет направлений. Нет ни права, ни лева. Верх и низ ещё есть. Но я, боюсь, ненадолго. Скоро и их не станет. И я окажусь в открытом космосе. Кто там найдёт меня? Никто. Даже я там себя не найду. Разве что, моя девочка - смерть. Но сейчас нет даже её. И мне страшно...
  Мне давно не было страшно. Уже много лет я мечусь меж счастьем и болью. Только счастье и боль. Ничего больше. Утром - похмелье, прилипшие к матрасу ожоги. Вечером - огонь, алкоголь и танцы. И так много лет. Надоело? Нет! Счастье и боль не могут надоесть. Мы созданы для счастья и боли. В моей жизни вдоволь того и другого. Чего мне ещё желать? Я полон до краёв счастьем и болью.
  Страх... Я чувствую, как растворяюсь в этой тьме. В этой воде. В этих беспросветных безднах надо мной и подо мной.
  Растворяюсь, как горсть соли. Горсть кровяной соли.
  Я даже не знаю, течёт ли из меня кровь. Я не вижу себя, не вижу своей крови.
  Зачем мне глаза? Мне не нужны они больше.
  Тело устало. Я плыву уже столько часов... Или тысячелетий... Не знаю. Оно не могло не устать.
  Руки двигаются всё медленнее и медленнее. Гадаю, когда они остановятся... По всему выходит, скоро. Но меня это не пугает. Я люблю свою смерть. Чего мне бояться? Смерть - не самый плохой выход из тьмы, где нет ни права, ни лева.
  Волны качают меня. Я помню, так укачивала меня мать перед сном.
  Плыву с волны на волну. Вода проминается подо мной, как живая. Скоро она примет меня.
  Движение прямо подо мной. Вода выгнулась кошачьей спиной, прошлась по незащищённому животу, по груди. Подо мной проплыл кто-то живой.
  Замер. Жду. Пытаюсь смотреть и ничего не вижу.
  Страшно? Нет.
  Дельфин.
  Как я вижу его в полной темноте?
  Плывёт рядом. Выныривает из-под воды. Смотрит круглым хитрым глазом. Исчезает, обдав упругим прикосновением воды. Снова появляется. Открывает рот, словно чему-то рад. Словно знает что-то.
  Острые зубы, умные глаза...
  Может быть, я сошёл с ума от тьмы и алкоголя? Если так, то давно пора. Я не очень ценю свой ум.
  Плывём рядом. Тишина. Свобода.
  Не знаю, знает ли дельфин, куда нужно плыть. Я не знаю. Я просто плыву, и меня ненадолго осталось. Впрочем, чёрт с ним, со мной. Да, смерть! Не это ли было моим главным желанием? Не она ли была? Она. Давно. Возможно, с рождения. Или даже до него?
  И это при моём невозможном жизнелюбии. Я цепляюсь за жизнь, как сорняк, как крыса, как последний живой человек этого мира.
  
  Слишком люблю жизнь. Слишком люблю смерть.
  
  Жить на проволоке. На вершине горы. На острие иглы.
  Тридцать семь лет в ожидании порыва ветра, который убьёт меня...
  Дождался?..
  Поднимается ветер, который может стать моим последним.
  - Ветер... - сказал дельфин.
  - Ветер, - ответил я, взбираясь на волну.
  - Ветер всегда что-то меняет.
  - Я боюсь, он изменит меня так, как не смог изменить никто.
  Дельфин спокойно посмотрел на меня и нырнул.
  И снова море, тьма и одиночество. Только живое существо море, качающее меня на своей спине. Страшное существо море. Ласковое существо море. Любящее существо море. Убивающее существо море.
  Убивающее!!!
  Господи, какое счастье! Море дарующее! Море убивающее!
  - Я люблю тебя, море! Я люблю тебя! - шепчу я, летая с волны на волну.
  Сил всё меньше. Скоро смерть. Но это отчего-то не пугает. Не знаю почему. Это радует.
  И я взлетаю на волны, и кричу, расходуя последние силы:
  - Я люблю тебя, море!
  Я кричу обрывки стихов, запавшие в память:
  - Ай, Чёрное море, хорошее море!
  И я выкрикиваю, я пою:
  
  По рыбам, по звездам
  Проносит шаланду:
  Три грека в Одессу
  Везут контрабанду.
  На правом борту,
  Что над пропастью вырос:
  Янаки, Ставраки,
  Папа Сатырос...
  
  Господи, откуда я знаю эти стихи?
  Стихи носятся в воздухе. Стихи растворены в море.
  Все песни, что западают в душу, спели звёзды в небе. Проскрипели льды Антарктиды и прогрохотали водопады. Проревели ураганы Венеры и альфа-Хиросимы.
  Эти аккорды прокричали в звёздное небо черноморские дельфины. Эти аккорды взяли рушащиеся айсберги.
  
  ...Так бей же по жилам,
  Кидайся в края,
  Бездомная молодость,
  Ярость моя!
  Чтоб звездами сыпалась
  Кровь человечья,
  Чтоб выстрелом рваться
  Вселенной навстречу...
  
  Я выдыхал слова сбитым голосом. Падал, захлёбываясь во впадинах между волнами. Падал, падал всё время. Захлёбывался. Выбрасывал кашлем воду из лёгких и пел.
  
  Ай, Черное море, хорошее море!..
  
  - Хорошее, хорошее!.. - сипел и задыхался.
  И всё равно, покой. Как бы я ни устал, как бы не задыхался, внутри меня был покой. Какого не было никогда раньше.
  Дельфин.
  Смеётся.
  Как море смеётся.
  - Тебе страшно?
  - Нет.
  - Смерть рядом... - спокойно, почти лениво пробормотал он.
  - Я люблю свою смерть, - успокаивающе сказал я.
  - Я тоже. Но ты лежишь на плечах своей смерти.
  - Все мы лежим на плечах своей смерти.
  Дельфин засмеялся (или мне показалось?) и нырнул.
  Чёрное море, чёрное море. Непроглядное, красивое, ласковое. Смерть моя, жизнь моя. Чёрное море. Влюблён в тебя. Как ребёнок в свою мать. Как в смерть свою влюблён. Смеюсь с тобой. Плачу. Живу. Люблю тебя... Девочка моя, Чёрное море. Смерть моя. Люблю!
  
  Мой скелет обрастёт ракушками и водорослями. В моих глазницах будут жить морские коньки. О мой выпуклый череп, державший в узде моё счастье и безумие, будут биться волны. Мой позвоночник, мой ствол, которым я рос в небо, затянет песком, растворит морской солью. В рёбрах, державших моё дыхание, будут колыхаться медузы и лежать рыбы-иглы.
  Так ведь не страшно! Не страшно! Не страшно так, что жить хочется! Больше, чем прежде жить хочется!
  Чем меньше сил, тем больше хочется жить!
  Чем ближе смерть, тем больше хочется смеяться!
  Я упустил шанс быть обычным человеком, я стану тем, что есть!
  
  За спиной нет ничего. За спиной только ошибки и тьма. Нет дороги назад.
  Я иду вперёд. Иду.
  Пока есть силы, буду идти. Буду тонуть, стану загребать вперёд. Бросят в печь концлагеря, сделаю несколько шагов вдаль. В газовой камере, в цементном тазу, оплетённый колючей проволокой и брошенный в костёр, встану и шагну. Шагну дальше, вне, поперёк шагну... За тебя, за меня, за них, за нас всех шагну. Я умею так мало, но что умею, того не отнять!
  Тону. Душит меня моё Чёрное море. Я, наверное, слабый. Я проигрываю солёной воде. Я тону.
  Тонуть - не страшно. Я гляжу вверх и вижу, что там открываются звёзды. И я кричу! Там Солнца, там планеты! Космос! Счастье! Вселенная! Там есть место для моего счастья!
  - У тебя есть счастье? - сказал дельфин.
  - Конечно. За последние обрывки времени я испытал счастье раз двадцать.
  - Так где оно?
  - Где-то здесь... Внутри. Снаружи. Всюду океан счастья. Главное, не утонуть.
  Я усмехнулся.
  - Только, похоже, скоро я как раз утону.
  - Ты хочешь умереть?
  - Нет, конечно.
  - Так не умирай! Мы живы, пока верим, что нас нельзя убить!
  - Всё дело в том, что нас можно убить.
  - Нет. Мы живы, пока верим, что бессмертны.
  
  Звёзды на мокрой спине дельфина. Созвездия. Судьбы мира на его спине.
  
  Я плыл во тьму. Тьма... Тьма и вода. Тьма, вода и звёзды... Звёзды падали в море и не тонули. Я разгребал их. Плыл меж них. Они царапали мои бока. Переливались искрами на волнах. Я плыл и звёзды были всюду, куда бы я не посмотрел. Я жил среди звёзд. Дышал, смеялся. У меня не было ничего кроме звёзд. Высоких, недостижимых. Страшных в своей недостижимости.
  Плавал ли ты среди звёзд?
  Впереди - бесконечность. Бесконечность, потому, что ничего не видно.
  Слепота так похожа на всеведение.
  И я плыл.
  Я знал, что скоро утону.
  Слишком мало осталось сил, чтобы плыть сколь-нибудь долго.
  Я перевернулся на спину. Захотел отдохнуть.
  И тут на меня рухнуло небо.
  Звёздное. Нечеловечески прекрасное. Высокое. Скрывающее под полуприкрытыми веками бесконечное превосходство. Смеющееся над всемогуществом человечества.
  
  Я люблю тебя, Чёрное Море. Самой светлой любовью я люблю Чёрное море.
  Я плыл и думал о том, как я люблю Чёрное Море.
  'Чёрное Море', - шептал я волнам, - 'если что, я приду и утону в тебе. Ты только шепни. Только пришли волну. Но сейчас... Сейчас всё слишком хорошо. Я не хочу умирать'.
  Море смеялось.
  Я плыл.
  Силы оставляли меня.
  Моя девочка-смерть лежала на волнах и смотрела вверх. На звёзды. Она положила руки под голову и смотрела на звёзды. Она не беспокоилась и никуда не спешила. Ей, как обычно, некуда было спешить.
  Смерть ловит, не сходя с места. Живым надо двигаться.
  
  Я плыл долго. Звёзды не кончались. Я смеялся им в лица. Я разбивал созвездия, мешал Скорпиона и Льва, Рака и Водолея, но не было конца звёздному небу. Эта игра не надоедает. От неё невозможно оторваться. Я чувствовал, что слабею, что жизни осталось на два-три созвездия, но не мог остановиться. Нет ничего интереснее, чем играть со звёздами. Я завидовал Богу. Завидовал, подражал и пытался превзойти. Играя волнами, я создавал новые созвездия. Я выплетал новые судьбы этому миру. Я путал карты предсказателям. Я даровал новые судьбы. Я отменял даты смерти, давал жизнь безжизненному, давал голос безгласным, объявлял всеобщее счастье и вседозволенность. В пределах всеобщего счастья. И все были счастливы под моим новым небом. Пока я мог быть всемогущим, я был всемогущим.
  А потом силы кончились. Я стал падать на дно. Падать так быстро, что не осталось сомнений, в том, что бог, только что игравший с картой звёздного неба, менявший судьбы людей и континентов, отменивший плохую судьбу и невезение, сейчас умрёт.
  Я пробовал умирать. Много раз. Я эксперт в области смерти. Поэтому знаю, что не хочу умирать. И, пока можно, я не умру. Найду лазейку, распутаю узел, пролезу в игольное ушко. Сдохну, пролезу, и не умру. Я живуч. Нечеловечески живуч. Люблю жизнь. Не оттащишь. Я вцепился в жизнь всеми тридцатью тремя зубами и меня не оттащишь.
  Я падал минуту, другую. Падал, умирал, отдыхал. Небо темнело. Небо стало чёрным. А я не люблю чёрное небо. Я могу одеться в чёрное. Но не могу терпеть чёрный цвет неба.
  А тьма всё сгущалась над головой, и я не мог ничего сделать. Слишком устал. До дна, до последней капли устал. Звёзды погасли, созвездия исчезли. Я остался один. Я собрал душу в ком. Потому что перед смертью нельзя распыляться. И я собрал душу в ком. Твёрдый, как снежок из снега в моей деревне, что в двенадцати километрах от места, где умер Лев Толстой. Гении знают, где помирать. И я собрал душу в снежок. Я стал ждать смерти.
  Смерть, девочка моя, моя радость и счастье, тонула вместе со мной. Смотрела мне в глаза. Смерть всегда смотрит нам в глаза. Главное, разглядеть её лицо. И больше не терять. Лучше сделать это в детстве. Правда, тут уж как кому повезёт. Но вы смотрите, ищите. Она рядом.
  Девочка чуть кивнула головой и я ощутил песок под ногами. Я упал на дно в следах рапан и рачков-отшельников. Изрезанное волнистыми линиями прибоя. Я лёг. Девочка-смерть свернулась кошкой и легла рядом, внимательно глядя мне в лицо.
  'У меня нет ничего дороже тебя. Девочка. Счастье. Непобедимая моя. Желанная. Сладкая. Кто я без тебя? Немощь и пустяк. Я буду с тобой. Девочка моя, ты терпеливая, ты дождёшься'.
  Она улыбнулась. Наверное, знала больше, чем я.
  А я вдруг оттолкнулся от песка и стал всплывать. Я всплывал долго, и смерть моя всплывала вместе со мной, внимательно вглядываясь в моё лицо. Я не понимал, кто из нас сильнее. Но она не победит меня, пока я хочу жить. А я хочу жить!!! Я люблю свою девочку смерть, и я хочу жить. И девочка-смерть смотрит на меня влюблённая и зачарованная.
  В лёгкие пришёл кислород и они ожили. И завопили. И я завопил от счастья. От счастья жизни. От счастья воздуха. Счастья неба. Счастья звёзд. Я орал. Орал. Я и теперь так и не закончил орать от счастья. Просто сейчас я не разрешаю, чтобы это слышали. Но я кричу, кричу, не думайте. Я не скоро выкричу счастье бытия. Не скоро.
  
  
  V
  
  Море никого не боится. Не умеет бояться. Я тоже не боюсь. Не боюсь утонуть, не боюсь сгореть. Не боюсь исчезнуть. Умереть.
  Боюсь не стать. Умереть, не умерев. Всё, что угодно, только не это. Чтобы сердце гоняло по венам красный раствор, а за пазуху больше не падали звёзды. Чтобы ночь по всей земле от края до края, а я не могу разжечь костёр. Не могу поджечь себя, стены, мир. Господи, я не так часто обращаюсь к тебе. Я знаю, я плохой сын. Но ты-то добр. Ты-то велик. Так не дай мне, умерев, остаться в живых. Смерть хороша. Смерть вечно молода. И вечно ласкова. Мне ли не знать?.. Девочка моя... Моя любовь. Так не дай мне, умерев, остаться в живых. Не дай мне изменить моей девочке. Вечно юной. Вечно свободной. Вечно ожидающей меня, хотя и не дававшей мне клятвы верности. Девочка моя...
  
  Обрыв. Море внизу. Волны. Миллиарды волн мне навстречу. Миллиарды жизней навстречу мне. А я на обрыве. Я жгу костёр. Крохотная искра на краю земли. Дальше только море и миллиарды волн.
  Я не вижу. Я знаю.
  Тьма вокруг. Столько тьмы...
  Огонь и далёкий плеск моря. Что ещё нужно? Всё, что имеет смысл - здесь. Всё здесь. Сижу у костра. Хохочу в небо. Вслед искрам, уходящим вверх. Прямо в бесконечный космос. К мирам и планетам. Туда, туда! Я не искра, мне не подняться. И я просто смеюсь. Смеюсь и слушаю море там внизу. Его вечную игру. Волны... Море словно раз за разом сдаёт карты. Сдаёт всякому, кто согласится играть с ним. И всякому согласившемуся сдаёт двадцать одно. Не больше и не меньше. Играя с морем, нельзя проиграть. Море любит людей. Слишком любит. Как Бог. И даже если убивает, любит.
  Море существует для того, чтобы тонуть в нём. Тонуть в любви. В вечной любви к нам.
  Я пляшу. Пляшу вокруг огня на краю мира. Пою, танцую. Руки полны, горло полно. Мир полон.
  Под ногами известняк. Бесконечность ракушек...
  Звёзды... Крымские звёзды. Вечность над головой.
  Тридцать семь лет, прожитых в попытках дотянуться до бесконечности. В счастливых попытках. В прыжках выше головы. В напряжении за гранью всех пределов прочности. В падениях, немощи, криках бессилия. И прыжках, прыжках, прыжках... И в счастье, счастье, счастье.
  Повезло. Мне очень повезло. Я потратил столько сил на боль и счастье, что ни на что другое их не осталось. Ни грана, ни капли. Ни вдоха, ни выдоха.
  А звёзды горят. Горят! Полыхает великий вселенский пожар. Разносятся по миру крики бесконечной ярости. Бесконечной радости.
  Эй! Я слышу вас! Слышу! И кричу в ответ.
  Я ярость! Я радость! Я любовь! Я жизнь!
  Кричу. Пою. Хриплю. Срываюсь. И снова пою.
  Нет радости без песни. Радость без песни безнога, безрука, безгласна.
  Звёзды пылают.
  Купаюсь. Купаюсь в свете звёзд. В свете своего костра купаюсь. В шорохах моря плыву.
  
  Люди. Откуда они? Я так привык радоваться один, что не сразу замечаю их. И даже когда замечаю, не вижу. Так же как в клубах, когда пою и швыряюсь огнём, не замечаю тех, что вокруг. Так и сейчас.
  Они окружают меня. Приходят со стороны суши, встают рядом. Смотрят спокойно. Безразлично смотрят. Как враги. Хороший враг всегда смотрит спокойно и безразлично. И только самый лучший смотрит с любовью. Таких нет. Почти нет.
  Они приходят из темноты, что стоит за кругом света моего костра. Встают на границе. Молчат. Смотрят.
  А я пою. Я танцую.
  Я трогаю босыми ступнями известняк. Мод моими ступнями без счёта ракушек. Бессчётные жизни, ставшие камнем. И пока я танцую, они во мне.
  Всё во мне. Звёзды, огонь... Деревья и травы, которые ест огонь. Люди и звери, из которых выросли эти деревья и травы. Тьма... Всё во мне. Как я могу остановиться? И я не останавливаюсь.
  Люди смотрят спокойно и безразлично. Ни один из них не смотрит с любовью. Они не настоящие враги. Потому что встретить настоящего врага так же трудно, как потерявшемуся младенцу отыскать мать среди миллиардов чужих людей. Отыскать, просто заглядывая в глаза прохожим.
  Удар бросил меня в костёр. Майка... Почему я в майке? Плясать на краю пропасти можно голым. Джинсы... Почему я в джинсах?..
  Загорелось всё. Пламя жёлтым солнечным облаком окутало меня. Я провалился в Солнце.
  Я поджигал себя. Не раз. Но я не знал, что может быть так горячо.
  Солнце поглотило меня. Стало сжигать. Сжигать! Сжигать! Я горел. Сгорать страшно. Сгорать больно. Раньше я не знал этого. Раньше я только горел. Сейчас я сгорал.
  А они смотрели. Спокойно и беззлобно. Словно это горела деревянная кукла. Словно горело то, чему изначально предназначено сгореть. Как я увидел это? Зачем я увидел это? Не знаю. Но, увидев, я выбросил себя из костра. Вулканическим рывком, лавой выбросил. И спокойствие на их лицах сменилось страхом.
  Горящий, словно Солнце, человек встал и пошёл. Нет, не пошёл. Бросился.
  Клубок нераспутанных огненных нитей встал и бросился к обрыву. Они расступились. Да и кто бы не расступился? А я рванулся к обрыву. Я стартовал космической ракетой, устремлённой в неизвестность. В темноту и ужас. С воем понёсся в пропасть. В пропасть, за которой, я знал, начинается бесконечное море. Не зря же я рвался сюда из сгорающего Ленинграда.
  Руки в рыжих лохмах. Раскинул. Оттолкнулся. Изо всех сил. И дальше. Дальше! Мне ли привыкать рваться за человеческие пределы?..
  Внизу берег. Десять метров камней, обкатанных волнами. А потом море. Вся надежда на него. Бесконечное. Ласковое. Спасительное. Иначе куда бы я рвался?
  Я летел. Я падал. Как звезда в августе с угольного неба огненной чертой. Как космический аппарат, горящий и обугливающийся в плотных слоях атмосферы. Как падший ангел, как сбитый бомбардировщик, как гаснущий салют.
  И камни расступились. Или мне это только показалось? И вода встретила меня. Как мать беспутного сына. Ударив, но не убив. И соль, потушив огонь, вновь подожгла моё тело. Бесчисленные зубы моря впились в моё тело. Море, словно бы, брало своё. Заставляя платить за спасение, жгло, рвало, топило.
  - Зачем? Зачем? - думал я, захлёбываясь от боли. - Море, зачем тебе это?
  Я дрался с морем, как с самым опасным врагом. С врагом, который любит.
  Я знаю боль. Хорошо знаю. Но раньше она не хотела убить меня.
  И я встал над болью. Я стал сильнее. Я так решил.
  Я поднял голову и увидел далёкий берег, где нет людей, желающих моей смерти. Я забыл тело. И поплыл. И боль отступила.
  Боль слаба. С ней просто. Надо только стать сильным.
  Я кивнул своей боли и поплыл дальше.
  Наверху горел костёр. Кто-то метался на фоне пламени. Гортанные голоса что-то кричали в темноту. Другие гортанные голоса откликались.
  - Смерти нет! - закричал я им со смехом.
  Голоса на секунду смолкли и с новой силой заметались вокруг костра.
  - Нет! Нет! - кричал я, убеждая.
  Выстрелили из пистолета. Наверное, в меня. Но разве найдёшь меня в этом огромном море? Что ваш жалкий кусочек свинца против вечного блеска вселенского моря?
  Я смеюсь и плыву. Весь в море и боли. Я плыву и разговариваю с ними. С морем и болью. Потому что они - жизнь. С кем ещё разговаривать, если не с жизнью?
  - Любишь ли ты меня? - спрашиваю я боль.
  - Конечно. Без тебя не было бы меня, - ответила боль.
  - А ты меня? - спрашиваю я море.
  - Без меня не было бы тебя, - сказало море. - Конечно, люблю. Как сына, как продолжение.
  - Я твоё продолжение? - спросил я.
  - Ну, конечно, - засмеялось море.
  - А я? - спросила боль.
  Море засмеялось так, что не смогло ответить.
  И боль замолчала.
  Плыть, плыть. В черноту, в ночь, в бесконечность, в смерть.
  
  И снова море. Снова простор. Искры звёзд в дрожащих глазах моря.
  По животу движение воды.
  Дельфин. Друг.
  Теперь я не утону. Потому что дельфины не тонут.
  - Опять не умер, - скорее определил, чем спросил он.
  - Опять, - виновато усмехнулся я, хотя в чём была моя вина?
  Оборачиваюсь. Костёр на обрыве. Стоят люди. Не мечутся. Всё понимают. Проиграли.
  И затерянная среди них моя девочка смерть. Одинокая. Смотрит, машет рукой. Лохматит волосы, шепчет что-то. Закусывает палец, зная, что не докричаться. И всё равно шепчет, шепчет... Мы столько раз смотрели друг другу в глаза, что у нас уже нет тайн друг от друга. Я не слышу, что она шепчет, но я знаю. Там про встречу, про любовь. Никто не любит нас больше смерти, никто сильнее не желает добра.
  Люди не понимают смысла смерти. Но смерть знает смысл жизни.
  Девочка желает мне доброго пути.
  
  
  VI
  
  Маяк. Я вижу его в свете проступающего утра. Белая колонна. Башня из слоновой кости. Указатель в небо.
  Плыву. На маяк. Рву воду. Сминаю горячим катком своего тела волны Чёрного моря.
  Теперь у меня есть цель. Далёкая. Едва видная на горизонте. Белая, как невеста. Цель.
  И снова радость. Снова раскатываются по венам пьяные струи счастья. Поют в венах пьяные струны счастья. Хриплю, взбираюсь на волны. Скатываюсь в провалы и снова взбираюсь. Простое счастье борьбы. Простая радость побед. На пути к цели.
  
  Зачем мне маяк? Что мне с него? Не знаю.
  Между нами километры и километры моря. Километры и километры воздуха, скал и воды. Он далеко. Но я сильный.
  Начинается зной. Берег укрывает дрожащая дымка.
  Маяк дрожит, переливается. Как мираж. Как отражение на воде. Я боюсь, что он исчезнет. Истает облаком, развеется дымом. Канет облачком пара изо рта младенца в морозном январе...
  Боюсь. Плыву. Радуюсь.
  Дымка дрожит. Дрожит скала, на которой стоит маяк.
  Дрожу я. От радости встречи. От близости маяка. От его чистоты. Его силы и стройности дрожу.
  Ведь зачем-то же он указывает в небо! Зачем-то же светит в ночи! Зачем-то зовёт к себе!
  И я раз за разом выбрасываю к нему руки. Тянусь. Разгребаю, разбиваю одну за другой бесконечные волны бесконечного Чёрного моря.
  Радость преодоления. Борьба с морем. С волнами. Бесконечная радость преодоления.
  А небо поёт зноем и синевой. Небо поёт высотой. Бесконечностью над моей головой поёт.
  И кричат чайки. И простор. От самого дна моря до самых вершин неба.
  Ныряю. Плыву под водой. Мир лазорев, прохладен и светел.
  Я прорвусь! Я буду на маяке!
  
  Шелест волн... Кричат чайки на скалах... Огромных вечных скалах, каменными водопадами падающих из поднебесья в синее до боли море. Высь... Какая здесь высь...
  Начало знойного дня...
  Маяк вдали...
  
  Пой мне, моё бесконечное небо! Пойте чайки! Пой огромное море!
  Я знаю, я не умру. Пока вы поёте, я не умру.
  Я буду петь с вами. Петь и смеяться. Как равный. Как брат, как друг.
  
  Лето... Бесконечный праздник. Бесконечный огненный праздник.
  Лето... Маяк...
  
  Ближе. Маяк всё ближе. Вот он уже над моей головой. Господи, какой он белый... Карабкаюсь по отвесным тропам. Шатаюсь от усталости и счастья и смеюсь. Камни врезаются в босые ступни. Осыпаются. Я соскальзываю. Падаю. Встаю, отряхиваю каменное крошево с локтей. Руки в каплях проступающей крови. Как красива кровь под этим солнцем. Смотрю, любуюсь. Щурусь на небо, иду вверх...
  
  Ветер. Здесь такой ветер...
  
  Дочь смотрителя маяка. Тонкая. В трепещущем под ветром платье. Смотрит из-под руки. Склонила голову набок. Широко открытые глаза.
  Я увидел её девочкой застывшей на границе детства и юности. Ещё чуть, одно движение, и всё изменится. Изменится она. Изменится мир.
  А пока она, ребёнком, смотрит на меня из-под ладони, чуть склонив голову набок.
  Я улыбнулся. Улыбнулась она. Как зеркало. Как море. Как моя смерть. Девочка...
  - Ты пришёл из моря? - спросила она, продолжая улыбаться.
  - Да.
  - Наверное, хочешь есть?
  Как она узнала?
  - Да.
  Девочка принесла молока и хлеба. Мы сидели на краю обрыва, смотрели на корабли в трепещущем стекле воздуха. Море блестело, словно укрытое фольгой. Под нами летали чайки и бился прибой. Время текло из бесконечности в бесконечность. Лишь двигались корабли и летели чайки.
  - Я живу здесь одна с отцом. Он зажигает маяк по вечерам. Но сегодня он в городе, - рассказывает девочка. - Здесь бывает скучно, но у меня есть велосипед, подзорная труба и кот.
  - Когда я вырасту, ты женишься на мне? - вдруг спрашивает она.
  Странные вещи говорят подчас дети...
  - Я бы ждала тебя, - обещает.
  Обещает человеку, с ног до головы покрытому шрамами и ожогами. С руками в бисере запёкшейся крови. Со смеющимся счастьем в глазах.
  Я смотрю на неё, и мне так хочется ответить 'да'. Но я только молчу и улыбаюсь. Обещания, данные под маяком священны. И поэтому я только молчу и улыбаюсь.
  Знаю, смерть не обманешь. Как не обманет смерть.
  Она обижается. Отворачивается. Ветер треплет её волосы. Минута, другая... Вокруг море и дрожит воздух. Ещё минута. И вот она уже повернулась ко мне, и мы опять говорим. Смеёмся...
  Ребёнок... Девочка... Смерть...
  - Показать тебе маяк? - говорит она. - Отец в городе. Но я умею зажигать огонь.
  Мы идём по винтовым лестницам. Поднимаемся. Стены маяка холодны. Я трогаю их рукой. Чувствую покой и силу.
  Смотрю на гибкую спину ребёнка впереди меня.
  Где грань меж человеком и нечеловеком?
  Она не человек. Она больше. И меньше. Она не человек.
  Она ведёт меня по бесконечным тропам маяка. Лестницы, переходы, комнаты. Мне кажется, мы блуждаем уже сотню лет.
  Окна... Окна маяка. Каждое выше предыдущего.
  Окно: степь, бесконечность, гладь, дрожащий горизонт...
  Окно: море, бесконечность, гладь, дрожащий горизонт...
  И мы идём всё вверх и вверх. Кружимся. Вальс. Я люблю вальс. Нет танца красивее вальса. Танца смертельнее вальса. Ни один человек, начавший танцевать вальс, не закончит его прежним.
  А мы всё вверх и вверх. Кружимся, вальсируем. Ребёнок ведёт меня в этом вальсе. Кружит. В окнах степь и море, море и степь ... Две грани одного лезвия. Лезвия, в которое нельзя не влюбиться. Даже если оно когда-нибудь убьёт меня.
  Топ-топ. Ведёт меня девочка всё вверх и вверх. По кругу вверх и вверх. Топ-топ...
  - Постой, - говорю я, смеясь. - Мне не одолеть этого подъёма за один раз.
  Она садится на ступеньку. Я тоже.
  Она смотрит на меня сверху вниз. Она выше.
  - Ты не устала? - спрашиваю.
  - Нет, - качает она головой. - Подниматься просто.
  - Я вижу, - соглашаюсь я.
  И мы идём дальше.
  Столбы света из окон растворяют полумрак. Пыль кружится. Яркая, праздничная. Такая же, как в море. Как на дне моря. Солнце и пыль везде одинаковы...
  Смеюсь... Смеюсь и поднимаюсь вслед за ребёнком.
  - Туда, туда... - говорит она и показывает пальчиком вперёд и вверх.
  Я поднимаю голову. Впереди только ступени и свет. Туда.
  Вперёд и вверх. Туда, где свет.
  От огня до огня. От света до света.
  Положа руку на уставшее рвущееся сердце, вперёд и вверх.
  В груди остро и горячо.
  Остро и горячо. Как и должно быть в груди.
  Темнеет. В одном из окон солнце падает в море. Море становится багровым. Море принимает в себя умирающее солнце. Багровые корабли плывут медленно и торжественно, как смотрители похорон. Они несут свои гордые мачты и реи, подобные детским рукам, вскинутым в пионерском салюте. Пламенеют борта, блещут иллюминаторы.
  Шаг, и они исчезают. Тьма сгущается.
  Иду. Поднимаюсь.
  Лестница так длинна, что мне кажется, будто она идёт до самого неба.
  Тьма становится непроглядной. Движусь на ощупь. Перила, ступени, стены. Мир истаял до таких простых вещей... Шорох шагов девочки.
  Теряю... Теряюсь...
  И вдруг:
  - Стой! - говорит она.
  Ступени кончились. Под ногами площадка.
  - Стой, - повторяет она. - Закрой глаза.
  - Зачем? Я всё равно ничего не вижу, - пытаюсь шутить я.
  - Закрой.
  Я послушно, как перед врачом, закрываю глаза.
  И вдруг свет! Свет!!!
  Сквозь закрытые веки он жжёт меня. Это нельзя вытерпеть и я отворачиваюсь. Я закрываюсь руками. Что-то бормочу сквозь зубы, ругаюсь. И почему-то смеюсь...
  - Столько света бывает только на маяке, - говорит девочка, и я слышу, она тоже смеётся.
  И мы смеёмся вместе. Слушаем смех друг друга и смеёмся. Как идут в темноте, взявшись за руки.
  Столько света... Господи...
  Свет проходит сквозь меня. Размывает. Уносит меня во все стороны света. В море уносит. В небо, искрящееся звёздами. Меня нет. Я везде. В море. В небе. Рассеиваюсь в южных ветрах. Несусь к крымским звёздам, огромным, как детские глаза. Я в каждой волне и каждой впадине меж волн. В мерцании звёзд. В их свете и их тьме.
  И тут... Я не знаю, зачем это делаю. Открываю глаза. Смотрю на огонь маяка. Столько света, что я ничего не вижу. Только свет. Абсолютная белизна. Абсолютная чистота. Смотрю и не могу наглядеться. Я никогда не видел огня чище. Не видел огня ярче. Знаю, горю, но понимаю, что не мог не сделать этого. Не мог не шагнуть навстречу. Не мог не упасть в огонь. Я живу, только пока сгораю. Только пока горю.
  Да! - кричу я, смеясь, в эту белизну и чистоту.
  Чувствую, как горят мои глаза, как плавится хрусталик, как выгорает радужка. И смеюсь! Так и должно быть! Только так! Идти навстречу свету, чтобы сгореть в нём! Сгореть в огне, рождающем свет!
  - Закройся! - слышу крик.
  Её ладони ложатся на моё лицо. Бьют меня по лицу.
  - Закройся! - почти плачет она.
  Она толкает меня. Ведёт. Бьёт. Не больно. Дети не умеют бить больно.
  Ступени. Ступени вниз. Иду, спотыкаюсь. Открываю глаза, и боль вцепляется в них дикой кошкой. Царапает, рвёт. Боль...
  Ничего не вижу. Только боль.
  Девочка ведёт меня вниз. Девочка плачет.
  - Что ты сделал? Что ты сделал?.. Я же просила... - говорит она и слёзы в её голосе. - На маяке нельзя открывать глаз. Человеку нельзя видеть столько света.
  - Не плачь.
  Не могу же я объяснить, что не могло быть по-другому.
  - Не плачь.
  Мне больно говорить, но я не умею слушать, как плачет ребёнок. Никогда не умел.
  Она ведёт меня. Приводит на берег моря. Я слышу шум волн. Чувствую волны босыми ногами.
  - Посмотри вокруг, - просит она. - Видишь что-нибудь? Море, звёзды?
  Пробую открыть глаза. Ничего. Только боль.
  Она плачет. Садится на мокрые камни и плачет в колени.
  Я стою, боясь тронуться с места. Слепой в огромном мире. На берегу бескрайнего Чёрного моря. Боюсь сделать шаг.
  А где-то надо мной невидимые звёзды. И вспыхивает, словно Солнце маяк.
  Вокруг столько всего!
  - Я пойду, - говорю я.
  - Куда? - вскидывается она. - Куда ты пойдёшь? Ты же слепой!
  - Это ничего, девочка. Ведь не всю жизнь я буду слепым. Когда-нибудь это кончится.
  Я останавливаюсь, оборачиваюсь напоследок, смотрю туда, где, сидит она, невидимая для меня. Улыбаюсь ей. Делаю шаг в море. Другой. Иду, оскальзываюсь на камнях. Падаю. Холодные брызги в мои слепые глаза. Боль! Боль! Всё-таки к ней невозможно привыкнуть. Рвёт. Режет. Зачем мне столько боли?..
  Плыву...
  Открываю глаза. Закрываю. Ничего не меняется. Ничего не вижу.
  Слепой. Плыву. Перед глазами только свет. Тот, что я видел последним. Белый, как слепота. Или абсолютное зрение.
  
  И снова все просторы мира мои! Всё небо, которого я не вижу. Все песни звёзд. Всё моё! Всё мне! Все пространства в мои слепые глаза! Все тысячелетние тайны, бездонные ужасы и безграничная радость!
  Счастье... Его не высказать. Как не съесть всю соль Чёрного моря. Не успокоить его ветров. Не остановить ход волн. Счастье кипит и бьётся во мне. Бросает от берега до берега. От луны до безжизненного дна.
  Море... Господи, я снова в море...
  Слепой. Один на один с морем. С тайной, праздником, смертью...
  
  Плыву. Держу звук прибоя за спиной. Волны всё глуше.
  Ветер стихает и наступает полная тишина.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"