Аэропорт, где работают молодые пилоты, чист и без единого облачка, тогда как в ста километрах отсюда бушует настоящая гроза. И так уже несколько дней. За то время, пока пилоты-курсанты находятся здесь в командиров-ке, они привыкли к своему новому образу жизни, успели познакомиться с местными жителями и полюбить этот небольшой рабочий поселок. Гроза не дает им приступить к работе уже не первый день. Вот, кажется, и этот останется для них "без полетным". И тогда они садятся в лодку своего хозяина по квартире, где остановились на первое время, по-ка в аэропорту ремонтируют для них комнату и гребут вверх по течению реки. Места здесь удивительно-красивые, прямо сказочные! И как в каждой сказке наполняют сердца то неописуемым восторгом, то жутким страхом. Серые скалы кажется вот-вот рухнут, соскользнут под воду, такие они высокие, крутые, а к реке, чуть пологие и гладкие-гладкие, без единой трещинки или каменистого нароста. Говорят, здесь хорошо загорать летом. Но сейчас ранняя весна и эти ребята еще не пробовали здесь купаться. Скалы наводят то ужас, то покой... Там, где в расщелинах не пробивается даже мелкий мох, стекают откуда-то из недр земли ржавые петлистые струи воды. Оранжевые на солнце они кажутся огненными, извилистыми змеями, которые просто клубками вьются в некоторых местах и уходят под большие острые камни, которых "накидано" здесь тоже великое множество. Дальше вдоль реки березы, сосны, осинки, тенистый пихтач: так и сбегают где гурьбой, где поодиночке прямо к самой воде.
Они плыли уже в километре от поселка, когда увидели мужчину. Он выкапывал небольшой куст у самой воды: небольшое растение с узловатыми короткими ветвями. Мелкий зеленый лист кустарника скрывался за множеством розовых пупырышек бутонов.
- Папаша! Ты чего природу губишь, - крикнул Валерка.
"Папаша" повернул сосредоточенное лицо:
- И никто не губит. Хочу вот дочурке подарок сделать, в своем палисаднике посадить. Уж больно красиво цветет, прямо заезды розовые, да и только.
- Ты папаша, лирик. Нашел тоже чего дочке дарить. Лучше купи ей "Жигули".
Лицо мужчины нахмурилось, стало чуточку строгим:
- Машина что, машина, железка-дело наживное... А вот понимание красоты, ребята, за деньги не купишь, я хочу, чтобы душа у нее расцветала как этот цветочек: нежная, приветливая была, чтобы к этой душе люди, как пчелки на цветок собирались.
- А пчелки-то папаша жалятся..., - говоря это, Валерка подчалил лодку к берегу, чтобы передохнуть и грести дальше вверх по течению.
- Э... вы мне не говорите, я пчеловод старый. Пчела она тоже знает, кого можно жалить, а кого нет.
- А когда и кого она жалит? - не унимались парни.
Но видно, разговор этот нравился встречному мужчине и он не подозревал, что приезжие давно насмехается над ним. Мужчина продолжал говорить с ними доверительно и откровенно:
- Вот попробуйте, подойдите, к пчеле на пасеке, а сами не думайте о них, а о чем-нибудь другом, они непременно ужалят... Приходите ко мне на пасеку, подымарите... Если лежит у вас душа к пчелам, они это сразу почувствуют.
Глаза его хитровато прищурились, но в них не угадывалось ни зла, ни насмешки. Они смотрели на незнакомцев полные любопытства и желания убедить парней в правоте своей истины, что детям, пока они дети, надо дарить свои чувства, свое умение любить и понимать красивое.
Один из ребят посмотрел на мужчину, на куст и вдруг начал смеяться. Он смеялся долго и с наслаждением.
- Папаша! Да никакие это ни звезды! Это обыкновенная волчья ягода...
Мужчина не ответил, повернулся к ним спиной, снова принялся за работу, а парни, повернув назад, поплыли к дому, смеясь над чудаковатым незнакомцем.
Вскоре их практика подошла к концу, ребята уехали в город заканчивать летное училище. И как когда-то в детстве, каждый загадал: если получит направление в район, где проходил практику, жизнь сложится удачно. И удача пришла! Год, как они летают сюда: Семен и Валерий. Но, од-ному из них - Семену, это как будто уже не в радость. сердится, вечно старается придраться к другу. Отчасти тот догадывается, почему. Его грызет сознание собственной неправоты в отношении того незнакомца, что встретили весной полтора года назад еще в студенчестве.
Привычка кататься на лодке у них осталась. И всякий раз, когда удавалось, несколько часов свободного времени они садились на весла и подплывали к какой-нибудь скале: купались, загорали в свое удовольствие. В один из таких заплывов они вновь "укатили" далеко от поселка. И однажды, когда за поворотом, где скала уходила резко влево они оказались на солнечной стороне, до Семена донесся приглушенный Валеркин шепот
- Смотри, Сень...!
Но он видел уже сам. Вся солнечная сторона горы отливала бело-розовым светом. Такими бывают вечерние облака впервые минуты после грозового ливня. Сугробистые, пышные, насквозь пропитанные солнцем. Но это облако не казалось безжизненным, оно дышало, от него исходил причудливый ароматный запах со сладко-горьковатым привкусом. Чем ближе они подплывали к подножию, тем быстрее расходилось бело-розовое облако, будто его разгонял ветер, превращая все в маленькие причудливые островки. Потом эти островки мало-помалу таяли представляя собой отдельные розовые звездочки. И вот уже угадываются извилистые, узловатые короткие ветви. Недавнее чудо приобретало очертания того хилого, нераспустившегося куста с маленькими бледными пупырышками "гадкого утенка", который выкапывал когда-то на этом месте тот, незнакомый мужчина.
Семен увидел Валеркино лицо, погрустневшее, растерянное.
- Ни за что обидел мужика. А ведь прав он - не купить эту красоту, ни за какие деньги.
После этой прогулки они старался не вспоминать о встрече с местным жителем, но вновь и вновь возвращался к нему, потому что не могли забыть это бледно-розовое облако.
Не забывал и Валерка. Но не признавался. Угрюмо мол-чал. И только когда вечерами Семен собирался на летнюю танцплощадку, старался говорить ему колкости:
- Ложись, отдыхай! Далась тебе эта девчонка! - Валерка лежал в пилотной комнате и на чем свет ругал друга. Ругал незлобиво, но сердито, с вызовом, и больше, пожалуй, за молчание, чем за его прогулки. Ему только приходилось догадываться о его встречах с этой "розовой куклой", как окрестил он ее сам в первый их приезд.
- И что в ней хорошего? Тебе-то какое дело с кем она пойдет? Да и пойдет ли вообще?
Семен не спорил. Он знал - друг сердится от неведения. Его разбирало любопытство, а тот молчал. Молчал ни потому, что не доверял другу. Рассказывать не о чем. Ведь в их встречах с Анной нет ничего определенного. Они не знают друг друга. Да и о его существовании она, навряд ли догадывается. И на свидание к ней тот шел всегда наугад, порой, не надеясь ее увидеть. Но каждый раз, когда они прилетали в этот поселок, встречал ее. И когда она проходила мимо, он видел, как она улыбается ему одними только глазами.
Семен оделся и стоял в дверях, ждал, когда друг выговорится. Однако все было напрасно - тот и не собирался униматься...
- Ну, будь! Приду, возможно, сегодня, - шутит он, наконец, и выходит на улицу.
Вечер. Семен смотрит на часы, прикидывает: если даже Анна не на работе в первую смену, а она медик в детском стационаре, то наверняка в их местном клубе на аэробике или в театральном кружке.
Прошел несколько шагов от здания аэропорта и остановился у кленов. Здесь он всегда встречал и провожал ее каждый свой приезд.
Он увидел ее весной. В один из тех майских сибирских вечеров, когда в теплом вечернем воздухе лопаются тополиные почки, когда многочисленные прохожие заполняют улицы, когда тебя не покидает настроение праздничности, и ты ждешь чего-то хорошего, необычного. В этот миг он увидел ее: она шла одна - плечи тоскливо опущены. Ему сделалось грустно от ее вида: вечер такой, все радостные, а она одинокая и грустная... Он невольно пошел следом. Хотел догнать, рассмешить, рассказать какую-нибудь забавную историю, но передумал. Мало ли почему грустно человеку, чего лезть в душу? Так и шел следом на некотором расстоянии. А когда вновь через полгода они прилетели в командировку, он увидел ее во второй раз. Случилось это в поселковом клубе, на вечере. Обрадовался ей как старой знакомой. Пригласил на танго и уверенный в успехе, спросил:
- Можно вас проводить, нам кажется, по пути...
Она весело рассмеялась:
- Вам это действительно, только показалось.
Больше не проронили ни слова.
Из клуба он ушел первым. Когда мимо кленов, где он впервые увидел ее, прошла она, и одна, искренне про себя возмутился. Постоял некоторое время и пошел за ней следом. То же самое повторилось и на следующий день: при-гласил танцевать, предложил проводить, но она снова не согласилась. А мимо кленов снова прошла одна. Вот упрямая! Не то радуясь, не то огорчаясь подумал он про себя. А еще он подумал, что парни, которые живут здесь, просто лохи, если до сих пор не смогли с ней подружиться. Но легче от этого не стало. Наоборот... она вызывала в нем легкую грусть. И тут он поймал себя на мысли, что слишком много думает о ней и даже радуется, что у нее нет парня. Он осмелел, вновь пошел за ней следом. Она начинала нравится ему. А идти за ней следом и предугадывать все, что сделает она через две-три минуты, доставляло ему сущее удовольствие.
Он знал, что она обязательно остановится на мосту, и, облокотившись о перила, посмотрит вниз на воду. На дощатом тротуаре к дому покачается немного и сбежит к калитке. А когда все это повторялось, он радовался. И уже сам не мог понять, почему пошел следом за ней в первый вечер. Он ждал этих встреч и волновался, как перед первым свиданием в юности. Ему казалось, что так он жил всегда. И не задумывался о том, зачем он идет, для чего это ему нужно. И если долго не удавались командировки, начинал скучать о ней, беспокоиться. А как только летели в тот район, старался увидеть ее в тот же вечер. Он любил ее...и все больше убеждался в том, что без этой, еще недосказанной, еще по сути не родившейся любви - ему не прожить. Что он мог ответить Валере? Похвалиться своим завидным постоянством, что вот уже два года и думать не думает ни о ком, кроме нее? Иногда страшился своего чувства, желая самому себе влюбиться хоть на один день, на вечер. Но через мину-ту уже ненавидел самого себя и откровенно, с нежностью вспоминал ее.
Как хотелось ему, поравнявшись с ней, шагнуть навстречу, остановить. Рассказать о том бледно-розовом облаке в горах. Свозить ее туда на лодке. Как иногда мы упрощаем жизнь, делаем ее обыденной и неинтересной. Боимся лишний раз улыбнуться, сказать человеку приветливое слово. А ведь с ним, с этим человеком, мы, может быть, уже не встретимся. И будем вспоминать с горечью, задним числом, что улыбнулись ему не так, те так посмотрели на него, не то сказали, как нам хотелось.
Она шла быстро, не оглядываясь. Вот она ступила на мостки тротуара, сбежала к калитке. Вот сейчас подойдет к двери, постучит. Даже стук ее он уже знал: три частых уда-ра и один - короткий. На веранде зажжется свет и она скажет:
- Открывай, пап, Дубровский!
И опять он не увидит ее. Может, месяц продлится разлука, может полгода, а может статься, они и не встретятся ни-когда. Встретит хорошего человека и махнет отсюда в ка-кой-нибудь большой город. И снова сделалось грустно. Хо-тел окликнуть ее и не смог.
Она постучала в дверь. До него донесся стук: три частых удара и один короткий. На веранде зажегся свет, послышал-ся ее голос:
- Открывай, пап, Дубровский!
И снова наступила тишина. Он шел в сторону аэропорта и тихо про себя улыбался. Она здесь, никуда не уехала, ни с кем не встречается... Он знал о ней все!
...Валерка еще не спал. Явно ждал друга. И точно, как только Семен снял летнюю летную куртку и сел на стул, заговорил:
- Сияешь как медный пятак. Уж не поцеловала ли она тебя? А губы твердые, не целованные еще...
- Пошляк, ты, Валерка!, - возмутился он искренне и за-тем радостно ему так сообщил, - знаешь, она снова шла одна...
- Чему радуешься, ну и засидится в девках!?
- Валерочка! Ей всего восемнадцать!
- Рвут цветочки, когда они цветут. Я думал роман у вас... Уж давно бы закрутил. Знаешь, я, наверное, возьмусь, чего зря девчонка пропадает.
- Алиментщик, молчи! А вообще-то я бы хотел, чтобы ей встретился хороший-хороший парень.
- Как ты, - съязвил Валерка и рассмеялся собственной шутке.
Как Семен и предполагал, все лето им не давали командировку в "аннушкин район". Уже под осень, когда туманилось золотистое бабье лето, прилетели в поселок. Первое его желание встретиться с ней, с Аней. Но пришел дежур-ный диспетчер и сказал, что на одном из маршрутов у золотодобытчиков несчастье, просят вылет. Дежурный вертолет недавно вылетел по "скорой" в одну из дальних деревень к роженице.
Летели на маршрут минут тридцать. Сказали, что в аварию попала девушка медик, нечаянно задело лебедкой руку, потеряла много крови, может остаться без руки.
Когда пострадавшую вносили в вертолет, Семен не ви-дел. Только подали ему уже в пилотскую кабину ее вещи, а среди них - букетик из веток. Листья на нем почти облетели и лишь ярко горели налитые соком, алые и крупные, как бу-сы, переспелые ягоды.
Что-то знакомое почудилось Семену в изгибе ветвей. Извилистые, узловатые и совсем недлинные... Заныло, защи-пало сердце. Это были плоды волчьей ягоды. Видно эта девушка, медик, дочка того незнакомца... Сразу вспомнилось и бледно-розовое облако, и слова чудаковатого мужчины: "Хочу, чтобы душа у нее была, как цветочек, нежная, приветливая, чтобы любили ее люди".
Какая хоть она? Семен представлял ее и не мог видеть ее лица. Ее закрывало лицо его знакомой Аннушки. Он видел то ее, то бледно-розовое облако в горах, то склоненное лицо мужчины над кривыми узловатыми ветвями. "Вот удар для старика", - подумал пилот. Представил, как изменится его лицо, когда скажут о несчастье дочери. Во что бы то ни стало, надо долететь и сделать все возможное, чтобы худого ничего не случилось. Надо будет, они и в областной центр ее на вертолете доставят. Все будет хорошо, мысленно успокаивал Семен и того малознакомого мужчину, и незнакомую ему девушку, что лежала в их вертолете.
Санитарная машина ждала вертолет на летном поле. Как только приземлились, Семен по ступенькам сбежал в салон вертолета в отсек, где находилась девушка. На носилках, с искусанными в кровь губами лежала "его Аннушка". В пер-вое мгновение он, как будто, и не удивился этому. Девушка, о которой он думал весь полет, за эту дорогу ему стала та-кой дорогой и близкой, что невольно могла походить на его любимую. Семен не успел еще ничего ни сказать, ни спросить, ни даже передать букетик. Он держал его перед собой. Вошли санитары. Носилки осторожно укрепили в машине "Скорой помощи". И тут только он окончательно убедился, что на носилках - "его Аннушка". Он вскочил в "Скорую". Обескровленные губы девушки разжались. Уголки их поднялись вверх - она пыталась улыбнуться. Глаза ее такие знакомые и такие тревожные все больше наполнялись слезами:
- Это вы? Передайте папе и маме... Нет, я, наверное, по-правлюсь...
Она узнала его, того неприятного типа, который на танцах то и дело твердил как попугай: "Можно вас проводить, нам, кажется по пути?!"
Она узнала его и как будто не удивилась, увидев в его руках ее букетик. Валерий приподнял его.
- Правда, когда цветет это растение, оно похоже на розовые звезды?!
В знак согласия она прикрыла глаза и очень тихо добавила:
- А когда их много, они похожи на красивые бело-розовые облака, а вообще, это обыкновенная волчья ягода...
* * *
Семен снова в этом поселке. Тридцать лет прошло с той поры. Давно уже здесь нет аэропорта. И не летают маленькие стрекозы-вертолеты. Но он подходит к кленам. Смотрит на часы... Вот время, когда должна проходить она... Пройти мимо, вскользь взглянуть на него, улыбнуться.
И снова он пойдет за ней следом. Снова увидит, как, облокотившись на перила, она посмотрит на воду, но уже не качнется на тротуаре, не взбежит весело по ступенькам крыльца. И стук ее будет другим. Сухим, отрывистым, грустным... И сквозь непроглядную тьму он разглядит в свете фонаря, как садится она на ступеньки, почувствует на расстоянии, как вздрагивают ее плечи. Она плачет.
Семен долго стоит в раздумье.
Он знает, ее не будет.
И тогда он один идет по следам своей далекой памяти. Как когда-то она, останавливается на мосту. Но уже не облокачивается на перила.
Их нет.
И речки нет. Высохла, истощилась, превратилась в скучный серый ручеек. Но мост еще стоит - рассохшийся, покосившийся, но еще крепкий, чтобы выдержать десяток ма-шин в сутки. И дорога от моста к дому каменистая, неухоженная. Прохудился и дощатый тротуар. Сквозь свет фона-ря видит, как кустится островок розовых звезд, их звезд...
Подняться бы по ступенькам. Постучать в дверь: три частых удара и один - короткий... Этот веселый, приятный для него звук хорошей молодости. Но он знает, на веранде уже не зажжется свет и никто не откроет эти двери...
Отец ее давно умер. Умер в самой середине июня, как раз в ту пору, когда зацветает волчья ягода, а склоны гор покрываются бледно-розовыми облаками.
Из соседнего дома на крыльцо вышла соседка и грустно так сказала: "Не цвел куст-то, долго не цвел. А вот нынче, как сдурел, прямо все так шапкой розовой было покрыто, ждал видно хозяйку-то".
- А что? И она приезжала нынешним летом?
- Приезжала... Да, вроде, как не уехала еще... - женщина повернулась лицом в отворенную в дом дверь, громко крикнула, - Лен, а Лен! У кого Анна-то остановилась, она тебе сказывала?