Мальцев Павел Викторович : другие произведения.

За жёлтым забором-2 часть Под Бой Курантов

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Вторая часть книга "За Жёлтым забором"- "Под Бой Курантов"

   Павел Мальцев
  
   ЗА ЖЁЛТЫМ ЗАБОРОМ
  
   КНИГА ВТОРАЯ
   ПОД БОЙ КУРАНТОВ

0x01 graphic

  
  
  

ЗВЁЗДЫ ОТПУСКА

День первый, воскресенье, 15.06.1980

  
   Сколько их, этих замечательных звёзд отпуска? В первый день они выстроились для меня в млечный путь из двенадцати штучек на этикетке дорогого армянского коньяка. К чёрту все воспоминания о жизни по ту сторону жёлтого забора. Озабоченность, волнение и неудовлетворённость продолжали ещё просачиваться в мою душу из училища, но власть МКПУ надо мной уже не столь беспредельна. К чёрту военный зелёный цвет. Сбросить армейскую одежду и стать самим собой...
   Кто этот странный тип? На гражданке он мечется, сам не зная, зачем. Вспоминает через каждые тридцать восемь секунд об МКПУ и военной системе. Он так же мечется в стенах Кремлёвского училища в поисках выхода на волю. Что ему надо? Шоколада! Просто сейчас, пятнадцатого июня тысяча девятьсот восьмидесятого года, в первый день летнего отпуска, воспоминания об армейских буднях ярче и реальнее, чем окружающая действительность, и от такого противоречия тяжело прийти в себя и понять, что я уже на свободе. Сосредоточится ещё труднее. Но это нужно сделать, ведь через месяц сочные краски покроются пылью, потускнеют и потеряют изначальную прелесть. Поэтому надо глубже впитывать их в себя, чтобы, вернувшись в училище, вспоминать, вспоминать и вспоминать об отпуске.
   Такие обычные на гражданке вещи как скука, ничегонеделанье и лень (о которых за забором я могу лишь мечтать) коснутся меня за время отпуска всего несколько раз -- причём за потоком интересных событий эти прикосновения будут почти незаметны, а иногда и желанны.
   Итак, яркий свет двенадцати армянских звёздочек придал моему зрению необыкновенную остроту. Я вдруг увидел весь будущий отпуск в сияющих красках. Тридцать суток отпуска! Впереди -- бесконечность свободы. Целый месяц. Но через два дня эта бесконечность покажется не такой уж бескрайней, а многие предотпускные мечты коренным образом изменятся.
   Музыка! Я люблю музыку. Чтобы не тратить драгоценное время на интересное, но очень нудное переписывание виниловых пластинок на компакт-кассеты, я решаю покончить с этим в первый же день. Практика работы на новой аппаратуре равняется тридцати восьми сотым процента и приходится повозиться, настраивая новый музыкальный центр Panasonic. Децибелы и килогерцы со скрипом встают на нужный уровень, и колебания воздуха, выливаясь в песне великих Queen, усердно фиксируются на хромдиоксидной плёнке BASF. Неугомонный Макена заявляется в мою хибару в любимой американской майке с надписью "Trust me" и с предложением выпить. Я верю ему! Это неплохое предложение и от него вряд ли можно отказаться, тем более после четырёх месяцев без алкоголя. К тому же хорошо будет прибавить звёздочки к моему небольшому млечному пути. Итого -- пятнадцать звёздочек в первый же день.
   У Макены дома сегодня маленький кантри-сейшн. Я захожу в его комнату и -- о, ужас! -- вижу такое, чего никак не мог ожидать. Дело в том, что вот уже полгода Колька самыми прекрасными словами отзывался об одной девушке...
   Перед зимним отпуском Макена тяжело заболел и попал в госпиталь. Там он -- в который раз! -- влюбился. Полгода я выслушивал его рассказы о некой таинственной красавице. Макена на глазах сох от разлуки с возлюбленной и с неописуемым энтузиазмом рвался в увольнения, чтобы встретиться с ней. Дня два-три после каждого такого увала он мыслями напрочь отсутствовал в училище, за что ему часто влетало от начальства. Со временем у меня сложилось представление об этой девушке, как о восхитительном ангелочке. Макена строил планы на отпуск и даже говорил иногда, что решил жениться на новой подруге, а не на Оксанке. Вот как-то произошла у нас странная история...
   В роте идёт обязательная вечерняя поверка, священная церемония переклички перед сном:
   -- Курсант Иванов! -- громко произносит старшина.
   -- Я, -- отвечает ленивый сонный голос.
   -- Сидоров.
   -- Я.
   -- Спиридонов.
   -- Я.
   -- Юшин... Юшин? -- недовольно повторяет старшина и добавляет: -- Вы что, товарищ курсант, уже спите?
   В ответ опять молчание.
   -- Где этот курсант? -- раздражённо спрашивает старшина, нервно постукивая карандашом по книге вечерней поверки.
   -- Отсутствует, -- рассеянно отвечает Колькин командир отделения, и старшина напоминает ему, чтобы он и Юшин по прибытии зашли в канцелярию роты.
   Поверка давно закончилась. Рота готовится ко сну. Но командиру Юшина не до сна.
   Коленька изволит задерживаться. Рота уже спит, а Коли всё нет. Делать нечего, придётся принять крайние меры, решает старшина, и дежурный по роте командует: "Первый взвод, подъем!" Ничего не понимающие сонные курсанты Колькиного взвода медленно одеваются и щурятся от яркого света. Построение взвода в коридоре в две шеренги. Во взводе три отделения по семь человек.
   -- Первое отделение идёт искать Юшина в городок, второе -- на первое КПП, третье ищет Юшина на территории училища.
   Такова задача бедного Колькиного взвода. Проклиная Макену на чём свет стоит, курсанты разбредаются по училищу. Через полчаса Колька наконец найден и, после взбучки от товарищей, сержанта, командира отделения и старшины роты, доставлен к капитану Щерчкову, командиру роты.
   Наутро я был посвящён Колей в историю его вчерашнего свидания и очень удивился:
   -- Как? Разве ты был не с Оксанкой?
   -- Нет. Но это неважно. Я встречался с такой клёвой бабой!
   И снова я слушал восторженную Колину песнь о новой прекрасной девушке.
   -- А как же Оксанка? Ты же недавно жениться на ней хотел? Поругались?
   -- С Оксанкой я не ругался. Всё о'кей у меня с Оксанкой. Она моя официальная невеста и ничего о моей новой любви никогда не узнает.
   В общем-то, обычная история, но дело в том, что увидев в первый день отпуска ту легендарную девушку, ради любви с которой он откладывал свадьбу, я очень удивился. И это... эту ошибку природы, этого нильского крокодила, этого опоссума, эту корягу он называл "прекрасной"? Вместо красавицы Половинкиной Оксанки -- такое страшилище? Может, конечно, у неё вместо нулевых внешних данных множество духовных достоинств. Не мне об этом судить. Просто разница между тем, что я представлял после Колькиных рассказов, и ужасом, что предстал передо мной, была колоссальна.
   После двух-трёх рюмочек коньяка мне стало совершенно до фени, есть ли вообще у Макены какая-то девушка или нет. Красивая она или страшилище. На моём млечном или, вернее, коньячном пути одна за другой вспыхивали новые звёзды.
   Половину зимнего отпуска мы провели у Макены, в его девятиметровой комнате, и вот теперь летний отпуск снова начинаем в той же любимой нами каморке. Приятно булькает маленький портативный фонтанчик, в который я не раз опускал голову, охлаждая раскалённый алкоголем организм. И в который мы иногда вместо воды наливали сухое белое вино. На стене над фонтаном висят нарисованные семь рублей одной бумажкой, почти ничем не отличающиеся от настоящей пятирублёвки, только с циферкой семь. Магнитофона у Макены нет, поэтому тишину пытается развеять полуразвалившийся приёмник "Рига". Как только он, похрюкав, замолкает, Макена как всегда стучит по копкам, и через пять-шесть ударов приёмник снова начинает рычать и мурлыкать.
   Но нельзя же в первый день отпуска, едва вырвавшись из оков жёлтого забора, опять замыкаться в четырёх стенах! Нужно срочно выбираться на улицу, тем более что к млечному пути больше не прибавится ни звёздочки -- коньяк мы допили. Идём гулять!
   По городку в гражданской одежде ходить немного непривычно, и мы опасливо оглядываемся, нет ли на горизонте кого-нибудь из офицеров МКПУ.

THE DARK SIDE OF THE MOON

День второй, понедельник, 16.06.1980

  
   Все отлично. Отпуск скачет вперёд и уносит меня всё дальше от старта и ближе к столь нежеланному финишу. Отпуск -- единственный "вид спорта", в котором чем медленнее ты движешься к цели и чем дальше финиш, тем лучше. Вот только дьявольская, лишняя в отпуске штука -- сон, не желает оставить меня в покое. Было бы можно, я с превеликим удовольствием выкинул бы из жизни этот пережиток прошлого. Лежать с закрытыми глазами и просто спать. Не шевелить даже рогом. Целую треть жизни?.. За это время можно наворотить столько дело?в. Сон -- это ужасно. Пустая трата отпуска. Чёрт с ним, со сном. Ровно в шесть тридцать, как положено, я вскочил с постели. Немного странно вместо просторной казармы, где рядом спят сто человек, очутиться вдруг одному в комнате, и не в училище, а дома.
   Я-то проснулся, но все остальные ещё дрыхнут. Пора с этим кончать. Если я не сплю, то почему они не проснулись? Нужно помочь родичам избавиться от оков сна! Я тихо пробираюсь к музыкальному центру и шестьдесят ватт Eruption сбивают пыль с серванта. Странно -- родители совсем не рады пробуждению, наоборот, выражают неудовольствие по поводу столь раннего подъёма.
   Конечно же, первый, кому я звоню с утра -- мой любимый гражданский друг Альфоша! Как обычно, мне приходится излить ему столько лести, обещаний, уговоров и так далее, что этим каскадом слов можно было бы обольстить целый женский вспомогательный военный корпус, но Альфоша всё ломается. Только мой основной козырь убивает его напускную псевдозанятость, и он соглашается прийти в гости.
   -- Приходи, распечатаем моё новое сокровище -- только что привезённый отцом из заграницы лучший альбом Флойдов "The Dark Side of the Moon".
   Теперь Альфоша придёт.
   Что может быть на свете прекраснее музыки? Даже любовь ничто по сравнению с блаженной циркуляцией сказочных звуковых колебаний. Любовь уже сама по себе потенциальная измена. А вот Queen или Uriah Heep никогда меня не бросят. В тяжёлую минуту, когда даже верный друг бессилен помочь, музыка всегда со мной. От всех неприятностей гарантированно может избавить только хорошая музыка. Она в любой миг, будь то минута радости или минута грусти, способна унести из этого мира в мир эйфории блаженного рока. Нет большего наслаждения в жизни, чем музыка. Кто не понимает этого, тот обделил себя в главном. Человек, не любящий музыку, лишён половины всех удовольствий жизни, причём -- лучшей половины.
   Альфоша небрежно срывает упаковочную плёнку и лишает виниловую пластинку "The Dark Side of the Moon" девственности. Мы ставим её на вертушку музыкального центра Panasonic и наслаждаемся фантастической музыкой. Божественной музыкой.
   Вряд ли есть кто-то в кругах меломанов, кто не сказал хоть несколько слов об этом альбоме, такой фурор он произвёл.
   Culturolog: "Таинственный, завораживающий алгоритм удерживает композиции от распада на отдельные "театральные" антрепризы, спорящие по пустякам и соревнующиеся в честолюбивом порыве быть лучшей. Пластинка едина и подчинена одной мысли -- жизнь сложна, но её не победить!"
   Leonid 1955: "Прекрасная работа. Попадание в десятку. При этом не растеряли философской направленности текстов. Этот альбом -- один из самых слушаемых. После него ПФ очень трудно было не скатиться вниз. В 1975 они удержались на уровне, а потом начали сдавать позиции. Это их вершина".
   Альфоша недолго сидит у меня. Дослушал пластинку и убежал.
   Я разложил вокруг себя кучу виниловых дисков, надел наушники и начал записывать на кассету величайший сборник из когда-либо существовавших на свете. Сборник медленных вещей, в основе которого прекраснейшие баллады Queen и Uriah Heep. Продуманная полуторачасовая программа представляет собой, как мне кажется, в идеальной последовательности расставленные композиции, а в целом -- полтора часа крутейшего медляка на целый вечер. Одна сторона кассеты включает в себя ещё несколько приятных быстрых треков, которые не нарушают общую картину спокойной и отвлекающей от реальности темы сборника. Сегодня я записываю только первую сторону кассеты, сторону А. Трачу на это около трёх часов отпуска. Звонит уже знакомый вам мой друг Лёнька Орлов и отвлекает меня от благородного дела, напоминая, что сегодня в два часа дня мы договорились встретиться. Где? Да как всегда -- в метро у бюста "золотого Ногина!"

ПЕСНИ ДЛЯ ГЕНЕРАЛА

День третий, вторник, 17.06.1980

  
   Как только солнечные лучи коснулись моего лица, я, не открывая глаз и с трудом чуть приподнявшись над диваном, трясущейся рукой тянусь к стакану. Теперь легче. Боль из головы, кружась, уходит. Захотелось глотнуть ещё "Алиготе". Глотнул и снова лёг. Отпуск. Свобода. Кайф.
   В голове слегка гудит, но утренняя доза придаёт походке мягкость. Разве это имеет значение? Вокруг -- такая гражданская свободная жизнь! Лето. Предолимпийская Москва. Все люди красивые и родные. Непривычно очутиться среди столь пёстрой толпы. Непривычно ощущать себя её частичкой. Всё вокруг непривычно. Всё вокруг прекрасно.
   Да... Живут же люди на гражданке! Просто ехать в метро -- уже наслаждение. Неужели никто этого не понимает? Станции объявляют сначала на русском, потом на английском. Город готовится к Олимпиаде. У Текстилей поезд выбирается на поверхность и едет по улице параллельно Волгоградскому проспекту. Повсюду плакаты с олимпийскими картинками. Вездесущий "Мишка Талисман" улыбается и машет лапой. На улицах -- бесконечность красивых девушек. Откуда их столько? Все с головы до ног в фирменном-спортивном-олимпийском. Наверное, возвращаются с какого-нибудь подготовительного мероприятия. Нет, гражданская жизнь -- это всё-таки прекрасно!
   Помню, как-то зимой нас подняли по тревоге ночью, вернее, ранним утром. Выдали штатное оружие. Мне как обычно мой "любимый" гранатомёт. Ещё каждому курсанту выдали по десятикилограммовому мешку, сшитому из рукавов старых гимнастёрок и заполненному песком -- для имитации веса боекомплекта. Выдали лыжи, и мы прямо от КПП родного училища побежали на лыжах в... Ногинск. Расстояние Москва-Ногинск по прямой -- пятьдесят три километра. Марафонская дистанция для олимпийцев -- и та всего лишь сорок два километра сто девяносто пять метров. И её можно бежать без оружия...
   Бежали долго. Вдоль нашего маршрута то там, то сям появлялись кучки песка: некоторые особо уставшие курсанты не выдерживали и высыпали немного из мешков. Одни чуть-чуть, другие половину, а были такие, которые выбрасывали весь песок, и бежать им становилось гораздо легче, но, конечно, не ближе. А в конце марш-броска нас ожидала проверка этих самых мешков, и те, кто отсыпал песок, были наказаны, а бросивших весь песок -- вообще посадили на гауптвахту.
   Когда мы пересекали какое-то бескрайнее колхозное поле, посреди этого поля курсант Гугняк провалился в яму, наполненную то ли жидким навозом, то ли удобрениями. Жидкая грязь в яме не замёрзла, но её припорошило снегом, и совсем не было заметно. Гугняк бежал не в общем строю, а чуть сбоку, как особо умный, и провалился в эту вонючую жижу по пояс. Комбат тут же вызвал для Гугняка скорую помощь.
   -- Вы, товарищ курсант, -- приговаривал он при этом, -- не только в говно провалились, вы и сами -- говно!
   Но кое-кто из курсантов, увидев, как повезло Гугняку -- не в том повезло, что он весь в говне оказался, а в том, что нам ещё бежать на лыжах километров тридцать по снегу, а его на тёплой машине уже увезли, -- взяли и сами попрыгали в яму. Комбат посмотрел на них и говорит:
   -- Гугняк, товарищи курсанты, случайно провалился, и мы его спасли, а вы сами залезли, сами и выбирайтесь теперь.
   С этими словами он убежал с остальными (часть дистанции он всегда бегал с курсантами), а ребята, которые стояли по пояс в жидком говне, вынуждены были сами вылезать из ямы и мокрыми и вонючими топать на лыжах до Ногинска следом за нами, рискуя отморозить себе ноги по самые яйца.
   А тут сейчас у меня лето. Тепло. Вкусненький борщ, вареники с творогом. Кушай, сколько влезет. Никуда не нужно бежать. Не висит за спиной ни автомат, ни гранатомёт. Что ещё надо для счастья? Разве что включить музыку и лечь на любимый диван. Я так и делаю. Звонит телефон. Это соседка Ольга Пастовый Карандаш узнала, что я в отпуске.
   -- Давай, заходи, Оля, посмотришь на мою чудо-аппаратуру. Родители привезли из заграницы.
   Невозможно не восхититься крутой стереосистемой National Panasonic по тридцать ватт на колонки! Любимые Ольгины Smokie поют лучшие песни с диска "Greatest Hits".
   Снова звонит телефон. Я делаю музыку потише, извиняюсь и ухожу к телефону. Звонит какая-то девушка. Но вот какая? Мы довольно долго говорим, но я так и не могу понять, кто она и по какому поводу звонит. Ах, вот оно в чём дело. Наконец она просит позвать к телефону...
   -- Кого? Я не расслышал, Лену, Дину? Лину?
   -- Постой, -- спрашивает она, -- а кто это говорит?
   -- Я, кто же ещё.
   -- Кто -- ты? Я, наверное, не туда попала.
   -- Скорее всего, так. Но, пожалуй, на этот раз ты попала как раз туда, куда нужно. И вообще, как тебя зовут, прекрасная незнакомка?
   -- Это неважно, а вот кто ты такой?
   -- Ишь, хитренькая, ты хоть скажи, по какому телефону звонишь. Какие цифры набирала-то?
   Все ясно, она ошиблась на последнюю цифру. Но тут я случайно нажимаю рычажок телефона, и разговор обрывается. Ладно, чёрт с ним, одна цифра. Потом позвоню, проверю. Когда Ольга уходит, я устраиваюсь поудобнее для долгой беседы и звоню незнакомке, которой не дозвонилась подруга, набравшая не ту цифру.
   -- Здравствуй, тут тебе только что звонила подружка и попала ко мне...
   Конечно, это глупое баловство, вот так болтать по телефону с незнакомым человеком. Девушка даже стеснялась сказать, как её зовут, но чувствовалось, что ей не хотелось бросать трубку. Вообще-то, она тёлка неглупая. Хорошо сечёт в диска?х. Есть о чем поговорить. Перешла в десятый класс? Ох, ни фига себе. Я думал, постарше.
   -- Скоро уезжаю к бабушке в деревню. Люблю музыку. А ты какую любишь?
   Болтаем так целый час. Я чувствую, что пора завершать, но она вовсю разговорилась. Объясняю, что пора закругляться, она даже недовольна.
   -- А ты ещё позвонишь?
   -- Посмотрю на твоё поведение, может, и позвоню как-нибудь.
   Первые семь дней я безвылазно живу дома. Нужно хоть немного побыть с родителями. Через месяц они опять уедут во Вьетнам на год. Всю первую неделю отпуска я почти идеальный послушный мальчишка. По отпускному плану мне предстоит ещё исколесить чуть ли не пол страны. Постоянно сидеть дома неинтересно, но и надолго уезжать тоже не хочется. Месяца за три-четыре до отпуска мы с Лёнькой решили сгонять в Суздаль. Просто так, захотелось и всё. Ребята рассказывали, как когда-то были там, и что там есть на что посмотреть. А сильней всего нас манила медовуха. Божественный неведомый нам доселе напиток предков, так называемый "Русский мёд". И просто интересно попутешествовать, почувствовать себя свободными гражданскими, посмотреть новые места. Чего толку безвылазно торчать в четырёх стенах, пусть дома и не так уж плохо при такой-то музыкальной аппаратуре!
   Вечером чудесная погода и отпускное настроение буквально выгоняют из дома. Но одному слоняться не положено по уставу. Эта проблема очень быстро разрешена. Телефон -- великая вещь.
   Возвращаюсь в первом часу ночи. Спать не хочется. Врубаю наушники, и десять децибел Sweet заставляют меня вновь почувствовать, что на свете нет ничего прекрасней музыки. Жаль тех бедных людей, которые не понимают этого.
   Поясню, откуда сейчас берётся популярная музыка. В магазине можно купить только советские ВИА. Изредка фирма "Мелодия" выпускает пластинки групп вроде ABBA. Но настоящего рока в магазинах не бывает. А где? Несколько пластинок популярных рок-групп привёз из загранкомандировки по моей настоятельной просьбе отец.
   Но этого мне мало. Невозможно слушать всё время одно и то же. Пластинку можно или продать, или поменяться. Продать новую, не запи?ленную пластинку можно рублей за сорок-шестьдесят. В зависимости от того, какого ансамбля эта пластинка и где произведена. Самой дорогой будет нераспечатанная пластинка рок-группы первой величины, например, Deep Purple, выпущенная в США или Англии, с дополнительными печатными материалами внутри (наклейка, постер, конверт с текстами песен). Такая пластинка может стоить шестьдесят рублей. Распечатанная -- пятьдесят. Слегка запи?ленная и без бумажек внутри -- сорок пять. Выпущенная, например, в Чехословакии, уже только тридцать-тридцать пять рублей. Для сравнения: официальная цена в "Мелодии" пластинки популярного советского ансамбля "Весёлые ребята" -- два рубля пятнадцать копеек.
   В системе много меломанов. Иногда взаимовыгодно можно поменяться пластинками или что-то купить-продать. Вырученные мной деньги всегда шли только на покупку другой пластинки и никогда не прожирались в буфете. Однажды я выгодно выменял у одного курсанта новую пластинку Boney M. на попи?ленный диск Deep Purple и получил в доплату тридцатник. Всё это производилось в строгой секретности, конечно. Но какой-то гад стуканул начальству. Меня вызвал офицер, секретарь комсомольской организации батальона, и устроил разнос по поводу того, что ходят слухи, будто я поклонник чуждой советскому человеку западной поп-культуры. И даже хуже. Он сказал, что в училище про меня давно поговаривают, что я не просто любитель музыки, а перепродаю. То есть, фарцую пластинками.
   Я, конечно, всё отрицал. Ничего не знаю, никаких пластинок не продавал. Но на тормозах это не спустили и, как мне стало известно, доложили самому высокому начальству. На совете училища подняли вопрос, что таким, как я, фарцовщикам, не место в стенах нашего прославленного кремлёвского училища. Сам я, конечно, на совете не присутствовал. Там собиралось только высшее руководство и преподаватели.
   Мне повезло. Решено было дать шанс исправиться, и так как никаких доказательств моих манипуляций с пластинками на самом деле не было, меня не выгнали с позором. Но через несколько дней после собрания меня вызвал к себе командир батальона полковник Янгорев по кличе Дуча и сказал, чтобы я немедленно явился в кабинет начальника училища генерала Магонова. Случай экстраординарный. Начальник училища может вызвать к себе, только если уж что-то совсем из ряда вон выходящее стряслось. Ноги у меня подкосились. Ну вот и всё, думаю, отчисляют меня. Допрыгался. Иду к начальнику училища в кабинет. Ноги еле двигаются, в коленках слабость, руки трясутся. Страшно. Захожу. Сидит за огромным столом грозный генерал и тихо так говорит мне заговорщицким тоном:
   -- Мне доложили, что вы, товарищ курсант, в училище лучше всех в музыке разбираетесь. Это так?
   Я от страха ничего не могу ответить. Во рту пересохло. Даже пошевелиться не могу. Стою по стойке смирно, руки по швам. Нужно отпираться и всё отрицать, но я ни слова вымолвить не в силах от ужаса. И слава богу, что я ничего не начал мямлить. Генерал сделал паузу и продолжает:
   -- Раз вы самый крупный специалист по музыке в моём училище, у меня будет для вас задание. Вернее, личная просьба.
   И дальше генерал спокойно мне рассказывает, что скоро у него и его однополчан намечается встреча, и ему нужно, чтобы я, как лучший специалист по музыке в училище, качественно записал для него и его друзей, ветеранов войны, целую кассету песен. Список он мне сейчас даст. И он сегодня сообщит об этом задании моему командиру батальона, и меня отправят во внеочередной отпуск на неделю. До меня не сразу дошло то, что говорил генерал. Я-то пришёл услышать, что он меня с позором выгоняет нахрен из МКПУ за фарцовку, а тут -- внеплановый отпуск посреди учебного года на целую неделю. Да о таком счастье никто и мечтать не мог! Вот как бывает!
   -- И ещё, -- говорит генерал, -- раз ты так любишь музыку, вот тебе от меня подарок, диск Софии Ротару с её автографом. Она мне сама подарила, но тебе он будет нужнее.
   Выхожу из кабинета, ещё до конца не осознавая, что произошло, и, пока иду по длинному коридору, смотрю сначала на автограф Софии Ротару на её пластинке, а потом на список песен, нужных генералу: "В землянке", "Полюшко-поле", "Эх, дороги"... Где же мне найти-то такое старьё? Это же не Deep Purple и не Led Zeppelin.
   Дошёл я до дневального в мою роту, а меня уже ждут комбат и старшина с увольнительной запиской.
   -- Товарищ курсант, вы командируетесь на важное задание... -- начал Дуча.
   -- Я знаю, мне генерал Магонов только что всё сам рассказал, -- смело и даже нагловато прерываю его я. -- Спасибо и до свидания. Вернусь через неделю, о выполнении доложу сам, лично начальнику училища.
   Найти раритетные записи мне помогли в большой студии звукозаписи на улице Горького. Вывели на эту студию гражданские друзья-меломаны. Задание генерала я выполнил с честью. И заодно хорошо отдохнул дома.
   С тех пор в стенах училища я больше никогда не менялся пластинками. Но теперь меня уважали и считали "главным по музыке". Несколько раз я записывал музыку для училищной дискотеки. А комбат как-то вызвал меня и на манер генерала тоже отправил в краткосрочный внеплановый отпуск, правда, не на целую неделю, а на три дня -- чтобы я записал ему музыку для какого-то там комплекса физических упражнений, от боли в спине, кажется. Это задание мне было выполнить -- раз плюнуть. В студии звукозаписи у меня теперь уже были кореша. Там можно было не только записать всё, что хочешь, но и безопасно поменяться пластинками.
   Вот так вместо позорного отчисления за фарцовку я стал в училище главным по музыке.

ФИЛЬМ ЭКИПАЖ

День четвёртый, среда, 18.06.1980

  
   В планы летнего отпуска входило всё, кроме ссоры с родителями. Этого предвидеть я не мог. Скорее всего, виноват был, как обычно, я, но признавать это мне чертовски не хотелось. Поссорились. Ладно, помиримся. Ухожу гулять, скоро не ждите!
   Лето, центр Москвы, кафе -- конечно же, наше любимое, "Космос" на улице Горького. Странно, но никого из курсантов-кремлёвцев сегодня тут нет. Приходится сидеть в гордом одиночестве. Правда, не совсем одному. Рядом за столик садятся две симпатичные девушки в фирменных джинсах. Но... к сожалению, они полячки и по-русски не понимают. Как они друг дружку-то на этом языке понимают?
   Настроение на нуле, проклятая ссора с родителями не выходит из головы. По пути заглядываю в кинотеатр "Россия". Отлично, там идёт новый фильм "Экипаж" -- две серии. Можно отлично провести три часа, тем более в "России" всегда есть крепкое бутылочное пиво "Московское".
   Летняя улица Горького. Прогуливающиеся люди. Жарко. Бесконечный поток машин. Невольно сравниваешь свободную жизнь этих пёстрых гражданских с нашей серо-зелёной военной жизнью. Где всё строго по распорядку, кругом одни и те же лица (рожи), одинаковая одежда и даже какие-то одинаковые чёрные юфтевые сапоги. Но зато в таком одинаковом сплочённом строю можно почувствовать себя силой, могучей несокрушимой и легендарной Красной Армией. Почему-то именно это чувство всегда возникает, когда маршируешь в строю, особенно под военный оркестр. И когда сто курсантов-кремлёвцев, с которыми ты прожил вместе несколько нелёгких лет, одновременно ставят ногу в подкованном сапоге на асфальт плаца, чёткий удар шага вселяет уверенность в нашей общей силе и ещё в чём-то большем...
   Не только свою роту, но и почти весь батальон я помню по фамилии. К любому можно обратиться как к доброму другу. Здесь, в училище, и дружба совсем другая. По ту сторону жёлтого забора, на гражданке, всё несколько проще, легче и несерьёзней. Даже самого хорошего гражданского друга ты не можешь узнать до конца, так, как это происходит в армии. Слишком большая пропасть между людьми там и тут. Или это мне только кажется? Просто уже велик мой отрыв от этой гражданской жизни.
   Гражданская жизнь кажется несерьёзной и от этого появилась некая избыточная уверенность в собственной абсолютной правоте. Само "я", внутреннее и, казалось бы, правильное и неизменное, вдруг стало в армии совсем другим. Оно нередко уже противопоставляет себя самого тому себе, каким я был два года назад, и видит всё гражданское как будто бы издалека.
   И всё-таки никто из гражданских не чувствует прелести отпуска так, как мы, курсанты МКПУ. Ведь всё окружающее так прекрасно.
   Иду и думаю о ссоре с родителями. Почему? Ведь не только я, они, родители, тоже неправы, не так уж грубо я себя вёл.
   Захожу в кинотеатр "Россия". Давненько не был здесь. Сыто! Нет, всё же чертовски приятно потолкаться в пёстрой гражданской свободной московской толпе центрального кинотеатра. Я прошёлся по кинотеатру, разглядывая афиши новых фильмов, и потянулся за мороженым. В кинотеатре "Россия" и в ГУМе всегда фантастический пломбир в хрустящем вафельном стаканчике за двадцать копеек. Толстый мужик купил кучу бутылок пива и, сыто чавкая бутербродами с ветчиной, вливал в себя одну за другой. Хотя я только что наелся мороженого, мне тоже захотелось хлебнуть пива и, подражая толстому мужику, я взял сразу четыре бутылки. "Не пил я пива много лет, но вот теперь иду в буфет, теперь, быть может, легче станет мне..." -- вспомнилась песня "Машины времени". После второй бутылки мир стал ещё милее и прекрасней. Я смотрел помутневшим взглядом на окружающих и снова вспоминал...
   Это было весной. Год назад. Наш взвод попал к новому преподавателю тактики. И ещё устроили какое-то показное или проверочное занятие. Экипировались мы как положено для полевых занятий: подсумки с гранатами-болванками, на голове тяжёлая стальная каска, ну и, конечно, моя любимая "Флейта", то бишь мой личный ручной противотанковый гранатомёт РПГ-7. Всё как в передаче "Служу Советскому Союзу" про примерных советских солдат.
   Загрузились мы в БМП. Ехать по колдобинам в тесной бронированной машине не очень приятно. Многие не выносят езду в десантном отделении этой "братской могилы". Мне-то оно безразлично -- ни запах сочащейся из баков на пол солярки, ни выхлопы мотора на меня особо не действуют. Я давлю ногами на гранатомёт, чтобы он не выскочил и не трахнул меня по голове во время очередного прыжка машины, руками упираюсь в трубу воздухозаборника.
   Эта штука, воздухозаборник, должна откачивать гарь, но, по-моему, она никогда не работает. Или работает, но откачивает не гарь, а кислород, и когда откачает всё, мы точно задохнёмся. Машину резко швыряет из стороны в сторону, и это не "Жигули" с мягкой подвеской. Хорошо, что на голове каска: мой стальной шлем постоянно лупит по потолку и стенам. Грохот такой, что, кажется, она вот-вот разлетится (не машина, голова), раскрошится или взорвётся. Всё вокруг свистит, гудит и лязгает. В маленьком триплексе мелькают берёзки, кажется, что это где-то в далёком нереальном мире, а не рядом, за сантиметром стальной брони. Словно весь мир грохочет и кувыркается вместе с боевой машиной пехоты.
   Наконец мы останавливаемся. Открыть дверь БМП -- тоже проблема. Я ударяю ногой по рукоятке. Безрезультатно, ногой бить неудобно -- теснота. Поднимаю с пола замызганный маслом и соляркой гранатомёт и ударяю уже им. В конце концов, дверь отходит в сторону.
   Кучей вываливаемся из бронемашины. Солнце. Тишина. Вокруг зелёный лес. Весна. Ни души кругом, и когда глушат мотор БМП -- сразу тишина. И в этой благодати -- занятие по посадке-высадке в БМП на ходу. Машина должна двигаться со скоростью двадцать километров в час, мы должны открыть на ходу снаружи двери, загрузиться по трое в каждое отделение для пехоты и захлопнуть за собой люк тоже на ходу. БМП дальше увеличивает скорость, потом замедляется, на ходу опять открываем люки, теперь уже изнутри, выскакиваем, разворачиваемся в цепь и бежим за машинами. И так до потери пульса. Вот такие занятия.
   Сразу же требуется определиться на местности, какая-то нервная напряженность. Догоняем машины. Кто-то кричит, командиры хрипят севшими глотками, пытаемся открыть двери едущих по грязи БМП. Хватаешься за ручку и волочишься за машиной, пока дверь не распахнется, трахнув тебя по лбу и отпихнув в сторону...
   В машине уже легче. Ребята запрыгивают -- кто удачно, кто промахивается и падает в грязь и потом бежит за уезжающей машиной. Гранатомёт отбивает мне печёнку, сапёрная лопатка лупит по ногам, противогаз бьётся о флягу. Снаряжение съехало на ремне набок, каска тяжело сползает на глаза. Догоняешь едущую машину, хватаешься за борт, одну ногу пытаешься забросить внутрь, но машина дёргается, нога соскальзывает, и ты грохаешься на землю, в глину.
   Вторая попытка. Снова бежишь... Вскакиваешь коленкой на открытый борт БМП. Броня впивается в коленку. Отталкиваешься от летящей снизу под ногами земли. Толчок не получается как надо. Но наконец каким-то чудом я внутри БМП. Нужно ещё закрыть за собой кормовую бронированную дверь. Она огромная и тяжёлая, в ней бак с горючим.
   Повторяем упражнение по посадке-высадке десятый раз, пятнадцатый, и так шесть часов подряд. К концу занятий, правда, сигануть туда и обратно -- как два пальца обоссать. Ни усталости, ни боли в избитых коленях не чувствуется. Всё на автомате. Вот и конец занятий. Преподаватель объявляет, что если мы в последний контрольный раз не укладываемся в норматив посадки, то обратно в расположение части побежим марш-бросок. Уложимся -- поедем в кузове грузовика. Подействовало. Кинулись все как ду?хи, быстрее обычного, отдав последние силы! Мчимся к убегающим машинам. Метнули своё оружие и свои тела внутрь, забрались в чрево, захлопнули люки, ждём, что же будет. Уложились? Или нет? Машины, не останавливаясь, разворачиваются и идут назад. Ура! Уложились в норматив! Все нормативы не просто соблюдены, но и перекрыты!
   До обеда ещё есть время, и мы опять вступаем в единоборство с железными машинами пехоты. Лупишься каской о потолок, гранатомёт как обычно бьёт по ногам. Только сейчас начинаю чувствовать боль в разбитых коленках. Занятия окончены. Пересаживаемся в грузовик. Приезжаем в часть. Преподаватель строит взвод, делает разбор занятия. Лица у всех серые, в пыли, форма грязная -- падали в весенние лужи. Морды один к одному как у солдат в фильме "Они сражались за Родину", после боя с фашистами. Вот что вспоминается...
   Народу в кинотеатре "Россия" прибавилось. Вот уже вместо звонка играет музыка, которая и приглашает зайти в зрительный зал. Удобные кресла. Огромный экран. Показывают киножурнал "Новости дня". В десятом классе я часто разъезжал по московским кинотеатрам и ходил на все новые фильмы, поэтому приходилось по пять-шесть раз смотреть один и тот же выпуск этого пропагандистского журнала. Сейчас же смотрю его даже с интересом.
   Сам фильм сделали очень хорошо. Или просто попал под настроение, или ещё что, а может, и просто фильм неплохой, но мне он понравился. "Экипаж"-- эдакий советский фильм-катастрофа.
   Из кинотеатра я вышел с изменившимся, теперь уже хорошим настроением. Утренняя ссора с родителями забыта. Настроение стало не просто хорошее, а чудесное. Не хватало одного. Но это не проблема. За час добираюсь до места. И ещё через два часа чуть подпитый и удовлетворённый вкусной едой и общением с прекрасной дамой, с подаренной мне ею бутылкой фирменной водяры в красивой коробке наконец возвращаюсь домой. Я же ещё не успел послушать все пластинки, привезённые отцом из загранкомандировки. Две новые, ещё не распечатанные. Берёг до особого случая!
   Чтобы не мешать родителям, врубаю музыку на всю мощь, но в наушниках. У меня в ушах супергромкость, а в комнате -- полная тишина. Ещё погромче? Пожалуйста! Музыка заставляет почувствовать, что лучше её на свете ничего нет. Всё преходяще, а музыка вечна!
   Поздно вечером даю ушам короткую передышку. Набираю пятый по счёту телефон в левой колонке записной книжки. Отлично, она дома. Вообще-то, я с ней мало знаком и с годик не звонил, ну да ладно. Бывает и хуже. Всё отлично, договорились. Завтра в половине пятого у "золотого Ногина". Куда пойдём -- придумаем на месте. А пойдем, конечно, или в "Лабиринт", как решили вчера с ребятами, или ещё куда... Хорошо, что, возможно, я буду не один. На завтра ведь всё уже решено. День должен быть интересным.
   В "Лабиринт" мы договорились пойти со всей кучей моих армейских друзей. И это уже не первый раз. Вроде какая-то традиция намечается. В первое посещение у нас всё было отлично, только небольшой удар по карманам, но это ерунда. Сейчас я почти "богатенький Буратино". Можно будет шикануть по такому случаю и выпендриться перед девушкой. Здорово будет погудеть вместе с ней и с друзьями. Как-никак, все родственные души, вместе и по ту сторону забора, и теперь, в отпуске -- по эту. Но по эту сторону всё гораздо интереснее. Итак, друзья мои, до скорой встречи в "Лабиринте".

ХМУРЫЙ ЛАБИРИНТ

День пятый, четверг, 19.06.1980

  

-- Всё это настолько чудесно, что хочется остаться тут навсегда.

-- Ты как всегда прав, -- ты останешься тут навсегда, минуту назад ты выпил яд. Молись, ты умираешь.

-- Нет, я не умираю. Извини, но перед тем как выпить, я поменял наши бокалы. Яд выпил ты.

-- А-а-а-а-а-а-а-а!

  
   В прошлом году, в зимний отпуск, мы случайно попали в ресторан "Лабиринт", что на Калининском проспекте. На самом деле нам хотелось попасть в "Славянский базар", но администрация этого шикарного ресторана решила, что мы ещё не доросли до столь богатого заведения, и нас не пустили. Отчасти они (администрация) были, конечно, правы. Видуха у нас была не ахти. Миша Ковалёв никогда не изменял своим традициям и ходил в почти истлевшей, застиранной донельзя олимпийке и фирменных протёртых до дыр джинсах. Гвоздь программы (немного ржавый и кривой, но всё ещё достаточно прочный гвоздь) Миша Захарочкин (или, как мы обычно зовём его, Хмурый) раздобыл прапрадедовский, необыкновенно прекрасный (правда, так считает только он один) -- сюртук. Как его правильно назвать, я не знаю, но это что-то вроде телогрейки без рукавов. Когда Миша делал суровое лицо, эта телогрейка придавала ему вид натурального блатного уркагана. "Сколько я зарезал, сколько перерезал..." -- говорил его хмурый взгляд. Мои джинсы Wrangler, потёртые до безобразия, как и у Ковалёва, завершали мужскую композицию. Девушки (их было две), наоборот, блистали изысканностью нарядов.
   В итоге мы немного огорчились неудачей со "Славянским базаром", но воспряли духом после предложения неунывающей Члери и поскакали в места не столь отдаленные -- точнее, в ресторан "Лабиринт". Тот первый раз мы неплохо посидели в одном из его уголков. Натанцевались до упада, наелись, напились, и нам даже хватило денег расплатиться!
   Второй поход в "Лабиринт" оказался несколько менее удачным, хоть и не менее интересным. Организация посещения на этот раз была на высшем уровне. Как это ни странно, почти все пришли вовремя. Народу нашего собралось больше обычного. Пришёл Хмурый со своими друзьями ("люди Хмурого", как их нам отрекомендовали). Старик притащил двух девчонок, вряд ли в чем-то уступающих мисс Вселенная. Разве что у этих красавиц не было такого обаяния, как у нашей любимой прожжённой общественницы Мери-Члери. Миша Ковалёв (о ужас!) не надел свою олимпийку. Наверное, это было продиктовано последними его неудачами на любовном фронте.
   Вчера, когда я договаривался встретиться на Площади Ногина с друзьями, то сказал, что приеду кое с кем. Сегодня все выспрашивали у меня, кого же я всё-таки ещё жду? Но "кое-кто" сильно опаздывала. Наконец ребятам надоело ждать, и они отправились в "Лабиринт", пообещав оставить самое почетное место для меня и моей задерживающейся.
   Стою у бюста Ногину. Жду Милену. Намётанным взглядом оцениваю проходящих мимо девушек. Эта -- какой-то ужас! Вот эта -- да, хорошенькая. Эта -- деревня жесточайшая. Эта -- фирма?! И так далее. Одна девушка подошла под оценку "вот это да, какая красавица"! Когда я заметил её, то даже не понял, что это может быть именно она -- та, которую я жду. Волна нахлынувших чувств чуть не сбила меня с ног. Неужели это и вправду моя Милена?!
   Да, это была прекрасная она. Та, которую я уже год не видел. Длинные каштановые волосы спадали на плечи. Фирменные узкие джинсы Levis на чу?дных стройных ножках... Дух захватило при виде такой обалденно-красивой девушки. Заметив меня, она подошла и робко протянула ручку, словно для поцелуя. Я почувствовал себя настоящим джентльменом, учтиво наклонился и слегка коснулся губами её маленькой нежной ручки. Она засмущалась. И тут на меня вдруг снизошло озарение, что это именно ОНА, и что во мне она чувствует именно ЕГО. Жизнь в одно мгновение стала чудесной и безоблачной. Вокруг засияли яркие огни счастья. Кроме нас двоих все окружающие перестали существовать. Переливающееся всеми цветами пространство окутало нас дурманящим сладким туманом и медленно уволокло в сказочный мир влюблённости. Вокруг куда-то спешили люди, приходили и уходили поезда метро, а мы стояли с ней, взявшись за руки и, не замечая ничего больше, смотрели друг на друга. Мы перенеслись в другой мир -- мир сладких иллюзий и волшебных снов. В эти минуты я ни за что на свете не поверил бы, что эта чудесная сказка может когда-то превратится в серую обыденность, и то, что кажется сейчас вечным и нерушимым, всего лишь блеф, несбыточные мечты и мимолётное увлечение. Но это разочарование будет у меня потом, а сейчас, под властью очарования, я не думал, не хотел и просто не мог думать об этом. Мне было до ужаса хорошо.
   Мы вышли на улицу. Моросил мелкий июньский дождик. Асфальт, нагретый с утра жарким солнцем, дышал тёплым белым паром. Мы шли по Калининскому проспекту, держась за руки, и говорили друг с другом без слов. Тут объяснять ничего не надо, обычно так показывают в кино: играет приятная медленная музыка, по улице едут машины, бегут по своим делам вечно спешащие люди, а двое влюблённых не замечают окружающей суеты, и идут, обнявшись или взявшись за руки, абсолютно счастливые. В тысячах фильмов любовь показывают именно так. А сейчас я сам оказался героем такой мелодрамы.
   Вдруг откуда ни возьмись из толпы вынырнула знакомая бритая курсантская голова Анохи и вернула меня к в реальность.
   -- Здорово, Пашка! Дуй в "Лабиринт" побыстрей, там вся толпа тебя ждет. А я сейчас к вам прибегу, бабы цветов хотят, вот я и метаюсь. Ты цветов тут поблизости не встретил случайно?
   -- Нет, -- ответил я, несколько раздосадованный таким бесцеремонным вторжением в нашу любовную сказку.
   -- Ну давай, жми, я поскакал, -- сказал Аноха и быстро удалился.
   -- Павел, что это за человек странный, и куда мы идём, кто нас там ждёт? Ты мне ничего не говорил. Я думала, мы просто гуляем, -- наконец робко спросила меня Милена.
   -- Я готов идти с тобой, любимая, на край света.
   -- Нет, а правда... Ты мне не сказал, куда мы идём... И кто это такой был, коротко подстриженный, как и ты?
   -- Друг из системы. А ты не будешь против, если мы заглянем в один арбатский ресторан?
   -- Не нужно, Паша. Давай просто с тобой погуляем вдвоём. Знаешь, я не пойду туда, там твои друзья, я никого из них не знаю. Ты, конечно, иди, если хочешь, а я не пойду. Я домой поеду...
   "Едреня феня, опять начинается", -- подумал я про себя, а вслух сказал:
   -- Ну конечно, если не хочешь, не пойдём. Твоё желание для меня, прекрасная Милена, это закон.
   В это время мы как раз подошли к "Лабиринту". У входа меня уже ждали трое курсантов в гражданке. Они, заметив меня, принялись громко приветствовать нас, применяя матерные выражения из лексикона системы. Это было нечто, совсем нам с Миленой сейчас не нужное, лишнее в нашей сладкой любовной сказке, но куда денешься, такова она, эта штука, реальная жизнь. Никуда от неё не уйдешь. Ребята уже употребили серьёзную дозу этанола и были на полпути к винной эйфории. Весь мир в глазах, полных алкоголя, выглядел для них миленьким и хорошеньким, а хозяевами этого мира, конечно же, были они сами.
   Девушка моя, этот нежный цветочек, естественно, не могла понять, что такое есть подвыпивший курсант в летнем отпуске. Она не могла понять и доли того, что испытали мы. Откуда ей знать, что существует что-то, совершенно непохожее на спокойную сытую гражданскую жизнь? Что существует тяжёлая военная служба с утра до ночи, суточные учения, ночи в занесённых снегом ледяных окопах, ласковое похлопывание семикилограммового гранатомёта по плечу во время многокилометрового марш-броска...
   Но вообще-то мы не настолько уж пошло выглядели, чтобы нас бояться. Ребята старались быть вежливыми и культурными. Вернулся Аноха с огромным букетом красных роз. Старик учтиво пригласил Милену провести этот вечер в нашей дружной компании, и она не устояла перед его красноречием.
   В "Лабиринте" веселье только начиналось. На этот раз нас собралось человек двадцать. Стол был завален яствами. Ясно, что заказывали все и всё сразу, кто во что горазд: вечно голодные курсанты старались перещеголять друг друга в изысканности вкусов. А ведь на самом деле воображение голодного курсанта не может выдать ничего лучше огромной сковороды с жареной картошкой. Всё. Это предел мечтаний голодного, усталого, замученного курсанта-кремлёвца. А тут -- такой ресторанный столичный шик. Ну и назаказывал каждый себе как на десятерых! Осетрина со слезинкой, горы всевозможнейших салатиков, дорогое сухое вино и бесконечность тарелок с разнообразнейшими нарезанными вкусностями. Миша Ковалёв, не без моего участия, протащил по секрету три бутылочки портвейна в портфельчике, и ему не терпелось (и мне тоже) их незаметно опустошить. Не дамское же сухое коллекционное нам, мужикам, хлебать!
   Миша сам описывал этот момент так:
   "Сидим мы рядом с Лёнькой Орловым, думаем, как бы эти бутылочки с портвейном открыть и выпить. Отодвинулись мы в дальний угол стола, девушка, рядом сидящая, говорит, что портвейн не пьет. Отлично. Слева Пашка. Притащил с собой какую-то тихенькую девочку, маленькую, сам всё вьется вокруг неё. А мы с Лёнькой вроде уже готовы выпить по стаканчику портвейна... А чё там!.. Достал я бутылочку, откупорил и отпил пару больших глотков прямо из горла?, потом налил под столом в салфетницу и нам с Лёнькой в стаканы. Неудобно как-то под столом наливать... Налил ещё и Паше, девушке его тоже предложил, но куда там, она даже шампанское-то пить стеснялась. Разлил я, и сразу выпили стаканы залпом. Я опять девушкам предложил для приличия, и опять мы с Лёнькой залпом, а Пашка своей девчонкой так увлёкся, что и не замечал ничего кругом. Даже как мы с Лёнькой пьём стакан за стаканом. Так мы две бутылочки подряд выпили, а третью разлили во все бокалы, что вокруг стояли, сдвинули их в одну кучу, и в центре полная хрустальная салфетница портвейна, чтобы не ставить на стол бутылку, нелегально принесённую в приличный ресторан. Приносить-то выпивку в ресторан с собой нельзя!"
   Веселье продолжалось, люди Хмурого и сам Хмурый заняли доминирующее положение за столом. Аноха ерепенился, девчонки скажут что-нибудь ему, а он уже готов исполнить любое их желание.
   -- Шампанского? Пожалуйста! Официант нам ещё пару бутылочек шампанского! Икорки хотите, девушки? Пожалуйста. Нам, официант, ещё икорки чёрной для прекрасных дам!
   Милена так и не выпила ничего и от этого стеснялась и напрягалась, глядя на нас, хмелеющих всё больше. Я, повинуюсь желанию моей стеснительной девушки, покинул "Лабиринт", не прогуляв и двух часов, но ребята остались там и гульбанили до глубокой ночи...
   Когда я уже уходил, официантка мельком сообщила мне наш счет. О-го-го! Я оставил Хмурому червонец. На дорожку махнул залпом самый большой бокал портвейна, и мы с Миленой быстро ушли, покинули "Лабиринт" в самый разгар веселья. Умчались мы с Калининского проспекта на одной из вездесущих "Волг" с шашечками на боках. А в ресторане ребята всё заказывали и заказывали. Потом, разгулявшись побольше, они шиковали и кутили, как пьяный Киса Воробьянинов. Но я уже тогда уехал с Миленой.
   Кончилось всё в "Лабиринте" тем, что не хватило где-то около сотни рублей, чтобы оплатить счёт! Все повыворачивали карманы, а сотни как не хватало, так и не нашлось. Икорку-то Аноха не один раз заказывал девушкам.
   Старик привычно изрёк:
   -- Хмурый, давай!
   И Хмурый молнией метнулся к такси. Через двадцать минут он вернулся с нужной сотней. Хмурый имел такой грозный вид, что официантке показалось, будто он сейчас споёт: "Сколько я зарезал, сколько перерезал..." Она даже не стала считать деньги.
   В это время я с Миленой уже давно был в нашем родном городке на улице Головачёва. Спешила она домой из ресторана не потому, что её ждали родители или неотложные дела. Просто компания подвыпивших курсантов сильно смущала её. Она вообще первый раз в своей юной жизни побывала в настоящем московском ресторане.
   "Летний вечер тёплый самый,
   Был у нас с тобой.
   Разговаривали с нами,
   Звёзды и прибой.
   Нам оставил тёмный вечер,
   Неугасший свет.
   Обнимал он за плечи,
   И смотрел нам вслед..."
   Так пела группа Стаса Намина "Цветы".
   Это был как раз такой чудесный летний вечер. И чтобы снова не пытаться описать то, что и до меня не раз хорошо изображали более компетентные в этом вопросе люди, просто представьте себе: дивный летний вечер, лесную тропинку Кузьминского парка, слабо освещённую луной, и так далее.
   Мы шли тёплой летней ночью рядом по узкой тропинке. Кончался пятый день отпуска. Убегало вперёд и ни за что не хотело останавливаться хоть на час безжалостное отпускное гражданское время. Но до конца отпуска ещё далеко, и это время проходило так прекрасно, что о нём просто незачем было думать. Весь следующий день мы договорились провести вместе. Расставаться и сейчас совсем не хотелось. Но когда на часах появилось число следующего дня, и стрелка показала половину первого, нам всё же пришлось разойтись по домам. Во избежание нежелательных эксцессов со стороны родителей моей девушки, которой не было ещё и семнадцати лет.

МИЛИЦИЯ ПРОТИВ ЛЮБВИ!

День шестой, пятница, 20.06.1980

  
   В кинотеатре "Россия" который месяц подряд идёт с аншлагом фильм "Экипаж". Фильм хороший, и хоть я не сторонник повторного просмотра одной и той же картины, сходить в "Россию" с моей прекрасной девушкой очень заманчиво. Странное и непонятное чувство сильными пинками подгоняло меня на встречу с ней, и я несмело двинулся вперёд, полагаясь на милость судьбы. Вчера, уходя из "Лабиринта", я всё-таки немного переборщил с портвейном. Проклятая хвастливость чуть не свалила меня с ног. Помнится, когда я встал из-за стола, извинившись за наш с Миленой ранний уход, то взял упомянутую ранее салфетницу, наполненную портвейном, и одним глотком влил в себя граммов триста. После я не удостоил вниманием закуску и, слегка прослезившись -- то ли от нежелания покидать товарищей, то ли от крепости портвейна, -- вышел из ресторана. Пройдя в обнимку с Миленой по Калининскому проспекту до такси, я почувствовал, как этанол интенсивно проникает в кровь. И в это время Милена с удивлением спросила:
   -- Что это там у тебя в руке?
   Я посмотрел и удивился не меньше, чем она. Это была та самая салфетница! Я забыл её поставить на стол и так и ушёл, зажав в руке. Пока мы шли по улице, этанол оказывал на меня всё более сильное действие. Но как только мы сели в такси, алкоголь сделал сильнейший контрольный выстрел прямо мне в затылок, и я отключился. Не представляю, что в это время обо мне подумала моя застенчивая нежная девушка. Но то, что я ничего и не о чём не думал, было очевидно. Я просто спал. Потом, выйдя из такси, на свежий летний воздух, я вернулся к реальности. И мы ещё погуляли.
   Сегодня днём, около полудня, нужно было заскочить к Милене на работу и забрать её в кино. Вернее, не на работу, а в так называемый УПК. Она ведь ещё не окончила среднюю школу.
   "Экипаж" мы смотрели, прижавшись друг к другу. Да и чёрт с ним, с "Экипажем". Дело не в нём. В этот день всё было не так, как обычно. Во-первых, наверное, повлияла совокупность эмоциональных, интеллектуальных и всех остальных плюсов. Во-вторых, прекраснейшая погода. Тепло, даже немного жарко. По-настоящему хорошее московское лето. Москва чистая и немноголюдная. Скоро Олимпийские игры. С тополей летит пух. Смотришь по сторонам и видишь, что жизнь прекрасна и удивительна. Можно даже не смотреть по сторонам. Всё это очевидно и не требует визуальных подтверждений. Всё в моей жизни сейчас просто и ясно. Что ещё нужно мне для счастья? Да ничего. Всё о'кей. Могу для моей любимой с лёгкостью нахватать с неба кучу звёзд (жаль, что ещё светло), могу пересечь вплавь Тихий океан (слава Богу, до него далеко), а более реально -- можно... можно просто идти вместе с любимой девчонкой по тихому московскому бульвару.
   После фильма моё и без того отличное настроение достигло апогея. У неё оно тоже получило определённую и очень подходящую к случаю направленность. Нам обоим жизнь виделась чудесной. То самое чувство, которое хоть раз испытал каждый, захлестнуло и увлекло нас в свой бурлящий поток. Сладкий любовный настрой наполнил нас счастьем и задурманил голову.
   Легендарная брусчатка предолимпийской Красной площади. Неземная красота Покровского собора, гордое великолепие Спасской башни Кремля. Часы на Спасской бьют то ли "Интернационал", то ли "Боже, царя храни". Из ворот к мавзолею Ленина живописно выходит почётный караул. Мы с Миленой целуемся...
   -- Молодые люди, извините, пожалуйста, но здесь не место для подобного рода занятий. Я попросил бы вас вести себя прилично, -- строго одёргивает нас бдительный мент.
   Ну как же -- моя милиция меня бережёт! Мы быстро покинули место службы рьяно выполняющего свои обязанности милиционера и пошли вниз по Васильевскому спуску к набережной Москвы-реки.
   -- Прекратите целоваться!
   Снова рядом, и снова милиционер
   -- О, господи, что это!
   Опять нам? Оказывается, уже не нам. Ну нельзя в тысяча девятьсот восьмидесятом году в Москве целоваться на улице. Запрещено! Особенно на Красной площади.
   Сидя под прикрытием пышных голубых ёлочек, двое мужчин поспешно перекладывали из чемодана в чемодан какие-то яркие пластиковые пакеты со знакомой надписью Montana. А-а, это же контрабандные джинсы! Где-то хапнули целый чемодан! Услышав окрик милиционера, они словно накинули на голову шапки-невидимки и испарились.
   Бесконечно прекрасна летняя Москва. Добрый тёплый день. Все люди вокруг милые и красивые. Настроение зашкаливает за отметку "превосходное". Ни капли, ни пол грамма тоскливых воспоминаний о жизни за забором цвета восходящего солнца не тревожит изнеженный блаженством отпускной жизни курсантский мозг. "Давай не видеть мелкого в зеркальном отражении..." -- поёт Юрий Антонов. Великолепнейшее настроение! Всё настолько хорошо, что можно хорошее возвести в сотую степень. Состояние полного блаженства и эйфории.
   -- О-о-о! Кого я вижу! Пашка! Здорово! Ты чё тут делаешь? Мы тут сыто гульнули в кафе "Московское". Как отпуск? А это чё, твоя баба, пардон, девушка? Ну ты даёшь. Бери свою тёлку и давай с нами. Разопьём парочку бутылочек водяры. А-а? Ну чё жмёшься? Пойдёте? Да чё ты стесняешься, не родной, что ли?
   Какое кощунство. Грязными немытыми лапами вдруг замутили чистейшее море нашего сладкого блаженства. Друзья. Ребята из первого взвода. Уже подвыпили и теперь гуляют по Москве в поисках продолжения. Такое бесцеремонное и грубое вторжение в нашу с Миленой мечту. Моя милая шокирована. Невовремя я встретил сокурсников. Но это ничего. Небольшой спад через десять минут сменился новым подъёмом райской влюблённости.

ДРУГ АЛЬФОША

День седьмой, суббота, 21.06.1980

  
   Что с ним такое? Или, может, это я стал не таким, как раньше? Я же совсем не понимаю его, моего гражданского друга. Разве это тот Шишкин, которого я знал со второго класса? Хотя... что такого страшного с ним? Время порядком всё перемешало. В школе я понимал его, а он понимал меня с полуслова. Мы были очень дружны. Как-то в десятом классе он, словно по сложившейся традиции, в очередной раз заболел своим любимым воспалением лёгких. Оно у него было хроническим.
   Я узнал у его родителей адрес больницы и в воскресенье отправился туда. У метро, в ларьке "Табак", мне пришлось взять для Альфоши две пачки сигарет "Пегас". Ведь его больные лёгкие не выдержат длительного привыкания к бездымному кислороду, без заманчивого бензпирена и никотина ему не выздороветь. Альфоша опять обскакал меня! В больнице у него появился вагон времени, чтобы писать столь милые нашему сердцу рассказы. И он воспользовался им, как подобает настоящему великому человеку, писателю с большой буквы. Его новый рассказ "Труба" -- шедевр, новый шаг к вершинам абстракции. Правда, до того, как он узнал о моём пагубном пристрастии к этой самой абстракции, его самого и не тянуло попробовать написать какой-нибудь рассказик. Но, попробовав, он превзошёл и меня, и всё, что можно превзойти, и даже чуть больше того -- превзошёл себя. Он стал недосягаем!
   Как всегда с лёгкостью и некоторым чванством Альфоша вознёсся на такой пъедестал, что мне для разговора с ним приходилось высоко задирать голову, а иногда даже подпрыгивать. Он обладал удивительной способностью видеть в простых вещах нечто интересное и необычное. И сейчас он так обрисовал мне своих соседей по палате, что я пожалел, что сам не заболел пневмонией. Но я-то знал, что получить воспаление лёгких -- дело нехитрое. Я тоже в десятом классе подхватывал эту заманчивую болезнь. Она застигла меня одного и врасплох. Болеть не так уж привлекательно, как это казалось теперь со стороны, при взгляде на весёлого Шишкина. Пришлось мне, заболев, пометаться в бреду и слопать кучу невкусных таблеток. Не обошлось и без больницы, где мою задницу безжалостно искололи пенициллином.
   Как я мог завидовать Альфоше? Это же так ужасно -- болеть, прямо тоска смертная. Шишкин, конечно, не приезжал ко мне тогда в больницу, как я приехал сейчас к нему. Наверное, он был завален гигантской кипой неотложных мегагосударственных дел и не смог уделить другу (то бишь, мне) немного времени на визит в больницу на Восьмой Соколиной горе.
   Но не мне винить такого матёрого человечищу. Моё желание написать шедевр мировой литературы с приходом болезни мгновенно улетучилось. Вернее, тогда я, наверное, просто не чувствовал себя в силах создать нечто подобное грандиозной Шишкинской "Трубе". Большую часть времени в больнице я читал. Именно там я впервые прочитал "Графа Монте-Кристо", "Фараона", "Крестоносцев". Книги открывали передо мной интереснейший мир приключений.
   Соседи мои оказались не совсем такими суперчеловеками, как рассказывал мне сейчас про своих соседей великий Альфоша. Но будь у меня его талант, я бы так их расписал, что сам себе стал бы завидовать!
   И всё же, не обладая таким даром свободного владения пером, рискну черкнуть пару строк про обитателей той моей больничной палаты. У окна справа лежал мужчина лет тридцати пяти, ещё молодой, полный сил и жутко весёлый. Его дела уже давно шли на поправку, и в скором будущем он собирался выписываться. Звали его монтёр Лёха. Хобби он избрал довольно странное, хотя, может, и не такое уж редкое. Он любил рассказывать соседям по палате самое интимное из отношений с женой и другими женщинами, причём так подробно и с таким артистизмом, что лежавший с ним рядом солдатик Васька (слева от окна) приговаривал:
   -- Вот это да! Ну ты, чувак, могёшь!
   Мальчик Коля, лет пятнадцати (койка между моей и монтёром Лёхой), от волнения приподнимался над подушкой и, открыв рот, слушал Лёхины рассказы. Однажды эта самая легендарная жена пришла проведать своего Лёху, и он потом, долго сияя от удовольствия и гордости, спрашивал у нас:
   -- Ну что? Видали? Вот это моя баба! Правда, крутая тёлка у меня?
   По вечерам он рассказывал пошлейшие анекдоты, причём страшно путано, длинно и неинтересно. Но так как все от нечего делать слушали его и засыпали под эту болтовню, он был уверен, что обладает редким даром рассказчика, и сам был ужасно доволен собой. В отличие от него по-настоящему интересно рассказывал анекдоты мальчик Колька. Поначалу он немного стеснялся, но через некоторое время входил в роль, и вся палата дружно гоготала и рыготала. Лёха немного ревновал публику к Кольке, но над анекдотами хохотал больше всех.
   Солдат Васька во сне и наяву бредил девушками. Рассказы Лёхи приводили его в дикий восторг, и он жаждал новых подробностей Лёхиной интимной жизни. Днём он подолгу смотрел в окно на проходящих мимо девушек. При этом он обматывал лысую голову полотенцем, словно чалмой, и всячески старался привлечь их внимание, махая в окно руками. Родом рядовой Василий был из Белоруссии.
   Иногда он вспоминал родную деревню, свою хату и, сладко вздыхая, предавался воспоминаниям о детстве. Простой как стакан воды, он иногда выдавал такие откровенные вещи, что Коля, с виду сама невинность, ловко подкалывал его, и тогда все дружно смеялись. А Васька недоумевал, что такого смешного он сказал?
   Лёху вскоре выписали, на его место и на пустующую до сих пор кровать положили двух иностранцев. Доцента лет сорока или пятидесяти из Шри-Ланки, который отлично шпрехал по-русски и по-английски, и гражданина Индии Гьянендру Нарайн Сриваства. Он только-только приехал в СССР и, во-первых, совершено не знал русского языка, а во-вторых, его удивляло абсолютно всё в жизни у нас. И быт, и наша пища, и даже чёрный московский снег за окном. Он поступил в институт "Дружбы народов" имени Патриса Лумумбы, сразу простудился и схватил пневмонию. Гьянендре очень хотелось поговорить с нами, но он не знал ни слова по-русски. Чаще он беседовал по-английски с доцентом. Гьянендре явно был по душе Колька, хотя Колька всё время подшучивал над ним.
   -- Что есть это по-русску? -- спрашивал Гьянендра у Кольки, тыча пальцем себе в висок.
   -- А-а это-о-о... Это жопа называется, -- без тени смущения говорил Колька, и Гьянендра старался запомнить, не подозревая коварного подвоха. При утреннем обходе врачей Гьянендра простодушно тыкал пальцем себе в лоб и заявлял врачихе:
   -- Жёпа болыт.
   Врачиха смущалась, а он, думая, что его плохо понимают, повторял ещё несколько раз на разный манер: "Жёпа, жиопа, жьёпа болыт". Дней через пять Гьянендра усвоил пару десятков слов и уже мог сносно объясняться с нами. Это было очень смешно и весело.
   Как-то Колька заставил Гьянендру выучить фразу, в которой в пошлой форме говорилось, что он влюблён во врачиху. И на обходе наша толстая врачиха услышала от Гьянендры это самое признание в любви. Гьянендра не понимал смысла слов, но тщательно повторял всё, что ему сказал Колька. Ничего не подозревающая женщина подошла, ожидая, что индус скажет ей что-то о своей болезни, и внимательно посмотрела на него.
   -- Я вас ошень лублу и хачу прамо сичас силна глубако отибат, -- старательно выговорил Гьянендра, серьёзно посмотрев врачихе в глаза, и заговорщицки оглянулся на Кольку.
   Тот умирал от хохота. Врачиха не поняла сальной шутки и обиженно ушла. С тех пор она относилась к Гьянендре недоверчиво и с опаской, хотя и с некоторой внезапно появившейся нежностью и надеждой.
   Таких хохм было бесконечное множество. И за всё время Гьянендра ни разу на нас не обиделся. Иногда он пытался объяснить что-то по-русски, но у него не получалось, и тогда он с досадой восклицал:
   -- Ах! Ты совсем не понимаешь по-русску!
   А профессор из Шри-Ланки смешно и безобидно говорил, типа как будто ругался по-русски:
   -- Ёб твою мать!
   Но у него получалось:
   -- Юхт вери матч!
   Но, несмотря на все эти развлечения, в основном в больнице было скучно. Очень хотелось вырваться из белой палаты на свободу. "Скорее бы выписаться", мечтал я.
   -- Да ты что! В больнице так здорово! -- говорил солдат Васька и старательно разогревал свой градусник на батарее, догоняя нормальную температуру до тридцати восьми градусов.
   -- Вот я раньше чем через месяц отсюда ни за что не выпишусь. Ребят, отдайте мне ваши таблетки димедрола, пожалуйста.
   Он старательно хрипел и кашлял на утреннем осмотре. И делал такую кислую мину, что врачиха всякий раз продлевала ему лечение.
   Гьянендру радовала возможность научиться русскому языку. И Колька незамедлительно раскрывал и доценту, и индусу все секреты и премудрости богатейшего русского мата. Гьянендра старательно записывал все слова и фразы латинскими буквами в свой блокнот и быстро осваивал их. Иногда он задумчиво садился на кровать, доставал фотографию дома в Дели и тихо напевал протяжные индийские песни. Васька слушал и удивлялся.
   -- Во шпарит парень!
   Моё пребывание в больнице подошло к концу. Шишкин, собака, как я уже говорил, так и не приехал меня навестить. Время тянулось долго, а когда настала пора выписываться, показалось, что прошло всего несколько дней. Было даже жаль покидать моих новых знакомых. Я записал телефон общежития Гьянендры, а он мой домашний. Мы договорились поддерживать контакт.
   С Альфошей мы много лет катились рядом как два металлических шарика, всё время чуть-чуть приближаясь друг к другу. И вот настал миг, когда шарики соприкоснулись и, стукнувшись стальными боками, полетели в разные стороны. Направление движения, в общем-то, не изменилось, но шарики стали постепенно и неотвратимо отдаляться всё больше и больше. Может, когда-нибудь на нашем пути попадётся какая-то стенка и, оттолкнувшись от неё, мы снова пойдём на сближение. Пока этого не видно.
   Альфоша взлетел вверх, извергая яркий сноп искр. Словно комета, оставляющая за собой длинный шлейф голубого тумана, он умчался за горизонт. Этот кометный шлейф мешает ему взглянуть назад, на наше совместное прошлое. Но то, что он видит впереди, несомненно, для него интереснее нашей былой дружбы. А вот я вижу только его хвост-след, из-за которого самого Альфошу разглядеть теперь очень трудно. Виден лишь этот шлейф, который тянется на тысячи километров, а самого Альфошу давно уже не догнать. Он, изредка касаясь атмосферы, мелькает -- и тут же скрывается с глаз. Возможно, одно из этих пересечений траектории полёта с атмосферой станет последним разом, когда я увижу далёкий Альфошин хвост. Собака он. Сука хвостатая, а не друг.
   Целый день было немножечко некомфортно от предстоящей встречи с одним очень неприятным человеком, сержантом Власовым. Уклониться я не мог. Очевидно, мои бесконечные просьбы услышал тот, кого не существует для атеистов, но к кому всё равно все, даже коммунисты, обращаются со всевозможнейшими просьбами и мольбами. Когда встречи не произошло, я, член ВЛКСМ, прямо сразу уверовал в бога, мысленно молился ему, так как вслух не мог, потому что не знал ни одной молитвы. Настроение резко подскочило вверх, и мысли о предательстве Альфоши сменились радужными планами на вечер.
   Как?! Уже семь часов! Меня же давно ждёт самая милая и прекрасная девушка Милена. Вездесущая "Волга" с шашечками мчится по прекрасным улицам Москвы в городок на улицу Головачёва. Оставив на память учтивому водителю изрядную часть содержимого карманов, я поспешил к месту встречи.
   "Твой волшебный мир, чистый как алмаз, и чтоб увидеть всё, не хватает глаз..." В два часа ночи протяжный голос Макаревича в наушниках подтверждает бесконечное величие музыки...

РЕПРИЗА

День восьмой, воскресенье, 22.06.1980

  

-- Твоя вина доказана. Наказание определено.

-- Какое?

-- Шесть лет расстрела

-- Опять расстрел, уже надоело.

-- Ну тогда вешайся.

-- А я что делаю каждый день?

  
   Всё-таки, следуя неизменному правилу или даже закону "тайное рано или поздно становится явным", оно стало известно. Вернее не оно, а она -- Милена. О ней узнали мои родители. Я особо не скрывал, но и не распространялся. О чём? Ведь ничего же пока не было. Под бой курантов мы поцеловались на Красной площади, но даже в этом нам помешал какой-то мусорок. Да! Совершенно счастливые мы катались на пароходике по Москве-реке. Лакомились мороженым в "Космосе". Ходили вместе в кино на "Экипаж", просто гуляли по летнему Кузьминскому лесу... Если изобразить наши отношения графически, то линия сейчас резко идёт вверх и вверх. Бесконечно это продолжаться не может. Что будет потом? И потом -- это после чего?
   Ну, узнали о ней родители, и отлично. Подумаешь. Всем бы таких parents, как мои, тогда все дети поняли бы, что такое хорошие родители. Мои родители -- эталон. Можно снимать копию, делать трафареты и штамповать сотнями и тысячами. Спрос будет огромный, честное слово. У меня лучшие на свете родители.
   "Реприза". Почему мама так окрестила мою Милену? Реприза... А ведь действительно, есть что-то похожее на неё в звучании этого слова. Вечером, когда я стал собираться к ней, мама критически оглядела мои приготовления и, как бы утверждая, для виду спросила:
   -- Опять к Репризе?
   -- Неважно. А почему обязательно к ней?
   -- Так ты такой довольный, что светишься весь!
   Первый раз я позвонил ей (позвонил!) восемнадцатого, сегодня двадцать второе, то есть, пятый день как мы, можно сказать, знакомы. Ни фига себе! Не слишком ли бурное начало? Чрезмерный прогресс стал теперь ровной прямой или уже превращается в регресс? Как бы чего не вышло. Я спешу к своей милой Репризе. Она уже ждёт! Отлично. Пошли гулять...
   В час ночи я тихо-тихо, чтобы никого не разбудить, открываю ключом дверь и прохожу к себе. Реприза вообще перед тем, как войти домой, снимает туфли и на цыпочках проскальзывает в комнату, чтобы родители не знали, что она так поздно. Конечно, ни мои, ни её родители не спали и ждали, когда их чада вернутся.
   И уже в который раз музыка подтверждает, что лучшее на свете -- это она, музыка. "Greatest Hits", Smokie -- тому доказательство. В наушниках они звучат потрясающе. И опять (уже восьмой раз в отпуске) сон заставляет отвлечься от прекрасной музыки и отдаться в его власть.

СВЕТЛЫЙ ВЛАДИМИР

День девятый, понедельник, 23.06.1980

  
   Родители собираются в Гурзуф. Меня долго уговаривали ехать с ними, но я остался непреклонен. Не еду, точка. Там скучно с родителями. Мы договорились с Лёнькой поехать в Суздаль. И поедем. Прямо сегодня. Он только что звонил. Через час будет. Не поеду с вами, не просите. Нечего зря упрашивать. Сказал -- всё. О господи, говорю же, нет! Ладно, потом, может, заеду, первого июля или чуть попозже, но только на несколько дней. Поживу тут один, потом сгоняю к бабушке в Запорожье денька на два, а после к вам, но ненадолго, дней на пять максимум, хочется побыть дома. Тут аппаратура, тут заходят ребята. Ну и что, и Реприза, конечно. Что я, женоненавистник какой-то? Я даже наоборот.
   Звонит Лёнька:
   -- Ну что? Поедем?
   -- Поехали. Только давай заедешь ко мне, как договаривались?
   -- А сколько сейчас времени?
   -- Час. Успеем.
   -- Может, потом заеду?
   -- Давай потом.
   -- Ну, тогда всё, поехали.
   До свидания, parents! Мы отчаливаем. Из Суздаля отобью вам телеграммку, чтобы не волновались. Деньжат ещё подкиньте маленько. Во. Ну, всё. Рот Фронт! Поскакали!
   Лёд тронулся. Я наконец-то вырвался из дома. Мы едем в Суздаль. Ура!
   Сколько дней и даже месяцев мы с Лёнькой мечтали об этом. Мечтали, когда ехали в Ногинск на сто тридцатых ЗиЛах, тряслись на твердых неудобных сидениях, мёрзли на ветру, для согрева охрипшими глотками орали песни, а мимо проезжали шикарные тёплые и комфортные "Икарусы". За запотевшими стёклами дремали или лениво поглядывали в окно пассажиры. Как хотелось и нам развалиться в тёплом мягком кресле. Мы с завистью смотрели на эти автобусы и, быть может, именно тогда родилась мечта совершить путешествие в Суздаль именно на таком "Икарусе". А теперь мечта становится явью.
   Вещей мы никаких в поездку не взяли. Лёнька, правда, захватил потертый дип, в котором сиротливо лежал пиджак, и всё. А чего нам ещё надо? Деньги есть, не очень-то много, но нам хватит. Ботинки, джинсы, рубашки на нас. Остальное -- мы сами. До автовокзала на Щёлковской ехать порядком. Часа полтора или даже больше. По всей Москве, сначала на автобусе до метро минут сорок, а потом на метро ещё столько же. Приехали только к четырём дня.
   До Суздаля часов шесть на автобусе. Поздновато мы выехали. Но нам-то что? Переночуем там где-нибудь. Военным не привыкать. Берём билеты в кассе. Автобус через час. Гора времени. Куда его девать? Ах, да, нужно подкрепиться перед дорогой. Пошли в кафе, на автовокзале есть забегаловка на втором этаже. Кормят там, должно быть, лучше, чем в системе. Гражданская пища, любая -- это уже полный кайф. Перед самым отходом автобуса мы из телефонной будки позвонили друзьям. Простились. Ведь на целых два дня уматываем в такую даль. Я позвонил Репризе, и она сильно обиделась. Подумаешь, фифа, будет ещё выступать! Приеду, разберусь с ней. Мужики, друзья-курсанты, не оценили нашего пристрастия к путешествиям.
   -- Что вам, делать нечего? -- заладили они все задавать один и тот же вопрос, не понимая как это прекрасно, вот так вот запросто махнуть в другой город.
   Автобус Москва-Владимир. Прямого рейса до Суздаля не было. Ну и отлично. ещё и во Владимир заглянем, посмотрим, что это за зверь, и с чем его едят. Ни я, ни Лёнька не бывали в тех краях. Интересно будет посмотреть на кусок Золотого Кольца России. В "бронированном Икарусе" (у нас почему-то так называли эти автобусы) мы шикарно расположились в мягких креслах, наслаждаясь, как и мечтали, блаженством теплоты и уюта, смотрели на убегающую Москву.
   -- Вот, смотри... Сейчас будет длинный белый дом, а сразу за ним видишь ту пятиэтажку? Там живет моя Ирочка. Помнишь, я тебе рассказывал? Вот её остановка. Точно, рядом с ГАИ. Я тут с одним корефаном чуть не подрался, -- рассказывал Лёнька.
   -- Сто раз уже рассказывал. Смотри вон лучше, ресторан фирменный проезжаем. Видал? Шик! Надо будет как-нибудь заехать.
   -- Не, я не рассказывал, -- продолжал Лёнька. -- Чувак здоровый, метра два, и бухой вконец, еле стоит. Стал он чего-то ко мне приставать, ну а мне надо марку держать. Ирина рядом, я тоже на него дёрнулся.
   -- Надоел уже. Я всё наизусть помню. Потом он узнал, что ты из системы, и сразу предложил хлебнуть пивка.
   -- Ну. А я не стал. Да-а-а, были же времена...
   Автобус останавливался на несколько минут в небольших городках, которые мы проезжали. Можно было выйти проветриться, закупить новых журнальчиков-газет. Ехать в "Икарусе" -- верх блаженства. У водителя был припрятан ящик лимонада, и теперь он открыл нам доступ к живительной влаге, напоминая, что цена бутылки у него в автобусе не двадцать копеек, как везде, а пятьдесят, но это мелочи. Развалиться в мягком кресле, пить лимонад и смотреть в окно на красивых девушек. Что ещё нужно для счастья? Снова остановка.
   -- Лёнька, смотри! Фирменные кантри-герлу?ши. Выскочим?
   -- Ну ты что!
   -- А что? Подойдем, познакомимся. Всё равно через пять минут уедем.
   -- Да ну, зачем?
   -- Вечно ты ссышь! Уже поехали, хоть рукой на прощание махну. О-о! Видал? Смотри, они нам тоже машут.
   -- Они, наверное, всем автобусам машут, а ты уже повыдумал себе. Ха! Они б тебя увидели -- убежали бы сразу, а ты говоришь... машут.
   -- Ладно. Прекращай, а то в форточку полетишь. Давай лучше кроссвордик отгадаем. Так. Это мы не знаем, это не знаем, это тоже не знаем, это тоже. Ты чего-нибудь вообще тут отгадать можешь?
   -- Ну его. Я кроссворды только в "Красном воине" могу разгадывать, а этот гражданский не для наших общевойсковых умов. Лучше почитаем "Огонёк".
   Во Владимир приезжаем где-то в восемь вечера. Смотрим по сторонам. Куда идти? Незнакомый город. Неясно, в какую сторону центр, а в какую окраины. Смотрим и думаем -- куда податься? Рядом красивое новое здание железнодорожного вокзала. А вот автовокзал старенький, неказистый. Подошли поближе к новому железнодорожному. На автовокзале мы не решались сесть сразу в какой-нибудь стоящий там автобус, увезёт ещё в другой непонятный город, а тут обнаружилась нормальная цивильная городская остановка. Поедем, город посмотрим?
   Толпа ломанулась к подъехавшему автобусу. Мы тоже. Давка такая же, как и в Москве в час пик. Едем, вот только куда -- неизвестно. Выехали на широкую улицу с троллейбусами. Так. Раз троллейбусы, значит, наверное, центральная улица. Посмотрели налево-направо -- город как город. Чего в нём особенного?
   Вышли через две остановки и пошли по главной улице. Топаем, глазеем по сторонам, не в восторге. Обычный промышленный городишко, на туристический центр не похоже. Вспомнили про медовуху. Что-то не видно нигде ничего похожего. И кафешки по дороге не попадаются. Что тут молодёжь делает? Решили заглянуть в злачное место, но убедились в отсутствии оного. Нет нигде винного магазина -- и всё! Этаноловых маньяков сколько угодно, кругом одни пропитые красные рожи, а злачных мест нет. Странно.
   -- Слушай, Лёнька, а у них тут разницы во времени с Москвой нет, а?
   -- Я чёрт его знает. Может, и есть. А может, и нет. Давай спросим.
   -- Ты что? Не оценят юмора. Не так поймут, народ-то кругом не столичный, а володимирский, тёмный. Вломят по рогам...
   -- Сейчас на моих без пяти восемь. Так, если через пять минут магазины закроют, значит, разницы во времени с Москвой нет.
   -- Точно... Стой, это что же, через пять минут закроют все магазины? Мы же не купили себе пожрать.
   -- Ладно, там разбёремся, может, сейчас в какой-нибудь фирменный кабак завалим. По медовушке выпьем и отлично.
   Улица внезапно раздвоилась, огибая стоящую по центру арку. Внутри арки можно было проехать. Только она была странная -- одни стены с башенками и проход между ними, где по идее должны быть ворота, но без самих ворот. Форма, значит, такая: две круглые башни с куполами, между ними арка и над ней тоже большой золотой купол. На одной башне табличка "Золотые ворота" и дата где-то около тысяча четыреста какого-то года. Да, хорошая, старенькая штучка, но вот золотых ворот нет, жаль.
   Дальше по улице несколько новых домов -- театр, гостиница, ещё что-то, потом опять кривые церквушки, в общем, всё разбросано, никакой концентрации. Красивые старинные штуковины словно разбавлены обветшалыми советскими зданиями пятидесятых годов. В гуще серых облезлых пятиэтажек затёрты роскошные храмы, которым несколько веков.
   Народу мало, почти никого. Не иначе, в том автобусе весь город уехал. Протопали, наверное, пол Владимира, а хорошего кабака так не нашли. Плохого тоже не нашли. Нет здесь кафе вообще! Куда время девать? Уже подошли к окраине. Дорога пошла под горку, и впереди стали видны деревянные хаты.
   -- Притопали? Куда теперь?
   -- Во. Видишь, военный идёт. Ща я у него узнаю, где тут хороший кабак.
   -- Валяй.
   -- Э-эй, служивый! Поди на секундочку. Слушай, объясни, пожалуйста, коллегам, где тут кабак?
   -- Нет, ребята, я не знаю. Есть вроде где-то, но я не был там.
   -- Ну что, всё? Узнал, блин. Куда теперь идём?
   -- Не знаю, подумаем. Уже почти девять.
   -- Пойдём в кино, что ли? Вон и кинотеатр какой-то рядом. Пошли?
   И тут я не понял, что нам помешало пойти в кинотеатр, ведь сеанс подходящий был, и фильм какой-то хороший. Но мы не зашли в кинотеатр, а сели в троллейбус, и вслед за нами села прекрасная девушка. Лет примерно семнадцати-двадцати, длинные чёрные волосы, в отличие от основной московской массы не потёртые джинсы, а настоящее вечернее платье, и очень большие чёрные глаза, которые придавали ей несколько удивлённый и одновременно весёлый вид.
   Девушка стала рядом с нами. Я принялся усиленно пихать Лёньку локтем, чтобы он обратил внимание на приятную соседку, но это было лишним, Лёнька и без моих знаков давно её заметил. "В атаку, вперёд!", мелькнула смелая мысль, и я начал стремительное наступление.
   -- Здравствуйте. Будьте добры, скажите, пожалуйста, как нам проехать к самой главной достопримечательности этого города?
   Девушка удивлённо взглянула на меня и улыбнулась.
   -- А вы что, приезжие?
   -- Да. Час назад приехали из Москвы и теперь не знаем, куда себя девать.
   Старт был удачный, но в то, что мы действительно из Москвы, девушка (её звали Света) поверила только остановок через пять-шесть.
   Извергая из себя всё нереальное красноречие, на какое только способен человек из системы, я обрисовал Светочке наше бедственное положение в знании города и запросил помощи.
   -- Ну, что я вам могу посоветовать? Есть у нас хороший бар "У Золотых ворот", будем проезжать, покажу. Смотрите, сейчас слева будет вывеска на деревянной доске. Видите? Вот, проехали.
   -- Нет, не заметил. Мы тут недавно проходили и ничего не видели похожего на бар или ресторан. А медовуха у вас бывает?
   -- В баре бывает, но там всё дорого. А хотите, я вам покажу наш парк? Там сегодня танцы, дискотека. Пойдёте?
   -- Ну чё, Лёнь, идём?
   -- Пошли, конечно.
   И мы пошли. Светочка сначала чувствовала себя немного неловко в обществе двух сомнительных коротко стриженных туристов, но постепенно мы разговорились. Парк выходил на высокий берег широкой реки. Отсюда открывался хороший вид на старый Владимир.
   -- Шикарно! А как называется эта ваша река? Волга? Дон? Днепр?
   -- Клязьма.
   -- Клязьма? Как Клязьма? Это что, та Клязьма, что у нас в Щёлково? -- удивился Лёнька. -- Не может быть!
   -- Правда, Клязьма. Она тут очень мелкая, можно вброд перейти, оттого и широкая.
   -- А ещё какая река есть? Яуза, небось.
   -- Есть Содышка, она поглубже, но узкая очень.
   -- Ну, Содышка ещё куда ни шло, а вот Клязьма...
   В половине десятого начались танцы. Я рванул за билетами, а когда вернулся (причём как раз взял четыре штуки) к Светочке подошла подружка -- так себе, со Светочкой не сравнить. Стал собираться народ, площадка наполнялась. Мы с Лёнькой недоверчиво посматривали на местных парней с красными туповатыми лицами. "Сейчас подвалит пяток дружков Светочки, и нам будет не смешно", мелькнули в голове невесёлые мыслишки. Заиграла музыка. Я обрадовался:
   -- О-о! Silver Convention, диск семьдесят шестого года, отлично!
   Девушки удивились моему возгласу и, очевидно, даже не поняли, о чём я. Лёнька предложил зайти на танцпол, и мы смело кинулись в гущу танцующих. Дискотека была слабенькая. Ширпотребская. Чувствовалось, что не Москва. Крутили в основном старенькие дисковые вещички: Чингисхан, Commodores, ABBA. Моих любимых Queen или Urian Heep не было. Лёнька тоже ждал чего-нибудь тяжёленького.
   Мы потанцевали чуть-чуть, и я решил подойти к диск-жокею. Взобравшись на блестящую сцену, я подождал, когда закончится песня, и обратился к парню, восседавшему над грудой советских компакт-кассет и магнитофоном "Электроника", присоединенном к усилку "Бриг". Так и так, говорю, могу предложить такие-то фирменные записи, очень качественные, лучше того, что есть у тебя. Диск-жокей чуть рот не открыл, когда я ему огласил список. А у меня, говорит, сейчас только пара пластинок на руках, и называет старую дребедень. Я ещё немного поговорил с ним и понял, что взять от него в плане обмена за мою кассету нечего, и продать ему её тоже вряд ли можно. Вообще в дисках он не очень-то волокёт, я на что не спец, а он вообще темнота, ещё диск-жокей называется... Попросил у него чего-нибудь из Queen -- нет, Uriah Heep тоже. Ну ладно, закрути, говорю, чего-нибудь из тяжёлого рока для меня, скажи -- для гостей из Москвы. Когда я спускался со сцены, объявили медляк из Deep Purple для гостей из столицы. Девушки были потрясены. Как мало нужно, чтобы покорить кантри-гёрл.
   Потанцевали ещё, и я дал понять девушкам, что на этой дискотеке делать нечего, потому что хорошей музыки нет. Светочка любезно согласилась показать нам ночной Владимир. Её подружка заспешила домой, а мы втроём медленным шагом двинулись по городу, слушая наивные комментарии Светланы и рассказывая ей небылицы о своей суровой службе. Причём получалось у нас с Лёнькой невпопад. Я сочинял о том, как мы обитаем за кремлёвскими стенами, несём службу в Почётном карауле у Мавзолея и так далее. А он, заглядевшись на зелень города, говорил, хорошо тут у вас, как в лесу. Мы тоже в Кузьминском лесу живём...
   -- Как в лесу? -- недоумевала Света. -- Кремль же не в лесу?
   Я тут же выкручивался:
   -- Это полигон у нас в лесу, мы туда иногда уезжаем, а живём в Кремле, в центре Москвы.
   Света ещё больше пугалась и верила всему, о чём мы с Лёней ей говорили. И тому, что летаем мы постоянно на боевых вертолётах и сверхзвуковых истребителях, и тому, что мы уже большущие начальники, без пяти минут генералы и всё такое. А она в свою очередь показала нам институт, куда скоро будет поступать (она только что закончила десятый класс и поступает в педагогический). Так, беседуя о том, о сём, мы подошли к "Золотым воротам".
   -- Вот. А это наши "Золотые ворота", -- сказала Света и для верности указала рукой.
   -- Арку вижу, а где золотые ворота? Реставрируют, что ли?
   -- Нет. Там таких ворот, которые вы имеете в виду, нет...
   -- А почему назвали "Золотые ворота"? -- недоумевал Лёнька.
   -- Видите, купола золотые, и ворота назвали Золотыми. Были бы купола серебряные, назвали бы "Серебряные ворота".
   Но Лёнька не был удовлетворён объяснением.
   -- А где сами ворота? Которые открываются-закрываются? Хоть золотые, хоть серебряные. Нету ведь ворот-то. Не-ту.
   Этот спор у нас остался неразрешённым. А Светочка тем временем, указывая рукой на здание с огроменными буквами "Театр", поясняла:
   -- Это театр. Недавно построили.
   Мы прошли мимо бесчисленного множества маленьких церквушек, которые ночью выглядели ещё стариннее, и как-то незаметно опять прошагали через весь Владимир. Причём мы с Лёнькой топали за сегодняшний день второй раз по тому же самому маршруту. А кроме лёгкого завтрака перед дорогой на Московском автовокзале в наши желудки ещё не попадало ничего сколь-нибудь сытного.
   -- А где же вы будете ночевать? -- наконец догадалась спросить Света.
   -- Ничего, мы люди военные, можем целую неделю не спать, или даже две. Подумаешь, ночь не спать, погуляем до утра, посмотрим на ночной Владимир.
   -- А правда, где вы будете спать?
   -- Правда -- нигде.
   -- У меня есть недалеко дача. Если хотите...
   -- Не нужно. Я же говорю, спать нам совсем ни к чему, мы можем вообще не спать.
   Незаметно мы подошли к исходному пункту. Как раз к той троллейбусной остановке у кинотеатра, с которой вместе со Светочкой начали путешествие по Владимиру.
   -- Ну, вот я и пришла. Это мой дом.
   Получилась немного напряжённая пауза. Света не спешила уходить, а мы с Лёнькой не знали, что делать. По идее, девушка вроде была моей, Лёнька это признавал, наверное, в душе, я видел его глаза, но неудобно было бросать его одного. Как же быть? Наконец Светочка повернулась и быстро зашагала через дорогу к дому. Я тоже уже решил развернуться и уходить с Лёнькой, но тут почему-то оглянулся и увидел, что Светлана стоит у подъезда и смотрит на меня.
   -- Лёнька! Жди тут. Я через тридцать восемь секунд вернусь.
   И я рванул к Свете. Невозможно же так закончить только начавшееся знакомство. Нельзя дать погаснуть огню любви, едва зародившемуся у симпатичной владимировчанки. Я подбежал к ней, обнял и поцеловал в губы. Глаза Светланы стали огромными от испуга и радости, она не знала, что сказать. Но вдруг спросила:
   -- Пашенька, ну зачем?..
   Сколько чувств было в этих её словах. Даже в театре, нарочито переигрывая роль, актёры не допускают такого гротеска. Но у неё это вырвалось из души, от избытка чувств. Поцеловали её так явно первый раз в жизни. Это совершенно точно. Огромные чёрные глаза удивлённо смотрели на меня, и я видел, что она боится.
   Ну, Владимир, такого я от тебя не ожидал! Нецелованная девочка в семнадцать-то лет? Вообще-то она рассказывала, когда мы гуляли по Владимиру, что на танцы идёт всего второй раз в жизни. В её-то годы! Светочка боялась меня и одновременно не хотела уходить. Час пролетел как одна минута, и тут я вспомнил про... Нет, не про мою Репризу, про Лёньку, который уже меня заждался.
   -- Прощай, Светлана! Мы больше никогда не увидимся.
   Чтобы избежать нежелательных эксцессов как со своей, так и с её стороны, я поспешно, не оглядываясь, удалиться. Лёнька ждал на том же месте.
   -- Явился, мо?лодец! Я уже уходить хотел, думал, ты с ней до утра останешься.
   Я бы, конечно, мог остаться с ней до утра, но нельзя же было бросить друга Лёньку. Хватит на сегодня приключений, пора спать!
   Спать? А где? И уже около трех ночи. Той же дорогой мы широким "системным" шагом быстро дотопали до вокзала. Первый автобус в Суздаль в половине шестого. Куда девать два с половиной часа? На наше счастье в новеньком железнодорожном вокзале круглосуточно работала забегаловка. Туда мы и направились. Пропустив по паре стаканчиков бочкового кофе и заев парой булочек (прямо как в системе в чайной), мы избавились от беспрестанных требований желудка набить его хотя бы перловкой и получили возможность относительно спокойно думать.
   -- Ну что, может, поспим часок-другой?
   -- А что, давай, вон прямо на тех скамейках.
   Жалкие два часа полудрёмы раз пять прерывались бесцеремонным вторжением в наш сон блюстителей порядка.
   -- Вы что тут делаете?
   -- Как что, поезда ждём.
   -- Ваши документы, пожалуйста. Хорошо, товарищи, ждите.
   Убедившись, что от нас не разит бухлом, и что у нас военные билеты курсантов МосВоку, милиционеры не имели больше никаких претензий и предоставили нам возможность дремать дальше. И так нас каждые двадцать минут тормошили разные патрульные менты. Наконец -- желанное утро. Мы поспешили взять билеты на автовокзале, и тут неожиданно встретили...
   Но это уже следующий день.

РУССКИЙ МЁД

День десятый, вторник, 24.06.1980

  

-- Я тебя не понял, повтори.

-- Поздно, уже не поможет.

-- Что не поможет?

-- Всё, это конец.

-- Куда? Стой! Что это значит?

-- Ты умираешь! А я пошёл. Разве нет?

-- Нет!

-- Ну тогда получай (выстрел).

-- Я умираю...

-- А я что говорил! Ты умираешь, а я пошёл.

  
   Неужели он? Точно, разве такой лысый затылок можно спутать с чем-нибудь? Это Кузя! Курсант Кузнецов из нашего взвода!
   Наших курсантов можно встретить, где угодно. Надо же, увидеть в пять утра во Владимире курсанта из нашего взвода!
   Кузя ничуть не удивился -- он никогда и ничему не удивлялся. Эмоции он держит внутри, не выпуская наружу, если они у него есть вообще. Он всегда абсолютно спокоен и слегка меланхоличен. Его организм настолько крепок и здоров, что это даже несколько мешает ему жить.
   Кузя у нас парень деревенский. Он живёт в Иваново, а во Владимире оказался проездом, по пути к друзьям в деревушку Линду, названную, наверно, в честь жены Маккартни. Мы перебросились буквально тремя словами и тут объявили посадку на наш автобус. Несмотря на столь ранний час, народу было уже много, свободных мест не осталось. Но у нас были билеты с местами.
   Попрощавшись с Кузей, которому до автобуса оставался ещё час, мы с Лёней сели и поехали. По дороге, повинуясь инстинкту, выработавшемуся в системе, мы сразу заснули и наверстали то, что не доспали на вокзале.
   В десять минут седьмого мы уже в Суздале. Суздаль -- вещь! Это вам не захолустный Владимир. Просто прекрасно! Раннее утро, просыпающийся город. Даже не город, скорее, деревня. Красота неописуемая, словно переносишься лет на пятьсот в прошлое. Мы с Лёнькой медленно двинулись в путь по знаменитому городку.
   Вид единственного в городе современного здания Главпочтамта напомнил мне, что лучше сразу, пока не забыл, дать телеграмму родителям, как обещал. Стандартные фразы писать не хотелось, и я, подумав, набросал на бланке телеграммы-молнии: "Грузите апельсины, всё отлично. Павел". Хотел написать: "Грузите апельсины бочками. Братья Карамазовы", но воздержался. Подаю телефонистке, или как её там называть, телеграмму в окошко, и смотрю, как прореагирует. Она берёт в руки ручку, быстро проводит ею по строкам, ставит в конце и в начале какие-то галочки-палочки и, щёлкнув деревянными счетами, поднимает глаза на меня:
   -- С вас сорок семь копеек.
   Я отсчитываю мелочь, а в это время телефонистка, обращаясь к напарнице, вздыхает:
   -- Да, апельсинчиков сейчас хорошо бы. А нам всё ещё никак не завозят. Во Владимире всё есть, а чтобы в Суздаль когда завезли! Где ты! В магазинах в Суздале ничего нет.
   Такая досада была в её голосе, что я не удержался и захохотал. Со стороны это выглядело, конечно, странно. Телефонистка удивлённо посмотрела на меня и подала сдачу.
   -- Да, апельсинчиков сейчас просто отлично, -- поспешил я оправдаться в глазах телефонистки и с чувством неловкости вышел с телеграфа на улицу.
   Прекрасный древний Суздаль остался в своём первозданном виде, не тронутый современными постройками. Несколько пятиэтажек -- и те прятались за густыми деревьями и не нарушали общую картину старинности. Центральная площадь города, кажется, Торговые ряды -- огромная, вымощенная необтёсанным булыжником. Но не так ровно, как на Красной площади, а в беспорядке, только через каждые два метра проходят ровные линии этой брусчатки через всю площадь, делят её как бы на клеточки... ну, как в тетрадке. И по этой площади не ездят машины. Она пешеходная.
   Между камнями пробивалась трава, нехилые такие травинки, а кое-где даже мощные пучки незатоптанной зелени. В центре площади -- собор, церковь, или как там ещё обзывают, с покосившимся от старости белокаменным крыльцом... Короче, старинная до предела штуковина с белыми высокими стенами без окон и с чёрным куполом. С одной стороны площадь ограничивал длиннющий магазин. Это и есть Торговые ряды. Магазин разделён на десятки маленьких магазинчиков.
   Народу с утра не было. Мы прошли от центральной площади по главной улице города, то и дело заглядываясь на обалденно старинные и очень красивые строения. Дома, в которых живёт суздальский люд -- всё сплошь одноэтажные избы, деревянные, с резными окнами. Некоторые обветшалые, а некоторые -- как будто вчера построенные.
   Ещё нас волновал один важный вопрос: где в Суздале наливают туристам легендарную медовуху. Никаких признаков этого заманчивого напитка мы пока нигде не обнаружили.
   В восемь утра открылись киоски "Союзпечать", и мы сразу купили карту Суздаля. Так! Всё ясно. Городок со всеми достопримечательностями вытянулся вдоль одной центральной улицы, справа и слева от неё на карте были указаны соборы, монастыри и прочее, то есть, все те старинные здания, которые мы внимательно разглядывали по дороге. На окраине города находится большой древний монастырь, защищённый мощными белыми стенами. У его красивых огромных ворот стояла яркая, явно не старинная табличка со стрелкой, указывающей на вход с надписью Hotel. Ничего себе! Теперь в монастыре гостиница! Именно об этом говорила табличка, приглашая поселиться в симпатичной гостинице "Ризоположенская".
   За монастырём Суздаль кончается. Центральная улица превращается в шоссе и прямой лентой убегает вдаль, в сторону Иваново. Ограничивает городок земляной вал, вернее, маленький кусочек, оставшийся от него. Ну что? Куда теперь?
   Чтобы вернуться в центр, мы решили сесть на автобус. Всё же весь город прошли. Но это оказалось не так-то просто. Как раз в это время суздальцы спешили на работу, и автобус был набит до предела. Ничего, нам не привыкать.
   Немножко поднатуживаемся и втискиваемся. Через несколько остановок стало посвободнее, а пятая или шестая остановка, то есть, центр, куда мы и направлялись, оставила автобус почти пустым. Торговые ряды ожили, открылись магазины, появились туристы. На краю брусчатой площади, на бетонном парапете, устроились бабки с цветами. Другие бабки рядом продавали вязаные носки и платки. Интересно, кому нужны цветы и носки в восемь утра? Во вторник. Ах, этот чёртов вторник! Мы ещё не знали, что именно этот день -- самый неблагоприятный для посещения прекрасного Суздаля.
   Слева от Торговых рядов узенькая улочка делает кольцо, как это показано на карте-схеме города, и на этом кольце находится суздальский Кремль и ещё несколько неинтересных зданий типа пожарной части и ЗАГСа. В начале улочки, слева -- ресторан "Погребок". Он предлагает отведать фирменные блюда и напиток "Русский мёд". Ура! Мы нашли, наконец, медовуху. Но сейчас ещё рано, девятый час утра, а ресторан открывается только в одиннадцать.
   Напротив "Погребка", на углу Торговых рядов, другой ресторан, который так и называется -- "Торговые ряды". Но опять неудача. Мало того, что он тоже открывается в одиннадцать. Он попросту не работает по вторникам. Тут оказалось, что много чего ещё не работает по вторникам в Суздале.
   А мы-то не знали. Сильное желание подкрепиться и отведать медовухи подгоняло, заставляло постоянно смотреть на часы -- скоро ли уже одиннадцать. И от этого время тянулось ещё медленнее. В ожидании открытия "Погребка" мы двинулись по кольцевой улочке, напичканной ларьками "Сувениры" и, проходя мимо каждого, видели таблички: "Выходной день -- вторник". Вообще, сувениры нам были не очень-то нужны, но тут дело в принципе. Вездесущий агент Олимпиады, "Мишка Талисман", пробрался и сюда в виде деревянных, фарфоровых, глиняных и чеканных фигурок. Он непременно занимал центральные места во всех витринах.
   Дальше по этой интересной улице мы кроме старинных достопримечательностей и вывесок "Сувениры" обнаружили наконец-то несколько стеклянных ларьков, приглашающих отведать "Русский мёд". Вот, оказывается, откуда берётся медовуха. Но что же это такое -- русский мёд, мы так и не смогли пока выяснить. На всех кафе красовались таблички: "Выходной -- вторник".
   Улочка наконец привела нас к суздальскому Кремлю. Классный, конечно, Кремль. На него с разных сторон города уже открывались нам красивейшие виды. А теперь, вблизи, он оказался оригинальным. Большой купол ярко-синего цвета с золотыми звёздами. Но мне почему-то показалось, что купол несимметричный, проще сказать -- покосившийся. И Лёнька тоже подтвердил:
   -- Косой он какой-то, Кремль Суздальский!
   За всеми этими старинными храмами с правой стороны, в низине, текла узенькая речушка Каменка, густо поросшая высокой травой и камышами. По её берегам примостились деревянные домики с огородами. В некоторых местах, неподалёку от центра города, но совершенно обособленно, прямо среди зелёных полей возвышались отдельные церквушки. По правде говоря, мне кажется неуместным описывать всю эту красоту военным курсантским общевойсковым языком. Это как обычным карандашом в школьной тетрадке пробовать передать тайну улыбки Джоконды.
   Ходим, смотрим с Лёнькой на всё это и словно ощущаем себя в прошлом. Ни машин, ни других явных признаков современной цивилизации, ничего советского вокруг нет. Ещё вчера мы шли по гудящей, кишащей автомобилями Москве и дышали гарью. Несомненно, улицы Москвы тоже прелестны, но совсем по-другому. И я гораздо больше люблю именно те, шумные и дымные улицы столицы.
   Но сейчас, в этом тихом и прекрасном раю, я вдыхаю чистый суздальский воздух, насыщенный простыми деревенскими запахами сухой травы и полевых цветов, и чувствую, что попал в другой мир. Тысячи приятных воспоминаний всплывают откуда-то из подсознания, и мысли устремляются в другое русло...
   Но тут русло мыслей сделало крутой разворот и речка сознания уперлась в мощную плотину непреодолимого желания всё-таки пожрать и выпить медовухи. Вперёд! Уже двенадцатый час.
   "Погребок" -- приятное заведение. Справа от вывески ресторан, а прямо вниз лестница в настоящий погреб. В этом погребе -- бар. Серый потолок. Дубовый массивный прилавок, здоровенный, обитый по краям железом, старинный сундук в углу, тусклое освещение из ламп-свечек. Всё это создаёт впечатление старины.
   И вот наконец она, заманчивая медовуха! Поистине божественный напиток. До первого глотка я не представлял, что же эта медовуха такое. Оказалось, что это желто-медового цвета жидкость, очень сладкая, немного похожая на квас, но вкуснее, более концентрированная, и чуть крепче пива. Мне сразу же понравился "Русский мёд", хотя вкуса самого пчелиного мёда не было. Только запах. Напиток очень хмельной.
   Насладившись дегустацией медовухи и тем самым только раздраконив голод, мы поднимаемся из погреба в ресторан. Помимо нас в большом зале, заставленном деревянными столами с полевыми цветами в вазочках на каждом, и стульями с резными спинками, было ещё несколько человек. Эта небольшая компания тоже только что заняла соседний с нами столик и дотошно обсуждала с официанткой весь ассортимент блюд. Мы сидели у окна и внимательно слушали их разговор. Через пять минут, когда мы уже освоились на своих местах и знали от соседей всё о местной кухне, к нам подошла другая официантка и любезно предложила меню. Мы не глядя в меню, сразу заказали блюда, о которых сейчас слышали.
   Да... Это вам не в курсантской столовой МКПУ. Даже обидно стало от такого контраста. Вспомнилось почему-то, что отпуск не бесконечен, рано или поздно придётся вернуться за забор. Эти неприятные мысли легко удалила ещё одна обильная доза "Русского мёда". И первое, и второе блюдо подали в глиняных горшочках. Всё было так вкусно, что хотелось проглотить даже деревянную ложку! Впервые за два дня мы с Лёнькой сытно поели, да ещё как!
   После обеда -- приятная неожиданность. Счёт, поданный официанткой, объявлял о том, что мы наелись и напились до отвала за сверхмаленькую сумму. Чувство приятной сытости, легкий кайф после медовухи и чудесный вид Суздаля создали настроение, граничащее с полной эйфорией.
   -- Слушай, Лёнька, может, останемся ещё на пару деньков, а? Нравится мне тут.
   -- Ага, опять на вокзале ночевать? Нет уж, поехали лучше домой!
   -- Устроимся в гостинице в монастыре. Давай останемся? Когда ещё попадем сюда?
   -- А жить на что? У меня рублей пять осталось, у тебя -- не больше. Поехали сегодня, а то даже на дорогу домой не хватит.
   -- Вечно ты против всего. Деньги -- это что? Бумага. Чёрт с ними. Жалко уезжать. Пойдём хоть медовухи захватим с собой. В Москве завтра разопьём, вспомним Суздаль. И вообще, связался я с тобой... Были бы мы с Миленой или... ну хоть с Ковалёвым, например, сейчас бы забурились опять в "Погребок" и пили медовуху до утра. А ты всё хорош, да хорош.
   -- Кончай трындеть, Паша. Пошли на автовокзал за билетами.
   -- Рано ещё, только три часа.
   -- Возьмём билеты и погуляем ещё.
   Лёнька затащил меня на автовокзал. И правильно, что зашли именно сейчас. Последний автобус в Москву уже в полпятого, и билеты кончаются. Мы берём билеты и оставшиеся полтора часа гуляем по улицам чудесного городка. Жаль, конечно, что сегодня такой не туристский день вторник и всё закрыто, но что поделаешь. На память о Суздале у нас остаётся карта города, две открытки и газета "Суздальская новь". Ну что ж -- вперёд! Вернее, назад, домой, где можно отдохнуть после дальних странствий.
   "Бронированный Икарус", наша давнишняя мечта, мчит нас обратно в Москву. Мы проезжаем знакомые теперь уже "Золотые ворота" Владимира, вспоминаем о Светочке, о танцах... Но я уже думаю о скорой встрече с моей любимой Миленой.
   К семи часам вечера мы в Москве. Коротко прощаюсь с Лёнькой на автовокзале, и мы договариваемся завтра встретиться у меня часов в одиннадцать. Договорились -- и спешим по домам.
   В девятом часу я наконец добираюсь до городка. Захожу в квартиру и, повинуясь инстинкту, сразу на кухню. Полчаса -- и готов отличный ужин, правда, слишком много. Нажарил я огромную сковородку картошки и теперь не могу съесть даже половины. Налопавшись картошки, чувствую свинцовую тяжесть в ногах и смертельную усталость.
   Всё! На сегодня хватит. Были ещё обширные планы на этот вечер, на встречу с любимой Миленой, но хочется просто отдохнуть. К чёрту всю любовь. Лучше завалиться спать. Я так и делаю, только сначала ставлю в холодильник бутылочку суздальской медовухи. Включаю Sanyo на режим автоматического отключения через пятнадцать минут. Тихонько играет Pink Floyd, диск "Wish You Were Here", но я уже сплю. Мне не нужно ждать, когда щёлкнет клавиша выключившегося магнитофона. Едва моя голова касается подушки, я уже крепко сплю.

ЧЕТВЁРТЫЙ БУКЕТ

День одиннадцатый, среда, 25.06.1980

  

Разумный человек обычно пьёт,

Что в нашей жизни лучше опьяненья?

Всечасно упивается народ

Любовью, славой, золотом и ленью.

Без опьяненья жизни сладкий плод

Казался б просто кислым, без сомненья.

Джордж Гордон Байрон "Дон-Жуан"

  
   -- Господа! Я предлагаю поднять бокалы за всех наших друзей, которых в настоящее время нет с нами. За Джона, за Томпсона. За нашу крепкую школьную дружбу!
   Альфоша торжественно встаёт и, произнеся тост, с необычайной лёгкостью вливает всё содержимое бокала себе в горло. Мы с Лёнькой тоже встаём и с гораздо меньшей ловкостью проделываем ту же манипуляцию с бокалами.
   -- Пашка, давай раздавим сразу весь третий букет, -- просит Альфоша и с тоской смотрит на третью бутылку портвейна "Букет Молдавии".
   -- Да ну. Хватит уже, и так перебрали. Две бутылки на троих за десять минут!
   -- Лёнь! Давай с тобой, а? -- Альфоша не терял надежду найти компаньона.
   -- Не-е. Я -- пас. Больше пить не могу. Мы уже две бутылки портвейна выпили на троих. Больше я не могу.
   -- Внимание! -- говорит Альфоша. -- Я предлагаю ваш традиционный курсантский тост за тех, кто в карауле и в наряде, за всех тех, кто сейчас в сапогах!
   Лёнька пытается подняться, но бессильно падает на место и расплёскивает половину бокала портвейна. Его раскрасневшееся лицо говорит, что он уже готовченко.
   Как рассказывал потом Лёнька:
   "Я приехал к Пашке очень рано утром, но у него уже был этот длинный хрен, как его там... Альфоша. Бухарик страшный! Вообще, нехилый чувак. Фирменные джинсы. Язык хорошо подвешен. Может кого хочешь уговорить выпить. Пашка говорил, что в детстве, (лет десять назад) Альфоша был ниже него. И ещё говорил, что совсем недавно Альфоша ни грамма не пил. Неужели правда? Теперь это алкаш пара метров без кепки. Вообще, Альфоша компанейский парень. Только надоели их с Пашкой разговоры про школу. Они вместе учились, а мне зачем это? Болтают о чём-то, а я только ушами хлопаю. И потом завели на аппаратуре не музыку, а эту глупейшую дребедень. И что там можно слушать? Бред какой-то. Сами что-то наорали в микрофоны когда-то и теперь слушают сами себя. Слушают этот идиотизм и вой, и оба довольны. Я еле вытерпел. Альфоша доволен, всё вставляет словечки: во, говорит, это я играю на фоно, а это Джон стучит, а это снова я, пою. Кассета на целый час и всё их самодеятельность: воют, пищат, кричат, бренчат на чём-то невпопад и называют это музыкой. С ума можно сойти слушать эту хрень целый час. А разукрасили кассету, как будто фирменная. "Вход в экстаз" с одной стороны, "Выход из экстаза" -- с другой. Песни, говорят, записали свои. Только это не песни, а бред сумасшедшего.
   Потом мы ещё здорово поддали. Альфоша привычный к этому делу, он на гражданке почти каждый день киряет. Профессиональный бухарик. Я столько пить не могу, а отказаться от Альфошиных уговоров тоже невозможно. Альфоша и фонарный столб уговорит. Этот третий букет ну явно уже нам лишним был. Выпили его. А Альфоша пристал, давай, говорит ещё, ну хотя бы полбутылки, отличная же вещь. Я только случайно понюхал эту "вещь", передёрнуло, чувствую -- точно не могу больше, а Альфоша всё уговаривает. Я и не устоял. Если бы не четвёртый букет, всё было бы в норме. Альфоша потом рассказывал, что пока ехал домой, вроде всё нормально, а как только приехал, зашёл в квартиру, в тепло, тут сразу этот букет и вырвался из нутра, вывернуло его прямо на пороге. Сестра дверь открыла, и Альфоша прямо на неё блеванул. Она не успела отскочить. У меня почти то же самое. Чувствую всем телом, что четвёртый букет во мне не приживётся. Но всё равно допил, Альфошу послушал. И как развезло меня! Потерял ориентацию. Только чувствую, что букет наружу просится. Крепился-крепился, но долго не выдержал. Прямо в окно проблевался... Пашка тоже приколол. Удрал куда-то, пока мы с Альфошей четвёртый букет пили. Потом и Альфоша ушёл. Оставили меня одного. Часов в двенадцать ночи я уже массую в кресле, и заваливает Пашка с бабой какой-то, забурились ко мне в комнату. Я смотрю на влюблённую парочку сквозь сон и обалдеваю. Я сплю один, как бедный родственник, а Пашке всё до фени, он на меня ноль внимания, основательно занимается со своей чувихой обниманиями-целованиями. Через час она от него, слава богу, убежала, а то я бы не выдержал, помог бы им. Это, наверное, тот день, когда я больше всего за отпуск набрался. И во всём этот Альфоша и его четвёртый "Букет Молдавии" виноваты..."
   В училище алкоголь строго запрещён. Если вернуться из увольнения даже только с запахом, и этот запах учует командир взвода, запросто могут отчислить за пьянку. Выкручивались, кто как мог. Кто перед КПП училища после увольнения разжёвывал горсть кофейных зёрен, кто съедал несколько зубочков чеснока, приправа гвоздика или мускатный орех тоже были популярным народным средством для убивания запаха спиртного. У меня была своя хитрость: в военном билете я свято хранил фантик от съеденной в незапамятные времена конфетки под названием "карамель коньячная". Если вдруг проверяющий офицер говорил:
   -- Товарищ курсант, ну-ка, дыхните. Да от вас же алкоголем пахнет!
   -- Что вы, -- отвечал я, -- просто конфет наелся.
   -- Каких конфет? Что вы мне тут несёте!
   Но я показывал офицеру фантик. И это всегда срабатывало. Что на такой железобетонный отмаз возразить? Ну, поел курсант конфет, и теперь пахнет от него, не коньяком же -- обычной коньячной карамелью!
   Как-то был вопиющий случай, связанный с алкоголем. Курсантов изредка посылали в порядке шефской помощи или просто как бесплатную рабочую силу на разгрузку чего-нибудь. Как правило, это был не уголь и не бетон, а что-то дефицитное и импортное. Например, ящики с польскими яблоками или коробки с банками болгарского лечо. Нам приятно было оказаться в списках таких разгруз-команд. Физического труда мы не боялись, а налопаться халявного лечо или яблок было приятно.
   На этот раз что-то пошло не так. Отправили нас на румынский груз. Оказалось, что разгрузить нужно вагон с вином "Мурфатлар". Сначала мы честно и аккуратно выгружали ящики, не помышляя выкрасть и распить бутылку. Но вагон был не один. Рядом с нами работали обычные грузчики. Мы увидели, что они часто устраивают перекуры, во время которых спокойно достают из коробок вино и пьют, сколько хотят, никого не стесняясь. Но у нас начальником разгруз-команды стоял командир четвёртого взвода нашей роты, строгий старший лейтенант Попов.
   Нам нельзя было пить вино. Однако всем известно, что если нельзя, но очень хочется, то можно. А когда мы увидели, что сам старший лейтенант Попов руководит нами уже с бутылкой "Мурфатлара" в руке, это дало нам разрешающий сигнал. Мы пили не так открыто, как грузчики или Попов, мы пили по чуть-чуть и незаметно.
   Вечером дневальный по роте наблюдал такую картину возвращения разгруз-команды. Заходит в расположение роты старший лейтенант Попов. Заходит не на ногах, а на рогах. Пьяный в говно. За ним разгруз-команда тащит три ящика "Мурфатлара". Курсанты тоже все как один пьяные в зюзю.
   Инцидент этот не получил в училище широкой огласки. О нём только шептались, но никого в итоге не наказали. Вероятно, один из ящиков вкусного вина был занесён, кому следует.

ПАМЯТИ ПЕНЧИ

День двенадцатый, четверг, 26.06.1980

  
   Прямо с утра прикатил Максим Дзалаев. Сейчас он, конечно, выглядит отлично -- длинные волосы, джинсы. Посмотрим, что останется от всего этого через пару месяцев, когда он поступит в наше МКПУ (а что поступит -- сомнений нет, мои родители гарантировали ему поступление). Два года назад я восхищался его магнитофоном, но теперь эта машинка являла собой жалкое зрелище, ни капли былого величия: обшарпанный корпус, западающие клавиши, заедающий кассетник, хруст в динамиках. Я сравниваю его штуковину с моими аппаратами. Да, сравнению, конечно, никакому не подлежит. У меня вся аппаратура лучше.
   Едреня феня! Ещё кто-то пришёл.
   -- Фарт? Тебе чего?
   Оказывается, и Фартушняк притопал с магом, ему надо что-то записать у меня. О, господи, я уже забодался. Сколько можно всем всего писать? Максиму записать, Фартушняку записать. С утра до вечера только и делаю, что пишу.
   -- Фарт, пощади, давай запишем потом? Ну, хорошо, только немного, максимум минут сорок, одну сторону кассеты. Договорились?
   -- Максим, а тебе каких Пёплов? Давай лучше Квинов? Я сборник записал ровно на девяносто минут, все мои любимые, лучшие вещи с первого диска и до "джаза".
   Чистый, сочный звук наполняет комнату. Крутится в магнитофонах вражеская лента, поют Queen, работают сразу четыре магнитофона. С аудиосистемы Panasonic пишется на маг Максима, с Sanyo -- Фарту, на здоровенный бобинник. Фарт экономит ленту пишет на девятой скорости, хотя при таком качестве первоисточника можно было бы и на девятнадцатой. Но качество записи его мало волнует, он не спец, ему всё равно, лишь бы что-нибудь новое и модное играло. И подольше.
   В училище у нас тоже есть маг. На втором курсе, в самом начале, мы сбросились взводом, каждый по целой получке, поголодали один месяц без буфета и приобрели себе катушечный магнитофон "Астра-207". Странно, но наша "Астра" держится в рабочем состоянии, в режиме ежедневной нещадной эксплуатации, уже полтора года и пока не думает ломаться. Правда, внешний вид претерпел значительные перемены. Всё, что когда-то блестело, превратилось в одну сплошную царапину. Все части, которые можно погнуть, погнуты, но -- слава нашей отечественной аппаратуре! Маг работает, и работает ещё как. Только вот записи...
   Да. Записи у нас хреновые. А всё потому, что как только запишешь нечто стоящее -- бобина вмиг улетучивается в неизвестные места. Главное, что мы дружно потом ругаем того, кто её слямзил, хоть и знаем, что этот человек среди нас, вместе со всеми картинно возмущается. У меня есть свои соображения, кто у нас вор, но, может, я ошибаюсь. Как говорится, лучше оправдать трёх виновных, чем осудить одного невиновного.
   Да, кстати! Я же не рассказал ещё о той весёлой телеграмме, которую послал из Суздаля родителям в Крым. Получилось с ней вот что. В Гурзуфе жаркий день. Солнце шпарит вовсю. На шикарном пляже санатория Министерства обороны возлежит почтенная публика, греют круглые животы и чахлые спины под лучами раскалённого южного солнца важные люди. Время приближается к обеду. Все разомлели настолько, что всякое движение на пляже замерло под палящими лучами, и на горячей гальке -- сонная тишина. Вдруг эту тишину нарушает крик запыхавшейся дежурной по санаторию:
   -- Виктор Сергеевич Мальцев! Товарищ Мальцев, вы тут?! Вам срочная телеграмма из Суздаля, что-то насчёт погрузки апельсинов!
   Оказывается, не только суздальская телефонистка, но и гурзуфская дежурная по санаторию не оценила мою шутку. Что ж, в следующий раз буду давать более серьёзные телеграммы.
   Ну, вернемся к нашим баранам, то есть, в Москву. Примерно к часу или к двум дня мы закончили с записью музыки и, недолго думая, махнули в пивбар на Рязанку.
   Значит, сегодня у нас двадцать шестое июня. Двенадцатый день отпуска. Прошла почти половина. Точнее, не прошла, а промелькнула в одно мгновение. Впереди ещё очень-очень много всего интересного. Поживу ещё денька два-три дома в своё удовольствие, а потом нужно будет прокатиться по югам. Путешествие: Запорожье -- Симферополь -- Гурзуф -- Москва.
   Я, Лёнька, Альфоша и ещё человек пять моих товарищей из системы едем в автобусе из городка к метро. Шумно обсуждаем по дороге ход курсантского отпуска. Каждый старается показать, что именно он больше всех выпил за это время, именно он имел успех у большего числа самых красивых девушек. Автобус подъезжает к метро. Мы высыпаемся из него шумной толпой и спускаемся к поездам.
   -- Ольга! Здравствуй, -- автоматически вырывается у меня, когда я, проезжая вниз, замечаю на эскалаторе, ползущем вверх, бывшую одноклассницу Олю Ковалевскую.
   Моё неожиданное приветствие отвлекло её от размышлений и, сфокусировав взгляд на мне, она жестом дала понять, что будет ждать на улице. Отлично. За тридцать восемь секунд я научно-популярно объясняю ребятам важность сложившейся ситуации и поспешно перебегаю на поднимающийся эскалатор.
   -- Пипл! Я подъеду к вам через полчасика. Без меня чур не начинать!
   Ольга, миллион лет мы с ней не виделись (если бы мы не виделись ещё миллион лет, это не имело бы никаких последствий), и вот теперь я случайно встречаю её в метро. Хочется спросить, где она сейчас учится или работает, но я помню, что как-то в зимнем отпуске уже спрашивал её об этом, и она уже всё рассказывала мне. Второй раз это делать просто неудобно. Не знаю, как сформулировать вопрос: "Как учёба или как работа"? Но на помощь приходит сама Ольга:
   -- Как служба? -- спрашивает она и тем самым открывает дорогу длинному непринуждённому разговору двух одноклассников.
   В конце концов, понимая, что тема беседы ещё не исчерпана, я приглашаю Ольгу вечером заглянуть в мои хоромы, чтобы продолжить разговор за "рюмкой чая", и поспешно удаляюсь догонять ребят.
   Стоп! Не может быть! Как же так? Я в раздумье останавливаюсь перед турникетом. Куда делись мои пятаки? И вообще -- где все мои деньги? Хоть мелочь-то есть? Не-а. Странно, оказывается, мелочи нет ни копейки. Я забыл дома деньги. Весёленькая ситуация, ребята меня ждут, а я не могу до них добраться. Что же делать-то? А, чёрт с ним, была не была!
   Я вижу, что контролёрша уже обратила на меня, стоящего перед турникетом и шарящего по карманам, внимание и, как мне показалось, сочувствует. Тогда я, скорчив кислую мину, для верности развожу руки в стороны, виновато смотрю на неё и прохожу бесплатно. Нужно было, наверное, ещё карманы вывернуть, для пущей убедительности. Ясно, что добрая контролёрша поняла моё бедственное положение и поэтому отнеслась к бесплатному проникновению в наш славный метрополитен с пониманием и сочувствием.
   Ужас! Даже пятачка на метро нет. Ну ладно, чего уж теперь, у ребят стрельну пару рубликов.
   Вечером, после посещения пивбара на Рязанке, я выкроил часика два, чтобы навестить Репризу. Точно. Нет уже былого волнения. Я почувствовал спад в наших отношениях. Ну да ладно, и так сойдёт. Реприза не поняла, почему я так быстро покидаю её, но говорю про неотложные и важные дела и сбегаю от неё домой. Разве я могу рассказать ей, что вечером ожидаю в гости одноклассницу Ольгу? Она же не оценит.
   -- Здравствуй, Паша. Ох, как у тебя уютно дома. Шампанское! Какая прелесть!
   Олечка повесила сумочку на крючок для одежды и положила зонтик на комод в прихожей. Восхищённо разглядывая квартиру, зашла в мою комнату...
   Дальше всё неинтересно, мы просто долго болтаем ни о чём, вспоминаем школу. Единственный эпизод, достойный внимания -- что, уходя, Ольга не забыла захватить сумочку, а вот зонтик так и остался лежать в прихожей на комоде. Это я замечаю только когда, проводив её, возвращаюсь домой.
   Чёрт побери, нужно будет обязательно вернуть зонтик. Завтра же с утра занесу ей. Решил и завалился спать.
   Почему этот день называется "Памяти Пенчи"? Потому что Пенча -- это кликуха одного парня, нашего одноклассника Юрки Евсеева. То есть, Ольгиного парня, и он как раз сейчас служит в армии. Честь и хвала всем тем, кто в настоящее время далеко от дома охраняет наш покой. Служи, Пенча, мы тебя будем ждать, а пока ты служишь, мы вместе с твоей Олечкой выпьем шампанского за твои успехи в службе Родине.
   Да, по дороге домой с Рязанки я встретил ещё одну одноклассницу, Танечку Беценко. Эх, Татьяна! Она уже успела выйти замуж. Дурочка, ей ведь всего девятнадцать стукнуло, и она уже чья-то жена, а не девушка.
   Конечно, её дело, не буду судить о том, чего не знаю. Только вот замужество сильно переменило её характер, и не в лучшую сторону. А вообще-то она расцвела за это время, повзрослела и очень похорошела. Всего за два года после школы вышли замуж уже четыре девчонки из нашего десятого "А", а из мужиков ещё никто не повязал себя узами брака. Один Макена серьёзно собирается...
   Кстати, о зайцах. Не в летнем отпуске, в котором я сейчас, а после отпуска осенью, седьмого ноября тысяча девятьсот восьмидесятого года, страна празднует шестьдесят третью годовщину Великой Октябрьской социалистической революции. Страна празднует, а у меня настроение зашкаливает, но не в ту сторону, где плюс, а за последнюю минусовую отметку.
   На парад на Красной площади мы в этом году не попали. Вообще весь наш бат в сплошных пролётах. Вместо нас на параде сегодня ходили "мыши", то есть, первый бат, причём ходили с нашими курсовками, а нам вместо парада назначили седьмого ноября вечерний патруль. Час дня, вот отправляемся дежурить по улицам, к часу ночи, может, вернемся в училище.
   И традиционных металлических курсовок, предмета нашей гордости, на шинелях у нас нет, вместо них резиновые, как у позорников ВИИЯ. Раньше мы смеялись над ними, а теперь сами такие таскаем. Увалом даже не пахнет. Это ещё один пролёт. Пролёт из пролётов. Всё осточертело, дальше некуда.
   Денег нет, даже двадцати копеек не найдётся. Да что там двадцати, двушки, чтобы позвонить из автомата, и той нет. "Чип" отпадает. Без денег туда идти нечего. Тот самый заманчивый праздничный "Чип", в котором сейчас наверняка полно всяких специальных вкусностей, для меня недосягаем. Опять пролёт. К чёрту всю эту ерунду. Хоть вешайся.
   Домой бы сейчас, выпить пару стаканов "Блондинки" и задавить на массу эдак минут шестьсот. Десятого числа иду в наряд по училищу. Ещё один пролёт. Дальше уже некуда. Ах, да, ещё один есть. В патруль идём в фуражках, не в шапках, а на улице холодина, и вдобавок горло у меня не фурычит, вчера отказало, только шипеть и хрипеть могу. О, и ещё один пролёт есть! С парадкой. Парадную форму, новую, должны были выдать три месяца назад, а до сих пор её нет и, говорят, до Нового года не будет.
   Ладно, всё! Десять тысяч раз всё к чёрту, иду в патруль, службу завалю, это решено, пускай начальник патруля вешается.

ANIMALS

День тринадцатый, пятница, 27.06.1980

  
   Я вообще-то исключительный чувак. Честное слово! Не верите? Во-во, никто не верит. А почему? Непонятно. Вроде не такой уж гад, даже наоборот. Хотя, по-хорошему, мне в отпуске совершенно до фени, какой я.
   С утра я резко линяю к тётушке, по одному важному, но не очень интересному делу. Нужно у неё подзапастись едой. Я ведь сейчас живу дома один, мне совсем не до того, чтобы сходить в магазин или что-нибудь приготовить.
   Тётя -- это прекрасно. Она, конечно, не без предрассудков, но тётям её возраста просто необходимо иметь предрассудки, иначе какая бы она была мне тётя? Не тётя была бы, а чёрт-те что и сбоку бантик. А так -- тётя как тётя, стандарт высшей пробы среди тёть. Заботится обо мне. Добрая. Я набираю у тёти огромный целлофановый пакет домашних пельменей.
   -- Возьми, Павлушенька, тебе как раз на четыре дня хватит.
   Должно было хватить, но... (ладно, это было потом). А сейчас я по традиции покупаю две бутылки приятного сухача и, довольный жизнью, еду домой. Дома первым делом беру большую кастрюлю, наливаю воды, щёлкаю ручкой электрической плиты и ставлю кастрюлю на нагревающуюся конфорку. Минут через десять закипит, набросаю кучу пельменей и наемся до отвала! А то последнее время сытно поесть не удаётся, нужно же отвести душу.
   Пока греется вода, я слушаю свои дорогие дисо?чки. Что я там ещё не послушал в этом отпуске? "Animals", Pink Floyd. Этот дисо?к у меня ещё запечатанный, я хотел накануне толкануть его за приличную сумму, но дело сорвалось. А, что его теперь беречь! Надо распечатывать. Он толстенький, там, наверное, не только пластинка, но и ещё какие-нибудь "дела": вставочка с фотографиями группы, или, может, даже плакат. С замиранием сердца надрезаю плотно обтягивающую диск плёнку, и тут же мне на колени выпадает картонка с белой надписью на синем фоне: "Animals", Pink Floyd. Отлично, но что это за картонка такая? Оказывается, наклейка. Недолго думая, леплю её на специальный квадратный дипломат для виниловых дисков. Хорошо смотрится наклеечка...
   Внутри упаковки ещё вставочка: на трёх листочках напечатан объёмный текст про гастроли Pink Floyd в Японии, но, к сожалению, текст на японском, а в этих замысловатых иероглифах непросто разобраться. Так, что там ещё? Пластинка в конвертике с текстом песен. И на самом диске красивые лейблы. На первой стороне, где две песни, "Dogs" и "Pigs", выглядывают две рожицы -- свиньи и собаки, а с другой стороны песня "Sheep". И, соответственно, башка барана. Исключительно интересный дисо?к!
   Я беру кассету. Распечатываю её и сразу ставлю нулёвый диск на проигрывание и кассету на запись. Врубаю вертушку и маг одновременно. О-о! Это прекрасно. Pink Floyd есть Pink Floyd.
   Пластинка вертится, блестит и переливается на свету. Красиво мигает стробоскопический механизм стабилизации вращения диска проигрывателя. Великая музыка тут же записывается на хромдиоксидную полированную плёнку.
   Постепенно к прекрасной музыке примешивается запах чего-то горелого. Что это? Ах, дьявольщина! Я же забыл выключить плиту. Оказывается, из кастрюли давно выкипела вода! Она раскалилась, и от дна уже отскакивает эмаль. Я, рискуя устроить ядерный взрыв, бросаю раскалённую кастрюлю в раковину под струю холодной воды. Взрыва не было, но белый пар взмыл к потолку наподобие радиоактивного облака. Интересное зрелище. Хорошо, что ручки у кастрюли не отвалились.
   Что поделаешь, нужно снова греть воду. Я отдраиваю гарь, соскабливаю отскочившую кое-где эмаль, опять наливаю воду и ставлю кастрюлю на плиту. Всё, теперь не выкипит, буду бдительно следить. На минуту отрываюсь от ритуала подготовки к приготовлению пельменей и заглядываю в комнату. Что такое? Почему не слышно музыки? Опять чуть не опоздал! Пластинка уже давно кончилась, пока я возился с кастрюлей, Panasonic отключился, и магнитофон, всё ещё включённый на запись, вхолостую гнал ленту, записывая тишину. Чертовщина какая-то. Всё не так, как нужно.
   Быстро щёлкаю клавишами магнитофона, переворачиваю пластинку, перематываю ленту на нужное место, врубаю всё на запись и снова бегу на кухню. Уже начинает закипать. Слава богу, теперь всё будет о'кей. Достаю из холодильника пельмени. Опять отвлекаюсь -- звонит телефон. Приходится оставить пельмени на столе и бежать в комнату.
   -- Да-а! Ах, это ты, радость, привет... -- звонит моя Реприза.
   Последнее время я меньше времени провожу с ней. Честно скажу, даже забываю иногда, что есть такая. Очень кстати она позвонила. У меня сегодня совершенно свободный вечер, можно будет уделить ей несколько часочков, или, вернее, забрать у неё пару часиков для своего удовольствия. Так будет точнее. Последний раз я видел её... даже не помню, когда.
   -- Ну так как? Какие планы на вечер? Отлично, жду. Часиков в восемь не поздно? Ну, давай, не опаздывай.
   Кладу трубку и говорю вслух:
   -- Не опаздывай, дорогая, а то вместо тебя другую подружку позову.
   О, Господи! Неужели опять?! Точно. Забыл про кастрюлю с водой, снова пахнет палёным. Вода второй раз выкипела, но, к счастью, только половина. Пробую забросить туда пельмени, но они уже больше часа лежат на столе, безнадёжно растаяли и все слиплись. Приходится осторожно, по одному, отдирать их друг о друга и бросать в кипящую воду. Пока я их аккуратно расклеивал, те, которые уже кинул в кастрюлю, сварились, а новые я ещё не успел бросить в воду. А, чёрт с ними, и так съем.
   Я забросил комок оставшихся пельменей, не разлепляя, и стал ждать, когда это всё сварится. Какое-то тридцать восьмое чувство подсказало, что я опять что-то забыл. Но что? Оказывается, я забыл про музыку. Бегу в комнату. Слава богу, мудрая аппаратура по окончании записи сама отключилась. Хоть тут всё нормально. И пельмени наконец готовы, и какие пельмени! Шик! Объеденье. Таких вкусных, хоть и слипшихся, я ещё никогда не пробовал. И Pink Floyd записался отлично.
   Теперь я всё сделал, остается только ждать Репризу. Придёт или нет? Конечно, придёт. Ей же скучно сидеть одной дома. Куда она от меня денется. И правда, пришла, через каких-то полчаса. Я даже не ожидал, что она заявится так быстро. Что было дальше -- неинтересно описывать. Просто разговоры какие-то, причём уже надоедающие мне. Почему-то я всё больше теряю интерес к Репризе. Былое очарование улетучивается с каждым новым днём. Жаль, конечно, но я бессилен.
   И вообще, если рассуждать трезво, на кой она мне нужна? Скоро всё равно уезжаю на юг, а там и отпуск кончается. Всё, с Репризой покончено. Она бесперспективна. Провожаю её домой. Ей, конечно, ничего плохого не говорю. Всё само собой образуется потом.
   -- Может, не домой, а погуляем ещё? -- просит Реприза.
   -- Ладно, давай погуляем. Погода хорошая.

ВДОХНОВЕНИЕ

День четырнадцатый, суббота, 28.06.1980

  

Всё призрак, суета,

Всё дрянь и гадость;

Стакан и красота --

Вот жизни радость.

Любовь и вино

Нам нужны равно;

Без них человек

Зевал бы весь век.

К ним лень ещё прибавлю.

Лень с ими заодно;

Любовь я с нею славлю,

Она мне льёт вино.

Александр Пушкин "Всё призрак, суета"

  
   Лёг очень поздно, но...
   Да, вчера мы с Репризой припозднились, гуляя. Но утром включился выработанный в системе рефлекс, и я как штык проснулся в семь. Не выспался, конечно. В одиннадцать приехал Миша Ковалёв, телосложением самбист-тяжеловес, а вообще-то классный художник.
   Ну ж был денёк!
   Сквозь дым летучий
   Французы двинулись, как тучи,
   И всё на наш редут...
   Мы с Ковалёвым двинулись не на редут, а на кухню. Потому что мы не французы. Оказалось, что оставшийся на три дня запас тёткиных пельменей очень просто уничтожается за один раз при содействии такого любителя покушать, как Миша. Обретаем желанную сытость и одновременно повышаем содержание этанола в крови -- Миша принёс две бутылки сухача.
   Ещё задолго до отпуска мы уговорились, что Миша напишет мне фирменный плакат, и сейчас он приступает к осуществлению моей просьбы. Лист ватмана небрежно брошен на пол, и Миша на коленях, -- в одной руке стакан (отнюдь не с водой для гуаши), а в другой кисть, -- быстрым и умелым движением профессионально рисует в центре листа абсолютно ровный овал. Так, начало положено. Поддерживая вдохновение беспрерывным прихлёбыванием винишка, Миша создает великую вещь -- плакат с гербом Queen. Мазок за мазком. Он обильно капает гуашью на ковёр. И вот наконец плакат родился, а вместе с этим великим творением переродились и мы сами, в чём немало способствовала другая великая вещь, "этаноловая эйфория".
   Всё выпито. Пельменей больше нет. Плакат готов. Миша уезжает домой. Может, я зря вчера плохо думал о моей Репризе? Наверное, я её люблю. Звоню ей:
   -- Придёшь сейчас?
   -- Уже иду, Пашенька.

АТТЕСТАТ ЗРЕЛОСТИ КМБ

День пятнадцатый, воскресенье, 29.06.1980

  

Тяжёлая усталость мощно нахлынула на меня,

и обмякшее моё тело рухнуло на землю.

Снег падал и падал,

снежинки ложились на лицо и не таяли.

Но жизнь ещё теплилась в поверженном теле.

Только боль заполнила собой каждую клеточку организма, сковала его и подчинила своей грубой воле.

Я лежу в снегу, скрючившись, поджав коленки к груди, втянув голову в плечи, лежу и не шевелюсь...

Может быть, я уже мёртв?

  
   Самое важное мероприятие на сегодняшний день -- это билеты до Запорожья. Надоело сидеть дома, пора стать лягушкой-путешественницей. Пробив лысым затылком дорогу к отдельной специальной воинской кассе на Курском вокзале и гордо предъявив военные корочки, я заполучаю желанные билеты. Как всё просто нам, военным! Гражданский пипл по часу и даже больше стоит в очередях, а тут раз-два и готово! Ну что ж, если билеты не врут, то я должен отчалить завтра в семь вечера. У меня ещё куча времени. Вперёд, к победам!
   Покупаю бутылку "Салюта". Иду в гости к... Нет, не к Репризе. К Оксанке Половинкиной, которая уже давно официальная невеста Юшина. Мама Оксанки проставила мне бутылку вина. Пьём на кухне у Оксанки вино с шампанским. Вернее, я один пью. Разговариваем о жизни. Оксанка очень красивая, милая, но немного флегматичная. Нет, не просто очень красивая -- она невероятно прекрасная. Если бы Юшин не сказал мне полгода назад, что хочет жениться на Оксанке, то... На его месте должен быть я...
   -- Напьёшься -- будешь!
   Иду домой пьяный. Зачем я забрал у Оксанки аттестат зрелости, сам не понимаю. Просто так, наверное. Захотел и забрал. И обещал, что посмотрю его внимательно дома и раньше, чем завтра, не отдам. Может, хотел, чтобы она ко мне пошла? А она не хотела идти ко мне. Не помню, честное слово.
   Отдал трезвый, когда она зашла утром. Даже немножко стыдно стало. Какого чёрта мне понадобилось забирать Оксанкин аттестат? Вообще-то, я уже начал доходить до этой, как его, до ручки... или до кондиции.
   -- Сеня, ты уже дошел до кондиции?
   -- До какой?
   -- До нужной...
   Пора сматываться из городка. Я тут уже дурею.
   Если человек идиот, то это надолго!
   Не понимаю уже, что творю. Который по счёту день отпуска сегодня?
   Зачем я вообще поступил в училище? Ну как -- зачем? Из военного городка, что при училище, почти все мальчишки после школы поступали. Во-первых, потому что оно считается очень престижным вузом, а во-вторых, у всех родители работают в училище и помогают поступить. Моя мама и мама Макены, Марья Дмитриевна, работают на кафедре электротехники лаборантками. К тому же, каждый год наши мамы работают в приёмной комиссии. Лучшая мамина подруга тётя Лена -- преподаёт физику. В десятом классе я ходил к ней на дополнительные занятия. Она натаскивала меня для сдачи вступительных экзаменов в МКПУ. Но как реально пройдёт этот вступительный, я тогда и представить не мог.
   Ногинск. Мы сдаём вступительные экзамены именно тут, в Ногинском учебном центре. Абитуриентов много. По десять человек на место. Я жду своей очереди для сдачи экзамена по физике. Захожу. Экзамен, конечно, принимает Титова Елена Михайловна, та самая тётя Лена. Я всё равно очень волнуюсь. Физика, несмотря на репетиторство Елены Михайловны, не мой конёк. Что будет в билете? Смогу ли я ответить хорошо?
   -- Мама сейчас где? -- спрашивает тётя Лена.
   -- Мама? Мама ждёт меня в финском домике, который за столовой. Знаете? Их с Марьей Дмитриевной там поселили.
   -- Знаю. Ну, давай зачётку. Передай маме привет от меня, я попозже зайду к ней. Всё. Пять тебе ставлю.
   А ведь я даже билет не тянул!
   Экзамен по русскому. Диктант. Очень сложный экзамен. За одну помарку могут на балл оценку снизить, а за грамматическую ошибку -- сразу трояк влепить. Я написал диктант с трудом. Много очень сложных слов. Сдал бланк. Взволнованный, иду рассказать про свои сомнения маме, в их с Марьей Дмитриевной финский домик. Со мной идёт Макена. Заходим. Мамы встречают нас у входа. А за столом ждёт преподавательница русского языка, та самая, которая только что читала нам диктант. Садитесь, говорит. Берите чистые бланки (специальные, с печатями, точно такие, на которых мы диктант написали). И начинает нам снова диктовать. Но не так, как на экзамене, а медленно, по буковкам, заглядывая через плечо, как пишем, чтобы мы, не дай бог, даже с такой её подробной диктовкой ошибок не наделали.
   -- ...По-то-му, запятая, что... Не спешите, аккуратнее пишите. А то десять раз будете у меня переписывать, пока без единой помарочки не будет диктант написан! И ручки не забирайте, как напишете, мне оставьте. Я ещё раз проверю, вдруг что-то надо будет подправить. Нужно, чтобы чернила не отличались.
   Вот так и диктант мы с Колькой тоже на пятёрку сдали.
   Моя мама, я уже говорил, работала в приёмной комиссии. Ей нужно было выбрать себе помощника, который бы помогал таскать кучи тяжёлых папок с документами абитуриентов, ну и так, чтобы разные поручения выполнял. Выбрать надо было из числа поступающих в училище солдат. Из армии поступить проще, чем после школы. Требования к солдатам не такие строгие, как к недавним школьникам. Мама выбрала себе в помощники высокого стройного красивого солдатика. Это был Михаил Филимонов. Мама рассказывала мне потом:
   -- Такой хороший у меня солдатик работает. Трудолюбивый, ответственный. А Марье Дмитриевне вот с помощником не повезло. Её солдатик, Андрюшей Пичугановым зовут, наестся колбасы до отвала и спит потом целый день. Ничего не помогает. Вот поступишь, Паша, в училище, бери с Филимонова пример. Делай всё, как он делает. А его я попрошу, чтобы он за тобой последил первое время, и чтобы освоиться с военной службой тебе помог.
   Когда мы сдали все экзамены и были зачислены в курсанты Московского Высшего Общевойскового Командного орденов Ленина и Октябрьской революции Краснознамённого училища имени Верховного Совета РСФСР, то остались на месяц в Ногинском учебном центре для прохождения КМБ. И оказалось, что заместителем командира моего взвода назначен тот самый старательный солдатик, сержант Филимонов. Через несколько дней изнурительных и совсем непривычных мне, вчерашнему школьнику, физических тренировок, проснулся я утром словно в бреду. Чувствую -- весь горю. Наверняка температура под сорок, но градусника же нет. Заболел, точно. Мама в таком состоянии не то что выйти на улицу, даже с кровати мне встать не разрешила бы. Но КМБ. Подъём в семь утра. Построение на зарядку с голым торсом. Я весь трясусь. Озноб. Плохо мне. Подхожу к Филимонову.
   -- Товарищ сержант, я заболел, -- говорю. -- У меня температура, наверное, высокая.
   -- Заболел? Ай-яй-яй! Это вам к доктору, в санчасть надо, товарищ курсант, -- заботливо так, почти ласково, говорит Миша.
   -- А где тут санчасть? Куда мне к доктору идти?
   -- Где санчасть я вам, товарищ курсант, после обеда покажу. На приём в санчасть, согласно распорядку дня, вы можете попасть в четырнадцать тридцать. И вдруг как заорёт: -- А сейчас встать в строй! И вместе со всеми бего-о-о-ом, марш!
   А у самого глаза такие добрые-добрые.
   Я пробежал в строю со всеми положенные три километра кросса, потом сразу другие занятия начались на полигоне, потом опять кросс, потом стрельба из автомата. Не помню, как день пролетел. По команде отбой прыгаю скорее в койку, но что-то назойливо вертится в мозгах. Что-то я не сделал важное, что-то мне очень нужно было сделать... А! Вспомнил! Мне же к доктору надо! Но уже отбой. Ночь. К доктору сержант Филимонов сказал, можно только после обеда. Значит, теперь завтра.
   Завтра про доктора я опять забыл. Гоняли нас весь день так, что не до доктора было. Живым бы остаться! И про болезнь свою уже не вспоминал. Всё само, без доктора прошло. Спасибо сержанту Филимонову!

ПЕРВЫЙ КОНЦЕРТ ЧАЙКОВСКОГО. НАЧАЛО РАЗЪЕЗДОВ

День шестнадцатый и семнадцатый, понедельник и вторник, 30.06-01.07.1980

  
   Что за чертовщина, я сам себя загипнотизировал (может быть, и её тоже, но в меньшей степени). Откуда взялось столько красноречия? Или это только мне казалось, что я с лёгкостью излагаю свои путаные мысли? Но она, бесспорно, вошла в игру, даже несколько увлеклась, и мне показалось, что некоторые её слова были искренними.
   В общем, так: телефон еле успевал рассылать во все концы мои заверения в искренней признательности за всё, а также извинения за неисполненные мной совместные планы в связи со срочным отъездом. Куда -- я сам плохо представлял. Говорил всем: в места не столь отдалённые. Потом я собрался в дорогу. Сборы заключались в том, чтобы бросить в пустой дипломат остатки денег и плавки -- на море ведь еду!
   До отъезда на вокзал оставалось часа три или четыре. Я не стал звонить по телефону соседке, однокласснице Танюше Малий, а вознёсся на лифте с пятого на седьмой этаж, до величия её неземной красоты. И сразу нажал кнопку звонка. При содействии необычайного эмоционального подъёма или подъёма на лифте, я, изрядно облаянный её милой собачкой и слегка запуганный той же собачкой (а может, и Татьяной) вошёл в квартиру. И пошло-поехало.
   Вообще, Татьяна -- единственная девчонка, с которой я так много говорил о разном. Это отчасти стало моей привычкой, а отчасти -- необходимостью. За три часа я разошёлся настолько, что если бы кто-то захотел прославиться как великий писатель или стать автором бестселлера, ему было бы достаточно слово в слово записать наш разговор. Звуковым сопровождением к которому был Первый концерт Чайковского, воспроизводимый на стареньком, но ещё бойком Танюшином Sanyo.
   Так что если когда-нибудь испытаете желание выговориться, делайте это только под музыку Петра Ильича. Получается бесподобно. Мы так мило заболтались, что если бы не моя поездка, неизвестно, чем бы закончилась наша беседа (если это вообще была беседа, а не что-то большее). Ведь были же золотые времена. Например, в последний день моего прошлого летнего отпуска мы с Татьяной... Ну, это не интересно.
   Значит, в пять вечера я не без сожаления покидаю несколько растрёпанную и озадаченную Татьяну и рвусь навстречу новым интересным приключениям. По пути на вокзал закупаю пять пачек новых югославских сигарет "Jadran" для подарков тамошнему кантри-пиплу, несколько шоколадок "Вдохновение", тоже для кантри-пипла, и полкило хороших московских шоколадных конфет для поддержания себя сытым в дороге.
   Едва моя левая нога коснулась бетонного пола Курского вокзала, правая почувствовала, что здесь что-то не так, но всё равно последовала за левой. Идти пришлось, переступая через бесчисленные чемоданы, сумки, мешки и людей. Что это такое? С первого взгляда можно было подумать, что согнали гигантские толпы для съёмок массовых сцен военной эвакуации. Война?
   Видуха на вокзале была довольно странная, кругом сотни, нет, тысячи людей. Эскалаторы остановлены, на их ступеньках сидят, все скамейки зала ожидания заняты. Да что там скамейки -- занят весь пол. Даже в подземных переходах к поездам сидят на лестницах озабоченные, усталые, взволнованные, рассерженные, растерянные люди. Тысячи людей. Что же это? Откуда? Я прислушался, не объявят ли что-то экстренное по радио вокзала. Тишина.
   -- Скажите, пожалуйста, что случилось?
   -- Не знаю, пока ничего не объявляли, но все поезда задерживают на неопределённый срок.
   -- А Запорожский тоже задерживают?
   -- Не знаю, наверное, тоже. Я же говорю, все поезда.
   Вот дьявольщина, этого мне ещё не хватало. Отпуск-то идёт. А поезда стоят. Я не могу ждать. Вдруг ещё повезёт, ведь до отправления моего поезда есть полчаса. Пятнадцать минут. Десять. Пять. Я нервничаю. Почему ничего не объявляют? Десять минут после того, как поезд должен был отправиться на Радянську Україну. Двадцать минут опоздания. Час.
   Вдруг начинают объявлять. Такой-то поезд задерживается с прибытием на двенадцать часов. Вероятное отправление следующего через двадцать часов! Прошло ещё часа два. Жду. Сообщают про многие поезда, но про другие (и про мой) совсем ничего не говорят. Иногда очередное объявление вызывает у ожидающих гул.
   -- В чём, собственно, дело?
   -- Да вот тильки шо гово?рыли, шо вин отойдэ у пять ночы, а теперя гово?рять, шо тильки завтра у двенадцать дни. Шо ж це такэ, это мэни цилий день тути сидэти?
   Я не мог придумать рационального выхода из такого непредвиденного поворота событий. Ехать домой? А вдруг через час объявят об отправлении моего поезда? Ждать тут? А может, его сутки ещё не будет? Куда деваться? Я с роду не читал "Здоровье", но ничего другого в "Союзпечати" не было. Я сел, как и все, на ступеньки одного из подземных переходов и стал читать этот странный журнал о разновидностях гриппа и утреннем комплексе физических упражнений. Очень, конечно, интересно. Поучительно до безобразия. Поднимите руки вверх, потянитесь -- вдох...
   Я поднялся, вздохнул, попросил соседей по ступеньке, женщину лет тридцати и двух дембелей-матросов, подержать мне насиженное местечко, а сам отправился пробиваться к справочному бюро. Это было очень нелегко. Одни уставшие люди разлеглись прямо в коридорах, другие расстелили на полу газеты, повытаскивали из толстых сумок сало, колбасу цибулю и прочую еду, и, невзирая на постоянно переступающих через их головы пассажиров, подкрепляли израсходованные в ожидании поезда силы. Почти как на войне. Трудно поверить, что это в конце двадцатого века.
   Почему же творится такое? В чем причина? По вокзалу шёл слушок: столкнулись два товарняка на подходе к Москве, один с цементом, другой с нефтью, и перегородили все подъезды с Курского направления огнём и бетоном. Поезда пускают в объезд. А путь через какие-то объезды занимает около суток.
   На Курском и в обычный-то день многолюдно, а теперь, когда здесь собралось народу с двадцати или тридцати поездов, если не больше, вокзал стал похож на переполненное бомбоубежище. Дети спят на руках у родителей, на скамейках, на чемоданах... Справочная оккупирована непроходимым кольцом кричащих, желающих, хоть что-то узнать пассажиров. Но на многие вопросы не могла ответить даже справочная. Например, никто не знал, когда же появится поезд Москва-Запорожье.
   Я вернулся ни с чем и стал делиться слухами об аварии с соседями по ступенькам. Матросы выслушали и, крепко выругавшись, ушли, забрав маленькие дембельские чемоданчики. Женщина, с которой мы сидели рядом, возвращалась из командировки куда-то в район Запорожья. Она была совсем растеряна и не понимала, что теперь делать. И когда узнала, что я тоже еду в ту сторону, мёртвой хваткой прицепилась ко мне и не отпускала до самого Днепропетровска.
   Часа в три ночи, после того, как я с этой взволнованной женщиной, вцепившейся мне в руку, перепробовал все способы узнать что-нибудь о наших поездах, объявили:
   -- Граждане пассажиры, с первой платформы отправляется поезд Москва-Николаев. Уважаемые проводники, просим вас сажать всех, у кого билеты в том же направлении...
   "Всех не пересажаете!" -- подумал я и спросил у попутчицы:
   -- Вы не знаете, может, он идёт в Николаев через Запорожье?
   Она не знала, и я не знал, а узнать было невозможно. Что делать? Чингачгук сказал бы: "Думать надо!"
   А я сказал:
   -- А чего тут думать, садиться на этот поезд надо!
   Сели и поехали. Куда? Неважно. Главное, в ту сторону! Мест, конечно, не было. Не было и постельного белья, не работал вагон-ресторан, но это всё ерунда, ведь мне наконец удалось выбраться из Москвы.
   Некоторые пассажиры чего-то требовали, кричали -- ругались с несчастной ошалевшей проводницей. В конце концов, было решено постельное бельё давать только пассажирам с детьми и самым крикливым. Мне не привыкать. Я забрался с матрасом на третью полку, багажную, куда обычно кладут чемоданы, и мгновенно уснул крепким курсантским сном. Попутчица моя выбила себе нижнюю полку в том же отсеке плацкартного вагона.
   Обожаю поезда -- ехать и спать под стук колёс. Что ещё нужно для полного счастья? А люди не понимают. Мечутся, нервничают, кричат, ругаются... Кому это надо, ругаться-то? Дураки! Проснулся я около одиннадцати дня. Попутчица уже давно встала и наводила справки о том, куда же мы на самом деле едем. Оказалось, что в Запорожье поезд не идёт, ближайшая остановка от Запорожья -- Днепропетровск. Ну и ладно. Хорошо, что хоть так. Ещё неизвестно, когда стартовал бы следующий поезд. Да и стартанул бы вообще, тоже неясно. Попутчица увидела, что я проснулся, и ввела меня в курс дела:
   -- Значит, так, выходим в Днепропетровске, а там доберёмся или на электричке, или на автобусе.
   -- А когда приедем в Днепропетровск?
   -- Примерно в пять вечера.
   -- Ни фига себе!
   Если бы всё было нормально, я бы уже был в Запорожье.
   Попутчица скармливала мне шоколадки, я угощал её конфетами, и мы вместе умирали от жары и жажды. На остановке в Харькове она с такой надеждой посмотрела на меня, что я, не задумываясь, схватил её пять рублей и метнулся в буфет на перроне. А буфет-то закрыт! Вот незадача. Но рядом стоял ларёк с мороженым и я, мигом подскочив к нему, купил пятнадцать пачек эскимо. Теперь хоть покушаем нормально! Съели мы только по три пачки, остальное мороженое начало таять на жаре, и мы раздали всё соседям. Но и съеденные три пачки значительно уменьшили чувство пустоты в животе.
   Поезд ехал вне графика и поэтому постоянно останавливался прямо на путях, без всяких объявлений остановок и полустанков, и стоял минут по пятнадцать в чистом поле. Но в семь часов вечера мы всё же прибыли в Днепропетровск. Здорово! Никогда не был здесь. Хоть посмотрю город.
   Но долго смотреть не пришлось. Наши дороги с суетливой попутчицей расходились, она всё не могла уняться в благодарностях, что я ей помог добраться. Странно, по-моему, это она мне помогла больше, чем я ей. В Днепропетровске я заглянул на автовокзал и стал в очередь за билетами на автобус в Запорожье, отходивший в половине девятого. Но тут мне повезло.
   -- Кому на Запорожье? -- спросил бородатый таксист, и я, узнав, что это выпотрошит из меня только пять рублей, с радостью согласился.
   В машине уже сидели сзади две молоденькие симпатичные хохлушки и дед на переднем сиденье. Я подсел к девушкам. Несмотря на бурные потоки моего красноречия, разговорить их не удавалось. Я решил достать заранее деньги за проезд, откинул крышку дипломата, и любопытные взоры девушек упали на яркие пачки сигарет и шоколадки. Пришлось угостить их шоколадкой из столицы и дать пачку заграничных сигарет. После этого они тут же разговорились со мной.
   Я разузнал, что в солнечной Хохляндии последнее время прекрасная погода, что вода в Днепре тёплая и многое другое. Через час мы приехали в Запорожье. Правда, этот таксист даже за добавочный трояк не согласился довезти меня прямо до дома бабушки, и мне пришлось перескакивать в другую машину. В девять вечера "Волга" с шашечками на дверцах подвезла меня к дому.
   "Вроде, этот", -- подумал я и кинулся искать квартиру бабушки. Но не тут-то было. Дом я явно перепутал. А номер нужного мне дома и не знал никогда, только приблизительно визуально. Ориентировался по соседнему с ним стеклянному магазинчику. Магазинчик вот он, а дом не тот. В чём же дело? Оказалось, что я ошибся на один квартал. А кварталы типовые. Везде одинаковые дома и одинаковые стеклянные магазинчики. Пришлось выбирать из всех похожих домов родной, бабушкин, инстинктивно. Вот, нашёл наконец.
   Вечные старушки на скамеечке перед подъездом провожают пронзительными взглядами незнакомого парня с короткой стрижкой и в узких фирменных джинсах, в яркой безрукавке и с дипом в правой руке. И этот парень к их удивлению поздоровался с ними на чистом русском языке без примеси хохляцкого. Все местные говорили с восхищением, какой у меня красивый русский язык.
   Бабушка очень удивилась и обрадовалась моему внезапному приезду. Я тоже обрадовался. Особенно я обрадовался виду здоровенной курицы и запаху жареной картошки. Такой тарелки, чтобы можно было накормить меня за один раз, бабушка в серванте не нашла, и мне пришлось кушать из маленького тазика. Да, это было прекрасно! Целые сутки ничего не ел, и теперь такое блаженство. Повысив давление в желудке до тридцати восьми атмосфер, я с удовольствием улёгся рядом с открытым, заплетённым виноградом Лидия балконом, и, вдыхая прекрасный запорожский воздух, мгновенно уснул. Первый день путешествий и приключений закончился. Вернее, это был уже второй день. Закончился и первый день июля. Отпуск перевалил за половину. Дни пошли на убыль, оставалось уже меньше, чем прошло.

ЗАПОРОЖСКИЙ БАЗАР

День семнадцатый, среда, 02.07.1980

  
   В прекрасной солнечной Хохляндии самое интересное место, несомненно, запорожский базар. Во всяком случае, ничего более интересного я в Запорожье не нашёл. Базар -- это финиш! Тысячи бабок и дедок, дядек и тёток, толстых и худых, крикливых и молчаливых, с огромными кучами помидоров и маленькими горстками малины, с десятками вёдер яблок и с маленькой засохшей таранкой на ниточках, с вёдрами сметаны, сливок, с огроменными кусищами жёлтого-прежёлтого сливочного масла и со всем остальным вкусным и красивым. Стоит зайти туда и, не истратив всё до копеечки, выйти невозможно. Мой бюджет, над которым вчера я в поте лица трудился целый час, -- деньги на обратную дорогу, на билеты к родителям в Крым, и вообще все деньги, которые лежат в карманах, -- на базаре тянет немедленно превратить в сверхаппетитную клубнику, в смородину чёрную, красную и белую. Она кажется такой вкусной, что хочется забрать всю, и если было бы ещё тридцать видов этой замечательной ягоды, обязательно нужно было бы взять их тоже. А крыжовник!.. Разве можно не удостоить вниманием это чудо природы? Одного взгляда на сочную зелень достаточно, чтобы отбросить копыта от счастья.

ОСТАТКИ ОТПУСКА

03.07.1980-14.07.1980

  

Если вы все такие умные,

так почему же вы строем ходите?!

  
   К моему наивеличайшему сожалению время летит так быстро, что я просто не успеваю написать про половину отпуска, причём про самую интересную его половину. Поэтому к укороченному повествованию прилагаются документы, удостоверяющие реальность всего, описанного в этой книге.
   Слишком насыщенный занятиями пятый семестр в МосВОКУ отнял половину шедевра у советской и мировой литературы. Но я назло всем намерен уйти в ближайшее время в новый отпуск, который будет меньше описываемого ровно наполовину, потому что зимний. Очевидно, это облегчит мой труд по его уже традиционному описанию.
   После отпуска длиною в тридцать дней, в системе не хватает свободного времени для столь кропотливого и точного изложения событий, которого я старался придерживаться.
   Ну что ж, посуточное повествование резко меняется, и длинная вереница дней складывается в гармошку. Может, так даже интереснее. Посмотрим, как эта гармошка будет играть. Если приемлемо, то зимний отпуск можно будет расписать именно этим "концертным" -- или концентрированным -- методом гармошки, с приложением максимального числа всевозможнейших "документов". В основной массе это просто билетик в кино или на троллейбус, или лотерейный билет. Но всё это куплено в отпуске лично, а значит, через несколько лет или десятилетий станет документальными свидетельствами нашей эпохи.
   Итак, укороченный вариант.
   Остановился я на том, как первого июля тысяча девятьсот восьмидесятого года приехал в Запорожье к бабушке Тане, маминой маме, и посетил великолепнейший, замечательнейший, лучший в мире запорожский базар.
   Третьего июля я отправился в Никополь. Название этого маленького городка мне приходится всю жизнь писать во всех анкетах и документах. В этом городе я имел счастье впервые увидеть небо и всё остальное, что положено видеть новорождённому. Почему в Никополе? Просто мой отец служил в воинской части под Никополем, познакомился с моей мамой и... увёз её в Москву. Но рожать меня мама уехала из Москвы в Никополь. В Москве она боялась рожать без своей мамы. Вот так я и появился на свет в городе Никополь Днепропетровской области Украинской ССР.
   Не был я здесь, на Родине, уже очень давно. И вот теперь приехал, увидел наш дом, двор, где играл ребёнком, когда родители на всё лето отправляли меня из Москвы к бабушке. Во дворе мелькают знакомые лица. Может быть, мне кажется, а может быть, я действительно лет десять назад, когда был тут последний раз, знал всех этих людей. Всё вокруг знакомо до мелочей. Каждый предмет вызывает массу воспоминаний. Из глубины серого вещества всплывает столько картинок из детства, что тяжело сразу разобраться в них. Хотя не такая уж она большая, эта глубина памяти, скорее, обычное мелководье. Десять лет -- это разве много?
   Родной двор, дом, который называли "Дом водника", наш балкон на втором этаже, где дедушка Александр Константинович когда-то стоял и курил трубку, детские мечты -- всё осталось на месте, а я собираюсь уже назад в Запорожье, куда бабушка переехала после смерти дедушки. Кругом в городе плакаты, что Никополю -- двести лет. Похоже, что я жил тут не десять, а как раз две сотни лет назад. И к моему историческому визиту город украсили этими плакатами. Очень многое переменилось...
   Впрочем, это вам неинтересно. Вы же никогда не были в Никополе. И наверняка не будете. Это не курортный город. Никополь знаменит трубным заводом, на котором работала раньше и моя мама, и почти все жители. Поскакали дальше. В Никополе, ко всему прочему, оказалось очень хорошее пиво. Я, уезжая, захватил с собой несколько бутылочек и купил на память значок с гербом города. Еду я на автобусе через город Марганец. Марганцовку, что ли, тут добывают в шахтах?
   На следующий день я устроил импровизированный сейшн у бабушкиной молодой соседки, женщины лет тридцати. За неимением лучшего я предложил ей моё никопольское пиво. Когда она неожиданно согласилась и сказала, что у неё есть таранка, я поспешил добавить к никопольскому два литра запорожского пивка.
   Больше всего мне хотелось повидать в Запорожье одну девчонку, при взгляде на которую много лет назад у меня замирало сердце и перехватывало дыхание. Алла с пятого этажа. Прекрасная Алла. Где же она? Я был в неё платонически влюблён в детстве. Интересно, как она без меня все эти годы? До сих пор я даже ни разу не разговаривал с ней. Робел. Может, она уже замужем? Вроде не должна ещё. Хотя украинки рано выходят замуж.
   Теперь я уже не боюсь с ней поговорить. Но мне не повезло. Как я ни старался с ней пересечься, увидеть её мне не довелось. Судьба. Перед самым отъездом я встретил маму Аллы и, пересилив себя, спросил:
   -- Где же Аллочка? Мне бы очень хотелось её увидеть.
   -- К сожалению, она будет только вечером, -- ответила её мама.
   -- Ну, передавайте ей от меня привет.
   Вечером я уже буду ехать в поезде Москва-Симферополь. Люблю я не только Аллу, но и поезда -- спать под стук колёс... Впрочем, об этом я уже говорил. Но ещё нужно достать билеты. До сих пор я всегда брал их преспокойненько в свободных от очередей воинских кассах. Но строгая хохлушка в кассе на Запорожском вокзале заявила, что такой военный билет, как у меня, есть у каждого мужчины, отслужившего в армии. Странно, ей-богу! Не знал такого. Пришлось отстоять длинную очередь вместе с гражданскими. И вот он, мой билет. А вот уже и мой поезд до Симферополя.
   Поезд тронулся, я приготовился вздремнуть, как вдруг узнаю у проводницы, что поезд прибывает в Симферополь в три утра. Вот так поспал всласть, называется! Ну и ладно. Потом высплюсь, на обратном пути.
   Три утра. Крым. Симферополь. В Крыму ходят не междугородние автобусы, а междугородние троллейбусы. Первый троллейбус до Гурзуфа только в пять тридцать. У меня ещё два с половиной часа. Что делать ночью в Симферополе? Я отправился искать море. Где же морская набережная? В какой стороне тут пляж?
   -- Послушайте, -- спросил я прохожего, -- вы не подскажете, как пройти к морю?
   Глаза его стали квадратными, а потом увеличились до размеров семикопеечной монеты.
   -- Море? -- переспросил он. -- До моря нужно ехать два часа на троллейбусе. А в Симферополе моря нет...
   Вот тебе раз! Куда делось море из Крыма? Ведь Симферополь -- столица Крыма! Море тут что, высохло, что ли? Я всегда был уверен, что Симферополь стоит на побережье Чёрного моря, а оказывается, до моря отсюда два часа езды. Неужели всё так грустно? Нафига нужна такая столица, если в ней нет моря?
   Огорчённый, я слонялся по вокзалу и окрестностям и ужасно замёрз. Хоть и лето, хоть и Крым, но бродить ночью два часа вокруг вокзала очень свежо. Моя голубая безрукавка мало спасала от утренней прохлады, а в довершение всех неудач вдруг пошёл холодный дождь. Я промок, и голубая рубашка, прилипнув к телу, стала просто ледяной. Не иначе это китайская провокация. Китайцы специально сделали такую рубашку, чтобы морозить честных советских курсантов. Гады узкоглазые!

ГУРЗУФ

  
   Наконец подошёл мой троллейбус. Крымские троллейбусы совсем не такие, как у нас в Москве. Приземистые, красивые. Похожи на американские автомобили тридцатых годов. И что меня удивило -- в Симферополе троллейбусы спокойно обгоняют друг друга на улице. Это же невозможно! Мне сначала показалось это очень странным, но выяснилось, что здесь два ряда проводов. Один ряд -- для городских троллейбусов, а другой -- для рейсовых междугородних.
   Красоту крымской троллейбусной трассы я оценить не смог. Дорога сильно петляла и меня мгновенно убаюкало. Проснулся я уже в Гурзуфе. Прямо на остановке троллейбуса цвёл огромный куст прекраснейших роз. Так красиво! Я быстро нашёл нужный санаторий, и так же быстро мне указали номер, в котором живут мои родители.
   Вот это да! Роскошнейший четырёхэтажный отдельно стоящий домик. Не домик, а дворец! Устроились неплохо. Я даже подумал, что там музей, а не жилой корпус санатория. Стоит этот дворец как раз напротив знаменитого крымского фонтана "Ночь". И в этом роскошном доме, в ещё более роскошном номере люкс, и расположились мои родители и сестра Марина. Я был приятно удивлён таким шиком.
   Осторожно, на цыпочках, захожу в номер. Все ещё спят.
   -- Доброе утро, подъём! -- ору я.
   После такого крика все повскакивали с постелей, стали расспрашивать меня, как я доехал, и рассказывать, как хорошо они тут живут. Соседями слева оказались знаменитые фигуристы Пахомова и Горшков. Какое отношение они имеют к воинской службе, если отдыхают в санатории Министерства обороны СССР? Может, они шпионы ГРУ?
   А в номере слева жил космонавт Волынов. Его балкон был рядом с нашим. И Волынов, и его каждый день меняющиеся девушки утром всегда вежливо здоровались с нами. Пахомова чем-то болела, и один раз сам Горшков прибежал к нам за градусником.
   В номере у родителей всё старинное, антикварное и красивое. Плюс ко всему старинному был также современный холодильник, душ и прочие удобства. С балкона видно фонтан, который изображают на всех открытках, и слышно, как приятно журчат падающие тонкие струйки воды. На фото, за фонтаном, как раз видно наш дом и балкон. Всё вокруг шепчет -- жизнь прекрасна. И я не сомневаюсь в этом.
   Море -- рядом. Утром, по пути на море, мы с сестрой завтракаем в ресторане "Гурзуф". Счёт из этого ресторана я постараюсь сохранить на память. И что интересно, здесь всегда дают счёт и не обсчитывают ни на копеечку. Никаких чаевых. Это потому, что обслуживают нас официанты-практиканты. В этом ресторане у них что-то вроде выпускных экзаменов. Поэтому и обслуживают непривычно аккуратно и вежливо. Вкусно завтракать в "Гурзуфе".
   Потом мы идём на пляж нашего военного санатория. Красивая набережная Гурзуфа. Маринка рассказала, что по вечерам тут гуляют разодетые по самой последней моде отдыхающие. Причём контингент подобрался весьма солидный. С нашим санаторием соседствует санаторий работников культуры имени Пушкина, и один из именитых отдыхающих там, на которого глазел весь Гурзуф -- Савелий Крамаров.
   Вода в море, несмотря на жару, немного прохладная, но я всё же решил искупаться. И заодно наконец испробовать на непромокаемость свои новые часы Orient. Пока я заходил в воду, человек пять напомнили мне, что я забыл снять часы. Я вежливо благодарил всех и продолжал медленно и гордо заходить в воду в часах.
   Я искупался впервые за это лето. Пятого июля. Символический день. И число абстрактное -- пять. Как в моём популярном среди одноклассников абстрактном рассказе "Пятый всплеск". В этот день отпуска произошло много разных интересных событий. Началось с того, что я промок и замёрз в четыре утра в Симферополе на вокзале, а продолжилось тем, что днём в Гурзуфе мы всем семейством, по зову неугомонного папочки, сели на прогулочный кораблик и поплыли смотреть Алупкинский дворец. Немного штормило и до Алупки мы не доехали. Женщин укачало. Они были не рады, что мы отправились по морю. Дотерпели штормовую болтанку мама с Маринкой только до Ялты.
   Прекрасный город Ялта. Я думаю, описывать его не надо. Какая-то женщина сказала в каком-то фильме: "Каждый советский человек хоть раз в жизни бывает в Ялте". Действительно, стоит побывать тут. Это рай. "Жизнь одна, нужно её прожить в Ялте", -- скажет вам любой ялтинец. Всё тут настолько шикарно и прекрасно, что я не нахожу слов.
   Погуляв по Ялте, мы отправились на такси к горному озеру Караголь. Потом зашли в тихий лесной ресторанчик у озера. Грибы в сметане, шашлык из цыплят, поджаренных на дымящихся угольках, салат с оливками и многие другие вкусные вещи довелось мне попробовать в этом ресторане. С места, где мы сидели, было видно, как в пруду плещутся огромные серебристые рыбины. Красота!
   Мы вышли из ресторана, и вдруг начался дождь. Даже не дождь, а настоящий тропический ливень! Очень тёплая вода лилась сплошным потоком. Мы в одну секунду промокли до нитки. И так как теперь терять нам было нечего, мы пошли прямо под дождём. В дождь гулять по Ялте хорошо. Шлёпать по бурлящим лужам. Под всевозможными навесами стоят кучки промокших людей и прячутся от дождя. Они с удивлением смотрят на нашу самоотверженность. Да! Мы не боимся дождя!
   В Гурзуф возвращаемся тем же морским прогулочным пароходиком. Но и на этом мои сегодняшние приключения не заканчиваются. Вечером мы с сестрой идём в крошечный по московским меркам, но уютный кинотеатр "Дружба", и после фильма ещё долго гуляем по той самой набережной, где вечером фланирует весь цвет курортников Гурзуфа. И среди отдыхающих нам посчастливилось увидеть косоглазого и улыбчивого актёра Крамарова, гуляющего под ручку с очень красивой девушкой.
   Дальше пошли несколько однообразные, но от этого не менее прекрасные дни размеренного отдыха в Гурзуфе. Утро мы все проводили на пляже. Потом родители шли на обед в столовую санатория, а мы с Маринкой -- в ресторан "Гурзуф". Вечером мы смотрели интереснейшие фильмы в многочисленных маленьких кинотеатрах под открытым небом в соседних санаториях, гуляли, как и все отдыхающие, по широкой набережной.
   Восьмого июля, вечером, мы всей семьёй ужинаем в том же ресторане, где обычно обедаем с сестрой. Наелись очень вкусно, натанцевались под шлягер местного ансамбля -- песню "Мария-Магдалина".
   Через день я наполнил пустой дипломат бутылочками Пепси-Колы, которые тоже купил в ресторане "Гурзуф", и на катере отправился в Алушту. Почему Пепси-Кола? А потому, что этот заграничный напиток в Москве купить невозможно. Дефицит. А в Гурзуфе этого дефицита полно. Правда, не в магазинах, а в ресторанах, что чуть дороже. Но в Москве даже в ресторанах нет Пепси-Колы. Говорят, что где-то в Крыму недавно построили завод по производству Пепси.
   В Алуште я сажусь на троллейбус до Симферополя. Троллейбус едет не спеша. И, глядя на часы, я понимаю, что если ехать дальше таким же темпом, то я точно опаздываю на самолёт. Нужно как-то поторопиться. Как только подъезжаем к Симферополю, я прошусь выйти из троллейбуса. Подхватываю на остановке такси и за пятёрку молнией мчусь в аэропорт. Подбегаю к аэровокзалу. Номер моего рейса ещё горит на табло, а пассажиров уже нет. Всё, опоздал! Но тут оказывается, что рейс мой задерживают, причём на неопределённое время. И приходится ждать вылета ещё целых полтора часа. Зря я так спешил. Можно было преспокойно доехать на троллейбусе. Не опоздал бы. Но кто же знал!
   Весь полёт в салоне самолета звучат Boney M. и прочие песни в стиле диско. Я размышляю над моей последней пятёркой, безвозвратно ушедшей в пользу барыги-таксиста, и о том, что больше у меня совсем-совсем нет денег. Вернее, есть, но лишь две пятикопеечные монеты: одна на метро, и одна на автобус.
   В Москву я прилетаю поздно вечером, уже стемнело. Весь мой багаж в маленьком дипе, который был всё время со мной, и я, сойдя по трапу, не жду со всеми автобуса, который отвезёт нас с лётного поля до аэровокзала. Я напрямик, через весь аэродром, иду к пешком аэровокзалу мимо самолётов.
   На остановке сажусь в автобус до ближайшего метро и очень удивляюсь, узнав, что билет стоит не пять, как я рассчитывал, а целых сорок пять копеек. Где же мне их взять-то? Тем более что автобус со строгим кондуктором. Мой потерянный взгляд и глаза кондуктора встречаются. Что кондукторша подумала, я не знаю. Но у меня она не стала спрашивать ни проездного, ни денег, просто прошла мимо обилечивать других пассажиров. Всех, кроме меня. Про копейки есть хорошее стихотворение поэта Орлуши. Называется "Про 30 копеек".
  
   Копейка -- это спичек коробка
   Или два пёрышка со звездой,
   Ещё она может стать газировкой
   (Без сиропа, просто водой),
   Две копейки, попросту -- "двушка",
   Без которой нельзя позвонить,
   А три -- уже кваса мелкая кружка
   Или уже "с сиропом" попить,
   Четыре копейки -- булочка с маком
   Или баковский презерватив,
   Пятак -- понятно, для автомата,
   В метро проходишь, его опустив,
   Ещё пятак -- пирожок с повидлом,
   Ну а бублик -- уже за шесть.
   И, конечно, кваса пол литра,
   Чтобы не всухомятку есть.
   На семь покупаем пачку соли
   Или тёплую булку французскую.
   А "фруктовое" вы не любите, что ли?
   Значит, вы -- дураки нерусские!
   Восемь копеек -- кило картошки,
   А лучше -- берёзовый сок вкуснячий,
   На девять -- уже гуляем немножко:
   "Дружба" сырок берём однозначно.
   Десять копеек -- сочок томатный
   Или билет на "Неуловимые",
   Ну, а одиннадцать -- тут понятно:
   Это оно, эскимо любимое!
   Двенадцать копеек -- пустая бутылка,
   Монпасье или яблочный сок,
   Тринадцать -- батон (не руками, а вилкой!)
   Четырнадцать -- "Прима" (не рано, сынок?)
   Пятнадцать -- бутылка (уже молочная),
   "Полубокс" (причёска), беляшик,
   Шестнадцать -- чёрный, буханка, точно!
   И молока пирамидка из ящика,
   Семнадцать -- сто грамм разливной сметаны,
   Восемнадцать -- батон, это -- проверенно!
   Девятнадцать -- пломбир, разлюбимый самый,
   А двадцать -- из бочки стакан портвейна,
   Двадцать одна -- сотня граммов "взлётной",
   Ситро в стекле -- двадцать две копеечки,
   Ещё двадцать две -- "Беломор" почётный
   (Купил, и кури себе на скамеечке),
   Столько же стоила кружка пива,
   А двадцать три -- сосиски с капустой...
   Какой же парок он них шёл красивый,
   Сейчас бы съел, чтоб мне было пусто!
   Ну, напрягаем память бездонную:
   За двадцать четыре было чего-то?
   Помню! Литр молока бидонного,
   Его и сейчас иногда охота.
   Двадцать пять -- билетик в кинушку
   На сеанс "до шестнадцати лет",
   Добавь копейку, бросай войнушку
   И лопай "усиленный школьный обед".
   Двадцать семь -- "Крем-сода" и "Буратино",
   (Выпьешь бутылку, и жизнь -- легка),
   За двадцать восемь -- батонище длинный,
   Двадцать девять -- сто "докторской" без жирка.
   Тридцать, которые два по пятнадцать --
   Что это было? Явская "Ява"?
   Память, кончай ерундой заниматься,
   Помнить всё это -- просто подстава!
   Цифры советские, памяти пленники,
   Карандашом обслюнённым химическим
   Кто наносил вас на рваные ценники,
   Если вы вечными стали практически?
   Это же бред, это просто безумие:
   Спят Мелитополь, Ростов и Москва,
   Но разбуди хоть кого в полнолуние --
   Скажет, не думая: "три шийсят два!"
   Видел недавно Ефремова в телеке --
   Там, где Доронина пела ему,
   Гляжу, а на счётчике -- тридцать копеек,
   Вспомнил все тридцать. Зачем -- не пойму.

ТРЕТЬЕКУРСНИК

  
   Ужинаю уже дома. На ужин у меня только две бутылки Пепси из четырёх привезённых. Еды-то в холодильнике я сам себе не оставил про запас. А все пельмени из морозилки мы с Ковалёвым ещё до моего отъезда слопали.
   Часы показывают половину второго ночи. Это те самые настенные часы, которые я в прошлом отпуске купил в ГУМе. Тогда мне казалось, что они тикают очень громко, теперь я привык и не слышу их.
   Для моего послегурзуфского пребывания в Москве характерны частые поездки на Рязанку и частая смена "подруг жизни". Вероятно, в поиске той самой, единственной.
   Двенадцатое июля -- знаменательная дата, всемирный день бортпроводника! Но в этот день ни одна из моих многочисленных дежурных подруг не захотела разделить со мной одиночество, хотя с самого утра душа моя жаждала общения с прекрасным полом. Милена вообще не ответила по телефону. Где ты теперь, Реприза моя?
   Утро всё же улыбается мне, и именно утром двенадцатого июля тысяча девятьсот восьмидесятого года происходит маленькая история с чужим крестиком... Рассказывать её я не буду. Нет смысла. Скажу только, что к часу дня я уже снова почувствовал себя жутко одиноким.
   Позвонил Ольге Иваниной:
   -- Я сейчас очень занята, позвони лучше моей подружке Маринке Пироговой.
   -- Но я её, во-первых, не очень-то и знаю! Во-вторых, она мне вроде как и не нравилась никогда. И в-третьих, она же девушка моего друга Альфоши.
   -- Была девушка Альфоши. Но это было давно. Теперь у неё никого нет. Ты разве не знаешь? Записывай номер.
   Отлично! Я звоню и попадаю в точку. Роковой звонок. Он многое изменил в моей последующей курсантской жизни. Как мне могла раньше не нравиться такая прекрасная девушка? Наверное, из-за зависти, что это не моя, а Альфошина подруга? Теперь будет моя!
   По крайней мере, все три месяца после нашей сегодняшней встречи я буду пребывать в состоянии полнейшей влюблённости в бывшую Альфошину девчонку. Реприза мне запала в душу всего на неделю, потом чувства испарились. Но Пирогова -- это совсем другое. Пирогова меня тоже очень любила. Может, и сейчас любит.
   Двенадцатое июля во многом знаменательный день. Хотя бы тем, что именно двенадцатого июля на Красной площади выпускается четвёртый батальон нашего училища. В этот день собралась у меня наша весёлая и дружная компания. Я, Кандыба, бывшая девушка Альфоши и всеобщая любимица Варька Бронникова. Вместе мы едем в кафе "Московское", потом идём в "Космос".
   Но двенадцатое июля -- ещё и предпоследний день моего отпуска. Послезавтра рано утром мне нужно явиться в училище. Отпуск пролетел катастрофически быстро. Массы отпускных впечатлений мне должно хватить, чтобы воспоминания помогли перетерпеть жизнь за жёлтым забором до следующего лета.
   Да, летний отпуск почти закончился, а короткий зимний ждёт меня лишь в далёком в феврале будущего года. "Нам бы только ночь простоять, да день продержаться!" Так вот, в этот предпоследний день всё хорошо, но мне уже тоскливо.
   В четыре часа утра я, вконец измученный ночными кошмарами, решаюсь покинуть мой отпускной диван и отвлечься музыкой "Машины времени". Ранним утром последнего дня моего отпуска "Машина времени" поёт мне:
   "...И стол накрыт давно,
   Сегодня к вам придут друзья,
   Придут друзья друзей,
   Которым всё равно --
   К вам можно или к вам нельзя.
  
   И будет много выпито вина
   За праздничным столом,
   И мальчик у окна напьется пьян:
   В том не его вина, и он не хулиган,
   Он просто с вами незнаком.
  
   И кто-то вдруг решит,
   Что девочка напротив так мила,
   И он давно хотел такой.
   И, чтоб беседу поддержать,
   Она не станет возражать,
   Но скоро ей домой бежать,
   И он махнет рукой.
  
   И будет много слов
   О дисках и джинсах,
   И о погоде в небесах,
   А на часах уж за полночь давно.
   И опустел ваш дом,
   И за окном уже мерещится рассвет.
   Друзей уж нет --
   Друзья ушли давно,
   Лишь одиночество одно
   Забыто вами на столе,
   Как будто пачка сигарет..."
   Как раз в последний день отпуска это актуальные слова.
   Позавтракать мне при всём огромном желании не удаётся. В холодильнике сиротливо лежит одинокая бутылочка армянского коньяка. Даже лимончика к ней, и то нет...
   Девчонка Альфоши, то есть, со вчерашнего дня уже моя официальна подружка, по телефону не отвечает. Ещё только девять утра. Куда она уже слиняла?
   Я без предупреждения звоню в дверь к Варьке. Меня приглашают позавтракать. Это я удачно попал! За Варькиным столом я лопаю всё, что можно! А это специально для голодного меня разогретая гигантская порция борща и сосиски с кашей. Варькин отец, видя мой аппетит, даже водочки рюмку мне наливает. Вот это здорово! Наконец-то наелся. Нет, не наелся, налопался как следует.
   После полудня у меня снова собралась наша дружная компания. Лёнька должен подъехать в час, и мы добросовестно ждём его до часа. Или даже чуть дольше, но он почему-то опаздывает, и мы идём гулять без него. По прибытии Лёньке приходится расплачиваться за опоздание -- он ждёт меня в подъезде больше двух часов. В это время наша шарага гуляет по тропинкам Кузьминского лесопарка.
   Что будем делать сегодня, в последний день отпуска? Оптимальный вариант -- пиво. И не просто пиво, а море, океан пива! Мы закупаем в магазине сначала один, потом, подумав, и второй ящик свежего "Жигулёвского". Встреченный по дороге наш одноклассник, а теперь богатый водитель автобуса Васька Филатов не удержался от покупки семи бутылок портвейна. Итак, на нашу компанию два ящика пива и семь бутылок вина. Нормально. Должно хватить.
   Мы несём два пластиковых ящика по двадцать бутылок пива в каждом, авоську портвейна, и одновременно вливаем в себя первые порции "Жигулёвского", а прохожие провожают нас довольно-таки странными, порой противоречивыми взглядами. Одни смотрят просящими глазами и аппетитно глотают слюну, другие брезгливо отворачиваются, для третьих это повод поворчать: "Молодёжь творит чёрт знает что, вот в наши годы..."
   Всё пиво и портвейн мы аккуратно разложили на траве, и зелёная лесная полянка оказалась покрыта замысловатым узором пивных и винных бутылок. Понеслась... Васька хвастается тем, что легко сдёргивает жестяную крышку зубами. Я выпиваю залпом бутылку пива, не отрываясь от горлышка, и чуть не задыхаюсь от этого. В общем, мы весело отдыхаем и развлекаемся. Такое изобилие пива и вина! Напились основательно, особенно мы с Лёнькой, бедные курсанты, которым завтра в училище.
   Как прошла ночь -- не помню. То ли я спал, то ли не спал вообще. Помню только, как в пять утра я или от волнения, или повинуясь зову жёлтого забора, встал, напялил форму, застегнул до последней пуговички мундир и принялся в задумчивости бродить по квартире. Потом разделся за несколько секунд, сложил как положено форму и опять лёг. Проснулся ещё через час, снова оделся. Разбудил Лёньку. Подождал, когда он наденет форму.
   Мы готовы. Звоню Пироговой. Она ждёт нас с Лёнькой на завтрак. Завтрак совершенно невкусный. Стрихнин какой-то, как сказал про Маринкину стряпню Лёнька. Позавтракали стрихнином, и пошли на верную смерть -- назад в училище.
   Уходили мы в отпуск ещё второкурсниками, а возвращаемся третьекурсниками. Третий курс по нашей классификации считается "весёлые ребята". Так ли это? Посмотрим. Но что уже далеко не ду?хи, это факт.
   После летнего отпуска мы идём в училище отдохнувшими и готовыми к новым армейским испытаниям. Третьекурсники -- весёлые ребята. Почему? Сейчас, наверное, доберёмся с Лёнькой до КПП и прочувствуем на себе, что третий курс -- это весело? Идиотизм училища -- он всегда идиотизм, даже если на него смотреть весёлыми глазами третьекурсника. Это тоже факт.
   Вот, например, может кто-то мне объяснить, почему после напряжённого марш-броска, когда мы возвращаемся в казарму мокрые от пота, нам, кремлёвцам, никто никогда и не думал выдать свежее сухое нижнее бельё? Курсант-кремлёвец от того является элитой вооружённых сил СССР, что у него мокрые и вонючие от пота трусы и майка? А душ? Неужели в казарме на сто человек нельзя сделать хоть две душевые кабинки и дать нам горячую воду? А дерьмовая жратва? Почему курсантов лучшего военного училища нашей огромной страны кормят в столовой картофельным пюре без мяса и масла? Разве кусок жареного мяса -- это фантастика? Да. В нашем прославленном училище простой кусок жареного мяса в столовой -- нечто фантастическое и несбыточное для курсанта-кремлёвца.
   Вот чего проще после серьёзной физической нагрузки, пропотев с ног до головы, прийти в расположение роты, принять душ, переодеться в чистую сухую одежду, а потом вкусно и сытно пообедать? Почему это всего лишь несбыточная мечта? Кому-то нужно, чтобы от голодных кремлёвцев постоянно разило потом? Чем больше в армии дубов, тем крепче наша оборона? Искусственно создаваемые тяготы и лишения военной службы должны нас закалить несвежими трусами и ветхими грязными портянками? Без этого никак? Вонючий, не выспавшийся, голодный кремлёвец -- это гордость советского военного образования?
   Мы, конечно, находили выход. Стирали по ночам в холодной воде трусы, сушили на батареях портянки. Не были мы вонючими. Кремлёвцы всегда чистые, аккуратные и красивые. Но та туча прапорщиков, которые заведуют тылом... Они что в это время делали? Берегли от нас чистое бельё и тырили из курсантской столовой говядину и масло?
   Сразу после отпуска я попадаю в жёсткие клещи системы, наряды с караулами следуют один за одним, как говорят у нас -- через день на ремень. Ать-два! Двадцать два наряда караула за сорок пять дней. Нехило, да? И это во время крупнейшего праздника за всю историю СССР, Двадцать вторых летних Олимпийских игр! Мы, конечно, хоть и кремлёвцы, но наши начальники решили, что мы недостойны не то что быть на церемонии открытия Олимпийских игр, нам не нужно видеть Олимпиаду вообще. Никаких увольнений на время всей Олимпиады-80.
   Потом бесконечные, тоскливые, мокрые, грязные, холодные, потные, голодные, проклятые выезды в страну дураков -- Ногинский учебный центр. Вперёд, через чёрный дым коптящего эжектора БМП, через лужи разлитой рядом с танками едкой солярки, через километры марш-бросков по разбитым просёлочным дорогам... Вперёд, к новому отпуску. Кажется, что финиш учёбы в МКПУ уже близок. Однако до выпуска ещё два года. До того тоскливо стоять в карауле на девятом посту. Я как-то не удержался и с тоски написал такие строчки:
   Стою в карауле на вышке большой
   Одеждой -- военный, гражданский душой.
   Мой школьный товарищ получит диплом,
   И сядем мы вместе за сытным столом.
  
   Нальёт мне товарищ и скажет мне зло:
   -- "Будь я за забором, сбежал бы давно!"
   Зовёт на гражданку всем видом своим
   Лохматый, во вранглере, девушка с ним.
  
   Но я непреклонен, сегодня назад,
   Наверное, завтра поставят в наряд...
  
   Отпуск закончился. Я теперь третьекурсник.
   "Теперь я Чебурашка,
   Мне каждая дворняжка
   При встрече сразу лапу подает..."
   Впереди лишь ещё один такой же летний курсантский отпуск. А после него, через ещё один год, я закончу наконец МКПУ и прямо с Красной площади широким строевым шагом уйду в новый летний отпуск уже офицером, командиром мотострелкового взвода Советской армии.

ДНЕВНИК ОТПУСКА

  
   А теперь приведу короткие записи, которые я умудрялся делать во время напряжённых дней отпуска, и на основании которых вы имели счастье только что прочитать подробный документальный отчёт о моей отпускной жизни в 1980 году.
  
   ИЮНЬ
  
   15 июня. 11 часов утра я, Лёнька, у меня, сейшн с родителями. Писал диски, все собрались у Макены, Аристов, коньяк.
  
   16. С Альфошей открыли диск Queen 77 г. И "Dark Side of the Moon". Записал мои пластинки на взводный магнитофон, сделал сборник модных вещей на Sony кассете. Come back to me.
  
   17. В пирожковую. Звонил М. Г.
   Познакомился с 376. Вечером музыка, М и Варька.
  
   18. (Медленный шаг) С утра поругался с отцом, зря. Съездил на фильм "Экипаж" в "Россию", отлично! Встретил Надьку Дмитриеву. Был в "Космосе", домой к 14, вечером Queen, позвонил Милене Юденковой.
  
   19. Музыка. В "Лабиринте" с Миленой. Вечером 14 эт. Levis and Wrangler.
  
   20. На УПК к Милке. В "Россию", опять "Экипаж" 16:30. Kiss 20:00 на Красной пл. Курсанты Шалкин и Сомов. Милиция, фарцовщики у "Зарядья".
  
   21. Музыка Queen. Кассета т. Лене, Дзалаевы, в 18:05 на Пушкинскую к Ушану, но с ним не встретился (УРА!) Домой и к М. Ю до 24:00-0:05.
  
   22. С утра и до 20:00 -- музыка, вечером к М. Ю., суперэкстаз (на эстраде).
  
   23. В 11 Лёнька, в 12 в Суздаль, в 7 вечера во Владимире. Вечером дискотека и Светлана (размер глаза=7 коп.). Пашенька, ну зачем?! Сон на вокзале.
  
   24. В 6:10 в Суздаль, встреча с Кузей. Прекрасный Суздаль (телеграмма). "Погребок", медовуха. Вечером дома -- Оксанка и Варька.
  
   25. С утра в магазин за сухим (универсам). Вечером Лёня и Шишкин (+Окс).
  
   26. Утро, я, Лёня, Фарт, Максим, Макена -- пишем музыку. День -- мы на Рязанке. Вечер -- я и М. Ю., Ольга Ковалевская, видел Беценко Таню.
  
   27. Утро у т. Нины. Днем дома "Animals". Милена... Милена... Милена...
  
   28. В 11:00 Миша и Максим, пельмени и водочка -- плакат Queen, Милена Ю.
  
   29. Билеты к бабке, завтрак в "Севане", вечером с Миленой Ю., с Мишей на Рязанку (4 литра п.). К Оксанке под кайфом, забрал её аттестат и был с Оксанкой и Лен. до 1 ночи.
  
   30. С утра Окс. Потом Мил. Ю., потом до вечера длиннейшие объяснения с Т. Малий, вечером до 12 ночи на Курском вокзале, авария. С женщиной Людой на Николаевском поезде, в Днепропетровске.
  
   ИЮЛЬ
  
   1. В поезде масса на 3-й полке. Мороженое в Харькове, в Днепропетровске. На такси в Запорожье. Сверхсытый ужин 1-й раз за отпуск.
  
   2. С утряни на базар (черешня 3-х сортов, клубника, горошек, смородина, сметана и т.д.) сверхсытнейший обед. Днём спал, ел, вечером с соседкой Людой до 24 (позже она боится).
  
   3. По утряни в Никополь на родину. Родной двор, запах детства и мечты! (пиво) Вечером домой.
  
   4. Звонил Т. М., нету, 2 литра пива с таранкой, мальчик Володя. Вечером на поезд. Не увидел ЕЁ! Туча разочарования, хотел остаться, но поздно. Бабка сказала её матери, что я хотел её видеть, что ОНА мне очень нравится с детства.
  
   5. В 3:40 ночи в Симферополе, шлялся по вокзалу. В 5:20 на троллейбусе в Гурзуф (розы на остановке). В 7:40 у parents, соседи Пахомова и Горшков справа, космонавт Волынов слева. Поехали в Алупкинский дворец, но заехали в Ялту, там на Караголь. В ресторан "Лесной" на такси (грибы в сметане, шашлык из цыплёнка на углях, сливки и т.д.) Мама и Марина. Закачались. В дождь по Ялте. Назад тоже на пароходе. Потом в кино, потом в бар (танцы трёх герлу?ш в бел. джине. и в бел. куртках.), песни, масса.
  
   6. Завтрак с Мариной, пляж. В море в часах. Обед в суперстоловой. Масса, антология. Ужин в ресторане "Гурзуф". Кино ("Вендетта"), тир до 23:00.
  
   7. Завтрак в суперпельменной, пляж. Антология, обед в СС. Кино. Веч. в тире, бильярд.
  
   8. Пляж, веч., "Мария-Магдалина", прощальный вечер в нашем ресторане.
  
   9. Плавал на матрасе, потом на катере в Ялту. Обгорел. Обедал в нашем ресторане с Мариной. Яшка -- ворона. Тир, кино, фильм "Посвящается Стелле".
  
   10. Пляж, Гурзуф, обед в нашем ресторане, купил Пепси. На пароходе в Алушту. На троллейбусе в Симферополь. На такси в аэропорт. В Москве в 11:00 веч. По взлётной пешком. Толпа в экстазе! На автобусе, в метро, до Текстилей и на "Москвиче" домой в 12:30.
  
   11. С утра звонил папа, в час приходил Максим. В 14:00 я и Мишка на Рязанке. Голод! Купил 5 пива. Мишин ключ не открыл дверь. Две отбивные, 15 котлет. В 24 часа с Максимом съели котлеты и пошли гулять. Встретил Члери, отослал Максима. С Члери до пяти утра. Обещал прийти в 7:00.
  
   12. В 5:30 мою персики и кипячу чай. Убираю бутылки, готовлю котлеты. Члери не пришла, и слава богу! Пришла М. Ю. (на 2-3 часа). Я позв. Бл. Н., нет, а жаль. Варьке, потом девушке Альфоши. Сейшн. 2 батла коньяка, выпуск в МКПУ. Я, Пирогова, Варька, -?-, сестра Шишкина, Васька Филатов. Не спал ночью.
  
   13. В 4:00 утра слушал "Машину времени". Кандыба. Завтрак у Варьки. Мафон у Багданчика. -?-, Варька, я, Пирогова, Васька, сестра -?-, М. Ю., Кандыба и Лёнька на 38 костре. 2 ящика пива и 7 батлов портвейна.
  
   14. Подъём в 5:00. Завтрак "Стрихнин" у Пироговой. И в родную 4-ю роту.

МОЯ ПРОФЕССИЯ

  
   Именно эти короткие заметочки помогли мне в течение восьми месяцев после отпуска (несмотря на катастрофическую занятость, частые караулы, почти полное отсутствие свободного времени и многие другие факторы, отрицательно сказывающиеся на моральном состоянии и мешающие писать) написать эти семь тетрадок. Эти тетрадки -- лишь половина того, что я собирался написать про отпуск. Слишком много времени прошло, многое выскочило из черепушки, и теперь в училище уже давно не такой боевой настрой, какой был в первые дни после отпуска.
   Время идёт. Уже зима и уже следующий отпуск всего через пятнадцать дней. Название новой серии тетрадок придумаю по пути. Буду усиленно копить материал, чтобы было, что написать про очередной зимний отпуск курсанта, теперь уже третьекурсника.
   Однако я промахнулся в моих сочинениях. Это же надо, за восемь месяцев всего один раз сорвался домой в увал. На сутки, и то полулегально. Очень странно, что у меня ещё остались какие-то капли энергии, чтобы написать всё это для истории. Я по идее должен был раз восемьдесят пять загнуться здесь, в этой МКПУвской тюрьме. Но я ещё держусь, хоть и сильно шатаюсь и кашляю. Так что скидка на плохие условия обитания, ужасное питание и сильное моральное угнетение даёт право назвать эти мои труды шедевром мировой литературы. Толстой писал тоже неплохо, почти как я, но он ведь шлёпал босиком по траве, а если бы на него надеть мокрые сапоги и загнать на недельку в холодные окопы Ногинска? Думаете, он написал бы так же, как я, хотя бы приблизительно? И, соответственно, если меня сейчас на солнечную поляну, да босиком по травке, без гранатомёта и без вещмешка на спине... Я бы такого натворил, все типографии мира печатали бы только меня.
   Ладно. Пускай пока печатают что-нибудь другое, а я, может, потом напишу новый сногсшибательный супершедевр.
   О, господи! А как ужасно я встретил восемьдесят первый год! Это уму непостижимо. За полчаса до того, как стрелки часов подобрались к двенадцати, я написал вот что: "Стадо одноглазых мамонтов пронеслось по полям "Застаканья" и вытоптало всё. Вытоптало даже Новый год. Наступает 1981-й. Ох, и фигово он наступает".
   Эти знаменательные строки должны сохраниться на века! Встречаю Новый год в расположении роты, в шинельной, ни в одном глазу, под шуршание магнитофона "Сатурн-207".
   -- Запомни это, сука! И не допусти повторения случившегося! -- говорю я сам себе.
   Может быть, МКПУ -- это моё призвание? Мой священный долг -- служить Родине? "Я Служу Советскому Союзу!" Возможно, именно так я назову мою новую книгу, которую напишу как обычно -- в тоненьких тетрадочках в клеточку по три копейки, и посвящу эту книгу моей профессии.
   Есть такая профессия -- Родину защищать.
  

THE END

Вторник, 12.02.1981

   ПОД БОЙ КУРАНТОВ
   Фальшстарт в литературу
   Тетрадь седьмая, последняя
  
   С 15.06 по 14.07, июнь-июль 1980 г.
   Москва, Владимир, Суздаль, Днепропетровск, Запорожье, Никополь, Симферополь, Гурзуф, Ялта, Алушта, Москва, МКПУ.
  
   0x01 graphic

ОГЛАВЛЕНИЕ:

  
   Звёзды отпуска. День первый, воскресенье, 15.06.1980..................................................................................3
   The Dark Side of the Moon. День второй, понедельник, 16.06.1980......................................................................................8
   Песни для генерала. День третий, вторник, 17.06.1980................................................................................11
   Фильм Экипаж. День четвёртый, среда, 18.06.1980................................................................................19
   Хмурый Лабиринт. День пятый, четверг, 19.06.1980...................................................................................26
   Милиция против любви! День шестой, пятница, 20.06.1980................................................................................34
   Друг Альфоша. День седьмой, суббота, 21.06.1980................................................................................38
   Реприза. День восьмой, воскресенье, 22.06.1980................................................................................45
   Светлый Владимир. День девятый, понедельник, 23.06.1980................................................................................47
   Русский мёд. День десятый, вторник, 24.06.1980................................................................................60
   Четвёртый букет. День одиннадцатый, среда, 25.06.1980................................................................................69
   Памяти Пенчи. День двенадцатый, четверг, 26.06.1980................................................................................74
   Animals. День тринадцатый, пятница, 27.06.1980................................................................................81
   Вдохновение. День четырнадцатый, суббота, 28.06.1980................................................................................86
   Аттестат зрелости КМБ. День пятнадцатый, воскресенье, 29.06.1980....................................................................................88
   Первый концерт Чайковского. Начало разъездов. День шестнадцатый и семнадцатый, понедельник и вторник, 30.06-01.07.1980....................................................................................94
   Запорожский базар. День семнадцатый, среда, 02.07.1980...............................................................................102
   Остатки отпуска. 03.07.1980-14.07.1980...............................................................................103
   Гурзуф....................................................................................108
   Третьекурсник........................................................................116
   Дневник отпуска....................................................................122
   Моя профессия.......................................................................129
  
   МКПУ -- Московское Командное Пехотное училище. Московское Высшее Общевойсковое командное орденов Ленина и Октябрьской Революции Краснознамённое училище имени Верховного Совета РСФСР
   Eruption, до 1974 года Silent Eruption -- диско-группа, исполнявшая также музыку в стилях соул и электро.
   Женский вспомогательный территориальный корпус -- женское подразделение в британской армии во времена Второй мировой. Служили в качестве секретарей, поваров, официанток и телефонисток.
   "The Dark Side of the Moon" -- восьмой студийный альбом британской рок-группы Pink Floyd, выпущенный 24 марта 1973 года. Самый успешный альбом группы, превративший Pink Floyd в явление мирового масштаба, второй по объёмам продаж в истории звукозаписи -- общее число проданных экземпляров приближается к 50 миллионам.
   Гауптвахта -- помещение для содержания под арестом военнослужащих
   Smokie -- британская рок-группа, созданная в 1965 году и получившая большую известность в Европе в 1970-х.
   Попи?ленными (запиленными) называли виниловые пластинки, которые крутили на не очень качественном проигрывателе, из-за чего в звуке появлялся "песок".
   Фарцовка -- сленговое название запрещенной в СССР подпольной покупки/перепродажи (спекуляции) труднодоступных или недоступных рядовому советскому обывателю дефицитных импортных товаров.
   Боевая машина пехоты или, неофицально, "братская могила пехоты".
   Три?плекс (от лат. triplex -- тройной) -- многослойное стекло, два или более органических или силикатных стекла, склеенные между собой специальной полимерной плёнкой или фотоотверждаемой композицией.
   "Экипаж" -- советский фильм-катастрофа. Третье место проката в 1980 году -- более 70 миллионов зрителей. Фильм уникален тем, что состоит из двух частей, совершенно разных по жанру, но логично дополняющих друг друга. Первая часть фильма -- бытовая мелодрама, вторая -- фильм-катастрофа. Рабочее название было "Запас прочности".
   Ресторан "Арбат" -- культурно-развлекательный центр в Москве. По замыслу создателей ресторан "Арбат" должен был играть роль культурно-развлекательного центра, в ресторанном зале имелась сцена и большая танцевальная площадка, под основным залом размещался ночной ресторан "Лабиринт".
   Владимир Данилов.
   Николай Аношкин.
   Кузьминский лесопарк -- лесной массив на юго-востоке Москвы и в Московской области. Московская часть лесопарка входит в состав природно-исторического парка "Кузьминки-Люблино".
   Учебно-производственные комбинаты появились в СССР в середине 70-х годов XX века. Постановление об их организации было принято Советом Министров СССР в 1974 году. Основными задачами УПК являлось "ознакомление учащихся с трудовыми процессами и содержанием труда рабочих на предприятиях, осуществление профессиональной ориентации учащихся с целью подготовки их к сознательному выбору профессии, обучение учащихся первоначальным навыкам труда по избранной профессии". Согласно "Положению об организации общественно полезного, производительного труда учащихся общеобразовательных школ" учащиеся старших классов общеобразовательных школ были обязаны проходить профессиональное обучение и заниматься общественно полезным трудом. Обеспечением этого процесса и занимались учебно-производственные комбинаты. Для этого один день в неделю старшеклассники занимались не в школе, а проходили обучение в УПК. По окончании обучения ученики сдавали квалификационные экзамены и получали свидетельство об овладении трудовой специальностью.
   Бензпирен, или бензапирен -- ароматическое соединение, представитель семейства полициклических углеводородов, вещество первого класса опасности. Образуется при сгорании углеводородного жидкого, твёрдого и газообразного топлива (в меньшей степени при сгорании газообразного).
   Все рассказы опубликованы в сборнике "Письма".
   Комсомол (сокращение от Коммунистический союз молодёжи), полное наименование -- Всесоюзный ленинский коммунистический союз молодёжи (ВЛКСМ).
   Гурзуф -- посёлок городского типа на южном берегу Крыма.
   Завод имени И. А. Лихачёва (ЗИЛ) -- старейшая советская автомобилестроительная компания. ЗИЛ-130 -- советский грузовой автомобиль производства ЗИЛ.
   Ikarus -- венгерская машиностроительная компания, специализирующаяся на производстве автобусов, которые называются так же.
   Фирменные джинсы стоили 200 рублей при зарплате инженера 100 рублей. Джинсы в 80-х были предметом гордости.
   Silver Convention -- немецкий вокально-инструментальный ансамбль, участники фестиваля "МИДЕМ-75" и конкурса Евровидение-77. Группа стала одним из основоположников "мюнхенского звучания" стиля евро-диско, а его участница Пенни МакЛин, которая параллельно делала сольную карьеру, была первой "королевой евро-диско".
   Линда Луиза Маккартни -- американская певица, жена (с 1969 года до смерти) Пола Маккартни и участница группы Wings.
   Так писал Остап Бендер, главный герой романов Ильи Ильфа и Евгения Петрова "Двенадцать стульев" и "Золотой телёнок".
   Сплю.
   Deep Purple.
   Queen.
   ВИИЯ -- военный институт иностранных языков, сейчас Военный университет Министерства обороны РФ.
   "Animals" -- десятый студийный альбом группы Pink Floyd, выпущенный 23 января 1977 года. Достиг второго места в хит-параде Великобритании и третьего в США.
   М. Ю. Лермонтов, "Бородино".
   Цитата из фильма "Бриллиантовая рука".
   Цитата из фильма "Бриллиантовая рука".
   Цитата из фильма "Бриллиантовая рука".
   Курс молодого бойца (КМБ) -- начальный период прохождения службы в учебных заведениях Минобороны России, МЧС России, МВД России, ФСИН России и др. Общая характеристика процесса: в том или ином виде курс молодого бойца для абитуриентов, поступающих в военные вузы и не имеющих опыта действительной военной службы, существует практически во всех армиях, и во многих силовых структурах и спецслужбах. В зависимости от страны и рода войск, в большинстве случаев занимает около одного месяца. Как правило, включает в себя: изучение устава и общую физическую подготовку, стрельбу из автомата, обзорный курс техники безопасности. Может проводиться как непосредственно на территории военного учебного заведения, так и на специализированных учебных базах. Общая цель -- обеспечить вхождение вновь прибывших в курс необходимых им задач, в соответствии с принятым распорядком. Может включать и прохождение ритуала приёма, зачастую неформального свойства. Основная проблема -- это совмещение вхождения человека в коллектив со становлением его статуса в иерархии и освоение требований и обязанностей на новом месте.
   КМБ стал отчасти нарицательным термином, подразумевающим первоначальные трудности и их преодоление в новом деле, на новом месте работы, учёбы, овладение новой специальностью или должностью, в том числе -- и принуждение принятия правил тех или иных форм социальной дискриминации.
   Чингачгук (Великий Змей) -- герой ряда литературных произведений Фенимора Купера. Принадлежит к литературному типу "благородный дикарь".
   Среди разнообразных и прекрасных фонтанов Гурзуфского парка выделяется фонтан "Ночь", аллегорическая художественная композиция, выполненная по мотивам античной греческой мифологии. Этот фонтан был приобретён на Венской ярмарке в 1898 году владельцем Гурзуфа П. И. Губониным и установлен в самом центре Гурзуфского парка. В основании фонтана расположен символ небесной сферы -- шар, над которым парит в воздухе полуобнажённая богиня ночи Нюкта с поднятым над головой факелом в левой руке. Прекрасную богиню окружают мальчики, старший из которых -- её сын, бог сновидений Морфей, а младший -- сын богини любви Венеры Эрот. Пояс со знаками Зодиака на земной сфере символизирует смену дня и ночи, дня за днём, месяца за месяцем. Ниже пояса размещены атланты и кариатиды (символы тёмных сил), которые держат в руках бронзовых рыб (символ молчания).
   Людмила Пахомова и Александр Горшков -- выдающиеся фигуристы, выступавшие в спортивных танцах на льду в составе сборной команды СССР.
   Борис Валентинович Волынов (род. 18 декабря 1934 в Иркутске) -- лётчик-космонавт СССР, дважды Герой Советского Союза. Принадлежит к первому набору в группу космонавтов, в отряде с марта 1960 года. Прошёл полный курс подготовки к полётам кораблей типа "Восток". 15 января 1969 г. Борис Волынов (позывной "Байкал-1") совершил полёт на космическом корабле "Союз-5". Во время полёта впервые была осуществлена стыковка с другим космическим кораблём "Союз-4". 6 июля 1976 года Борис Волынов совершил свой второй космический полёт на корабле "Союз-21" вместе с лётчиком-космонавтом СССР Виталием Жолобовым (позывной "Байкал"). На следующий день произошла стыковка с орбитальной станцией "Салют-5". Это была первая экспедиция на орбитальную станцию "Салют-5". Полёт продолжался 49 суток и был прерван в связи с плохим самочувствием Жолобова. 24 августа 1976 года космонавты вернулись на Землю.
   Савелий Викторович Крамаров -- советский актёр театра и кино, заслуженный артист РСФСР.
   Воронцовский дворец (Алупка).
   Караголь на крымско-татарском означает "чёрное озеро". Это небольшое лесное озеро на склоне горы Могаби, в 2 километрах от её вершины, близ шоссе Ялта-Бахчисарай.
   Орлуша, настоящее имя Андрей Анатольевич Орлов (род. 2 ноября 1957, Березники, Пермская область) -- поэт.
   Славка Латыпов.
   Мальчиш-Кибальчиш -- положительный персонаж сказки Аркадия Гайдара "Сказка о Военной тайне, о Мальчише-Кибальчише и его твёрдом слове". Значимый персонаж и пример для советских детей.
   "Песенка Чебурашки" из мультфильма "Чебурашка и Крокодил Гена". Автор текста Эдуард Успенский, композитор Владимир Шаинский.
   Помещение для хранения шинелей и другой верхней одежды.
   Из фильма "Офицеры" (1971, режиссер Владимир Роговой), снятого по сценарию Бориса Васильева, автора известной повести "А зори здесь тихие", и Кирилла Раппопорта. Слова комэска, бывшего царского офицера, ставшего командиром Красной армии и начальником погранзаставы, сказанные им в разговоре с одним из героев фильма, комвзвода Алексеем Трофимовым:
   -- Другие богатством гордились или знатностью. А мы -- своей профессией.
   -- А что это за профессия такая?
   -- Родину защищать. Есть такая профессия, взводный.
  
  
  
  
  
  
  
  
  

132

  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"