Моя первая книга теряется в смутном дочитательском полумладенчестве. Наверняка, это была книжечка в бумажной обложке, обязательно с картинками, со стишками или сказкой, напечатанными крупным шрифтом на нескольких страничках. Помню "Союзмультфильм" выпускал книжки по мотивам популярных мультиков. Телевизора не было, а мультфильмы можно было увидеть только на детском утреннике в кинозале клуба или Дома офицеров. Но, скорее всего, мультяшные книжечки покупали уже не мне, а моей младшей сестренке.
Помню толстый, большого формата, том детских стихов Чуковского. Муха-Цокотуха, Тараканище, Мойдодыр, горестная Федора, Робин-Бобин-Барабек до сих пор ассоциируются у меня с черно-белыми графическими иллюстрациями из этого издания в синем коленкоровом переплете (когда-то, наверное, была и суперобложка). Но и в этом случае неизбежны наслоения памяти. Книга кочевала по всей огромной стране в багаже нашей семьи, семьи военнослужащего. Том Чуковского волей-неволей эпизодически попадался на глаза. Позже я показывал его своей маленькой дочке, но только показывал, для чтения выбирал более компактные издания, которые легко держать в руке, даже лежа.
А первая, именно моя, книга называлась "Непоседа, Мякиш и Нетак". До школы было минимум года два, грамоты я не знал и заставлял родителей без конца читать мне любимую историю.
Отец, военно-морской врач, служил тогда на Дальнем востоке. Названия гарнизонов звучали очень красиво: бухта Ольга, Конюшково, Тихоокеанская. Там была речка Дунай (гораздо позже узнал я о прекрасном голубом Дунае, нанизывающем на себя пол Европы). Там было Японское море. Я удивлялся: почему японское? - оно же наше, и ни одного японца не видно. Только корейцы продают на базаре дыни-колхозницы. А еще там продают челимы (креветки), они страшные - с усами, множеством ножек, поджатым хвостом. Мама бросает их в кипяток, они бегают по дну кастрюли и из серо-зелёных превращаются в красных.
К морю вела песчаная тропинка, над которой свисали ветки ежевики, но я никак не мог дотянуться до спелых ягод, пачкающих ладони и губы фиолетовым соком. Я плескался на мелководье, а папа заплывал далеко-далеко, нырял и возвращался с морской звездой или ежом. Морские чудища плавно колыхались и шевелились на желтом песке под слоем зеленоватой волнующейся воды. Издалека мне показали на медузу и велели: не трогать ни в коем случае, может обжечь! Медуза была похожа на парашют (парашюты и парашютистов я уже видел).
А ещё вокруг были сопки, поросшие кустарником и редкими деревьями. Однажды папа взял меня с собой за лесными орехами - недостижимые, они прятались в густой листве над моей головой. И вился по стволам дикий виноград, мелкий и кислый. Ходить в сопки самостоятельно строго-настрого запрещалось: там прятались "беспогонники" (как я сейчас полагаю - дезертиры, скорее всего мифические).
Поначалу наша семья жила в бараке. Название "барак" тогда не имело для меня никакого негативного смысла. Мне очень нравился наш дом. По огромному коридору с дощатым полом я с удовольствием катался на трехколесном велосипеде. Напротив нашей комнатки находился медицинский кабинет. Как-то вечером меня туда пустили - как я думал, поиграть. Дали прозрачную круглую колбу - я тут же её разбил и поранился. Меня усадили в огромное зубоврачебное кресло, перебинтовали руку и, кажется, заодно посмотрели, что происходит у меня во рту. А ещё у нас пропадали котлеты. Мама очень расстраивалась, ругала кошек и крыс, а потом увидела, что это мальчишки - чуть постарше меня - пробрались через форточку. Потом, через многие годы, вспоминая об этом эпизоде, моя мама признавалась: я и не задумывалась тогда, что они просто были голодны. В папином пайке попадались консервы: баночки чуть побольше шпротных, а внутри бананы или ананасы, кусочками, в сладком сиропе. Бананы мне нравились больше. Один раз в банке с ананасной наклейкой оказались бананы. Вот это было чудо. Никогда после я не встречал таких консервов.
Ну а теперь о книге "Непоседа, Мякиш и Нетак". Тогда я помнил её дословно, почти наизусть, и поправлял маму или папу, когда они делали ошибки при чтении.
Я играл в эту книжку. Там был чудесный ракето-самолёт, он и на обложке был нарисован. Я строил себе самолет. Две табуретки были крыльями. Фюзеляжем служил детский стульчик - были такие в наше время - деревянный, складной. Если его разложить, то получится столик и сиденьеце для маленького мальчика (ну, или девочки), если сложить - выходит высокий стул, на котором ребёнок может сидеть за взрослым столом; а чтоб ребёнок не упал, впереди такая застопоривающаяся планочка, что-то вроде самолетного ремня безопасности. Но если положить этот стул на бок, то получится корпус ракето-самолета - надо только со всех сторон закрыться покрывалом. Швабра изображала хвостовое оперенье. Ещё надо гудеть, надув щеки, выпятив губы и брызгая слюной, изображая работу двигателя.
На всю жизнь из книги отчетливо запомнился мне один-единственный эпизод. К больному мальчику приходит доктор и ставит диагноз: Симулянтус грандиозус. (Папа, что такое симулянт?). И выписывает рецепт: кашиус маниус три разини в денини.
Я играл с книжкой. Раскрашивал в ней картинки, подрисовывал героям космические шлемы и скафандры. Когда родилась моя сестра, я решил подарить ей мою любимую книжку. Но обложка была очень сильно потрепана, её надо было обновить. Я взял канцелярский клей, желтоватую вязкую жидкость, и покрыл им обложку. Когда клей подсох, обложка стала гладкой и блестящей, но очень скоро потрескалась и потускнела.
Наверняка, по-детски усиленно почитаемая книга осталась где-то там, на дальнем-дальнем востоке.
Потом ни разу в жизни я книги про Непоседу, Мякиша и Нетака не встречал ни на книжных прилавках, ни на полках домашних и общественных библиотек. Её не читал никто из моих друзей, знакомых, одноклассников, однокурсников и сослуживцев.
Это была только моя первая книга.
Поискав в интернете, узнал, что книга Е. Чеповецкого "Непоседа, Мякиш и Нетак" впервые была издана в 1961 г. И полный текст её выложен для свободного доступа.