Иосиф передвигает ладонь по шероховатой стойке бара, потягивая пиво. Усталый кельнер в глубине зала переворачивает стулья, составляет их на крышки столов и берется за швабру. Он здесь выполняет разного рода функции: от уборщика до бармена, к тому же является хозяином. Говорит, "крохотная пивная не требует дополнительного персонала". Рассчитывать только на собственные силы ему удобнее. К тому же баром владеет для душевных потребностей, и только потом - для заработка.
- Приятный вкус. Как называется сорт? - отнимая кружку от губ, интересуется Иосиф.
- Фестбир. Сварено специально для Октоберфеста. Однако в этом году, в связи с войной, мероприятие отменили. Пивовары Германии готовились и наварили - хоть залейся. Вообще, боюсь, мой бар скоро придется закрыть. - Владелец многозначительно разводит руками.
- Неужели пиво перестает пользоваться спросом?
Хозяин не отвечает. Ему претит признаваться, что заведение еженедельно посещают гестаповцы и требуют стать осведомителем: доносить на собственных подвыпивших клиентов.
- Личные обстоятельства, - лжет он, налегая на швабру.
Иосиф чувствует интонацию и всё понимает.
- Минувшее лето было превосходным, не правда ли? - новым тоном продолжает владелец. - Люди пребывали в каком-то особом состоянии. Наверное, такое бывает только перед войной.
- По всей видимости.
Владелец отправляется освободить ведро. Иосиф тоскливо, но энергично озирает помещение. Чарующая атмосфера прошлого. Каждый предмет замешан в стихии эпохи. От стен струится невидимая сила, присущая великим временам.
Четверть кружки выпита, и с каждым новым глотком волшебство незнакомого вкуса теряется. Он залпом допивает остальное и утирает рот.
Из кладовки слышится скрип дужки ведра. Хозяин возвращается, устало вытирая руки о фартук.
- Пожалуй, не буду надоедать вопросами, откуда вы знаете русский, - говорит он. - Все же я разбираюсь и могу сказать, что выругались вы довольно умело. Вы не шпион, шпион бы так не прокололся. Скорее всего, эмигрант или...
- Я хотел бы избежать этого разговора, но вижу, такой ход не поспособствует благоприятной беседе и не оправдает кружку пива, которой вы меня угостили. Я действительно эмигрант, только не в том понимании, какое вы, скорее всего, вкладываете в данное слово.
- Тогда как же? Насколько я знаю, слово "эмигрант" имеет вполне определенное значение.
- Я метафорический эмигрант. Родился и вырос в России, в зрелом возрасте решил отправиться в Германию, после чего оказался в неприятной истории.
- Скорее, вы тогда эмигрант добровольный. Таких не вынуждают, но те все-таки бегут.
- Загвоздка в том, что ехал я в свободную Германию, а оказался в стране, захваченной диктатором.
Владелец спотыкается о стойку бара, но чудом сохраняет равновесие.
- Но как?
- Вы подумали, что отбыл я очень давно, и дорога заняла столько времени, сколько понадобилось, чтобы власть стала тоталитарной? Нет. Для меня эти события измеряются несколькими часами. Вот стою на земле демократии - и вот за мной гонятся штурмовые отряды, а между этим лишь сутки. Это случилось по вине некоего человека, точнее, устройства, которое при нем находилось. Вы слышали научно-фантастический термин "машина времени"? Не знаю, как у вас на книжном рынке с фантастикой: вероятно, после всеобщего сожжения книг с приходом Гитлера, и без того скудный ассортимент сократился? Еще бы, ведь "Моя борьба" объявлена книгой века, и в ней якобы есть всё, что должен знать немец в политическом и культурном плане. - Иосиф считывает недоумение на лице собеседника. - Хорошо, что у меня нет моральной нужды никому ничего доказывать, - говорит он после короткой паузы. - Иначе я бы сошел с ума, пытаясь отстоять свою правоту. Ведь даже в моём будущем путешествия во времени неосуществимы.
- Вы запутали меня. Что такое машина времени - я понимаю. Но как это возможно?
- Я бы и сам не прочь иметь голову чуть больше, чтобы понять. В моих силах лишь рассказать краткую историю, передать сухие факты. Копать глубже мне не позволяет отсутствие элементарных познаний в науке и эзотерике, поскольку уверен: в моей ситуации эти две вещи имеют особое значение.
- Вы не похожи на обманщика. Оттого страннее кажется ваш бред.
- У вас есть право считать меня идиотом.
- Все-таки, что же случилось?
- Я из 2015 года. Из мира, в котором, быть может, не так хорошо и замечательно, но, по крайней мере, там нет диктатур. Хотя стойте... Есть диктатура денег, но это уже другая история. Я жил в России, долгое время работал учителем немецкого, и в какой-то момент решился на путешествие. А какая страна первым делом может привлечь учителя немецкого? В Германии своего времени я не пробыл и дня. Вечером мне посчастливилось повстречать одного человека. Он-то и вовлек меня в авантюру. В том, что случилось дальше, во многом виноват я сам. Тот человек велел убираться, а я проявил интерес и решил остаться. По ощущениям, кажется, прошла минута, а временное колесо прокрутилось на много лет назад. Потом были штурмовые отряды, гоняющиеся за нами по баварским лугам, Мюнхен, очередная погоня, и вот я оказался здесь.
Владелец сует руку в карман за сигаретами.
- Хотите?
- Не курю.
- Тогда еще пива?
- Не пил ничего лучше. Но - без обид - нет. Не хочу терять сладость. В нашем времени пивовары заключены в строгие производственно-технические рамки. Они зациклены на объемах, на сроках хранения, а это негативно сказывается на вкусе. А во вкусе вашего пива есть что-то такое, чем оно, вероятно, было наделено изначально. На углу я прочел рекламу пивзавода, призывавшую употреблять его продукцию. На ней изображен огромный производственный цех с двигающимися по конвейеру бутылками. Эту индустрию ждут большие перемены.
- В широком производстве есть плюсы. Скажем, приятнее иметь серийный автомобиль с четкими характеристиками, чем неизвестный аппарат, собранный механиком-одиночкой в гараже. Мы отошли от темы. Кто тот человек? - бармен подносит спичку к сигарете и щурит глаза.
- Бог знает. Назвался Лаббертом... Он из вашего времени. Мы встретились возле одного мюнхенского ресторана. В первую минуту знакомства этот человек произвел странное впечатление. Он не был недоумком, но не знал простых вещей, выражался тривиальным, грамотным языком, исключая словесные обороты моей эпохи. И пусть он стал первым человеком, с которым мне довелось вступить в диалог в землях Германии, я твердо знал: так быть не должно.
- Это он заманил вас сюда?
- Нет. Я довез его до определенного места и высадил. Если бы не любопытство, ничего бы не произошло. Я начал наблюдать. Прибыли полицейские. Я поспешил предупредить его, но было слишком поздно. Дальше всё пошло слишком быстро. Лабберт, я и двое служителей закона очутились в 1939 году. По неизвестным причинам один из полицейских получил травмы, которые привели к смерти. Меня сюда никто не заманивал, сам виноват.
- Тогда в чем проблема? - спрашивает хозяин, выпуская дым. - Наверняка этот человек с устройством может отправить вас обратно. Как я понимаю, вы не в восторге от двадцатого века?
- Как сказать... Если бы за мной не охотились чуть ли не все правоохранительные силы, я бы с удовольствием провел здесь несколько недель. Путешествие получилось бы гораздо интереснее, чем я планировал. Беда в том, что этот человек сбежал. И я не знаю, где его теперь искать. По моим догадкам, он может являться высокопоставленным офицером. Возможно, это облегчит поиск, однако уж точно не облегчит выход с ним на контакт.
Владелец тушит сигарету. Он равнодушен к словам Иосифа, ибо не верит ни одному из них. Включает кран и молча принимается за посуду.
"Зачем я болтаю? - думает Иосиф. - Как глупо сейчас выгляжу. Ужасно глупо. Хотелось с кем-нибудь поделиться. Поделился, и что получил в ответ? Неверие, безразличие и безмолвие. И так будет всегда. Мне незачем раскрывать рот, чтобы получить совет или сочувствие. Отныне буду изо всех сил подавлять в себе это стремление. Всю жизнь я был слишком наивным и не понимал, что личные проблемы мало кого интересуют. Точно так же, как один человек не может чувствовать боли другого. Можно сколько угодно представлять, говорить "чувствую", но это всего лишь слова. Кто-то будет умирать, истекать кровью, а ты в это время будешь жрать и повторять, насколько жизнь хороша. Сейчас где-то в этом городе привязанный к стулу Лотар плюется последними зубами, а я, наглотавшись прохладного пива, сижу и проявляю недовольство. Если бы я мог прочувствовать боль и горе тех, кто погибнет в грядущей войне, я бы заткнулся и радовался, что не задыхаюсь в газовой камере Освенцима и не умираю под бомбами в пылающем Сталинграде"
- Где находится ближайшее отделение гестапо? - громко интересуется Иосиф.
От неожиданности бармен роняет в раковину кружку.
- На Хольцштрассе 15. Угловое здание. Это в пяти минутах ходьбы.
- И там настоящие представители гестапо?
- Разумеется, настоящие. Туда местным жителям рекомендовано обращаться с доносами. Но вам для чего?
Иосиф спрыгивает с барного стула и направляется к выходу.
- Прощайте.
2
В камере, где допрашивали Лотара, большие перемены.
- Ты совершил ошибку, когда приказал солдатам освободить мне руки и покинуть камеру, - говорит Лотар гестаповцу, наскоро привязанному к стулу. - Оказывается, вы не такие крутые, как это рисуют в народном эпосе настоящего и будущего.
- Несмотря на мнимый успех, ты должен признать, что дальше допросной тебе пробраться вряд ли удастся. Через минуту сюда влетят мои люди и пристрелят как...
- Не пристрелят! - громко, но так, чтобы звук не дошел до коридора, где находится охрана, рявкает Лотар. В руках у него пистолет системы "вальтер", готовый выстрелить по нажатию спускового крючка. - Видимо, это мое призвание - сносить гестаповские головы. Их на моем счету уже три, твоя будет четвертой.
- Чего ты хочешь? - морщится гестаповец. От удара кулаком у него заболело лицо.
- Единственное требование - покинуть здание.
- Что дальше? Ты не сможешь скрываться, а ускользнуть за пределы города - тем более. Через час снова будешь в камере, только тогда я лично сломаю тебе ребра.
- Я решу, что мне делать. В этот раз я попался специально. Пусть твои псы попробуют изловить меня, когда я того не хочу.
- В два счета. К утру будешь висеть на крюках. Но тогда сострадания не жди...
- Закрой пасть!
Лотар освобождает гестаповца от веревок и выталкивает в коридор в качестве заложника.
3
В Иосифа вселяется дух новоявленного воина, на войне не бывавшего. Он следует к зданию, глазами ища полицейских. В неосвещенном углу видит тень и пускается вдогонку.
- Эй!
Но тень убегает, словно пугливая кошка. Презренно фыркнув, Иосиф идет дальше.
- Хольцштрассе 15, - бормочет Иосиф, шагая по улице без фонарей. - Вот и оно.
Из окон первого этажа лучится электрический свет. Чувство, когда сам преследуешь опасность, заводит и пробуждает. Хотя заставляет ощутить холодную испарину, когда все-таки приходит осознание, что нет четкого плана.
У входа бездействует одинокий автомобиль. Салон пуст. На нервах Иосиф выдает что-то типа танца. Идет дальше. До ненавистного гестапо всего несколько шагов. В помещении уловимо движение. Кто-то разговаривает на повышенных тонах. Иосиф подходит поближе и прислушивается. В эту секунду двери открываются. Крепкие объятия показавшейся парочки толкают на двусмысленные предположения. Но пистолет в руке одного, приставленный к горлу другого, вносит категоричную ясность. Иосиф понимает: перед ним сцена захвата заложника.
- Лотар?! - Иосиф узнает профиль захватчика.
Окликнутый оборачивается. Лицо в пятнах подсыхающей крови и ссадинах. Выражение яростное и напряженное. Однако, распознав в зовущем своего товарища, Лотар сверкает оставшимися зубами:
- Ты ли это, старик?! Не пугайся, бери ключи и усаживайся за руль.
У входа в количестве шести штук толпятся гестаповцы в фуражках, бессильные что-либо сделать: их нерасторопный начальник, пренебрегший правилами, взят под прицел.
Впрочем, будучи под прицелом, надежды он не теряет. С ловкостью змеи гестаповская шишка выкручивается и бьет Лотара чуть ниже колена. Тот вскрикивает. Лицо искажается, пистолет выскальзывает и падает на брусчатку. Лотар мгновенно концентрируется и наклоняется к оружию, но ударом ноги гестаповец откидывает "Парабеллум" к бордюру. Расстегивая кобуру, из толпы выбегает рослый офицер. Иосиф понимает: наконец выпал шанс вступить в игру, только действовать нужно мгновенно. Полицейских навыков у него нет, однако это не мешает оттолкнуться от земли и боком пролететь несколько метров. Падая на шлифованные камни мюнхенской мостовой, он раздирает локоть. Но такой пустяк несопоставим с превосходным результатом: к этому моменту офицер достал револьвер, его рука понимается в сторону Лотара, но Иосиф опережает.
Гремит выстрел. Долговязый немец отступает на шаг и опускает подбородок. Его тело пронзает острая боль. Китель в точке пулевого отверстия становится мокрым. Немец прикладывает ладонь и чувствует кровь. Но рука с револьвером лишь на градус опустилась к земле.
- Стреляй еще! Быстро!
Не вставая, Иосиф производит следующий выстрел. У подстреленного подгибаются коленки. Но гад стоек: рука держится горизонтально. Тогда палец Иосифа нажимает курок еще два раза, и противник валится.
- Готов! - незамедлительно комментирует Лотар. - Следи за остальными.
"Остальные" поднимают руки и смотрят на Иосифа. В их глазах странное безразличие. Их не волнует сам факт смерти товарища, они думают, как разорвать убийцу. Убей их всех, оставив одного, и тот один думал бы точно так же. Вот они, боевые единицы государственной машины смерти!
- Садись за руль! - велит Иосифу Лотар.
Иосиф выжимает сцепление и поворачивает ключ зажигания. Стартер с пол-оборота заводит двигатель. В заднюю дверь влетает офицер, за ним прыгает Лотар.
- Трогай!
Первая передача - и послушный "Опель" плавно берет с места. Через несколько секунд Иосиф понимает: слишком темно. Рыщет пальцами по приборной панели, но нужного рычажка не находит.
- Черт возьми, мы разобьемся! Идиот! Первый тумблер в положение "вниз"! - орет гестаповец.
Фары загораются, изливая на мостовую желтоватый свет.
- Ну и баран!
- Еще один выкрик в сторону моего друга - и твоей коленке не миновать пулевого отверстия! - угрожает Лотар.
- Твой друг - болван, который нас чуть не угробил!
Хлопок. Оглушительный вскрик.
- Я предупреждал.
4
Машина петляет по ночным улицам Мюнхена. Иосиф держит курс за пределы городской черты. В этом ему помогает захваченный гестаповец. Не проходит и двадцати минут, как машина сворачивает на грунтовую дорогу где-то на юго-западной окраине города.
Иосиф гасит фары и глушит мотор. Темно-синее небо, предвосхищая рассвет, хозяйственно прячет звезды. Вдалеке слышны отголоски встревоженного города. В форточку "Опеля" задувает приносящий с собой вкус осени мягкий ветер. В подобные минуты неплохо быть одному. Тогда в колеблющейся тишине можно услышать голос своего далекого собственного "я", своей внутренней потаенной природы.
- Йозеф, идем-ка, прогуляемся.
Ветер тормошит стебли травянистых растений. Две фигуры медленно бредут по дороге. Автомобиль смотрит им вслед.
Лотар останавливается и протягивает Иосифу руку.
- Спасибо, что вернулся меня спасти. И прошу меня извинить.
- За что?
- Я был о тебе другого мнения. Вчера утром, когда за домами мелькнула твоя удаляющаяся спина, я подумал: "этот парень никогда не вернется". Целый день ублюдки пытали меня. Признаюсь: в минуты отчаяния, когда думал, что мне крышка, я проклинал себя за то, что не выбрал другой путь спасения. Проклинал, что доверился тебе. Но ты оказался другим, ты пришел. Спасибо! И еще раз прости.
- Извинений не нужно, ведь ты находился в сложной ситуации и имел на это право. Ну, а я... что мне оставалось делать? И похвалы я вряд ли заслуживаю, так как весь день отсиживался на чердаке у каких-то евреев, а вечером забрел в пивной бар. Это вместо того, чтобы действовать. Если бы не твои решительные действия, я был бы пойман возле той парадной. Меня бы уже привязали к стулу и разбили лицо.
- Привяжут к стулу и станут бить по лицу - самое малое, что с тобой сделают в гестапо. На мне хотели испытать столярные инструменты. Молотки, отвертки, щипцы. Эти гады знают толк в допросах. В Афганистане я видел подобное: при мне сотрудники американской разведки пытали талибов. Воспоминания сослужили мне хорошую службу: когда гестаповец принес ящик с инструментами, я даже глазом не моргнул. Ничем не выдал страха. Все потому, что в действительности страх обездвижил меня полностью.
Иосиф вздыхает и поджимает губы:
- Вернемся к насущному. Человек, которого ты захватил, кто он?
- Эсесовская шишка.
- Хочешь, чтобы он стал нашей гарантией?
- В нашей ситуации влиятельный заложник лишним не будет. Еще он может помочь в поиске нашего дорогого сукиного сына, которому я непременно сверну шею.
- Зря ты прострелил ему колено, он там истекает кровью. А если помрет? У тебя уже есть план?
- Зато с ранением он от нас не убежит. А плана пока нет. Когда на протяжении двух часов бьют ногами, мысли путаются. Но мы обязательно придумаем. Основная задача не изменилась: по-прежнему ищем Лабберта. Ибо без него застрянем здесь навсегда.
- Как в таких ситуациях говорят следователи, нужны зацепки.
- Из зацепок только его имя.
- А если он его выдумал?
Лотар качает головой:
- Не похоже. Но если так, это всё усложняет.
На горизонте, где поле переходит в лес, мелькает яркий электрический свет. Иосиф с Лотаром приковывают к нему всё свое внимание. Источник скрыт, но луч отчетливо скачет. Вдруг на противоположной стороне появляется точно такой же подрагивающий луч. Затем из низины поднимается и сам источник: две яркие точки.
- Автомобили! - рычит Лотар. - Как эти черти нас нашли?!
Они окружены эсэсовцами, подбирающимися с четырех сторон. Кольцо быстро сужается. В считанные минуты оно смыкается вокруг "Опеля".
- Остаемся или пробуем прорваться? - колеблется Иосиф.
- Уходить бесполезно, пристрелят.
Один автомобиль вырывается вперед и, слепя фарами, движется прямо на них. Иосиф оборачивается: за спиной цепочка людей с винтовками.
Затормозив, автомобиль окутывается облаком пыли, которое, благодаря свету фар, выглядит волшебно, будто все происходит в театре. Но настоящий театр начинается дальше: дверца открывается, выпуская некоего человека в длинном плаще. Именно такие плащи в будущем, благодаря художественному представлению, будут связывать со служителями нацизму.
- Хорошо, что нас еще не пристрелили, - говорит Лотар. - Еще лучше, что кто-то идет на переговоры.
Плащ останавливается в пяти шагах. Фары бьют так, что человек предстает сплошным черным пятном.
- Эй, назовись! - выкрикивает Иосиф.
Плащ думает одну секунду и подходит ближе.
- Это я, Лабберт! Вы меня знаете.
- Сукин сын! - цедит Лотар. - Конечно, мы тебя знаем! Ты тот самый ублюдок, который испортил нам жизнь.
- Не бойтесь. Вы в безопасности.
- Зато ты вряд ли!
- Оставьте глупости, вы их наделали предостаточно. Хочу, чтобы вы знали: люди за вашими спинами здесь не для того, чтобы стрелять. Они спустят курок только в крайнем случае. И у них, и у меня приказ!
- Что еще за приказ?
- Обязательно узнаете, если отправитесь со мной. Предлагаю сделать это добровольно.
Иосиф шепчет Лотару:
- Что будем делать?
- Ты еще спрашиваешь? Вот же он, голубчик, сам припорхнул, искать не нужно. Делаем доброжелательный вид, а как только выдастся возможность, силой заставим его отправить нас обратно.
Они кивают и подходят на расстояние вытянутой руки.
- Правильный выбор, - говорит Лабберт. - Вам нечего бояться.
- Бояться? - брезгливо косится Лотар. - Тебя? Осла, который сбежал и вдобавок нас обчистил?
- По-другому вы бы не отпустили меня. Я солдат, у меня был приказ. Я не мог задерживаться и должен был вернуться к своим.
- Что солдат, это мы видим, эсесовская морда. Вон как петлицы блестят. - Лотар всего лишь играет, выказывая грубость. - Небось, какой-нибудь бригаденфюрер?
- Штандартенфюрер. Это соответствует полковнику.
- Я знаю, чему это соответствует, харя полковничья! Перед тобой штабс-капитан в запасе!
- Армии?
- Бундесвера! Вооруженных сил Федеративной Республики Германии. Страна с таким названием вас ждет в будущем.
- Воевал?
- Воевал.
- С кем?
- Это долгая история. Скажем так: в нашем времени противник не обязательно должен иметь гражданство.
- Значит, ты не просто полицейский, ты бывший военный.
Иосиф выходит из себя:
- Может, продолжите беседу потом? И мне неуютно, что на меня нацелены винтовки.
- Убрать оружие! - командует Лабберт.
Эсесовцы тотчас опускают стволы.
5
На рассвете кавалькада из трех машин подъезжает к дому в двадцати километрах от Мюнхена. Белый особняк купается в оттенках розового утра.
- Это не тюрьма. Тогда в чем подвох? - спрашивает Иосиф, в качестве разминки воздевая руки к утреннему небу.
- А кто говорил про тюрьму? - поднимает бровь Лабберт. - Ведь было сказано, что вам просто нужно кое-где пересидеть, пока я не закончу некоторые дела.
Лотар недоверчиво косится. В утреннем свете его избитое лицо выглядит кошмарно, но сам он по этому поводу не переживает.
- Тюрьма может иметь сколь угодно приветливый вид и, тем не менее, ею оставаться, - говорит Иосиф. - Полагаю, во время пересиживания покидать пределы дома нам будет нельзя?
- Безошибочное предположение. Несколько дней вы будете находиться под постоянным контролем на территории этого загородного имения. Вас будут кормить, приносить газеты, журналы, а также вы сможете слушать радио и свободно разгуливать в пределах периметра. Простите, но гоняться за вами у меня желания больше нет.
Подозрительный Лотар и доверчивый Иосиф понимают: такой вариант лучше, чем душная камера. А главное, по пути сюда Лабберт дал обещание через несколько дней перебросить измотанных двадцатым веком обратно в свою эпоху. Даже пообещал рассчитать, чтобы они оказались дома в тот же день и в тот же час. Однако умолчал, что минувшей ночью сидел за столом с Адольфом Гитлером, и что тот приказал любым способом уничтожить "гостей из будущего". Пока Лабберт держит язык за зубами.
Но теперь ему нужно в Мюнхен. Его ждет недолгая, но утомительная работа: необходимо передать управление отделом в руки другого специалиста и подготовиться к выезду в Антарктиду.
Лабберт прощается, садится в машину и уезжает.
Лотар убегает искать умывальник, чтобы смыть с лица засохшую кровь и промыть остальные раны.
Иосиф остается на веранде в одиночестве. Одиночество ему сейчас и нужно. Самое время согнать свои мысли в кучу. Сентябрьское утреннее солнце, бархатное небо, переливистое чириканье птиц, запах древесины - все это умиротворяет, успокаивает и способствует.
"Вот и подходит к концу загадочное путешествие во времени, - закрывая глаза, думает Иосиф. - Если подразумевать домом свой век, скоро буду дома. Лабберт просил подождать два дня. Значит, в общей сложности, я пробуду в прошлом пять суток. Продолжительная экскурсия, надо сказать. Хорошо, вот я вернулся; прокатное агентство получит страховую выплату за исчезнувший "Мерседес". По-видимому, против меня инициируют судебное разбирательство. Продлится оно, конечно же, недолго: машину найти не смогут, а причастность к русской мафии опровергнут. Потом меня выдворят из страны и навеки запретят въезд. Мирный учитель немецкого станет не въездным в государство, язык которого с большой любовью преподает уже десять лет. Как мне с этим жить?"
Тропинка, уходящая за территорию, обсажена кустарником. Иосиф наблюдает как, оккупируя тонкие ветки, туда с шумом и щебетанием залетает стая мелких птиц. Птицам нет дела, какой сейчас век. Они жили тысячи лет назад, живут сейчас, и жить будут еще очень долго. Возможно, дольше, чем человек. Ведь у них нет разрушительных войн, концентрационных лагерей, газовых камер и крематориев. Нет идеологического мусора, которым постоянно обрастает человеческое общество. Конечно, птицы, как и многие другие животные в этом мире, рьяно оберегают свой вид смешения. Кто-то особо умный узрит в этом черты национализма, расизма в исконном своем воплощении. Но сравнивать естественную биологическую потребность с той грубой, извращенной, в чем-то садистской особенностью человека просто нельзя. Сохранение качества, безусловно, играет высокую роль, но в погоне за этим нельзя переходить к самоистреблению. В крайних случаях вполне может быть применим локальный расизм, когда некоторые народы объединяются в отдельные ареалы и размножаются строго внутри себя. Это знает каждый, ибо продиктовано это здравым смыслом, но почему-то на протяжении развития человечества мы прослеживаем совершенно иную картину. Льется кровь, над некоторыми народами проводят крупномасштабные акты геноцида. Это не то, к чему должен идти человек. И пока не случилось страшное, миру нужно понять это как можно быстрее. Иначе холокост двадцатого века покажется разогревом на пути к настоящему всесожжению.
По тропинке прохаживается эсесовец с винтовкой за плечом. Птицы пугаются этого ворона в человеческом обличии и улетают.
- Сколько вас здесь? - громко спрашивает Иосиф.
- Достаточно, чтобы постоянно держать в поле зрения объект наблюдения и по возможности оставаться невидимыми, - удивительно быстро отвечает солдат.
Просматривая исторические фильмы, Иосиф не заострял внимание на разнице между эсэсовцем и солдатом вермахта. И те, и другие носят форму. У тех и других каски, фуражки, кители и сапоги. У обоих в наличии полевые и парадные формы. Разумеется, СС - элита. Особенно подразделения, созданные для охраны Адольфа Гитлера и высших партийных работников. Но и вермахт в лучшие годы - пример для подражания многих армий мира.
- Если я встану и побегу, - продолжает Иосиф, - каковы ваши действия?
- У нас приказ стрелять. - Эсесовец снимает с плеча винтовку, взводит и берет на прицел воображаемую цель. - Я спускаю курок, цок - и вы на земле. Постараюсь не убить, а лишь обездвижить.
У него розовые щеки, он молод. Фронта, конечно же, не видывал.
- Значит, прямого указания стрелять на поражение нет?
- Только если не станет очевидно, что вернуть беглецов нельзя.
6
Лабберт возвращается в рабочий кабинет. Долго расхаживает из угла в угол. Прикасаясь ладонями к лицу, разглядывает в зеркале свое отражение. Пальцы медленно ползают по недавно образовавшимся морщинам.
Случается панический приступ. Он вновь на грани потери сознания. Стакан воды, вылитый прямо на голову, улучшает положение. Через пять минут, благодаря ровному дыханию и абстрагированию от тревожных мыслей, удается прийти в норму. Но теперь хочется спать. Рваный, полупьяный сон на крышке стола, вперемешку с короткими полудремами на борту самолета после трехсуточной бессонницы, оказывают ужаснейшее влияние на организм и сознание. Лабберт подозревает и допускает, что виной плохого самочувствия вполне может быть недостаток сна. Эти мысли приободряют, ибо они означают: никакой болезни нет.
Собрав силы для решающего акта, рука снимает трубку, и голос спешит отдать поручение. Согласно этому поручению, все кто контактировал с "гостями из будущего" исчезнут: врач, который первым зафиксировал их появление и осуществил донос, отряд СА, встретившийся лицом к лицу с Лотаром и его верным пистолетом, портные, приютившие Иосифа. Исчезнет даже бармен, который, решившись на первое в своей жизни стукачество, уже прибежал в гестапо с доносом о некоем странном посетителе. Исчезнут все. Зачастую при диктаторах законы физики нарушаются - люди пропадают бесследно...
Теперь Лабберт снимает эсесовское облачение, запирает кабинет и стелет себе прямо на полу. Законы физики в разных точках Мюнхена уже начинают нарушаться, а он проваливается в сладкое забвение. В сон, в котором, увы, нет сновидений.
7
Кровавый закат царствует над нацистской Германией. Где-то на востоке вермахт берет Варшаву в кольцо.
Хорст Гопп, верный адъютант, сидит за рулем служебного "Хорьха". Сумасшедший день для него закончен. В кобуре еще теплый ствол оружия. Он убивал. Ведь, помимо собирания документов, вторичным заданием начальник поручил "зачистку": к концу дня оба поручения успешно выполнены. Документы из архива мюнхенского "Наследия предков" по всем правилам запакованы. Остались только личные вещи из дома Лабберта, но он в последний час заберет их сам. Лабберт уже решил, что сбежит от нелюбимой женщины, ничего не сказав.
Бумаги на заднем сидении представляют высокую ценность. Хорст не отходит от автомобиля ни на шаг. Он пока не знает, куда их нужно доставить: Лабберт приказал только собрать все в кучу.
"Хорьх" катится по улицам. Гопп знает: за соседним углом есть телефонная будка.
Он подкатывает к ней таким образом, чтобы залезть в нее прямо из дверцы автомобиля.
Номер телефона начальника Хорст помнит наизусть. Длинные гудки сменяются тишиной, затем потрескиванием: Зельда переключает коммутатор.
Значит, проснулся, думает Хорст. Когда заезжал за бумагами, он впустил и вскоре выгнал: продолжил спать. Прямо на полу. Как спартанец.
- Алло! - бодро отвечает Лабберт. На его столе остывает ароматный кофе.
- Это Хорст. Ваши указания выполнены.
- Все по списку? - интонация подчеркивает скрытый смысл вопроса.
- Так точно. Всех по списку. С командой СА пришлось повозиться, - холодным голосом чеканит Хорст.
- Хорошая работа. Ты достоин более высокого звания. Перед тем, как я отбуду, попрошу нужных людей помочь в продвижении.
- Но я ваш адъютант, - тактично напоминает Хорст. - Прошу позволения отбыть вместе с вами.
- Понимаешь ли, - в трубке раздается тягостный вздох, - я уезжаю надолго, возможно, на всю жизнь.
В данный момент непоколебимый Хорст сильно переживает. "Почему шеф от меня отказывается?" - думает он. - "Ведь я уничтожил всех, кто хоть как-то был связан с теми событиями. Всех! Остаюсь только я сам. Если Лабберт не согласится взять меня в Антарктическую поездку, велика вероятность разделить их участь"
- Хорошо подумай, мой мальчик. Это серьезный шаг. Ты можешь расстаться с родиной навсегда.
- Пожалуйста. - В интонации Хорста Лабберт различает страх. Разумеется, сам Лабберт ни за что не отдал бы приказ убить своего адъютанта, но желающие найдутся.
- Хорошо, я постараюсь решить этот вопрос.
- Что делать с архивом? Набрался большой ящик, все закрыто, опечатано и находится в автомобиле.
- Охраняй. Держи в поле зрения. Не выпускай из рук. Когда поедешь домой, глаз с него не спускай. Скорее всего, мы пробудем в Мюнхене еще сутки, может, двое. Я сообщу, куда нужно будет его доставить.
В городе, где дома притиснуты друг к другу, много темных углов. Через мутное стекло телефонной будки Хорст видит, как в одном из них кто-то шевелится. Приоткрыв кабинку, он напряженно всматривается. Какой-то пес сидит возле водосточной трубы на углу и чешет ухо. Над местностью сумерки. Хорст отворачивается и продолжает разговор, но что-то не дает ему покоя. Вдруг переулок освещается секундной вспышкой, и спина чувствует тепло. Связь прерывается и трещит. Хорст опять оборачивается к дому. Пес, который был здесь секунду назад, где же он? Убежал? Нет. Его кишки болтаются на крючке, которым закреплена водосточная труба. В переулке витает облако сизого дыма.
Хорст не верит глазам. Из дыма выходят двое. Но это... не люди. Их рост около двух-двух с половиной метров. Тонкие конечности, изящный стан. Лица будто из мастерской Микеланджело: поражают идеальными контурами. В природе таких людей не бывает.
Они будто бы сошли с картин футуристов конца ХХ века, когда человек бредил путешествиями по космосу и представлял космонавтов-покорителей именно такими: высокими, стройными и невероятно красивыми. Но Хорсту недоступны такие сравнения, он ассоциирует их с пропагандистскими плакатами, где изображены белокурые стройные люди, строители тысячелетнего рейха.
Один из великанов останавливается у водосточной трубы, с которой свисают останки пса, и, словно выражая скорбь, покачивает головой. Второй рыщет глазами и что-то нашептывает собрату, тончайшие губы едва шевелятся. К Хорсту приходит смутное понимание, что они появились здесь не случайно: они кого-то ищут. Он замирает с трубкой в руках. Лабберт на другом конце провода, безотлагательно просит объяснить происходящее.
- Не знаю... Вижу двоих... и это не люди. Точнее, какие-то нереальные люди. Высокие, стройные. Кожа как у младенцев. Лиц узнать не могу. Они совершенны...
Лабберт вспоминает об Антарктической расе. Но вмиг понимает: если бы Хорст увидел именно тех товарищей, у него, несмотря на возраст, случился бы сердечный приступ: они тоже высоки и тонки, но их бледно-зеленые лица и огромные овальные глаза не столь иконописны, сколь адъютант обрисовывает возникших существ.
- Где ты?
- На Анемоненштрассе. У телефонной будки.
Лабберт отодвигает кофе, всматриваясь в карту городских улиц, находящуюся под стеклом.
- Так, нашел, это в пяти минутах езды. Что они сейчас делают, Хорст?
- У одного в руке красный луч, он им водит по собачьим кишкам, и те исчезают.
- Что?
- Второй, кажется, увидел меня. Да-да, точно вам говорю... он смотрит! Штандартенфюрер, у меня жуткое чувство, я бы даже сказал, уверенность, будто им нужен именно я!
Когда взгляды существ и Хорста сталкиваются, у последнего леденеет душа. Белые лица и светлые волосы, кажется, должны сочетаться с голубыми глазами, но нет, они у них черны как ночь, а цепкость взгляда сравнима с пиратскими крюками.
- Не молчи, Хорст!
- Идут!
Ладонь ложится на кобуру. Палец отщелкивает кнопку.
В Германии, где полно штурмовиков и военных, именно в этот момент рядом никого нет, и некому протянуть руку помощи.
- Оружие есть?
- При мне пистолет. На заднем сидении лежит автомат, но до него мне трудно будет добраться.
Существа приближаются. Луч в руке одного из них меняет цвет и становится синим.
- Что делать, штандартенфюрер?
- Держись, мой мальчик, я немедленно высылаю группу...
Хорст вешает трубку, достает пистолет, собирает смелость в кулак и пинком распахивает будку.
- Кто такие, и что вам нужно?! - стараясь выглядеть грозно, спрашивает он.
Великаны смотрят ему в глаза. Хорста передергивает от этого гипнотического взгляда.
- Не понимаю! - Хорст сдерживается, чтобы не выстрелить.
Существа достают неизвестный прибор. Сине-голубой луч скользит по эсесовскому мундиру, подбираясь к голове. Хорст чувствует тепло, словно под одеждой завелся утюг. Внезапно он понимает: это конец! Реакция спасает его. В следующую секунду после того, как он прыгает за машину, луч за его спиной прорезает телефонную будку.
До ноздрей доходит резкий запах гари. Это синий луч разрезает корпус машины. Разлетаются искры, льется расплавленный металл. Не поднимая головы, Хорст открывает дверцу и забирает автомат. Оружие заряжено и готово к бою.
Без промедлений он дает очередь из-за багажника. Луч на мгновение прекращает резать кузов, но когда Хорст высовывает ствол во второй раз, разрезает автомат на две части, чудом не задев кисть.
- Черт! Черт! Черт! - Хорст смотрит и ощупывает уцелевшую руку, в пальцах которой всё еще остается половина автомата. Бесполезный обрубок приходится выбросить.
Возле ног валяется пистолет. Из него разве что застрелиться: теперь Хорст не горит желанием высовывать конечности.
Откуда-то слышатся призывы на помощь. Все-таки в этом мюнхенском аппендиксе есть кто-то еще.
Существа на подходе. Луч буйствует с возрастающей силой. Левый борт машины искромсан до неузнаваемости. Взрывается покрышка. Хорст ложится на живот и ползком совершает отступательный маневр.
Взрыв топливного бака коренным образом меняет ситуацию. Пришельцы настолько увлечены своим лучом, что не берут в расчет такую опасность. Хлопок и огненная вспышка сбивают их с толку. Хорст не теряет времени: встает на ноги и что есть мочи бежит за ближайший угол. Спринтерская пробежка - и он оказывается на более-менее оживленной улочке. Беспокойно бегают люди: они слышали взрыв. Но самое главное, блистая светом, на всех парах мчится спасительный грузовичок с бойцами СС, прикрепленными к "Аненербе".
Хорст машет рукой, и его подбирают в кузов. Указывает дорогу. Подъезжают к месту. Жарким пламенем полыхает "Хорьх". На заднем сидении каким-то синеватым пламенем (из-за большого количества печатных бумаг) догорает архив. Но виновников нет! Лишь легкое облако дыма в дальнем углу переулка.
8
В официальном отчете Хорст вынужден будет сказать неправду. Соврет, будто неизвестные расстреляли, а затем подожгли машину сгущенным бензином. На двух страницах протокола он предположит, что нападение было совершено с целью захвата важных бумаг, которые он перевозил по заданию руководства. Так будет выглядеть официальная версия. Правду будут знать только он и Лабберт, который, кстати говоря, примчится к месту происшествия и будет подыгрывать своему подчиненному.
9
Вечером Хорст вернется домой. Не раздеваясь, пройдет в спальню. Измотанный и потрепанный, потушит электролампу и завалится на кровать. Мимолетно вспомнит о жене, которая уже неделю гостит у тещи. Пролежит долго, бездумно. В руках - заряженный пистолет, дуло которого направлено во тьму коридора.
"Уснуть? - подумает он. - Ни за что!"
Ему будет казаться: как только сомкнет веки, в комнате реализуются те ужасы, которые он повидал за день.