Все, о чем говорится в этой истории, происходило в давние годы, когда не было персональных компьютеров, электронной почты и мобильных средств телефонной связи.
Почти сразу после того, как Ванечке сравнялось четыре года, в его жизни произошли важные перемены. Во-первых, и это самое главное, с фронта вернулся отец. Во-вторых, их семья переехала из коммунальной квартиры в комнаты, расположенные в первом этаже старого, но еще крепкого дома. Ну, а в-третьих, вместе с ними стала жить Мотя ‒ дальняя родственница отца, приехавшая в Москву из деревни.
Отец Ванечки - Никиткин Петр Андреевич - родом был из подмосковной деревни Вязники. Перебравшись в столицу, он не стал мыкаться в поисках легкого и быстрого счастья, а устроился подсобным рабочим на один из московских заводов. Спустя годы из плечистого деревенского увальня вырос мастер токарного цеха. После многолетней упорной учебы, Петр Никиткин стал инженером. Незадолго до начала войны он женился на молодой сотруднице, работавшей в заводской конторе.
Ванечка родился в мае сорок первого, и самые яркие воспоминания первых лет его жизни были связаны с воскресными днями, накануне которых мама забирала его из детского сада домой. А еще в детскую память Ванечки накрепко врезались небывалый салют и ликующие толпы людей на улицах города, потому что по радио объявили, что война закончилась.
С наступлением лета семья Никиткиных справила новоселье в квартире, где до этого жил одинокий старик - отставной генерал "из бывших". Родители стали жить в угловой комнате, а Ванечке, с его книжками и игрушками, досталась комната с окошком, выходящим на задний двор. В квартире была еще небольшая кухня, прихожая и комната с ванной, в которой Ванечка мог пускать в плавание сделанные из бумаги кораблики. Он тогда уже мечтал стать моряком и плавать на больших кораблях, защищавших людей от фашистов.
А затем в жизни Ванечки появилась Мотя. Незадолго до этого Петр Андреевич получил письмо из Вязников, написанное со слов безграмотной Моти стариком Касьяном - церковным старостой. В письме сообщалось, что Мотя схоронила мужа Василия - двоюродного брата Петра Андреевича и что, оставшись, как перст, одинокой, она хотела бы приехать в Москву, навестить крестника и единственную свою родню. Говоря о крестнике, Мотя имела в виду Ванечку. А дело тут было в следующем.
Перед тем как уйти на фронт с городским ополчением, Петр Андреевич отправил жену с крохотным сыном в деревню к жене двоюродного брата Василия. Об этом периоде своей жизни Ванечка, конечно, не помнил, но мама потом часто рассказывала, как он заболел в деревне плевритом, и что спасли его местный фельдшер и Матрена - жена Василия. Старик фельдшер сумел правильно определить болезнь малыша, а Мотя (так в деревне все называли Матрену) пешком отмахала двадцать верст до районного центра и вернулась оттуда с нужными для малыша лекарствами. В ту пору лютовали морозы, а в голодной, затерявшейся среди сугробов, деревне оставались одни старики, да бабы с детишками.
"Без Моти мы пропали бы, - рассказывала потом мама соседям, вернувшись в город. - Чтобы выходить Ванечку, надо было поить его молоком и давать хотя бы немного масла, достать которые в обнищавшей деревне невозможно даже за огромные деньги".
После того, как Ваня пошел на поправку, Мотя сказала матери мальчика:
- Бог помог уберечь мальца. Надо в храм идти, свечки поставить и просить батюшку крестить Ванечку.
Так и стала Матрена крестной матерью Вани Никиткина.
Получив письмо, Никиткины написали в деревню, что будут рады видеть Матрену, и стали готовиться к встрече с ней. Надо было решить непростую задачу: где поставить кровать для приезжающей родственницы. Вскоре отец отправился в Вязники и вернулся оттуда с Мотей на попутном грузовике. Вместе с ними прибыли сумки с деревенской снедью и средних размеров сундук с ручкой, словно у чемодана. Войдя в комнату Ванечки, Мотя присела рядом с ним на диван и смачно чмокнула мальчугана в щеку.
- Забыл меня, крестник? - спросила она простуженным голосом, поправляя на голове платок.
Поначалу она не понравилась Ванечке. Интересных сказок Мотя не знала, а книжек читать не могла по причине своей безграмотности. Обыкновенная деревенская клуша. Даже выходить на улицу вместе с Мотей было неловко. Она вздрагивала при виде милиционера, с опаской переходила на другую сторону улицы и отказывалась далеко уходить от дома, боясь, что забудет дорогу назад. Но со временем все наладилось, и крестная стала для Ванечки милым другом и надежным щитом, за которым всегда можно найти сочувствие и укрыться от наказания за невинные детские шалости. Утешая проказника, она обычно принималась рассказывать ему о деревне и своей прежней жизни в Вязниках, о спокойной лошадке Зорьке или хитрых гусях, которых они с мужем до войны держали в своем хозяйстве. Больше всего мальчику нравилось слушать рассказы о дворовой собаке Ласточке и о том, как муж Моти ходил с ней в лес на охоту.
По приезде в Москву Моте пошел пятый десяток лет, уже тогда она сетовала на больные ноги и страдала отдышкой. Видно, трудно было ее ногам носить грузное ширококостное тело. За годы, прожитые у Никиткиных, внешность Моти почти не менялась: она выглядела все такой же толстой бабой в платочке и простенькой кофте, под которой колыхалась необъятная грудь. (Сколько горестей и детских тайн поведал Ванечка, прижимаясь щекой к этой груди). Ради правды, все же надо сказать, что по мере того, как Ванечка подрастал, на лице Моти прибавлялось морщинок и складочек у подбородка, да постепенно редели вылезающие из-под платка завитки рыжеватых волос.
Город так и не стал для нее удобной средой обитания. Мотя никогда и ни на что не жаловалась, но Ванечка знал, что она тоскует по Вязникам и привычной для нее сельской жизни.
- Надо бы прописать Матрену в Москве, - вспоминал временами отец.
Но Мотя от этого дела отнекивалась, надеясь вернуться в Вязники. Обычно ближе к очередной весне она начинала вести разговоры о том, что летом ей надо поехать в Вязники. Но каждый раз находились причины, по которым поездка в деревню откладывалась. И все же родители уговорили Мотю оформить прописку в Москве.
- Захочешь уехать, всегда помогу вернуться в деревню, - пообещал Моте отец, возвращая ее документы. - Вот только изба ваша в Вязниках, наверное, уже развалилась.
Родители Вани, пропадая с утра до вечера на работе, передоверили Моте все домашние хлопоты и заботы. Она стряпала, стирала, закупала продукты, не забывая следить, чтобы Ванечка вовремя сделал уроки или не шатался без дела по улице.
Так и рос он под крылом бабы Моти, преодолевая ступени школьного образования, а на лето уезжал с ней в дачный поселок, где Никиткины построили домик на клочке земли размером в несколько соток.
Но вот миновало школьное детство Ванечки, промелькнув для него чередой одних и тех же четырех времен года, и крестник Моти уехал из дома, поступив в военно-морское училище. Моте в то время перевалило за шестьдесят, и она почти перестала выходить из дома на улицу, потому что с грехом пополам передвигала распухшие ноги. Посидит на лавочке у подъезда и ковыляет потихоньку обратно, слава Богу, идти далеко не надо, всего-то на первый этаж.
А потом ее воспитанник все реже стал наезжать в Москву, потому что служил где-то на дальнем Севере. Писать письма он не любил, но, когда приезжал домой, то часами мог рассказывать Моте о службе во флоте и о долгих морских походах. Только крестная умела так внимательно слушать, переживая в душе рассказы своего возмужавшего Ванечки.
Но однажды, приехав в Москву за несколько дней до Нового года, капитан Никиткин узнал, что Мотя находится в доме для престарелых людей. Родители рассказали, что последнее время Мотя постоянно хворала и перестала вставать с постели.
- Она сама попросила, чтобы ее поместили в лечебницу, ‒ пояснил отец, словно оправдываясь, а постаревшая мать отвернулась в сторону и, всхлипывая, проговорила:
- Мотя так сильно переживала свое беспомощное состояние. Все боялась, что будет нам в тягость, лишний раз ни о чем не попросит...
На следующий день Иван на такси отправился в расположенную за городом усадьбу, где доживали свой век инвалиды и старики. Пожилой врач, выслушав просьбу, с сомнением покачал головой, но потом позволил забрать Матрену на пару недель домой.
- Славная у вас бабуля, ‒ сказал напоследок врач, - вот только сил у нее, чтобы жить, осталось совсем немного.
В палатах лечебницы было тихо, как обычно бывает после утренних процедур и завтрака. Баба Мотя собиралась вздремнуть и с трудом поверила подслеповатым глазам, увидев, как в палату вошел человек в форме военного моряка.
- Здравствуй, Мотя, - сказал он, шагнув к кровати, и протянул ей цветы. - Сейчас поедем домой, - шептал капитан, обнимая крестную. - Всей семьей, спразднуем Новый год, а затем Рождество. Соскучилась, наверное, по жизни домашней?
-‒ Соскучилась, - ответила Мотя, пряча лицо в подушке.
После того, как необходимые вещи были собраны в сумку, Ванечка присел рядом с Мотей. Спустив ноги с кровати, она привалилась грузным телом к стене и, собираясь с силами, попросила:
- Обещай, родной, что, когда помру, позаботишься, чтобы схоронили меня на погосте в Вязниках.
По дороге в Москву баба Мотя молчала и смотрела в окошко машины. А когда глаза уставали, закрывала их и тихонько вздыхала. На душе у нее было тепло, так хорошо и покойно, как давно уже не бывало. Временами она бросала взгляд на коротко стриженый затылок сидящего впереди моряка и счастливо улыбалась. Вырос Ванечка, офицером стал, пора бы ему жениться, завести кучу шустрых, похожих на него ребятишек.
От быстрой и плавной езды она задремала, продолжая во сне улыбаться. Потому что снилось ей лето в деревне Вязники и девчушка с рыжеватыми волосами на берегу сельского пруда.
- Прощайте Вязники. Прости, Господи, мои грешные мысли, - прошептала она, очнувшись от сна, и снова стала смотреть в окошко. Вдоль узкой дороги тянулись холодные, покрытые снегом леса.
Бабу Мотю хоронили в начале лета на крохотном кладбище рядом с храмом в деревне Вязники. Перед тем, как покинуть погост, Ванечка постоял в одиночестве около могильного холмика, погладил шершавый ствол вяза и подумал, что в деревне у крестной не осталось ни родственников, ни знакомых...
Спустя год в далеком Мурманске капитан третьего ранга Иван Петрович Никиткин женился на хорошей и миловидной девушке. Командир части, по случаю вступления в брак одного из своих помощников, устроил скромный банкет и предоставил Ивану Никиткину отпуск. На востоке Европы в то время царило сухое и жаркое лето, и молодые супруги решили отправиться в путешествие.
- Проведем несколько дней в Москве, навестим моих стариков, а затем поедем к Черному морю, - докладывал капитан любимой Оксане.
- В Москву! - обрадовалась Оксана. - Давно мечтаю увидеть столицу. А в Крыму была только раз, совсем маленькой девочкой.
Никиткину было приятно наблюдать радость жены. Он и сам пребывал в радужном настроении от предстоящей поездки.
- В Москве мы будем недолго, многое не успеем увидеть, - сказал он, любуясь женой, которая расчесывала чудесные темные локоны. - Но в подмосковные Вязники мы с тобой непременно заедем.
- Очень важное, - ответил он. - Вот ты у меня хохлушка и родилась под Винницей...
- Хо-хлу-шка, - пропела Оксана, разглядывая себя в зеркало.
- А отец мой родом из Вязников, - пояснил он. - Родни в деревне у нас не осталось. Но там жила и похоронена Мотя - моя крестная мать. Последние тридцать лет она жила в городе и растила меня, словно родного сына.
Вспоминая детство, капитан Никиткин задумчиво произнес:
- С малых лет я мечтал о морских просторах. А баба Мотя, помнится, все мечтала, что вернётся в родные Вязники.