"Печаль сродни размышлению. Познавая, понимаешь обреченность. Бытие изменчиво, но прошлое не отличить от будущего, одно без другого не существует. Прошлое - потому что это уже прошло. Будущее - потому что этого еще не было, да и будет ли? Сейчас ты живешь в мире одного дня. От рассвета и до заката. Затем идет полоса ночного небытия, именно тогда и происходит переход из прошлого в будущее. Разъятое сном сознание распадается на множество пульсирующих сгустков. Спящий мозг обретает неконтролируемую свободу. Из тайников и подвалов подсознания выползают ласковые уроды и кровососущие красавцы. Но это сейчас. Отравленные сознанием, мы обречены нести в себе груз прошлого. Но этого мало, мы, спотыкаясь, бредем по каменистой пустыне, огромные мешки с камнями на наших плечах - это груз прошлого. Мы идем и собираем новые камни. Они лежат на дороге, их много. Это груз будущего. И только сон дает нам возможность на время освободиться от этой ноши. Расправить плечи, оглянуться назад, посмотреть из-под ладони в сияющую даль".
Круг Избранных возник из прихоти, из причуды. Забава снобов. Театральность и мистификация - основа идеи. Кто знал, что через сотни лет игра молодых аристократов превратится в огромного политического монстра? Мистические ритуалы, задуманные, как средство от скуки, укоренятся и принесут такие плоды. Летописи утверждают, что первому Экселесу было двадцать лет. Его имя было Пек Финит. Род Финитов упоминается еще в Походных Книгах. Воины и путешественники, градостроители и венценосцы. Дор Финит вместе с Колом Элу впервые перешли через Вишневые горы. Славный воин, искатель приключений оказался и не плохим торговцем. Именно он и его люди первыми начали торговать с чимпо. В Уомо до сих пор приезжим показывают ворота Финита - многотонную каменную плиту, лежащую на двух толстых каменных колоннах. Золото и камни Дора Финита не давали покоя его завистливому другу. Кол Элу пригласил Дора на охоту, не предупредив, что добычей будет он сам. Изрубленное охотничьими секирами тело бросили в реку. Но через три дня истекающий кровью воин пришел в Уомо и обличил убийцу. Говорят, в створе этих ворот он и похоронен.
Четыреста лет назад род Финитов все еще был у вершины власти. И молодой Пек Финит, тяготясь излишней родительской опекой, скукой придворной жизни, собрал ватагу молодых повес. Распущенные и развратные, они развлекались тем, что, вломившись в дом какого-нибудь простолюдина, ремесленника, мелкого чиновника, связывали спящих хозяев, доставали из кладовых еду и питье и, скрыв лица звериными масками, устраивали в захваченном доме бесстыдное веселье. Случалось, что в результате побоев и издевательств, кто-то из несчастных хозяев и умирал. Но молодым отпрыскам знатных фамилий все сходило с рук. В доме сапожника, что жил в городе Пинор, банда богатых бездельников нашла хозяйку дома, которая была одна. Молодая женщина отчаянно сопротивлялась. Пьяные озорники привязали ее к стулу и на веревках спустили в глубокий колодец. Лишенная одежды, женщина стыдилась звать на помощь. Когда же отчаяние и голод взяли верх, на крики ее никто не откликнулся, ибо колодец тот находился в глубине обширного сада. Прошла неделя. Воротившийся сапожник искал ее повсюду, но поиски его были тщетны. Но вот однажды крестьяне, возвращавшиеся с работ, проходили по краю заброшенного сада. Стоны и плач полуживой от холода и голода женщины были услышаны. Сапожник, увидев, что они сделали с его женой, пришел в ярость. Теперь он знал имя одного из нападавших. В пылу борьбы женщина сорвала маску с его лица. Сапожник понимал, что, открыто обвинив аристократа в преступлении, он ничего не сможет добиться. А сердце его требовало отмщения. Тем временем ватага Пека Финита развлекалась прежним образом. Особенно усердствовали трое: Бир Пирот - сын Эрка Пирота, Казначея и Содержателя, внука знаменитого Фила-морехода, что первым достиг Дальних Берегов Моря; Лерок - племянник Придворного ювелира; Кириак Элу - тот самый Элу, предок которого зарубил славного Дора Финита. Кириак был сыном начальника столичного гарнизона, сам офицер Гвардии, жестокий и вероломный. Сапожник, имя которого история не сохранила, замыслил неслыханное - последовательное и показательное уничтожение виновных аристократов. Бесчестие жены требовало мести.
И первым в его списке было имя Лерока. Именно его узнала бедная женщина. Его он настиг в столичном борделе, где этот аристократ предавался низменным утехам. Черным демоном он вышел из темноты. Лерок даже не успел испугаться. Голова его с широко открытыми удивленными глазами отделилась от туловища и, роняя алые капли, исчезла во мраке. Именно так описывали произошедшее напуганные потаскухи. И вот что можно прочесть об этом в Судебнике Четвертой Династии.
"В лето двадцать восьмое от вступления на престол Властелина Четвертой Династии Илоров, седьмого из их числа, владеющих и сохраняющих. Осенью, на третий день после осеннего равноденствия, имел место странный случай. Жертвой неведомого убийцы стал юный Лерок Пифит, племянник Придворного Ювелира. Сей славный и добродетельный юноша был умерщвлен отсекновением головы. Многочисленные свидетели показывают, что некто или нечто в темной одежде спустилось сверху на почивавшего Лерока, укрыло спящего плащом и тотчас взмыло вверх, унося отрезанную голову несчастного. Оная впоследствии так и не была найдена".
Убив Лерока, сапожник бросил его голову в тот самый колодец. Кто следующий? Обезумев от содеянного, он вдруг понял, что это ему нравится. Судить и карать. Днем он был заботливым мужем, трудолюбивым ремесленником, уважаемым мастером, а ночью он рыскал по улицам своего городка. Прошло полгода и в начале лета он переехал в Столицу. Сапожное дело не пошло. Его семья влачила нищенское существование. Но здесь он был рядом с теми, кто ему был необходим. И его поиски завершились успехом. Однажды ночью он услышал шум, какая-то пьяная компания ломилась в дом его соседа-пекаря. Подкравшись к окнам, он наблюдал, как богато одетые люди в масках зверей и птиц, визжа и хрюкая, извлекают толстого пекаря из его постели. Ошалев от страха, пекарь не может издать ни звука. Грозный вид острых клинков, дьявольские звериные личины, вой и визг парализовали его. Вот его валят на стол и привязывают веревками.
Из кладовой выносится еда и вино. Свиной окорок и голова сыра, зелень и хлеб, колбаса и овощи, рыба и птица. Все это ставится на стол вокруг тела пекаря, покрытого одной ночной сорочкой. Хохот и гам, колеблющийся свет факелов отбрасывает на стены пляшущие тени. Все едят и пьют, смеются, покалывая бока пекаря остриями кинжалов. А тот кряхтит и охает, обливаясь холодным потом. Гости охмелели и начали бить посуду и крушить мебель. А кто-то, отяжелев, свалился на диван. Укрытый черным плащом, сапожник вошел ни кем не узнанный, так как лицо его было скрыт оскаленной маской вепря. Он поднял с дивана пьяного красавца, слегка придушил его, как это делает кот с мышью, и на руках вынес его вон. И на это никто не обратил внимания, ибо в этот миг, по зломыслию одного из шутников, разошедшиеся молодчики вознамерились насадить толстяка-пекаря на вертел. Но случился шум, кто-то вбежал в дом с вестью о приближении ночного дозора. Всё спешно побросав, веселая компания, хохоча и топая, разбежалась. Ретировался и сапожник со своей добычей. Ей оказался некий Физил - сын Кентока, смотрителя дорог и мостов. "Эй, ты, - вскричал юноша, - поосторожнее, мой отец смотритель дорог и мостов!" "Я учту это",- ответствовал мрачно сапожник. А затем он связал Физила. Не прошло и пяти минут, как обливаясь слезами и кровью, несчастный уже рассказывал обо всех, кто был в доме сапожника той злополучной осенью. "Был ли ты сам среди них?" "Нет, но Бир мне все хорошо рассказал. Хозяйка была молода и красива". "Довольно, это хорошо, что тебя там не было", - проговорил тихо сапожник и неспешным движением перерезал тонкую шею Физила. Теперь он хотел не только убивать, но и смотреть на страдания своих жертв.
В том же Судебнике написано: " В лето сие стояла страшная жара. И время то ознаменовалось многими пожарами и поджогами. В третьем часу ночной стражи случился большой огонь и дым в доме Казначея и Содержателя Эрка Пирота. Огромное и красивейшее здание все было охвачено пламенем. В огне пожара погиб и сын Эрка, некий Бир, двадцати лет от роду, краса и гордость отца. Каково же было удивление родных, когда, найдя обгорелое тело его, не нашли на нем главы. Сие происшествие стало пищей для слухов и вымыслов. Говорили о том тихим шепотом, поминая имена демонов. А когда в арке Торгового Моста через Вишневую нашлось тело Физила, сына Кетока, висящим над водой, привязанным за ноги, говорить об этом стали громко вслух. Ибо и у сего славного юноши голова отсутствовала. Чернь злорадствовала, смеясь над злой участью тех бедных юношей, говоря: "Поделом вам, пред вами снимаем мы шапки, но вам-то пришлось снять и головы!"
Молодой Пек Финит сразу понял ритуальный смысл происходящего. Жестокий убийца взял его след. Стал он вспоминать обиженных им. Но число последних было велико. Кто из них так отчаянно смел, неудержимо жесток, коварен, хитер? А когда через полгода в лесах Голана пропал его лучший друг Кириак Элу, он понял, что уберечься можно, только исчезнув. Через два дня приближенные и слуги, с которыми Кириак охотился в голанских лесах, нашли тело своего господина. Изодранное, кровавое и без головы, которую так и не нашли. Решили, что на Кириака напал черный медведь, который тогда еще встречался в южных отрогах Вишневых гор. Но Пек Финит был уверен, что Кириака настиг демон мщения, голова отсечена, а тело его обглодали лисы и дикие собаки. За три последующих года таинственным и таким же страшным образом погибло еще шестеро из его Круга. Ибо уже тогда было ими положено название - Круг Избранных. Страх и уныние охватили Столицу. Во многих знатных домах оплакивали смерть сыновей и наследников. В городах и поселках пылали костры, священники именем Банту отправляли на них мнимых колдунов-одержимцев. Сам Властелин интересовался этим. На отыскание и поимку оборотня были направлены лучшие бойцы и охотники, но все тщетно. А Пек Финит, по иронии судьбы, стремясь укрыться от мстителя, бежал в тот самый городок Пинор, с которого все и началось, так как именно там была вилла Финитов. И день, и ночь рядом с ним были вооруженные телохранители. Сам дом охраняли свирепые псы, на окнах стояли решетки, на дверях - крепкие запоры. Прошло еще два года и все успокоилось, больше не было убийств, не было отрезанных голов. А молодости свойственно быстро забывать о плохом. Пек вновь собрал Круг Избранных. Затея эта, в свете таинственных убийств ее участников, привлекала его еще больше. Да и образ его мыслей за последние годы принял сугубо мистический оттенок. И сам мститель теперь воспринимался им не как конкретный человек, а скорее, как рок, проклятье, тяготеющее над Кругом Избранных, как селекция высших божественных сил. Даже когда в руки правосудия отдался некий сапожник из Пинора, и признался в убийстве многих и многих юношей из знатных семей, Пек Финит не придал этому большого значения. Слишком многих за прошедшие пять лет обвиняли в этих убийствах, не меньшее число безумцев, снедаемых гордыней, желая прославиться, сами оговаривали себя. Но когда этот сапожник указал на колодец, и были извлечены из него черепа по количеству жертв его, все сомнения отпали. А случилось то, что женщина, в защиту чести которой были жестоко убиты многие юноши, заболела и умерла. И со смертью ее месть потеряла всякий смысл. Для сапожника это означало конец его жизни.
Пек Финит многократно навещал сапожника в темнице, присылал к нему портных и врачей. Следил за тем, чтобы у него была лучшая еда и питье. Все пожелания узника тот час исполнялись. Они подолгу беседовали. Сапожник рассказывал. Как он выслеживал свои жертвы, как крался за ними в темноте. Как часами он стоял, затаившись, поджидая их. Он не знал ни страха, ни усталости. Сидя где-нибудь в саду, под деревом, в дождь, ветер, он впадал в подобие транса, уносясь в сияющие дали, где голос правды и справедливости говорил ему: "То, что делаешь - делай". Злоба и ярость быстро прошли, и он ощущал себя уже не орудием мести, а карающим оружием высшей справедливости. Хотя, и не скрывал, что мучения обидчиков доставляли ему удовольствие. Последним в его списке оказался сам Пек Финит. Нет, это не его выбор. Просто так получилось. Два года назад, когда он стал охотиться за Пеком, впервые внутренне напряжение дало о себе знать. Сапожник тяжело заболел. В бреду он видел убитых им, один за другим они шли по темной тропинке того сада к заброшенному колодцу и, подойдя, бросали свои головы в его бездонную темноту. И голос справедливости изрек: "Дело сделано - ты свободен". Оправившись от болезни, сапожник решил, что это всего лишь бред и месть необходимо довести до конца, то есть - убить последнего. И тут он столкнулся с трудностями. Он никак не мог подобраться к Пеку. Слишком плотно его охраняли. После многих безуспешных попыток, он решил отступить от правил и не отсекать головы, а издалека умертвить его. Выбор пал на арбалет. Он убьет его, а после похорон войдет в склеп и у мертвеца отрежет его голову. Но и этот план ни как не удавалось осуществить. Пек Финит почти не выходил из дома. А после смерти любимой жены у сапожника не осталось сил, ни отнимать чужую жизнь, ни сохранять свою. Пек Финит, казалось, вполне доверял сапожнику, плечом к плечу они сидели в его темнице за одним столом, пили вино, беседовали. Но еще больше он полагался на свое чутье. И этим внутренним обостренным зрением он не раз замечал всплески темной ярости в глазах умиротворенного с виду сапожника. Поэтому на нем под одеждой всегда был одет панцирь, а на руке - перстень с ядовитым шипом. " Боги берегут тех, кто сам оберегает себя от опасностей".
В Судебнике Четвертой Династии далее читаем: " И каково это все открылось, и были извлечены отсекновенные главы из колодца, тому человеку оковали ноги и руки и свезли в узилище Голого Замка. Там пребывал он до назначенного дня. По утру второго новолуния, месяца омелита, восьмого лета от вступления на престол Властелина Четвертой Династии Илоров, седьмого из их числа, на главной рыночной площади Столицы сей сапожник из города Пинора был бит палками, уязвлен каленым железом, затем голова его была отсечена, а тело его разрублено вдоль на две части. Упоминания в судейский бумагах и документах его имени изъяты, дабы скрыть от потомков само упоминание о нем. Тело же его сожжено в плавильной печи, а прах его развеян по ветру".
Очевидно, Пек Финит знал имя этого человека, но уже тогда он понимал, что не имя, а только ярость и месть достойны памяти потомков. Поэтому в архивах Круга Избранных о нем упоминается как о Черном Сапожнике. Пирр, в пору своего посвящения, часто задумывался о смысле, который вкладывался в предание о Черном Сапожнике. И, порой, не мог понять, почему образ этого кровавого маньяка стал легендарным, почти божественным. Но со временем понял мистический смысл его слов и действий. И суть, видимо, не в самой личности Черного Сапожника, а в образе неодолимого Рока, его всевластия и неотвратимости. Дабы каждый из Круга Избранных, от ученика до высших иерархов, и даже сам Экселенс, знал и помнил - бесстрастно и неотступно за плечами каждого стоит Судьба, его Черный Сапожник.
* * *
" - Кто ты, куда ты идешь? Остановись, дай ответ.
Есть ли за краем земли что-то, чего б я не знал?
Может быть, ты видел то, что распалит мое сердце
Светом прекраснейших грез?
Или те звуки, что ты слышал в тех дальних краях
Слаще божественных песен ветра над водами рек?
Верно, ты хочешь попасть в край красоты и добра,
Где добродетель мудра, а справедливость - закон?
Помнит ли сердце твое голос сверкающих гор,
Где небеса, как хрусталь, чистым омыты дождем,
Где над туманной землей, там средь зеленых долин,
Звоны и песни плывут, тая в заоблачных снах.
Был ли ты счастлив, скажи, в этом блаженном краю?
Что заставляет тебя так улыбаться во сне?
Память о прожитых днях или предчувствие рук,
Тех, что обнимут тебя, по окончаньи пути.
Снимут усталость и боль, освободят от забот....
Но ты идешь и идешь, молча. Куда и зачем?
Остановись! Погоди, не оставляй меня здесь!
Среди холодных камней, среди безмолвных равнин.
Я умоляю, скажи, эта дорога и грязь,
Дождь и унылый рассвет, серое небо и вой
Ветра в уставшей душе. Это ли плата и знак,
Верю тебе, как себе, ты не обманешь меня.
Долгие годы иду я за тобою, мой друг.
Время пришло приоткрыть прежде закрытую дверь....
- Ветер несет меня вдаль, ветром отмечен мой путь,
В небе плывут облака, я вслед за ними иду.
Цели же нет никакой. Там за сиянием льдов,
За бесконечностью вод, горы, равнины и лес
Небо и звезды, как здесь. Так же сияет луна
Над грязью мокрых дорог, так же кружит воронье
Над цепью черных холмов.
И утомленный монах так же клянет свой удел.
Странствуй в надежде найти смысл и значение снов,
Тех, что приснились ему до появленья на свет,
Прежде и в жизни иной. Легкий, как лет мотылька,
Светел предутренний сон...
Все, что ищу я - внутри, в сердце сокрыто моем.
Тот нескончаемый свет, яркий сверкающий мир,
Край, где уставшей душе снятся волшебные сны".
Самым трудным было примириться с мыслью, что прошлое его сокрыто во мраке. Он помнил свое унылое блуждание по пустому ярмарочному полю в Уомо. Обрывки вывесок, клочья бумаги, влекомые ветром, толпы грязных оборванных бродяг около огромных куч мусора, запах горелого мяса, крики погонщиков и рев нераспроданных голодных быков. Бесцельно он переходил от одной палатки к другой, вглядывался в красные пьяные лица, вслушивался в непонятную речь. Кто он? И что он делает здесь?
- Эй, красавец, подходи, хочешь сыграть в честную игру? Все как есть, без обмана. Только ты и я!
Но, заглянув в его пустые бессмысленные глаза, увидев рваную одежду и обувь, ярмарочные мошенники отходили в сторону.
- Букат, сквозняк на чердаке. Иди, вешайся, придурок!
Он смотрел в их презрительно прищуренные глаза, но не мог понять, о чем они говорят.
Ночь застала его идущим по широкой дороге. И он был удивлен наступлением темноты. Потом на небе появились луна и звезды. Бархатистая темнота неба наполнилась глубиной и прозрачностью. Звезды переливались и сверкали, как драгоценные камни, и это что-то напомнило ему. Но что? Он шел по дороге, подняв глаза к небу, не в силах оторваться от этой необъяснимой красоты. Что это?! Но вот он споткнулся и упал. Теперь он знал, что в темноте передвигаться трудно. Он лег под деревом у дороги и долго лежал, обозревая величественные звездные миры, сияющие в легком алмазном тумане. Звезды, большие и маленькие, тихие и звонкие, говорящие на древнем и вечном языке, от начала времен, были ближе ему, чем люди, его окружавшие. Он человек, это очевидно, но было в нем что-то, что отделяло его от остальных людей. С этой мыслью он заснул и почти сразу же проснулся. Было раннее утро. Край алого солнца показался над голубым горизонтом. И сразу же откуда-то снизу ударили ослепительные лучи цвета расплавленного золота. Воздух наполнился звоном и щебетом бесчисленных птиц. Тонкие розовые облачка разбежались в стороны и диск, величественный, теплый, вседарующий, поднялся над землей, наполнив небеса сияние жизни. Сердце путника затрепетало. На глазах его появились слезы. Пылающий свет солнца проник в его душу, наполнил ее восторгом и радостью. Он смотрел на восход солнца пока мог. Дневное светило набрало яростную силу и его голубые лучи обожгли глаза. Путник лежал на земле, слушал пение птиц, шелест листвы, вдыхал запах травы, воды, ветра. Он знал, что это его мир. И он ему нравился.
В полдень он догнал обоз. Семь повозок, груженных досками и брусом. Крики людей, ржание рослых мохнатых коней - у одной из повозок соскочило колесо. Торговец, хозяин груза, кричал на работников, размахивал руками, суетился. Часть досок уже была разгружена, лошадь выпряжена, но, вот беда, втулка колеса треснула и никак не надевалась на ось. Путник видел это. Он не знал слов "колесо", "ось", но внутри себя понимал, что необходимо делать, чтобы восстановить нарушенное взаимодействие частей механизма. Рукоять тяжелого молотка привычно легла в его широкую ладонь. Люди разошлись и замолчали. Точными ударами он придал оси нужную форму и направление. Толстое железное кольцо плотно насажено на втулку. Он не знал названия, но показал жестом. Ему принесли смазку, и он густо смазал трущиеся детали. Затем надел колесо, закрепил его шпилькой и крутанул. Вывешенное колесо легко и свободно закрутилось в воздухе. Довольные люди хлопали его по спине, касались плеч, они говорили ему слова благодарности, они улыбались, и это было приятно. Подошел торговец. Он что-то говорил, но путник только пожимал плечами.
- Ты молодец, хочешь, я дам тебе денег за работу?
Он совал ему в руку плоские круглые кусочки металла, но путник, рассмотрев со всех сторон, вернул их обратно. Он не знал, что это такое.
- Ты не знаешь денег?! Ты же не букат, чтобы от честно заработанного? Ладно, ладно, не хочешь денег, может, я хоть подвезу тебя. Куда ты идешь?
Так путник оказался в Муне. Торговец остался дожидаться парома, чтобы переправиться через Зеленую в Ламос, а путник пошел дальше. За неделю пути по долине реки он видел восходы и закаты, дождь и ветер, бескрайние поля и сады, полные плодов и ягод. Он слышал голоса быстрых рек и грохот падающих камней, крики диких зверей и пение птиц. Он впитывал этот мир, стремясь раствориться в нем. И счастливая, блаженная улыбка не сходила с его губ.
- Нет, ты, точно, букат, в самой законченной форме. Хорошо, что ты ничего не понимаешь. Поверь, так тебе будет лучше.
И торговец качал головой. Ему по-своему было жаль этого здорового, крепкого бородача. Да и работник он прекрасный. Жаль!
В Авере он уже знал, что за еду надо отдавать медные или серебряные диски. Это деньги. И работая, их можно получить. Это было просто. Даже не зная названия механизма, его устройства, он внутренним зрением постигал способ его действия. Вращение шестерен передавало усилия пружин, маятники на тонких осях отмеряли точное количество колебаний, стрелки указывали на различные знаки, так можно было узнать время.
- Ты видел на рынке бородатого чудака? Да, сидит на лавке в жестяном ряду. Я для смеха принес ему древний хронометр, дед мой привез его из столицы. Лежал в сундуке с тех пор, как дед трахнул его об пол, когда узнал, что Властелин подписал договор с херуллами. И что ты думаешь? Сделал! Идут, даже отбивают ночные стражи. Динь-дон! Сходи, посмотри на него. Дурак дураком, мычит да улыбается. Взял с меня одну монету!
И в Авере путник тоже не задержался. Что-то неодолимое влекло его дальше. Из городка он уходил с сумкой через плечо, в ней немного еды, инструменты и мелкие деньги. Была осень и по ночам становилось холодно. Путник старался найти ночлег, чтобы не оставаться в лесу или в поле под открытым небом. Но если так получалось, он разводил огонь и устраивался у пылающих углей, коротая ночь в полудреме, балансируя на грани сна и реальности, погружаясь в завораживающий мир грезы. Игра раскаленных углей и яркого пламени наполняли его тело и душу теплом и спокойствием. Казалось, что прошла вечность, дух его успевал облететь обозримое пространство, проникнуть в суть вещей, постичь потаенное, сокрытое, но нет! Прошло всего полчаса, и нужно было снова подбросить сучьев в огонь.
В Лидо он попал случайно, так же случайно, как и получил свое имя. "Сван" -- это граненый железный гвоздь, которым крепят сваи и перекрытия мостов. В Авере он сел в поезд, который шел в Город на Побережье. Ему просто понравился этот большой, дышащий паром, механизм. Но у моста через Зеленую поезд остановился. Зеленая, широкая и полноводная перед впадением в Море, повредила центральную опору моста. Пассажиры вышли. Кто-то отправился к переправе, чтобы перебраться на другой берег, кто-то по реке на катерах спустился в Лиэр, чтобы оттуда по морую дойти до Города на Побережье. А Сван остался с рабочими-путейцами. Он не мог допустить, чтобы эта мощная красивая машина не могла двигаться дальше. Мост должен быть восстановлен!
- Эй, как тебя там, неси балки!
- Сюда, сюда заводи!
- Крепи тот конец! Так, давай.
Инженер, ответственный за проведение работ, был категоричен.
- На мосту посторонних быть не должно!
Но, заметив умелые и точные действия, сказал:
- Навыки изрядные, зачисляю тебя чернорабочим. Как твое имя?
Но тот только замычал что-то в ответ.
- Сван его зовут. По работе и имя.
- Действительно так. Крепкий и надежный. Так Сван остался с рабочими на мосту. Через пару недель мост был восстановлен и по нему, грозно выпуская пар, прошел пробный поезд. Рабочие отправились назад в Песто, а Сван получил расчет. С вечера он пополнил запас еды, приобрел теплую одежду, мягкие высокие сапоги и утром вышел в путь. Он шел целый день, высокие деревья сменились низкорослыми, узловатыми кустарниками, в воздухе появился непонятный влажный запах. И уже в темноте Сван услышал этот глухой нескончаемый гул. Будто огромное живое существо дышало и переваливалось за краем песчаных холмов. Слышался плеск волн, крики птиц, шелест ветра в ветвях остролистых кустарников. Всю ночь Сван прислушивался, вглядывался в темноту. Он продрог. Под утро на землю опустился туман. Густой, белый, как молоко. Солнце поднялось, стало светлее. Сван встал и пошел на звук. Сначала он подумал, что вышел на берег реки. Но через полчаса туман рассеялся, небо очистилось от серых облаков и его бездонная синева слилась с бескрайним голубым сиянием моря. Сван замер, даже если бы он умел говорить, то и тогда не смог бы вымолвить ни слова. Он был поражен, чувство восторга переполнило его. Вся красота познаваемого мира воплотилась в этом единстве неба и моря, глубины и бескрайности, силы и свободы. Только к вечеру он смог увидел белые низкие дома. Это был Лидо, поселок рыбаков и мореходов. В нем Сван нашел друга и обрел самого себя.
* * *
Мятежный совет не зря назывался Советом Профессоров. Кроме Синера, профессионального военного, и двух представителей гильдии проходчиков, все остальные четырнадцать членов Совета были в прошлом или настоящем профессорами и наставниками университетов Элеора и Города Голубых Струй. Теперь трудно однозначно определить первопричину всех войн. Шесть веков назад столица Подземной Страны была перенесена из Города Голубых Струй в Элеор. Почти столько же длятся войны. Возможно, в этом все дело. Но было бы ошибкой однозначно утверждать это. Потомки трех древних родов, чьи имена выбиты в Зале Обрядов в Элеоре и в Галерее Эльваров в Городе Голубых Струй, не могли смириться с утратой влияния на большую часть Подземной Страны. Отказ от древних свобод и традиций сочли они равносильным смерти. И тогда, шестьсот лет назад, солдаты Элеора впервые прошли по переходам и залам Города Голубых Струй. Полетели головы, были разрушены дома и храмы, на жителей наложена тяжкая дань. Огонь и разрушение - вот что предложили правители Элеора бывшей столице Подземной Страны взамен чести и славы. Пятерых зачинщиков мятежа везли в железных клетках. Элеор готовился встретить свои славные легионы торжеством победителей, изменников же ожидала суровая кара. По жестокому обычаю тех времен из них по капле, на глазах у тысяч зевак, должны были выпустить всю кровь. Жадная до бесплатных зрелищ чернь заполнила огромнейший Зал Сигула. Рев возбужденной толпы сотрясал гранитные стены. Повозки, влекомые белыми ослами, ввезли на возвышение пять клеток с измученными, истерзанными узниками. Их появление было встречено свистом и криками: "Смерть, смерть!" Легенда гласит, что первым в руки палачей был отдан некто Понак, из рода Камитов, юноша умер бестрепетно, с улыбкой на холодеющих губах, славя имя своего рода и веры. Следующим стал Гетон, его сводный брат. И этот достойный муж не издал ни звука, ни тени страха не было на его благородном лице. Люди, видя храбрость и достоинство казнимых, стали кричать: "Эй, правители Элеора, даруйте оставшимся жизнь! Ответьте на благородство великодушием ". Но правители Элеора, слыша все это, приказали палачам, не тратя времени, умертвить всех оставшихся разом. Еще капала кровь из тела Гетона и Понака, но уже трое других упали, обливаясь багряною влагой. Ибо торопились мастера и кровь отворили излишне. Хлынула она целым потоком, мимо чаш на камни возвышения. И видели люди, что свершается не казнь, а злодейство. А когда уже решили, что все пятеро мертвы, открыл глаза славный Гетон и изрек проклятие кровавым убийцам в золоченой ложе. И вздрогнули воины стражи, сорвалась с крючка тетива и тяжелая арбалетная стрела ударила в толпу, и пронзила младенца и мать, что держала его на руках. И сказали сведующие в Знаках: " Быть великому горю, не добрым словом вспомнят потомки наше бесславное время".
Так началась Эпоха Великих Походов. Много горя и слез, много славных побед. Храбрые воины бились во тьме залов и переходов, многие пали, убитые острым железом. С песней шли в бой, так же, как их предки эльвары. Жребий счастливый - жить яростно и умереть молодым, увенчанным славой, оставив потомкам легенды и песни.
Если в Элеоре поднимались налоги, в Городе Голубых Струй искали предлога не платить их. Опальные вельможи, спасаясь от гнева правителей Элеора, находили приют и защиту в Городе Голубых Струй. Указы и распоряжения, присланные из столицы, не выполнялись, правительственных чиновников - изгоняли. Дух противоборства был виден во всем. Если в Городе Голубых Струй отстраивался новый зал, украшенный колоннами, крытыми переходами, затейливой резьбой, то в Элеоре создавали новый торговый ярус, который удивлял приезжих блеском хрустальных светильников, богатством мраморных мозаичных полов, роскошью отделки стен и лестниц. И так из года в год, из века в век. Мелкие стычки перерастали в конфликты, сыпались взаимные оскорбления, подключалась армия, и легионы бросались в бой. Терпимость и мудрость были неведомы этим людям. Тем более, когда разногласие обнаруживалось в вопросах веры. Жрецы Ота, поддерживаемые правителями Элеора, давно попрекали гордынею жителей Города Голубых Струй. Культ Всевидящего Ока и, Носителя Священного Глаза, Банту относительно молод. Его основоположники - монахи Треугольного Зала, это в северной части Ожерелья Ота, построили свое учение на тысячелетнем фундаменте древнеэльварских верований в единое, всеобъемлющее божество. Чичо, будучи учеником теологического университета, в своей работе писал: "Выбор основы для закладки фундамента - дело наиважнейшее. Ибо от сего зависит прочность и красота всего здания. Выстрой дворец на песке, пренебреги пустотами под колоннами его и пройдет срок, краткий и зловещий, осядет основа, распадутся стены, упадет кровля и погребет под собой беспечного создателя". И далее: "Завоеватель Урга, Сотрясатель тверди, Основа основ, Здоровье и Сила, ему по праву принадлежит первое место в пантеоне эльварских божеств. Первые храмы наших предков были посвящены ему. Древние эльвары видели в нем божественное воплощение своих надежд и чаяний. Его образ - это необъяснимая демоническая смесь наивной веры в Случай и убежденности в беспредельность познания. Противостоять Ургу невозможно, но, поняв суть непознаваемого, можно встать вровень с ним, слиться в едином усилии и перевернуть землю". "Имеем ли мы право на столь одностороннюю трактовку значения культа Ургу? Именем Всеблагого Ота, Всевидящего Ока, света и правды, заполнится ли душа наша, заполнится ли до краев, без остатка? Тем же, кому дорога память предков, их всепобеждающая вера в свои силы, знакомо и чувство восторга, приобщения, единения. И огненными всполохами встают перед глазами строки древних мантр: "Ургу - ноги твои, сила земли".
В Городе Голубых Струй культ Ургу наиболее распространен. Храмы и капища в его честь соперничают по красоте и великолепию с храмами Ота. Особенностью культа стало то, что на протяжении тысячелетий внутри него не сформировался клан посвященных, жрецов. Желание обратиться к Сотрясателю Недр за помощью, советом, должно исходить от всей общины храма. Люди собирались и возносили свои мольбы, кто как мог, в душевной простоте и безыскусности. Жрецы Ота негодовали. Люди поклонялись демонам. И пусть они упоминаются первыми в Книге Культов, пусть это вера предков, как не крути, культ Ургу - это демонизм, упорство в ереси, растление души, соблазн и лукавство. От слов перейдя к делу, жрецы Ота объявили Очистительный Поход. Впереди шил златоликие жрецы в полированных до зеркального блеска металлических панцирях, с кожаными плетками в руках, за ними шли бритоголовые монахи и послушники с барабанами и флейтами. Под алым балдахином несли изукрашенные носилки с каменным ларцом - священную реликвию народа чимпо. Последними шествовали, вооруженные мечами и секирами, солдаты правительственных легионов. Наставление на путь истинной веры началось с резни в Элеоре. Вал кровавых столкновений прокатился по Стране, дав толчок к возобновлению старой вражды двух Городов. И эта битва стала наиболее ожесточенной, страшной и продолжительной, ибо велась она на поле веры и убеждений. Монахи, Хранители Ожерелья, из своих северных пещер взывали: "Остановитесь, безумные! Не гневите Всеблагого злодейством и кровопролитием, не надейтесь именем его оправдать злобу, кипящую в ваших сердцах. Только всевидящий взор прольет благодать истинной веры. Одумайтесь, люди. Вы братья по крови. Не оскверняйте сердец ваших ненавистью. Остановитесь покуда не поздно!" Но кто будет слушать монахов-аскетов, когда страну охватило всеобщее безумие. Кровавая распря разделила народ чимпо на два враждующих лагеря. Без малого сотню лет не прекращалась междоусобица. Жрецы Ота и последователи культа Ургу давно закончили свои теологические споры, правительство Элеора и Совет Города Голубых Струй уладили все разногласия, решили все спорные вопросы, но кровавая резня никак не прекращалась. В Стране царил хаос, ужас и смерть. Когда были испытаны все средства, и отчаяние и боль переполнили ожесточенные сердца, война религий закончилась сама собой. Так бушующее пламя ревет и клокочет, и нет возможности потушить его, оно угаснет само, исчерпав свои силы до конца, сожрав все топливо, питавшее его огненную ярость. И возродились ремесла. Руки, привыкшие к рукоятям секир, взялись за резцы и кирки. Истосковавшиеся по мирному труду, люди восстанавливали разрушенное, создавали новое. И поднялись прекрасные дворцы, просторные залы наполнились светом и звоном хрустальных потоков. Ученые чимпо преуспели в науках. Огромные лучеметные машины прожигали в толще Недр новые тоннели и переходы. Добывалась руда, плавился металл, знаменитые ювелиры Подземной Страны превзошли самих себя. Кольца и ожерелья невиданной красоты продавались "финекам" по баснословной цене. Орудия и клинки с клеймом мастеров-чимпо высоко ценились купцами из Срединной Страны. Вместе с пограничным входом около Уомо, которому было более тысячи лет, и в Тине, не многим младше него, открылся новый, в Ротесе, около города Голана. И не зря то время было названо Золотым Веком, веком расцвета и благоденствия. Осененные крыльями мира и спокойствия, те годы вспоминаются ныне не иначе, как с восхищением и грустью утраты. Надежды на мир без войны оказались тщетными. Ибо мир есть краткий период передышки между новыми войнами. И снова, как прежде, войну назвали Великим Походом. И снова под знамена двух городов встали отряды бесстрашных бойцов. Снова слышались угрозы и клятвы умереть за правое дело. Чичо не избежал общей участи. Чтобы защитить свой родной город, он вступил в ополчение. Сперва они строили укрепление Гранитного Столпа, размещали генераторы силовых полей на подходах к Городу Голубых Струй. Потом Чичо перевели в роту минеров в Бешеном легионе Оттиса. Стычки с правительственными войсками принимали все более ожесточенный характер. Редкий бой обходился теперь без применения тяжелых гравитонов и излучателей. Война закалила Чимпо, на ней он возмужал и стал тем, кого и на родине, и наверху, знают под именем командора Чичо. Командуя ротой отчаянных смельчаков, он не раз сводил на нет хитроумные приготовления Торка Эра, великого военачальника. Сам Железный Эрл, узнав о подвигах Чичо, сказал: " Я отдал бы лучший из моих алмазов, если б этот храбрец был под моим знаменем". Заслышав песню Бешеного легиона, гвардейцы Эрла разбегались, как трусливые мыши. Рассказывают, однажды в бою Чичо и десять человек вместе с ним оказались отрезанными от своих отрядом "железноголовых" в тупиковом зале. Не желая терять людей понапрасну, командир гвардейцев приказал перекрыть вход и ждать подхода излучателя. Но когда после залпа в задымленный зал ворвались гвардейцы, ничего, кроме оплавленных камней, они не нашли. Чичо исчез, испарился. Только потом обнаружился узкий лаз под потолком, не отмеченный на штабных картах. Удача сопутствует отважным.
До сих пор Чичо с ужасом вспоминает короткий бой в Боковом Зале, когда погиб почти полностью легион Золотого Огня. Кто остался в живых после залпов излучателя, тот был разорван выстрелами гравитонов. Сопротивление легионеров было отчаянным, но войска Торка Эра были лучше вооружены и больше числом. Они знали, что обречены. Кто-то из его роты запел боевую песню "бешеных". И грязные, израненные бойцы, сжимая в руках плазменные резаки, поднялись во весь рост и бросились на врага. Чичо был среди них, плечом к плечу. Тонкий луч прожектора наведения ударил по глазам. Чичо закричал, чтобы его бойцы укрылись за камнями, но его крик потонул в грохоте и вое выстрела излучателя. Ослепительно яркая вспышка, казалось, выжгла глаза до мозга, дикая боль разорвала легкие, удар страшной силы сорвал его с выступа скалы и ударил об отвесную стену. Но этого Чичо уже не чувствовал. Он видел себя, как бы со стороны, летящим в огненном облаке раскаленных газов. И демоны Недр, наконец-то получившие его, вонзили в бесчувственное тело свои железные когти.