К Валору Сван подошел только под вечер. У входа в поселок его остановили палочники.
- Кто, откуда...?
Фонарь осветил лицо, проверяли документы.
- Что там у тебя? Да тут у тебя кто-то живой!
- Циркач что ли? Смотри - горбун...
Солдаты были не прочь развлечься.
- А сам ты - акробат, жонглер?
- Вы, уважаемые, я вижу, продрогли.
И Сван подошел к седельной сумке, чтобы достать кожаную флягу, заботливо уложенную Брюком на дно вместе с колбасой и мясом так, что он ее не сразу и заметил.
- Не желаете ли согреть продрогшие тела?
- Что там у тебя?
Солдаты схватились за гравитоны, когда Сван полез в сумку. Его гравитон, подобранный на обратном пути, был заткнут за пояс на спине. Не самое лучшее место, но при желании, этих троих он смог бы поджарить за минуту.
- Нет-нет, уважаемые, ничего опасного,- Сван поднял вверх руки, - всего лишь фляга и колбаса, добрый круг копченой свиной колбасы. С чесноком, перцем.
Он видел, как заблестели глаза солдат.
- Вот я и подумал, на таком морозе не плохо и...
Солдат, что помоложе, отодвинул Свана в сторону и сам залез в сумку.
- Ну, что там?
- Колбаса, фляга!
- Уважаемые, это вам.
На солдаты его уже не слушали. Отхватив от круга по огромному куску колбасы, они сосредоточенно жевали.
- А во фляге - сатран! - радовался молодой.
- Угощайтесь, уважаемые...
- Проваливай!
- И больше здесь не шастай.
- Циркач...
- Не беспокойтесь, уважаемые.
- Все, гони отсюда своего осла!
Заиндевевший ослик устало пошевелил белыми ушами. Он уже чувствовал близость родного стойла и запах полной меры овса. Бодро перебирая копытами, осёл пошел вниз к поселку так, что Свану пришлось за ним почти бежать.
Валор осветился редкими огнями. Над крышами домов поднимались столбы дыма. Жарко горел камин и в доме Брюка. Двое путников лежали на пододвинутых к огню лежанках. На полу у входа свернулся Повелитель блох. Пламя отражалось в глазах собаки, казалось, что два уголька горят в темноте. Седой старик, по имени Пирр, почти оправился. Лицо его порозовело. Тепло и горячая еда - вернули его к жизни. Суконная куртка Брюка была ему велика чуть ли не вдвое, но внутреннее достоинства и строгий властный голос вызывали у Брюка уважение. По всему было видно, что он не привык выслушивать возражения, что все его пожелания выполняются, как приказы. Он имел на это право. Брюку понравился этот седой, высохший как мумия, старик.
В полдень, когда Брюк заканчивал очередные кожаные рукавицы, в круглое окно у входной двери кто-то постучал. Брюк подошел, посмотрел - никого. Но не успел он опять сесть на лавку перед столом - стук повторился. Что такое? Брюк подошел к двери и распахнул ее. На пороге стояла Грили.
- Мастер Брюк...
- Что, милая, - и только теперь Брюк увидел Повелителя блох. Он стоял на тропинке у дома, готовый куда-то бежать. Пес крутил хвостом, подпрыгивал. Первой была мысль - что-то случилось со Сваном. Но Повелитель блох не был встревожен, он скалил свои белые зубы, приседал, как бы приглашая поиграть. Возможно, Сван вернулся и сейчас подходит к дому?
- Мастер Брюк, там, в снегу, у трех валунов - двое.
И она рассказала, как шла по тропинке, ее послал Эндо, и почти у самого дома увидела большую собаку. Морду и бока ее покрывал белый иней, длинный розовый язык почти касался снега. Собака подняла голову и оскалила острые зубы. Грили испугалась, потому что знала много сказок и легенд, в которых огромные волки нападали на беззащитных путников. Она стояла, замерев, почти не дыша. Пес медленно подошел, понюхал ее пушистую варежку и потерся об нее косматой головой. И Грили поняла, что он не хотел напугать ее видом своих больших и острых зубов. Он просто приветливо улыбался. Потом он взял ее за полу шубки и потянул куда-то, в сторону гор.
- Куда ты меня тянешь, собачка?
- Я прошу тебя, пойдем со мной.
- Что же я должна сделать?
- Там, высоко в горах, в ледяном дворце, в ледяном зале, ледяном гробу лежит принцесса Вишневых Гор.
У Грили даже мурашки побежали по спине. Ей было страшно идти к лежащей в гробу принцессе. Но хотелось хоть краем глаза посмотреть на ее ледяной дворец, на ледяные цветы и деревья в его садах, на ледяной фонтан, у входа в ледяной зал. На ледяных зверей и птиц, что стоят возле ее гроба.
- Кто же ты, незнакомец?
- Пусть не обманывает тебя мой облик. Ибо я верный рыцарь принцессы. И зовут меня...
Грили задумалась, какое бы имя придумать?
- Повелитель блох, нет, это не красиво. У благородного рыцаря не может быть такого ужасного имени.
Пес, услышав свое имя, начал прыгать и крутиться вокруг Грили, подталкивая, увлекая ее за собой.
- Ну, хорошо, только чуть-чуть, одним глазком взгляну и назад. Веди, куда идти?
Они направились к трем валунам. Твердый наст не давал проваливаться в снег легким ногам Грили. Собака бежала, оглядываясь, возвращаясь, опять устремляясь вперед. У валунов снег стал глубже, идти тяжелей. Когда Грили подошла совсем близко, то увидела, как пес, ворча и повизгивая, тянет откуда-то из глубины серебристую кисть. Потом из снега показалась белая рука и круглая голова с огромными блестящими очками. Это какое-то горное чудовище! От страха Грили села прямо на снег. А пес разгребал лапами сугроб. И Грили заметила, как шевельнулся тот, в серебряной одежде.
- Помоги, дитя, - как шелест сухого снега по льду. Голос слабый, еле слышный. Грили ничего не ответила, она только кивнула и побежала вниз, к дому с круглыми окнами. Повелитель блох бежал впереди.
Брюк быстро оделся и, оглянувшись, пошел к валунам. Когда-то давно три огромных камня сорвались с ближней вершины и покатились к поселку. Люди видели это. Черные громадины, величиной с дом, легко подпрыгивали в воздухе, крутились, поднимая тучи пыли. Но что-то остановило их падение. Так и замерли они на окраине Валора. Кто-то говорил, что тут не обошлось без колдовства, кто-то вспоминал о подземных богах чимпо, кто-то, с видом посвященного, намекал, на таинственные силы Дома Сотиэтров. Камни-то, как раз на него катились. Скептики же говорили, что камни задержала лощина, что проходила в этом месте поперек склона, и все дело в этом. А Дом Сотиэтров - аж на другом конце поселка! Водокачку бы, точно, смяло и пару домов на окраине.
- И мой домик. Раздавило бы, как орех! - добавлял всегда Брюк.
Добравшись до камней, он увидел двоих. Странные времена, странные люди. Эти двое были странными людьми. Еще удивительнее были их слова:
- Вы мастер Брюк?
Голос, как из могилы.
- Да, это я. А вы кто?
- На перевале мы встретили Свана, он просил вас помочь нам. Не откажите.
- Я знаю вас?
- Здесь со мной командор Чичо.
Брюк не поверил своим ушам. Изумление его было так велико, что он замер.
- Я не ослышался?
- Нет, ему нужна ваша помощь.
Брюк руками разгреб снег и откопал человека в лётном комбинезоне. Он слабо стонал. Брюк видел Чичо молодым, лицо этого было серо, в глубоких морщинах, искажено страданием, но Брюк узнал его.
- И еще, мастер, никто не должен знать, что мы здесь. На нас идет охота.
И вот они в его доме. Пирр уже встает с лежанки, ходит по дому, готовит отвары и мази. Кипятит в котле полосы льняной ткани для перевязок. Чичо еще слаб, почти все время спит. Говорит мало.
- Не подвергаем ли мы тебя опасности, мастер?
- Нет, уважаемый, для меня - честь служить вам.
- Ты уверен, что у тебя не будет с нами неприятностей?
- Командор, я позабочусь обо всем.
- Мастер, мы доверяем тебе.
- Да, будет так.
На тропинке перед домом радостно залаял Повелитель блох. Собака вернулась, значит, скоро вернется и ее хозяин. Вот стукнула калитка, звякнули бубенцы на упряжи осла, послышался бодрый голос Свана. "Слава Оту!"
* * *
Водитель кара высадил его на окраине поселка.
- Проклятый пьянчуга! Это надо же - облевал весь пол!
- Любезный, я хотел бы выразить...
- Проваливай!
- Свое сожаление...
Машина тронулась, и Сиф Оул остался один на дороге.
- По поводу произошедшего...
Дым рассеялся, и он увидел табличку с надписью: "Валор".
- Это куда же меня занесло?
Сиф Оул качался из стороны в сторону, тупо взирая на вечерний розовый дым над крышами домов, потом развернулся и посмотрел в ту сторону, откуда он приехал.
- Ехал в... куда же я ехал? В Сотес! В Сотес по предписанию! Почему я оказался в Валоре? Загадка.
День кончился, к вечеру похолодало. Даже оглушенный хмелем, Сиф Оул чувствовал, как начинают ныть замерзающие ноги. Он поднял облезлый воротник, поглубже натянул шляпу и пошевелил пальцами внутри рваных калош. Неплохо было бы для обогрева! На дне фляги перекатывалась зеленая муть сатрана. "Горлышко к горлышку. Хорошо!" Острый кадык на тощей небритой шее судорожно дернулся, глаза закрылись. Рот наполнился привычным вкусом. Вожделенная влага прокатилась по горлу. Вот и хорошо, вот и прекрасно. Все лишнее - за борт. Сверкая в лучах заходящего солнца изумрудным боком, пустая фляга полетела в канаву. По телу разлилось приятное тепло.
- Ну, что же, я еще здесь. В Валоре - по предписанию самого Истукана!
Ему стало смешно, он вспомнил статую на холме в Городе на Побережье. Властелин смотрит в морскую даль. Суровое каменное лицо, надменные тонкие губы, пустые выпученные глаза. Руки сложены на груди. Лидер нации. Герой финерийских легенд. Жестокое, ненасытное чудовище. Обгаженное чайками и голубями.
- По предписанию.... Ох! Однако, пора искать пристанище в этом гостеприимном поселении.
Плотнее завернувшись в пальто, Сиф Оул побрел по дороге. Бесконечные изгороди пастбищ сменились огородами и садами. Пустыри с брошенными полуразрушенными домами - рядами металлических ангаров. Перейдя по мосту мелкую, но шумную речку, он оказался в путанице узких улочек. Прохожих не было, спросить дорогу не у кого. Его попытки постучаться в запертые калитки вызывали озлобленный лай сторожевых псов. Под ногами хрустел тонкий ледок. Резиновые калоши разъезжались в разные стороны. "Если не замерзну, то обязательно сломаю себе шею. Достойный финал академика.... А бюст из галереи Бессмертных, наверное, пошел на слом.... Жаль, из него получился бы не плохой надгробный памятник". Проплутав по пустынным улочкам около часа, Сиф Оул, наконец, оказался у дверей таверны. Именно так, судя по вывеске, называлось это место. Облезлый покосившийся дом с просевшей крышей, ржавая вывеска, мутный красный фонарь над входом. Сиф Оул толкнул скрипучую дверь и вошел. Тишина и почти полная темнота. Сиф постоял у входа, привыкая к полумраку.
- Благополучие вашему заведению, хозяин.
В глубине комнаты послышался шорох и скрип.
- Кого дьяволы принесли? - дребезжащий старческий голос.
- Путник, в писках пищи и ночлега.
Из-за деревянной перегородки выглянула согнутая дугой старушонка. Быстро осмотрела пришедшего, оскалила черные пеньки редких зубов. Видимо, осмотр был не в его пользу.
- Да, ты не безумен ли? Чего захотел! Может тебе и ванну приготовить, и постель с девочкой? Кто таков?
- Не волнуйтесь, уважаемая. Мои потребности скромны и необременительны.
- Ишь, чего захотел! Потребности! Оборванец! Без монеты в кармане, а туда же - потребности! Кобрук! - крикнула она куда-то вглубь дома.
- Кобрук! Бездельник, где тебя дьяволы носят!
- В чем дело? - в дверном проеме показался гладкий прилизанный толстяк. Он быстро что-то пережевывал, запивая еду темным пивом.
- Не надо, я все понял, уважаемая. Таверна переполнена, свободных мест нет. Разрешите...
- Ты, ... заткнись, - толстяк дыхнул чесночным перегаром, - сам выползешь или тебе помочь?
- Что тяжелее: мере пакли или мера гвоздей?
Толстяк удивленно открыл рот.
- Ума за деньги не купишь, любезный. Полновесные золотые монеты, с профилем Великого Обладателя, монета к монете, двадцать пять штук. Как они блестят в руках! Эти маленькие желтые кружочки!
Запоздалая догадка медленно перетекла ото лба к затылку где-то внутри прилизанной жирной головы. Сиф Оул пересыпал с ладони на ладонь воображаемое золото. Он прикрыл набрякшие веки, тихо причмокивал. Золото струилось, звенело, пылало.
- Кобрук, что ты стоишь, дьявольское отродье! Веди уважаемого в комнаты. Свечку возьми, остолоп! Достопочтенный, прошу вас, заходите. Пусть у нас не очень чисто, но сытный ужин и теплая постель...
- Насколько сытный?
- У нас лучшее, что вы сможете найти в Валоре.
- Не сомневаюсь, - Сиф Оул зажал воображаемое золото в кулак и опустил его в карман пальто. Спотыкаясь о лавки и коробки на полу, он пересек прихожую и вошел вслед за Кобруком в зал.
"Сидели витязи за дружеским столом, мечи и шлемы положивши на пол. Им виночерпий кубки наполнял, другой слуга им разноси закуски".
"Местные подонки, гуща жизни, мутный осадок на дне винной бутыли. Нахрап, напор, кураж. Изуми их! Не то они перестанут верить, потребуют показать деньги, искалечат и выбросят на мороз!" Сиф Оул расправил, насколько это было возможно, плечи, поднял голову, откинул со лба немытые седые космы и оскалился в широкой улыбке.
- Привет всем вам, собравшимся под крышей этого дома.
Полупьяные хмурые бродяги подняли свои желтые испитые лица над широкими кружками, из которых они цедили теплое пойло. Заглянув в их пустые глаза, Сиф Оул похолодел от ужаса. Он понял, насколько далеко зашел в своей игре. Страх ледяной удавкой стянул горло. "Они меня прирежут!"
- Я вижу всех вас, достойных и уважаемых, в глазах ваших светится мудрость и сострадание!
"Ох, не надо о сострадании. На него можно не рассчитывать!"
- Я с вами в этот вечер готов разделить беседу, хлеб и пиво! Хозяйка, всем по кружке за мой счет!
Кобрук от изумления не закрывал своей пасти, куски недожеваной колбасы падали на пол. На деревянных ногах Сиф Оул прошел в центр зала. Бродяги оживились.
- Эй, добряк, откуда ты?
- В сумасшедшем доме распродажа!
"Главное, чтобы они не опомнились", - пронеслось в голове, колени ходили ходуном, от страха слегка подташнивало, прошлый хмель слетел, как скорлупа с ореха.
- Говорите-говорите, откройте друг другу сердце. Я гляжу в ваши глаза и постигаю мир вашего Абсолюта!
"Ну, все. Понесло! Теперь меня не остановить!"
- Я был с вами в пору ваших побед и ваших неудач, я один из вас. Жизнь одинакова и в богатстве, и в нищете. Свет не возможен без тени. Но всему есть мерило! Это золото! В монетах, в слитках, в самородках. Оно перетекает из одних мест в другие, из страны в страну, из одного кармана в другой. Оно вездесуще, оно везде.
Сиф Оул раскинул руки. Из рукавов драного пальто на головы бродяг посыпались сверкающие желтые кружочки. Груды золота сверкали в темных углах заплеванного зала, сам воздух искрился и переливался.
- И теперь вы, сидящие здесь, попали в самый водоворот золотого потока. Пейте, веселитесь, это нельзя не отметить!
- Откуда тебя занесло, добрячок? - потрепанная, хромая потаскуха выползла из своего угла, - расскажи про свое золото и кривой Локке!
Безобразно вихляя задом, припадая на одну ногу, грязная, с гнойными язвами на синих губах, она подошла к Сифу Оулу вплотную и снизу вверх посмотрела ему в лицо. Холодный, пронизывающий взгляд черных глаз проник, просочился на самое дно его души. На мгновение он замер, потерялся и, в следующую секунду, понял, что пропал, сорвался и падает в колодец ее бездонных глаз. Она выпила его до дна, до капли. Не осталось ни мыслей, ни желаний. Сиф чувствовал, что он на грани беспамятства. Но все это кончилось. Так же неожиданно, как и началось.
- Что ты замолчал, тебе понравилась Локка-потаскуха?!
- Он любит сыр с душком!
- Эй, замороченный, пролей на нас золотой дождь!
Локка кривлялась, подбоченясь и выставив вперед кривую ногу. Грязные лохмотья были ее одеждой, хохочущее лицо напоминало жуткую маску ведьмы.
Сиф Оул встряхнулся, воздел вверх свои костлявые руки и заорал:
- Хвала Оту! Вы еще здесь!
- Старуха, ты не слышишь? Пришлый богач хочет нас угостить, неси кружки! - Локка закружилась, как бесноватая.
- Кобрук, красавчик, закрой рот, а то муха залетит. Шевелись, неси все, что можно, богач угощает!
- А деньги? - промямлил толстяк.
- Деньги? Ты что, не видел его золота? Да, ни один богач Валора не имеет столько золота, - лохмотья ее трепетали, как перья ночной птицы.
На столах появились кружки, Кобрук принес пару коптилок, старуха сладко улыбалась гнилыми зубами, подсчитывая неожиданную прибыль.
Веселье набирало обороты. Вот уже руки с кружками поднялись вверх. Первая здравица - за Посох. За это бродяга выпьет всегда. Теплое пиво мешалось с сатраном. Голоса становились громче, лица краснее, а Сиф Оул увереннее. Но вот беда! При всем желании он не мог влить в себя ни капли! Он представил свое глупо улыбающееся удивленное лицо. Что за чудеса! Изумление его стало полным, когда в дырявом кармане своего пальто он нащупал пригоршню гладких металлических кружочков. В кармане, дыра в котором, он помнил точно, была уже года три, а то и больше.
- Уважаемый, если прикажете хорошей еды и напитков, то я мигом сбегаю в лавку напротив. Паштеты, ликеры, шоколад, - и Кобрук протянул свою пухлую, сложенную ковшом, ладонь.
- Дай ему монетку, угости нас! - Локка сидела рядом. Глаза ее пылали. И если раньше они были холодными, то теперь обжигали.
"Что за бесовщина, не схожу ли я с ума!?" Сиф Оул небрежно сунул руку в карман и, не считая, бросил несколько монет в руку толстяка. Он видел их блеск, чувствовал их тяжесть. Даже профиль насупленного Властелина, как всегда напомнил уличный анекдот о клизме и кисло-хмуром лике Обладающего. Толстяк схватил монеты и осклабился. Он тоже их чувствовал! "Значит, не один я сошел с ума!"
- Явление, не поддающееся научному объяснению. Может быть, я сплю?
- Все мы, в каком-то смысле, спим и видим сны.
Локка боком сидела на высокой дубовой лавке. Пламя коптилки под ее взглядом меняло цвет от ярко-желтого, до темно-фиолетового. "Область феномена. Здесь возможно все", - пронеслось в его голове.
- Тебя не тянет к спиртному, ты не удивлен?
- Да, это очень странно. Ведь я не прекращал пьянствовать последние четыре года. И сейчас я не чувствую отвращения. Просто я не хочу. Что со мной происходит?
- Ты сон моего сна.
- Значит, мы снимся друг другу?
- И в этом сне ты не пьяница и неудачник.
- А ты на самом деле не грязная потаскуха? Простите.
Локка улыбалась синими потрескавшимися губами.
- Действительность многолика. Сон - бесконечное число ее отражений.
"И все-таки, я сошел с ума!" Пьяницы за соседним столом, только что обнимавшиеся, вдруг схватились за ножи. Остальные бросились их разнимать.
- Кажется, пора уходить.
- Жаль, мне думается, с твоим исчезновением я что-то потеряю... Еще не знаю что, но нечто важное...
- Наоборот, приобретешь. Мы идем вместе.
Они поднялись и в темноте направились к выходу. Горбатая старуха, низко кланяясь, пошла их проводить.
- Храни вас От! Скажите, кого благодарить перед Всевидящим Оком?
- Святого Истукана, старушка. Вот, держи,- и Сиф Оул дал ей целую горст золотых монет, - пусть тебе снятся приятные сны.
- А тебе, голубчик, наверно, будет не до сна, - проскрипела старуха, в улыбке выставив истертые пеньки своих гнилых зубов.
Ночь была темна и пустынна. Ни луны, ни звезд, ни огней в домах спящего поселка. Под ногами хрустел лед.
- Куда мы идем?
- У нас есть цель.
- Ничего не вижу, темнота - хоть глаз выколи.
- А ты возьми меня за руку.
"Достойная пара, пьяница и потаскуха. Бредут обнявшись в ночи, сквозь времена и пространства". Хмель прошел, голова была ясная. Легкий мороз холодил лоб и щеки. Свет померк. Холодная темнота, пронизанная голубыми иглами легкого сияния, охватила Сифа Оула со всех сторон. И тут он заметил, что уже давно не слышит хруста льда. Его ноги опираются на что-то упругое. Воздух ночи стал плотным, как студень. Он мягко обтекал тело, скользил по лицу, загибал полы пальто. Его странная густота почему-то не удивляла. Уверенность и спокойствие, ясность ощущений и мыслей. Все это воспринималось, как должное. Рука Локки была холодна и тверда, как кусок полированного дерева. Он не видел ее, но знал, что она рядом. Где-то далеко внизу он заметил голубые огни. Привычный глаз различил знакомые созвездия. Звездное небо, как ковер, лежало под ногами. Да, возможно и такое, почему нет?! Они летят. И теперь можно не шевелиться. Сиф Оул хотел перевернуться на спину. На мгновение он выпустил холодную руку Локки. В глазах вспыхнули голубые звезды. Вихрь колючих снежинок ударил в лицо, перехватил дыхание. Далеко внизу он увидел редкие огни поселка, белые заснеженные склоны гор и их длинные лунные тени. Свист ветра в ушах перешел в грозный леденящий вой. Сиф понял, что он падает. Но он не успел испугаться. Его стремительное падение замедлилось, и в тишине он услышал голос:
- Не выпускай мою руку. Я рядом.
"Галлюцинации, отсутствие критического восприятия, последняя стадия. Четыре года пьянства. Всему есть предел".
- Сиф Оул, ты здесь, потому что ты избран.
Они спустились ниже, и в лунном свете он разглядел темный силуэт Локки. Но это была другая женщина.
- Кем избран? - молчание.
- Для чего избран?
Холодный туман рассеялся, яркие звезды переливались в небесах алмазными россыпями. Он стоял один на пустой дороге перед тяжелыми воротами, обитыми гранеными бронзовыми гвоздями. Именно сюда он должен был прийти. Он это знал. Низкая калитка сбоку скрипнула и отворилась. Сиф Оул открыл ее и шагнул в темноту.
* * *
Хоко открыл глаза. Три черные тени склонились над ним. Невидимые руки касались тела, переворачивали. Глухие голоса доносились, как сквозь толщу воды. Боли он не чувствовал. Тело было легкое, почти невесомое. Сбоку от лежанки пылал камин. Было тепло и покойно. Хоко вспоминал синее море, мягкий песок, крики чаек, белые паруса яхт. В Лиэре он долго жил в порту, на кладбище кораблей, потом в сарае, у портового кабачка. Хозяйка разрешала ему разделывать крабов, за это позволяла ему жить в сарае, где хранились старые лодки, весла и прелые сети. Была еда, крыша над головой. Хозяйка жалела его, хоть и не разрешала показываться на глаза посетителям. Но через пару недель приехал хозяин кабака и прогнал Хоко из сарая. И он пошел дальше. В Адмиралтейском доке Хоко прибился к бродягам. Около развалин маяка они построили целый городок из картонных коробок, листов кровельного железа, пустых бочек, досок, из того, что было выброшено морем или найдено на свалке. Почти все они жили в Столице, в районе Буль, но на лето переселялись сюда, поближе к теплому морю, легкой наживе, дешевой еде. Хоко они заставляли просить подаяние. Для этого ему сшили сумку через плечо, накидку из мешковины. Каждое утро его можно было видеть на площади у фонтана. Кто-то давал ему хлеб и галеты. Люди побогаче бросали мелкие монеты. А однажды какой-то приезжий художник долго стоял рядом, смотрел на море, на белую колокольню, единственное здание, уцелевшее после Большого Пожара, на Хоко, дремлющего на солнце.
- Прекрасно, - и к босым ногам Хоко упала тонкая золотая пластинка.
Бродяги Хоко не обижали, но деньги всегда отбирали, оставляя несколько монет не еду. Вечером Хоко уходил по песчаной косе далеко от поселка и купался в море. Плавал он плохо, поэтому далеко не заплывал, а когда видел людей, то старался спрятаться в камнях. Но однажды ночью поселение бродяг оцепили палочники. То ли кого-то искали, то ли просто участившиеся кражи толкнули местные власти на решительные действия. Бродяг, кого смогли, переловили, другие, кто успел спрятаться, разбежались. Хижины сожгли, а потом дымящийся мусор сгребли бульдозерами к основанию разрушенного маяка. Хоко вместе с другими затолкали в закрытые фургоны и перевезли в Лиэр. Там бродяг рассортировали. Тех, кто был ранее уличен в воровстве и мошенничестве, отправили на остров Кото, в закрытую зону, а других, Хоко в том числе, получили по десять палок и были отпущены на все четыре стороны. Из Лиэра Хоко отправился в Город на Побережье, но там, среди богатых вилл, дорогих ресторанов и сверкающих набережных, места ему не нашлось. Богатые горожане, отдыхающие аристократы посматривали на маленького грязного горбуна. Один раз его чуть не сожгли мальчишки, когда он, завернувшись в газеты, спал в парке. Палочники прогоняли его с площадей и улиц. Местные нищие не пускали его к мусорным бакам возле кабаков и ресторанов. Из Города на Побережье Хоко ушел в Ламос - это поселок на берегу Зеленой.
Долина Зеленой благоухала яблоками и медом. Была осень. Сады по ее берегам, ухоженные поля гречихи и пшеницы, пылающие желтым золотом подсолнечниковые плантации - все говорило об изобилии и достатке. В Ланосе, богатом поселке фермеров и ремесленников, Хоко поселился в сторожке. Богатый хуторянин нанял его за еду и кров присматривать за своей пасекой. Хоко не боялся одиночества, но здесь, в лесу, особенно ближе к середине осени, когда начались дожди, и в темной сторожке становилось вдруг светло, как днем. Это хвостатая молния рассекала затянутое тучами ночное небо. Он забивался в угол, за печку и укрывался с головой старым мешком. Потом хозяин приехал и сказал, что он уже не нужен.
- Если хочешь, ты можешь остаться, но еды давать я тебе не буду.
Близилась зима. И Хоко остался. Ему удалось собрать в лесу немного грибов и орехов, на убранных полях найти оставленный картофель и морковь, но этого было мало. Он понимал, что без запасов ему не выжить одному. И он ушел. По утрам мороз схватывал прозрачным ледком воду в следах коров и лошадей на дороге, ведущей в горы. Это скотоводы верховий Зеленой перегоняли стада на бойни. Румяное солнце согревало мокрую листву деревьев, веселых неунывающих птиц и Хоко, идущего по черной, застывшей дорожной грязи. К обеду грязь таяла, становилась липкой, как смола, и Хоко шел лесом. Через два дня пути он оказался рядом с маленькой деревушкой Фаэр. Раньше там жили гончары. Кувшины и горшки местных мастерских продавались по всему побережью, на ярмарках в Тине и Уомо. Но после эпидемии горной лихорадки жителей в деревне почти не осталось. Кто-то умер, другие разъехались, брошенные дома развалились. Жители окрестных деревень старались не ходить в Фаэр. Одни говорили, что горную лихорадку в деревню занесли пришлецы-чимпо. Другие утверждали, что жителей Фаэра наказали духи Скал. Деревенька эта стояла на правом берегу Зеленой в месте впадения в нее реки Ии. Ия - река своенравная, быстрая и порожистая. По ее берегам, поросших мрачными еловыми лесами, над водой нависают серые скалы. Именно там гончары Фаэра брали глину для своих знаменитых кувшинов. В деревню Хоко попал случайно. Он заблудился. И уже к вечеру вышел на пустынный луг. В сумерках он увидел дым над трубой, услышал лай собак. Свора лохматых сторожей накинулась на него, когда он подходил к дому на окраине. Лютые дворняги вцепились в его и без того рваную одежду. Хоко боялся собак, но остаться одному в темном еловом лесу было еще страшнее. На лай собак из дверей дома вышла пожилая женщина в белом переднике и белом чепце.
- Кто тут ходит ночью?!
- Пожалейте бедного сироту, не гоните!
- Сироту?! Барон, Живодер, хватайте его за глотку! Выньте из него душу!
- Пощадите, добрая женщина, отзовите собак!
- Кто ты такой?
- Я Хоко-бродяга. Иду с Побережья.
- Больно ты странен. Черен, горбат. Уж не чимпо ли ты?
- Нет, уважаемая, родом я из Лутара. Это в Южных Горах...
- Далеко тебя занесло.
- Отгоните собак, а то они загрызут меня.
- Барон, Баломут, ко мне, хой-е, падите прочь!- и хозяйка палкой прогнала воющих собак.
- Заходи, но сперва ты должен показать мне, что в твоем мешке. Ни кумиров, ни идолов, ни книг запретных. Колдунов у себя я не потерплю.
- Уважаемая, мне всего двенадцать лет и я не колдун.
- Внешность бывает обманчива. Вытряхивай свой мешок.
- В нем нет ничего. Десяток картофелин и кусок хлеба.
Женщина внимательно осмотрела картофелины, хлеб, сам мешок.
- Действительно, ничего нет. Но не нравишься ты мне. Уж больно черен. Иди в угол, к столу не подходи!
В доме была одна комната и кухня, вся заставленная горшками, мисками, тарелками, кувшинами. Блестящие бока глиняной посуды сияли медовой эмалью. В одну из тарелок женщина положила кусок пирога и подала Хоко.
- Ешь, это тебе, маленький колдун.
- Что это за деревня, уважаемая?
Хозяйка повернулась, свет от очага осветил ее. Плотная, высокая, лет сорока-сорока пяти, большие красные руки, крупное вытянутое лицо с длинным хрящеватым носом и близко посаженные глаза, делали ее похожей на болотную цаплю. Тонкие губы были сжаты в узкую полоску. Когда она заговорила, Хоко охватила дрожь, редкие маленькие зубы ее были мелки и остры, как зубы щуки.
- Это Фаэр... ты не оборотень? Хотя, нет, собаки чуют оборотня.
Женщина достала с верхней полки стеклянную бутыль, миску с бобами, пучок сухих трав.
- Тебе и для тебя, вокруг и внутри, как сверху, так и снизу...
Бормоча что-то себе под нос, она ходила по кухне, открывала шкафы, заглядывала в коробки. Брала, близоруко щурясь, осматривала, что-то нюхала.
- Звери и птицы, замерли воды, лист не дрожит...
Хоко не слушал ее. Горячий кусок пирога интересовал его гораздо больше. Он был рад, что сегодня он ночует в тепле, хорошо поест и отдохнет. Черный еловый лес шумит где-то рядом, длинный сухие сучья скребутся в стены и крышу дома, а в окно видно, как черные тени ветвей тихо шевелятся, манят, грозят. Но теперь Хоко не страшно. Он съел пирог и немного осмелел.
- Уважаемая, вы так добры, позвольте мне переночевать у вас.
- А? - она будто проснулась, удивленно посмотрела на Хоко, - а, это ты... ты еще здесь, маленький колдун?!
- Что вы, уважаемая, я не колдун.
Но женщина уже не слушала его.
- Вода к воде, песок к земле, гвозди к железу, тучи к ветру...
Бессвязные слова, неясное бормотание, звучащие то глухо, еле слышно, то произносимые громко и ясно.
Черные ели освободили из каменистой почвы свои узловатые корни, скрипя и потрескивая, они вышли на поляну перед домом. Хоко показалось, что он слышит их тяжкие вздохи и шепот. Разбуженные вороны каркали в темноте, хозяйские собаки тявкали и скулили.
- Здесь будет полночь, там тьма во тьме.
- Уважаемая, велико ли ваше селение?
- Велико. Не счесть могил на берегу Ии. Из одних домов в другие.
- И в доме вы одна живете? - Хоко не хотелось оставаться одному с этой женщиной.
- Для колдуна ты слишком любопытен.... Здесь было много любопытных. Все хотели знать, совали нос в чужие дела. И где теперь эти умники? Маленькая баночка, большие последствия. И теперь некому разнюхивать мои секреты, - она рассмеялась тихо и зловеще.
- Уважаемая, можно мне еще пирога?
- Ты прожорлив, как уомский людоед. Ешь, ешь, это пирог с человечиной!
Хоко чуть не подавился.
- Нет, маленький колдун, здесь давно нет людей. А кода-то было много, глину мяли, посуду делали. Но любопытство их погубило.
Она замолчала, уставившись в темноту, будто что-то припоминая.
- Для посуды нужна глина. Но не всякая глина подходит. Здесь искали, дальше у леса, нашли у скал, в лесу за Ией. Там карьер был. Глубокий, дна не видно. Ничего они не знали, кроме своей глины. Здесь все взяли, пошли дальше. И в неведении своем потревожили Духов Скал. Древнее капище чимпо. Пещеру нашли, а в ней зал с гладкими стенами, арками и колоннами. Света факелов не хватало, чтобы осветить высокие потолки. Знаки на стенах, письмена. А еще рисунки, тонкие, прихотливые. Звери диковинные, змеи пернатые, рыбы на звериных лапах. Кто поумнее, говорил, что в древности здесь был вход в страну чимпо, и что не следует беспокоить Подземных Боков. Но любопытство взяло верх, - женщина замолчала.
Казалось, она забыла о Хоко, в памяти своей перенесясь в прошлое. В печи потрескивали дрова, вкусно пахло пирогом. На окне ярко горела масляная лампа.
- Не знаю кто, но кто-то из тех, из любопытных, из тех, кто высматривает, вынюхивает. Из тех, кто шепчется за спиной, подсушивает и сплетничает. Нашли камень, огромный тесаный, с надписью. И прочли надпись, а вернее всего, выдумали, чтоб любопытство свое оправдать, будто под этим камнем лежит дань финери, что жили здесь тысячи лет назад, этим самым чимпо. Золото и камни. Все положено здесь, как залог власти хозяев Подземной Страны над "финэками". И стали гончары кладоискателями. Но не зря о мудрости эльваров до сих пор слагают легенды. Ничто не дается даром. Говорила я им, оставьте камни в покое. Они называли меня колдуньей, кличущей беду. И сами свою смерть выкопали из земли. Поднять тот камень они не смогли. Решили взорвать его, расколоть. Вздрогнули горы, отозвались леса, вспенилась Ия. А когда рассеялся дым, увидели, что сучился обвал, и всех, кто был в той пещере - завалило. От взрыва проснулись Духи Скал, и охватил ужас оставшихся. Побросали они кирки и лопаты и бежали в поселок. А через три дня черный морок сошел на спящих. Умирали десятками. Из Лиэра и Ламоса приехали врачи. Но через день бежали отсюда. Палочники оцепили округу. Никого не выпускали. Мало кто выжил. Умирали семьями. Утром дети, а к вечеру - родители. Мертвецов прибирать было некому, свозили к большой ели у дороги. Через две недели большой, богатый поселок стал пустыней. А когда сняли оцепление - оставшиеся в живых почти все разбежались. Никого не осталось. Одна я здесь живу. Но всех слов не скажешь, всех мыслей не передумаешь. Ты еще здесь, колдун?
Полоумная хозяйка дома и ее странные приготовления начали беспокоить Хоко. На столе появилось большое глиняное блюдо с надписями по краю. В середине его лежало сморщенное сушеное яблоко. Хозяйка вылила на него несколько капель из бутыли, и все блюдо запылало призрачным голубым светом. От резкого тяжелого запаха закружилась голова. "Она колдунья! Надо бежать!"
Бродяги любят, сидя у костра, рассказывать разные истории. Некоторые зарабатывают этим себе на хлеб. Обычно, это рассказ о чудесах, волшебстве и магии. О необъяснимом, странном, загадочном. Люди с удовольствием слушают жуткие байки захожего бродяги о живых мертвецах, сосущих кровь неосторожных путников, хитрых оборотнях, волшебных лесах с их необычными обитателями. Но теперь все это происходило наяву, с ним! Женщина разложила на столе зеленую шерстяную шаль.
- Покров на покров, земля на камни, трава на землю.
Медленно, ощупью, будто слепая, она обошла вокруг стола. Когда проходила рядом с Хоко, остановилась, будто проверяя, здесь ли он. Засмеялась, тонкая верхняя губа приоткрыла мелкие острые зубы. Голубое пламя сделало ее лицо синим и неподвижным, как маска. Масляная лампа на окне почти погасла, темно-красный свет мерцал за черным закопченным стеклом. А там, снаружи, из темноты ночи, за происходящим в доме следили немигающие глаза собак. Призрачный голубой свет плясал и переливался, вспыхивал и угасал. Хоко захотелось забиться в угол и накрыться с головой, как он делал во время грозы. Но так было бы еще страшнее.
- Добрая женщина, не пугайте меня, мне страшно!
- Молчи, горбатый оборотень!
Она достала из сундука у печи длинные спицы, положила на стол крест-накрест, тихо звякнуло железо. Пучок сухой травы наполнил комнату белесым дымом.
- Уважаемая, позвольте мне уйти. Спасибо за ужин.
- Полночь близится, это твое время, оборотень, не тебе меня не обмануть! Сила твоя в темном ужасе, но здесь ты бессилен!
Ее глаза выкатились, стали круглыми, теперь она походила на хищную ночную птицу. В темноте комнаты они горели, как два зеленых огонька.
- Ты знаешь, что будет дальше? Знаешь и стараешься обмануть меня! Но я вижу тебя! Вижу!
"Эта сумасшедшая хочет меня убить!" Ужас охватил его, он дал ему силы. Как маленький зверек, на четвереньках, Хоко юркнул в комнату.