В 10 лет я читал греческие мифы в пересказе Куна. И все было понятно и просто. Потом потребовалось еще 25 лет, чтобы прочитать Библию, и хоть что-нибудь понять. Но все-таки где-то внутри у меня теплится надежда, что к концу жизни, я сумею разобраться, зачем жил. И насколько правильно прожил.
Такие тяжелые почти бредовые мысли приходят только после долгих размышлений. Но времени у меня навалом. Времени и покоя. Кругом тишина и безлюдье. Самое подходящее место для размышлений. А посредине всего этого застрял я со своим сломавшимся летательным аппаратом. Его надо починить и лететь дальше, но вся беда в том, что я не понимаю каким образом это сделать. Поэтому я ковыряюсь потихоньку по нескольку часов утром или днем, а иногда и вечером в зависимости от настроения. Что-то с чем-то соединяю, что-то от чего-то отсоединяю. А все остальное время размышляю. Еды и питья у меня навалом - хватит на всю оставшуюся жизнь. Работы, судя по имеющимся нулевым результатам, тоже. Нет только связи. То ли так далеко залетел, то ли место плохое, то ли просто аппаратура сломалась, а я и не заметил. Посадка была жесткой с потерей сознания. Не удивлюсь, если с тех пор я немного не в себе и что-то мог забыть, но протестировать сам себя не умею.
Пейзаж странный - налево пески, направо каменистая равнина. Или же наоборот. Смотря куда повернуться лицом. Пески легкие, плывущие, но в то же время очень вязкие. Идти по ним трудно. Но зато если забраться на вершину бархана с него можно скатываться, словно спускаться с гребня волны. При скатывании пески поют. Причем в разной тональности. И кажется, что если очень постараться, то, правильно спускаясь с барханов, можно вывести какую-нибудь простенькую, но приятную мелодию. А иногда возникает впечатление, что на песках можно поймать большую волну и скатываться с бархана бесконечно долго. Словно плыть, оседлав большую волну в море. Но моря здесь нет. Есть только большая каменистая равнина. По ней я совершаю длинные прогулки, размышляя о вечном и пытаясь поймать свои неимоверно длинные мысли. Таким образом, я отдыхаю. Больше здесь все равно заняться нечем.
Вчера я увидел мышь. Она мелькнула быстрой тенью в углу. Но сомнений у меня не возникло - это была мышь. Случай вышел настолько неожиданным и невероятным, что вначале я просто немного обалдел. Затем испугался, что мышь может разрушить мою трудоемкую и кропотливую работу по починке аппарата, и весь оставшийся день посвятил сооружению мышеловок. Так что даже не особенно задавался вопросом, откуда здесь взялась мышь. Решил, что привез ее вместе с собой. К концу дня я смастерил пять, как мне казалось, хитроумных ловушек и расставил их в укромных уголках. Усталый, но удовлетворенный, я отправился спать.
Во сне я снова увидел мышь. Она стояла на задних лапах, деловито опираясь на тросточку. С котелком на укоризненно покачивавшейся голове. Какое-то время она стояла молча, а потом произнесла: "Нехорошо убивать маленькую беззащитную зверушку".
Утром я увидел все пять своих хитроумных мышеловок разрушенными напрочь. Я даже представить себе не мог, что маленькая мышь может их так разломать. Пораженный я не знал, чем мне заниматься дальше, то ли продолжать чинить аппарат, то ли сооружать новые мышеловки. Поэтому я просто достал из холодильника бутылочку темного пива и опустился на стул. А потом из-за ножки стола выглянула мышь.
- Привет, - сказал я. - Где твой котелок?
Мышь внимательно посмотрела на меня черными бусинками глаз, моргнула и исчезла.
Я вздохнул и поставил пиво на стол. "Придется, видимо заняться изготовлением мышеловок. На этот раз более прочных и еще более хитроумных". Но привести свой замысел в исполнение я не смог. Из-за ножки стола снова вышла мышь. На задних лапах. На ней был котелок. Одной лапой она опиралась на трость, в другой несла огромный орех. Орех был тяжелым, мышь несла его из последних сил и, в конце концов, не выдержала. Орех выскользнул, а мышь растянулась на полу, выронив тросточку. Котелок съехал ей на морду.
Я рассмеялся.
- Ничего смешного, - пискнула мышь, поднимаясь.
А я смеялся до слез. Я давно не смеялся, с тех пор, как оказался в этой пустынной местности. Мышь обиженно стояла, водрузив котелок на макушку и опираясь на трость. Лишь орех она вновь поднимать не стала. Наконец приступ смеха пошел на убыль.
- Зачем тебе орех? - с трудом вымолвил я.
- А ты больше не будешь меня ловить? - спросила мышь.
- Что? - не понял я.
- Не будешь строить эти ужасные ловушки? - мышь показала на одну из разрушенных мышеловок.
- Нет, - сказал я. - В конце концов, глюки у меня, и ты в этом не виновата.
Мышь обиделась. На глюки. Но она оказалась воспитанной мышью, поэтому не выказала своей обиды и просто произнесла:
- Орех мне нужен для того, чтобы грызть. Ведь так хорошо погрызть орешки за светской беседой.
Я кивнул, переваривая услышанное, а затем снова спросил:
- Светская беседа - это я?
И тут мышь всполошилась. Это была очень воспитанная мышь.
- Ох, простите, - сказала мышь. - Мы уже давно беседуем, и все еще не представились друг другу.
Она сделала глубокий реверанс и произнесла:
- Разрешите представиться, Мышь.
- Очень приятно, - сказал я. - Но не могу представиться в ответ. Я не помню кто я такой.
- Это очень плохо! - расстроилась мышь.
- Это ужасно, - сказал я и спросил, чтобы сменить неприятную тему:
- А зачем тебе котелок, ты ведь дама?
- Я не дама, я мышь, - ответила мышь и гордо выпятила грудь. - И как всякая добропорядочная мышь могу позволить себе котелок.
И тогда я подумал, что мне предстоит узнать много интересного, потому что я еще никогда не встречал добропорядочную мышь.
Потом мы завтракали. Мышь за обе щеки уплетала сыр. И без умолку трещала про свою жизнь. По-видимому, она очень соскучилась по светским беседам. Я пил пиво, ел бутерброды и внимательно слушал рассказчицу, иногда задавая вежливые вопросы. От чего, как мне показалось, мышь получала еще большее удовольствие.
- Послушай, - спросил я как-то, - а откуда ты взялась?
- Я здесь живу, - ответила мышь. - Недалеко отсюда. На каменистой равнине, рядом с большим барханом. Я с удовольствием пригласила бы вас к себе, но вы, к сожалению, очень большой и просто-напросто не сможете войти ко мне. Даже мой приятель кот слишком большой для этого. А я не могу жить в гигантском дворце только для того, чтобы принимать гостей. Мне там будет очень неуютно. Поэтому я набралась смелости и решила нанести визит вам. Поверьте, в любом другом случае я никогда не позволила бы себе знакомиться первой. Максимум - послала бы свою визитную карточку с приглашением посетить меня в ближайшее воскресение. Но, увы, увы, - мышь печально вздохнула и поспешила взять очередной кусок сыра.
Так я узнал, что мышь местная и что у нее есть приятель кот. Больше в тот раз мне ничего существенного выяснить не удалось, потому что мышь решила, что для первого раза мы и так уже очень долго беседуем, и засобиралась домой. На мое предложение проводить ее она ответила решительным отказом, сославшись на непродолжительное знакомство. Так что мне пришлось, вспоминая давно позабытые вежливость и изысканность, приглашать мышь посетить меня снова.
- Хорошо, - сказала мышь, - я с удовольствием зайду к вам в воскресение.
- Почему обязательно в воскресение? - спросил я.
- Должно же воскресение отличаться от остальных дней, - ответила мышь и с этими словами исчезла за пределами летательного аппарата.
Выглянув вслед за ней наружу, я увидел только цепочку следов рядом с моим аппаратом. Далее на каменистой равнине следы терялись. Так что мне осталось лишь допивать пиво и ждать воскресения.
Воскресение началось с завтрашнего утра. Мышь пришла ближе к полудню с тростью и в котелке. На ее шее на ковбойский манер красовался шелковый платок.
- Добрый день, - сказала мышь, с трудом волоча полиэтиленовый пакет.
- Сыр, - пояснила мышь. - Прекрасный французский сыр с плесенью.
Я помог ей и поднял пакет. А потом мы пили чай - мыши я наливал в пластмассовую пробку - и ели сыр. Я не очень-то большой любитель сыра с плесенью, но, как оказалось, ради воскресения многое можно сделать.
- Сегодня воскресение, - сказала мышь.
- Знаю, - ответил я.
- Надо зайти к коту, - сказала мышь.
- Зачем? - спросил я.
- Потому что сегодня воскресение, - объяснила мышь. - И для кота оно тоже должно отличаться ото всех других дней.
- Хорошо, - сказал я, - пойдем к коту. Я понесу тебя, чтобы мы шли быстрее.
Мы шагали по каменистой равнине. Мышь я нес в правой руке на раскрытой ладони, и мне было очень интересно, где живет кот.
- Вон за тем холмом, - сказала мышь.
- Он нас не испугается? - спросил я.
На этот раз никакое воспитание не смогло помешать мыши громко рассмеяться.
- Какой кот испугается мыши?
- Вообще-то я себя имел в виду, - обиженно заметил я.
- Нет, он философ, - сказала мышь и вздохнула. - А когда-то он был просто котом и ловил мышей.
- А потом перестал, - добавила мышь совсем тихо.
Но я все равно ее расслышал, и не только я.
- Потому что это бессмысленно, - раздался чужой хриплый с протяжной ленцой голос. Я вздрогнул. На вершине холма, на который мы незаметно для меня уже взобрались, сидел кот. На большом валуне задняя лапа на задней лапе, передняя подпирает голову, а еще одна передняя длинным кривым когтем постукивает по валуну. Вид у кота был такой, что, казалось, ничто в мире не может ему помешать, вот так восседать на валуне.
- Это бессмысленно, - повторил кот, по-видимому, для большей убедительности. - Бессмысленно ловить мышь, а потом ее отпускать. Потому что никаких других мышей здесь нет и ловить больше некого. Но, заметьте, - кот многозначительно задрал коготь в небо, - даже если допустить, что множественное число в данном случае не простой оборот речи, то все равно это бессмысленно. Если мышей будет очень много, я не смогу их всех переловить. Тогда, спрашивается, зачем ловить какую-то маленькую часть? А если их будет не очень много, то, переловив их всех, я должен буду их снова отпускать, чтобы продолжать ловить мышей. Где, спрашивается в этом смысл? Где смысл в том, чтобы ловить мышей?
- Ну, обычно, коты ловят мышей, чтобы есть, - сказал я.
Мышь на моей ладони вздрогнула.
- Предрассудки, - махнул лапой кот. - Меня бы наверно стошнило от мыши. Вот золотистая форель это совсем другое дело.
- Вы любите золотистую форель? - обратился кот ко мне.
- Пожалуй, не отказался бы, - ответил я.
- Тогда поспешим господа, - неожиданно резво для философа вскочил кот. - А то остынет.
Кот жил в просторной пещере под холмом. Пещера опять-таки неожиданно для философа сияла чистотой. На печке справа от входа стояла большая сковорода, а на ней возлежала парочка прекрасно прожарившихся форелин. Кот метнулся к буфету, вытащив фарфоровые тарелки с голубой каемкой. Поставил их на невысокий простой дощатый стол. Раскидал форель по тарелкам. Достал чашки - две большие, одну маленькую. Налил в них чай. В маленькое блюдце положил сыр. Придвинул к столу два стула. Третий маленький стульчик поставил прямо на стол возле блюдца. Выхватил у меня своей когтистой лапой не успевшую даже пискнуть мышь и усадил на стульчик возле блюдца. После этого повернулся ко мне:
- Садитесь же, садитесь, сударь, - промурлыкал кот отодвигая и придвигая стул, чтобы я сел поудобнее.
- Я вас ждал, - сказал кот, усаживаясь, наконец, за стол и повязывая салфетку на шею.
Салфетки, вилки и ложки уже лежали на столе до нашего прихода.
- Я тоже помнил, что сегодня воскресение, - пояснил кот мыши. - А то, что придете вы, сударь, - повернулся кот ко мне, - нетрудно было догадаться. Я видел, как вы опустились, видел, как мышь пришла к вам. Все остальное было легко рассчитать.
- Вы не против, что я называю вас сударь? - поинтересовался кот у меня. Большой пушистый и полосатый он излучал гостеприимство и добродушие. - Может быть, вас надо звать другим именем?
- Он не помнит своего имени, - пискнула мышь.
- Тогда вы, наверное, не против, - резюмировал кот. - И надеюсь, также простите философу, если он будет есть лапами.
Бедная воспитанная мышь укоризненно покачала головой, но кот уже вцепился когтями в форель. Затем на секундочку оторвался от рыбы, слизнув жир с усов, и промурлыкал:
- Приятного аппетита, господа.
Мышь поспешила поскорее заесть дурные манеры кота кусочком сыра. Я тоже не стал ждать долее и приступил к трапезе.
- Значит, ты не помнишь, кто ты и откуда? - спросил кот после еды, откинувшись на спинку стула. Одной лапой он поглаживал себя по животу, а в другой держал чашку чая.
- Нет, - ответил я.
- В этом-то вся беда, - заметил кот, отпив глоток из чашки. - Поэтому ты и не можешь починить свой аппарат.
- Разве? - спросил я.
- Конечно, - ответил кот. - Чтобы куда-то лететь, или даже идти, надо помнить, откуда пришел. Иначе просто не поймешь, куда направляешься.
- Не в этом дело, - попробовал возразить я.
- В этом, в этом, - убежденно заявил кот. - Ведь даже если ты починишь свой аппарат, куда ты направишься, не зная, откуда пришел. Чтобы продолжать идти дальше надо постоянно возвращаться назад. Иначе все бессмысленно. Вот я, например, постоянно возвращаюсь к серебряному ручью, где мы с хозяином ловили золотую форель.
- Когда это ты возвращаешься? - строго спросила мышь.
- В мечтах, моя дорогая, в мечтах, - мурлыкнул кот.
- Но послушай, - вмешался в разговор я. - У меня есть прибор связи, и хоть я точно не знаю, как он работает и работает ли вообще, но, тем не менее, уверен, что здесь просто неудачное место. Если отсюда улететь, то я смогу выйти на связь. И тогда я многое узнаю про себя.
- Скоро наступит сезон ветров, - сказал кот. - Тебе нужен большой песчаный корабль, чтобы поплыть по пескам отсюда.
- Верблюд? - неуверенно спросил я.
- При чем здесь верблюд, - раздраженно отмахнулся кот. - Большой песчаный корабль под парусом, чтобы уплыть отсюда, выйти на связь и узнать про себя много нового.
- Разве? - спросил я.
- Конечно, - убежденно ответил кот.
- Правда, он замечательный? - спросила меня мышь на обратном пути. - Жаль только, совсем позабыл, как здорово быть просто котом и ловить мышей.
- Но ничего он обязательно вспомнит, ведь надо обязательно возвращаться назад, - добавила она какое-то время спустя.
Теперь я строю большой песчаный корабль, чтобы отплыть подальше отсюда и выйти на связь. Кот и мышь мне помогают. Времени до сезона ветров почти не осталось, но и корабль почти готов. Его корпус я соорудил из переборок летательного аппарата, а парус изготовил из парашюта. Остается лишь несколько небольших деталей. Я даже попробовал уже прокатиться по песчаным барханам, как по волнам, а они попробовали мне спеть прощальную песню путника.
Мышь говорит, чтобы я обязательно соорудил себе сетку для лица, так как когда поднимется ветер, то песок будет повсюду и сетка меня защитит. Кот читает лекции о силе и направлении ветров.
Скоро совсем скоро я поплыву по поющим барханам, а они будут меня провожать. Я надеюсь, что смогу выйти на связь и узнаю много нового про себя, и, может быть, снова смогу полететь. А потом я вернусь назад к своему летательному аппарату и снова встречусь с мышью и котом. Ведь, чтобы не заблудиться и лететь вперед, надо обязательно возвращаться назад.