Маковецкий Михаил Леонидович : другие произведения.

Великий Вождь и Учительница

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Ощущения уехавшей в дальние страны русской жены еврейского мужа

Великий Вождь и Учительница

часть вторая (2)

   Ближе к осени логика политической борьбы с мужчинами привела одну из самых уродливых депутаток Кнессета в киностудию "Антисар". Её имиджмейкеры интенсивно работали над приданием ей образа общенародного лидера, "The Great Leader and the Teacher of progressively conceiving part of a society" (Великого Вождя и Учительницы прогрессивно мыслящей части общества), властителя душ молодежи и пламенного борца за неотъемлемые права сексуальных меньшинств и арабского народа Палестины на основе борьбы с расизмом.
   Борьба с расизмом Великого Вождя и Учительницы основывалась на расовой теории, согласно которой, чем у человека темнее кожа, тем он дефективнее, и, соответственно, наоборот. Чем ко­жа светлее, тем её обладатель умнее, красивее и чище морально. Между темнокожими дефектив­ными и светлокожими красавцами, согласно этой теории, ведется непримиримая борьба. А бороться с расизмом согласно этой теории -- значит вести бескомпромиссную борьбу на сторо­не темнокожих дефективных.
   Истинный борец с расизмом должен быть глубоко убежден, что темнокожие дефективные и поэтому везде и всюду должны преследовать белокожих, в силу того, что белокожие -- расисты. Самыми ярыми расистками являются блондинки. Одним своим видом они вызывают в других женщинах глубокое чувство неудовлетворен­ности
   своей внешностью в частности и чувство дискриминации по расовому при­знаку вообще.
   В мужчинах расистки-блондинки постоянно вызывают мысли, за которые нужно строжайше наказывать, и многим из них мешают присоединиться к про­грессивной когорте сексуальных меньшинств. И всё это расистки-блондинки де­лают только одним своим видом, поэтому борьба с ними не должна затухать ни на минуту и компромиссов в этой борьбе не может быть в принципе.
   Борьба за права сексуальных меньшинств должна вестись потому, что они дефективны по определению, а борьбу за неотъемлемые права палестинского наро­да необходимо вести вследствие того что, депутатка Кнессета с холодящей кровь внешностью палестинцев с детства их не любила и боялась. Поэтому они получили в ее глазах статус, приравненный по льготам к дефективным. Те люди, которые разделяют эту идеологию, являются прогрес­сивно мыслящей частью общества.
   Статус Великого Вождя и Учительницы прогрессивно мыслящей части об­щества требовал систематического присутствия на экране телевизора. Имидж­мейкеры справедливо отмечали, что в настоящее время во всех цивилизованных странах набирает силу движение по бросанию тортов в лицо видным политичес­ким деятелям. Каждый удачный бросок торта транслировался по всему миру ве­дущими информационными агентствами. Счастливый обладатель заляпанной тортом физиономии давался крупным планом. При этом в очень доброжелатель­ной манере рассказывалось о его политической деятельности, и всегда выража­лась уверенность в блистательном продолжении карьеры. По своей значимости бросок тортом в лицо стоял значительно выше Нобелевской премии за укрепле­ние мира и гарантированно вводил забросанного тортом в элиту мировой политики.
   Проанализировав последние опросы общественного мнения, было решено, что съемки должны проводиться независимой прогрессивной киностудией, а бро­сать торт должен представитель эфиопского еврейства. Был приглашен за нема­лые деньги один из лучших голливудских постановщиков. В качестве прогрессив­ной киностудии была выбрана киностудия "Антисар". На роль тортометателя был предложен перспективный афро-израильский политик Гидеон Чучундра. Уродли­вая депутатка очень рассчитывала на выходцев из Эфиопии на ближайших выбоpax. Голливудский постановщик одобрил выбор поселения Ливна как места съёмок из-за выразительной, по его словам, природы, а Гидеона забраковал.
   -- It, your way to opinion, the Negro? (Это, по-вашему мнению, негр?) -- спросил он своих работодателей, с недоумением глядя на Чучундру. -- All life has lived in Los Angeles, and such Negro did not see. He is more similar to the Jew, облитого cheap chocolate. (Всю жизнь прожил в Лос-Анджелесе, а таких не­гров не видел. Он больше похож на еврея, облитого дешевым шоколадом).
   -- Все европейские евреи -- расисты, -- с тоской отметил Гидеон, -- независимо от того, где они живут, в Америке или в Израиле.
   Классику американского кинематографа доходчивого объяснили, что американские негры -- это выходцы из Западной Африки и принадлежит они к негроидной расе. Население Эфиопии и Сомали антропологически принадлежат к европейской расе, несмотря на черный цвет кожи, так как чертами лица -- они европейцы. А цвет кожи не является расоопределяющим признаком. И негры, и коренное население Австралии, и дравиды, живущие в Индии, -- чернокожи, хотя антропологически между ними нет ничего общего.
   С трудом согласившись считать Гидеона Чучундру афро-израильтянином, маститый постановщик потребовал предоставить ему детей. Дети всегда умиляют, и на их фоне политические деятели не выглядят такими противными. Жёны чле­нов русской мафии в едином порыве, все как один, по полночи прихорашивали своих детей. Наутро будущие звезды Голливуда предстали пред взыскательными очами живого классика. Недоверчиво осмотрев детишек, маэстро поинтересовал­ся, почему все дети такие красивые.
  -- Так ведь это русский район, -- ответили ему помощники депутатки.
  -- Ну и что? -- не понял признанный мастер.
  -- А в России евреи почти все переженились на русских барышнях, причём любовно отобрали для себя самых красивых, поэтому и дети красивые, -- объяснили депутатские помощники, -- но если нужны дети пострашнее, то мы найдем.
   -- Let's work with that is! (Будем работать с тем, что есть!) -- остановил их постановщик.
   После решения кадрового вопроса ведущие артисты приступили к репетици­ям. Параллельно с репетициями над образом Великого Вождя работали гримеры Тель-Авивского театра "?????" "Габима". После ряда проб на дублере (Славику Оффенбаху очень пригодились навыки, приобретенные в студии при Ленинградском ТЮЗе) выбор пал на торт "Южная черешня", изготовленный, в том числе и из крема нежно-розового цвета.
   Семейное кондитерское предприятие "Еврейская булочка" ответственно по­дошло к выполнению правительственного спецзаказа. Владелец и бессменный ру­ководитель "Еврейской булочки" Борис Эйдлин когда-то работал на Львовской кондитерской фабрике и был разработчиком революционной технологии по зали­ванию вишни шоколадом таким образом, что вишня шоколадом покрывалась, но своих вкусовых ка­честв не теряла. За достигнутые успехи в труде он был награжден почетной грамотой, но, во­преки его ожиданиям, на заводской доске почета не был вывешен его портрет. Поймав как-то парторга кондитерской фабрики, он застенчиво поинтересовался: "Почему?"
   -- Может быть потому, что я не член партии?
   -- Нет, это не может быть причиной, -- ответил парторг, -- не повесили тебя, наверное, потому, что твой отец был бендеровцем.
   Парторг не знал Эйдлина, а тем более его отца, но когда кому-то в чём-то отказывали, он любил объяснять это тем, что родственники недовольного были бендеровцами. А так как на Львовской кондитерской фабрике практически у всех, в том числе у самого парторга, были родственники бендеровцы, то этот ответ всех удовлетворял. Все недовольные уходили довольные и пребывали в полной уверенности, что парторг знает о них всю подноготную.
   -- Какой Бандеровец? -- изумился Эйдлин. -- Да я вообще еврей!
   -- Ну, это совсем не имеет значения, -- после короткой паузы заметил парторг, -- но не члена партии повесить на заводскую доску почета мы не имеем права. Извини, но это вопрос принципа.
   Эйдлин был смят. В течение длительного времени он штурмовал, впрочем, без большого успеха, признанную красавицу Анечку, работавшую в цехе кремов. С портретом на доске почета у него были связаны большие надежда. После бес­сонной ночи, проведенной в тяжких думах, Борис пришел в цех кремов, где ра­ботал технологом, и начал рабочий день с того, что рассказал Анечке, как его вы­звали в кабинет парторга, где парторг и начальник особого отдела кондитерской фабрики долго расспра­шивали его об участии его отца в бендеровском движении, в связи с чем он соби­рается покинуть Советский Союз и начать в Соединенных Штатах Америки карьеру украинского политического деятеля в изгнании.
   Красивая, но доверчивая Анечка была сражена. Все её родственники не толь­ко активно участвовали в украинском националистическом движении, но она са­ма была дальней родственницей Степана Бендеры, а её родной дедушка участво­вал в убийстве видного украинского литератора Голана, выступавшего против от­деления Украины от России.
   Планы Бори Эйдлина в семидесятые годы были вполне реальны. Выпускали тогда из страны только евреев, причем с большим трудом. Но кому удавалось уе­хать, те получали статус политического беженца в США и там довольно легко да­вали деньги на различные антисоветские организации. Так что еврей с кондитер­ским образованием вполне мог состояться как видный украинский политик в из­гнании. Свадьбу играли с соблюдением всех украинских обычаев. Подвыпивший Боря танцевал гопак.
   Семейство Эйдлиных Львовский ОВИР мучил два года. К первому секрета­рю горкома партии был приглашен начальник КГБ, который доложил, что Эйд­лин активно публикуется в подпольной националистической украинской прессе и, будучи женатым на родственнице Степана Бендеры, может стать негативным лидером и оказывать крайне отрицательное влияние на подрастающее поколение, в особенности на студенчество. Его статьи передаются из рук в руки в общежи­тии Львовского университета.
   В связи с вышеизложенным начальник Львовского КГБ ставил вопрос о помещении Эйдлина Бориса в лагерь лет на десять. Желательно не на территории Украины. Первый секретарь Львовского горкома сказал, что тюремное заключе­ние такого известного диссидента, как Эйдлин, вызовет большой и ненужный шум. По его мнению, самым разумным решением вопроса был бы выезд Эйдли­ных из страны, что, с одной стороны, пресекло бы его враждебную деятельность, а с другой -- не дало бы дополнительные козыри в руки идеологического врага.
   Супруги Эйдлины были вызваны в ОВИР, где им было предложено в течение 48 часов покинуть пределы Союза Советских Социалистических Республик. В семидесятые годы двадцатого века Россия истекала евреями через Вену, столицу Австрии. Далее меньшая часть следовала в Израиль, а большая прибывала в римский пригород Остия, где месяцами слёзно просила пустить их в США. Эйдлины, после почти двухлетнего ожидания, схватили температурящего годовалого Богдана и метнулись в столицу Австрии. В Вене находящаяся на четвертом месяце беременности Анечка почувствовала себя совсем плохо. У нее был токсикоз беременности, и ее непрерывно рвало. У Богдана воспалилось что-то в ухе, и он кричал непрерывно. Ни о каком многомесяч­ном кувыркании в Остии на непонятном статусе не могло быть и речи. Через не­сколько дней Эйдлины въехали в полученную от государства квартиру в Иеруса­лиме. Карьера украинского политика в изгнании была загублена бесповоротно.
   Пришлось переквалифицироваться в кондитеры. Семейное предприятие "Еврейские булочки", открытое в 1978 году, со временем заняло достойное место на рынке тортов, оставаясь при этом верным шоколадно-вишневой тематике. А торт "Южная черешня" с фирменным кремом розового цвета подавался на стол в ресторанах дорогих иерусалимских гостиниц. Но приглашение их торта на съемки документального фильма было особенно по­четным.
   Гримеры работали над лицом Великого Вождя и Учительницы, заляпан­ного тортом, в обстановке большого трудового подъема. Они не старались скрыть природного уродства прогрессивной политической деятельницы, а лишь кусками розового крема, разбросанного по лицу в живописном беспорядке, старались при­дать композиции интонацию если не доброты, то хотя бы некой отрешенности от всего земного, некой чистоты помыслов, может быть даже благих намерений, таящихся в душе Великого Вождя и Учительницы прогрессивно мыслящей части общества.
   По замыслу постановщика крупный план лица в торте снимался отдельно и давался сразу после ключевой сцены бросания торта, которая происходила во время торжественной встречи депутатки Кнессета с детишками в поселке Ливна. Будучи одной из самых уродливых фигур израильской политики в прямом и пере­носном смысле, Великий Вождь и Учительница тяготела к акциям шумным и сентиментальным. Получив в харю тортом, по замыслу сценариста, депутатка должна была произне­сти фразу: "I loved you, people!" (Я любила вас, люди!). Все произведение давалось в прямой трансля­ции в вечернем блоке новостей. Вставка заготовленного заранее крупного плана украшенного тортом лица была оговорена с руководителем программы новостей, который долгие годы являлся пламенным, хорошо оплачиваемым сторонником политической линии Великого Вождя и Учительницы.
   Перед съемками Гидеон Чучундра от волнения начал ковырять пальцем торт. Бдительный сценарист сунул ему в руку чашку с чаем. Наконец началась прямая трансляция. Политическая деятельница со вкусом целовала детишек, медленно приближаясь к вооруженному торгом афро-израильтянину. От волнения у Чучундры тряслись руки. Когда депутатка, наконец поравнялась с ним, он неожиданно испустил жуткий вопль и выплеснул на неё чай из чашки. В то же мгновение, осо­знав всю непоправимость своей ошибки, Гидеон закрыл себе лицо тортом.
   Уродливая депутатка закричала, как и должна кричать ошпаренная. В народе эту манеру изложения называют "благим матом".
   -- Кто доверил этой обезьяне кипяток, -- верещала борец с расизмом (под эти вопли телевидение транслировало её задумчивое лицо, украшенное живописны ми кусками торта), -- да кто вообще подпустил этого пидара близко к детям?!
   Если "обезьяну" Гидеон воспринял как должное, то "пидара" он никак не заслуживал. Тем более в прямом эфире. На защиту чести и достоинства афро-израильтянина красивой грудью встала Оксана Белобородько.
   -- Попрошу выбирать выражения, -- возмутилась она -- здесь вам не публичный дом.
   -- Вид привлекательной блондинки не внес успокоения в душу ошпаренного борца за права сексуальных меньшинств. Заткнись, расистка; моргала выколю, -- бушевала главная героиня прямой трансляции.
   -- Ах, так ты разговариваешь с супругой защитника родины, -- отозвалась Инбар Бен Ханаан и употребила арабское ругательство в свое время имевшее хождение в публичном доме "Экстаза" и в буквальном переводе являющееся предложением совершить половой акт в извращенной форме с хромым и страдающим кожным заболеванием ишаком. В груди степенной Инбар Бен Ханаан билось горячее сердце Оксаны Белобородько. На этом прямая трансляция с торжественной встречи детей поселения Ливна с Великим Вождем и Учительницей прогрессивно мыслящей части общества прервалась по техническим причинам.
   После торжественной отправки видного израильского политического деяте­ля в ожоговый центр офакимской больницы им. Вороны семейство Эйдлиных пригласило всех на праздничный ужин по случаю покупки дома в поселении Лив­на. На столах стояли фирменные торты. Было весело, Борис немного перепил и стал рассказывать собравшимся, что его сыновья Богдан и Абрам успешно ведут семейное дело, но его советами пренебрегают, да он и сам чувствует, что вкусов посетителей дорогих иерусалимских гостиниц он не понимает. Но его ещё рано сбрасывать со счетов и что у него еще есть порох... где именно он уже забыл, но то, что порох был, он помнит отчетливо. Вот только не помнит, зачем ему порох...
   Короче говоря, в течение десяти лет в Израиль приехало более миллиона репатриантов. Эти люди ничего не забыли и ничему не научились. В связи с этим он прекращает сотрудничество с Богданом и Абрамом, выходит из компании "Еврей­ские булочки" и возвращается к истокам. Он основывает фирму "Южная вишня" и начинает выпуск конфет "Вишня в шоколаде" по разработанной им когда-то для Львовской кондитерской фабрики технологии. Он накормит ими миллион недав­них репатриантов и утрёт нос Богдану и Абраму, хотя он их очень крепко любит... Своих сыночков, свою кровиночку... В связи со всем вышеизложенным он жела­ет обнять свою супругу Анечку, а также просит всех поднять бокалы за рiдну неньку Украину.
   Причем тут ненька Украина никто не понял, но бокалы подняли все, кроме супруги Яна Каца Люды.
  -- Пить за Украину не желаю, они у нас хотят Черноморский флот оттяпать, -- мужественно бросила в удивлённые лица присутствующих госпожа Кац. У Анечки глаза сузились и налились кровью:
  -- Москали триста лет нашу кровь пьют, и сейчас ограбить хотят! -- с гневом констатировала родственница Степана Бендеры госпожа Эйдлина.
   В ответ на её клеветнический выпад, Людмила Кац-Сыроежкина, со словами: "Где моя оглобля?" выдернула из земли приличных размеров пальму и пошла на врага корнями вперед. По дороге ей попался Гидеон Чучундра. В этот день ему не везло фатально.
   -- Ты кто? -- спросила Люда, глядя на него непонимающим взглядом.
   -- Я -- негр, -- упавшим голосом ответил Гидеон.
   -- Ты не негр -- ты Чучундра, -- тоном, не предвещавшим ничего хорошего, отметила госпожа Кац и замахнулась на Гидеона корневой системой. Афро-израильтянин в два прыжка заскочил на дерево.
   -- Все, ну буквально все, -- расисты, -- думал он, сидя на ветке.
   -- Ты зачем обезьяну обидела, быдло? -- злобно прошипела Анечка, не вставая со стула, -- Воткни пальму на место. Я за неё деньги платила. И геть из моего дома, чтоб мои очи тобi не бачiлi!
   Конфликт, связанный с судьбой Черноморского флота, между госпожой Кац и госпожой Эйдлиной удалось замять только тогда, когда прибыла полиция, которая заодно сняла с ветки Гидеона Чучундру и арестовала его по обвинению в по­кушении на жизнь политического деятеля. Это был определенно не его день.
   Наутро с ним имел содержательную беседу следователь еврейского отдела БАШАКа. Не все знают, что в БАШАКе, как и в КГБ, есть еврейский отдел. При­чем оба еврейских отдела занимаются тем же самым. Выявлением среди лиц ев­рейской национальности активных сионистов и пресечением их деятельности.
   Готовясь к допросу Чучундры, следователь еврейского отдела ознакомился с донесением Хаима Крещеного: "...а когда жуткая чувиха подкатила к чёрному фраерку, этот волк позорный совершенно конкретно плеснул на неё чефиром, а торт хотел умыкнуть от братанов".
   В своем донесении, подготовленном для старшего следователя отдела по борьбе с международной преступностью Южного округа Хаима Марциано, я до­кладывал, что "...в связи с тем, что горячая вода, содержащаяся в чае, проникла на то место, где у женщин обычно расположена грудь...".
   В деле также находился подробный, написанный нормальным еврейским языком доклад Дана Зильберта, который, совместно с работниками телевидения, занимался съемками памятной встречи и таким образом являлся живым участни­ком описываемых событий.
   В беседе со следователем еврейского отдела Великий Вождь и Учительница, being guided by principles of humanism (руководствуясь принципами гуманизма), просила не только дать Гидеону хотя бы года три тюрьмы, но и разоблачить всю подпольную организацию поселенцев, ко­торые в последнее время окончательно распоясались и ведут неприкрытый террор против всей прогрессивно мыслящей части общества. От дальнейших расспросов она отказалась, сославшись на слабое состояние здоровья. В беседе с врачом она заявила, что выписку из ожогового центра она считает преждевременной, так как из-за полученной душевной травмы не способна в полной мере посвятить себя политической борьбе.
   В результате всего этого следователь еврейского отдела пребывал в скверном расположении духа. Можно было бы предъявить Гидеону Чучундре обвинение в мелком хулиганстве, но удовлетворить Великого Вождя и Учительницу такое обвинение не могло. Ссориться с влиятельным политиком следователю тоже не хотелось.
  -- Ну что, Чавела, сам все расскажешь? -- без большого энтузиазма начал следователь.
  -- Я не Чавела, я Чучундра, -- ответил Гидеон, и его лицо приняло нехорошее выражение, -- а ты расист.
  -- Я не расист, я пламенный интернационалист, -- согласно уставу ответил следователь.
  -- Расист, расист, расист, -- начал дразнить его Гидеон и с криком "Бе-е-е" показал ему язык.
   "Да он чокнутый, -- подумал следователь, -- какая чудная мысль. Он чокну­тый, отправлю его на психиатрическую экспертизу, а там хоть все борцы за права сексуальных меньшинств пусть предъявляют свои претензии психиатрам!"
   В тот же день Гидеон Чучундра предстал пред светлыми очами доктора Лап­ши.
   -- Значит, вы утверждаете, что вы эфиопский цыган, -- начал беседу доктор Лапша, прочитав сопроводительные бумаги, написанные следователем еврейского отдела.
   -- Именно так, -- ответил уставший от своих злоключений Чучундра, -- я да­ же по этому поводу стихи написал.
  -- С интересом послушаю, -- отозвался доктор Лапша.
  

Цыгане шумною толпою

По Эфиопии кочуют,

   -- продекламировал Гидеон.
  -- Ну, а дальше?
   -- Дальше еще не написал, -- ответил Чучундра, -- тема себя исчерпала. Но зато есть стихи о пребывании в отделении судебно-психиатрической экспертизы.
   -- Уже? -- удивился доктор Лапша, -- это так трогательно. С удовольствием послушаю.
  
   Тихо шинами шурша,
   "Едет крыша". Не спеша,
  
   -- прочёл Гидеон. На этой пронзительной ноте первая беседа с новым пациентом была закон­чена, и по доброй старой традиции младший медбрат Пятоев повел Чучундру в душ. По дороге младший медбрат рассказал новому пациенту о том, что у него есть один знакомый, тоже видный политик, зовут его Ян Кац. Гидеон, наверное, о нем слышал. Так вот, он считает, что политикой должны заниматься люди осо­бенные, как шейх Мустафа, например. Обычный человек не способен повести массы за собой. Даже Ленин писал о роли личности в истории.
   На следующий день находящегося в заточении Гидеона Чучундру посетили Анечка Эйдлина и Люда Кац. После того как алкоголь покинул их изначально прелестные головки, судьба Черноморского флота потеряла для них всякую актуальность. Чучундру им стало жалко. Кроме того, что он и так негр, так его ещё и в тюрьму ни за что посадили. Анечка принесла шикарный вишневый торт, при виде которого Гидеон заметно побледнел, что для негра является событием незаурядным. Пятоев тактично убрал торт для последующего съедания его мед­персоналом. Люда преподнесла томящемуся в психиатрической неволе кусок сала, купленный в русском магазине. В связи с тем, что эфиопские евреи, впрочем, как и многие другие, свиного сала не едят, подарок Людмилы Кац был съеден мужественными медбратьями вместе с тортом.
   Дамы присели у постели пострадавшего за идею афро-израильтянина и не знали с чего начать беседу.
   -- Я слышала, что вы эфиопский цыган? -- спросила Анечка.
   -- Это у меня от нервов, но сейчас уже проходит, -- отозвался Чучундра. Он так же чувствовал себя неловко.
   -- Мне ужасно стыдно за то, что я хотела ударить вас пальмой, -- дрожащим голосом произнесла Люда Кац, -- прости меня, Гидеон!
   -- Какие могут быть счёты между новыми репатриантами? -- отмахнулся от её извинений Чучундра. Присоединившийся к беседе доктор Лапша спросил, откуда Гидеон так хорошо знает русский язык.
   --Я тот самый негр, который выучил русский язык за то, что на нем разговаривал Ленин, -- с грустью заметил Чучундра.
   -- Вы прекрасно выглядите для своего возраста, -- заметила Анечка. -- Каким тональным кремом вы пользуетесь?
   -- Будете обижать несчастного психбольного, позову Маковецкого и Пятова. Пусть они вас привяжут к кровати, -- к Гидеону возвращалось присутствие духа, и он уже сожалел, что отдал торт медбратьям.
   -- В моем возрасте к кровати уже не привязывают, -- сказала Анечка и горько вздохнула.
   Не обнаружив признаков психических расстройств, после месячного пребывания на больничной койке, больной Чучундра Гидеон был выписан доктором Лапшой со значительным улучшением состояния и настоятельными рекомендациями принимать успокоительные препараты и соблюдать диету. По случаю выписки из психиатрической больницы выдающемуся еврейско-эфиопскому политику была преподнесена картина заслуженного художника Кабардино-Балкарии Михаила Гельфенбейна, яркими, сочными мазками рисующая исторический бросок чашки с чаем. Картина называлась "Did not wait" (Не ждали) и была поме­щена на хранение в редакции газеты "Черный передел".
   Вячеслав Борисович Борщевский был более сдержан в своих оценках. По его мнению, первый докумен­тальный фильм киностудии "Антисар" получился спорным с художественной точ­ки зрения. Образ пламенного борца с расизмом, Гидеона Чучундры, был дан недостаточно выпукло. Романтическая тема его эфиопско-цыганского происхожде­ния в фильме, к огромному сожалению, не нашла отражения вообще. И именно поэтому многие сцены фильма еще нуждаются в серьезных дополнениях и доработках, хотя в целом новое произведение киностудии "Антисар" является добротным и заслуживающим самых тёплых слов. Борис Эйдлин и Дан Зильберт согласились с тем, что в настоящее время выход фильма на экраны был бы преждевременным. Но в преддверие выборов в Кнессет, при условии правильной ценовой политики в переговорах с противниками Великого Вождя и Учительницы, а так­же непосредственно с Великим Вождем и Учительницей, документальный фильм "Летний вечер в Ливна" обречён на финансовый успех.
   А тем временем Вениамин Мордыхаевич Леваев устроился работать сторо­жем на открывшуюся в Ливна кондитерскую фабрику фирмы "Южная вишня", до конца в суть конфликта не вник, но ходил запачканный тортом и все чаще клялся хлебом. Каждый день он приносил с работы три торта. Один торт он съе­дал сам, другой относил в подарок Борису Эйдлину, а третий продавал соседям. Работой своей он дорожил, и с фабрики, кроме трех тортов в день, ничего не пропадало.
   Костик, конечно, тоже не мог пройти мимо такого важного события в политической жизни, как выписка Чучундры из сумасшедшего дома. В первый день после возвращения Гидеона, Костик нанес официальный визит признанному ли­деру эфиопского еврейства и пожелал ему крепкого здоровья и долгих лет жизни, а также настоятельно рекомендовал добросовестно принимать выписанные вра­чами препараты. После окончания протокольной части, стараясь не смотреть на принесенный им вишневый торт, купленный по дешёвке у Вениамина Леваева, Костик перешел к цели своего визита.
   Афро-израильтянин встретил руководителя офакимских мусорщиков холод­но и, вопреки Костикиным ожиданиям, к столу не пригласил. Но это не могло ос­тановить такого крепкого хозяйственника и энергичного политика, как Констан­тин Будницкий. Он предложил объединить всех новых репатриантов в единый ку­лак и сплоченным блоком пойти на выборы. Невзирая на расовые и идеологичес­кие различия, а также различия в возрасте и поле. Главные лозунги: "Die Juden aller LДnder, werden vereinigt Sie!" (Евреи всех стран, объединяйтесь!) и "The world, Work, May, June, July, August!" (Мир, Труд, Май, Июнь, Июль, Август!)
   -- А почему июнь, июль, август? -- спросил Гидеон.
   -- Я рад, что вы не спрашиваете, почему май, -- обрадовался Костик. -- Это говорит об общности наших идеологических позиций. А перечисление летних ме­сяцев говорит лишь о том, что в сентябре нас ожидают выборы. Первоначально я собирался включить в наши апрельские тезисы и "La LibertИ, L'ИgalitИ, la FraternitИ" (Свобода, Равенство, Братство), но призывы к братству могут вызвать законные протесты со стороны сексуальных меньшинств, а мне бы хотелось идти на выборы максимально широким фронтом.
   Чучундра ответил, что предложение, конечно, заманчивое. Но он должен посоветоваться с товарищами. И только после этого пригласил Костика к столу.
   Выборов в горсовет с нетерпением ожидал и заслуженный художник Кабар­дино-Балкарии. Больших политических заказов давно не поступало, и Гельфенбейну приходилось пробавляться мелким рекламотворчеством. В настоящее вре­мя он работал над вывеской для автомастерской под названием "Бурлаки меняют колесо на Волге". От работы его отвлек классик кондитерского искусства Борис Эйддин.
   --Хочу заказать триптих, -- с достоинством сообщил он.
   -- И что послужит источником вдохновения? -- многозначительно спросил томящий­ся от мелкотемья живописец -- Чему я посвящу души прекрасные порывы?
   -- Источником вдохновения послужит гонорар, -- успокоил служителя муз создатель вишневого торта. -- А душить прекрасные порывы вы будете по поводу конфет "Вишня в шоколаде".
   Гельфенбейн обещал приложить все силы. В результате его героических уси­лий был создан триптих, прославляющий конфеты "Вишня в шоколаде" в жёст­кой документальной манере. В левой части триптиха была изображена Великий Вождь и Учительница во всем блеске своего уродства. В центральной части трип­тиха красивыми, вишневого цвета буквами утверждалось, что продукция "Южной вишни" делает любую женщину очаровательной. Под буквами была изображена томно и маняще улыбающаяся Инбар Бен Ханаан-Белобородько, полуприкрытая тёмно-вишневой шалью. Брошенный в массы лозунг о чудодейственных свойст­вах продукции "Южная вишня" был ключевым компонентом агрессивной рек­ламной кампании, а Оксана Белобородым в обрамлении тёмно-вишневой шали стала торговым знаком кондитерского дома "Southern cherry" (Южная вишня). Логическим завер­шением триптиха стало изображение в его правой части, так знакомого нам по ле­вой части триптиха, выразительного лица Великого Вождя и Учительницы. Куски торта, разбросанные по лицу в живописном беспорядке, делали это лицо удивительно похорошевшим.
   Конфеты "Вишня в шоколаде", в коробках, украшенных новаторской рекла­мой в виде триптиха, имели коммерческий успех, и кондитерская фабрика в Лив­не работала в две смены. Там же ударно трудились члены русской мафии, не заня­тые творческим процессом на киностудии "Антисар" или подвижническим тру­дом в сумасшедшем доме.
   Вскоре размеренная жизнь занятых кондитерским производством жителей Ливна нарушила газета "Чёрный передел" с новой клеветнической инсинуацией Гидеона Чучундры.
   Он писал, что под влиянием предательской политики чеченского полевого командира Барабанщика, весь его отряд, кроме неукротимых братьев Папона Бубонова и Бубона Папонова, погряз в обжорстве вишневым тортом. Дисциплина в отряде полностью отсутствует, субординация не соблюдается, а учебные стрель­бы не ведутся.
   Это утверждение являлось результатом неумеренного общения Чучундры с младшим медбратом Пятоевым, в ходе его, Гидеона, пребывания в сумасшедшем доме, и на руководство русской мафии впечатления не произвело. Но написанное далее заставило меня призадуматься, чего со мной давно не случалось. Чучундра утверждал, что по приказу, отданному Хаимом Синдбадом, до при­нятия ислама известного под именем Хаима Крещеного, он, Гидеон Чучундра, лично пробрался в расположение отряда чеченского полевого командира Бара­банщика. Где и провел большую воспитательную работу с личным составом, но в конечном итоге был схвачен матёрым майором шариатской безопасности Пятоевым. В результате, по личному приказу президента Российской Федерации, Вова Сынок, переодевшись женщиной, хотел замочить Чучундру в сортире. Гиде­ону чудом удалось спастись, благодаря поддержке, оказанной ему пламенным борцом с расизмом, Великим Вождем и Учительницей.
   Судя по публикации, наполеоновским планам Костика об объединении ев­реев всех стран не суждено было сбыться ни в июне, ни в июле и не в августе.
   Обиженная недооценкой её роли в этой истории, Люда Кац обозвала Чучун­дру бендеровцем.
   Авторитет Вовы Сынка в результате этой публикации был основательно подорван. Ему пришлось ходить по Офакиму и, ударяя себя кулаком в грудь, утверждать, что еще не построен тот сортир, в котором ему не удалось замочить кого-ли­бо, особенно если его об этом просит президент России Владимир Путин.
   Приближающиеся выборы лишили сна и покоя не только Костика и Гельфенбейна. Предвыборный штаб Великого Вождя и Учительницы приступил к разработке стратегического плана. Главным видом боевых действий было из­брано наступление в глубоком тылу противника. Оставалось уточнить детали. Когда-то Великого Вождя и Учительницу в народе называли просто Великим Вождем прогрессивно мыслящей части общества. Но в ходе подготовки к преды­дущим выборам в Кнессет этот титул вызвал определенное брожение в среде её немногочисленных, но шустрых сторонников. Великий Вождь прогрессивно мыслящей части общества -- это звучит гордо, но длинно и не романтично. А главное, предъявлялись претензии со стороны сексуальных меньшинств, к ко­торым Великий Вождь и Учительница относила и женщин. Ощущающие себя сексуальным меньшинством, причём страдающим от безжалостной эксплуата­ции, женщины справедливо утверждали, что Великий Вождь -- это звучит черес­чур по-мужски. Им очень хотелось бы видеть в официальном титуле и женскую составляющую. Было предложено "Великая Вождиха", но этот вариант был от­вергнут из-за его двусмысленности. Было непонятно, кто это -- подруга Велико­го Вождя или самостоятельная повелительница, окруженная сторонниками и почитателями. Вариант "Великое Вождило" был всем хорош. В нем констатирова­лось равенство полов, и звучал некий вызов костным устоям. Он был краток и вы­разителен. Но, в конце концов, и этот замечательный вариант был отвергнут из-за возражений сексуальных меньшинств, которые услышали в нем оскорбительный намек. В конечном итоге, после напряженных раздумий, выбор пал на вариант "The great Leader and the Teacher of progressively conceiving part of a society" (Великий Вождь и Учительница прогрессивно мыслящей части общества) или просто "The great Leader and the Teacher" (Великий Вождь и Учительница). В этом титуле были воспроизведены закон­ные требования женщин, нашли свое отражение справедливые требования сексуальных меньшинств и приравненного к ним по льготам арабского народа Палестины. Более того, этот титул был точен, краток и нёс в себе некую загадоч­ность. Нечто знакомое с детства и полузабытое. Нечто приличное, но приятное. С учетом всего вышеизложенного единодушно было принято решение вновь ид­ти на выборы с заслуженно завоевавшим всенародное признание "Великим Вож­дем и Учительницей". Такой ход мог принести не менее двух мандатов. В результате вариант "Великий Вождь и Учительница" был утверждён. "Великий Вождь и Учительница" предполагалось дать на фоне умиротворённого лица Великого Вождя и Учительницы, украшенного кусками вишнёвого торта.
   Удовлетворенная Великий Вождь и Учительница, в знак окончания совеща­ния, закрыла коробку конфет, которую она, вместе с узким кругом своих сторон­ников, почти опустошила во время дебатов. С коробки на нее глянула до боли зна­комая физиономия.
   -- Это что еще за оскал кондитера? -- спросила она, тупо уставившись на триптих. -- Какое отношение я имею к "Южной Вишне"? Кто пытается сделать из меня очаровашку с явным привкусом блондорасизма?
   Гневу политического деятеля, считавшей свое уродство политическими убеждениями, не было границ. Она дала команду проверить возможность судебного преследования за­рвавшейся "Южной Вишни", но, не дождавшись окончания проверки, прибыла в Ливна для личной беседы. В беседе участвовали владелец фирмы Борис Эйдлин и юрисконсульт "Южной Вишни" Дан Зильберт. Элегантная секретарша владель­ца фирмы, которую звали Инбар Бен Ханаан, предложила гостье чай с вишневым тортом, но великий Вождь и Учительница восприняла это как провокацию.
   В состоявшейся немедленно по прибытии высокой гостьи беседе Дан Зиль­берт сразу отмел возможность судебных притязаний. В триптихе использовались кадры из документального фильма "Летний вечер в Ливна", все права на который принадлежат киностудии "Антисар", у которой с "Южной Вишней" есть соответ­ствующая договоренность. Кроме того, Борис Эйдлин предложил оплатить расхо­ды на предвыборную агитацию, которую фирма "Южная Вишня" начала вести по своей инициативе в пользу возглавляемой Великим Вождем и Учительницей пар­тии "Энергичная Работа". В противном случае он угрожал поменять портреты в левой и правой части триптиха на искаженные в зверином оскале лица полити­ческих врагов всей прогрессивно мыслящей части общества. Хорошо, что его не слышала Анечка. Борьба за справедливые права сексуальных меньшинств, по её мнению, была не к лицу выдающемуся украинскому политическому деятелю в из­гнании. Посоветовавшись с товарищами, лидеру партии "Энергичная Работа" пришлось проплатить творческий порыв заслуженного художника Кабардино-Балкарии из фондов, предназначенных на борьбу за справедливые права народа Палестины, выделенных одной французской пацифисткой организации, из скромности пожелавшей остаться в неизвестности.
   Нешуточные страсти, кипевшие в последние дни в поселении Ливна, пробу­дили интерес к политике даже у ветеранов театра и кино супругов Борщевских и Варвары Исааковны Бух-Поволжской. Как-то мы сидели в беседке за чашкой чая с вишневым тортом. Я и старые театралы позировали для картины "Чаепитие в Ливна". Одновременно Варвара Исааковна выгуливала шейха Мустафу. Разго­вор незаметно перешёл от Вовы Сынка на Владимира Путина.
   -- Вы знаете, Михаил, -- как обычно торжественно начал Вячеслав Борисо­вич, -- до Путина Российским государством уже правил один выпускник юридического факультета Петербургского университета. Его звали Владимир Ленин. У него, кстати, тоже была какая-то чеченская фамилия, кажется, Ульянов, или что-то в этом роде. Точно я уже не помню, хотя в далекой юности мне довелось сняться в фильме "Ленин с ружьем". Кстати, там я познакомился со своей будущей супру­гой. Она работала над образом Фани Каплан.
   -- Не Фани Каплан, а Инессы Арманд, -- поправила его Ольга Викторовна, -- ты опять их путаешь.
   -- Извини, дорогая, -- смутился Вячеслав Борисович, -- я не хотел тебя оби­деть. Так вот, Ульянов, как и Путин, до помазания на трон занимался какой-то конспиративной деятельностью. И, хотя политика Ленина вызывает много наре­каний, я вижу в этом продолжение исторической традиции. Тем более, что в промежутке между Лениным и Путиным Россией правили люди малообразованные и косноязычные. Их высказывания цитировались в качестве анекдотов.
  -- А, по-моему, вы не правы, -- вмешалась в разговор Варвара Исааковна, любовно почесывая шейха Мустафу за ухом, -- Россией также правил Андропов. Он был интеллигентным человеком, даже стихи писал.
  -- Милостью Аллаха литератор был, -- веско присоединился к предыдущему оратору шейх Мустафа.
   Упоминание о милости Аллаха напомнило мне один случай, произошедший во время правления Андропова, о чем тут же я рассказал присутствующим.
  -- Как-то, на седьмом месяце правления этого поэта милостью Аллаха и генерального секретаря, мне довелось мыться в Сандуновских банях. Неожиданно в помещение бани ворвалась милиция и начала проверять у всех документы. Причем облава проводилась и в мужском и женском отделениях бани одновременно. Все, кто мылся без паспорта, были задержаны до выяснения. Таким способом Андропов пытался принудить весь советский народ находиться в рабочее время на рабочем месте.
  -- Действительно, Юрий Владимирович был редким идеалистом, -- резюмировал мой рассказ Борщевский, -- много лет проработав в КГБ, он был далек от свинцовой тяжести жизни.
   -- Да простит меня Аллах, вредным был, -- не пропустил возможность высказаться шейх Мустафа, -- не хотел, чтобы люди мылись.
   Варвара Исааковна подхватила своего любимца на руки, чмокнула в мордоч­ку и посадила на колени.
   -- Юридический факультет Петербургского университета закончили не только Ленин и Путин, -- вернулся я к теме российских самодержцев. -- Это же учебное заведение окончил и Александр Федорович Керенский. К сожалению, после его окончания Керенский не занимался конспиративной деятельностью, и, в результате, его правление было непродолжительным.
  -- Важно отметить, что в своей реальной политике Керенский придерживался тех же общечеловеческих ценностей, что и коллектив киностудии "Антисар", -- точно подметил Борщевский, -- он создал женский батальон, нечто среднее между хором девочек-бедуиночек и отдельным отрядом невинных мусульманских девушек-снайперов имени шейха Мустафы. Это воинское подразделение занималось его охраной. Кроме того, Керенский закончил свою политическую карьеру, переодевшись в женщину.
  -- Вова Сынок с этого свою политическую карьеру начал, -- несколько рассе­янно сказала вдруг о чем-то своем, о женском, Варвара Исааковна. -- Кстати, Михаил, это правда, что в отряде невинных мусульманских девушек-снайперов име­ни обожаемого мной шейха Мустафы все бойцы -- девственницы?
  -- Конечно, -- убежденно ответил я, -- в тот момент, когда боец эту девственность теряет, его автоматически повышают в звании, и он становится командиром. В этом отношении у нас всё как на гражданке.
  -- Армия, построенная на таких принципах -- непобедима! -- с большим душевным подъемом произнесла Бух-Поволжская, и на её глазах выступили слезы. -- Как жаль, что раньше я так мало времени посвящала военному строительству.
   "Да Пятоев просто гипнотизер, -- думал я, глядя на одухотворенное лицо Варвары Исааковны, прижимавшей к груди верного шейха Мустафу. -- Последнее время перед его чарами никто не может устоять. Я буду ходатайствовать перед политсоветом Русского народного еврейского фронта о награждении его именным пулеметом "Максим" и картиной Гельфенбейна "Суворовцы переводят старушку через дорогу возле публичного дома "Экстаза". Вот тебе и скромный носитель идей физкульт-привета. Офакимский сумасшедший дом может гордиться своим младшим медбратом".
   Вообще, было заметно, что Бух-Поволжскую в последнее время штормило. Её поведение с каждым днем становилось все более странным, а высказывания всё более высокоидейными. Несколько раз, по разным поводам, она говорила о завещании. И, наконец, её дочь, руководитель южного отделения всеизральского союза матерей-одиночек, обратилась в политсовет Русского Национального Еврейского Фронта с заявлением, что её матери, Бух-Поволжской Варваре Исааков­не, в последнее время кто-то угрожает. Ночью звонят по телефону, говорят гадос­ти, намекают, что шейха Мустафу ждет судьба Муму. В случае, если незамедли­тельно не будут приняты самые строгие меры по защите её матери, Элеонора Бар­гузин, в девичестве Бух-Поволжская, официально заявляла, что матери-одиночки юга Израиля вынуждены будут пойти на самые крайние меры, вплоть до выхода замуж.
   В результате моей беседы с Хаимом Марциано отдел по борьбе с междуна­родной преступностью Южного округа быстренько выяснил, что новая политиче­ская структура под названием "Black panthers" (Черные пантеры), ставящая своей задачей борьбу за права животных, обвиняет шейха Мустафу в преступлениях против животного мира, развратных действиях в отношении домашних животных и на своем внеоче­редном пленуме приговорила его к высшей мере самозащиты животных -- съедению. Возглавлял новую политическую структуру Славик Оффенбах. Приговор было реше­но привести в исполнение в ближайший выходной день. Общее руководство ак­цией было возложено на Гидеона Чучундру.
   Ранним израильским утром, когда "tout vivant secoue de lui-mЙme la somnolence de nuit et dИcouvre les yeux au soleil remontant" (всё живое стряхивает с себя ночную дрёму и раскрывает глаза восходящему солнцу), в штаб-квартире Движения за освобож­дение эфиопского еврейства Чучундра и Оффенбах обсуждали свои коварные планы. Тут, откуда ни возьмись, появились Пятоев, Кац и я. При нашем появле­нии Гидеон метнулся к окну, где и попал в крепкие объятия Вовы Сынка.
   -- Здравствуй, дружок, -- произнес Вова Сынок, без нежности прижимая к себе смуглое трепещущее тело, -- что же ты скачешь, как трусишка, зайка серенький под елочкой?
   -- Я не знаю никакой ёлочки, -- честно признался афро-израильтянин. Ёлочки не растут ни в Израиле, ни в Эфиопии.
   -- За что же это ты, пантера наша чёрненькая, решил добрейшего шейха Мустафу скушать? -- Вова Сынок прервал аллегорию с ёлочкой и старался говорить доходчиво.
   -- Ведь у Мустафы с ишаком все по взаимной договоренности было. Может, это любовь. От неразделенной любви ишак на себя копыта наложил. В природе, которую ты охраняешь, это бывает. Кстати, ты "Ромео и Джульетту" читал?
   -- Вчера вечером перед сном перечитывал, -- быстро соврал Чучундра.
   -- Ну и напрасно, -- Вова Сынок проявил неожиданную для его мускулатуры требовательность в плане литературных пристрастий, -- тебе нужно было "Отелло" на сон грядущий перечитывать. Там все о таких, как ты. Без прикрас. Может быть, в следующий раз думать будешь. Ишак откинул копыта, а шейх так горевал, что от расстройства в сумасшедший дом угодил. А ты, пантера в сортире мною недомоченная, такого парня съесть хотел. Да я тебе сейчас такое сделаю, что у тебя из глаз венецианские купцы посыпятся.
   Моя беседа с Оффенбахом носила более благостный характер:
   -- Как же это вы, Станислав Аронович, до прямой уголовщины докатились? О семействе своем не подумали. Детишек своих, при живом-то отце, сиротами могли оставить. Этому ли вас учили в театре-студии при Ленинградском ТЮЗе? Подумать только, человека загубить хотели, да какого человека, ведь мало таких у нас. Почитай, совсем нет. Опозорили вы, Станислав свет Аронов сын, святое де­ло борьбы за законные права эфиопского еврейства. Служили же в солидном учреждении, в Движении за Освобождение Эфиопского Еврейства. Казалось бы, чего не хватало человеку? Ан нет, на животных потянуло. С пантерами, с чёрненькими связались. И даже, слыханное ли дело, на диету какую-то странную сесть хотели. В вашем-то возрасте каннибализмом заниматься. Прости меня, Господи. Поди, в синагогу с самой Хануки не заглядывали. Вы бы если не о душе, так о же­лудке своем больном подумали, Станислав свет Аронов сын. Что можете сказать в свое оправдание перед лицом своих товарищей по репатриации, Оффенбах Станислав Аронович?
   -- Я ожидал от вас многого, -- ответил Оффенбах. -- Но чтобы вы поверили, что мы будем кого-то есть, то есть кушать в буквальном смысле этого слова, это чересчур даже для полевого командира Барабанщика. Теперь я понимаю, почему в отдельном отряде невинных мусульманских девушек-снайперов имени так и не съеденного нами шейха Мустафы такие нравы. Перед нами вышестоящими инстанциями была поставлена задача завербовать кого-либо из русской мафии. Впечатлительная Бух-Поволжская представлялась нам самым слабым звеном, и мы начали её оперативную разработку. Сексуального богатыря Мустафу, естественно, никто трогать не собирался. То, что любимая героиня палестинского эротического кино окажется столь впечатлительной и докатится до составления завещания, мы не ожидали. Когда об этом стало известно, нам самим стало неудобно, но мы не знали, как её успокоить. А с "Черными пантерами" мы прервали всякие контакты, потому что они кусаются и от них нестерпимо воняет. Да и о какой защите животных может идти речь, если мы каждую субботу делаем во дворе шашлыки?
   После этого, в знак примирения, Оффенбах пригласил всех отобедать.
   -- Человечинкой, надеюсь, угощать не будете? -- поинтересовался мнительный Кац.
   -- Ешь спокойно, дорогой товарищ, -- весело отозвался Оффенбах.
   Пока мы поглощали шашлык в логове врага, в нашем глубоком тылу Костик оказывал первую помощь душевно тяжело раненной Варваре Исааковне.
   -- Я не понимаю, что вас так беспокоит, -- говорил он безутешной звезде палестинского кинематографа. -- Да, действительно, Герасим бросил Муму в воду. Но там было неглубоко, я это знаю точно. Да и вы же прекрасно знаете, что собаки отлично плавают. Муму выплыла, прожила долгую, насыщенную событиями жизнь. В настоящее время её потомки расселились на всем протяжении канала Москва -- Волга. Если кто-то и сказал по телефону, что шейха Мустафу ожидает судьба Муму, то это совсем не значит, что шейху что-то угрожает. Скорее, наоборот, ему, пусть в образной форме, пожелали крепкого здоровья и долгах лет жизни. С вашей мнительностью вы просто неправильно поняли звонивших.
   -- Вы так считаете? -- улыбнулась сквозь слезы доверчивая актриса. -- Но Герасим повесил на шею Муму камень. Нет, Костик, мне так хочется вам верить, но мне кажется, что вы чего-то не договариваете.
   -- И я бы повесил, -- напирал Костик, -- Муму была собака игривая и могла свалиться в воду раньше времени, а так она спокойно доехала до нужного места. Перед тем, как бросить Муму в реку, Герасим камень, конечно же, снял. Неужели вы думаете, что Иван Тургенев мог потащиться за Полиной Виардо в какой-то Париж, если бы Муму хоть что-то угрожало. Об этом даже неудобно говорить.
   -- Вы меня убедили, Костик. А я, старая дуреха, вся извелась. Действительно, мне необходимо отвлечься. С завтрашнего дня мы с шейхом Мустафой начинаем перечитывать Тургенева, -- пообещала Варвара Исааковна. После Костикиных литературоведческих объяснений настроение её явно улучшилось.
   -- А я что? -- как обычно, не подумав, сказал шейх Мустафа. -- Я всего Тургенева перечитаю. Ведь его, кажется, звали Иван?
   -- Иван, душа моя, Иван, -- воскликнула растроганная до слез Бух-Поволжская и вновь прижала своего любимца к трепетной груди.
   Усилия Костика по доведению Варвары Исааковны до состояния тургенев­ской девушки не прошли даром. В ближайшем номере "Голой правды", за подпи­сью Варвары Исааковны, была опубликована статья о не простых взаимоотноше­ниях Муму и Герасима. По мнению замечательной актрисы, несмотря на то, что Муму и Герасима разделял языковой барьер, большое различие в возрасте и они были выходцами из разных слоев общества, большое чувство между ними возник­ло с первого взгляда. Это не означает, что в их отношениях все было идеально гладко. Наоборот, сословные предрассудки, различия в религиозных убеждениях, Герасим был далек от религии, но тяготел к иудаизму; Муму, в свою очередь, скло­нялась к исламу вплоть до ваххабизма, все это не могло не создавать между ними некоторого напряжения. Но два любящих сердца никому не дано разлучить. Да, действительно, энергия, бившая фонтаном в юной Муму, иногда приводила её к тому, что она убегала за ограду усадьбы и с веселым лаем носилась по всему по­селению. Иногда, быть может, из-за девичьей порывистости и свойственного мо­лодости максимализма она оказывалась в соседских дворах. Но всегда, автор ста­тьи особо подчеркивала, всегда, легкая увлеченность быстро отступала, тучи рас­сеивались, и Муму вновь возвращалась в объятия Герасима. В заключение пытли­вый исследователь творчества Тургенева писала, что хотя произведения классиков учат нас быть мудрыми и рассудительными, важно всегда держать свое сердце от­крытым большому чувству. Чему также учат произведения классиков.
   -- Архиважно, как учит пророк Магомет, всегда обращаться к первоисточни­кам, -- дополнил на словах публикацию Бух-Поволжской шейх Мустафа.
   После прочтения глубокого, открывающего новые горизонты в науке литературоведческого труда Варвары Исааковны, и в Костике пробудился писательский зуд. В результате двух бессонных ночей и трех дней без пищи и воды появилась по­весть "Как закалялась сталь". Похудевший и побледневший Костик примчался с повестью в редакцию "Голой правды". Появление Костика в четыре часа ночи в не застегнутых брюках и в разных сандалиях кого-то могло бы насторожить. Но главный редактор газеты, Светлана Аркадьевна Капустина, заявила ему, что тема сталеварения интересна узкому кругу специалистов, а возглавляемая ею газе­та общественно-политическая, и посоветовала молодому автору поискать специ­альное издание, занимающееся вопросами производства стали. Разгневанный Костик ответил, что если Капустина
   не хочет, чтобы всю оставшуюся жизнь ей не было бы мучительно больно за бесцельно прожитые годы, то повесть должна быть опубликована.
   Перепуганная открывшейся перспективой, Светлана Аркадьевна согласи­лась пополнить "Закаленной сталью" редакционный портфель. Но после того как Костик бодрым, строевым шагом покинул редакцию, вся в слезах, позвонила мне домой и заявила, что Костик совершенно не в себе, выглядит ужасно, возбужден очень. Дошёл до такой температуры кипения, что начал закалять сталь и угрожа­ет изувечить её, Капустину Светлану Аркадьевну. Этого Светлана Аркадьевна допустить не может, так как тянет на себе всю "Голую правду". Вопрос о ее безопас­ности -- это, по её мнению, вопрос политический:
   -- Угрозы Костика -- это угрозы не лично Светлане Аркадьевне Капустиной, матери двоих детей. Это угрозы Свет­лане Капустиной как мужественному редактору "Голой правды", как видному общественному деятелю, наконец.
   Она потребовала подключить все силы: от израильской полиции и БАШАКа до отдельного хора девочек-бедуиночек имени невинного шейха Мустафы. В противном случае она угрожала обратиться за помощью к своему законному супругу, руководителю Русского Исламского Фронта, Глебу Петровичу. Их связы­вают три месяца совместной жизни, о которой у Светланы Аркадьевны остались самые тёплые воспоминания. Далее Капустина выразила глубокую убежден­ность, что такой авторитетный политик, каким является Глеб Петрович, не может оставить в беде свою законную и, если быть до конца откровенной, любящую его супругу.
   Таким образом, перед чеченским полевым командиром Барабанщиком встал извечный русский вопрос: "Was zu machen?" (Что делать?). Как всегда ни минуты не раздумывая, я энергично принялся за дело. Первым делом я позвонил в "Южную Вишню" и дал указание Инбар Белобородько собрать главарей русской мафии на совет в Ливна. Явка обязательна для всех, включая находящихся в сумасшедшем доме. Вслед за этим я позвонил доктору Лапше, и мне пришлось попросить его временно приостановить занятия вокалом и лечение импотенции и начать подготовку к поступлению в стены вверенного ему учреждения впавшего в писательство главу офакиских мусорщиков. Об исполнении, естественно, доложить.
   После того как личный состав русской мафии был построен, я обратился с прочувствованной речью ко всем присутствующим:
   -- Господа бывшие офицеры. В нашем теперешнем положении мы не можем ждать помощи ни с Востока, ни с Запада. Мы должны брать быка за рога и действовать решительно.
   -- Простите, за что брать быка? -- взволнованно переспросила Оксана Бен Ханаан, которая вела протокол, но ее вопрос я проигнорировал.
   -- Нашего боевого товарища, Костика, контузило в бою куском закаленной стали. Он нуждается в срочной медицинской помощи. Я только что говорил с доктором Лапшой. Он ждет. Друзья, многие из нас, в свое время, в той или иной сте­пени закаляли сталь...
   В эту минуту я увидел Костика. До меня дошло, что я дал команду Инбар Бен Белобородько свистать всех наверх, не объяснив сути дела. Добросовестная секретарша Эйдлина вызвала всех, в том числе Костика. В моей речи возникла заминка, но своё воспитательное действие на слушателей она уже успела оказать.
   -- Ложись на носилки, дружище, -- сказал сентиментальный Кац, глядя на Костика сочувственным взглядом, -- я и Пятоев доставим тебя в больницу.
   Поддавшись общему настроению, Костик почувствовал себя раненным в го­лову и, пошатываясь от слабости, подошел к носилкам.
   -- Бледный совсем, наверно много крови потерял. Довести бы, -- пробормотал заботливый Пятоев, аккуратно укрывая Костика одеялом. Эти слова дошли до слуха офакимского политика, и ему стало совсем худо. В отделении тяжелораненого уже ждал доктор Лапша.
   -- Больной получил травму головы куском железа где-то в поле, -- сказал мне доктор Лапша, -- я попрошу вас сделать ему укол от столбняка.
   Я не стал спорить и сделал укол от столбняка. Костику, который с детства бо­ялся уколов, после инъекции стало еще хуже.
   -- Мне передали, -- продолжил доктор Лапша, что больной потерял много крови, а эти два подводника-кавалериста, Кац и Пятоев, его даже не перевязали. Впрочем, что можно ожидать от помощника медбрата? Сделайте, пожалуйста, ему перевязку.
   Мне ничего не оставалось, как перевязать Костику голову. В психиатричес­кой больнице перевязки делают редко, навыка накладывания повязки на голову у меня не было, и, наверное, поэтому, когда я закончил перевязку, к моему удивле­нию, у Костика оказались закрытыми бинтами глаза. Лидер офакимских мусор­щиков почувствовал себя совсем плохо и начал робко ощупывать свою голову ру­ками. Чтобы как-то успокоить его, а также для того, чтобы доктор Лапша не гово­рил, что я снова сижу без дела, я наложил Костику мобилизационную шину на правую руку. Пострадавший от "Закаленной стали" политик начал беспорядочно махать ногами и оставшейся на свободе рукой.
   Но доктор Лапша был начеку:
   -- Он в шоке, в стадии психомоторного возбуж­дения. Мы обязаны срочно перевести его в больницу им. Вороны.
   Через полчаса нам позвонил врач приемного покоя больницы им. Вороны.
   -- Вы нам прислали больного с травмой головы, находящегося в состоянии шока, с обильной кровопотерей и переломом правой плечевой кости.
   -- Точно так, Рюрик Соломонович -- ответил доктор Лапша. Между ним и врачом приемного покоя часто возникало недопонимание, и ему было приятно, что в этот раз обошлось без недоразумений.
   -- Ну и где этот больной? -- меланхолически отозвался врач приемного покоя. Иллюзий, что и это направление из психбольницы обойдется без неприятностей, у него не было.
   -- Который? -- не понял доктор Лапша.
   -- Прекратите издеваться, -- взорвался врач приемного покоя, -- в этот раз вам это так просто не пройдет!
   -- Какой наглец, -- возмутился доктор Лапша, бросив трубку, -- он не желает принимать на лечение психиатрических больных, независимо от того, насколько тяжелыми терапевтическими или хирургическими заболеваниями они страдают.
   Из рассказов Костика и знакомого медбрата приемного покоя предо мной предстала следующая картина. Перевязанного со всех сторон и получившего успокоительный укол Костика поместили в машину скорой помощи. Там он случай­но услышал, что, вероятно, прямо с приёмного покоя его возьмут на операцион­ный стол. Сильно хотелось спать после успокоительного укола. Но Костику уда­лось взять себя в руки и одержать победу в неравной борьбе со сном. Напрягая все силы, Константин Борщевский выбрался из бинтов и повязок и, к изумлению ра­ботников "Скорой помощи", предстал перед врачом приёмного покоя громко зе­вая, но целый и невредимый. В приемном покое к больным, поступившим из психиатриче­ской больницы относились с особой настороженностью. Там ещё не забыли, как два месяца назад один из них выпил литр крови, предназначавшийся для переливания. Направления, написанные врачами-психиатрами, отличались бойкостью слога, но нередко остро конфликтовали с действительностью. Поэтому, когда на­ходящийся в шоке после травмы головы и страдающий переломом плечевой кос­ти психбольной поцеловал руку медсестры и поинтересовался, что она делает се­годня вечером, ему, на всякий случай, сделали рентген, и он был осмотрен нейро­хирургом. Каких-либо нарушений в его состоянии здоровья обнаружено не было. Во время осмотра пациент уснул. Возникло подозрение, что в "Скорую помощь" забрался какой-то другой психиатрический больной. Водитель "Скорой помощи" обещал век воли не видать, нервно мял в руках ермолку, целовал нательный крест и отрицал возможность за­мены категорически.
   Пытались прояснить ситуацию, поговорив по телефону с врачом психиатрической больницы, но предметной беседы опять не получилось. Больной был оставлен для наблюдения за его состоянием, тем более что разбу­дить его не было никакой возможности. После пробуждения пациент поинтересо­вался, в каком публичном доме он находится, после чего и был выписан с диагно­зом "practically healthy" (практически здоров).
   Кратковременное, но интенсивное лечение в двух лечебных учреждениях сказалось на Костикином самочувствии самым благотворным образом. Он и ду­мать забыл о закаливании стали и вернулся к активной политической борьбе. Гла­вари русской мафии вздохнули с облегчением, и только главный редактор "Голой правды" еще долго просила предоставить ей телохранителя.
   Но для доктора Лапши, вскоре после выздоровления Костика, наступили ве­селые деньки. Однажды, жарким израильским утром, заведующий отделением судебно-психиатрической экспертизы был вызван к главному врачу Офакимской психиатрической больницы. К своему глубокому неудовлетворению в кабинете главного врача он встретил доктора Светлану. Доктор Светлана была известна тем, что проводила оперативно-розыскные мероприятия относительно тех сотрудни­ков больницы, на которых пало подозрение в сексуальных правонарушениях. Од­нажды ей пришлось переодеться бедуинкой и в течение недели пасти овец в пус­тыне. Другой раз, в качестве беременной женщины, жаждавшей сделать аборт, ей довелось провести два дня в гинекологическом отделении больницы им. Воро­ны. Подозрения, что доктор Светлана идет по следу властелина судебно-психиатрического отделения, оказались напрасными. Как правило несуеверный, доктор Лапша в этот раз сплюнул через правое плечо и попал в Костика.
   Костик принёс, по случаю своего выздоровления, коробку конфет "Вишня в шоколаде". Внима­ние доктора Лапши привлек триптих, изображенный на коробке. Под тремя час­тями триптиха было написано "Костик жил", "Костик жив", "Костик будет жить". Вдоль всей композиции было начертано, что именно так завещал великий Эйдлин. Доктор Лапша сдержанно извинился за меткий плевок, сухо раскланялся с Костиком и уединился в своем кабинете с целью глубже ознакомиться с со­держанием триптиха.
   Картина "Костик жил" была мрачна и изображала Костика, томящегося без конфет "Вишня в шоколаде". Центральная часть триптиха, "Костик жив", была особенно трогательной, и на ней был изображен коленопреклоненный Костик, дарующий плачущей от счастья старушке вишневый торт. И в завершающей час­ти композиции, "Костик будет жить", были показаны народные гуляния, где сча­стливые поселяне сжимали в мозолистых руках конфеты "Вишня в шоколаде".
   Пока доктор Лапша изучал по триптиху житие Костика, сам герой завещаний великого Эйдлина прибежал ко мне и сообщил, что доктор Лапша плюнул ему в самое сердце и беседовать с ним не стал. Ни минуты не раздумывая, я зашел в ка­бинет к доктору Лапше и прервал его думы о высокоидейном триптихе.
   -- Дорогой Бидон Надоев, -- сказал я ему, -- я обращаюсь к вам как чеченец к чеченцу. Речь идет о нашем боевом товарище, Вове, по прозвищу Сынок. Его формирование, как глубоко народного политика, еще не завершилось. Он остро нуждается в классическом израильском образовании, которое можно получить только в стенах нашего сумасшедшего дома и только под вашим чутким руковод­ством. Конечно, вы можете сказать, что и в публичном доме, где Вова Сынок тру­дится в качестве охранника, можно получить те морально-этические основы, на которых строится светлый образ политика, вышедшего из самой народной гу­щи. Но в действительности это не так. Публичного дома нам недостаточно. Фун­даментальные, основополагающие принципы, навыки подлинно высокой народности мож­но приобрести только в стенах психиатрической больницы. Политик, вышедший из стен публичного дома не способен к комплексному пониманию проблемы, его взгляд однобок.
   Доктор Лапша не смог устоять перед моими логическими построениями, и Вова Сынок приступил к выполнению функций младшего медбрата в отделении судебно-психиатрической экспертизы Офакимской психиатрической больницы. Выйдя на свою первую трудовую вахту, а это была ночная смена, полный трудово­го энтузиазма, Сынок приступил к выполнению своих обязанностей. То, что в ра­бочее время нельзя спать, ему никто не объяснил. Богатырский сон сморил его че­рез двадцать минут после начала смены. Он вышел из комнаты медсестер в кори­дор отделения, улегся на диван и уснул сном праведника. Попытки работающей с ним Фортуны выразить по этому поводу свое неудовлетворение успеха не име­ли. Вова иврита не понимал и хотел спать.
   "Ну и чёрт с ним, пускай спит. Придет ночной проверяющий, увидит его спя­щим, выгонит с работы. Лишь бы до этого его в коридоре больные не зарезали", -- думала Фортуна, и доброе сердце её наполняла радость. Необходимо отметить, что в отделении судебно-психиатрической экспертизы отношения пациентов и мед­персонала строились на тех же принципах, что и отношения заключенных и над­зирателей, так что спать в коридоре отделения, где ходят пациенты, -- это был по­ступок мужчины. Другое дело, что Сынок поступил как мужчина совершенно не­произвольно, что, впрочем, совершенно не умаляет его мужских достоинств. Сре­ди ночи к Фортуне обратился томящийся без сна и полный высоких дум перед предстоящим судом недавно поступивший убийца. Медкомиссия приняла реше­ние, что он здоров, и утром он отправлялся в тюрьму, где ему предстояло провес­ти ближайшие лет двадцать-двадцать пять.
   -- Что это за лошадь свернулась у нас калачиком на диване? -- спросил он Фортуну, думая о чем-то заветном, о своем.
   -- Это убийца русской мафии, его сейчас привезла офакимская полиция. Он съел заживо одну аргентинку, которая торговала гашишем в русском районе, -- охотно ответила Фортуна. Первый её су­пруг был аргентинцем. После полугода совместной жизни и последующего разво­да она возненавидела всех аргентинцев и теперь выдавала желаемое за действи­тельное. После чего они еще мило побеседовали минут двадцать об угрозе, навис­шей над Израилем в связи с деятельностью русской мафии. Почувствовав сердеч­ное к себе отношение, убийца приободрился и пошел спать. Ночью ему снилась амнистия, но этот сон вещим не был.
   В ту же ночь Фортуна работала не покладая рук, проклинала Сынка за то, что он ей не помогал, и с нетерпением ждала прихода ночного проверяющего, с замиранием сердца предвкушая большой и шумный скандал. Когда утро окрасило нежным цветом стены Офакимской психиатричес­кой больницы, Вова пробудился от здорового сна. Он был бодр и весел. До окон­чания смены оставалось минут сорок. Сынок помылся в душевой, предназначенной для больных, и, благоухая дешевым больничным шампунем, вошёл в кабинет медсестер. Вслед за ним зашёл ночной проверяющий. Он с удовлетворением отметил, что Сынок прекрасно выглядит после бессонно проведенной ночи, и обратил внимание Фортуны на необходимость поддержания хорошей спортивной формы. Сказать что-либо в свое оправдание у неё просто не было сил.
   Через несколько дней Вова Сынок вновь обратил внимание администрации на добросовестное выполнение им своих обязанностей. Отделение судебно-психиатрической экспертизы в который раз застыло в трепетном ожидании высокого началь­ства, которое должно было прибыть с минуты на минуту. Вова Сынок, в окружении любящих его пациентов, находился в прогулочном дворике, где, пристроившись на краю теннисного стола, боролся за победу в матче из десяти партий в шашки с Антонио Шапиро дель Педро. Шапиро дель Педро был новым репатриантом с Острова Свободы, в житейском обиходе часто называемым Кубой. Почти сразу после прибытия на историческую родину Антонио вызвал живой интерес офакимской полиции странными кражами человеческой крови. Что очень скоро и обеспечило ему достойное место среди пациентов отделения судебно-психиатрической экспертизы Офакимской психиатрической больницы. Его мастерство шашечной игры строилось на редкой способности незаметно для противника красть с доски шашки. Вова Сынок, осведомленный об этой особенности игры дель Педро, не отрывал взгляда от доски.
   А в это время главная проверяющая медленно, но верно приближалась к отделению судебно-психиатрической экспертизы. Конечно, она не могла забыть историю своего знакомства с шейхом Мустафой, которая произошла при столь романтических обстоятельствах. Они виделись всего три раза, но она ни о чем не жалела, не звала и не плакала. Иногда ей даже казалось, что всё прошло как с бе­лых яблонь дым. Но она помнила каждую мелочь, связанную с их свиданиями. Даже то, что заведующий того отделения, где счастливый случай свел ее с шейхом Мустафой, врач с какой-то смешной фамилией, то ли доктор Гречка, то ли доктор Макароны, этого она точно не помнила, уволил младшего медбрата, который ока­зался невольным виновником их знакомства. Бедняга не мог связать двух слов на иврите и все время meuglait quelque chose en russe (мычал что-то по-русски).
   Когда главная проверяющая подходила к отделению судебно-психиатричес­кой экспертизы, у неё пересохло во рту и сердце забилось в груди, хотя никак не могла понять -- отчего. Для того чтобы немного успокоится, она вышла в прогу­лочный дворик отделения и порывисто вздохнула. Среди пациентов главная про­веряющая узнала нескольких виновников громких преступлений, которых пока­зывали по телевизору. Это её немного отвлекло и успокоило. Неожиданно один знаменитый насильник, у которого брали интервью все каналы израильского телевидения, как-то быстро и очень неожиданно положил её животом на теннис­ный стол, так, что ноги свисли вниз, резко поднял подол платья, по-хозяйски по­хлопал по правой ягодице, так похорошевшей после недавней пластической опе­рации, и приступил к снятию трусиков. Бурный роман со знаменитым насильни­ком, тем более на жестком теннисном столе и в окружении многочисленных бо­лельщиков, в настоящее время не входил в её планы. В результате главная проверяющая громко закричала. Ей хотелось кричать так, как кричат насилуемые жен­щины в арабских фильмах, пикантно и жалобно, но из её груди вырвался рык страдающего запором динозавра.
   "Как же они воют, -- с тоской подумал сидевший на другом конце теннисно­го стола и не спускавший глаз с шашек Вова Сынок, -- нормальный человек так не воет даже тогда, когда его насилуют. Да и стол сильно качают, хотят, чтобы я от­вернулся, и Шапиро дель Педро убрал с доски пару моих шашек".
   Плодом его раз­мышлений стала фраза, которую Сынок проронил, не поворачивая головы: "Кто будет стол качать -- тому уши местами поменяю".
   На знаменитого насильника эта фраза произвела сильное впечатление. По своему опыту он знал, что изнасилование требует максимальной концентрации. Поэтому следить за тем, чтобы стол не качался, он был просто не в состоянии. Но и про­цесс перемены местами ушей представлялся ему не безболезненным. Из глубоко­го раздумья его вывела главная проверяющая. Воспользовавшись минутной сла­бостью насильника, она так дернулась, что все шашки посыпались на пол. Вова Сынок поднял голову и посмотрел на насильника долгим психотерапевтическим взглядом. Впервые в своей богатой практике насильник испытал чувство раскаяния за содеянное. Он опустил подол платья главной проверяющей и аккуратно разгла­дил складки на её кофте. Всем своим видом насильник как бы хотел сказать, что пришла какая-то женщина, легла на теннисный стол немного передохнуть. Сек­суальный маньяк из чистого любопытства поднял ей юбку, но, не увидев там ни­чего нового, вновь юбку опустил. На этом инцидент можно считать исчерпанным, а эта психопатка, которая орала и трясла стол, сама же во всем и виновата. Лично же он, как и все насильники вообще, относится к игре в шашки с большим почте­нием. Вову Сынка эти невысказанные объяснения не удовлетворили, и он встал. Сексуальный ма­ньяк почувствовал себя нехорошо. Можно даже с уверенностью сказать, что он почувствовал себя плохо. Ему стало дурно. Сынок подхватил его бренное тело и понес в сторону кабинета доктора Лапши.
   "Может кровь прольется, -- с надеждой подумал Антонио Шапиро дель Пед­ро, -- ох, погуляем!"
   Но ожиданиям нового репатрианта с острова Свободы не суждено было сбыться. Выслушав не до конца рассказ Вовы Сынка о том, как он героически вырвал всеми нами любимую главную проверяющую из лап озверевшего насильника, за­метно побелевший доктор Лапша бросился в прогулочный дворик.
   Там немного возбужденная главная проверяющая беседовала с больными. Заведующий отделением судебно-психиатрической экспертизы провёл её в свой кабинет, где в спокойной обстановке, за чашкой чая с вишневым тортом, она ска­зала доктору Лапше, что он не врач, а поэт, и что каждый раз, когда она приходит к нему в отделение, её здесь ожидают какие-то романтические приключения. При этом она его называла не доктором Лапшой, а доктором Котлетой.
   Во время осмотра отделения главная проверяющая выглядела рассеянной. Всё время улы­балась чему-то непонятному. В комнате, где привязывают буйных больных к кро­ватям, приказала поставить вазу с полевыми цветами. Желательно ландышами. При расставании она многозначитель­но улыбнулась доктору Лапше и ушла не прощаясь. Сразу после ухода проверяю­щей доктор Лапша ворвался в комнату медсестер, где Пятоев с жаром рассказывал мне об устройстве миномета.
   -- Все стало на свои места, -- полным драматизма голосом сказал заведующий судебно-психиатрическим отделением.
   -- Ну и пускай стоит -- легкомысленно отозвался я.
   Но доктор Лапша был решительно настроен рассказать всё, о чем он думает.
   -- Первые подозрения у меня зародились, когда я заметил, что доктор Светлана часами сидит на дереве возле моего дома и старается через маленькое окошко рассмотреть, что я делаю по утрам в своем туалете. Мне пришлось ходить в туалет, не включая свет. На завтра доктор Светлана уже притаилась в ветвях с прибором ночного видения.
   Услышав о приборе ночного видения, Пятоев одобрительно крякнул.
   -- Но после посещения главной проверяющей у меня отпали последние сомнения. В прогулочном дворике её чуть не изнасиловали, но, к счастью, её в последнюю минуту спас Сынок. К сожалению, я не знаю его отчества. Этим обстоятельством она была крайне недовольна.
   -- Была недовольна тем, что пытались изнасиловать, или тем, что спасли?--решил уточнить я.
   -- Тем, что я не знаю отчества Сынка, -- раздраженно ответил доктор Лапша, -- но это и не важно. Главная проверяющая сказала, что я не врач. И что она сде­лает из меня котлету. Совершенно очевидно, что доктору Лапше пора умереть и настало время родиться Бидону Надоеву -- светочу шариатской мысли, Аллах акбар.
   -- Мы не можем осуждать доктора Светлану, -- строго ответил я, -- у неё большое сердце и маленькая голова. Плюс энергичная работа, помноженная на навыки служебно-розыскного собаководства. В тайных девичьих грезах ей снился Степан Карацюпа. Воспитание на заветах Тимура и его команды. А Павлик Морозов, как зеркало всех русских революций! Умом Россию не понять, так ей все равно. Её аршином не измерить. А Израиль и аршином измерить за две минуты, но умом то­же не понять. Последнюю речь Великого Вождя прогрессивно мыслящей части общества, конечно, слушали? Пятоев ее даже законспектировал.
   Младший медбрат шариатской безопасности поперхнулся кока-колой. Такого про него не говорили даже заклятые враги. Но меня уже не мог остановить да­же трактор.
   -- Лидер партии "Энергичная работа" во всей красе служебно-розыскного собаководства в сексуальной сфере. Павлик Морозов, говорящий на идиш. Мы говорим: "доктор Светлана", подразумеваем: "уродливая депутатка Кнессета". Есть у революции начало, нет у революции конца. Наша цель -- революция, лишенная конца. За отсутствием конца майор Пронин проследит. Он репатриировался в Из­раиль вместе с женой -- еврейкой. Руки прочь от учащихся ешивы "Вишня в шо­коладе" Чука и Гека. Если кто-то кое-где у нас порой достанет хоть что-то из ши­роких штанин, то мы ему покажем. Если нечего показывать, то расскажем о том, что не можем показать по не зависящим от нас причинам.
   Мой свободный поток ассоциаций прервал Итамар Каплан, работник аналитического отдела израильской полиции, руководитель группы, анализирующей динамику преступности среди репатриантов из бывшего Советского Союза.
  -- Вы говорили о ком-то, лишенном конца, -- сказал он, -- какая горькая судьба. Но я пришел к вам, доктор Лапша, не за этим. В комиссии, работающей в вашей больнице, я являюсь заместителем главной проверяющей. Сфера моей деятельности -- отделение судебной экспертизы.
  -- Пожалуйста, располагайтесь, -- ответил доктор Лапша, предвидя свою скорую кончину, о которой ещё несколько минут мы так мило беседовали, -- я вынужден покинуть вас, но вам помогут медбратья Маковецкий и Пятоев. Они остаются на вечернюю смену.
   После ухода заведующего отделением, Итамар нахально развалился на дива­не и попросил познакомить с ним Пятоева.
   -- Итамар Каштан -- король сюрпри­зов, -- буркнул я.
   -- А вот с Игорем Александровичем я прекрасно знаком, -- не переставая улыбаться, ответил Каплан.
   У Пятоева округлились глаза. В Израиле по имени и отчеству его называл только его тесть, Вениамин Леваев, и то только во время больших скандалов.
   -- Вам обо мне Маковецкий рассказывал? -- спросил бывший майор десанта.
   -- Не только он. Я знаю, что вы хорошо говорите по-арабски и при каких обстоятельствах вы познакомились с Сашей Парашютистом. Помните брата Бубона Папонова? И не надо на меня смотреть, как марокканец на блондинку. Я не собираюсь вам делать ничего плохого. Просто вас уволят с работы за развратные дей­ствия в отношении пациентки.
   Я был потрясен словами короля сюрпризов, но Пятоев внешне был совер­шенно спокоен.
  -- Прекрати свое жидовское паясничание и говори внятно, -- ровным голосом произнес он и сел на стул напротив Каплана. В эту минуту он бы мог позировать Гельфенбейну, пишущему картину "Interrogation of the Zionist" (Допрос сиониста).
  -- Буду с вами по-еврейски краток, милейший, -- Каплан перестал улыбаться. -- Как вы понимаете, знаю я многое, а то, что не знаю, вам придется мне рассказать. В отличие от Александра Гришина, вы скрываетесь от ФСБ, а это уже значительно серьезнее. О такой экзотике, как le service de la sИcuritИ de l'OuzbИkistan (служба безопасности Узбекистана), я вообще не говорю. Но вы напомните, чтобы вас расспросили и об этом. Впрочем, о туманном прошлом мы поговорим в дальнейшем. Сейчас речь идет о нашем общем светлом будущем.
   -- Как вы понимаете, из Израиля я не ходок, -- сказал Пятоев немного нервно. Вероятно, ему вспомнилась судьба братьев Бубона Папонова и Папона Бубонова.
   -- Не волнуйтесь. Вы продолжите проживание в поселении Ливна, окруженный любящими родственниками. Просто потерявший работу новый репатриант Пятоев займется денежным, но небезопасным промыслом. Он будет ездить в Хеврон, покупать задешево и продавать в Офакиме задорого. Подробности в центре Башака "Нетивот", а пока вы будете сидеть на пособии по безработице.
   В на­стоящее время старший медбрат отделения пишет письмо от имени больной, которой вы однажды не дали сигарету, что вы раздели её, голую привязали к кровати, после чего вынули из влагалища бедняжки тампон, который она вставила туда по причине менструации. После того, как пострадавшая от вас беспомощная девушка подпишет письмо, написанное старшим медбратом и доктором Кереном, вас вызовут к главному медбрату. Беседа будет продол­жаться в присутствии всех его заместителей. После пламенного трехчасового рас­сказа о том, как они содрогнулись, узнав о судьбе вынутого из влагалища тампона, вам будет предложено уволиться или дело будет передано для дальнейшего рассмотрения офицеру службы безопасности. Израиль Фельдман, конечно, раз­веет сексуальные грезы старшего медбрата, подписанные мстительной больной. Но кто может дать стопроцентную гарантию? Кстати, доктор Светлана в настоящее время делает педикюр вашей супруге Розе. Не делайте круглые глаза. Доктор Светлана работает бесплатно, она представилась учащайся курсов косметичек, который нуждается в практике. У меня, кстати, есть большая просьба. Когда уви­дите сексуальную оперативницу, играющую с вашими дочерьми в прятки на поце­луи, не ломайте ей шею.
  -- Я приложу максимум усилий, -- коротко ответил Пятоев.
  -- Вот и хорошо, -- сказал Итамар, -- работайте спокойно. Ваша карьера извращенца будет развиваться сама по себе. От вас ничего не потребуется. У меня к вам лишь еще одна маленькая просьба. Перед тем, как вы согласитесь уволиться, мне бы хотелось, чтоб вы заплакали. Слезы придадут вашему увольнению достоверность и порадуют всех свидетелей ваших сексуальных свершений.
   После чего Итамар Каплан выразил уверенность в плодотворном для обеих сторон сотрудничестве. Закончив беседу, он встал и раскланялся. Спасибо, что ручку не поцеловал. Служба в БАШАКе, куда он перешёл из полиции, на его про­фессорские манеры не повлияла.
   После его ухода повисла длительная пауза, которую нарушил Пятоев: -- А вот плакать я не буду!
  -- Будешь, -- сказал я, -- скажи спасибо, что тебя не заставляют петь песню высокого патриотического звучания. От младшего медбрата до извращенца путь недолог. Тем более для такого знатока арабской словесности, как ты. Я-то думал, что он мирный русский мафиози, а о нём, оказывается, повесть о настоящем человеке можно писать. Человек-амфибия какой-то. После смены пойду позиро­вать Гельфенбейну для картины "Не ждали". Пока выражение лица не перемени­лось. Человек ушел от бабушки, от дедушки, от узбекского КГБ и скрывает это от товарищей по сумасшедшему дому. Закономерный финал офицера шариатской безопасности.
  -- Не читай мне нотации, -- вяло огрызнулся Пятоев, -- ты мне теперь не полевой командир. Вот приду домой, доктор Светлана сделает мне педикюр, куда она денется. А потом пойду к Борщевскому брать уроки актерского мастерства. Мне плакать учиться надо. Ронять скупую мужскую слезу.
   После того как Пятоева выгнали с позором из психиатрической больницы в связи с переходом на новое место работы, какой-то промежуток времени в отде­лении судебно-психиатрической экспертизы не с кем было поговорить об особенностях конструкции боевой машины десанта. Но жизнь брала своё. Место Пятоева в общественной и культурной жиз­ни отделения судебно-психиатрической экспертизы занял Вова Сынок. Мне уже дважды пришлось объяснять ему, что перед принятием субботней трапезы не нужно заставлять пациентов отжиматься от пола. И при этом утверждать, что этого требует еврейская традиция.
   Вова Сынок проучился три курса в Петербургском институте физкультуры имени Лесгафта, где неизменно радовал профессорско-преподавательский состав вологодским оканьем. Но после того как мать выгнали с работы, могучий физиче­ски, но хрупкий душевно Вова-Сынок перебрался на постоянное жительство в Израиль, где его вместе с матерью приютил кибуц Мизра. Три года институтско­го общежития привили Сынку глубокое отвращение к совместному быту, и в ре­зультате этого семья Серебрянниковых покинула кибуц и приобрела по дешёвке домик в Офакиме. Жизнь Вовы постепенно налаживалась. В ходе покупки доми­ка он вступил в русскую мафию, где познакомился с милыми, интеллигентными людьми. Эти замечательные люди устроили его на хорошую работу. Будучи охран­ником в публичном доме, Вова имел возможность тренироваться с гирями и штангой в рабочее время. Там это только приветствовалось. После того как публичный дом сгорел, а его хозяин попал в больницу им. Вороны, где во время операции из его живота извлекли две пули, русские мафиози устроили Вову Сынка младшим медбратом в отделение судебно-психиатрической экспертизы офакимской психбольницы.
   На работе Серебрянникова хвалили. Однажды он задал мне вопрос: "Чем отличается сумасшедший от психопата?"
   Я ему объяснил, что сумасшедший -- это тот, который безумствует, а психо­пат -- это тот, который бесчинствует. Вооружившись этой психиатрической концепцией, он и трудился в отделе­нии, стремясь при помощи занятий спортом утихомирить безумцев и крепко дать по рукам распоясавшимся бесчинствующим молодчикам. В тайне от мамы он пи­сал роман "Сила есть" и занимался общественной деятельностью в надежде получить место руководителя спортивного отдела Офакимского горсовета. Мама пыталась его женить, но его любимым снарядом оставалась штанга. Кроме того, он был хранителем литературной тайны своего соратника по политической борьбе Костика. Уроженец белорусского города Бобруйска, Костик был страстным поклонником белорусской поэзии.
   Вы послушайте, Вова, -- сказал как-то Костик и продекламировал:
  
   Весела была, як бацьку хавали,
   ДоЩгiя ногi у гроб не улязалi
   Весела была, цукерки давали.
   Во рагаталi, во рагаталi!
  
   -- Вы слышите, сколько в этих стихах человеческого тепла, сколько искренности, непосредственности, наконец. Эта бездарь -- Светлана Капустина -- узурпировала газету "Голая правда", Борщевский монополизировал кинематограф, Гельфенбейн определяет общественные вкусы в изобразительном искусстве. А кто у нас поёт, кроме хора девочек-бедуиночек?! Всюду косность, застой. За мою книгу эти мракобесы, эти офицеры шариатской безопасности от культуры, упрятали меня на принудительное лечение, а когда я хотел защитить свое достоинство, мне наложили гипс.
   Я скажу вам больше, Вова. На мне ставили эксперименты по созданию биологического оружия. Меня заразили столбняком. Я выжил чудом. Из отделения судебно-психиатрической экспертизы офакимской психбольницы меня перевез­ли в приемный покой больницы им. Вороны. Я находился без сознания. В псих­больнице решили, что я безнадежен. От столбняка не выживают. В приемном по­кое не знали, что со мной делать. Но случилось чудо. Сила духа преодолела бо­лезнь. Потрясенная врач предложила мне свою любовь. Когда все ушли покупать нам цветы, я незаметно сумел скрыться из больницы Ворона.
   -- Мне кажется, что вы преувеличиваете, Костик, -- прокомментировал историю болезни Костика Вова Сынок, -- а моя мама в таких случаях рекомендует не рубить с плеча, а поднять штангу. Я рекомендую вам отжаться десять раз от пола, и тогда всё не будет выглядеть в таком мрачном свете. В действительности доктор Лапша милый человек, но его мучают сексуальные кошмары. Доктор Светлана является ему в дурных снах. А в плане культуры у нас действительно не все в порядке. Здесь вы правы. Мой роман "Сила есть" ещё не нашел дорогу к своему читателю. Вот и Кац жалуется, что его "Поц" не может увидеть свет.
   -- Судьба "Поца" господина Каца интересна только его жене, -- прервал Сынка выздоровевший от столбняка Костик, -- архиважное дело скорейшей пуб­ликации цитатника шейха Мустафы преступно саботируется зарвавшейся вер­хушкой русской мафии. Бедняжка Варвара Бух-Поволжская, глядя на шейха Мустафу, не может заснуть. Чистая наивная женщина, она свято верит, что шейх Мустафа своей красотой спасёт мир. Мирьям Абуркаек жалуется на дискриминацию по наци­ональному признаку. Никто ничего не публикует. "Голая правда" пишет только о схватках с крокодилами. Политсовет Русского Народного Еврейского Фронта безмолвствует. Бывшие работницы "Экстазы" в один голос говорят, что верхи не могут, и при этом распространяют злонамеренные слухи, что низы не хотят. Воло­сы встают дыбом даже у лысых и глухих, когда они слышат разглагольствования Маковецкого, чеченского полевого командира и самозваного князя Абрама Серебряного.
   Закрыв наглухо двери "Голой правды" для истинных грандов литературного цеха, газета публикует сценарий Вениамина Леваева, в котором этот мясник от литературы сочетает законным браком Микки Мауса и принцессу Диану. Акын узбекской литературы считал, что принцесса Диана -- это персонаж мультфильма, а не живая женщина в плоти и крови. Естественно, он вынужден был опублико­вать свои извинения. Извинения были по-восточному витиеваты, и в них выража­лась уверенность в том, что принцесса Диана происходит из хорошей семьи. Хо­чется пожелать маститому узбекскому киносценаристу остаток дней провести в счастье и любви с монахиней Терезой, -- закончил свой обзор литературной кух­ни русской мафии лидер офакимских мусорщиков.
   Вова Сынок обещал присоединиться к акции литературного оппозиционера, но, придя на смену, младший медбрат Серебрянников мне во всем сознался. Он swore mum (клялся мамой), что не верит ни одному слову Костика, и объяснял его поведение complications from a tetanus (осложнениями от перенесённого столбняка). Я поблагодарил Вову Сынка за проявленную сознательность и правильное понимание своего гражданского долга и заверил его в том, что ситуация находится под контролем.
   "Какая глыба, какой матерый человечище доктор Лапша, -- подумал я, ос­тавшись наедине со своими мыслями, -- над ним сгущаются тучи, его обвиняют в гомосексуальных связях. За его невзрачной внешностью скрывается большой учёный и истинный патриот своей Родины. Хочется верить, что когда доктор Лап­ша умрёт, на дверях его кабинета будет висеть мемориальная доска с его благород­ным профилем, а вновь поступившим пациентам будут рассказывать о его науч­ной деятельности!"
   О гомосексуальных претензиях Шапиро дель Педро к доктору Лапше я узнал случайно. Антонио выделялся из прочих обитателей судебно-психиатрического отделения наклонностью к шашечной игре и большим интересом к политике. Наслушавшись Великого Вождя и Учительницу по радио, которое непрерывно работало в прогулочном дворике, Шапиро дель Педро проникся идеями борьбы за неотъемлемые права сексуальных меньшинств. Эта глубокая убежденность привела его к пониманию того, что его святой долг перед грядущими поколениями -- это написание книги, посвященной этой проблематике. Если бы он слушал выступ­ления других политических деятелей, то, возможно, его страждущую душу взвол­новала бы другая тематика. Но по израильскому радио транслировали только выступления Великого Вождя и Учительницы или руководителей палестинских террористов. Террористы мрачно призывали к уничтожению Израиля в борьбе за справедливый и прочный мир. У уродливой депутатки Кнессета не было с ними разногласий в вопросе борьбы за справедливый и прочный мир, но в вопросе о правах сексуальных меньшинств, которые соблюдать исламские террористы не обещали, Великий Вождь и Учительница не шла ни на какие компромиссы. Обитатели отделения судебно-психиатрической экспертизы политиче­ских воззрений лидера партии "Энергичная работа" не разделяли и вспоминали в негативном свете её маму, а также её папу, одного из отцов-основателей Израиля, великого Натана Во­рону, чьим именем сейчас названы заводы, дворцы, пароходы и даже офакимская больница. На дочери великого Натана природа отдыхала, но беспокойная дочь Вороны природу в покое не оставляла.
   Под влиянием её непрерывной агитации, а также в результате того, что его психика в то время находилась в совершенно расстроенном состоянии, Антонио Шапиро дель Педро приступил к написанию повести, посвященной нелегкой борьбе сексуальных меньшинств. Книга называлась "Четверо разнополых". Пока психика литератора находилась в расстроенном состоянии, работа спорилась. Но под влиянием лечения сильными антипсихотическими препаратами наступил творческий кризис. Прозаик затаил обиду на своего лечащего врача, доктора Лап­шу. Чувство мести завладело вампиром. Он обратился за помощью ко мне.
  -- Что у меня за жизнь, Михаэль, -- горестно сказал мне Антонио Шапиро дель Педро, -- пить людскую кровь -- моя постоянная потребность. Этот изверг, доктор Лапша, считает, что это у меня бред, и пичкает меня антипсихотическими лекарствами. В действительности -- это не бред, а моя сексуальная ориентация. Я-- сексуальное меньшинство и горжусь этим. Но, к большому моему сожалению, я сексуальное меньшинство неудовлетворенное. Мне приходится следить за медсестрами. Если я вижу, что медсестра кому-то делает укол, мне приходится неожиданно наклоняться и лизать место укола. В качестве компенсации морального ущерба я обычно отдаю облизанному сигарету. Но пару раз меня ударили. И эти муки я принимаю за несколько капель крови. Однажды один больной порезал палец. И за полпачки сигарет я сосал его палец двадцать минут. Для меня это был праздничный банкет.
  -- Не нужно скромничать, Антонио, -- ответил я гордому представителю сексуального меньшинства, -- как-то в больнице Ворона вы выдули литр человеческой крови и при этом даже не закусили.
  -- Это был праздник освобожденного секса, который так редко дарит жизнь сексуальным меньшинствам, -- парировал Шапиро дель Педро.
   -- Ну, и что вы, в связи с праздником освобождённого секса, хотите от меня? -- раздраженно ответил я. Душевные порывы вампира с острова Свободы не вызывали в моем сердце отклика.
   -- Доброго слова от вас не дождешься, а все вы -- русская мафия. К Вове Сынку подошел, лизнуть разбитый кулак попросил, так этот Тарзан заставил меня от пола отжиматься. Вы все душегубы!
   Антонио продолжал что-то бубнить о русской мафии и о близком часе рас­платы, но неожиданно я услышал, что мирный кровопийца собирается поведать доктору Светлане о том, что он поддерживает тайную связь с доктором Лапшой. Коварный дель Педро собирался одним ударом убить двух зайцев. Отомстить док­тору Лапше и, кроме того, он точно знал, что у доктора Светланы "long and plentiful menses" (длительные и обильные менструации), а у Антонио были на этот счёт далеко идущие планы.
   Угроза сексуальной провокации витала над потерявшим бдительность Бидо­ном Надоевым. О нависшей над любимым начальником угрозе я рассказал Вове Сынку.
   Доктор Лапша также был поставлен в известность о сгущающихся над ним тучах. В результате чего он потерял самообладание. Он говорил о том, что длительное лечение от импотенции оказалось очень успешным, и это ему мешает ра­ботать. Занятия вокалом тоже не прошли даром, и теперь он может по памяти ис­полнить партию Ивана Сусанина из одноименной оперы "Смерть за царя". Посо­вещавшись с более опытными товарищами, я разрешил сделать ему перерыв в ле­чении от импотенции. Заведующий отделением судебно-психиатрической экс­пертизы поблагодарил меня от всего сердца. Вопрос о занятиях вокалом был вне­сён в повестку дня ближайшего заседания политсовета Русского Народного Еврей­ского Фронта отдельной строкой.
   Почетная солистка хора девочек-бедуиночек, Мирьям Абуркаек, выступив­шая с отчетным докладом о занятиях вокалом, выразила глубокую уверенность в том, что единственный способ отвести угрозу от доктора Лапши -- это немедлен­ное и безоговорочное освобождение Палестины от сионистских захватчиков.
   Выступившая в прениях с кратким, но эмоциональным словом Варвара Исааковна Бух-Поволжская не стала касаться темы освобождения Палестины, но выразила глубокую убежденность, что с доктора Лапши строжайше взыщется за варварские эксперименты, которые он проводил не только над Костиком, но, что особенно возмутительно, над шейхом Мустафой.
   Простодушный Кац поинтересовался, не подорвали ли варварские экспери­менты над шейхом его творческий потенциал, а также его способность к размно­жению.
   В ответном слове Светлана Капустина с полной ответственностью заявила, что слава Аллаху, творческий потенциал автора прославленных высказываний продолжает оставаться на недосягаемой высоте. Что же касается его способности к размножению, то над этим вопросом продолжает работать непререкаемый авто­ритет в этой области, всеми нами высоко ценимая доктор Светлана.
   Анечка Эйдлина поинтересовалась, находит ли должный отклик в замеча­тельных высказываниях шейха такая важная тема, как независимость Украины. Её заверили, что Мустафа говорит об украинской государственности почти непре­рывно, и в результате на столах появились изумительные кондитерские изделия фирмы "Южная вишня". Заседание политсовета РНЕФ пошло веселее.
   Попросивший слова заслуженный ветеран русской мафии, Вениамин Мордыхаевич Леваев, неожиданно для всех исполнил зажигательный танец ча-ча-ча.
   Не остался в стороне от народных гуляний и Вова Сынок, который вместе с очаровательной Валентиной Рожковой исполнил акробатический этюд под названием "Recovery from a tetanus" (Выздоровление от столбняка). Их выступление было тепло встречено публикой.
   После этого Инбар бен Ханаан пригласила Михаила Маковецкого на белый танец. Я был смущён и шумно дышал. В ходе танца мною было предложено уда­лить из зала представителей прессы.
   Светлана Капустина была настолько этим возмущена, что её сын Ярополк пригрозил вывести из РНЕФ всех представителей Союза Еврейских Родственни­ков Глеба Петровича.
   На специальном пленуме политсовета РНЕФ была принята резолюция, призывающая все органы РНЕФ в своей работе руководствоваться принципами гласности и открытости.
   Но главный редактор "Голой правды" утихомирилась только тогда, когда Ольга Борщевская стала декламировать Тютчева.
   Вечер, который начался так хорошо, был безнадежно испорчен. Под утро Оксанка прошептала мне на ухо, что в публичном доме "Экстаза" такого бардака не было.
   Сквозь сон я пробормотал, что именно отсутствие атмосферы бардака и послужило причиной творческого кризиса, потрясшего в своё время публичный дом "Экстаза".
   На заре нас разбудил Гельфенбейн, который принес картину "графиня Кадохес en compagnie de la chapelle des filles-beduinochek exИcute la chanson folklorique palestinienne "Notre locomotive musulmane vole en avant" (Мирьям Абуркаек в сопровождении капеллы девочек-бедуиночек исполняет палестинскую на­родную песню "Наш мусульманский паровоз вперед летит"). Написание полотна было приурочено к юбилею замечательной деятельницы палестинской культуры и предназначалось для вруче­ния ей на торжественном вечере в честь этого знаменательного события.
   Инбар Бен Ханаан набросила на гибкий стан темно-вишневую шаль и пош­ла готовить нам кофе. При этом она отозвалась о манерах кабардино-балкарских живописцев пренебрежительно.
   С утра пораньше рассматривать шедевр изобразительного искусства не хоте­лось. Гельфенбейн принял мудрое решение включить телевизор. По ОРТ показы­вали интервью с вновь избранным губернатором Тульской области Глебом Петро­вичем. Он заявил, что его избрание является закономерным успехом Русского Ис­ламского Фронта и говорит о высокой сознательности туляков. Далее он выразил глубокую убежденность в идеях Русского Исламского Фронта, которые, по его мнению, не только живут, но и побеждают.
   После чего он кратко коснулся исторических судеб России, начав свой экс­курс в историю на оптимистической ноте:
   -- В настоящее время русский народ аго­низирует, -- заявил он, -- в Тульской области рождаемость не достигает и 80 про­центов от уровня необходимого для простого воспроизводства населения. Мне могут сказать, что такая же картина во всех странах Европы, кроме мусульман­ской, я подчеркиваю, мусульманской Албании. Действительно, идеология инди­видуализма, лежащая в основе иудо-христианской цивилизации, соответствует менталитету западноевропейских народов и дала им возможность экономически процветать. Идеология индивидуализма, доведенная до своего логического кон­ца, -- это Соединенные Штаты Америки. Все равны, не зависимо от того, кто ты и откуда. Крайние индивидуалисты со всего мира ехали в США. Это сугубо идеологизированное государство, в основу которого положена идеология индивидуа­лизма, -- основа иудо-христианской цивилизации. В эту страну прибывали люди, которые не чувствовали ответственности за свой народ, за свою родину. Их инте­ресовали только их личные, индивидуальные интересы. Можно было бы сказать, что индивидуализм -- основа национального самосознания американского народа, если бы этот
   народ существовал. Именно по этому этот лженарод так болезненно относится к нарушению прав человека в любой точке земного шара. Для них интересы родины менее существенны, чем интересы отдельного человека. Но национальное государство на таких принципах существовать не может.
   Потребность принад­лежать к национальной общности у кого-то развита сильнее, у кого-то слабее. У американцев эта потребность максимальна слаба. А у китайцев максимально сильна. Поэтому только китайцам удалось создать великий народ. Народ, кото­рый составляет четверть всего человечества. Собственно китайский народ -- это не народ, а новая общность людей, о которой так много говорили большевики и которую безуспешно пытались создать в Советском Союзе. Идеология индивидуализма китайскому самосознанию абсолютно чужда. Все остальные народы по своей ментальности находятся где-то в промежутке между США и Китаем. Кто-то ближе к США, кто-то к Китаю.
   Основа культурной принадлежности -- это принадлежность рели­гиозная, которая и определяет моральные ценности и цели. Ближе всех к США находятся протестанты, то есть страны северо-запад­ной Европы, далее следуют католики, ещё дальше православные. Далее следует ислам. Ближе всех к Китаю стоит буддизм. Русской ментальности (самосознанию) индивидуализм чужд. Религиозная принадлежность разных народов определяется историческими причинами. В силу исторических причин религиозная принадлежность даже может меняться. Национальное самосознание (ментальность) меняться не может. Именно национальное самосознание определяет сам факт существования народа. Национальное самосознание строится на национальной самоидентификации. У человека изменилось национальное самосознание -- он перестал принадлежать к своему народу. Чем глубже разрыв между ментальностью народа и его религиозной принад­лежностью, тем мощнее проявляются внутренние конфликты, сотрясающие этот народ. Эти конфликты являются результатом столкновения ментальности народа и его религиозно-культурной принадлежности.
   Иудо-христианскую идеологию России всегда пытались навязать. Свой шанс принять ислам и жить в гармонии с самим собой во время татаро-монгольского нашествия Россия упустила. Но все попытки навязать России реалии иудо-христианского индивидуализма заканчи­вались быстрым провалом, даже когда это пытались делать законные российские государи или генеральные секретари. Великая Октябрьская Социалистическая Ре­волюция -- это волна всенародного гнева в ответ на очередную попытку сделать из России западноевропейскую страну в ходе февральской революции. Но эти по­пытки не прекратятся, пока Россия не перегрызет пуповину, связывающую её с миром иудо-христианства. Единственное орудие, способное разорвать эту связь, это переход России в ислам. Это единственное, что может спасти Россию от вы­мирания. И РИФ выполнит возложенную на него историческую миссию!
   -- Скоро исламский солдат будет мыть сапоги в море Лаптевых, если его американцы не остановят -- прокоммен­тировала пламенную речь Глеба Петровича Инбар Бен Ханаан, -- кстати, знаете ли вы, мои дорогие товарищи, что доктор Лапша прочитал поэму Каца "Поц?"
   Заведующий отделением судебно-медицинской экспертизы находится под большим впечатлением от прочитанного, в результате чего Ян триумфально вер­нулся в сумасшедший дом в качестве младшего медбрата. На первую смену он пришел с гордо поднятым "Поцем". Для меня это событие было эпохальным. Но тут Глеб Петрович поразил меня до такой степени, что большой успех Яниного "Поца" отошел на второй план.
   Тульский губернатор представил своего заместителя по вопросам культуры и морали Ахмеда Алузаеля. Из его рассказа следовало, что простой тульский паре­нек во время исполнения своего воинского долга в Чечне, находясь в бессозна­тельном состоянии, попал в плен к известному своей жестокостью чеченскому полевому командиру Барабанщику, который является главарем банды печально знаменитых "белых колготок". Это женский отряд наемниц, обученных снайпер­ски стрелять. Кстати, официальное название этой банды -- "le dИtachement particulier des jeunes filles -snipers innocentes du nom du cheik Mustafa" (отдельный отряд не­винных девушек-снайперов имени шейха Мустафы). В результате пережитого про­стой тульский паренек почти забыл русский язык, заметно почернел и принял ис­лам. При принятии мусульманства он и получил имя -- Ахмед Алузаел. Подробно­сти освобождения героя чеченской войны Ахмеда Алузаеля пока нельзя разгла­шать.
   После рассказа о жизни героя, который было невозможно слушать без слёз, выступил сам героический мусульманин. Он заявил, что у него сердце болит за состояние морали дорогих россиян вообще и своих земляков в частности. Но на будущее он смотрит с осторожным оптимизмом.
   -- Многоженство, многоженство и еще раз многоженство, -- все больше распалялся простой тульский бедуин, -- вот что спасет мораль России.
   "Какая блистательная карьера, -- думал я, глядя на поглощенных борьбой за великую идею тульских политиков, -- может, и мне оставить доктора Светлану наедине с её почти безвозмездной борьбой и пойти в услужение к его нефтеналивно­му высочеству? К идее многоженства я уже прикипел всем сердцем. Обращение России в ислам ничем не хуже строительства коммунизма, а коммунизм я строил до тридцати шести лет вместе со всем советским народом. И ничего, громко не жаловался. Кто сказал, что сумасшедший дом -- это моя судьба, мое высокое пред­назначение?! Принял бы мусульманство, как Хаим Крещёный, занял бы высокую гражданскую позицию и мирно жил бы со всеми девушками, которые когда-то мне нравились, в счастье и любви, пока в Arabia Saudi (Саудовской Аравии) нефть не кончится".
   От этих малодушных мыслей меня отвлек собачий лай. "Опять шейх Мустафа высказывается, -- подумалось мне. -- Скажу Бух-Поволжской, чтобы без наморд­ника своего Муму в приличное общество не пускала. И так в последнее время нравы в русской мафии огрубели. В организацию пришло много людей, не знаю­щих, что такое психбольница. Дисциплина расшаталась. Доступность сладостей от "Южной Вишни" действует на людей разлагающе. Киностудия "Антисар" ото­шла от твердых эротических позиций. Картины Гельфенбейна стали менее высо­коидейными.
   В хоре девочек-бедуиночек разброд и шатания. Петь вместе стали меньше, многие забыли о том, что они девочки.
   Доктор Лапша нахально настаивает на самоубийстве, субординацию нару­шает. "Лечение от импотенции, слава Аллаху, уж очень успешным оказалось". Вока­лом, понимаешь, мешает заниматься.
   Бух-Поволжская требует награждения шейха Мустафы орденом Трудового Бело-Голубого знамени и установки бронзового бюста на родине героя. Ян Кац собирает подписи под воззванием изваять бюст, который будет установлен на родине героя в форме поца. Гельфенбейн не возражает.
   Гидеон Чучундра настаивает на проведении пластической операции по его отбеливанию за счёт русской мафии и переименовании его в Майкла Джексона. Ходит заниматься вокалом вместе с доктором Лапшой. Подает большие надежды.
   И, наконец, на израильском радио всё громче раздаются голоса, утверждаю­щие, что награждение Великого Вождя и Учительницы Нобелевской премией за укрепление мира -- неизбежно. В этой ситуации промедление смерти подобно. Вчера было рано, а завтра будет поздно. Пора принимать самые строгие меры не­замедлительно".
   Первой жертвой мер по наведению порядка стал Костик. Ему снился крей­сер "Аврора". В "Голой правде" он вычитал, что это верный признак победы на выборах.
   -- Крейсер "Аврора" и крейсер "Варяг" -- это корабли одной серии, -- сказал я поклоннику белорусской поэзии, -- во сне они практически неразличимы. Я удивлен, что это я должен объяснять такому опытному политику, как вы, Константин!
   Следующим попал под горячую руку реабилитированный младший медбрат Кац.
   -- Скажите, Ян, -- спросил я, -- что, собственно, вы имеете в виду под словом "поц"? До выхода в свет вашей поэмы в русском языке этого слова не было.
   Кац почему-то зарделся, посмотрел на меня удивленно и сказал, что значение этого слова сакральное, понятно оно только посвящённым. Что это некий светлый образ, иногда весомый, иногда неуловимый, который дается скорее в ощущениях. Вместе с тем это образ поэтический, пришедший из грёз и сновидений.
   Объяснения Каца показались мне подозрительными, но тут я увидел Валентину Рожкову и интерес к поцу, как поэтическому образу, у меня заметно ослабел. Хотя я почувствовал в себе что-то сакральное. Вероятно, посетившая меня сакральность была заметна, потому что Валентина сделала акробатическую фигуру "ласточ­ка", потом акробатическую фигуру "мостик".
   "Что значит школа!" -- глядя на неё, с уважением подумал я. Но хорошее не может длиться вечно. После чудно проведенного в духе акробатики вечера с Валентиной Рожковой мне пришлось общаться со Светой Капустиной.
   -- Уважаемая Светлана Аркадьевна, -- обратился я к бессменному редактору "Голой правды", -- в возглавляемом вами печатном органе РНЕФ сложилась обстановка семейственности. Публикации о склоках в руководстве Союза еврейских родственников Глеба Петровича сменяются многочисленными статьями крокодилоборческого характера. Объявления, публикуемые в газете, носят сомнительный характер.
   Что значит "знакомство в целях брака", которое опубликовал шейх Мустафа?
   А "обрезание, которое выполнит опытный хирург"? Вы твердо уверены, что хирургические навыки, полученные Вениамином Леваевым за долгие годы рабо­ты на мясокомбинате, дают ему право делать обрезание?
   А чего стоит "сопровождение, можно нетрадиционно. Твой нежный и ласко­вый зверь"? Вы считаете, что с Вовой Сынком можно нетрадиционно? Сами вы хоть один раз попробовали?
   А "проблемы эрекции, восстановление потенции с гарантией"? Казалось бы, солидно и внушает доверие. Но с каких пор Мирьям Абуркаек стала опытным зуб­ным врачом, да еще профессором?
   Ольга Викторовна Борщевская меня, признаться, заинтриговала. Какую ус­лугу она предлагает, дав объявление: "Проблемные волосы на груди. Облысение, выпадение"? Я никого не хочу обвинять в не откровенности, но в то, что Савва Морозов сделал на этом свое состояние, я уж, простите меня, не верю.
   А её супруг, Борщевский Вячеслав Борисович, просто хулиган. Я не побоюсь сказать это ему в лицо, несмотря на его почтенный возраст. Он опубликовал объявление: "Привлекательная блондинка с легким слабоумием желает познакомить­ся с серьезной целью" и дал телефон Оффенбахов. Почтенное семейство вынуж­дено снять квартиру в другом городе на полгода.
   А чему может научить наше подрастающее поколение объявление: "La Restitution de la virginitИ. Strictement discontinument. Sans sexe?!" (Восстановление девственности. Строго дискретно. Без секса?!) Да, я помню, что это моё объявление. Но и вы должны строже относиться к своим обязанностям.
   После неприятного разговора со Светланой Капустиной состоялась против­ная до отвращения беседа с доктором Светланой.
   -- Мне бы хотелось, Михаил, поговорить о вашей морали, -- обратилась ко мне сексуальная оперативница, -- у меня больное сердце и я не могу молчать.
   -- То, что вам хотелось, вы можете передать Антонио Шапиро дель Педро, -- резко ответил я, -- но если вы еще раз спрячетесь в багажнике моей машины, то я задним ходом врежусь в грузовик. Тогда, наконец, ваше сердце уменьшится, и вы сможете замолчать. Всё равно страховая компания ремонт мне оплатит. А Антонио оближет мне разбитый зад. Это поможет ему утешиться.
   -- Не хватайте вашими грязными лапами мои чистые отношения с Антонио, -- ответила осипшим голосом доктор Светлана, -- нас связывают обычные отношения между сумасшедшим и его лечащим врачом.
   Я выразил надежду, что в качестве лечащего врача выступает все-таки док­тор Светлана. Меня обвинили в сексуальных посягательствах и обещали пожа­ловаться.
   Мне стало невесело. Снова потянуло на службу к нефтеналивному принцу. В сущности, он был свой парень. Сын правителя Саудовской Аравии родился от одной из малозначительных жен. С девяти лет принц учился в дорогом закрытом интернате в Англии. Он хорошо помнил его адрес: TISC. TAUNTON SCHOOL. TAUNTON. SOMERSET. TA2 6АР ENGLAND.
   Его память обладала одной особенностью. Он запоминал все адреса, с кото­рыми когда-то сталкивался. В старинном замке Таунтон, расположенном в двух­стах километрах от Лондона, в графстве Сомерсет, девятилетний ребенок чувство­вал себя брошенным. Он проучился там девять лет, но ощущение, что его броси­ли, осталось с ним. Английский язык стал для него родным. Он вырос своим сре­ди чужих в Англии, где его всегда выделяли за цвет кожи, но и в Аравии он был чужим среди своих. Третьесортный сын второсортной жены, выросший на чужби­не. Своим он был только в придуманном им самим мире мусульманских завоева­ний. Многое из того, что содержалось в Британской библиотеке по этому поводу, было им внимательно проработано. Его не интересовали ржание коней и звон ме­чей. Он анализировал все экономические, этнические, социальные факторы по­бед и поражений исламского оружия. После окончания закрытых английских ин­тернатов его братья продолжали образование в военных вузах Англии или изуча­ли экономику в Америке. Неожиданно для всех, после окончания интерната, он изъявил желание изучать историю в Московском институте дружбы народов име­ни Патриса Лумумбы. Ему казалось, что огромная европейская империя, проник­шая на тысячи километров вглубь мусульманского мира и подрывающая свою экономику военной экспансией по всему миру, долго не протянет. И что именно на её бескрайних просторах в ближайшее время должны продолжиться Великие Исламские завоевания. Более чем странная просьба об учебе в Союзе Советских Социалистических Республик была удовлетворена. Среди широкой массы саудо-аравийских принцев он был такой единственный. В кругах, приближенных к тро­ну, за ним закрепилась репутация паренька странного, но безвредного.
   Общежитие и сам лумумбарий, как называли свой университет студенты, находился на улице с коротким, но поэтическим названием: "Улица имени 26-ти Бакинских комиссаров". Первый год иностранные студенты учили русский язык, а потом приступали к учебе. Он учился на историко-филологическом факультете.
   Почему историю и филологию объединили в один факультет, умом он понять не смог. Но умом в этой стране было не понять многое.
   Ему очень нравилась студентка, которая училась с ним на одном факультете.
  -- Скажи мне, белая женщина, как тебя зовут? -- спросил он её.
  -- Нина, -- было ее ответом.
  -- А где живет белая женщина, которую зовут Нина? -- напирал будущий повелитель мира.
  -- О, это так просто. Ташкент, Куйбышевское шоссе, дом 95-а, кв.42. Я тебя жду сегодня в шесть вечера.
   Она думала, что он будет искать этот адрес в общежитии, и над ним будут смеяться. Принц часами в течение многих лет просиживал над картами Средней Азии. Адрес, который она назвала, он запомнил.
   После этого они ходили в кинотеатр "Витязь". Что значит слово "витязь", ему не смогли объяснить за все шесть лет учебы. Он пользовался им в значении: "Mighty the man, the subjugator of women" (Могучий мужчина, покоритель женщин). В "Могучем мужчине, покорителе жен­щин" показывали фильм "Белое солнце пустыни" о разграблении гарема право­верного мусульманина неверными. Фильм оставил очень неприятный осадок.
   После шести лет учебы он вернулся в Аравию. Потом великая империя, пе­ред которой все трепетали, напала на Афганистан. В Саудовской Аравии стало страшно, и королевская семья вспомнила о странном пареньке, знавшем русский язык.
   -- Размышляя о жизненном пути нефтеналивного принца, я вспомнил один эпизод, случившийся со мной в далекой юности в Москве. Как-то моя сестра Эл­ла получила красочное приглашение от Жорзиньо Парабалюка и Натальи Барабановой, которые сообщали, что они желают вступить в брак и были бы счастливы видеть на своей свадьбе Маковецкую Эллу в банкетном зале гостиницы "Украина" в шесть часов вечера. Моя сестра Парабалюку вспомнить и не пыталась, и все уси­лия обратила на счастливую невесту. Но её усилия не увенчались успехом. Не бы­ло в её памяти следов Натальи Барабановой.
   В гостинице "Украина" нас ждали новые сюрпризы. Встречавший гостей у входа Жорзиньо оказался могучего телосложения негром во фраке. Он долго жал руку моей сестре, и вся его чёрная и блестящая, как сапог старшины, физиономия выражала восторг по поводу прибытия Эллы. При этом он говорил ей комплименты на хорошем рус­ском языке. После того как моя сестра вырвалась из рук папуаса, к ней подошла невеста, милая девушка среднерусской внешности, которую не портила даже хо­рошо заметная беременность, и сообщила, что она счастлива видеть дорогую Эллочку на своей свадьбе и что Жорзиньо много ей, Барабановой, о дорогой Эллочке рассказывал.
   После того как мы сели за стол, моя сестра выпила полграфина воды. Жор­зиньо Парабалюку она не видела никогда. Ни в жизни, ни по телевизору, ни в сно­видениях. Хотя я пытался помочь ей вспомнить всех знакомых негров. Следов Натальи Барабановой в её памяти также не имелось.
   Тем временем зал наполнялся гостями. Слышались обрывки светских сплетен:
   -- Супруга военного атташе Габона в девичестве работала намотчицей на за­воде АЗЛКа...
   -- Она осталась в Занзибаре с грудным ребенком на руках...
   -- А Светку во время взятия штурмом дворца охрана решила съесть, чтобы она не досталась врагу...
   Через какое-то время я обратил внимание на то, что на свадьбе я был единственным мужчиной относительно европейской наружности. Все остальные были негры. Как написали бы борцы против расизма: "Афро-африканцы".
   В отличие от мужчин, женщины были натуральными или крашеными блондинками. Кавалеры были одеты строго, а дамы броско. Ели не много, но дорого. Несмо­тря на то, что торжества происходили в гостинице "Украина", сала на столах не бы­ло. Только к концу свадьбы заметно опьяневшая мать невесты рассказала нам, что Элла у Жорзиньо была первая больная, которую он оперировал самостоятельно.
   За два года до этого знаменательного события в жизни Парабалюки и Барабановой моей сестре предстояла серьезная операция. Мы нашли известного хирурга, который за приличное вознаграждение согласился её прооперировать. Он был в операционной, пока наркоз не подействовал, после чего ушел к молодой любовнице, а оперировал Парабалюка. Сейчас этот врач работает санитаром в до­ме престарелых в городе Назарет, а его бывшая молодая любовница, ныне закон­ная супруга, изменяет ему с арабами.
   Чета Парабалюков в Камерун так и не уехала, а поселилась в Страсбурге, где Жорзильо работает хирургом.
   Моя сестричка Эллочка и по сей день проживает в Москве и прекрасно себя чувствует.
   История бракосочетания в гостинице "Украина" впоследствии была опубликована в газете "Голая правда" под рубрикой "Наши корни". В дальнейшем "На­ши корни" неоднократно возвращались к негритянской тематике.
   Одну из таких драматических историй поведал Вова Сынок. Называлась она "Как я заболел "to write involuntarily" (непроизвольным мочеиспусканием). До возвращения на свою ис­торическую родину в Офаким, Сынок учился в институте физкультуры имени Лесгафта в городе Петербурге. По субботам студенты-физкультурники ходили на танцы-шманцы-зажиманцы в общежитие педиатрического института. И вот ког­да этапы танцев и шманцев были пройдены, и наступил долгожданный этап зажиманцев, горькая судьбина занесла Сынка в туалет пописать. Телом Вова находил­ся возле унитаза, но душа его трепетала в преддверии неизбежных, как ему каза­лось, зажиманцев.
   Из-за отсутствия освещения в туалете было темно, и только в углу мерцало что-то белое. Опрометчиво рассудив, что белым мерцать может только унитаз, Сы­нок направился в угол и решительно приступил к писанью в сторону белого мер­цания. Через мгновение унитаз заговорил человеческим голосом со странным ак­центом. Его словами были: "Не писай на меня, спортсмен". Необходимо отметить, что в ходе танцев и последующих за ними шманцев Вова выпил довольно много пива. Поэтому соображал он медленно, а писал подолгу.
   -- Исполни три моих желания -- перестану на тебя писать, -- сказал Сынок прежде, чем вспомнил, что унитазы не разговаривают. Но было поздно. Унитаз вскочил и укусил Вову за мочеиспускательный орган.
   После этого случая Сынок пять дней заикался (stutter), а мочиться в кровать (to be wetted in a bed) прекра­тил только в Израиле. Объяснения, что на унитазе сидел негр
   , и то, что Вова при­нял за унитаз -- белые негритянские зубы, мало его утешили.
   Свою первую публикацию, посвященную лучезарной негритянской улыбке, решился дать и Антонио Шапиро дель Педро. Причиной его решимости был один эпизод, после которого почетный вампир отделения судебно-психиатрического отделения снискал заслуженное уважение своих товарищей.
   Однажды в кабинете доктора Лапши состоялось совещание с присутствием главного врача. Коварный дель Педро позвонил в кабинет и максимально вежли­во поинтересовался, не попал ли он на квартиру к доктору Лапше. Главный врач поднял трубку и сказал, что в настоящее время доктор Лапша занят, и попросил перезвонить попозже.
   Еще раз извинившись, Антонио сообщил, что ему, собственно, нужна супру­га доктора Лапши. После этого Шапиро дель Педро попросил главного врача на­помнить ей, что её смена в публичном доме "Экстаза" начинается через час, и что он, Антонио, настоятельно просит её не опаздывать, что с ней, к сожалению, час­тенько бывает, так как поступили коллективные заявки. После этого, еще раз извинившись, Шапиро дель Педро Антонио, новый репатриант с Кубы, прибываю­щий в настоящее время на излечении в отделении судебно-медицинской экспер­тизы Офакимской психиатрической больницы в связи "Unhealthy bent for to drink of human blood" (с болезненной тягой к пи­тью человеческой крови), положил трубку.
   Главный врач графиней никогда не был, но здесь его лицо изменилось. Кро­ме этого, он не мог найти слов. Глядя на метаморфозы, происходившие с лицом главного врача, доктор Лапша поинтересовался, не умер ли кто-нибудь из паци­ентов.
   -- Нет, нет, что вы, скорее наоборот, -- пробормотал главный врач, который постепенно приходил в сознание.
   "Опять какая-то из больных гериатрического отделения "to give birth" (родила), -- догадал­ся доктор Лапша.
   Скандальный случай, когда совершенно "completely survived from mind" (выжившая из ума) бабулька из стар­ческого отделения родила неизвестно от кого чудесную девочку, произошел год назад и пережевывался прессой и телевидением не менее месяца. Одна популяр­ная и ядовитая как кобра телеведущая заявила, что, по её мнению, девочка похожа на глав­врача.
   После этого руководителю офакимской психбольницы закатила скандал не только законная супруга, скандалы с которой были нормой жизни, но и секретар­ша, отношения с которой до этого эпизода были безоблачными.
   Смелые догадки доктора Лапши заставили главного врача взять себя в руки и довести совещание до конца. После окончания совещания он не сдержался и позвонил супруге доктора Лапши.
   Детский голос ответил, что мама ушла на работу и вернется поздно.
   "А может быть, доктор Светлана права?" -- задался философским вопросом главный врач.
   В связи с вновь открывшимися обстоятельствами сексуальная оперативница пришла в большое возбуждение. На первом этапе она ставила перед собой за­дачу найти публичный дом "Экстаза". Ни в Офакиме, ни в окрестных городах публичного дома с таким романтическим названием не оказалось. Доктор Свет­лана обращалась в различные учреждения, то утверждая, что она ищет школьную подругу, то, что она работала там в юности, и теперь хочет вернуться к корням, то, что её муж ушел месяц назад в "Экстазу" и до сих пор не вернулся, но резуль­тата не было.
   Наконец луч света сверкнул в конце туннеля. Добрейший Антонио Шапиро дель Педро подсказал ей, что о публичном доме "Экстаза" он что-то читал в газе­те "Голая правда".
   Через два часа доктор Светлана уже беседовала с главным редактором "Голой правды", Светланой Капустиной. Между двумя Светланами произошел плодо­творный обмен мнениями о современном состоянии морали в Израиле вообще и о публичном доме "Экстаза" в частности.
   А ранним утром следующего дня поезд уносил доктора Светлану в Хайфу на поиски публичного дома "Экстаза".
   Но еще до прибытия поезда в Хайфу в полицейское управление Северного округа поступает анонимный телефонный звонок от Антонио. Не раскрывая сво­его инкогнито, коварный дель Педро докладывал, что к публичному дому "Экста­за" направляется убийца Рони Абукасиса, бывшего руководителя вышеупомяну­того очага культурного отдыха.
   Через два часа после прибытия поезда в Хайфу, доктора Светлану уже допрашивал Дорон Гуревич, бывший сотрудник отдела по борьбе с незаконным оборотом наркотиков, а ныне сотрудник отдела по расследованию убийств.
   Первый же вопрос о том, для чего она прибыла в публичный дом "Экстаза", поверг доктора Светлану в смятение. И в результате этого она дала два взаимоисключающих ответа.
   Но Дорон Гуревич быстро выяснил, что супруг доктора Светланы никуда не пропадал, да и вообще жене не изменял. Выяснилось также, что доктор Светлана с Мирьям Абуркаек в одном классе не обучалась.
   Далее доктор Светлана сообщила, что в публичный дом она прибыла с целью повышения нравственности его сотрудников.
   Нельзя сказать, что это утверждение удовлетворило работников полиции.
   Сексуальной оперативнице было предложено перестать валять Ваньку и рассказать всё как было.
   Доктор Светлана расплакалась и сказала, что ищет жену доктора Лапши, ко­торая работает в публичном доме "Экстаза" на коллективных вызовах. Быстро вы­яснилось, что супруга доктора Лапши работает логопедом в офакимской больни­це Ворона и пользуется в среде офакимских заик заслуженным уважением.
   Терпение Дорона Гуревича стало иссякать, и он прямо спросил, почему док­тор Светлана убила Рони Абукасиса.
   В ответ, после кратковременного раздумья, сексуальная оперативница запела: "Ветерок метёт снежок".
   В памяти центрального полицейского компьютера уголовник с кличкой "Ветерок" обнаружен не был. "Снежком" на блатном жаргоне в Израиле называют героин. К делу доктора Светланы были подключены лучшие силы полиции города Хайфы. В результате этого информация о показаниях доктора Светланы просочилась в криминальные структуры. Через два дня в районе порта было найдено тело торговца наркотиками по кличке Поддувало, который поставлял наркотики клиентам и сотрудникам публичного дома "Экстаза". Ещё через день доктор Светлана, находясь в одиночной камере, получила заказ на убийство Ахмеда Назаретянина, держав­шего в страхе торговцев живым товаром в районе Тивериадского озера. Перед ней была поставлена дилемма: или кончить Назаретянина, или получить на полную катушку за убийство Абукасиса. Ещё через два дня Назаретянин, до этого ходив­ший по Тивериадскому озеру аки посуху, был найден утонувшим в своей ванной. Через два часа после его смерти доктор Светлана вернулась в тюрьму из отпуска, проведенного на берегу Тивериадского озера, окруженная мрачного вида поклон­никами. Ей был выплачен причитающийся гонорар, после чего был застрелен один из заказчиков убийства Назаретянина. Гонорар был удвоен, а в камеру к док­тору Светлане, известной по кличке Бешеный Киллер, был вызван психиатр.
   На вопрос о том, слышит ли она голоса, доктор Светлана затянула песню о печальной судьбе замерзающего в степи ямщика. Потом исполнила романс о па­ре гнедых, запряженных зарею.
   -- Понимаю, понимаю, -- соглашался с ней во всем чем-то напуганный психи­атр, -- тощих, голодных и грязных на вид.
   Лошадиная тематика полностью овладела ею. В течение последней ночи, проведенной в камере хайфской тюрьмы, доктор Светлана пела о тачанке-ростовчанке, у которой все четыре колеса, вновь просила ямщика не гнать лоша­дей, утверждая, что им некуда больше спешить, жаловалась, что ей попались ко­ни привередливые.
   Успокоилась она только под утро, когда машина скорой помощи повезла её в отделение судебно-психиатрической больницы имени Абарбанэля. Там её взял под свою опеку старший медбрат Аюб. Сексуальная оперативница тоже была блондинкой.
   Аюб был чуток и внимателен. Тема песен о лошадях его живо инте­ресовала. Он даже пригласил её на концерт хора девочек-бедуиночек, а в антрак­те, обняв за плечи, отвел в буфет, где угощал вишневым тортом с коньяком.
   Её голова, еще не окрепшая от полицейских допросов, кружилась. Она зажигательно смеялась, называла Аюба "мой арабский скакун" и рассказывала хихикающим хористкам, как сама однажды неделю пасла овец в пустыне. После выписки из больницы Аюб любезно вызвался отвезти доктора Светлану в Офаким. По дороге они заскочили к нему домой, где чудно провели три дня. Аюб был неукротим и отпускал её пописать ближе к обеду. Потом она разлила шампанское, и их ягодицы прилипали к дивану. Посадив обнаженную Светлану на стол, голый Аюб читал ей сценарий нового фильма киностудии "Антисар". Она громко хлопала в ладоши и цитировала по памяти шейха Мустафу. Высказывания шейха удивительно напоминали плакаты её детства. Аюб был покорен ею, обещал бросить семью и борьбу за справедливые права народа Палестины и звал её уехать с ним в New Zealand (Новую Зеландию). Она грозила пальчиком и обещала подумать.
   Вернувшись в психбольницу, она молча дала Антонио дель Педро бутылку с человеческой кровью, которую, пользуясь своим обаянием, получила в подарок от гематологов больницы Ворона.
   Увидев своего пациента с бутылкой крови в руках и блаженной улыбкой на устах, доктор Лапша сделал вид, что не произошло ничего необычного. После раз­вода с женой он стал робок и ещё более миролюбив.
   Шапиро дель Педро, вдохновленный как щедрым подарком, так и отноше­нием доктора Лапши к его, Антонио, маленькой человеческой слабости, опубли­ковал в "Голой правде" рассказ о том, как важна на войне хорошая шутка и как нужна иногда на фронте лучезарная негритянская улыбка.
   Во время войны в Ан­голе, где кубинцы сражались против португальцев и примкнувших к ним неграм, в части, в которой служил Антонио, применялся следующий тактический прием. Ночью, ближе к полуночи, командир громко включал магнитофон и по джунглям разносились похабные анекдоты на негритянском языке. Когда вражеские солда­ты начинали смеяться, их белозубые улыбки были видны издалека, и пули добле­стных кубинцев разили врага.
   Но ратный труд вооруженного магнитофоном подразделения был недолог. Коварный противник бросил в бой опытных ветеранов, зубы которых были уничтожены кариесом, и подразделение, в котором служил Шапиро дель Педро, полностью полегло на поле брани. Спасся только Антонио, который, сжигаемый тайной страстью, в эту ночь ходил в медпункт, в надежде чем-нибудь поживиться. Вернувшись в расположение часта, Шапиро дель Педро впал в запой, который прекратился только после того, как похоронная команда увезла тела его павших товарищей.
   После запоя Антонио Шапиро дель Педро выписался из гаванской псих­больницы только непосредственно перед отъездом в Израиль, где его, как и ос­тальных репатриантов с острова Свободы, встречали с цветами.
   Прочитав рассказы негритянского цикла в рубрике "Наши корни", Пятоев пустился в воспоминания о днях, когда он служил на Кубе. По его мнению, это была замечательная страна. Вполне приличная проститутка, да и вообще любая девушка, охотно соглашалась провести ночь за банку сгущенного молока. Поки­нуть остров Свободы ему пришлось только повинуясь воинскому долгу, добро­вольно он этого бы никогда не сделал.
   Кац добавил по этому поводу, что всегда любил Пятоева за его пламенный интернационализм и высокие моральные устои.
   Гельфенбейн приступил к работе над портретом негра преклонных годов, учащего русский язык в университете имени Патриса Лумумбы. Негр был изобра­жен в университетской столовой с учебником хирургии в руках. Его окружали другие негры. Они были одеты в форму кубинской армии, белозубо улыбались и кричали "горько"! Наряженные в украинские национальные костюмы официантки разносили сало в шоколаде. На заднем плане санитары выносили из туале­та носилки. По краям носилок безвольно свешивались ноги раненного Вовы Сынка. Из глубины туалета вслед санитарам плотоядно смотрел мокрый Шапиро дель Педро.
   Картина была удостоена поощрительной премии за яркое отображение темы становления украинской государственности. Премию выдающемуся живописцу в торжественной обстановке вручила сама Анечка.
   Цикл публикаций, посвященных белозубой негритянской улыбке, появив­шийся в "Голой правде" под рубрикой "Наши корни", не мог остаться незамечен­ным. "Черный передел" разразился серией скандальных откликов.
   "Если даже бесстыдной "Голой правде" в наши дни приходится обращаться к святой теме лучезарной негритянской улыбки, оставив на какое-то время в по­кое расисток-блондинок, то плохи, очень плохи дела реакционных политиков, этих притеснителей сексуальных меньшинств, этих ничтожных людишек, пытаю­щихся встать на пути мирного процесса, ведущего к исполнению заветных чаяний арабского народа Палестины, -- писал в редакционной статье Гидеон Чучундра. -- Я призываю ещё крепче сплотить ряды прогрессивно мыслящей части общества под знаменами Великого Вождя и Учительницы.
   Права сексуальных меньшинств и арабского народа Палестины -- победят!
   Как сказал шейх Мустафа: "Мир -- люб­ви, война -- привязыванию к кровати!"
   Бумеранг истории не повернуть вспять!
   Да здравствует нерушимая дружба сексуальных меньшинств!
   Хотят ли русские войны? -- задавал риторический вопрос Гидеон и сам же да­вал на него ответ. -- К чему может привести положение, когда улицы наших горо­дов и сёл стонут из-за обилия блондо-расисток, попирающих их мостовые. Этого нель­зя стерпеть. Хочется, очень хочется предпринять что-то такое, чтобы положить конец. Необходимо как-то обуздать вырвавшегося из кувшина джинна!
   Мы не можем ждать помощи от природы, -- с грустью констатировал в кон­це статьи Чучундра, -- позаботиться о наших корнях самим -- вот наша задача".
   -- Плач Чучундры меня тревожит, -- сообщила Варенька Бух-Поволжская после прочтения пламенного воззвания Гидеона.
  -- Приятно, что, по крайней мере, он не прячет тело чёрное в утесах, шалунишка, -- согласилась с ней Светлана Капустина.
  -- А может, и нам присоединиться к борьбе за права сексуальных меньшинств, -- предложила Ольга Викторовна Борщевская, -- пепел Саввы Морозова стучит в моём сердце. В конце концов, борьба за сексуальные цели -- это так романтично.
   -- Вы знаете, -- неожиданно ударилась в воспоминания Бух-Поволжская, -- в Москве возле моего дома была военно-ветеринарная академия, иногда там выгуливали милейшего вида негров.
   -- А где вы жили в Москве? - переспросила Ольга Викторовна.
  -- На четвертой улице имени Восьмого Марта. А вы?
  -- А мы гораздо ближе к центру, на третьей Радиаторской, -- высокомерно ответила Борщевская. -- Но вернемся к нашим тараканам. Что "Голая правда" может противопоставить чудовищным инсинуациям "Чёрного передела"?
   Светскую беседу трех девиц под окном, которые пряли свои интриги поздно вечерком, прервала Анечка. Она предложила серьезное ежемесячное пожертвова­ние печатному органу РНЕФ, но при условии, что отныне газета будет называть­ся "Голая правда Украины". В своей редакционной политике орган Русского На­родного Еврейского Фронта под названием "Голая правда Украины" будет руко­водствоваться идеями непрерывного потребления конфет "Вишня в шоколаде" и решать текущие задачи строительства независимого украинского государства.
   В остальном же меценатка обещала свободу слова не ограничивать и в текущую журналистскую работу не вмешиваться.
   Через неделю я держал свежий номер "Голой правды Украины" в руках. То, что газета награждается орденом Тараса Бульбы первой степени и переходящим вишневым тортом, я знал. Лозунг под названием газеты: "Эйдлин всегда живой, Эйдлин всегда со мной, наше знамя, сила и оружие" был, безусловно, очень уме­стен. Но на этот раз, по моему мнению, заслуженный художник Кабардино-Бал­карии превзошел самого себя.
   -- Михаил Маркович, -- начал я, -- вы знаете, с каким почтением я отношусь к изобразительному искусству вообще и к вашему творчеству в частности. Но, глядя на изображенный вами орден Тараса Бульбы I степени, у неподготовленного зрителя могут возникнуть вопросы. В частности, на ордене голая Мирьям Абуркаек застыла в акробатической позе "мостик". Я уже не спрашиваю, почему она голая и почему у неё прическа в виде казацкого чуба. Но почему в её задницу воткнуты вилы, а изо рта, ушей и заднего прохода торчат конфеты "Вишня в шоколаде", как мне представляется,
я имею право уточнить.
   -- Символ Украинского государства -- трезубец, который вы несколько легкомысленно назвали вилами, -- холодно ответил Гельфенбейн, -- на который опирается фигура неньки Украины, это символ прочности устоев и нерушимости украинской государственности. Конфеты "Вишня в шоколаде", которые торчат изо рта, ушей и из заднего прохода, ясно говорят, что это продукт, который хочется есть, даже когда, казалось бы, прёт из всех дыр. Я признаю, что эта метафора не­сколько грубовата, но она глубоко народна. А образ застывшей в позе "мостик" Мирьям Абуркаек еще раз подчеркивает, что мостом к реализации законных чая­ний арабского народа Палестины может быть только прочная украинская госу­дарственность.
   -- Ваше заявление, что голая Мирьям Абуркаек -- это ненька Украина, -- сняло закономерный вопрос о величине грудей. В переводе с украинского "ненька" -- это женщина, кормящая грудью, и пышная грудь -- это её законный атрибут. Папаха Тараса Шевченко, полная конфет "Вишня в шоколаде", лежащая на животе у неньки Украины, -- это выразительный кондитерский образ. Лично меня он глубоко трогает,-- резюмировал я, -- кроме того, графиня Кадохес как символ украинской государственности -- это звучит гордо.
   В целом созданный Гельфенбейном орден был признан политсоветом РНЕФ глубоко символичным. Изменение названия печатного органа РНЕФ дало дополнительный вектор публицистической направленности "Голой правды Украины".
   В газете продолжилась публикация романа Вовы Сынка "Сила есть" под названием "Ума не треба".
   Мощно, несокрушимо, в темноте украинской ночи вставал "Под" Яна Каца, щедро разбрасывая вокруг себя конфеты "Вишня в шоколаде".
   Масса интересного содержалась в путевых заметках Варвары Бух-Поволжской "Посещение шейхом Мустафой Чернобыльской атомной электростанции с лечебны­ми целями".
   Несомненно, заслуживает внимания эссе Владимира Капустина "Днепровский аллигатор".
   Центральное место в номере заняла архиважная публикация нефтеналивного принца: "Jeep Cherokee, sweets "the Cherry in chocolate" roars and groans" (Реве та стогне джип Чароки, груженный конфетами "Вишня в шоколаде).
   В поучительной заметке Дана Зильберта рассказывается об организованной структуре правоохранительных органов на Запорожской Сечи.
   Известный израильский социолог Итамар Каплан опубликовал научную ра­боту под названием: "Illegitimate behaviors emigrants - women, arrived to Israel from area, adjoining to the Lvov confectionery factory" (Внебрачное поведение репатрианток, прибывших в Израиль из районов, прилегающего к Львовской кондитерской фабрике). На основе большого статистического материала автор, включив в своё исследование множество эпизодов, случившихся с Анечкой в Израиле, пытливый исследователь убедительно показал, насколько ве­лики его шансы стать предметом внебрачных притязаний репатрианток из районов, прилегающих к Львовской кондитерской фабрики.
   Шейх Мустафа порадовал человечество новой серией бессмертных высказываний. Много тёплых слов им было сказано в адрес конфет "Вишня в шоколаде". Не укрылось от его пристального внимания и украинская государственность. Рас­троганная Бух-Поволжская прослезилась и повязала своему любимому новый бантик.
   Много любопытного содержалось и в заметке доктора Светланы "Песни о лошадях народов мира".
   Светлана Капустина вела литературную викторину. На вопрос "С кем бы из героев повести писавшего на русском языке украинского писателя Николая Гоголя "Тарас Бульба" (Тарас Картошка) вам бы хо­телось встретиться за чашкой чая и конфетами "Вишня в шоколаде?" Давалось четыре варианта ответа:
  
      -- С женой Андрея.
      -- С Янкелем.
      -- С поляком, убившим Тараса Бульбу.
      -- Со всеми тремя одновременно в русском ресторане в Тель-Авиве.
  
Победителю была обещана пороховница, полная конфет "Вишня в шоколаде". Остропублицистическая работа Костика (Константина Будницкого) "Абрам родил Иакова" напоминала нам о приближающихся на Украине выборах.
   В этом же номере началась публикация увлекательного детектива Дана Зильберта. Книга называлась "Запорожская Сечь как зеркало русской мафии в Израиле", и в ней рисовались жизнеутверждающие перспективы сращивания израильской политической элиты с нелегаль­ными эмигрантами с Украины, работающими в публичном доме "Экстаза".
   Со страстным призывом к вегетарианству обратился в своей статье "Галушки с вишнями в шоколаде" Антонио Шапиро дель Педро.
   О старинном обычае эфиопских евреев делать обрезание в украинской горо­де Белая Церковь рассказал в своей заметке Славик Оффенбах. В газете приводи­лись красочные фотографии.
   С большой теплотой Вениамин Леваев вспоминает те незабвенные дни, ког­да он отличился в разгроме банд бендеровцев под Маневичами. Тогда сержанта войск НКВД Вениамина Леваева наградили медалью "За отвагу" и отпуском на 5 дней.
   Любителей мемуаров порадуют записки Ольги Борщевской "Инесса Арманд как мамка батьки Махно".
   Юного читателя, несомненно, привлечёт цикл стихов молодой израильской поэтессы Инбар бен Ханаан, начинающийся словами:
  

Как я была Белобородько,

Была, как вишня в шоколаде...

   Братья Папон Бубунов и Бубон Папонов, под псевдонимом "????? ??????" (Тиква Попова), опубликовали любопытные этнографические заметки о ветеранах борьбы за неза­висимость Украины, собирающихся выехать на постоянное место жительства в государство Израиль. Ветераны борьбы за независимость Украины, к которой Тиква Попова причисляла и Вениамина Леваева, жаловались на плохое состояние здоровья и в один голос изъявляли желание лечиться в больнице Ворона.
   В частности, Вениамин Леваев длительное время чувствовал себя плохо. Он быстро уставал, много и неуместно потел, кинематографические шедевры кино­студии "Антисар" перестали его возбуждать. Он мучился бессонницей и засыпал средь бела дня. Визиты в поликлинику не приносили ему удовлетворения. Врачи говорили о перемене климата, возрасте, переживаниях и не хотели слушать рассказов о лысых персиках и клятв хлебом.
   Мирьям Абуркаек порекомендовала ему "to be treated by national means and to drink diuretic tea" (лечиться народными средствами и пить мочегонный чай). "The folk healer" (Народная целительница), к которой Мирьям привела Ве­ниамина Мордыхаевича, оказалась старой проституткой, двадцать пять лет назад изгнанной из публичного дома "Экстаза" за утерю товарного вида. Несмотря на обилие клиентуры, она брала недорого и лечила своих клиентов "will pass" (минетом).
   Лева­ев попытался в последнюю минуту увильнуть от лечения, сославшись на то, что он так плохо себя чувствует, что у него ничего не получится, но Мирьям пристыдила его. Да и понял, о чём, собственно, идёт речь Вениамин Мордыхаевич только тогда, когда изменить что-либо было уже невозможно.
   Лечебный процесс шёл с трудом, сопровождался тяжелыми вздохами и обильными клятвами хлебом, но, в конечном итоге, был победоносно завершен.
   Народная целительница выну­ла искусственные челюсти, которые она добросовестно дезинфицировала после каждого клиента, и, выпив рюмку арака, веско заявила, что уважаемый Вениамин Мордыхаевич страдает диабетом. По её ощущениям уровень глюкозы у него в крови никак не менее трехсот миллиграммпроцентов, при норме не более ста двадцати, и, кроме того, по её мнению, господин Леваев страдает застарелой не ­леченой гонореей, но не это определяет тяжесть его состояния. После этого она предложила Вениамину Мордыхаевичу посетить её через месяц после начала медикаментозного лечения, а также попросила его разрешения сфотографироваться на фоне его татуировки.
   У неё была богатейшая коллекция татуировок, нанесенных на половые орга­ны, но такой, как у Леваева, ей не попадалось. В далекой юности, когда Вениамин служил в войсках НКВД, замполит наколол ему на нижней части живота портрет Карла Маркса. Лицо основателя теории научного коммунизма было дано в нату­ральную величину и дышало жизнью. Особую достоверность татуировке придава­ло то обстоятельство, что волосы на лобке Леваева изображали бороду вождя ми­рового пролетариата. Вконец обессиленный Леваев не смог отказать народной целительнице в совместном снимке и даже подписал фотографию.
   Врачи поликлиники подтвердили оба диагноза, назначили диету и лекарства, и состояние Вениамина Мордыхаевича резко улучшилось, что ещё раз подтверж­дает высокий уровень израильского здравоохранения вообще и израильской на­родной медицины в частности.
   Узнав о чудесном исцелении Леваева, собралась в дальнюю дорогу и Бух-Поволжская. Надев на шейха Мустафу нарядный костюмчик, Варвара Исааковна вместе со своим любимцем посетила народную целительницу. Осмотрев шейха Мустафу, светоч народной медицины заявила, что "невелик Израиль, а отступать есть куда". После этого в окрестностях Ливна её больше никто не видел. И только Вениамин Леваев уезжал иногда навещать её в затерянный в горах Галилеи старинный город Цфат.
   Когда доктору Лапше рассказали о методах работы целительницы, то он ска­зал, что никакая это не народная медицина, а обычная физиотерапия. И что у это­го метода есть самые неожиданные побочные действия. Например, американский президент Билл Клинтон из-за этого метода чуть не потерял свой пост.
   В действительности доктор Лапша просто ревниво относился к успехам на­родной медицины и завидовал известности Моники Левински (Monika Lewinsky).
   Вячеслав Борисович Борщевский предложил Вениамину Леваеву в соавтор­стве с народной целительницей написать сценарий для нового фильма киносту­дии "Антисар", но при этом потребовал акцентировать внимание зрителя на борь­бе за законные права арабского народа Палестины.
   Параллельно с этим начались актерские пробы. На роль выздоровевшего Вениамина Леваева был утвержден Вова Сынок. Образ заболевшего Вениамина Мордыхаевича до начала народного лечения предстояло создать Антонио Шапи­ро дель Педро.
   Сложный, многоплановый образ народной целительности выпал на долю неподражаемой Бух-Поволжской. Требовательная к себе актриса приступила к репетициям незамедлительно. После длительного периода колебаний на цент­ральную роль в фильме, роль Мирьям Абуркаек, теоретически обосновавшей ос­новную концепцию лечения всех заболеваний методом народной медицины, а также воплотившей свою концепцию в жизнь, была приглашена сама Мирьям Абуркаек (графиня Кадохес).
   Доктор Светлана приняла участие в работе над фильмом в качестве научного консультанта.
   Светлана Аркадьевна Капустина снялась в фильме в качестве дублёра.
   Несомненной удачей фильма была работа звукооператора Константина Будницкого.
   Дан Зильберт, отвечающий за операторскую работу, как обычно, показал се­бя крепким профессионалом.
   Музыкальное сопровождение в исполнении хора девочек-бедуиночек было тактичным и придало и без того трогательному сюжету дополнительную выразительность.
   Младший медбрат в отставке майор Пятоев был постановщиком трюков и сцен фехтования.
   Высочайший уровень мастерства, продемонстрированный художником по костюмам Михаилом Гельфенбейном, удовлетворял вкусам самого взыскательно­го и искушенного зрителя.
   Пронзительный образ неизлечимого больного, созданный шейхом Мустафой, не мог оставить равнодушной даже статую командора.
   Фильм был решен в камерной, неспешной манере с обилием крупных пла­нов, что так характерно для творческого почерка Дана Зильберта, и был тепло встречен зрительской аудиторией. Но критика отнеслась к нему прохладно. По мнению кинокритиков представляющих прогрессивно мыслящую часть об­щества, а других в Израиле нет, в фильме недостаточно выпукло была дана тема борьбы арабского народа Палестины за свои законные интересы. Сексуальные меньшинства не были представлены вовсе, что, по мнению критиков, лишало фильм пикантности, актуальности, широты кругозора, публицистической заостренности, а главное, лишало его воспитательной ценности, обращённой к подрастающему поколению.
   "Голая правда Украины" дала достойный отпор злопыхателям, хотя Светлана Аркадьевна Капустина была целиком поглощена двумя новыми многообещающи­ми проектами.
   Ветераны публичного дома "Экстаза" Мирьям Абуркаек и Валентина Рожкова, при активном участии Инбар бен Ханаан и народной целительницы, естественно, под мудрым руководством Светланы Капустиной готовили к выпуску газету "Го­лая Пионерская правда".
   Кроме этого, верные заветам Великого Вождя и Учительницы объединенные силы редколлегий "Голой правды Украины" и "Черного передела" работали над созданием еженедельника "Голая правда сексуальных меньшинств".
   Параллельно с этим "Голая правда Украины" не на минуту не прекращала своей усилий по сионистскому воспитанию трудящихся. В очередном номере газеты были поме­щены воспоминания пламенного, убежденного сиониста Игоря Пятоева, повествующие о его трудной борьбе за выезд на историческую родину его супруги, в го­сударство Израиль. Справедливо подчёркивался сам факт существования независимого украинского государства в деле репатриации Пятоева на историческую родину его супруги.
   "Голая правда Украины" поведала следующее: Игорь Пятоев, майор узбекской армии, прибыл вместе с семейством навестить свою престарелую матушку в крупный культурный центр независимой Украины город Винница. По прибытии на место, Игорь Александрович начал хлопотать о получении им украинского гражданства, мотивируя это наличием у него мате­ри-украинки, с одной стороны, и наличием у него же одной тысячи американских долларов, со стороны другой, которые он с готовностью употребит в целях полу­чения искомого гражданства. Доводы узбекского офицера компетентные лица со­чли убедительными, и семейство Пятоева пополнило собой население независимой Украины.
   В дальнейшем, не приступая к изучению украинского языка, супруги Пятоевы обратились в компетентные органы города Винницы с нижайшей просьбой о выезде на постоянное место жительства в государство Израиль, откуда была кор­нями супруга полуукраинца, Роза.
   И все было бы хорошо, если бы Игоря Александровича случайно не узнал его бывший сослуживец, с которым Пятоев не только служил вместе в Ираке, но и одновременно с ним поступал в академию генерального штаба. Эта нелепая случайность привела к тому, что выяснилось, что Игорь Александрович не только не уво­лился из рядов узбекских вооруженных сил, но более того, не ставя в известность свое узбекское начальство, продолжал тайно служить в компетентных органах Российской Федерации, где дорос до звания подполковника.
   После того как всплыли эти печальные обстоятельства, Игоря Александ­ровича пригласили на беседу в компетентные органы Украины, где ему было ска­зано следующее: "То, что ты знаешь узбекские секреты, нам плевать. Но то, что ты, москаль, полон российских секретов, нас радует. И пока ты эти секреты не подзабыл, езжай-ка ты в течение двадцати четырех часов в Израиль".
   Полукарел-полуукраинец, москаль Пятоев спорить не стал и отбыл на историческую родину супруги ближайшим рейсом.
   К месту службы по окончании отпуска майор Пятоев, понятное дело, не вер­нулся. А, в тайне от своих начальников в узбекских и российских вооруженных си­лах, приступил к исполнению обязанностей младшего медбрата в Офакимской психиатрической больнице.
   Выход на экран нового фильма киностудии "Антисар", а также глубинные процессы, происходящие на его глазах в офакимской прессе, до глубины души потрясли и доктора Лапшу. В связи с чем он обратился с пламенным воззванием к работникам отделения судебно-психиатрической экспертизы офакимской психбольницы.
   "Медбратья и медсестры, -- писал он, -- друзья! Прекрасен наш союз. Тёмные дни миновали. Час наступленья пробил. Как говорил кто-то из страдающих психическими расстройствами: "Qui Иtait personne, celui-lЮ deviendra tout" (Кто был никем, тот станет всем). Жизнь доказала его правоту, хотя сам он под влиянием медикаментозного лечения окреп духом и в дальнейшем от своих слов отказался.
   Ведомые идеями Великого Вождя и Учительницы, мы разрушим весь мир сексуального насилья, а затем... О, мы только можем мечтать о том времени, ко­торое наступит затем. Затем в полном объеме мы обеспечим как законные требо­вания арабского народа Палестины, так и справедливые права сексуальных мень­шинств. Да, мы положим себя на алтарь служения этой великой цели, но и чёрт с нами. Как писал поэт-сионист Владимир Маяковский,
  
   Я славлю Отчизну,
   Кото­рая есть.
   Но трижды,
   Которая будет!
  
   В этих строках поэт не только призывал к выезду на постоянное место жительства в государство Израиль. В этих словах есть тайный, мистический, сакральный смысл. Прозорливый, не принимающий психиатрического лечения читатель, хорошо понимает, что за этими строками стоит "Поц". Видел его и поэт. Это будоражило и пугало его, в дальнейшем он хотел как-то защититься. Даже на облако Маяковский пытался надеть штаны, но, конечно, это уже не мог­ло помочь.
  
   Я достаю из широких штанин
   Дубликатом бесценного груза...
  
   -- справедливо указывал В. В. Маяковский. Планов громадьё заставляло его сердце учащённо биться. Поэт обогнал свою эпоху, но, не будучи вооруженным основополагающими идеями Великого Вождя и Учи­тельницы о законности требований арабского народа Палестины и о правах сек­суальных меньшинств, Владимир Маяковский не смог стать героем своего време­ни и его постиг закономерный финал. Лодка замечательного поэта разбилась о быт".
   Заканчивал свое воззвание доктор Лапша призывом изгнать замки и запоры. В широких массах медбратьев и медсестер воззвание доктора Лапши вызвало неоднозначную оценку.
   Пламенным сторонником взглядов доктора Лапши заявил себя Ян Кац. По его словам, такого тонкого и глубокого проникновения в сакральное значение понятия "Поц" ему давно не доводилось встречать.
   Официальной реакции Сынка не последовало, так как ему пришлось консультироваться с мамой, а пока Вова встретился с мамой, он забыл, о чем шла речь в воззвании.
   Меня же обеспокоил сам факт обращения доктора Лапши к жанру воззвания. Помня постоянные попытки доктора Лапши начать, путем лжесамоубийства, ка­рьеру шариатского мыслителя Бидона Надоева, а также его сексуальную-правовую неуравновешенность, мной был поставлен вопрос перед руководством русской мафии об обследовании доктора Лапши методами народной медицины.
   Доктор Лапша самоотверженно согласился на лечебные процедуры. В даль­нюю дорогу, в город Цфат, его провожали всем отделением.
   Доктор Светлана не могла сдержать слёз.
   Я, Кац и Вова Сынок грянули троекратное "ура"!
   Валентина Рожкова, один за одним, бросала вверх специально приготовленные для
   такого случая чепчики.
   Антонио Шапиро дель Педро держал в руках плакат с надписью "No pasaran!" (Они не пройдут!).
   Вениамин Леваев делился яркими воспоминаниями с корреспондентом "Го­лой правды Украины" Ярополком Капустиным.
   Киностудия "Антисар" не могла оставаться в стороне от этого исторического события. Дан Зильберт снимал исторические кадры проводов, стараясь не упус­тить ни одной детали.
   Инбар бен Ханаан по прямому указанию Бориса Эйдлина приготовила для уходящего в дальнюю дорогу доктора Лапши и сопровождающих его лиц, а сопровождать его самоотверженно вызвался младший медбрат запаса Пятоев, чемодан с конфетами "Вишня в шоколаде".
   Была получена и зачитана перед строем работников отделения судебно-медицинской экспертизы приветственная телеграмма от губернатора Тульской области.
   Глеб Петрович писал, что еще, будучи скромным начальником управления КГБ по Туле и Тульской области, когда он только начинал свою блистательную криминальную карьеру и был бесконечно далёк от понимания необходимости принятия Русью мусульманства, уже тогда он широко пользовался методами народной медицины в своей практической деятельности.
   Когда торжественная процедура проводов была почти завершена, шейх Мустафа с воплем: "Навеки с доктором Лапшой!" с такой силой рванулся к машине, что чуть не порвал цепь, которой его привязала заботливая Варвара Бух-Поволж­ская к трактору. Эту душераздирающую сцену нельзя было лицезреть без слез.
   По прибытии на место доктор Лапша спросил у народной целительницы, бу­дет ли применяться местное обезболивание.
   Корифей народной медицины заявила, что обезболивание только мешает, и потребовала снять брюки. Придирчиво осмотрев орган, который подлежал ле­чебному воздействию, она обратила внимание присутствующих на отсутствие "???? ????" (обрезания) на подлежащему лечебному воздействию органе. Её лицо стало строгим, и она потребовала увеличения гонорара на двад­цать процентов. Кроме того, она выразила сомнение в еврейском происхождении доктора Лапши и уверенность в том, что её пациент купил свидетельство о рождении перед выездом в Израиль.
   Со своей стороны, доктор Лапша заверил всех присутствующих в своей постоянной и неиз­менной принадлежности к еврейскому народу и сообщил, что свидетельство о рождении у него под­линное, а перед выездом в Израиль он купил водительские права. Что же касает­ся обрезания, то его родители хотели сделать ему эту медицинскую манипуляцию через знакомого хирурга, работавшего в главном клиническом военном госпитале имени Бурденко в Москве, но в последнюю минуту что-то сорвалось.
   Пятоев сказал, что рассказу доктора Лапши он верит. Ему самому пришлось лечиться в госпитале имени Бурденко в Москве, и он сохранил об этом лечебном учреждении самые тёплые воспоминания. С его слов, будучи в лейтенантском возрасте, он находился в хирургическом отделении вышеупомянутого госпиталя. Командованием была поставлена перед ним боевая задача вырезать паховую гры­жу. В палате грыженосцев личный состав подобрался холостой и жизнерадостный. Санитарками в госпитале работали девушки-солдатки, имеющие лимитную московскую прописку и учившиеся в вечернем медучилище. Палату грыженосцев в качестве санитарки об­служивала девица редкой красоты с явными садистскими наклонностями. Она кокетничала со всеми пациентами одновременно, но доступа к телу не позволяла. Госпиталь тогда являлся военным учреждением, и в нём соблюдался режим секретности. Поэтому никто не знал, когда его возьмут на операцию. График операций ви­сел в комнате врачей. Садистка-санитарка подглядывала, когда кто идёт на опера­цию, и в ближайшую после операции ночь обещала отдаться. Будучи девушкой не только исключительно красивой, но и честной (такой её воспитал комсомол), она пребывала вечером в день операции в вызыва­ющих одеждах.
   После операции по поводу грыжи, когда у человека разрезан живот, ему больно не только любить, но даже кашлять и глубоко дышать. Красавица-санитар­ка объяснений никаких не принимала, отсутствие взаимности связывала с недо­статком любви и расставалась навсегда. Ослабленные потерей грыжи военнослу­жащие очень переживали, клялись в любви, и при воспоминании о ней им было мучительно больно.
   Горячий полукарельский парень, лейтенант Пятоев, не спал два дня и старал­ся не смотреть на неё, пока не выписался из госпиталя.
   Но эти опасные игры с офицерским составом элитных подразделений Совет­ской армии не могли продолжаться бесконечно долго. Однажды один старший лейтенант спецназа откликнулся на её зов. Она точно знала, что его операция закончилась два часа назад, и поэтому безбоязненно провела его в операционную и позволила себя раздеть, а так же положить на операционный стол.
   Разошедшиеся швы послеоперационной раны и обильная кровопотеря не помешали спецназовцу выполнить свой солдатский и человеческий долг.
   Когда голая, залитая кровью с головы до ног, только что лишившаяся невин­ности, проживающая в столице своей родины по лимитной прописке, редкой кра­соты санитарка вбежала в комнату дежурного хирурга и сообщила ему, что ее су­женый истекает кровью на операционном столе, у врача с двадцатилетним стажем выпала из руки уже поднесенная ко рту рюмка с неразбавленным спиртом. В гос­питале имени Бурденко такого не случалось со дня его основания.
   Повествование майора Пятоева на народную целительницу большого впе­чатления не произвело, но она выразила большую заинтересованность татуиров­кой, нанесенной на доктора Лапшу.
   Татуировка действительно была неординарной. На ней были изображены одновременно лица двух разных литературных персонажей. Это были Буратино и мальчик "????" (Мотл) -- героя классика еврейской литературы на языке идиш, писателя Шолом-Алейхема.
   Мотл выделялся, даже на фоне своих сверстников, большим изогнутым но­сом. Когда мужской орган доктора Лагапи был приспущен, на зрителя смотрел мальчик Мотл, причем вышеупомянутый орган удивительно реалистично отображал нос мальчика. Когда же думы доктора Лапши принимали романтическое направ­ление, на зрителя уже смотрел Буратино с характерным носом, вытянутым далеко вперед. Но самое удивительное было не в этом. Когда на зрителя смотрел мальчик Мотл, то казалось, что его нос покрыт какими-то мелкими темными пятнами, ве­роятно угрями. Но когда нос мальчика Мотла вырастал до размеров носа Бурати­но, то становилось особенно ясно, что это не угри, а буквы, которые складывались в надпись: "Заслуженный художник Кабардино-Балкарии Гельфенбейн Михаил Маркович. Отделение судебно-медицинской экспертизы Офакимской психиат­рической больницы".
   Народная целительница, с разрешения доктора Лапши, сфотографировалась отдельно на фоне мальчика Мотла, отдельно на фоне Буратино и отдельно на фо­не надписи.
   После этого со словами: "А вы говорите: "шейх Мустафа!". Нет, не ценим мы ещё нашу интеллигенцию" она приступила к работе.
   Лечебные процедуры очень помогли заведующему отделением судебно-психиатрической экспертизы. От пафоса и патетики не осталось и следа. Воззвание, как литературный жанр, вызывал в нём стойкое отвращение.
   Испытывая законную гордость за свое высокое профессиональное мастерст­во, народная целительница, как бы невзначай, коснулась темы татуировки, изобра­женной на докторе Лапше.
   -- Вы бы не могли мне рассказать, при каких обстоятельствах ваш организм украсил этот замечательный образец декоративно-прикладного искусства? -- спросила она.
   Исцеленный доктор Лапша поведал ей, в каком тяжелом состоянии посту­пил в психбольницу маститый кабардино-балкарский живописец. Перед лечащим врачом, которым был доктор Лапша, встала непростая задача найти индивидуаль­ный подход, некий золотой ключик, который бы открыл волшебную дверцу к сложным, навеянным белой горячкой переживаниям Гельфенбейна.
   Как раз в это время общество евреев, выходцев из Тулы и Тульской области под патронажем Дины Капустиной, объявило конкурс на лучшее произведение декоративно-прикладного жанра в связи с установкой памятника мастеру Левше на его могиле на тульском еврейском кладбище.
   Доктор Лапша понял, что это его единственный шанс. Ему удалось убедить пребывающего в душевном кризисе художника принять участие в конкурсе. Живописец работал как одержимый. Доктор Лапша самоотверженно выступил в качестве своеобразного сырья, в качестве некого холста, на котором вдохновенный мастер уверенными, сочными мазками создавал незабываемые образы Буратино и мальчика Мотла.
   Доктора Лапшу захватила необычность художественного замысла. Работа шла день и ночь. Доктор Светлана, скрывшись в ветвях, пыталась проникнуть в творческую мастерскую живописца. Но замечательное произведение декоратив­но-прикладного искусства было закончено в срок и получило высокую оценку жюри конкурса, почетным председателем которого был ответственный за разви­тие культуры в аппарате тульского губернатора, кандидат искусствоведения, Ах­мед Алузаел.
   Чудесное исцеление доктора Лапши было с удовлетворением встречено все­ми членами русской мафии. В поселении Ливна только и говорили о народной целительнице и ее чудодейственном методе.
   Между тем жизнь в сумасшедшем доме не замирала ни на минуту. Как-то мне пришлось работать в ночную смену с медсестрой с простым марокканским име­нем Фортуна. От нечего делать я начал переводить на иврит роман Льва Толстого "Анна Каренина".
   Потрепанный том "Анны Карениной" остался в наследство отделению судебно-психиатрической экспертизы от одного домушника, представителя старин­ной одесской воровской фамилии, который влез через форточку в квартиру, расположенную на девятом этаже двенадцатиэтажного дома и вышел оттуда с большим двухкамерным холодильником в руках. Представителям правоохранитель­ных органов показался подозрительным человек, идущий медленно в гору с ог­ромным холодильником в руках при температуре +34®С. Полицейские стали наблюдать за необычным пешеходом, но когда из холодильника выпала бутылка водки "Финляндия" и с грохотом разбилась об асфальт, терпению бдительных офакимских полицейских пришёл конец, и они задержали прохожего с холодильником в руках.
   Для человека, совершившего столь незаурядную кражу, путь от полицейско­го участка до психбольницы оказался недолог, но и в отделении судебно-психиатрической экспертизы он не задержался. Его психическое, впрочем, как и физиче­ское, состояние было расценено как совершенно удовлетворительное, а неразум­ный поступок объяснялся непониманием израильских реалий.
   Необходимо отметить, что даже самые солидные советские уголовники, если они совершали правонарушение в течение первого месяца после репатриации в Израиль, попадали в руки правосудия из-за нелепых недоразумений и незнания элементарных норм поведения. Никогда не забуду одного из самых авторитетных грузинских грабителей банков, который любил свою профессию беззаветно, и пер­вую попытку ограбить банк совершил, даже не зная нескольких слов на иврите.
   В Израиль он прибыл без багажа, с одной лишь гранатой в кармане. При этом он пребывал в полной уверенности, что с его квалификацией он заработает себе на хачапури с икрой в любой более или менее приличной стране, к которым он от­носил и Израиль. Грузия, после обретения долгожданной независимости, в категорию более или менее приличных стран, конечно же, не попадала.
   Воспользовавшись русско-ивритским разговорником и знаниями, почерп­нутыми за четыре дня изучения языка иврит, он послал записку, в которой сооб­щал, что если банковская служащая не даст ему денег, то он взорвет всё отделение банка. С этой запиской он явился в банк, протянул записку служащей, мягко улыбнулся и раскрыл заранее приготовленную сумку. Далее события развивались совсем не так, как он предполагал. Взглянув на записку, служащая также мягко улыбнулась, закивала головой в знак согласия, встала с кресла и ушла.
   Пока изумленный налетчик размышлял, что ему делать дальше, служащая вернулась с солидно одетым господином, который тоже мягко улыбался, предло­жил грабителю кофе и вместе со служащей с помощью жестов пытался ему что-то объяснить.
   Вооруженный гранатой новый репатриант решил, что произошло какое-то недоразумение, и оказался прав. Написанная им записка была так далека от норм ивритской грамматики, что её содержание оказалось загадкой как для юной служащей, так и для её солидного начальника. Но из их жестикуляции он понял, что через несколько минут придет охранник, который говорит по-грузински, и тогда банковские работники с удовольствием удовлетворят все его просьбы и пожела­ния. Прижав к сердцу гранату в знак благодарности, дерзкий грабитель покинул отделение банка до прихода охранника.
   Во время следующего ограбления он действовал более решительно. Подойдя к служащей, он вынул из гранаты кольцо, покрутил кулаком, в котором была за­жата граната, перед носом перепуганной женщины и на хорошем грузинском язы­ке коренного тбилисца потребовал денег.
   Служащая репатриировалась в Израиль из Аргентины и не только не знала грузинского языка, но и не подозревала о существовании Грузии вообще. Тем не менее, она его прекрасно поняла и, ни минуты не раздумывая, стала переклады­вать пачки с деньгами в предусмотрительно раскрытую сумку. Эту идиллическую сцену нарушил директор банка, который на хорошем грузинском языке спросил у налетчика, не стыдно ли ему.
   Обрадованный неожиданной встречей с земляком, грабитель поинтересо­вался, почему ему должно быть стыдно.
   -- Ну как же, -- изумился директор банка, -- я единственный в Израиле дирек­тор отделения банка -- грузин, и именно моё отделение банка ты пришел грабить. Как после этого будешь смотреть людям в глаза? Да тебя не пустят ни в один гру­зинский ресторан во всем Израиле! Но я могу тебе помочь. Ты ещё можешь вер­нуть деньги и пойти в другое отделение банка, которое расположено через два квартала. Директором там работает марокканец, кстати, мой хороший знакомый. Там ты сможешь спокойно забрать всю наличность, а вечером мы прекрасно по­сидим в грузинском ресторане "Мзиури", куда я тебя приглашаю".
   Патриарх грузинских грабителей банков был хранителем строгой морали грузинских уголовников. Рассуждения директора банка показались ему очень убедительными. Он вернул деньги служащей, вставил кольцо в гранату и покинул, чуть было так лихо не ограбленное им, отделение банка.
   Если бы директор банка сгоряча не пригласил бы его в ресторан, то, вероят­но, тбилисский налетчик опустошил бы не одно отделение израильских банков. Но тратиться на ресторан директор банка не хотел и поэтому выполнил свой граж­данский долг и позвонил в полицию.
   Налётчичик был настолько изумлен поступком директора банка, что в полиции возникли сомнения в его психической уравновешенности и послали его на судебно-психиатрическую экспертизу.
   В отделении грабитель банков, которому плюнули в душу, вёл себя вызываю­ще. Мне, Кацу и Пятоеву было предложено связать его. Боевая схватка скоротеч­на, и через минуту грузинский уголовный авторитет был за руки и за ноги привя­зан к кровати.
   Поняв, что сопротивление бесполезно, он поинтересовался, сколько лет мо­ей дочери.
   --Тринадцать, -- ответил я.
   -- Познакомь! -- еле шевеля разбитыми губами, пробормотал налетчик-идеалист.
   К сожалению, ещё не часто доводится встречать среди представителей израильского уголовного мира примеров столь высоких моральных устоев и образцов глубокой нравственности, как в этом случае.
   Мои размышления о высотах человеческого духа прервала моя напарница с романтическим именем Фортуна. Она поинтересовалась, чем я занимаюсь.
   -- Перевожу Льва Толстого на иврит. Работа кипит. Я уже перевел первую фразу: "Всё смешалось в доме Облонских".
   -- Это хорошо, что ты переводишь книгу о тяжелой участи евреев в Российской империи, -- заявила Фортуна. -- Я считаю, что наши дети должны знать всю правду о погромах.
   Такой трактовки переведенной мной фразы, я, признаться, не ожидал.
   -- Почему ты решила, что роман Льва Толстого "Анна Каренина" посвящен судьбам российских евреев? -- поинтересовался я.
   -- Ты, наверное, думаешь, что я дурочка, совсем книг не читаю, -- обиженно ответила Фортуна, -- а я, между прочим, понимаю, что автор романа почтенный, глубоко религиозный еврей. На портрете у него умное выражение лица и большая
окладистая борода, что так характерно для религиозных евреев. Кроме того, у него типичное для русских евреев имя -- Лев. А что, кроме погромов, может описывать фраза: "Всё смешалось в доме Облонских"? Облонский -- это типичная для восточноевропейских евреев фамилия. А что может быть причиной того, что всё смешалось в доме приличной еврейской семьи, кроме погрома? Уверена, что в ро­мане Льва Толстого "Анна Каренина" описывается еврейский погром в черте оседлости, который, вероятно, пришлось пережить самому автору и его семье.
   Её рассуждения были настолько логичны, что я сам чуть не поверил, что Лев Толстой -- жизнеописатель еврейского местечка переживший Кишинёвский погром.
   С Фортуной и у Каца были связаны многоплановые воспоминания. Ян час­то работал с Фортуной в ночную смену. Её муж был владельцем малюсенькой фа­брики по упаковке орешков. На этой фабрике работали все родственники Форту­ны, и поэтому этот гигант израильской индустрии сотрясали непрерывные скло­ки и трудовые конфликты. Супруга Фортуны звали Арманд, но сама Фортуна на­зывала его Мандо. Профсоюзным вожаком, постоянно поднимающим пролета­риев фабрики по расфасовке орешков на борьбу против капиталистической экс­плуатации, была мама владельца фабрики. Длинными бессонными ночами Фор­туна кормила Каца орешками и рассказывала ему о классовых конфликтах, сотря­савших её семью. Главной героиней этого бесконечного ночного сериала, естест­венно, была мама Мандо.
   Иврита Кац не понимал, поэтому, что именно ему так эмоционально рассказывают каждую ночь, он не знал. Но почему-то решил, что Фортуна рассказывает ему содержание телесериала "Конец в Тропиканке".
   Ивритское словосочетание "???? ?? ????" (има шель Мандо) означает "мама Мандо". Но малосведущий в иврите Кац считал, что это ругательство, пришедшее в иврит из русского. И звучит оно по-русски, как "мама Манды".
   История формирования и развития неформальной ивритской лексики про­ста, но интересна. Во времена царя Соломона и Иисуса Христа еврейский народ, как и все остальные народы, много и с большим чувством матюгался. Но в даль­нейшем евреи жили в рассеянии и пользовались в повседневном обиходе матюгами тех народов, среди которых обитали. Язык иврит сохранился как язык священ­ного писания. Тот, кто читал Библию, знает, что герои Ветхого и Нового Заветов во­обще не матюгаются, в какие бы сложные, включая распятие, житейские ситуа­ции они не попадали. Таким образом, оригинальная ивритская неформальная лексика была утеряна безвозвратно.
   После образования Израиля язык иврит становится государственным язы­ком. Для повседневной жизни рядового обывателя, как, впрочем, и для нормаль­ного функционирования государственной машины, жизненно необходима бога­тая и выразительная неформальная лексика. Эта важнейшая и насущнейшая зада­ча языкознания была стихийно решена народом двумя путями. Одна часть матюгов пришла из русского языка, на котором говорило большинство первых репат­риантов, другая часть выразительных ругательств, вошедших в современный ив­рит, пришла из арабского языка.
   Самым общеупотребительным на сегодняшний день ругательством в Израи­ле является "????????" (кибенемать). Это словосочетание по своему эмоциональному заряду примерно эквивалентно выражению "иди к чёрту", и им широко пользуются политические деятели, стремящиеся показать свою близость к народу.
   На фоне этого чистая вера Яна Каца в то, что в иврите существует ругатель­ство "мама Манды", совсем не кажется странной. Более того, когда доктор Лап­ша, который на иврите в совершенстве мог изъясняться и писать, услышал от Каца "мама Манды" вместо "пошел ты на..." удивлен не был. Сомнений в том, что это блатной жаргон, с которым Кац познакомился в ходе тесного общения с обитателями отделения судебно-медицинской экспертизы, у него не возникло.
   Ян не был единственным, с кем случались печальные, а иногда даже трагиче­ские события из-за плохого знания иврита. Мне вспомнился случай, который произошел со мной во время учебы в университете на факультете "ухода". Во вре­мя лекции студентам был задан вопрос: "?????? ???? ?? ?????? ???? ?? ??? ???????"(Какие признаки отравления угарным га­зом вы знаете?)
   На факультете, который готовил медсестер с высшим образованием, я был самым старшим студентом и редким представителем сильной половины человече­ства. На поставленный вопрос я ответил громким голосом, в котором явственно слышалась утомленность жизнью и отягощенность глубокими знаниями. Моей задачей было сказать: "признаком отравления угарным газом являются губы цве­та спелой вишни". Вишня на иврите "???????" (дувдуван). Я же сказал похожее, но другое слово. Я сказал "???????" (дугдуган), что в переводе с иврита означает "клитор".
   Не знаю, что меня подтолкнуло на этот героический поступок. То ли это навеяло музыкой, доносившейся из окна, то ли я слишком внимательно рассматривал лектора, стар­шую медсестру отделения токсикологии больницы Ворона, которая была в прозрачной блузке, недавно сделала очень удачную операцию по подтягиванию сво­ей большой груди ближе к подбородку и с тех пор бюстгальтер не надевала принципиально. Сейчас это уже трудно установить. Но я сказал то, что сказал. То, что я получил в это мгнове­ние длинную, но выразительную кличку ?????? ?? ????? ?? ??????? ???? (губы цвета спелого клитора), это я по­нял сразу. Но то, что реакция моих сокурсников будет такой бурной, я не ожидал.
   Самая полная студентка упала со стула и корчилась на полу в приступе сме­ха. У моей соседки слева истерический смех уже перешел в безудержные рыдания. Лектор в первую минуту непроизвольно прикрыла грудь руками, но быстро при­шла в себя.
   -- Студент Маковецкий, конечно, имел в виду спелую вишню, -- не­удачно попыталась исправить положение старшая медсестра отделения токсикологии.
   С разных концов аудитории послышались различные версии того, что я имел в виду. Спелая вишня среди них не фигурировала.
   После окончания лекции другая слабо знающая иврит студентка долго жала мою руку. Месяц назад на практике по психиатрии она записала в истории болез­ни: "больная ввела во влагалище "????" (топор) вместо: "больная ввела во влагалище "???" (морковь). Для этого ей было достаточно перепугать две буквы. На расширенной пятиминутке она звонким пионерским голосом зачитала, что написала, и не сразу поняла, что в её рассказе так потрясло присутствующих. Но после моего открытия в области симптомов отравления угарным газом её история с топором потеряла всякую ост­роту и актуальность.
   Я смотрел на неё, и мне вспомнились стихи, которые сидели в моем мозгу с раннего детства.

По реке плывет топор

До города Чугуева.

Ну и пусть себе плывет

Топорище хуево.

   Эти строки тонко передавали то настроение, в котором я пребывал во время её жаркого рукопожатия.
   Чтобы как-то отвлечься от воспоминаний о чудесных студенческих годах, я раскрыл свежий номер "Голой правды Украины" и начал читать его с последней страницы. Там были опубликованы страницы литературной викторины.
   Газета спрашивала: "Кто любит пышное природы увядание, в багрец и золото одетое?". Как обычно, давалось четыре варианта ответа:
  
   1.Пушкин
   2.Шейх Мустафа
   3.Оба не отказались бы
   4.Все ответы правильные
  
   Думать над вопросами викторины не хотелось, и я перешёл к рубрике "Анекдоты о русской маме"
   Русская мама (??? ?????) - это популярный персонаж израильских анекдотов. Один из них был недавно причиной острой дискуссии о судьбах еврейского государства между газетами "Голая правда Украины" и "Чёрный передел".
   В "голой правде Украины" был опубликован следующий жизнеутверждающий анекдот: "У русской мамы умер муж. В тот же вечер её посетил эфиоп, который и остался у неё на ночь. Утром завистливые соседки стали её укорять. На что она ответила, что она была в трауре, и ей хотелось чего-то чёрного".
   Рассерженный "Чёрный передел", в статье за подписью Славика Оффенбаха и под названием: "Эфиоп в доме -- это всегда праздник", беззастенчиво обвинил "Голую Правду Украины" в разжигании межрасовой розни.
   В ответ "Голая Правда Украины" ввела постоянную рубрику "Анекдоты о русской маме" и объявила конкурс на лучший анекдот.
   Инбар бен Ханаан прислала относительно невинный анекдот: "Русская мама говорит свой дочери:
   -- Ты сегодня впервые встречаешься с молодым человеком. В тебе должно быть всё прекрасно: и душа, и одежда и нижнее бельё.
   -- Но мама, я встречаюсь первый раз, -- ответила девушка, -- какая разница, какое у меня будет нижнее бельё?
   -- В твои годы я не была такой пессимисткой, -- ответила молодая душой русская мама".
   Но анекдот, присланный Валентиной Рожковой, вновь поднял эфиопский вопрос. "Русская мама поучает своего сына:
   -- Сынок, ты же знаешь, что я не расистка и мне всё равно, на ком ты женишься. Пускай это даже будет эфиопка, но главное, чтобы твоя избранница была блондинкой".
   Неожиданно для всех, на конкурс анекдотов о русской маме прислал свой анекдот и Гидеон Чучундра: "Муж русской мамы собирается на работу. Неожиданно, по настоятельной просьбе супруги, между ними происходит эпизод пылкой любви. После его окончания её удивлённый и обрадованный супруг спрашивает:
   -- Что случилось, дорогая?
   -- Сегодня годовщина нашей свадьбы, милый -- ответила романтически настроенная русская мама. -- И мне хотелось, чтобы в этот торжественный день ты был у меня первый".
   Кроме конкурса анекдотов о русской маме в этом номере газеты привлекал к себе внимание предвыборный лозунг, украшавший сочными красными буквами первую полосу. Лозунг гласил: "С Костиком мы, без Костика нас!"
   Привлекала к себе внимание также корреспонденция Ярополка Капустина, который провёл журналистское расследование, в ходе которого выяснил, что среди членов русской мафии есть настоящая, потомственная графиня. Как и следовало ожидать, ею оказалась представительница борющегося народа Палести­ны, Мирьям Абуркаек
   , которую, как по секрету сообщал Ярополк Капустин, многие члены русской мафии, в буквальном смысле этого слова, горячо любят.
   Оказывается, что прямым предком Мирьям является граф Себастьян Кадохес, знаменитый рыцарь, участник четвертого крестового похода, который был не толь­ко славный рубака, но и чёрнокнижник, занимающийся алхимией и теологией. Как алхимик, он получил широкую известность своими успешными экспериментами по превращению испражнений в конфетки. Не прекращая своих новаторских разрабо­ток в области алхимии, Себастьян Кадохес много времени и душевных сил уделял теологическим исследованиям. Что и привело его, в конечном счете, к пониманию того факта, что истинной религией является ислам и что такому убедительному до­воду, как многоженство, христианству нечего противопоставить. Научная деятель­ность Себастьяна Кадохеса оказало большое влияние на дальнейшее развитие на­уки. Его исследования в области алхимии не потеряли актуальности и по сегодняш­ний день. Результатом его теологических изысканий стало принятие им ислама.
   Он сражался на стороне мусульман против крестоносцев, дослужился до больших чинов, содержал в хорошем состоянии небольшой гарем, забросил опы­ты по получению конфетки, и девизом, начертанном на его гербе, стали слова: "le minet, le minaret, le menuet" (Минет, минарет, менуэт), что говорило как о его приверженности общечеловече­ским ценностям, так и его приверженности исламу. Последнее слово "менуэт" сви­детельствовало о его европейском происхождении, чего он никогда не забывал.
   В газете было также дано объявление о собрании русской мафии, посвящен­ном разрушению двух небоскребов в Нью-Йорке врезавшимися в них самолетами. В приветственном слове я рассказал собравшимся об аналогичном случае, произошедшем в 1991 году и имевшем серьезные последствия для Офакимской психиат­рической больницы. Тогда Ирак захватил Кувейт. Потом, уже захваченный Ира­ком, Кувейт захватили США, а обиженный таким к себе отношением Ирак стал обстреливать ракетами Израиль. По настоятельным просьбам Соединенных Шта­тов Израиль добросовестно делал вид, что ракетных обстрелов он не замечает и во­обще на Ирак не обижается.
   При этом населению Израиля были выданы противогазы, а иракские ракеты успешно сбивались зенитными ракетами "Patriot". Я сам видел, как в ночном Тель-Авивском небе "Patriot" врезался в иракскую ракету, и, после мощного взры­ва, осколки обеих ракет посыпались на город. Если бы не "Patriot", то иракская ракета мирно пролетела бы над Тель-Авивом и упала бы в Средиземное море, оглу­шив при этом два десятка рыб. Вред иракские ракеты нанесли минимальный, так как система наведения у них была никакая, а заряд относительно небольшой, но при их взлете по всему Израилю объявлялась воздушная тревога и гражданам предлагалось сидеть в герметически закрытых комнатах в противогазах.
   Иракский правитель, Saddam Hussein (Саддам Хусейн), грозил использовать новое химическое оружие, но так и не решился сделать это, справедливо полагая, что Израиль отве­тит атомными бомбами, несмотря на американские просьбы этого не делать.
   Требование приветствовать воздушную тревогу одеванием противогазов ка­салось и Офакимской психиатрической больницы. Не могу сказать, что все паци­енты надевали противогазы с комсомольским задором.
   Особенно я мучился с одним здоровенным парнем, который был твёрдо уве­рен, что он Ганнибал. Противогаз надевать отказывался категорически, мотиви­руя это тем, что если он будет в противогазе, то его любимый слон его не узнает.
   Другой больной утверждал, что он -- инопланетянин, хотя и родился в Мариуполе. Надевал противогаз он охотно, но снимать не желал и пытался прятаться под кроватью.
   Запомнился мне также один бедуин, который во время воздушной тревоги ложился на стол, поднимал ноги вверх и шевелил пальцами. В ответ на мои так­тичные расспросы он признался, что является антенной и пальцами ног испуска­ет специальные волны, которые притягивают иракские ракеты к цели. Я поинтересовался, не жалко ли ему себя, если ракета попадет в сумасшедший дом. Он с достоинством ответил, что ему сладко умереть за палестинскую родину. При этом пальцы его ног шевелились не переставая. Этот диверсант получал у меня укол по­сле каждой воздушной атаки, но желание умереть за неньку Палестину у него не пропадало.
   Во время войны нравы грубеют, но я стал виновником одной трогательной истории. Перед одной из воздушных атак к нам поступил очень интеллигентный гомосексуалист, который надевал платье и противогаз и в таком виде предлагал себя в качестве уличной проститутки за символическую цену. В темноте, во время воздушной тревоги, несколько человек стали жертвой его мистификации, но один почтенный отец семейства пожаловался в полицию, и скрывающую свой пол про­ститутку доставили в отделение судебно-психиатрической экспертизы.
   Во время очередной воздушной атаки он послушно надел противогаз. Это обстоятельство, вероятно, настроило его на лирический лад, потому что после снятия противогаза он неожиданно горячо поцеловал меня в губы. От неожидан­ности я со всей силы ударил его в живот. Минут через десять мне захотелось про­верить, не покалечил ли я его. Скорбящий гомосексуалист сидел на краю унитаза и горько рыдал. На мой вопрос, не болит ли у него что-нибудь, он отрицательно покачал головой.
   -- Так что ты плачешь? -- спросил я его.
   -- Я понял, что ты меня не любишь, -- ответил мой несостоявшийся поклонник. Не уверен, что кто-то из женщин испытывал ко мне чувство такой глубины и силы.
   Члены русской мафии, кроме четы Эйдлиных, доктора Лапши и Костика, прибыли в Израиль на рубеже третьего тысячелетия. События девяносто первого года их не коснулись, и слушали они меня невнимательно. Многословные воспо­минания склеротика-ветерана с расстегнутой ширинкой не задевали их чёрствые души. Для того, чтобы как-то остановить мои рассказы о Ганнибале и его команде, слово попросил Пятоев.
   Мужественный младший медбрат в отставке заверил собравшихся, что действенный и единственный способ остановить террор -- это "to cut off Muslim eagles from money" (отрезать мусульман­ских орлов от денег). Для этого необходимо захватить северное побережье Персид­ского залива, где находится 70% мировых запасов нефти, установить над ним строгий международный контроль в лице Соединенных Штатов Америки и продавать нефть разным странам по разным ценам, в зависимости от степени соблюдения в этих странах прав человека. На вырученные деньги необходимо со­здать фонд, предоставляющий помощь наиболее бедным странам. Всё остальное является пустым разбазариванием ракет. На место уничтоженных террористов придут новые.
   Вслед за Пятоевым к собравшимся обратился Борщевский. Будучи деятелем культуры, он не стал касаться политических или военных аспектов проблемы, а сосредоточил своё внимание на преломлении проблемы террора в документальном кинематографе. В частности, он остановился на трогательных кадрах сдачи крови Ясиром Арафатом в пользу пострадавших от террора американцев. Сцена сдачи крови Арафатом была, несомненно, крупным событием в искусстве документального кино.
   Ясир Арафат -- старый, с трясущимися руками, небритый, в военной форме несуществующей армии, в окружении свирепых телохранителей лежит на кушетке. К его руке прикреплена трубка, по которой, по мнению авторов фильма, стекает сдаваемая кровь. Голова видного борца за мир трясётся. Руки ходят ходуном. На лице жертвующего кровь хорошо заметно выражение печали. Толи ему жалко жертв террора, то ли ему не хочется проливать в трубку свою собственную кровь.
   Эти кадры пробудили в неугомонном Борщевском острое желание написать сценарий для нового шедевра палестинского эротического кино, которое будет снято на киностудии "Антисар". Центральной сценой фильма, который будет называться "The person without a gun -- 2" (Человек без ружья -- 2) и который будет логическим продолжением фильма "Человек без ружья", должна стать сцена сдачи Ясиром Арафатом спермы.
   Согласно сценарию, Ясир Арафат -- признанный лидер палестинского народа, старый, страдающий паркинсонизмом человек, из-за чего его руки трясутся. Арафат, как обычно небритый и говорящий глупости, страдает от насмешек своих товарищей по борьбе и неверных последователей. Они считают, что Арафат состарился и растерял свой потенциал. Более того. Неверные последователи распространяют слухи, что руки вождя трясутся потому, что по ночам он ворует курей. А не бреется он в знак того, что продался врагу за тридцать таблеток виагры.
   Впечатлительный Ясир Арафат может доказать неправоту только одним способом.
   И видный политический деятель, лауреат Нобелевской премии за укрепление мира между народами, совершает публичный акт сдачи спермы перед кинокамерами. Звучит "Лунная соната" Бетховена в исполнении хора девочек-бедуиночек.
   Великий Вождь и Учительница, которой посчастливилось быть живой свидетельницей сдачи спермы Нобелевским лауреатом, на пресс-конференции, состоявшейся сразу после исторического акта, заявила, что её встреча с Ясиром Арафатом прошла в доверительной атмосфере и что результатом встречи она глубоко удовлетворена. Звучит ария князя Игоря из одноимённой оперы в бесподобном исполнении хора девочек-бедуиночек. Как обычно бедуиночки поют на украинском языке. Плавно вращаясь в такт мелодии, телохранители Я. Арафата со звероподобными лицами пожирают конфеты "Вишня в шоколаде" всё сметая на своём пути. На этой оптимистической ноте фильм заканчивается.
   Шейх Мустафа, которому вновь выпала честь воплотить на киноэкране образ Арафата, очень загорелся идеей фильма и от дублёра отказался категорически. Доктору Светлане предстояло детальная проработка сцены сдачи спермы. В качестве научного консультанта было решено привлечь народную целительницу. Несколько поистине бесценных советов дала Мирьям Абуркаек.
   Загримированной до неузнаваемости Бух-Повлжской предстояло сыграть роль Великого Вождя и Учительницы. Было отвергнуто несколько вариантов грима. И только вариант, при виде которого Шейх Мустафа забился в угол и заскулил, был признан окончательным.
   Мне, Кацу и Пятоеву предстояло создать образы озверевших при виде конфет "Вишня в шоколаде" телохранителей.
   Уже в ходе съёмок шедевра об Арафате у страдающего творческими муками Борщевского возникла нездоровая мысль о создании фильма о становлении русской мафии в Израиле. Рабочее название фильма: "The godfather to whom have made trimming" (Обрезанный крёстный отец).
   В ходе подготовки к созданию фильма, я, на своём героическом примере, рассказал о факторах, способствующих формированию самобытной личности главаря русской мафии.
   Всё началось с того, что я начал принимать лекарство от диабета под названием "глюкокофаж". От диабета оно помогает, но при этом лекарство создает то удивительное состояние, когда принимающий его одновременно страдает и поносом и за­пором. Промежуток времени между первой, ещё неуверенной мыслью о необходимости посеще­нии туалета, и состоянием, когда мощная тяга к посещению туалета становится настолько непреодолимой, что всё остальное, как в личной, так и общественной жизни, кажется малозначительным и даже ненужным, исчисляется минутами. В эти считанные минуты человек должен принять единственно правильное, часто неординарное и идущее вразрез с общепринятыми нормами морали решение. Только такой человек, характер которого закалился под воздействием этого препарата, по моему глубокому убеждению, действительно способен возглавить рус­скую мафию в непростых условиях современного Израиля.
   К сожалению, фильму "Обрезанный крестный отец" не суждено было выйти на киноэкраны. Неприемлемый с точки зрения справедливой борьбы арабского народа Палестины, глубоко чуждый законным чаяниям сексуальных мень­шинств, наполненный реакционной идеологией романтизации отживающих свой век реакционных еврейских обычаев, фильм мог бы нанести непоправимый ущерб киностудии "Антисар" как признанному лидеру палестинского эротического кинематографа. Не говоря о том, что вся прогрессивно мыслящая критика встрети­ла бы его с законным негодованием.
   Параллельно с этим газета "Голая правда Украины" в статье своего специаль­ного корреспондента Ярополка Капустина приоткрыла завесу над нравами, царя­щими на киностудии "Антисар". В соавторстве с ведущей актрисой, любимицей публики Варварой Бух-Поволжской в статье "Не могу молчать и краснею" сообщалось следующее:
   Вениамин Леваев -- эта неизлечимая венерическая болезнь эротического кино -- распрост­раняет злонамеренные слухи о том, что якобы он снимался дублёром в остроэро­тических сценах в таких классических фильмах палестинского эротического ки­но, как "Человек без ружья" и "Человек без ружья -- 2". При сём, этот, с позволе­ния сказать, деятель кинематографа раздает многочисленные автографы, высту­пает перед подрастающим поколением с воспоминаниями, клянется хлебом и пи­шет мемуары.
   "Руки прочь от творческого наследия шейха Мустафы", -- страстно взывали Ярополк Капустин и Варвара Бух-Поволжская. Руководство русской ма­фии самым серьезным образом отнеслось к информации, содержащейся в публи­кации "Голой правды Украины". Для расследования была создана авторитетная независимая комиссия под руководством главы Общества евреев -- выходцев из Тулы и Тульской области имени Левши -- Дины Капустиной. В состав комиссии также вошли народная целительница, доктор Светлана, а также представитель простого народа -- Антонио Шапиро дель Педро. Результатом расследования ко­миссии являлся многостраничный доклад, из которого следовало следующее:
   При тщательном просмотре в замедленном режиме остроэротических сцен в фильмах "Человек без ружья" и "Человек без ружья -- 2" на части кадров под тол­стым слоем грима были замечены явственные следы татуировок, изображающих лицо создателя теории диалектического материализма Карла Маркса, а также ли­ца литературных героев -- мальчика Мотла и Буратино. Но в большинстве эпизо­дов явно видна татуировка, изображающая гетмана Мазепу, скачущего на коне.
   Обратившись к богатейшему архиву татуировок, созданных когда-либо на половых органах, любезно предоставленному комиссии народной целительницей, было установлено следующее:
   А) Портрет создателя теории диалектического материализма изображен на теле Вениамина Леваева много лет назад (некоторые детали композиции потеряли яркость из-за низкого качества чернил и под воз­действием трения).
   Б) Портреты мальчика Мотла и Буратино изображены на теле доктора Лапши и радуют зрителя высокой техникой рисунка и богатством красок.
   В) Изображение страстного борца за независимость Украины гетмана Мазепы, скачущего галопом на лихом коне, характеризует­ся динамичностью и неординарностью замысла. При приведении полового члена в рабочее состояние скакун подпрыгивает и высоко поднимая голову. Авторство та­туировки принадлежит Михаилу Гельфенбейну, что следует из того, что при под­нятии головы скакуна на уздечке видны выгравированные инициалы живописца. Конный портрет пламенного борца за становление украинской государственнос­ти изображён на теле шейха Мустафы. Эта работа получила поощрительный приз за глубокое раскрытие темы укра­инской государственности на конкурсе произведений декоративно-прикладного искусства, проходившем под патронажем Дины Капустиной в честь установки па­мятника на могиле Левши на тульском еврейском кладбище.
   На этом комиссия по расследованию случаев нарушения авторских прав при создании фильмов "Человек без ружья" и "Человек без ружья -- 2" завершила свою работу.
   Ознакомившись с заключением комиссии, я хотел поговорить самым серьез­ным образом с заслуженным художником Кабардино-Балкарии Михаилом Мар­ковичем Гельфенбейном, который, как выяснилось, в настоящее время плодо­творно работает в жанре татуировок, но моим планам, в который раз, не суждено было сбыться. По приезде в Ливна меня встретил Пятоев и пригласил к себе в гос­ти. Придя к нему домой, я с удовлетворением отметил, что расставание с сумас­шедшим домом очень благотворно сказалось на росте благосостояния семейства Пятоевых. Его дом стоял на крутом склоне, на краю поселения. Кроме того, он сделал пристройку второго этажа, который, согласно проекту, возводился под первым, спускаясь по склону горы. Он также пристроил обширный третий этаж ещё ниже по склону. Это было уже грубейшим нарушением проекта и не могло быть разрешено никоим образом. Тем более, что к третьему; самому нижнему эта­жу, можно было подъехать на джипе, не заезжая в само поселение. Сам джип, по­чему-то с хевронскими номерами, стоял в гараже, пристроенном к третьему, само­му нижнему этажу. Весь третий этаж был мастерски замаскирован. Увидеть его ни со стороны поселения, ни с какой другой стороны было невозможно. Правда, и спуститься на третий этаж было неудобно, так как вход туда был только через ту­алет, примыкавший к спальне супругов Пятоевых. Весь этаж представлял собой одну большую комнату, заставленную какими-то приборами с сидящим в боль­шом кресле Итамаром Капланом в центре композиции.
  -- Если бы ты был настоящим евреем, -- сказал я, осмотрев фамильный замок Пятоевых, -- то ты бы, Игорь бен Александрович, обязательно бы устроил шумное новоселье, где бы твои еврейские гости мало бы пили, но много бы закусывали и завистливыми взглядами осматривали твои хоромы. Но, будучи во власти полукарельской-полуукраинской жадности, ты пожалел денег на угощение для доро­гих гостей. Наше презрение будет тебе ответом.
  -- Сызмальства приучен к соблюдению режима секретности, -- обиженно буркнул в ответ бен Александрович.
   Супруга Пятоева мне рассказывала, что деятельность Пятоева по защите отечества строилась на том факте, что его партнёрам по торговле разнообразными товарами, производимыми в Хевроне, не приходило в голову, что этот русский еврей с характерной нордической внешностью, который на иврите-то изъяснялся с тру­дом, тем не менее свободно говорит по-арабски. Этот простой, как вишневый торт, приём стабильно давал результаты, и Пятоев ходил в передовиках производ­ства.
   -- Здоровеньки булы! -- поприветствовал я Итамара. Каплан промолчал, но отозвался Пятоев:
   -- Чем больше я читаю Шолом-Алейхема, тем меньше я верю в победу сионизма.
   -- Интересно, что у него вытатуировано под брюками? -- думал я, глядя на Пятоева, но вслух попросил его развить тему о неизбежности победы сионизма.
   -- У Шолом-Алейхема есть рассказ, как в местечке находят труп ребенка, и все евреи местечка впадают в панику, ожидая погрома. Погром состоялся, но после погрома выясняется, что погибший ребенок был еврейским. Евреи местечка глубоко переживают свою моральную победу. Израильтяне научились делать пластические операции по преданию задницам своих жён человеческого облика, но в душе остались приученными к погромам жителями местечка. Они нетвердо уверены, что себя нужно защищать, а врагов необходимо убивать. И не хотят понимать, что другой подход глубоко аморален. Страх перед погромами впитан с молоком матери. Этот страх стараются скрыть, но он показывает себя на выборах, когда треть еврейского населения Израиля голосует за партию "Энергичная Работа", возглавляемую очаровательной Великим Вождем и Учительницей.
  -- Господин Пятоев, как я погляжу, самый пламенный сионист во всей русской мафии, -- прокомментировал Каплан рассуждения младшего медбрата в от­ставке, -- на него произвело большое впечатление осознание того факта, что психология человека -- это всего лишь часть зоопсихологии, науки, изучающей пове­дение животных.
  -- Знаете ли вы, дорогой полевой командир Барабанщик, почему люди держат возле себя собак? -- задал неожиданный вопрос Каплан.
  -- Чтобы собаки их охраняли, -- ответил я.
  -- Это распространенное заблуждение, -- продолжил Итамар, -- 99% собаковладельцев держат собак для того, чтобы общаться с ними.
   -- На языке жестов, -- не удержался я.
   -- Для эмоционального общения не нужен язык. Когда вами владеют эмоции, например в постели, вы можете не говорить вообще или говорить что угодно. При эмоциональном общении слова информации не несут. Стая первобытных людей и стая диких собак организованы одинаково. Эмоциональные отношения между членами этих стай строятся на тех же принципах. Собака видит в своем хозяине вожака, а в членах его семьи -- членов своей стаи. Когда собака или человек остаются одни, они испытывают одинаковый дискомфорт. Человек пытается создать себе стаю: завести семью, друзей, то есть кого-то, с кем есть эмоциональное общение. Иногда проще завести собаку, с которой есть какие-то эмоциональные взаимоотношения, и таким образом удовлетворяется потребность в стае, -- закончил Итамар.
  -- Ну и какое отношение эта сага о собаках имеет к пламенному сионизму Пятоева? -- спросил я.
  -- Самое прямое, -- ответил Каплан. -- Видный зоопсихолог Пятоев, вероят­но, в результате службы в органах шариатской безопасности, стал излишне строг и прямолинеен. В его понимании, народы -- это вроде пород собак. А евреи - это несомненные сенбернары. То есть сила есть, а естественная потребность применять эту силу в свою защиту отсутствует. Такой тяжёлый психический дефект. Вот беглый майор и зовёт Израиль к топору. Пытается исправить врождённый дефект народной психики педагогическим путём.
  -- Вы слишком строги к Игорю, -- вступился я за бывшего коллегу, -- это сумасшедший дом сделал его таким впечатлительным.
   -- Несомненно, сумасшедший дом пошёл ему на пользу, -- согласился Каплан, -- но вместе с тем, ему нужно скромнее быть в желаньях.
   Я понял, что между Капланом и Пятоевым идет разговор о своем, о заветном, и решил сменить тему.
   -- К нам в отделение судебно-психиатрической экспертизы поступил пациент по фамилии Череззаборногузадирищенко, -- сообщил я присутствующим.
   -- Ну и за что хлопчика менты повязали? -- поинтересовался сотрудник БАШАКа Итамар Каплан.
  -- Причина банальна. Ходил по ресторанам и шарил по карманам. Заявляет, что жена его больная, нога у неё кривая. Старая песня. Не думаю, что это ему поможет.
  -- Кстати, к вам вопрос, как к главе русской мафии, -- оживился Пятоев и обратился ко мне -- какая криминальная профессия у вас была в СССР? Форточником вы не были -- мешает живот. Брачным аферистом вы тоже не были по той же причине. Но при­надлежность к уголовному миру не скроешь начитанностью. Как говорят в новой мусульманской России: "Гульчатай, открой личико!"
  -- Я вам, Пятоев, не Гульчатай. Пока вы проваливались на экзаменах при поступлении в академию генерального штаба, у меня уже была одна из самых уважаемых уголовных профессий. Я был пацифистом.
   -- Вы мирили враждующие банды?
   -- Что-то в этом роде. Я освобождал призывников от службы в армии путём постановки им диагноза психического заболевания. В СССР, как, впрочем, и во всём цивилизованном мире, половина освобожденных от армии по состоянию здоровья -- это заслуга психиатров. Критерии психических расстройств довольно субъективны. По состоянию здоровья освобождаются 20 процентов призывников. Таким образом, каждый десятый призывник, вместо того чтобы идти в армию, получает заслуженно или с помощью пацифистов высокое звание психа ненормального. Почти в каждом военкомате нашей бывшей родины существовали организации пацифистов. В то время это были единственные организации борцов за мир на земном шаре, которые получали деньги не из бюджета Советского Союза, а непосредственно от советских граждан.
   Психиатры-пацифисты пользовались заслуженным авторитетом во всём уголовном мире и получали сроки огромные, если их деятельность трагически пресекалась правоохранительными органами. Лозунг "Миру -- мир, войне -- война!" жег их души и был вытатуирован на их теле.
  -- Но когда мы ходили в сауну, я видел на вас только "Миру -- мир", а где же "Война -- войне"? -- поинтересовался Пятоев.
  -- Надпись "Война -- войне" могут увидеть только те женщины, которые ме­ня возбуждают, -- с достоинством ответил я.
   -- С плакатом все ясно, -- отозвался Пятоев, -- а что означает колонна трудящихся, над которой он реет?
   -- Колонну трудящихся Гельфенбейн изобразил в рамках подготовки к участию в конкурсе на лучшее произведение декоративно-прикладного жанра в связи с установкой памятника Левше на тульском еврейском кладбище, -- пришлось признаться мне.
   Ну а кроме криминальной деятельности, вы, вероятно, занимались и наукой? -- влез в беседу Итамар Каплан, который почему-то избегал разговоров о конкурсе декоративно-прикладного искусства.
   -- Конечно, -- согласился я, -- я занимался исследованиями в области эпилепсии, в частности, мне удалось установить, что лекарства, которыми пользуются для лечения абсансов -- это кратковременное отключение сознания, не сопровождающееся падением больного, помогают также при лечении заикания. И дети, которые приходили к нам, а абсансы появляются обычно в возрасте 5-6 лет (отключение сознания, наступающее в более раннем возрасте, имеет другую природу), уходили от нас и без отключения сознания и с плавной речью.
   -- Кроме уголовщины и науки вы, очевидно, были и заметным событием в области искусства? -- прокомментировал мой рассказ Пятоев,
   -- Это правда, -- согласился я, -- свою деятельность в области искусства я совмещал с новаторскими разработками в области организации здравоохранения. Когда разрешили создавать кооперативы, я решил открыть лечебное заведение по лечению эпилепсии, построенное на качественно новых принципах. В моем кооперативе больного одновременно обследовали психиатр и невропатолог. Придя к единому мнению, они принимали совместное решение. С ролью психиатра с блеском справлялся я. В качестве невропатолога работала пенсионерка кремлевской больницы Елена Вахтанговна, соседка Валя, работавшая где-то бухгалтером, выполняла эту функцию и у нас, а моя жена Нина, сидящая дома с маленьким Димой и новорожденной Юлей, отвечала на телефонные звонки. Будучи приверженцем идеологии утопического капитализма, я считал членов кооператива своими верными соратниками. Действительность разрушила мои иллюзии уже в момент регистрации кооператива в исполкоме. Я решил назвать новорожденное лечебное учреждение "Three attacks" (Три припадка). В моем понимании это название привлекало внимание, было нетривиально и отражало направление деятельности кооператива.
   По глубокой наивности, ложась спать, я рассказал об этом своей супруге. После того как я заснул, мать моих детей позвонила Елене Вахтанговне и сообщила, что я завтра утром иду в исполком оформлять кооператив под названием "Три при­падка".
   Елена Вахтанговна пришла в кремлевскую больницу ещё до дела врачей. Во времена Карибского кризиса она лечила воспаление тройничного нерва у ми­нистра иностранных дел Андрея Громыко. Маршал Устинов обращался к ней по поводу болей в позвоночнике, будучи министром обороны. Такую женщину не­возможно вышибить из седла "Тремя припадками". Около полуночи она звонит своему старому пациенту, который возглавлял коллектив юристов, разработавших закон о кооперации, и задает ему исконно русский вопрос: "Что делать?".
   Было бы уместно отметить, что в старые времена в Центральном комитете КПСС дураков не держали. По крайней мере, в ранге члена Политбюро. После короткого разду­мья Елене Вахтанговне было разъяснено, что выход есть.
   Создатели закона о кооперации в своей деятельности руководствовались му­дрой русской поговоркой, которую я привожу в обратном переводе с иврита: "Нельзя в одно и тоже время совершать половой и есть фаршированную ры­бу". Пенсионерке-невропатологу было объяснено, что хотя председатель руково­дит деятельностью кооператива, но если в кооперативе есть партийная организа­ция, то она надзирает за деятельностью председателя и имеет право отменять его решения. Партийная организация создается, если на предприятии есть три или более члена Коммунистической партии Советского Союза. Я глубоко убежден, что только из-за этого пункта горбачевский закон о кооперации должен войти во все учебники юриспруденции наряду с римским правом и декларацией независи­мости США.
   В создаваемом кооперативе "Три припадка" из четырех работников трое бы­ли членами КПСС. Беспартийным был только председатель, против которого и плелись интриги в ночи.
   Рано утром ко мне явились Валя и Елена Вахтанговна и, вместе с примкнув­шей к ним моей женой Ниной, которая за полчаса до этого честно выполнила свой супружеский долг, показали мне соответствующую статью в законе и заяви­ли, что название "Три припадка" может носить публичный дом, но не солидное лечебное заведение. Мне пришлось согласиться на сухое и безрадостное "Эпилеп­толог". Я пошёл оформлять кооператив, а Валя была отправлена давать объявле­ние в газету о появлении на политической сцене нашего лечебного учреждения. Валентина была человеком очень пунктуальным и добросовестным, но слово "эпилепсия" не встречалось в тех книгах, которые она читала длинными зимними вечерами. В результате вышеизложенного в слово "эпилептолог" вкрались две орфографические ошибки. Не могу сказать, что это способствовало созданию атмосферы доверия к нашему учреждению среди широких масс страдающих эпилепсией жителей Москвы и Московской области. Тем не менее клиентов у нас было довольно мно­го. Но как говорил мой участковый: "Один за всех и все на одного".
   Следующий раз я пошел давать рекламу на московское телевидение в тайне от родной партийной организации.
   Сюжет рекламного ролика придумал я сам: "Красивый юноша и прекрасная девушка при свечах нежно обнимают друг друга, держа в обеих руках бокалы с вином. (К чести телестудии сцена была исполнена в точном соответствии с на­писанным мною сценарием, хотя для этого пришлось пригласить гимнастов из цирка на Цветном бульваре). Далее красивая, но склонная к алкоголю пара ста­вит все четыре недопитых бокала на пол, и юноша робко, но настойчиво начина­ет снимать с девушки платье. Вдруг его лицо искажает гримаса, он нападает на пол и бьется в эпилептическом припадке на фоне бокалов с вином. Перепуган­ная девушка хватает только что снятое с нее платье и выбегает из комнаты. После чего на экране появля­ется надпись: "Этого бы не произошло, если бы он обратился в кооператив "Эпи­лептолог".
   В этой рекламе воплотились мои представления о романтической любви. По случайному совпадению этот ролик был впервые показан по телевизору, ког­да мы мирно делили укрытые от налогообложения доходы, и его психологичес­кое воздействие на членов партии, работающих в кооперативе "Эпилептолог", оказалось сокрушительным.
   Елена Вахтанговна, которая сразу всё поняла, от­шатнулась от меня, как будто я был в тигровой шкуре.
   -- Ни ху-уя себе, -- протяну­ла интеллигентная бухгалтер Валентина, не сводя глаз с экрана.
   -- Когда нас придут брать, я им скажу, что я тебе изменяла, -- с дрожью в голосе заявила мне супруга. Твер­дой уверенности, что брать нас не придут, у меня тоже не было, и потому, как только разрешили, в девяностом году, я бросил "Эпилептолог" на произвол судь­бы и уехал в Израиль.
   -- Я помню этот рекламный ролик, -- сказал неизвестно откуда взявшийся Борщевский, -- но мне казалось, что это реклама вина под названием "Эпилептолог".
   -- Вячеслав Борисович, каким образом вы оказались в этом странном поме­щении, притаившемся на крутом склоне? -- удивленно спросил я Борщевского.
   -- Я вместе с Даном Зильбером занимался здесь монтажом замечательных фильмов киностудии "Антисар". Между прочим, киностудия является не только признанным центром палестинского эротического кино, но и вносит весомый вклад в укрепление обороноспособности любимой родины. Мне даже присвоили агентурную кличку "Мамонт".
   -- Но это же наглый плагиат, -- возмутился я, -- кличка "Мамонт" вам была присвоена лично мной в момент вступления в русскую мафию и в ознаменование выхода на экран первого палестинского эротического фильма. Моему возмущению не было предела.
   -- Присвоение в торжественной обстановке агентурных кличек, основанных на историческом материале, -- это добрая традиция БАШАКа, -- разъяснил мне Итамар Каплан. -- Недавно, например, я чудесно провел время на банкете по случаю присвоения Мирьям Абуркаек агентурной клички "графиня Кадохес". Кличка присвоена ей за большие заслуги в деле укрепления обороноспособности не­ любимой ею родины и в знак уважения к памяти её великого предка, графа Себастьяна Кадохеса.
   -- Значит, хор девочек-бедуиночек является коллективным агентом БАШАКа, -- осенило меня, -- интересно, какую кличку присвоили хору?
   Но вмешиваться в оперативную работу я посчитал себя не в праве и поэтому
   вернулся к ностальги­ческим временам ранней перестройки.
  -- С вином под названием "Эпилептолог" вы, милейший Мамонт, ошиблись, -- заметил я.
  -- Я часто воспринимаю художественные произведения совсем не так, как рассчитывали их авторы, -- сообщил Борщевский. -- Рассмотрим этот феномен на таком ярком примере, как безвременная кончина верного ленинца, видного деятеля международного броуновского движения, генерального секретаря коммунистической партии Советского Союза Леонида Ильича Брежнева. Кончина Леонида Ильича, как, впрочем, и кончина любого верного ленинца, по понятным при­чинам не только не могла вызвать в советском народе чувство глубокой скорби, но и вообще не могла снизить настроение хотя бы у отдельных его представите­лей. С целью вызывания у всего советского народа если не скорби, то, по крайней мере, тоски и ощущения безысходности, все передачи по радио и телевидению были заменены выступлениями симфонических оркестров. У истинных ценителей прекрасного наступали славные деньки. Поклонники симфонической музыки, к коим я отношу и себя, наконец, смогли гордо поднять голову и насладиться бессмертными творениями Бетховена, Малера, Брамса и Мендельсона. Это был истин­ный праздник со слезами на глазах.
   -- Кончина Брежнева также совпала по времени с большим событием в моей личной жизни, -- вспомнил я. -- Дело в том, что моя свадьба была назначена на день, когда объявили о смерти видного деятеля коммунистического и рабочего движения, кавалера пяти орденов Ленина, официального автора таких выдающихся произведений российской словесности, как вышедшая огромным тиражом "Малая земля" и ещё какой-то книги, название которой я забыл, а содержания не могу вспомнить. Моя невеста Нина предложила отложить бракосочетание, но телохранитель Кузьменко настоял.
   Кузьменко в своё время служил в части, которая усмиряла бунты в тюрьмах. Однажды, после того как он напился до одурения, с ним случился эпилептический припадок. Он это называл "ударила судорога". Потом судорога ударяла его ещё пару раз при сходных обстоятельствах. Его выбросили со службы с диагнозом "эпилеп­сия", с которым никуда не брали на работу. Я приобрел на его имя "Волгу" и через него получал деньги за свою пацифистскую деятельность, но он в среде своих зна­комых гордо называл себя моим телохранителем. После стакана водки Кузьменко стано­вился таким непосредственным, что его напору было невозможно противостоять. Сегодня он уже принял два стакана, один за мое с Ниной счастье, другой за упо­кой души генерального секретаря.
   Сопротивляться было бесполезно, и я отправил счастливую невесту вместе с Кузьменковой женой Наташей одеваться и прихорашиваться, а сам занялся организационными вопросами. В ЗАГСе ответили, что его сотрудники скорбят, но работают. В ресторане "Узбекистан" сообщили, что работают и про скорбь не упомянули.
   Служащая ЗАГСа хотела, как лучше, но вышло следующим образом: "В этот скорбный для всех нас день вы соединяете себя узами брака".
   От этих слов Ниноч­ка закусила губу.
   -- Не кусай губу, -- шепнул я ей строго, -- мне сейчас её целовать нужно будет. Она испуганно посмотрела на Кузьменко, который в строгом розо­вом костюме был свидетелем на нашей свадьбе. Он утвердительно кивнул, и губа была отпущена.
   Въезд в Москву был закрыт, и по пустому Ленинскому проспекту на "Волге", из окон которой лились задорные песни Адриано Челентано, мы понеслись к ре­сторану "Узбекистан". Пролетая по площади Гагарина, Нина почувствовала дур­ноту. Наташа влила в мою невесту две рюмки коньяка "Наполеон", но закусить не предло­жила. Возле здания Министерства иностранных дел Нина пришла в себя, щёчки её порозовели, и она спросила, что, собственно, происходит.
   -- Так Брежнев умер, и, согласно его завещанию, Москву передали Америке, -- равнодушно сообщил Кузьменко и в подтверждении своих слов указал на звездно-полосатый флаг, раз­вивающийся над американским посольством.
   В "Узбекистан" я зашел с супругой на руках. Ресторан был пуст.
   -- Вы тот смелый человек, который создал здоровую семью? -- задал риторический вопрос метрдотель.
   -- Я создал две здоровые семьи. Сначала для пробы я со­здал здоровую семью Кузьменко. Получилось мило. После чего я создал свою, вторую здоровую семью.
   История создания здоровой семьи Кузьменко была неординарной. Где-то в дебрях лечебных учреждений, лечащих эпилепсию, Кузьменко встретил Наташу. В Наташе было всё прекрасно, кроме того, что в первый день менструации с ней случался эпилептический припадок. Причём это происходило всегда ночью, ког­да несчастная девушка засыпала на широкой Кузьменковой груди. У неё была та форма эпилепсии, которая обычно встречается у женщин, больных хронической ангиной, когда первый припадок приходит с первой менструацией и в дальнейшем припадки повторяются ежемесячно. Обычно беременность ухуд­шает состояние больных эпилепсией, но при этой форме во время беременности женщина излечивается. Что я и объяснил Кузьменко.
   Кузьменко лечил Наташу беременностью уже третий раз, и о приступах бо­лезни счастливая семья уже начинала забывать.
   -- Почему нет музыки? -- поинтересовалась у официанта уже привыкшая к своему состоянию беременности Наташа.
   -- Скорбим-с, -- ответил официант, -- Леонид Ильич, генеральный секретарь, обожаемый наш, копытца откинул.
   -- Антисоветчика в ресторане пригрели, -- мрачно прокомментировал объяснения официанта Кузьменко, -- узбечня проклятая.
   Гости не пришли. Свадьбу мы гуляли вчетвером. Вместо музыки весь вечер звучали подстрекательские реплики официанта. Я нагло приставал к законной су­пруге. Она же официально заявляла, что теперь она мужняя жена и больше в обществен­ных местах или в машине к себе прикасаться не позволит. Только в спальне и только после душа. Теплые воспоминания о ресторане "Узбекистан" я пронёс через годы, через расстояния.
   Мы ещё какое-то время мило беседовали о похоронах генеральных сек­ретарей, пока не раздался телефонный звонок, и доктор Лапша траурным голосом сообщил, что в психбольнице раскрыт заговор, и потребовал срочно прибыть на боевой пост. Прибыв в отделение, я застал плачущую Фортуну, над которой навис­ло обвинение в заговоре с целью получения подарков. В отделении находился больной, который, пребывая в болезненном состоянии, начинал признаваться медсестрам в любви и делать им дорогостоящие подарки. Родственники, обеспо­коенные исключительно его здоровьем, пожаловались главному врачу на то, что, по их мнению, коварные медсестры не додают ему лекарства, а также гнусно и пахотно пользуются его минутной слабостью. В их письме почему-то фигурировало имя Фортуны в качестве самой коварной заговорщицы. Кроме этого, Фортуна дважды покусала доктора Светлану, которая хотела просто во всем разобраться. Причем укусы, полученные доктором Светланой во второй раз, были особенно глубокими. Ей даже пришлось зашивать рану, идущую по внутренней поверхнос­ти правого бедра и промежности. Фортуна требовала положить конец гнусным и беспочвенным инсинуациям. По её словам, больной в неё влюблен и дарит ей подарки, даже когда он пребывает в удовлетворительном состоянии. Это может подтвердить и её супруг Мандо.
   -- Мама Манды, -- с достоинством присоединился к беседе Ян Кац, который при разговоре присутствовал, но его содержания не понимал.
   -- И мама Армонда может подтвердить, -- добавила Фортуна, с благодар­ностью глядя на Каца за подсказку.
   Я обещал сделать всё, что в моих силах, и строго взыскать с кровопийцы Ша­пиро дель Педро, который, воспользовавшись тем, что доктор Светлана была пол­ностью поглощена расследованием, нанёс находящейся в полубессознательном состоянии женщине тяжелые раны и пил её алую кровь. Несмотря на полученные раны, доктор Светлана оставалась в строю и отказалась покидать отделение судебно-психиатрической экспертизы до выяснения деталей этого гнусного покушения на чистоту стабильно высоких моральных устоев, которыми так славится Офакимская психиатрическая больница.
   Кроме таких крупных событий в культурной и общественной жизни отде­ления судебно-психиатрической экспертизы, как раскрытие заговора и обвине­ние Фортуны в нанесении укусов доктору Светлане, в этом отделении происхо­дили и события значительно менее существенные. Например, выяснилось, что Фортуна никого не кусала, а то, что произошло между доктором Светланой и Антонио Шапиро дель Педро, было произведено по взаимному согласию и в целях выяснения истины. В связи с этим раны, полученные доктором Свет­ланой, были расценены как производственная травма, а её поведение стало жи­вым примером подлинного мужества и героизма. В ответном слове Антонио Шапиро дель Педро и доктор Светлана выразили свою глубокую благодарность администрации офакимской психиатрической больницы, а также работникам и пациентам отделения судебно-психиатрической экспертизы за всестороннюю поддержку.
   Другим малозаметным событием на фоне свершений Светланы и Антонио стал приём на работу в качестве младшего медбрата Якова Ройзмана. Моя дружба с Яшей длится уже двадцать пять лет, хотя последние двадцать три года мы не встре­чались, и светлый облик Яши Ройзмана давно поблек и стерся из моей памяти.
   Познакомился я с ним во время принудительных работ на полях колхоза "The way to Ilyich" (Путь к Ильичу), куда нас вывозили после поступления в Ленинградский медицинский педиатри­ческий институт в надежде, что мы соберём урожай черноплодной рябины. Этим ожиданиям, как и следовало ожидать, не суждено было сбыться, и че­рез месяц нас, больных воспалением легких и гонореей, вернули в Ленинград.
   Кем был Яша Ройзман по национальности, я не знал, но внешне он был очень похож на еврея. Небольшого роста, с богатырским, круто изогнутым носом, рыжи­ми, издалека заметными кудряшками и небесно-голубого цвета выпуклыми глаза­ми, Яша являл собой тот классический тип, который в русской культуре получил наименование "jidovskaia a muzzle" (жидовская морда). По мнению многих, он даже являлся эталоном этого замечательного культурологического образа.
   Яша был поздним ребенком очень модного ленинградского адвоката. Будучи евреем и адвокатом, Яшин папа не мог не понимать, что такой счастливый обладатель благородной местечковой внешности, каким являлся его сын, не может быть не бит ежедневно. Ройзман-старший обладал финансовыми возможностями сталелитейного завода средней величины, и лет с трёх с Яшенькой индивидуально занимались ведущие специа­листы военного факультета института физкультуры имени Лесгафта.
   Яша учился в школе в общей сложности лет пять-шесть. Лет в шестнадцать ему за, в сущности, смехотворную сумму был выставлен диагноз "Schizophrenia" (шизофрения). В восемнадцать в торжественной обстановке ему была определена вторая группа инвалидности, что не только радикально излечило его от призыва в армию, но и делало привлечение к уголовной ответственности делом совершенно беспер­спективным.
   Яша непрерывно тренировался в качестве научного сотрудника закрытого института, занимавшегося разработкой новых методов ведения рукопашного боя, ездил в длительную командировку в Северную Корею изучать восточные едино­борства, преподавал в подпольных школах, участвовал в показательных поедин­ках. Целью его жизни было создание единой, строго научной теории рукопашно­го боя. Приступив к созданию этой теории, он ощутил недостаток знаний в обла­сти анатомии и физиологии человека. С целью пополнения своего научного бага­жа он поступил в медицинский институт. Предоставив документы об окончании школы с золотой медалью, Яша поступил в институт, сдав на "пять" один экзамен. Будучи по природе человеком любопытным, он даже прервал на сорок минут тре­нировки, чтобы познакомиться с экзаменаторами. Но на экзамен он так и не по­пал, так как на скамейке перед институтом увидел заплаканную из-за провален­ного экзамена девушку. Яша пригласил свою новую знакомую в ресторан.
   Ей бы­ло неудобно ему отказать, потому что перед рестораном они зашли к ректору ин­ститута. По просьбе Яши ректор института, а также вызванный по такому торже­ственному случаю председатель приемной комиссии, сердечно поздравили девушку с поступлением в Ленинградский Медицинский Педиатрический Институт. Девушку звали Марина, она приехала из Салехарда, не знала, куда деть чемодан и собиралась ночевать на вокзале. Яша на автобусе привез её в ресторан гостиницу "Астория". Его автобус был широко известен в узких кругах тем, что в его салоне был оборудован тренажёрный зал. В ресторанах Яша бывал очень редко и чувст­вовал себя неуверенно, хотя директор ресторана и дежурный метрдотель, конеч­но, были предупреждены о его визите.
   Яшина спутница была выше его на голову и по меркам ресторана "Астория" была одета вызывающе. На ней были туфли фабрики "The fast walker" (Скороход), платье, изготов­ленное на производственном объединении "Red triangle" (Красный треугольник), а на шее бы­ла повязана косынка, украденная её мамой на складе салехардского следственного изолято­ра. Несмотря на изысканность туалета, ночь без сна, проведенная на вокзале, не­сданный экзамен и успешное поступление в институт, она была так красива, что повара из кухни выходили в зал посмотреть на неё, что было грубейшим наруше­нием трудовой дисциплины.
   В ресторане двое каких-то рослых, но уже ожирев­ших спекулянта джинсами хотели Яшу побить. Ройзман дал знак телохранителям не вмешиваться, чуть согнул ноги в коленях и прикрыл лицо ладонями. Теорети­чески Яшу избить было можно, но практически в Ленинграде это могли сделать два-три человека, при условии, что они бы вышли вместе против одного Яши. От получения удара ногой в солнечное сплетение спекулянтов джинсами отделя­ло полшага. Но вместо того чтобы эти полшага сделать, один спекулянт сказал другому:
   -- Да, брось ты, Колян, этого жидёнка. Он и так уже обосрался. Не будем пачкаться. Пойдем лучше ещё выпьем!
   После чего несостоявшиеся хулиганы, об­нявшись и пошатываясь, отправились к своему столику. Яша стоял как оплёван­ный. Телохранители давились от смеха. Марина облегченно вздохнула. Она вско­чила со стула и хотела, по старой салехардской привычке, стать между мужиками, чтобы не допустить драку, но не успела.
   После ресторана Яша, от волнения сильно потея и покрываясь красными пятнами, пригласил девушку навестить его скромную обитель возле Аничкого моста. О спальне из запасников Эрмитажа и машине с розами он распорядился за­ранее. Марина улыбнулась уголками губ, сказала, что шутка с её поступлением была мила и трогательна, забрала свой чемодан и на трамвае поехала ночевать на Витебский вокзал, попросив Яшу её не провожать. Яшу попросили, он не поехал.
   На вокзале дежурный милиционер в чине подполковника в категорической форме потребовал, чтобы Марина спала не на скамейке, а на кровати, которую его подчиненные поставили недалеко от входа в ресторан, чтобы официанты с едой могли быстро добежать по вызову дежурившей у кровати начальницы детской комнаты милиции. Для этой же цели повара получили милицейское переговорное устройство и оставались на рабочих местах после закрытия ресторана.
   После того как Марина заснула, милицейский подполковник, после консуль­тации с вышестоящими инстанциями, очистил зал ожидания от всех присутству­ющих, кроме непосредственно занятых в операции. Проснулась Марина рано: открытие железнодорожных касс пришлось задержать только на полчаса.
   Заметно осунувшийся после бессонной ночь председатель приемной комиссии робко поце­ловал ей руку и заикающимся от волнения голосом, несколько многословно, стал рассказывать ей, как он будет счастлив видеть её в качестве студентки и с каким нетерпением из-за этого он ждет наступления первого сентября.
   В конце августа Яша побывал в качестве члена судейской коллегии на откры­том чемпионате Окинавы по карате. Вернувшись в град Петра в начале сентября, он узнал, что Марину вместе с остальными первокурсниками отправили на кар­тошку в деревню Щеглово, где студенты-медики убирают урожай черноплодной рябины. Парторг мединститута был вызван в горком партии, где ему предложили положить на стол партбилет и продолжить карьеру учителя труда в средней шко­ле, так неразумно прерванную пятнадцать лет тому назад, когда его, по досадному недоразумению, избрали парторгом каменно-островских бань. После чего Яша прибыл в деревню Щеглово и присоединился к поступившим в Ленинградский медицинский педиатрический институт труженикам села. Но, несмотря на его усилия, Марина поддерживала с ним формально-дружеские отношения.
   Через два года, прослушав курс анатомии и физиологии, Яша покинул стены прославленного учебного заведения. К тому времени у Марины уже был роман с Лёней Чуриловым -- красавцем и атлетом, учившимся на нашем курсе. Их отно­шения были идеальными, пока перед окончанием института Лёня не женился на дочке ректора, что давало ему возможность остаться в Ленинграде и приступить к специализации по детской хирургии, о которой он мечтал с детства. Марина, ко­торая сообщила еще два года назад своим родителям, что Лёня является её мужем, была распределена по месту её прежнего жительства в город Салехард. Находясь в растерянности и пытаясь восстановить отношения с Леней, она забеременела, но это ничего не изменило. Через влюбленного в неё доцента с кафедры акушер­ства и гинекологии она сделала аборт и переехала из общежития на квартиру к Яше. Они договорились, что поженятся фиктивно, а в качестве платы за это она поживет с ним, пока не придет в себя и не встанет на ноги.
   К Марине была приставлена женщина, которая в первый же день поменяла Маринины противозачаточные таблетки на витамины. Когда месячные не при­шли второй раз, Марина с помощью приставленной к ней женщины договорилась об аборте под общим обезболиванием. Кроме помогавшей ей женщины, Марина находилась под круглосуточным наружным наблюдением, и в её медальоне был установлен радиомаяк, позволявший следить за её перемещениями. Врач оказался большим мастером своего дела. Он дейст­вительно сделал общее обезболивание, но аборта делать не стал, после чего высокопрофессионально дура­чил Марину еще два месяца. Фиктивная жена обратилась за разъяснениями к су­пругу. Тот ей объяснил, что родить ребенка ей придется -- это плата за фиктивный брак. Марина бросилась за помощью к Лёне Чурилову. Лёня был вне себя, грозил побить Яше морду и сочувственно обнимал Марину за плечи. Выслушав обеща­ние побить морду и даже выбить зубы, Марина переглянулась с приставленной к ней женщиной и больше с Лёней не встречалась.
   Спортивно-криминальная карьера Яши складывалась счастливо. Марина постепенно втянулась в роль супруги главаря одной из самых авторитетных группировок Ле­нинграда. Она даже родила ещё одного ребенка. Иногда она навещала мать, рабо­тающую доцентом в институте культуры имени Крупской, или приходила на ра­боту к отцу -- он был парторгом Ленинградского Педиатрического Медицинского Института, с которым у неё были связаны приятные воспоминания.
   Эта идиллия была разрушена в один день, когда после смерти Собчака Яше пришлось организовать собственную кончину. Он даже лично наблюдал, как его обезображенный труп доставали из обводного канала, после чего под именем Сингатулина Якова Абдулкаримовича, татарина по национальности, Яков Ройзман выехал на постоянное место жительства в государство Израиль. Мать его супруги, выросшая в глухом селе Коми АССР и награжденная на седьмой спартакиаде работников тюрем и следственных изоляторов бронзовой медалью в лыжной гонке на тридцать километров, согласно представленным в посольство документам, яв­лялась еврейкой, что и позволило супругам Сингатулиным репатриироваться в Израиль. Через полтора года после приезда в Израиль Марина сдала врачебный экзамен и при­шла в Офакимскую психиатрическую больницу в поисках места работы.
   Увидев её, главный врач пришел в такое возбуждение, что не только взял её на работу, но и направил Яшу трудиться младшим медбратом в отделение судебно-психиатрической экспертизы.
   Доктору Лапше Ройзман не понравился с пер­вой минуты. По его мнению, Яша-татарин был слишком мягкотел для работы в отделении судебно-психиатрической экспертизы.
   -- Все, что в нем есть мужского, -- это красавица жена, -- говорил доктор Лапша. -- Я вообще удивляюсь, где красавица, ленинградка, еврейка наконец, могла выйти замуж этого заморенного татарчонка?! Вы уж ради бога, Михаэль, проследите, чтобы никто не пришиб его в течение недели. Потом он поймёт, куда попал, и сам уволится.
   В течение недели Яшу никто не пришиб, но сильно напугали. Как-то вече­ром в его квартиру позвонила бабушка в изъеденном молью платье и спросила, не здесь ли проживает губернатор Тульской области Глеб Петрович или, по край­ней мере, Саша Парашютист по кличке Бубон Папонов. Бабушка жаждала с ним встречи и намекала, что находится с обоими в родственной связи.
   На следующее утро семейство Сингатулиных приобрело домик в посёлке Ливна, а Пятоев одолжил Яше пулемёт, предложив пользоваться им без стесне­ния.
   В последнее время домики в Ливне совсем не покупали. По округе поползли слухи, что в поселении средь бела дня устраиваются дикие оргии, сопровождаю­щиеся арабской музыкой, и все это снимается на видеокамеру.
   В первый же день Яшу посетили шейх Мустафа и Мирьям Абуркаек. С их слов, всем мусульманам нужно держаться вместе, независимо от того, арабы они или татары. Ройзман, скрывающий свою сущность под фамилией Сингатулин спо­рить не стал, а пригласил брата и сестру по вере к столу, пожаловался им, что очень скучает по родной Татарии, и рассказал им о героях татарского эпоса Шиксе и Шлимазале.
   Шикса была очень юна и прекрасна, Шлимазал был юн и могуч. Их любовь была не только сильна и чиста, но и преодолевала все препятствия, стояв­шие на их пути. Одно перечисление подвигов, совершенных Шлимазалом, занима­ло двадцать минут. Но Шикса оставалась юна и прекрасна. Шейх Мустафа снимал шляпу перед напором и мощью Шлимазла. По сравнению с эпопеей Шиксы и Шлимазала от­ношения между Ромео и Джульеттой были пошловатой детской шалостью. Герои татар­ского народного эпоса, Шикса и Шлимазал, несли в себе и большой воспитатель­ный потенциал. Они являли собой живой пример для многих поколений татар­ских юношей и девушек, давая им подлинные образцы высокой идейности и без­заветного служения бессмертным идеям Великого Вождя и Учительницы.
   С трудом проводив дорогих гостей, Ройзман пригласил меня. Мы мило вспоминали ленинградский период нашей жизни и творчества, когда в дом супругов Сингатулиных без приглашения пришел Пятоев.
   -- Я лучше тебя, майор, -- сказал ему Яша.
   -- Это почему же? -- удивился Пятоев.
   -- Потому, что незваный гость хуже татарина, -- ответил Сингатулин.
   -- Зря ты так, -- ответил Пятоев, -- мы, лица не­еврейской национальности, должны держаться вместе.
   Яша пригласил дорогого гостя к столу и рассказывал ему историю любви Шиксы и Шлимазала, пока отставной майор не убрался.
   -- У меня особое отношение к татарскому народу, -- сказал я Ройзману после ухода Пятоева, -- была у меня знакомая татарка, Хаирова Светлана Анатольевна, 1956 года рождения. Она работала медсестрой в Московской психбольнице имени Кащенко. Ты, наверно, как татарин татарку, её знал.
   -- Нет, не знал. Я, наверное, тогда еще не был татарином, -- ответил Ройзман, -- а почему ты о ней вспомнил?
   -- В последнее время меня не покидает ощущение, что она родила от меня девочку в 1981 году, -- ответил я.
   -- Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Шиксе и Шлимазле, -- прокомментировал моё признание Ройзман.
   Следующая на очереди была Бух-Поволжская: -- Недавно мне довелось повстречаться с шейхом Мустафой, -- сказала она, обращаясь к татарскому сказителю -- он находится под большим впе­чатлением от вашего рассказа о любви Шиксы и Шлимазала.
   -- Впервые Шлимазал увидел Шиксу на крутом берегу Волги, когда та стирала бельё, -- с большим подъемом начал Ройзман, ободренный признанием его творчества.
   -- В свое время мой рабочий кабинет находился в Казанском кремле, -- перебила его Варвара Исааковна.
   -- Вы работали первым секретарем Казанского горкома партии? -- спросил я. От Бух-Поволжской я ожидал чего угодно.
   -- Нет, -- с достоинством ответила Варвара Исааковна, окинув меня презрительным взглядом -- я работала экскурсоводом, ходила в татарском национальном костюме, и когда я звонко смеялась, на мне звенели монисты!
   Бестактный Пятоев, который вернулся с бутылкой водки, неожиданно для всех прокомментировал рассказ Варвары Исааковны частушкой:
   На болоте уток много
   И утята крякают.

Мою милку так ебут,

Что серёжки брякают!

   Содержанием частушки Варенька была потрясена.
   -- Как в воду глядел! -- невольно вырвалось у неё.
   Чтобы как-то разрядить возникшую неловкость, шейх Мустафа, который как всегда держался за юбку Бух-Поволжской, решил переменить тему:
   -- Я, к сожалению, забыл, что сказала Шикса Шлимазалу, после того как он полюбил её на горячем скакуне -- спросил он Ройзмана.
   Пятоев, который тоже был не прочь разрядить атмосферу, ответил:
   -- Она спросила: -- А почему Шлимазалы не летают?
   Но атмосфера от этих объяснений не только не разрядилась, но наоборот, испортилась. Обиженные Варенька и шейх Мустафа назвали Пятоева "le rustre et le soldat" (мужланом и солдафоном) и, не сказав ни слова, удалились.
   Потом Яшу-татарина посетил Гельфенбейн. Он молча выслушал историю взаимоотношений Шиксы и Шлимазла, а через несколько дней на въезде в Ливна появился рекламный плакат, изображающий Шиксу, которая стирает белье, стоя на крутом берегу Волги. Над фигурой Шиксы, на фоне синего неба, шаловливой рукой кабардино-балкарского художника было начертано: "Es hДtte nicht geschehen, wenn sie die deutsche Waschmaschine gekauft hДtte!" (Этого бы не произо­шло, если бы она купила немецкую стиральную машину!)
   -- Люблю черпнуть из народного фольклора -- объяснил свой поступок живописец.
   На следующий день после появления рекламного плаката, призывающего купить немецкую стиральную машину, в "Голой правде Украины" была опубликована статья Ярополка Капустина, которая несколько отодвинула из центра общественной жизни героев татарского эпоса Шиксу и Шлимазала. Ярополк, кипя от праведного гнева, сообщал об изнасиловании в прогулочном дворике отделения судебно-психиатрической экспертизы Офакимской психиатрической больницы юной Надежды Круп­ской.
   Признаться, я не сразу поверил в кипящую разоблачительным пафосом публикацию юного и доверчивого Ярополка. В отделении судебно-психиатрической экспертизы женщин не было вообще, а супруги Владимира Ильича, да еще находящейся в юном возрасте, там не могло быть тем более. Но, придя на следующий день на работу, я узнал, что случай с юной Надеждой Крупской не останется безнаказанным. Орган Движения за Освобождение Эфиопского Еврейства (ДОЭЕ) газета "Черный передел" опубликовал воззвание, гневно осуждающее зверское обращение с пациентами в отделении судебно-психиатрической экспертизы Офакимской психиатрической больницы. Под воззванием подписались ряд видных деяте­лей культуры и борцов с расизмом и за права сексуальных меньшинств. Со дня на день ожидался приезд лидера партии "Энергичная работа" Великого Вождя и Учительницы. Израильские средства массовой информации прекратили трансляцию развлекательных передач. По всем каналам лились песни об ударном труде на благо родного кибуца времен основания государства. В знак солидарнос­ти, а также демонстрируя свое народно-кибуцное происхождение, главный врач снял костюм и галстук и ходил на работу в шортах и в сандалиях на босу ногу. Причем из-под приспущенных шорт администратора, по старинной народной традиции, при ходьбе и наклонах были видны ягодицы.
   Многие газеты описывали вызывающую содрогание историю Антонио Ша­пиро дель Педро, когда обладающий тонкой душевной организацией новый репа­триант с острова Свободы по приезде в Израиль испытывал определенный душев­ный надлом. Вместо того, чтобы предоставить психоаналитикам возможность по­мочь ему путем анализа его свободного потока ассоциаций, он был заточен в пси­хиатрическую больницу, где его подвергли варварским издевательствам. Ему даже запретили употреблять традиционные на Кубе прохладительные напитки.
   Министерство обороны выступило с категорическим опровержением появившихся в некоторых зарубежных средствах массовой информации сообщений об опытах с бактериологическим оружием, якобы проводящихся над больными отделения судебно-психиатрической экспертизы, и также обещало самым тщательным об­разом разобраться в случившемся и строго наказать виновных.
   Над доктором Лапшой сгустились не просто тучи, а какие-то неведомые природные катаклизмы, сопровождающиеся испусканием шаровых молний цилиндрической формы. Пово­дом для разразившейся общественной бури послужили реальные события, случившиеся в столице Эфиопии городе Адис-Абебе и имевшие своё логическое продолжение в прогулочном дворике отделения судебно-психиатрической экспертизы.
   В одной высокопоставленной и не имеющей никакого отношения к евреям семье случилось несчастье. Пятнадцатилетняя дочка, до этого не создающая ни­каких проблем, начала вести себя неадекватно, убегать из дома, вести беспорядоч­ный образ жизни. Её даже видели в среде уличных проституток. Родители были в ужасе и не знали что делать. В отчаянии они решили отправить её в Израиль, на­деясь, что резкая перемена обстановки приведет их дочь в чувство. Высокопостав­ленный папа сделал ей документы о том, что она еврейка и что её зовут Надежда Крупская. Один его сослуживец, закончивший в свое время в Москве высшую партийную школу и вышедший оттуда с глубоким убеждением, что "Надежда Крупская" -- это характерные для евреев имя и фамилия, -- продал ему эту идею за две козы.
   Но по прибытии в Израиль Надежда Крупская в чувство не пришла и довольно быстро пошла в поле зрения психиатров. Ей был выставлен диагноз "Manic-depressive psychosis" (маниакально-депрессивный пси­хоз), и она была помещена в подростковое отделение Офакимской психиатриче­ской больницы. На третий день лечения тонкая и гибкая, как змея, девушка по­чувствовала некоторое томление и, преодолев решетки, перелезла через забор и оказалась в прогулочном дворике отделения судебно-психиатрической экспертизы. Увидев там сумрачных, покрытых татуировками мужчин, она, ни минуты не раздумывая, вступила в интимную связь с несколькими из них. Дежуривший в прогулочном дворике Яша-татарин хотел было вмешаться, но Антонио сообщил ему, что это дело повседневное, на которое никто не обращает внимания, и что пусть братаны расслабятся.
   По словам Антонио, в Израиле на это смотрят проще. Вначале Яша взирал на происходящее равнодушно, но через некоторое время в нем созрело решение со­общить о случившемся Фортуне.
   Все смешалось в отделении судебно-психиатрической экспертизы. Были вы­званы главный врач, офицер безопасности и, почему-то, больничный раввин. При­шёл и страдающий косоглазием доктор Керен, заведующий подростковым отделе­нием, после чего, согласно давно заведённой традиции, все дружно принялись осуждать доктора Лапшу.
   Первым пунктом обвинения являлось заявление Фортуны, которая катего­рически утверждала, что доктор Лапша неоднократно называл Надежду Крупскую "Константиновной". Что такое "Константиновна" никто не знал, но для всех бы­ло очевидно, что это что-то очень неприличное.
   -- В конце концов, она ещё ребенок, -- убеждённо заявил доктор Керен. При этом его глаза честно смотрели в разные стороны. Он приходил в отделение по вечерам, запирался с Крупской на два-три часа и занимался с ней психотера­пией. После психотерапевтических процедур оба выглядели усталыми, но доволь­ными.
   Психотерапия была наиважнейшим методом лечения в подростковом отде­лении. Особенно хорошие результаты этот метод приносил при лечении молодых людей, которые не страдали никакими психическими расстройствами, но были посажены в тюрьму за изнасилования или разбойные нападения. По совету ад­вокатов, находящиеся в тюрьме молодые люди утверждали, что им очень хочется повеситься. Некоторые даже мечтали об этом с детства. Неуравновешенных дети­шек переводили из тюрьмы в подростковое отделение, где они, окруженные за­ботливыми учителями и психологами, предавались психотерапевтическому лече­нию, которое не исключало самых разнообразных игрищ и забав. Косоглазый заведующий отделением смотрел на это сквозь пальцы с длинными черными ногтями.
   Мне посчастливилось работать в этом отделении, и я был живым свидетелем следующих высказываний одного из многочисленных психологов, переполняв­ших этот приют страждущих подростков.
   -- This child suffers expressed "эдиповым" a complex to the grandmother. Besides at him is perverted the stage of mental formation proceeded "анальная". Plus powerful "фрустрация" because of aggression of the father, generated heavy sublimation. (Этот ребёнок страдает выраженным эдиповым комплексом к своей бабуш­ке. Кроме того, у него извращенно протекала анальная стадия психического формирования. Плюс мощная фрустрация из-за агрессивности отца, породившая тяжелую сублимацию). Остальные психологи при этом дружно кивали нечесаными головами в знак своего согласия.
   Ребёнок уже достиг веса в девяносто килограммов и не только жестоко изби­вал папу и маму, но и грубо домогался бабушку. Действующее законодательство могло предложить ребеночку с выраженным эдиповым комплексом минимум лет пять тюремного заключения. На этом фоне психотерапевтические пассы оказывали на пострадавшего от извращенно протекающей анальной фазы психического развития совершенно живительное действие. Он был готов лечиться, лечиться и еще раз лечиться.
   Но не этим славилось подростковое отделение и его замечательное руковод­ство. Доктор Керен являлся общепринятым оплотом высокой нравственности. Доктор Светлана, пришедшая в подростковое отделение совсем зелёной от страха новой репатрианткой, которая искренне считала, что подглядывать в замочную скважину неудобно, под благотворным влиянием доктора Керена превратилась в закаленного бойца за идеалы высокой нравственности. В борьбе за это она не­однократно являла подлинные образцы полной несгибаемости. Вначале учеба да­валась доктору Светлане трудно. Доктору Керену приходилось просить доктора Светлану становиться на стул, стоявший у двери, и вновь и вновь подглядывать в замочную скважину. После этого ей было необходимо подробно и на хорошем иврите описывать виденное. Старые опытные медсестры помогали доктору Свет­лане как могли. Они нарисовали на двери красивую стрелку, указывающую на за­мочную скважину, заменили громоздкий стул на высокую элегантную табуретку, строили забавные рожицы с другой стороны двери, когда доктор Светлана смот­рела в замочную скважину, и подсказывали, где можно недорого купить красивое, но не сковывающее движений платье. Непрерывные тренировки и отеческая под­держка доктора Керена помогла доктору Светлане быстро влиться в большой и дружный коллектив воинствующих психотерапевтов, свирепствующих в подро­стковом отделении и окрестных лужайках Офакимской психиатрической больницы.
   Забавный эпизод с Надеждой Крупской оказался судьбоносным для Ройзмана. Во время исторической встречи доктора Лапши и доктора Керена высокие договаривающиеся стороны достигли взаимопонимания в вопросе о переводе Яши на работу в подростковое отделение. По словам доктора Лапши, младший медбрат Сингатулин в эпизоде с Надеждой Крупской проявил не только высокую сознательность, но личное мужество и героизм. Этот случай также ярко выявил, что под невзрачной татарской внешностью Ройзмана скрывается любящее детей сердце. В беседе с Яшей-татарином доктор Керен очень внимательно выслушал непростую историю взаимоотношений Шиксы и Шлимазала, чем немало удиви­ло рассказчика.
   После завершающих Яшиных аккордов: "Они жили долго и кончили в один день", доктор сказал, что со Шлимазалом ему все ясно. Шлимазал -- это человек, у которого "суперэго" полностью уничтожило "ид" и в результате превратилось в "эго". А вот с Шиксой, по мнению доктора Керена, дело обстояло гораздо слож­нее. Доктору Керену хотелось бы как следует покопаться в подсознании Шиксы. Доктор Керен не исключал, что в результате может выясниться, что Шикса -- это юноша, восставший против замшелых догм заброшенной на берегу Волги татар­ской деревни.
   Ройзман выразил убежденность, что если доктор Керен как следует покопа­ется, то раскопает и не такое: в подсознании Шиксы копать не перекопать. Рас­стались они довольные друг другом, но в особенности каждый сам собой.
   За разговорами о Шиксе и Шлимазале незаметно подкралась дата историчес­кого визита. Для встречи высокого гостя были построены: главный врач в сопро­вождении верной секретарши и заведующие всех отделений. Застыли в готовнос­ти к рукопожатию также офицер безопасности и больничный раввин. Секретарша была одета таким образом, что её большие белые груди, о которых с такой тепло­той писали классики, были видны хорошо и издалека.
   Доктор Лапша в ожидании заслуженной кары находился в полубессознатель­ном состоянии. Его взгляд блуждал, пока не остановился на больших белых гру­дях секретарши, после чего застыл.
   Подъехал лимузин Великого Вождя и Учительницы. Видная политическая деятельница зорким взором увидела большие белые груди ещё на подступах к сумасшедшему дому, и её возмущению не было предела. Выйдя из машины, Великий Вождь и Учительница сразу взяла находящегося в сексуальном меньшинстве бычка за кокетливо изогнутые рожки.
   -- А как у вас обстоят дела с соблюдением прав сексуальных меньшинств? -- По матерински мягко спросила она главного врача.
   Состояние тягостного ожидания стало нестерпимым для доктора Лапши.
   -- Да у нас сексуальное большинство уже почти изжито, -- неожиданно для самого себя сообщил доктор Лапша. Отвести взгляд от больших белых грудей ему никак не удавалось. Чтобы как-то это оправдать, доктор Лапша сделал заявление, которое во многом определило дальнейшие судьбы Израиля.
   -- Возьмем, к примеру, секретаршу главного врача. Это бывший боксер, сделавший себе операцию по перемене пола.
   Главный врач, привыкший во всем доверяться заведующему отделением судебно-психиатрической экспертизы и имевший давний роман со своей секретар­шей, потерял дар речи.
   "Ну, я ему дам!" -- промелькнуло в мозгу секретарши. Она посмотрела на доктора Лапшу, глаза которого горели безумным блеском. Неожиданно ей стало весело. "Нет, я ему действительно дам! -- думала она, с нежностью глядя на главу отде­ления судебно-психиатрической экспертизы. -- В нем действительно горит огонь желаний".
   Настроение Великого Вождя и Учительницы сразу переменилось. Ласково улыбаясь, она подошла к секретарше и, глядя на большие белые груди, воспетые классиками, сказала с большим чувством:
   -- Какая прелесть! Признаюсь, я, старая дура, сначала о вас чёрт знает что подумала. Вы уж простите меня. Текучка политической борьбы меня засосала. Верных соратников катастрофически не хватает. Вы знаете, бросайте этот сумасшедший дом. Вы его уже переросли. Его рамки узки для такой фигуры, как вы. Я кооптирую вас в Центральный комитет партии "Энергичная работа".
  

Конец второй части

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   - 84 -
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"