Гуринэ мягко выскользнула из-под одеяла, на цыпочках пересекла небольшую комнатку и зашуршала одеждами. Камин уже давно погас, жалобно поскуливая углями за новые дрова, и в хижине было прохладно. Нахмурившись, варлок щелкнула-таки пальцами, запоздало вспоминая, что сама же не хотела шуметь.

     Повернув голову к кровати, Гуря еле заметно улыбнулась: молодой волк скользил взглядом по ее фигуре, мысленно отмахиваясь от тряпок.

     – Уже исчезаешь?

     Варлок подхватила камзол и двинулась к любовнику; черный, вперемешку с красным и синим, огонь в камине словно потянулся за хозяйкой, склонившись в ее сторону.

     – Скоро рассвет, – Гуринэ присела на край лежбища, склонившись к волку.

     Вот уже несколько месяцев все развивалось по одному и тому же сценарию, переписать который было не под властью ни мага, ни оборотня.

     То празднество в замковом городе Бертоны просто не смели пропустить: уж слишком мало развлечений в их лесу. А с тех пор как поселок опустел, брату с сестрой и вовсе стало скучно. Однако и к своим возвращаться не торопились – как ни крути, а уже порядком попривыкли к самостоятельной (читай: вольной) жизни.

     Вот и снялись из иллюзии ламии аж в соседние земли – развеяться да развлечься. И когда город, украшенный гирляндами и цветами, ожил праздником прямо с рассвета, Гуря вытащила еще сонного брата из гостиницы на улицу, радуясь, словно ребенок.

     Джардан не поспевал за сестрой, едва успевая расплачиваться с торгашами, с лавок коих варлок не глядя хватала все что ни попадя; локтями распихивал толпу, через раз извиняясь; терял миниатюрную Гуринэ среди разношерстно одетых аборигенов, нервничая… Когда та неожиданно остановилась, медленно натягивая капюшон на голову.

     Ткнувшись в спину Гури, Джардан развернул ее лицом к себе, встряхнув:

     – Ты хочешь потеряться?

     Варлок не поднимая головы приложила палец к губам: «Шшш…» И Джардан почувствовал. Деревня, казалось, кишела оборотнями.

     – Пойдем отсюда, – пробубнил ламия, но Гуря лишь моргнула, прогоняя из глаз черноту, и посмотрела на брата:

     – Мы только пришли.

     – Не дури, – Джардан попытался увести сестру, но та вырвала руку:

     – Я устала прятаться, Дэн. Я больше не хочу…

     Где-то совсем рядом грохнула праздничная музыка, оглушая. Сквозь толпу прокладывали себе путь шуты и скоморохи, громко выкрикивая похабные куплеты; продавцы сладкого, лавируя между людьми, споро умостили лотки себе на головы, соревнуясь в оригинальности представления яств…

     Поморщившись ото всей какофонии разом, Джардан ступил к сестре, начиная раздражаться, но ему неожиданно преградил дорогу размалеванный верзила, весело подхватив Гуринэ и закружив в каком-то лишь ему ведомом такте.

     – Гуря! – пытался докричаться Джардан, и толпа вдруг сомкнулась между ним и кружащейся парой.

     А когда ламия распихал всех на своем пути, ни сестры ни верзилы уже не было видно.

     Подхваченная волнами общего веселья, Гуринэ лишь рассмеялась, подыгрывая мужчине, каким-то шестым чувством ощущая незамысловатый такт танца, дабы правильно переставлять ноги. И недавняя тревога ушла – как и не было. А осмотревшись, варлок поняла, что они танцуют уже не одни: люди расступились, расчистив небольшую площадку… Ладонями отбивая такт… Свистом подбадривая вальсирующих…

     Голова Гури закружилась. Лица расплылись и превратились в единое пятно, а голоса провалились в глубокий колодец. Споткнувшись, варлок уцепилась за тунику ведущего, чтобы не упасть, и верзила тут же передал свою партнершу в раскрытые объятия темноволосого мужчины в кругу зевак – явно брат…

     Вернувшаяся тревога отрезвила Гуринэ. Чуть пошатнувшись, она сделала было шаг в сторону, пробормотав дежурное: «Мне уже лучше…» – когда вокруг ее талии стальными тисками сомкнулись руки, надежно удерживая.

     – Маги всегда куда-то торопятся, – прошептал незнакомый голос прямо у нее над ухом.

     Гуринэ прикрыла глаза, раздувая ноздри:

     – А оборотни всегда распускают руки…

     – Позвольте, милое создание, – усмехнулись у нее над ухом, – даже звезды на моей стороне.

     Варлок пробежала глазами по толпе в надежде увидеть брата, но тот словно сквозь землю провалился. Его способностей ведьмы сейчас ой, как не хватало. Начни Гуря плести аркан – и тут же найдутся с десяток светлых магов, также не рискнувших пропустить праздник челов.

     – С чего бы звездам подыгрывать стальношкурому? – отчаянно тянула время варлок, все еще не рискуя повернуться лицом к перевертышу.

     – Мы обязательно спросим их об этом сегодня ночью, – хохотнул юноша, резко крутанув свою жертву; Гуря вскинула глаза на наглеца.

     Зрачки волка обернулись; искра, пробежавшая по позвоночнику, наэлектризовала нервы, требуя сиюминутного выхода энергии. А пока варлок мысленно перебирала варианты развития дальнейших событий, заранее прощаясь с жизнью – здесь же наверняка пара сотен бойцов перевертышей наберется в плюс к ведьмам, – волк уже склонился к ней в поцелуе, терзая губы; отмахиваясь ото всех предрассудков магического мира разом. И Гуринэ с удивлением отметила, что отвечает на это безумие, теснее прижимаясь к юнцу.

     Когда кто-то из толпы неаккуратно толкнул их, заставляя оторваться друг от друга, перевертыш начал споро прокладывать дорогу с площади, увлекая варлока за собой.

     Гуринэ натянула на голову соскользнувший в поцелуе капюшон. Рассудок велел любыми путями избавиться от волка; а ноги несли вслед незнакомцу, посылая к черту весь мир.

     Здание со съемными комнатами, где остановились оборотни, кишело людьми. Лавируя между ними, пара нелюдей взлетели по ступеням… Позади, на улице, прямо около входа в гостиницу, остался узкий проулок – очень удачное место, чтобы уйти от волка, не сплетя ни единого аркана… не привлекая лишнего внимания… Но подумала об этом Гуря лишь уже на ощупь захлопывая дверь комнатки, снова оказавшись в объятиях молодого мужчины, как только они перешагнули порог.

     – Сумасшествие какое-то, – прошептала варлок, прежде чем разум ретировался окончательно.

     Джардан обошел площадь несколько раз, бесцеремонно распихивая всех на своем пути. Истерзал каждую девушку миниатюрной комплекции и с темными волосами, со спины показавшуюся ему Гурей… Пару раз досадливо отмахнулся от мужчин, пожелавших вступиться за свою жену-дочь-невесту… Но Гуринэ как и не бывало.

     По сознанию волнами хлестало близкое присутствие оборотней; каждый косой взгляд казался воинственным, а во всяком встречном мерещился враг. Джардан начал нервничать. И человек, неожиданно остановивший ламию, положив руку ему на плечо, не нашел понимания: полукровка с разворота ушел в морок, тут же и атакуя.

     Магический фон, всколыхнувший площадь, плетью прошелся по нервам всех нелюдей в округе. Расталкивая челов, оборотни и случившиеся на площади ведьмы стекались к месту происшествия. И когда Джардан уже прижал незнакомца, оказавшегося всего лишь продавцом сладостей, к земле, он был в плотном кольце недоуменно переглядывающихся нелюдей.

     Гуринэ вернулась в грешный мир только спустя несколько часов. Уютно устроившись в мужских объятиях, варлок пыталась выстроить мысли, когда чувство времени обухом обрушилось на ее маковку.

     – Торопишься? – волк наблюдал, как девушка натягивает одежду, собирая ее с пола комнатки.

     Гуринэ лишь быстро глянула на него, закусив губу: Джардан, поди, с ума сходит, разыскивая сестру. А когда она уже взялась за ручку двери, волк неожиданно остановил ее, оказавшись рядом:

     – Где я тебя найду?

     – Не найдешь, – кивнула варлок, решительно выходя в коридор.

     Оглушенный отказом, перевертыш с минуту стоял, хмурясь. Все так же в задумчивости не торопясь оделся. И покрутил в пальцах незамысловатый медальон, забытый магом: ромб из белого алмаза.

     Он даже имени ее не узнал.

     Джардан отпустил продавца сладостей, плавно поднявшись. Мысленно прокрутив в голове быструю схватку с челом, с облегчением отметил, что до магии чернокнижников дело так и не дошло – значит, нелюди просто проявляют интерес к вспышке, пошатнувшей мирное течение шумного праздника.

     – Дорогу, – тихий приказ, неожиданно перекрывший все звуки вокруг, колыхнул живое кольцо вокруг ламии. – Рассказывай.

     Витольд вплотную подошел к Джардану, сложив руки.

     – Гуря… потерялась, – прошептал ламия.

     Ведьмак поднял голову к небу, прищурившись; осторожно развел несколько искорок и кивнул на единственную, оставшуюся ярко светить в гордом одиночестве:

     – В порядке твоя Гуря. Ты это собирался из чела выбить?

     Джардан опустил голову.

     – Расходитесь, господа, – Нарье обвел взглядом все еще толпившихся вокруг них нелюдей, – праздник, как-никак, отдыхайте.

     А когда толпа заметно поредела, Витольд повернул голову к только что показавшемуся на площади Курту. Хотел было сказать, что, мол, вот и сама виновница инцидента, – да слова так и остались вертеться на языке.

     – Витольд, – поздоровался волк, подходя; бросил быстрый взгляд на ламию, на всякий случай удостоив кивком головы.

     – Медальон, – тихо попросил Нарье, вытянув руку.

     Брови Курта взлетели вверх.

     – Давай-давай, – подтолкнул его ведьмак, – не по тебе игрушка.

     Спорить с Нарье волк не решился, и медальон из белого алмаза перекочевал в ладонь ведьмы.

     – Она найдет его, – Витольд протянул Джардану ромб на цепочке.

     Ламия взглядом впился в волка, тот ухмыльнулся, напрягшись… И между мужчинами стал Нарье:

     – Не заставляйте меня разнимать вас, – посоветовал он.

     Забрав медальон сестры, Джардан быстрым шагом покинул шумную площадь – праздник нынче раздражал его. Витольд повернулся к волку:

     – Приглянулась девочка?

     – Желаешь сказать что-то против? – волк провожал глазами удаляющегося ламию. – А это?..

     – Ее брат, – вздохнул ведьмак. – Маги не по зубам оборотням, Курт.

     Молодой волк усмехнулся, на мгновение обернув глаза, и посмотрел на ведьму:

     – Ты, никак, решил встать между нами?

     – Такой необходимости не будет, – усмехнулся Нарье. – Она ведь ушла.

     – Витольд! – подошедший Плант облокотился о плечо ведьмака, полностью лишая Курта возможности надерзить Нарье в ответ. – Слышал, ты снимаешься с Тастонии? Мои опять натворили что-нибудь? – просверлил волка взглядом.

     – Снимаюсь, снимаюсь, – Вит улыбнулся одними губами, пропуская второй вопрос мимо ушей. – Ты же знаешь, какой я любитель путешествий…

     Ведьмак развернулся, уводя Планта прочь, посчитав свой разговор с молодым волком исчерпанным.

     – Челы меня тут удивили своими познаниями в виноделии, пойдем, я тебя угощу.

     Глянув еще раз на Курта, подмигнул ему… Перевертыш опустил голову, так и оставшись стоять посреди площади, когда Витольд с Плантом уже скрылись из виду. Медальон был единственной возможностью найти черноглазую незнакомку. И может даже имя спросить у нее в следующий раз.

     Впрочем, если нагнать рослого блондина… Каким-то провидением оказавшегося ее братом…

     Вернувшись в гостиницу, Джардан первым делом плотно закрыл ставни, словно желая разом обрубить все звуки с улицы; и присел за грубо отесанный стол, в центр его выложив медальон белого алмаза. Дрогнув, волчок встал на попа и начал медленно оборачиваться вокруг своей оси, отрываясь от поверхности. Джардан щелкнул по матовой поверхности «игрушки», вздохнув: они найдут друг друга, а не брат – сестру.

     Гуринэ хватилась медальона уже в пути. Почувствовав его зов, прикрыла глаза, замерев на месте. И надежда, что подарок ведьмака уже не в руках волка, окрепла: след вел к гостинице, где остановились они с Джарданом.

     – Где ты оставила медальон, я уже знаю, – тихо проговорил ламия, даже не повернувшись к сестре, когда та вошла. – Вопрос, где затерялась твоя совесть.

     Гуринэ подошла к брату, обняв, одними губами прошептав: «Извини».

     – Он оборотень, Гуря, – Джардан простил ее выходку как только услышал знакомые шаги в коридоре.

     – Поехали домой, – тихо попросила варлок, взяв медальон со стола – вечное напоминание, чьей милостью у них есть право на жизнь. – Как Витольд?

     – Как всегда, спокойнее покойника, – вздохнул ламия, поднимаясь.

     Маги добрались до иллюзии лишь к ночи. Давно опустевший поселок встретил их угрюмым молчанием. Вычистив и накормив лошадей, Джардан вошел в дом и нашел сестру в широком кресле у камина: подтянув ноги, она свернулась клубочком, уснув. Присев, ламия хотел было разбудить Гурю, но передумал, отвел челку с ее лица, проведя рукой по шелковистым волосам.

     Ему ли напоминать варлоку о ее природе, попрекая связью с оборотнем…

     Нынче по земле ходит его дочь – от человской женщины, которую Гуринэ так и не признала новым членом их семьи. И прожив вдали от сестры несколько лет, ламия вернулся-таки – к ней, своей истинной семье. Он так еще и не понял, что такое ламии: то ли ведьмы-отшельники, то ли варлоки-экстраверты…

     То ли он связан с сестрой узами, ему самому не подвластными.

     Легко подняв Гурю на руки, Джардан отнес ее в спальню. Сквозь сон варлок пробормотала, что не хочет быть сейчас одна, и ламия остался с ней, снова оберегая.

     …Гуринэ проснулась словно от толчка. Повернув голову, улыбнулась на спящего рядом брата и осторожно выскользнула из-под одеяла, накинув на плечи плед. В иллюзии ламии было уютно. Безопасно. Привычно. Но там, за ее пределами, нынче осталась частичка варлока, маня безо всякой магии.

     Рука потянулась к медальону на груди, пальцы потеребили украшение: случайно ли она оставила его в комнате волка? Гуря остановилась перед окном, зябко поежившись – август нынче обещал стать первым месяцем осени.

     Курт просидел под деревом у входа в землянку полночи. Он так и не смог уснуть. Маг – брат черноглазой незнакомки – затерялся в толпе челов столь искусно, что волк только досадливо клацнул зубами. И исчезла последняя надежда найти ее. Разве что Витольда спросить, ехидно усмехнулось что-то внутри. Послонявшись по городку еще с час, Курт отметил, что праздник больше не интересен ему, и ушел к землянке, искренне надеясь приструнить и мысли, и собственную злость в родных стенах.

     Удалось сие лишь частично, и посреди ночи волк вывалился-таки на свежий воздух – теперь уже в надежде на прохладу.

     Тревога о близком присутствии мага опередила перестук копыт лошади; обернув глаза, молодой волк выжидательно смотрел на тропку, ведущую к землянке. А когда предутренний туман расступился, являя пришельца, Курт поднялся с земли, двинувшись навстречу.

     Гуринэ плавно сняла капюшон, блеснув черными глазами варлока в лунном свете. Губы зашептали, пальцы сплели аркан – и перед волком вырос, словно из-под земли, жеребец черной масти, замесив копытами землю. Гуря тронула бока своего коняшки каблуками и пустила его рысью, удаляясь – она и так подарила оборотню уже слишком много времени на раздумья.

     Ухватившись за гриву, Курт поднялся на голую спину животного, и тот послушно потрусил следом за своим творцом, постепенно ускоряя шаг. А когда вынес волка к низкой избушке – и вовсе растворился туманом, застелившись по земле.

     Дверь хижины была приоткрыта, маня, и перевертыш решительно толкнул ее, тут же оказавшись в уютной обжитой комнате. В камине потрескивал огонь, на высоком столе красовались фрукты с хлебом, а несколько кресел с высокой спинкой гармонично завершали идеальный образ охотничьего домика.

     Заметив движение в качалке около самого огня, волк торопливо пересек комнату и развернул кресло к себе, замерев от неожиданности: Витольд сложил руки на груди и усмехнулся, просверлив гостя сталью серых глаз.

     Вздрогнув, Курт проснулся.

     – Плохой сон? – безразлично спросил Джардан, облокотившись о дерево напротив волка. – Главное, чтобы реальностью не оказался, правда? – подмигнул, так и не дождавшись ответа.

     – Тебе чего? – буркнул Курт, стараясь удержать остатки собственного достоинства: почему-то казалось, что пришелец видел его сон; и сейчас, конечно же, издевался именно над концовкой, так разочаровавшей волка.

     – Да это я как раз должен спрашивать, – вздохнул Джардан. – Ты же шел за мной несколько кварталов в городе.

     – Ну ясно, – волк поднялся на ноги, – сейчас начнешь стращать ужасной расправой, если я подойду к твоей сестре близко. А уж если посмею заговорить с ней, на меня обрушится кара всех ведьмовых звездулек…

     Джардан в голос рассмеялся, закинув голову:

     – Какое очарование! Судя по твоей осведомленности, ты принимаешь братьев как минимум каждую неделю…

     Волк разорвал расстояние между ними со скоростью оборотня, и Джардан машинально выставил щит, сам тут же и ступив из-за него. Лишь только ткнувшись в препятствие, Курт неожиданно потерял опору, с разбегу встретившись с деревом.

     – Все гораздо прозаичнее, – ламия с интересом наблюдал, как оборотень трясет головой, избавляясь от темных кругов перед глазами. – Я пришел просить тебя о помощи.

     – Какой… помощи? – волк удивленно уставился на пришельца, безуспешно пытаясь выстроить логическую цепочку между тем фактом, что перед ним брат мага, которой он, как ни крути, не пара, и неожиданной просьбой о помощи.

     – Я очень люблю свою сестру, – завел Джардан, медленно прохаживаясь перед Куртом. – А сейчас ей очень плохо, – он старался говорить как можно более простыми и доходчивыми фразами. – И вернуть ее к жизни можешь нынче только ты – так уж сложилось… исторически. Но так получилось, что…

     На этом моменте Джардан запнулся, задумавшись. Сказать волку, что он был достаточно глуп, чтобы не суметь проследить-таки за ламией, было, наверное, сейчас не к месту. А уж напомнить, что без запинки подчинился Витольду, отдав медальон, – и вовсе не укладывалось в рамки просьбы о помощи. Да и кто посмеет сказать поперек Нарье-то…

     – Так получилось, – снова протянул Джардан, – что вы с Гурей лишились возможности на новую встречу. Ты не знаешь, где ее искать… Она не придет даже под страхом смертной казни…

     Курт, прищурившись, вел ламию глазами, пытаясь поверить в то, о чем тот его просит. Обычно разговор с братьями был прямо противоположным.

     – Я знаю свою сестру, – продолжал между тем Джардан, – она справится, конечно же… Только в чем смысл таких жертв, я, прибей меня звезды, не понимаю. Гораздо проще…

     Ламия снова замолчал. Он прокрутил в голове предстоящий разговор раз пять, но сейчас все заготовленные слова уже казались либо слишком циничными, либо ему же недостаточно понятными.

     – Гораздо проще пихнуть девочку в мою кровать, доказав нам обоим на деле, что ничего из этого не получится, – волк завершил мысль за ламию, поджав губы.

     Джардан прикрыл глаза, обуздывая гнев; через силу выдавил улыбку.

     – В двадцать лет всё навсегда, да ведь? – спросил тихо, кивнув. – Вы оба справитесь, – перестал улыбаться Джардан, в секунду перейдя на серьезный тон, – но эти жертвы никому не нужны. Ну а где теперь искать Гурю – ты уже знаешь, правда?

     Курт проснулся от собственного крика.

     Широко распахнув глаза, с минуту сидел не шевелясь – прислушиваясь… то ли желая конский топот различить, то ли насмешливый голос ламии. Осторожно ущипнув себя, убедился, что на этот раз действительно не спит. И облегченно вздохнул… когда весьма внушительная ссадина на лбу заявила о себе, напрочь отрицая нереальность визита мага.

     Гуря бесцельно слонялась по пустому поселку, то и дело посматривая на закрытые ворота; Джардан находил любые предлоги, чтобы лишний раз не попасться ей на глаза.

     Гуря искала себе хоть какое занятие – оказывалось, что Джардан уже все переделал, оставив сестре лишь святое безделье. И устав, наконец, мучиться, варлок решительно прошла в конюшню, седлая кобылу.

     – К ужину не ждать? – ламия сложил руки на груди, облокотившись о косяк.

     – Ты знаешь, где меня искать, если что, – Гуринэ поджала губы. – Я хочу побыть одна.

     – Можно подумать, здесь людно, – пробормотал Джардан.

     Этот диалог повторялся каждый раз, когда Гуря уезжала в свою хижину – когда-то отстроенную для нее братом, как она и просила, без магии. Тогда это было поводом и самой заняться хоть чем, а сейчас низкая одноэтажная постройка стала для варлока тихой гаванью, где она неизменно пряталась от самой себя.

     – Я заскочу через недельку, – предупредил Джардан; Гуря лишь кивнула, поднимаясь в седло.

     Закрыв за сестрой ворота, ламия сжимал кулаки и убеждал сам себя, что всё верно: ей сейчас нужен тот щенок. А не брат.

     Колун, выросший на пути Джардана, с натужным уханьем разрубил воздух, со злости отправленный ламией в стену забора.

     Варлок добралась до хижины лишь ночью. Не единожды останавливалась в пути, спешиваясь – что-то подмывало вернуться. Но каждый раз отмахивалась от путаных ощущений и снова поднималась в седло, шагом пуская кобылу по тропке. Когда луна уже прочно зависла в небе, Гуринэ лишь заводила животное в стойло, глазами машинально отыскивая щетки со скребницей…

     И остановилась – прислушиваясь; сердце ухнуло в пятки, сжавшись тревогой, мозг отчаянно завопил, что колдовать варлоку не рекомендуется. Но губы уже шептали, руки сжались в кулаки, готовые выбросить черный огонь в незваного гостя… Когда Гуря поняла, что тот не приближается.

     Насколько нужно быть сумасшедшим, чтобы отправиться на поиски хижины, коих тысячи практически одинаковых, да еще и по весьма сомнительному ориентиру из сна? Даже двойного сна… Задаваясь этим вопросом, молодой волк благополучно проворонил лань на охоте с раннего утра – он даже проводил глазами ее коричневую шкурку, давая уйти. И подошедший Плант уселся в высокую траву, вопросительно посмотрев на Курта. Фыркнув, тот лишь опустил морду на лапы и прикрыл глаза: «Пусть рыбу жрут».

     Ожидать в засаде следующую дичь вожак отписал иного бойца. Но когда волки-загонщики, в ряды коих поставили проштрафившегося серошкурого, снялись с места, Курт завалился на землю, вздохнув. Ткнувшись мордой в его бок, Плант перевернулся и уселся рядом:

     – Ну и что мне с тобой делать?

     Курт лениво приоткрыл глаза.

     – Я тебя на место вожака прочу, а ты шута из себя строишь.

     Уши волка навострились.

     Оторвав травинку, Плант теребил ее в пальцах, досадливо дергая. Витольд не сказал ему ни слова, даже и не намекнул, что молодой волк замахнулся на недостижимую для него звезду. В общих чертах поведали старожилы клана. И сейчас вожак лишь жалел, что не пришел к месту инцидента в городе вовремя, разузнав всё на месте: время упущено.

     Забота Нарье, как ни крути, – ведьмы. И если какой стальношкурый погубит себя же, обжегшись о пламя мага, Витольд лишь пожмет плечами: он предупредил, а уж как оборотень обошелся с этими словами – дело его.

     – Я должен знать, где ты, – тихо потребовал Плант.

     Что толку сейчас уже читать морали и стучаться в мозг щенка, только хуже будет.

     Курт никогда не бегал так быстро. Распугивая ланей, пересек широкое поле и нырнул в лес, на ходу ориентируясь.

     – Ты хочешь заставить клан принять вожаком взбалмошного щенка? – услышал Плант насмешливый голос рядом с собой и поднял голову, щурясь на солнце:

     – В Курте есть то, чего нет ни в одном из прочих претендентов, – отрезал вожак. – Безоговорочная преданность клану.

     – Ты этот вывод сделал, глядя, как он сверкает пятками к своей шалаве? – рассмеялся собеседник, зашуршав высокой травой и присаживаясь рядом с вожаком.

     – Он вернется, – протянул Плант, посмотрев на полоску леса, за которой скрылся его воспитанник.

     – Я первый выскажусь против твоего выбора, старик, если щенок хотя бы в мыслях заколеблется.

     – Стариком-то меня называя, – Плант посмотрел, наконец, на собеседника, переводя разговор в шутку, – не забыл ли, что младше меня лишь на пять лет?

     Еще полчаса назад Курт отгонял от себя мысли разыскать хижину из сна, сам же называя это полным и безнадежным безумием. Но слова вожака словно подали сигнал, толкнув молодого волка к действию – и он побежал. Куда? – Понятия не имел, лапы сами выбирали дорогу. И закрыв глаза, Курт полностью доверился своим ощущениям… своему инстинкту… – единственному, что заставляет каждое утро вставать солнце, сезоны сменять друг друга и наполняет жизнь смыслом.

     И что способно убить, замолкнув.

     – Он сгорит, Плант, – прошелестел собеседник старого волка, не поддержав шутку.

     – Я не допущу, – мотнул головой вожак.

     Курт выскочил к низкой хижине среди редких деревьев лишь к ночи. Дом казался пустым и заброшенным, и волк обошел его со всех сторон несколько раз, все еще не решаясь приблизиться.

     Набравшись, наконец, смелости, толкнул дверь, тут же выхватив взглядом качалку около камина – и вздрогнул, хотя инстинкт и молчал, ничем не выдавая какого магом рядом. Тронув спинку мебели, Курт усмехнулся сам на себя и осмотрелся. Все было в точности как в его сне: стол, табуреты, кресла…

     Воображение дорисовало огонь в камине, фрукты с хлебом на столе… Гурю в качалке, кутающуюся в плед. И почему-то ее брата, небрежно облокотившегося о стол и ведущего тихую неспешную беседу с миниатюрной магом.

     – Кто дал тебе право выдавать мое укрытие? – Гуринэ сверкнула глазами в сторону брата.

     Джардан покатал яблоко по столу, и фрукт словно растворился в воздухе, исчезнув. Ламия размял пальцы, несколько раз сжав кулак:

     – Хватку теряю… – пробормотал. – А ты разве видишь здесь кого-то? – вскинул глаза на сестру.

     – Здесь был оборотень, – стояла на своем Гуря.

     – Да они тебе уже везде мерещатся.

     Джардан приехал, как и обещал, спустя неделю, не позабыв привезти сестре еды – домик не был рассчитан на долгое проживание, выполняя роль лишь временного прибежища.

     – Если бы ты действительно хотела спрятаться, Гуря, – Джардан увлекся следующим яблоком, – ты уехала бы к нашим. А не в избушку в соседнем с волками лесу. Да и мало ли какого оборотня сюда занесло…

     Снявшись с кресла, варлок на мгновение исчезла, нырнув в вуаль, и ламия благополучно выловил ее, тут же наведя иллюзию, когда Гуря ткнулась ему в грудь. «Шшш», – шептал Джардан, отвоевав с сестрой и надежно сжав ее в объятьях, не позволяя больше пошевелиться.

     – Один раз я уже чуть не потерял тебя, – родной голос обволакивал своим спокойствием.

     – Святые кости! – пробормотала Гуря; ноги подкашивались, к горлу предательски подкатил вязкий комок. – Мне было всего пара десятков лет. Нашел, что вспомнить…

     Джардан осторожно развернул сестру лицом к себе, запустил пальцы в густые черные волосы, блеснувшие в свете живого огня.

     – Поехали домой? – предложил тихо.

     Гуринэ отрицательно покачала головой – в последнюю очередь она собиралась сбегать от непрошеного гостя, вот уже неделю изводящего ее своим присутствием.

     – А я поеду, пожалуй, – Джардан попытался отстранить сестру, но та вцепилась в его камзол, еле слышно прошептав: «Не уезжай».

     Склонившись, ламия легко коснулся ее губ.

     – Не уезжай…

     Сейчас он был ее единственным спасением.

     А она – его погибелью.

     И решительно оттолкнув Гуринэ от себя, Джардан покинул низкий домик, поспешно поднявшись в седло – пока она не успела нагнать его, не отпуская…

     …Курт помотал головой, схватился за спинку качалки, тут же потеряв равновесие, когда кресло предательски отклонилось назад. И Гуринэ, распахнувшая дверь, глазами проводила падение юноши, лишь моргнув, когда тот коснулся пола.

     Джардан проснулся от прикосновения. Отмахнувшись от ласки, словно от назойливой мухи, ламия поморщился и открыл глаза. Голова раскалывалась от выпитого накануне, и с трудом сосредоточившись, Джардан щелкнул-таки пальцами. Приняв этот жест на свой счет, пухленькая девушка рядом зашуршала простынями, ловко наполнив чашку остатками вина.

     Ламия сфокусировался на протянутой ему посудине, тупо изучая ту несколько секунд; и повернул голову к девушке, безуспешно пытаясь вспомнить ее имя. И где нашел ее вообще. Еще было бы не плохо сообразить, где он находится.

     Когда Гуря покинула поселок, Джардан усидел на месте не дольше часа. И оседлав кобылу, взял курс на восток, в небольшой городок на границе Тастонии. Он давно не видел Кэт…

     – Кто такая Катерина? – подала голос девушка, когда ламия поднялся с низкой кровати, одеваясь. – Ты звал ее во сне, – добавила поспешно, словив хмурый взгляд любовника.

     А Джардан размышлял над более насущной проблемой: милому созданию надо заплатить, или он умудрился заночевать в постели «благочестивой девы»? Накинув рубаху, ламия прошелся до окна, рассматривая поселок через мутное стекло слюды.

     – Любимая? – допытывалась девушка, сев в кровати.

     Джардан приметил низкие домики по соседству, невысокий частокол, журавля колодца… Он в деревне по пути в город.

     И глянул на девушку, задумчиво натягивая камзол.

     – Дочь, – ответил зачем-то, пристраивая перевязь для клеймора.

     Дежурный поцелуй, дежурные слова – безразличная улыбка ночной знакомой в ответ – и Джардан поднялся в седло, решив перекусить уже в городе от греха подальше. Вот и добрался до двухэтажного домика рядом с посудной лавкой лишь за полдень. А толкнув дверь без стука, только присвистнул: некогда шикарную обстановку городского особняка сейчас словно корова языком слизала.

     – Явился? – невысокая блондинка вошла следом за Джарданом. – Папаня…

     Задержав ее за руку, ламия повернул лицо женщины к свету:

     – Бьет? – кивнул на уже еле заметный синяк у виска. – Значит, любит, – припечатал, проходя в гостиную. – Кэт где?

     Отстегнув клеймор, Джардан искал, куда бы его примостить за отсутствием хоть какой поверхности, кроме пола. Так ничего и не придумав, прислонил к стене, сам усевшись на сундук, каким-то чудом избежавший участи прочей обстановки.

     – А что с мебелью случилось? – полюбопытствовал. – К зиме готовитесь?

     – Ты бы лучше о дочери подумал, а не глупые вопросы задавал, – бросила женщина, разводя огонь в камине.

     Собственно, Джардан был готов к чему-то подобному. Может, и к не столь радикальному, но уже благодарил звезды, что хотя бы стены целы. Достав заранее приготовленный мешочек с монетами, бросил его женщине:

     – Еще раз вынесет мебель – к полу прибью. Его самого.

     – Свои порядки в своем доме устанавливать будешь, – фыркнула женщина.

     – А будешь хамить – я добавлю… любви, – пообещал Джардан, проглотив слова, что это и есть его дом.

     Бертон купил особняк к рождению дочери и, уходя, был спокоен, что у Катерины надежная крыша над головой. На буянов и пьяниц не рассчитывал, надеясь, что его бывшей любовнице хватит ума создать хотя бы более-менее нормальную семью. Но то ли с умом промахнулся, то ли звезды так легли – мужчины в доме менялись с завидной частотой, и каждый из них непременно удивлял Джардана своей изобретательностью.

     До распродажи мебели, правда, дошло впервые.

     – Где Кэт? – ламия повторил свой вопрос.

     – В порядке твоя Кэт, – женщина прошлась до окна, вытирая испачканные в саже руки о темный фартук юбки. – Тут… где-то.

     – Я заберу ее на пару дней…

     – Вообще забирай, – прошипела блондинка.

     На скулах Джардана заплясали желваки, пальцы сжались в кулак – некуда ему забирать Катерину. Варлоки никогда не примут человского ребенка. И сестра не поймет подобной привязанности ламии к девочке. А без Гури он уже пробовал жить.

     – Ты ее мать, Эльза, и она останется с тобой.

     – Мать! – хохотнула женщина, остановившись около ламии. – Я из-за этого выродка больше не могу иметь детей, – выплюнула в лицо Джардана, разозлившись. – Кому я теперь нужна бесплодная!

     Снявшись с места, ламия ухватил женщину за волосы, с силой дернув:

     – Ты молиться на нее должна, дура! Я содержу ее, а не толпы твоих пьянчуг!

     – Вот и пусть твоя ведьма на нее молится, – губы Эльзы скривились в подобии усмешки.

     Когда рука Джардана метнулась вверх, блондинка лишь зажмурилась. Удар сбил ее с ног.

     – Надо было дать тебе сдохнуть, – ламия отвернулся к окну, уминая злость.

     Далекие семь лет назад повитуха, приглашенная на роды, в какой-то момент вышла к будущему отцу и предложила ему провести с Эльзой последние часы: «Она не выживет». Толкнув старуху, ламия ворвался в комнату, запечатав дверь.

     Он спас и мать, и своего ребенка. Но слова повитухи, допущенной в комнату, когда Джардан уже держал на руках свою Катерину, легли печатью на жизнь молодой женщины: «Ты проклял ее, ей было суждено умереть».

     – А свою ненаглядную Кэт с кем оставил бы? – усмехнулась Эльза с пола, осторожно прижимая ладонь к щеке.

     Ухватив женщину за копну белокурых волос, Джардан рывком поднял ее с пола и прижал к стене:

     – Моя ненаглядная Кэт – твой единственный шанс держаться подальше от публичного дома, – прошипел ей в лицо.

     – Ты забрал меня из публичного дома, чтобы… погубить, – прошептала Эльза, часто моргая от хлынувших из глаз слез. – И ждешь, что я буду тебе благодарна? Забирай свое исчадие ада хоть к черту…

     Бертон выкинул руку, запечатывая дверь; следом и ставни захлопнулись с тихим уханьем. Эльза облизнула губы:

     – Твоя ненаглядная Кэт – лишний повод приходить снова и снова, ламия, – глаза женщины победно сверкнули сквозь слезы, и Джардан резко развернул ее лицом к стене, зашуршав юбками.

     Сквозь годы, несмотря на все их ожесточенные бои и бессчетные измены обоих как попытки избавиться от наваждения, ламию тянуло к Эльзе. Он ненавидел и себя и ее за это, но поделать ничего не мог, и каждый его приезд заканчивался одинаково.

     – Отпусти меня, Джардан, – прошептала Эльза, когда мужчина затих за ее спиной, тяжело дыша.

     – Нет, – тут же последовал ответ. – Ты останешься с Катериной.

     Мне снился бесконечный путь,

     Пронзающий миры.

     И в том пути таилась суть

     Загадочной игры,

     Игры, чьи правила – стары,

     Игры, чьи игроки – мудры,

     Они не злы и не добры...

     И я кричал во сне.

     Мне снился обнаженный меч,

     Похожий на меня,

     И яростно-кровавый смерч

     Масудова огня,

     И бились о клинок, звеня,

     Копыта черного коня,

     Что несся на закате дня...

     И я кричал во сне.

     Мне снилась прожитая жизнь –

     Чужая, не моя.

     И дни сливались в миражи,

     Как сонная змея.

     И шелестела чешуя,

     Купался лист в воде ручья,

     И я в той жизни был не-я...

     И я кричал во сне.

     (Олег Ладыженский, из книги Г. Олди «Путь меча»)

     Причина, снявшая Витольда с его уютного особняка, была более чем весомой – вопрос жизни и смерти. И загнав двух рысаков, ведьмак все же боялся опоздать… Правда, и сам не знал, на что конкретно: на похороны сына, или к подтверждению, что тот все же мертв.

     Звезда погасла три дня назад.

     С визита Райгона прошло совсем не много времени, Витольд неспешно готовился к отъезду – торопиться уже некуда, война объявлена и начата еще месяцы назад, лишняя неделя вряд ли чего изменит. И погасла звезда.

     Рассеянно кивая на трескотню жены, Витольд вышел из особняка и поднял глаза к вечернему небу. Высокая стройная брюнетка, почувствовав неладное, неожиданно замолчала и последовала за ним. Ведьмак стоял, облокотившись о подпорку крыльца, сложив руки, – и смотрел на россыпь звезд, лишь ему видимую, лишь ему понятную, лишь для нелюдей грустно просигналившую погасшей.

     – Что, Вит? – брюнетка бросила недоуменный взгляд на небо, плотно затянутое облаками.

     – Собирайся. Я тебя с дочерью познакомлю.

     – Сейчас? – женщина захлопала глазами.

     – Вчера…

     Нарье не поверил звездам первый раз. Потому что такого просто не могло быть – никак, ни при каких обстоятельствах, никогда… Никогда, пока он сам еще жив.

     Для брюнетки марш-бросок в Тастонию оказался разве что не убийственным. Но Витольд и слышать не хотел ни об отдыхе, ни об идее разрешить жене «подтянуться следом, и желательно через неделю»: что бы ни случилось, ее нужно укрыть в стенах замка. А пока они туда не добрались, единственное безопасное место – только около него.

     И когда всадники минули мост, последнее, чего желала брюнетка, это знакомиться с графиней Нарье, спешно спускавшейся к гостям…

     Сольяна была уже не в том возрасте, чтобы бегать по замковым ступеням. И торопясь навстречу отцу, отчаянно проклинала собственные кости, одышку и всех ведьм на свете, словно ей на зло решивших оставаться в полном расцвете сил на девятом десятке.

     Да еще и поигрывающих на нервах старушки: сначала пару недель назад Торель привез в замок свою жену, а теперь, вот, и Витольд подтянулся… со своей супругой, по всей видимости. Сольяна видела отца крайне редко, а уж его жен и того реже, если не сказать никогда. Впрочем, о них даже разговор обычно не заходил, а графиня и не проявляла лишнего любопытства.

     – Ваша милость, – Сольяна ткнулась в грудь отца, распахнув двери паласа.

     – Есть новости из Кружев? – вместо приветствия.

     Графиня отрицательно помотала головой, посмотрев мимо Витольда на брюнетку, вывалившуюся из седла в руки рослого конюха. Они скакали, считай, два дня, и молодая женщина не чувствовала ни ног, ни рук… ни остальных частей тела.

     – А от Тореля?

     Сольяна снова перевела взгляд на отца и нахмурилась:

     – Нолла здесь…

     Тор с женой свалились как снег на голову – как обычно, то есть. И цель визита Сольяна узнала лишь через несколько часов. Оставив жену слушать забавные байки графа Нарье, ведьмак ненавязчиво увел сестру из гостиной: «Мне уехать надо. Надолго. Не позволяй Нолле скучать».

     – Куда уехать? – процедил Витольд.

     Сольяна лишь развела руками.

     Она пыталась узнать, куда, но Тор промолчал. А через несколько дней, покидая замок, склонился в седле к сестре и тихо попросил: «Сбереги ее, Соля».

     – Что происходит? – графиня посторонилась, когда Витольд шагнул через порог.

     Бросив на нее хмурый взгляд, ведьмак поманил пальцем кувшин с вином. Ему самому хотелось бы знать, что происходит.

     Сермуш игнорировал высокое кресло во главе стола не праздно: он успел отвыкнуть от долгого пребывания на жестких деревяшках, слушая советников и стараясь сдерживать зевоту. И даже когда доклады привносили разнообразие, заставляя королевича неожиданно проснуться, развлечение оказывалось не столь продолжительным.

     Инциденты, в прошлом чуть не познакомившие старшего Коранету с сердечным приступом, он старался не вспоминать.

     Вот и сегодня, едва первый советник начал свое нудное повествование, Сермуш поднялся с кресла и медленно мерил зал шагами, попутно пробегая глазами листки один за другим. Советник поворачивался в сторону королевича, порой задевая кресло и извиняясь за шум.

     Сермуш потратил несколько дней, чтобы приучить чинов не вскакивать, когда он начинал свой «крестовый обход зала» – поднимался только говоривший.

     Одаривая советника не то одобрительным, не то безразличным мычанием, Сермуш продолжал просматривать пергаменты. И остановился у окна, краем глаза заметив построения кадетского отряда на плацу.

     – Я на этом месте белоснежного объезжал, – чуть улыбнулся королевич; советник сбился, замолчав на полуслове. – Продолжайте-продолжайте, ваша милость, – разрешил Коранету, опершись о подоконник.

     «Сермуш, отпусти поводья…»

     – В небо!

     Команда лейтенанта, казалось, перекрыла нудный голос советника: Сермуш наблюдал, как кадеты лихо вспрыгивают на единорогов, неуверенно и плавно поднимая животных ввысь. Не первый взлет, но они будут вот так опасливо расставаться с землей еще не единожды, затаивая дыхание на высоте: сложно убивать в себе инстинкт «человека бескрылого».

     У Франциска страха неба никогда не было: он с детства на единорогах; но небо и не стало для него жизнью. А Михалка, редко когда поднимавшийся в голубые дали, сейчас воевал с поводьями, отчаянно стараясь удержать равновесие. Сермуш покачал головой: не пристало сыну летуна так-то реагировать…

     Советник, принявший реакцию королевича на свой счет, снова запнулся. Повернув к нему голову, Сермуш опять предложил ему продолжать и сложил руки на груди, наблюдая плавные виражи животных над плацем.

     Какое у него было бы последнее имя по отцу? Фаррину – это же фамилия матери Дурба в замужестве… Нахмурившись, Сермуш попытался вспомнить все имена-титулы воеводы, вечность назад укрывшего его в казармах… научившего всему…

     Тишина, обрушившаяся на зал заседаний, заставила Коранету обернуться и выдать вердикт, давно уже заготовленный: как и Франциск, Сермуш слушал не все советы. Но в отличие от своего брата, зачастую разрешал всем желающим выговориться – из человеческих побуждений… или, вот, просто задумавшись.

     – Ну а со школами что там? – озвучил следующий вопрос; подскочил двадцать первый советник, докладывая:

     – Во все селения отправлены гонцы с объявлениями о поощрениях всем, кто проявит усердие…

     Сермуш снова отвернулся к окну.

     Скользнув взглядом по плацу, только сейчас заметил одинокую фигуру, небрежно облокотившуюся о хозяйственную постройку; задрав голову, Дурб наблюдал за учениями кадетов.

     Лейтенант опустил единорога на землю. Спешившись, медленно подошел к графу. Михалка, из любопытства проводив его взглядом, заметил отца и небрежно отпустил поводья – животное занервничало, качнувшись. Сермуш улыбнулся шире, заметив испуг юноши: под кадетов ставили только самые надежные рога, читай – лучше наездников знающих, что делать.

     Бросив взгляд на неровный строй невысоко над плацем, Фаррину ответил на приветствие лейтенанта, и мужчины погрузились в неспешную беседу: юношам есть чем заняться, а нянчить их никто и не собирался, собственно.

     – Ваше сиятельство, – Сермуш перебил советника, повернувшись и выцепив взглядом камердинера Франциска, – распорядитесь разыскать Курима… старшего, – прибавил поспешно, – Теодора. Я жду его у себя. На сегодня всё.

     И быстро покинул зал, заставив советников в недоумении вскочить с мест и упасть на колено…

     Занимая кресло брата вот уже месяц, Сермуш откровенно устал переливать из пустого в порожнее. Действительно спорных-важных вопросов он видел раз в неделю, и на всё остальное у него просто не хватало ни времени, ни сил, ни терпения. Решения королевич принимал еще до советов, а распустив чины, подмахивал все бумаги, со вздохом облегчения спихивая их в руки Назара.

     И каждый раз советники были всё также в растерянности. Франциск приучил их к летающим комкам бумаги, но он никогда не обрывал совещания на полуслове, заканчивая те подобающим королю образом.

     Сермуш ступил было на ступеньку лестницы… но задержался на пару секунд – и начал решительно спускаться вниз. Тео подождет, пожалуй.

     Дурб и лейтенант заметили подходящего королевича одновременно; первый лишь нахмурился, второй четко опустился на колено, подметая пером шляпы камни плаца. Отпустив лейтенанта к кадетам, Сермуш мотнул брату головой, неспешно уводя его в сторону – подальше с глаз Михалки.

     – Перебесился? – королевич заложил руки за спину, медленно вышагивая к паласу.

     Вопреки ожиданиям Сермуша, узнав о подписанном пергаменте, Фаррину не ворвался в его кабинет с негодующими речами и упреками – он вообще перестал общаться с кузеном, появляясь пред его очи лишь по долгу службы, что в последний месяц случалось от силы несколько раз.

     И Сермуш, не помнивший за два десятка лет подобной отчужденности Фаррину, откровенно привыкший к его постоянному присутствию, с удивлением отметил, что ему не хватает брата – телохранитель был при нем, Дурб не пренебрегал своими обязанностями.

     – Я подумываю выспросить более просторные апартаменты, Серм, – спокойно ответил Фаррину. – Рамор у меня практически поселился уже. Жалко парня, через ночь считающего ступеньки с верхних этажей… Да и днем он постоянно заглядывает… не без причины. Наверное, пора уже усыновить его…

     – Дурб, Лариса привыкнет, – вздохнул Сермуш.

     – Знаешь, какого черта я у плаца во время учений? – остановился Фаррину. – Ей спокойнее, если я здесь… Как будто это что-то меняет!

     – Ему тринадцать, а не три года…

     – И он ее единственный сын, Серм!

     – А ты прочил ему пяльцы?

     Фаррину поджал губы, приказывая самому себе помнить, кто перед ним, всё же.

     – Если действительно хочешь помочь и Ларисе, и Михалке, – тихо продолжил Сермуш, – научи сына всему сам. Сделай из него летуна, Дурб. Как мой отец воспитал нас обоих. Потому что однажды ты его просто не успеешь… поймать на земле. А еще раньше – потеряешь окончательно.

     – И начало всему этому положил только ты.

     – А ты и правда думал, что Миха не будет подниматься в небо, когда остался около меня? – Сермуш склонил голову на бок. – Я ждал твоей отставки не из-за нежелания переходить в личный отряд Франки, а годом раньше, чтобы увезти семью в родовой замок, Дурб! Три чертовых года назад. Но ты остался.

     Фаррину медленно двинулся к паласу, и Сермуш последовал за ним.

     Ни один из них уже давно не представлял свою жизнь без другого. И как-то «неожиданно» повзрослевший Михалка, заявивший о себе и потребовавший внимания отца, выбил старшего Фаррину из равновесия, напоминая ему, что когда-то он предпочел брата семье.

     – Я не мог уехать, – нахмурился Дурб.

     – А мне было бы чертовски сложно отпустить тебя. И раз уж ты остался, а я не нашел сил отослать тебя – давай выбираться и из этого, Дурб. Я допустил Миху к небу – но учить его должен ты.

     Теодор успел сосчитать, сколько камней на полу в коридоре перед кабинетом Сермуша – вдоль и поперек оного. Успел заметить, что немногочисленные латы караульных у покоев идеально вычищены – надо же, он действительно никогда не обращал на это внимания! Даже узнал количество факелов в пространстве от лестницы до дверей – восемь! И семь между бойницами на противоположной стене. А на один меньше – потому что дверь на балкон…

     – Ты стал быстрее перемещаться, или я – медленнее подниматься? – улыбнулся Сермуш.

     – Виноват, ваше высочество, – поклонился Курим, – но вы, кажется, постарели вперед меня.

     – Тео, будешь хамить, я переведу в личные помощники всех твоих отпрысков, – королевич вошел в свой кабинет, кивнув сыщику присоединиться.

     – Отписывать приказы устанете, ваше высочество.

     – Кстати, донеси до своего барона, что хамство – это привилегия полезных людей. А не молодых.

     – Кто бы говорил, – пробормотал себе под нос Тео, не сдержавшись; Сермуш сделал вид, что не услышал.

     – Тео, мне нужны сведения по хорошо знакомому нам обоим воеводе.

     Курим вскинул глаза на королевича, и тишина, царившая несколько секунд, заставила сыщика убедиться, что он не ослышался.

     – Какие именно сведения? – очень тихо спросил он.

     – Все.

     – У него не было… семьи.

     – Все, Тео, – улыбнулся Сермуш.

     Когда звук горна разрезал вечерний воздух первый раз, Сермуш вздрогнул, нахмурившись. Со вторым позывным оторвался-таки от свитка и откинулся на спинку кресла. А третий стон трубы заставил королевича подняться из-за стола и коротко свистнуть.

     – Фаррину разыщи, – бросил просунувшейся в дверь голове стража.

     Распахнув створки окна, Сермуш посмотрел на дворцовую площадь, стремительно наполняющуюся людьми – придворный цирк начал свое представление; на сей раз – на свежем воздухе. Выглянув наружу, королевич заметил и знать, уже занимавших балконы паласа…

     Подперев стену и сложив на груди руки, Сермуш смотрел на балаган, в который уже раз прикидывая, долетит ли отсюда кинжал…

     – Ты заметил, что у них два новых канатоходца? – спросил королевич, когда Дурб присоединился к нему, став рядом.

     Низкорослый владелец цирка очень быстро понял: чем фееричнее их труппа проваливает номера, тем в больший экстаз приходят зрители. И единственное, что толпа не была намерена прощать артистам – это номера канатоходцев. А посему, сосредоточившись на всё более и более сокрушительных «провалах» остальных, карлик требовал от эквилибристов совершенства.

     Отыскав на задворках королевства несколько более-менее талантливых юношей, коротышка загонял их до седьмого пота – эти репетиции уже вполне могли бы посоперничать с учениями личного отряда его высочества.

     – Угу, – кивнул Дурб. – Эстор клянется, что они взорвут толпу…

     – Эстор? – переспросил Сермуш, посмотрев на брата.

     – Карлик… – растерялся Фаррину, – владелец… балагана.

     – Дурб, ты вообще за кого!

     Граф почесал кончик носа, наморщившись. Не стоило ему демонстрировать свои познания. Сермуш, вот уже два года как скалящийся на артистов, вряд ли оценит дружелюбие кузена, не пренебрегающего обществом циркачей в часы досуга.

     – Они веселее, чем Тео, – выдал Дурб. – И Лариса от них просто в восторге…

     Насупившись, Сермуш снова повернулся к окну.

     – Мне уже везде мерещится эта сучка, – протянул королевич через пару секунд, – или там и правда Амалия?

     Дурб проследил взгляд кузена и сглотнул. Пока силачи с клоунами разогревали толпу, остальные циркачи споро натянули три каната. Но не между столбами виселицы. На этот раз Эстор действительно решил превзойти самого себя, окончательно лишившись рассудка, по всей видимости: веревки тянулись ввысь, от помоста к верхним этажам паласа…

     Пересекаясь в центре, канаты образовывали дополнительную единую точку опоры, вместе с тем же и требуя от эквилибристов четкую согласованность действий: сойдись они все в центре, и неминуемо встретятся с землей, осыпавшись, словно виноград с грозди.

     – Дурб, – протянул Сермуш, – любитель циркачей ты наш… Сейчас же скажи мне, что в центре – не Амалия!

     Фаррину молчал.

     По крайним канатам уже споро поднимались двое юношей, ловко скользя по наклонной, весьма сомнительной, поверхности. Преодолев половину пути до узла, эквилибристы синхронно оттолкнулись от каната и взмыли в воздух, поменявшись местами. Толпа шумно выдохнула, зайдясь криком одобрения. С балконов паласа полетели улюлюканья.

     И в тот же миг на центральный канат ступила точеная фигурка Амалии, заскользив вверх.

     – Где ее чертов шест…

     Сказать, что молодая королева снова заскучала после возвращения из Лазатона, значит не сказать ничего. Некоторые развлекаются охотой. Другие – театром. А юная Ларунье отдавала должное своему излюбленному цирку. Но если королева на помосте «домашнего» театра была бы вполне обычным явлением, то королева на канате, пусть даже и придворного цирка, неизменно производила фурор. Ее осуждали и одобряли, о ее увлечении постоянно судачили и спорили – но никто не оставался равнодушным. Амалия была счастлива.

     Когда двое юношей, один за другим, минули веревочный узел, снова расходясь в стороны, Амалия ступила одной ногой в центр, укрепившись; два шеста протянулись к ней. Ухватившись за перши, Ларунье кивнула, и молодые люди синхронно подпрыгнули, отпуская шесты. Амалия скрестила тяжелые балласты, уперевшись ими в канаты.

     Сермуш перестал дышать, уже боясь закрыть глаза.

     Поймав канаты на ладони, юноши по инерции ушли снова вверх, закрутившись над головой Амалии. Та чуть покачнулась, найдя опору в першах. А когда эквилибристы четко опустились на веревки – подхватили шесты, и Амалия разжала ладони, снова оставаясь без балласта.

     И трое канатоходцев продолжили свое восхождение к паласу. Но стоило Ларунье заскользить по веревке спиной вперед, резко выкинув руки в стороны и закусив губу, терпение Сермуша лопнуло. Тронув плечо брата, быстро зашагал на выход.

     Амалия никогда не боялась высоты. Выпав из детского возраста, коему, как правило, и свойственно безумное бесстрашие, она так и продолжала вышагивать по перилам балконов и канатам, совершенствуя чувство баланса. Замужество внесло закономерные изменения в развлечение девушки. Но уже очень скоро после свадьбы Амалия выиграла войну «Франциск против риска жены», и ведьмак не раз страховал Ларунье в ее «невинном развлечении».

     Сермуш не вмешивался. Пересуды двора были ему до звезд, а в способности брата уберечь жену он верил безоговорочно. Но сейчас Франциска рядом не было. И понимание сего испуганной белкой билось в мозгу королевича, пока они с Дурбом спускались в стойла единорогов.

     Выцепив по дороге лакея, бросил приказ немедленно прислать к нему любых двух летунов – слуга юркнул на лестницу вперед королевича, перепрыгивая через ступени.

     – Ты хочешь снять ее? – откашлялся Дурб, едва поспевая за братом.

     – Болтом, – процедил Сермуш. – Один выстрел решил бы много проблем…

     Когда четыре единорога поднялись в воздух, Кара насторожилась на балконе второго этажа, заострив ушки – она вперед челов услышала хлопанье крыльев, кожей почувствовав волнение воздуха.

     Ее высочество наслаждалась представлением в спокойном одиночестве, приказав стражам никого не пускать на балкон. Амалию кошка видела. И когда та ступила на канат, уже решила, что бог, черт возьми, есть! А если девчонка доберется до последней четверти веревки и вдруг сорвется – полукровка даже окрестится, уверовав…

     И поднялись четыре единорога.

     Вздохнув, кошка откинулась на стену, поерзав на перилах. Бога нет.

     Заложив вираж, крылатые лошадки плавно подошли к крыше паласа и начали опускаться вниз. Эквилибристы вскинули глаза – этого на репетициях не было. Амалия поймала хмурый взгляд Сермуша и поджала губы.

     Толпа зрителей зароптала, никак не ожидая такого поворота в цирковом представлении; знать на балконах начали переговариваться: кто-то принимал ставки, как именно королевич решил снимать Ларунье с каната.

     Повинуясь короткому приказу, Натоль с Шаниром, зависшие на противоположной стороне от канатов, приготовили туго свернутое полотно. Сермуш с Дурбом чуть склонились в сторону, и новый приказ заставил «лебедя» стремительно развернуться под эквилибристами. Ухватившись за металлические концы полотна, братья резко потянули на себя. В руке королевича мелькнул бумеранг…

     Кошка фыркнула на кулем свалившуюся в «лебедя» Ларунье.

     «Сбереги ее, Соля…»

     Графиня теребила кружевной платок, посматривая на ятровку. Нолла сидела на скамье у окна, непринужденно смеясь на охотничьи рассказы графа Нестора Нарье – муж Сольяны был великолепным сказочником. Любую охоту он мог превратить в наиинтереснейший рассказ; и если поначалу в его байки было сложно поверить, то уже через несколько минут верить хотелось.

     Младший сын барона, Нестор был обречен на жизнь в тени своего брата, коему посчастливилось родиться первым. В лучшем случае – остался бы каким распорядителем в одном из родовых поместий, в худшем – и вовсе в услужении иному сюзерену.

     Примелькавшись при дворе, барон перебирал варианты, искал группу – знакомился с правилами игры… когда судьба свела его с Сольяной. Высокая и – по моде – стройная графиня, непринужденно прожигающая жизнь, дочь придворного ведьмака, она была недостижимой звездой практически для каждого холостяка.

     С одной стороны – ее титул говорил сам за себя; с другой – Витольду было откровенно наплевать, кого Сольяна выберет себе в мужья. Хоть кузнеца, хоть герцога: ведьмы не вмешиваются в личную жизнь даже своих магов-детей, а уж на челов и вовсе не обращают внимания.

     Да и в свет-то Витольд вывел дочь лишь чтобы той скучно не было в замке. А как только Сольяна освоилась в паласовских стенах, тут же и забыл о ее существовании. Впрочем, графиня не искала неприятностей – ни себе, ни отцу, прекрасно понимая, что вступиться-то Витольд вступится за нее, если что… Но вряд ли будет доволен. А лишний раз видеть холодные серые глаза отца Сольяна не стремилась.

     Его единственной звездой был лишь Торель.

     Который так же, как и сестра, тем не менее, не был избалован излишним вниманием отца.

     Мать Тора умерла рано. Сольяна до сих пор помнила ту ночь, когда она, пятнадцатилетняя девчонка, пряталась в подвалах под паласом, шепотом уговаривая брата не плакать. А стены замка сотрясали две школы магии; голос отца тонул в возгласах варлоков и крике его жены…

     Всё закончилось так же стремительно, как и началось.

     Когда бой магов стих, Сольяна затаилась еще больше – напавших было четверо, как-никак, и кто вышел победителем лишь звездам известно. Пятилетний Тор рвался наружу, упрямо повторяя, что батька жив; девушка пыталась удержать его, свистящим шепотом уговаривая подождать еще… И распахнулась дверь.

     Витольд осветил помещение факелом и мотнул головой выходить. Слова благодарности, что Сольяна сберегла брата, были единственными теплыми, которые дочь ведьмака слышала – навсегда.

     Графиня ни в чем никогда не нуждалась; наряды, королевские балы, развлечения… – распорядитель Витольда не отказывал Соле ни в чем. А что до родительского тепла – тут уж он не в компетенции, как говорится. Замок Нарье на долгие годы погрузился в серое отчаяние.

     Единственной женской рукой в хозяйстве была рука Сольяны – ведьмак зарекся приводить новую хозяйку замка. Не то побаиваясь, не то уважая скорбь отца, молодая графиня держалась около брата, практически заменив ему мать. Витольд не противился и не вмешивался. Его долгом было вырастить ведьму из сына – и с этим он справлялся. А все остальные чувства умерли в ту ночь, когда варлоки растерзали тело его жены.

     И когда Сольяна объявила о своем намерении обвенчаться с неким бароном, тут же оговорившись, что желает оставить, тем не менее, свой графский титул, Витольд лишь безразлично пожал плечами – да хоть тролля титулом одаривай…

     Нестор, конечно же, не цеплялся зубами ни за свое последнее имя, ни за свое баронство.

     – Ваше сиятельство, это уже чересчур! – расхохоталась Нолла; Сольяна чуть вздрогнула, едва улыбнувшись в ответ на веселье ятровки. – Кабан не умеет подпрыгивать столь высоко!

     – А вы, никак, много кабанов загнали, ваше сиятельство? – лукаво улыбнулся Нестор, ёрзая на жестком сидении и скашивая глаза на жену в поисках поддержки.

     «Сбереги ее, Соля…»

     Слова брата пульсировали в мозгу графини. Проявив не свойственную ей настойчивость, Сольяна добилась-таки от отца, с чем он посетил замок. И почему привез сюда, словно в укрытие, свою жену – погасла звезда Тореля.

     Графиня не поверила.

     Она долго стояла в оцепенении, пытаясь ущипнуть себя и убедиться, что это просто дурной сон. А глаза отца снова, как и четыре десятка лет назад, вспыхнули болью.

     – Этого не может быть, – прошептала Сольяна.

     – Что? – Нестор оборвал очередную байку на полуслове.

     Графиня неопределенно покачала головой и опустила глаза на истерзанный кружевной платок, глотая запоздавшие слезы – этого не должно было случиться.

     Распахнувшаяся дверь обозначила на пороге хмурого Витольда.

     – Соля, твои курицы в курсе, что даже ведьмы питаются едой?

     Как ты можешь думать о еде, когда Торель мертв! – хотела крикнуть графиня; хотела наброситься на него со всей нечеловеческой яростью, которая может выплеснуться лишь из человека – а вместо этого только тихо ответила, что время обеда еще не подошло…

     Эмоции… Это только импульс, который толкает наружу горе.

     Сольяна знала, сколько дорогих людей Витольд уже успел похоронить. И помнила, что Торель был для него смыслом.

     Просто ведьмовы щиты порой с шипами…

     Захлопнув дверь, Витольд побрел на балкон паласа. Он должен быть уже на пути к порту, а еще через неделю – на другом берегу «соленой лужи»… Он не мог уехать, не убедившись, что звезды не врут. По чести, он вообще уже не мог ничего делать. Где-то внутри билась тупая боль, загнанная ведьмаком в самый дальний уголок сознания – скукожившись, ждала, когда он, наконец, поверит, чтобы по-хозяйски развернуться, заявив о себе.

     Кто должен подтвердить? Кто осмелится доказать?

     Ехать в Кружева смысла не было – там сами, поди, скоро хватятся придворного ведьмака, прислав гонца в замок Нарье… А куда он отправился, Торель так и не сказал сестре. И вот уже несколько дней в небе висел дерзкий знак сильнейшего, ожидающего…

     – Я его боюсь.

     Сольяна вздрогнула, не заметив, как к ней приблизилась Нолла, присев рядом, – Нестор поспешил вон из гостиной отдать новые распоряжения дворецкому, с учетом пожеланий маркиза.

     – Не стоит, – слабо улыбнулась Сольяна, сама поражаясь, что всё еще в состоянии сдерживать слезы. – Витольд жесткий человек, но не жестокий.

     «Сбереги ее…»

     Как? Рано или поздно правду придется признать. А потом и рассказать Нолле. Как ее сберечь?!

     Амалия приходила в себя долго и нехотя. Бумеранг, смачно приложившийся к ее шее, обеспечил Ларунье несколько часов замечательно-черного небытия, хорошего только одним: тишиной. Потому что как только девушка начала приходить в сознание, Рамор кивнул Сермушу, тут же покинув его кабинет, – и голос королевича безжалостным колоколом зазвенел в ушах королевы.

     – Тебя слышно даже на крыше, – пожаловалась Кара, мягко спускаясь на подоконник; Сермуш одарил жену уничтожающим взглядом.

     – Не заставляйте меня приставлять к вам стражу, миледи! – пригрозил королевич, и Амалия поморщилась, окинув кабинет глазами:

     – Вы так и не обзавелись личными слугами, милорд…

     Когда Сермуш, выплюнув остатки терпения, шагнул к ятровке, Кара стала на его пути, споро поднимая Амалию с кушетки и подталкивая к выходу.

     – Жить тебе надоело, что ли… – бубнила кошка, под локоть утягивая королеву в потайной ход в коридоре.

     Ларунье мутило, ноги подкашивались, в глазах двоилось… И железная хватка Кары была очень к месту – иначе августейшая особа неминуемо вспахала бы носом камни. Пнув дверь хода, кошка толкнула Амалию вперед себя; створка мягко закрылась.

     – Ты хочешь свалиться со своего каната? – вещала Кара по пути. – Поверь мне, никто не против – но только когда вернется Франциск! Хочешь развлекать придворных своими выходками? Нам и на это наплевать – но только когда вернется Франциск! Желаешь оставить дочь на мачеху? Только…

     – …когда вернется Франциск, – прошелестела Амалия.

     – Вот и договорились, – резюмировала кошка, открыв дверь в королевские покои и пинком отправляя девушку в комнату; пройдясь до стены, дернула шнур, вызывая горничных. – Амалия, никто из нас не в восторге от сложившейся ситуации. Ни для кого не секрет, что два года мы все жили мирно лишь благодаря просторам замка – разными семьями, считай. Но сейчас это решительно невозможно…

     – Франциск уже месяц непойми где, – огрызнулась Амалия, падая на кушетку и пытаясь унять звон в голове.

     – Те же военные походы порой занимают годы, – закусила губу Кара.

     – То военные, – подняла на нее глаза Ларунье. – А не…

     – А ты – жена ведьмака, и порой ведьмам необходимо… побыть далеко…

     – Мой муж – исчадие ада, – прошептала Амалия, – моя дочь – ведьма, мой деверь – демон…

     – Ты и сама не ангел, – отрезала кошка.

     – …а ятровка – нечисть!

     Зеленые глаза и резко выскочившие клыки напугали вошедших горничных; вздрогнув, девушки замерли на месте, боясь выдохнуть.

     – Я рада, что ты поняла, что с этой минуты никто не даст и медной монеты за жизнь человской королевы, – прошипела кошка – челюсть оборотня просто не способна выдать иных звуков. – Приведите ее в порядок, – распорядилась Кара, вернувшись в человеческий облик, и вышла вон.

     Лестницы сейчас утомляли кошку – и приводили в ярость, а потому, спустившись до второго этажа, она ушла в бойницу, мягко прыгнув на землю. Обогнув палас, толкнула створку в домик циркачей. Сермуш наотрез отказался селить их снова в гостевых апартаментах – тем более «на веки вечные». И трехэтажная постройка с десятком отдельных комнат была своеобразным компромиссом.

     Дверь в конуру Эстора кошка вынесла плечом; за волосы стянула с карлика полуголую девку, вытолкав ту наружу, – ее высочество зла! Прижав коротышку коленкой к кровати, полукровка склонилась над ним и лязгнула зубами:

     – Еще раз Ларунье окажется на канате – я укорочу тебя вдвое!

     – Она – королева, – проникновенно поделился карлик. – Если я скажу поперек…

     – Она – чел, – кошка встряхнула Эстора. – Очень советую остерегаться оборотня вперед чела.

     – Она выкинет нас из замка…

     – Зато жив останешься! – начала выходить из себя Кара. – Или заручайся поддержкой принца, – предложила альтернативу, ехидно улыбнувшись.

     – Ха! – осмелел карлик. – Он первый меня «укоротит», а потом и «выкинет».

     – А если твоя королева снова ступит на канат, это сделаю я. Выбирай… укоротителя.

     Резко отпустив Эстора, Кара покинула домик циркачей.

     Впрочем, что конкретно заставляло сейчас кошку злиться, подлинно знали немногие. Амалия убьется? – Да туда ей и дорога. И Сермуша, и Кару поведение Ларунье разве что немного нервировало: не приятно, если Франциск вернется к похоронам жены… Но не смертельно. Лишняя головная боль – но не нянчить же ее, право слово… Единственным весомым аргументом, дабы уберечь королеву от нее же самой, были, пожалуй, чувства Франциска, совершенно не безразличного ни Каре, ни Сермушу. Можно считать, что Амалии повезло – уберегут.

     Выбивала же кошку из колеи сейчас неизвестность.

     Ворвавшись в кабинет мужа, прижалась к закрывшимся створкам и закрыла глаза:

     – Две недели.

     Сермуш прошелся по комнате, отставил кубок с вином и мягко утянул жену в спальню, обняв:

     – Я уверен, ты переживаешь напрасно.

     Прошел месяц, как Франциск ушел в мир магии; и две недели, как пришел последний гонец от Тора. Нарье присылал вести каждые три-четыре дня – и вдруг замолчал. И Сермуш с Карой по очереди убеждали друг друга, что переживают зря.

     – Нам обоим будет легче, если я удостоверюсь в этом лично, – прошептала кошка.

     – Я боюсь отпускать тебя одну.

     – Боишься, что Тор не справился со своим учеником, или что я сойдусь с твоим братом? – усмехнулась Кара.

     Сермуш посмотрел в глаза жены и вдруг резко отпустил ее, пройдясь до окна и присев на подоконник.

     – Кара, что ты чувствуешь, когда Тор в опасности?

     Брови кошки метнулись вверх.

     – Сочувствие к тому, кто ему угрожает. Серм, это был нелепый вопрос. Оба Нарье – сильнейшие боевые ведьмаки, только полоумный решится угрожать им.

     – То есть Тор никогда не был в опасности, а ты никогда не… переживала за него? – допытывался Сермуш, тщательно подбирая слова.

     – В опасности? Тор? Ты где таких сказок наслушался?

     – И ты действительно… не переживала? Помнится, вы были на какой-то там войне…

     Сермуш только сейчас понял, что понятия не имеет, что же должен испытывать творец, если его ведьме что-то угрожает… или если он мертв… Помня, что Тор молчит Каре о ее роли в его становлении и решив, что это дело исключительно ведьмака, Сермуш, тем не менее, очень жалел, что в свое время не проявил должного любопытства. Хотя, ведьмам ли знать об ощущениях их творцов…

     И кого же еще спрашивать, если не такого же творца.

     – На войне были челы. А мы разминались. Серм, ты что хочешь? Может, прямо спросишь?

     – Тору сорок шесть… Не может быть, чтобы в течение почти пяти десятков лет этому сильнейшему ничего никогда не угрожало…

     – Когда я с ним познакомилась, ему было двадцать восемь. И если что-то когда-то угрожало, то меня сие минуло, – кошка начала раздеваться, забираясь на кровать. – Хотя жаль. Я с удовольствием посмотрела бы на такое чудо.

     – Двадцать восемь? – переспросил Сермуш.

     Кошка в упор посмотрела на мужа, помолчав.

     – А ты только сейчас понял, что сорок шесть больше тридцати трех?

     – Что же он до двадцати восьми… делал?

     – Портил служанок в родовом замке, я так полагаю, – прищурилась Кара, начиная раздражаться странным вопросам.

     – А ты еще каких ведьм знаешь?

     – Тебе тех, что есть, мало?

     – Вот Витольд, например…

     – И что с ним? – Кара взбила подушку, подперев рукой голову.

     – Кто рядом с ним постоянно?

     Спросил – и сам себя одернул: а разве кошка постоянно около Тора?

     – Плохое настроение. Серм, я познакомилась с Витом – вот не поверишь – пару лет назад. Мы не пересекались, пока он был в Кружевах придворным.

     Шумно выдохнув, Сермуш отвернулся в окно. Столько ведьм вокруг, а единственный творец, что он знает – его жена. Которая понятия не имеет, что она творец, собственно. Круг замкнулся.

     Узнавать всё опытным путем, на себе, было страшно.

     С другой стороны, раз он ничего не ощущает – может, всё в порядке?

     Да и Кара, вроде как, не нервничает… Пусть она ничего не знает, но ведь наверняка начала бы беспокоиться, случись что с Тором.

     – Я уверен, что они в порядке, – тихо проговорил Сермуш.

     – Значит, я вернусь быстро, – кивнула Кара, задувая свечи у кровати.

     Мир ведьм издревле живет по своим законам. По накатанной колее, видеть которую дано лишь его древнейшим обитателям. Оборотни прочитают тропы на земле, ведьмы сложат звезды в иероглифы – и мир сделает еще один оборот, неминуемо вернувшись к истокам.

     Выйдут ли моря из берегов, прольется ли огонь с неба, возмутятся ли вулканы – никто не вспомнит умершую цивилизацию, истерзавшую природу и само мироздание своим тщеславием.

     И снова оберегая, высшие разойдутся по своим домам-в-земле, отпустят светила в их созвездия – поклянутся хранить. Но не нянчить.

     Мир сделает еще один оборот.

     Витольд допил вино и осторожно опустил кубок на стол. Трескотня Ноллы и его жены раздражала. Байки Нестора – бесили. Даже молчаливость Сольяны, столь ей не свойственная, выводила ведьмака из себя. И Витольд старался умять голоса за обеденным столом, погрузившись хоть в какие мысли.

     – А когда же ожидать?

     Голосок маленькой графини пробрался в мозг Витольда, словно сквозь терновый кустарник, ввинтившись раскаленной иглой своим смыслом.

     Брюнетка залилась краской; Сольяна вскинула на отца глаза, столовый прибор в ее руке задрожал.

     – Ваше сиятельство, я похож на племенного кролика? – Витольд пробуравил невестку холодом серых глаз.

     Нолла растерялась.

     – Но ее милость… Бьярта… – залепетала графиня, совершенно сбитая с толку резким тоном ведьмака, – разве я неправильно поняла?

     Витольд посмотрел на жену, поджав губы, и та опустила глаза.

     – Вы совершенно очаровательны в своей непосредственности, Нолла, – резюмировал Нарье, рывком поднимаясь из-за стола и покидая зал.

     Выйдя к конюшне, сам оседлал коня, слишком тщательно и медленно застегивая ремни. И поднявшись в седло, рысью повел к опущенному на день мосту. Бьярта ничего не сказала ему, а он был слишком занят в последнее время, чтобы уделять жене достаточно внимания.

     Стеганув коня по крупу, Витольд вырвался за пределы замка, тут же забрав на север. И очень скоро остановился, спешившись у раскидистого дуба. Ей всегда нравилось это место. Здесь он ее и похоронил, как она и просила – «без крестов и без холмиков». И не в «деревяшке». Только ветки дуба.

     «А если будет зима – положи еловые лапы, – улыбалась Ильна, нежась на руках мужа под этим дубом; она не собиралась умирать в двадцать три года, и наказывая Витольду, как ее хоронить – улыбалась, находя смерть чем-то далеким и призрачным. – Надеюсь, я не стану такой же круглой в старости, как моя тетка, – смеялась Ильна, – иначе тебе придется копать несколько дней подряд…»

     Сольяна удержала за руку вскочившую из-за стола Бьярту, мягко сжав пальцы:

     – Не ходи.

     Витольд опустился на землю, откинувшись на широкий ствол дерева. Рукой провел по молодой траве. Без крестов и холмиков.

     Она не стала ни старой, ни «круглой»; она даже сына не успела вырастить. И в день, когда он ее потерял, он лишился и жены, и своего творца. А теперь ему казалось, что еще и души.

     – Никогда не поверил бы, что хоть что-то способно заставить тебя поступиться долгом.

     – Всё когда-нибудь бывает в первый раз, Райгон, – Витольд кивнул, приглашая друга присесть рядом. – Кто из твоих покидал укрытие?

     Райгон опустился на землю, нахмурившись.

     Он был уже на пути в укрытие, когда в небе сложился иероглиф-вызов. И не долго думая, тут же развернулся – на сегодняшний день Торель был единственной наследной ведьмой Нарье.

     – Ты безумен, Вит. Никому из нас не нужна была смерть твоего сына. Да и силы не равны.

     – Ой ли? – грустно усмехнулся ведьмак, мотнув головой. – Ламии такие изобретатели…

     – Мы все тебя поймем, если ты захочешь удостовериться сам, – тихо пообещал Райгон.

     – А вот это вряд ли, – Витольд прикрыл глаза, откинув голову. – Кто твой творец? – спросил неожиданно.

     – Ты его не знаешь. Он умер что-то около десяти лет назад…

     – А вот здесь – мой, – Витольд снова провел рукой по ранней траве; Райгон осекся – Ильну он помнил. – И погасшая звезда, Райгон – это был наш с ней сын. Ты всё еще уверен, что вы все сможете понять?

     Поднявшись, Витольд свистнул рысака, прищурившись на апрельское солнце. Уже в седле снова повернулся к другу:

     – Я скоро выдвинусь. Возвращайся в укрытие, а то варлоки начнут нервничать.

     И развеял свой знак, отпустив светила. Глупо не верить звездам. Они гаснут не от скуки. И не без причины.

     – Я поеду с тобой, – Райгону не понравился жест Нарье.

     Долгих несколько секунд Витольд смотрел в глаза друга:

     – Я не покину мир живых, пока не встречу убийцу своего сына, Райгон. И уж тем более не оставлю землю без сильнейшего. Тебе не за что бояться.

     Франциск вводил Сермуша в курс дел, которых его брат не касался, скороговоркой. Они просидели целый день и всю ночь, лишь изредка делая небольшие перерывы. И Сермуш не раз ловил себя на мысли, что не слышит ни слова.

     – Серм, ты слушаешь? – Франки стоял с боку стола, опираясь о столешницу, и постоянно перебирал листки, выкладывая наверх тот, что комментировал.

     – А как же, – королевич снова опустил глаза в кипу свитков.

     – Ведьмой быть не надо, чтобы понять, что ты не здесь.

     – Здесь, здесь, – пробубнил Сермуш, пробегая глазами по чему-то-со-множеством-буковок.

     – Я вернусь быстро, я тебе обещаю, – сбавил тон Франциск. – Хотя бы сделай вид на советах, что ты их слушаешь…

     – Франки, я делал вид еще до твоего рождения. Ты не переживай, – улыбнулся Сермуш, откидываясь на спинку кресла.

     – Тебе ведь не нужны мои комментарии, – Франциск прошелся перед столом, остановившись напротив брата.

     – Не нужны, – покачал головой Сермуш.

     Курим не зря был в «свите» старшего Коранету. А бесполезным барон не был никогда. Ни когда служил Неополю, ни когда выбрал своего нового короля. И им был совсем не Франциск.

     Всеведущий Теодор, десятилетия назад ставший придворной тенью, даже и не рассчитывал занять место около молодого ведьмака – что может быть общего у человека на шестом десятке лет, на закате своей жизни, и у начинающего свой путь не-человека, которому суждено оставаться юным, когда испустит дух даже праправнук придворного сыщика…

     Нет, господа, игры в бессмертие – не для старых костей.

     А вот Сермуш – свой. Дерзкий, наглый, порой резкий – но свой. И мало что не королевской крови, да и кто рискнет нынче вспомнить-то. С одной стороны спину бастарда подпирает все тот же Франциск, с другой – признание самого Неополя. А в довершении еще и Фаррину, так умиленно играющий роль скромного телохранителя вот уже двадцать лет.

     Сермуш сам-то едва понимал, какой силой он обладает. За него понимал Теодор, не рискнувший сделать неправильный выбор.

     Единственным слабым местом королевича было отсутствие наследника. И затаив дыхание, двор ждал, кого Сермуш сделает своим преемником. Почти сорок лет уже его высочеству – пора, пора…

     В какой-то момент промелькнула мысль о Михалке – к юнцу начали присматриваться, имея в виду. А с недавних пор взор людей понимающих обратился на Коринта – Тео покрылся испариной: какие троны, какие титулы! Заполучить «наследство» Сермуша – вот истинное счастье при дворе Сомонии.

     Так и «имели в виду» обоих, боясь упустить новых претендентов.

     А Тео тряхнул стариной, разыскивая возможных ублюдков – чай, не монахом Сермуш жил до кошки-то…

     – Ты лучше пообещай мне вообще вернуться, Франки, – попросил старший брат.

     Выйдя из кабинета Сермуша, Франциск нескончаемо долго плелся в покои жены… Еще дольше стоял на балконе, встречая рассвет… Облокотившись о перила, видел, как в двери юркнули горничные… И наконец отлепился от камня, кивнув стражам распахнуть створки.

     Одна из горничных подскочила было доложить ее величеству – Франки мягко отстранил ее в сторону и шагнул в будуар, выпроводив всех слуг всех рангов взмахом руки. Амалия не повернулась на мягком табурете, схлестнулась взглядом с супругом в высоком зеркале.

     Человек, которого ты знала в последние дни, мог бы причинить тебе вред?

     С тех пор как они вернулись из Лазатона, прошло несколько дней, и всё это время Франциск был слишком занят своим предстоящим отъездом – или убеждал себя в этом по крайней мере, – чтобы снова не увидеть в глазах Амалии страх. Он не удивился, что она заняла отдельные покои, повелев спешно их обустроить – горничные целый день метались из помещения в помещение, обустраивая…

     В замке зашептались; придворные с любопытством ожидали реакции молодого короля; фрейлины молчали, словно партизаны, не решаясь признаться, что и сами ничего не знают: Амалия не была настроена кормить двор подробностями. И поведение королевы, за два года ни разу не посетившей свои покои, начало стремительно обрастать слухами.

     Сермуш хмурился; кошка морщилась на слабые попытки Курима-старшего достучаться до ее мозгов, что королевская чета теряет свое лицо.

     – Тео, избавь меня от участия в жизни юнцов, – огрызалась Кара: Сермуш и вовсе сослал барона в дальние дали, и тот попытал счастья у королевны.

     – Ситуацией могут попробовать воспользоваться, ваше высочество, – проникновенно говорил Курим.

     – Значит, мне не придется скучать, – отрезала кошка, закрывая тему.

     И стоя сейчас за спиной жены, Франциск плавно повел рукой в воздухе, отрезая комнату от ненужных ушей: ему уже давно надоело жить в прозрачном кубе на виду двора. А всё еще только начинается ведь…

     Взяв со столика гребень из черепашьего панциря, Франциск начал плавными движениями расчесывать темные волосы жены – не гоже прерывать утреннюю церемонию ее величества.

     – Я уезжаю, Амалия, – тихо заговорил ведьмак, и девушка поморщилась: не то Франки неосторожно дернул локоны с непривычки, не то его заявление не пришлось по вкусу. – Можешь больше не прятаться здесь.

     – А у меня был шанс спрятаться?

     Франциск снова поймал взгляд жены в зеркале:

     – Два года назад, Амалия, я пообещал тебе полную свободу, если ты ее захочешь, – отложив гребень, ведьмак склонился к жене. – Одного растения Ларунье в этом замке уже слишком много.

     Тогда Амалия только посмеялась на слова Франциска: почему бы ей вдруг захотеть свободы! Ей не просто посчастливилось стать королевой – судьба прямо-таки обласкала ее своей благосклонностью, обернув политический брак счастливым.

     – Я не оставлю дочь… – Амалия повернула голову к мужу.

     – Эмлей останется здесь, – улыбнулся Франки. – Ты не справишься с ведьмой. Это все причины, что удерживают тебя в Сомонии?

     Амалия закусила губу, опустив глаза, и Франциск рывком выпрямился; разорвав магию заслона, быстро вышел из покоев жены, уминая черноту глаз.

     Было время, она посмеялась над его обещанием…

     Франциск покинул родной замок буднично и быстро: поднявшись в седло единорога, зло стеганул того по крупу, поднимая в небо. И лишь кошка, сидя в окне, проводила его взглядом, вздохнув.

     Шагнув в мир магии, ведьмак пересел на рысака, тут же забрав курс на Балью. А подъехав к маленькому замку, резко натянул поводья; глаза помимо его воли обернулись, нервы напряглись: в поместье оборотень. И Нолла, вышедшая навстречу, вздрогнула, замерев на месте.

     Они с Тором вот уже два дня ожидали Франциска. В Кружевах делать было решительно нечего, а Нарье не хотел ненужных свидетелей – если кошка не преувеличила, то лучше обойтись без лишних раздражителей. И получив предупреждение о визите, графы тут же перебрались в Балью.

     Франки спешился, опустив голову – приводя глаза в порядок. И посмотрел на свою бывшую невесту, светски улыбнувшись и элегантно поклонившись:

     – Миледи.

     – Ты стал не только королем, но еще и паяцем, – констатировал Тор от дверей. – Фаррину был прав, я плохо на тебя влияю.

     Нолла попятилась к мужу, натянуто улыбнувшись, но Франциск уже медленно поднимался по ступеням навстречу наставнику, не замечая ее.

     – А ты привел в Балью пару стай перевертышей? – поднял брови.

     – Не переоценивай свои силы, малыш, – хохотнул Тор. – Меня не так легко испугать. Здесь полукровка. Мне было лениво вылавливать ее по хозяйственным постройкам. Дикая, как вепрь…

     Они до темна проговорили в саду, прогуливаясь подальше ото всех. Натыкаясь в лабиринте растений на садовников, тут же отсылали прочь: начинающие зеленеть деревца не настолько веский повод, чтобы нервировать черную мамбу.

     – Что же ты наделал, малыш, – шептал Тор, доверительно оставляя ученика у себя за спиной и снова двинувшись по дорожке сада.

     – Ты сделал бы то же самое, – Франциск мотнул головой, избавляясь от личины змеи.

     – Ради творца – еще и не такое, – согласился Тор.

     Клыки, начавшие было втягиваться, снова резко выросли, вертикальные зрачки угрожающе сверкнули:

     – Изабель проиграла творцу?

     Тор остановился, повернувшись к ученику, и сложил руки на груди:

     – Зачем ты спас Амалию, Франки? Чтобы тут же и потерять ее, напугав?

     Напрягшись всем телом, каждой мышцей, черная мамба не мигая смотрел на ведьмака.

     – Ты ведь контролируешь себя, – продолжал Тор, – но непременно хочешь вывести меня из себя. Не боишься проиграть змеям, оценив свои новые способности? Они сильнее тебя, малыш, ты ведь не варлок, чтобы уживаться с ними с рождения.

     – Но и не зная, на что они способны, я не смогу их одолеть, – прошипел мамба.

     Тор поднял руку, отвернув голову – молниеносный выпад Франциска встретил на пути ведьмов щит. А когда юноша обогнул препятствие, его новая атака ткнулась в струю воздуха. Франки не успел выровняться, падая на спину – купол опустился на мамбу, как только он попытался встать на ноги.

     – Сейчас ты можешь убить меня только если выпустишь своих змей наружу, – Тор присел на корточки перед учеником. – У тебя нет боевого опыта.

     – Снимай щит, – прошипел Франциск.

     – Еще несколько выпадов, и это будет уже схваткой. И если мы не очертим круг, его очертят за нас. Выйдет из круга лишь победитель.

     Тор поднялся, пройдясь перед плененным учеником и давая ему время осознать сказанное.

     – Если ты выпустишь змей, чтобы победить меня – ты им проиграешь. Если ты позволишь мне убить тебя – вместе с тобой проиграют все, кому ты дорог. Включая меня. Если у победителя дрогнет рука – мы оба не выйдем из круга, – Тор вздохнул, снова приседая напротив Франциска. – Дуэли ведьм слишком опасны, чтобы их ничто не контролировало.

     – С такими правилами они вообще невозможны, – прищурился мамба.

     – Такие правила дисциплинируют, – не согласился с учеником ведьмак. – Я снимаю щит, а ты усмиряешь своих хвостатых.

     Франциск кивнул, и Тор встряхнул запястьем.

     – Если ты пришел, чтобы на моих глазах окончательно превратиться в чудовище, можешь уходить прямо сейчас, – ведьмак поднялся на ноги. – Я не приму твой вызов.

     – Я не могу противостоять тому, о чем ничего не знаю!

     – Ты уже это делаешь.

     Франциск уселся в лунной дорожке света, опустив голову. У него была одна-единственная надежда – Тор. Он свято верил, что стоит ему встретиться с наставником, и тот найдет способ избавить своего ученика от напасти. И силы сдерживать змей Франциск черпал лишь в этой вере.

     А вместо помощи встретил лекцию о правилах дуэлей.

     – Прогоняя меня, не боишься за кошку? – тихо спросил Франциск.

     – Чтобы дотянуться до нее, тебе придется перешагнуть через своего же творца, – Тор склонил голову на бок. – А к тому времени – еще и через меня. Не начинай войну, в которой ты проиграешь при любом исходе.

     – Помоги мне, Тор, – прошептал Франциск.

     – Ты чем думал, бросаясь в омут! – ведьмак неожиданно резко присел напротив юноши, ухватив его за отворот камзола. – Я тебя предупреждал о последствиях!

     Ярость, на мгновение снова вспыхнувшая в глазах Франциска, тут же отступила, повинуясь его же воле: Тор просто отречется от него, дай он свободу гневу сейчас. И понимание этого испугало, словно дождевой водой окатив. Франки не готов остаться наедине со своими демонами.

     Кошка подошла к кованке уже ближе к вечеру. Последние вести от Тора были именно из Бальи. И пока садовник отпирал ворота, Кара успела задать ему дюжину вопросов. Тот отвечал односложно, упрямо не поднимая глаза на оборотня.

     – Их нет в поместье… ваше высочество, – промямлил мужчина.

     Кара наклонилась в седле, за подбородок подняв его голову:

     – Когда они уехали?

     – Недели две назад, – садовник испугался налившихся золотом глаз.

     – Куда?

     – Никто не отчитывается перед слугами, – резонно заметил мужчина.

     Стеганув коня, кошка рысью повела того к замку. Перед слугами и не надо отчитываться – они всегда всё сами узнают. Даже если не хотят порой.

     Так и не подавшийся в солдаты дворецкий колебался не долго: растормошив его, Кара совершенно бесцеремонным образом утонула в его глазах, безжалостно листая дни. Уловила только верхушку айсберга: Тор с Ноллой и Франциск действительно покинули Балью две недели назад. Правда, рассмотрела и еще одного посетителя маленького замка…

     – Зачем приходил Джардан? – кошка встряхнула дворецкого, приводя того в чувства.

     – Его сиятельство разговаривал с гостем наедине, ваше высочество, – отбивался мужчина.

     – Распорядись об ужине, – Кара зло оттолкнула дворецкого от себя и быстро ушла наверх.

     Ламия приходил в Балью? И все тут же снялись с места, даже не послав в Сомонию весточку? Рухнув в кресло перед бюро, кошка постукивала пальцами по столешнице, пытаясь привести мысли в порядок. И по возможности – представить, что могло случиться.

     Не мог Тор просто так сорваться с места, прихватив Франциска не понятно куда и зачем. Или мог? Парень сам пришел к нему за помощью, и здесь он – ведьма, а не король. Почему бы и не взять юнца… куда-то.

     Кошка мысленно застонала, прикрыв глаза.

     Как повернулся новый виток конфликта ведьм и варлоков? С чем старый друг пришел к Витольду?..

     Витольд!

     Распахнув зеленые глаза, кошка невольно зашипела, напугав мышкой юркнувшую в комнату служанку с подносом: ей нужен Витольд! Проводив взглядом девушку, накрывшую ужин, кошка в задумчивости отщипнула виноградину. Осталась только одна проблема: она не посвящена в новое место обитания старшего Нарье. Зато сие наверняка знают перевертыши. Вряд ли Курт набросится на кошку из-за их последних дебатов…

     – Он оставил тебе сообщение.

     Кошка резко повернула голову к окну, встретившись взглядом с Ашей. Та с ногами сидела на подоконнике, секундой ранее вспрыгнув снаружи – кошка даже не услышала ее, погруженная в свои мысли.

     – Я слушаю.

     – Он просил передать сему, что обязательно скоро вернется.

     – Серму, – поправила Кара.

     Аша склонила голову на бок:

     – Один хрен.

     – Ты голодна? – усмехнулась кошка, жестом приглашая полукровку к столу.

     – Я еще не охотилась, – Аша плавно сошла с подоконника; не сводя глаз с себе подобной, медленно приблизилась к столу, оставив тот между собой и Карой.

     – Сколько тебе лет? – кошка с легкой улыбкой следила за движениями беловолосой девушки, стараясь не испугать ее неверным движением.

     – Я не считала, – Аша принялась за содержимое подноса, не спуская глаз с полукровки.

     – Хочешь, проверю?

     – А зачем мне это?

     Кара улыбнулась, на мгновение растерявшись: и правда, а зачем? Что значат года для создания, выживающего в лесу.

     – На вид около двадцати, – кошка прищурилась на фигуру девушки, сложив руки на груди.

     – Здесь был ламия, – Аша вытерла руки о свой мешковатый комбинезончик и дотянулась до кувшина с вином.

     – А если я спрошу, откуда ты знаешь, кто такие ламии?

     – Он сказал, что тебе можно доверять.

     – Как мило с его стороны. И что же еще мне будет… доверено?

     – Они уехали в замок, – Аша начала двигаться к окну.

     – В Тастонии сотни замков, – поделилась с ней информацией Кара.

     – Тогда я надеюсь, тебе хватит жизни, чтобы проверить каждый, – усмехнулась девушка, ступив на подоконник, но кошка снялась с кресла, схватив полукровку за шкирку и прижав к стене:

     – Какой замок? – зашипела.

     Чешуя стремительно прошлась по телам обеих полукровок, рука Ашы метнулась к ятагану, но кошка перехватила ее запястье, с силой прижав к стене:

     – Как называется замок? Кружева? Буртер?

     Аша зашипела, лязгнув зубами, и Кара встряхнула ее, заставив приложиться затылком об обшивку.

     – Мне можно доверять, но не злить. И укрощать тебя мне не досуг. Замок Нарье – Буртер. Они ушли туда?

     – Нарье, – прошелестела Аша. – Я слышала слово «Нарье».

     Кошка придала девушке ускорение, выкидывая ту в окно.

     Дурб распахнул дверь в двухэтажную постройку казарм, и часовые тут же вытянулись, став по стойке «смирно». Бросив на них хмурый взгляд, граф шагнул к лестнице, поднялся на второй этаж, отворяя каждую дверь…

     Завидев его, кадеты выучено вскакивали, бросая всё, и замирали, не смея дышать – телохранители его высочества вне военных рангов армии; они выше. А Фаррину и вовсе приближенный.

     Отыскав сына за пятой дверью, Дурб поманил его:

     – Виконт.

     Фигура молодого Фаррину в кадетском корпусе воздушных войск не удивила никого – и озадачила всех. Сыну правой руки королевича, казалось, открыты все возможные и обозримые двери при дворе. А слухи о родстве со старшим Коранету и вовсе не оставляли сомнений, что виконт займет какой-нибудь высокий и не по годам важный пост. Безопасный для его жизни.

     Папа посодействует.

     Впрочем, шептуны были не далеки от истины: Дурб желал видеть сына хоть балетмейстером, только бы подальше от войн, неба и оружия. Не в пример очень многим баронам-графам-маркизам, во сне грезящих о военной карьере своих отпрысков.

     Фаррину, на себе испытавший не только привилегии, но и армейские будни, совершенно искренне хотел для Михи более спокойной жизни. И его будущей семье – тоже.

     Когда виконт пришел к лейтенанту, тот долго не мог отделаться от удивленной маски. Едва не прикусил язык, чтобы не спросить, а не против ли его сиятельство… Обычно отцы просили за детей, а не дети ломились в офицерский корпус.

     А в первые же дни в казарме Михалка понял значение слов «взгляды в спину». Виконта держали на расстоянии, по-щенячьи скалясь на него: открыто проявлять вражду к «сыну приближенного» опасно, как ни крути. Но и своим признавать не торопились: титул не столь уж и высокий, зато имя после приставки «виконт» говорит само за себя. Мажор, одним своим присутствием среди, казалось бы, таких же «устроенных» отпрысков, сбрасывающий всех остальных далеко вниз.

     И Дурб первый понимал это.

     – У меня караул через два часа, – буркнул Михалка, выходя из казарм следом за отцом.

     – У вас то, что скажу я, виконт, – отрезал Дурб, ведя юношу между бесконечных построек военной части замковой территории.

     Михалка остановился, и Фаррину, обернувшись, подошел к сыну вплотную:

     – В армии, кадет, приказы старших по чину не обсуждаются. Тем более в королевских войсках, где дисциплина возведена в абсолют.

     – Кадеты под началом лейтенанта… – начал было Миха, но Дурб опустил руку на плечо сына, рывком заставив того снова двигаться вперед.

     – Ваша милость, вы сами стремились в казармы, и смею вас огорчить – ваш лейтенант ниже рангом, нежели личный телохранитель его высочества. И даже титулом, – Фаррину сжал пальцы, пресекая новую попытку Михалки высказаться. – А если лейтенант не успел вбить в вашу голову, как вести себя со старшим рангом, это возьму на себя я, – склонившись к уху сына, Дурб понизил голос: – И перечить ты мне будешь дома, кадет, а не при солдатах.

     Обогнув стройный ряд одноэтажных домиков, Фаррину коротко свистнул, привлекая внимание ближайшего мечника: они вышли к вотчине караульных замка.

     – Где Алеса?

     – На плацу, ваше сиятельство, – солдат вытянулся; его примеру последовали еще пяток караульных, готовящихся сменить собратьев на замковых стенах.

     – Кто такая Алеса? – выдохнул Михалка, когда отец подтолкнул его в проход между домиками.

     – Я что сказал минутой раньше? Перебирай ногами и молчи.

     Алесой оказалась невысокая светловолосая молодая женщина, на вскидку лет тридцати. По совместительству – инструктор мечников, вместо капитанов проводившая учения и изредка поднимавшаяся на бартизаны – в основном, чтобы обойти посты, нежели составить компанию собратьям по оружию.

     Коротко кивнув графу и виконту, Алеса задержала взгляд на Михалке:

     – Дурб, он чуть выше меча, – ее оторвали от спаррингов солдат, и женщина не лучилась довольством.

     – А ты и того ниже, – парировал летун, опершись о плечо сына; Миха чуть покачнулся.

     – Не помню, чтобы кто-то на это жаловался. А сам чего? – Алеса зацепила Дурба взглядом. – Бери одноручку – и вперед.

     – Алеса, я не умею учить.

     – А в небе кого инструктором поставишь? Его высочество? – фыркнула женщина.

     – Я не могу учить наземному бою, – уточнил Дурб.

     – Прибить боишься? – Алеса ухмыльнулась, снова окинув взглядом Михалку. – Меч одолжи сыну.

     – Мой? – опешил летун.

     – Есть другие варианты? – прищурилась инструктор, вытягивая руку и щелчком пальцев подзывая оруженосца.

     Подбежал паренек чуть младше Михалки; протягивая меч Алесе, покосился на виконта, и младший Фаррину только сейчас сообразил, какой путь проходят большинство будущих кадетов – не за всех просят отцы и не всем выпадает честь сразу оказаться «в списках».

     Мажор мажоров.

     Да еще и легче меча, который отец уже вложил в его руку.

     Дурб утянул оруженосца Алесы в сторону, и парень послушно стал подле летуна, шмыгнув носом.

     – Не удержит, – выдал вердикт оруженосец, наблюдая, как инструктор заставляет Миху ставить блок.

     Дурб вздохнул: Алеса не признаёт обучение на деревяшках, отсылая с такими глупостями в горницы девиц. Правда, и не покалечила еще никого, обучая сразу на стали.

     Проводив взглядом выбитый из рук виконта меч, Дурб шумно втянул воздух и опустил голову. Ну и когда его сын успел вырасти-то, что он даже не заметил…

     Когда Сермуш коротким приказом выгнал Назара из кабинета, секретарь был, по скромным подсчетам, на семисотом небе от счастья: королевич, всегда спокойный и сдержанный, неожиданно сорвался на крик, недовольный своим помощником. Назару, столь неосмотрительно оказавшемуся в покоях его высочества, тоже перепало на орехи.

     А начиналось всё очень даже спокойно.

     – Ваша милость, я ожидал отчет о новом мире, – напомнил Сермуш, откидываясь на спинку кресла; Коринт переступил с ноги на ногу, опустив глаза. – А не рассказ в вольной форме, в каком состоянии бордели наших новых соседей. Всё, что вам нужно было сделать, это объехать стоянки пионеров, собрав сведения, и предоставить мне окончательное заключение.

     – Я и предоставил, – буркнул барон.

     Сермуш вытянул один-единственный пергамент из десяти и потряс им в воздухе:

     – И это всё? Пионеры нашли приемлемый мир для торговли – а вы уложили заключение о нем на одном листке?!

     – Больше нечего было… заключать.

     – Зато девять листков о борделях!

     Конечно, Назар, спешащий тем временем в кабинет своего принца, слышал это восклицание. Стражи уже потянулись к дверям, чтобы распахнуть их перед секретарем его высочества… и Назар, вздрогнув от голоса Сермуша, вытянул шею, заглядывая в помещение.

     – Что там! – рявкнул королевич.

     Шагнув в кабинет, секретарь поклонился:

     – Отчеты для совета, ваше высочество, – прошелестел мужчина; Сермуш рукой подозвал Назара, освобождая место на столе для новых бумаг. – И пришел гонец…

     – От кошки? – забывшись, спросил королевич; секретарь отрицательно помотал головой, пристраивая стопку пергаментов на столешнице. – Ваша милость, – Сермуш тут же переключился на барона, – мне нужен значительно более подробный отчет о состоянии земли, о социальном положении их коро… – опустил глаза в единственный полезный листок, отписанный рукой Коринта, – аэла, о товарах, потенциально полезных для Сомонии… А ты куда смотрел, передавая мне это! – неожиданно уставился на Назара.

     Секретарь вздрогнул, не зная, что и отвечать: его дело вообще сторона, велено передать – он и передал.

     – Ваше высочество… – голос Назара сорвался.

     – Вы велели мне выступить вашим первым помощником и встретиться с представителем власти, – напомнил Коринт. – Я и встретился. Она приняла меня в борделе! И заметьте – мужском!

     Назар опустил голову, пытаясь скрыть смешок. У Сермуша ангельское терпение, но и ему придет конец, если долго испытывать.

     Несколько секунд в кабинете царила гнетущая тишина. Зашуршав депешей, королевич пробежал содержание глазами и коротко бросил:

     – Разыщи Фаррину, Назар, – и снова переключился на дерзкого барона.

     Но секретарь уже выскочил, оставляя новый всплеск негодования королевича за спиной. Когда был жив Ирбин, слуги боялись его резкости – старший брат Коранету вполне мог и руку поднять, и запустить чем в провинившегося лакея… Правда, отходил быстро, и до смертоубийства никогда не доходило.

     Сермушу же не угодить именно не хотели.

     Назар служил при королевиче вот уже больше двадцати лет – и единственное, о чем жалел, это о непредсказуемом рабочем графике своего принца. Да и то в последние годы Сермуш очень редко возвращался к своим ночным бдениям: кошка не забывала быть начеку.

     И попасть в немилость к королевичу для Назара было бы равносильно смерти: подвести человека, никогда не сделавшего ему ничего дурного, обеспечивающего его семью кормильцем и не отказавшемся от него, когда здоровье мужчины пошатнулось – было бы просто кощунственно.

     И если раньше Назар просто боялся за свое место, понимая, что не незаменим, то в последнее время был уже по-человечески предан его высочеству, не меньше кошки с Фаррину переживая после вердикта лекаря-полукровки.

     Столкнувшись на лестнице с Рамором, Назар коротко поклонился барону, и тот ответил рассеянной улыбкой, спеша наверх: возглас «Лекаря!» оторвал полукровку от спора с Лансом. Рамор не зря шлифовал знания своего подмастерья, помня слова Неополя, что две головы – всегда лучше одной: Ланс уже вполне мог выступить достойным подспорьем для изысканий полукровки, которого давным-давно перестал устраивать «традиционный набор» лекарственных средств.

     Взлетев на последний этаж, Рамор заспешил к покоям королевы; стражи заблаговременно распахнули двери. Окинув хмурым взглядом горничных и фрейлин, беспорядочно мечущихся около Амалии, барон бесцеремонно распихал прелестниц и присел около королевы, полулежащей на кушетке и обессилено прикрывшей глаза.

     – И что произошло? – Рамор сцепил пальцы, сурово посмотрев на симулянтку.

     Распахнув глаза, Амалия уставилась на лекаря:

     – Ты кто?

     Опустив голову, Рамор вздохнул, мысленно обругав Ланса: похоже, его подмастерью было также нестерпимо скучно, как и этой красаве, раз он прибегал по первому зову королевской особы, вылечивая ту от хандры какими глупостями и пустыми разговорами. Шут гороховый.

     – Лекарь королевской семьи, ваше величество, – тихо представился полукровка, снова посмотрев на Амалию.

     – Хорош лекарь, что я тебя еще ни разу здесь не видела за два года!

     – Похоже, вашему величеству стало намного лучше, – вынес вердикт Рамор, поднимаясь.

     Фрейлины и слуги расступились, притихнув.

     – У меня болит голова, – прошипела Амалия.

     – Его величества нет в замке вот уже месяц, а у вас все еще болит голова? – поднял брови Рамор.

     Молодая королева залилась краской; фрейлины начали осторожно пятиться к двери.

     – Принесите багульник и заварите мяту, – Рамор выцепил взглядом ближайшую к нему горничную королевы. – И оставьте ее величество наедине с ее… головной болью.

     Развернувшись, зашагал было на выход, но голос Амалии заставил его остановиться:

     – И это всё?! Твоя королева умирает от боли, а ты велишь принести какую-то мяту – и уходишь?!

     – Судя по силе вашего голоса, ваше величество, вы очень далеки от идеи умереть.

     – Ты бы тоже закричал, – Амалия начала подниматься с кушетки, тут же поморщившись: если и не было той адской мигрени, в которой она столь легко убедила все свое женское окружение, сейчас уже надежно скрывшееся в коридоре, то небольшая боль всё же присутствовала.

     – Миледи, – снова распахнувшаяся дверь впустила Сермуша; склонив голову на бок, он с интересом посмотрел на спорящую пару, – завтра на рассвете выдвигаемся…

     Всё же, королевичу стоило прибегнуть к более традиционному способу извещения – лакеям. Прищурившись на деверя, Амалия не преминула воспользоваться новой мишенью:

     – Выдвигайтесь хоть к черту на рога! Я желаю умереть в одиночестве, если здесь никто не в состоянии вылечить головную боль!

     – Вы просто исцеляете мои сердечные раны этим заявлением, – заверил Сермуш. – Но умереть вам предстоит в пути. Или на руках собственного отца, это уж как… дотянете. У вашей сестры первый бал, мы обязаны присутствовать.

     Пройдясь по комнате, королевич положил депешу на низкий столик.

     – Если собираетесь скончаться до рассвета, озаботьтесь вежливым письмом-поздравлением по крайней мере.

     Франциск отставил опустевший кубок и откинулся на подголовник кровати. Развлечением юноши в последние часы были свечи: ленивый кивок вправо – зажглись, кивок влево – потухли… Когда сие надоело, Франки начал разжигать и гасить свечи по очереди, «рисуя» волны. Потом – в художественном беспорядке.

     Он не мог уснуть вот уже полночи.

     Просидев в Балье пять дней, Франциск начал скучать по дому. Накануне, проснувшись утром, даже не сразу сообразил, где находится. А окинув комнату взглядом, со вздохом констатировал, что все еще в чужом мире. Прошла, казалось, целая вечность с тех пор, когда Балья была для молодого человека роднее всей Сомонии.

     После первой прогулки в саду Тор ничем не выдавал своей досады, что ученик вознамерился сделать из него манекен для учений; а Франциск так и не подобрал слов, чтобы оправдаться. Как-то попытался спросить, насколько все плохо и когда он сможет вернуться. В ответ получил натянутую улыбку наставника и его заверение, что «хоть прям-сейчас».

     В другой раз, потеряв терпение, предложил Тору прибегнуть к ведьмовой корректировке своего сознания. И снова заработал ту же улыбку Нарье:

     – Ты выкинул в ров с говном пять лет моих попыток научить тебя быть ведьмой – и думаешь, что вся проблема лишь в парочке упрямых извилин?

     Франки кожей чувствовал напряжение наставника – и списывал на разочарование в ученике. Улавливал волнение и беспокойство, объяснение которым нашел в близком присутствии Ноллы к нервной мамбе: не справься Тор с Франциском, и маленькая графиня первой примет на себя удар.

     Он был далек от истины – но боялся получить подтверждение своим заблуждениям из уст самого Тореля. И каждый день послушно усаживался напротив наставника, гулял с ним в саду, сопровождал чету Нарье на конных прогулках – разговаривая: бесконечно, часами, ни о чем и обо всем сразу.

     Все подробности злополучной поездки в Лазатон Тор выяснил еще в первый же день и больше темы похищения Амалии не касался. Он находил массу других поводов вывести мамбу из себя. А трескотня Ноллы порой подтачивала даже его терпение.

     И с каждым днем Франциск все быстрее и успешнее уминал злость.

     Змеи шипели, плевались ядом и искали пути наружу, а златовласый ведьмак лишь грустно усмехался, снова поверив в свои силы.

     Франциск разжег все свечи разом:

     – В комнате уютнее, чем на крыше.

     Беловолосая голова показалась в окне, заглядывая в помещение с крыши:

     – Откуда ты знаешь, что я здесь?

     – Видел кончик твоего хвоста, – изрек юноша и тут же рассмеялся, когда Аша быстро обернулась, словно проверяя наличие оного. – Спускайся давай, вдвоем скучать веселее.

     – Скучать я могу и одна, – резонно заметила полукровка, однако плавно стекла на подоконник, присев на корточки.

     – Тогда давай развлекаться, – предложил Франциск. – Ты, вот, что предпочитаешь?

     – Когда ведьмы не будят меня своими криками.

     – А ты спи ночами, а не днем.

     – Тебя забыла спросить, когда мне спать, – прищурилась Аша.

     – Давай начнем сначала, – Франциск примирительно поднял руки, подтягивая ноги и усаживаясь на кровати. – Ты любишь мяч?

     – Какой он на вкус? – Аша удивленно распахнула глаза.

     Франциск усмехнулся, осторожно слез с кровати и жестом фокусника распахнул ладонь перед полукровкой, демонстрируя небольшой белый шарик. Покрутив тот со всех сторон перед носом девушки, плавно бросил вглубь комнаты; повинуясь воле ведьмы, шар послушно остановил скольжение перед камином.

     Аша склонила голову на бок, ожидая, что будет дальше.

     Франциск спрятал руки за спину, через несколько секунд выставив их вперед:

     – Выбирай.

     На ладонях ведьмака лежали два больших, словно ананасы, овальных шара.

     – Они одинаковые, – озадаченно протянула Аша.

     – Значит, выбор будет простым, – очаровательно улыбнулся Франки, отдавая девушке один из овалов. – Смотри, всё очень просто. Тебе нужно откатить свой шар к белому. Чей овал коснется его – тот и выиграл.

     – Глупая игра, – фыркнула Аша, сползая с подоконника и взвешивая шар в руке.

     Франциск начертил две изогнутые линии из ведьмовых огоньков, обозначая границы импровизированной поляны.

     – Надеешься победить? – усмехнулся он.

     – Ты же ведьма – смухлюешь!

     – Слово чести – даже не попытаюсь, – Франциск перекинул овал из руки в руку. – Ваш бросок первый, миледи.

     – А что мне будет, если я выиграю? – Аша медленно расхаживала между огоньками, примериваясь к белому шару.

     – Я удовлетворю твое любопытство.

     Полукровка метнула на ведьмака быстрый взгляд:

     – А кто тебе сказал, что мне что-то любопытно?

     – А ты, значит, просто так пять дней крутишься около меня с Тором?

     Аша поколебалась, снова прищурившись на белый шар.

     – А если я проиграю?

     – Ты же, вроде, уверена, что игра глупая и простая, – рассмеялся Франки. – Если проиграешь – перестанешь прятаться. Ты Ноллу пугаешь.

     Аша фыркнула:

     – Ты пугаешь ее больше моего.

     Франциск опустил голову, пропустив выпад полукровки: размахнувшись, та отправила свой шар к камину. Однако вместо того чтобы послушно катиться в заданном направлении, овал предательски описал совершенно немыслимую траекторию, остановившись под ведьмовым огоньком. Аша нахмурилась; Франки улыбнулся – и склонился к полу, плавно запустив свой овал. Повторив траекторию собрата, тот остановился в миллиметре от него.

     – Ты поддался.

     – Опять не слава богу, – вздохнул ведьмак.

     – По новой! – потребовала Аша.

     Раз за разом девушка приспосабливалась к шару со смещенным центром тяжести, приближаясь к заветной победе. Франциск качал головой и рисовал на полу приплюснутым мячом причудливые кружева, на потеху Аши. Белый шар покорно ожидал удара хоть какого овала; а когда полукровка издала победный клич, отослав, наконец, свой шар по нужной траектории, дверь в комнату распахнулась:

     – Вы обалдели, что ли, – пробормотал Тор, облокотившись о косяк.

     Аша прыгнула к окну и подтянулась на руках, уходя на крышу.

     – Ты заслон разучился ставить? Весь дом перебудили своими воплями.

     Замок Буртер не блистал большим гарнизоном – смысла в нем было мало: кому надо по-любому войдут, если очень захотят, а содержать много солдат и рыцарей – хлопотно и дорого. И на бартизанах Буртера маялись от силы два десятка дозорных. Да пяток у моста бездельничали.

     Семье Нарье принадлежали несколько деревень в округе – не обремененные высокими налогами и военными конфликтами: едва пронеслась весть, что замок перешел во владение ведьмы, отца Витольда, соседи остерегались резких выпадов. Себе дороже.

     И гарнизон Буртера постепенно обрастал жирком. Если бы не капитан над домашней стражей, солдаты и вовсе распоясались бы: мужчина смачным матом заставлял своих подопечных проводить учебные спарринги по нескольку раз в неделю, а порой отрабатывали и действия на случай человской осады.

     И рысью подходя к Буртеру, кошка качала головой: капитан опять заставил солдат метаться по крепостным стенам, отражая нападение невидимого врага. Когда в воздухе свистнул болт, Кара оделась в бронь, поставив рысака на дыбы: стрела отскочила от ее металла. Кошка пронзительно свистнула:

     – Гартон! Сучий сын! Выловлю ведь!

     Между зубьев стены показалась голова капитана, воззрившегося на непрошеную гостью в лучах заходящего солнца.

     – Не ожидали, ваша милость! – мужчина стянул перчатку и пятерней пригладил растрепавшиеся волосы, припомнив лишь давешний титул полукровки.

     – Опускай мост!

     Кошка спешилась у конюшен, бросила поводья подбежавшему юноше – и перед ней ухнул с балкона на землю Витольд:

     – Ты здесь какого черта!

     – И тебе здравствовать, – кивнула Кара. – Тор где?

     Заткнув перчатки за пояс, кошка шагнула было к паласу, но ведьмак удержал ее, потянув обратно:

     – Не часто ли ты стала разыскивать его?

     – Сама удивляюсь, – прищурилась кошка. – Обычно его не приходится искать.

     – Многие пытались?

     – В основном, мужья-рогоносцы его любовниц, – Кара вырвала руку, снова шагнув к паласу. – А ты решил озаботиться целомудрием своего сына?

     – Тор мертв, – и произнеся, наконец, эти слова, Витольд поверил – и погасшей звезде, и самому себе.

     Кошка резко обернулась, остановившись:

     – Вит, у тебя дурацкие шутки. Если не хочешь видеть меня здесь – так и скажи…

     Схватив женщину за отворот камзола, ведьмак впечатал ее в стену конюшни, зашипев в лицо:

     – Ты дура или глухая? Тора нет!

     Воздух пронзил горн – капитан Гартон скомандовал «победу», разрешая солдатам, наконец, перевести дух. Витольд выбросил руку в сторону горниста, и тот кубарем скатился по лестнице со стены.

     – Как мертв, – прошептали губы Кары; и если бы не рука Вита, все еще прижимающая ее к стене, кошка непременно рухнула бы в весеннюю грязь – ноги подкосились. – Ты ошибся, ведьмак…

     Витольд перевел злой взгляд на бывшую напарницу сына:

     – Идиотка! – разозлился он, сам не зная, почему – то ли что кошка еще не знает, то ли что не верит, как он недавно.

     Тряхнув полукровку еще раз, резко отпустил ее и зашагал к паласу.

     Кара прижалась к стене, растерянно обводя двор глазами. Как это – мертв?

     – Какого черта… – шептала кошка, вспоминая странные вопросы Сермуша и свои же ответы: сильнейшие боевые ведьмаки… – Какие вести принес твой друг? – крикнула Кара в спину Витольда.

     Тот обернулся:

     – Не лезь в это. Помешаешь – с землей сравняю.

     – Да я всем только и делаю, что мешаю, – прошипела кошка, оборачивая глаза и резко сокращая расстояние до ведьмака. – С Тором был Франциск. Похоже, тебе нужна будет лишняя пара рук. А мне, кажется, очень нужен знаток ламий – в Балью приходил Джардан.

     Тучи, сгустившиеся над Буртером, казалось, почернеют.

     Первым порывом Витольда было вытрясти душу из Райгона, так и не ушедшего к варлокам – небо украшал символ, что ведьмак задержится в гостях у Нарье. Свои поймут. И Гуринэ только облегченно вздохнула: ей последней нужен Райгон в укрытии.

     Никого не предупредив, варлок покинула безопасные горы за степью пум. Несколько скал, принявших в себя беглецов, образовывали небольшой внутренний дворик – там обустроили конюшни да свалку добра, что «авось пригодится»: ламии расстарались на совесть, колдовать не представлялось возможным.

     Оседлав гнедого, Гуринэ осторожно провела его темными природными тоннелями; а выйдя к степи, пустила рысью, забрав курс к горной реке. Варлок уже не раз прокляла сама себя, что поддалась уговорам Джардана отпустить его одного: за ведьму она, видите ли, не сойдет…

     Прикрывать спину брата в укрытии – задача не из простых. А то, что Райгон хватится сына, вернувшись, сомнений не вызывало. Гуря уже придумала легенду, куда тот подевался. Оставалось только убедить в ней отчима. И то, что он неожиданно решил задержаться – только на руку.

     Спешившись у реки, Гуринэ подвела коня к воде, осматриваясь. Места глухие, даже пумы сюда редко нос суют, но и на кого из залетных наткнуться не хотелось бы. Присев на корточки, варлок повела рукой по воде, рисуя черные круги; быстро зашептала. Глаза обернулись; рысак начал нервничать, попятившись от хозяйки.

     А когда река подхватила весточку сестры к брату, Гуря мотнула головой, приводя глаза в порядок, и со вздохом поднялась, выловив коня под уздцы.

     Не поверит Райгон ни единой легенде: Тор был единственным наследником Витольда…

     Родовой замок королевской семьи Ларунье отстоял от сердца Сомонии в нескольких днях весьма спешной конной прогулки. Сермушу больше импонировало путешествие по воздуху, но чертов этикет требовал своих жертв – весеннюю грязь замешивали колеса трех повозок и утаптывали три десятка кавалеристов сопровождения; не считая личного отряда его высочества.

     Узнав о предстоящем мероприятии, Дурб занял кресло кузена и прямо на его глазах отписал прошение, смысл коего совершенно не желал укладываться в мозгах Сермуша. Пробежав строчки глазами вдоль, поперек и несколько раз по диагонали, королевич воззрился на брата:

     – Ты ума лишился? На кой черт Михе-то тащиться?

     – Давай, давай, подписывай, – подтолкнул Дурб, – ты же любишь у нас росчерки на всем что ни попадя оставлять…

     И отряд королевича покинул крепостные стены в полном составе из двенадцати человек.

     Кадет тушевался под хмурыми взглядами телохранителей его высочества: он знал этих молодцев лишь в часы отдыха; развлекая «пацаненка», они не волновались за безопасность королевской особы, и детская память наотрез отказывалась принимать новый облик старых знакомцев.

     Разметав конное сопровождение вокруг повозок, Фаррину выстроил весь личный отряд поближе к оным и один присоединился к брату, который уже шею вывернул, глазами выискивая Михалку.

     – Потерял кого?

     – Ты бы хоть латами для сына озаботился.

     – С каких это пор воздушные отряды в металл заковываются? – усмехнулся Дурб. – Не конница, чай.

     – Я буду гореть с тобой в аду, если с Михой что случится.

     – Нас там и так давно ожидают. Не вмешивайся, Серм. Ты уже сделал всё, что… мог.

     Алеса не обрадовала Дурба своим заключением: парень далек от ее представления об идеальном мечнике. Собственно, она вообще посоветовала сменить меч на перо… Фаррину согласился на что угодно, чтобы она приблизила Михалку хотя бы к тени своего идеала. Теперь раздумывал, как убедить королевича, что Алеса просто создана стать баронессой…

     Одно дело – временно пихнуть сына в отряд под видом «личного сопровождения», совсем другое – заговорить о раздаче титулов. Тем более для женщины. Тем более без особо великой выслуги лет.

     Придя к мысли, что ему нужна в помощь Кара, Дурб решил пока выкинуть Алесу с ее «просьбой» из головы и снова сосредоточился на дороге, невольно бросив взгляд на сына у одной из повозок.

     А когда к вечеру ближе в стороне замаячило поселение с гостиницей – их первый остановочный пункт, – окрикнул Натоля с Шаниром, и троица пустила галопом, оставив караван позади. Михалка проводил отца взглядом, устало вздохнув, и тут же натянул поводья, повинуясь команде королевича замедлить шаг. Подведя коня к ведущей повозке, Сермуш постучал по ее стенке рукоятью кнута.

     – Просыпайтесь, миледи, солнце уже садится. Говорят, сумерки – идеальное время для кровососов.

     – На вашем месте я поостереглась бы дерзить, ваше высочество, – Амалия откинула занавеску, посмотрев на деверя. – Мы держим путь в мой родовой замок, как-никак.

     – Я очень сомневаюсь, что Валентин согласится принять вас обратно в лоно семьи даже за все богатства Сомонии, – улыбнулся Сермуш. – Но если он предложит усыновить меня, я с радостью приму такой подарок.

     – Лучше убедите отца усыновить вашего лекаря, – фыркнула королева, – пока я не отослала его с глаз долой в ближайшее болото…

     Сермуш склонился в седле, предварительно бросив взгляд на Рамора около последней повозки: он не решился оставлять Амалию без опытного полукровки-лекаря – «ее величество стали часто жаловаться на здоровье в последние дни»:

     – Приберегите свой яд, миледи. Упаси вас бог замахнуться на Рамора.

     – Вы, никак, угрожаете мне, ваше высочество? – также тихо спросила Амалия.

     – Предупреждаю, – снова улыбнулся Сермуш. – Ваш лекарь под опекой всех Коранету.

     Занавеска задернулась, и королевич снова выпрямился в седле; встретившись взглядом с Михалкой, по неопытности проскочившем вперед и оставившем отведенное ему отцом место, подмигнул. Кадет опустил глаза, натянув поводья.

     В комнатах удалось разместить лишь королевских особ, фрейлин Амалии да личный отряд Сермуша – кавалеристы споро разбили лагерь невдалеке: им не положено разбредаться, сопровождение как-никак. Рамор облюбовал было одну из повозок для отдыха, когда его разыскал Натоль.

     – Только не говори, что у нее опять болит голова, – пробормотал полукровка, когда летун распахнул дверцу, снимая лекаря с мягкого сиденья.

     – Тебя его высочество велел разыскать, – уклончиво ответил Натоль, решив, что и правда тогда уж лучше не говорить.

     – А с ним что? – Рамор подхватил плащ со шляпой и зачавкал по лужам вслед Натолю.

     – Тебе не положено среди солдат…

     – Мне не положено общество вашей королевы, – огрызнулся лекарь, но летун уже подтолкнул его в дверь гостиницы.

     Рамор и сам не мог сказать, чем вызвана его неприязнь к Амалии. Ланс отзывался о королеве весьма благожелательно – один из немногих, пожалуй. Поразмыслив на досуге, полукровка приписал свою реакцию на желание августейшей особы превратить всех вокруг в шутов… И вздохнув, запоздало согласился со своим подмастерьем, что стоило в то утро отправить на зов Амалии именно его, самому оставшись в варочной.

     Хотя он вряд ли усидел бы, задержись Ланс у королевы надолго, зайчиком прыгая вокруг ее мигрени…

     Гостиница не блистала роскошью. Помещения, разделенные тонкими стенами, больше походили на норы кротов, вмещая лишь неширокую низкую кровать да миниатюрный стол с подобием не то табурета, не то укороченной лавки. Даже свечей не набралось на все комнаты – приходилось обходиться чадящими открытыми горелками, либо вообще оставаться лишь со светом от помеси камина с открытым кухонным очагом.

     Натоль молча указал на одну из дверей, и Рамор распахнул створку, твердо уверенный, что его ожидает Сермуш.

     Амалия сидела на кровати, опустив голову и массируя шею. Подняв глаза на полукровку, прищурилась; Натоля тут же след простыл. Рамор вздохнул. Выцепив взглядом фрейлину, единственную оставленную королевой в ее конуре, мотнул головой, выпроваживая даму вон.

     – Опять голова? – Рамор присел на корточки, всматриваясь в бледное лицо Амалии; впрочем, с учетом отвратительного освещения оттенок кожи можно было описать как угодно – и все варианты окажутся верными.

     – Снова, – процедила та.

     – Ваше величество, я очень плохой шут, а Ланс остался в замке. Может, баиньки?

     Амалия медленно подняла глаза на лекаря и гневно раздула ноздри. Несколько секунд молодые люди смотрели друг на друга в полной тишине.

     – Идиот! – прошипела королева, наконец. – У меня раскалывается голова!

     – Будь по-вашему.

     Потеряв терпение, Рамор поднялся, бесцеремонно закинул ноги Амалии на кровать и повернул ее спиной к себе. Пальцы полукровки забегали по шее девушки; ныряя в волосы, безжалостно трепали старательно уложенную прическу. Натыкаясь на костяные шпильки, Рамор матерился и отбрасывал их в сторону.

     – Перво-наперво я обрею вас на лысо, – вполголоса выдал лекарь.

     Широко распахнув глаза, Амалия перебирала все доступные ее воображению определения, подходящие для наглого барона – и тут же отметала их, признавая слишком мягкими.

     – Потом заставлю стоять на голове пару часов, – продолжал издеваться Рамор; руки снова метнулись к тонкой шее – и юноша осекся, нахмурившись.

     А когда почувствовал, что мышцы под его пальцами начали расслабляться, осторожно присел около Амалии, притянув ту к себе. И выругался одними губами, прокляв самого себя, Сермуша и его чертов бумеранг.

     Отступившая боль погрузила Амалию в сладкую негу, а тихий голос полукровки подхватил начавшее затуманиваться сознание: девушка боролась с болью вот уже несколько часов, и сейчас была готова полюбить весь белый свет, лишь бы та больше не вернулась.

     Рамор что-то спросил – смысл не доходил до Амалии. Пробормотав, что безумно хочет спать, она дотянулась до подушки, даже не почувствовав, как молодой лекарь ослабил завязки на платье и корсете, прикрыл ее одеялом и покинул комнату.

     – Что с нашей красавицей? – спросил Сермуш, едва Рамор переступил порог его комнаты.

     – В следующий раз лучше пристрели ее, чем бумерангом кидаться, – предложил полукровка. – Будет милосерднее.

     – Ты ужинал? – усмехнулся королевич, подталкивая Рамора из комнаты.

     Когда они спустились в таверну, летуны, расположившиеся за столами, повскакивали с мест – им разрешено не падать на колено перед охраняемым телом, иначе времени непосредственно охранять уже не останется, столь часто его высочество мелькает перед глазами своего отряда.

     Дурб стиснул плечо сына, поднимая замешкавшегося Миху на ноги; Сермуш усмехнулся, подходя к брату – летуны споро освободили два места, потеснившись.

     – Ты, смотрю, твердо вознамерился отвадить добра молодца от военной карьеры, – королевич перешагнул скамейку, усаживаясь, разрешая тем самым и всем прочим умостить зады на лавках. – Между тем, он мне слово дал.

     – Неужто? – брови Дурба поползли вверх; Михалка потупился, он едва ли произнес хоть слово с момента как процессия покинула крепостные стены.

     – По крайней мере, я расценил именно так его активные движения головой, – кивнул Сермуш, – вверх-вниз, вверх-вниз.

     Рамор опустил глаза, усмехнувшись в кулак; Дурб проводил глазами служаночку, кем-то из летунов вытянутую из кухни дабы побыстрее обслужить королевича – с наимилейшей улыбкой женщина опустила перед дорогими гостями поднос с жареным мясом. Из-за ее спины вынырнул мальчонка с полным кувшином вина.

     Подхватив угощение, Рамор резво скрылся в кухне; Сермуш вздохнул:

     – Твою мать…

     – Похоже, твое высочество, – улыбнулся Дурб, – ты сейчас будешь показывать пример молодому поколению, как держать слово. Не ты ли обещал жене не умереть в сорок лет?

     – Фаррину, я сделаю из твоего сына маршала. Лично.

     Михалка подавился вином, покраснев до корней волос. Мало того что крепленый напиток был совершенно не привычен его молодому организму и уже безнадежно ударил в голову, так еще и перепалка отца с принцем обухом опустилась на макушку юноши.

     – А после ужина, ваше высочество, очень хорошо дышится свежим воздухом, – Дурб отхлебнул вина, подмигнув брату. – Вы кого выгуливать изволите сегодня?

     – А твою жену запихну во фрейлины Амалии…

     Рамор бережно опустил перед его высочеством поднос с постным бульоном и овощами, художественно разбросанными вокруг пиалы.

     – То есть, обнаружив в себе новые способности, ты испугался и прискакал сюда, чтобы избавиться от них, – резюмировала Аша.

     Они прогуливались по ночному саду, помня о чутком сне обитателей маленького замка – Франки не высыпался вот уже вторую неделю подряд, по утрам морщась от звонкого голоса Ноллы и искренне благодарный наставнику за щелчок пальцев, избавляющий его от гула в голове: сам мамба был не в состоянии сфокусироваться на простейшем заклинании после всего пары часов отдыха. Правда, Тор обещал, что это лишь вопрос практики – умудрялся же он избавлять себя и кошку от похмелья по утрам.

     – Не совсем так, – протянул Франциск. – Они всегда были со мной…

     – А зачем избавляться тогда? – нахмурилась Аша.

     Франки растерялся.

     – Потому что… Потому что это не правильно.

     – Не правильно быть другим?

     – Не правильно причинять вред дорогим людям…

     – Ты же сказал, что способности – твои?

     Аша обернулась, чуть забежав вперед и испытующе посмотрела в лицо ведьмака, пятясь. Тот насупился:

     – Не всегда легко контролировать эмоции.

     – Чушь, – авторитетно заявила полукровка, склонив голову на бок.

     Раскинув руки в стороны, она начала покрывать их чешуей, тут же и сбрасывая металл. Только сойдя, тот опять волнами побежал по запястьям, поднимаясь к плечам…

     – Если я оденусь не вовремя, то спугну дичь. Или не успею отразить удар. Или сделаю врага из потенциального друга. Моя бронь – те же эмоции по сути дела. Можно контролировать всё, что внутри тебя.

     Франциск вытянул руку, предотвращая столкновение полукровки со скамейкой, и мягко направил девушку по изогнутой дорожке.

     – А если твоя чешуя напугает кого?

     – Напугать можно и без чешуи.

     Аша снова пристроилась рядом с ведьмаком. Ловко подпрыгнув, сорвала с ближайшего деревца ветку и покрутила ее в пальцах.

     – И даже скорее, чем чешуей, – подумав, добавила она. – Бронь на то броней и называется, чтобы оборонять. А не пугать.

     – И шипишь ты в боевой выкладке именно чтобы не-напугать, – хмыкнул Франциск, заложив руки за спину.

     – Сила удара, – Аша посмотрела на молодого человека. – Сильный выдох способствует силе удара…

     Франки обернул глаза и выпустил клыки настолько стремительно, что полукровка оборвала свою лекцию, проглотив слова о «шипении в иных условиях» – и стала как вкопанная.

     – Голубыми мне твои глаза больше нравились, – призналась девушка. – Но так тоже ничего.

     Мамба моргнул; клыки неосторожно задели губу, поранив.

     – Резко челюсти не сжимай, – кивнула Аша. – Со временем привыкнешь.

     – То есть ты не испугалась? – на всякий случай уточнил Франциск, вытирая кровь.

     – А… – полукровка замялась, – а это всё?

     – Нет. Есть еще змеи. Черные.

     Аша вытянула шею, пытаясь заглянуть за спину ведьмака:

     – Где?..

     Меня не так легко испугать.

     Франциск рассмеялся; закинув голову к полной луне, взъерошил волосы, подхватив взвизгнувшую полукровку на руки и закружив. Чернота глаз растерянно отступила, дымом покинув глаза ведьмака. Как втянулись клыки он даже и не заметил, опуская Ашу на землю. Он впервые за последние месяцы не увидел испуга в глазах хоть кого, кроме своего наставника.

     Тор облокотился о подоконник, понурив голову, наблюдая за молодыми людьми в саду. Франциску уже никогда не избавиться от своих змей, а наставник только и может, что научить его сдерживать гнев – подчинить тварей своей воле юный ведьмак способен только сам, в мире, которому он принадлежит. В мире магии.

     Среди нелюдей, храброе безумство коих позволит им не испугаться ни «титула» первого, ни черноты, ни хвостатых демонов.

     Снова подняв глаза, Тор провожал глазами кружащуюся под луной пару – третью ночь подряд Франциск пытался научить полукровку придворным танцам, когда той надоедали игры в мяч; впрочем, па давались Аше с трудом. Тор, помнится, потратил без малого год, заставляя шестнадцатилетнюю Кару кружиться в его комнате в башне по периметру паласа – нынешняя королевна Сомонии плевалась матом и безнадежно путала фигуры, а Торель стучался в ее мозг, что ей по статусу теперь положено стать леди…

     Кара спотыкалась о собственные ноги, утягивая за собой на пол ведьмака, в который уже раз поражающегося, как весьма хрупкая особа способна становиться каменной тяжестью, когда срабатывает закон земного притяжения. Зато не возникало проблем с чувством ритма…

     Тор тряхнул головой, прогоняя воспоминания – так он снова вернется к вечеру, когда они с молодой кошкой, оба безнадежно пьяные, чуть до кровати не дотанцевались. У ведьмака первого сработал мозг – щелчок пальцев встряхнул обоих. Кара тогда спешно покинула круглую комнату; и оба старательно затоптали неожиданно образовавшийся омут, утопив в нем первых подвернувшихся под руку любовников среди паласовских.

     Небо начало светлеть, намекая Франки с Ашей, что они слишком увлеклись – и танцами, и играми, и друг другом.

     Тор отошел от окна, начал бесшумно одеваться. Он не вмешается, напоминая Франциску, ради кого тот чуть не погубил себя. Амалия уже отреклась от мужа, испугавшись и не сделав шаг навстречу. Это она должна быть сейчас на месте Аши, но вернувшийся страх перед ведьмой не отпустил молодую королеву вслед Франки.

     И кошка не привезет Амалию силой. А Тор не вмешается.

     Разговор за завтраком безнадежно выдавал полную рассеянность молодого ведьмака – Нолла бросала на мужа любопытные взгляды, Тор делал вид, что ничего не замечает. Привычно щелкнув пальцами, выдернул ученика из сонливости, между делом заметив, что не мешало бы высыпаться хотя бы раз в неделю.

     – Ваше сиятельство, – Франциск повернул голову к Нолле, – как вы способны терпеть такого зануду?

     – Она не против идеи высыпаться, – Тор подмигнул жене, и та залилась краской.

     Франциск не успел парировать замечание наставника – ведьмаки одновременно замерли, нахмурившись. А когда дворецкий доложил о визите господина Бертона-Петита, Тор слишком резко снялся с места, покидая столовую, бросив Франки просьбу оставаться с Ноллой.

     Сольяна вытянула руку, дотронувшись до массивной ручки двери… Поколебалась… Передумав, сделала шаг назад... А потом вдохнула поглубже и решительно распахнула створку. Нолла прижимала к груди голубое платье, «примеривая» на свое отражение в высоком зеркале.

     Вся комната тонула в кружевах, обрезках ткани, накидках и нарядах, выуженными из объемного сундука графини и уже опробованными. Горничная Ноллы, бессменная Телла, порхала по комнате, словно сказочная нимфа, то расправляя пышную юбку, то прикладывая к волосам госпожи разнообразные диадемы. И веселый смех девушек, разом обернувшихся на вошедшую хозяйку замка, никак не сочетался с принесенными Сольяной новостями.

     Впрочем, в неведении до сих пор оставались лишь эти две особы. И графиня Нарье понимала, что если не скажет она, то вскоре Нолла узнает всё из бог знает каких рук.

     Нолла улыбнулась шире, демонстрируя Сольяне платье цвета неба: «Правда, чудо? Тор еще не видел, мне его пошили перед самым нашим отъездом из Кружев …» Графиня Нарье покивала, растерянно улыбнувшись.

     Шагнув в комнату, она плотно закрыла дверь.

     Райгон с Витольдом разговаривали на повышенных тонах, а порой заряжающийся электричеством воздух отговаривал Кару вмешиваться. Гостиная уже давно походила на поле боя; и лишь четкое понимание последствий ведьмовых стычек не позволяла мужчинам дать волю огню.

     Райгон не пытался оправдать сына – Витольд все равно чихать хотел на любые доводы рассудка; он пытался достучаться до сознания друга, что ни одна ламия не выстоит в поединке ни против ведьмы, ни против варлока. Как и всегда, оставались злополучные «если», и их была масса.

     – Они тебе доверяют, Вит, – Райгон упрямо отказывался приносить сына в жертву. – Чего ты добьешься, поддавшись порыву!

     Витольд не развязал войну даже после смерти Ильны – провокация утонула в шипении ведьмого огня, дотла сжигая ворвавшихся в замок варлоков. Но то были фанатики-самоубийцы, пришедшие совсем не за ведьмаком. И понял он это слишком поздно.

     А Джардан даже с натяжкой не походил на изувера.

     – Порыву, Райгон? – Витольд смёл на своем пути кресло, схватив друга за грудки и протащив его через полкомнаты до стены. – Вызывай Джардана, – прошипел. – И я дам ему возможность высказаться. Не заставляй меня посещать укрытие!

     – Оно обеспечено ламией, – спокойно напомнил Райгон.

     – Уж не хочешь ли ты сказать, – Витольд встряхнул друга, – что я не встречу того самого понимания, которое ты так неосторожно пообещал мне?

     – Если ты подорвешь их доверие, войны не избежать, – Райгон стряхнул руки друга.

     – Пока что подорвано мое доверие, – резонно заметил Вит.

     – Пока что есть лишь сумасбродные предположения, – в тон ему ответил Райгон. – И ворвавшись в укрытие с громом и молниями, ты лишь подашь сигнал к атаке: нервы варлоков натянуты. Потеряв такого союзника, как ты, они потеряют единственную сдерживающую силу, Витольд!

     Время было выбрано идеально. Более подходящего момента, чтобы убрать Нарье от его подопечных, просто невозможно подобрать: большинство беглецов замурованы в укрытии и ждут действий своего покровителя. И приди он к ним с желанием даже совершить правосудие – натянутая нить лопнет, исторгнув обозленную, жаждущую мести толпу на волю.

     Смогут миновать Витольда? – Да они даже не задумаются над этим.

     Они увидят очередного ведьмака, пришедшего за одним из них, и это отметет любые сомнения. В другое время, в других условиях, в другой обстановке… Нарье был бы понят, и варлоки сами нашли бы убийцу его сына, если тот среди них.

     Время было выбрано умно.

     И если за смерть Ильны он сам не развязал войну, то за смерть Тора он просто не может это сделать: погасни сейчас звезда Джардана – погаснет и последняя надежда на мир, столь долго и упорно создаваемый им же.

     – Тебе не спрятать сына, когда всё закончится, – тихо пообещал Нарье.

     Ответ Райгона утонул в пронзительном женском крике, и Кара, молча подпирающая стену, пока мужчины спорили, первая выбежала из гостиной.

     Нестор и Бьярта опередили нелюдей – в комнате маленькой графини была уже толпа народу, когда ведьмаки с кошкой распахнули дверь. Нолла сидела на полу и билась в истерике среди кружевного хаоса, а неровный строй голосов требовал то слуг, то воды, то лекаря…

     Распихав всех на своем пути, Витольд поднял невестку на руки, и его короткий приказ выметаться всем вон перекрыл гомон. Он не щелкал пальцами, не касался ее сознания и даже не пытался успокоить – что толку отправлять ее в небытие, если, проснувшись, она снова забьется в истерике, бессвязно обвиняя всех вокруг и требуя Тора.

     Укачивая невестку на руках, Витольд сидел в кресле, уставившись в одну точку. Он научился хоронить дорогих людей и нелюдей и продолжать жить. Теперь ему предстоит научиться хоронить любимых детей-магов.

     Нолла снова всхлипнула, ткнулась носом в плечо свекра, позабыв свои же недавние слова, как она его боится, и начала что-то лепетать. «Шшш», – прошептал Витольд, тихонько раскачиваясь и прожигая стену взглядом стальных глаз.

     – Зараза, вино испортила, – Джардан выплеснул остатки жидкости из высокой деревянной кружки на пол.

     Лужица, казалось, тут же и закристаллизовалась от холода.

     – Гуря? – лениво спросил рыжеволосый спутник ламии, перекатив голову по стене и почесав непривычную бороду; впрочем, в условиях «вечной зимы» растительность на лице была, наверное, кстати, согревая.

     – Хрюля, – пробормотал Джардан.

     – И что там? – нетерпеливо встрял другой попутчик.

     – Райгон остался с Витольдом, – пробормотал ламия.

     Это не входило в его планы.

     – И что? – снова подал голос рыжий.

     – Он остался с Витольдом, – с нажимом повторил Джардан. – И его принесет сюда.

     – Не мели ерунды, – рыжий остался спокоен. – С чего бы Витольду тащить с собой попутчиков…

     Ламия уставился на ведьмака: он что, действительно не понимает?

     – Сандр, отец не остался бы с Витольдом, если бы был уверен, что тот… уравновешен. И раз не отходит от Вита ни на шаг, значит, тот рвет и мечет…

     – Нарье-то? – хохотнул рыжий, допивая уже остывший пунш. – Это же Нарье, – выдал многозначительно, как будто такое объяснение должно было раз и навсегда расставить все точки над «i». – Подумаешь, велика беда… Нарье ничего и никогда не выбивает из колеи… Черт, я начинаю понимать, почему в этих краях так мало народу, – Сандр поежился в мехах; ему казалось, что поднимись он с широкой низкой скамьи, укрытой протершимся мехом, слишком резко – и его будущее потомство останется примерзшим на лавке.

     «Другая сторона соленой лужи» оказалась полностью и безнадежно покрыта снегами. Впрочем, Джардан предупреждал об этом своих попутчиков, но в полной мере те ощутили значение слова «холодно» только сойдя по трапу корабля. Даже не то чтобы ведьмаки зим не знали – они не знали, что дыхание может «замерзать на лету и сосулькой падать под ноги».

     Сандр начал ворчать первым; его друг – темноволосый, светлокожий, прямо под стать ныне окружающих их снегам – Каспий оказался более терпимым к смене климата; и вообще предпочитал по большей части молчать.

     Не навечно же они в этой треклятой тундре.

     – Где этот… Цыпрадза, – недовольно пробормотал Сандр.

     – Ценпра, – машинально поправил его Джардан.

     И словно по команде только что упомянутый Ценпра вырос около круглого столика магов, застыв. Ламия кивнул ему, здороваясь, и жестом пригласил присаживаться на любое понравившееся свободное место. Но узкие глаза аборигена в упор рассматривали Сандра, ничуть не проявляя хоть какого намека на хорошие манеры.

     – Примерз? – рыжий поднял бровь.

     – Ты мне кого-то напоминаешь, – проговорил Ценпра, растягивая слова.

     – Обычно меня запоминают варлоки, – Сандр повернулся к низкорослому жителю севера. – Но будучи мертвыми, быстро забывают.

     Ценпра громко позвал хозяйку, требуя горячего на своем родном гавкающем языке; завершив заказ замечанием, что очаг погас, опустился, наконец, на край лавки рядом с Сандром.

     Поселение, в котором маги остановились несколько дней назад, называлось Белым – как и еще пара десятков в округе. И резонный вопрос Сандра, как же местные понимают, о каком «Белом» конкретно идет речь, встретил искреннее удивление Джардана, который успел освоиться в этих краях ранее:

     – Считай, что «белый» – это «поселение». А просто «Белый» – город.

     – И как я сам не догадался, – пробормотал тогда рыжий, про себя отметив уровень интеллекта аборигенов. – Действительно, понятно же: белый – это белый. А белый – это же белый…

     И белым в поселении было, конечно же, всё – снег упрямо отказывался раскрашиваться в иные цвета. Низкие хижины, сработанные из дерева и шкур, словно близнецы, жались друг к другу, выстраиваясь по принципу пчелиных улей. Посередине стояла самая большая изба – центр жизни поселения, где в течение дня собирались мастера, а вечерами в нее набивались все жители, развлекаясь чем бог послал. Посылы были до зубовного скрежета однообразными: байки шаманов и бренчание струнных.

     Порой все так и засыпали вокруг большого костра в центре этой арены. И зачем деревенским отдельные юрты, Сандр до сих пор не мог понять: местные не гнушались в том числе и личную жизнь устраивать где тот же бог пошлет, даже если неукротимое желание застало пару в центральной арене на глазах их сородичей.

     И в основном оседлая деревня ограничивалась непосредственно десятком домиков да ареной. Такая роскошь, как таверна, идею которой столетия назад привез в снежные края кто-то из-за моря, была уже признаком города. Правда, за невозможностью и природным нежеланием выстраивать этажные постройки, общие поильни-едальни для путешественников так и не слились воедино с гостиницами: последние тянулись отдельной длинной хижиной, разбитой на пару десятков весьма тесных комнат.

     Единственное, что так и не прижилось в тундре, это камины – слишком трудоемко. Любая постройка, будь то временный шатер кочевника, или «завезенная» гостиница, красовалась кострищем посередине помещения. Которое сейчас и оживляла хозяйка таверны, предварительно ухнув перед Ценпрой миску с горячей похлебкой и кружку не менее обжигающего пунша.

     Когда женщина победила, наконец, остывшее кострище, заставив огоньки сонно плясать, Джардан привлек ее внимание и запросил еще три пунша.

     – Он мне не нравится, – изрек Ценпра, уплетая похлебку и скашивая глаза на Сандра; даже немного отодвинулся на скамейке ближе к ламии.

     – Он многим не нравится, – «успокоил» его Джардан и тут же попробовал перевести разговор в более конструктивное русло. – Ты говорил, что устроишь встречу с Карлтом.

     – Если он заинтересуется, – напомнил Ценпра, глянув на ламию. – И ты мне тоже теперь не нравишься, – заключил, допивая остатки похлебки и отставляя миску.

     – Мы здесь не для того чтобы нравиться тебе, – проникновенно поведал Сандр.

     – Не понравитесь мне – не встретитесь с Карлтом, – хмыкнул Ценпра, хлебнув пунша и весело обведя троицу глазами.

     Он уже чувствовал себя хозяином положения и намеревался по полной использовать своё преимущество. Господа явно нуждаются в знакомой ему личности – значит, можно выторговать побольше «плюшек» за их встречу.

     Ценпра продавал всё, за что можно было назначить цену, будь то материальный товар или информация. И пронырливого северянина знала, пожалуй, вся тундра. Постоянно кочуя с места на место всего лишь с одной упряжкой оленей, он не утруждался становиться полноценным купцом – хлопотно это. Шкуры, мясо, грибы, ягоды и травы были лишь причиной, чтобы появляться в том или ином поселке – не просто же так гонять животных, которых еще и кормить надо, как ни крути.

     Пропадая по большей части в аренах да тавернах больших оседлых поселков, Ценпра превращался в слух, спаивая интересных ему личностей и заводя полезные знакомства. А потом продавал столь необременительный товар. И очень быстро его имя стало уже нарицательным: ценприть давно означало «шпионить». Впрочем, не с отрицательным налетом. Ибо если Ценпра сказал что-то – это стопроцентная правда. Северянин остерегался оказаться в гуще лживых интриг, даже если подобное могло принести значительно больше выгоды: мертвому, все-таки, «плюшки» уже не пригодятся.

     Хозяйка принесла три кружки с пуншем и забрала пустые чаши, тут же заспешив на зов из-за соседнего столика. Каспий проводил ее взглядом, лениво переведя глаза обратно на Ценпру. Будь он хоть три раза очень нужным и всезнающим – он всего лишь чел.

     Сандр мельком глянул на Каспия и тяжело опустил ладонь на руку северянина; слабый заряд молнии заставил Ценпру вздрогнуть.

     – Не понравишься мне – присоединишься к мертвым варлокам. Твое вознаграждение тает с каждой минутой, Цындзадза, и очень скоро самой выгодной наградой окажется остаться в живых.

     – Вроде был Ценпра, – протянул Каспий.

     – До звезд, – отмахнулся Сандр.

     – Ты обещал разговор! – взвизгнул Ценпра, уперевшись взглядом в Джардана; тот пожал плечами: сам виноват. – Если я умру, вам никогда не встретиться с Карлтом! – привел свой довод.

     – Правда? – снова подал голос Каспий, как-то недобро усмехнувшись и положив локти на стол, подавшись вперед. – А ведь Карлт ждет нас, да? – Ценпра перевел взгляд на молодого ведьмака, сглотнув. – И эта пронырливая крыса пытается продать нам то, за что уже давно ему уплачено – Карлтом…

     Джардан вздохнул, осторожно отпивая горячей жидкости, и подпер голову рукой, терпеливо ожидая развязки. Ценпра не зря столь охотно «нашелся» – тремя магами уже давно заинтересовались: байки по тавернам поселков о мертвых варлоках принесли необходимые плоды.

     Новый разряд из руки в руку заставил волосы Ценпры зашевелиться. Каспий тронул плечо друга, призывая не отвлекать его жертву.

     – И ждет нас Карлт… – темноволосый ведьмак сделал небольшую паузу, давая возможность информации самой прийти к нему из хаоса в голове северянина, – …в белом, через день, в арене.

     Каспий щелкнул пальцами, опустив голубые глаза, и взялся за кружку.

     – А мог и продать. Если бы не жадничал, – резюмировал Сандр, снимая ладонь с руки Ценпры. – Кстати, о каком конкретно «белом» речь?

     Северянин вздрогнул, медленно обвел ведьм взглядом и, резко поднявшись, плюнул:

     – Не хорошо ссориться с Ценпрой!

     – А с ведьмами? – спросил Джардан.

     – Ты не ведьма. Ведьмы не носят мечей.

     – Я разносторонне одаренная ведьма, – улыбнулся ламия.

     Развернувшись, Ценпра быстро покинул таверну, что-то бормоча себе под нос. Истинно, он согласился выступить посредником. Но отказываться от дополнительного вознаграждения не хотел. И проигнорировав предупреждение Карлта, затеял игру с интересующими его ведьмами.

     – Теперь он выльет на нас ушат помоев, – скривился Джардан.

     Ведьма с мечом, действительно, зрелище нестандартное. И как Сандр ни просил ламию оставить оружие на другом берегу, тот не согласился: двуручный меч – клеймор – был уже частью его самого; и когда дело дойдет до схватки, ламия без стали окажется и уязвимым, и бесполезным по большей части: змей ему не призвать, щит отобьет лишь один прямой удар… Не сидеть же в вуали, пока стычка не закончится.

     – Так в какой белый мы теперь едем? – Сандр повернулся к Каспию.

     – А я знаю? – удивился тот.

     – Город или деревня? – вздохнул Джардан.

     – Город, думаю, – неуверенно ответил Каспий. – Я видел там слишком много домиков.

     – Значит, Белый, – резюмировал ламия; Сандр фыркнул, подавив острое желание наброситься на друга. – На севере отсюда, как раз в двух днях ходу.

     – А если не тот… Белый?

     – Значит, Ценпра попадет в немилость, что не привел нас, – пожал плечами Джардан.

     – И Витольд найдет нас быстрее запланированного, спутав все планы, – закончил Сандр. – С Райгоном. По разозленному папе скучаешь?

     Джардан снова вздохнул и хлебнул пунша, поерзав на скамье.

     Разозленный Райгон – это еще ничего: свои, чай, разберутся. А вот убитый горем по усопшему сыну Витольд… это неприятно. И как ни крути, Джардан при любом раскладе будет под ударом Нарье.

     – Пусть лучше сюда придет, – тихо отозвался ламия, – только бы в укрытие не ломанулся.

     – Не ломанется, – тряхнул шевелюрой рыжих волос Сандр. – Он не рискнет союзом ради мертвого. Даже сына.

     Рамор прохаживался между кострами лагеря, что разбили на ночь кавалеристы сопровождения. Это их последняя остановка; завтра, еще до обеда, они будут уже в замке Ларунье. В уютных комнатах, среди шепчущих камней и тайных ходов. В очередном сердце очередного королевства. И каждый из них займет свое место.

     Прислонившись спиной к стене гостиницы, Рамор сложил руки и откинул голову, прислушиваясь. Негромкие разговоры кавалеристов на улице; топот ног по деревянным настилам в трехэтажной постройке; шорох одежд; звон посуды. И учащенное биение его сердца. Этот звук, пожалуй, грозился перекрыть все остальные.

     – Ваша милость!

     Рамор не сразу сообразил, что он единственная «милость» сейчас во дворе гостиницы. Перекатив голову, посмотрел на горничную Амалии:

     – Что?

     Мог бы и не спрашивать, собственно.

     – Пожалуйста, – девушка умоляюще посмотрела на барона, и тот отлепился от стены.

     По пути в комнату королевы завернул в свою, прихватив дорожную сумку. Когда лекарь вошел, их с Амалией тут же оставили наедине, не дожидаясь кивка головы полукровки. Молодая королева с ногами сидела на кровати, со всех сторон обложенная подушками – казалось, их собрали по всей гостинице; Рамор очень сомневался в целебных свойствах мягких снарядов, но промолчал. Впрочем, молчал он не только об этом.

     Ему вообще не следовало снова приходить в этот мир. Чертова кошка сумела уберечь лекаря от войны с гиенами – зато обрекла его на гораздо более кровопролитную, похоже.

     Амалия подняла глаза, встретившись взглядом с Рамором.

     Искра проскочила на днях. И сейчас полукровка был бы уже просто счастлив их военным действиям – только не внезапно образовавшемуся между ними влечению. Дерзость молодого лекаря заставила Амалию пойти в наступление, а страстное желание обоих остаться в своих правах незамедлительно принесло вполне закономерные плоды: два дня назад Рамор выскочил из комнаты королевы, отчаянно убеждая себя, что он никого не целовал, и вообще ему всё приснилось!

     Сермуш с Дурбом, очень не вовремя поднявшиеся по лестнице и обрекшие себя на столкновение с Рамором, опровергли версию сна… Пришлось наречься идиотом и тупо попроситься обратно в Сомонию. А еще лучше – в Балью! Или к черту на рога. Или куда угодно, только подальше от Амалии.

     – Зачем в Балью? – Сермуш уставился на Рамора, совершенно не понимая, что случилось с обычно меланхоличным лекарем.

     Махнув на королевича рукой, полукровка сбежал по лестнице и выскочил во двор, а Дурб нахмурился: парня звали к Амалии при нем.

     Следующие дни Рамору удавалось избегать общества ее величества. Но он знал, что боль вернется – и его опять позовут. В любом случае, больше некого. И сейчас истуканом стоял у стены, перебирая в голове возможные варианты развития событий. Мысли путались, Амалия совершенно не по-королевски шмыгала носом, и Рамор только сейчас понял, что она плакала.

     Эта мысль несколько отрезвила, и полукровка неожиданно разозлился. Решительно подойдя к кровати, скинул все подушки и опустил руки на плечи Амалии. Слова не шли. Тихий, завораживающий, расслабляющий, успокаивающий голос ныне подвел Рамора, сорвавшись… Сейчас лекарь сам не отказался бы хоть от какого успокоительного.

     Дотянувшись до сумки, выудил небольшой пузырек и капнул на руки масло, запоздало поняв, что сделал это совершенно не кстати: комнату тут же наполнил аромат трав, дурманя. Амалия тихонько всхлипнула и невольно подалась назад, выжав из легких барона стон отчаяния. И когда его руки остановились, дрогнув, обернулась, встретившись с кошачьими глазами.

     Она потом не раз спрашивала себя, почему не испугалась. Почему ее не удивило, что придворный лекарь, «оберегаемый всеми Коранету», оборотень – чужой, противоречащий природе ее мира… О чем спрашивал себя Рамор, мягко опуская Амалию на покрывала и избавляя ее от платья, останется загадкой даже для него самого. Руки скользили по нежной коже, пальцы запутывались в темных волосах – а мозг отчаянно пытался пробиться сквозь желание, призывая остановиться.

     Когда Амалия тихонько вскрикнула, ногтями оставляя следы на плече полукровки, он задвигался быстрее, окончательно распрощавшись с доводами рассудка. И перекатил девушку на бок, прижимая ее к себе… восстанавливая дыхание… не решаясь встретиться с ней взглядом.

     Глаза обернулись, мозг обиженно ретировался, и Рамор зарылся лицом в волосы Амалии, пытаясь понять, что же, черт побери, они натворили.

     Импульс.

     Эмоции.

     Разрядка.

     И черная мамба, который рано или поздно вернется в свои владения.

     Сермуш помнил окрестности замка Ларунье очень смутно – ему приходилось бывать в этих краях не часто и ничто не заставляло задерживаться надолго. Но если преодолеть холмик, а потом у его подножия свернуть направо… или налево?

     Коранету натянул поводья, останавливая коня на вершине, уже подернувшейся зеленой травкой, и осмотрелся. Все-таки направо. И тронул коняшку каблуками, отпуская поводья.

     Они прибыли в королевский замок вчера, и весь остаток дня утонул в размещении, приветствиях, слишком шумных разговорах ни о чем… В замок стеклись, казалось, все, кто в день первого бала юной герцогини Жаклин Танье Ларунье, младшей дочери принца Валентина Ларунье, оказался на свою голову живым на этой части планеты. И массивные постройки паласа трещали по швам, отчаянно пытаясь вместить всех гостей.

     На утро, не досчитавшись еще кого-то из приглашенных, принц повелел развлечь уже прибывших охотой – королевский лес опасливо принял в себя шумную толпу полутрезвой знати, чей гомон порой перекрывал даже собачий лай. И каким чудом Валентин разыскал среди этого балагана Сермуша – оставалось загадкой.

     Неополь не жаловал охоту, и подобному виду разгонять скуку самозабвенно предавался лишь старший из его сыновей, благополучно истребляя живность в деревенских лесах, пока не отдал богу душу. Сермуш же не находил ничего интересного в погоне людского табуна за единственным животным, и, вынужденный присоединиться к свите Ларунье, старался стать невидимым. В чем и не преуспел.

     Дурб кивком головы предупредил брата о приближении Валентина, и Коранету лишь шумно выдохнул, когда Ларунье поравнялся с ним.

     Они были ровесниками – и по годам, и по титулам, и даже по своей роли при короле. Словно зеркальное отражение друг друга, оба понимали, зачем Коранету приглашены. Правда, Сермуш пока терялся в догадках, будет ли речь о делах военных, или торговых.

     – Пойдут пересуды, ваше высочество, – хохотнул Валентин, косясь на Фаррину, вопреки этикету не оставившего принцев наедине, – Амалия – без супруга, вы – без жены.

     – С каких пор меня беспокоят такие вещи, Валентин?

     – Меня могут начать беспокоить. Она все-таки моя дочь.

     – Вот и спи около ее кровати, – Сермуш повернул голову к Ларунье, чуть улыбнувшись. – Или пояс верности на нее нацепи.

     – До меня доходят очень плохие слухи, Сермуш, – понизил голос Валентин, снова бросив взгляд на графа по левую руку от принца Сомонии.

     – Слухи – вообще неприятная вещь, – согласился Коранету.

     Ему очень не хотелось отсылать Дурба. Охота никогда не располагала к одиночеству – траектории полета стрел порой такие непредсказуемые… а в толпе так просто потерять контроль над ситуацией…

     И тем не менее он мотнул головой; Фаррину придержал коня, оставаясь позади принцев. Сермуш в упор посмотрел на Валентина, предлагая тому переходить к делу, пока он не передумал и не вернул телохранителя назад.

     – Южная граница перестает быть надежной, – нахмурился Ларунье; Сермуш не то вздохнул, не то всхлипнул, – и если мне не удастся найти с южанами общий язык, три наших замка на границе падут очень быстро…

     – А ты пытаешься найти этот самый общий язык, Валентин? – не сдержался Сермуш.

     Ларунье всегда предпочитал войну переговорам. Если он соглашался выступать дипломатом – то только с нажима короля, своего старшего брата. И когда августейшая особа проигрывал брату в доводах сохранить зыбкий мир, в небо поднимались рога, пока соседи не напали первыми.

     За последние восемь лет Валентин провел две военные операции – Сомонию не приглашали, и Коранету только радовался сему факту. Но если сейчас Ларунье заговорил о «южной границе»… Ему нужна армия Сермуша.

     С тех пор как Франциск занял трон, ни у кого не оставалось сомнений, что военные силы Сомонии так и остались в руках его старшего брата, как еще при последних годах жизни Неополя. Франки «вникал», «познавал» и «принимал участие», но последнее слово в делах военных оставалось за Сермушем, и Валентин знал, с кем разговаривать о своих границах.

     – На юге от твоих земель – не такое уж и сильное королевство, Валентин, – продолжал Коранету, – ты им в последнюю очередь нужен врагом…

     – У нас с Сомонией пакт, Сермуш…

     – О взаимопомощи, – кивнул тот, – убеди меня, что южане лезут в пасть смерти, атакуя тебя.

     – Я им и не позволю напасть!

     – Тогда о чем мы говорим? – снова улыбнулся Сермуш. – Ты хочешь развязать еще одну войну – дело твое. Почему я должен отсылать к тебе своих людей и ослаблять свою армию?

     – Потому что если я не выстою, они пойдут на твою Сомонию.

     Несколько секунд Сермуш смотрел в глаза Валентина, стараясь не показать собственного волнения.

     – С кем ты успел поссориться, что так боишься безобидного юга?

     – Они безобидные только в твоем воображении. У них два сильных союзника…

     – Валентин, ты не заигрался? – Сермуш почувствовал, как из-под желудка поднялась злость, а в голове начали стучать разве что не набаты. – Три королевства жаждут твоей смерти?

     – Вдвоем мы их сомнем… – начал было Ларунье, но Коранету лишь фыркнул:

     – Ты умудрился повернуть против себя всех соседей – а теперь хочешь еще и Сомонию в это втянуть?

     – Ты и вовсе уничтожил Лазатон! – вскипел Валентин.

     – Уничтожил, Ларунье, – проникновенно отозвался Сермуш. – А не оставил зализывать раны, чтобы дать им возможность найти сильных союзников. И их потенциальные защитники думать забыли соваться в Сомонию!

     – Как ты представляешь себе уничтожение всех соседей!

     Сермуш подался в седле к Валентину, перейдя на свистящий шепот:

     – Не можешь добить – не замахивайся.

     Разговор вильнул не в ту сторону. Сермуш помнил, что в двух войнах Валентин присоединил к своему королевству неплохие полоски земли, но подчинить их старался до сих пор. И это противостояние проливало слишком много крови его же армии – сейчас Ларунье не готовы к полноценной войне.

     Несомненно, его оппоненты знали это даже лучше Сермуша.

     – Что ты будешь делать, если здесь сменится царствующая семья, Коранету? – усмехнулся Валентин.

     – Надеяться, что ты все еще жив в плену, чтобы придушить своими руками, – огрызнулся Сермуш.

     Ларунье не оставил ему выбора, собственно. Он может сопротивляться, сколько угодно – ему все равно придется поддержать Валентина. Или…

     Или самому на него напасть.

     И второе Сермушу уже начинало нравиться больше.

     Так и оставив Валентина без ответа, Коранету пришпорил рысака: «У твоей дочери первый бал, не порть ребенку праздник. Потом договорим», – и вырвался из общего веселья. Убедить Дурба оставаться подле Валентина было непростой задачей, но Сермуш желал лишь пару часов уединения – стрелы будут от него далеко, никто даже не подумает, что его высочества уже нет в королевском лесу, если его телохранитель все еще на глазах.

     И ведя коня к небольшому озеру, окруженному высокими зарослями камышей и стройными ивами, Сермуш отчаянно проклинал всех Ларунье, ныне живущих и давно почивших. Валентин не боялся, что Сомония поддержит его врагов: сумеет ли Коранету договориться с новыми соседями – вилами по воде писано, а Ларунье, как ни крути, свои. Объединившись с врагами Валентина и даже уничтожив всех Ларунье, Сермуш сам окажется в невыгодном положении: либо соглашаться на новый мир на любых условиях, либо продолжать воевать с тремя королевствами. Коранету не будет рисковать.

     И Сермуш сам первый понимал, что выбора у него нет. Если только в одиночку схватиться с Ларунье. Но если Сомония не выиграет такую войну…

     Чертыхаясь, Сермуш спешился, присаживаясь на высокий камень у воды. Валентин вспыльчив и горяч, но он не идиот и отлично понимает, что Коранету не выгодно нападать на него – их семьи повязаны друг с другом даже не политическими браками и семейными узами, а необходимостью сохранять земли друг друга в целости и сохранности.

     Падет одно королевство – потянет за собой другое.

     Открестившись от войны Валентина на сей раз, Сермуш разве что выиграет время, чтобы найти себе новых союзников; и большой вопрос, найдет ли. И сможет ли полностью доверять им свою спину. Потому что отныне будет вынужден рассматривать королевство Ларунье и всех его соседей как потенциальных врагов.

     Представив себе подобный исход событий, Сермуш зло бросил в воду пару камушков, в голос выругавшись. Ему придется поддержать Валентина. Но когда война закончится…

     Он не успел придумать, в каком темном углу замка прирежет отца Амалии своими же руками – конский топот заставил Сермуша резко повернуться: на него неслась серая кобыла, подгоняемая отчаянным визгом наездницы. Отпрыгнув от камня, Коранету успел заметить вихрь кружев, кокетливо подвязанную дамскую шляпку и огромные испуганные глаза нежного создания, вылетевшего из седла, когда несчастное животное под ней споткнулось и начало грузно падать.

     Ступив вперед, Сермуш успел подхватить красаву, тут же попятившись под весом ее тела и прижавшись спиной к иве. В седле она казалась не такой тяжелой.

     – Миледи, да вы просто… пушинка, – не сдержался Сермуш, все еще злой после разговора с Валентином.

     Девушка поправила шляпку, съехавшую на глаза, и воззрилась на дерзкого незнакомца:

     – Поставьте меня на землю! – потребовала она.

     – И даже выловлю вашу кобылу, – заверил ее Сермуш, бесцеремонно сбрасывая юное создание с рук, – вы нарушили мое уединение…

     – Это мое место, – тут же перебила его девушка, клацнув зубами, когда королевич опустил ее на землю, – и вам здесь делать нечего.

     Кобыла не желала идти в руки человека. Округлив глаза, животное резво отбежало от озера, а когда Сермуш двинулся в ее сторону, приманивая, фыркнуло и потрусило в сторону замка. «Замечательно», – сквозь зубы процедил Коранету, возвращаясь к озеру.

     – Ваше место? – сурово переспросил он, оправляя плащ и шляпу.

     – И где же моя кобыла? – прищурилась девушка.

     – Ваше место, ваша кобыла… Миледи, вам стоит начать клеймить всё, что «ваше».

     – Здесь всё – мое!

     – Договорились, – Сермуш склонил голову, рассматривая прелестницу.

     – Отцу следовало более тщательно выбирать приглашенных, – фыркнула та. – Замок уже с неделю кишит хамами!

     Жаклин Танье Ларунье, вздохнул Сермуш, собственной персоной. Впрочем, он мог бы уже с первых звуков догадаться о принадлежности сего создания к семейству его ятровки.

     – Вы несколько тяжеловаты для двенадцати лет, – ляпнул королевич, с удовольствием укусив нахалку.

     – Меня не было в замке в положенные двенадцать лет для первого бала, – Жаклин присела на камень, недавно служивший стулом Сермушу. – Мне пятнадцать – отец не стал прерывать мое обучение ради такой глупости, как дурацкое соблюдение этой… традиции.

     Или ждал, чем закончатся его сумасбродные войны, прибавил про себя Сермуш, сложив руки на груди. Первый бал любимой дочери – замечательный повод собрать под единой крышей всех, в чьей поддержке он сейчас так нуждается. Неофициальные разговоры дают, как правило, больше плодов, чем напряженная грызня в зале заседаний.

     – Ну что вы стоите, как истукан! – Жаклин с вызовом посмотрела в глаза королевича. – Скачите в замок и приведите сюда мою кобылу!

     – Где ваше сопровождение, миледи?

     – Эти ослы отстали и потеряли меня из виду, – девушка поджала губы, уставившись на воду.

     – Это было бы сложно, вы визжали на всю округу. Вы понимаете, что ваш отец бросит на поиски все силы замка, как только вернется с охоты?

     Почему прелестница сбежала из замка, Сермуша сейчас не особо волновало. До бала осталось несколько дней, и если Валентин не досчитается дочери, сорвавшей его «переговоры с союзниками» и вынудившей его рыскать по окрестностям в ее поисках, он будет взбешен. И в лучшем случае милое создание проведет весь свой праздник на ногах, не в силах присесть. А то, что она бросится наутек, как только Сермуш «поскачет в замок за кобылой», сомнений не вызывало.

     – А если найдет меня здесь с вами, вам тоже не поздоровится, – сверкнула глазами Жаклин. – Так что поторопитесь.

     – Чтобы ваш грозный батюшка обвинил меня в вашем побеге? – хохотнул Сермуш. – Увольте, миледи. Вы вернетесь со мной…

     – Даже не думайте! – прошипела Жаклин, когда королевич сделал несколько шагов в ее сторону. – Я обвиню вас… в насилии! Я скажу, что… что это вы хотели выкрасть меня!

     – А потом вдруг привез обратно в замок? – резонно спросил Сермуш, невольно застыв на месте; и чем только Неополь думал, породнившись с этой семейкой…

     – Значит, просто в насилии! – выплюнула Жаклин.

     – Прелестно. Давайте тогда договоримся заранее, где я снасильничал, – в глазах королевича запрыгали чертята: младшая Ларунье начала забавлять его.

     – Вы намереваетесь поступить против моей воли – это уже насилие!

     – Допустим, – легко согласился Сермуш. – А если бы вы решили выброситься с башни, и я силой удержал бы вас от такого шага – было бы такое насилие оправдано в глазах вашего батюшки?

     Жаклин поджала губы.

     – Но сейчас я не прыгаю с башни.

     – Вы убегаете с собственного бала. Зная характер его высочества, я посоветовал бы вам именно прыгнуть с башни.

     – Это не ваша забота, милорд, – Жаклин отвернулась к воде.

     – Признаться, я впервые вижу молодую особу, желающую избежать своего бала, – Сермуш сделал несколько осторожных шагов к герцогине. – Вы будете центром вселенной на целый вечер! Взгляды, восторги, восхищение… Вы затмите всех хотя бы просто потому, что это – ваш вечер…

     – Много вы понимаете, – прошептала Жаклин, опустив голову и шмыгнув носом.

     – Согласен, мне не доводилось быть центром вселенной и даже первого бала у меня не было, – Сермуш поднял руки, сдаваясь.

     – И отца, который звереет при вашем малейшем неверном движении, наверное, тоже, – все так же шептала Жаклин. – И никто не обещал выпороть вас, если какой-то старый хлыщ дурно отзовется о первом танце!

     – Миледи, это просто часть… дурацкого ритуала… – растерялся Сермуш, заметив влажные глаза герцогини. – Никто не говорит плохих слов о первом танце юной девушки на ее же первом балу. Даже если вы рухнете посреди зала с вашим кавалером…

     – А за это меня, наверное, и вовсе пришпилят к полу стрелами…

     Сермуш шумно вздохнул, присев около девочки, уже, похоже, распрощавшейся с жизнью.

     – Миледи, кто бы ни был отписан вам в экзаменаторы – он ни в коем случае не скажет ничего дурного…

     Всем вообще будет уже совсем не до бала после разговора с Валентином, и «ритуальные» слова произнесутся машинально, в соответствии с традицией и этикетом. Конечно, если этот «старый хлыщ» будет недоволен переговорами с Валентином… он вполне может и ляпнуть что-нибудь нелицеприятное…

     Сермуш сейчас уже не удивился бы, узнай он, что девочке отведена роль отвлекать мужскую часть собравшихся от тяжелых дум, поднимая их настроение своим очарованием и танцами.

     – Это так… унизительно, – пролепетала Жаклин, хлюпнув носом. – Вы знаете, что говорят об этих «первых балах»? – она неожиданно повернула голову, встретившись взглядом с Сермушем.

     – Что? – спросил тот.

     Хотя прекрасно знал: первый танец, этот своеобразный «ритуальный экзамен» для юных барышень уже давно мог бы посоперничать своей важностью с первой брачной ночью. И злые язвительные языки не стесняясь называли сии па никак иначе, как потерей невинности. А такие «замечательные и чуткие» отцы, как Валентин, лишь подливали масла в огонь.

     – Вот что, – Сермуш поднялся, не давая Жаклин возможности ответить, и рывком снял девушку с камня, – потренируйтесь на мне. Чтобы ваш «хлыщ» остался в восторге.

     – Как – на вас? – большие черные глаза широко распахнулись.

     – Миледи, советую воспользоваться моим предложением, пока я не передумал. Как там всё должно быть?

     Жаклин прищурилась, недоверчиво посмотрев на королевича:

     – «Как должно быть»? Да вы вообще знаете, что такое бал?

     – В общих чертах, – Сермуш не сдержался от возможности поехидничать. – Но мне всегда удавалось избегать роли экзаменатора. Как и вам, мне не улыбается перспектива танцевать под перекрестными взглядами всего двора.

     – Ну хорошо, – недоверчиво протянула Жаклин, попятившись к иве. – Я буду стоять в первом ряду, на женской половине. И с первыми звуками музыки вы должны пересечь весь зал…

     – Я уже боюсь, – признался Сермуш; Жаклин, наконец, чуть улыбнулась.

     – …и предложить мне руку.

     – И всё?

     – Ну а потом – сам танец…

     – Вы упустили поклон с реверансом.

     – Это само собой!

     Сермуш опустил голову, невольно улыбнувшись, снова узнавая в тоне герцогини нотки голоса Ларунье. И уверенно двинулся к девочке, отведя берегу озера роль бального зала. Учтивый низкий поклон удостоился четко-правильного реверанса в ответ. Вымуштрована Жаклин, похоже, была на совесть.

     Выведя Ларунье на импровизированный центр зала, Сермуш легко коснулся ладонью спины девочки, завел правую руку назад и привычно ступил левой ногой. А почувствовав мертвую хватку тонких пальчиков на своем предплечье, склонился к уху Жаклин:

     – Вы желаете сорвать с меня одежду? Разожмите ладонь, миледи.

     Ларунье закусила губу, неуклюже пошатнувшись и чуть не сбившись с такта.

     – Если вы не расслабитесь, то застынете деревянной фигурой прямо посреди зала, – развеселился Сермуш, снимая со своего плеча руку Жаклин.

     Девочка раздраженно сверкнула глазами, а мир уже завертелся, когда королевич выкинул руку вверх, закружив свою юную партнершу на месте. Всего один оборот, и Сермуш прижал Жаклин спиной к себе, удержав от падения.

     Обняв ее за талию, снова ступил левой ногой… И тут же споткнулся, запутался в пышном подоле, непроизвольно выматерился… Они неминуемо встретились бы с песком берега, не успей Сермуш выровняться и подхватить Жаклин, рывком поставив на ноги.

     – Миледи, вы должны были выступить левой ногой…

     – Я и выступила левой! – пошла в атаку Ларунье.

     – Правой…

     – Если я сказала, что выступила левой, значит, левой!

     – Хорошо, – неожиданно легко согласился Сермуш, резко развернул девочку спиной к себе и выставил вперед руки по бокам от нее. – Где левая?

     – Милорд, я знаю, где лево и где право!

     – Значит, это был простой вопрос. Где моя левая рука?

     Жаклин закусила губу, обвив его правое запястье.

     – Отлично. Это правая рука.

     – Левая.

     Сермуш прикрыл глаза, сосчитал до пяти и обнял талию Жаклин, намереваясь продолжить танец:

     – С правой ноги, миледи, будьте добры…

     – Минутой раньше вы требовали с левой, – прищурилась Ларунье, повернув голову.

     – Это было до того, как мы выяснили, что у нас с вами разные левые стороны.

     – Так с правой или левой?

     – Как же я счастлив, что вы не сороконожка!

     – И будьте добры не разговаривать во время танца! – неожиданно потребовала Жаклин.

     – Это еще почему? – удивился Сермуш.

     – Вы отвлекаете меня своими глупостями!

     – Любой танец, миледи, это самый лучший повод для приватной беседы, – ехидно улыбнулся королевич, чуть тронув ее левую ногу, намечая движение вперед; Жаклин ступила. – И когда-нибудь вы сами будете в восторге от такого уединения среди придворных шутов…

     – Это мой первый и последний бал! – безапелляционно заявила герцогиня. – Главное, пережить его, раз вы не даете мне сбежать.

     Сермуш легко оттолкнул Жаклин и снова развернул лицом к себе, продолжая вести по кругу:

     – Я готов поспорить, что до последнего бала вам еще очень далеко.

     – Милорд, все Ларунье отличаются твердостью характера. Если я сказала, что этот бал – мой последний…

     – А также своенравием, вспыльчивостью и резкостью, – Сермуш перебил Жаклин, снова разворачивая ее спиной к себе и снова еле заметно намечая движение левой ногой.

     – Не слишком ли вольный тон вы выбрали для разговора с герцогиней королевской крови? – увлекшись спором, юная Ларунье сама не заметила, как полностью доверила своему партнеру вести ее, наконец расслабившись.

     – Ваше высочество, что еще ожидать от очередного хама, которого так неосторожно пригласил ваш батюшка, – укусил Сермуш, закрутив Жаклин и поклонившись, завершая танец.

     Юная герцогиня опустилась в реверансе:

     – Вы хам хотя бы тем, что не назвали своего имени.

     – А разве этикетом не запрещены подобные вещи? – Сермуш притворно-удивленно поднял брови, предлагая Жаклин руку. – Нас должны представить.

     Ларунье фыркнула, поднявшись с поклона.

     – Что за хлыщ отписан вам для первого танца, кстати, ваше высочество? – проявил любопытство Сермуш, ведя девочку к своему рысаку у ивы.

     Он уже размышлял, где лучше укрыться, когда начнется прием: у Жаклин нет ни единого шанса пережить свой первый бал благополучно. Коранету не сомневался, что балетмейстер был лучший разве что не на всей планете, что ее учили танцевать всю ее сознательную жизнь – и даже выучили: переставлять ноги. И то порой… не те. А вот как чувствовать танец и доверять ведущему, для Жаклин осталось тайной.

     Подсадив герцогиню в седло, Сермуш поднялся сам и шагом направил коня к замку.

     – Какой-то принц, – вздохнула Жаклин, – какой-то Сомонии.

     Сермуш натянул поводья.

     – Вы еще и в географии не сильны, оказывается, – обреченно протянул он.

     Ему уже нравилась идея сбежать – вместе с герцогиней.

     – «Какой-то Сомонии», – передразнил Сермуш, каблуками трогая бока рысака и разворачивая того обратно к озеру.

     Ссадив Жаклин на песок, спрыгнул следом, отстегивая плащ и снимая шляпу.

     – Я хочу домой, – твердо произнесла Жаклин.

     – Еще недавно вы оттуда сбежали, – напомнил Сермуш, прижимая девочку к себе. – С п… левой ноги, ваше высочество…

     Он не собирается участвовать в спектакле «взбесившийся Валентин» – Жаклин оттанцует этот чертов первый танец, как по нотам, даже если ему придется вальсировать с ней на берегу несколько дней подряд!

     Конь под Дурбом переступил с ноги на ногу и еле слышно фыркнул.

     – Тихо, мальчик, – Фаррину провел рукой по гриве, глазами ведя пару на берегу, – наш высочество лишился рассудка, кажется…

     Он уже полчаса наблюдал за братом, оставив охоту как только Валентин затерялся где-то среди шумной толпы. И ловил себя на том, что юная герцогиня, так поразительно похожая на свою старшую сестру, притягивает его взгляд чаще, нежели Сермуш.

     Джардан отломил кусочек лепешки, отдавая еду в лапки серошкурой, наотрез отказывавшейся покидать меха своего выжившего из ума хозяина: виданное ли дело, податься в такие холода!

     Ламия ждал в арене своих ведьмаков-попутчиков вот уже с час, устав от чужих разговоров и завываний ветра снаружи. Даже переглядки с парой молоденьких девушек, мастеривших анораки, успели надоесть: красавицы все равно были до самого носа укутаны в меха, несмотря на полыхающий костер посреди арены и материал зданьица, казалось бы, надежно защищающий от сурового климата.

     Впрочем, в свое первое посещение этих земель Джардан, абсолютно счастливый вольным нравам местных, пустился было во все тяжкие… пока не раскутал предмет своего обожания… – и больше такой ошибки он не совершал. Недаром же местные мужчины предпочитали «любовь на ощупь»…

     Когда полог арены откинулся, впуская Сандра с Каспием, ламия махнул им рукой, приглашая присоединиться.

     – Я уж думал, вы сбежали.

     – Скорее, примерзли, – огрызнулся Сандр, присаживаясь на ворох мехов на полу рядом с другом. – Как они здесь живут…

     – Замков нет, лордов нет, королей нет, – перечислил Джардан. – Они живут счастливо.

     – У них свои «короли», – не согласился Каспий.

     – Верховный шаман, выбранный большинством, – Джардан в упор посмотрел на ведьмака, – лучше, чем какой-то выскочка, ничем не заслуживший свое уютное место в замке…

     – А где Карлт? – перебил его Сандр, поерзав.

     Каспий не шевелясь смотрел в глаза ламии, поджав губы.

     – Сейчас появится, – Джардан повернул голову к другу, озадаченный взглядом черноволосого ведьмака. – Если мы в том Белом, конечно.

     – Конечно, – согласился Каспий, мельком глянув на Сандра и опустив голову.

     Выскочка, ничем не заслуживший… Одним своим рождением обреченный… Один над всеми…

     – Касп, – Сандр тронул плечо друга.

     – Здесь оборотни, – глухо отозвался ведьмак, посмотрев на него.

     – Я ничего не чувствую…

     – Сейчас подойдут. Мы в кольце.

     Ламия отстегнул клеймор, положив тот на колени, Сандр нахмурился – и почувствовал; Каспий оказался прав: город надежно окружен рысями.

     Двигаясь в сумерках медленно и бесшумно, стальные шкуры окружили небольшой город, остановившись на почтенном расстоянии, и сели в снег. Они заявили о своем присутствии, предупреждая, что любое неверное движение не будет понято.

     – У Карлта, я смотрю, целая армия, – протянул Сандр.

     – Я не знал о перевертышах, – сглотнул Джардан.

     Каспий пересекся с ним взглядом:

     – Ты уверен?

     Арена неожиданно начала наполняться людьми – рабочая часть дня закончена, наступило время сказок шаманов и музыки. И маги несколько секунд пристально смотрели друг другу в глаза, ожидая, когда людской гомон уляжется.

     – Я бы предупредил, если бы знал, – прищурился Джардан.

     – Зачем бы тебе предупреждать нас, ламия? – прошептал Каспий, пробираясь в сознание мужчины. – Когда ты можешь так просто избавиться от двух ненужных ведьмаков…

     – Мы в одной лодке, приятель, – также тихо отозвался Джардан.

     – Доброго вечера, господа, – пятеро ведьм, подошедших к магам, заставили Каспия прервать его бесцеремонное вторжение в сознание ламии и обернуться, подняв глаза на говоривших. – Не успели заскучать?

     Споро расположившись на мехах, пришельцы беззастенчиво изучали незнакомцев, и несколько секунд прошли в тишине, нарушаемой лишь голосами местных да треском огня.

     – Я – Карлт, – представился, наконец, один из них – высокий блондин с густой растительностью на лице.

     – Ты – врешь, – в тон ему ответил Каспий. – Среди вас вообще нет Карлта.

     Ламия непроизвольно вздохнул, мельком обежав новых знакомцев взглядом: все, как один, светловолосые, с густыми бровями и аккуратно подстриженной бородой, словно претендующие на единое лицо на всех. Или на отсутствие отличительных примет.

     – Но если я поздороваюсь с вашими стальными друзьями, то наверняка обнаружу эту личность среди них, – тихо продолжал Каспий. – Так ведь?

     Маги переглянулись, не ожидая такой прыти от пришельцев.

     – Если ты поздороваешься с рысями, то покинешь город в гробу, – пообещал лже-Карлт.

     Каспий ухмыльнулся, покачав головой.

     – Мы плохо начинаем знакомство, – встрял Сандр. – А ведь это вы прислали к нам Цынпрапра…

     – Ценпру, – машинально поправил Джардан.

     – До звезд.

     – Хотели посмотреть, что за чучела выдают себя за охотников на варлоков, – усмехнулся один из «близнецов».

     – Иди и передай Карлту, чтобы перестал прятаться, – нагло предложил Каспий. – Пока мы не превратились в охотников на ведьм.

     – Парень, снаружи сотня перевертышей…

     – А перед тобой ведьма, который с первых секунд понял, что его обманывают свои же, – перебил Касп. – Хочешь испытать судьбу?

     Джардан прикрыл глаза, уже готовясь навести иллюзию – против пятерых магов они выстоят, но вот сотня перевертышей… Этих тварей лучше бы лишить их стали, а потом… Что будет потом, ламия старался не думать: он останется один человек, способный владеть мечом, против сотни людей, не способных перевернуться в прототипов. С двумя ведьмами на своей стороне, абсолютно бесполезных в условиях иллюзии.

     Да перевертыши просто растопчут их, вместе с его клеймором. Как стадо мамонтов – зазевавшуюся мышь.

     «Скажи, что мы выстоим против сотни оборотней», – Джардан поймал глаза Сандра.

     «С ума брякнулся?»

     «Хотя бы соври, скотина!»

     – Если Карлт не захочет разговаривать, – «близнецы» поднялись, – я с удовольствием встану с тобой в круг огня, – лже-Карлт упер палец в Каспа.

     – Удачи, – хмыкнул тот.

     – А что предъявишь, почтенный? – прищурился Сандр, задирая голову.

     Развернувшись, маги покинули арену, оставив вопрос открытым, и трое друзей переглянулись.

     – Перевертыши, – протянул рыжий. – Рысь – во главе охотников на варлоков, – пытался ужиться с этой мыслью Сандр.

     – Подчинивший себе ведьм, – подхватил Каспий.

     – Почему сразу «подчинивший», – возразил Джардан. – Места здесь не такие людные, все друг друга знают… Наверняка и отношения ведьм с оборотнями совсем не такие, как на нашем материке…

     Откинувшийся полог арены впустил высокого широкоплечего мужчину без возраста: закутанный в меха, с бортом по самые глаза, он оказался темноволосым и кареглазым, когда откинул капюшон. Правда, с гладко выбритыми щеками, не в пример своих друзей-магов.

     – А вот и Карлт, – прошептал Каспий, мельком глянув на пришельца и снова опустив голову.

     Северяне замахали на оборотня руками, требуя поскорее опустить полог и не морозить и без того нежаркую арену. Виновато улыбнувшись, тот плотно прижал ткань к полу и не спеша приблизился к магам, присев без приглашения:

     – Ткай обделен манерами, – заговорил перевертыш, – но пока еще ни один незнакомец не усомнился, что он – Карлт.

     – Ты тоже ими не блещешь, – Каспий поднял голову, взглядом встретившись с глазами Карлта.

     – И то правда, – усмехнулся тот. – Я и позабыл, что разговариваю с очень опасными ведьмами. Способными разоблачить ложь себе подобных.

     Сандр прищурился, рассматривая оборотня: что этот не-человек знает о магах и их способности закрываться от инспекций? Почему его не насторожило, что пять ведьм были запросто раскрыты, а он, рысь-перевертыш, вычислен среди сотни стальных шкур?

     – Говори, зачем хотел встретиться, – обычно молчаливый Каспий, похоже, решил взять этот разговор на себя.

     – Вы чужаки, – ровно ответил Карлт, – а мы не любим чужих.

     – Мы путешествуем, – возразил Касп. – Там, где хотим.

     – И убиваете варлоков. Я слушал сплетни, – кивнул оборотень.

     – Ты что-то имеешь против? – поднял брови Сандр. – Или здесь надо спросить тебя, прежде чем убить кого-то?

     – Север – очень мирная земля, – вздохнул Карлт. – Мы никого не трогаем без причины. Будь то оборотень, ведьма или варлок. Нам не нужны здесь лихие сорвиголовы.

     Трое магов переглянулись, нахмурившись.

     – Ты можешь расцеловать хоть собственного кровного врага, Карлт, – Каспий вернул себе слово, – а мы предпочитаем убивать варлоков. Это война не для оборотня. Не пытайся встать на нашем пути.

     – Я слышал о вашем противостоянии, – перевертыш опустил голову. – А еще я слышал, что у варлоков появился союзник среди вас.

     – Предателей хватает у любой расы, – отрезал Сандр.

     Карлт помолчал, пристально посмотрев на рыжего.

     – Рыси не будут разбираться, кто был не прав, – медленно проговорил он. – Мы заинтересованы в мире.

     – Магов судят только звезды, – напомнил Джардан.

     – А мы им помогаем, – согласился Карлт.

     Поднявшись, рысь чуть склонился перед чужестранцами в учтивом поклоне северян и быстро покинул арену. Ночь уже плотно окутала поселок, пока они разговаривали, и Карлт перевернулся в прототипа едва ступив на снег. А присоединившись к воинам клана, уже снявшим кольцо и человеческой толпой ожидающим у костров в стороне от поселка, растерянно сел в снег.

     Рысь пытался найти наглецов, посягнувших на мирное течение жизни в северной тундре, вот уже несколько месяцев. Считай, с первого убитого «варлока Витольда». И всё это время терпел сокрушительные поражения – убив, неизвестные растворялись на ровном месте, словно дым.

     И Карлт начинал уже не просто нервничать, а звереть.

     Надежда, что ими окажутся эти три странствующие ведьмы, была весьма призрачная. Несколько месяцев таились – и вдруг рассказывают по тавернам, какие они лихие и могучие? Чушь собачья. Или рысья. И встретиться с ними, посмотреть им в глаза, услышать голоса, почувствовать – было желанием от безысходности. Вдруг и правда сочли себя неуязвимыми… захотели славы… да просто растрепать хоть кому о своих подвигах!

     Выслушав несколько сумбурный рассказ Ценпры, рысь поделился с предприимчивым северянином своими монетами и желанием встретить сиих охотников на варлоков: «Скажешь им, что я и сам чернокнижников не жалую…» И вот, встретился.

     – Может, прибить их? – в размышления Карлта встрял один из «близнецов».

     Рысь прищурился на него и перевернулся человеком – с одной только целью, чтобы процедить сквозь зубы:

     – Идиот.

     Этих трогать никак нельзя. Даже если они все-таки окажутся злополучными «нарушителями спокойствия», разбираться с ними должно оставить только Витольду. И это бесило рысь еще больше – он сам хотел схватиться с наглецами, кто бы они ни были.

     Кто бы ни были… Но только – не эти.

     Свистнув пару своих бойцов, Карлт коротко отписал их в «хвост» залетным путешественникам и увел остальных подальше от поселка – ему ничего не остается, как ждать.

     Когда рысь покинул арену, Джардан, Сандр и Каспий погрузились в хмурое молчание. Карлт был их самой большой надеждой – а обернулся великим разочарованием.

     – Ну а кто обещал, что всё будет просто, – буркнул, наконец, Джардан. – Надеяться, что какой-то там Карлт… было глупо.

     Надежда присоединиться к таинственному убийце «варлоков Витольда» уже не просто таяла, а благополучно исчезла. А между тем, план был практически идеальным – пока не рухнул.

     – И скоро здесь будет Нарье, – протянул Каспий.

     – Да что он вам сдался! – не выдержал Сандр. – Будет – и будет.

     Ламия вздохнул, подставив ладонь высунувшейся из мехов серошкурой; Касп опустил голову, разминая руки.

     – Будут проблемы, если мы не найдем охотников, – тихо напомнил он. – Нам нужен новый план. А то сплетни по тавернам начнут работать уже против нас с приездом Витольда.

     Найти спокойное место в замке Лепорье было решительно невозможно.

     Сермуш умудрился вернуть Жаклин во дворец до приезда Валентина, и бури на этот раз не случилось. Сторожить девчонку он не собирался, но все же очень настоятельно порекомендовал ей не пытаться бежать снова. И был немало удивлен последовавшим словам:

     – При условии, что вы послужите балетмейстером снова!

     – «При условии», миледи? – Сермуш даже не знал, рассмеяться или разозлиться. – Вы ничего не перепутали, выдвигая условия мне?

     – Иначе я найду способ убедить отца, что идея побега была вашей, – лучезарно улыбнулась Жаклин.

     – Да вы просто само очарование, – признал Сермуш.

     И решил приложить максимум усилий, чтобы герцогиня не смогла найти его по крайней мере до своей смерти. Планам его не суждено было сбыться. Уже на следующий день Жаклин предстала перед своей жертвой, разыскав его даже на плацу мечников, за пародией на спарринг с Михалкой.

     Улизнув из шумного паласа с утра пораньше, Сермуш наткнулся на Дурба – и даже уже открыл рот, предвидя массу вопросов, куда он запропастился от собственного телохранителя накануне… Но Фаррину лишь спросил, не желает ли его высочество проявить любопытство, «в каком состоянии плац соседей».

     – Это всё, что тебя интересует? – недоверчиво спросил Сермуш, пока Дурб вел его по замковой территории, на удивление хорошо в ней ориентируясь.

     – А есть что-то еще, что мне может быть интересно? – ехидно спросил Фаррину, и Сермуш счел за благо замолчать.

     А когда казармы закончились, королевич увидел Михалку, отчаянно фехтующего отцовским мечом с манекеном.

     – Ты ведь не серьезно, да? – поджал губы Сермуш.

     Но Дурб уже подзывал сына.

     – Ты эту кашу заварил – тебе и меч в руки.

     – Найди деревянные хотя бы! – всё еще сопротивлялся королевич, пока Фаррину вытягивал его меч и вкладывал ему в руку.

     – К бою, господа офицеры, – Дурб силой вытолкал Сермуша вперед, усевшись на ближайшей скамейке.

     И подошедшая Жаклин долго оставалась никем не замеченной.

     Постепенно, раз за разом выбивая меч из руки Михалки, Сермуш приноровился, бессмысленные выпады сменились обучающими; а когда королевич обернулся к Дурбу, желая отвести ему роль манекена, его взгляд упал на Жаклин. Склонив голову на бок, та с интересом наблюдала за развлечением скучающих господ.

     – Миледи, – Сермуш чуть поклонился, мысленно прокляв всё живое на земле.

     – Кажется, мы нашли, кто мог бы нас представить, – отозвалась Жаклин.

     Брови Фаррину-старшего поползли вверх, Миха, не имеющий ни малейшего понятия, как представлять и в какой последовательности, и вовсе словно язык проглотил.

     – Ее высочество Жаклин Танье, герцогиня Ларунье, – ломал комедию Сермуш, представляя девочку Дурбу. – Миледи, его сиятельство Дурб, граф Фаррину. И виконт Фаррину, – указал на Михалку.

     Жаклин хотела было уточнить, кого кому представлять, но королевич уже вел ее с плаца к дворцовой площади, жестом запретив Фаррину следовать.

     – Вы, никак, решили попрактиковаться в распознавании левой и правой сторон, ваше высочество? – Сермуш вильнул в сторону, увлекая Жаклин за собой – подальше от людной тропинки, где непременно нашелся бы кто-нибудь, значительно лучше юной герцогини знакомый с представителями Сомонии.

     Девочка закусила губу, проглотив слова о дерзости ее провожатого – к этому вопросу она всегда успеет вернуться, но после бала.

     – А вы снова хотите попробовать убедить меня в своем заблуждении?

     – Что вы, я уже привыкаю к жизни в зазеркалье.

     Около конюшни с ноги на ногу переминалась седланная серая кобыла, и Сермушу ничего не оставалось, как распорядится о своем жеребце – берег озера сейчас действительно единственное спокойное место. И Рамор, из окна паласа заметивший Сермуша, не успел перехватить королевича – наездники уже покидали замковую территорию, когда полукровка только выбежал во двор.

     Впрочем, что конкретно он хотел от Сермуша, Рамор представлял очень смутно. Снова попроситься обратно? Смешно. Проще уж предложить «забыть» Амалию в родном замке после бала…

     – Ваша милость! – выбежавшая следом горничная королевы чуть ли не повисла на руке полукровки.

     – Что еще! – рявкнул Рамор.

     Нервы молодого человека были на пределе. Покинув комнату Амалии на постоялом дворе, лекарь проклинал самого себя вплоть до утра, встречая рассвет на крыше. И сам не знал, чего опасался больше: что Франциск всё узнает, или уже наоборот.

     Горничная бессвязно мямлила, пытаясь восстановить дыхание – она обежала, считай, весь палас, пока нашла лекаря. Разобрав лишь слова «очень плохо» и «с ночи», Рамор стряхнул руку девушки и вбежал обратно в палас, за шкирку схватив первого попавшегося лакея – показать дорогу к апартаментам Амалии. Подталкиваемый в спину, мужчина через каждый метр спотыкался и опасливо оглядывался на барона, припомнившего уже даже его прадеда в седьмом колене.

     А распахнувшаяся дверь открыла взору полукровки толпу слуг, то и дело поддерживающих лоханки, и местного лекаря, весьма настойчиво и столь же безуспешно пытающегося напоить Амалию травяным настоем. Оторвавшись от очередной посудины, королева дрожащей рукой взяла кружку и выплеснула содержимое в лицо эскулапа:

     – Я всю ночь пью эту дрянь! – горло отчаянно саднило, и вместо крика получился лишь сиплый шепот. – Она не помогает!

     Пока лекарь утирался рукавом, Рамор за шкирку оттащил его от кровати. Амалия больше походила на призрака: лицо осунулось, лишившись какой бы то ни было краски, длинные темные волосы спутались, но глаза – глаза метали молнии.

     – Ты почему меня не позвала, – прошипел полукровка, склонившись, позабыв о посторонних ушах.

     Ответить девушка не успела: в голову снова вонзился раскаленный клинок, а желудок изверг остатки травяного настоя.

     – Горячую ванну! – распорядился Рамор в сторону слуг и перевел взгляд на местного лекаря. – Несите порошок имбиря.

     – Есть корень, – растерялся мужчина.

     – Неси, – процедил полукровка, толкнув лекаря в сторону двери. – Шевелитесь с водой!

     Пихнув одну из горничных к Амалии, Рамор сам бросился вниз.

     – Что за суматоха… – дворецкий не мог пропустить такую суету – на свою беду: полукровка тут же поволок его за собой, заставляя лично таскать ушаты с водой.

     И как только ванна начала наполняться, Рамор подхватил слабо сопротивляющуюся Амалию с кровати, прямо в ночной рубахе опустив ее в горячую воду. Голоса в голове девушки слились в один сплошной шум, глаза и вовсе было лучше не открывать – свет, казалось, пробивается даже сквозь плотно опущенные веки; боль, до тошноты сковывающая всю голову, грозилась посягнуть уже на всё тело. Или ей так только кажется?

     Когда Рамор с силой опустил стальной кулак на корень имбиря, Амалия лишь поморщилась, оседая в ванной.

     Ей казалось, что само время уплыло, смялось, оборвалось, исчезло… Чьи-то руки не позволили ей уйти под воду; незнакомый мужской голос растерянно сообщил о новых лоханках с горячей водой; горничная сквозь рыдания оправдывалась, что ее величество запретили звать своего лекаря ночью; Рамор звал ее по имени, запрещая спать, через слово матерясь и приказывая всем скрыться с глаз его долой…

     Как же, не спать, улыбнулась про себя Амалия, проваливаясь в черноту.

     – Маля!

     Властный окрик заполнил мир девушки, разрывая блаженное беспамятство; вздрогнув, она распахнула глаза. Света уже не было – сквозь плотно занавешенные гобелены слабо пробивалось заходящее солнце. Следы суматохи исчезли благодаря слаженным действиям горничных; ничто не напоминало и о недавнем купании – ванну убрали, насухо вытерев пол. Кресла, кушетки, сундуки, низкие столики – всё стояло на своих местах; а постельное белье пахло свежестью.

     Сфокусировавшись, Амалия увидела прямо перед собой лицо Рамора – он, казалось, разозлился еще больше, как только она пришла в себя.

     – Что за фокусы, Маля, ты должна была послать за мной, – голос полукровки кусался недовольством.

     Поморщившись, девушка отвернулась, с головой накрываясь одеялом. Она не могла послать за Рамором – ей казалось, что уже все знают о той ночи на постоялом дворе; что стоит им снова оказаться в одной комнате, и не останется ни единого шанса на неведение.

     – Ваше величество, – голос Фаррину заставил Амалию вздрогнуть и резко повернуться; Рамор поприветствовал летуна кивком головы от окна, – если вас настолько не устраивает ваш новый лекарь, – Дурб медленно мерил комнату от двери до кровати, – вам стоило поговорить с… – хотел было сказать «с его высочеством», но вовремя вспомнил их замечательные отношения, – со мной… хотя бы, – продолжил, уже понимая бессмысленность и этого предложения. – Но не рисковать своей жизнью, надеясь на способности местного врачевателя.

     Рамор отвернулся к окну, тщетно пытаясь унять дрожь в руках. Он не посылал ни за королевичем, ни за летуном… Как и Амалия не посылала за ним среди ночи. Какого же черта Фаррину здесь делает?

     – Меня устраивает мой лекарь, – тихо ответила королева.

     Дурб в задумчивости остановился; почесал кончик носа.

     – Именно поэтому вы и не отправили за ним свою горничную…

     – Ей надо отдохнуть, – Рамор перебил летуна, быстро пересекая комнату и выводя его вон.

     – Она спала весь день, – Фаррину дождался, когда полукровка закроет дверь, оставшись с ним в коридоре.

     – А теперь пусть спит до утра, – кивнул Рамор. – Завтра этот чертов бал. Ее величество ведь не может пропустить его.

     – Что происходит, Рамор? – Дурб позволил полукровке увести себя от покоев королевы.

     – Бумеранг, – слабо улыбнулся тот, чувствуя всё большую уверенность с каждым шагом прочь от комнаты Амалии. – Эта деревяшка слишком сильно приложилась к шее королевы…

     – Что происходит с вами обоими, – уточнил летун. – Мне начинает казаться, что «эта деревяшка» приложилась к твоим мозгам.

     – Мы просто не нравимся друг другу, – выпалил Рамор. – Когда вернемся в Сомонию, Амалию будет посещать только Ланс.

     – Да вы бы хоть говорили одно и то же! – неожиданно разозлился Дурб, останавливаясь. – Я ее два года знаю, и она не заверяла бы, что ты ее устраиваешь, «не нравься» ты ей! Она может быть неплохой канатоходец, но актриса из нее паршивая!

     Рамор молчал, прислонившись к стене. А что он может сказать? Отрицать подозрения летуна уже глупо; подтверждать – самоубийственно. Если Сермуш не хочет ничего видеть, где-то пропадая целыми днями, то его телохранитель, похоже, способен рассмотреть что угодно даже с закрытыми глазами. Двадцать лет при королевиче не прошли для Фаррину зря.

     – Я сам разберусь, Дурб, – уверенно проговорил Рамор, впрочем, так и не решившись поднять глаза на летуна.

     Развернувшись на каблуках, Фаррину быстро скрылся на лестнице – ему предстояло еще найти брата, и желательно до наступления темноты. Хотя «поисками» это назвать было бы сложно: Дурб был совершенно уверен, что оба высочества на том же берегу озера – другого безлюдного места в округе просто не существовало.

     И когда гнедой рысцой приблизился к кромке песка, Фаррину натянул поводья, поведя его шагом меж камышей и ив. Мир, похоже, сошел с ума, а граф допущен в королевскую ложу, дабы с самых удобных мест созерцать падение сомонцев: Сермуш раз за разом закручивал юную герцогиню, пропуская под своей рукой и вылавливая девочку, те же раз за разом намеревающуюся рухнуть на песок.

     Остановив коня близ вальсирующих, Фаррину перекинул ногу через седло и вздохнул, покачав головой.

     Споткнувшись, Жаклин на секунду зажмурилась, а когда распахнула глаза, то встретилась со взглядом своего «балетмейстера», уже теряющего терпение:

     – Смотри мне в глаза, – приказал Сермуш; герцогиня кивнула, закусив губу. – Сделаешь полный оборот – и снова поймаешь мой взгляд. Поняла? Давай, только поворот.

     Руки королевича безжалостно заставили девочку описать круг, тут же поймав ее лицо за подбородок:

     – Смотри мне в глаза!

     Жаклин снова пошатнулась, но Сермуш даже не пытался поддержать ее в этот раз.

     – Еще раз!..

     На пятой попытке закружилась голова даже у Дурба.

     – А теперь полтора оборота, – скомандовал Сермуш.

     – И куда же теперь смотреть? – растерялась Жаклин.

     – Мне в глаза!

     – Я шею сверну, – икнула герцогиня.

     Но Сермуш уже закрутил ее. Обернувшись, девочка привычно поймала его взгляд, запоздало понимая, что движение вокруг оси не закончено, а неведомая сила увлекает ее дальше – и мужская рука обвила тонкую талию, отрицая какую бы то ни было возможность упасть или даже случайно переступить с ноги на ногу.

     – Всё гораздо проще, когда вы не падаете на первом же полуобороте, правда, ваше высочество? – смеялись глаза Сермуша.

     Фаррину деликатно кашлянул, и Жаклин испуганно отскочила от своего мучителя, большими глазами уставившись на графа. Тот молча подвел коня к королевичу, передавая депешу.

     – Я не говорил тебе, куда еду, – Сермуш улыбнулся краешками губ, нетерпеливо разворачивая листок.

     – А я не за красивые глаза рядом с тобой, – тихо ответил Дурб. – И прятаться от меня было неразумно, Серм.

     Коранету поморщился на замечание брата, пробежав послание глазами.

     – Какой, к чертям, север? – спросил он Фаррину.

     – Наверное, холодный, – предположил тот.

     – Что она там забыла?

     – Твоего брата, я так думаю. Серм, я знаю меньше твоего даже, давай дождемся возвращения кошки и всё узнаем у нее.

     – Первое известие за десять дней, и то о том, что она уехала на какой-то чертов север!

     – Миледи, вы проголодались? – Дурб повысил голос, обращаясь к Жаклин, в растерянности замершей на месте. – Нам лучше вернуться в замок, – снова посмотрел на брата. – Его высочество хватится дочери за ужином. По крайней мере – этой.

     Воспитание не позволило мужчинам ни отстать от герцогини, ни выехать вперед, дабы уберечь ее уши от ненужного разговора, и всадники возвращались в гнетущем молчании. Разве что уже около моста Сермуш пришпорил-таки жеребца, первым въезжая на замковую территорию. Выловив Жаклин из седла, слегка поклонился, единым жестом пресекая любую возможность для молодой особы задержаться со своим невольным сопровождением.

     – Дай догадаюсь, – протянул Дурб, когда девочка скрылась в паласе, – ты сам разберешься.

     – О чем это ты? – брови Сермуша метнулись вверх.

     – Ты бросил своего будущего маршала на растерзание его отцу, – Фаррину повел королевича ко дворцу, – чтобы… потанцевать с юной герцогиней на берегу озера?

     – Ваше сиятельство, с меня даже жена не спрашивает за паласовских особ, – насмешливо отозвался Сермуш.

     – То есть идея шантажа уже провалилась? – разочарованно вздохнул Дурб, пропуская королевича вперед себя в высокое здание.

     – Ты все еще можешь заморить меня голодом, – не согласился тот. – Я наотрез отказываюсь попадаться на глаза Валентина и намеревался попросить тебя распорядиться о нашем ужине. К тому же, нам есть что обсудить.

     Карлт не ожидал от своих бойцов слишком уж много: наблюдать за ведьмами, способными засечь слежку на расстоянии, как ни крути, сложно. Но даже отследить перемещение незваных гостей, оставаясь незамеченными, оказалось не под силу оборотням, и те были вынуждены вернуться в снежные домики с незамысловатым сообщением: один из ведьм способен почувствовать «хвост» разве что не с соседнего континента.

     Эта весть и заставила вожака рысей нахмуриться, присовокупившись к предыдущей, еще тогда тревожно просигналившей фактом, что пять «близнецов» были моментально раскрыты.

     – А может, все-таки, прибить, а? – снова спросил светловолосый ведьмак, с надеждой заглядывая в глаза рыси.

     Карлт лишь мельком глянул на него, вздохнул и снова уставился на костер у входа в снежную избушку-обманку. Свалились же на его голову эти пять ведьм, только думать мешают!

     Поняв, что опять ляпнул что-то лишнее, Ткай послушно замолчал, глазами проводив по небу недавно сложившийся знак Нарье: все ведьмы, случившиеся сейчас в тундре, приглашались в портовый город Белый-на-Воде. Читай – обязаны были явиться пред очи Витольда к моменту его прибытия в вечные снега.

     – Нам ехать надо, – вздохнул Ткай, надеясь отвлечь рысь от своего предыдущего вопроса.

     – Со мной поедете, – тихо отозвался Карлт. – Успеем еще.

     Ведьмак кивнул, еще раз покосился на иероглиф, словно надеясь, что тот каким-то чудесным образом растает, будто дурной сон, и юркнул в низкую избушку; тяжелые полы входного полотнища тут же сомкнулись за ним.

     – Пактор! – позвал рысь собрата Ткая. – Припиши там… Что рыси тоже придут, что ли…

     Ведьмак-«близнец» коротко кивнул и отошел на почтенное расстояние – «приписывать». Надо было его выдать «Карлтом», запоздало сокрушался рысь. Хотя какая, к чертям, разница. От сообразительности подосланных ведьм способности пришельцев не зависят, всё едино. Все равно черноволосый прознал бы… Правда?

     И с чем же Карлт придет к Витольду теперь? С нулем идеально-круглой окружности. Варлоки попрятались, кто куда; убийца не найден и даже следы его словно пургой замело; а странная троица путешественников – самая большая и дерзкая загадка последних месяцев. Да еще и эта чертова погасшая звезда, которая совершенно не укладывалась в мозгу рыси, ибо своим глазам он привык верить больше, нежели ведьмовым звёздам.

     Неужели ошибся?

     Пактор завершил на удивление быстро. Полюбовавшись на результаты своих трудов, довольно прищурился, затушив огоньки у себя под ногами. И Гуринэ, заметив изменения в иероглифе, решила, что больше выжидать уже не стоит: Витольд в пути, а Райгон с ним, и рассказывать легенды ей пока некому. Но не успела варлок накинуть попону на спину коня, как в импровизированном скалистом дворике нарисовалась невысокая блондинка:

     – Далеко собралась?

     Сестра Гури была истинной серой мышью: темно-русые волосы, серо-голубые глаза и ничем не примечательные черты лица, да и фигура совершенно не блистала какими-то уж особо привлекательными формами. Одним словом, Нифа была из тех, кого ни за что не выделишь из толпы и вряд ли даже заметишь одиноко стоящую посреди целой пустыни.

     Гуринэ осторожно осмотрелась. В просторном дворике околачивались с десяток магов, но никто пока не насторожился, куда собралась варлок; может, и просто… выгуляться. Кому как не Гуре понимать, в какой они все опасности за пределами иллюзии, и раз уезжает, значит, знает, что делает. Но если Нифа будет слишком настойчива в своем любопытстве, то непременно заразит им всех окружающих.

     – До волков, – честно призналась варлок, продолжая седлать.

     – А матери сказала?

     – Вот ты и передай, когда я уеду.

     – Я с тобой, – тут же заявила Нифа, решительно приближаясь к своей кобыле.

     – А с матерью кто останется? – Гуря дернула ремни, и рысак недовольно фыркнул, чуть повернув голову.

     – Я могу быть полезной, – настаивала блондинка.

     Варлоку совершенно не улыбалось тащить за собой мирную ламию. И польза от Нифы возможна только одна: если она умудрится не помешать.

     – Полезной ты можешь быть исключительно здесь, – процедила Гуря, прищурившись, – сказав матери, что я унеслась к волкам и скоро вернусь!

     Нифа легко поднялась в седло; длинные просторные штанины, обманчиво похожие на юбку, послушно разделились. Девушка расправила плащ и зацепила варлока взглядом, без слов упрямым и решительным.

     – Дура безмозглая, – прошипела Гуринэ, вскакивая в седло и выводя коня из пещер.

     По чести, варлок вообще надеялась, что ее отсутствие останется незамеченным: как правило, Нифа умудрялась занимать мать весьма талантливо, что в условиях полного безделья в укрытии было очень кстати. К тому же, Варьяна, давно привыкшая, что ее старшие дети не в пример Нифы вполне самостоятельны, редко проявляла беспокойство из-за их отсутствия: и Гуря, и Джардан могут за себя постоять. Но когда Варьяна «не досчитается» младшей дочери…

     Наткнувшись на выезде из пещер на стайку ламий, Гуря придержала рысака и бросила просьбу предупредить мать, что они вернутся завтра. Самой разыскивать Варьяну и отвечать на множество неуместных вопросов варлок не собиралась – так они уедут только в следующем тысячелетии.

     Вплоть до ущелья маги неслись галопом, стремительно пересекая пустыри и поля и огибая пещеры пум по наиболее безопасной траектории. Насколько Гуря помнила, ущелье, верно оберегающее покой кошачьих, тянется на десятки миль. Если пожертвовать днем пути, можно воспользоваться природным каменным мостиком. Но если всадник уверен в своем скакуне и собственных крепких нервах – то есть небольшой сужающийся участок расщелины, который лошади под силу преодолеть.

     И приблизившись к нему, Гуринэ придержала рысака, покосившись на сестру:

     – В мои планы не входило долгое путешествие. Дальше по ходу ущелья есть мост, переправишься по нему.

     Развернув рысака, варлок отвела его на пару десятков метров, чуть помедлила и стеганула вороного… Резко выпустив ноздрями пар, животное снялось с места в карьер, уже подстегиваемый сознанием мага-наездника. Предстоящий прыжок стал центром его вселенной и смыслом существования. Прищурив темные глаза, конь мотнул головой, и Гуринэ отпустила повод, чуть пригибаясь вперед – сливаясь с животным в единое целое.

     Она не закрыла глаза даже когда рысак мощно оттолкнулся задними ногами от края ущелья, а под его брюхом разверзлась чернота пропасти, маня дерзких смертных своей бесконечностью.

     Стремена еле слышно звякнули, когда Гуря на несколько секунд с силой сжала колени; скрипнуло седло…

     Нифа затаила дыхание, глазами провожая мускулистую фигуру животного, благополучно коснувшегося каменистой земли за ущельем. Проскакав еще несколько метров, рысак развернулся, подчиняясь каблукам наездницы.

     – Пока переходишь мост, я уже буду возвращаться, – Гуря чуть повысила голос, чтобы сестра услышала ее. – Встретимся у пролеска…

     – Я перепрыгну, – мотнула головой блондинка.

     – Ты когда барьеры брала в седле? – Гуринэ склонила голову на бок, с интересом рассматривая Нифу, словно впервые увидела.

     – Не важно, – закусила губу та, разворачивая кобылу и отводя ее от ущелья.

     – Не дури! – Гуря пыталась докричаться до сестры. – Твоя кляча вообще прыгать умеет?!

     Но Нифа уже вывела лошадь на исходную. Почуяв неладное, животное заходило на месте, словно пятясь от перспективы ухнуть в непроглядную пустоту.

     Вспоминая все языки мира, что знала, Гуринэ выпрыгнула из седла.

     Нифа мешала ей жить с момента своего рождения. Если брат был «заказанным» – восьмилетняя варлок ныла о братике вот уже с год, а потом с нетерпением ожидала, когда тот, наконец, несколько подрастет, дабы скрасить ее детское одиночество, – то появление на свет божий нового орущего младенца вовсе не вписывалось в планы старшей сестры семьи Бертонов-Петит.

     Гуря и Джардан дышали одним воздухом, соревнуясь в невинных проказах: никакие увещевания родителей, что варлок должна повзрослеть, дабы служить примером своему брату, не действовали на девочку, наотрез отказывающуюся занимать столь почетный пьедестал. Она была зачинщиком всех возможных бедствий, обрушивающихся на взрослых, пока Джардан не переплюнул сестру в изобретательности, едва начиная осознавать мир вокруг себя.

     Рождение же Нифы принесло не только новый виток суеты, детского плача по ночам и еще более настойчивых требований родителей повзрослеть, но и приезд Витольда Нарье – первый с момента их встречи в доме мельника. Ведьмак приехал налегке, как и многие из магов пренебрегая вьючными кобылами: зачем лишние хлопоты, если у него всё всегда «с собой».

     Не успел спешиться, как на крыльцо вышла тринадцатилетняя Гуринэ, тут же потянувшись к медальону на груди.

     – Миледи, – Витольд чуть поклонился девочке, без какого-либо намека на притворство или шутку.

     Гуря не знала, обрадоваться или насторожиться. Она была постоянно около взрослых, даже отчаянно засыпая от их скучных разговоров – Нарье кожей чувствовал ее недоверие и настороженность, стараясь как можно реже скашивать глаза на юную особу. А через несколько дней, перед отъездом, Витольд протянул девочке руку, приглашая на прогулку…

     – Нифа!! – Гуринэ еще раз попробовала докричаться до сестры, но в ту же секунду блондинка с размаху стеганула кобылу, бросая ту в галоп. – Черт…

     Упав на колени, варлок сцепила руки перед грудью; глаза тут же обернулись чернотой, а губы зашептали. Уже подходя к ущелью, кобыла начала замедлять ход, округлив глаза. Нифа снова пустила хлыст в ход, и животное, вроде бы, даже чуть прибавило ходу… оттолкнулось от края пропасти… И камнем рухнуло в черный зев пропасти, забив копытами в воздухе.

     Крик ламии подхватило эхо, разнося по ущелью.

     Гуринэ прижала ладонь к губам сестры и с силой сжала пальцы.

     – Заткнись, – процедила варлок, поднимаясь с колен.

     Нифа повиновалась, огромными глазами уставившись в злое лицо сестры. Если верить мозгу, она все еще летит в пропасть. Если же довериться фактам, то лежит на камнях у ног Гури, и единственный вид смерти, который грозит ей в данную минуту – испепеляющий взгляд черных, уже человеческих, глаз варлока.

     Поднявшись в седло, Гуринэ резко приказала сестре встать и протянула ей руку. И лишь усевшись позади нее, Нифа, наконец, поверила, что жива.

     – Спасибо, – прошелестела ламия.

     Фыркнув, Гуря рысью повела коняшку в сторону уже показавшегося леса.

     Волки засекли чернокнижников еще на подходе. Те, впрочем, не таились: Гуринэ коснулась сознания Курта как только смогла дотянуться, чтобы лишних вопросов и неприятностей не было. И когда маги вышли на волчью поляну, вынужденно оставив рысака у пролеска, вожак уже устал подпирать плечом дерево, ожидая.

     – Ты снова решила испортить мне отдых? – Курт не сразу рассмотрел Нифу, плетущуюся в десятке метров позади сестры.

     – Какое счастье, что этой ночью ты здесь, – осклабилась варлок.

     – Здрасьте, – выдохнула ламия, поборов, наконец, кустарник и выпав на поляну, в лунную дорожку.

     – Ага, – мотнул головой волк, скользнув взглядом по растрепанной блондинке и снова посмотрел на старую знакомую. – С чем пришла?

     В этот самый момент Гуринэ пожалела, что не позволила сестре ухнуть в пропасть вместе с кобылой: разговор с Куртом был бы значительно проще, не мешайся Нифа сейчас под ногами. Так, может, и отослать ее куда-нибудь… на Луну, например…

     – Неужели хорошие манеры волков не распространяются на ламий, Курт? – улыбнулась Гуря. – Девушка здесь впервые, уверена, ей будет очень интересно осмотреть город-под-землей…

     Курт снова невольно глянул на Нифу, тут же покрасневшую до корней волос.

     – Гуря, – слишком тихо проговорил волк, – переходи к делу. Помнится, ты любитель быстрых решений и поспешных выводов, а пережевывание соплей никак не твоя добродетель.

     Их последнюю встречу сложно было бы назвать хоть сколько наполненной пониманием. Оба не сумели услышать друг друга, зациклившись лишь на себе, – так и расстались «на полуслове». И было это черт знает сколько лет назад. До сегодняшнего дня Курт был уверен: встреть он Гуринэ опять, и злость снова заявит о себе, а мозг непременно выплюнет на поверхность все старые обиды.

     Но неожиданно не было ничего, кроме сожаления и какой-то непонятной грусти, заставивших волка тут же ощериться, чтобы невольно не показать своей слабости перед миниатюрной варлоком с огромными миндалевидными глазами. Такими же черными, как и его. И такими же завораживающими, как и те многие годы назад.

     – Поспешных выводов? – прищурились эти черные и завораживающие. – А на что ты еще рассчитывал…

     Гуринэ осеклась. Они что же, до сих пор не могут спокойно разговаривать? Не хватало только начать по новой их последний разговор, припоминая все грехи и недовольства. Тем более – в присутствии Нифы.

     – Нифа, – Гуря словно только что вспомнила о существовании блондинки, – это Курт. Курт, это Нифа. Моя сестра.

     – Превосходно, – волк облегченно вздохнул, что варлок не стала развивать тему «поспешных выводов», – теперь ты поведаешь, на черта тебя принесло?

     «Да убери же ты ее отсюда!» – вышла из себя Гуринэ, впившись в глаза волка.

     «Сама же ее привела», – брови Курта поползли вверх от удивления.

     Однако отлепился, наконец, от дерева, ступив вперед и протянув руку блондинке, натянуто улыбнувшись:

     – Наш город, действительно, необычайно красиво смотрится именно в мерцании факелов.

     Нифа, уже ожидавшая грызню и вжавшая голову в плечи, растерялась, принимая жест и следуя за волком. Но стоило им спуститься в землянку, как Курт тут же передал блондинку ближайшему бойцу, оставив роль экскурсовода на него. И дождавшись, когда пара скроется за ближайшим поворотом, досчитал до десяти – для верности, чтобы сразу не наброситься на варлока – и решительно вышел в ночь.

     Первый шок от появления Гуринэ прошел; зато вспомнилось всё несказанное, всё сделанное в прошлом наперекосяк и всё брошенное в глаза в порыве злости.

     – Рассказывай давай, – Курт присоединился к Гуре, опустившейся на траву в лунной дорожке.

     – Витольд с Райгоном уехали за море, – варлок подняла глаза, посмотрев на волка, – искать охотника на чернокнижников. Если тот не дурак и всё еще жив, то скоро будет здесь. Среди нас мало бойцов.

     – А сколько их нужно, чтобы выстоять против одного охотника? – спокойно спросил Курт.

     – Мы не знаем точно, сколько их. Условно говорим об одном, подразумеваем, что несколько, а на деле может оказаться, что десятки.

     – Ты предлагаешь оборотням схватиться с ведьмами в иллюзии ламии?

     – Иллюзию снимут, если охотники действительно нападут.

     Курт долго смотрел в глаза варлока, размышляя. Его не удивила ее просьба: он почему-то знал, что если Гуринэ снова объявится, то только «по делу». А не по старой памяти.

     – Сколько времени есть в запасе?

     – Дней пять, – неуверенно ответила Гуря. – Потом будет слишком велика вероятность, что охотники уже на этом континенте.

     Сознание Курта отчаянно сопротивлялось первой догадке:

     – Так ты что же, хочешь… перехватить охотников?

     – Пока они не нашли укрытие, – кивнула Гуринэ.

     – Искать устанут, – резонно заметил Курт. – Совершенно неразумно лезть к ним – пусть себе ищут…

     – Ты предлагаешь нам всю жизнь прятаться в горах? – Гуря прищурилась. – Чем быстрее это закончится, тем лучше. Чтобы прятаться, я не пришла бы, Курт. Охотников нужно перехватить в порту, если они и правда прибудут, убегая от Нарье. Если они ступят за пределы города, мы будем обречены, ничего о них не зная и опасаясь собственной тени…

     – Ты считаешь, что Витольд не ведает, что творит? – усмехнулся Курт.

     – Я считаю, что знаю больше его.

     – Неужели? – волк посмотрел на Гурю исподлобья. – Тогда, может, расскажешь и о погасшей звезде Тора?

     Сняться в Кружева в тот же вечер, когда погасло светило, Курту не позволил здравый смысл: королевский замок – последнее место, где младшего Нарье могла бы ожидать смерть; и где конкретно костлявая отыскала его, оставалось для волка самой большой загадкой. А посему, рассудив, что раз Тор уже почил и помогать ему все равно уже поздно, Курт приказал себе остаться в землянке еще на некоторое время, ожидая… как и Витольд, сам не зная, кого или чего.

     Срок ожидания отмерил в месяц.

     И сейчас лишь дивился, что пришла именно Гуринэ.

     – Не я гашу звезды, – варлок поджала губы, выдержав взгляд волка.

     – Я видел иероглиф Вита, – тихо поведал Курт, – ведьмак сам не в курсе, что произошло. А раз ты знаешь больше, чем он…

     – Чего ты хочешь?

     – Я помогу тебе. За сведения о Торе, – волк уже не сомневался, что Гуринэ что-то знает.

     – Торгуешься… со мной? – не поверила своим ушам варлок.

     Курт демонстративно осмотрелся по сторонам:

     – Больше не с кем.

     – Было время…

     – И всё вышло, – отрезал волк, рывком поднимаясь на ноги. – Утром поведаешь свои сумасбродные планы.

     Мать Эльзы была куртизанкой – замечательная наследственность, чтобы и дочь пошла той же дорогой. Отец же, если верить старшим товаркам, – один из посетителей. Кто конкретно, даже сам черт не разобрался бы.

     Роль женщины при мужчине Эльза усвоила едва выпав из детского возраста. Критично покривив губы, владелица публичного дома несколько раз обошла девочку, потом покрутила ее, рассматривая… И шумно выдохнув, начала сухой инструктаж, заставляя Эльзу повторять за собой наиболее распространенные и ласкающие слух мужчин фразы.

     А послушав, резюмировала:

     – Короче, лучше молчи.

     И Эльза послушно молчала, в кровь кусая губы, пока один из посетителей не запросил «вон ту, немую». Усмехнувшись, хозяйка подтолкнула Эльзу в спину.

     А потом в их городе остановился Джардан. Ламия никогда не находил увлекательным долгий путь в кровать женщины, и бордели быстро стали для него замечательным компромиссом, когда было лениво тратить целый вечер на дешевые фразы и давно надоевшие фокусы.

     Без труда отыскав квартал «свободной любви» в незнакомом городе, Джардан также безошибочно толкнул дверь самого дорого и наиболее приличного на вид заведения. Публичный дом был весьма условно замаскирован под таверну, что, впрочем, оказалось весьма кстати – желудок Бертона тут же напомнил о себе, заглушив своим урчанием прочие желания.

     И дожидаясь ужина, Джардан уже с первого кубка вина присматривался к девчушке в одном из кресел вдоль стены, где сбились стайками все девушки хозяйки. По чести, сначала он вообще ее не заметил; ночные бабочки то и дело пересаживались, разговаривая, мельтешили между низкими столиками и кушетками за вином-соком-фруктами… И молчаливая Эльза, разве что не поглощенная огромным креслом, казалась частью мебели. Лишь когда все неожиданно расступились, на несколько секунд оставив девочку одну, Джардан заметил ее.

     Эльзу нельзя было назвать хоть сколько красивой, но тем не менее она неизменно притягивала взгляды многих мужчин. Может, ее молодость служила причиной, может как раз нетривиальная внешность – Джардану было не досуг разбираться: по-быстрому заткнув позывы желудка, он бесцеремонно разогнал прочих девушек, выудив Эльзу из кресла.

     Этот вечер, пожалуй, и положил начало совершенно необъяснимому сумасшествию, из которого ламии не удастся выбраться долгие годы.

     Джардан задержался в борделе до утра, уже с первыми лучами солнца поднявшись в седло – к вечеру его ждали в укрытии. Но сколь бы серьезным и важным ни был разговор с отцом, ламия то и дело мыслями возвращался в минувшую ночь.

     – Дэн, ты меня очень обяжешь, если хотя бы на пару часов оставишь своих шлюх подальше от своих мыслей, – не выдержал, наконец, Райгон.

     Джардану потребовалось несколько долгих секунд, чтобы смысл даже этой фразы пробрался в его мозг. Коротко извинившись, ламия вернулся, наконец, на грешную землю, погрузившись в разговор с отцом.

     Но уже через день он снова сидел в той таверне, ожидая ужин и задаваясь вопросом, чем же конкретно эта девочка так зацепила его. Слишком пухлые губы; нос то ли чересчур широкий для ее маленького личика, то ли слишком длинный; широкие скулы и заостренный подбородок…

     – Бред какой-то, – пробормотал Джардан, допивая вино и поднимаясь из-за стола.

     По пути выхватил из суеты таверны подавальщицу, бросив распоряжение об ужине в комнаты; и протянул руку Эльзе, подойдя к креслам.

     Джардан провел «в комнатах» неделю. Никакие слова хозяйки, что «это не гостиница», не вразумили ламию; а когда женщина начала действовать Бертону на нервы, он без дальнейших разговоров отправил ее спать.

     И спустя семь дней, покидая город, Джардан был твердо уверен, что наваждение прошло. А еще через месяц снова толкнул дверь заветной таверны, проклиная себя, Эльзу и уже серьезно подумывая о ведьмовой корректировке своего же сознания.

     Что с девочкой что-то не так, Джардан понял лишь на второй день. Рука дрогнула; сознание как-то в считанные секунды избавилось от тумана желания, недоуменно икнув: на чужого ребенка ламия так не отреагировал бы.

     В глазах Эльзы мелькнул страх, что ею не довольны…

     – Тебе сколько лет? – Джардан приподнялся на локтях, лихорадочно соображая, что теперь делать с подобным знанием: ребенок магом не случился.

     – Шестнадцать… кажется, – Эльза от удивления даже правду сказала, разом позабыв наставления хозяйки говорить, что ей четырнадцать, если вдруг кто заинтересуется.

     – Сойдет, – кивнул Джардан, снимаясь с кровати и быстро одеваясь.

     Эльза в недоумении дотянулась до простыни, не спуская глаз с уже, считай, своего постоянного клиента, который нынче метался по комнате, собирая вещи.

     – Уходите? – девочка набралась смелости спросить, понятия не имея, чем она так вдруг не угодила и уже размышляя, какое наказание последует от хозяйки.

     Плюхнувшись на кровать, Джардан наклонился к Эльзе, проведя рукой по белокурым волосам:

     – Поедешь со мной?

     – Хозяйка не выпускает нас дальше двора…

     Ламия на пару секунд прикрыл глаза, еле заметно вздохнув: разве он об этом спрашивал?

     – Одевайся, – бросил коротко, покидая комнату.

     По мере того как монеты перекочевывали из руки Джардана в ладошку хозяйки борделя, Эльза из «кровиночки» стала «дорогой птичкой», затем «милой девочкой» и к заветному пятому кругляшку превратилась в «голубушку». Бертон только покачал головой: если бы среди магов всё решалось так же просто…

     – Готова? – Джардан краем глаза заметил Эльзу, спускающуюся по лестнице – совершенно растерянную и не понимающую, что теперь делать.

     Подав ей руку, ламия подтолкнул девушку вперед себя на выход, игнорируя ее причитания о каких-то шмотках…

     – Новые купишь, – резонно заметил Джардан, подсаживая Эльзу в седло.

     До ближайшей к лесу с иллюзией деревни Бертон все же нанял экипаж, сам, впрочем, не рискнув трястись в коробке на колесах: на лошади ему было привычнее и удобнее. И Эльзе оставалось лишь теряться в догадках, куда ее везут, практически не имея шанса поговорить с Джарданом. А когда такая возможность случалась, ламия отмахивался короткими, ничего не объясняющими ответами.

     А посему, когда Джардан подвел кобылу к линии леса, Эльза начала нервничать, заерзав в седле впереди мужчины.

     – Тебе не кажется, что бояться и паниковать уже поздно? – усмехнулся ламия. – Ты очень далеко от своего… – хотел было сказать «дома», но решил просто опустить эту подробность, – в незнакомой местности и без единого денария. И кроме того что меня нарекли Джарданом, ты больше ничего обо мне не знаешь. Да и не спрашивала раньше как-то.

     – Нам нельзя спрашивать, – прошелестела Эльза, лишь сейчас начиная понимать, в какое положение она, вполне возможно, попала.

     Джардан шумно выдохнул.

     – Мы едем ко мне домой, в наш с сестрой поселок, – подумав, добавил: – А мое полное имя – Джардан Лайоз Бертон-Петит.

     – Поселок за лесом? – Эльза решила заострить внимание на наиболее актуальных вещах, нежели стройный ряд имен ее бывшего клиента.

     – Давай скажем так: поселок окружен лесом, – поэтично выкрутился Джардан, решив, что уже достаточно напугал девочку.

     Пока он закрывал ворота, Эльза округлившимися от удивления глазами рассматривала аккуратные домики по обе стороны широкой дороги; подольше задержалась на подобии церкви; мельком приметила приоткрытую калитку на противоположной стене частокола… И поежилась: не было видно ни души.

     Щелчок запора заставил Эльзу вздрогнуть. А когда Джардан дотронулся до нее, желая помочь спешиться, – и вовсе вскрикнула.

     – Ты бы лучше в лесу поохотился, а не в борделе, – на крыльцо одного из домиков вышла Гуринэ; облокотилась о подпорку крыльца, сложив руки.

     – Это моя сестра, – Джардан стянул-таки Эльзу с седла, подводя к варлоку, – Гуринэ. А это…

     – Сосуд для твоего ребенка, – перебила Гуря, склонив голову на бок и рассматривая девочку.

     – Гуря, не будь стервой, – попросил Джардан, входя в дом.

     – Хотя бы успокой меня, что маг? – варлок ступила следом за братом.

     – Нет.

     Так и оставшись на улице, Эльза переминалась с ноги на ногу, плохо понимая, стоит ли войти в дом или уже лучше попробовать сбежать.

     – Дэн, ты привел чела с человским ребенком, – прошипела Гуря, пока брат рылся в сундуке, выбирая свежую одежду с дороги.

     – Это мой ребенок, – пробурчал он.

     – Ты их по всем борделям соберешь, надо полагать?

     – О других я не знаю, – резонно заметил ламия, переодеваясь.

     – Я помогу отыскать, – ехидно пообещала Гуринэ.

     – Не будь смешной, – Джардан щелкнул сестру по носу, развеселившись ее ревности. – Всего лишь человка. Она будет жить в дальнем домике…

     Не дослушав брата, Гуря выскочила на улицу, тут же приметив Эльзу сидящей прямо на земле у крыльца. Рывком подняв девочку на ноги, варлок потопала к конюшням, бросив:

     – На голой земле не сиди.

     – Почему? – пролепетала та.

     Гуринэ остановилась, резко повернувшись и с секунду рассматривая «всего лишь человку»:

     – Тролля родишь, – пообещала.

     – Как – рожу? – голова Эльзы закружилась, и она ухватилась за перила крыльца, пошатнувшись.

     Только что вышедший Джардан едва успел подхватить девочку на руки.

     – Святые кости… – икнула Гуринэ.

     Когда лакей покончил со всеми титулами Амалии и перешел к представлению Сермуша, уже вполне можно было позабыть, кого же его высочество сопровождает. Стоя за все еще закрытыми дверьми бальной, Ларунье непроизвольно зевнула, тактично прикрыв рот кулачком.

     – Если бы он ограничился «демоном», было бы намного понятнее и лаконичнее, – пробормотала она, рассматривая свои тонкие пальчики.

     – Вы мне льстите, миледи, – Сермуш предложил ятровке руку, отметив, что лакей уже добрался до его графских титулов. – Я не настолько популярная личность.

     Амалия фыркнула, чуть коснувшись затянутой в перчатку руки королевича.

     Двери распахнулись.

     Сермуш преуспел в своем стремлении не встретить Валентина до самого бала – королевич, по всей видимости, нашел с кем еще обсудить состояние своих границ, махнув рукой на «застенчивого сомонца», всеми правдами и неправдами ускользавшего из замка. То же, что Валентин мертвой хваткой вцепится в Коранету после официальной части мероприятия, Сермуш не сомневался. И шпильки Амалии трогали его сейчас меньше всего.

     К тому же ему еще предстояло пережить непосредственно и саму «официальную часть», то бишь – пресловутый танец с Жаклин, которая сейчас пожирала его глазами, стараясь испепелить взглядом. Глянув на нее лишь мельком, Сермуш склонился в не слишком низком поклоне перед его величеством, истуканом замершим вместе с супругой в центре зала; им так предстоит простоять с час, если не дольше, пока не иссякнет вереница всех приглашенных с их титулами и званиями.

     Амалия ступила в сторону, и Сермуш упустил единственный момент, когда он мог бы утянуть ятровку в противоположную от Жаклин сторону – Коранету поглотила толпа домашних семейства Ларунье. Обреченно вздохнув, Сермуш кисло улыбнулся виновнице мероприятия. У него просто талант, по всей видимости, вызывать отрицательные эмоции у женской части королевской семьи этих земель: «демон» – для Амалии и «старый хлыщ» – глазами Жаклин.

     Хотя что он ожидал, упрямо не представляясь девочке все эти дни?

     Перед августейшими особами склонилась очередная пара, и Сермуш сделал осторожный шаг в сторону окна. Затем еще один. И еще. К пятой чете приглашенных Коранету уже присел на подоконник, рассеянно осматривая сад за распахнутыми створками.

     – Моя сестра совершенно права, – Сермуш заметно вздрогнул, повернув голову к бесшумно подошедшей Жаклин. – Вы бестактный, беспринципный, злой…

     – Это-то вывод с чего? – искренне удивился Коранету на последнее определение; с первыми двумя, похоже, он был готов согласиться, если Жаклин станет от этого легче дышаться.

     – Вы ввели меня в заблуждение! – шипела младшая Ларунье.

     – Если бы я получал по медной монете каждый раз, когда меня вводят в заблуждение, миледи, – очаровательно улыбнулся королевич, снова увлекшись видом сада за окном, – я был бы самым богатым человеком.

     – Вы даже не отрицаете…

     – Очевидного? – Сермуш впился глазами в разозленное лицо девочки. – Увольте.

     – Я отказываюсь принимать участие в этом… фарсе! – выплюнула Жаклин.

     Коранету склонил голову на бок, размышляя.

     Он нашел заветный конвертик накануне вечером в своей комнате, на бюро: кратко и лаконично королевич такой-то оказывал ему честь первым танцем со своей горячо любимой прелестной дочерью… Как наивный юнец, Сермуш до последнего надеялся, что, не имея возможности разыскать его лично в стенах дворца, Валентин занервничает в последнюю минуту и отпишет в «экзаменаторы» кого другого. Даже гнал мысли, что, собственно, больше и некого – титул ведущего должен либо соответствовать титулу Жаклин, либо стоять выше. А из собравшихся «чистокровный высочество» – он один, кроме, разве что, ее отца.

     – Прекрасно, – выдал, наконец. – Давайте прокрутим предстоящий эпизод. Я подхожу к вам, предлагаю руку – и вы отказываете. Я правильно понял?

     – Абсолютно!

     – Напомните мне роль вашего батюшки в этой комедии?

     – Ваше высочество опять прячется за чью-то спину? – распевный голос Амалии нарушил милое уединение.

     Сложив веер с тихим щелчком, старшая Ларунье улыбнулась, став в шаге от деверя. Сермуш опустил голову, тряхнув шевелюрой волос.

     – А ваше величество плохо понимают, какую бурю поднимают, подначивая сестру…

     То, что эти слова были ошибкой, Сермуш понял лишь произнеся их. Сверкнув глазами, Жаклин быстрым шагом отошла от Коранету, ненавязчиво вписавшись в стайку встречающих. Коранету на мгновение прикрыл глаза.

     – Браво, ваше высочество, – Амалия еле слышно поаплодировала. – Вы станете героем дня. Правда, отвергнутым. А после весьма эмоционального выступления моей сестренки – еще и главным героем закулисной сцены. В кабинете моего отца.

     – Истинно, ваше величество, вы умеете развлекаться, – от улыбки Сермуша уже не осталось и следа, когда он посмотрел на ятровку.

     Раскрыв веер и подмигнув деверю, Амалия медленно отошла в сторону, тут же окруженная своими фрейлинами. И Коранету в какой уже раз проклял себя за незнание «бабьих заговоров и уловок» к сорока годам. Для него вообще женский пол представлял из себя лишь «способ», служащий в основном расслаблению и отвлечению. И кошка была единственной, на кого он смотрел как на равную. Порой даже пол ее забывая.

     Не представляясь Жаклин, Сермуш не хотел напугать ее ненароком. Думал, девочке проще выписывать па с «очередным приглашенным», нежели со своим же экзаменатором… Что ж, он ее не напугал.

     Он ее чертовски разозлил.

     И вместо того чтобы быть приятно удивленной, Жаклин сейчас метала глазами молнии в его сторону. С подачи, сестренки, не иначе.

     Сермуш проводил взглядом очередных приглашенных, склонившихся перед августейшими – скоро эта вереница закончится.

     Король произнесет торжественную речь, открывая вечер.

     Стайки разделятся на мужскую и женскую, четко очертив зал людской толпой.

     Заиграет музыка.

     Сермуш снова прикрыл глаза, считая биение своего сердца. Еще несколько ударов – и он обязан будет отлепиться от подоконника… Пересечь зал… Склониться перед Жаклин… И получить ее отказ.

     Потом он посмотрит на Валентина – непроизвольно, конечно же. А куда же ему еще-то посмотреть после такого конфуза? Интересно, лицо королевича будет красным или белым?

     Сермуш распахнул глаза и снялся с подоконника, растворяясь в толпе.

     То, что приближается последняя пара для представления, короля предупредил его камердинер. И как только сии гости сделали шаг в сторону, монарх словно очнулся ото сна. Обведя взглядом затаившую дыхание толпу, старший Ларунье заговорил. Валентин, стоя по левую руку от брата, нацепил почтенную улыбку; Жаклин нервно облизывала губы; Амалия излучала такую неподдельную радость, что отказалась даже веер сложить, так и прикрывая пол-лица.

     А когда приглашенные начали разделяться, освобождая центр, шаркая ногами, словно расплющивались по стенам, старшая сестра ободряюще сжала руку Жаклин, делясь с ней уверенностью.

     Первые ноты музыки наполнили зал.

     Валентин поискал глазами, чуть замешкавшись занять место около кресла брата, но Коранету так и не увидел.

     Наконец, голоса и шарканье стихли. Взоры всех дам, словно по команде, устремились на мужскую половину: сейчас от толпы должен отделиться «экзаменатор»… Но ничего не происходило.

     Мужчины зароптали, косясь друг на друга, словно прикидывая, кто из них увиливает... Король плавно склонился в кресле, зашептав что-то брату; тот нахмурился… Амалия впивалась взглядом в каждое мужское лицо, отыскивая деверя; веер начал медленно опускаться, открывая уже озабоченное лицо королевы Сомонии…

     Когда кто-то бесцеремонно отпихнул ее в сторону.

     Сермуш не помнил, когда он в последний раз нервничал на официальном приеме. Пожалуй, даже и никогда. Но если верить людям, всё когда-нибудь бывает в первый раз. Он потом сам не вспомнит, что оттолкнул Амалию в сторону. Что, подойдя сзади и обвив рукой талию Жаклин, прошептал ей на ухо: «С правой ноги, будьте любезны, ваше высочество», – тут же наметив движение левой.

     Зато он запомнит очень надолго ее полные удивления и детской восторженности глаза, когда она повернула голову и улыбнулась – искренне и открыто, словно избавляясь ото всех титулов, ответственности за первый танец и роли герцогини. Выставляя щит – между ними и перекрестными взглядами двора.

     Когда пара вырвалась на середину зала, Валентин резко повернул голову в их сторону, оборвав недоуменный вопрос брата на полуслове. Король медленно выпрямился в своем кресле.

     Развернув девочку лицом к себе, Сермуш еле заметно улыбнулся, лишь сейчас заметив, что они безнадежно отстают от музыки – и замер. Менестрели на пару нот ускорили темп.

     – Всё еще сердитесь, ваше высочество? – прошептал Коранету, плавно начиная движение; быстрый взгляд королевича наверх в ложу музыкантов отметил облегченно переведших дыхание мужчин, «поймавших» танцующих в такт, наконец-то.

     – Вы могли бы представиться на берегу, милорд.

     – Мог бы, – согласился Сермуш. – И вы всенепременно перепутали бы сейчас фигуры, левую-правую стороны и упали бы при обороте…

     Легко оттолкнув Жаклин от себя, королевич закрутил ее, четко поймав в кольцо рук.

     – Вы опасный человек, ваше высочество.

     – И уж точно отказались бы разговаривать во время танца, – развеселился Коранету, снова поворачивая девочку лицом к себе. – Я не опаснее вашей сестры.

     – Вы из того же теста.

     Рука Сермуша еле заметно дрогнула на спине Жаклин.

     Из того же?

     – Не льстите мне, миледи, – королевич снова нацепил безразличную маску. – Блистать – участь королев. А не принцев.

     …Коранету запомнил тот вечер очень смутно. В висках стучала кровь, что – «пронесло». Крепкое вино неожиданно ударило в голову… Правда, он сбился со счета, сколько кубков выпил. Разговор с Валентином, действительно завладевшим его вниманием уже через четверть часа после танца, был полон вздора и ничего не значащих, бессмысленных угроз в обе стороны. Кажется, свидетелей этой грызни так и не случилось.

     Жаклин танцевала мало – или он просто не уследил? – отказывая всем, кому только могла, не нарушая этикета. Зато Амалия постоянно кружилась, вертелась, смеялась, веселилась… В какой-то момент у Сермуша даже в ушах зазвенело – или это от очередных гениальных планов Валентина?

     Оставшись, наконец, один, Коранету подпер стену плечом и прикрыл рукой глаза. Шум бала давил на виски, голоса смешались в единый гул, а копоть факелов и свечей душила. Разорвав верхний узел на камзоле, королевич судорожно вздохнул.

     Ему не хватало воздуха.

     Ему не хватало семьи.

     Ему не хватало его уютного мирка.

     Неожиданно Сермушу стало страшно. Дурбу закрыт ход на такие приемы – все личные телохранители присутствующих нынче «за бортом». Кошка где-то в своем мире – держит путь… на север. «Какой, к чертям собачьим, север…» – безотчетно прошептали губы Сермуша. А Франки и вовсе не понятно где.

     Его семья, в круг которой он за сорок лет так и не впустил больше никого.

     И порвись один узел – он станет слабее.

     – Серм?

     Родной голос пробился в мозг, окатив холодной водой.

     Осторожно открыв глаза, Сермуш тупо уставился на Фаррину:

     – Как ты сюда…

     – Пойдем, Серм. Стена не упадет без тебя.

     Когда всё закончилось? Когда притушили свет, а менестрелей, наконец, заткнули?

     Огромный бальный зал был полон теней. Они перемещались по помещению, споро убирая со стола, появление которого также укрылось от опьяневшего сознания королевича; из-под лавок доносилось недовольное ворчание, а порой даже и выкрики; в дальнем углу кого-то тошнило.

     Опираясь о плечо брата, Сермуш неловко запутался в собственных ногах, споткнувшись.

     – Отправь гонца к кошке, – пробормотал Коранету, – чтобы она вернулась.

     Фаррину нахмурился, мельком глянув на королевича.

     – Всенепременно, – согласился он, – утром.

     Хоть в ад отправит, не вопрос.

     Пихнув Сермуша в его спальню, Дурб сбросил брата с плеча в кровать и тихо прикрыл за собой дверь.

     …Королевич проснулся от прикосновения. Нежное и легкое, что-то дотронулось до его щеки и тут же исчезло. «Уже вернулась?» – промелькнуло в его голове: пьяная, совершенно не исполнимая просьба впечаталась в мозг Сермуша единственным четким воспоминанием после танца с Жаклин.

     Он хотел открыть глаза, но веки упрямо отказывались слушаться.

     И прикосновение повторилось. Женская рука отвела волосы со лба, спустилась к щеке – Сермуш поймал тонкую ладонь, поцеловав. А сплетя пальцы со своими, перекатился на кровати, прижав Кару весом своего тела и отыскав ее губы…

     И мозг торжественно оповестил своего хозяина, что под ним – не Кара.

     Уперевшись в кровать, Сермуш отпрянул от ночной гостьи, слишком резко распахнув глаза – темные круги не заставили себя ждать, и лицо Жаклин еще с десяток секунд размытым пятном прыгало перед королевским взором.

     – Какого…

     Локоть соскочил с мягкой перины, отправив тело принца на пол.

     Жаклин тихо ойкнула и натянула простыню до носа.

     – Какого черта ты здесь делаешь! – разозлился Сермуш, отползая подальше от кровати.

     Губы юной герцогини задрожали, глаза защипало, и она всхлипнула, комкая простыню. Не так маленькая девочка представляла себе… всё. Где же благоговейные охи-ахи? Горячий шепот, как он мечтал о ней все эти дни… Уговоры остаться, наконец! Вместо всего этого набора, всенепременно присутствующего во всех «песнях» – слышимых и читаемых – перед ней на полу сидел «предмет ее обольщения» и отчаянно матерился сквозь зубы, со вздохом облегчения ощупывая на себе одежду: Фаррину не озаботился раздеванием королевского тела, прежде чем покинул комнату.

     Поднявшись, Сермуш оперся о кровать и присел на краешке, шаря рукой по полу в поисках обуви.

     – Миледи, вы ошиблись комнатой, – выдал, наконец, найдя первый сапог и натягивая его. – Я даже вполне могу предположить, что здесь останавливался какой ваш воздыхатель…

     – Хам… – слеза предательски скатилась по щеке, и гордо вскинутая голова не возымела должного эффекта.

     Сермуш снова зашарил рукой по полу, глянув на юную герцогиню, уже надежно укрывшуюся всеми одеялами-пледами, что нашлись на кровати.

     – Ради всего святого, Жаклин, – поморщился Коранету, – вот уж кто должен плакать из нас двоих, так это я.

     Ларунье зажмурилась.

     Отказ не укладывался в ее голове. Череда чувств, вихрем пронесшиеся через сознание девочки, сжали сердце, заставив его биться испуганной птицей. А все мысли сводились лишь к единственному вопросу:

     – Я настолько… уродлива?

     Сермуш даже не сразу нашелся, что ответить. Уже поднявшись с кровати и преодолев расстояние до спасительной двери, он замер, нахмурившись.

     – Миледи, вы очаровательны, – выдавил из себя улыбку королевич, распахивая дверь и быстро покидая комнаты.

     Витольд откинул голову на камни и прикрыл глаза. Он сидел на широких перилах балкона вот уже с час, рассматривая маленькую точку в небе, словно желая заставить ее разгореться, наконец, окрепнув – пока он здесь, рядом.

     Вышедшая на балкон Бьярта глянула на мужа да так и осталась стоять в дверях, боясь нашуметь.

     – Я уеду с утра, – Витольд первым нарушил молчание.

     Откладывать отъезд дольше уже просто невозможно – именно сейчас, когда ведьмаку необходимо остаться здесь, когда он нужен своей семье – и живым, и мертвым, – он обязан уехать, отдавая долг статусу «сильнейшего и единственного».

     Бьярта покивала головой, кутаясь в плед. Она не понимает; но сказать поперек, всё едино, не может. Витольд протянул руку жене, и она покорно подошла, став рядом. Маркиза не рассчитывала даже на такой-то знак внимания.

     – Так и будешь молчать?

     – Ты надолго? – прошептала Бьярта.

     Витольд улыбнулся краешками губ и притянул жену к себе, соскользнув с перил.

     – Пообещай мне, Бьярта, – тихо потребовал он, – пообещай.

     – Я дождусь тебя, – женщина глянула на мужа, испугавшись странной просьбе.

     Витольд отрицательно покачал головой:

     – Не то.

     – Я буду здесь, когда ты вернешься… – неуверенно пробормотала она.

     – Не будь, – кивнул Витольд, заглянув женщине в глаза. – Не жди. Разлюби. Но сбереги ребенка. Что бы ни случилось, Бьярта!

     – Что должно случиться? – на глаза маркизы навернулись слезы, голос сорвался. – Что?

     Проклиная себя за неосторожно брошенные слова, Витольд мягко развернул жену, указав на ночное небо:

     – Посмотри…

     Подняв руку, ведьмак плавно отодвигал светила в сторону, позволяя челу рассмотреть мир магов. Выцепив маленькую, еле заметную звездочку, осторожно обвел ее ладонью, словно укутав в прозрачный шар:

     – Это наш малыш, Бьярта. Я всегда буду рядом, наблюдая. Каждый день…

     – А где твоя? – неожиданно спросила маркиза, перебив мужа. – Я бы тоже была рядом, просто убеждаясь каждую ночь, что ты в порядке…

     Витольд на мгновение растерялся. Как объяснить челу, что ей не дано увидеть эти светила без него рядом? Без его разрешения, его магии – его благословения заглянуть под завесу привычного ночного неба…

     – Вон там, – решение пришло само собой, и ведьмак движением кисти набросил на магическую карту человское небо, тут же уверенно ткнув в полярную звезду. – Тебе не о чем беспокоиться. Она не погаснет.

     Обнимая жену, прогоняя все ее тревоги звуком своего голоса, Витольд не сводил глаз с маленького светила, каждый день все ярче и ярче заявляя о себе и своем праве на жизнь… когда взгляд Нарье наткнулся на другую звезду, неожиданно моргнувшую тревожно, грозясь погаснуть…

     – Что за…

     Долгих несколько секунд ведьмак не отрываясь смотрел на мерцающее светило, безуспешно пытаясь подавить в себе злость и чувство собственной беспомощности; горечь досады и обиды… Сильнейший в своем мире – он ничего не мог сделать, когда гасли звезды!

     Но он просто не имел права не заметить этого карлика до сей секунды – а пропустил, утонув в собственных эмоциях.

     Выскочив с балкона, Витольд распахнул дверь, покидая покои… Сбежал по ступеням, тут же нырнув в коридор этажом ниже… И толкнул плечом массивную створку, с разбегу налетев в темноте на кресло, потом кушетку и наконец споткнувшись о Теллу, спящую у кровати своей госпожи.

     – Черт тебя побери! – прошипел Витольд. – Лавок мало?!

     – Ваша милость… – спросонья бормотала Телла, отползая в сторону. – Ее сиятельство только-только уснула… Я и не заметила… как и сама…

     Распахнув ладонь, Витольд подвесил ведьмов огонь над кроватью; Телла вскрикнула, начала отползать шустрее, крестясь и что-то лопоча – она так и не привыкла к магии ведьм, в жизни столь разительно отличающейся от сказок. Больше не обращая на горничную внимания, Нарье рывком откинул одеяло.

     Свернувшись калачиком, маленькая графиня безотчетно прижимала во сне руки к животу, еле слышно постанывая. Бордовое пятно на простынях не оставляло ни малейшего сомнения в своем происхождении.

     Осторожно перекатив Ноллу на спину, Витольд отнял ее руки, заменив своей ледяной ладонью. А когда графиня начала дрожать от холода, просыпаясь, ведьмак присел и обнял невестку, поделившись своим теплом.

     – Больно, – прошептала Нолла.

     – Я знаю, – заверил ее Витольд, все еще не разрешая окончательно возвращаться в реальность. – Сейчас все закончится…

     Удерживая Ноллу на руках, не позволяя ей скинуть свою ладонь, ведьмак свистящим шепотом отдавал распоряжения горничной, сквозь распахнутое окно наблюдая, как гаснет светило его внука – единственное, что у него еще могло остаться от Тора.

     Выскочив в коридор, Сермуш осторожно прикрыл двери и на секунду прижался к ним спиной, словно готовый удерживать их закрытыми до последнего, дабы герцогиня не вышла следом. Замок спал. И надежда Коранету, что выходка Жаклин так и останется никем не замеченной, окрепла. Впрочем, не на долго: повернув голову к балконам, Сермуш сначала услышал неторопливые шаги, а потом рассмотрел брата, со вздохом облокотившегося об арочный проем без дверей.

     – Дотанцевался? – усмехнулся Дурб, кивком головы приглашая королевича присоединиться к нему на балконе.

     – Как старший брат, – улыбнулся Сермуш, проходя на свежий воздух, – ты просто обязан был предупредить меня, что женщины – это исчадие ада, – когда его взгляд ткнулся в Михалку, до сих пор укрывавшегося ночными тенями.

     Королевич осекся, слишком резко замолчав.

     – А ты какими судьбами на этом этаже? – спросил невпопад, так и задержав взгляд на Михе, словно впервые видел.

     – Трезвей давай, твое высочество, – покачал головой Дурб, – моя комната рядом с твоей. Личный… все же.

     – Да неужели? – Сермуш совершенно четко помнил, что его отряд по приезду был размещен на нижних этажах одного из гостевых домиков близ паласа. – Я смотрю, граф еще не покалечил вас, виконт, – нашел, наконец, слова для Михи, несколько неуклюже оправдав свой пристальный взгляд.

     И если до сих пор юноша еще колебался, то сейчас уже ухнул на колено, сбитый с толку официальным обращением королевича.

     – Поднимайтесь, виконт, – Сермуш не сдержал улыбки, – личный отряд не преклоняет колено…

     Распахнувшаяся дверь его комнат заставила всех троих повернуться на шум: в коридоре обозначилась Жаклин в просторном тяжелом халате. Едва не прищемив шлейф створкой, герцогиня посмотрела на мужчин, поджав губы. Коранету и Фаррину почтительно склонили головы… И Ларунье быстро прошла к лестнице.

     – В этом чертовом замке завалило тайные ходы? – процедил Сермуш.

     – Она и пришла так же, – вздохнул Дурб, отвернувшись к перилам, когда девочка скрылась из виду.

     – Амалия?

     Фаррину покачал головой:

     – Я не знаю.

     Расскажи мне о твоей дочери.

     Распахнув глаза, Джардан тут же потянулся за мечом, которого, впрочем, не оказалось около кровати. Франки сидел в жестком кресле, рассматривая клеймор со всех сторон; проводя ладонью по стали, проворачивал оружие в руке, ловя свет луны на лезвие.

     – Парень, тебе заняться ночью больше нечем? – огрызнулся на него ламия, вставая с кровати и одеваясь.

     – Джардан Лайоз Бертон-Петит, – протянул Франциск, бросив на мужчину быстрый взгляд, – полукровка.

     Ламия с интересом посмотрел на мага. Тор отрекомендовал его как своего ученика, юного ведьмака, поставив условие, что парень поедет с ними. Но по сей день этот «ученик» случился единственным, кто узнал полное имя себе подобного без представления: среди магов были больше в ходу только первые имена.

     – Что с ней произошло? – снова подал голос «юный ведьмак».

     – Умерла, – коротко ответил Джардан, отнимая у парня клеймор и вкладывая его в ножны.

     – С челами такое случается, – согласился Франки.

     – Иди на свечах… тренируйся, – посоветовал Джардан, соображая, что он еще мог наговорить во сне.

     – Ты не разговаривал, – тут же отреагировал ведьмак. – Мне просто любопытно стало.

     – Это не повод копаться в чужих мозгах, – Джардан старался не выдать волнения: парню стало любопытно – и он вот так запросто сумел пробраться в сознание… мага?

     – Грешен, – Франциск чуть улыбнулся, подняв руки. – Еще можно списать любопытство на юный возраст?

     Выйдя в коридор, Джардан перегнулся через перила, пытаясь докричаться хоть до кого на постоялом дворе, чтобы принесли вина.

     Путников в Буртер ночь застала около небольшого поселения – здесь и решили дождаться утра: и Нолла уже устала, да и рысакам не мешало бы отдохнуть. Не загонять же их.

     Джардан уснул поздно, в который уже раз прокручивая в голове предстоящее путешествие старшего Нарье в вечные снега. И искренне надеялся проспать до утра. А не быть разбуженным среди ночи странными вопросами юнца.

     – Впервые вижу мага-полукровку, – продолжал Франциск, не особо заинтересованный ответом на свой вопрос. – Стало любопытно…

     – Что я такое? – помог ему Джардан, когда юноша замялся, подбирая слова.

     – Что ты такое, я уже знаю, – не согласился с ним Франки. – Стало любопытно, кто ты такой.

     В дверь постучали, и Джардан не глядя открыл ее, забирая из рук заспанной женщины кувшин вина.

     – И преуспел, узнав, – поставил точку ламия.

     – Узнав человеческое имя? – хохотнул Франки. – Не смеши меня. Ты проснулся рано – я искал твоего варлока.

     Джардан расплескал вино, разливая по чашам, и глянул на юношу исподлобья.

     – А тут наткнулся на Катерину, – Франциск поманил одну из чаш, четко поймав ее в ладонь. – Вот и разбудил, видимо…

     – Парень, ты суешь нос не в свое дело, – поведал Джардан, поднимая вторую чашу.

     – А ты закройся, – предложил Франциск. – Тем более что твои эмоции уже утомили меня, ты слишком разнервничался.

     Джардан растерялся: он и не был открыт, собственно.

     – Не можешь? – улыбнулся ведьмак, отставляя чашу. – Ну тогда просто перестань суетиться. Я тоже не могу отмахнуться от твоих эмоций, пока ты прямо-таки источаешь волны страха.

     – И чего же я боюсь по-твоему? – брови Джардана взлетели вверх.

     – Ты боишься, что Тор не откликнется на твою просьбу, – начал перечисление Франки. – Боишься оставлять Гуринэ столь надолго и так далеко от себя… Погоди, – встрепенулся Коранету. – Гуринэ!

     Ламия склонил голову на бок, уже с неподдельным интересом наблюдая за юношей.

     – Вот и твой варлок! – Франциск щелкнул пальцами. – Ты же не за мать боишься! При ней… эта…

     – Нифа, – подсказал Джардан. – Имя не вспомнилось? – его глаза лукаво сверкнули в свете луны.

     Франки нахмурился.

     – По земле нынче ходят очень мало нелюдей, кто знает об оберегах, – ламия отставил опустевшую чашу. – А теперь стало на одну ведьму больше, кто побывал в иллюзии ламии…

     – Дэн, я тебя умоляю, – распахнувшаяся дверь впустила в комнату недовольного Тора. – Один своими играми в мяч меня будит, другой иллюзией… Ты ее по всем этажам провел, – ответил на удивленный взгляд ламии.

     – Извини, – Джардан повел запястьем, словно накручивая разряженный воздух на руку, и сжал кулак, снимая иллюзию. – Твой ученик… увлекся, сдавая экзамен.

     Портовый город встретил путников привычной вечерней суетой и шумом. Поморщившись ото всех звуков разом, Кара спешилась следом за Витольдом и Райгоном, стараясь разучиться дышать: пахло совсем не розами.

     – Здесь есть место… поспокойнее? – подобрала слова, входя в гостиницу.

     Ее тут же толкнуло пьяное тело, явно не вписавшееся в проем выхода. Пнув матроса в сторону, кошка задумчиво посмотрела на свою руку в перчатке, словно раздумывая, сжечь кожанку сейчас или попозже.

     – Ваше высочество забыли жизнь на природе? – усмехнулся через плечо Витольд, привлекая внимание хозяина сего балагана.

     – На природе нет отбросов, – резонно заметила кошка.

     За ее спиной Райгон отскочил от завязавшейся драки: матрос, отпихнутый Карой, безвольным снарядом пересек половину таверны, по пути собрав столь же нетрезвых товарищей.

     Пока Витольд узнавал, что интересующий их корабль отбывает лишь завтра с приливом, что свободных комнат только одна и что время ужина уже давно минуло, лица его спутников становились все более унылыми.

     – Не подеремся, – резюмировала кошка.

     – Но кровать очень большая! – тут же заверил хозяин, по-своему восприняв троицу.

     Прежде чем кошка дотянулась до наглеца, Витольд пнул мужчину к лестнице – показывать дорогу лично.

     – Ты можешь не размахивать кинжалами хотя бы пару часов в день? – прошипел Вит; Кара фыркнула.

     Кровать истинно оказалась широкой. Впрочем, также и единственной мебелью во всей коморке. Дверь еле держалась: легкий пинок ноги вполне мог снести ее с петель. Поставив чадящую горелку на подоконник, хозяин выжидательно заулыбался, и кошка тут же придала ему ускорение, неосторожно с размаху захлопывая за ним дверь.

     Жалобно скрипнув, створка ввалилась внутрь комнаты.

     – Кара! – повысил голос Витольд.

     Райгон со вздохом поднял дверь с пола и как-то так приладил к проему.

     – Хватит орать, – попросил он. – Нам еще не один день вместе провести.

     Развернувшись на каблуках, кошка отодвинула дверь в сторону и быстро покинула комнату, а затем и таверну, ловко обогнув всех дерущихся внизу.

     – Она-то чего так переживает? – протянул Райгон.

     – Они служили вместе, – нехотя ответил Витольд, – в Кружевах.

     Но Петит продолжал хмуриться, размышляя. Вот уже неделю он наблюдал весьма не простые отношения Витольда с Карой: всю дорогу до порта они только и делали, что огрызались друг на друга и постоянно пререкались. А пару раз даже от души покричали. Причиной послужила какая-то глупость, вовсе не стоящая внимания, которая и была забыта за криками уже через несколько секунд.

     – Она не верит, – еле слышно проговорил Витольд, присаживаясь на кровать.

     – Их связывала только служба? – спросил Райгон, заранее сожалея о вопросе, но что-то не сходилось, разжигая любопытство ведьмы.

     Витольд утвердительно покивал.

     – А ты-то с чего так уверен? – резонно заметил Петит.

     – Она была ему дороже… всех, – рассеянно ответил Вит.

     – Да неужто, – хохотнул Райгон, припоминая, кто для ведьмы значительнее самого себя, – и она не верит?

     Нарье удивленно посмотрел на друга, но тот неожиданно поспешил следом за кошкой, не желая подавать ложных надежд.

     Выскочив на шумную улицу, Кара прищурилась на заходящее солнце и медленно двинулась по узкой улочке, огибая гостиницу. Пиная камушки, шептала проклятия Витольду, что так убедительно доказывал ей смерть Тора: ведьмак даже полнеба перерыл, заставляя ее смотреть, называя каждую звезду именем живущего ныне мага, и Тореля там не нашлось; Райгону, что разнимал их уже не раз по пути в порт: Петит просто не понимал, что выбей они дух друг из друга, обоим стало бы легче… если бы оба выжили; Тору, наконец, что посмел умереть!

     Ноги вынесли кошку к берегу. Далеко слева остались причалы с высокими дрейфующими ладьями, справа виднелись скалистые берега, столь маняще нависающие над лениво бьющимися о камни волны. Примерившись к ним, кошка решила, что, пожалуй, десяток метров вряд ли убьют ее. А провести всю ночь на камнях, приходя в себя, желания не было. Фыркнув собственным мыслям о самоубийстве, Кара поплелась вдоль берега.

     Не может она не вернуться. Франциск так и не найден; Сермуш, не получив от нее новых вестей, бросится сюда же… Кошка остановилась, раздумывая. Да и всё, пожалуй. Ее держат на земле долг найти Коранету-младшего и чувства мужа. Несколько сомнительные якоря, усмехнулась Кара, восходя на скалу.

     Подойдя к краю, глазами проводила солнце, упавшее за горизонт.

     Приметила чайку, запоздало спешащую к берегу в сумерках.

     Разглядела белый гребешок волны, неожиданно скрывшийся от ее взгляда под водой.

     Если стать спиной к морю, решила кошка, раскинуть руки и закрыть глаза, – можно обмануть инстинкт, запретив телу одеться в бронь. Надо просто представить…

     – Ты вообще имеешь представление о гостиницах!

     – Не ной, здесь даже ветра нет.

     – Я за ночь замерзну к чертям собачьим.

     – Иди ко мне, я тебя согрею.

     Кара распахнула глаза и неуклюже пошатнулась, переступив с ноги на ногу. Тело тут же накренилось назад, напоминая ее недавнее желание ухнуть со скалы, и кошка замахала руками, с усилием перебрасывая центр тяжести вперед.

     – Хорош строить из себя недотрогу, Гуря!

     Кара икнула, узнав, наконец, голос Курта.

     – Правда ведь замерзнешь! Иди сюда!

     Волнами накатившее ощущение мага рядом подсказало кошке, что варлок, видимо, поддалась уговорам волка, приблизившись.

     – Вит с Райгоном в городе. Ты хочешь рискнуть?

     – Нет, – сбавила тон Гуринэ.

     Кара плюхнулась на камень скалы, лихорадочно соображая, что делать.

     Уже через минуту Курт признался самому себе, что очень погорячился, желая согреть Гурю. Пусть бы себе замерзала к своим собачьим! Это она не хочет встречаться с магами, а не он. Когда варлок поерзала на его коленях, устраиваясь, Курт молча застонал, подняв глаза к небу и увлекшись подсчетом звезд. В руке Гуринэ сверкнул огонек, и маг начала перебрасывать черно-красный шарик из ладони в ладонь, заставляя «игрушку» выписывать причудливые сальто.

     Поняв, что звезды, все едино, не помогают, нынче подло предав, Курт подтянул одну ногу, заставив Гурю соскользнуть лишь на левую. Черно-красный шарик недовольно зашипел, упав на песок и тут же потухнув.

     – Скотина, – беззлобно констатировала Гуринэ, с сожалением посмотрев на умершую «игрушку».

     – Сама виновата, – тут же отозвался Курт. – Вы малость прибавили в весе с нашей последней встречи, миледи. Дэн научился готовить?

     – Не хами, – Гуря посмотрела на волка, улыбнувшись краешками губ.

     – Не переживай, я люблю пухленьких, – прищурился волк.

     – Да ты любишь всё, что женского пола, – фыркнула Гуринэ, отвернувшись.

     – Не мели ерунды, – Курт снова уставился на темное небо. – Я никогда не изменял тебе…

     – Зато уже через месяц со щенячьей радостью кувыркался на деревенских сеновалах! – выпалила варлок, запоздало понимая, что сказала это зря.

     – О, простите меня, госпожа Бертон! – повысил голос волк, и Кара испуганно посмотрела в сторону города, словно боясь, что слова долетят-таки до ушей Витольда и Райгона. – Я должен был посыпать голову пеплом, когда вы ушли! И оскопить заодно сам себя, видимо!

     – Я даже с места не двигалась, – прошипела Гуринэ.

     – Конечно, – легко согласился волк, – видимо, это я ушел и просто нечаянно забыл об этом!..

     Кара зажала уши. Скандал набирал обороты, голоса все повышались, желая долететь до рая… Если они столь же «мирно» жили и в прошлом, пронеслось в голове кошки, то даже жаль, что разошлись: их страстью можно звезды гасить…

     Плант потянул самодельную удочку на себя и начал забирать вверх. А когда голова рыбешки показалась на поверхности, резко дернул… глазами проводив голый крючок.

     – Сорвалась? – безразличный голос ламии нарушил жужжание мошкары.

     Волк обернулся, с интересом посмотрев на гостя.

     – Дэн, у тебя есть более теплые тона в наборе, что ли? – спросил Плант, прилаживая новую наживку. – Сколько тебя знаю, никогда не слышал истинной заботы в твоем голосе.

     – Наверное, потому что мне все равно, – предположил Джардан, став рядом с вожаком.

     – А есть ли хоть что, – Плант забросил удочку по новой, – что тебя трогает?

     – Сейчас меня трогают лишь комары, – ламия шлепнул себя по предплечью, убив кровососа.

     – Ну если даже маги не могут защититься от них… – усмехнулся волк. – Как твоя сестра?

     – Справилась, – коротко ответил Джардан, следя за водной гладью, поглотившей наживку.

     Плант уселся на траву среди камышей, надежно зажав удочку меж камней.

     – Ну… значит, пора.

     – Щенок-то глупостей не наделает? – Джардан посмотрел на знакомца.

     – Ты посмотри-ка, – рассмеялся волк, задрав голову и тут же прищурившись на солнце, – тебе не все равно!

     – Нам всем было двадцать лет когда-то, – ламия отвернулся, скользнув взглядом по мирному пейзажу озерца, где Плант любил рыбачить.

     – Вот именно, Дэн, двадцать. А в двадцать инстинкты голосистее разума. Глупостью было бы оставить все, как есть, – покачал головой волк. – Я и без твоих альтернатив опишу, что будет.

     – Я видел, – перебил его Джардан.

     – Оба наделают массу глупостей, – продолжал Плант, не обращая внимания на слова ламии, – испоганив жизни друг друга, – по воде пошли тревожные круги, и волк поднялся, предприняв новую попытку выловить рыбешку. – Как результат, – продолжал он между делом, – ни нового вожака, ни дееспособного варлока… Черт…

     – Хреновый ты рыбак, Плант, – Джардан проводил глазами сома, снова сорвавшегося с крючка.

     – С мясом на копытах у меня как-то лучше получается…

     – Сегодня ночью, – бросил ламия, покидая берег озера.

     …Когда в дверь заколотили, Курт разлепил глаза и глянул за окно: месяц уже почти растворился в предутреннем зареве, сдавая пост солнцу. Гуря пошевелилась под одеялом, прижалась к любовнику теснее… И непрошеный гость забарабанил снова, отметая надежды волка, что это был всего лишь сон.

     – Чего тебе? – Курт распахнул дверь хижины, посмотрев на пришедшего за ним кланку.

     – Плант зовет, – коротко бросил пришелец.

     В последнее время Курту удавалось все реже и реже навещать низкий домик – клан требовал внимания от своего будущего вожака. А когда он, наконец, вырывался, вдруг оказывалось, что под утро должна исчезнуть Гуря: убежище, дела семейные, собрания магов…

     Оставив кланку на свежем воздухе, Курт, чертыхаясь, вернулся в спальню. Гуринэ уже не спала. Подперев голову рукой, выжидательно посмотрела на волка, и тот присел на кровать, натянуто улыбаясь.

     – Я к вечеру вернусь.

     – Так же, как в прошлый раз? – ехидно улыбнулась варлок.

     – Гурь, не начинай, – взмолился Курт, накидывая стеганку.

     – Значит, как в позапрошлый, – резюмировала Гуринэ, выскользнув из-под одеяла и тут же оказавшись в кольце рук волка:

     – Я буду здесь вечером, я тебе обещаю…

     Он уже не раз обещал. Иногда даже появлялся – правда, порой следующимвечером… И терпение варлока начало постепенно истощаться. Они оба понимали, что вечно так продолжаться не может.

     И врали сами себе, что все каким-то магическим образом наладится.

     Что оба смогут забыть свою природу, семьи, кланы, обязательства…

     Но приходило утро, и стук в дверь заставлял Курта снова сниматься в клан. Или исчезала Гуринэ – но уже тихо.

     – Уходи, – шепотом попросила варлок: ни один из них не готов сжечь мосты.

     – Ты меня дождешься? – уточнил волк, когда в дверь снова заколотили, торопя его.

     – Нет, Курт. Просто уходи.

     – Дождись, слышишь! – чмокнув Гурю в нос, Курт заспешил на выход, обернувшись волком, как только ступил с крыльца…

     …В дверь замолотили.

     Распахнув глаза, Курт глянул за окно… тут же в миг проснувшись. Пошевелившись под одеялом рядом, Гуря прижалась к нему теснее… И стук повторился. Снявшись с кровати, волк на ходу одевался, отгоняя дурные мысли: просто сон.

     – Плант зовет…

     Джардан облокотился о седло, прикрыв глаза и опустив голову. Он предупредил щенка, подарив ему шанс всё переиграть. Плант будет, мягко говоря, в ярости… Да и Гуря уже давно как приняла решение, собственно. Она готова отпустить Курта. Все, что нужно сейчас, это слаженные действия Планта и Джардана, чтобы ускорить процесс и не позволить сему расставанию превратиться в никогда не прекращающийся «последний поцелуй».

     Но если Курт сейчас не уйдет… Если отправит всё к черту… Останется…

     Подняв голову, ламия смотрел в спины двух оборотней, рысью удаляющихся от низкого домика.

     Джардан тронул бока лошади каблуками, подводя к домику. Спешившись, прошел на крыльцо. А помедлив еще пару секунд, решительно отворил дверь и вошел.

     Гуринэ сидела в качалке у погасшего камина, уставившись в одну точку. Мягко развернув кресло, ламия присел, проведя рукой по черным волосам.

     – Пойдем, – Джардан заставил сестру посмотреть на себя, – отец просит нас приехать.

     – Ты… как здесь?

     – Гурь, мне тебя нести? Времени мало. Надо укрыть одну семью в иллюзии, их ламии еще малы…

     Несколько секунд варлок смотрела брату в глаза, пытаясь осознать смысл его слов.

     – Джардан… Я беременна.

     – Это не рыси, – перечислял Сандр, лежа на кровати в своей комнате и уставившись в потолок, – не местные ведьмы, судя по нашему сегодняшнему совершенно пустому разговору с их представителем…

     – Хоть правда челов начинай проверять, – пробубнил Джардан, уперевшись ногой в низкий столик и раскачивая кресло на задних ножках.

     – А чем вам так не нравится моя идея? – спросил Касп, кутаясь в одеяла, которые стащил с Сандра минутой раньше. – Я готов присоединиться уже хоть к эльфам.

     – Эльфы – это сказки, – задумчиво пробормотал Сандр, перетягивая одеяло обратно на себя.

     – Значит, к троллям…

     – Их тоже не существует.

     – Я тебе клянусь, я видел одного!

     – А эльфийку еще и трахал, небось?

     – Вы о чем вообще спорите? – Джардан шумно опустил передние ножки кресла на пол. – Какие, к чертям, эльфы с троллями! Нас самих скоро отымеют, если мы не найдем охотников.

     – А как ты думаешь, – Сандр повернул голову к ламии, – кто тебе смерть Нарье-младшего предъявит, вызывая в круг: Райгон или Витольд?

     – Идиот, – прошипел Джардан.

     – Витольд, конечно же, – Каспий ответил вместо Бертона.

     Сандр рассмеялся:

     – Сразу видно, ты не знаешь Вита! К тому же, как он может убить сына своего друга? Карать детей – участь отца. Райгон же не может предать Витольда, не убив своего сына за смерть его сына…

     – Но отец не может убить своего ребенка, – не согласился Каспий. – Так что тут это правило вполне может дать сбой, и в круг встанет Вит…

     – Но ведь не Райгон убил его сына, а сын Райгона…

     – Заткнитесь оба!! – повысил голос Джардан. – Вы вообще понимаете, что мы в глубокой луже дерьма, а вы спорите о глупых традициях мести!

     Ведьмы нахмурились, посмотрев на ламию.

     – Дэн, просто признай, что мы не нашли охотников. Так будет проще в круг вставать, – предложил Сандр.

     Снявшись с кресла, Джардан быстро пересек комнату и вышел вон, хлопнув дверью.

     – Ты ведь не просто так предложил челов проверять? – протянул Сандр, глянув на Каспия.

     Тот отрицательно покачал головой:

     – Не могут это быть нелюди. При первой же опасности ламия наведет иллюзию. Большинство магов и оборотней беспомощны в такой ситуации.

     – Курта вспомни, – предложил Сандр.

     – Согласен, стадо перевертышей вполне может… затоптать, взяв количеством. Значит, это не могут быть ведьмы. Мы все как-то не особо блещем мускулами. Но рыси сами ищут охотника. Значит…

     Сандр встал с кровати, заходив по комнате, размахивая руками и изредка прыгая, пытаясь согреться.

     – Ничего это не значит, – возразил он. – Здесь же не только рыси живут.

     – Но моржи не отреагировали на нас.

     Ведьмак нахмурился, не забывая прыгать.

     – Как-то слишком уж ладно у тебя выходит, что челы. Теперь дай хотя бы один мотив, чтобы люди поперли на варлоков. Да еще и отличили ведьму от варлока. Не забывай, что убивали только чернокнижников.

     – Да может порчу какую кто навел, черт их знает, – поморщился Каспий.

     – Твоя версия уже развалилась, – вздохнул Сандр, допрыгав до окна и проверяя меха на крошечном проеме.

     Утягивая одеяло за собой, Каспий подошел к костру в центре комнаты, подбросил свежие дрова и со вздохом глянул наверх, в центр конической крыши, заканчивающейся отверстием наружу. Подставив руку, поймал пару снежинок, залетевших в комнату.

     – Как они здесь живут? – задумчиво протянул юноша.

     – Дэн уже рассказал тебе, как, – усмехнулся Сандр. – Ладно, не обижайся. Он же не знает. А за глаза…

     – …и короля ругают, ага.

     Улыбнувшись игре слов, Сандр подошел к юноше и начал растирать его плечи, согревая, пустив тепло от ладоней.

     – Тебе борода идет, – поделился Каспий. – И хватит нянчиться со мной.

     – Я не могу вернуть ледяную статую.

     – Ничего, отогреет… кто-нибудь.

     – Эльфийка, – согласился Сандр, плотнее укутывая юношу в одеяло.

     – Перевертыш, – неожиданно заявил Каспий.

     – Ну… хорошо, если ты так хочешь…

     – Здесь – перевертыш, – уточнил ведьмак, сбрасывая одеяло и выбегая наружу.

     Миновав длинный коридор, нелюди выскочили в морозный вечер, осматриваясь. Из арены слышались звуки веселья: половина местных уже наверняка пьяные. Все прочие домики стояли с черными глазницами окошек, ничем не выдавая, что хозяева вообще навестят их в ближайшем тысячелетии.

     – Ты видишь Дэна? – услышал Каспий.

     Не успел он ответить, как послышался звериный рык и металлический лязг: Джардан вытянул клеймор, защищаясь. Ведомые шумом боя, ведьмы побежали на звук, когда Сандр неожиданно остановился и попятился, утягивая Каспа за собой.

     – Дэн!

     Мельком глянув на друзей, ламия перехватил рукоять меча.

     Перевертыш, уже доставший из обширных мехов короткие широкие кинжалы с раздваивающимися клинками, исподлобья смотрел на свою жертву:

     – Полукровка, – сплюнул он.

     – Хочешь доказать, что я хуже тебя? – осклабился Джардан. – Победи на моих условиях.

     – Дэн, не кипятись, – Сандр попытался успокоить друга, – сними иллюзию.

     – Мечтатель, – перевертыш бросил быстрый взгляд на ведьм, – ламии никогда не снимают иллюзий. Так и подыхают – как челы!

     Размахнувшись, Джардан пустил меч на разгон, наступая, и его магия потянулась за своим творцом, надежно оберегая. Оборотень ловко поймал клеймор в прорезь лезвий на левый кинжал, правым пытаясь достать плоть противника. Когда сталь замолчала, а противники отскочили в разные стороны, Сандр предпринял новую попытку:

     – Джардан Лайоз чертов Бертон-Петит! Снимай свою гребаную иллюзию, мать твою!

     В этот раз первым атаковал перевертыш, и ламия обернулся вокруг оси, уходя от его выпада. Крутанув клеймор, ударил противника эфесом меж лопаток…

     Каспий уселся в снег, поджав ноги:

     – Пусть пар выпустят.

     – Спасибо огромное, – процедил Сандр.

     Касп пожал плечами, наблюдая за танцем нелюдей, отчаянно играющих в людей.

     – Слушай, а как ты тепло от ладоней пускал? – юноша с интересом посмотрел на свои руки, в которых заплясали огоньки. – Кажется, я перестарался…

     Присев напротив него, Сандр рывком утопил кисти парня в снегу; пламена недовольно зашипели, умирая.

     – Поднимай свою задницу и помоги мне.

     – Помочь – в чем? – прищурился Каспий. – Сейчас они выдохнутся и сами остановятся.

     – Или Дэн убьет одного из потенциальных охотников на варлоков, – процедил Сандр.

     Каспий склонился в сторону, через плечо друга посмотрев на фехтующих:

     – Хреновый он охотник, значит.

     – Согласен. Но он нужен нам живым!

     Проведя серию ударов, Джардан всё наступал, заставляя противника по большей части только защищаться. А когда тому удавалось юркнуть за спину ламии, Бертон неизменно доставал спину оного эфесом, сожалея, что клинок слишком длинный для боя со столь близкого расстояния.

     Тяжело дыша, нелюди, наконец, снова отскочили в стороны.

     Оборотень перехватил кинжалы; Джардан провернул меч в одной руке, разминая вторую… Он уже давно не замечал ни холода, ни ночи. Кровь стучала в висках, все тело, казалось, превратилось в одну единую мышцу, способную хоть в узел завязаться, если сие понадобится для решающего удара.

     Но когда ламия снова поднял меч, сделав шаг в сторону оборотня, сила двух ведьм снесла его с места, повалив в снег. Оборотень, уже готовый ставить блок, замер на секунду.

     – Купол!! – закричал Сандр.

     Однако стоило Каспию обернуться к перевертышу, пытаясь добраться до границы иллюзии, как мужчина тут же нырнул за ближайшее зданьице, в прыжке переворачиваясь.

     – Черт! – Джардан прокрутил запястье, снимая магию. – Идиоты…

     Стальная шкура, блеснувшая в свете луны, подсказала направление, и трое магов, толкая друг друга, бросились следом за ускользающей тенью.

     Отстав от Сандра и Каспия, Джардан приметил повозку с оленями, неаккуратно оставленную кем-то запряженной. Запрыгнув в нее, запутался в вожжах, матерясь сквозь зубы, – и наконец сумел заставить парнокопытных сняться с места, нагоняя ведьм. Коротко свистнув, подал руку Сандру, следующим выловив и Каспия за шкирку.

     – Быстро ты запрягаешь, – крикнул парень, хватаясь за борта саней.

     На входе в арену обрисовался силуэт Ценпры, с довольной улыбкой провожающего преследователей перевертыша:

     – Не хорошо ссориться с Ценпрой.

     Вырвавшись из поселка, перевертыш тут же резко забрал в сторону, и Джардан натянул вожжи, стараясь заставить оленей совершить столь же резкий поворот. Нарты занесло, поставив их на одно полозье, и Сандр с Каспием навалились на противоположный борт, выравнивая сани.

     Заметив, что преследователи снова приближаются, перевертыш, казалось, припустил еще быстрее.

     – А что это за… существо? – Касп склонился к Сандру.

     Оборотень и правда выглядел по крайней мере странно: вытянутая яйцеобразная голова плавно переходила в мощное тело безо всякого намека на шею, а толстые длинные лапы были способны вынести даже слона. И завершалась фигура ластообразным хвостом, вряд ли предназначенным для жизни на поверхности земли.

     – Слономорж, – тут же классифицировал Сандр.

     Заложив вираж, перевертыш начал огибать высокую снежную насыпь, уже через полминуты скрывшись за ней. Джардан потянул вожжи на себя; снова накренившись, нарты заелозили по льду под снегом. Олени, вряд ли привыкшие к скачкам по скользкой поверхности, столкнулись корпусами, споткнулись, и повозка тут же со всего маху приложилась к их задним ногам, подсекая…

     – Лёд… – запоздало сообразил Джардан, лишь сейчас понимая, что впереди.

     Содрогнувшись от столкновения, нарты тут же начали забирать вправо, утягивая оленей за собой. В воздухе мелькнули многочисленные мягкие тюки, рассыпаясь ягодами и травами по снегу.

     Подхватив своих попутчиков, Джардан скользнул из саней через пологий задний борт, уже через несколько секунд встретившись с сугробом, едва ли показавшемся спине ламии мягким.

     Прокрутившись еще пару раз, нарты, а за ними и олени, ухнули с обрыва; громкие всплески утопили в себе рев животных.

     – Ты больше не на козлах, – пообещал Сандр ламии.

     Собирая себя разве что не по частям, Джардан матерился, приписывая себе разнообразные эпитеты.

     – Оборотни… – прошептал Каспий.

     – И очень много, – кивнул ламия.

     – Где? – Сандр оглядывался, тоже снова почувствовав их присутствие.

     Но из-за злосчастной насыпи не спеша вышел лишь один – тот, который и привел их к обрыву. Усевшись на лед, он, казалось, довольно улыбался.

     – Там, – Джардан кивнул в сторону обрыва.

     Подтверждая его слова, из воды в ночное небо снарядом выстрелила фигура огромного моржа. Закрутившись в воздухе, оборотень уже человеком приземлился на лед, коленом гася инерцию. В поверхность черного зеркала впились костяшки его кулаков, обтянутые кожаными перчатками с шипами.

     – Джардан! – заговорил перевертыш, поднявшись на ноги и приближаясь к гостям; подав ламии руку, рывком поставил его на ноги. – Не ушибся?

     Из воды начали так же выстреливать и другие моржи, присоединяясь к своему вожаку на свежем воздухе.

     – Лед приложи, – посоветовал морж, подмигнув, – и всё пройдет.

     Внимательно осмотрев ведьмаков, перевертыш не торопясь отмерил шаги до своих бойцов.

     – А что за сказки я слушал тут на днях, Дэн? Ты – и охотник на… варлоков! Это при живой-то Гуре!

     – Времена меняются, Нарсын, – поморщился Джардан, – и взгляды тоже.

     – Чтобы оберег повернулся против своего варлока, – морж начал стягивать перчатки, разминая пальцы, – должны небо с землей поменяться. А не взгляды.

     Сложив руки, насмешливо посмотрел на старого знакомого.

     – Ее тоже не все локи устраивают.

     – А матушка ваша в каком списке? – полюбопытствовал Нарсын.

     – Ты решил прочитать мне мораль? – Джардан сделал несколько шагов в сторону моржей, и пяток бойцов скопировали его движение.

     Джардан примирительно поднял руки, остановившись.

     – Да куда уж нам до магов, – рассмеялся Нарсын.

     Посмотрев мимо ламии, словно примерился к ведьмам за его спиной.

     – Ну, предположим, ты говоришь правду, – протянул. – Но вот эти двое…

     – Ведьмы, – подсказал Джардан.

     – Я вижу, что не локи.

     Задумавшись, снова двинулся к гостям, обойдя магов, со всех сторон рассматривая.

     – Зубы показать? – не выдержал Сандр.

     Нарсын усмехнулся, посмотрев в глаза рыжего.

     – Я вполне могу предположить, что вот у этого идиота есть мотив, – кивнул в сторону Джардана. – И даже что Гуря с ним заодно: звездочка-то горит. Но вот с вами двоими…

     – Война ведьм с варлоками длится тысячелетие, – проникновенно поведал Сандр.

     – Во имя звезд, – поморщился морж. – Не смеши мои ласты: чтобы черт знает какое поколение ведьм гонялись по всему шарику за варлоками, потому что предок одного прибил предка другого… Это по крайней мере бред фанатика.

     – А ты не побежал бы? – тихо спросил ведьмак, усмехнувшись.

     – Нет, – покачал головой Нарсын.

     – Потому что ты оборотень. А я – ведьма, – спокойно отозвался Сандр. – И в твои звериные мозги никогда не проникнет понимание, почему я хочу убить всех варлоков, что встречу – и всё только за смерть чела. А не за… какого-то там предка.

     Морж долго смотрел в глаза ведьмака, словно пытаясь в его душу проникнуть.

     – Так найди тех, кто тебе нужен. И убей.

     – Они уже давно как мертвы, – Сандр не отпускал глаза моржа. – Приходится другим расплачиваться.

     – Чем другие-то… виноваты…

     – А чем лучше? – спокойный тон ведьмака сбивал с толку, заставляя верить в каждое слово. – Назови мне хоть одну причину, достойную того, чтобы я перестал убивать. И я перестану. Прям-сейчас.

     – Они не виновны в смерти твоего чела, – прошептал Нарсын.

     – Мать, – подсказал Сандр. – Она была моей матерью. И она тоже ни в чем не была виноватой.

     Нарсын опустил голову, раздумывая. Что бы он сейчас ни сказал в защиту варлоков, – всё, конечно же, разобьется об одно только слово «мать». И морж неожиданно усмехнулся, снова подняв глаза к ведьмаку:

     – Это дешево. Правдоподобно – но дешево, черт побери!

     Сандр закинул голову к небу, отвечая на ухмылку Нарсына грустным смешком. Не может он ударить: их всех сомнут в секунды, вместе с иллюзией, если Джардан и успеет ее выставить. А без оной – еще быстрее.

     – Дешево, – протянул Сандр.

     И резко опустил голову, обхватив моржа за шею, заставляя снова смотреть себе в глаза, погружая в свое прошлое. Сам пролистнул года… сам отыскал ее образ… сам вернулся в ту ночь…

     Нарсын инстинктивно подался назад, но Сандр только сжал пальцы:

     – Ее жизнь была бесценна… мразь подводная!

     Гуря разыскала Джардана у сарая, складывающим только что наколотые дрова. Глянув на нее, ламия рассеянно улыбнулся.

     – Дэн, дай мне окно, – попросила варлок, – змеек выгуляю.

     – В лесу им не гуляется?

     – Мне лениво, – честно призналась Гуринэ.

     Джардан невольно обернулся, посмотрев на Эльзу: девочка возилась со своими цветами в саду у дальней избушки. Как Джардан и обещал ей, дел нашлось не много: Бертоны не находили хоть сколько интереса в большом домашнем хозяйстве, и все необходимые товары Джардан неизменно привозил из ближайшего города. Разве что вот иногда охотой развлекался.

     И дабы не умереть со скуки, Эльза разбила небольшой палисадник. По первости цветы упрямо засыхали, отказываясь приживаться под рукой неумелого садовника. Но человеческое упрямство взяло верх: через несколько месяцев разноцветные бутончики красовались уже около каждой избушки.

     – В доме ее запри, что ли, – протянула Гуринэ. – Испугается еще…

     – Да знает она, – Джардан ушел в избу за клеймором.

     – Как – знает? – на всякий случай уточнила варлок, когда брат вышел на широкую дорогу, с размаху всадив клинок в землю.

     Гуря глубоко вдохнула, невольно поежившись: от меча разросся купол, открывая маленький островок магии посреди иллюзии ламии.

     – А что я должен был сказать? – спросил Джардан.

     По руке варлока споро поползла черная змейка. Достигнув локтя хозяйки, остановилась, осматриваясь, – и ткнулась глазами-бусинками в ламию. Гуринэ тронула пальцем хвост гадюки. Снявшись с места, та с шипением атаковала.

     Эльза обернулась на шум.

     Уворачиваясь от змеи, ламия выставил щит, и хвостатая скользнула по нему, тут же оказавшись подожженной ведьмовым огнем.

     – Придумал бы что-нибудь, – гениально подсказала Гуринэ, готовя уже двух змей.

     – Это ты хорошо предложила, – согласился Джардан, снимая щит.

     – Ну и как со словом «ламия» справился?

     Джардан поставил новый заслон, ступив из-за него и став рядом, – Гуринэ резко выкинула обе руки: два черных шара один за другим ударились в хлипкий барьер; за ними метнулись змейки.

     – Не без труда, – признался Джардан, подпаливая гадюк на земле.

     Оставив палисадник, Эльза облокотилась о стену дома, наблюдая за Гурей. Надо испугаться, подсказывало сознание. А любопытство держало на месте, не позволяя убежать. Варлок бросила на девушку быстрый взгляд, усмехнулась и вдруг выкинула руку в сторону Джардана. Эльза вскрикнула.

     Огонь лизнул щит, ламия тронул сестру воздушным потоком…

     Эльза большими глазами наблюдала за развлечением магов, то и дело вздрагивая от резких выпадов. Перед глазами мельтешили то огонь, то змеи; то долетали уже погибшие струи воздуха, от которых неизменно уворачивалась варлок… Слишком быстро, пронеслось в мозгу девочки: она не успевала разглядеть движений ни атаки, ни защиты – нелюди двигались со скоростью, человеку не доступной.

     – Вот что, Дэн, – сказала, наконец, Гуринэ, когда Джардан вытянул клинок из земли, – забирай свою красавицу отсюда.

     – Она тебе мешает?

     – Мы обе мешаем друг другу. Не место ей здесь. Была бы хоть какая любовь твоя неземная – я еще стиснула бы зубы. Ты в ее домике когда был последний раз? Не помнишь? И она уже забыла. Эдак она может и в городе жить. Полукровки хоть каким-то боком своими были, те же нелюди. Но человка – уже ни в какие ворота.

     – Гонишь, – усмехнулся Джардан.

     – Ты хочешь этого ребенка – и только поэтому девчонка здесь. Мне-то с чего ее терпеть? Живите себе семьей, может и получится что получше, чем есть сейчас…

     – Я подберу дом в городе, – ламия перебил сестру, уходя в избу.

     – А почему ты не хочешь спросить ее, – протянула Кара, подперев голову рукой и болтая ногами в воздухе, – какого черта она не желает встречаться с Витом и Райгоном?

     Лежа на камне скалы, кошка уже давно была в поле зрения скандалящих, но те слишком увлеклись обвинениями и упреками, чтобы замечать ее.

     Резко замолчав, Курт и Гуринэ уставились на Кару.

     – Вы выяснили, кажется, уже всё, – заверила та. – По второму кругу идёте.

     Варлок очнулась первая – шипя, в сторону кошки полетели два черно-красных шарика, и Кара откатилась в сторону, закрывая голову руками. Обхватив Гуринэ поперек талии, Курт рывком развернул ее, став между женщинами. Кошка спрыгнула на гравий берега.

     – Что ты здесь делаешь, Кара? – спросил волк.

     – Морем любуюсь, – усмехнулась та.

     – Кара! – в голосе Курта послышалась угроза.

     – Отойди, серый, – кошка разминала руки, оборачивая глаза и уши, – дай нам с прелестницей поболтать по душам. Нас перебили в прошлый раз.

     – Умереть торопишься, полукровка? – Гуринэ ступила из-за спины волка; две змейки уже ползли по ее рукам, а в ладонях разжигались новые огоньки.

     – Ты успеешь рассказать, что твой брат делал в Балье, – заверила ее кошка.

     – Какая очаровательная самоуверенность…

     Гуря подняла руки, выставляя полог защиты; Кара бросила тело вперед, неожиданно падая на спину и минуя черную вуаль снизу. Колени, обтянутые железом, проскрежетали по мелким камням, скользя. Варлок отреагировала поздно: щит врезался в землю, не задев головы кошки. Змеи зашипели, ринувшись на врага, и Кара потеряла несколько секунд, полосуя их, – Гуринэ успела сделать два шага назад, выплевывая огонь из ладоней.

     Курт ухватил полукровку за руку, вытягивая из-под черных шаров:

     – Это больше походило на самоубийство.

     Лишь зашипев в ответ, кошка попыталась оттолкнуть волка в сторону, но тот встряхнул ее, бросив за себя.

     – Ну и что Дэн делал в Балье? – Курт повернулся к Гуре.

     – Искал Тора, по всей видимости, – черные глаза впились в волка.

     – А когда он его нашел, тот неожиданно кончился, – подвела черту Кара, снова попытавшись минуть волка.

     – Не мели ерунды, – варлок начала выходить из себя, – ламия не устоит против ведьмы!

     – В иллюзии-то? – усомнился Курт, снова отталкивая кошку за себя.

     – Нельзя же быть такими идиотами! – сорвалась Гуринэ. – Иллюзия не безгранична! Ламия в ней разве что от магической атаки защищен…

     – Видела я эту небезграничную! – выплюнула Кара. – Целый чертов поселок…

     – Да пока он настолько расширяет ее, его уже убьют!

     – Какой… поселок? – рыкнул волк, и женщины разом замолчали.

     – Где гостил Тор пару месяцев назад, – проникновенно поведала Кара.

     «Стерва», – прошептали губы Гуринэ.

     – Что ты позабыла рассказать мне, Гуря? – волк сложил руки.

     – Эти обвинения просто смешны, – прошептала варлок, опустив голову. – Его мог убить кто угодно.

     – Мы говорим о Нарье, – напомнила Кара, избавляясь, наконец, от брони, – который, помнится, атаковал тебя. У Джардана был повод свести с ним счеты.

     Варлок поморщилась, уже и не зная, как донести до кошки и волка простую истину: один на один ламия не способен убить ведьму. Разве что во сне.

     – Мне нужны подробности, Гуря, – потребовал Курт. – Ты знаешь, что я здесь только из-за Тора.

     – Ты услышишь все подробности, – кивнула варлок, – но только когда охотники будут мертвы. Как мы и уговаривались.

     – Когда мы уговаривались, ты не упоминала, что Тора искал Дэн.

     – Ты отлично знаешь, что Витольд сделает с убийцей своего наследника. Хотя бы даже это удержит любого от выпада против Тора.

     Курт долго смотрел Гуринэ в глаза. Факты не стыковались; перекручиваясь, завязывались в узел, и все версии, что могло случиться, рушились, словно карточный домик. Даже сумасбродные обвинения кошки не находили хоть какого разумного объяснения, разбиваясь об имя «Нарье»: Тор по силам только Витольду.

     И тем не менее, погасшая звезда упрямо стояла на своем: одного из сильнейших нет в живых.

     – Ты же знаешь меня, – тихо проговорила Гуринэ, – я не бросаюсь пустыми обещаниями…

     – Восемнадцать лет назад я тоже думал, что знал тебя.

     – То есть ты предлагаешь убить кого-то, – Кара затоптала зачатки нового витка выяснения отношений, – дабы ты поведала историю, что случилось с Тором. Но между тем, как ты уже заверяешь, к его смерти не причастен тот, кто и был с ним непосредственно перед его кончиной. И что же ты знаешь тогда?

     – Ты лично останешься довольна, – пообещала варлок.

     – Курт, ты окончательно лишился ума, поверив ей? – кошка повернулась к волку. – Я понимаю, раньше в одной кровати просыпались, но должны же быть границы и у твоего сумасшествия!

     «У тебя есть получше информаторы на подходе?» – волк склонил голову на бок.

     «Ее можно просто разговорить».

     «Нет».

     – Лучше вырасти глаза на затылке, если тебе нечего сообщить, – процедила кошка, снова посмотрев на варлока. – Я и через стадо волков перешагну, если понадобится. Веселых сновидений, – помахав рукой, шагнула за скалу.

     Гуринэ шумно вздохнула, провожая кошку долгим взглядом: не вовремя полукровка здесь морем любовалась.

     – Кара, погоди!

     Кошка мельком обернулась на нагнавшего ее волка:

     – Чего тебе?

     Ухватив женщину за локоть, Курт резко развернул ее к себе, заставив остановиться:

     – Ты тоже не веришь, что Тор мертв?

     – Тоже? – усмехнулась Кара. – А Витольд почти убедил меня, что я единственная умалишенная. Кажется, ты не менее сумасшедший.

     – Просто ответь, – встряхнул ее волк.

     – Да что с тобой! – кошка повысила голос, освобождаясь. – Верю-не верю, кому какая разница! Все вокруг меня его уже похоронили. Только осталось сжечь чучело!

     – Как мне задать вопрос, чтобы ты ответила просто и четко, черт побери!

     – Я поверю, когда увижу или хотя бы услышу что-нибудь более убедительное, чем невнятно погасшая ведьмова звезда! Доволен?!

     Снова вскипевшая кровь налила золотом глаза и вытянула клыки.

     – Если у тебя больше нет вопросов… – кошка развернулась и побрела прочь, искренне надеясь, что Курт действительно не найдет, что еще спросить.

     – Боль больше не вернется, – Рамор забросил в сумку пузырьки, выловив их между подушками, которые неизменно собирали по всей гостинице для ее величества – полукровка уже оставил попытки объяснять, что жесткое лежбище сейчас больше на пользу Амалии. – По крайней мере, не из-за… – хотел сказать, что не из-за смещенных позвонков, но передумал, дабы не отвечать на массу возможных вопросов, – не по той же причине.

     Амалия покивала головой, оставив кровать и став у окна – на безопасном расстоянии от своего лекаря.

     Дорога домой казалась короче. Гостиницы мелькали одна за другой, ночи пролетали быстрее; даже скорость каравана, вроде бы, увеличилась. И завтрашний день обещал уже обрисовать шпили замка Коранету – к вечеру сомонцы должны вернуться домой.

     Рамор подцепил свою сумку, шагнув к Амалии:

     – Маля…

     – Спокойной ночи, ваша милость, – холодный тон королевы остановил полукровку.

     Покивав головой, барон склонился перед молодой Коранету:

     – Ваше величество, – и быстрым шагом покинул комнату, осторожно прикрыв дверь.

     С нижнего этажа доносилось вечернее веселье отдыхающих с дороги военных – гостиницу очень споро очистили от «посторонних», когда караван только подходил. Удавалось сие не всегда, но когда дорогу прокладывали заранее, гонцы справлялись с подготовкой мест ночлега вполне успешно.

     Забросив сумку в свою комнату, Рамор спустился в кабак – ему сейчас противопоказано оставаться одному. Шум, тут же окутавший полукровку, заставил его невольно поморщиться. Выловив за руку молодую подавальщицу, Рамор отнял у нее кувшин с пивом, хлебнув прямо из горла.

     – Как думаешь, – сквозь гвалт лекарь различил голос Дурба, – что Франки сделает, когда узнает?

     – Да черт его знает, – ответил Сермуш.

     Если хочешь поговорить без лишних свидетелей, то таверна, наполненная военными, орущими песни и наперебой рассказывающими байки, – самое идеальное место.

     – Он же твой брат, – возразил Фаррину, – неужто ты не знаешь…

     – Ты знаешь, что в моей голове? – Сермуш перебил кузена. – Вот и я без понятия, как Франки отреагирует.

     Сделав несколько осторожных шагов в сторону говоривших, Рамор прислонился к перилам лестницы, попивая пиво и скользя взглядом по беспорядку в едальне.

     – Как бы поздно не было реагировать, пока он возвращается, – резонно заметил летун, поднимаясь из-за стола и ненавязчиво отбирая у сына чашку с вином.

     Юноша непроизвольно потянулся было за рукой отца, но Дурб резко развернул его, снова усадив лицом к столу и не спеша вернулся за соседний.

     – Не будет, – заверил его Сермуш. – В крайнем случае…

     Взвизгнувшая девушка, уютно примостившаяся на коленях одного из кавалеристов, заставила Коранету обернуться. Скользнув по ним взглядом, Сермуш уже хотел продолжить говорить, когда заметил лекаря:

     – Рамор!

     Фаррину тоже поднял глаза, ткнувшись в полукровку. А когда тот подошел к маленькому столику, повинуясь жесту королевича, усмехнулся:

     – Не ожидал видеть вас свободным этим вечером, ваша милость.

     – Как наша красавица? – Сермуш пропустил слова брата мимо ушей.

     – Хорошо, – поджал губы Рамор, зацепив Фаррину взглядом.

     – Ну и отлично, – Коранету усадил лекаря на свободный табурет. – Составь нам компанию, пока граф окончательно не убил мой мозг серьезными разговорами.

     Поднявшись из-за стола, Дурб склонился к сыну, уже через несколько секунд уводя его к лестнице.

     – Рамор, у тебя есть какие травы от женской глупости? – шутливый вопрос заставил полукровку перевести взгляд с удаляющейся спины Фаррину на Сермуша и несколько секунд недоуменно моргать. – Я так и знал, – кивнул Коранету, – придется как-то уживаться с ними. И с их глупостью…

     Сермуш продолжал говорить, рассказывая лекарю о каких-то то ли заморских, то ли сказочных странах с их гаремами; о женских колониях – «милое решение, чтобы дамы не путались под ногами всё время»; о жестоких убийствах женщин, бытующих в каком-то из миров, – как только те становятся не пригодны к своему единственному предназначению: рожать наследников…

     – Сермуш… – Рамор неожиданно перебил королевича.

     Полностью уверенный, что все эти байки лишь вступление к разговору, молодой лекарь решил подтолкнуть Коранету непосредственно к сути, когда у столика снова обозначился Фаррину, шумно отодвигая табурет и присаживаясь.

     – Твои мечты о женских колониях совершенно не сочетаются с твоей же привязанностью к собственной жене, – Дурб зарубил на корню самоубийственное желание Рамора исповедоваться прямо здесь и сейчас.

     Приложив палец к губам, Фаррину еле заметно покачал головой, пока Сермуш отвлекся, подзывая подавальщицу.

     – Я же не о кошачьих колониях говорю, – рассмеялся Коранету.

     Рамор вздохнул, подперев голову рукой: а откуда, собственно, у него была уверенность, что братья говорили о нем с Амалией?

     Краем глаза Нарсын видел, осколком сознания понимал: еще несколько секунд, и его бойцы разорвут контакт, способный стать для оборотня губительным, если ведьмак того пожелает. Но тем не менее страх непроизвольно сковывал, мешая сосредоточиться на картинках.

     Сандр моргнул.

     Боковым зрением он заметил подбегающих моржей – сознание подсказывало выставить щит, а разум молил самому оборвать контакт, пока этого не сделали силой.

     Боковым зрением он заметил Джардана, пытающегося стать на пути оборотней; и Каспия, забирающего его и Нарсына в морок.

     Время остановилось.

     – Поговорим? – улыбнулся Сандр, отпуская моржа.

     Осторожно повернувшись вокруг своей оси, Нарсын шумно выдохнул, оценивая масштаб морока: на сколько глаз хватало.

     – Ну… – протянул он, – говори. Раз сумел подловить.

     – Меня зовут Сандр, – начал ведьмак.

     – Это должно сказать мне о чем-то? – морж сложил руки, снова зацепив рыжего взглядом.

     – Нет. Это акт вежливости. Знаешь, люди представляются друг другу, прежде чем начинают разговаривать.

     – Слышал, – согласился Нарсын.

     – А о том, что Нарье в этих краях случится со дня на день – слышал?

     – Видел, – уточнил морж.

     – Значит, договоримся быстро, – резюмировал Сандр. – Нам с друзьями надо укрыться на время. Пока мы не нашли таких же охотников.

     Нарсын усмехнулся, посмотрев себе под ноги:

     – Прелюдии были созданы теми же людьми не для тебя, я смотрю.

     – На прелюдию могут рассчитывать только мои женщины. А ты полом не вышел.

     – Да мне проще сдать вас троих тому же Нарье, – перестал улыбаться Нарсын, – чем прятать.

     – Проще, – легко согласился Сандр, – но не выгодно.

     Рассмеявшись в голос, морж прошелся перед ведьмаком:

     – Ты собрался торговаться с оборотнем? И что же предложить изволишь?

     – Да всё, что угодно, – Сандр облокотился о снежную глыбу позади себя. – Я же маг, Нарсын. Выбирай своё самое заветное – и считай, что это уже план на ближайшую неделю…

     – А покажи мне, маг, – морж остановился напротив рыжего, – хотя бы одного убитого вами варлока.

     Сандр посмотрел в глаза оборотня:

     – Это твое самое заветное?

     – Ты феей-то не прикидывайся. У нас под водой каждая рыбешка – золотая, и все ластами клянутся обогатить, если их не сожрать. Так как, покажешь?

     Царившая несколько секунд тишина заставила перевертыша ухмыльнуться:

     – У каждого из вас есть повод… Мотив… Но вы трое такие же охотники на варлоков, как и я. Дэн всё правильно рассчитал: кроме нескольких моржей, его мало кто может помнить в этих краях. А значит и не вспомнят, что он – оберег Гури. Он поднимет руку на варлока только если этот самый варлок будет угрожать непосредственно его сестре.

     Нарсын некоторое время молчал, позволяя Сандру ужиться с новой информацией.

     – Но послушать байки было любопытно. Сочинили вы талантливо. С душой, я бы сказал. Когда на вас вышли рыси, я уж думал не свижусь с Дэном больше: Карлт несколько нервный в последнее время из-за этих варлоков Вита. Как за родных переживает.

     – А ты, значит, не переживаешь? – уточнил Сандр.

     – А мне до дна морского, – хохотнул морж. – Было.

     – Что же изменилось?

     Нарсын вздохнул, посмотрев на ночное небо, ныне безжизненно застывшее.

     – Мы нашли охотника.

     Сандр встрепенулся, но морж не обращал на него внимания, так и продолжал рассматривать звезды над головой – словно боялся встретиться с ведьмаком взглядом.

     – Его здесь все искали. Ты наверняка уже знаешь позицию Карлта: ему спокойствие подавай, вот рыси и перерывают снег носом. Нам же было развлечение – такая грандиозная охота! Своих мы с Карлтом проверили в первые же дни, чтобы потом лишних вопросов и подозрений не было. И началась самая настоящая гонка. К счастью, на охотника наткнулись мы. А не Карлт.

     – То есть, – Сандр прочистил горло, – он уже мертв.

     Нарсын оторвался, наконец, от светил и посмотрел на ведьмака:

     – Живее всех живых. И это она.

     – Он, она, оно – какая, к чертям разница! – сорвался Сандр. – Она мертва?

     – Нет, – спокойно ответил морж, – я совершенно уверен, что жива. И если честно, я проклинаю тот день, когда узнал, кто охотник.

     – Почему ты не пошел с этим знанием к Карлту? К Виту? Хоть к кому!

     – Первое, что тебе надо знать, ведьмак, это чел, – Нарсын проигнорировал вопросы Сандра. – Обычная человская девушка, пятью годами за двадцать.

     – Это невозможно.

     – Невозможно спать под водой.

     – Челы не могут… отличить… – совершенно дикая догадка, только что посетившая мозги ведьмака, заставила его растерянно замолчать.

     – Что у Гури на цепочке? – грустно усмехнулся Нарсын, безжалостно подтверждая подозрение Сандра. – А сколько магов опасаются челов? – добивал морж. – Тем более – милое юное создание, прелестное во всех отношениях.

     – Почему ты никому не сказал…

     – Смеешься? И Карлт, и уж тем более любой из Нарье разорвут ее на части тут же, радостно это обнародовав. Если найдут. Отыскать чела, как ты понимаешь, сложнее, чем любого из высших: у них нет маячков. Ведьму найдет оборотень, перевертыша – маг. Да даже друг друга мы найдем вернее и быстрее, чем беспомощного человского младенца.

     Повисшая тишина начала давить. Сандр никак не мог решить, какое обвинение выплюнуть, какой вопрос задать следующим и как вообще уложить в голове неожиданную информацию.

     – Ты, помнится, предлагал что угодно, если я вас укрою, – неожиданно напомнил Нарсын. – Я передам тебе образ охотника и всё, что моржи знают о ней. Как ты ее найдешь и как убьешь, мне не интересно. Я вообще не хочу ничего знать. Но у меня будет условие: Дэн никогда не узнает настоящее имя охотника. Хоть полпланеты вырежи под видом, что они убили локов Нарье.

     Сандр уже хотел спросить, к чему такая скрытность, но морж подошел к нему вплотную, делясь образом молодой русоволосой красавицы с большими васильковыми глазами.

     – Только не говори, что у тебя рука не поднялась убить такое милое создание, – процедил Сандр.

     – Ее зовут Катерина. Она дочь Дэна.

     Джардан вернул Катерину как и обещал – через два дня. Хотя, впрочем, Эльзе вряд ли было до этого дело. Каждый раз, когда Бертон приезжал, она надеялась, что он не уедет. И каждый раз проклинала – и что вернул-таки дочь, и что уехал.

     Они уже давно истерзали друг друга; не один раз устали жить и вместе, и порознь. Но Джардан неизменно возвращался к сестре, а Эльза снова и снова умоляла отпустить ее, наконец. Хотя толком и не знала, кого просить-то: бог высоко, маг – глух.

     И только заслышав в этот раз перестук копыт во дворе, Эльза решилась.

     Она больше не увидит, как он уезжает.

     А ему ничего не останется, как отпустить ее.

     Спешившись, Джардан снял с седла Катерину, подхватил узелки с детскими трофеями и толкнул дверь особняка, тут же шумно вздохнув: мебель всё также отсутствовала.

     – Эльза! – крикнул ламия, ссаживая дочь с рук.

     Если и спальни всё еще без обстановки, сегодня кто-нибудь умрет, решил маг, открывая каждую дверь в поисках хоть кого.

     Детский визг заставил Джардана взлететь по лестнице на второй этаж, а вид мерно раскачивающегося под потолком тела Эльзы – выматериться. Толкнув Катерину в коридор, Бертон захлопнул дверь; сгусток огня молнией разорвал веревку, отсылая женщину в руки ламии.

     – Дура… – шипел Джардан, оседая с Эльзой на пол, всё еще пытаясь оживить ее – вопреки тому, что сердце уже остановилось, а зрачки словно зареклись реагировать на свет. – Возвращайся, дура!

     Один раз он спас ее – второго ему было уже не дано. И сколь долго бы он ни бился с упрямым сердцем, оно так и осталось молчать, а разряды синими искорками уходили сквозь безжизненное тело в пол, умирая за Эльзу снова и снова.

     Катерина, осторожно приоткрывшая дверь, уже не увидела тела матери – ламия успел развеять ее прах по ветру и стоял у окна, пытаясь ужиться с мыслью, что Эльзы больше нет. Растерянный голос дочери подстегнул Джардана. Он забрал ее, как и ее мать, – в чем была. И привез туда же.

     И лишь благодарил звезды, что Гуринэ нынче в своей избушке со щенком – варлоку будет не до очередной человки еще пару месяцев. У него есть время придумать что-нибудь.

     Однако придумалось не много.

     Две недели подряд, заскакивая к сестре, ламия так и не нашел, как бы начать разговор о Катерине. И лишь побыстрее откланивался, не желая еще и с Куртом сталкиваться нос к носу.

     Объяснить же ребенку, куда подевалась ее мама, оказалось и вовсе практически непосильной задачей: пришлось вспоминать человские сказки про ангелов и врать напропалую, что Кэт обязательно встретится с мамой – когда-нибудь. Но очень не скоро. После этого замечания девочка проплакала несколько дней, а Джардан выплескивал злость на охоте, снова и снова проклиная себя, что не успел вынуть Эльзу из петли вовремя…

     И когда в небе сложился знак Райгона, Дэн в голос выматерился, представив Гуринэ в роли няньки для Катерины. Но выслушав несколько сбивчивый рассказ брата, варлок лишь спросила:

     – А если бы отцу сейчас были нужны мы оба? Волков бы отписали стеречь Кэт?

     – Ты поможешь, или будешь морали мне читать? – процедил Джардан.

     – Я помогу, – кивнула Гуринэ. – А когда ты вернешься – помогу снова: найти для Катерины новый дом с нянькой. Потому что при нашей жизни ребенок не может остаться с нами.

     – Или потому что она чел!

     Гуря прошлась по крошечной комнате избушки, раздумывая.

     – Дэн, ей семь лет. Мы живем вдвоем в пустом поселке. В любой момент нам придется сняться с места неизвестно на сколько и куда…

     – Я найду няньку, – пошел на уступку ламия. – Но они обе будут жить с нами.

     – Пока ты и эту человку до петли не доведешь? – брови Гури взлетели вверх.

     Джардан посмотрел на сестру исподлобья, и черные глаза варлока отговорили его от резких движений.

     – Я приеду до рассвета, – протянула Гуринэ, усмехнувшись.

     Варлок видела племянницу не первый раз: Джардан уже привозил девочку в поселок, в тайне надеясь, что женское сердце сестры дрогнет. Но вместо сантиментальных содроганий Гуря лишь неизменно выдавала судорожные вздохи, держась на расстоянии.

     Вот и в этот раз вздохнула, и Катерина лишь опустила голову под взглядом черных глаз тетки.

     Но когда Джардан вернулся, искать няньку отправилась Гуря, положившись на здравый смысл и текущие нужды: чтоб не болтала, боялась потерять угол и желательно – слыла каким изгоем или не от мира сего. Отсеяв совсем уж блаженных, варлок привезла в поселок истинную серую мышь неопределенного возраста. Да и за пол твари божьей Джардан не поклялся бы, первый раз взглянув на нового жителя поселка.

     – Куда ты ее денешь, когда Кэт подрастет, я даже знать не желаю, – бросила Гуря, уходя в дом.

     И всё это оказалось лишь прелюдией.

     – Джардан… Я беременна.

     Ламия не вспомнил сестре ее отношения к Катерине: он был готов принять нового члена их семьи, уже с первой секунды считая ребенка «своим». Однако к этому оказалась не готова сама Гуря.

     Джардан не выдумал историю про необходимость укрыть какую семью – он просто удачно использовал подвернувшийся случай увезти Гуринэ от Курта. И всю дорогу варлок была хмура и молчалива. Перебирая в голове варианты, женщина и не заметила, как они приехали на место, а с ней уже здороваются очередные хозяева очередного домика; глазами проводила малолетних ламий, для которых родители превратили предстоящую долгую дорогу в забавное приключение: щеки детей раскраснелись от возбуждения, а глаза задорно блестели.

     – Я так не смогу, – безотчетно прошептала Гуря, пока мужчины готовили повозки.

     О чем она думала, бросаясь в омут с головой!

     О том, чего им с Джарданом не дано иметь проклятьем их рождения: о собственной семье. Варлок и ее оберег – они не смогут разлучиться.

     Да и о какой семье ей думалось вообще? – Варлок с оборотнем, только людей смешить… И когда Бертоны вернулись в свой поселок, Гуринэ уже приняла решение. Ускользнув из поселка ночью, варлок вела кобылу под уздцы, тихо ступая: утром нагонять ее будет уже поздно.

     Нянька Катерины заходила в дом Бертонов не часто – лишь прибраться да еды наготовить; Джардан даже начал привозить из города и поселков продукты для готовки – рацион Бертонов весьма расширился с появлением в иллюзии этой женщины. И что ее толкнуло проснуться среди ночи, нянька сама не знала: Кэт мирно спала, никаких посторонних звуков, вроде бы, не слышно, даже сверчки исправно трудились.

     Выйдя на крыльцо, женщина осмотрелась. Так ничего и не увидев хоть сколь подозрительного, уже хотела вернуться в дом – и еле слышно щелкнул запор ворот. Сбежав с крыльца, нянька вошла в соседний домик, по памяти лавируя между мебелью. И решительно открыла дверь в спальню Джардана, тут же бросившись к его кровати.

     – Святые черти! – вздрогнул ламия, распахнув глаза. – Хоть колокольчик на тебя вешай… Прибью ведь однажды, страх ты наш ненаглядный… – бубнил Джардан.

     – Госпожа ускакала.

     – Да что ж она, кобыла тебе, что ли… скакать-то, – Дэн сполз с кровати, одеваясь.

     – На чем – не видела, – призналась женщина, потупив глаза.

     Вздохнув, ламия вышел из спальни. На всякий случай проверил комнату Гури: мало ли что блаженной привидится ночью. И догадка, куда сестра «ускакала», разбудила Джардана окончательно.

     Варлок услышала погоню лишь на границе иллюзии. Придержав кобылу, дождалась, когда брат приблизится, и выжидательно посмотрела на него: убегать уже не было смысла.

     – Когда тебе снова приспичит погулять ночью, – посмотрев сестре в глаза, Джардан ухватил ее кобылу под уздцы, дернув, – не забудь разбудить меня. Компанию составлю.

     Кобыла покорно повиновалась, развернувшись и плетясь в сторону дома.

     – Я не вмешивалась в твое решение, – прошептала Гуря.

     Резко развернув гнедую, Джардан поравнялся с сестрой, откинул капюшон с ее головы… Его слова кусались, а фразы подхватывало лесное эхо – Гуринэ молча слушала, не зная, что и возразить: чувство собственной правоты душило, мысли путались, да еще и предательский комок, застрявший в горле, выпускал из уст варлока лишь какие-то бульканья.

     И в какой-то момент Гуря с великим удовольствием разрыдалась, ткнувшись в плечо брата. Джардан растерянно замолчал, сам для себя неожиданно выдав самую великую глупость, какую только можно сказать в данной ситуации: «Всё будет хорошо».

     Тут же мысленно обругав себя, ламия пересадил сестру в свое седло, зацепил поводья ее кобылы за луку и тронул бока животного каблуками, возвращаясь домой.

     И в положенный срок Януш Илон Бертон-Петит возвестил мир о своем рождении пронзительным здоровым криком – Джардан опять был первым, кто держал ребенка на руках.

     – Кажется, мне пора заделаться повитухой, – Дэн передал младенца матери.

     – Я предлагала бабку из деревни, – напомнила Гуря, неловко подхватывая сына, – ты отказался.

     – На рождение мага-оборотня? Я всегда знал, что у беременных женщин мозг магическим образом выветривается, – Джардан выдернул клеймор из доски половицы, лишая комнату магического фона, и невольная трансформация младенца сошла на нет.

     – Он не может оставаться в иллюзии долго, – Гуря озвучила то, о чем они старались не говорить все эти месяцы: нельзя вырастить ни варлока, ни оборотня в жиже без магии.

     С рождением Януша жизнь Катерины, уже, казалось бы, налаженная и вошедшая в свою колею, снова круто изменилась. И как бы Джардан ни старался, девочка если еще и не понимала, то чувствовала, что племянник для отца и роднее, и ближе по духу.

     И даже когда через год малыша не стало в поселке, ситуацию это уже не изменило: девятилетняя Кэт твердо решила для себя, кто отнял у нее семью.

     Только сойдя с трапа корабля, Витольд поздоровался с Карлтом – рысь ожидал его в порту с самого утра, в последний момент решив не откладывать разговор до общего сбора.

     Дежурные слова, знакомство со спутниками Нарье, неспешная прогулка до гостиницы как дань вежливости, – Карлт не торопился переходить к делу, понимая, что вопросы ведьмаку не понравятся.

     Но вот уже и ужин подошел к концу, и спутники Витольда откланялись, удалившись в свои комнаты…

     – Ты нервничаешь, Карлт, – Вит устал ждать, сам подтолкнув рысь к разговору.

     Северянин поерзал на мехах. У него было больше чем достаточно времени, чтобы обдумать, как выстроить разговор. И сейчас уже поздно всё переигрывать.

     – Мне жаль, что ты проделал столь долгий путь зря, Витольд, – осторожно начал Карлт. – Охотников на севере нет.

     Ведьмак шумно выдохнул, взглядом обежав немногочисленных посетителей таверны.

     – Я сюда не охотиться приехал, Карлт. Я здесь из-за варлоков, что на меня рассчитывают. Из-за ведьм, что ожидали моего появления в свете последних событий… – Вит сделал паузу, снова посмотрев на рысь. – А охотники… Они уже должны быть на моем континенте. И там мне сподручнее с ними встречаться.

     – Мне жаль, что я не смог помочь тебе…

     – Ты помнишь иероглиф окончания любой охоты, Карлт? – серые глаза ведьмака зацепили северянина.

     – Конечно, – растерялся тот.

     – Когда увидишь его, тогда и будешь сожалеть. Ты мне помогаешь уже тем, что не идешь против.

     Поднявшись, Витольд хотел распрощаться до утра: «Извини, Карлт, я устал с дороги», – и рысь со вздохом отметил, что дольше тянуть уже не получится:

     – Несколько недель назад здесь появились трое магов.

     Нарье терпеливо ждал продолжения.

     – Ламия и два ведьмака. Один из них – твой сын, Вит. Уже вся тундра в курсе, что они – самые отважные охотники на чернокнижников за всю историю существования звезд. Мы их отпустили. Но завтра на сборе тебе зададут очень много вопросов. Сам понимаешь: отец спасает, сын – убивает…

     Плюхнувшись обратно на меха, Витольд смотрел на рысь, подбирая слова. И лишь справившись с искушением наброситься на оборотня с огнем и молнией, заговорил:

     – В тундре, говорят, звезды светят ярче, Карлт. Не они ли ослепили северян, что вы перестали замечать погасшие?

     – Вит, я оборотень, а не ведьма. И своим глазам привык доверять поболе, чем твоим звездам.

     Рысь помолчал, невольно признаваясь самому себе, что будь на месте Тореля его собственный сын, ему и то было бы проще разговаривать.

     – У него другое имя, несколько… всклокоченный вид…

     – Другое имя? – голос Нарье зазвучал сталью. – Ты как себе это представляешь? Ведьма не может просто так взять какое-то имя.

     – Всё небо в твоих руках, Вит, – Карлт сделал широкий жест. – Сам проверь, существует ли некий Сандр.

     – Покажи мне, – потребовал ведьмак. – Ты говоришь, что отпустил их. Значит, ты их видел.

     – Что будет с варлоками? – тихо спросил Карлт.

     – Они проживут долгую счастливую жизнь, если перестанут прятаться от меня же, – процедил Нарье. – Уж не считаешь ли ты, что я от них откажусь только из-за сумасбродных предположений, что мой же сын вырезает их?! Который, к тому же, мертв! – столик жалобно загудел под рукой ведьмака, начинающего терять терпение.

     – А если окажется, что звезды… заблуждаются?

     – Тогда уже я буду самым счастливым из ныне живущих: у меня появится шанс не пережить своего первенца!

     – Моржи выбыли из охоты, – начал перечислять Карлт, – объяснив это тем, что потеряли интерес к погоне за фантомом. Варлоки, оставшиеся в живых, либо покинули тундру, либо в снег зарылись. И тут появляются трое охотников, дерзко и нагло заявив о себе пустой болтовней. А теперь приехал ты… Чтобы найти этих охотников… Которые, собственно, и не прячутся, как оказывается. Вот что завтра увидят все на сборе. Ты разочаровался в своей идее, ведьмак, что решил пустить варлоков под нож?

     – И все эти выводы только из предположения, что Торель жив?

     Голова Вита закружилась от брошенных обвинений. Загнанной белкой стучала мысль, что Тор, может, и правда далек от смерти – и тут же разбивалась о свидетельства звезд, еще никогда не подведших своих детей-магов.

     – Какой отец может убить свое чадо, – тихо продолжал Карлт. – Тебя поймут даже те, кто осудят: между жизнью оставшихся варлоков и жизнью сына ты выберешь второе.

     – Мне вдвойне жаль, – грустная улыбка тронула губы ведьмака, – что Торель мертв. Твои слова рассмешили бы его. Мой сын, Карлт, всегда был уверен, что любая идея и чувство долга для меня дороже, чем он. И будь твой Сандр Тором, он очень поостерегся бы встречаться со мной – если он и правда тот самый охотник. Показывай своего… Сандра, – Вит навел морок, отсекая их с оборотнем от лишних глаз.

     Сандр вышел из снежного домика, кутаясь в меха. Для него так и оставалось непонятным, почему внутри ледяного куба тепло, а снаружи, где, казалось бы, такие же снега и лед, – холодно. Впрочем, спрашивать моржей в третий раз было уже не сподручно.

     Пиная снег, Сандр бродил между приземистыми домиками в низине: разговор с Нарсыном не давал ему покоя, мешая уснуть. Особенно засела в голове просьба оградить Джардана от лишних знаний.

     «Почему ты сам не убил ее? – эхом проносились в голове Сандра его же слова. – Всё было бы чисто и тихо: убил, выдал за охотника кого другого… Дэн уж точно не узнал бы… Никто не узнал бы».

     Присев, ведьмак скатал несколько снежных комочков, выстраивая их пирамидой.

     «Ты не поверишь – не смог, – ответил тогда Нарсын. – Я знаю, чем Катерина была для Джардана: не просто всем, она была его жизнью. Я растерялся, увидев ее. Ну а когда вернулась способность мыслить здраво… ее след уже простыл».

     – Бред, – прошептал Сандр, повторяя свои слова.

     «Называй, как хочешь, – огрызнулся тогда Нарсын. – Ты считаешь меня зверем, ведьмак, но я не сумел поднять руку на дочь ламии, который до сих пор хоронит ее в каждом своем ночном кошмаре».

     – Завтра сбор, – голос Джардана заставил Сандра обернуться; рука дрогнула, и снежный комочек скатился с вершины пирамиды. – То есть Витольд уже здесь.

     – В логике тебе не откажешь, – усмехнулся ведьмак.

     – А ты что наговорил Нарсыну, что он тебя даже не поцарапал за «подводную мразь»? – Джардан опустился рядом с Сандром, тоже начиная скатывать снежки.

     – Отвлек его сказками. Ты разве не знал, что ведьмы – лучшие сказочники? – улыбнулся Сандр.

     – А я даже поверил в твою… сказку, – Джардан мельком глянул на друга, выстраивая основу очередной пирамиды. – Про мать, – уточнил.

     – Это была не сказка, – нахмурился Сандр, помолчав. – Ты ведь ничего не знаешь обо мне, Дэн. У тебя просто выбора не было, к кому прийти за помощью: тебе нужен был сильный маг.

     Ведьмак повернулся к ламии, который так и продолжал скатывать снежки, никак не реагируя на неожиданную откровенность.

     – Если это было правдой… – подбирал слова Джардан, – почему ты помогаешь?

     – Когда пришли варлоки, – Сандр понизил голос, – отец запечатал двери в покои, уводя локов вниз. Никто не будет ломиться сквозь печать – это пустая трата времени, ведь их цель – ведьма. А не чел.

     Джардан закончил выстраивать пирамидку и посмотрел на собеседника.

     – Он всё сделал правильно, – продолжал Сандр. – Только за ним ушли лишь трое варлоков. А четвертый поднялся наверх…

     – Зачем локам чел? – растерялся Джардан.

     – Беру свои слова обратно, – усмехнулся Сандр, – с логикой у тебя фигово. Убийство жены чернокнижниками должно было заставить отца пересмотреть его взгляды на мир с варлоками. Как ты знаешь – не заставило. Он говорит, что уничтожь он после этого всех чернокнижников на земле, и смерть моей матери была бы напрасной, – ведьмак начал чертить на снегу линии, являя взору ламии женское лицо. – Если кто и убил ее, так это он сам. Тем, что переоценил свои силы, понадеявшись защитить рядом с собой. Вот тебе моя сказка с другого боку, Дэн. – Сандр посмотрел на ламию, закончив свой рисунок. – Мне отца идти за это убивать?

     Джардан перевел взгляд на портрет в снегу. Линии были очерчены уверенно и четко, словно ведьмак рисовал ее лицо каждый день, уже давно набив руку.

     – Вот что, Дэн, – Сандр заговорил снова, – завтра мы покидаем гостеприимных моржей и заканчиваем наш маскарад…

     Как и условились, Джардан ждал Тора с Франциском уже в порту: когда они разминулись по дороге, ламия долго провожал Нарье с его учеником взглядом, мысленно отгоняя тревогу, что Тор в последний момент передумает-таки. Франки был прав накануне ночью: Джардану очень нужна помощь.

     Но спустя пять дней ведьмаки ввалились в его комнату в гостинице, перебудив, поди, половину постояльцев – Нарье вживался в образ бравого охотника за варлоками.

     – Бравый – не значит громкий, – поморщился Джардан, нехотя просыпаясь.

     – И байки мне шепотом рассказывать? – уточнил Тор, плюхаясь на кровать. – Разлепляй свои зенки, корабль отплывает через пару часов. А тебе еще звезду гасить. И нас с Франки… преображать.

     Одеваясь, Джардан то и дело посматривал на ученика Тора:

     – Парня много кто знает?

     – Да не особо, – Тор уже опустошал кувшин с вином, – он тут… наездами.

     – Значит, просто сделаем его темненьким, – резюмировал ламия. – А тебе придется приладить бороду, – повернулся к Тору, оценивая масштаб работ, – перекрасить в рыжего…

     – Почему рыжего? – удивился Нарье.

     – Сандр рыжий.

     – Какой Сандр?

     – Ведьмак, чем-то на тебя похожий. Немного. Местами. Я понятия не имею, куда его заносило. И если он бывал на севере и завел там пару знакомств, то мы можем несколько оплошать, если ты не будешь выглядеть, как он. Не можем же мы выдать тебя за несуществующего ведьмака.

     План Джардана не блистал изяществом. И тем больше у него было шансов на жизнь. Понимая, что Витольд первым делом посетит северные просторы, Дэн рвался приехать туда раньше старшего Нарье и попытать счастья в поисках охотников.

     Предложение Гури использовать ее в качестве наживки Джардан отмел сразу же, рискнув переговорить с их недавним пленником: всё же, Тор очень поможет отцу, если им удастся-таки найти охотников.

     Впрочем, Бертон не особо надеялся на положительный результат сиих переговоров, но Тор неожиданно согласился.

     – Ты не можешь ехать под своим именем и своим лицом, – осторожно предупредил тогда Джардан, желая сразу же, на месте, расставить все точки над «i». – Ты Нарье, а у нас нет времени убеждать местных, что ты вдруг идешь против отца.

     – Умеешь дарить новые лица? – брови Тора метнулись вверх.

     – Не то чтобы совсем уж новые, – признался ламия, – но так… немножко изменить могу. Ну и звездочку твою притушим на время: если кто тебя и узнает, то погасшее светило собьет с толку на некоторое время.

     – Как – притушим? – опешил Тор.

     – Так же, как твой ученик тушит свечи: ловкость рук и никакого обмана.

     Джардан долго смотрел в глаза Тора, раз за разом прокручивая в голове его слова:

     – Сдаешься?

     – Дэн, отец уже здесь, – ведьмак еще больше понизил голос, – это значит, что охотники покинули тундру. Если мы продолжим нашу игру, то сами же пустим Вита по ложному следу – за нами.

     Джардан разрушил снежные пирамидки и резко поднялся на ноги.

     – Теперь вся надежда на то, что Виту удастся перетянуть на свою сторону как можно больше ведьм, – Тор развернул ламию лицом к себе. – Тогда мы их выловим быстро и уже на своей территории.

     – Это не закончится никогда, – процедил Джардан, стряхивая руки ведьмака.

     – Это закончится быстрее, чем ты думаешь, – кивнул Тор. – Но если Витольд будет гоняться за нами, лучше не будет никому. Ты же не собираешься правда вставать в чертов круг огня!

     – Франциск… Франциск… – бормотал ламия, проверяя звезду за звездой. – Что за имя такое… дурацкое… Тор! – окрикнул ведьмака в смежной комнате. – Где тут твой ученик…

     Нарисовавшись в проеме, Нарье посмотрел на Джардана и тут же почесал в затылке, спешно раздумывая, как бы убедить ламию не быть столь настойчивым:

     – Забудь, его не хватятся, – ляпнул, наконец.

     – Не будь идиотом, – посоветовал Джардан. – Парень же не из воздуха взялся…

     – Мою убрал?

     Джардан утвердительно промычал, продолжая просеивать звезду за звездой.

     – Вот и отлично, – констатировал ведьмак.

     – Моей там нет, – Франки пересек комнату и стал рядом с ламией. – Меня здесь вообще нет.

     – Господа, нам пора выдвигаться, скоро прилив, – напомнил Тор.

     – Как это – нет? – не понял Джардан, и Франциск опустил голову, улыбнувшись:

     – Так же, как нет и времени на лишние вопросы, – поддержал Тора, первым покидая комнату.

     – Тебя сейчас воскрешать? – спросил ламия через плечо.

     – Завтра. Мы расстанемся с моржами под личинами Сандра и Каспия.

     Когда Джардан ушел в ледяной куб, Тор еще долго проветривал голову на свежем воздухе, раз за разом прокручивая в голове свою беседу с Нарсыном.

     Любой из Нарье… Тут же убьют… И обнародуют…

     Таким его отца знали все. Таким же – «заочно» – знали и Тора.

     Ладья входила в порт не торопясь – даже лениво. И Гуря с волками уже устали ожидать, пока лодка причалит, пока укрепят узлы, пока перекинут трап… С того дня, как маги и кошка покинули континент, нелюди встречали каждый корабль. Самые первые дни были, конечно же, заведомо пустыми: в течение них то и дело корректировали позиции, оттачивали стремительный захват какого чела под видом прибывшего охотника… Порой – сразу пятерых.

     В последний момент перепугавшихся жертв отпускали, скалясь в улыбке, что «ошиблись».

     – А если их стадо целое будет? – спросил как-то один из бойцов Курта.

     – Вырежем по одному, – тут же нашлась Гуря. – Главное, не потерять никого из виду.

     Как только первые пассажиры ступили на землю, нелюди обратились во внимание: не столько рассматривали каждого, сколько пытались почувствовать. И первая надежда была именно на волков: охотники ожидались случиться магами. Даже наткнись нелюди на какого мирно путешествующую ведьму – не отпустят до возвращения Витольда. Кораблики-то только из снегов в эти доки причаливают, а иероглиф Нарье не предполагает, что кто-то из магов уклонится от сбора, случись он в этот момент в тундре.

     Когда толпа на причале начала заметно редеть, Гуринэ вздохнула и двинулась в сторону Курта, неизменно занимающего позицию прямо у самого трапа. И эта ладья не привезла никого из охотников…

     Лавируя между людьми, варлок откинула капюшон, а подняв глаза – вздрогнула, замедлив шаг. Среди прочих ей навстречу шла девушка с васильковыми глазами. Уже поравнявшись с магом, она улыбнулась – как-то неловко и даже немного застенчиво…

     Женщины пересеклись взглядами в шаге друг от друга.

     И боевой маг, в любой момент готовая дать отпор любому высшему, – оказалась совершенно беззащитной перед челом, в руке которой мелькнул кинжал.

     Варлок видела лишь ее глаза… Застенчивую улыбку…

     Варлок видела лишь безобидного чела.

     – Гуря… – когда Курт снялся с места, Гуринэ уже упала на колени, прижимая руки к животу.

     Губы прошептали забытое, казалось, имя; сознание отказывалось верить в реальность происходящего и увиденного; а между пальцев толчками сочилась кровь, впитываясь в материю камзола.

     Прежде чем провалиться в черноту, Гуринэ еще слышала, как Курт отправлял своих бойцов за девушкой в серой накидке – и пыталась привлечь внимание волка, требуя, чтобы той дали уйти. Но вместо слов получались лишь какие-то невнятные звуки, а Курт уже поднимал ее на руки, запрещая говорить.

     Когда боль опять вытолкала Гуринэ в мутную реальность, она снова и снова повторяла, что Кэт должна уйти – живой; что Джардан ни в коем случае не должен узнать; что она клянется выжить, только уберите эту обезьяну с пахучими травами и кривыми руками!

     А Курт так и держал Гурю на руках, уже давно пообещав знахарке, что отправит ее следом за варлоком, если та умрет…

     Ужин проходил шумно и совсем не мирно – как прошел и сбор, затянувшийся с утра аж до вечера. Предупрежденный Карлтом, Витольд был уже готов ответить на любые вопросы и не застыть истуканом от нелепых обвинений.

     Вопрос о странной троице магов заглушил все прочие: высшие требовали от своего сильнейшего избавить северные края от наглецов.

     – Каждый из вас отпустил их, тут же потеряв из виду, – резюмировал Витольд, – и теперь ждете, что я исправлю вашу же оплошность.

     – У каждого из нас был веский повод отпустить их, – огрызнулся Карлт, напоминая поразительное сходство рыжего с Тором.

     – Темноволосый молодой ведьмак, один из них, непонятного роду-племени, – призналась низкорослая ведьма Герта, говорившая за магов севера, – не то ведьма не то варлок. А варлоки, Витольд, под твоей опекой – тебе и разбираться с ними.

     – Глаза вы все потеряли, что ли, – рассмеялся Нарсын.

     До сего момента морж вообще предпочитал больше молчать, неспешно прогуливаясь меж ведьмовых огоньков, зависших над землей.

     – Какие они охотники! Они не убили не единого лока.

     Карлт с Гертой тут же насупились: им не пришло в голову проверить пришельцев на доказательства их баек. Витольд шумно вздохнул, растерев виски: снова поднялся гвалт…

     – Темноволосый молодой ведьмак? – пробормотала кошка, тронув плечо Нарье. – Не то ведьма не то варлок?

     Кара плохо понимала, что она делает на этом сборе – до того момента, как Карлт первый усомнился в личности Сандра. Ожидая ответа Витольда на выпад рыси, кошка затаила дыхание, но ведьмак только огрызнулся, что Карлт сам больше похож на его отпрыска, чем тот рыжий. И слова Герты заставили Кару снова выжидательно посмотреть на сильнейшего.

     – Потом, – отмахнулся от нее Витольд и колыхнул землю, завершая шумные споры…

     Вот Кара и вспомнила это «потом» за ужином в мерзлой таверне. С темы «не то ведьмы не то варлока» перешли к словам Карлта, и просьба кошки поделиться с ней картинками оборотня вывела Витольда из себя:

     – Есть ли у тебя хоть капля терпения, женщина! – выпалил он.

     Снявшись со скамьи, Кара выскочила на улицу. Она не привыкла слепо следовать и теряться в догадках: невозможность контролировать ситуацию выводила из себя, заставляя то и дело скалиться. Растерев лицо снегом, кошка подняла к небу глаза, снова и снова напоминая себе, что ее главная задача – найти Франциска. А не гоняться за призрачными Сандрами, похожими на Тора… когда в снежный городок рысцой вошли три оборотня со всадниками.

     Обернув глаза, Кара потянулась за кинжалами, осторожно ступая.

     Наездники скользнули со спин оборотней, поблагодарив, и перевертыши тут же развернулись в обратный путь, лишь кивнув на прощание. Кошка ущипнула себя: глаза оборотня совершенно четко различили…

     – Тор… – прошептала Кара.

     Джардан посмотрел в сторону моржей, выждав для верности с полминуты, и поднял голову к небу:

     – Фокус-покус, – пробормотал, отыскав звезду Тора и проведя по ней рукой – словно снял колпачок, снова являя миру.

     – Фокусник, она ярче светила, – прищурился Нарье.

     – Вот сам и залезай начищать до блеска, – хохотнул Джардан, со вздохом облегчения снимая личины с Тора и Франциска – фокусы не проходили для ламий незамеченными.

     И еще прежде чем Джардан завершил свою магию – кошка побежала. Вильнув с проторенной дорожки, увязая в сугробе, Кара упрямо продвигалась вперед, не сводя с троицы глаз: казалось что даже моргни она – и пришельцы растают, словно мираж.

     Франциск тронул плечо Тора, указывая на кошку: осев в снег в десятке метров от них, Кара не то смеялась, не то плакала, теперь уже отказываясь верить – исчезни Тор сейчас, и она просто перестанет дышать, чтобы больше не теряться в надеждах и не просыпаться ночами от слез.

     Но вместо того чтобы раствориться в морозном воздухе, ведьмак опустился перед ней, закутывая в меха своей накидки: «Святые духи, какого же черта ты здесь делаешь!» – то обнимая, то встряхивая, пытаясь добиться осознанного взгляда…

     Обеспокоенный долгим отсутствием кошки, из таверны вышел Витольд, уже распявший себя за резкий тон… и ведьмовы огоньки осветили дорожку, закончив свой путь у ног Франциска, выставившего им преграду. В спину Нарье ткнулся Райгон.

     – Творец-таки? – усмехнулся Петит, приметив кошку с Тором в сугробе.

     – Творец, творец, – процедил Витольд, уходя обратно в таверну.

     Кара подняла руку, кончиками пальцев коснувшись щеки Тора: она не верила, что он мертв, а теперь не могла поверить, что жив. Поймав ее руку, ведьмак растер ее в своих ладонях, согревая; глазами проводил фигуру отца, поспешно скрывшегося в таверне; Джардана с Франциском, подошедших к Райгону и тоже нырнувших в тепло…

     – Ты жив, – осознала, наконец, Кара.

     И снова заблестевшие слезы в глазах проложили дорожки по щекам женщины, а звук пощечины разрезал тишину ночи. Райгон резко обернулся.

     – Скотина! – выплюнула кошка, замахнувшись снова, и Тор перехватил ее руки. – Мразь!!

     Взъерошив волосы, Райгон поспешил скрыться в таверне, оставив ведьмака в одиночку справляться со своим творцом.

     Кошка бросала всё новые и новые оскорбления, безуспешно пытаясь освободиться от ведьмовых пут, – Тор прижимал ее к себе, каждым уголком сознания ощущая, как силы постепенно покидают ее. И вцепившись в камзол ведьмака, Кара ткнулась в его плечо, всхлипнув.

     – Я ведь почти поверила…

     – Не поверила бы, – заверил ее Тор. – Кто угодно поверил бы, все поверили бы – только не ты.

     Войдя в помещение, Райгон столкнулся нос к носу с хозяйкой, сомнамбулой покидающей таверну, и придержал входное полотнище: дабы она не мешала разговорам, Витольд выпроводил ее в арену, убедив оставить едальню на их попечение.

     Сдвинули столы, выудив из кухни всё съестное, что только нашли… Заново поставили подогреваться пунш над очагом… Кто-то из ведьм разжег костер в центре комнаты – огоньки весело заплясали, согревая таверну как никогда.

     – Она его там прибьет, – Райгон присел напротив Витольда – Джардан как раз закончил свой нехитрый рассказ, зачем весь маскарад вообще затевался.

     – С творцами лучше не шутить, – согласился Нарье, – особенно с оборотнями.

     Подхватив с лавки меха, Франциск уселся у самого костра, все еще пытаясь согреться: путешествие на спинах моржей не было теплым.

     – Ты же знал, Вит, – протянул Райгон.

     – Со вчерашнего дня, – Нарье вытянул руку с кувшином, наполняя чашу Франциска. – Карлт любезно поделился картинками.

     – Сказал бы ей.

     – Чтобы она на сборе сорвалась?

     – И не жалко ее было?

     – Жалко, Райгон, у пчелки, – Витольд поставил кувшин на стол.

     – Извини. Я забыл, с кем разговариваю.

     – Тор не рассчитывал, что Кара сюда приедет, – произнес Франки от костра. – А даже если и приедет, то мы уже будем как минимум на пути домой.

     – В принципе… – задумчиво проговорил Райгон, – если отвлечься от эмоций… то план был хороший…

     – Хороший план – это тот, который срабатывает хотя бы частично, – отрезал Витольд.

     Откинувшийся полог впустил в таверну Тора с кошкой, и маги резко замолчали.

     – Уже всех на горох поставил? – улыбнулся младший Нарье. – Теперь, надо полагать, моя очередь.

     Усадив кошку перед костром, Тор опустился рядом, принимая чаши из рук Райгона.

     – Ты всполошил несколько континентов ради нулевого результата, – Витольд развернулся на скамье к сыну, – и я должен быть доволен?

     – Тебе нужен охотник – он тебе будет.

     – Из воздуха его нарисуешь?

     – Из глины вылеплю.

     Ведьмаки схлестнулись взглядами.

     – Чурбан бесчувственный, – прошептала Кара, отхлебывая пунш.

     Бросив на кошку быстрый взгляд, Витольд отвернулся к столу. Все его эмоции остались во вчерашнем дне, проложившем границу между смертью и жизнью. А чего ему стоило не расцеловать Карлта прямо на месте же за картинки, слепо подыгрывая сыну в его безумии, – не для ушей кошек.

     – Пойду я найду нам комнаты на ночь, – Джардан поспешил ретироваться, покидая таверну.

     Франки тут же изъявил желание помочь ему, а Райгон благоразумно предложил кошке восстановить силы целебным сном, вытолкав ту из таверны разве что не силой. И с минуту в помещении царила гнетущая тишина, разбавляемая лишь треском дров в костре.

     – Расскажи мне о Джардане, – тихо попросил Тор.

     – Ты бросился помогать ламии, ничего о нем не зная? – усмехнулся Витольд, снова разворачиваясь лицом к сыну.

     Так и не дождавшись ответа, мягко погрузил таверну в морок, останавливая время:

     – Что конкретно тебя интересует?

     – Да просто человек, – пожал плечами Тор, – его семья…

     – Когда ты оберег собственной сестры, – вздохнул Витольд, – у тебя есть только одна семья – сестра. Построить какие-либо отношения в таких условиях становится уже невыполнимой задачей. Поначалу всё кажется простым: ты всегда рядом, когда ей угрожает любая опасность… Потом появляется страх не успеть прийти вовремя… А потом ты сдаешься и остаешься около своего варлока постоянно.

     – Звучит несколько… безнадежно.

     – Так оно и есть. Зато варлока в связке с оберегом очень сложно убить.

     – Я слышал, у Дэна есть дочь, – Тор повернул разговор обратно на тему семьи, пока Витольд не увлекся рассуждениями о смертоубийствах варлоков с оберегами и без оных.

     – Была, – поправил Нарье сына. – Джардан не любитель говорить о ней, Райгон упоминал, что она погибла в пожаре.

     – И давно… почила?

     – Что-то около десятка лет назад, я не считал, если честно.

     Тор усмехнулся, проглотив слова, что кто ж будет считать, когда угорела человка.

     – А говорил, семьи своей быть не может…

     – Её и не было, – кивнул Витольд. – Гуря никогда не приняла бы чела. Насколько я знаю, племянницу она еще терпела, а вот мать Катерины осталась за бортом понимания варлока. Чернокнижники вообще не признают челов, как правило – природа у них такая.

     Тор на мгновение зажмурился, пытаясь хотя бы приблизиться к пониманию «такой природы», потерпел крах и решил сосредоточиться на насущных проблемах:

     – В каком плане Гуринэ терпела племянницу?

     – Тор, я с ними не жил, – Витольд поднялся со скамьи и прошелся по помещению, машинально отмечая, что время морока скоро истечет, – и подробностей не знаю. Катерина погибла, брат с сестрой уехали на север…

     – И привезли новости об охотнике, я помню, – Тор перебил отца. – А теперь все дружно ищут ведьм.

     – В данный момент я бы с удовольствием нашел подушку, – признался Витольд, завершая разговор.

     Оживший было мир вокруг ведьм снова погрузился в беззвучную жижу, повинуясь руке младшего Нарье. Вит выжидательно посмотрел на сына.

     – Извини за подлог, – Тор хотел прибавить с тысячу причин, почему не предупредил хотя бы отца, «умирая» – и ни одна из них сейчас уже не казалась достаточно весомой.

     – Извиняешься, что действительно не умер? – Витольд присел около сына, склонившись к нему. – Твоя выходка стоила твоей жене ребенка. Вот у нее и будешь вымаливать прощение, – ведьмак сделал паузу, давая Тору время осознать сказанное. – А мы все работаем на результат, так ведь?

     Поднявшись, Витольд разорвал магию сына и вышел на мороз.

     Когда кошка открыла глаза, комната словно по команде озарилась светом полной луны; тучки расползлись, обнажая беспрекословную царицу ночи – вечной, казалось, ночи в этих краях.

     Перекатившись на кровати, Кара уставилась в спину незваного гостя: Тор сидел в кресле, закинув ноги на подоконник; открытые ставни выстужали помещение.

     – Ты в курсе, что сейчас ночь? – кошка поежилась; дотянувшись до рубахи, быстро просунула голову в горловину и тут же выматерилась: ткань словно в сугробе пролежала все это время.

     – Он не дотронулся до нее, – задумчиво произнес Тор.

     Кара босиком дошлепала до кресла и выдернула из-за спины ведьмака штаны; запрыгала на одной ноге, одеваясь.

     – Кто?

     Тор с интересом наблюдал за полуголой кошкой, склонив голову на бок.

     – Франки. Мы торчали в Балье две недели. А он учил ее танцам и игре в мяч.

     – Кого? – смысл слов ведьмака с трудом проползал в сознание полукровки: за окном чертова вечная зима, комната выстужена и наверняка сейчас не дозваться хоть кого, чтобы принесли теплой жидкости.

     Кара со вздохом заглянула в кувшин с вином. И льдом. Нацедив напиток в чашку, она глотнула, поморщилась и глянула на Тора.

     – Ашу, – ответил тот.

     Кошка накинула камзол, тряхнув копной каштановых волос, и двинулась к ведьмаку.

     – Ты правда просидел здесь полночи в раздумьях над нетрахнутой Ашей?

     Тор поморщился.

     – Мне начинает казаться, я что-то упустил в той череде вертихвосток Кружев.

     Бесконечно давно. Когда молодая кошка быстро покинула его круглую комнату, едва щелчок пальцев ведьмака вернул ее из дурманящего опьянения. Чтобы так и остаться для него больше, чем напарницей, больше, чем сестрой, больше, чем любовницей – и безгранично больше, чем родной.

     – Жалеешь?

     Тор поднял голову, встретившись со взглядом серых усмехающихся глаз – Кара уже стояла рядом, терпеливо ожидая ответа. Скинув ноги с подоконника, он притянул кошку к себе, зарывшись лицом в распахнутый камзол. Кара провела ладонью по золотистым волосам и подняла его голову, склонившись. Ее поцелуй отдавал вином.

     Тор провел ладонью по щеке кошки.

     – Я не просила о том щелчке пальцев, ведьмак.

     В тот далекий вечер нелюди приняли единственное верное, как им казалось, решение, и никакая магическая сила не способна сейчас повернуть время вспять.

     И руки Тора разжались, снова отпуская ее, а кошка опять покинула комнату. Её торопливые шаги вскоре затихли в коридоре; тяжелая дверь, обшитая мехами, глухо ухнула о косяк.

     Учения затягивались. Еще с высоты, в стороне от крепостных стен, Сермуш заметил приближение к замку небольшого военного караванчика – и возвращаться в этом тысячелетии ему тут же расхотелось.

     Проводив взгляд брата, Фаррину пропустил удар Натоля, и тот лишь развел руками в ответ на раздраженный возглас Дурба: сам виноват.

     – Фаррину, – Сермуш посмотрел на кузена, – тебя только что убили, а следом и меня. И всё только потому, что тебе стало любопытно, на что я обернулся.

     – Тебя, пожалуй, убьешь, – пробормотал Дурб, опуская голову.

     – Ладно, заканчивай балаган, – вздохнул королевич, разворачивая единорога в сторону замка. – Дела прискакали…

     Дела прискакали в виде военного посла из замка Ларунье – что и следовало ожидать. Приземлив единорога на крыше паласа, Сермуш быстро спустился по винтовой лестнице, принимая из рук лакея свой камзол – полы метнулись в воздухе, и вереница слуг словно по команде замерли на пару секунд, пока королевич накидывал одёжу; из рук своего помощника, успевшего снова вернуться из чужого мира, – новый доклад; из рук секретаря – депешу, прочитав которую тут же скомкал и не глядя вернул Назару.

     – Ваша милость, сколько нынче полезных листков? – не сбавляя шага, Сермуш потряс свернутыми в трубочку пергаментами перед носом Коринта.

     – Все, ваше высочество.

     – Значит, от силы три, – кивнул королевич, передавая и этот клад Назару. – Отдашь мне только если действительно все, – распорядился. – Курима-старшего разыщите кто-нибудь… Отставить, – скороговоркой отчеканил Сермуш, приметив Тео, как только свернул в коридор к своим покоям.

     Щелкнув пальцами сыщику, кивнул ему головой, входя в кабинет.

     Стражи закрыли двери за спиной Тео, оставив всех прочих снаружи.

     – Вещай, – вздохнул Сермуш, плюхаясь в кресло за столом.

     – Военный посол из замка Ларунье, ваше высочество, ожидает вашей аудиенции… – завел было Курим, и королевич склонился к столу, сложив руки:

     – Тео, не отнимай хлеб у моего секретаря. По делу говори.

     – Его сиятельство Андорн, граф Ланконский, – вздохнул Теодор, приблизившись к столу Сермуша, – в должности первый год. Грехов столько, что сам дьявол зауважает. То есть на любой вкус.

     – С границы ведешь его?

     Тео развел руками, состроив обиженную мину:

     – Ваше высочество! От самого замка.

     – Тогда какого черта он так быстро добрался? – резонно спросил Сермуш, откинувшись на спинку кресла. – Тем более, что вон – на любой вкус…

     Курим насупился еще больше, не рискнув, всё же, уточнить, что не задерживай его человек графа Ланконского по пути, тот и вовсе еще три дня назад нарисовался бы в замке Коранету.

     – Пусть его разместят в гостевом крыле и как можно дальше по коридору, – начал перечисление Сермуш. – К ночи граф должен быть пьян и с мыслями, далекими от дел военных. Мысли бери, где хочешь.

     – Ваше высочество, вы не собираетесь принять его? – осторожно спросил Курим, заранее пожалев о вопросе.

     – Собираюсь, – улыбнулся Сермуш, – отчего же не принять. Но до завтрашнего ужина я для графа мертв.

     – Как – мертв? – икнул Тео.

     – И позаботься, чтобы к этому самому ужину его сиятельство также был уже в приподнятом настроении. Отправь кого-нибудь к нашим шутам – завтра они развлекают придворных за ужином.

     – А… – Тео запнулся, пытаясь сформулировать вопрос поточнее, – а его сиятельство вообще может быть трезвым?

     – Только не перед моими глазами, – кивнул Сермуш. – И вот что еще, Тео. Достань-ка из своих архивов тот тревожный отчет герцога Лепорье из Лазатона. Он мне на военном совете пригодится.

     – Ваше высочество? – прищурился Теодор, шестым чувством осязая подвох.

     – Тео… – Сермуш широко улыбнулся, посмотрев на сыщика, – тебе ли не знать, какие коварные эти лазатонцы! Они просто не оставили мне выбора! Мобилизация и военный поход…

     – Так ведь… – начал было Теодор и тут же осекся: официального отчета о поездке отряда королевича в Лазатон так и не было, собственно.

     Опустив глаза, королевич кивнул на свиток в руках сыщика:

     – Что-то интересное?

     Курим покрутил свернутые трубочкой листки, словно только что заметил их… Похмурился…

     – Вы просили сведения, ваше высочество, – шагнув, Тео положил бумаги на стол королевича.

     Несколько секунд в кабинете царила тишина. Наконец, Курим поклонился, пробормотав: «С вашего разрешения, ваше высочество», – и Сермуш рассеянно махнул ему рукой, отпуская.

     Поднявшись, отмерил шаги до окна, распахивая створки, да так и простоял с четверть часа, собираясь с мыслями. А затем быстро вернулся к столу, рывком снял бечевку с бумаг и уже читая опустился на кушетку перед камином.

     Катерина боялась открывать глаза. Только придя в сознание, она осторожно повела рукой, пытаясь сначала на ощупь осознать, где находится. Через секунду подтянулись и все прочие ощущения – словно брякнулись обратно в тело, с удивлением обнаружив хозяйку живой.

     В нос ударил запах скотного двора; до слуха донеслись плач, ругань, мольбы, проклятия – все вместе звуки слились в единый разлаженный хор. Приоткрыв, наконец, глаза, Катерина увидела именно то, что уже и ожидала: сарай для скотины. Помещение было небольшим, от силы на пару коров, с высокими воротцами для загонов, соломой в оных, кормушками и поилками…

     Как только Катерина приподнялась на локтях, ее желудок предательски подскочил к горлу, и девушка неуклюже повернулась на бок. Чьи-то руки приподняли ее на четвереньки, а уже через десяток секунд оттянули в противоположный угол загона.

     – Ты последняя очнулась, – поведала незнакомка, снова усевшись на соломе и прислонившись к стене.

     Кивнув, Катерина доползла до поилки и умылась, стараясь вдыхать не глубоко и не часто.

     – Я Мирта, – представилась девушка.

     – Ка…тэ, – ответила на любезность Катерина, представившись северной вариацией своего имени – так ее неизменно называли в тундре, почему-то не признавая традиционное «Кэт». – А чего они голосят? – кивнула в сторону еще десятка товарок по несчастью у ворот сарая.

     – Выбраться хотят, – пожала плечами Мирта.

     – Мы заперты? – осознала, наконец, Катерина.

     – Нет, им просто нравится так думать, – хохотнула ее новая знакомая.

     – Почему заперты… Кто нас запер… – начала впадать в панику Катерина, не в силах ничего вспомнить – Мирта лишь ухмыльнулась, посмотрев на нее.

     И события минувшего дня тут же всплыли в памяти, завершая картину возвращения девушки в полное сознание.

     Волки сработали чисто и четко: им даже в прототипов оборачиваться было не нужно, чтобы захватить полтора десятка женщин в серых плащах, только что сошедших с ладьи – пускай Курт потом сам разбирается, кого конкретно он имел в виду. Если цель оказывалась с сопровождением мужеского пола – он так и оставался на причале кормить птиц, не успевая издать ни звука: переполох и паника не были в планах волков.

     Там же, на причале, остались и несколько невольных свидетелей захватов, на свою беду проявившие слишком настырный интерес к кому из мужчин, опускавших на доски бесчувственные тела девушек: целей-то в три раза больше волков, и упустить никого нельзя.

     Только шагнув от Гуринэ, Катерина спрятала кинжал за поясом платья, приказывая себе идти спокойно, словно мантру повторяя, что бежать нельзя. Даже ускорять шаг – и то нельзя! Она слышала нарастающую суету за спиной; короткий приказ не видимого ей мужчины; торопливые шаги – словно кто-то передвигался перебежками…

     Оборачиваться тоже нельзя, напоминала себе Катерина: что бы там ни происходило, это никак к ней не относится… Но чувство опасности, полоснувшее по нервам, пересилило доводы рассудка: девушка обернулась.

     Она успела увидеть пару молодых людей, слишком занятых разговором, чтобы вовремя осознать опасность; успела рассмотреть кошачьи глаза быстро подошедшего к ним сзади мужчины – слишком быстро для человека.

     А в следующую секунду юноша уже беззвучно опустился на доски, за шкирку поддерживаемый волком – дабы звук падающего тела не привлек внимания.

     Девушка не успела ни закричать, ни испугаться, ни вообще понять, что ее молодой человек уже мертв: она сама безвольной куклой висела на руке оборотня. Опустив ее на землю, волк поднял голову и встретился взглядом с Катериной.

     Сознание подсказывало Кэт, что всё увиденное заняло максимум два удара сердца, а рассудок вопил, что такого быть просто не может… А потом на нее обрушилась темнота.

     Вытянув руку, Катерина зачерпнула воды из коровьей поилки и плеснула себе на лицо.

     – Что, вспомнила? – снова усмехнулась Мирта.

     Когда отыскали местную знахарку, ее сарай тут же переоборудовали в темницу – хозяйка «не возражала». Коровы так и стояли на заднем дворе под открытым небом с тех пор как пастух вернул их с пастбища. Парень проявил было интерес к шуму из сарая – кто-то из волков тут же набрехал, что у старухи в пациентах очень важная-знатная-богатая чудачка, любительница путешествовать лишь со свитой девок. И вот как раз они возмущаются, ибо их не пускают к больной госпоже… Ты, пацан, короче, проходи, куда шел, а то тоже станешь пациентом.

     – Ты чего поправдивее придумать не мог? – спросил Курт, заставший уже лишь эпилог бессмертного творения своего бойца.

     – Надо было сказать про варлока и ее потенциальную убийцу?

     Гуря так и не приходила в сознание. Временами она начинала бредить, называя имена, ничем Курту не знакомые – волк узнавал разве что имя ее брата, стискивая зубы и сжимая кулаки. Хотя кого ей еще-то звать, напоминал сам себе, тут же отмечая, что такое утешение, всё едино, не помогает.

     Вот и выскочил на свежий воздух – развеяться.

     – Затихли? – Курт кивнул в сторону сарая, словно и сам не слышал, что пленницы уже давно устали кричать.

     – Долго их там держать? – боец задал свой вопрос.

     – Пока Гуря не очухается.

     – А если не очухается?

     Волк опустил глаза под взглядом Курта, запоздало понимая, что ляпнул глупость, и двинулся следом за вожаком, когда тот шагнул к коровнику.

     – Разбейтесь по двое, – велел Курт, снимая запор, – чтобы этих коз стеречь. Крыша совсем худая, удерут еще.

     Приоткрыв ворота, вошли в темноту помещения, тут же обернув глаза.

     Поднявшийся визг ударил по барабанным перепонкам волков, в момент разозлив – кто-то зарычал, клацнув зубами. Несколько девушек тут же рухнули без чувств; большинство забились в дальний-темный угол, сбившись стайкой.

     Мелькнувшая тень справа заставила Курта вытянуть руку, вылавливая одну из пленниц, побежавшую к спасительной двери под шумок. Пихнув ее вглубь сарая, вожак тут же перехватил руку своего бойца, занесенную над головой:

     – Хочешь кого ударить – ударь меня, Ланкт.

     Катерина нащупала руку Мирты, сжав, округлившимися глазами наблюдая за оборотнями: как только поднялись новая суета и визг, обе девушки словно приросли к соломенным подстилкам, лишь посмотрев на своих тюремщиков.

     – Может, сам проверишь их? – один из волков оттянул внимание вожака на себя, пресекая конфликт на корню.

     Курт обвел девушек взглядом, пересчитав.

     – Нет, пожалуй, – протянул. – Могу ошибиться. Пусть Гуря сама отберет.

     Снова заперев ворота снаружи, Курт ухватил Ланкта за горло и проволок до забора; частокол загудел, принимая в себя тело волка.

     – Замечу следы побоев – в землянку ты не вернешься, – тихо пообещал вожак.

     – Одна из них пыталась убить твою девку, – прохрипел Ланкт.

     – Одна. А не все тринадцать.

     Резко отпустив волка, Курт скрылся в доме, оставив бойцам самим договариваться о дежурстве.

     – Покормить их надо бы, – задумчиво протянул кто-то. – А то мы все четверо не вернемся в землянку, пожалуй… За тринадцать-то трупов.

     Мирта отпрянула от щели в стене и снова уселась на подстилке, закусив губу.

     – Бежать надо, – выдала она, глянув на Катерину.

     – От них не убежишь, – ответила та, безучастно посмотрев на товарку.

     – Убежать и от черта можно, – настаивала Мирта.

     – От черта – можно, – согласилась Кэт. – От оборотней – нет.

     В углу закопошились девушки, решившиеся, наконец, сойти с места. Бесчувственных подтащили к поилкам, начали брызгать водой в лицо…

     – А ты, прям, много об оборотнях знаешь, – усомнилась Мирта.

     – Кое-что, – пожала плечами Катерина. – Не тронут они вас. Сама же слышала, что вожак сказал. Ведьма очухается – отпустят всех.

     – Ведьма… – повторила Мирта. – О ведьме они не говорили…

     Кэт снова передернула плечами, уставившись в одну точку.

     Миха не мог поверить своим глазам: всего за пару часов из мажора-изгоя он превратился в настоящего героя – и ценой тому оказались совершенно глупые, ничего не значащие пара подробностей минувшего путешествия в соседнее королевство!

     Курсанты, окружив виконта, с горящими глазами внимали каждому его слову, смакуя подробности и уже даже сами приукрашивая: первоначальная история, рассказанная Михой, понеслась по корпусу, из уст в уста перевранная, домысленная и обросшая такими деталями, что сами участники ее вряд ли узнают всё с ними произошедшее.

     И Дурб, снова поднявшийся на второй этаж зданьица, лишь едва успел отскочить от стайки курсантов, налетевших на него у лестницы – молодые люди спешили поделиться новостями с часовыми, с нетерпением переминающимися с ноги на ногу у дверей… Ткнувшись в графа, курсанты тут же вытянулись по струнке – кто где был, так и преградив Фаррину дорогу.

     Молча отодвинув пару юнцов, Дурб шагнул вперед, и те тут же бросились вниз, как только граф распахнул дверь, рукой подзывая сына.

     – Алеса заждалась вас, виконт, – Фаррину подпихнул недовольного Михалку в сторону лестницы. – Я вроде велел вам быть на плацу еще с четверть часа назад.

     – Да не нужна она мне! – виконт резко остановился, развернувшись лицом к отцу, и тот налетел на него, тут же ухватив за грудки:

     – Ты останешься в корпусе только если будешь учиться в том числе и наземному бою, – прошипел Дурб.

     – Я уже в корпусе, – не остался в долгу юноша, сбрасывая руки отца, – и заметь – без твоего на то желания! И допустил меня сюда не ты!

     Припомнив, после какого случая Сермуш, немногим старше Михи сейчас, сам навязался на голову воеводы, Дурб решил оставить столь радикальный метод на самый крайний случай и выпихнул-таки сына на улицу. Но вместо того чтобы свернуть к плацу, распахнул дверь офицерского корпуса. Растерявшийся Миха неожиданно послушно протопал пару шагов и замер посреди круглого зала первого этажа.

     – Виконт? – Дурб уже поднимался по лестнице, вопросительно посмотрев на сына. – Вас с конвоем вести?

     Часовые у дверей скосили глаза на графа. Глянув на них, Миха поплелся за отцом.

     – Пойми, виконт, – Дурб понизил голос до шепота, когда сын поравнялся с ним, – своими выходками ты только позоришься. Да, его высочество допустил тебя в корпус, не спорю. И даже вопреки моего на то желания. Но это не означает, что он будет вдаваться в подробности, почему ты же этот самый корпус и оставил.

     – Я не оставлю… – начал было Миха, но Дурб перебил его:

     – Оставишь. Если не выполнишь всего несколько моих условий.

     Лестница закончилась, и граф без стука распахнул первую по левую руку дверь, подпихнув Михалку в комнату.

     – Ваше сиятельство! – лейтенант, казалось, был рад видеть Фаррину пуще отца родного. – Что вас привело?

     Поднявшись из-за стола, мужчина склонил голову, получив в ответ такой же кивок.

     – Виконт, вот, решил, что несколько погорячился, – Дурб кивнул на сына, неспешно отмерив шаги до окна и залюбовавшись видом казарм снаружи.

     – Что, уже покидаете нас, ваша милость? – лейтенант уставился на виконта, еле заметно раскачивающегося в стойке «смирно».

     – Нет, – прошелестел Миха, напрочь забыв, как отвечать чину своего наставника.

     – Жаль, жаль, – лейтенант словно и не услышал виконта. – А мы-то уж думали… Надеялись…

     – Ну так подумайте на кого еще, – посоветовал Дурб, присаживаясь на подоконник.

     – Так придется, – согласился лейтенант, снова занимая свое кресло и начиная споро водить пером по бумаге.

     – Я нисколько не погорячился, – прошелестел Михалка, и лейтенант бросил на него быстрый взгляд; впрочем, не прекращая писать. – Я не хочу покидать… корпус…

     – Молодежь, – хмыкнул мужчина. – Ваше сиятельство, – обернулся к Дурбу, – под вашу ответственность?

     – Ну так а под чью же еще, – пожал плечами граф.

     – Я не хочу… – глаза виконта защипало, комната поплыла от неожиданно накативших слез. – Я ничего не подпишу…

     – А вам и не надо, ваша милость, – «утешил» его лейтенант, выводя последние строки. – Кадета, не пригодного к прохождению службы, обычно не просят расписываться в его несостоятельности…

     Дурб снова отвернулся к окну, опершись о подоконник. Он слышал, как перо шуршит по бумаге; как сын хлюпает носом; мог поклясться, что осязает волнение лейтенанта… когда услышал заветное:

     – Я пойду… Я буду… У Алесы…

     Прикрыв на пару секунд глаза и глубоко вздохнув, Фаррину обернулся, выдернул из-под пера лейтенанта пергамент, скомкав.

     – Кругом и на выход тогда, – скомандовал сыну, и того словно корова языком слизала из кабинета.

     – Я твой должник, – шепнул Дурб лейтенанту, также облегченно переведшему дух: его высочество как минимум разжаловал бы его в солдаты за такие «документы».

     – Поклянись, что у тебя только один сын, – тихо ответил мужчина, – и считай, что мы в расчете.

     Джардан слонялся по портовому городу, не понимая, что не так. С утра успели нанести визит рыси – Витольд отделался от них на удивление быстро и виртуозно. Разве что пяток «близнецов» остались дожидаться ближайшего корабля: как выразился Карлт, «сдаю из рук в руки, и больше их сюда не присылай». Ведьмаки, вроде, начали наперебой отчитываться перед Нарье за последние месяцы – на сборе им слова так и не дали, – и Витольд тут же запросил все события в письменном виде, «и желательно в пяти экземплярах», прибавил.

     Усмехнувшись, Джардан удрученно заметил, что описал полный круг по городку – и пошел по новой. В который уже раз бросил взгляд на небо, но звезда Гури так и занимала свое законное место среди прочих светил. Ламия совершенно четко помнил, что оставил сестру в укрытии; что та клятвенно обещала именно там и находиться, пока он не вернется; и что своевольная варлок очень редко когда держала слово. И непонятная тревога нарастала разве что не с каждой минутой, заставляя ламию пинать снег, стискивая зубы.

     Наморозившись, Джардан вошел в длинное здание гостиницы, отмеривая шаги по дощатому полу узкого коридора. Слева и справа по стенам тянулись двери комнат – так же обитые мехом, как и входная: единственная халупа, отстроенная с привычными южанам дверьми вместо тяжелого входного полотнища. Теплее, впрочем, от этого факта не становилось.

     Бросая быстрые взгляды в распахнутые двери, Джардан приметил в одной из комнат Кару с Франки: кошка бродила вокруг костра, разговаривая с юношей.

     – В порядке твоя Аша, – поморщилась полукровка. – Находить общий язык с ней у меня, правда, времени не было, чтобы за погоду болтать… О жене спросить не хочешь?

     – Да удивительно, как у тебя вообще еще не весь белый свет во врагах, – хохотнул Франциск с кровати, снова натянув на себя все одеяла-покрывала.

     Заметив Джардана, кивнул ему, и ламия шагнул дальше по коридору, почувствовав себя неловко. Кара всё так же не торопясь дотопала до проема, движением кисти отсылая створку закрываться.

     Еще через пару комнат «размышляли вслух» маги: Райгон с обоими Нарье проговаривали всё, что стало известно на сегодняшний день. Витольду теперь уже надо было как можно быстрее оказаться на берегу родного континента, в тундре делать больше нечего. На сборе он впервые официально «признал» варлоков, заявляя о своем покровительстве – Герта поддержала его. Не могла не поддержать, собственно: еще как только первые смешанные семьи, не послушавшись Нарье, подались-таки в снега, ему пришлось договариваться с северянкой, раньше времени всё ей открывая. И вчера они оба разве что сказали вслух то, о чем уговорились еще годы назад. В своем регионе Витольду будет уже сложнее.

     Карлт хоть и огрызался на чудачества младшего Нарье, вопреки заверениям Витольда, что рыжий не есть его сын, но так же не отказался от своих слов. Нарсын предпочел снова остаться в стороне. То есть ничего неожиданного Витольд на сборе не увидел.

     – А моржи всегда сами по себе, или только в отношении варлоков? – неожиданно спросил Тор.

     – Всегда, – Джардан облокотился о косяк, оставшись в дверях.

     – С чего Нарсын тогда играл роль охотника?

     – Да подыгрывал просто, – усмехнулся Дэн. – Мы играли – он играл… Он единственный в курсе, что я – оберег.

     – Он знал, что мы с Карлтом встречались, – протянул Тор. – И что мы в их окружении были…

     Джардан передернул плечами: знал-не знал, какая теперь уже разница.

     – Бать, ты где Гурю последний раз видел?

     – Догадайся, что в укрытии, – Райгон удивленно посмотрел на сына.

     – Из всего получается, что охотники не северяне, – пробормотал Витольд, обойдя вниманием последние диалоги.

     – Франки тут идеями раскидывался, что это вообще челы… – осторожно высказался Тор.

     Отлепившись от косяка, Джардан снова начал отмеривать шаги по коридору, оставив новый виток рассуждений позади. Ему неожиданно стало совершенно все равно, кто убийца: оберегам не снятся пустые кошмары, а минувшей ночью он отчетливо видел сестру мертвой.

     Пройдя всю гостиницу, ламия снова вышел на улицу и свернул к таверне – хозяйка долго не могла понять, зачем чужестранцу вдруг понадобилась супная чаша с… водой. Когда она переспросила в третий раз, Джардан потерял терпение, сам прошел на кухню и выбрал посудину, зачерпнув воды из ближайшей лоханки. И отмахнувшись от голосящей северянки, вышел на холод, примостив чашу в снегу…

     – Это совершенно лишено смысла, – услышал Джардан спокойный голос Витольда, почувствовавшего темную магию. – Если она в укрытии, то не получит твое послание. Если нет… То не ответит – она же обещала тебе не покидать укрытие, так?

     Джардан упрямо продолжал выводить круг за кругом, даже не обернувшись к Нарье.

     – Ты суетишься, Дэн. Как бы тундра ни была безопасна и дружелюбна… Темная магия еще очень долго будет вызывать негативную реакцию.

     – Я не могу отмахнуться от предчувствий, – Джардан выплеснул воду с посланием в снег, и лужица начала прокладывать себе путь сквозь промерзшую землю, разыскивая адресата. – Это ты можешь не засуетиться даже получив весть о смерти сына. Извини, Витольд, мое имя не Нарье.

     – Идем, – усмехнулся ведьмак, – корабль скоро отходит.

     Уже на второй день в море начало теплеть, а утро третьего, наконец, напомнило значение слова «жарко» – на южных континентах май уже давно вступил в свои права, принимая ладью в свои владения. И кошка, усевшаяся на корме, с удовольствием подставила лицо солнцу и ветру, оставив меха в трюме.

     – Ты когда ела?

     – Не помню. Мне плохо.

     Витольд присел рядом с кошкой, жестом фокусника предлагая ей яблоко.

     – Я не замечал, чтобы тебе было плохо по дороге в тундру.

     – Значит, просто не хочу.

     – К тому же, я еще не встречал оборотня, страдающего хоть каким недугом.

     – А у Амалии получается, – кошка открыла глаза, посмотрев на ведьмака. – Она говорит, что ей плохо, и ее тут же оставляют в покое.

     Взяв яблоко, надкусила, задумчиво пережевывая.

     – Колючка, – констатировал Витольд.

     – Она не колючка, – возразил подошедший Тор, – хотя и пытается всех в этом убедить.

     Молча поднявшись, Кара покинула корму, по пути выбросив огрызок в море.

     – Тесно вам обоим на одном корабле, что ли, – Витольд проводил взглядом удаляющуюся кошку.

     – Немного, – признался Тор.

     – Дожить до сорока шести и быть таким идиотом – я начинаю сомневаться, что ты мой сын, – фыркнул Витольд.

     Несколько секунд Тор смотрел на отца, раздумывая.

     – По крайней мере, она жива, – выдал, наконец.

     – Ты дуешь на воду, – спокойно возразил Вит. – А жить тебе всё равно дольше ее.

     Опершись о лееры^[1], Тор уставился на волны, разбивающиеся о борт корабля.

     – Скажи, что у тебя созрел какой-нибудь план, как найти охотников, – попросил он тихо.

     Ведьмак даже сам с собой не разговаривал на тему кошки. А уж с отцом и подавно не собирался.

     – Нет у меня никакого плана, – Витольд со вздохом поднялся, став рядом с сыном. – Мы тыркаемся, как слепые котята в темноте. Варлоков зарезали, словно скот, и даже нелюди севера лишь разводят руками, за все эти месяцы не найдя ни единого следа…

     Тор задумчиво покивал головой, так и провожая взглядом волны.

     – Пойду поговорю с Франциском, – вздохнул Витольд, – может, заражусь его идеями, что магов вырезают челы…

     Нарье уже сделал пару шагов с кормы, когда в небе неожиданно сложился знак окончания охоты.

     – Твой единственный шанс убить мага – изначально не представлять для него угрозы, – говорил Тынэ. – Высшие не держат защиту постоянно наготове, выставляя ее лишь в случае опасности.

     – Высшие? – Катерина повернула голову к собеседнику. – А мы что же, низшие?

     Шатер-хижина, сложенная из веток, шкур и дерева, стояла в редком северном лесу вот уже несколько лет и неизменно служила Тынэ местом встреч. Случайных гостей, впрочем, здесь не бывало: обычно собирались юные отпрыски моржей – вырваться из повседневной суеты да забыть на время о делах клановых.

     Девушек, как правило, не приводили – даже своим был закрыт ход: молодые люди ревностно оберегали мужскую компанию от внешних факторов реальной жизни.

     Пока не произошло неизбежное: юноши повзрослели, и на первый план вышли уже совсем иные интересы. Мало-помалу уютная хижина превратилась в место свиданий, порой собирая под своей крышей сразу несколько пар.

     Но сегодня Тынэ с Катериной были одни – вот уже с час сидели перед огнем, кутаясь в меховое одеяло и вполголоса беседуя о разных пустяках, которые назавтра даже и не всплывут в памяти.

     Кэт была жемчужиной для любого северянина: не в пример местным женщинам высокая, светловолосая и синеглазая, она выделялась из толпы, притягивая взгляды. И сын вождя моржей не смог ни устоять, ни пройти мимо – в тот же вечер он увез свой трофей из арены в избушку, и молодые люди сгинули для всего мира на несколько дней.

     Встречи не были частыми, но когда бы Тынэ ни приходил в поселение, Катерина была рада снова уехать с ним – не задавая лишних вопросов и не обременяя своими проблемами. Она была идеальным увлечением, и морж не торопился что-либо менять.

     Отвечая на любопытство молодого человека, как она попала на север, Катерина пересказала незамысловатую историю каждого второго переселенца: уехала за лучшей жизнью, которая за морем всегда кажется привлекательнее.

     – Я могу помочь тебе вернуться, если хочешь, – предложил как-то Тынэ, помня, что путешествия – недешевое удовольствие и вполне разумно предполагая, что, может, у юной особы и нет теперь возможности уехать обратно домой.

     Но Кэт только отшутилась, уж не устал ли он от нее, что желает «отослать». На том и закрыли тему.

     Тынэ никогда не врал Катерине и ничего не обещал сверх того, что мог предложить ей: никаких планов на будущее не было. Общего будущего вообще не могло быть. Как правило, подобная откровенность приводила к бурной реакции молодых особ; Катерина же лишь передернула плечами и сменила тему – у нее были свои планы на это знакомство.

     И шуточный непринужденный разговор о магах постепенно вытек в нужное девушке русло – Тынэ азартно рассматривал модель поединка между челом и варлоком, даже не задумавшись, с чего у Катерины такой интерес.

     – Не низшие, – улыбнулся морж, щелкнув девушку по носу, – только люди. И потенциально не представляете опасности для магов.

     – То есть – только один удар?

     – И он должен быть верным, – кивнул Тынэ. – Если маг выживет, чел будет умирать вечность за свой промах. Катэ собралась объявить войну всем древним расам, или только магам? – морж откинулся на спину, утянув девушку за собой.

     – Подумываю начать с варлоков, а там как пойдет, – поддержала шутку Катерина, склоняясь над любовником. – С моржами сойдусь в последнюю очередь, обещаю…

     Но Тынэ уже не слушал ее, дав волю рукам.

     Распахнув глаза, Катерина пару секунд не могла понять, что происходит: воздуха не хватало, темнота мешала рассмотреть что-либо… Лишь когда чьи-то пальцы сдавили ее горло сильнее, девушка начала сопротивляться, пытаясь закричать.

     – Они не говорили о ведьме, – прошипела Мирта, – но ты откуда-то о ней знаешь. Мы все здесь из-за тебя!

     Смысл слов не доходил до Катерины. Она пыталась скинуть душившие ее руки, но тщетно; старалась дотянуться до лица Мирты – та лишь уворачивалась, еще сильнее сжимая пальцы…

     Рука Катерины потянулась к поясу. Нащупав кинжал, девушка вытянула оружие из ножен, по самую рукоятку вогнав в бок Мирты. Столкнув ее с себя, Кэт судорожно хватала ртом воздух, закашлявшись – и первые крики заставили волков быстро снять запор, распахивая ворота коровника.

     Пытаясь подняться, Катерина различила силуэты оборотней, подхвативших Мирту на руки – та была еще жива, и крупная дрожь конвульсий не могла укрыться от волков. Кто-то попытался цыкнуть на голосящих девок, но эта мера только усилила истерики: в сознание большинства протиснулось лишь понимание, что убили одну из них.

     Заметив, наконец, Кэт, волки выволокли ее из коровника. На свежем воздухе девушку вырвало – конвойные резво отскочили, выматерившись… А утеревшись рукавом, Катерина заметила уже труп Мирты: она сидела, облокотившись о стену сарая, невидящим взглядом уставившись на свою убийцу. Вскрикнув, Кэт попятилась.

     – Смогла зарезать – нечего теперь уже скакать от мертвяка, – огрызнулся Ланкт, грубо разворачивая Катерину и подпихивая в спину в сторону дома знахарки.

     В сенях оказалось темно, и Кэт с волком собрали, наверное, всё, что там только нашлось, изрядно нашумев. Снявшись с лавки у кровати Гуринэ, Курт распахнул дверь:

     – Какая сука…

     – Эта вот убила одну из девок, – Ланкт пихнул Катерину вперед, и вожаку пришлось поймать ее, чтобы она не вспахала носом половицы.

     – И ты, конечно, тут не при чем, – Курт прищурился на своего бойца.

     – Не при чем, – просипела Кэт. – Мирта хотела задушить меня…

     Посмотрев на Катерину, волк скинул ее с рук и забрал у Ланкта кинжал, кое-как отертый от крови.

     – Не при чем, – волк повторил слова девушки.

     – Свободен… агнец. Смотрите, чтобы там остальные друг друга не поубивали, что ли.

     Покрутив кинжал в руках, Курт снова посмотрел на Катерину, взгляд которой был прикован к кровати: поверх тряпья, заменявшего, видимо, и белье и перину, лежала Гуринэ, укрытая льняной простыней. Кое-где на материи были видны следы запекшейся крови – внучка знахарки не успевала полоскать тряпки, сменяя. И даже жаркое майское солнце не справлялось с работой, запаздывая с сухими лоскутами.

     – Ну и чего вы там не поделили? – голос Курта заставил Катерину вздрогнуть.

     – Я… не знаю, – девушка опустила глаза.

     – Бабы, – припечатал волк, – несколько дней в одном сарае – и уже зарезаете друг друга.

     – Нам всем страшно, – прошептала Катерина, так и рассматривая пол, – мы не понимаем даже, за что оказались пленницами… что с нами будет…

     – Мне тоже страшно, – признался Курт, – что она умрет, – кивнул на Гурю.

     Кэт едва сдержалась, чтобы не спросить, каковы шансы на такой исход.

     – И если она умрет, – продолжал волк, – то вы все тут же с ней встретитесь. Мне будет не до искания правды.

     – А если… выживет? – в горле Кэт пересохло, а в глазах начало двоиться – не то от спокойного тона вожака, предрекающего смерть всех пленниц, не то в принципе от подобной перспективы.

     – Тогда умрет только та, что пыталась убить ее, – Курт склонил голову на бок, наблюдая за Катериной, у которой и вовсе все краски сошли с лица: при любом раскладе ей не жить.

     Если маг выживет, чел будет умирать вечность за свой промах.

     Падая, Кэт уже не почувствовала, что волк машинально подхватил ее.

     – Мертвяк!

     Возглас отскакивал от ледяных стен, радостным эхом следуя за хозяином: морж голосил на все тона, еще только начиная скольжение на пятой точке по туннелю-горке, заканчивающемуся крутым трамплином. Достигнув оного, оборотень взмыл в воздух, ловко оборачиваясь и уже прототипом ныряя в холодную воду.

     Быстро погрузившись, морж «на бегу» заглотил зазевавшуюся рыбешку и нырнул в маленькую пещерку в отвесном берегу; всего десяток метров вперед, пара десятков – влево, а там уже и ход наверх, в теплый бассейн.

     Город моржей был вырыт в берегу. Ход снаружи, замаскированный под высокий сугроб, использовался исключительно стариками да женщинами на сносях – теми, кто уже, или пока, не могли обернуться прототипами, – и был значительно длиннее, извиваясь и постепенно спускаясь по наклонной. В общем, воинам им пользоваться не гоже.

     – Мертвяк!!

     Вынырнув из бассейна, морж подхватил факел и вбежал в пещеру, тут же толкнув дверку плечом и громким голосом оповещая всех и каждого, что убит еще один варлок.

     Мирное течение жизни городка, освещенного открытыми горелками и факелами, оживилось треском распахиваемых дверей домов-нор и слаженным топотом ног: бойцы стягивались к бассейну, не дожидаясь, пока голос Нарсына начнет подгонять нерасторопных матом и окриками.

     – Живей, живей! – услышали последние из воинов, замешкавшиеся в своих комнатах. – Крабы плоскобрюхие! Шевелите ластами!!

     Нарсын последним взвинтился из воды в морозное утро, лично удостоверившись, что все его бойцы покинули нору, – и оборотни перевернулись, тут же снявшись в галоп.

     Судя по знаку Герты, звезда погасла не больше часа назад: если оборотни поторопятся, то смогут отыскать что-то повесомее, чем просто очередной труп. По сей день ни рысям, ни моржам не везло на большее, и соревнование перевертышей накалялось от убийства к убийству, заставляя кипеть кровь и подстегивая азарт охоты.

     К оседлому поселению, где жила смешанная семья – неожиданно не отшельниками, как обычно – моржи пришли первыми. Еще на подступах перевернулись и быстро прошли в чум, безошибочно определив нужный: у входа толпились, поди, все жители.

     Распихав местных, несколько моржей протиснулись внутрь жилища. Варлоком был глава семейства. Тут же стало понятно и почему семья жила на виду: тяга чернокнижника жить среди толпы пересилила обычную неприязнь к челам. Хотя справедливости ради стоило отметить, что чум стоял, все же, несколько на отшибе.

     Послонявшись по помещению, моржи перевернули всё, что нашли. Кто-то уже опрашивал челов, что они видели-слышали-успели-спереть. Кто-то задержал жену почившего, вернувшуюся с соседнего поселения и уже рвущуюся в чум…

     – Ладно, пускай, – вздохнул Нарсын, кивнув своему бойцу и разрешая вдове увидеть труп мужа, наконец.

     Опять не было ничего подозрительного или странного. Опять не было ни единой подсказки.

     Дав ведьме десяток минут, Нарсын снова вошел в чум. Вдова не голосила и даже не плакала. Она молча сидела около мужа, глазами уперевшись в одну точку – словно кукла без эмоций.

     Опустившись на корточки, морж тронул руку ведьмы, привлекая внимание:

     – Мадам, сколько вы отсутствовали? – он обратился к ней в более привычной южанам форме, благоразумно оставив северное обращение в стороне.

     Женщина перевела на моржа невидящий взгляд, да так и застыла, ничего не ответив.

     – Здесь есть следы какой-либо школы магии? – предпринял новую попытку Нарсын.

     – Оставь ее в покое, – Герта вошла в чум, тут же нахмурившись. – Нет здесь никаких следов.

     – А я уж думал, ты заблудилась, – морж просверлил ведьму взглядом.

     – Выметайся, – скомандовала Герта. – Поговорю – расскажу.

     Шумно вздохнув, Нарсын вышел к своим бойцам, пиная снег. Пока ведьмы разговаривали, вожаку успели рассказать, что поселение за последние дни навещали лишь всем известные караваны; что никого странного здесь не видели и что даже все южане уже давно намозолили глаза и никого нового из их племени не случалось.

     – Опять все свои, все братья и сестры, – пробубнил Нарсын, глазами выхватывая подходящих рысей: им было дольше всех добираться до этого поселка. – Карлт, ты бы еще завтра пришел, – поздоровался.

     – Опять ноль? – рысь проигнорировал колкость собрата.

     – Может Герта что наговорит со вдовой, – сбавил тон Нарсын.

     – Местных разгоните, – Карлт обратился к своему ближайшему бойцу. – Цирк нашли…

     Суровые условия севера и своеобразная вера аборигенов диктовали свои правила: оборотней почитали как детей природы, наиболее к ней приближенных и ею обласканных, раз могут в зверей перекидываться. А ведьм и вовсе к своим шаманам приравнивали. От варлоков, правда, не отличали, а те и не стремились просвещать жителей снежных равнин – излишки информации еще никому на пользу не шли.

     И тем не менее, варлок в близком соседстве с челами было странным фактом, не укладывающимся в мозгах нелюдей. И пока рыси уговорами, просьбами, а потом уже и угрозами разгневать богов разгоняли толпу, вожаки мерили шагами небольшое пространство перед чумом, вполголоса переговариваясь.

     Пока взгляд Нарсына не ткнулся в Тынэ, с интересом изучающего снег за чумом.

     – Что-то стоящее? – морж подошел к сыну, и тот вздрогнул, подняв глаза.

     – Нет… – поспешно ответил молодой человек, поднимаясь с корточек. – Показалось.

     – А на что было похоже то, что показалось? – Нарсын зацепил юношу взглядом, но тот не отвел глаза:

     – На что-то стоящее, – усмехнулся. – На безрыбье – сам знаешь. Кидаемся на всё, что блестит, в надежде на чудо.

     Тынэ протянул отцу женский браслет из моржового – природного – клыка. Приняв безделицу, Нарсын вздохнул, раздумывая, как бы выспросить у вдовы, ее ли украшение… Так ничего и не придумав, вошел в чум, тут же словив недовольный взгляд Герты.

     Убедившись, что никто больше не обращает на него внимания, Тынэ осторожно присел, вынимая из-под ноги кинжал – его кинжал, который он уже с месяц считал безвозвратно утерянным.

     Нелюди оставались в поселке до темноты. А как только арена начала заполняться людьми, вожаки отписали несколько своих бойцов составить местным компанию: авось кто из челов и вспомнит вдруг чего, под крепленые напитки-то.

     Лишь с наступлением той же темноты удалось увести и вдову от трупа. Но Герта снова не могла ничем порадовать оборотней: ведьмы не было в поселке аж три дня, и знает она еще меньше, чем кто-либо вообще. А повертев в руках браслет, вдова лишь покачала головой: не ее.

     Конечно, не ее, промелькнуло в голове Тынэ: он подарил этот браслет Катерине с неделю назад. Сам вырезал завитки. Хорошо, имя не догадался нацарапать.

     Едва дождавшись утра, дабы не вызывать лишних подозрений, молодой человек ушел к поселку, где жила Кэт. Он всю ночь провел без сна, подбирая слова и отметая варианты вопросов один за другим – у него в голове не укладывалось то, о чем кричали его же находки.

     И зло отфыркиваясь от бьющего в морду ветра со снегом, Тынэ как был животным вошел в поселок, перевернувшись лишь около знакомого чума.

     Катерина жила в семье северян, выполняя роль и няньки малым, и помощницы женщинам – она уже давно стала членом их большой семьи, спасибо северному гостеприимству и радушному характеру аборигенов.

     Едва откинув полог, Тынэ нацепил дежурную улыбку, поздоровавшись со всеми, согласно старшинству; перекинувшись парой фраз со старшими и порадовав младших толикой внимания… Но стоило ему вывести Кэт наружу – тут же посерьезнел, молча перекинулся и дождавшись, когда девушка усядется на его широкой спине, бросился с места в карьер, заставив ту взвизгнуть.

     – Что с тобой! – Катерина едва удержала равновесие, когда Тынэ подтолкнул ее в их шалаш, тут же запахнув полог.

     Вытянув кинжал из-за пояса, морж метнул его под ноги Кэт.

     – Неужели ты такой злой только из-за какого-то ножа?

     – Ножа, который я нашел вчера практически около трупа варлока, – уточнил Тынэ. – И который еще месяц назад был моим.

     – Ну так и забери его обратно! – Катерина вздернула подбородок.

     – А около ножа я нашел дивной красоты браслет… Катэ, давай сэкономим время друг друга, – неожиданно спокойно проговорил морж, – я ведь могу проверить каждое твое слово. И увидеть каждый твой шаг, – он смотрел в глаза любовнице, все еще не решаясь зацепить. – И я даже знаю, что искать.

     Катерина осела на меха, служившие им кроватью. Расшнуровав анорак – ей неожиданно стало жарко в нетопленном шалаше, – выдернула кинжал из настила, покрутив в пальцах.

     – Что ты должен теперь сделать? – тихо спросила Кэт, любуясь резной ручкой из кости.

     И Тынэ откинул голову, застелившимися то ли от слез то ли от злости глазами уставившись на конус потолка: это просто не могло оказаться правдой. Моржу впервые захотелось разом потерять все свои способности, дав Катэ шанс соврать, обмануть, придумать, что она делала в чуме варлока; и он обязательно ей поверит, потому что не поверить просто не сможет.

     – Охотников ищут месяцы, – прошептал Тынэ. – И ни единой зацепки. Ни одного следа. А это, оказывается, человская девчонка, которая кинжал-то ножом называет! – морж неожиданно рассмеялся.

     Чел, которая по умолчанию не представляет для высших опасности; которая не оставит магического следа и не вызовет подозрения, даже задержавшись у трупа до прихода стай – потому что она заведомо не может быть тем Охотником, которого все ищут.

     Рывком присев напротив Катерины, Тынэ за подбородок поднял ее голову, зацепив-таки. Вернувшись во вчерашний день, без труда нашел заветные картинки, снова и снова просматривая момент убийства: как он ей и говорил – всего один верный удар в момент, когда маг этого не ожидает…

     – Гуринэ? – ткнувшись в имя, Тынэ отпустил глаза девушки, удивленно подняв брови.

     – Ты же всё можешь увидеть… узнать… – прошептала Катерина. – Узнай и это. Только с самого начала.

     – Бертоны вот уже несколько месяцев как покинули тундру, – поведал Тынэ.

     – Она вернется, – кивнула Кэт. – Или оберег оставит ее, приехав сюда один. Побоявшись за свою драгоценную ведьму.

     Тынэ так и смотрел в глаза Катерины, не веря своим ушам, пытаясь убедить себя, что всё происходящее – не ночной кошмар.

     – Он же ее оберег, – мысли моржа путались, не в состоянии выстроиться, дабы суметь объяснить челу, что такое образ мысли другой, чуждой ей расы, чем они дышат и живут и от чего не смеют отмахнуться…

     Наконец сдавшись, Тынэ просто замолчал, понимая, что никогда не сможет описать цвет радуги слепому; впервые осознав пропасть между высшими – и челами.

     – Ты хоть понимаешь, что с тобой сделают, – прошептал морж.

     – А зачем ждать, – усмехнулась Катерина и приставила кинжал себе к горлу; взяв руку Тынэ, сжала его кисть на рукоятке. – Ты будешь героем тундры… Убившем вашего великого охотника на варлоков! Один верный удар – и всем сразу же станет спокойно!

     – Чем же могла так провиниться перед тобой Гуря, которая даже близко к челам не подходит, что ты готова умереть только за шанс убить ее! – клинок скользнул по горлу девушки, заставив ее подбородок метнуться вверх.

     – К чему слова – так ты сказал мне однажды? Узнай всё сам, Тынэ. Или просто убей меня.

     Закрыв глаза, Катерина сглотнула, что-то прошептав; пальцы вцепились в мех одеяла, мышцы напряглись в ожидании удара…

     – Не гоже сыну вождя быть таким нерешительным, – прошептала Кэт.

     Размахнувшись, Тынэ воткнул кинжал в стену шалаша и присел на меха, шумно выдохнув.

     – Ты покинешь тундру, Катэ, – тихо заговорил он. – Очень скоро твой образ будут знать все нелюди севера – поверь, на таком условии тебя найдут, где угодно. Особенно, если умрет еще один варлок. Я даю тебе месяц форы, если, конечно, не погаснет ни одна звезда за это время, – морж посмотрел на девушку. – Ты меня поняла?

     Катерина хмуро кивнула, не зная, радоваться, что казнь откладывается, или паниковать от перспективы попасть в руки жаждущей мести толпы нелюдей.

     – Месяц, Катэ.

     – Тебя разорвут на части, что ты меня отпустил, – Катерина не решилась посмотреть в глаза моржа, уставившись на циновку на полу.

     – Не твоя забота.

     Поднявшись, Тынэ покинул шалаш, тут же кувырнувшись через голову и рысцой уходя в сторону воды.

     Гуря не хотела открывать глаза – ей было неожиданно уютно и спокойно во сне; ей снилось то, что никогда не могло стать реальностью. Ей даже тупая боль, тут же заявившая о себе, как только варлок вернулась в сознание, не мешала наслаждаться сказкой.

     Но вот кто-то осторожно откинул простыню, дотронулся до повязки, снимая – и Гуринэ поморщилась, пытаясь отмахнуться от столь бесцеремонного вторжения в ее сон.

     – Господин! – свистящий шепот незнакомого голоса окончательно вытолкал варлока в реальность. – Она очнулась!

     Гуря распахнула глаза – совершенно черные, без зрачков, и истошный визг ввинтился в барабанные перепонки, оглушая.

     Курт зажал рот девочки рукой:

     – Хватит орать. Повязку меняй давай.

     Но внучка знахарки лишь попятилась, ткнувшись в грудь волка, и начала отрицательно мотать головой: она даже притронуться к ведьме теперь боялась.

     – Оставь ты ее в покое, – прошептала Гуринэ, выталкивая наружу каждое слово. – Сам заменишь… Не развалишься.

     – Иди бабке скажи, – Курт подпихнул девочку к двери. – Может госпоже еще чего надо теперь…

     – Госпоже надо встать, – Гуря попыталась приподняться на локтях, тут же упав обратно.

     Курт шагнул к лежбищу, как мог повторяя умелые движения внучки знахарки: со стороны всё казалось просто.

     – Да осторожнее ты! – Гуринэ поморщилась, инстинктивно пытаясь отодвинуться от рук волка. – Я еще не труп.

     – Ты нас напугала, – Курт посмотрел в черные глаза варлока.

     – Придумай что пооригинальнее, – попросила Гуря. – Одним варлоком больше, одним меньше…

     Несколько раз зажмурившись, Гуринэ вернула-таки глаза в человеческий вид, как только Курт совладал с повязкой, наконец-то перестав бинтовать.

     – Ты дал ей уйти? – варлок поймала взгляд волка.

     – В сарае бабки двенадцать девок, – Курт опустился на лавку у кровати, локтями опершись о жесткое лежбище. – Окрепнешь – встретишься с ними. Если они не перережут друг друга к тому времени…

     – Я же просила… – Гуринэ отвернулась, – дать ей уйти. А если бы Дэн уже вернулся… Святые кости, Курт… ты просто…

     Она снова попыталась встать – и снова упала на жесткую кровать под любопытным взглядом волка.

     – Отнеси меня, – попросила, наконец.

     – И не подумаю, – хохотнул тот. – Ты еле глаза открытыми держать можешь. А девки там целую войну развязали…

     – Отнеси меня!! – повысила голос Гуринэ – впрочем, прежней силы в нем не было, и на глаза варлока невольно навернулись слезы от ощущения собственной беспомощности.

     Открывшаяся дверь впустила в комнату знахарку. Приблизившись к варлоку, старуха молча протянула ей чашу с отваром, и Гуря послушно приняла ее, удерживая двумя руками.

     – Вам уходить отсюда надо, – знахарка посмотрела на волка. – Весь город уже гудит…

     – Уйдем, когда она сможет подняться, – буркнул волк.

     – Вас всего пятеро, – настаивала старуха. – Если все мужики в городе соберутся, и вы не выстоите. Что от моего дома останется!

     – Другой настой вари, – Гуринэ рывком выплеснула содержимое чаши на пол, и лужица тут же споро ушла под половицы, уже через пару секунд не оставив даже намека о своем существовании. – Дэн беспокоится, – варлок ответила на взгляд волка.

     – Поздновато он забеспокоился, – усмехнулся Курт.

     Что-то прошептав, знахарка попятилась к двери, да так и отворила ту пятой точкой, проворно скрывшись.

     – Курт… я ведь сама дойду, – тихо пообещала Гуря. – Хоть доползу… Мне поговорить с ней надо.

     Волк опустил голову, раздумывая.

     – Тебя сейчас даже ребенок одолеет, дура.

     – Я защиту выставлю. И ты будешь рядом. Курт, когда они вернутся из тундры, будет уже поздно…

     – Это и есть твой великий охотник? – волк посмотрел на Гурю исподлобья. – Вы из-за человки все в иллюзию попрятались?

     Варлок поморщилась – ей самой не хотелось признаваться в этом. Да и кто из высших согласится даже допустить возможность, что они опасались чела.

     – Вот я с ней поговорю – и всё выясню, – кивнула Гуринэ.

     Волк шумно выдохнул, поднявшись, и подхватил варлока на руки. Молча пересек двор, кивнув бойцам на страже – те отворили двери, недоуменно переглядываясь.

     – Кто? – шепнул Курт.

     – Опусти меня… – также тихо попросила Гуря. – Не будешь же ты держать меня на руках все время…

     Лишь подчинившись, волк понял, что она задумала, но было уже поздно: магия прошлась по нервам, скрывая варлока и Катерину от посторонних глаз.

     Гуря подтянула ногу, усаживаясь поудобнее, и посмотрела на племянницу, вздохнув. И несколько секунд тишины показались Кэт гнетущей вечностью: одно дело мимолетная встреча, и совсем другое – оказаться в двух шагах перед варлоком, готовым ударить.

     – Откуда же у столь юной особы, – заговорила Гуринэ, – столько ненависти? Чтобы в человека кинжалом тыркать…

     – Ты не человек, – парировала Катерина.

     – Не спорю. И вот уже семь десятков лет нахожу в этом только плюсы.

     – Ты пришла издеваться над своей пленницей?

     Гуря грустно усмехнулась, покачав головой:

     – Я пришла понять, почему девочка, у которой было всё, что она ни пожелает, сбежала от отца, который ее боготворил… Который даже меня заставил со временем принять тебя, Кэт…

     Катерина молчала, закусив губу, и Гуринэ продолжила:

     – Тот пожар… на ярмарке – ты сама его и устроила? Или просто воспользовалась ситуацией, нацепив на труп свои побрякушки с накидкой?

     Упрямое молчание племянницы снова заставило Гурю продолжить свой невольный монолог:

     – Ты хочешь узнать, что Джардан сделал с твоей нянькой, вернувшейся в поселок без тебя? Или сколько часов он провел в обнимку с тем обгоревшим трупом, в котором опознал тебя по браслетам-бусам-прочей ерунде?

     Катерина отвернулась, уставившись в стену коровника.

     – Что же ты молчишь? Тебе не приходило в голову, что у магов тоже есть чувства?

     – Она повесилась из-за тебя, – прошептала Кэт, и Гуре пришлось напрячь слух, чтобы разобрать слова.

     – Эльза-то? – брови варлока метнулись вверх. – Эльза, Кэт, была дурой, пытавшейся перетянуть всё одеяло на себя. С магами так нельзя… Особенно с ламиями-оберегами.

     – Он всегда возвращался к тебе, – васильковые глаза впились в Гуринэ, метая молнии. – И каждый раз мать ревела неделями, изводя и себя, и меня…

     – Услышала ли ты хоть слово, Кэт? – спокойно перебила ее варлок. – И уверена ли ты, что понимаешь, что такое оберег? Он не властен над собой. И я над ним не властна, – она сделала паузу, но Катерина молчала, лишь ожидая продолжения. – Я называю это проклятием. Джардан просто старается не задумываться. Чтобы не сойти с ума. И никто в здравом уме не посмеет поставить оберег перед выбором: его варлок, или его семья. Эльза этого не понимала… Зато это понимаю я, Кэт. И я не хочу ставить брата перед выбором сейчас… Не хочу, чтобы он вновь обрел тебя, тут же и потеряв… опять. Потому что уже никто не сможет защитить тебя от Витольда – Нарье не пощадит ничьи чувства: ты убила его варлоков, пошатнув выстраиваемый им мир между магами…

     Смысл слов Гуринэ с трудом пробирался в мозг Катерины. А когда доплелся, наконец, девушка покачала головой, прищурившись на тетку:

     – Это и есть славное милосердие высших? – выплюнула она. – Ваше обостренное чувство чести?!

     Гуря осторожно подтянулась на руках, поморщившись от боли.

     – Мы не навязываем наши кодексы челам, Кэт, – варлок оставила попытки встать на ноги. – И никого не трогаем, пока нам не угрожают. Ты подняла руку на магов – и приговор тебе вынесли маги. Два десятка жизней – в обмен на одну твою. И не будь ты дочерью Дэна, ты умирала бы двадцать раз. Каждый раз долго и мучительно.

     Катерина осторожно сглотнула, инстинктивно вжавшись в стену коровника за спиной, хотя варлок еще даже не пошевелилась.

     – Иди сюда, Кэт, – Гуринэ вытянула руки, приглашая девушку приблизиться, – боюсь, я не смогу подойти сама… Я тебе обещаю, ты просто уснешь.

     Катерина поднялась, держась за стену… не спуская с варлока ошалелых глаз… боясь даже шаг сделать в ее сторону.

     – Ты одержимая… – прошептала она.

     – Кэт, огонь убивает не так быстро, как тебе хотелось бы, поверь мне. А ты по-любому не выйдешь из вуали живой, и я предлагаю тебе просто уснуть…

     – Ты… неужели ты думаешь… – Катерина начала осторожно идти вдоль стены, стараясь вырваться из холода магии в живой мир, – что я позволю тебе… что папа позволил бы тебе…

     – Вот именно перед этим выбором, Кэт, я и не позволю поставить его, – спокойно кивнула Гуринэ. – Мне жаль, что ты поняла это лишь сейчас.

     Катерина ускорила шаг, двигаясь от варлока… пытаясь нащупать ту границу, что выпустит ее в теплый майский день… что подарит шанс убежать…

     – Вуаль ограничена щитами, Кэт, – Гуря опустила голову, – тебе некуда бежать.

     Но девушка все ускоряла шаг, ходя кругами; она пыталась кричать, не зная, слышат ли ее; пыталась стучать в невидимую преграду, не понимая, можно ли ее разбить; пыталась позвать хоть кого, только бы не оставаться в холодном магическом колодце наедине с варлоком, твердо вознамерившейся убить ее.

     И когда черный огонь коснулся ее кожи – вздрогнула: больше от неожиданного тепла, нежели от обжигающего нервы жжения. Собрав остатки сил, Гуринэ как могла быстро разожгла в ладони новый шарик… За секунду до смерти Катерина пронзительно завизжала, наконец осознав, что на сей раз ей действительно не выбраться.

     Курт посмотрел на Гурю и отлепился от стены, у которой прождал всё это время. Пнул носком сапога кучку пепла, медленно приближаясь к варлоку… И присел на корточки, посмотрев ей в глаза:

     – Твоя очередь.

     Гуринэ приложила палец к губам, призывая к молчанию – в углу сарая сбились перепуганные девушки, как и волк ожидая окончания разговора с Катериной. И когда варлок выпала из вуали одна, все как одна шумно выдохнули, гадая, что им уготовано.

     Гуря плавно развела руки в стороны, уронив их на дощатый пол… Губы зашептали, пальцы привычно сложили аркан… А когда варлок уронила голову на грудь, тут же резко ее и подняв вместе с руками, Курт невольно зарычал в ответ на черную магию, обернув глаза и выпустив клыки.

     Всё помещение сарая утонуло в огне, расступившись лишь вокруг своего мага – и на несколько секунд мир увяз в истошных криках.

     – Какого… – прошептал Курт, но Гуря лишь улыбнулась краешками губ, повернула ладони к земле и резко бросила руки вниз.

     Огонь сошел – как и не было. А вдоль стены оседал пепел.

     – Ты правда собирался отпустить девок, чтобы челы развязали войну с волками, Курт? – тихо спросила варлок.

     – Это была бы моя забота! – волк ухватил Гурю за отворот рубахи, словно тряпичную куклу притянув к себе.

     – Поздно уже кулаками махать, – резонно заметила она.

     – Я не знал тебя такой…

     – Ты вообще никогда меня не знал. Я – варлок, Курт.

     Волку было нечего возразить. За восемнадцать лет утекло слишком много воды, а память надежно стерла всё плохое, если оно и было, оставив лишь теплоту ощущений о тех месяцах в охотничьем домике.

     – Рассказывай, – процедил Курт.

     – Жив твой Тор, – Гуря даже не пыталась освободиться от его захвата. – Он уехал с Дэном, помогая в поисках. И если бы ты посмотрел на небо в эти дни, то сам всё уже знал бы.

     Курт был слишком занят «в эти дни»: он боялся однажды понять, что Гури больше нет. Пусть далеко, пусть не рядом, пусть с кем-то еще – но она обязана жить под одним с ним небом.

     – Мне нужно на воздух, Курт, – прошептала Гуринэ.

     Волку стало неожиданно обидно – за все эти годы, что он трепетно хранил память о той, кого на самом деле никогда и не было; о той, которая так и не дождалась его тем вечером – а он ведь пришел…

     Молодой волк лишь хмурился: именно сегодня Планту вздумалось объявить клану о смене вожака. Все уже давно знали его преемника, ждали только, когда старик сложит с себя полномочия, полностью уверенный, что Курт готов подхватить бразды правления.

     И как только волки нырнули в землянку, придя от охотничьего домика, их тут же утянули всеобщие приготовления к вечернему празднику – своеобразной церемонии, которая неизменно затянется на несколько дней.

     – А что за суматоха? – Курт толкнул дверь в комнаты Планта, без стука отворив.

     – Как что? – удивился волк, отложив удочку и подняв на своего преемника глаза. – Я ухожу… Ты приходишь…

     – Куда – прихожу? – не понял Курт.

     – На мое место, – Плант поднялся с табурета, отмерив шаги до двери.

     – Почему… – голос волка сорвался, – почему именно сегодня?

     – Ну а когда же? Я и так уже затянул…

     – Я не приму пост, – прошептал Курт. – Тебе придется назначить кого другого…

     Только не сейчас. И вообще не в этой жизни. Чтобы действительно стать вожаком, доказать каждому щенку в стае, что он достоин доверия Планта, молодой волк будет надежно привязан к клану и его заботам с год. И за счастье, если ему удастся вырваться к Гуре хотя бы раз в месяц.

     Он не готов отмахнуться от нее.

     Плант захлопнул дверь и облокотился о косяк, вздохнув.

     – Курт, я не могу выйти сейчас ко всем и объявить, что тебе неожиданно стало страшно от свалившейся ответственности.

     – Ты не понимаешь… – начал было Курт, но Плант словно и не услышал его:

     – К вечеру всё будет готово. И никакая сила сейчас уже не заставит волков отказаться от повода к празднику. Да и никого не заставила бы, – прибавил тихо.

     – Плант, я откажусь, – прищурился Курт. – Перед всеми.

     – Ну и какая у тебя будет репутация в стае после этого? – старик выжидательно посмотрел на молодого волка, но ответа так и не дождался. – Я даю тебе время до завтрашнего вечера. Будем украшать город… тщательнее.

     – Завтра вечером ответ будет таким же.

     – Порой даже минута может изменить всё. У тебя сутки, Курт, чтобы собраться с мыслями, как ты будешь падать в глазах своих сородичей.

     Плант распахнул дверь, жестом предлагая Курту покинуть его комнаты.

     Молодой волк до утра прождал Гурю в хижине. Он откажется от роли вожака – старику придется назвать имя кого еще! Клан будет, конечно, в растерянности… Но это всё пустяки, погудят и примут…

     А Курт и вовсе уйдет из стаи. Куда угодно, в никуда, лишь бы прекратить разрываться на две жизни, оставшись – с ней.

     Но Гуря не пришла.

     Даже еще с утра следующего дня Курт всё прокручивал в голове, что он ей скажет… и как… Он был уверен, что она обрадуется. И что начнется совсем другая жизнь…

     Но Гуря не пришла и на следующий день.

     Словно во сне Курт вернулся в назначенный срок к землянке, чтобы услышать заветные слова Планта перед началом торжества – в честь нового вожака, новой страницы в летописи их клана, новой жизни молодого волка, который потом так и не вспомнит, как прошли те дни.

     Он улизнет с собственного праздника уже ночью же, чтобы просто посмотреть ей в глаза. Или же убедиться, что она действительно больше не придет.

     Он перестанет навещать хижину – хотя бы изредка – лишь через год, так никогда и не отпустив Гурю.

     Поднявшись рывком, Курт вышел из коровника, тут же зашарив глазами по небу – чертова звезда красовалась на своем обычном месте, недоуменно взирая на глупых представителей древних рас, что так бездарно умудрились потерять ее из виду в последние месяцы…

     – Помоги Гуре, – бросил Курт своему ближайшему бойцу и вышел со двора – ему бы теперь как-нибудь ужиться с открытиями сегодняшнего дня.

     Минуя калитку, он видел краем глаза, как Гуринэ, уже сидя в траве во дворе, прижимая левую руку к ране, правой выстраивала вокруг себя огоньки – некоторые тут же и затухали, но варлок была настойчива в своем упрямстве.

     Гуря не была уверена, получится ли – Райгон учил ее долго и терпеливо, но магия звезд никогда не была ее сильной стороной. Она даже не знала, послушаются ли светила, или пренебрегут темной школой магов, кои вот уже с тысячу лет не напоминали им о себе…

     И когда иероглиф окончания охоты заискрился десятками звездочек, Гуринэ перевела дух, тут же поморщившись и побледнев.

     Сермуш повелел собрать военный совет сразу же после ежедневного – Теодор уже намекнул, что здоровье посла от Ларунье подтачивается, того и гляди, не доживет до аудиенции. И собрав все бумаги в своем кабинете, на ходу перекусив, королевич снова ввалился в зал заседаний, тут же поморщившись на по-военному четкие щелчки каблуков.

     – Я буду краток, милорды, – Сермуш занял жесткое кресло во главе овального стола, и десяток маршалов синхронно опустились на свои сиденья; адъютанты каждого, занявшие места секретарей господ из совета двадцати, тут же приготовились записывать. – Лазатон представляет для нас угрозу, и лишь новые жесткие действия помогут нам установить мир…

     Брови камердинера Франциска, нынче тенью следующего за принцем везде и всюду, взлетели вверх; рука Назара дрогнула, записывая последние слова его высочества.

     – А посему, – продолжал Сермуш, – я объявляю всеобщую мобилизацию…

     – Ради… Лазатона? – посмел усомниться один из маршалов, не сдержавшись.

     – Вы рискнули бы угнать в такую даль всего пару корпусов усмирять партизан, граф? – королевич запустил скользить по столу «тревожный отчет» герцога Лепорье, и листок тут же передали дерзкому графу.

     Хмурясь, тот внимательно вчитывался в каждую строчку.

     – Но помилуйте, ваше высочество, – он снова поднял глаза на королевича, – герцог мертв…

     – И это еще одна из причин, почему я не собираюсь отмахиваться от лазатонцев: кто знает, что они приготовили нам.

     – …от вашей руки, – завершил свою мысль маршал, опустив папирус на стол.

     – Где ж сие записано? – Сермуш склонил голову на бок. – Я бы наверняка знал, умри его светлость от моей руки.

     Девять маршалов как по команде повернулись к дерзкому среди них, ожидая ответа. Но тот лишь нахмурился, выстукивая по столешнице нехитрый мотивчик, когда двери зала неожиданно распахнулись, выплюнув в помещение едва стоящего на ногах военного посла от Лепорье.

     Прижимая к груди почти опустевший кувшин с вином, он неуклюже протопал с десяток шагов, икнул и попытался вытянуться по струнке и опуститься на колено одновременно. Потерпев неудачу, посол замахал свободной рукой, все еще не желая расставаться с равновесием.

     – Ваш-ве-высочво! – отчеканил мужчина, выровнявшись.

     В дверях замаячил Коринт со стражей, которые вроде бы и пускать не должны были – а вроде как и военный посол, граф, да еще и гость королевского двора, к тому же пьяный. То есть пни – и окажешься виновником какого-нибудь очередного военного конфликта, не приведи звезды.

     Сермуш шумно вздохнул.

     – Двери закройте, – распорядился он, и стражи тут же захлопнули створки, оставив Коринта снаружи. – Слушаю вас, ваше сиятельство.

     – Его высочво… – завел посол, покачиваясь из стороны в сторону и еще крепче прижимая кувшин к груди.

     Вспомнив все титулы-звания-имена своего высочества, мужчина запнулся, нахмурившись, к чему он их перечислял, и завел по новой, в надежде выловить-таки в голове цель своего визита.

     – Это записывать, ваше высочество? – шепнул секретарь, в растерянности перестав елозить пером по бумаге.

     – А как же, – тут же ответил Сермуш, – Валентин будет просто счастлив. Ваше сиятельство! – королевич поднялся из-за стола, отмерив шаги до посла. – Мы уже слушали титулы. С чем вы к нам?

     – С чем? – тупо повторил мужчина, посмотрев на принца.

     Сермуш свистнул, и стражи тут же распахнули двери, замерев на пороге.

     – Приводи его в чувства, – Коранету подошел к Коринту, подпихивая посла впереди себя, – хватит с него.

     Закивав, Курим подхватил графа, снова заведшего титулы своего высочества по новой.

     – Итак, милорды, – Сермуш повернулся к маршалам, как только двери закрылись, – всеобщая мобилизация. Через несколько месяцев мы должны быть готовы выступить.

     – Каковы же подробности кампании, ваше высочество?

     – Подробности? – переспросил королевич, улыбнувшись краешками губ. – А вот вы, ваше сиятельство, ими и займетесь. И предоставите мне подробности, пока идет мобилизация.

     План созрел в голове Сермуша лишь на днях, и в нем не значилась доскональная разработка военного похода, которого не случится. Зато Коранету успел уже в деталях продумать марш-бросок к южной границе соседей, разве что не на яву представляя грядущую мясорубку.

     Когда зал опустел, Сермуш несколько минут стоял у окна, наблюдая за вечерними заботами жителей замка. И лишь когда граф Цинту тактично кашлянул, королевич вспомнил о его присутствии:

     – Ваше сиятельство, распорядитесь пригласить ко мне Теодора Курима.

     Камердинер почтенно склонил голову, заспешив вон из зала.

     Ты стал другим. Ты стал таким же, как отец.

     Сольяна даже про свою одышку забыла, взбираясь по лестнице на крепостную стену замка, когда ей доложили о приближении одинокого всадника. А когда мост опустили, пропустив Тора, тот спешился на ходу, обняв сестру. Она не понимала, ради чего всё затевалось и что заставило брата так жестоко обойтись с его семьей, – ей было важно лишь видеть его живым, отмахиваясь от последних пережитых месяцев.

     Но заглядывая в глаза Тора, снова и снова обнимая его, Сольяна шептала лишь: «Ты стал таким же, как отец…»

     – Ты не можешь упрекать меня за это, – возразил ведьмак, и Соля отпустила брата, обозначив, что Нолла в своих покоях. – Ты не можешь… – шепотом повторил Тор.

     – Это было неизбежно, – устало улыбнулась графиня. – Ты ведь… Нарье. Всё – ради достижения цели.

     Развернувшись, ведьмак побрел к паласу, вот уже в который раз бросив взгляд на небо: среди звезд искрились два иероглифа, словно потешаясь над младшим из сильнейших своим присутствием.

     Один из них – подтвержденный рукой Витольда знак окончания охоты; с дерзким вызовом, что убийцей был чел. И второй рядом: два пересекающихся полумесяца – древние знаки ведьм и варлоков, стоящих спиной друг к другу. Символ, который звезды не видели вот уже с тысячу лет.

     Витольд объявил всему миру о своем желании возродить союз магов.

     Уже через час к иероглифу начали добавляться звездочки от ведьм: справа – с поддержкой, слева – с возмущением. Нарье знал, что сейчас седлаются кони, ветры подхватывают шепот проклятий и заклинаний: одно из самых обширных полей среди лесов Тастонии вскоре оживет, приняв в себя сотни магов. И сколько Витольд успел найти союзников за эти десятилетия, столько и подопрут его спину, снова назвав варлоков братьями.

     И Тор бросал взгляд на небо разве что не каждую минуту, замечая изменения в иероглифе отца… Наблюдая, как добавляются звездочки с каждой стороны. Сейчас они безымянны: у ведьм еще есть время передумать, став с противоположной стороны поля.

     Уже подойдя к дверям паласа, Тор остановился, снова посмотрев на небо.

     И добавил свою звезду, смело заискрившуюся именем одного из сильнейших – на правую сторону от иероглифа, полностью отрезая себе путь в противоположный лагерь. Задержавшись еще на пару секунд, Тор распахнул-таки массивные двери, ступив в здание паласа.

     Несмотря на день, Нолла была в постели, с головой укрываясь легкой простыней; она вообще не покидала своей спальни в последние недели, игнорируя уговоры Сольяны. Попеременно то впадая в истерику, то лишь тихонько поскуливая, маленькая графиня угасала.

     Тор приоткрыл дверь, и Телла, безуспешно пытавшаяся уговорить госпожу поесть, тихонько ойкнула, зажав рукой рот.

     – Ты чего испугалась, глупая, – прошелестела Нолла, повернувшись, – это ведь Тор… – чуть улыбнувшись, графиня снова накрылась простыней с головой. – Ты вот лучше его накорми… Он же со вчерашнего дня… не ел…

     Телла опустила глаза, шмыгнув носом.

     – Нолла, – Тор присел у кровати и осторожно откинул уголок шелка, – Нолла, я здесь…

     – Ну конечно ты здесь, – снова заулыбалась маленькая графиня. – Ты всегда здесь…

     Телла расплакалась, выронив миску, и та покатилась по полу, оставляя за собой след из бульона. Нолла поморщилась на шум, снова укуталась простыней, отвернувшись…

     – Нолла… – сделал новую попутку Тор, повернув жену к себе.

     – Нет больше госпожи, – проревела Телла, – не вернется она…

     – Дура! – зашипел на нее Тор, рывком отбрасывая простыню и подхватывая Ноллу на руки.

     Толкнув дверь на балконы в коридоре, ведьмак опустил жену на каменный пол, заставляя поверить в реальность происходящего. Но маленькая графиня отказывалась возвращаться в действительность, предпочитая довольствоваться лишь призраком, никогда не покинувшим ее.

     Тор облокотился о стену, притянув жену к себе и прикрыв глаза… Коснулся ее сознания, сбрасывая вуаль наваждения… Возвращая ее в тот день и час, когда она поверила...

     Сознание графини взорвалось противоречиями. Голоса из прошлого пульсировали в мозгу, разрывая голову на части, а сердце сжимала боль, заставляя его выстукивать бешеный такт.

     «Больно…»

     «Сейчас всё закончится…»

     Всхлипнув, Нолла безвольной куклой обмякла в руках мужа.

     Следующие несколько дней словно выпали из жизни ведьмака. Нолла проспала сутки – впервые спокойно за последние недели. Тор помнил, что приходила Сольяна справиться, всё ли в порядке и не надо ли чего… Что заглядывал Нестор… В какой-то момент на пороге спальни появилась высокая брюнетка – Тор лишь склонил голову на бок и вопросительно посмотрел на незнакомку.

     – Я Бьярта, милорд…

     – Бьярта, – тупо повторил ведьмак, все еще не понимая, о чем же это должно сказать ему.

     – Маркиза Нарье, – растерялась женщина.

     Тор поморщился – человские титулы казались ему сейчас глупой игрой слов. Тем не менее поднявшись с кресла у кровати, удостоил маркизу небрежным поклоном, предложив ей руку и несколько бесцеремонно подпихнув в смежную комнату, дабы не шуметь.

     – Вы так похожи… – невпопад брякнула Бьярта, но Тор перебил ее:

     – На своего отца, который жив-здоров и всенепременно будет здесь, как только завершит все дела. Миледи, – ведьмак чуть склонил голову в поклоне и шагнул обратно к двери.

     – Слишком похожи, – прошептала Бьярта.

     Вздрогнув, Тор проснулся.

     Майский ветер прошелестел в высокой траве у частокола, тут же взъерошив золотистые волосы ведьмака – словно в глаза заглянул, рассмеявшись.

     – Согласись, могло быть и хуже, – протянул Джардан рядом. – С твоей женой, – пояснил, мельком глянув на ведьмака.

     Тор растерянно осмотрелся, пытаясь осознать реальность: они сидели на заднем дворе дома знахарки – Витольд выпроводил всех на свежий воздух, желая поговорить с Гурей с глазу на глаз. И Тор задремал, едва опустившись на лавку…

     – Ее могла убить человка, представляешь? – снова подал голос ламия, поигрывая кинжалом с резной рукоятью. – А ты чего с шальными глазами? – Джардан снова повернулся к ведьмаку. – Вещий сон впервые увидел?

     – Впервые увидел реальный сон, – поправил его Тор, сам стараясь поверить в собственные слова.

     – Это всего лишь вариант, – ламия снова покрутил кинжал в руках, – возможное развитие событий, исходя из твоих знаний и ощущений на сегодняшний день. Жалко, что Гуря убила ее, – Джардан резко перескочил с темы на тему. – Хотел бы я посмотреть на человку, поднявшую руку на варлока.

     – А я… могу что-то изменить? – Тор старательно пропустил мимо ушей последнее замечание ламии.

     – А ты сможешь? – Дэн с неподдельным интересом посмотрел на ведьмака. – Да и что ты изменишь? Ты уже умер. А она уже в прострации. С башни же не прыгнула – а всё остальное наладится… наладишь.

     – И что же… ты еще узрел?

     – В отличие от твоего ученика, Тор, – ламия ухмыльнулся на нервозность ведьмака, – я не могу рыться в мозгах магов. Я не знаю, что было – я всего лишь орудие… мостик между твоими знаниями и вариантом твоего же будущего. Сон, извини, видел, не без этого. Но не более того.

     Вытянув руку, Тор забрал из рук Джардана кинжал, поймав лучи заходящего солнца на клинок. Пожалуй, ему не помешает оценка кошки, столь отлично разбирающейся в этом виде оружия.

     Витольд в очередной раз отмерил небольшую комнату шагами, хмурясь. Ему очень не нравился самосуд варлока… Но еще больше ему не пришлось по вкусу полное отсутствие полезной информации.

     – Скажи мне, – спросил, наконец, Нарье, – как чел узнала, когда покидать тундру?

     – Я не знаю, – прошептала варлок с кровати.

     – Откуда она знала, что маги не защищены постоянно?

     – Она жила среди магов…

     – А у тебя в привычке вести задушевные беседы с челами? – ведьмак глянул на Гурю. – Или Джардан учил дочь, как убивать магов?

     – Нет…

     – Так откуда?

     – Я не знаю, – повторила варлок.

     – Но тем не менее, – Витольд приблизился к Гуре, – ты убила ее, не дождавшись меня.

     – И если бы речь шла о твоем сыне, а не о дочери Дэна, я поступила бы так же! – процедила Гуринэ. – Она была охотником, и она мертва. Что ты еще хочешь?

     – Я хочу, чтобы этого не повторилось, – ровно ответил Витольд. – Ее научили. И теперь я уже не могу узнать, кто.

     Ведьмак снова прошелся по помещению, раздумывая.

     – Эмоции, Гуря… На войне они мешают.

     – Ты поступил бы так же, – варлок всё еще щерилась на Нарье.

     Мельком глянув на нее, Витольд решительно вышел из избы, тут же и подтвердив иероглиф в небе. Учить воевать, всё едино, уже поздно.

     – А сейчас он начертит знак единства, – прошептал Тор, наблюдая за отцом.

     – Забавно, да? – усмехнулся Джардан.

     – Не особо, – Тор рывком поднялся, вздохнув.

     Он нашел кошку у забора, в стороне ото всех. Бросив меха подле себя, Кара набиралась сил для нового марш-броска до дома, не желая задерживаться в пути на долгие остановки в гостиницах. И когда Тор подошел, загородив солнце, нахмурилась, лениво открыв глаза и перекатив голову в его сторону.

     – Я пришел мириться, – ведьмак улыбнулся, подняв руки.

     – Я с тобой и не ссорилась, – кошка подняла голову.

     – Мне нужна твоя помощь, Кара…

     – Во имя всего святого, Тор, – поморщилась та, – это банально.

     Ведьмак даже не сразу понял смысла ее фразы, на секунду растерявшись.

     – Нет, мне действительно нужна помощь, – он протянул кинжал. – Скажи мне всё, что можешь, об этом клинке.

     Кошка покрутила оружие в руках, примериваясь к весу… Несколько раз перебросила из руки в руку… Удержала на ребре ладони, оценивая баланс… И подбросила кинжал в воздухе, снова поймав.

     – Это оружие воина, – и замолчала.

     – И всё? – уточнил Тор через несколько секунд, поняв, что продолжения не будет.

     – А что ты еще хочешь услышать? Рассуждения о стали и балансе? Все равно ни черта не поймешь. Кинжал был сработан под хозяина, на клинке даже есть гравировка мастера. Баланс смещен в черен – уж явно не для метания. Обхват рукояти больше подходит под мужскую ладонь, – сухо перечислила Кара. – Идеальное оружие, которое будет надежно лежать в руке, под которую и был создан.

     – А рукоять? – Тор кивнул на кинжал.

     – А рукоять из кости, – в тон ему ответила кошка.

     – Чьей кости?

     – Ты издеваешься? – Кара прищурилась. – Понятия не имею. Здесь я таких черенов не видела.

     Поднявшись на ноги, кошка передала кинжал ведьмаку.

     – Я уезжаю, Тор. Вздумаешь откинуться снова – предупреди хотя бы…

     Ведьмак притянул кошку к себе, обняв, и она ткнулась в его плечо, комкая ткань камзола в ладони. А открыв глаза, Кара встретилась взглядом с Витольдом, тут же развернувшемся и быстро скрывшемся за домом.

     – У тебя всегда есть, куда прийти, слышишь, – прошептал Тор.

     – Я знаю, – кивнула кошка, отстранившись.

     Ведьмак еще долго провожал Кару взглядом, наблюдая, как она попрощалась с Куртом и его бойцами, натянуто рассмеявшись… Махнула рукой Виту с Дэном…

     – Сермуш не сможет без нее, Тор, – Франциск бесшумно подошел к наставнику, став рядом.

     – Ты со своими бабами разберись сначала, – посоветовал ведьмак, – а потом в моих копаться будешь.

     Кара еще раз обвела всех взглядом, отсалютовав, и минула калитку, повернув в сторону портовой гостиницы за своим скакуном.

     – Ты уже отказался от нее, – мамба посмотрел на ведьмака, – десятки лет назад.

     – Да что же вы все в душу ко мне лезете! – сорвался тот. – А ты еще и в мозги!

     – Я закрою дверь, – Франциск не отреагировал на раздражение наставника, – если моему творцу будет что-то угрожать.

     – Как жаль, что он этого не оценит, – процедил ведьмак.

     Франциск нагнал кошку лишь у двери. Спешившись, она бродила в высокой траве у гарнизона, ожидая, пока седлают единорога. Пиная комки земли, Кара то и дело поглядывала на проход в чужой мир, который уже вечность назад назвала своим домом.

     Она видела Франки; слышала приветствие капитана; различила короткий приказ седлать двух животных…

     – Ваше высочество, – Коранету подошел к ятровке, предлагая ей руку.

     Кара повернулась к Франциску, чуть качнув головой.

     – Помнится, – заговорила она, так и не ответив на жест ведьмака, – я никак не могла взять в толк, что такое «другой мир». Чужие слова – и даже мысли – очень сложно принять на веру, пока не испытаешь всё на себе.

     Франки шумно вздохнул, сложив руки на груди.

     – А чужие чувства – легко?

     – Чувства искренни, – тут же ответила кошка. – Мысли путаются… Воспоминания размываются… А чувства не скрыть, – чуть помолчав, Кара посмотрела в глаза Франциска. – Почему он не сказал мне, что я – творец?

     – Что бы это изменило?

     – Всё… – прошептала кошка.

     – Кара, творцы – наше единственное слабое место. Найти творца ведьмы – значит найти способ манипуляции.

     – А твой – кто?

     Франки улыбнулся, опустив голову.

     – Я помню, как вы привезли меня сюда впервые, – проговорил он. – Это ведь была твоя идея, да? Ну конечно твоя, Серму было не до ведьм… Ты и в моем мире оказалась из-за меня по большому счету.

     Кошка покачала головой, всё еще не понимая, куда Франциск клонит.

     – Ничего лишние знания не изменили бы, Кара. И сейчас уже… ничего не изменят…

     Ведьмак окинул взглядом пейзаж вокруг: поле с высокой травой; несколько природных холмов, в одном из которых и открылась заветная дверка; наезженная дорога, разветвляющаяся в разные стороны – по одной из них каждый месяц снуют караваны в обе стороны…

     – Как долго она открыта? – неожиданно спросил Франциск. – Лет… восемь?

     Кара повернула голову в сторону двери, отметив, что единороги уже седланы, а когда снова посмотрела на ведьмака, тот любовался иероглифом Витольда на небе.

     – Восемь лет, – протянул Франциск, – ты готова выбросить на ветер целых… восемь… лет.

     – Я… – кошка сделала несколько неуверенных шагов, попятившись.

     Сон, отчаянно голосило сознание, это всего лишь сон. Но легкий ветерок касался кожи, лучи солнца слепили, а запахи травы и земли пробирались в ноздри, напрочь отрицая доводы рассудка.

     Ступив к Каре, Франциск снова предложил ей руку:

     – Пора возвращаться домой, ваше высочество…

     – Я дома, – прошептала кошка.

     Поравнявшись с ней, ведьмак мягко взял ее под локоть и повел к двери:

     – Творцы, Кара, – тихо говорил Франки, – это наше сердце… наши эмоции… Этой связи не понять, – он посмотрел ятровке в глаза, повторяя ее же слова, – если не испытать самому.

     Когда они прошли мимо домиков гарнизона, солдаты выучено вытянулись по струнке, щелкнув каблуками – кошка поморщилась на резкий звук, повернув голову в сторону патрулей.

     – И пока творец жив, – Франциск снова завладел вниманием Кары, – его благополучие для нас важнее собственного.

     Кошка не понимала, что ее беспокоит, но тревога липким потом разлилась по спине; заставила обостриться все сенсоры разом, паникой вырываясь наружу.

     – Ты сказала, что чужие чувства читать легко, – Франциск ухватил единорога под уздцы, и животное послушно тронулось следом. – Ты знала о чувствах Тора – всегда знала. Высшим быть не надо, чтобы их разглядеть…

     – Ты же ничего не знаешь… – попыталась возразить Кара, но Франки словно не услышал ее:

     – Но восемь лет назад рядом оказался Сермуш, – ведьмак подтолкнул кошку в дверку и ступил следом, плавным движением проведя единорога в проем. – И сейчас, Кара, менять что-либо уже слишком поздно.

     Кошка не уследила, как ведьмак нырнул обратно в ее мир – повернувшись, она увидела его уже по другую сторону двери. За спиной Франциска патрульные удерживали под уздцы его единорога… солнце, давно минувшее зенит, подмигнуло полукровке, тут же и спрятавшись за редкими тучками… а неожиданно налетевший ветер запутался в пепельных волосах ведьмака.

     – Прощай, – прошептал Франки, отвернувшись.

     Кошка снялась с места слишком поздно: дверь с натужным уханьем закрылась, тут же исчезнув, и лишь серая пыль еще некоторое время висела в воздухе, оседая. Ткнувшись в отвесную стену холма, Кара несколько секунд пыталась осознать произошедшее, и лишь когда случившееся молотом застучало в висках – кошка закричала…

     …и проснулась.

     – Кара!

     Распахнув налившиеся золотом глаза, полукровка ошалело смотрела на Тора, всё еще не веря, что она так и сидит у частокола во дворе дома местной знахарки; что не было утомительной поездки до хода в иной мир; а Франки не закрыл дверь, опасаясь, что кошка останется не с той стороны.

     Тор пощелкал пальцами перед носом полукровки:

     – Просыпайся, Кара…

     Рывком поднявшись, кошка оттолкнула ведьмака в сторону, стремительно одеваясь в бронь; и отыскав Франки глазами, смела его с места, прижав к стене дома:

     – Кто дал тебе право! Как ты посмел!!

     Глаза мамбы обернулись, а выскочившие клыки снова поранили кожу. Обхватив Кару, Франциск резко повернулся, поменявшись с ней местами – маленький торнадо, умирая под ногами нелюдей, на секунду взвыл зверем.

     – Ты что творишь, полукровка! – прошипел мамба, рискнув остаться в опасной близости от оборотня.

     Кара зашипела, обдав Франциска горячим дыханием, но ее рука, резко выброшенная под дых противника, беспомощно ткнулась в ладонь со щитом.

     – Франки… – Тор уже пытался разнять их.

     Еще раз впечатав полукровку в стену дома, мамба резко отпустил ее.

     – Кара, это был только сон, – Нарье тут же ступил вперед, пресекая новый выпад полукровки.

     – Что за истерика, – Витольд подошел, как всегда, бесшумно.

     Сдвинув брови, обвел всех взглядом, задержавшись на сыне: шум прервал начертание знака.

     – Всё в порядке, – заверил тот.

     Через пару секунд подтянулись и волки, отреагировав на склоку; и лишь ламия, грустно усмехнувшись, так и остался сидеть на скамье вдоль дома: он сделал всё, что мог, чтобы уберечь Гурю.

     – Так вот он какой, охотник на варлоков, – лениво протянул Нарсын, отлепившись от ствола дерева и не спеша двинувшись к Катерине.

     Кэт невольно осмотрелась, но в редком промозглом лесу, конечно же, не было никого поблизости. На ощупь опустив хворост в повозку, девушка сделала несколько шагов от оборотня, боясь отвести от него взгляд.

     – Тебе же дали месяц, вроде бы, – продолжал Нарсын, наступая.

     – Я скоро уеду, – закивала Катерина, – капитан запросил такую сумму…

     Подойдя к ней вплотную, морж вытянул руку, зацепив локон волос и накрутив его на палец; задумчиво сдвинул брови…

     – А с чего ты вообще шинковать-то бедных локов начала? – спросил вдруг, зацепив девушку взглядом. – Кто только не наскакивает на несчастных чернокнижников… Да еще и человка запугала.

     – Это долгая история… – заикаясь, начала Кэт, не выдержав-таки взгляда оборотня и опустив глаза.

     – Зато жизнь у тебя будет короткой, – развеселился Нарсын, отпустив локон и сложив руки на груди.

     – Я уеду, – прошептала Катерина.

     – Да куда ж ты денешься, – морж усмехнулся, – конечно, уедешь. Но только когда я скажу.

     – Как – скажете? – не поняла Кэт, снова глянув на перевертыша.

     – Словами, девонька, словами, – улыбнулся тот. – А до тех пор ты будешь сидеть в своей юрте тихо, аки мышь амбарная. Улизнешь без разрешения – из-под земли достану вперед Витольда.

     Тынэ сдержал свое слово: он пришел к отцу, поделившись своими знаниями, лишь через месяц и один день. И разговор моржей не был наполнен теплотой и пониманием. Осознавая, что теперь уже никак нельзя «умертвить и предъявить», не навредив собственному сыну, Нарсын вытряс из него, где красавица обитает – и вот, пришел знакомиться.

     Самым идеальным было бы убить кого стороннего, выдав за охотника… Но против такого примитивного плана вопил тот факт, что Катерина ведь вряд ли остановится теперь. А порежет еще кого – начнутся очень неприятные вопросы, копания в мозгах, расследования обстоятельств…

     Можно и запугать красавицу, не впервой, чай – но сколь надолго хватит такой меры? Пересечет море, и страх выветрится уже через неделю максимум. Вот и выходило, что умереть теперь должен истинный охотник.

     Но так, чтобы никто не прознал про роль Тынэ во всей этой истории с локами. Жертвовать сыном, как ни крути, Нарсын не был готов.

     – Какого Витольда? – глаза Катерины округлились.

     – Страшного и большого, – рассмеялся морж. – Я сам посажу тебя на корабль, – подвел итог разговора. – От юрты далеко не отползай.

     Гуринэ проснулась от беспокойного сна. Вздрогнув, она несколько секунд осматривалась, боясь пошевелиться – всё еще осознавая, что реальность спокойна, темна и безопасна. Подняв к голове руку, поморщилась от боли, тут же ощутив прикосновение мужской ладони: Джардан осторожно перехватил руку сестры, возвращая на место.

     – Засыпай, – прошептал он, улыбнувшись в темноте, – тебе надо набираться сил.

     – Ты вообще спишь? – Гуря повернула голову к брату.

     – Иногда, – признался он, легонько пожав ее руку, и варлок лишь сейчас поняла, что Джардан нервничает.

     Он не мог толком уснуть вот уже несколько дней. Едва закрывал глаза – видел всё тот же сон, ни остановить который не мог, ни рассмотреть. И от Гури он не отходил нынче не из прихоти. Джардан даже разозлиться на нее сейчас не мог, что покинула-таки укрытие: сил не хватало.

     – Что происходит, Дэн? – Гуринэ ответила на пожатие, не желая отпускать его руку из своей.

     – Ты спи, – Джардан погладил сестру по голове, стараясь быть убедительным.

     – Почему никто не покидает двора? – допытывалась Гуря свистящим шепотом. – Дел у них нет поважнее, что ли… Всё же закончилось…

     – Конечно, закончилось, – кивнул Дэн, мягко высвобождая свою ладонь. – Главное, засыпай. И из дома не выходи. Договорились?

     Поведя ушками, Кара вздохнула и продолжила неспешный обход хозяйства знахарки: разговор брата с сестрой не укрылся от слуха оборотня в ночной тиши, да еще и всего-то за единственной бревенчатой стеной.

     – Почему не покидают, почему не покидают, – кошка передразнила варлока, пнув комок земли под ногами.

     Со дня прибытия ладьи в теплые земли прошло вот уже три дня, а все так и куковали в доме на отшибе. Гуря всё еще не могла сидеть в седле; Курт отказывался оставлять ее только на брата нынче, не отпуская и своих бойцов – словно нервозностью ламии заразился; Кара же, казалось, боялась выпустить из поля зрения Франциска, а тот не решался оставить наставника: Тор ведь не останется в стороне от сбора магов. Сам же Нарье-младший, изначально, вроде как, планировавший успеть до сей грызни посетить Буртер, неожиданно отказался от этой идеи, оставшись с отцом.

     А Витольд с Райгоном молча и хмуро наблюдали за звездами по обе стороны от иероглифа единства на небе: им вообще не было смысла куда-либо сниматься, пока все ведьмы не прибыли на поляну – из портового городка ближе всего к месту встречи, чем из того же Буртера.

     Иногда, в течение этих дней, Каре казалось, что заставь хоть кого из них сдвинуться с места – и следом потянутся все остальные. Но никто не ступал со двора, упорно игнорируя недовольное ворчание знахарки: ее дом нынче кишел нелюдями, споро и не сговариваясь разбившими небольшое пространство избы на отдельные «зоны»; ее внучка то и дело сбивала ноги до городских лавок: Бертоны не привыкли отказывать себе хоть в чем; даже ее коровы были вынуждены спать под открытым небом, ибо волки оккупировали сарай – сняв половину крыши, правда: уж больно сильно воняло паленым после экзекуции девок…

     И никто толком не понимал, какого же черта они здесь до сих пор делают.

     Подтянувшись на руках, Кара ловко и бесшумно опустилась на крышу дома, тут же приметив Курта: тот сидел на козырьке, прислонившись к трубе и закинув голову к небу.

     – Ты чего не спишь? – прошептала кошка.

     Раскинув руки и удерживая равновесие на покатой крыше, она неспешно продефилировала к волку.

     – А ты здесь, конечно же, единственная оборотень, кто дрыхнет всего несколько часов в сутки, – лениво протянул Курт.

     – Обычно так и есть, – Кара усмехнулась собственному глупому вопросу, присаживаясь рядом с серошкурым. – Думала, ты около Гури дежуришь.

     – Там нынче есть кому сторожить ее, – бесцветно отозвался Курт.

     Прислонившись спиной к плечу волка, кошка вытянула ноги и сложила руки, усмехнувшись в темноте:

     – Если бы не Гуря, вы с Джарданом уже разорвали бы друг друга …

     – Если бы не Гуря, – в тон ей ответил Курт, – мы с Дэном и не встретились бы.

     – Давно?

     Волк поморщился, словно ленясь ответить.

     – Я впервые вижу женщину, которая тебе не безразлична, – пояснила кошка. – Просто стало любопытно…

     – В прошлой жизни, – протянул Курт. – Я был молодым и глупым.

     – А она? – Кара повернула голову.

     – А у нее всегда был Дэн, – неожиданно разозлился волк. – Ты чего хочешь? Прочитать мне мораль о несовместимости видов?

     – Да ничего я не хочу, – фыркнула кошка. – Я вообще домой хочу…

     Курт не успел послать ее непосредственно домой: сознания всех оборотней неожиданно коснулся Франциск, и набатом заголосила тревога, невольно начиная трансформацию.

     Сверкнув зелеными глазами, кошка махнула с крыши, плечом толкнула дверь в дом и взлетела по лестнице на чердак, тут же прижав молодого человека к его спальному тюку с сеном:

     – Ты чего голосишь? – прошипела Кара.

     – Моржи на подходе, – Франки стряхнул ее руки, поднимаясь.

     Тор, уже готовый снова разнимать Коранету, уставился в темноте на ученика:

     – Да их солнцем прибьет, как только вынырнут.

     Но на восходящее светило моржи даже и ухом не повели. Выйдя на безлюдный пляж, перевернулись, деловито стряхнули капли соленой воды с кожаных одежд и двинулись за своим вожаком, шурша гравием.

     – Это их мы ждали всё это время? – кошка склонила голову на бок, рассматривая молодцев издалека.

     – Почему ждали? – Тор поднял брови, глянув на бывшую напарницу.

     – Потому что с нами ламия, – за Кару ответил Курт, и Джардан ухмыльнулся, тряхнув головой и ступив вперед.

     – Нарсын! – пропел он, протягивая руку.

     Приняв жест Дэна и обвив его запястье ладонью, морж окинул быстрым взглядом спутников ламии, чуть дольше задержавшись на фигуре кошки.

     – Мы не ожидали встречающих, – признался Нарсын.

     По чести, этого не было в его планах. Он собирался подпитаться сплетнями да байками, самостоятельно найти злосчастного Сандра – иными словами, обернуться в обход ламии. А не приветствовать его на пустынном пляже, лишь только вынырнув из южного моря.

     – Ну раз уж мы здесь, – Джардан не выпускал руки моржа из своей, – поведай нам, что привело любителей холодов на юг?

     – Подумали, может, помощь понадобится. Охотник, как-никак, весь север на уши поставил…

     – Так сами справились, – Бертон разжал пальцы, наконец. – Или знаки читать разучился?

     – Под водой звезды молчат, – напомнил Нарсын, даже не глянув на небо. – А друг твой где, ламия? Рыженький.

     – Сандр? – удивленно спросил Джардан, едва удержавшись, чтобы не глянуть на Тора. – С чего тебе вдруг понадобился ведьмак?

     – Разговор мы с ним… не договорили.

     Развернувшись, Бертон жестом пригласил моржей следовать за ним и не спеша двинулся к дому на отшибе.

     – Ну так договори со мной, Нарсын, – предложил он. – Сандра с нами уже нет.

     – А вот это печально, Дэн, – грустно улыбнулся морж; минуя друзей ламии, кивком поздоровался со всеми сразу, снова отметив кошку долгим взглядом. – И ты его вряд ли сможешь заменить.

     – О чем же беседовать с Сандром захотел? – спросил вдруг Тор, поравнявшись с моржом.

     Бросив взгляд на Нарье, Нарсын усмехнулся:

     – Слышал, ты умер.

     – Я тоже слышал, – кивнул тот.

     – Это у вас, магов, так принято?

     – Традиция, – не остался в долгу Тор, – семейная.

     – Семья вообще святое, – Нарсын, казалось, уже забыл о Джардане, переключившись на разговор с Нарье, – и единственное ценное в жизни.

     – Ты об этом хотел поговорить с Сандром?

     Остановившись уже у частокола, Тор развернулся к моржу, заглянув ему в глаза, и несколько долгих секунд мужчины молча смотрели друг на друга, словно каждый боялся заговорить первым.

     – А сестренка где ж твоя? – Нарсын неожиданно глянул мимо ведьмака на ламию.

     – Я тебя провожу, – Тор мягко подтолкнул моржа вперед себя в калитку и двинулся за ним, оставив всех позади.

     А только войдя в дом и захлопнув дверь – махнул рукой в темных сенях, тут же и осветив малюсенькое пространство ведьмовым огнем. Покачиваясь под потолком, шарик еле заметно колыхался, словно отвечая на мат моржа, наткнувшегося на домашний скарб.

     – Чей это кинжал, Нарсын? – Тор терпеливо дождался, когда перевертыш перестанет шуметь, ногой распихивая горшки и сушеные травы, слетевшие со стен под весом его тела, и выудил оружие из-за пояса.

     Ткнувшись взглядом в клинок, морж шумно вздохнул, пятерней проведя по волосам.

     – Мой, – твердо ответил он, зацепив ведьмака взглядом.

     На секунду Тор замер, словно и сам стал частью своего морока, а потом резко снялся с места, прижав Нарсына к стене. Черепушки глиняных горшков хрустнули под ногами мужчин, сдав позиции; огненный шар недовольно зашипел и ткнулся в потолок.

     – Ты врал мне в тундре, или врешь сейчас? – вышел из себя ведьмак, тряхнув перевертыша, и тот приложился затылком о стену, даже не пытаясь освободиться.

     – Уж кто бы говорил, – протянул морж.

     – Я поверил тебе, Нарсын, – шипел Тор в тон своему шару под потолком, – и что рука не поднялась, и что отпустил, не подумав… А выходит, ты ее отпустил – снарядив?

     – Я тоже поверил тебе, ведьмак!

     – Чей это кинжал! – Тор уже кричал, дав волю гневу.

     – Мой он! Мой! – рыкнув, морж с силой оттолкнулся ногой от стены, тут же поменявшись с магом местами.

     Зеленые глаза оборотня заблестели в красном зареве ведьмова огня; едва заметные в полумраке моржовые усы чуть подрагивали, стеснительно прикрывая клыки.

     – Не тебе говорить о доверии, Нарье, – зарычал перевертыш. – Ты пришел в мой дом и получил и помощь, и кров. А отплатил ложью.

     – Я пришел за охотником, Нарсын. Но она и сама оказалась лишь жертвой, – Тор скрестил руки и резко развел их в стороны, отбрасывая моржа к противоположной стене. – И сейчас мне нужен настоящий охотник, и он среди высших!

     – Не мели ерунды! – звериный рык поглотил половину слов, и перевертыш на пару секунд замер, возвращаясь в человеческий облик. – Девчонка протыкала магов, пользуясь их беспечностью – вот и весь твой охотник.

     – Я обязательно уточню подробности у хозяина клинка, – прищурился Тор.

     – Ты с ним разговариваешь…

     – Нарсын, мне не нужны твои жертвы. И если ты до сих пор хочешь оставить Джардана в неведении – ты поможешь мне и сейчас.

     Мужчины замолчали, и несколько секунд тишину морока нарушало лишь слабое шипение огненного шара, терпеливо ожидающего окончания разговора.

     – Это мой кинжал, Нарье. И если ты хочешь обвинить хозяина клинка в гибели варлоков – тебе придется обвинить меня.

     – Да мне в твоих мозгах копаться не надо, чтобы сказать, что ты врешь, – спокойно возразил Тор. – История может повториться, Нарсын…

     – И что ты хочешь? Убить одного в назидание остальным? Только потому, что у девчонки нож затупился, и она прихватила чужой клинок? – морж грустно усмехнулся, облокотившись о стену.

     – А если следующей целью станет твой клан? – полюбопытствовал Тор.

     – Послушай, Нарье… – перевертыш секунду помолчал, словно собираясь с мыслями. – Я тебя понимаю: убиты маги, и магам нужен виновный. Желательно еще живой. Чел – это как-то… мелко. Да еще и уже упокоенный. Но от твоего рвения распять кого посерьезнее мертвяка ничего не изменится…

     – Докажи мне, – ведьмак тихо перебил речь Нарсына, припомнив, как он же поймал лже-охотников на лжи.

     Я могу проверить каждое твое слово.

     – Я не позволю копаться в моих мозгах, – спокойно, но твердо предупредил морж, разом делая себя безоговорочно виновным в глазах Нарье. – Придется поверить мне на слово.

     – Есть маг, который не спросит разрешения, – кивнул Тор. – Докажи сам.

     Ведьмак не уследил, как перевертыш преодолел пару метров до него, столь быстро Нарсын приблизился. Он успел увидеть трансформацию, различил жаркое дыхание зверя, каждым нервом почувствовал опасность – и выставил щит… Но магический полог лишь жалобно загудел, умирая, разбившись о руку Нарье: ведьмак запоздало почувствовал обхват стальных пальцев на своем запястье.

     – Тор? – распахнув дверь, Гуринэ большими глазами смотрела на нелюдей, выпавших из морока.

     Глянув на варлока, Нарье разжал пальцы на рукояти кинжала, и тело Нарсына грузно упало на доски пола.

     Едва распахнув двери зала совещаний, Сермуш устало вздохнул и быстро зашагал по коридору, единым жестом отмахнувшись ото всех, кто в коридоре; нынче у него не оставалось времени на что-то еще, кроме бесконечных товарных караванов и столь же нескончаемых военных советов: война на носу.

     – Ваше высочество! – Курим-старший пристроился рядом с принцем, пытаясь привлечь его внимание.

     – Тео, ты знаешь, что такое планирование военных действий? – спросил Коранету, мельком глянув на сыщика.

     – В общих чертах, – признался тот, сбитый с толку.

     – Это то, чему ты сейчас мешаешь, – улыбнулся Сермуш, начиная подниматься по лестнице.

     – Но совещание закончилось…

     Королевич постучал пальцем по своей голове, ясно давая понять, где конкретно проходит это самое планирование.

     – Ваше высочество, мне нужны всего несколько минут вашего времени, – не унимался барон.

     – После войны, Тео, все мои минуты будут в твоем распоряжении…

     – Сермуш!

     Коранету нахмурился, остановившись в пролете и посмотрев на придворного сыщика: тот редко позволял себе фамильярность. Подпихнув Курима к высокой бойнице, присел в ее проеме и выжидательно посмотрел на дерзкого барона.

     И по мере того как смысл тихих слов придворного сыщика проникал в мозг королевича, тот становился все более и более хмурым. В какой-то момент Сермуш отвернулся к бойнице, заскользив взглядом по виду снаружи; а потом с силой опустил кулак на каменную кладку, сквозь зубы выматерившись: вот только этих проблем ему и не хватало сейчас.

     Бойню, развязавшуюся после смерти Нарсына, сложно было назвать хоть сколь наполненной смысла. Уже через минуту фигуры смешались в хаосе, сами плохо понимая, за кого, против кого или ради чего они бьются.

     Взглядом проводив ухнувшее на пол тело моржа, Гуринэ растерянно посмотрела на Тора, но тот мог лишь ответить таким же непонимающим взглядом. Время, казалось, остановилось безо всякой магии; оборвалось, растворилось, исчезло… И скрипнувшие петли открывшейся на улицу двери плетью ударили по барабанным перепонкам, оглушив.

     Тор помнил удивленный тон Джардана, но не понимал слов его вопроса.

     Видел подбежавших бойцов моржей, уставившихся на своего вожака, распростертого на полу.

     Понимал, что произойдет в следующую секунду…

     Завизжав, внучка целительницы в оцепенении стояла посреди двора, ошалелыми глазами рассматривая мигом перевернувшихся волков и моржей.

     – Я хочу проснуться, – прошептал Тор.

     – В дом!! – звук голоса Дэна вывел Гуринэ из оцепенения, но вопреки приказу брата, она выпала на улицу.

     Столкнувшаяся сталь поглотила визг; звериный рык, разорвав утро, заставил солнце скрыться за облаками, и молнии ведьм смешались с природными.

     – Гуря, в дом!! – пытался докричаться Джардан, но варлок упрямо двигалась вперед, держась за стену дома.

     А когда ему показалось, что он уже нагнал ее – стена ливня разделила их, ослепив. Рука ламии беспомощно скользнула в пустоте, и миниатюрная фигура Гуринэ окончательно скрылась от оберега.

     – Я хочу проснуться, – как заклинание повторял Тор, зажмурившись.

     Но когда он открывал глаза, то видел все ту же картину: ливень, молнии, схлестнувшихся оборотней и Витольда с Райгоном, безуспешно пытающихся вклиниться в свалку стали.

     – Кара…

     Курт увидел тело Нарсына лишь когда моржи все разом перевернулись, на мгновение освободив обзор. И уже начиная трансформацию, он цепко следил за ближними к Тору перевертышами; те, впрочем, не обманули предчувствий волка, снявшись с места в сторону ведьмака – и серые шкуры, все как один, атаковали.

     Схватка, лишенная смысла, была уже в разгаре, когда по стальным спинам прошлись молнии ведьм. И словно вторя им, в небе мелькнули их природные двойники – ливень замолотил по чешуе оборотней.

     Витольд с Райгоном боялись пускать в ход огонь – спалят всё и всех, места уж слишком мало, чтобы даже раскидать горячие головы по углам, разделив. А молнии, казалось, только еще больше раззадоривали оборотней, заставляя стальные холки вставать дыбом. И выставив щиты вокруг себя, маги продолжали искать тот единственный момент, когда они смогут вклиниться в схватку.

     В какой-то момент на другом конце двора мелькнула фигура Тора; казалось, он и не замечал грызни перевертышей, желая добраться до ворот. Нахмурившись, Витольд уже начал движение кисти, когда новый девичий визг на мгновение оглушил, перекрыв все прочие звуки.

     Выматерившись, Нарье щелкнул пальцами, и девочка куклой упала в мокрую траву. А затем ведьмак практически наугад перекинул свой щит к сыну.

     В момент, когда волки с моржами перевернулись, Кара лишь нервно икнула, замерев истуканом у ворот: ей очень отчетливо привиделось, как два десятка стальных шкур разметут и сарайчик старухи, и сеновал… да и дом зацепят.

     И как только схватка началась, полукровка невольно призналась, что несколько погорячилась, обещая Гуре перешагнуть через весь клан волков, если понадобится: ей даже мимо этих двадцати не пройти теперь.

     – Святые черти… – выдохнула полукровка, одеваясь в сталь.

     – Кара!

     Тор бежал через двор, не оглядываясь на месиво стали, лишь лавировал между дерущимися, порой отбрасывая кого подальше от себя наспех сотворенными кубами воздуха. Ни за огонь, ни за молнии, ни даже за щит ему не подумалось: сквозь стену ливня он видел впереди себя лишь своего творца, грызней оборотней прижатую к стене частокола у ворот. И двор, изначально казавшийся Тору слишком маленьким, неожиданно словно раздался в размерах, превратившись в бесконечный.

     Когда пара дерущихся перевертышей приблизились, глаза Кары невольно округлились, и отметя первую мысль достать клинки, полукровка ухнула на землю, закрывая голову руками. Высокий забор запел басом, принимая в себя стальные тела.

     На мгновение Тору показалось, что частокол не выдержит, но бревна оказались крепче надежд мага, лишь пошатнувшись. И не долго думая, Нарье сотворил два огненных шара, тут же объединив их в один и отослав в забор.

     Сталь, казалось, замолчала, даже звук ливня отошел на задний план, пока сфера преодолевала оставшиеся метры до частокола за своего хозяина. И ведьмов щит, неожиданно выросший около Тора, заставил того вздрогнуть от неожиданности. А вид оборотня, тут же ткнувшегося в магическую преграду, – вернуться в реальность, осознав, что он стоит, по сути, посреди двух десятков очень разозленных перевертышей, от души грызущих друг друга и уже заметивших Нарье-младшего среди них.

     Франциск спустился с чердака еще когда только почувствовал магию наставника. Повседневный, казалось бы, морок, прошелся по нервам юноши тревогой за доли секунды до своего сотворения – и Франки решил проявить любопытство. Но когда он выпал на крыльцо, уже поднялась суматоха, каждым своим поворотом заставляя глаза молодого ведьмака округляться все больше и больше.

     Франки был твердо уверен, что когда настанет тот самый ответственный момент, он не растеряется и будет способен правильно оценить ситуацию и верно отреагировать… Но всё закручивалось слишком быстро. И единственное, на что Франциск оказался способен в «самый» и «ответственный», – это стоять истуканом под навесом крыльца, наблюдая за уже стабильной картиной: оборотни – грызутся; ведьмы – пытаются разнять их; Гуринэ вот-вот шагнет в месиво стали; у кошки нет ни единого шанса улизнуть в сторону; Джардан постепенно звереет; а Тор, собственно, уже посреди всего этого безумия, защищенный лишь щитом отца и только с одной стороны…

     – Остановитесь… – безотчетно прошептали губы молодого человека, словно хоть кто-то был способен услышать. – Остановитесь…

     Но картинка не замирала, земля не останавливалась, а схватка стальных шкур так и текла своим чередом, не желая повиноваться воли Первого.

     – Стоп!! – неожиданно для самого себя крикнул Франциск.

     Слишком быстро…

     Вытирая снова рассеченную клыками губу, ведьмак обвел двор черными глазами без зрачков, за секунду до сработавшей магии заметив движение головы Витольда – тот словно на приказ отреагировал, посмотрев на юношу.

     Немного помедлив, Франциск ступил с крыльца, осторожно тронул пару замерших оборотней. Качнувшись, те устояли-таки и снова вернулись в исходные позиции.

     Франки бродил между участниками бойни, то останавливаясь и рассматривая фигуры, – будто бы примериваясь к чему-то, – то лишь мельком взглянув на них… Пятеро волков вполне даже достойно держались против более чем десятка моржей; впрочем, и тех и других поцарапать было сложновато.

     Тор защищен, конечно, только с одной стороны, – но как раз с этой стороны оборотни и двигались в его направлении, кубарем покатившись по скользкому месиву из земли и дождя: Витольд не на кофейной гуще гадал, перекидывая щит к сыну.

     Гуринэ всё еще пытается осознать происходящее – варлок в не меньшем шоке, чем юный ведьмак: и от смерти Нарсына, и от заварившейся драки во дворе… Она так и бредет вдоль стены дома, умываясь дождем и что-то шепча себе под нос.

     Джардан всего в нескольких шагах от нее, но плотная стена ливня и разыгравшиеся нервы оберега не позволяют ему собраться, чтобы настичь сестру в ближайшую же секунду, силой вернув в дом.

     А у кошки, вот, дела плохи. Ей даже забор не перепрыгнуть: разбега нет; ей вообще даже шаг в сторону ступить проблематично. Только и остается что сидеть на одном месте – во всех смыслах этих слов, – беречь незащищенную сталью голову да молиться, чтобы ведьмов огонь пробил забор, спасая ее от стальных фигур, грызущихся всего в метре от нее же.

     Франциск усмехнулся про себя, продолжая обход двора, невольно ставшего полем боя. Всё, собственно, шло своим чередом. Кто-то грызется, рычит, совершенно бестолково царапает прочную металлическую чешую. Кто-то пытается их разнять. Кто-то просто хочет дожить до конца сего сумасшествия. Кто-то – уберечь другого…

     Всё шло своим чередом…

     Своим чередом…

     Франки нахмурился.

     Не всё на своих местах. И не такой черед должен быть. Ведь что-то же заставляет ведьмака бродить по двору, въедливо всматриваясь в каждую фигуру… прикидывая… пытаясь увидеть то, что так старательно пытается ускользнуть…

     И лишь заходя на третий круг, ведьмак наконец-то понял, что его тревожит: всё было словно… поздно. Секунда промедления – это уже слишком поздно!

     Франциск невольно сглотнул, снова обегая застывшие фигуры взглядом.

     Витольд, истинно, знал, куда двигаются поскользнувшиеся в грязи оборотни – он успел выставить щит перед Тором. Но он даже не захотел увидеть, что сам остается беззащитным перед надвигающейся угрозой: секунда – и его самого сметут сразу трое перевертышей, схватившиеся слишком близко от магов.

     Гуринэ уже не держится за стену. Она вообще уже не нуждается в какой бы то ни было поддержке, чтобы передвигаться; варлок лишь не хотела поскользнуться, найдя опору в стене дома. И как только картинка оживет – Гуря оттолкнется рукой от бревен, чтобы ступить в самое месиво драки: она уже начала движение кистью, собственно…

     И Джардан, снова не увидев сестру, пройдет всего в метре от нее, твердо уверенный, что она продолжает движение вперед.

     А Кара и не думает смиренно ждать помощи: защищая голову руками, она напрочь лишила себя обзора; и через секунду-другую кошка встанет во весь рост, чтобы хотя бы попытаться взвинтиться на забор, перемахнув его… Но встретит огонь своего же ведьмака.

     Чернота выветрилась из глаз мамбы, уже скорбя по трем высшим, чей земной путь, считай, завершен.

     – Это не правильно… – шептал Франциск, так и отмахиваясь от факта, что как минимум кошке уж точно не пережить его, и рано или поздно привычный круг дорогих ему людей значительно поредеет.

     «Не правильно быть другим?»

     «Не правильно причинять вред дорогим людям…»

     «Ты же сказал, что способности – твои?»

     – Что…

     Что можно сделать за одну секунду?

     Руками разводя вытянутые капли дождя, Франциск заспешил к кошке: она и Витольд первые под ударом. Не позволить попасть под огонь одной и защитить другого – одновременно… Но сколь бы Франки ни пытался сдвинуть Кару с места, ее фигура неизменно возвращалась на прежнее место, и после третьей попытки ведьмак сдался, кулаком замолотив по частоколу от собственного бессилия: первый и сильнейший, он не мог заставить события развиваться согласно его желанию, силой навязав свою волю в ведьмовом мороке.

     – Одна… секунда… – шептал Франки, медленно возвращаясь снова к крыльцу. – Одна…

     Побродив между фигурами оборотней еще с минуту, ведьмак глубоко вздохнул… стал четко напротив кошки… еще раз перепроверил, не ошибся ли – и чуть сдвинулся вправо, наконец оставшись довольным своей позицией… Краем глаза зафиксировал положение Витольда… выкинул руку, «репетируя» свой жест – у него будет всего одна попытка… Левой рукой чиркнул воздух в сторону Гуринэ: она «отстает» от кошки с Витом на целых три секунды, у Франки будет время даже обернуться в ее сторону…

     Снова уронив руки, Франциск закинул голову, посмотрев на безжизненно-серое небо. Некого ему молить за удачу и помощь: он первый, единственный и сильнейший. Только он в ответе за свои поступки и промахи – перед самим собой. Не сбросить ношу, не обвинить создателя, не понадеяться на провидение…

     И решительно посмотрев впереди себя, мамба обернул глаза, намереваясь лишь силой воли сбросить морок: у него и так не хватает рук на всех троих…

     А когда мир вокруг Франки снова ожил звуками, он уже забыл и свой страх перед неизбежным, и свою нерешительность, и себя в целом: остались лишь трое высших, чей срок еще не истек. Так решил первый…

     …Тор успел пересечься взглядом с отцом, прежде чем фигура того скрылась за стальными тушами, и Нарье-младший лишь сейчас понял, что Витольд уже решил, кто из них двоих выйдет живым из этой мясорубки. А как только жизнь покинет тело ведьмака – его щит спадет, и не выстави Тор свой заслон вовремя, жертва отца станет попросту напрасной.

     Тор даже самому себе потом не признается, что в эту секунду мысли об отце бесцеремонно были умяты неожиданной вспышкой понимания, за кого умер Нарсын.

     Прикрыв глаза, Витольд сделал шаг в сторону от Райгона – чтобы перевертыши и его не зацепили ненароком, – когда перед ним вдруг вырос щит, приняв в себя три стальные туши по очереди, тут же растаяв. И не успел Нарье удивиться, как почувствовал на своей руке хватку Райгона, с силой дернувшего на себя и укрывая друга за своим щитом.

     …Кошка понимала, что медлить дольше уже нельзя. Она и так слишком уж задержалась, бездействуя – вот и дождалась, что перевертыши только приблизились, вопреки ее надеждам, что вильнут в сторону. И если она неправильно помнит высоту частокола… если не сможет хотя бы кончиками пальцев уцепиться за край забора… тогда она просто ухнет уже на спины оборотней, обратив на себя излишнее внимание. Ее устранят походя.

     Но как только Кара отпружинила от склизкой жижи под ногами – тут же с удивлением встретила затылком препятствие. Загудев, ведьмов купол прочно удерживал полукровку на месте, не позволяя подняться. А в следующую секунду в забор ввинтился огненный шар, пошатнув всю врытую в землю конструкцию и повалив ее наружу, разметав в разные стороны добрую треть частокола.

     …Три секунды, еще в мороке казавшиеся Франки вечностью, сейчас обернулись ничем, и ведьмак выкинул руку в сторону варлока уже практически наобум, надеясь, что правильно запомнил ее положение…

     …Гуринэ не желала мириться с бесцельной битвой высших – даже за смерть старого друга. У нее не было времени оценить ситуацию, когда Тор с Нарсыном выпали из морока, но что бы там ни произошло, Гуря желала переговоров и объяснений, а не новых смертей. И уводя брата в самый эпицентр схватки, она, пожалуй, была единственной, кто четко знал, как остановить схватку.

     И щит, выросший на ее пути, никак не вписывался в планы варлока.

     Повернув голову в сторону Франциска, Гуря выматерилась, тут же почувствовав стальной обхват вокруг талии.

     Франциск, лишь сейчас вспомнивший, как дышать, судорожно всхлипнул, обведя взглядом спасенных им нелюдей. Снял купол с Кары – и та выпала на дорогу, проворно скользнув в сторону от оборотней. Чуть шагнул назад, посмотрев на Витольда: тот вовсе уже облокотился о постройку коровника, наконец признав, что в этот раз ведьмам не разнять стальношкурых. Райгон, впрочем, был с ним солидарен.

     И сквозь звуки постоянно сталкивающегося металла да шума дождя, до юноши долетали лишь срывающиеся голоса спорящих брата с сестрой Бертон-Петит. Посмотрев в их сторону, Франциск снова перехватил полный ненависти и осуждения взгляд варлока, вопросительно поднял бровь…. и не уследил…

     Они оба не уследили.

     Черная вуаль, метнувшись к небу, прозрачной чернотой опустилась на землю, скрыв варлока.

     Гуринэ шагнула в реальность лишь около Тора, и тот, уже начавший прокладывать себе путь к Каре, замешкался, не решаясь оставить варлока одну посреди возни оборотни.

     – Тор!!

     Обернувшись на звук голоса Кары, Нарье успел выставить щит – больше машинально, нежели действительно заметив моржа, бегущего прямо на него, – когда кошка неожиданно всего в несколько прыжков снова оказалась в гуще событий, на этот раз уже вытянув кинжалы и набросившись на перевертыша.

     Встрепенувшись, Витольд отлепился от коровника, вопреки здравому смыслу шагнув в сторону сына. С корнем вырванный из земли забор резко расширил границы поля боя: у ведьмаков теперь есть, куда теснить оборотней, разделяя их струями воздуха и скармливая огонь с молниями особо неугомонным…

     Франки нервно икнул, понимая, что весь его план полетел к чертям, а он опять стоит посреди бойни, широко раскрытыми глазами пытаясь уследить за перемещениями боевых единиц и напрочь лишаясь возможности оценить стремительно меняющуюся картину боя.

     Не может же он останавливать время каждые полминуты, чтобы снова что-то подкорректировать…

     – Дура, – сквозь зубы процедил Тор, вскинув руки и описав в воздухе круг, тут же резко разводя их в стороны.

     Витольд, почувствовав магию сына, поспешно пнул ближайших оборотней, расчищая себе площадку, и резко опустился на колено, выставляя щит: масса тела оборотня не в пример полукровок тяжелее, и магия ведьмака отбросила их лишь на метр назад, а щит уберег Вита от значительно более продолжительного полета. И не дожидаясь, когда воздух, перемешанный с дождем, успокоится, Нарье тронул землю кулаком, лишая четвероногих устойчивой опоры.

     Подхватив Гурю одной рукой, Тор выбросил другую в землю – на пару секунд маги воспарили, коснувшись земли лишь когда та уже почти не содрогалась. Он должен был разметать оборотней в стороны за эти секунды полета – он не мог рисковать жизнью Кары, покатившейся по грязи и лужам с одним из моржей. Да и варлока он выпустить не смел. А одной рукой много не навоюешь.

     И лишь коснувшись земли ногами, Тор бесцеремонно толкнул Гуринэ в руки Джардана, уже проложившего себе путь к сестре, и снова начал ваять кубы воздуха, проклиная и Кару, что бездумно набросилась на моржа, и Гурю, что вообще сунула нос из дома, и Нарсына, своей смертью начавшего всё это безумие…

     Выловив Гурю, Джардан утянул ее вниз, заставляя пригнуться, и миниатюрная варлок оказалась под надежной защитой своего оберега, грузно опустившегося на колено и прижавшего ее к себе.

     Она слышала звуки боя, рычание оборотней, шипение полукровки…

     Она чувствовала магию ведьмаков, так и не решающихся разметать стальные шкуры до горизонта, опасаясь за жизнь кошки…

     Она видела перед собой стену ливня, зарядившего, казалось, теперь уже на целую вечность…

     Она шептала единственное слово, но оно тонуло во всех этих звуках, а Джардан был слишком зол на нее, чтобы что-то слышать.

     – Иллюзия… – повторяла Гуря, словно заклинание, – иллюзия… Дэн!! – крикнула неожиданно, оборачиваясь к брату. – Нужна иллюзия!!

     Перехватив взгляд варлока, ламия на секунду замер.

     И Гуринэ различила, наконец, среди какофонии вокруг ласкающий слух звук: Джардан вытянул клеймор из ножен, с силой вогнав в размякшую землю впереди себя на добрую треть. Прикрыв глаза, Гуринэ слушала едва различимый шепот брата, лишь слегка поежившись, когда появился купол, отрицающий само существование магии.

     Тор почувствовал иллюзию только когда сотворенный им куб неожиданно самовольно распался в его же руках. Нахмурившись, обернулся к Бертонам, уже и сам понимая, что иного выхода просто не было, разве как остаться первыми потерявшими свои способности посреди всё еще вполне дееспособных и уже озверевших оборотней.

     Витольд ухватил сына за руку, вытягивая из-под купола, который, впрочем, разрастался весьма шустро. Однако поглощая всё больше и больше пространства, иллюзия надежно укрывала от магии пока только своего творца и его варлока. А трем ведьмам пришлось выбирать: либо и самим тесниться в пасти оборотней, в пылу схватки просто не желающих чувствовать аркана ламии, либо на свой страх и риск остаться под куполом, молясь, чтобы их не зацепило, пока иллюзия достаточно разрастется в размерах.

     Кара утонула в схватке уже с первых выпадов: моржи и волки смешались перед ее глазами воедино, стальные спины мелькали, магия ведьм хлестала по нервам, заставляя огрызаться, а дождь застилал глаза, налитые кровавым золотом. В какой-то момент прямо перед носом полукровки лязгнула чья-то пасть – Кара так и не разобрала, кто из волков смел агрессора в сторону, спасая ее. А в следующую секунду на полукровку обрушилась туша оборотня, выкидывая из сознания.

     Кара очнулась лишь вечером. Пытаясь сфокусироваться, полукровка осматривалась, начиная злиться: картинка оставалась размытой, тело не слушалось, а голова гудела, болезненно реагируя на каждое движение.

     Через несколько секунд Кара сделала заключение, что она в совершенно не знакомой ей комнате, источник света – единственная чадящая горелка на подоконнике, а от стада блохастых гиен пахнет лучше, чем в этой конуре.

     – Посмотри на меня.

     Мотнув головой, полукровка обернула глаза, разве что не силой заставив-таки организм встряхнуться и выпасть из плывуще-расслабленного состояния.

     – И что я в тебе не видела? – прищурилась Кара, тут же поморщившись. – Моя голова…

     – …вслед за телом сунулась туда, куда ей не следовало, – безжалостно припечатал Тор. – Тебя тошнит?

     – Лекарем заделался?

     – Сядь и скажи, есть ли круги…

     – Тор, я не кисейная барышня, я в порядке, – отвернувшись, Кара на ощупь отыскала края засаленного покрывала и натянула его на голову.

     – Ты не приходила в сознание весь день, – начал было ведьмак, но полукровка перебила его:

     – Я в порядке, Тор. Уходи.

     Вздохнув, ведьмак послушно поднялся с кровати, сделав пару шагов к двери.

     – Погоди, – его остановил тихий голос Кары. – Что там произошло?

     Тор прошелся по комнате, словно собирался с мыслями, и остановившись, наконец, у изножья кровати, заговорил:

     – Нарсын напоролся на кинжал в сенях…

     – Сам?

     – По другой версии ты можешь поверить, что я теперь убиваю кинжалами, – предложил Тор. – Моржи остались не довольны его смертью, – продолжил ведьмак, не дождавшись реакции Кары, – волки не согласились с их недовольством, дальше ты знаешь.

     – А потом? – полукровка выглянула из-под одеяла.

     – А потом мы дружно разнесли в щепы весь двор целительницы, – в тон ей ответил Нарье.

     – После того как я выпала из боя, – прошелестела Кара, уточняя вопрос.

     Тор шумно выдохнул и опустил голову, размышляя.

     – Джардан навел иллюзию, – нехотя ответил он. – Помахавшись еще с минуту людьми, перевертыши успокоились.

     Курт заметил Кару в месиве схватки уже слишком поздно. Сколь бы самоуверенной она ни была, среди чистокровок ей делать было уж точно нечего. И волк нашел единственный верный способ вывести бесшабашную полукровку из игры, спасая ее же: как только Ланкт забрал на себя ближайшего к Каре моржа, Курт с разбегу налетел на нее, лишь легким движением головы приложившись к виску полукровки.

     Он так и стоял над Карой, огрызаясь, пока купол не разросся достаточно, чтобы поглотить их двоих.

     – Забирай завтра Франки и уходите на Аубердинию, – тихо попросил Тор. – Скоро сбор, ему не нужно быть на нем.

     – Он думает так же?

     – Придумай что-нибудь, – ведьмак оперся о спинку кровати, опустив голову, – только забери его.

     – Чего ты так боишься? – Кара снова откинула покрывало, просверлив Тора взглядом.

     Тот с минуту смотрел на бывшую напарницу, борясь с желанием сказать всё начистоту. Только она первая останется, если узнает.

     – Молод он еще, а у меня времени сейчас нет на лишние уроки.

     – Я – тоже молода? – прищурилась Кара.

     – А ты вообще мозг потеряла, если бросилась в гущу схватки оборотней, – снова разозлился Тор.

     Фыркнув, Кара натянула покрывало на голову, отвернувшись от ведьмака. И тот посчитал за благо побыстрее покинуть комнату, пока любопытство полукровки не взяло верх над обидой.

     Прикрыв за собой дверь, Тор несколько секунд стоял в коридоре портовой гостиницы, отсчитывая звук неспешных шагов по лестнице; и поднял глаза на отца, когда тот обозначился на этаже.

     – Ты оставил наших стальных друзей одних? – поинтересовался.

     – Ну вот перед тобой я еще и не отчитывался, – усмехнулся старший Нарье, уводя сына от комнаты кошки. – Не надзиратель я над оборотнями.

     – За мной надзирать интереснее? – Тор толкнул дверь в их с отцом комнату, стягивая камзол по пути к кровати.

     Мест в гостинице нашлось не много, если не сказать – вообще не нашлось. И только природный дар убеждения спас нелюдей от поисков нового места ночлега: оставаться в доме целительницы было уже решительно невозможно, как ни крути. Даже несмотря на то, что маги весьма проворно восстановили прежний порядок и целостность построек, старуха голосила на все тона, и уставшие-промокшие представители древних рас сочли за благо откланяться, наконец-таки.

     Тор очень плохо представлял, как они переживут предстоящую ночь: моржи собрались покинуть злосчастный юг лишь на рассвете, а волки и слышать не желали об идее ретироваться в свою землянку.

     – Мне интереснее провести дни перед сбором с сыном, – уточнил Витольд, – тем более что они могут случиться последними, – добавил, подумав.

     – Ты погромче скажи, – кивнул Тор, падая на кровать, – а то кошка за стенкой не всё услышала.

     – Думаешь, сможет увезти Франциска?

     – Уверен, – Тор уставился в темный потолок, подложив руку под голову. – Она за ним и приехала.

     – Ой ли, – тихо усмехнулся Витольд, покачав головой.

     – Не позволю я ей здесь остаться. Даже если силой придется в ворота пихать.

     – В кои-то веки, – Вит прошелся из угла в угол, – твои эмоции пришлись к месту.

     – А тебе бесчувственной колодой не надоело жить? – Тор зацепил отца взглядом, провожая его медленный обход конуры, кем-то по ошибке гордо названной «комнатой».

     – Кто-то из нас ведь должен оставаться в трезвом уме.

     На несколько секунд комнатка погрузилась в молчание. Лишь еле слышное потрескивание фитиля горелки напоминало, что ведьмы так и не навели морок, разговаривая.

     – Витольд, – наконец подал голос Тор, – не оставляй меня… одного.

     – Страшно? – неожиданно лукаво блеснули глаза Нарье-старшего. – Не переживай, мне тоже было страшно. И странно – остаться единственным. Привыкаешь очень быстро, – авторитетно пообещал Витольд, – времени бояться просто не остается.

     Тор отвернулся от отца, взбив подушку.

     – Да и не один ты уже, – прибавил Вит, присев на кровать.

     – Кто же на сносях? – полюбопытствовал Торель. – Извини, я забыл, – тут же одернул сам себя, – от Витольда Нарье может понести только его жена.

     – Порол я тебя мало…

     – Ты знаешь, что о тебе говорят? – Тор не обратил внимания на слова отца. – Вечно женатый Нарье. Ты просто убивал мою юность своей репутацией.

     – Что очень странно, если учесть, что твоя мать никогда не была мне женой перед человскими богами, – отозвался Витольд.

     – Я еще и бастард, – заключил Тор.

     – Словно тебе есть до этого дело.

     – А с чего, кстати, такой пробел вдруг? – Тор снова перекатился на спину, с неподдельным интересом глянув на отца.

     – Я был венчан с матерью Соли, когда встретил Ильну.

     – Ну надо же, – хмыкнул Торель, – не у меня одного подмоченная репутация в нашей семье.

     – Могу заверить, что своего деда тебе не перескакать.

     – И куда же бедная женщина делась, когда наскучила тебе? – Тора, казалось, мало интересовали похождения дедушки, которого он, всё едино, никогда не видел.

     – Мать Соли-то? Уехала в родовое поместье.

     – Без дочери?

     – Ну почему же, – Вит передернул плечом, – с дочкой, конечно. Только через год Сольяна вернулась.

     Прикинув навскидку, сколько сестре было тогда лет, Тор уточнил:

     – Одна?

     – С нянькой, – кивнул Витольд. – Так и остались в Буртере.

     – С чего бы вдруг Соле было менять мать на… тебя?

     Витольд едва не рассмеялся в голос: действительно, его отношения с человскими детьми никогда не блистали теплом и излишней заботой. А в Буртере и вовсе жила только Сольяна – единственная человская дочь ведьмака, в свое время искавшая в замке отца прибежища.

     – Вот у нее и спроси, – предложил Витольд. – Я не вдавался в подробности. Приехала – и приехала. Мать ее не хватилась, собственно, вообще никто так и не примчался вслед девочке. Нянька ее чего-то лопотала, очень просила не гнать их…

     – Из-за меня ты ее оставил, – перебил Тор.

     – Не мели чушь, – неожиданно резко бросил Вит, – ты только родился тогда, а Ильне ничего не угрожало.

     – Она была в опасности с первого момента!..

     Витольд нахмурился; Тор замолчал, снова отвернувшись. Любой их разговор рано или поздно, тем или иным способом, но вытекал к этим словам, и с недавних пор ведьмаки на них и останавливались, оставаясь каждый со своей правдой.

     – У нас с Ильной были шесть лет, – прошептал Витольд, – а что было у вас с кошкой?

     – Она сгорела бы.

     – Так ты отказался от Кары ради нее – или ради себя?

     Ради нас с ней, не ответил Тор, лишь только закрыл глаза, вздохнув.

     Колокол ворвался в сны курсантов, как и предполагалось, адовой музыкой, снимая юношей с коек своим раздражающе-тревожным перезвоном. Словно подпевая ему, капитаны зычными голосами и матом вытряхивали из молодых людей последние остатки домашнего уюта:

     – Наружу, курсанты! Шевелитесь!!

     И расталкивая друг друга, всё еще пытаясь проснуться, кое-как одевшись, юноши высыпали из казарм под проливной дождь, уже машинально выстраиваясь в шеренги.

     Неспешно прогулявшись до балконов западного крыла, Сермуш поморщился на отголоски побудки курсантов и облокотился о каменные перила, подставив ладонь под капли дождя. И откуда только эта морось взялась.

     – Седлай! – разнеслась команда лейтенанта, явно не в духе от мысли проснуться посреди ночи и командовать ночными учениями юношей, которые днем-то в седлах держатся на честном слове еще.

     Курсанты снялись с места, бросившись в конюшни; по пути в загоны расхватывали седла с перекладин у самого входа. Порой сталкиваясь, юноши проклинали ночь, дождь, лейтенанта и весь кадетский корпус, куда их занесло из какого-то совершенно мистическо-идиотского желания летать.

     Лакей чопорно постучался в дверь на балконы и, выждав несколько секунд, приоткрыл дверь:

     – Кубок, ваше высочество.

     Вытянув руку, Сермуш взял посудину, взмахом отсылая мужчину. И глотнул вина, снова повернувшись к непроглядной ночи на дворе. Словно на всякий случай бросил взгляд на небо: луны всё так и не было. Очень кстати.

     – Выводи! – пронеслась команда от капитана к капитану.

     Не успел оседлать – будешь тренироваться всю ночь напролёт на деревяшке: не животное же мучить часы кряду, ему же еще днем под курсантом скучать.

     Оседлал не верно – навернешься на плац с высоты; если повезет, с высоты человеческого роста.

     – В седла! – больше буркнул, нежели скомандовал лейтенант, словно промокший воробей нахохлившийся на своем единороге.

     Ухватившись за луки сёдел, кадеты уперлись в стремена и поднялись на животных, тут же под ними и заходивших. Трое юношей упали-таки в лужи: ремни оказались зашнурованы слишком слабо. Не то спасая нерадивых от копыт единорогов, не то желая добить, чтобы уж не мучились и не позорили королевский кадетский корпус, к ним подбежали капитаны, за шкирку утягивая в сторону.

     – К тренажерам их, – зевнул лейтенант. – Остальные в небо.

     – В небо!! – эхом отозвались капитаны.

     Сермуш снова поморщился.

     Взмахнув крыльями, животные все разом резко выдохнули и грузно поднялись в небо с места. И взмывшие к ночной черноте еще два вороных единорога остались и не услышанными, и не замеченными.

     Дернув уздечку, лейтенант поравнялся на высоте со своими кадетами, взглядом обведя их нестройный ряд. И вздохнул, подольше задержавшись на Михалке.

     – Поражение целей, – распорядился мужчина. – Виконт Фаррину на дальней.

     Сермуш опустил голову, отсчитывая секунды. Им понадобится всего три удара сердца.

     Кадеты неуверенно дернули уздечки, разводя животных в небе. Миха помнил расположение дальней цели очень смутно: до сей поры их заставляли стрелять лишь с земли и днем, когда эти самые цели были хотя бы видны.

     И направляя животное «куда-то подальше» в поисках этой самой цели, виконт уже через пару секунд понял, что вскоре безнадежно заблудится в родном, считай, дворе… Когда ему навстречу прямо из стены дождя вынырнули два вороных единорога.

     Отфыркиваясь от дождя, животные мотнули головой, тут же притянув к себе внимание юноши. И действия наездников укрылись от взора Михи. Он лишь успел почувствовать, как что-то резко дернуло его в сторону. Успел осознать, что падает. Он даже вскрикнуть забыл, а уже покачнулся в седле, выскальзывая.

     Что-то словно вспорхнуло под копытами его единорога, распахиваясь, и юноша, таки не удержавшись, когда крыло единорога пошло вниз, ухнул в непроглядную черноту.

     Тупой удар было последним ощущением Михалки, прежде чем он потерял сознание.

     Досчитав до десяти – для верности, – Сермуш оставил пустой кубок на каменных перилах и решительно распахнул дверь, уходя с балконов. Лакей подал его высочеству плащ со шляпой, тут же нырнув в черноту коридора к лестнице для слуг.

     Уже на площадке на крыше паласа королевич принял короткий и тихий отчет лейтенанта регулярной армии и кивнул, поднимаясь в седло белоснежного.

     Когда единорог плавно рассек воздух, уходя в сторону замкового города, дождь сошел практически на нет. Небо лениво отсылало на землю лишь редкие капли влаги, словно засыпавшие на ходу.

     Проводив взглядом белоснежного, почти полностью укрытого черной материей единорога, лейтенант над кадетами недовольно вздохнул и тут же выдал несколько замечаний громким голосом, заставляя юношей разве что не носами уткнуться в тяжелые арбалеты и всецело сосредоточиться на стрельбе. А не на делах государственной важности в виде королевского единорога с его высочеством в седле и без верных телохранителей рядом.

     Опустив единорога на знакомом дворе, Сермуш не спеша закрепил поводья на коновязи и сняв шляпу, стряхнул с нее капли, постучав о колено. Распахнувшаяся дверь дома обозначила на пороге Иерия. Королевич устало улыбнулся старому другу, но тот хмурился.

     – Сермуш, это Михалка, – «поздоровался» батюшка.

     – Я знаю, – заверил Коранету.

     – Странно, что я этого не знал, – Иерий поджал губы, так и оставшись стоять в дверях на крыльце, когда королевич подошел к нему.

     – Знал бы – не укрыл разве? – тихо спросил Сермуш.

     – Ты его выкрал…

     – Я его спасаю, Ксанф, – Коранету обратился к другу неожиданно по мирскому имени.

     – От его собственного отца? – свистящим шепотом вскрикнул тот.

     – От моего брата, – спокойно ответил Сермуш.

     Иерий отпустил, наконец, ручку двери, пройдясь по крыльцу.

     – Это не правильно, Сермуш. Дурб…

     – …будет слишком занят, – подхватил королевич.

     – Дурб первым делом придет сюда, – закончил свою мысль Иерий.

     Сермуш присоединился к батюшке у перил, став рядом.

     – Поэтому утром ты перевезешь его куда-нибудь. В место, которое даже я не знаю. А когда Миха сможет вернуться, я приеду к тебе сам.

     Раздумывая, Иерий замолчал, и Сермуш счел за благо не торопить мысли друга, давая ему время ужиться с новой информацией.

     – Поговаривают о войне, – проговорил, наконец, батюшка.

     – Правильно поговаривают, – кивнул королевич.

     – Уж не от нее ли ты укрываешь юнца?

     – Пожелавшего стать военным? – усмехнулся Сермуш. – Нет, друг мой, это было бы подло с моей стороны. Не пытайся угадать, большего лучше просто не знать.

     – Ты просишь от меня слепой веры, – Иерий глянул на королевича.

     – А разве не этого ты и сам требуешь от своей паствы? – улыбнулся тот.

     – Ты всегда был безбожником.

     – Ты меня еще демоном назови, вслед Мале.

     – Серм… Подумал бы о чувствах отца… – сделал новую попытку Иерий.

     – Ты лучше о мамбе подумай, – посоветовал Сермуш, – которому этот отец выдаст своего сына, как десерт.

     – С чего же это младому королю за кадетом охотиться?

     Коранету на пару секунд замешкался, подбирая слова.

     – Дров наш кадет наломал, Ксанф. По юности и неопытности. Ему не надо попасться на глаза Франки, когда тот вернется. Да и на мои тоже, – прибавил.

     – Чего же приехал тогда?

     – Чтобы он не переживал сильно, – Сермуш отстегнул плащ, перекинув его через перила; сверху умостил шляпу. – Не зверь же я, право слово, оставлять его наедине с неизвестностью…

     – Не зверь, не зверь, – согласился Иерий, вздохнув, когда королевич шагнул в дом.

     Сняв со стены в сенях ковш, Сермуш зачерпнул колодезной воды из лоханки и прошел в дальнюю комнату. Когда-то здесь провел сутки Неополь. И никому бы в голову не пришло, что следующим постояльцем святого отца спустя годы станет сын личного телохранителя его высочества…

     Безжалостно выплеснув ледяную воду в лицо кадета, Сермуш отставил опустевший ковш и присел на стол, терпеливо дожидаясь, пока Михалка приходит в себя. Отплевываясь от воды, юноша не удержался на узкой скамье вдоль стены и рухнул на пол, всё еще пытаясь сфокусироваться. Наконец, утеревшись рукавом, он поднял глаза на королевича и попытался подняться на одно колено, тут же схватившись за голову и снова встретившись с полом пятой точкой.

     – Ты в доме священника в замковом городе, – спокойно и тихо оповестил Сермуш. – Завтра на рассвете он перевезет тебя в новое место. И ты с ним поедешь не сопротивляясь и не пытаясь удрать.

     – Ваше… высочество… – Миха сам не сказал бы, с чего на глаза навернулись предательские слезы.

     Он каждым нервом чувствовал неладное, а холодный тон королевича сбивал с толку, заставляя мурашки рассекать по спине. Как-то не особо у Сермуша получалось сейчас непосредственно успокоить, дабы «не переживал». Может и прав был Иерий: не стоило ему приезжать.

     – Тебе сейчас нельзя оставаться в замке, – сделал новую попытку Серм. – Язык твой, Миха, враг твой.

     – Но я… ничего… – пролепетал кадет, тщетно пытаясь собраться с мыслями и сообразить, что могло так рассердить его высочество.

     Вздохнув, Сермуш сложил руки на груди, на пару секунд увлекшись изучением носков своих сапог.

     – Личный отряд, Миха, это люди, которые умеют молчать. А не сплетничать. Мне искренне жаль, что отец не проинструктировал тебя должным образом…

     – Отец… – неожиданно перебил королевича виконт, – он же собьется с ног…

     Сермуш прикрыл глаза, самого себя уговаривая оставаться спокойным.

     – Я передам ему, что ты о нем вспоминал.

     Лишь когда эти слова уже вырвались, Коранету понял, что он ляпнул. А когда лицо юноши лишилось какой бы то ни было краски, – мысленно проклял себя и за резкий тон, и за нервозность от встреч, ему еще предстоящих, да и за собственную злость на юнца, который сам-то не понимал, что натворил.

     Подав виконту руку, Сермуш рывком поднял его с пола и пихнул в жесткое кресло у стола.

     – Миха, – королевич склонился к племяннику, заставив того смотреть себе в глаза, – это не на долго. Тебе сейчас опасно находиться в замке. Как только всё уляжется, я приеду за тобой.

     – Почему… – всхлипнул юноша, – почему не… папа?

     Сермуш неожиданно для самого себя улыбнулся на это последнее слово напуганного мальчика, для которого отец так и остался надежным и единственным защитником, несмотря на все их войны и попытки юноши повзрослеть раньше времени.

     – Хорошо, – согласился Сермуш, – мы с папой приедем. Если он меня не убьет до того момента, – прибавил, подумав.

     Поддавшись теплому тону, Михалка ответил на улыбку королевича, и тот взъерошил волосы парня, как молитву повторяя про себя, что этот пацан вырос на его глазах, что он его двоюродный племянник, что он – просто еще дурной ребенок, черт побери!

     И нет никакого злого умысла. Никогда не было…

     Не было…

     Тор услышал перестук копыт еще задолго до того как наездник приблизился к дому-в-скале. И оставив гончарный станок, ведьмак успел вымыть руки и откупорить бутыль вина, прежде чем снял морок.

     – Не помню, чтобы я ждал гостей, – усмехнулся Тор, когда Кара толкнула дверь его дома.

     – Ты б конюшню построил, что ли, – полукровка плюхнулась на кушетку около открытого очага, дотянувшись до кубка с вином.

     – Там навесик есть, – поделился Тор. – И даже поилки и ведра с зерном. Кажется.

     Кара кивнула, не отрываясь от вина, давая ведьмаку понять, что навесик-то есть, а вот всего остального уже давно как не бывало. Тор поморщился.

     – Тебе все равно до темна надо вернуться, – выдал свой аргумент, чтобы не выходить наружу и не заниматься обустройством рысака.

     И на кой черт он открывал ей свой дом… Кажется, очень хотел похвастаться, что отстроил, а Кара случилась тогда единственной в той же степени опьянения, а значит ее восторг был ему просто обеспечен.

     – Тебя в замке скоро хватятся, – крикнула полукровка, когда Тор все же оторвал себя от кушетки и вышел на воздух.

     Пока ведьмак колдовал «под навесиком», Кара неспешно осматривала его жилище: в прошлый раз она как-то не особо была в настроении и состоянии оценить всё по достоинству и заметить хоть что, кроме вот этой самой кушетки, на которой и продрыхла до рассвета. А утром они заспешили обратно в Кружева…

     – Я ведьмак, а не цепной пёс, – поделился Тор, вернувшись. – Ты на вино не налегай, из седла вывалишься.

     – Не будь смешным, Тор, никуда я сейчас не уеду.

     – В Кружевах случилось что? – ведьмак зацепил полукровку взглядом, сложив руки и облокотившись о стену. – Или для Гонта свечи некому разжечь?

     – Хотя бы здесь, – Кара прошлась по комнате, став напротив Тора, – мы можем не быть на службе?

     Он долго смотрел ей в глаза, поджав губы и постепенно начиная злиться.

     Целый месяц они старательно делали вид, что ничего не случилось, а танцев и щелчка пальцев в круглой комнате не было, пока Тор первым не сдался, уехав. Он был совершенно уверен, что она приедет, не усидев в Кружевах – терпения Кары хватило на неделю. Он прокручивал в голове слова объяснения сотни раз – и понимал, что сейчас ему их не хватит.

     Природа, проложившая между ними непреодолимую пропасть, сама же и выстроила хрупкий мостик, пройдясь по которому нелюди непременно ухнут в черный зёв.

     – Ты хочешь поиграть с огнем, полукровка? – Тор вытянул руку, подвесив в воздухе ершистый шарик; тот зашипел, словно ощерившись на пробуждение. – Толкни его.

     – Ума лишился? Это же ведьмов огонь, – резонно заметила Кара.

     – Ты же все равно собралась сгореть, так какая, к чертям разница, годом раньше или позже!

     – Но этот год будет!

     – Черта с два он будет! – вышел из себя Тор, резким движением руки затушив огненный шар и надвигаясь на Кару; та инстинктивно начала пятиться, никогда прежде не видевшая ведьмака столь разозленным. – Да ты даже не понимаешь, о чем я говорю! Ты вообще ничего не знаешь и не понимаешь, кроме своих бесконечных «хочу»!

     – Не правда… – глаза девушки округлились, тут же обернувшись на несправедливо брошенные слова.

     – Ты стену готова лбом протаранить, если за ней то, что тебе захотелось на завтрак, да!

     – Скажи мне, что мы стучимся не в одну и ту же дверь, и я снова уйду! – выскочившие клыки и сдавшие нервы смешали слова полукровки с рыком.

     Ткнувшись в стену позади себя, Кара остановилась, исподлобья глянув на напарника. Это был его единственный шанс прогнать ее, ничего не рассказывая и не утруждаясь объяснениями: мысли всё равно путались, логические цепочки рассыпались, а доводы казались просто абсурдными.

     Подтверди ее слова, кричал разум.

     И позволь ей сгореть если не с тобой, то с кем другим, ехидничало что-то внутри.

     Подняв руку, Тор отвел каштановые волосы девушки, склонившись к ее уху. Он говорил порой путано, сам себя поправляя; временами замолкал, словно заставляя себя сказать больше – объяснить, доказать, убедить! Но не дать ей просто уйти.

     – Я не верю, – прошептала Кара; клыки медленно втягивались, глаза расфокусировались, не спеша оборачиваясь человскими – или комната поплыла из-за слез? – Этого не может быть…

     Помедлив еще пару секунд, Тор быстро вышел на воздух, оставив Кару наедине с его откровениями: теперь ей уже вряд ли все равно, да и пресловутый «год», скорее всего, не кажется красивой сказкой по сравнению с ценой. Эта игра не стоит всех свеч на земле.

     Тор просидел во дворе, провожая солнце, до темна. Вопреки его ожиданиям, обычно резкая полукровка не разнесла гостиную в щепы. Собственно, он вообще не слышал ни звука. Вернувшись в дом, ведьмак нашел Кару спавшей на кушетке. И прихватив бутыль вина, мужчина тихо поднялся в спальню, уснув лишь под утро.

     А когда рассвет едва забрезжил, дверь осторожно приоткрылась. Ступая на цыпочках, Кара продефилировала к кровати ведьмака:

     – Тор…

     Вздрогнув, он проснулся.

     Лишь спустя несколько секунд ведьмак вспомнил, что он в портовой гостинице; что кошке уже давно не шестнадцать, и их обоих кто-то ждет: переиграть прошлое не под силу даже ведьмам.

     Осторожно поднявшись, чтобы не разбудить отца, Тор подхватил камзол, одеваясь уже на лестнице. Машинально прислушался, все ли тихо, минуя пролет в комнаты оборотней; но те, казалось, и не помышляли начинать новый виток «споров». И выйдя во двор гостиницы, ведьмак присел на скамью в надежде на предутренний, еще прохладный, воздух и здравый смысл.

     – На будущее это было мало похоже, – Джардан присоединился к Тору, выйдя в окно второго этажа. – Полукровка больно молодой показалась, – ответил на немой вопрос ведьмака.

     – У тебя совесть есть? – тихо спросил Тор.

     – Это было непроизвольно, – Дэн развел руками, с интересом посмотрев на мага. – Иногда случается…

     – Это прошлое, – перебил его Нарье, опустив голову.

     – Там концовки не было, – ляпнул ламия.

     – А какая должна быть «концовка»? – раздраженно прошипел Тор.

     – Ну… – задумался Джардан, – раз «долго и счастливо» – это не про вас, то хотя бы скажи, зачем она тебя разбудила.

     – Извращенец, – фыркнул Тор, помолчав. – Не за тем, зачем тебе подумалось.

     Дэн развернулся на скамье к ведьмаку, подтянув ногу, словно малый ребенок ожидая окончания сказки.

     – Там курица была, – изрек Тор.

     – Курица, – тупо повторил Джардан.

     Нехотя разлепив глаза, Тор посмотрел на Кару:

     – Святые духи, я только уснул…

     – Тор… там курица, – полукровка присела на корточки, большими глазами уставившись на напарника.

     – Где? – пролепетал тот, плохо понимая, о чем она вообще говорит.

     – В твоей гостиной.

     – Ты кур не видела? Пусть себе будет, – милостиво разрешил ведьмак, поворачиваясь на другой бок.

     Обежав кровать, Кара снова присела на корточки:

     – Тор, какого черта курица делает в гостиной!

     – Вполне возможно, что вечером мне хотелось курицу на завтрак, – пробубнил Нарье. – Или яйца. Не помню.

     – А если тебе молока захочется? – икнула Кара.

     – Значит, будет корова, – резонно ответил Тор.

     – Скажи мне, – неожиданно спросил Джардан, – как вы с этим справились?

     – С курицей?

     – С вами… – вздохнул ламия.

     – Мы не справились, – ведьмак прищурился на рассвет, откинувшись на стену гостиницы. – Мы научились с этим жить. Потому что потерять друг друга из виду уже не могли. Кому как не тебе это должно быть знакомо, – протянул он, перекатив голову по стене гостиницы и посмотрев на ламию. – Каждый из нас повязан с кем-то, да, Дэн?

     Джардан глянул мимо Тора, и тот поднялся, проследив его взгляд: из-за угла вышла Кара, кивнув магам. На несколько секунд Бертон прикрыл глаза; а когда открыл их снова, ведьмак с полукровкой уже стояли около калитки, разговаривая.

     Дэн наблюдал за их неспешной беседой, понимая, что они опять прощаются – Тор отпустит ее в который раз, снова и снова переживая ту злосчастную минуту в круглой комнате по периметру паласа Кружев.

     А она уйдет, не оглядываясь.

     Кара склонила голову на бок, едва улыбнувшись на слова Тора – тот ответил тем же… А Джардан всё так и не мог оторвать от них взгляд, сам себя упрекая за бестактность.

     – Скажи, что вы снимаетесь на Аубердинию, – попросил Тор.

     – Ты во мне сомневался? Конечно, снимаемся. Не дело же оставлять творца-чела одного так надолго, правда? – лукаво блеснули глаза полукровки.

     – Женщины опаснее оборотней, – ведьмак покачал головой. – У меня есть еще одна просьба, Кара.

     – Это одна из обязанностей творцов – выполнять все просьбы своих творений? – уточнила кошка. – А когда начнутся привилегии?

     – Привези Франки сюда через месяц, если я не отправлю весточку раньше, – не услышал ее Тор.

     – Он уже давно не ребенок, чтобы «привезти его», – прищурилась Кара.

     – Придумай что-нибудь, – очаровательно улыбнулся ведьмак.

     – А если я сейчас передумаю и окажется, что «творец-чел» вполне может обойтись и без Франциска еще с месяц?

     Тор взял кошку за руку, рассеянно потеребив тонкие пальцы в своей ладони.

     – Ты не носишь кольцо…

     – Потрясающая наблюдательность, – согласилась та. – Я всего лишь восемь лет замужем.

     – Оставь мне надежду, Кара, – прошептал ведьмак, наконец собравшись с мыслями, – что даже если мы с Витом ошибемся сейчас… семья ведьм не ослабеет.

     – Не смей прощаться со мной, Тор, – голос подвел кошку, сорвавшись, и ведьмак отвел глаза, обняв женщину.

     – Я должен знать, что ты меня подстрахуешь, – попросил он, – как страховала всегда, помнишь?

     – Не прощайся со мной… Ты же мне обещал… – Кара комкала ткань его камзола, все еще отказываясь признаваться самой себе, что отступать ей уже некуда.

     Тор грустно усмехнулся, вспомнив то свое обещание, данное им молодой кошке целую вечность назад.

     – Мне некого больше просить, Кара, – ведьмак гладил женщину по голове, успокаивая; сам себя ненавидя, что голос дрожит. – Франки к тебе прислушивается, и ты сможешь найти для него правильные слова со временем…

     – Не прощайся со мной, – снова прошептала она.

     – Мы едем? – Франциск подвел двух седланных рысаков, разом завернув прощания, но полукровка только сильнее сжала кулаки.

     – Да, вы едите, – за Кару ответил ведьмак, отпуская ее.

     Тор потом не раз корил себя за то, что не смог выдавить даже дежурной улыбки, подарив своему творцу хотя бы тень надежды – кошка как сомнамбула поднялась в седло, подсаженная ведьмаком, перебирая поводья… скользя невидящим взором впереди себя…

     А когда Тор хлопнул животное по крупу, Кара лишь на секунду поймала взгляд ведьмака, тут же бросая рысака с места в карьер и нагоняя Франциска.

     Бросив перо на карту, Сермуш устало растер лицо и лишь еле заметно улыбнулся Дурбу, когда тот вошел в его кабинет – всё так же без стука и объявления.

     – Серм, на дворе ночь, – сообщил «новость» летун, – а ты вытягиваешь меня из кровати со словами «срочно». Я едва весь арсенал из оружейной не прихватил, а тебя надо спасать от карт?

     Раскопав кипу бумаг, Сермуш вытянул утреннюю депешу и протянул брату:

     – Твой отец при смерти. Опять, – поддел он Фаррину, припомнив недельную отлучку телохранителя пару лет назад по той же причине.

     – Это утренняя… – Дурб бегло пробежал скудное сообщение глазами, – а сейчас ночь…

     – Ты уже говорил, – кивнул Сермуш. – Времени не было…

     – Сказать мне два слова?

     Коранету зацепил брата взглядом, и несколько секунд в кабинете заряжался воздух.

     – Хорошо, обвинишь меня, если батюшка испустит дух без тебя рядом, – согласился Сермуш.

     – А почему депеша у тебя?

     – Ты правда хочешь, чтобы я провел расследование, почему гонец не нашел тебя, рассекающего гектары замковой территории целыми днями, вместо того чтобы быть около меня?

     Сложив листок, Дурб опустил его в миниатюрный карман камзола.

     – Сколько у меня времени?

     – Столько, сколько тебе понадобится.

     Брови Фаррину взлетели вверх.

     – А когда выступаем? – кивнул на карту.

     – Дурб, это же отец…

     Пройдясь до стола королевича, Фаррину посмотрел на огромный пергамент, исписанный и исчерченный рукой Сермуша.

     – И когда тебя начали волновать подобные вещи… – прокомментировал он замечание об отце и тут же осекся: – Это Лазатон.

     – Ты как всегда наблюдателен.

     Посмотрев на брата, летун перебирал в голове вопрос за вопросом, уже и не зная, с какого начать. Что же они снова забыли в Лазатоне-то?

     – Наша поездка была успешной… – заговорил Дурб.

     – Позволь это решать мне, – и тон королевича не содержал даже тени просьбы.

     – Да. Конечно, – поджал губы Фаррину, увидев лишь то, что и мог узреть сейчас: он перешел-таки черту, неосторожно задев вещи, не касающиеся ума телохранителя.

     Но больше его зацепил факт, что Сермуш пытается отослать его, разрешая оставаться подле батюшки сколь угодно времени. Неужели их конфликт всё же вышел за рамки дружбы?

     Но вопрос так и не слетел с губ летуна. Развернувшись на каблуках, он затопал к двери, когда тихий уставший голос королевича нагнал его:

     – Возьми мой экипаж, Дурб.

     – У тебя есть экипаж? – Фаррину удивленно посмотрел на брата через плечо.

     – Говорят, что есть, – пожал тот плечами.

     Больше всего это походило на военный марш-бросок. Загоняя лошадей, меняя их на постоялых дворах, что попадались по пути, нелюди стремительно приближались к двери с гарнизоном из чужого мира. Они остановились лишь на третью ночь, полностью вымотав себя двухдневной скачкой.

     Кара бежала от самой себя. От мыслей, от слов Тора, от реальности – и понимая это, хлестала лошадь еще сильнее, словно животное увозило ее силой. А не здравый смысл одержал-таки верх, приказав поддаться уговорам ведьмака.

     В какой-то момент самым разумным показалось пихнуть Франциска в дверь и захлопнуть створку, переиграв собственный сон по-своему… И уже через минуту Кара мотнула головой, прогоняя блажь: она сама не готова отказаться от одного из миров.

     Полукровка прокручивала в голове день за днем, час за часом минувшего месяца, не замечая дороги, пытаясь сложить воедино картину происходящего. Но смысл ускользал. Она изначально знала меньше необходимого, чтобы хотя бы шагнуть навстречу разгадке.

     Она слишком долго живет в мире челов, чтобы связать магические нити в единое полотно.

     – Чтоб тебя черти съели, Тор! – Кара выпрыгнула из седла, от души жахнув по луже; разлетевшись в разные стороны, капли безразлично чавкнули по земле.

     Эта остановка была уже жизненно необходимой. Мало того что от двора к двору Кара и Франки меняли лошадей от плохой к худшей, так еще и сами уже норовили уснуть прямо в седле на скаку.

     – Ты в порядке? – Франциск тронул ятровку за плечо, когда та шагнула к гостинице.

     Поселение было небольшим – деревня не деревня, город не город… Так, что-то среднее с претензией на большее. Но уставшим нелюдям была интересна лишь мысль об отдыхе.

     – В полном, – процедила Кара, распахивая дверь.

     Она слышала слова – Франциск договаривался за комнаты, соглашаясь на что угодно, лишь бы была кровать, – но не понимала смысла; Коранету подтолкнул ее к лестнице – она машинально ступила вперед, не различая дороги. Кара не останавливаясь ни на секунду заново проживала последний месяц, отыскивая то единственное знание, что откроет ей всю картину происходящего.

     – Спокойной ночи, – Франки подтолкнул полукровку в комнату, захлопнув дверь.

     Облокотившись о косяк, Кара сползла по нему на пол, невидящим взглядом осмотрев комнату. Бесконечные просторы в снегу… моржи, рыси, маги севера… проливной дождь стеной… стычка оборотней… смерть Нарсына… кинжал…

     Мне нужна твоя помощь, Кара. Скажи о клинке всё, что можешь.

     – Кара!

     Распахнув глаза, полукровка уставилась на Франциска.

     – Ты проспала всю ночь сидя на полу? – Коранету выглядел не то удивленным, не то недовольным.

     Опираясь о плечо молодого человека, Кара поднялась на ноги и дотопала до лоханки с водой, через голову стянув камзол. Так и продолжая размышлять, полукровка умылась, кое-как расчесала пятерней растрепавшиеся в дороге волосы – впрочем, она сомневалась, что стало лучше.

     Франки прошелся по комнате, наблюдая за действиями ятровки. И подняв с пола ее камзол, вытянул руку, приглашая:

     – Присядь-ка.

     Кошке понадобились долгие несколько секунд, чтобы смысл даже этого слова проник в мозг – Франциск терпеливо дождался, когда она опустится на кровать, мягко развернул ее спиной к себе и начал колдовать над ее волосами.

     – Знаешь толк в женских прическах? – Кара закусила губу, выпав, наконец, из своих размышлений.

     – Нет, – покачал головой Франки. – Но хуже уже просто не может быть.

     – Обычно используют гребень…

     – Мы скакали два дня, угадай, что у тебя на голове. Здесь и армия гребней не поможет. Проще побрить на лысо.

     – Приведу себя в порядок в Балье, – Кара попыталась отстраниться от рук Франки, но тот удержал ее за плечи:

     – А кто тебе сказал, что мы едем в Балью?

     – Я подумала… ты захочешь увидеть Ашу.

     Франциск окунул руки в воду, пытаясь приструнить непослушные локоны влажными.

     – Не думай за меня, сделай одолжение, – попросил он. – Мы едем домой.

     Пора возвращаться домой, ваше высочество.

     – Я дома… – безотчетно прошептала Кара.

     – Странные мы с тобой создания, да? – усмехнулся Франциск, снова окуная руки в воду. – И здесь мы вроде как дома, и там. А по факту получается, что именно дома-то у нас и нет.

     – Почему… нет? – кошка попыталась повернуть голову, но Франки не позволил ей.

     – Знаешь слова: дом там, где твое сердце?

     Кошка кивнула, тут же поморщившись от мимолетной боли.

     – Так в каком из миров оно у тебя радуется? – Франциск осторожно развернул ятровку к себе, посмотрев ей в глаза.

     Но Кара молчала, поспешно уминая воспоминания о недавнем сне, словно опасаясь, что мамба как зверь почувствует ее страх.

     – Они не справятся в этот раз, Кара, – прошептал ведьмак, тронув подбородок женщины. – Не сейчас.

     Витольд наблюдал издалека, как уходили перевертыши. Хмурясь, Нарье бродил по двору гостиницы – мыслями он был уже на предстоящем сборе. Убеждал… Пытался решить всё миром… До последнего отказывался очертить круг огня…

     Он видел, как уехали Франки с кошкой – на этом моменте Витольд как раз приводил свой самый весомый аргумент в пользу союза: они единое целое вместе. Только бы не пришлось доказывать это на практике…

     Он рассеянно наблюдал, как Курт прощается с Тором и кивает своим бойцам – проводить моржей к воде… Волк уже не присоединится к ним: разговоры ведьм не касаются ума перевертышей. Курт даже не заглянул к Гуре попрощаться, лишь кивнул Джардану. И то только потому, что тот случился сейчас также во дворе. Витольд шумно выдохнул, запрокинув голову и ткнувшись взглядом в свой иероглиф… А когда, собственно, его сын стал так дружен с Куртом? Они разве что не порвали друг друга, когда только встретились…

     – Считаешь, Витольд не понимает, что делает? – кошка боялась пошевелиться; раздувая ноздри, сверлила молодого человека взглядом, уже позволяя ему убедить себя.

     – События слишком форсированы, – Франциск не отпускал ее глаза, словно боясь потерять этот хрупкий человеческий контакт, безотказно делающий любые слова весомыми. – И сам Витольд не готов к встрече, и его союзники могут растеряться, если он допустит хоть малейшую ошибку…

     Витольд так и не нашел, как убрать из всего этого безумия Тора. Что бы он ни говорил – он боялся увидеть сына на другой стороне, заведомо понимая, с кем ему тогда придется меряться силой. Но и на своей не желал его.

     Он, пожалуй, впервые ощутил страх отца за сына.

     – Витольд шел к этому дню десятилетия, – слабо сопротивлялась кошка, убеждая себя же.

     – А должен был идти столетия, – грустно улыбнулся Франциск.

     Выйдя из гостиницы, Гуринэ обвела двор взглядом. И подошедший сзади Джардан заставил ее вздрогнуть. Обняв сестру, ламия склонился к ее уху:

     – Ты всегда была бессердечной стервой, Гуря, он же его сын.

     – Как и еще пара десятков, что топчут землю, – огрызнулась варлок.

     – Дура.

     Джардан резко отпустил сестру, и она чуть пошатнулась, враз потеряв опору. Подведя к ней рысака, ламия осторожно подсек передние ноги животного… Гуринэ вела брата глазами, но тот упрямо не обращал на нее внимания, сосредоточенно и терпеливо укладывая коня: варлок вряд ли сможет подтянуться на руках нынче.

     Понаблюдав за безуспешностью сего мероприятия пару минут, Витольд щелкнул пальцами, и рысак тут же послушно опустился на землю, перестав нервничать. Джардан рассеянно улыбнулся ведьмаку, кивнув; и протянул сестре руку, приглашая в седло.

     – Кара, мы оба еще не готовы отказаться от одного из… наших домов, – дожимал Франциск. – Нарье в этот раз не справятся в одиночку.

     Привези Франки через месяц…

     – Я обещала Тору, что ты выживешь.

     – А я обещал Серму вернуться, – напомнил ведьмак. – Ты сможешь минуть дверь, уверенная, что через несколько дней ты, творец, лишишься своего ведьмака?

     – Это по крайней мере подло играть на моих чувствах… творца, – поджала губы кошка.

     – А на моих к Серму поигрывать было возвышенно? – усмехнулся Франциск.

     Кара склонила голову на бок, раздумывая. Она уже сомневалась, что ей удалось исполнить хотя бы один аккорд на нервах молодого ведьмака: уж слишком легко и быстро он согласился оставить своего наставника три дня назад.

     И разговаривает он с ней сейчас только для того, чтобы не закрывать дверь, не позволяя ей же помешать его планам. Сон, предполагавшийся быть вещим, поворачивался нынче совсем иным боком, словно иллюзионист поменявший маски в последний момент.

     Словно… иллюзионист.

     Брови кошки медленно поползли вверх:

     – А если я сейчас… не соглашусь с твоими доводами?

     – Тогда… – Франки взял ятровку за руку, потеребив ее пальцы и замолчав на несколько секунд, собираясь с мыслями. – Тогда я напомню тебе о других чувствах к Тору, – молодой человек снова замолчал, но кошка лишь ждала продолжения, не желая помогать ему выстроить линию шантажа правильно. – И будучи ведьмой… совершенно подлым образом выужу прошлое на поверхность, заставив тебя вернуться в те дни…

     – Брату как потом будешь в глаза смотреть? – спросила Кара.

     – Сам выужу – сам же и затолкаю обратно, – усмехнулся Франциск, снова поймав взгляд кошки. – Не могу я сейчас оставить свой мир, пойми это. А в планы обоих Нарье Аубердиния никак не вписывается. Кого я оставлю на своем месте? Серма? И дочь – на него же?

     – Ну так и начинал бы с этого, – кошка легонько пожала руку молодого человека, вставая с кровати.

     Уже поднявшись в седло, Витольд поймал взгляд Райгона, и несколько секунд ведьмаки молча смотрели друг на друга.

     – Из Гури сейчас аховая боевая единица, – проговорил Нарье, наконец. – Отправь их с Дэном в укрытие…

     – А для Тора что придумал? – усмехнулся Петит.

     – Он Нарье… – ведьмак украдкой бросил взгляд на сына, понизив голос.

     – Поехали, Вит. Они все боевые маги. Не оскорбляй их своей заботой.

     Покои королевы нынче походили на улей. Тихое жужжание голосов фрейлин ее величества едва перекрывал лишь один: Амалия любила слушать бессмертные творения поэтов и прочих марателей бумаги фоном. Вряд ли королева смогла бы пересказать хоть одну из прочитанных ей книг, но складно сложенные в предложения слова успокаивали ее.

     А нервы молодой Ларунье-Коранету были на пределе.

     Порой она перебивала свою фрейлину, требуя перечитать тот или иной абзац – «смысл потерялся». Впрочем, и после повторного прочтения этот самый смысл не пробирался в сознание королевы в последние дни.

     Амалия заскользила невидящим взглядом по комнате. На разбросанных вокруг ее кресла подушках сидели фрейлины, вполголоса обсуждая читаемую книгу, в любой момент готовые прийти на помощь своей королеве в поисках того самого смысла; или же услышать от нее трактовку – это уж как ее величество пожелают.

     Но неожиданно Амалия резко поднялась на ноги, и голоса стихли. На секунду замешкавшись, девушки повскакивали с подушек, споро отпихивая их ногами в стороны – расчищая дорогу для августейшей особы. А когда королева двинулась на выход, все фрейлины потрусили следом. Но взмах руки Амалии пресек их желание следовать за своей госпожой.

     И в последнее время это было уже разве что не порядком вещей: ее величество всё чаще и чаще желала остаться одна. Правда, редко покидала собственные покои в поисках одиночества, выпроваживая всех прочих вон… И фрейлины в недоумении замерли на месте, гадая, когда лучше оставить комнаты Амалии, чтобы и на глаза ей не попасться, но и в ее покоях не задержаться надолго: не положено ведь.

     Выйдя в коридор, Амалия поморщилась на лязгнувших латами стражей, бросив на них взгляд, полный ненависти. Воины невольно поежились под грудой стали, завершая движения уже по возможности плавнее и максимально тихо. Впрочем, пласты железа не были рассчитаны на разгулявшиеся нервы королевских особ. Стражи сглотнули, боясь пошевелиться, но Амалия уже двинулась в сторону детской.

     Поразительно, но только здесь Маля более-менее успокаивалась нынче, хотя детские голоса порой перекрывали и лязг лат, и тихое жужжание фрейлин… По возвращении из Лазатона Амалия настояла, чтобы мальчуган ее похитителя остался с ней – Франциску было не до чудачеств жены, Сермуш и вовсе узнал об этом распоряжении последним во всем замке, пожалуй. И лишь удивленно поднял брови, более никак не отреагировав.

     Пришлось, правда, найти еще одну кормилицу – Амалия отбирала кандидаток лично, о чем у нее не болела голова в свое время, когда родилась Эмлей: всех слуг к дочери приставил Франциск. И посещая детскую, королева каждый раз отгоняла ненужные мысли, кто ей роднее – дочь-ведьма, или мальчуган-найденыш, но – человек.

     Впрочем, эти размышления всегда очень быстро оставались где-то за дверьми светлой комнаты, как только Маля перешагивала порог и оставалась наедине с детьми… Всегда, но только, пожалуй, не сегодня.

     Распахнув створки, королева замерла на пороге, на секунду замешкавшись и уже подумывая побыстрее ретироваться – у кроватки Эмлей стоял Сермуш, склонившись к племяннице и вполголоса разговаривая с ее нянькой. Подняв глаза на показавшуюся в дверях Амалию, королевич выпрямился, чуть склонив голову:

     – Ваше величество.

     Нянька упала в реверансе.

     Уходить было уже поздно, и Амалия ступила в комнату, тут же недовольно поджав губы и смерив деверя холодным взглядом:

     – Что вы здесь позабыли, ваше высочество?

     Поморщившись, Сермуш сделал несколько неспешных шагов и протянул королеве руку:

     – Ради всего святого, Амалия, хотя бы здесь будьте просто человеком. Дети чувствуют настроения взрослых. Тем более ведьмы. Уж поверьте мне, – прибавил с улыбкой, кивком головы приглашая королеву принять его жест.

     Чуть помедлив, Маля вложила руку в ладонь Сермуша, шагнув к кроваткам детей и выпроводив няньку – лишние люди ей мешали.

     – Как вы его назвали? – королевич кивнул на мальчугана.

     – Еще никак, – Амалия подняла на руки дочь, тут же ей заулыбавшуюся.

     – Растите куклу для Эмлей? – Сермуш опустился в кресло.

     – Вы, вроде, предлагали перемирие, пока мы в детской?

     – Воевать пытаетесь только вы, Амалия, – вздохнул королевич, – и я, убей бог, все два года не понимаю, чем так не угодил вам.

     Ничего не ответив, Маля опустилась на шкуры у камина, усадив дочь на коленях и, казалось, вообще позабыв о Сермуше в комнате.

     – Амалия, мальчику уготована очень незавидная судьба, если вы оставите его в королевских покоях…

     – Моя сестра обещана в монастырь, – неожиданно сказала Маля.

     – Мужской? – не сдержался Сермуш, тут же примирительно подняв руки в ответ на злой взгляд королевы. – Когда?

     – Ее увезут в конце лета.

     – Постриг когда? – уточнил королевич.

     – Через год, – передернула плечами Амалия. – Вроде бы. Настоятельница решит.

     Сермуш шумно вздохнул, задумавшись.

     Валентин укрывает дочь в монастыре как раз под военную кампанию. И наверняка на севере страны. Постриг же вряд ли вообще случится – Ларунье не будет лишаться дочери. Правда… если Валентин не выйдет из этой войны победителем… Жаклин уже будет украшать обитель бога своей красотой вплоть до последнего вздоха.

     – Сермуш?

     Королевич посмотрел на Амалию, запоздало сообразив, что всё это время она что-то говорила, и вопросительно поднял брови.

     – Помоги мне…

     Сермуш бросил быстрый взгляд на Эмлей, поначалу решив, что Маля просит помощи с девочкой… Но когда смысл фразы доплелся в мозг королевича, он смог лишь замереть безмолвной куклой, в который раз поражаясь, как эта молодая женщина умудряется манипулировать всеми вокруг, в считанные минуты переходя от ненависти к симпатии. И что самое поразительное, ей хочется помогать! Даже понимая, что как только опасность минёт, она первая поставит тебе подножку, – ты бросишься на помощь, еще и благодарный, что она попросила именно тебя.

     Подавшись вперед, Сермуш уперся локтями в колени и зацепил королеву взглядом:

     – Ваше величество, вы лишились рассудка, – вкрадчиво поведал он. – Поверьте, вашей сестре не… угрожает чертов постриг.

     – Я тебя умоляю… – по щекам королевы покатились слезы. – Она не стала бы писать мне просто так…

     – К тому же, в монастыре Жаклин будет в безопасности.

     – Пожалуйста… – прошептала Амалия, и Эмлей начала морщиться, готовая в любой момент расплакаться вслед матери.

     – Нет, – резко бросил Сермуш, поднимаясь.

     Вскочив со шкур, Маля шагнула к деверю, снова заведя просьбу по новой, но голос предательски сорвался, а комната поплыла. Прижав Эмлей – побоявшись уронить ее, – Амалия замерла, отчаянно пытаясь остаться в сознании…

     Падая, она успела увидеть метнувшегося к ней Сермуша, услышать испуганный крик дочери, понять, что ее опасения не напрасны.

     …– Ваше величество, – озабоченный голос господина Ланса продирался сквозь замутненное сознание королевы, настойчиво стучась в виски.

     – Где Рамор? – это уже голос Сермуша – и он явно не рад видеть Ланса вместо полукровки.

     – Его милость отправил меня, – пытался оправдаться подмастерье.

     – Передай ему, чтобы сам отправлялся к дьяволу! А по пути соблаговолил зайти в детскую, – прошипел королевич, отсылая Ланса и забирая у него из рук флакончик с пахучей жидкостью.

     Амалия пошевелилась, тут же поняв, что она полулежит на мехах у камина, поддерживаемая королевичем.

     – Убери эту гадость, – Маля повела рукой в воздухе, пытаясь отмахнуться от флакона.

     – Ты собралась падать в обморок каждый раз, когда я говорю «нет»? – недовольно спросил Сермуш.

     – Не надо Рамора, – брякнула Амалия, – я уже в порядке.

     – В это я поверю только если сможешь сама подняться на ноги, – Коранету отнял руки, предлагая королеве встать. – В следующий раз хотя бы не бери на руки ребенка, – Сермуш наблюдал за неловкими движениями августейшей особы, наконец заставив ее снова откинуться на спину. – Не будь Эми ведьмой – убилась бы.

     – Много ты знаешь о ведьмах, – фыркнула Амалия.

     – Побольше тебя, – не остался в долгу королевич.

     – И в какой следующий раз? – королева прищурилась. – У меня нет расписания для обмороков…

     – Значит, вообще не бери!.. – отрезал его высочество.

     Оба, казалось, напрочь забыли титулы и обращения; а Сермуш, скорее машинально поглаживая девушку по голове, с удивлением отмечал, что его руки дрожат, а сердце отбивает сумасшедший ритм.

     – Что случилось? – буркнул Рамор, входя в детскую. – Ланс вполне способен справиться с женским обмороком…

     Опустившись перед Амалией, полукровка быстро расшнуровал завязки платья и корсета, своими же действиями полностью опровергая слова о компетентности подмастерья.

     – Удивительно, как вообще можно дышать в таком коконе, – бубнил он.

     – Вот и разбирайся, что случилось, – процедил Сермуш, оставляя королеву на лекаря и поднимаясь на ноги. – А потом я жду тебя у себя, – хлопнул Рамора по плечу, склонившись к его уху, – твоя… милость.

     Проводив королевича взглядом, полукровка посмотрел в глаза Амалии:

     – Что произошло? – тихо повторил он свой вопрос, сбавив тон.

     Маля села на шкурах, придерживая платье; вынула из волос несколько шпилек – черные волосы упали, словно ширмой отгородив королеву от взгляда ее лекаря. Со щеки сорвалась слеза, разбившись о подол платья.

     – Маля?

     – Когда приедет Франциск, – прошептала Амалия, – тебя не должно быть в замке.

     – Ты просишь невозможного, – начал было Рамор, соображая, как объяснить человеку, что нечисть вообще делает в ее мире, но Амалия подняла голову, впившись взглядом в лицо лекаря:

     – Я не прошу. Я приказываю, – и слезы в ее глазах никак не гармонировали с тоном.

     Нарье задерживались.

     Не то чтобы это было кому-то не понятно – Витольд и не появится, пока не прибудут по возможности все ведьмы, случившиеся более-менее близко от Тастонии, – но слишком уж близкое соседство двух лагерей – «за» союз и «против» оного – раскаляло воздух, угрожая столкнуть нелюдей в совершенно бессмысленных поединках.

     Пока всё ограничивалось лишь словесными перепалками да мелькавшими время от времени молниями. Но поляна, такая, казалось бы, огромная, словно уменьшалась с каждым днем, подталкивая ведьм к своему центру, где каждый день надрывались глотки, а ветер подхватывал проклятья и клятвы, закружив их в весеннем вихре.

     – Знаешь, что самое смешное? – спросил Франциск, повернув голову к кошке.

     Они наблюдали за нелюдями в низине с холма, так и оставаясь не замеченными ведьмами: те были слишком заняты спорами, чтобы смотреть по сторонам.

     – Что? – Кара подалась в седле вперед, подперев голову рукой.

     Она и вовсе видела лишь разношерстную массу шатров, жмущихся друг к дружке. Посередине поляны была оставлена полоса свободного от тряпичных конусов места – там и стояли сейчас несколько десятков ведьм, стена на стену; и судя по жестикуляциям, их спор уже достигал своего апогея.

     – Они все правы, – ответил Франки, спешиваясь.

     – Тогда чего вообще делят? – кошка тоже оставила седло, легким шлепком отправив рысака пастись.

     – И все ошибаются, – закончил свою мысль молодой ведьмак, протянув Каре руку. – Поможешь мне?

     – Конечно, – легко согласилась та, принимая жест Франциска. – Чем?

     Обняв женщину, ведьмак развернул ее спиной к себе и скрестил ее руки на груди – стальной захват на запястьях стал для Кары неожиданностью, и полукровка невольно напряглась, занервничав. По рукам волнами побежала чешуя, глаза обернулись.

     – Не бойся, – шепнул Франциск, едва ли ослабив захват. – Просто поговори со мной, кошка.

     – О чем? – та безуспешно пыталась расслабиться – инстинкт подавал тревожные сигналы, требуя немедленно прекратить эти игры в доверие и не оставлять ведьму за спиной.

     Но Франциск не отпускал кошку; склонившись к ее уху, быстро зашептал – слова приятной негой разлились по телу полукровки, на момент притупив ощущение опасности. Прикрыв глаза, она прижалась к молодому человеку, сталь сошла с ее тела… Франки на секунду замолчал, усмехнувшись, – и плавно развел руки, выпуская змей.

     Пройдя сквозь тело кошки, хвостатые поймали лучи солнца на свои черно-прозрачные тела, тут же заскользив по траве в низину, ускоряясь с каждой секундой.

     Глаза ведьмака обернулись, снова полившиеся слова начали кусаться – из-под полуопущенных век Кара видела, как две огромные, в человеческий рост, змеи ворвались в стоянку нелюдей на поляне, тут же окутав своим черным туманом.

     А в следующую секунду кошка снова ощутила руки молодого человека на своих запястьях – и зашипела: тревога вернулась с удвоенной силой. За ее спиной стоял уже варлок, и каждое его слово натягивало нервы.

     Эмоции захлестнули.

     Ведьмы не сразу поняли, что происходит. Только что был майский день –как вдруг солнце скрыл туман черной вуали; то налетая, то вновь поднимаясь к облакам, змеи шипели, не торопясь атаковать. Давая магам время в полной мере осознать случившееся.

     И как только первый шок прошел, кто-то из ведьм очертил круг огня.

     Пламя, метнувшееся к небесам, отразилось в черных глазах Первого.

     Ведьмы не долго думали, как действовать: в считанные секунды палаточные лагеря были развеяны в прах. А спустя еще два удара сердца все собравшиеся стали в круг, спина к спине.

     Первые пробы сил доказали вполне наглядно: нельзя убить бестелесных демонов. Распадаясь под действием молнии или огня, змеи снова возвращались в привычный глазу образ, продолжая кружиться над головами ведьм и норовя укусить.

     Щиты, вроде бы, были способны остановить ход черно-прозрачных бестий. Но без возможности уничтожить врага любая бойня грозится превратиться в бесконечную. Разве что сами маги допустят ошибку, отдавая победу змеям.

     Франциск ждал.

     Замолчав, он лишь отсчитывал удары собственного сердца… впитывал страх ведьм… купался в эмоциях кошки, без труда поделившейся с ним и своим опытом, и своим куражом.

     Когда Франки разжал пальцы, Кара не удержалась на ногах, упав на колени. Всё еще оставаясь в сознании, она видела, как сходит огонь вокруг поляны: Франциск медленно очертил руками круг в воздухе, распевно зашептав команду своим змейкам – оставив ведьм в покое, хвостатые пролетели по периметру перелесья, слизывая пламена.

     И не дожидаясь, когда огонь окончательно потухнет, мамба снялся с места. Где-то на пути к поляне остались плащ со шляпой – Кара проводила их безучастным взглядом, падая.

     Минув редкие деревца, Франциск с силой оттолкнулся от земли, вытягиваясь в струну и перепрыгивая уже не высокую стену огня. Он опустился в круг ведьм, заставив их всех разом обернуться. А погасив инерцию коленом, мамба от души приложил кулак к земле, выбивая почву из-под ног нелюдей; небольшой торнадо, в секунду разошедшийся от молодого ведьмака, уронил тех, кто успел воспарить.

     Поднявшись на ноги, Франциск тихонько свистнул, принимая змей обратно в себя, и тут же выставил щит: несколько ведьм уже успели собраться, атаковав.

     – Из круга выйду только я, – предупредил Франки, тихим голосом заставляя всех вокруг замереть на пару секунд, прислушиваясь.

     И соглашаясь.

     За мгновения тишины мамба собрал целую коллекцию из чувств, эмоций, версий и вопросов, роившихся в сознании окружающих его ведьм. Он мог бы ответить каждому – но предпочел выждать, отдавая должное вполне человеческим чувствам своих оппонентов.

     – Кто ты? – одна из ведьм решилась на переговоры, делая шаг вперед; черные глаза мамбы тут же выхватили ее из толпы, моргнув вертикальным зрачком.

     – Ты скажи мне, кто я, – предложил Франциск, разводя руки и раскрывая ладони: в правой лениво заиграл красный ведьмов огонь, а в левой задребезжали черные язычки; нелюди вокруг мамбы подались вперед, уставившись на диковину.

     Кто-то задел щит, так еще и не снятый ведьмаком.

     Кто-то вспомнил, что хозяин змей – о которых, кстати сказать, никто из присутствующих даже и не слыхивал доселе – использовал стихию воздуха.

     Но все видели черные глаза варлока. И два вида огня.

     – Вы можете победить варлока, – снова заговорил Франциск, раз никто так и не выдвинул предположение, к какому виду он принадлежит. – Или проиграть ему. Но ни один из вас не выстоит против сразу двух школ магии – без вариантов.

     – Первый был ведьмой, – высказался кто-то, и Франки обернулся к говорившему. – Варлоки – так… Побочный продукт. Да еще и агрессивный.

     – А кто тебе сказал, что Первый был ведьмой? – недобро усмехнулся мамба.

     – А кто может опровергнуть? – в тон ему спросил тот же ведьмак.

     – Я могу, – голос Витольда заставил всех присутствующих расступиться, давая дорогу. – Только слушать вы меня не будете. Накрасовался? – серые глаза зацепили Первого взглядом, недовольно блеснув.

     Франциск невольно потупился, украдкой бросив взгляд на холм: с кошкой уже был Тор, пытаясь привести ту в чувства.

     – Первый не был ни ведьмой и ни варлоком, – снова заговорил Витольд, обращаясь уже ко всем собравшимся, – раз уж этот вопрос так беспокоит ваши умы, что никто даже до сути в записях не добрался, копаясь. А кем он был – решайте сами. Он только что устроил для вас целое представление, господа, – Нарье снова остановился взглядом на воспитаннике сына, понизив голос до шепота. – А тебе еще за кошку отвечать. Умник.

     – Ты не справился бы один, – так же тихо ответил Франки.

     – А теперь я, конечно, справлюсь, – кивнул Нарье.

     Сложив руки на груди, Витольд сделал несколько неспешных шагов, собираясь с мыслями. Не так всё должно было быть, а без демонстрации силы и уж точно без круга огня. По крайней мере, в первые часы.

     Краем глаза Витольд отметил спешившихся Гуринэ с Джарданом; Райгона, так и оставшегося около них… Как ни странно, семья Петит была сейчас за бортом внимания собравшихся на поляне ведьм: волей-неволей взгляды так и оставались прикованы к Первому.

     – Господа, вы можете отрицать существование чернокнижников, – заговорил, наконец, Нарье, по своему обыкновению обойдя вниманием «дам». – Можете пытаться истребить их всех. Можете их любить или ненавидеть. Но правда в том, что они есть – и они выживут, независимо от ваших желаний.

     Собравшиеся нехотя оторвались от лицезрения Франциска, повернувшись к своему сильнейшему.

     – Я смотрю, поляна несколько… вспахана, – подобрал тот слово, осмотревшись, – да и вы все перемешались… объединившись против змеек Первого… Нет, не разбивайтесь, – прибавил Витольд поспешно, заметив движения среди ведьм. – Франки уже доказал всем, что резкие движения не найдут понимания, а кто «за» и «против» мы все и так знаем.

     Брови Райгона взлетели вверх: как бы оба Нарье ни были разозлены на Франциска за его выходку, он сделал то, что казалось совершенно невозможным – перетасовал оба лагеря в едином котле круга огня, заставив их объединиться против общего врага. Пусть даже мифически-дымчатых змей, никого не тронувших.

     Витольд не рассчитывал на такой поворот; и подбирая сейчас слова, боялся ненароком разрушить старания Франциска.

     – К тому же, – продолжал Нарье, – нам нет смысла даже начинать дебаты: каждый из вас совершенно прав в своих доводах. Не просто же так я вижу столько звезд против союза…

     Повернув голову, Райгон заметил Тора с кошкой, поспешно присоединяющихся к сбору: ведьмак искал взглядом Франциска, и его мысли сейчас, скорее всего, очень далеки от проблем союза.

     – Ведьме приказать никто не может, – долетел до Петита голос Витольда, – и каждый из вас нынче должен будет сделать выбор…

     – Мы все его уже сделали, – несколько неуверенно вклинился в речь сильнейшего кто-то из ведьм.

     – …выбор, – тихо повторил Витольд, метнув взгляд на перебившего его, – еще больше ослабить ведьм, разделившись уже открыто, перед звездами, записав свои имена и отказавшись не только от варлоков, но и от себе подобных – или вернуть магам былую силу, снова признав чернокнижников.

     Оставив кошку за кругом собравшихся – она тут же села в траву, не желая испытывать дрожащие ноги на устойчивость, – Тор присоединился к отцу и Франки, на мгновение подойдя к ученику вплотную:

     – Я из тебя не только змей, но и душу выну за нее, скотина…

     – И раз кому-то из вас этот выбор кажется сейчас простым, – голос Витольда перекрыл шепот сына, – я озвучу то, что вы не рассмотрели за своими спорами. Выбирая «против», вы отделяетесь от ведьм, вот уже не одно десятилетие готовых встретить любого двумя школами магии. За семью, как вы все понимаете, каждый готов и без молний порвать на части…

     – Что-то за свою ты не только не порвал, – в круг шагнул Сомн, – а даже пригрел убийц, покровительствуя.

     Нарье-старший сделал еще несколько шагов, схлестнувшись взглядом с ропетрийцем. Тот чуть кивнул, словно только сейчас здороваясь, Вит ответил тем же.

     – Я сомневаюсь, что среди живущих ныне варлоков есть их потомки, – спокойно ответил Нарье. – Не передергивай факты, Сомн, ни один мой агрессор не дожил до сегодняшнего дня.

     – И ты справился без локов на твоей стороне, – кивнул ропетриец.

     – А случись варлоки-союзники в тот день в моем замке, – подхватил Нарье, – Ильна, может быть, и сейчас была бы жива.

     – Но за ее смерть ты мстишь своим же, изгоняя их, а не локов…

     – Моё имя и мой статус, Сомн, не позволят мне отречься хоть от кого из магов. И даже если кто будет стоять на чистоте ведьмовой расы, я отвечу перед звездами за бездействие в отношении него, случись что. Как видишь, я последний, кто мог бы быть заинтересован в расколе ведьм. И «изгонять» мне не на руку. Я здесь для того, чтобы удержать вас от шага против своих же.

     – И ты уже признал локов…

     – …уже отвечая и за них, – кивнул Витольд.

     – Нарье, да ты вырыл себе могилу, – усмехнулся Сомн. – Неужели нынче пришибешь какую ведьму за убитого варлока?

     – Ты убей хоть одного сначала.

     – Да их даже чел шинковала, – хмыкнул кто-то из толпы.

     – И среди живых ее уже нет, – тут же отреагировал Витольд; прозвучало угрозой, и легкий шепот колыхнул толпу.

     Выждав несколько секунд, Нарье скользнул взглядом по лицам собравшихся и заговорил снова:

     – Почти каждый из вас потерял кого-то из родных в войне с варлоками – три поколения назад. Я потерял своего творца – четыре десятка лет назад. Я знаю, о чем прошу, призывая к союзу.

     – Ты просишь в одночасье забыть вражду, – Сомн вернул себе слово, пока еще кто не нашел, что предъявить Витольду, – и снова доверить спину.

     – Я прошу не раскалывать ведьм, – уточнил Нарье. – Живите, как жили. Вам нечего больше делить с чернокнижниками. А неба хватит на всех.

     – Тебе осталось два века, ведьмак, – все обернулись на голос Гуринэ, расступившись перед ней. – Когда твоя звезда погаснет, одна из рас исчезнет с лица земли. Мы устали прятаться – мы примем бой.

     – За два века… – начал было Витольд, но Гуря перебила его:

     – Ведьмы слишком боятся нас.

     Джардан осторожно подошел к сестре, положив руку ей на плечо; Франциск напрягся, обернув глаза; Тор сжал кулаки, готовя огонь и делая несколько осторожных шагов в сторону: он отсечет ведьм щитом справа от Гури, если кто хоть вздохнет поглубже…

     – Это не союз, Витольд, – Гуринэ покачала головой. – Это вынужденное согласие с сильнейшим – ты не оставил никому выбора. А страх… Его тебе из них не выжать.

     Почувствовав первые нити магии, Кара поднялась на ноги, хрустнув позвонками шеи; клыки начали медленно отрастать…

     – Ну же, признайтесь! – усмехнулась Гуринэ. – Ни один из вас не уверен в своих силах! Вы забыли школу варлоков, чтобы биться с нами на равных! Не ножа в спину вы боитесь – а проиграть, когда сами же и ударите!

     Витольд прикрыл глаза, раздувая ноздри – а всё шло так хорошо…

     – Она права, – подал голос Франциск, – союза сейчас быть не может.

     Нарье резко повернул голову к молодому человеку, но тот лишь улыбнулся ему краешками губ.

     – Союз… – продолжил Франки, – это слишком… громкое слово, что ли, для вчерашних кровных врагов, – чернота начала выветриваться из его глаз. – Но я уверен, что всех устроит слово «пакт».

     – Пакт? – переспросил Тор, словно уже сомневаясь в трезвости сознания своего ученика.

     – О ненападении, – кивнул Франциск. – Взаимном. Гуря права: Вит, ты не оставил никому выбора, ты его сделал за всех ведьм, признав варлоков перед звездами на правах сильнейшего. Всё.

     Коранету прошелся перед опешившими нелюдями, уже не без любопытства ожидающими продолжения.

     – Нравится – не нравится… – пробормотал Франки, – до звезд теперь, – подмигнул Тору. – Нарезка из варлоков подстегнула события – выбора не было уже, да ведь, Вит? – посмотрел на старшего Нарье.

     Витольд сложил руки на груди, ведя юношу взглядом: тот в секунды перечеркнул все его попытки склонить ведьм к союзу, остается лишь насладиться спектаклем и смириться с банальным финалом в стене огня.

     – Но давайте посмотрим фактам в лицо, – голос Франциска, уже вошедшего в раж, взлетел, и ряды его слушателей еле заметно колыхнулись, внимая. – Варлоки признаны. И отныне любой выпад против них не будет оправдан. Даже если вы сейчас втопчете обоих Нарье в землю, сделанного не воротишь. Варлоки же не идиоты повторять ошибку тысячелетней давности, снова открывая охоту на себя же…

     Витольд опустил голову, усмехнувшись непосредственности молодого человека.

     – Но тем не менее, «союз» – это слишком громко… Это пакт. Испытание намерений и желаний временем, для обеих сторон. Да и кто вам сказал, к тому же, что варлоки сами стремятся назвать вас неожиданно братьями сегодня же.

     Ряды ведьм встрепенулись голосами, и Франциск замолчал на пару мгновений.

     – А покровитель у чернокнижников теперь – сами звезды, – закончил он свою мысль, когда на поляну снова вернулась тишина.

     Поляна опустела в считанные часы. И пока ведьмы расходились, пока произносились прощальные слова, пока на землю опускалась ночь… Витольд рассеянно слушал от кого заверения поддержки, от кого – обвинения, от кого разве что не угрозы, никак не реагируя. Лишь машинально кивал в ответ, стоя напротив молодого Коранету и отказываясь отпускать его глаза.

     Франциск не отвел взгляда, гадая, хватит ли ему выдержки не принять вызов старшего Нарье, если дойдет до потасовки.

     – Ты уничтожил шестьдесят лет моей жизни, – Витольд, наконец, подал голос, плавно подвесив над землей небольшой костер из холодного ведьмого огня.

     – Я сказал правду… – возразил Франки.

     – Мне показалось, или ты чертов король в своем мире? – чуть повысил голос Вит, невольно покосившись на кошку с Тором и семью Петит в стороне. – Правду-то говорить.

     – Вит, ведьмы не глупцы! Они и сами всё это знали!

     – Знать и услышать подтверждение из уст другого – две разные вещи, парень! Никому не нравится, когда решение принимают за него! И я был не прав, признавая варлоков без одобрения большинства ведьм! Сбор должен был убедить, а не умять сопротивление демонстрацией силы и проповедями, что всё так и так решено!

     – Ты готовился к бойне.

     – А вот это уже не твоего ума дело, – прошипел Нарье, подходя к Франциску вплотную.

     – Ты не можешь переступать через других ради чего бы то ни было…

     – Этот союз нужен ведьмам больше, чем живые Нарье!

     – Или он нужен твоему самолюбию?

     – Не тебе учить меня! – начал выходить из себя Витольд, ухватив Франциска за отворот камзола и встряхнув.

     – Хочешь умереть мучеником, ведьмак? – глаза мамбы обернулись.

     Шелест струи воздуха заставил Витольда резко выкинуть руку в сторону, выставляя щит; легкий ветерок умершего аркана колыхнул волосы спорящих.

     – Ты не хочешь видеть войну магов, – недовольно проговорил Тор, подходя, – а я не желаю лицезреть твой поединок с моим учеником.

     – Да чтоб вас! – отпустив Франки, Витольд потопал к рысаку у края поляны.

     Старший Нарье прокручивал в голове сложившуюся ситуацию не один день. Но как бы то ни было, с любой стороны и под всяким углом зрения – ничего хорошего он не видел.

     Конечно, все собравшиеся ведьмы понимали, что значит признание темных магов – и, пожалуй, лучше Франциска. И знали, что даже уничтожь они Витольда, иероглиф не развеется, а звезды и не чихнут на такую жертву: дело сделано. Всё, как выразился Франки.

     И хочет ли он выстоять против своих же – Витольд не был уверен.

     Он не желал видеть войну даже двух разных рас, что уж говорить о стене на стену между ведьмами.

     – Он и не собирался убеждать их? – Франциск перевел взгляд на наставника.

     – Хотел попытаться.

     Покровительство звёзд, как ни крути, лучший аргумент воздержаться от расправы над варлоками, чем один ведьмак. Даже сильнейший.

     – А ты? – поджал губы Франки.

     – А я остался бы с отцом.

     Витольд был твердо уверен, что союза уже просто не миновать – природа сделает свое дело, а звезды разнимут последние горячие головы, если где еще и вспыхнут стычки. И Франциск должен был стать источником новой семьи сильнейших, возрождая былую силу расы ведьм.

     Надежды на мирный исход сбора у Витольда практически не было.

     – Кара не пережила бы твой уход… – прошептал Франки.

     – Она сильнее, чем тебе кажется.

     Райгон знал, ради чего и почему он идет на самоубийство. Жалел лишь, что Гурю с Дэном было уже поздно отсылать.

     – Так нельзя… – почти беззвучно говорил Франциск.

     Тор усмехнулся, опустив голову. Союз был смыслом жизни его отца.

     – Это не самый худший повод умереть.

     – Так нельзя…

     – Давай сообразим какой-нибудь шалашик, – предложил Тор, закрывая тему, – уже нет смысла покидать поляну до утра.

     Выведя коня на дорогу, Витольд хлестнул его поводьями, бросая в галоп. Ни спать этой ночью, ни оставаться рядом с Франциском ему не хотелось – днем он будет уже в Буртере.

     Сомн сделал всё, что мог, чтобы помочь; и мнимая оппозиция могла сработать – ведьмаки сумели-таки повернуть «спор» в правильное русло. В какой-то момент Витольду показалось, что удастся выйти сухим из воды… Даже слова Гуринэ они с Сомном смогли бы обыграть…

     Но вмешался Франциск.

     Витольд, не оставляй меня… одного.

     Да и Франциск ли загубил идею схватки? Ведь ударить – дело не хитрое. А нарваться – и того проще.

     Кара просыпалась нехотя. Приоткрыв глаза, она долго смотрела на затухающие угли в живом костре, постепенно избавляясь от остатков сна. Еще дольше куталась в плащ, так уютно укрывающий от неожиданно прохладной ночи. И боялась пошевелиться, чтобы не разбудить Тора, мирно посапывающего у нее за спиной.

     «Шалашик» так и не сообразили. Заленившись идти в лес, мужчины сотворили охапки дров с хворостом, разведя живой огонь, – и все тут же уселись вокруг, тихонько переговариваясь.

     Напряжение спало быстрее, когда появились меха с вином – даже Кара с Гуринэ перестали обмениваться колкостями. Обе, впрочем, не отказались от мужчин за своей спиной, ненавязчиво заявляющих о патронаже над своими неугомонными дамами, с каждой фразой теснее прижимая тех к себе.

     А как только появилось «окно» в вялом женском споре – всё едино, ни о чем, – Райгон оттянул внимание на себя, увлекая мужчин в более интересную беседу – впрочем, так же ни о чем конкретном. Дамам ничего не оставалось, как присоединиться.

     …Кара осторожно выскользнула из-под руки Тора, поднимаясь. Оживив костер хворостом и парой поленьев, зашуршала травой в сторону деревьев: широкие сучья ей сейчас больше импонировали, нежели близкое присутствие мага.

     – Из всех деревьев, мадам, вам, конечно же, приглянулось именно это, – Франциск подал Каре руку, двигаясь по ветке в сторону.

     – С каких пор ты ночуешь на деревьях? – кошка уселась спиной к стволу, зацепив деверя взглядом.

     – Не спится, – поделился Франки.

     – В Балье, поди, спалось бы, – усмехнулась Кара.

     – Не хуже, чем тебе в объятьях Тора.

     – Я тебя умоляю, – кошка наморщила носик, откинув голову и посмотрев на полную луну. – Мы с Тором уже давно в прошлом. Ты опоздал на полтора десятка лет с этим открытием.

     – Если бы эти годы назад что-то было, – мамба склонил голову на бок, – сейчас я вряд ли улавливал бы напряжение между вами.

     – Чего ты добиваешься? – Кара посмотрела на юношу, нехотя оторвавшись от созерцания луны.

     Кошка не желала признавать правоту слов Франциска. Ей даже было не интересно, что конкретно выудило на поверхность события шестнадцатилетней давности – она просто хотела снова всё забыть.

     – Вы должны были сойтись.

     – Вот как? – Кара снисходительно улыбнулась. – Кто сказал?

     – Я видел… чувствовал, – поправил себя ведьмак.

     – А больше ты ничего не подсмотрел?

     Франциск опустил голову, неожиданно почувствовав себя неловко.

     – Несовместимость… рас, Франки, – вздохнула кошка, подтянув ногу и усевшись поудобнее. – Тебе это тоже будет полезно знать, кстати, – заметила между делом, вспомнив про Ашу.

     – Одни запреты вокруг, – фыркнул юноша.

     – Да нет, – Кара передернула плечом, снова уставившись на луну. – Каждый волен убить себя, как ему вздумается.

     – Так прямо и убить?

     Несколько секунд кошка молчала, подыскивая наиболее наглядный пример.

     – Сотвори в одной руке огонь, – сказала она, наконец, – а в другой – лед. И хлопни в ладоши.

     Франциск невольно сжал кулаки, словно и правда собирался провести сей эксперимент.

     – Результата может быть три, – продолжала между тем Кара. – Погибнут либо огонь, либо лед, либо… оба.

     – Это крайности.

     – Это финал, – поправила кошка. – Упаси звезды добраться до него магу с оборотнем.

     – Бред, – мотнул головой Франциск. – Челы же… не…

     – Не сгорают, – подсказала Кара. – В них гореть нечему.

     – То есть… это не физическая смерть?

     – Нет, конечно, – кошка усмехнулась; впрочем, в доме-в-скале ей смешно не было в свое время. – Но что мы есть без наших способностей, Франки? – она посмотрела на мага. – И как мы сможем жить, сгорев?

     – Челы же живут…

     – Челы, – протянула Кара. – Ты не человек, друг мой. Три столетия будет скучно коротать.

     – Так кто же сгорел бы из вас двоих? – ведьмак подался вперед, понизив голос.

     – Мы не стали проверять это на практике, – резонно заметила кошка, откинувшись на ствол дерева и закрыв глаза.

     «Я не могу позволить себе такой роскоши, Кара, я – Нарье», – помедлив еще пару секунд, Тор быстро вышел на воздух, оставив кошку наедине с его откровениями.

     – Франки, раз тебе не спится, а я уже выдрыхлась, – неожиданно сказала полукровка, не открывая глаз, – поехали домой? Я не хочу снова прощаться.

     Сермуш не мог уснуть вот уже полночи. Ворочаясь с боку на бок, то отбрасывая простыню, то укрываясь до носа, он пытался приказать себе провалиться в сон хотя бы на пару часов, но сознание издевалось, снова и снова заставляя своего хозяина размышлять – о каком-то бессмысленном бормотании Рамора, что происходит с чертовой королевой; о планах атаки Лазатона: «Ваше высочество, такими силами мы сотрем весь регион с лица земли! Помилуйте, это уже слишком!»; о кошке, от которой нет никаких вестей, дьявол ее побери, так долго.

     Плюнув на попытку отдохнуть, Сермуш рывком поднялся, дотянувшись до одежды.

     Когда они вернулись от Ларунье? Сколько времени назад была та депеша, что она помчалась на север? Да и какой, к чертям, север… Ему нужен был Дурб. Верный, надежный… родной брат – с его каменным спокойствием и трезвой головой. Потому что нервы его высочества сдавали.

     Но Фаррину нынче в родовом поместье.

     И еще большой вопрос, насколько злым вернется это воплощение спокойствия.

     Нельзя так играть людьми – но сейчас не может быть и речи о понимании и здравых рассуждениях. Младший Фаррину уже наломал дров за всю свою семью, не хватало еще чтобы и Дурб на эмоциях наделал резких движений. И винил Сермуш сейчас только себя – что позволил Михе ехать к Ларунье. Не место кадетам в личных отрядах, как ни посмотри.

     На зов колокольчика пришел неожиданно сын Назара. Брови Сермуша удивленно взлетели вверх. Присев на краешек стола, он с интересом рассматривал юношу, словно впервые видел.

     – Отец только уснул, – промямлил молодой человек, забыв поклониться.

     Стражи недоуменно переводили взгляд с королевича на сына его секретаря, всё еще раздумывая, погнать парня или закрыть двери.

     – И ты решил, что можешь прийти сюда вместо него? – искренне удивился Сермуш, кивком головы разрешая стражам захлопнуть створки; тихий щелчок заставил юношу вздрогнуть.

     Коранету никогда не видел жены своего секретаря и вообще подозревал, что ее отродясь и не было. Высокий, немного сутуловатый молодой человек ничем не походил на своего батюшку, низкорослого и склонного к полноте, едва достающего до плеча своего принца. По самым скромным подсчетам Сермуша, Назар был при нем добрых два десятка лет, а стоящий – сейчас уже вспомнивший, что нужно опуститься перед представителем королевской семьи на колено – юноша был, на вскидку, немногим старше Михалки…

     Снова вернувшись мыслями к семье брата, Сермуш одними губами проклял всё живое, вздохнув.

     – Писать умеешь? – спросил слишком резко, и юноша тут же подскочил, споро усевшись на место секретаря и начиная выводить обычный вводный текст его высочества, перечисляющий титулы и звания…

     Сермуш шумно вздохнул, на секунду прикрыв лицо листком бумаги в руках: кто же этому чучелу разрешал с поклона-то вставать! А ответ где? Отбросив папирус на стол, королевич уперся в столешницу и уронил голову на грудь, пару секунд размышляя.

     – Вывел? – спросил тихо.

     – Щас-щас… – донеслось в ответ, и Сермуш быстро пересек кабинет, распахивая двери и выходя вон, позабыв даже камзол прихватить – это уже выше его терпения, при всех его либеральных взглядах.

     – Проводите юношу в его комнату, – бросил королевич через плечо, скрываясь на лестнице.

     Только спускаясь, Сермуш перебудил, поди, ползамка: за отсутствием личной прислуги, королевич распахнул дверь в коморку этажом ниже, выуживая слуг Франциска. Заспанные, они с трудом понимали, что происходит и чего от них требуют…

     Выпав из паласа, королевич шагнул было к конюшням… Но вдруг резко развернулся и потопал к черному ходу для слуг. Только ступив за дверь, Сермуш спугнул пару молодых людей, укрывшихся в темноте; чертыхнувшись, наткнулся на низкий табурет, деревянный ушат, невольно пнул гуся, какими-то судьбами оказавшегося в темном коридоре…

     – Ну а птица-то здесь как! – сквозь зубы выматерился Сермуш, плечом толкая дверь в конуру Назара и вваливаясь в помещение.

     Мужчина спал на подобии низкой кровати в углу помещеньица – упал как был, в одежде, уже во сне, видимо, натянув на себя покрывало. Тихонько пройдясь до узкого столика, Сермуш выудил из кипы бумаг исписанный листок: Назар должен был снова «отписать на чистовую» – последнее предложение обрывалось на полуслове, украшенное смачной кляксой. Вздохнув, королевич бросил пергамент обратно и примерился к луне за окном: и когда его секретарь собирался закончить, интересно, если свалился-таки дрыхнуть?

     Скрипнув, открылась дверь, обозначив на пороге сына Назара.

     – Ваше…

     – Тссс, – Сермуш приложил палец к губам, отметив, что в коридоре собрались уже все слуги: виданное ли дело, королевич спустился к лакеям!

     Кто-то шептался, кто-то вытягивал шею, дабы рассмотреть получше – словно впервые видели старшего Коранету.

     Поманив юношу рукой, Сермуш отодвинул табурет, споро разбирая бумаги на столе; какие-то свернул трубочкой, другие оставил, сложив по порядку.

     – Разберешь, что здесь написано? – зашептал он, указав на черновики, исписанные рукой Назара.

     Молодой человек закивал головой, всё еще не решаясь примоститься на табурете, раз его высочество на ногах – Сермуш опустил руку на плечо юноши, усаживая его; пересек комнату, распахнув дверь:

     – Свечи, – распорядился коротко и снова вернулся к столу, склонившись. – Здесь Назар уже начал переписывать…

     Коранету пояснял свистящим шепотом, периодически поднимая глаза на молодого человека и требуя кивка головы, что тот всё понял; перебирал листки, нумеруя их; когда в комнатушку на цыпочках вошла женщина с двумя свечами, Сермуш забрал их у нее, разжигая от горелки на подоконнике – ни на секунду не переставая говорить. И в какой-то момент юноша побледнел, вспотев: он уже потерял нить.

     – Запутался? – вздохнул королевич.

     Молодой человек опустил голову, кивнув.

     – Давай вместе, – Сермуш закрепил свечи на столике, пододвинул скамью, усевшись и взяв в руки ворох бумаг…

     Когда он начал диктовать – всё так же шепотом, подавшись вперед и упершись локтями в стол, – юноша на секунду растерялся. И подстегнутый удивленным взглядом королевича, схватил перо, тут же зацарапав бумагу.

     Они сидели до рассвета. В какой-то момент, устав говорить, Сермуш затребовал вина – и масло для петлей: скрип раздражал его. Отметив усталость юноши через пару часов, вышел с ним на свежий воздух; пока они огибали палас, Коранету просмотрел исписанные чистовики, кивая.

     И снова засели в каморке первого этажа.

     Лишь когда первые лучи солнца скользнули по столику у окна, Сермуш поднял глаза, поморщившись и растерев шею: бессонная ночь давала знать о себе «песком» в глазах и полным изнеможением.

     – Может… погулять? – осмелился пискнуть юноша.

     Сермуш усмехнулся, запрокинув голову и прикрыв веки.

     – Сегодня какой день недели?

     – Суббота, ваше высочество.

     Выматерившись одними губами, королевич открыл глаза, прищурившись на солнце: и какого черта они тут убивались полночи, если сегодня – суббота? Стало понятно, почему всегда ответственный Назар завалился спать: чистовики нужны только завтра…

     Замковая часовня изрыгнула колокольный звон, оповещая о начале дня, и Сермуш лениво повернул голову в сторону кровати: его секретарь потянулся под одеялом, просыпаясь.

     – Доброго утра, – вздохнул Сермуш, упершись ногой в низкий подоконник.

     Пару секунд Назар тупо смотрел на принца в своей коморке, споря с собственным сознанием, что это – не сон. А потом скатился на пол, утягивая за собой покрывало и пытаясь подняться на колено.

     – Когда я уеду, – Коранету встал со скамьи, бросая черновики на стол, – поставь сыну руку и введи в курс дел. Тебя как звать? – запоздало вспомнил спросить у юноши имя.

     – Демидом, – почему-то смутился молодой человек.

     – Демид, так Демид, – согласился Сермуш, покидая комнату прислуги.

     Перешагнув через гуся, королевич распахнул дверь наружу, вываливаясь в лучи солнца. Какого черта его вообще понесло к Назару, спрашивается. Потому что остаться в одиночестве сейчас не мог. Ну а от секретаря-то что ожидал? – продолжал спорить сам с собой Сермуш.

     Неожиданно поднявшаяся суета и взволнованные выкрики: «Его величество прибыли!» – заставили королевича резко остановиться, осматриваясь. Огибая его, слуги разных рангов высыпали из домиков, поспешно стягиваясь к конюшням. Из паласа чинно вышел дворецкий, замерев на лестнице; за его спиной выстроились личные слуги его величества, втянув в свои ряды шеф-повара.

     Сермуш сделал несколько осторожных шагов вперед.

     Грум поднял руку, помогая кому-то спешиться.

     – Кара…

     Усталость как рукой сняло. Распихивая слуг, Коранету быстро зашагал к конюшням, раздраженно морщась на бившее в глаза утреннее солнце.

     – Ванну приготовьте… – долетел до него голос брата. – Нет, не беспокойте ее величество.

     Развернувшись, Франциск ткнулся взглядом в Сермуша и кивнул, здороваясь. Рассеянно улыбнувшись ему в ответ, королевич тронул плечо кошки, разворачивая ее лицом к себе и обнимая.

     Франки опустил голову, носком сапога взбив пыль под ногами.

     – Ваше высочество, вы сегодня ужинаете со мной, – безапелляционно заявил молодой король, быстрым шагом направляясь к паласу.

     Слуги потянулись вереницей за Франциском, оставив супругов Коранету наедине; шеренга лакеев на лестнице склонились в поклонах…

     – Ты почему так долго, – шептал Сермуш, отбросив шляпу жены в сторону и зарываясь лицом в каштановые волосы.

     – Дел было… много, – оправдывалась Кара, прижимаясь к супругу.

     Надежному.

     Родному.

     Не пожелавшему отпустить ее.

     Хлопнувшая дверь паласа заставила кошку вздрогнуть, закрыв глаза.

     Кара прижалась под простыней к Сермушу теснее, сквозь дрёму нашарив его руку и небрежно умостив ее у себя на талии. От этого движения он и проснулся, вздрогнув.

     Они провели в спальне весь день. Временами проваливаясь в сон, снова будили друг друга ласками и поцелуями.

     Сермуш несколько раз собирался с мыслями, чтобы всё рассказать жене – пока этого не сделали многочисленные сплетники королевского двора. Тем более что откровенничать-то было особо не о чем. Но каждый раз момент был безнадежно упущен, и королевич снова откладывал разговор «на следующий час».

     Проведя рукой по плечу кошки, Сермуш улыбнулся ее попытке снова поймать его руку. Наконец проснувшись, Кара повернулась к мужу, ответив на его улыбку.

     – Я тебя больше никуда не отпущу, – заверил он ее вполголоса.

     Кошка наморщила носик на такое самоуверенное заявление, решив найти губам Сермуша более приятное занятие.

     – Кара, погоди, – день клонился к вечеру, и скоро «следующего часа» уже может и не случиться, всё-таки.

     – Потом, – настаивала кошка.

     – Сейчас, – Сермуш перехватил руку жены и приподнялся на локте, теребя тонкие пальцы в своих ладонях.

     – Нам объявил войну весь мир и скоро Сомонии не станет? – вздохнула кошка.

     – Нет, – качнул головой королевич, – войну объявили, скорее, мы. Ну, почти…

     – Амалия, наконец, сбежала? – продолжала гадать Кара.

     – Нет. Кара…

     Дверь, распахнувшаяся без стука, заставила обоих Коранету повернуться к вошедшему. Несколько секунд Франциск стоял молча, сверля брата взглядом. В темно-бежевом камзоле со светлой вышивкой и в тон одежде шляпе он выглядел еще даже моложе своих лет. Глаза, правда, метали громы с молниями, выдавая раздражение августейшей особы.

     – Одевайся, – выдал он, наконец.

     – Франки, время ужина еще не подошло… – натянуто улыбнулся Сермуш.

     Не желая повторяться, Франциск быстро вышел, хлопнув дверью.

     – Ты кому войну объявил, что он такой злой? – поинтересовалась кошка.

     Встав с кровати, Сермуш начал быстро одеваться, собирая одежду по полу, и лишь поморщился на вопрос жены. А перед тем как выйти к брату, склонился к ней, поцеловав:

     – Пообещай мне не исчезнуть.

     – У меня есть повод? – прищурилась Кара.

     – Нет, – Сермуш провел рукой по волосам жены, – конечно, нет.

     Перед тем как закрыть за собой дверь, он еще раз скользнул взглядом по кошке. Все-таки он упустил время.

     – Франки? – Сермуш посмотрел на брата у камина, и тот кивнул ему головой, зашагав прочь из покоев.

     Братья в полном молчании дошли до лестниц; также молча начали подниматься – Сермуш лишь удивленно поднял брови: выше уже крыша. Но два седланных единорога на взлетной площадке поставили всё на свои места.

     – У меня есть для тебя сюрприз, – коротко бросил Франциск, поднимаясь в седло, и Сермуш последовал его примеру, грустно проводив заходящее солнце: еще пара часов, и Кара узнает все сплетни.

     Чертыхнувшись, королевич поднял животное в небо, следуя за братом.

     Сюрприз у него, видите ли…

     Собственно, он всё разглядел еще с воздуха: круглое двухэтажное зданьице с крышей-куполом и стеклянным мозаичным глазом в ее центре, оно красовалось фресками на своих стенах и тяжелыми, обитыми железом двустворчатыми дверьми – по одной на каждую сторону света.

     – Судя по твоему лицу, – усмехнулся Франки, посмотрев на брата, – я преуспел-таки в секретности строительных работ. Хотел сделать тебе подарок.

     Сермуш рассеянно улыбнулся, ведя единорога на посадку.

     – Теперь ты можешь держать свои военные советы на нашем старом месте, – Франциск спешился, подходя к створкам и не без усилия распахивая их. – Надо их сделать… не такими тугими.

     Сермуш осмотрелся, пройдя внутрь. Франки, похоже, заставил архитектора скрупулезно следовать старым описаниям сей постройки: если он правильно помнил записи, всё было восстановлено до зубовного скрежета точно. И лестницы, плавно уходящие на второй этаж и огибающие первый почти полностью; и чашеобразный алтарь в центре зала – по идее, в нем должна набираться вода из подземного источника и, переливаясь через края, снова уходить в землю через желобки в полу…

     – Пойдем, – Франки жестом пригласил брата на второй этаж, и Сермуш поднялся по мраморной лестнице вслед ему.

     Пройдясь по круглому залу, Франциск провел рукой по овальному столу – как когда-то Амалия, привезенная им сюда на ночную прогулку.

     – Что за мобилизация? – спросил ведьмак, мельком глянув на брата и продолжая движение вокруг стола.

     – Поддерживаем Валентина в его войне с соседями, – вздохнул Сермуш.

     – С каких это пор? – Франциск усмехнулся, на секунду остановившись.

     – Он не выстоит, Франки. И у нас могут возникнуть проблемы.

     – С каких пор ты идешь на поводу у Ларунье? – уточнил король.

     Сермуш нахмурился, и Франциск снова усмехнулся, покачав головой.

     – Ну, раз уже пообещал… – протянул он. – А в Лазатоне кто… не выстоит?

     – Мы не идем в Лазатон. Мне нужно было время и оправдание мобилизации – южане нас не ожидают, и меня такие слухи устраивают.

     Франциск улыбнулся шире, огибая стол.

     – Как же они не ожидают, если у тебя уже запланированы подкрепления на границы Валентина?

     Сермуш совершенно тщетно поискал глазами хоть какой табурет в зале и за отсутствием оных присел на столешницу, сложив руки на груди.

     – Южные крепости сдадут. Я хочу, чтобы эти соседи прошли вглубь страны.

     – Смертники, значит.

     – Ну почему сразу смертники, – передернул плечами Сермуш. – Если выживут и сдадутся, вызволим, кого сможем. И кого успеем.

     – Если выживут и сдадутся, – размышлял Франки, – то будут уже предателями…

     – Я бы поспорил.

     – А это все слухи, что тебя устраивают, кстати? – ведьмак перевел тему, остановившись напротив брата, и тот опустил голову, прикрыв глаза. – Я за эти часы такого наслушался, – неожиданно развеселился Франциск. – Ты просто… герой, Серм, всего женского населения замка. И мужского, впрочем, тоже. А то всё… кошка да кошка одна восемь лет.

     – Франки, я тебя прошу… – поморщился Сермуш.

     – Ты знаешь, у меня только один вопрос, – Франциск не позволил брату договорить, – а какого черта это вообще кому-то стало известно! Серм, мне совершенно до звёзд, кого и сколько раз ты трахаешь на балах соседей, – повысил голос молодой человек, – но почему информация просачивается, если свидетели – лишь люди из твоего личного отряда?

     – Франки, это случайность… – попробовал оправдаться Сермуш, сам понимая, насколько глупо звучат эти слова.

     – Случайность?! – уже кричал Франциск. – А если бы тебе случайно захотелось бы обсудить что-нибудь интереснее форм Жаклин в присутствии словоохотливых телохранителей?!

     – Не захотелось бы, – тихо ответил Сермуш, уже не решившись уточнить, что ничьи формы он, собственно, не обсуждал.

     – Кто был с тобой тогда? – неожиданно спокойно спросил Франциск, склонив голову на бок.

     – Франки, я сам…

     – Ты сам уже наразбирался, – перебил ведьмак. – Ты хоть слышал весь этот бред? – Сермуш покивал головой. – Так ты мне ответишь, или я должен узнавать всё сам? Впрочем, – Франциск помолчал пару секунд, – я уверен, что не было никого из старой гвардии, так ведь? За полтора десятка лет можно научиться молчать.

     Королевич рывком снялся со стола, подходя к окну и распахивая створки.

     – Франки, меня тоже не радует ситуация, – заговорил он. – Тем более что это несомненно талантливое сочинение скоро дойдет до Кары. Но оставь всё мне. Скоро эта история канет в Лету…

     – Серм, ты еще не понял, что сама история меня не будоражит? – Франциск уперся кулаками в стол, ведя брата взглядом. – Меня не устраивает около тебя человек, не способный молчать.

     – Этого больше не повторится, – хмурился Сермуш.

     – А больше уже и не надо. Того, что есть, – достаточно… Михаэль? – неожиданно удивленно спросил Франциск, бесцеремонно вторгшись в сознание брата, уже не надеясь на его добровольный ответ. – А он-то что там делал?

     Сермуш отвернулся в окно, скользя взглядом по открывшемуся виду на поле и полосу леса вдали… Все-таки, он сделал правильно, что попросил Иерия увезти Миху – Франки при всем желании сейчас не узнает, где младший Фаррину.

     – Это ты его от меня так… спрятал? – хмыкнул ведьмак на мысли брата.

     Сермуш повернул голову, мельком глянув на Франциска:

     – Оставь это, Франки. В конце концов, ничего страшного не произошло. А слухи я переживу…

     – Михаэль отправляется на твою чертову южную границу, Серм, – король перебил брата, – пока действительно не произошло что-то посерьезнее россказней, с кем ты коротаешь ночи в отсутствие жены…

     – Не смей делать этого! – Сермуш шагнул к столу, подобно Франциску упершись кулаками в мраморную поверхность и подавшись вперед. – Он всего лишь ребенок…

     – Он ребенок, – согласился Франки, – но ты-то взрослый человек, черт побери! Я не оставлю виконта в замке. Выбирай, Серм, либо он будет повешен как дезертир, не выполнивший приказа, либо умрет героем на этой… границе. А ты в следующий раз будешь соображать лучше, кого к себе подпускаешь!

     Оттолкнувшись от поверхности стола, Франциск быстро вышел вон из зала, поспешно сбежав по ступеням. Не так он представлял себе сюрприз для брата… Но волей случая, отстроенное еще перед его отъездом, здание военных советов семьи сог’Коранету оказалось сейчас единственным местом, где он мог бы поговорить с Сермушем, не беспокоясь о лишних ушах и глазах.

     Королевич слышал, как удаляются шаги брата, как он поднимается в седло и разгоняет единорога для взлета… И замолотил кулаком по мраморному столу, даже, впрочем, не дрогнувшему на выплеснувшуюся злость старшего Коранету.

     По чести, вечер сюрпризов для нелюдей, вернувшихся домой, всё еще только начинался.

     Как только мужчины покинули покои, Кара лениво потянулась под простыней, пытаясь придумать, чем бы развлечь себя, пока Сермуш занят с братом… И не найдя ничего особо уж привлекательного, медленно и тщательно оделась, перерыв половину гардероба. Уложить волосы в прическу самостоятельно все равно было затеей невыполнимой, и ее высочество «как-то так» заколола локоны на затылке, выходя в кабинет – когда ее внимание привлек шум в коридоре: знакомый голос убеждал стражей пропустить.

     Распахнув двери, Кара махнула Ларисе рукой, приглашая войти.

     Вздохнув с облегчением, воины с готовностью прикрыли за графиней створки. Они уже давно привыкли выполнять в том числе и роль лакеев, но незваных гостей в покоях его королевского высочества, как правило, не бывало; а когда и случались, они становились головной болью секретаря Сермуша, почти весь световой день не выходящего из кабинета своего принца.

     – А я к тебе как раз собиралась, – улыбнулась кошка, усаживая Ларису на кушетку у камина и придвигая низкий столик. – Ты голодная? А я – зверски, – Кара приняла неопределенное мотание головой за отрицательный ответ. – И раз Серм опять чем-то занят, давай ужинать вдвоем…

     – Кара… – графиня взглядом проводила кошку, шагнувшую к портьерам и дернувшую веревку колокольчика, – ты еще не слышала?

     – О чем?

     Вернувшись к столику, Кара наполнила кубки, протягивая один Ларисе, и та выпила вино залпом, начиная понимать, что именно она сейчас и станет вестником невеселых новостей.

     – Ну… слухи… – покраснела графиня – не то от крепленого напитка, не то от того, что ей теперь уже предстоит рассказать.

     – Слухи – это хорошо, – оживилась кошка, присаживаясь около подруги, – а то я так и не придумала, чем бы заняться. А кому нынче кости перемывают? – она снова наполнила кубок Ларисы, который опять оказался высушенным за пару секунд.

     Кара удивленно смотрела на обычно не пьющую графиню, растерянно потянувшись за кувшином с вином и уже сомневаясь, стоит ли наполнить чашу снова.

     – Ты только не верь, хорошо? – выпалила Лариса, забирая у кошки графин и сама подливая себе вина; Кара проводила взглядом практически опустевший сосуд, закусив губу.

     – Да без проблем, – согласилась она, прикидывая, храпит ли Лара и как Дурб отнесется к идее пьяной жены на кушетке покоев своего кузена.

     Потому что нести ее сиятельство через ползамка в ее апартаменты – мысль изначально печальная.

     – Так что за слухи-то? – напомнила Кара.

     – Понимаешь, – уже несколько пьяным голосом завела графиня, – поговаривают, будто Сер… его высо… в общем…

     – В общем, Сермуш, – нетерпеливо заключила кошка, начиная терять терпение и раздражаться.

     – Ну да, – согласилась Лариса. – Будто там, на балу…

     – Каком балу? – глаза Кары округлились.

     – Так бал был, – Фаррину удивленно уставилась на подругу. – Ах, ну да, ты же не знаешь… Так вот когда ты уехала, прислали приглашение…

     – Черт с ним, – мотнула головой кошка. – Давай сразу про высочество Сермуша.

     Кубок в ее руке задрожал, и Кара сжала пальцы, приказывая себе по крайней мере выглядеть спокойной. Но по мере того как Лариса пересказывала местные слухи, через слово сбиваясь и призывая ее не верить ни единому слову, кошка чувствовала, как злость продирается сквозь доводы рассудка, ехидно скалясь.

     Еще на половине рассказа Лариса безнадежно сбилась, наморщив лоб и пытаясь сообразить, как же всё заканчивалось… Кара уже не слушала ее, опустив глаза и рассматривая так и не тронутое ею вино в кубке, омывая стенки посудины бордовой жидкостью.

     Странно, она раньше отдавала большее предпочтение, в основном, светлым напиткам, почему-то подумала кошка. Ей отчаянно хотелось переключить сейчас свое внимание на что угодно, только не на… слухи.

     Какой-то частью сознания Кара понимала, какой это всё бред; но нахлынувшие эмоции взяли верх. И глубоко вздохнув, кошка рывком поднялась с кушетки, опустив кубок на столик, и быстро вышла из покоев, оставив растерянную Ларису в одиночестве.

     Впрочем, идти Каре оказалось особо некуда.

     Фаррину была единственным близким ей человеком – после Сермуша. И именно она принесла вести, тем самым вычеркнув себя из краткого списка, к кому кошка могла бы прийти с разговорами. Ну и уж явно не с мужем же ей теперь обсуждать… новости.

     Только спустившись на пару пролетов, Кара притянула к себе взгляды всех случившихся на этаже людей – и сейчас ей почему-то не было всё равно, о чем они шепчутся. Всегда безразличная к жизни королевского двора, нынче кошка поджала губы, чересчур медленно преодолевая последние ступеньки…

     И приняв решение, продолжила спускаться вниз.

     Вернуться в свои покои сейчас означало бы отступить, спрятавшись. Такого удовольствия она не доставит придворным.

     Но и оставаться среди них кошка не могла найти сил.

     Самым разумным было бы самой спровоцировать разговор и с безразличной снисходительной улыбкой – или даже непринужденным смехом – выслушать все подробности, которые так старательно опускала Лариса. Но понимая, что сию минуту ей не выдержать даже «вводной части», Кара заткнула доводы разума злостью, выскочив из паласа и бросив короткий приказ оседлать ее единорога.

     Когда кошка уже скрылась из виду, взяв направление «абы куда, лишь бы подальше», Франциск минул стены родного замка, пребывая не в лучшем расположении духа. Спешившись и бросив поводья выбежавшему конюху, молодой человек потопал к паласу.

     За целый день он так и не решился встретиться с Амалией. Лишь выслушал заверения своего камердинера, что «ее величество в здравии и с нетерпением ожидают его визита».

     С нетерпением, покачал головой Франциск, усмехнувшись. С каких это пор для нее закрыты двери его покоев, раз… с нетерпением? И поднявшись на этаж, Франки решительно свернул к комнатам жены. В конце концов, это просто смешно, избегать друг друга.

     Он потом не раз проклинал себя, что не выждал хотя бы до утра, давая самому себе шанс успокоиться после разговора с братом и встретиться с Амалией, будучи с трезвой головой… Что вообще позволил эмоциям и первому – всегда неверному – порыву вырваться наружу.

     Войдя в покои жены, Франциск рассеянно ответил кивком головы ее фрейлинам, упавшим в реверансах, и тут же попросил всех вон. Волной накрыло ощущение оборотня рядом – Франки мысленно отмахнулся, списав на Рамора; кто его знает, где сейчас полукровка, вполне может оказаться и где поблизости.

     Амалия выпрямилась в кресле – словно кол проглотила. Сжав подлокотник, она вела мужа взглядом, будто позабыв, что так старательно выстроенная ею стена между ними теперь велит ей играть роль до конца, а именно: чинно опуститься в том же поклоне перед его величеством…

     Франциск присел на корточки перед женой, ладонями накрыв ее руки.

     – Амалия, я не хочу такой жизни, – тихо заговорил он, поймав взгляд Мали. – Мне все равно, чего ты там насмотрелась в своем замке и что считается нормой…

     Увлажнившиеся глаза жены были восприняты Франциском по-своему, и он даже с облегчением подумал, что еще несколько фраз, – и она поддастся его уговорам, давая им второй шанс… столь необходимый ему сейчас.

     – Я и уезжал, и вернулся только ради тебя, – подбирал слова Франки, упрямо отказываясь прибегнуть к ведьмовым методам, – ради нас…

     Он говорил, говорил, говорил… Утирая слезы со щек Амалии, то извинялся, в чем был и не был виноват; то обещал, что все ошибки остались в прошлом; то врал, что в будущем не появится новых…

     Наконец стянув уже рыдающую жену с кресла, Франциск прижимал ее к себе, через слово целуя и снова обещая. Но Амалия только еще пуще расплакалась, уткнувшись в плечо мужа и комкая в ладонях его камзол.

     – Да что с тобой, – Франциск за подбородок поднял голову Мали, заглядывая ей в глаза, начиная, наконец, понимать, что подобная истерика никак не вяжется с понятием «растроганная женщина».

     Всё еще не желая что-либо узнавать – боясь узнать, – Франки легко коснулся губ жены. И почувствовав, что она отвечает, отмахнулся от слез, потянув Амалию на подушки на полу, желая завершить примирение самым что ни наесть банальным способом. А о чем она плачет, вполне можно узнать и позже.

     Амалия нужна была ему и физически, и эмоционально. И нашептывая какие глупости, Франциск скользил руками то по бесконечным застежкам-завязкам платья, то выуживал заколки из тяжелых черных волос… Когда сердце неожиданно замерло, сжавшись, а сознание, недоуменно икнув, испуганно скукожилось – змеи зашипели, истерикой забившись в душе ведьмака.

     Раздувая ноздри, не в силах сдерживать подступающую к глазам черноту, Франциск смотрел на Амалию – полураздетая, с растрепанными волосами, она была полностью в его власти; она сдалась на его милость еще как только он вошел в комнату.

     – Шлюха! – не сдержали губы; кулаки сжались.

     Произошедшее дальше не взялся бы описать ни один человек, волей или неволей случившийся свидетелем.

     Глаза мамбы стремительно обернулись, выскочили клыки, и Амалия зажмурилась, инстинктивно защищаясь руками. Но зашипев, Франциск поднял голову к окну, в момент снимаясь с места и атакуя кубарем влетевшего в комнату Рамора.

     Стена замка загудела под стальной фигурой полукровки, осыпав пол каменной перхотью. Завизжала Амалия; сбежавшиеся на шум слуги и фрейлины ежесекундно вскрикивали, опасаясь ступить в помещение.

     Содрогнувшийся воздух уронил щит перед скользнувшим от Рамора ведьмаком; мелькнули два вида огня – полукровка метнулся в сторону, и шары с шипением опалили стену.

     Рывком подняв Амалию с пола, Рамор с силой пихнул ее на выход, с треском захлопывая дверь; разряд молнии тут же разнес створку в щепы, и люди бросились врассыпную, поддавшись, наконец, ожившему инстинкту самосохранения.

     Уже через минуту покои ее величества были сожжены, а стены украшали ветвистые узоры от ведьмовых молний. Больше уворачиваясь, нежели атакуя, Рамор метался по просторным комнатам, призывая Франциска остановиться. Но тот не желал слушать, и всё крыло замка сотрясалось от магии; струи воздуха и небольшие торнадо крошили стены, погибая в стоне ведьмака.

     Наконец подловив Рамора, Франциск выбил почву у него из-под ног и тут же метнулся вперед, коленом прижимая полукровку к полу. Тот лишь наметил движение, готовый освободиться, если ведьмак снова перейдет в атаку… Но руки Франки сминали огонь, из глаз выветривалась чернота, а дыхание постепенно восстанавливалось.

     Резко отпустив полукровку, Франциск сел рядом с ним, подтянув колени.

     – Не трогай жену, – попросил Рамор, тоже усаживаясь, – и я уйду отсюда…

     – Ты мог по крайней мере… уберечь ее, – задумчиво протянул Франки.

     Брови полукровки метнулись вверх.

     – Амалия беременна, Рамор, – вздохнул ведьмак, поднимаясь на ноги. – Ты никуда отсюда не уйдешь, – бросил уже от выхода, – ты нужен Сермушу.

     Сбежав по лестнице, Франциск нырнул в конюшню, вскочив на неоседланного единорога; конюх только и успел, что удивленно посмотреть на его величество. А как только Франки скрылся из виду, мужчина вздрогнул, невольно вскрикнув:

     – Ты оглох? – резко спросила Кара, протягивая ему поводья.

     Поклонившись, конюх принял поводы животного, и кошка зашагала к паласу, стягивая перчатки.

     Миновав дверь, Франциск не пересел на рысака. Он вообще ворвался в мир магии подобно урагану; солдаты гарнизона, переполошившись, проводили молодого человека взглядом, запоздало падая на колено.

     Какое-то время Франки вел единорога по земле, и лишь через пару миль поднял его в воздух, благополучно минуя изгородь вокруг замка Бальи. Он почувствовал Ашу еще с воздуха. А едва животное коснулось копытами земли – и увидел ее, вышедшую из-за дома.

     С минуту молодые люди стояли не шевелясь – Франки спешился, хлопком отсылая единорога в стойло, Аша нашла опору в стене замка… Он всю дорогу знал, зачем едет в Балью, но сейчас, увидев беловолосую полукровку, чувствовал, как решимость и злость отступают, неожиданно спасовав… когда Аша, наконец, отлепилась от стены, побежав.

     Принимая девушку в объятья, Франциск едва устоял на ногах.

     Ее порыв решил всё. Подхватив Ашу на руки, ведьмак двинулся к дому, взлетая по парадным ступеням. Толкнув дверь ногой, не долго думая свернул к гостевой – она ближе.

     Резкий хлопок двери о косяк заставил полукровку вздрогнуть. Впрочем, как и всех слуг маленького замка, недоуменно переглядывающихся и начавших шептаться.

     Аша пыталась освободиться от рук Франки, уже поспешно избавляющего ее от комбинезончика – хотя ее попытки и не были столь уж активны; пыталась сказать что-то – хотя сама же и перебивала себя, отвечая на поцелуи молодого человека; и наконец сдалась окончательно, стеснительно прижимаясь к ведьмаку и пряча глаза.

     Франциск не обращал внимания ни на слабые сопротивления, ни на попытки девушки откровенничать. Он уже не собирался останавливаться, а желание, накрывшее его с головой – стучась в виски, заставляя дрожать руки, делая каждое движение все резче и нетерпимее, – требовало скорейшей разрядки… Сознание, что Аша невинна, пришло слишком поздно и даже запоздало: спустя несколько мгновений всё закончилось, и Франциск упал рядом с девушкой, зажмурившись и изгоняя черноту из глаз.

     – Ты не сказала, – выдал, наконец, повернув голову.

     – Я пыталась.

     Свесившись с кровати, Аша дотянулась до своего комбинезончика, украдкой вытирая слезы. Больше всего ей сейчас хотелось поскорее исчезнуть. Она представления не имела, как всё должно было произойти – но явно не так, услужливо подсказывало опешившее сознание. Да и ее чувства к молодому ведьмаку как-то не гармонировали со столь резкими действиями.

     – Подожди, – Франциск поймал поднявшуюся полукровку за руку, заставляя вернуться на кровать; проклиная себя на все лады, он обнимал девушку, поглаживая ее по спине и пытаясь подобрать слова. – Не уходи… так… Совсем не уходи…

     Получалось, впрочем, не особенно убедительно. То извиняясь через слово, то снова и снова уговаривая Ашу остаться, Франциск утаптывал мысли об Амалии, теперь уже не уверенный, что идея мести была удачной.

     Легче, по крайней мере, почему-то не стало. А тупая боль только еще сильнее застучала где-то в груди, заставляя ведьмака ненавидеть самого себя.

     Витольд никак не мог взять в толк, что Телла бормочет.

     Его приезд несколько дней назад поднял в замке переполох: на шею бросилась жена; впрочем, никогда не сдерживавшая своих порывов, она не удивила. Неожиданно тепло поприветствовала Сольяна – потом оказалось, что волнение Бьярты передалось и ей.

     Нолла не вышла. Витольд спросился о невестке, и женщины, пряча глаза, поведали, что графиня вообще не выходит из своей комнаты. А скоро и вовсе в привидение превратится, если не начнет есть.

     И ругая Тореля на все лады, Вит поднялся в покои Ноллы, найдя ту на балконе. Легкая накидка до пят едва ли скрывала формы молодого тела, развеваясь на ветерке. Посмотрев на ступившего на балкон свёкра, графиня перевела безразличный взгляд на солнце, совершенно бесполезно запахнув накидку на груди.

     – Миледи, вам стоит привести себя в порядок, – вздохнул Витольд, скользнув взглядом по фигуре невестки. – Ваш супруг скоро вернется.

     – Конечно, – легко согласилась Нолла.

     Он не стал ничего делать, оставив сыну самому возвращать жену в реальность. Если графиня вообще поверит, что он действительно вернулся…

     И едва Витольд вышел с балкона, тут же ткнулся в горничную невестки, схватившую его за рукав и начавшую что-то лепетать свистящим шепотом.

     Мысли Нарье были очень далеки от рутинной жизни его замка и ото всех женщин на земле вообще: сбор ведьм повернулся совсем не тем боком, и результат ведьмака не устраивал. Рассматривая ситуацию то с одной стороны, то с другой, Нарье со вздохом признавал, что теперь уж точно не избежать раскола ведьм. И спасибо звёздам, если не начнут вспыхивать стычки между своими же.

     Вполне могут опять зацепить варлоков. Часть их снова спрячутся – точнее, и не выйдут из своих укрытий. Другие примут бой. И что эти горячие головы предъявят друг другу в кругу огня? Да ничего на самом деле. И озадаченные созвездия никого не выпустят из поединков живым.

     А что, собственно, решила бы его стычка с ведьмами на сборе?

     Задним числом Витольд начинал понимать, что и эта бойня могла вылиться в тот же результат, что есть сейчас. Решения просто не было.

     Только ступив на корабль на север, он заявил о своем патронаже над варлоками: иначе какого черта вообще поехал разбираться, кто там кромсает их. И не поехать не мог, и поехав погубил, выходит.

     Рано. Всё слишком рано. Еще хотя бы сотню лет…

     – Ваша милость, прошу вас… – Телла теребила рукав его камзола, заглядывая в глаза.

     – Что? – хмуро спросил Витольд, ненавязчиво освобождаясь от цепких лапок Теллы.

     – Не гоните нас, ваша милость, – скороговоркой шептала горничная. – Некуда нам пойти, мы чужие здесь. Я всё, что угодно сделаю, ваша милость, всё-всё…

     Витольд склонил голову, рассматривая Теллу. Точно также – с небольшими вариациями – много лет назад его умоляла и нянька Сольяны. Не дочь его улизнула от матери, ее увезла кормилица – глухой ночью, спасая от крутого норова любовника маркизы.

     – Никто вас не гонит, – Витольд шагнул на выход, закрыв тему.

     Он был рассеянным за ужином, лишь поморщившись на вопрос Бьярты, удалась ли поездка. Можно подумать, она что-то поймет из рассказов о варлоках, рысях и предстоящей вражде между ведьмами. И ограничившись коротким: «Более-менее», – вернулся к своим мыслям, умяв голоса за столом.

     Он был не менее задумчивым и поднявшись в свои покои.

     Пора сниматься в поместье в Ропетрии, промелькнула мысль, когда он вышел на балкон, облокотившись о каменные перила – в помещении давили стены и не хватало воздуха.

     В последние годы он обитает лишь там – туда и протоптана дорожка нелюдями. И если его будут искать, то скорее всего в Ропетрии. Только вот, Бьярта…

     На плечо Витольда мягко опустилась женская ладонь, и маркиза стала около мужа, прижавшись к нему. Обняв Бьярту, ведьмак какое-то время молчал, раздумывая, придется ли убеждать, или она сама согласится с его решением.

     – Когда приедет Торель, – осторожно начал Вит, – я вернусь в Ропетрию, – Бьярта глянула на мужа, но промолчала, ожидая объяснения. – Останешься здесь еще на время?

     – Я тоже хочу домой, – прошептала маркиза.

     Там может быть не безопасно сейчас. Вряд ли она останется в Буртере после этих слов.

     – Мне нужно закончить дела, – Витольд снова облокотился о перила, зажав Бьярту в кольце своих рук. – Мне будет спокойнее, если ты останешься с Солей.

     Именно так, подумал ведьмак – ему будет спокойнее. А не то, что он не сможет защитить ее. Обнимая жену, отвлекая ее от предстоящей очередной разлуки, Витольд раздраженно гнал назойливую мысль, пульсирующую в его голове: Тор прав, Ильна могла прожить значительно более долгую жизнь, если бы не самоуверенность ее ведьмака.

     Тор минул подъемный мост Буртера уже через день.

     Злым, раздраженным и взвинченным до предела.

     Вопреки его сну, Сольяна встретила брата лишь в паласе замка – но так же взволнованно-радостно, словно до последнего не верила отцу, что Торель жив-таки. Высвободившись из объятий сестры, ведьмак коротко кивнул показавшейся в дверях маркизе: «Миледи», – и побежал по ступеням в свои комнаты.

     Обнаружив утром, что кошка уехала не попрощавшись, Тор сначала удивился. Потом начал раздражаться: злило всё, от безобидных реплик Райгона до семейных споров Дэна с Гурей. И быстро оседлав рысака, ведьмак слишком торопливо распрощался с Бертонами, отговорившись тем, что спешит к семье.

     Он всю дорогу накручивал сам себя, не в силах прогнать ехидные мысли о кошке. Вспомнились и слова Франциска в его сне – даже понимание, что это был всего лишь сон, не избавили Тора от раздражения; и совершенно неуместные вопросы отца – ему-то какое вообще дело до Кары, с которой они только и делают с момента знакомства, что цапаются.

     И стоя сейчас перед дверью в свои покои, Тор отчаянно и также безуспешно пытался успокоиться: уж Нолла точно не виновата в его прошлых решениях и ошибках.

     – Ваше сиятельство! – Тор вздрогнул, когда глиняный горшок выскользнул из рук Теллы, разбившись о каменный пол.

     Прикрыв глаза, ведьмак начал считать.

     – А я думала, врут всё, – горничная опустилась на карачки, осторожно выуживая осколки из растекающегося горячего молока. – Сейчас, я всё уберу…

     Решительно распахнув дверь, Тор оставил Теллу снаружи, хлопнув створкой.

     – У нас была глиняная посудина?

     Телла повернула голову на голос маркиза, пару секунд размышляя, стоит ли подняться, или и так сойдет, собственно. Машинально продолжая собирать черепки, девушка смотрела на хозяина замка, когда лужица горячего молока добралась до ее руки, заставив зашипеть от боли.

     – Госпожа любит топленое молоко, – Телла плюхнулась на пол, прижимая руку к губам и пытаясь говорить одновременно, – а из глиняного оно вкуснее… Да и пенка…

     Вздохнув, Витольд присел на корточки, собрав черепки.

     – А вы… – горничная замялась, водя рукой в воздухе.

     – Что? – серые глаза зацепили Теллу.

     – Ну… не вернете горшок? – рука девушки снова нарисовала в воздухе несколько изогнутых линий, и Витольд взглядом проводил эти жесты.

     – Цирк какой-то, – прошептал он, опустив осколки в фартук горничной и плавным движением осушив лужу на полу.

     Закрыв дверь, Тор несколько секунд стоял не шевелясь.

     Нолла сидела в кресле около бюро, что-то читая. И лишь подняла глаза на вошедшего мужа, даже не улыбнувшись. Впрочем, ее лицо вообще не выражало никаких эмоций. А когда Тор, наконец, отвоевал с ногами и подошел к ней, склонившись, по щеке маленькой графини скатилась слеза.

     Странно, ей казалось, что она уже никогда не сможет снова плакать.

     «Прости», – прошептал ведьмак, проведя рукой по щеке жены.

     – Тор, я хочу домой, – Нолла посмотрела в его глаза, захлопнув переплетик.

     А что он, правду сказать, ожидал? Что она бросится ему на шею после того, что он заставил ее пережить?

     – А я хотел предложить тебе небольшое путешествие, – натянуто улыбнулся ведьмак. – Там безумно красиво. Правда, немного прохладно…

     – Я боюсь этот замок, Тор, – прошептала Нолла, перебив мужа.

     – Что? – ноги Нарье подкосились, и он присел.

     – Я боюсь… – едва слышно повторила графиня. – В этом замке… мертвые.

     – Мертвые, – тупо повторил Тор.

     Нолла закивала, подавшись к мужу и еще больше понизив голос:

     – Я видела их. Во сне.

     – Кого? – прошептал ведьмак, соблазнившись интонацией жены.

     Нолла пожала плечами, тут же поежившись, несмотря на теплый день, и Тор стянул жену с кресла, обняв ее и баюкая, словно ребенка.

     – Ну кого ты могла видеть, – говорил он, – каких еще… мертвых. Все мертвые по другую сторону.

     Но Нолла продолжала стоять на своем, умоляя и требуя немедленно покинуть Буртер.

     – Нолла, я здесь вырос, – стучался в ее сознание Тор, – уж я бы точно знал обо всех… покойниках.

     – Нет-нет, послушай меня… – скороговоркой шептала маленькая графиня, цепляясь за камзол мужа и заглядывая в его глаза, когда лицо ведьмака неожиданно перекосила звериная гримаса.

     Первыми обернулись глаза, моргнув пронзительно-зеленым вертикальным зрачком; кожа посерела, нос впал, в следующую секунду став приплюснутым, словно растекся по лицу, подобно морской медузе. Заострились уши – Нолла округлившимися глазами проводила их кончики, теперь заметные даже из-под спадающих золотых волос…

     – Не такие уж мы и страшные, – прошипело то, что еще пару секунд назад было ее мужем.

     Графиня завизжала, всё еще цепляясь за одежду создания.

     – Нолла!

     Тор встряхнул жену, пытаясь разбудить.

     Безотчетно хватаясь за его камзол, графиня распахнула глаза, всё еще не различая, где реальность и когда сон закончился. Ткнувшись взглядом в лицо Тора – человеческое, родное, любимое, – она шумно вдохнула, стараясь поверить; сползший с ее колен томик глухо стукнулся о деревянный настил пола.

     – Просыпайся, Нолла, – шептал Тор, – просыпайся, это был просто сон.

     – Вернулся, – выдохнула, наконец, маленькая графиня, соскользнув с кресла и упав в руки мужа, тут же зайдясь слезами.

     – Ну конечно вернулся, – обнимал ее ведьмак, – конечно вернулся.

     Витольд вздохнул, на секунду опустив голову. И резко поднявшись с корточек, начал спускаться по лестнице.

     Сермуш скользнул из седла белоснежного еще раньше, чем копыта животного коснулись земли. Вылавливая ставшего на дыбы единорога за поводья, конюх матерился, стараясь не попасть под молотившие в воздухе передние ноги летающей лошадки.

     Обогнув здание паласа, королевич снова распахнул заднюю дверь для слуг, не обращая внимания на вновь опешивших лакеев. Толкнул дверь в комнату Назара, рукой поманив секретаря следовать за ним – ему не хватит терпения ждать, пока мужчина поднимается в его кабинет.

     А только войдя в свои покои, Сермуш начал скороговоркой диктовать, отстегивая плащ и отбрасывая шляпу с перчатками на кушетку.

     Шевеля губами – повторяя текст вслед своему принцу, – Назар склонился над бюро, поспешно записывая. Он даже присесть забыл, боясь сбиться с мысли Сермуша и что-то упустить…

     А когда дописал последние слова, поднял глаза на его высочество, сглотнув.

     – Отписывай сейчас же, – распорядился Сермуш, – три экземпляра, я подпишу. Один – секретарю его величества, – королевич уже снова шел к двери, распахивая ее, – второй – в воздушный кадетский… Ее высочество видели? – перевел взгляд на своих стражей; один из них покачал головой отрицательно, другой – положительно. – Так да, или нет, черт побери!

     – Ее высочество вышла с час назад! – выпалил часовой.

     – Третий – в архив, – закончил свою мысль Сермуш, хлопнув дверью, закрывая.

     Но Назар уже сидел, отписывая приказ на чистовую.

     – Фаррину еще не вернулся? – королевич снова открыл дверь, воззрившись на опешивших стражей: им-то откуда знать?

     – Не ведаем, ваше высочество!

     – Так идите… разведайте! – процедил Сермуш.

     Впрочем, в его кабинете вряд ли было бы столь тихо, вернись Дурб из родового поместья.

     Мелькнувшая в конце коридора фигура графа Цинту, камердинера Франциска, заставила Сермуша придержать дверь, удивленно подняв брови: вроде он должен быть теперь со своим королем, а не маячить на глазах принца.

     – Ваше высочество! – Максимилиан запыхался, бегом поднимаясь по лестницам, только услышав, что королевич снова в замке.

     – Что случилось, ваше сиятельство? – недовольно спросил Сермуш, пропуская графа в кабинет. – Его величество уже устал от вас?

     – Его величество покинули замок, – перевел дух Цинту, растерянно воззрившись на принца. – Я опасаюсь, что завтра его может не быть на совете…

     – Как – покинул? – начал выходить из себя Сермуш.

     – На своем единороге, – выдохнул камердинер. – И совет…

     – К черту совет! Куда он… покинул?

     – Ваше высочество… так откуда знать-то? – резонно заметил Цинту.

     – Впрочем, – задумался Сермуш, нахмурившись, – хорошо, что покинул, – камердинер даже дышать перестал от такого заявления.

     – И… ее величество… ее покои… и она… – мямлил Максимилиан, не зная, как и, главное, что доложить: что покои выжжены, или что королева в истерике, или что ее лекарь поставил на уши ползамка своими распоряжениями и очень шумными спорами с королевской особой.

     – А с ней что еще?

     – С ней барон Польск, – невпопад ляпнул Цинту.

     – Отлично, и что?

     – Его величество избили супругу и выжгли ее… покои, – последнее слово камердинер уже прошептал, начиная понимать, какую глупость он повторил вслед свидетелям поединка нелюдей.

     – Франки избил Амалию? – Сермуш не знал, плакать или смеяться на такое заявление; он даже титулы разом позабыл. – Макс, вам противопоказано бегать по лестницам – у вас разум за телом не поспевает.

     – Готово, ваше высочество! – выкрикнул Назар, и мужчины повернулись к нему.

     Сермуш пересек кабинет, подмахнул все три экземпляра своего приказа и кивнул секретарю головой, сей же час отсылая с пергаментами по назначению.

     – Пойдемте разбираться, как Амалия умудрилась убиться, – заключил королевич, подталкивая Цинту вперед себя из кабинета.

     Вопреки здравому смыслу, всем инстинктам на земле и логике до кучи, Амалия была в покоях мужа. Все так же растрепанная и в кое-как зашнурованном платье, она сидела на кушетке кабинета Франциска, на повышенных тонах споря с Рамором. И полукровка был уже на грани.

     – Ты мне не сказала! – долетел его голос до королевича с камердинером, быстрым шагом приближающимся к королевским комнатам.

     – Кто из нас лекарь! – визжала Амалия, размахивая руками.

     – Лекарь, а не провидец! – не отступал Рамор, склонившись к королеве и зажав ту на кушетке. – И уж тем более не ведьма!

     Его глаза уже давно обернулись и наотрез отказывались возвращаться в человский вид, периодами и клыки пытались вытянуться – их полукровке пока удавалось сдерживать.

     Но распахнувшаяся без стука дверь тут же выскребла остатки его терпения, и человеческий голос смешался со звериным рыком:

     – Пошел вон!!

     – А по ушам? – Сермуш склонил голову, очень нехорошо улыбнувшись.

     Оттолкнувшись от кушетки, Рамор быстро пересек кабинет Франциска и попытался пройти мимо королевича, но тот задержал его, пихнув обратно в помещение:

     – Рассказывайте… дети. Ваше сиятельство, – обернулся к камердинеру, – идите отдыхать, всё остальное – завтра.

     – Да, ваше высочество, – разочарованно вздохнул Максимилиан: самое интересное, похоже, пройдет мимо него.

     И когда за графом закрылась дверь, Сермуш прошелся по комнате, ожидая повествования.

     – Не заставляйте меня повторяться, – попросил он.

     – Отправляйтесь к черту! – не выдержала Амалия, быстро скрываясь в спальне мужа.

     Прижавшись к двери, она прикрыла глаза, что-то нашептывая.

     – Где Франки? – тихо спросил Рамор.

     – Понятия не имею, – Сермуш налил себе вина. – Так что произошло? Макс выдал версию, что Франциск побил Малю.

     Полукровка поморщился; мотнув головой, вышел из покоев, и уже заинтригованный королевич двинулся следом, прихватив кувшин с вином: что-то ему подсказывало, что здесь не обошлось банальной семейной потасовкой.

     – Серм, я совершил ошибку, – Рамор тут же бросился в омут с головой, едва стражи закрыли за ним дверь в кабинет старшего Коранету.

     – Заманчивое начало, – согласился Сермуш.

     Впрочем, по мере того как полукровка передавал события, королевич всё больше и больше хмурился, медленно вышагивая по кабинету и вливая в себя кубки вина.

     – Судя по тому, что Амалия способна ходить, – заключил Сермуш, – Франки ее не тронул?

     – Серм, она с ребенком, – прошептал Рамор.

     – Тааак, – королевич залпом допил очередной кубок вина. – Ты иди с… конюхом поговори, как баб не брюхатить, – процедил он. – Лекарь, твою мать.

     Полукровка опустил голову, промолчав.

     – Что она делает в его покоях?

     – Ее комнаты… не в порядке, – подобрал слова Рамор.

     Приоткрыв двери, Сермуш затребовал дворецкого, выслушав в том числе доклад, что господин Фаррину еще не вернулся… И заметил приближающуюся кошку, замедлившую шаг, поймав его взгляд.

     – Рамор, перехвати дворецкого, – попросил Сермуш, не отрывая взгляда от жены, – пусть за ночь приведут покои Амалии в порядок.

     – Это сложновато, – признался полукровка.

     – Я не спрашиваю, сложно это, или нет, – королевич посмотрел на лекаря. – У них одна ночь. Проваливай, – он распахнул двери шире, кивком головы выпроваживая молодого человека.

     Кара коснулась шляпы, приветствуя Рамора и входя в покои.

     – Что за переполох? – спросила, когда створки закрылись за полукровкой.

     – Да так, – Сермуш остался у двери, – у детей кровь кипит.

     – Бывает, – согласилась кошка, расстегивая камзол и скрываясь в спальне.

     Королевич слышал, как она выкладывает оружие на столик у стены; как хлопнула дверь в купальню – некоторое время было тихо; потом Кара протопала обратно в спальню, дернув шелковый шнурок: ее высочество голодна.

     И вздохнув, Сермуш отлепился от стены, пересек кабинет и вошел в спальню, резко развернув жену и заставив смотреть себе в глаза – ему сейчас вот только с ней проблем и не хватало, для полного комплекта.

     – Смотри, – потребовал он.

     – Я всё еще помню, как ты выглядишь, – кошка осталась спокойной.

     – Кара, все эти россказни – полный бред… – начал было королевич, желая в несколько фраз расставить точки над «i».

     – Я знаю, – кошка осторожно высвободилась, снимая камзол и распуская волосы. – Я знаю, Серм, – повторила она. – Поужинаешь со мной?

     Когда Кара вышла обратно в кабинет, затребовав ужин у прибежавших на зов горничных, Сермуш так и остался стоять в спальне, пытаясь понять это короткое «я знаю».

     Райгон не долго размышлял, какая муха укусила Тора, когда тот спешно покинул их: к семье, так к семье торопится ведьмак. Петиту и самому хотелось поскорее добраться до укрытия и убедиться, что уже его семья в порядке. Он не видел Варьяну несколько месяцев.

     – Дэн, твое занудство просто убивает меня порой, – Райгон вздрогнул от голоса дочери.

     – Шевелитесь уже, – бросил ведьмак через плечо, подхватывая седло и свистнув скакуна. – Нам возвращаться пора.

     – Мы могли сгинуть! – стоял на своем ламия, перекидывая перевязь для клеймора через голову. – Ты не думала об этом? Хотя тебе порой нечем, – бросил зло, тут же встретившись с черными глазами варлока.

     – Хватит! – повысил голос Райгон. – Как дети, черт вас побери.

     Петит сам свернул стоянку, развеяв ее остатки.

     – Что они с ним сделают? – Гуря бросила на спину лошади попону, но Дэн забрал у нее седло, не особо ласково подвинув сестру в сторону.

     – С кем? – Райгон повернул голову к дочери.

     – С Витольдом, – понизила та голос. – Он же предал своих. Ради нас.

     Петит вздохнул, пару секунд размышляя.

     – Ничего не сделают, – пробубнил, наконец. – Если убить обоих Нарье, ведьмы ослабнут, – он поднялся в седло, по примеру Вита щелкнув пальцами и заставляя скакуна варлока опуститься на землю. – А это не лучшее начало новой войны с… нами.

     – Он же на нашей стороне… – начала было Гуря, усевшись в седле; рысак под ней беспокойно поднялся, затоптавшись на месте.

     – Гуря, – Райгон облокотился о седло, подавшись к дочери, – Витольд отныне не может быть ни на чьей стороне. Он – единственная нить между двумя школами. Он не поддержит никого конкретно теперь. И если понадобится, судить будет магов. А не варлоков или ведьм.

     – Как же он сможет, – прошептала Гуринэ.

     – Звёздам не интересно, сможет или нет, – Райгон тронул коня каблуками. – Он признал вас, простив за всех ведьм. И теперь будет отвечать, если случится новая война.

     Некоторое время варлок не шевелилась, пытаясь осознать слова отчима. И лишь когда Дэн обернулся, окликнув ее, тронула поводья, отсылая рысака нагонять мужчин.

     – Миледи, – Витольд чуть поклонился девочке, без какого-либо намека на притворство или шутку.

     Гуря не знала, обрадоваться или насторожиться. Она была постоянно около взрослых, даже отчаянно засыпая от их скучных разговоров – Нарье кожей чувствовал ее недоверие и настороженность, стараясь как можно реже скашивать глаза на юную особу. А через несколько дней, перед отъездом, Витольд протянул девочке руку, приглашая на прогулку.

     – Скрасите мои часы перед отъездом, ваша светлость? – чуть улыбнулся ведьмак.

     Райгон, вышедший вслед другу на крыльцо, усмехнулся, покачав головой. И кивнул дочери головой, отпуская ее.

     Они с женой вместе выбрали это место; а яблоневый сад, в который сейчас Витольд вел Гуринэ, Варьяна творила с неделю: наметив места для деревцев с вечера, утром всё уничтожала и начинала заново. Пока результат, наконец, не удовлетворил ее взгляд. Правда, для ведьмака так и осталось загадкой, почему варлок наотрез отказалась позволять деревьям давать плоды, и сад был вечно цветущим.

     По мнению Райгона, это больше походило на застывшую картину, «хоть и, несомненно, гениальную», поспешно прибавил под взглядом жены, не желая испытывать судьбу.

     – Миледи чем-то расстроена? – Витольд плавно отвел яблоневую ветку, пригнувшись.

     Тоненькая ручка варлока так и лежала на его локте – Гуря словно боялась отдернуть ее, хотя ей ничто не мешало сделать этого.

     – Ты чужой, – девочка опустила голову, отсчитывая собственные шаги.

     – А твой отец? – Витольд с интересом посмотрел на Гурю.

     – Отчим, – поправила та.

     – Это значит, что тоже чужой? – уточнил ведьмак.

     Гуринэ замялась, помотав головой. Райгон не был ей чужим. Она и поправила-то сейчас Нарье только из желания сказать поперек: маленькая варлок так и продолжала называть Петита папой – другого у нее, всё едино, никогда не было.

     Витольд мягко снял руку Гури со своей.

     – Ведьмы никогда не были чужими для варлоков, миледи. Мы все по сути маги. А уж какого цвета огонь сотворяем, дело десятое.

     – Тогда почему нельзя говорить, что я – варлок? – человечески-черные глаза испытующе посмотрели на умничающего ведьмака.

     – Можно, Гуря, – кивнул Витольд. – Если ты готова отстоять свое право быть другой.

     – Как? – девочка поджала губы, ожидая очередной ответ из разряда «ты еще слишком мала».

     – Миледи, помилуйте, как можно отстоять то, что дано природой! – Невольно воскликнул Витольд. – Вы же не украли свои способности.

     – Так как? – Гуринэ остановилась, и ведьмак обернулся, несколько секунд молча смотря ей в глаза.

     – Доказав, что ты – маг, а не варлок или ведьма.

     Нагнав мужчин, Гуринэ вклинилась между ними. Некоторое время они ехали молча.

     – Я съезжу к Янушу, – выдала, наконец, варлок.

     – Она вспомнила о сыне, – фыркнул Джардан. – А когда он мог остаться без матери, она как воды в рот набрала…

     – Прекрати, Дэн, – нахмурился Райгон.

     Впрочем, его слова утонули в звонкой пощечине, и Джардан вцепился в поводья, чтобы не ответить сестре.

     – Я буду в укрытии через неделю после вас, – бросила Гуринэ, пришпоривая лошадь; ей пришлось привстать на стременах – рана всё еще давала о себе знать.

     – Ты собрался отпустить ее одну? – Петит посмотрел на сына.

     Выматерившись, ламия развернул коня, бросая того в галоп и нагоняя сестру. Когда он ухватился за поводы, лошадь заржала, вставая на дыбы – варлок едва удержалась в седле, вцепившись в гриву животного.

     – Не смей поднимать на меня руку, – процедил Джардан, с силой дернув поводья и возвращая лошадь на четыре опоры.

     – Что тебе есть противопоставить мне, ламия, – черные глаза впились в его лицо.

     Приосанившись, Гуря вздернула подбородок; слова о Януше слишком обидели ее, чтобы она сдержалась сейчас. Животные под магами первые почуяли неладное, затоптавшись и шаг за шагом пятясь друг от друга…

     Джардану понадобилось два удара сердца: обнажив клеймор, метнул его под ноги лошади сестры, выскальзывая из седла. Гуринэ отреагировала слишком поздно – ламия уже стянул ее на землю, а купол без магии надежно лишил всякой возможности колдовать, полностью обезоружив.

     Ухватив сестру одной рукой за грудки, а другой сжав ее лицо, Джардан заставил ее смотреть на себя:

     – Я твой оберег, Гуря, но не переходи границу!

     – Иначе покалечишь? – варлок оттолкнула руку брата от лица, уперевшись в его грудь. – Так чего ждешь? Калеку оберегать проще! – в глазах женщины заблестели слезы – не то от сознания собственной беспомощности, не то от обиды, что ее человская реакция уступает реакции ламии. – Мы все равно обречены жить друг подле друга! – повысила она голос. – Покалечь! Посади под купол! И запри еще для верности! И я перестану мешать тебе жить, оберег!

     – Ты никогда мне не мешала, – растерялся Джардан, отпустив Гуринэ, и она не удержалась, неловко упав на траву.

     Сколько раз они пытались бежать друг от друга – не счесть.

     Сколько раз облегченно вздыхали, что вот теперь всё будет иначе и напряжение не вернется – даже звезды сбились со счета.

     И столько же раз они ошибались, снова убегая…

     «Как вы с этим справились?»

     «Мы не справились. Мы научились с этим жить».

     – К черту! – выдохнул Джардан, рывком приседая перед сестрой.

     Прижав Гурю к себе, отыскал ее губы, подавив слабое сопротивление, и уже через пару секунд она ответила, дрожащими руками разрывая узлы его камзола. Запутавшись в перевязи, чертыхнулась сквозь зубы – Джардан вытянул руку, выдергивая клеймор из земли и уничтожая купол: варлоку так привычнее…

     Несколько часов канули в щекочущем нервы головокружении. Гуря не могла собраться даже для пары элементарных заклинаний, дабы сделать их невольную стоянку в редком лесу более комфортной. А Джардан и не пытался. Они брали реванш за все эти годы, что так долго и совершенно безуспешно сопротивлялись неизбежному.

     – Надо ехать, – прошептал Дэн, вопреки своим же словам прижимая Гурю теснее.

     Пахло хвоей и травой; солнце, уже зависшее в зените, пробивалось сквозь редкие ветви, порой ослепляя. И меньше всего ламии хотелось сейчас шевелиться.

     – Час ничего не решит, – варлок мягко склонила его голову к себе, целуя, и сознания обоих снова ретировались, в который уже раз уступая инстинктам.

     Сермуш чувствовал холодность жены. Она не исчезла – как и обещала; ни разу не отстранилась от него ночью – скорее даже наоборот. Но перед рассветом неизменно покидала покои, встречая утро на плоской крыше. И даже просыпаясь, когда кошка осторожно выскальзывала из-под простыни, Сермуш не решался удержать ее, убеждая самого себя, что ей просто нужно время.

     Для чего ей нужно время, черт побери, огрызался мозг.

     Вот уже несколько дней Коранету не мог сосредоточиться хоть на чем. Даже весть от Франциска, что он снова в мире магии и через пару дней будет в замке, не тронула старшего брата – да хоть у черта на рогах, не ребенок уже, чай.

     Дворецкий, виновато прячущий глаза, также не был удостоен излишним вниманием: оно и к лучшему, ведь горничные не справились-таки за одну ночь, и покои ее величества привели в порядок лишь к следующему заходу солнца…

     – Ваше высочество, – Сермуш нехотя оторвался от созерцания дворцовой площади из окна своего кабинета и недовольно посмотрел на Назара, – подписи, ваше высочество… После совета…

     Секретарь осторожно протягивал дощечку с умощенными поверх листками с совета. Вынув из миниатюрной чернильницы перо, Сермуш размашисто подписал все листы, не проверяя, и снова отвернулся в окно. Ему хотелось надеяться, что подмахнул в том числе и приказ о собственной экзекуции: долго он, как ни крути, такого напряжения не выдержит.

     И когда двери его кабинета распахнулись, стукнувшись о стену, даже не повернул голову на вошедшего Дурба. Стражи отчаянно старались не шуметь латами, прикрывая створки.

     – Его милость маркиз Фаррину весьма польщен заботой вашего высочества о его здоровье, – процедил летун.

     – Кого ты поставил учить Миху наземному бою? – тихо спросил Сермуш.

     – Ты объяснишься? – Дурб поджал губы, проигнорировав вопрос брата.

     Королевич пересек кабинет, забирая со стола черновик своего приказа и передавая Фаррину.

     – Это шутка? – поменялся в лице летун.

     – Кого поставил? – повторил Сермуш.

     – Серм, не делай этого…

     – Передовая в отряде смертников, или мой личный отряд – выбирай. Из-под моей защиты Франки не выдернет Миху.

     Смешно сказать, кто кого теперь уже защищает.

     – Что произошло?

     Гнев Фаррину отступил как-то резко, в считанные секунды взорвав его мозг тысячей вопросов; волнами накатывало предчувствие неизбежного – и это нечто не предвещало ничего хорошего.

     – О Жаклин Ларунье ночью в моих комнатах знали только два человека, Дурб, – ты и Миха. Сам догадаешься, какие сплетни сейчас на пике популярности в нашем замке? – Сермуш посмотрел на брата, подперев стену и сложив руки. – За два десятка лет это первый случай, когда информация вышла за круг моего отряда. И из уст одного из вас. Это то, что увидел Франциск, и лично я вполне понимаю его: он имел полное право на гнев.

     – Где Кара? – прошептал Дурб.

     – Она здесь. Физически.

     – Она же может всё увидеть…

     – Она не захотела, Дурб! – Сермуш повысил голос и тут же осекся, приказывая себе успокоиться. – В любом случае, – попросил он уже спокойно, – ответь мне, наконец, кого поставил учить Миху. В воздушном кадетском не обучают наземному бою.

     – Алесу.

     – Какую еще Алесу? Что она затребовала за обучение?

     – Баронство, – нехотя признался летун.

     Сермуш задумался на некоторое время, снова заскользив взглядом по дворцовой площади.

     – Она венчана?

     Фаррину отрицательно покачал головой.

     – Упрощает вопрос. Будет ей муж-барон. Ну или кого найду свободным с титулом.

     – Серм…

     – Воздушному Миха будет обучаться теперь на наших учениях. В кадетский он больше не вернется. Как только Франки приедет и расскажет мне всё, что он думает о приказе, перебесившись, мы с тобой выдвинемся за виконтом. Лара ничего не знает пока, сам решай, что ей говорить.

     Сермуш выдал всю тираду на едином дыхании, завершив тихим: «Это всё, Дурб».

     – Миха не в замке? – уточнил Фаррину.

     – Конечно, нет. Я побоялся оставлять его здесь до разрешения ситуации.

     Собственно, и «выкрал», чтобы новых слухов не плодить: приди в кадетский его телохранители, уводя виконта, и уже в тот же день по замку поползли бы домыслы и небылицы. А так исчез – и исчез, при загадочных обстоятельствах.

     Дурб не хотел – не мог – покинуть кабинет брата… так. Как он пропустил дворцовые слухи! – Да так же, как и все прочие: граф Фаррину никогда не увлекался «новостями», кто с кем пересекся в единой кровати. Его занимали куда более интересные вести, как правило. К тому же, сын в последнее время отнимал всё его время… И как раз его-то он и проворонил в итоге.

     – Не переживай, Дурб, – тихо проговорил Сермуш, заметив замешательство кузена. – Выкрутимся. Это всё просто… неудачное стечение обстоятельств.

     Куда уж «неудачнее» – телохранители его высочества постоянно «на передовой», если называть вещи своими именами.

     Сермуш вышел из покоев, так и оставив Фаррину в своем кабинете; всё едино, никаких разговоров сейчас не получится, а напряжение можно было уже топором рубить.

     С крыши кошка проводила взглядом белоснежного единорога, взявшего курс на замковый город. Ей пора прекращать эти игры с собственным сознанием. Линия поведения уже выстроена, все споры с самой собой выиграны… Ее высочеству надо бы вернуться к светской жизни – но на крышах было так спокойно и безлюдно, так… привычно.

     Сермуш опустил единорога во дворе дома Иерия, пешком дойдя до церкви – так меньше шансов, что его узнают. Не снимая шляпы, присел на одну из лавок в стороне, растерянно слушая друга с амвона. Впрочем, смысл проповеди не желал оседать в королевском мозгу.

     А когда служба закончилась, Сермуш так и остался сидеть, подавшись вперед и облокотившись о спинку скамьи впереди себя. Так уж получилось, что редкому визитеру божьих домов – по чести сказать, он их вообще посещал всего несколько раз в жизни – нынче было больше некуда пойти.

     Услышав шаги Иерия, Сермуш посмотрел в его сторону и коснулся шляпы, здороваясь.

     – Ты что… – батюшка замолчал, чуть не спросив, что королевич здесь делает. – Ты за Михалкой? – Иерий присел рядом с другом, по привычке сложив руки на коленях.

     – Я теряю брата, Ксанф, – тихо заговорил Сермуш, рассеянно осматривая лепнину на стенах. – Теряю Франциска, – Иерий удивленно глянул на друга, но промолчал. – Теряю жену. И сам уже… теряюсь.

     – Серм… – нахмурился святой отец, потеребив рясу, – хочешь исповедоваться?

     – А я что делаю? – грустно усмехнулся королевич, посмотрев в глаза друга.

     Иерий развернулся к Сермушу, усевшись поудобнее и тихонько прочистив горло:

     – Расскажи мне, что тебя беспокоит… – начал было он, но Коранету опустил голову, улыбнувшись шире:

     – Меня беспокоит, Ксанф, что и ты собираешься отречься от меня, став моим проповедником, – повернул голову, зацепив друга смеющимся взглядом.

     – Серм, ты можешь… поговорить… с другим священником…

     – Оставь, Ксанф. Последнее, что мне нужно, это перечисление своих деяний безликой деревянной сетке. Ты лучше скажи мне, друг мой, какого че… что ты здесь делаешь? – королевич откинулся на спинку, сложив руки. – А если бы пришел Франки вместо меня?

     – Михалка с моим дьяконом. И где они – я понятия не имею, – хмуро пробубнил Иерий. – А я оставить церковь не мог.

     – Прости, Ксанф, – Сермуш поднялся, опершись о плечо батюшки. – Скоро я заберу виконта…

     – Ты закрываешься ото всех, Серм, – Иерий поднял голову, посмотрев на королевича. – Твоим… друзьям сложно идти за тобой. И доверять тебе.

     – За меня говорят мои поступки.

     – Этого достаточно твоему народу. А близким нужна часть тебя.

     Всю дорогу до замка Сермуш мысленно спорил с другом детства, доказывая ему, вечность назад оставившему мирскую жизнь, что у королевичей нет друзей. Нет братьев. Нет семьи, по сути. Ему и так повезло с женой… Хоть и цена этого везения была слишком уж высока, как теперь казалось.

     Кому он передаст дела?

     Успеет ли увидеть повзрослевших племянников?

     Мысли, вильнувшие к Амалии, заставили Сермуша неловко дернуть поводья, и единорог занервничал, мотнув головой. Выровняв животное, Коранету подвел его к посадочной площадке на крыше и скользнул из седла, быстрым шагом уходя к винтушке.

     В кабинете уютно потрескивал камин, отбрасывая причудливые тени на стены. На кушетке полулежала кошка, потягивая вино и читая свиток – свиток, принесенный Теодором. По очень настойчивой просьбе его высочества.

     – Кара? – прищурился Сермуш, освобождая петли камзола и осторожно подходя к жене.

     – Какие… интересные подробности, – протянула та, метнув на него быстрый взгляд. – Но я уверена, что если заставить Тео поработать тщательнее, – кошка глотнула вина, отбросив свиток на колени, – то выяснится, что здесь не всё.

     – Мне нужно было знать… – начал Сермуш, тут же замолчав: прозвучало попыткой оправдаться.

     – Есть ли у тебя еще родня, да ведь, Серм? – кошка с интересом посмотрела на мужа. – Братья… Может, племянники… А ты заставь Тео найти твоих бастардов, – оставив кубок на низком столике, она резко поднялась и ушла в спальню.

     Зло отбросив плащ со шляпой, Сермуш на пару секунд замер на месте, сомневаясь, что сейчас им стоит продолжать хоть какие разговоры. Но уже через полминуты королевич распахнул двери в спальню, за шкирку снял жену с табурета перед высоким зеркалом – вьющиеся каштановые волосы метнулись из стороны в сторону, поддерживаемые лишь парой шпилек – и бросил на кровать, тут же плюхнувшись напротив нее и заговорив.

     Кара растерянно подняла руки, плавно вынимая последние костяшки из прически; также осторожно причесала локоны пятерней, приводя в порядок, – сейчас, казалось, любое ее резкое движение вызовет новую вспышку гнева, а больше мягких поверхностей в комнате не было.

     В какой-то момент расфокусировались глаза, возвращаясь в человский вид; втянулись клыки, мягко коснувшись губы… А Сермуш продолжал говорить, даже, казалось, не замечая реакции оборотня на его резкость.

     Он рассказывал, как они добирались до соседнего королевства и как Миха попал в отряд.

     О его разговоре с Валентином, о выходках Амалии.

     Как он учил Жаклин танцевать и что она путает правую и левую стороны.

     Как он принял ее за кошку, как выскочил из комнат и как герцогиня вообще попала на глаза Михалки, выходя из его спальни…

     – Сермуш, – Кара осторожно коснулась щеки мужа, закончив словесный поток, – это всё никому не интересно. А мне не нужны доказательства. Придворным любопытнее выдумка. И так уж получилось, что мишенью стала я теперь. А не ты или… Жаклин. И чтобы знать, на какие выпады мне придется реагировать, я несколько дней слушала замок, – кошка осторожно подбирала слова, заглядывая мужу в глаза. – Восемь лет у них не было даже тени шанса зацепить нас хоть чем. И позволь я себе резкий или неверный ответ сейчас, меня просто сожрут, Серм…

     И в этот самый момент Сермушу хотелось разорвать Миху на части.

     Обнимая жену, вполголоса извиняясь за свои и чужие промахи, Коранету молился, чтобы Франки еще немного задержался в Балье, и встреча с виконтом отложилась хоть не на долго…

     Но в этот раз Бог обошел королевича своей милостью.

     Не желая снова попадать в осаду слуг, Франциск приземлил единорога на крыше паласа, отсылая животное в стойло хлопком по крупу. Сбежав по винтушке, ступил на свой этаж, тут же подзывая щелчком пальцев и взмахом руки ближайшего стража: «Цинту ко мне».

     Несколько дней, проведенных в Балье, не вернули молодому человеку ни душевного спокойствия, ни облегчения. Просыпаясь в объятьях Аши, Франки каждое утро спрашивал себя, какого черта он делает. Полукровка доверчиво прижималась к нему во сне, улыбаясь.

     Она не замечала напряжения ведьмака, утонув в своих эмоциях и чувствах. Отдавая себя без остатка, она, казалось, была готова любить за двоих. И небрежно брошенные Франциском слова: «Я уезжаю», – вызвали искреннее недоумение и тихую просьбу: «Забери меня с собой».

     – Ваше величество, – камердинер учтиво поклонился королю, начиная доклад.

     «Я не могу, Аша», – ответил он ей.

     «Но ты ведь снова вернешься?»

     Упав в кресло перед столом, Франциск закрыл глаза, подперев голову рукой и слушая Максимилиана вполуха.

     «Нет, не вернусь».

     Дверь кабинета приоткрылась, впуская секретаря. Тихо ступая, дабы не мешать камердинеру говорить, мужчина приблизился к столу его величества, опуская бумаги на широкую поверхность. Франциск взял верхний листок, просматривая.

     «Как не вернешься?» – глаза полукровки увлажнились. Наблюдая, как он одевается, Аша села в кровати, все еще надеясь, что она ослышалась. «Почему не вернешься?» – шептала она, ведя любовника взглядом. Накинув камзол, Франки хмурился. Он не нашел, что ответить.

     Брови Франциска взлетели вверх. Перечитав листок снова, его величество поднял руку, заставляя Максимилиана замолчать.

     – Карл, это что? – голубые глаза короля зацепили секретаря.

     – Приказ его высочества, ваше величество, – тут же ответил мужчина, мельком глянув на исписанный пергамент.

     – Это я и без тебя вижу, – процедил Франциск. – Я спрашиваю, какого черта!

     Снявшись с кресла, Коранету быстрым шагом покинул свой кабинет, хлопнув дверью.

     Когда стражи вытянулись, лязгнув металлом лат, Сермуш невольно вздрогнул. Кошка, уютно устроившаяся на кушетке кабинета в объятьях мужа, напряглась, повернув голову к двери.

     И когда створки распахнулись, глаза полукровки поневоле обернулись.

     Королевич поднялся, чуть склонив голову в приветствии.

     – Ты что себе позволяешь, – «поздоровался» Франциск.

     – Мой отряд был не укомплектован, – Сермуш прошелся до брата. – Как съездил? Больше никуда не собираешься?

     – Ты переходишь черту…

     – Кара, – королевич обернулся к жене, – позволь нам поговорить.

     Выйдя, кошка бережно прикрыла дверь. И как только ее шаги затихли, Сермуш перевел взгляд на брата:

     – Я сделал то, что посчитал нужным. Не тебе вмешиваться в состав моих телохранителей.

     – Я не Неополь, Сермуш, чтобы спускать подобные вещи с рук!

     – Отец, – тихо напомнил королевич, – он был тебе отцом. А не Неополем. И Миху ты не тронешь, не переступив через меня. Он виноват лишь в том, что я позволил ему сопровождать меня.

     – Он оступится, Серм, – пообещал молодой король. – И я буду рядом…

     Потеряв терпение, королевич ухватил брата за грудки, с силой впечатав его в стену; характерное змеиное шипение, вместе с черными глазами и выскочившими клыками остались за бортом внимания его высочества:

     – Я просил тебя вернуться, Франки, – напомнил старший брат. – Но то, что вернулось, уж лучше бы осталось… среди своих!

     – Но я вернулся, – втянул клыки мамба, – как бы вам всем не хотелось обратного.

     Снова возвращаться к делам Франциск уже не стал, подспудно опасаясь выудить на поверхность еще какие сюрпризы. Выйдя от брата, поднялся в комнаты жены – впрочем, и это нынче было «делом».

     – Где… ее величество? – Франки проводил взглядом реверансы гувернанток.

     – В капелле, – выдохнула одна из них.

     Отмахиваясь ото всех по пути, Коранету сбежал по ступенькам, выйдя из паласа со стороны сада, и уже безлюдными тропками, знакомыми с детства, дошел до дверей замковой капеллы.

     Помещение молельни не было рассчитано на большое количество народа: при всем своем желании оно вместило бы от силы сотню людей. А сейчас и вовсе был лишь один посетитель: Амалия сидела на лавке первых рядов, с головы до пят одетая в черное.

     Изредка по периметру капеллы проходили дьяконы, заменяя свечи. Заметив на пороге его величество, служители быстро покинули комнату, повинуясь кивку головы.

     – Кто-то умер, ваше величество? – Франциск присел на лавку впереди жены, облокотившись о спинку мебели.

     Посмотрев на короля, Амалия поправила шелковый платок, постоянно норовящий сползти с головы.

     – Скажите мне, миледи, – Франки опустил голову на руки, не сводя глаз с жены, – почему вы просите о прощении бога, если изменили – мне?

     – Вам… будет достаточно моих извинений?

     Маля была уверена, что сможет разговаривать с мужем спокойно и достойно; но к горлу снова подкатился комок, а слова приходилось выталкивать силой. Да и то получался какой-то сдавленный шепот.

     – Нет, – покачал головой Франциск, проведя рукой по щеке Амалии. – Вы уезжаете, мадам. К вечеру вы должны быть готовы…

     – Франки… – не сдержалась молодая королева, тут же позабыв и о достоинстве, и о спокойствии: слезы проложили дорожки из ее глаз, закапав на платье. – Франки, не отсылай меня…

     Прекрасно понимая, что порой ссылки совершенно не магическим образом становятся пожизненными, да еще и в местах, даже богами забытыми, Амалия цеплялась сейчас за руку мужа, как завороженная умоляя оставить ее в замке. Она сбивалась с собственных слов, слезы застилали глаза, мысли путались, пульсируя лишь пониманием, что ей, может, уже никогда не вернуться.

     – Довольно, – выдохнул Франциск, поднимаясь и стряхивая руки жены. – Если вы не будете готовы к вечеру, то уедете в чем есть и без багажа.

     Он столько раз спорил с ней в своих мыслях в эти дни – и не нашел сейчас сил и решительности на дебаты, неожиданно испугавшись, что поддастся на уговоры и заверения. Потому что поддаться хотел. Простить, забыть, начать заново… – обвинить себя же!

     И не мог.

     Ни как король.

     Ни как мужчина.

     Ни как не-человек.

     – Ты заявил бы о союзе, зная, кто стоял за Катериной?

     Тор нашел отца во дворе седлающим рысака: Витольд не желал задерживаться в Буртере лишние часы, заторопившись в свое поместье разве что не в ту же минуту, как Тор вернулся.

     – Да, – коротко ответил он, застегивая ремни.

     – А что-нибудь это знание изменило бы? – настаивал Тор, не обращая внимания на конюхов, снующих поблизости.

     – Это зависит от личности сего гения, – подтянув стремена, Витольд поднялся в седло.

     – И какая судьба была бы у этого гения? – Тор ухватился за поводья коня.

     Посмотрев в глаза сына, Нарье подался вперед, облокотившись о луку седла:

     – Тор… говори, – тихо посоветовал он. – Или позволь мне уехать, наконец.

     Витольд нашел совершенно простую отговорку, куда он так торопится: «Сомн ждет». Тору оставалось только поверить: действительно, не тянуть же за собой беременную жену, рискуя ребенком в двухдневном галопе. И заставлять Сомна ждать, плетясь шагом, тоже не дело…

     – Езжай, – Тор отпустил поводы, отступив.

     Конь затоптался на месте, чувствуя нетерпение наездника сняться с места, но Витольд всё еще медлил. Наконец выматерившись, спешился, выжидательно посмотрев на сына.

     – Что ты сделаешь с тем, кто стоит за Катериной? – повторил свой вопрос Тор.

     – Совершенно ничего, – неожиданно ответил Вит. – Я его даже видеть не хочу.

     – Прости? – не понял Тор.

     – Ты, похоже, лучше меня осведомлен о сей личности. Вот ты и решай сам, что с ним делать. И как. И когда. Только не опоздай.

     – Как… я?

     – Ну а что ж, мне за тебя решать? Или ты собрался плестись за мной по пятам, Нарье?

     Тор в растерянности смотрел на отца, ожидая, что это окажется всего лишь неудачной шуткой… игрой слов… что он ослышался, наконец!

     – Ты почему пошел за мной, Тор? – вздохнул Витольд. – Ты сам-то это знаешь? А уверен, что тебе вообще нужен провожатый? Ты ведь даже не назвал мне имя Катерины, когда узнал.

     Невольно метнув взгляд на уже тающий иероглиф окончания охоты, Тор мысленно выматерился: там стояло лишь короткое «чел». Поистине, это было совершенно гениально с его стороны произнести сейчас ее имя.

     – Тор, мне нужны союзники, – тихо поведал Витольд. – А не пленники собственных сомнений. Так что тот, кто стоял за Кэт – на твоей совести.

     – Гуря сказала? – прошептал Тор.

     Варлок – чужая, вынужденная всю свою жизнь прятаться и опасаться ведьм – доверяла его отцу больше, чем его собственный сын; знала его лучше; понимала, чем он живет и к чему идет.

     – Езжай, Тор, – Витольд снова поднялся в седло. – Дела нужно завершать.

     Отъезд ее величества в неизвестном направлении вызвал в замке Коранету фурор. Горничные метались, спешно набивая сундуки тряпками, лакеи мужеского пола без конца сновали от покоев королевы до повозок, таская вещи, а дворецкий срывал горло, командуя всеми слугами сразу и никем конкретно в итоге.

     – Сумасшествие какое-то, – прошептал Сермуш, наблюдая погрузку из окна своего кабинета.

     – Кто ее сопровождает? – хмурилась Кара.

     – Один из отрядов кавалеристов, – Дурб разлил вино, в отличие от четы Коранету оставаясь совершенно безразличным к судьбе молодой королевы.

     – Серм, так нельзя, – кошка посмотрела на мужа, усевшись в окне.

     – Скажи спасибо, что он ее не линчевал, – кивнул королевич.

     – Я не про ссылку, – поспешно объяснила Кара. – Нельзя вот так вышвырнуть Амалию из замка с сопровождением кавалеристов…

     Вытянув руку, кошка взяла кубок с вином, кивнув Фаррину.

     – А ты ожидала, что Франки сам ее… сопроводит? – огрызнулся Сермуш.

     – Нельзя так, Серм, – повторила кошка.

     – Черт! – снявшись с места, Коранету быстро вышел из кабинета, на ходу вылавливая первого попавшегося лакея и отдавая распоряжения.

     Кошка закусила губу, подмигнув Дурбу.

     – Даже не смотри на меня, – тут же встрепенулся он, – я не поеду!

     – Фаррину! – Сермуш заглянул в кабинет, и летун вздрогнул, расплескав бордовую жидкость. – Снимай свой зад с кушетки, личный ты, или где!

     Амалия больше походила на побитого воробья. Сидя на кровати, она время от времени провожала взглядом сундуки, выплывающие из ее покоев на руках мужчин, никак не реагируя и совершенно не принимая участия в собственных сборах.

     И когда в спальню вошел Сермуш, даже не сразу узнала его, погруженная в свои мысли.

     – Конечно, ваше высочество, – прошептала королева, – это должны были быть именно вы.

     – Амалия, как вы смотрите на прогулку по воздуху? – Сермуш опустился перед ней на корточки, взяв за руку.

     Подходя к покоям Франциска, кошка обернула глаза и улыбнулась стройным рядом заостренных зубов – стражи расступились.

     – Франки! – пропела полукровка, и монарх поднял на нее недоуменный взгляд, оторвавшись от переплета; Кара уронила взгляд. – А ты чего на полу?

     Франциск приподнялся на медвежьей шкуре перед камином, усевшись и подтянув ноги:

     – Потому что мне так удобнее. И ради чего ты отвлекаешь меня от книги?

     – Я смотрю и стол переставил, – задумчиво протянула Кара, припоминая, что раньше этот монстр стоял непосредственно у камина, где сейчас так «удобно» устроился его величество.

     – Ты пришла высказать свое мнение? – уточнил Франки.

     – А что? – кошка снова перевела взгляд на деверя.

     Сермуш накинул на плечи Амалии светлый плащ, надежно укрыв копну ее волос под капюшоном. И пропустив девушку впереди себя, вышел следом, свернув к винтушке.

     А через минуту из покоев ее величества вышла одетая в черное горничная, прискорбно опустив голову и прошествовав к парадной лестнице в окружении прочих слуг.

     – Я вот спросить хотела, – кошка налила себе вина, не дождавшись предложения от Франки, – а ты куда так сорвался? Во второй раз, – уточнила.

     – Кара, – вздохнул ведьмак, – твое любопытство просто удивляет меня порой…

     – Пока еще есть… люди, – кошка не подобрала иного слова, – которые могут сказать: я прожила дольше твоего, Франки, – она сделала театральную паузу, совершенно не театрально плюхнувшись на кушетку. – Я тебя ведь предупреждала. А тебя в Балью потянуло-таки…

     – Ты же видишь, что я здесь, – резонно заметил Франциск, оставшись спокойным. – Один.

     Амалия замешкалась, увидев белоснежного единорога, послушно лежащего на взлетной площадке. Сермуш был уже в седле, протягивая ей руку.

     – А если Франки узнает? – прошептала королева.

     – Конечно, узнает, – заверил ее Коранету, – когда успокоится.

     – Он же… вас…

     Сермуш усмехнулся, опустив голову.

     – Вы поразительная женщина, Амалия, – признался Сермуш. – Но вы потерялись в демонах, опасаясь не того, – серо-голубые глаза зацепили королеву. – Идите сюда, пока наши с Карой усилия не пропали зря.

     Дурб помог «королеве» забраться в повозку, ненавязчиво загородив девушку собой на случай, если Франциск наблюдает-таки за отъездом супруги из окна своих покоев. И закрыв дверцу, кивнул извозчику: «Трогай».

     Следом за экипажем с гербом поплелись и повозки, груженые скарбом ее величества – какое-то время Амалии придется обходиться очень ограниченным гардеробом, пока ее вещи петляют по просторам Сомонии.

     – Витольд мечтал о возрождении расы ведьм, – задумчиво проговорил Франциск, пройдясь до окна и проводив взглядом удаляющиеся повозки. – Вот ему возрождение.

     Кошка подавилась вином:

     – Маг-оборотень?! Зуб даю, Вит даже в ночном кошмаре такого не видел.

     – Ему не снятся сны, – Франки отвернулся от окна, присев на подоконник. – Но, вроде, тебя не беспокоила идея поездки в Балью, когда мы еще только возвращались, – припомнил он.

     – Девочку жалко стало, – улыбнулась кошка, опуская кубок на низкий столик.

     – Она будет в порядке, – Франки посмотрел полукровке в глаза.

     – Ну да, – кашлянула та, поднимаясь. – Я попрошу Рамора навестить ее. На всякий случай.

     Ведьмак поджал губы – Кара усмехнулась, уловив его эмоции.

     – Только не долго, – прошептал Франциск, и кошка вышла, осторожно прикрыв двери.

     Курт проснулся от ощущения взгляда. Еще даже не повернувшись к незваному гостю, он вполголоса выматерился:

     – Тебе какого черта?

     – Ты так приветствуешь всех старых знакомых? – спокойно спросил Джардан, упершись локтями в подлокотники кресла и сцепив пальцы.

     – А ты за всеми подглядываешь? – не остался в долгу волк.

     – Не, только за тобой, – качнул головой ламия.

     Курт подцепил одежду, откинув простыню и поднимаясь с низкой кровати.

     – Гуря в порядке? – спросил мрачно.

     – Да. Спасибо, что спас ее.

     – Я сделал это не ради тебя, – Курт протопал до стола, недовольно взвесив в руке полупустой кувшин и хлебнув из горла.

     – Да какая разница, ради кого, – резонно заметил Джардан. – Я здесь не из-за нее, Курт.

     – Другая твоя сестра мне не интересна, – волк посмотрел, наконец, на ламию, подперев стену и время от времени отпивая вино.

     – Даже не спрашиваю, где ты столкнулся с Нифой…

     – Точно – Нифа, – кивнул Курт.

     – На границе Тастонии есть город, – ламия посмотрел волку в глаза. – Называется Махта. В двух часах на запад от него, через лес, живет смешанная семья. Тебе стоит навестить их. Я дождусь тебя там.

     Волк отставил опустевший кувшин:

     – И на кой черт они мне сдались?

     – Мы с Гурей в свое время помогли им. И они согласились приютить Януша, – ламия сделал паузу. – Он твой сын, Курт.

     – Гуря назвала моего сына Янушем?..

     Усмехнувшись, Джардан щелкнул пальцами, и волк проснулся, резко сев на кровати.

     «Услуга за услугу, Курт», – пульсировали в голове последние слова ламии.

     На ощупь найдя одежду, волк быстро оделся, вывалившись из комнаты.

     – Дура, – шептал он, кивая бойцам в ночном дежурстве у выхода из землянки, – как можно назвать парня… Янушем!!

     Обернувшись, Курт взял направление в ближайший город – узнавать дорогу до Махты.

     Когда Сермуш осторожно откинул простыню, опустившись рядом с женой и начиная прокладывать поцелуями дорожку по ее руке, кошка поморщилась сквозь сон, вяло пытаясь отмахнуться.

     – Всё в порядке? – пробубнила она, не открывая глаз.

     Сермуш с Дурбом обернулись за два дня.

     Нырнув в дверку, даже не спешились: «В вашем положении, Амалия, по воздуху сподручнее», – тут же снова разогнавшись и взяв курс на Балью. Франциск отписал для ссылки жены один из замков на северной границе своего королевства. Его башню, если быть совсем уж точными. Сермуш не хотел даже задумываться, какую участь Франки предполагал для бастарда.

     Когда единороги приземлились снова, Амалия скользнула из седла в руки Дурба и осмотрелась. И пока Сермуш отдавал распоряжения дворецкому, пока слуги метались по «замку», снова не предупрежденные заранее о прибытии постояльца, королева прогуливалась по саду в сопровождении графа Фаррину, слушая его рассказы о поместье.

     – Это моя резиденция, миледи, – Сермуш нагнал их среди деревцев. – Здесь вам будет уютно и спокойно… – он запнулся, запоздало подумав, что последнее слово было не к месту.

     – Сколько я могу находиться здесь? – тихо спросила Амалия, споткнувшись о слова, что резиденция – его высочества.

     А не Франциска.

     – Пока не вернетесь домой, – чуть улыбнулся Сермуш, коснувшись шляпы и прощаясь.

     Поднимаясь в седло, Дурб недовольно посмотрел на брата:

     – Тебе не следовало оставлять ей пустую надежду.

     – Я могу поспорить на полкоролевства, что Франки вернет ее, как только она разрешится, – кивнул Сермуш.

     – На кой черт мне твое королевство, – пробубнил летун, разгоняя единорога.

     На пути в замок братья остановились в городке у подножия холма: «А теперь надо оправдать наше отсутствие, – Сермуш подмигнул Дурбу, открывая дверь в дом Иерия. – Сделаем вид, что мы ездили за виконтом к черту на кулички».

     Впрочем, делать вид особо не пришлось бы: Дурб с Сермушем ожидали прибытия Михаэля с дьяконом целый день.

     Королевич только удивленно икал на выдумку Иерия. После того как Ксанф убедился, что приехали за виконтом, он важно кивнул, тут же покинув дом, и через некоторое время раздался причудливый перезвон с колокольни церкви.

     – Вроде рано еще для обедни… – пробубнил Дурб, медленно вышагивая из угла в угол.

     – Это не к обедне, – протянул Сермуш, в отличие от брата спокойно сидевший в углу, листая один из переплетов из библиотеки батюшки.

     – Так где же Миха? – Фаррину остановился, посмотрев на кузена.

     – Да черт его знает, – пожал плечами тот. – Я просил Ксанфа укрыть – вот он и укрыл.

     – От себя укрыть просил, что не знаешь, где?

     Коранету посмотрел на брата поверх книги: «От демонов».

     Сермуш обнял жену, прижимая ее к себе:

     – Да, всё в порядке, – прошептал.

     – Серм, я только уснула, – бубнила кошка.

     – А ты представь, что это сон, – Сермуш собрал в ладони шелковую ткань и потянул вверх.

     Распахнув налившиеся золотом глаза, Кара проснулась...

     Июнь 2013 г. – Май 2014 г. Португалия, Вузела