Мир Аубердиния, королевство Сомония.

     Первый месяц лета в пятнадцатый год правления Фладиса сог'Коранету

     Двенадцать капитанов эскадронов его величества спешно поднялись по мраморным ступеням. Закручивающиеся с нижнего этажа, две лестницы вели в просторный круглый зал для военных совещаний. Распахнувшиеся дубовые двери впустили в помещение сквозняк, колыхнувший на стене знамена с гербом сог'Коранету: на зеленом фоне красовался белый единорог с расправленными крыльями, поднятый наездником на дыбы.

     Семья сог'Коранету правила землями Сомонии с незапамятных времен – с тех, когда королевство только еще начало оформляться. И ни разу не уступила трон другой фамилии, неизменно доказывая свое превосходство то силой мышц, то силой разума.

     Последним в зал совещаний поднялся Фладис. Его капитаны стояли перед прямоугольным мраморным столом, ожидая монарха. А монарх хмурился, вышагивая по залу. Он первым обнажил меч, остановившись во главе стола, не глядя протянул руку в сторону и с небольшим нажимом вогнал клинок на четверть в прорезь на полу.

     Двенадцать капитанов лязгнули сталью, следуя примеру короля. Фладис поднял голову к сводчатому потолку; за пришельцами бесстрастно наблюдал выточенный в камне глаз в сфере, сквозь стеклянный зрачок пробивались лучи солнца.

     Совет пройдет на ногах.

     Это место считалось «источником королевской семьи»: именно здесь, на холмах, далекий предок Фладиса выстоял с небольшой армией против первых притязателей на живописное местечко. Круглую двухэтажную постройку, ставшую местом военных советов, выстроили разве что не на костях павших.

     Один из капитанов Фладиса заговорил. Неожиданный порыв ветра из окна запутался в плаще короля; вырвавшись, пробежал по знаменам на стенах и снова улизнул на улицу. Тринадцать рысаков забеспокоились, переминаясь с ноги на ногу.

     А когда земля неожиданно сотряслась под копытами боевых коней подступающей армии, в крутом холме около двухэтажной постройки обозначилась широкая дверь, сминая траву.

     Рысаки истошно заржали, пытаясь оборвать поводы. Фладис повернул голову на шум из распахнутых окон; мечи жалобно запели в своих тисках. В руке ближайшего к королю капитана появился кинжал.

     Дверь в холме, оформившись, распахнулась, и в утро Аубердинии ступили два человека. Один из них поддерживал створку открытой: стелясь по земле, серые тени спешили навстречу незваным гостям Сомонии.

     Второй пришелец откинул капюшон и глянул на постройку, прищурившись; вздохнул, тряхнув золотой шевелюрой волос. И провел рукой в воздухе, описывая круг: шесть мужчин, выскочившие из круглого здания, так и не увидели пришельцев и их магии.

     Фладис держался на ногах еще несколько минут после ранения кинжалом. Он успел вытянуть меч из прорези, отбить два удара... но выпад оказался неуклюжим, мало что сильным, и король напоролся на клинок второго предателя. Упав, Фладис слышал скрещивающиеся мечи, крики, мат... А потом все неожиданно закончилось. Когда умирающий король снова разлепил глаза, около него сидел светловолосый незнакомец.

     – Единорог, значит, – протянул он, осматривая герб на знаменах. – Что ж... все всегда возвращается на круги своя, да, Фладис?

     Король хотел ответить, но получился лишь сдавленный хрип. Незнакомец положил руку на его лоб:

     – Умирай с миром, Фладис. Твои люди уже победили. Мы же здесь.

     ...Через несколько часов двое пришельцев ступили обратно в свой мир, плотно прикрыв за собой дверь. Никто из аубердинцев так и не обратил внимания на лишенный травы участок холма.

     Когда Дурб ступил в дверку в мир ведьм и оборотней, солнце уже занималось. Утянув единорога с собой, граф распорядился о лошади и приказал солдатикам тут же скрыться с глаз долой. А, оседлав, мотнул головой Неополю, покорно ожидающему в седле однорогого со стороны родной Аубердинии. Спешившись, почивший король натянул капюшон на самые глаза и весьма проворно для его лет и состояния мертвого оседлал вороного, ступив в чужой для него мир.

     Фаррину повел единорога по земле к поместью. Дабы не смущать солдат гарнизона – рысью. Им не надо знать, что за человек минул дверь хода. Уже подходя к небольшому замку, Неополь пустил шагом, осматривая свой новый дом. Лишних вопросов не задавал, только хмурился и покорно следовал за телохранителем сына. Он уже мертв, собственно, терять жизнь второй раз – не так и страшно.

     Не ожидавшие приезда господ, слуги заметались. Выскочивший в рассвет дворецкий на всякий случай поклонился: присланные в поместье из Кружев, они так еще и не познакомились со своими новыми хозяевами.

     – Ваше высочество? – дворецкий с сомнением осмотрел темный костюм Фаррину, уже спешившегося; конюх проворно принял летающую лошадку, приказывая себе не удивляться.

     – Нет, нет, – заулыбался Дурб. – Граф Фаррину. Их высочество прибудут попозже, к вам вышлют гонца.

     Дворецкий поклонился-таки графу, посмотрел на Неополя, откинувшего капюшон.

     – Это – его светлость герцог сог'Коранету, – представил Дурб почившего короля, разом смахнув его по титульной лестнице вниз, – дядя его высочества. Отныне он – постоялец Бальи.

     Дворецкий упал еще ниже; Неополь нахмурился еще пуще.

     Когда курятник в доме закончился, а герцога разместили, наконец, в его новой комнате, Дурб выслал слуг и закрыл дверь.

     – Этому миру безразличны наши распри и войны, – заговорил летун, – но назвать вас королем было бы очень неосмотрительно, ваше величество... Тем более с учетом последних событий. Если вы не согласны с такой постановкой вопроса, обсудите это с сыном, как только он приедет.

     Неополь покивал головой, все еще осматриваясь.

     – Это... временное пристанище? – подал, наконец, голос.

     – Нет, ваше... светлость, – улыбнулся летун. – Это – поместье Балья, резиденция Коранету в этом мире. Пока ход открыт, вы останетесь здесь.

     – То есть, я заточен... – прошелся по комнате король.

     – Все поместье в вашем распоряжении, – развел руками Фаррину. – Как и сад. Выходить за пределы наружных стен я истинно – не рекомендую, хотя бы дождитесь его высочество для первых прогулок и знакомства с новым миром. Поместье граничит с королевским замком, могут возникнуть ненужные вопросы.

     Неополь снова качнул головой.

     – Все слуги, кстати, из того же замка, – спохватился Дурб. – Не откровенничайте с ними, ваша светлость...

     Фаррину оставил почившего короля через час, на всякий случай предупредив дворецкого, что старик малость не в себе и порой путает действительность с реальностью. Слуга лишь согласился и взял на заметку, что от бедного герцога попросту избавились, чтобы он не нарушал мирную жизнь родного замка.

     А вскоре прибыл Рамор. Присутствие полукровки-оборотня, как ни странно, очень приструнило всех слуг: с этими тварями лучше не шутить. И молодого барона слушались, порой, значительно охотнее, чем иноземного герцога.

     Посмотрев на полукровку долгим взглядом, Неополь вздохнул:

     – Тебя тоже в ссылку отправили? – усмехнулся он.

     Рамор не узнавал Неополя. Властный и всегда шумный, сейчас он был словно побитый пушной зверек, покорно ожидающий своей кончины. Делать экс-королю было решительно нечего, немногочисленная библиотека Бальи очень быстро оказалась проглочена, а деревцам в садике розданы имена. И титулы. Разом отстраненный ото всех дел, Неополь затухал.

     – Нет, ты только послушай, – подал голос Сермуш, мельком глянув на жену. Кошка лежала на кушетке, закинув ноги в сапогах на подлокотник и рассматривая до блеска вычищенные носки. – Три правителя Мирных Островов Патории остались в глубокой задумчивости после последнего транша жемчуга, – зачитывал королевич текст отчета своего представителя в чужом мире, – и постановили...

     Дверь кабинета распахнулась, впуская Фаррину, и Сермуш поманил его рукой, не отрываясь от листка.

     – ...и постановили: первый правитель, что жемчуг слишком мелкий, второй правитель, что раз жемчуг мельче, чем в предыдущей партии, то его должно быть больше...

     Фаррину скинул ноги кошки с кушетки и плюхнулся. Кара поморщилась и закинула ноги на колени летуну.

     – ...а третий правитель распорядился подать обед.

     – Из жемчуга? – потеряла нить Кара; Сермуш посмотрел на нее поверх листка.

     – Ваше высочество, – улыбнулся он, – Патория обеспечивает караваны в ваш мир, чтобы Балья жила ресурсами Кружев. За это мы делимся с ними жемчугом. И эти три толстяка Патории хотят видеть только жемчуг южных морей...

     – Кара, – Дурб посмотрел на братаниху^[1], – если ты будешь задавать наводящие вопросы, мы будем обречены слушать его торговые цепочки. На это даже жизни Франциска не хватит.

     Полностью заведуя всей торговлей с чужими мирами и соседями по родной Аубердинии, Сермуш, даже среди ночи разбуженный, мог выдать все цепочки: откуда какой товар идет, где оседает в итоге и зачем он нужен. Кроме отчетов с других миров, на его столе всегда оседали отчеты о текущих нуждах родного королевства, на основании чего его высочество и выстраивал все новые и новые торговые цепочки, очень часто меняя тропки караванов.

     – ...и «южных морей» у нас – нет, – продолжил Сермуш. – А посему мы делимся с нашими аубердинскими соседями столь редкими у них злаками и получаем оттуда...

     – ...то, что нужно трем толстякам, – тут же вставил Дурб. – Серм, переплеты готовы.

     – Кстати, Фаррину, вино, что ты сейчас уничтожаешь – завезенное, – улыбнулся Сермуш. – Ибо наши виноградники разве что на изюм годны...

     Кара закатила глаза и рывком встала; Дурб расплескал вино на камзол.

     – Писанину отвезу я, – сказала кошка. – Заодно к Тору заверну, – и вышла.

     – Черт, – Фаррину начал размазывать капли по материалу.

     Сермуш шумно вздохнул и спрятал лицо в руках.

     Зиму Сомония пережила весьма сносно. Хотя начало марта королевич все еще относил к той же зиме. Вот когда советники доложат о благополучном засеве полей, а потом когда еще и засухи не случится... Тогда Сермуш и вздохнет с облегчением. Но больших излишек тех же злаков так и так в этом году не случится. Значит, надо искать их источник – для жемчуга в Паторию.

     – Неополь спрашивал о тебе, – Дурб подошел к столу королевича.

     – Затормози Кару, – попросил Сермуш, – пока она не умчалась.

     Поднявшись с кресла, вызвал секретаря, но вместо него двери кабинета распахнул Франциск, взмахом руки оставляя надоедливого камердинера снаружи. Сермуш улыбнулся:

     – Ты опять пришел прятаться от своего распорядителя?

     – Я пока плохо понимаю, зачем он вообще нужен, – поморщился юноша.

     – Чтобы твоя голова не распухла.

     Сермуш кивнул втекшему в комнату секретарю, повелев привести его стол в порядок – как всегда. И тут же отослал: он планировал диктовать, но раз Франки здесь, придется пересмотреть планы.

     – Советники мечтают женить меня, – закусил губу молодой король, когда секретарь брата прикрыл за собой двери.

     – Они будут мечтать об этом даже когда ты женишься, – улыбнулся Сермуш, открывая окно.

     – Предлагают двух... принцесс...

     – Что, только двух? – засмеялся Коранету.

     – Из королевства брата матери... И из более дальнего...

     Все правильно: либо укрепиться в землях Ларунье, либо замахнуться на новые. И первое, с учетом «умершего» Неополя, – более разумно. Сермуш продолжал улыбаться, подбирая слова.

     – И отошлем мы твоих жен в бывший Лазатон, – выдал, наконец.

     Свою позицию старший брат высказал уже давно, с законами королевской крови эти слова никак не вязались, а потому больше их не повторял. До сегодняшнего дня, пожалуй.

     – Тебе Ноллы не хватило? – он перестал улыбаться.

     Сермуш не сомневался, что обе претендентки воспитаны достойно и обе мечтают стать женой короля – их к этому с пеленок готовили. Впрочем, Ноллу, наверное, тоже... Жить с долгом в сердце – это почетно, никто не спорит. А природу человеческую куда при этом умять?

     – Не мне учить жить ведьмака, – продолжил Сермуш. – А уж короля и тем более. Но если брат твоей матушки белены объестся, мне проще рога в воздух поднять...

     – Жизнь людей или жизнь короля, – прошептал Франциск.

     – Человеколюбие – это хорошо, Франки, – вздохнул Сермуш, – и наличием бастардов от «второй семьи» ты никого не удивишь, конечно... Свою... фаворитку женишь на каком-нибудь герцоге, чтобы склонялись перед ней пониже...

     – Прекрати.

     Сермуш прошелся по кабинету. Восемнадцатилетний король – совсем не кладезь для юных барышень. По всем понятным причинам, лучше заполучить какого овдовевшего монарха и желательно уже при смерти. Хотя, смерть – это такое растяжимое понятие... Ее, порой, и на дом вызвать можно...

     – И какой ответ ты дал совету? – полюбопытствовал старший брат.

     – В конце апреля Сомония ожидает караван герцогини^[2] Амалии Ларунье.

     Сермуш усмехнулся, изучая носки своих сапог.

     – Ну, а чего ко мне тогда пришел? – вскинул глаза на молодого короля. – Решил же уже.

     Сказал – и сам пожалел. За поддержкой Франки пришел, а не за язвами бастарда, в свое время наплевавшего и на долг, и на королевство, и на честь семьи, мало что к ней не относящийся. Франциск уже развернулся было, но Сермуш удержал его.

     По зову рассудка и правилам за Франки править должны были Сермуш с Мари. Королева стараниями кошки уже давно была оттеснена в сады со всеми «феями»: она вообще жить осталась только потому, что Сермуш поддался просьбе молодого короля. Оставлять Ларунье живой при раскрытом заговоре было, конечно, весьма неосмотрительно, и братья очень шумно разговаривали в кабинете старшего из них.

     Франки упирал на то, что мать сама попалась в свою же ловушку, и почва у нее под ногами уже давно и надежно выбита. Сермуша почвы под ногами мачехи не интересовали, а ее брату предъявят очень веские доказательства измены, если тот сунет нос в Сомонию в ответ на казнь сестры.

     Сошлись на милом растении Мари стараниями молодого ведьмака. В таком состоянии ни править, ни чинить новые заговоры уже невозможно. «Проще отсечь голову и набить чучело», – качал головой Фаррину; Сермуш с ним соглашался, наблюдая за лишенной воли мачехой в морозном саду.

     И как только Мари стала совершенно и решительно не опасна, Кара удрученно поняла, что делать ей опять нечего. А Сермуш, вздохнувший с облегчением, начал терзать совет двадцати с новой силой, постепенно сводя свою роль на нем на нет. И уже через месяц сидел на советах исключительно ради своих торговых вопросов.

     А потом и вовсе перестал на них появляться по возможности, направляя свои отчеты, как на советы при Неополе когда-то. Подобного прецедента Сомония еще не видала, но Сермуш был тверд в своем намерении доказать, что восемнадцатилетний Франциск уже способен быть королем.

     – Не обращай на меня внимания, Франки, – улыбнулся старший брат. – Истинного короля выдают его поступки, и решение твое – королевское. Все верно.

     Залетных гостей в Балье не было никогда. Вновь налаженные отношения между мирами, да еще и условие Сермуша поддерживать жизнь поместья силами Кружев, не давало даже Нариму права посещать резиденцию Коранету: иноземный королевич очень четко обозначил, что сие поместье – тихая гавань, а не проходной двор. А все деловые вопросы на месте решал граф Нарье, которому в спешном порядке пришлось стать истинным купцом.

     И посему, когда у ворот поместья замаячила одинокая фигура молодой девушки, никто даже не услышал ее призывов. Лишь ближе к вечеру ее заметил один из садовников, привычно обходящий деревца. Немало удивившись, спросил, кто такая и что надобно. Ни имя, ни цель визита не внушили садовнику сколько много доверия, и мужчина отправился на поиски дворецкого. Который, в свою очередь также подивившись, поскребся в дверь молодого барона.

     – Что там еще? – распахнул дверь Рамор.

     – У ворот некая... Веста, ваша милость, – пролепетал дворецкий.

     В иное время и в ином месте дворецкий, скорее всего, выгнал бы бедно одетую девушку вон. Но здесь ему не дали никаких указаний насчет посетителей; списков, кто допущен за ворота, не было, а за несколько месяцев он не видел еще ни единой души, пожелавшей их пройти. Да и после привезенного герцога в весьма простом костюме... да в сопровождении графа, одетого также не по-графски... а напоследок и после молодого полукровки-барона, что вообще из рук вон...

     Оттеснив дворецкого, Рамор пошел к дверям. Вскочив на первого попавшегося неоседланного рысака, повел к воротам. Удивляться на желание барона лично говорить с девушкой у кованки дворецкий уже не стал.

     Спешившись, Рамор рассматривал юное создание в хлипком плаще, уже совсем продрогшую от бдений на мартовском воздухе.

     – Два года назад, милорд, – заговорила она, – к нам в деревню приезжали путники. Они останавливались в доме моей матери дважды, – Рамор склонил голову, невольно вздрогнув от воспоминаний. – Их было пятеро, среди них была женщина...

     Веста запнулась, сама запутавшись в своих же словах. Рамора она, по всей видимости, не признала.

     – Путники сказали, что они – с Бальи...

     – Было такое, – кивнул юноша.

     – Я – дочь Лазаны, – уточнила Веста.

     – Это я уже понял. А ищешь ты кого?

     – Одного из них, – выпалила девушка, тронув капюшон дрожащей рукой.

     Рамор примерился на заходящее солнце, сам уже поежился на свежем воздухе...

     – Ты что же, пешком пришла из деревни?

     Девушка кивнула.

     Отослать ее обратно – и Веста придет в родные пенаты лишь под утро. Если вообще дойдет теперь уже. Имени «одного из них» назвать она не могла, но заверила, что узнает, когда увидит. Отворив ворота, Рамор кивнул прелестнице проходить и вздохнул: ну и что ему теперь делать?

     Уже у дверей дома распорядился приготовить гостевую для Весты, соображая, куда лучше податься: к Тору, али послать кого к кошке. Он знал с ее же слов, что, пока не утрясется новый состав совета двадцати, в Балье никто из них не появится. С другой стороны, он помнил и о своей просьбе доставить в поместье переплеты для Неополя, чтобы старик с тоски не умер, по пятому разу перечитывая местную скудную библиотеку. И кто будет доставлять – сие Рамору было неведомо.

     Снова вздохнув, пнул лакея за ужином для девушки, сам разжигая камин в комнате. К Тору или к кошке?..

     – Имени, кого ищешь, точно не помнишь? – снова спросил Весту; та отрицательно покачала головой. – С чем хоть? Может, я соображу...

     Девушка неожиданно покраснела и тут же вскочила с кресла навстречу вошедшей служанке с ужином на подносе. Накрыв, та молча удалилась.

     – Мать-то тебя не хватится?

     – Она умерла, – запахи горячей еды уже плотно завладели вниманием Весты, но она все еще смущалась.

     – Погоди, у тебя сестра была, – Рамор вспомнил, что Сермуш с Дурбом укрывали двух девок от столкнувшихся в поединке полукровок.

     – И она тоже, – потупилась Веста. – С десять дней назад. А милорд были с ними? – вскинула глаза на барона.

     – Можно и так сказать, – вздохнул Рамор. – От чего умерли хоть?

     – Заболели, – передернула плечом девушка.

     Мать слегла первая. Вроде бы, беды ничего не предвещало, но простуда перешла в лихорадку, и уже через неделю Лазаны не стало. Обе дочери, конечно же, тут же последовали примеру родительницы. Пережила болезнь только старшая. Похоронив сестру вслед матери да покрутившись в таверне с пару недель, Веста повесила на дверь замок и ушла в Балью, ни с кем не попрощавшись. И ничего толком сказать сейчас Рамору не могла, особенно – на черта пришла.

     Отодвинув кресло у стола, полукровка кивнул девушке, приглашая, все-таки, поужинать.

     А Кружева готовились к свадьбе.

     Молодой король, наконец, выбрал не менее молодую королеву своему народу. Ну, и себе заодно. Все переговоры – проведены, согласия – получены, глаза – выплаканы, а дебет сведен с кредитом в роднящихся королевствах. Впрочем, свататься Нарим приезжал не только в окружении многочисленной и шумной свиты, но и в сопровождении своей фаворитки.

     Ведьмак только поморщился на вопрос жены, как такое возможно.

     – Они не откажут, – заверил он Ноллу, не пожелавшую остаться в стороне, раз ее муж обязан сопровождать монарха в этом фарсе. – Им нужен союз с Тастонией. Нарим может хоть весь бордель с собой привезти – дело это не изменит.

     И сейчас, наблюдая за слугами всех рангов, маленькая графиня Нарье только вздыхала и качала головой: правду говорят, что все дворы совершенно одинаковы.

     Ведьмак, сутки как проводивший в путь караванчик к дверке на Аубердинию, искренне пожелал всем слугам во всех мирах провалиться сквозь землю с их суетой, а церемониймейстерам – всем разом выжить из ума и сгинуть с его глаз. Ибо именно последний отыскал-таки графа в комнатушке, смежной кабинету барона Шанода, и тут же начал скороговоркой упрашивать повторить торжественную часть свадьбы. Настьен зашелся в смехе, а Торель поплелся за церемониймейстером вон из паласа – повторять.

     – Ваше сиятельство, сначала должны быть...

     – Цветы, – подсказал Тор, выбрасывая руку вверх; в небе распустились искорки в виде розы.

     – Да, да, – запричитал церемониймейстер. – Затем?

     – Гербы, – снова выброшенная рука.

     Нолла, с балкона наблюдающая репетицию уже в десятый раз, улыбнулась.

     – Правильно, отлично, – лепетал церемониймейстер. – А потом?

     – А потом, ваша милость, – вздохнул Тор, – ваш распятый в небе труп, если вы не оставите меня в покое! – рявкнул.

     В вечернем небе звезды выстроились в виде распятого толстяка, и барон зло посмотрел на ведьмака; Нолла рассмеялась.

     – Ваше сиятельство, – процедил барон, – церемония венчания – через неделю, наш король останется очень недоволен, если что-то пройдет не так...

     – Я тебе не замковая калитка, чтобы меня заклинило, – огрызнулся граф. – «Не так» я могу разве что воду сотворить, подав вино, но не твоими чертовыми цветами в небо кидаться!

     Сия идея – привлечь способности ведьмака к свадьбе – пришла в голову первому церемониймейстеру. Он очень долго вился вокруг графа, выспрашивая о его «чудесах», столь же долго надоедал и Нолле – пока ведьмак, считай, за шкирку не оттащил его от жены, пообещав и цветы, и гербы, и скачущих лошадей по небу, только чтобы барон оставил семью Нарье в покое, наконец. Но десятая репетиция за неделю вычерпала все терпение Тора. Однако отступать было уже некуда: Нарим воспринял новшество своего церемониймейстера с таким восторгом, что отказаться от представления было уже попросту невозможно.

     Развернувшись на каблуках, барон быстрым шагом ушел в палас, тут же накричав на дворецкого.

     – Ваше сиятельство! – подскакавший капитан гарнизона спешился, упав в поклоне графу. – У калитки вас спрашивают.

     Вздохнув, Тор вскочил на рысака капитана, заставив того плестись обратно пешком.

     – Тор, твою магическую мать! – взревел Курт, когда ведьмак шагнул за крепостные стены. – Вбей уже в мозги этих идиотов, кто я!

     – Ведьма – мой отец, а не мать, – спокойно поправил волка Тор, пропуская в калитку впереди себя. – А чтобы «вбить», надо выстроить у ворот весь гарнизон и заставить их любоваться тобой минимум неделю... Придумай себе уже титул какой, я впишу тебя в посетители Кружев. У меня язык не поворачивается попросить за «волка Курта». А ты чего на ночь глядя?

     Но Курт хмурился, никак не реагируя на подначки ведьмака, и когда они вошли в комнаты семьи Нарье в паласе, буркнул выставить заслон. Брови Тора взлетели вверх, рука чиркнула воздух...

     – Ко мне представитель Нарима приходил, – начал волк. – Нас... приглашают на войну.

     – Ты войну со свадьбой не перепутал часом? – уселся в окне ведьмак.

     – С Даринией, – уточнил волк; Тор икнул.

     – Как – с Даринией?

     Королевство Дариния, если ведьмак правильно помнил, расположилось примерно у черта на рогах. И чтобы пройти туда, для начала нужно было бы пересечь земли Ропетрии...

     – ...с которыми Нарим и роднится, – пролепетал Тор.

     – Наконец-то ты начал соображать, – очаровательно улыбнулся волк, уничтожая вино.

     Как только на рассвете мост тронул землю, массивная повозка бродячего цирка начала неуклюже забираться на плато, со всех сторон страхуемая силачами труппы. Стражники, как по команде, склонили головы на бок; один из них бросился за капитаном: что делать с такими гостями ведомо не было.

     Кара лениво перемахнула через перила балкона на втором этаже паласа и выпрямилась, потянувшись. Безделье – не означает, что полукровка не должна поддерживать себя в форме. Однако и по сей день помогать королевне в этом безумии соглашались только солдаты, когда-то жившие с семьей Коранету в Балье. Остальные – опасались.

     – Капитан Дорок, – Кара распахнула дверь домика, окруженного постройками казарм для солдат.

     – Вы опять дух из парней желаете выбить, ваше высочество? – мужчина учтиво поклонился, выходя на зов.

     – Желаю, – улыбнулась кошка, отращивая клыки.

     Она ни разу никого не покалечила. Так, легкие синяки да тумаки, не более того. А вот к деревянным куклам больше не подходила: в щепы они разлетаются слишком уж быстро.

     – Десять или двадцать, ваше высочество? – капитан нацепил шляпу, выходя на крыльцо вслед королевне.

     – Да сколько согласятся, – поморщилась Кара; приказывать воинам она не собиралась.

     И через двадцать минут одевшую бронь полукровку окружила толпа очень громких солдат. Кара вытянула клинки, выбросив их в стену ближайшей постройки – на всякий случай. Лязгнули мечи – и забарабанили по щитам, выбивая такт. В круг ступили пять солдат; кошка размяла шею.

     – Понеслись, мальчики, – улыбнулась.

     Чтобы докричаться в лязге стали до капитана, солдату, прибывшему от ворот, пришлось спешиться с рысака и нагнуться к уху Дорока:

     – Там циркачи прибыли, что делать-то с ними? Гнать?

     Капитан проводил взглядом очередного солдата, ухнувшего на пятую точку, покачал головой и повернулся к солдату:

     – Зачем гнать... Может, хоть они отвлекут нашу королевну от казарм, наконец, – улыбнулся он.

     Солдат тут же вскочил на коня, рысью ведя обратно к воротам, а воздух разрезал пронзительный свист, вырвавшийся из легких графа Фаррину. Кара распихала солдат, всех разом на нее навалившихся, сняла бронь и шагнула из круга; военные разочарованно загудели.

     – Серм готов выдвинуться? – Кара поравнялась с летуном; кто-то из солдат осмелился подойти, возвращая королевне кинжалы.

     – Готов или нет, уже не важно, – граф повел кошку от казарм. – Нарим женится, и Коранету приглашены.

     Путь от казарм до паласа не близкий, но единороги Дурба и Кары лишь плелись за хозяевами.

     – А еще, – продолжал Фаррину, – с час назад пришел гонец от Тора.

     Миновав, наконец, постройки казарм, пара вышла на широкую дорогу от моста в крепостных стенах до паласа; подковы единорогов звонко застучали о камни. Развернув небольшой конвертик, Кара прочитала и остановилась.

     – И Франки знать это не надо, – Дурб взял кошку под локоть, снова утягивая вперед.

     – Ясное дело, что не надо, – промямлила та и обернулась на шум позади: повозка циркачей выбивала из мощеной дороги столько шума, что захотелось оглохнуть, только чтобы не слышать таких звуков. – Что за балаган!

     – Бродячие артисты, – Дурб поспешно увел единорогов с дороги.

     Неополь не жаловал ни менестрелей, ни трюкачей, ни циркачей... И этот факт был известен каждому крестьянину королевства. Но пристрастия молодого короля – пока не ведомы его подданным, вот замок Коранету и начал подвергаться набегам всевозможных групп, трупп и разносторонне одаренных людей, надеющихся задержаться в крепостных стенах уже «придворными».

     Вскорости цирк расположится на дворцовой площади, надеясь завладеть вниманием королевской особы.

     – Да сойдите вы уже с дороги, черти! – крикнула Кара, и возница начал спешно вести кобылу с камней на утоптанную землю; тише, впрочем, стало не на много.

     Залатанный тент повозки откинулся, и на кошку воззрилась молодая девушка в платье-балахоне. Спрыгнув на землю, поклонилась, так и не определив титулов по темным одеждам, залепетала извинения за шум.

     – Ходу прибавьте, – сбавила тон Кара. – Чем быстрее доберетесь до площади, тем быстрее замолкните, наконец...

     – Когда они доберутся до площади, – подал голос Дурб, – шума будет еще больше.

     Вскочив на единорога, кошка повела его по земле к паласу.

     Тор разбудил волка пинком в сознание, и тот недовольно поморщился. Идти обратно в землянку ночью смысла никакого не было, а ведьмак не противился желанию серого занять одну из комнат Нарье.

     – Иди короля своего пинай, – пробурчал волк, разлепляя глаза, – оставь меня в покое.

     – Нет мне резона короля пинать, – распахнул окна ведьмак. – Пока – нет. А вот мы с тобой, Курт, снимаемся через полчаса.

     – Да что ты! – волк сполз с кровати, одеваясь. – Куда бежим?

     – К пумам, друг мой, к пумам.

     Курт забыл умываться и замер над лоханкой с водой, поймав тряпку, брошенную ведьмаком.

     Несмотря на раннее утро, Тор уже успел побывать в комнатах барона Шанода, очень убедительно попросив его не давать Нолле скучать. В основном, чтобы она задавала поменьше ненужных вопросов. Настьен – не военный человек, на поле брани лично не выдвинется. Но люди с его земель уже подтягиваются к крепостным стенам Кружев, в чем барон и признался, вздохнув.

     – Армии вассалов разобьют шатры на поле, недалеко от замка, – говорил Настьен раннему визитеру. – После свадебной охоты король выдвигается в Ропетрию. Вместе с королевой.

     И именно последнее примечание Тору не понравилось.

     – Кого купил монарх Ропетрии из перевертышей? – Курт вывел ведьмака из раздумий над словами Шанода.

     – Настьен сказал, что, вроде бы, медведей.

     – И только?

     Двери открылись, и в смежную комнату юркнули две служанки, повинуясь колокольчику: Нолла проснулась и пожелала быть умытой, одетой и причесанной. Проводив девчушек взглядом, Тор вздохнул:

     – Это мы узнаем чуть позже, я подозреваю...

     На пути к крепостным стенам мужчины старались не торопиться, ведя коней разве что не шагом: переворачиваться волком на замковой территории Курту очень не рекомендовалось. Тор спиной чувствовал взгляд Ноллы с балкона, и совершенно не желал давать ей повода волноваться. О скором походе замок пока не гудел, разговоры еще не покинули стен королевского кабинета. Даже, вон, до ведьмака не дошли... А Тору, как ни погляди, по-любому сопровождать Нарима.

     У моста Курт спешился, отдав поводья солдатам: на лапах серому привычнее и сподручнее. Тут же перевернулся, и Тор пришпорил, еле поспевая за волком.

     Лесничий, завидев путников, махнул рукой, приветствуя. Ведьмак изо всех сил пытался не выдать волнения, но Даран только прищурился и в лоб спросил, что за дела творятся, раз граф из замка сорвался. А узнав о скорой войне, только рукой махнул: у молодого короля кровь закипела, на подвиги потянуло... Тор натянуто улыбнулся; хотел бы и он разделить мнение старого лесничего.

     Землянку волков оставили в стороне, сокращая дорогу в горы. Брать бойцов Курт все равно не собирался, нечего пумочек нервировать толпой визитеров. И к широкой расщелине путники подошли, когда солнце только коснулось горизонта.

     Пумы не случайно выбрали именно это место. Два каменных плато разделяла пропасть, перепрыгнуть которую под силу лишь оборотню. А вот докричаться до пещер на другой стороне вполне можно. Невысокие горы красовались черными глазами-входами; двери были навешаны уже глубоко в пещерах. Плата за спокойствие – дневной свет, никогда не пробивающийся в жилища пум. Впрочем, огромные кошки предпочитали весь день проводить снаружи: по верху их гор раскинулась степь.

     Тор пронзительно свистнул, Курт обернулся человеком, усевшись на край расщелины.

     – Оглохли они, что ли, – проворчал ведьмак и снова свистнул.

     А когда так и не дождался хоть какой морды из пещер, спешился, встал на колено и кулаком тронул землю; Курт покачнулся и тут же вскочил на ноги.

     – Дурак! Мы же в горах!

     Несильное землетрясение колыхнуло и пещеры через расщелину.

     – Спокойно, серый, я в горах не один год прожил.

     В темноте проема показалась огромная кошка, осматривая путников. Лениво пройдясь перед пещерами, ступила на выдающийся над пропастью камень и мягко прыгнула через пропасть. А обернувшись, оказалась Морисом.

     – Вы меня от жены... оторвали, – вместо приветствия заговорил он.

     – Нарим на войну собрался, – уселся напротив него ведьмак.

     – А мне что за дело?

     Пумы не отличались воинственностью характера. Охоты им хватало за уши, чтобы кровь разогнать. И к их горам за помощью короли уже давно не совались: бесполезно.

     – Приглашаю тебя присоединиться, – отозвался ведьмак. – Очень настойчиво приглашаю, – уточнил.

     Морис уперся взглядом в глаза ведьмака.

     – С чего бы это?

     – В этой сваре, – голос Тора был тихим, – затронутся интересы кошки Гонта, Морис. А именно она уберегла твой клан от проблем.

     Пума рассмеялся, закинув голову.

     – Она уберегла крестьян, ведьмак, а не пум.

     – А что последовало бы хаосу в деревнях? – не дрогнул Тор. – А стычке со своим же королем?

     Морис резко перестал смеяться и снова поймал взгляд ведьмака.

     А последовало бы очень много проблем бытового характера, как то: поиски нового места в соседних королевствах. И сейчас пума уже хмурился, признавая правоту слов треклятого Тореля.

     – Она убила моего брата, ведьмак.

     – Ну а ты убил ее названную сестру, – отозвался Тор. – Или ты хочешь попробовать убить еще и меня, как ее названного брата? – усмехнулся.

     Схлестнуться с сыном сильнейшего Морису хотелось в последнюю очередь.

     – Твоя кошка сама же на меня набросится, как только завидит. И помяни мое слово, я – обернусь пумой!

     – А я вас обоих в кадку с водой брошу, чтобы остыли, – усмехнулся Тор. – Все, что мне от тебя нужно – поддержать Кару. Она избавила тебя от проблем, Морис. Будь доброй пумой, ответь тем же...

     Кара облокотилась о высокие каменные перила балкона и посмотрела на дворцовую площадь. Циркачи, пару часов назад закончившие свое представление, завели по новой. Около облюбованного ими помоста для казни снова начала собираться толпа. Жители замковой деревни недовольно ворчали: солнце садится, мост скоро будет поднят. И если они не успеют оставить замковую территорию, придется по одному протискиваться в калитку – и получить вполне справедливое негодование стражей. А, может, еще и плети по спине отведать.

     Сермуш вышел к жене, став рядом.

     – Завтра снимаемся к двери, – он бросил взгляд на помост. – Что это за цирк?

     – Они не придумали себе названия, – протянула Кара. – Хотя я предложила бы «Тысяча и одно падение».

     Виселицу лишили верхней перекладины, натягивая между столбами канат, пока размалеванные карлики выбивались из сил, потешая толпу неуклюжими трюками, то и дело ухая в мартовскую грязь со сцены.

     – Надо позвать лекаря, – Сермуш тоже оперся о перила, чуть улыбнувшись. – Еще не хватало, чтобы кого из них полуживого в гроб положили. Ожившие мертвецы больно уж громкие.

     Когда по приставленной к столбу лестнице поднялась девушка, ей подали длинный шест; тут же подожгли оба его конца, и канатоходка выпрямилась. Закатное солнце лизнуло ее точеную фигуру, грозясь ослепить.

     Кара опустила глаза.

     – Свалится ведь, дура. Три метра...

     Девушка сделала несколько осторожных шагов вперед; факелы на шесте покачивались в такт ее движениям, оставляя кровавые росчерки в воздухе. Дойдя до середины, девушка остановилась, раскачивая канат. Сермуш на мгновение прикрыл глаза.

     Не выдержав, Кара ухнула с балкона, а выпрямившись, заметила Франки в стороне. И Дурба с Натолем и Шаниром, стоящих поодаль от молодого короля. Как бы летуны ни противились идее переходить в полное распоряжение Франциска, при необходимости они всегда были подле юноши.

     Кивнув Дурбу, кошка осторожно подошла к мосткам, распихала толпу, подтянулась на руках и присела на сцену, глазами ведя канатоходку. А та, раскачав свою весьма сомнительную опору под ногами достаточно сильно, снова двинулась вперед. Толпа замерла на вдохе. Кара не сомневалась, что ее не узнают: королевна не имела привычки снимать широкополую шляпу, равно как и выкрикивать свой титул на людях, постоянно затягиваясь в темные мужские костюмы без каких-либо знаков отличия.

     Когда фигура девушки качнулась первый раз, Кара сняла-таки шляпу, отложив ее в сторону. А когда нога циркачки не нашла опору, кошка сорвалась с места... и остановилась: девушка неожиданно четко поставила ступню на канат и благополучно добралась до бревна, сама не веря, что не встретилась с досками сцены.

     Кошка повернулась в сторону довольно усмехнувшегося молодого ведьмака и подняла с пола свою шляпу, покачав головой. В простом камзоле, в тени арок паласа король так и остался всеми незамеченный.

     – Ваше сиятельство, – повернул голову Франциск, – распорядитесь разместить артистов в гостевом домике. И попросите их задержаться в нашем замке.

     – Конечно, ваше величество, – кивнул Фаррину.

     По толпе прошелся шепоток, и люди упали в поклоне перед ее высочеством. Вздохнув, Кара нацепила свою дурацкую шляпу и быстро потопала к паласу.

     Жила кошка в своем лесу и никого не трогала. И были все ведьмаки со своим желанием страховать юных канатоходцев магией далеко за высокими крепостными стенами.

     Секретарь Сермуша затушил свечу в своей каморке и устало растер лицо. Он сидел всю ночь, снова «отписывая на чистовую». А между тем, мужчина уже отметил сорок-какое-то день рождения, глаза начинали подводить, а рослый сын был весьма сомнительным подспорьем: почерк юнца оставлял желать лучшего.

     Комнаты секретарей господ граничили с помещениями прислуги, что жили в самом паласе: для удобства знати; добежать до верхних этажей – быстрее, чем топать из домиков снаружи. Да и колокольчики дотянуть до соседних построек пока никто не догадался.

     Распахнув маленькое окошко, секретарь зло посмотрел на рассвет: даже на пару минут глаз уже не сомкнуть... Словно заслышав его мысли, медный шарик ожил, требуя мужчину в кабинет принца.

     На широкой скамье вдоль стены каморки послышалось недовольное ворчание рослого детины, разбуженного шумом. Бросив на сына быстрый взгляд, секретарь одернул камзол, сгреб бумаги и быстро вышел: не гоже заставлять его высочество ждать.

     Сермуш перечитал листки, нахмурился.

     – Серм, мы сегодня снимемся? – в кабинет ворвалась кошка; звук ее голоса звенящим молотом отдался в голове секретаря.

     Побледнев, тот качнулся, найдя опору в столешнице небольшого бюро около массивного дубового стола королевича. Посмотрев на жену, Сермуш коротко кивнул и макнул перо в чернила. Секретарь и вовсе лишился какой бы то ни было краски на лице, наблюдая, как его высочество черкает отписанные листки. Неужели он допустил ошибку?!

     – Назар, на моей памяти я правлю твою руку впервые, – Сермуш продолжал безжалостно черкать, надписывая замечания меж строк. – И давай надеяться, что в последний раз, – улыбнулся и повернул голову к мужчине, тут же крикнув: «Лекаря!»

     – Понятно, к ночи будем в Балье, – протянула Кара.

     Когда подмастерье Рамора юркнул в кабинет королевича, кошка уже устала сидеть в окне, а Сермуш успел влить в бледного секретаря кубок вина. Тот порывался подняться с кушетки, лопоча, что сию минуту все перепишет, если только его высочество смилостивится подождать час-другой... На этом моменте он запинался, понимая, что никакой королевич не будет ждать какого-то там секретаря.

     – Я уезжаю в Балью, Назар, – Сермуш снова пихнул мужчину на кушетку, – так что у тебя теперь будет много времени все переписать.

     – Как в Балью, – лепетал мужчина, понимая, что бумаги должны были осесть в кабинете секретаря короля сегодня до совета двадцати; а без подписи его высочества они просто недействительны.

     – Когда я вернусь, напомни мне о бумагах, – хмуро распорядился Сермуш. – А секретаря его величества предупреди, что мой отчет совет получит, когда я вернусь.

     Подав руку жене, королевич пропустил ее вперед себя; стражи мягко закрыли двери. Назар покрылся холодным потом: он подвел принца впервые, и что теперь ожидать – только богам известно.

     Фаррину кивнул летунам, завидев чету Коранету, и команда «В небо!» снова подняла единорогов ввысь, взбив крыльями животных небольшой ураган. Ступив в дверь в мир ведьм и оборотней, пересели на рысаков, чуть ли не с места сорвавшись на галоп: занимался дождь. К воротам поместья подошли уже под стеной ливня. А пока дождались хоть кого, чтобы миновать их, Сермуш успел вспомнить всю родословную нерасторопного дворецкого, не озаботившегося подселить людей в домике у кованки.

     Стараясь оправдаться, что его сиятельство обещали выслать гонца вперед королевича, дворецкий поднял на ноги всех слуг, как только пришельцы ступили под крышу, тут же рассредоточившись по дому. Лакеи выискивали королевичей и личный отряд уже по всем комнатам; виновато пряча глаза, протягивали теплые пледы, наполняли кубки подогретым на кухне вином...

     – Рамор! – рыкнул Сермуш, открывая дверь в комнату полукровки, тут же в него и ткнувшись. – Достучись до мозгов нашего дворецкого, что у ворот должны быть люди – всегда!

     – Здесь всего два десятка слуг, – спокойно ответил полукровка, топая вслед уже переодевшемуся Сермушу в комнату Неополя. – И селить у ворот некого. Разве что меня.

     – Значит, пусть сам туда перебирается, – улыбнулся королевич, толкнув дверь. – Добрый день, ваше... светлость.

     Неополь стал спиной к окну, присев на подоконник.

     – Добрый, добрый.

     – Кстати, в поместье – гостья, – снова подал голос Рамор.

     – Очень милое создание, – поддакнул Неополь.

     – Какое, к чертям, создание? – брови Сермуша метнулись вверх. – Попробуй скормить свою гостью Каре.

     Выставив полукровку из комнаты, королевич закрыл дверь. Вздохнув, лекарь пошел на женский голос, по матери отсылающих слуг в их невинном стремлении напоить королевну топленым молоком.

     – Рамор! – также уже переодевшаяся, Кара выцепила парня глазами; тот обреченно вздохнул. – Я знаю, это была твоя идея! Какое, мать вашу, молоко!

     – Принесите теплого вина, – спокойно распорядился молодой барон, и обе служаночки юркнули вон из гостиной. – Кара, помнишь историю с пумами?

     – У меня пока еще хорошая память, – заверила парня кошка. – А что, Морис приходил?

     – Понятия не имею, кто такой Морис, но в поместье – дочь Лазаны...

     Подобный приезд королевичей больше походил на налет разбойников. Когда все гости, наконец, разметались по комнатам, дворецкий, облегченно вздохнув, спустился в кухню – тут же окунувшись в новый виток суеты: никто не ожидал толпу народа к ужину...

     Распахнув дверь гостевой комнаты, Кара опустила голову, глазами провожая неумелый реверанс черноволосой девушки. Когда та поднялась, очень не кстати ляпнула:

     – Перед членами королевской семьи не принято подниматься с поклона без разрешения, – личико девушки тут же стало пунцовым; Рамор пнул кошку в ребра. – Кого ты ищешь в Балье? – она закрыла дверь и облокотилась о стену, сложив руки.

     Веста повторила события двухлетней давности – Кара не перебила ее ни разу. Она не помнила лиц дочерей Лазаны. Саму трактирщицу-то кошка вспомнила весьма с трудом. Для вежливости сказала слова сочувствия... Снова осмотрела девушку с ног до головы... Вспомнила, что сама же велела всем крестьянам топать в Балью, если пумы-перевертыши придут в деревню... Но Морису явно не досуг покидать свои пещеры без повода, а никаких тревожных вестей кошка не получала... Между тем в Балье – почивший король Сомонии, и Каре очень не хотелось проблем с этой стороны двери.

     – Неополь, конечно же, уже познакомился с нашей гостьей? – тихо спросила Рамора; тот утвердительно кивнул, нахмурившись.

     Ему не пришло в голову прятать девушку от бывшего короля Сомонии.

     – Я вас помню, – опустила глаза Веста. – Вы были среди тех людей, что к нам приходили.

     Кошка утвердительно промычала, все еще раздумывая.

     – Так я услышу сегодня имя, кого ты ищешь? – наконец, спросила она. – Если у деревни нет проблем с перевертышами... Я пока не понимаю, что ты здесь делаешь.

     – Кара... Ваше высочество, – пробормотал Рамор; Веста снова покраснела – ей и в голову не пришло, что перед ней стоит королевна, даже после замечания о прерванном поклоне, – двадцатилетняя девушка вряд ли может быть угрозой...

     Бросив на него быстрый взгляд, кошка подошла к прелестнице вплотную:

     – Имя?

     – Я не знаю его имени, – глаза Весты наполнились слезами, ноги подкосились, и она села на дощатый пол, тут же заревев.

     Открывшаяся дверь впустила в комнату Сермуша, уже наговорившегося с бывшим королем на пять жизней вперед.

     – Тебе в пыточной камере надо служить, – прокомментировал он слезы Весты.

     Кошка фыркнула и опустилась в кресло.

     В принципе, Коранету не ожидали ничего дурного от жителей этого мира. Даже начни Неополь откровенничать, даже дойди столь интересные рассказы до слуха Нарима, у двери на Аубердинию – небольшой гарнизон из двух десятков солдат, и ни единая душа не пройдет незамеченной. Если вообще сможет миновать ход. Но тем не менее, лишние знания людям ни к чему.

     Еще только планируя смерть Неополя, супруги Коранету поняли, что Балью придется уступить: больше прятать умершего, по сути, негде. Король – личность публичная, даже если он и не казал носа из замка в последние годы, народная молва очень быстро разнесет весть о чудесном воскрешении монарха уже через год.

     Время поджимало, на днях советники ожидали кончину короля, и Коранету не стали разочаровывать их: Рамор подменил кувшин с уже отравленным вином на питье со своим зельем. Неополь упал бездыханным точно по сценарию, ни у кого не вызвав подозрения. Правда, Рамор тогда поморщился в своей нише над камином: яд, которым воспользовался граф Нардок, должен был вызвать продолжительные судороги монарха... Но из праздных наблюдателей сей сцены были только слуги, готовящие Неополя ко сну, а их никто не инструктировал, как именно убивает отрава.

     В доме Иерия Неополь провел ровно сутки, и уже на следующую после отпевания ночь Фаррину повел его к ходу: никто так и не выдвинул более здравой идеи, где схоронить почившего монарха. Сермуш только возблагодарил бога за совершенную с Наримом сделку, иначе слуги, выписанные с Аубердинии, были бы навечно замурованы в мире ведьм... А это, в свою очередь, породило бы ненужные слухи и вопросы.

     И неожиданно пришедшая из деревни Веста вызывала сейчас у кошки очень много нехороших мыслей. Тем паче что та никак не могла сказать, кого же она, черт побери, разыскивает и зачем.

     Опустившись перед девушкой на корточки, Сермуш попробовал задать все те же вопросы, еще больше напугав прелестницу спокойным голосом. Кара начала постепенно терять терпение.

     – Ты хотя бы скажи, зачем ты этого кого-то ищешь, – безнадежно протянула она.

     – Он с вами был, – утирала слезы Веста; Кара со вздохом откинулась на спинку кресла.

     – Может, понравился он ей, – подал голос Рамор, принимая из рук служанки кувшин с отваром крестовника и наполняя им кружку. – Пей давай.

     Прильнув к посудине, Веста начала активно кивать головой.

     – Бред какой-то, – Сермуш рывком поднялся, – один раздает титулы деревьям, другая пешком топает из деревни в Балью, через два года вспомнив, что ей кто-то там понравился. Рамор, дерни Натоля с Шаниром, они с нами тогда были...

     Еле сдерживая смех, полукровка метнулся к Дурбу: тот найдет нужных летунов вернее.

     – Серм, я наотрез отказываюсь возвращаться на Аубердинию, – смеялась Кара. – Честное слово, здесь – веселее!

     – Если бы, ваше высочество, вы поменьше увлекались дворцовыми интригами, то мы всё узнали бы сейчас гораздо быстрее, – Сермуш прищурился на жену. – Напугала девочку до одури! Господа, – он повернул голову к вошедшим летунам, – как человек чести, один из вас теперь просто обязан жениться на этой вот барышне, – Дурб прислонился к косяку, брови Натоля и Шанира поползли вверх.

     – Я уже женат, – Фаррину ступил в комнату.

     – Я тебя разведу. Лично, – съехидничал Сермуш.

     – А что происходит, впрочем?

     – Понятия не имею, – улыбнулся королевич, и летуны выдохнули, поняв, что он пошутил про свадьбу.

     Веста, так и не поднявшись с пола, большими глазами смотрела на Шанира; Натоль осторожно отошел, ткнувшись в Фаррину. Кара снова прыснула смехом, не сдержавшись, Сермуш вздохнул.

     Королевич никогда не совался в личную жизнь своих телохранителей. Но где большинство из них порой пропадают – знал отлично. И уж кто-кто, а Шанир был последним, желающим обзавестись семьей. Темноволосый красавец мужчина, уже давно барон с подачи своего принца, он не стремился заводить потомство, чтобы было кому передать титул и неожиданно свалившиеся на него земли.

     Шанир привечал всех барышень, справедливо размышляя, что и темненькие, и светленькие ночью выглядят совершенно одинаково. Несколько раз друзья слышали от него: «Женюсь!» Правда, он сам этого не помнил уже на утро. И где бы Шанир ни появлялся благодаря своей службе, куда бы судьба ни заносила мужчину вслед своему принцу, там обязательно оставалась очередная дама сердца. Впрочем, Курта летуну переплюнуть пока не удалось.

     Сермуш подал жене руку, выпихал из комнаты Фаррину с Натолем и прикрыл дверь гостевой, оставив Шанира разбираться с Вестой в одиночестве.

     Франциск слушал советников рассеянно, по нескольку раз порой переспрашивая. Чины нервно ёрзали в креслах, но неуважения не выказал никто: Сермуш все равно прознает, а иметь дело со старшим братом короля никому не хотелось.

     Пробежав глазами последние два вопроса, мучившие советников этим утром, Франки скомкал один из листков, бросив секретарю. Озвучил таким образом оставшуюся последней проблему и окинул взглядом советников. Секретарь, служивший еще Неополю, нервно сглотнул, поймав бумажный комок.

     – Я же уже сказал, что никаких новых храмов мы возводить в этом году не начнем, – холодный тон молодого короля не подразумевал возражений. – Война дешевле обходится, чем ваши... молельни. Еще раз увижу этот вопрос на совете до нового года – один из вас уступит место преемнику.

     Советник, вновь напомнивший молодому королю о возведении храма, потупился, уставившись в столешницу. Его сосед по столу откашлялся:

     – Ваше величество, в народе ходят очень плохие... слухи... Что их король...

     – ...ведьма, – закончил за него Франциск. – Я в курсе. И?

     – Вам не нужны такие... слухи...

     – Столь хорошо осведомленному народу, тем не менее, нужно питаться, – Франки откинулся на спинку кресла, – что-то одевать, в чем-то жить... Минувшая зима очень потрепала казну именно для того, чтобы в том числе и крестьяне ее пережили.

     – Ваше величество, простому человеку это все неведомо, – нажимал советник.

     – Значит, в следующем году, советник, вы напомните мне о постройке школ, а не храмов, – Франки зацепил мужчину взглядом, и тот невольно потупился; взгляд восемнадцатилетнего короля был тяжелым.

     – Если мы все доживем до следующего года, – дерзко высказался виновник сего разговора, повернув голову к королю. – Волнения крестьян угрожают перерасти в восстание. Только за три месяца в архиве господина Курима скопилась уже тонна тревожных докладов его шпиков с наших ближайших деревень. Мы все получаем дурные вести из родовых замков...

     Франциск поднялся со своего кресла и прошелся по залу. А что он ожидал, собственно. Этот мир никогда не знал настоящих ведьм, да и само только это слово заставляет любого человека дрожать от страха. Молодой ведьмак не удивился бы, проснувшись однажды в уже горящей кровати.

     Путь мира кошки Аубердиния, конечно, не пройдет. Этому миру выпала куда более интересная дорога.

     – Вы свободны, господа, – проговорил Франциск, отвернувшись к окну.

     Молодой ведьмак впитал все, что знал его наставник. Но граф Нарье никогда не был королем, равно как еще его дед не был графом. Ни оборотни, ни ведьмы в мире кошки никогда не беспокоились о человских титулах и границах земель. Им не ведомы людские проблемы – они их просто не желают знать. Совершенные дети природы, нелюди служат только своей матери. И пока не розданы приказы стереть человечество с лица земли, челы будут жить и делить земли, уничтожая себе подобных железом и собственным безразличием.

     «Мы не можем быть королями челов, малыш, потому что мы же и будем их палачами, когда придет время; а до тех пор, пока люди нужны природе, мы – хранители и времени, и равновесия, и всей жизни», – говорил ведьмак, грустно улыбаясь. Совершенные солдаты, совершенные лекари, идеальные хранители... Они разбросаны по всей земле, в любую минуту готовые снова остаться одни, ее заселяющие.

     И все вернется на круги своя.

     Нелюди не короли. Они – выше.

     Камердинер поднялся и почтенно кашлянул, не зная, относятся ли последние слова короля и к нему тоже.

     – Попросите бродячих артистов начать свое представление, – спокойно сказал Франциск все также в окно.

     Как информация просочилась за крепостные стены столь быстро, ведьмак даже не любопытничал. Он первый был против держать свои способности в тайне. Франки не будет даже выглядеть стариком к седьмому десятку. Достаточно только посмотреть на его наставника: к сорока пяти тот выглядит, дай бог, на почти-тридцать. Да и глупо это – тайком метать огоньки в свечи, если можно в корне улучшить жизнь своих людей... будучи ведьмой... чтобы эти же люди и пошли на него с восстанием...

     Вздохнув, Франциск откинул голову и закрыл глаза. Щупальца невидимой паутиной потянулись по паласу, пропитывая ведьмака чужими эмоциями. Недовольство, страх и агрессия были ответом молодому королю на его желание подтолкнуть шарик если не в рай на земле, то хотя бы в более комфортную колею.

     Оставив палас, щупальца спешно выползли наружу, отыскивая хоть кого, желающего перемен. И готового принять ведьму на троне. Но мир, веками пишущий свою историю кровью, молчал, лишь взглядом намекая, что скоро опять потребует новых жертв.

     Распахнув глаза, молодой ведьмак спешно покинул зал заседаний: циркачи уже вовсю развлекали собирающуюся толпу зевак, как и вчера отвлекая людей от повседневной работы.

     Кто нашептал бродячим артистам, что их разместили в гостевом домике по распоряжению самого короля, осталось тайной. И, начиная новое представление, все члены труппы нервничали настолько сильно, что наблюдай за ними ехидная кошка, обязательно посоветовала бы уже назваться «Две тысячи падений».

     Впрочем, оплошности карликов вызывали только больше смеха и восторгов. А оба силача, неожиданно ухнувшие на доски небольшого плато и под весом тел скрывшиеся под помостом, тут же вскочили на ноги, синхронно выставив руки вверх и широко улыбаясь. Довольный рев толпы простил им провалившийся номер.

     Франциск улыбнулся, подперев колонну паласа и скрестив руки на груди. Сегодня он стоял уже ближе к сцене, но все также в темном простом костюме и широкополой шляпе. С балкона второго этажа паласа обзор был бы, конечно, получше. Но молодой король все еще не решался обнаруживать себя.

     Снова натянули канат между бревен; стройненькая фигура девушки поднялась по лестнице. Шест в этот раз не подожгли: днем факелы не произведут должного впечатления, как в сумерках. Но когда Франциск заметил, что канатоходке завязывают глаза, невольно вздрогнул. Откуда ему было знать, что она пошла на такой номер, надеясь произвести еще большее впечатление на него же... Раз король видел их представление накануне, раз сам распорядился о начале сегодняшнего – он обязан быть где-то среди наблюдателей.

     Тонкая ступня скользнула по канату. Облизнув враз пересохшие губы, девушка сжала шест и двинулась вперед. Толпа, казалось, перестала дышать; Франки сглотнул. Дойдя до середины, фигурка остановилась в нерешительности. Раскачивать? Когда девушка, наконец, снова подчинила себе непослушные ноги, начиная методично раскачивать канат, словно качели, на площадь ворвался рысак с гонцом на спине, разорвав магию представления и лишив канатоходку даже шанса удержать равновесие неожиданным шумом. Вздрогнув, девушка сорвалась и мешком упала на помост.

     Когда оглушенную девушку стянули со сцены, толпа заволновалась. В основном из-за того, что артисты могут завернуть другие номера, а лишаться развлечения по вине неуклюжей канатоходки никому не хотелось. Но как только один из силачей унес девушку в гостевой домик, на помосте появились карлики, уже придумавшие, как использовать люк в сцене, образовавшийся по вине двух великанов.

     Лекарь, распахнувший дверь гостевого домика, хмуро уселся около девушки, одним взглядом оттеснив силача подальше. Упала девушка весьма удачно, отделавшись лишь вывихнутой лодыжкой да парой трещинами в ребрах. Синяки подмастерье Рамора даже во внимание не брал.

     – Подержи-ка ее, – распорядился лекарь, но великан стоял в растерянности, все еще не понимая, с какой стати придворный лекарь озаботился судьбой бродячей артистки.

     Выматерившись, врачеватель попытался вправить сустав на место без помощи силача, но острая боль, тут же полоснувшая по мозгу девушки, неожиданно вернула ту в сознание. Закричав, юная артистка неудачно рванула больной ногой, задела лекаря, ударилась о кровать...

     – Держи ее, идиот! – процедил лекарь.

     Распахнув дверь, Франциск быстро пересек небольшую комнату, положив руку на плечо лекаря – запрещая ему падать на колено, еле заметно покачал головой.

     – Я вам помогу, господин Ланс, – улыбнулся Франки и опустился у изголовья кровати, коснувшись сознания девушки; кивнул лекарю.

     Хруст вывел силача из оцепенения, а не последовавший за ним крик заставил нахмуриться. Франциск бросил на него быстрый взгляд и чуть улыбнулся, щелкнул пальцами, возвращая девушку в сознание... Словно только проснувшись, та обвела комнату глазами и поморщилась от боли.

     – Осел, – не сдержался лекарь, проходя мимо силача.

     – Рарка! – в дверь просунулась голова карлика. – Двигай на сцену, ...!

     Даже не справившись о самочувствии канатоходки, карлик исчез; силач проворно шмыгнул следом: задерживать представление и правда не дело.

     – Господин Ланс ушел за повязкой, – молчание уже резало слух, и Франки не нашел ничего лучше, чем доложить, куда подевался лекарь.

     Девушка подтянулась на руках, снова поморщилась от боли; услужливые руки юноши устроили подушку у нее за спиной.

     – А у тебя хорошо получалось, – продолжил Франциск и тут же добавил, – пока ты не упала, конечно.

     От подобного комплимента девушка только грустно улыбнулась. Молча вытянула ленту из длинных темных волос, тут же их взъерошив; и карие глаза цепанули короля взглядом.

     – Я Руста, – голос канатоходки был холодным и неожиданно отдавал сталью, хотя губы приветливо улыбались; Франки подавил острое желание окунуться в ее сознание, а еще лучше – в подсознание.

     – А я – В...

     – Ваше величество! – воскликнул запыхавшийся лакей, распахнув дверь комнаты и загубив намерение молодого человека нагло соврать.

     Руста опустила голову.

     – Франциск сог'Коранету, надо полагать, – глухо договорила она.

     – Ваше величество, его сиятельство Цинту... по всему паласу...

     Франциск поднялся, неловко улыбнувшись артистке:

     – Вот и познакомились...

     Грубо пихнув лакея, вышел вслед за ним, скрипнув зубами.

     Камердинер граф Максимилиан Цинту замер в дверях кабинета молодого короля, осматривая темный костюм Франки. Неополь тоже не щеголял в ярких атласах... Но в не до такой же степени простых камзолах! Поравнявшись с графом, юноша сложил руки:

     – И что же за дело заставило ваше сиятельство разыскивать короля по всему паласу и даже замковой территории?

     – Пришел гонец, – откашлялся камердинер, – герцогиня Амалия Ларунье пропала.

     Кто это такая Франциск сообразил только благодаря последнему имени.

     – Вы же не надеетесь, что я лично поеду искать ее?

     – Конечно, нет, ваше величество, – граф вошел в кабинет вслед королю, и стражники плотно прикрыли массивные двери, никак не выказывая, что способны слышать, – но мы ожидаем... ожидали ее караван в конце апреля...

     – Ну вот если каравана не будет, тогда и примем этот факт во внимание, – протянул Франциск, присаживаясь на стол.

     – Но тогда в этом году мы можем остаться без... – камердинер запнулся; король опустил голову, тряхнув шевелюрой пепельных волос.

     – Без свадьбы, – наконец, закончил мысль за графа. – Значит, не судьба, как говорит мой брат, – улыбнулся. – Вы разыскивали меня только из-за этого?

     – Д-да, ваше величество, – граф лихорадочно пытался представить реакцию советников на завтрашнем заседании.

     – Тогда в следующий раз очень хорошо подумайте, ваше сиятельство, прежде чем искать меня! – рявкнул юноша, быстрым шагом покидая кабинет.

     Рамор повел ушами, прикрыв глаза, и снова поерзал на кровати. Его комната была не так уж и далеко от гостевой... А любопытство распространялось на пару королевств в округе. Прислушиваясь к разговору Шанира и Весты, полукровка отсекал все другие звуки – в том числе и стук каблуков Кары, быстро подходящей к его двери.

     Войдя в комнату, она щелкнула пальцами, заставив Рамора вздрогнуть и резко распахнуть глаза.

     – Тебя не учили, что подслушивать – бесчестно? – смеялись глаза кошки.

     – Кто бы говорил, – проворчал парень. – Замужние леди и вовсе не должны находиться в комнате молодого человека затемно.

     Закинув голову, Кара рассмеялась и плюхнулась в кресло.

     – Честное слово, Балья становится стоячим цирком, – пролепетала она. – И Неополь – первый голос оного. Ты мне лучше скажи, молодой человек, что с нашим покойником?

     Рамор сел на кровати и поджал ноги, вздохнув.

     – Вот не поверишь – не знаю.

     – И то правда, не поверю, – согласилась кошка.

     – Его физическое состояние просто превосходно с учетом плохого сердца. Но все эти титулы и имена для деревьев...

     – А мебели он еще земли не раздал? – Кара встала с кресла и распахнула окно, усевшись в проеме.

     – Думаю, за этим дело не станет. Вы мои записи привезли, кстати?

     – Повозка подтянется завтра, – рассеянно пообещала кошка.

     В общем и целом, Неополя вполне можно было оставить в покое. За ужином, к которому он, все же, присоединился, супруги Коранету наблюдали вполне здравого пожилого человека, очень живо интересующегося делами родной Сомонии. Сермуш перечислял имена, делясь новостями, – Неополь ни разу не упомянул, что также он нарек и какой-нибудь куст в саду... Кара заговорила о Мари – король встрепенулся и спросил, как поживает вдова... Имя Франциска и его успехи затмили разговоры о его матери... Ни один сторонний слушатель, случись он в столовой, не сказал бы, что Неополь не в себе.

     Рамор дернул шнур, велел прибежавшей девчушке принести еще дров, и Кара тут же слезла с окна, закрывая створки.

     – Попробуй, все же, понять, что с Неополем, – попросила она от двери. – А я, пожалуй, зазову сюда Тора после свадьбы Нарима...

     Кошка пыталась напоминать себе, что этот человек из кожи вон лез, чтобы разлучить их с Сермушем – а сознание услужливо подсказывало, что он, собственно, был прав: полукровка из чужого мира – не ровня сыну короля. Она огрызалась, что старик пытался убить ее – а мозг тут же парировал, что подобные ей и в своем-то мире вряд ли кому нужны: и стае чужие, и людям – нечисть.

     Закрыв дверь в их с Сермушем комнате, Кара прижалась к створке и сползла на пол, закрыв глаза. Муж мирно посапывал поверх одеял, так и уснув, ее не дождавшись.

     Когда Сермуш понял, что Неополя собираются отравить, он тут же послал за Рамором и, усадив парня напротив себя, попросил Тора о заслоне. А потом заставил полукровку-лекаря перечислить, как можно выйти из столь щекотливой ситуации. Рамор взывал к его разуму, напоминая, что у короля больное сердце... И Сермуш, улыбнувшись, попросил его помнить и об этом... В итоге парень выдал: «Либо сердце не выдержит, либо выкарабкается!»

     Завет о присутствии только членов семьи при отпевании появился перед самой «кончиной короля», а хамелеон стоял у стены в церкви, готовый в любой момент забрать себя с Неополем в морок, остановив время: Рамор, все-таки, побоялся поить короля полной дозой... Мари вряд ли чего заметила бы – Франки лишил бы мать сознания, только почувствовав магию наставника. Будь в церкви все придворные, такой фокус не прошел бы.

     И ни на секунду в голове Сермуша не промелькнула мысль позволить не-отцу скончаться.

     У Кары язык чесался спросить Неополя, верил ли он, что яд подменят-таки... Но боялась услышать, что залогом его жизни было неотписанное регентство в пользу Сермуша.

     Не-человек устала разочаровываться в людях.

     Огонь в камине треснул, требуя дров. Вздрогнув, Сермуш проснулся и повернул голову, почему-то не удивившись влажным глазам жены. Скормив огнедышащему паленья, откинул покрывало и молча поднял кошку с пола, опустил на кровать. Проваливаясь в сон, она мечтала больше не проснуться.

     Когда хлопнула дверь гостевой комнаты, Сермуш чуть встрепенулся, но Кара лишь поморщилась во сне. Королевич послал Шанира по матери одними губами, теснее прижимая жену к себе.

     Выскочив в гостиную, Шанир бросился к кувшину с вином, лихорадочно соображая, что делать. Ослабив горловину камзола, плюхнулся в кресло и опустил голову. Разговор с Вестой сложно было назвать хоть сколь содержательным и разумным. Вспомнил он ее лишь на третьем витке сбивчивых объяснений, когда они встречались. И то, его первым желанием было притащить в комнату тех же Дурба, Натоля, Рамора, Кару и Сермуша, чтобы они подтвердили, что сия барышня действительно дочь той Лазаны, а он, Шанир, действительно был тогда с ними. Ибо прелестницы с хорошей памятью на его лицо никогда летуна не привлекали.

     Самым разумным было бы лично отвезти ее обратно в деревню; а еще лучше – подарить хоть породистого скакуна за чудеса памяти и отправить восвояси одну. И как только Шанир заикался об этом, Веста тут же начинала рыдать, выжимая из легких барона стон отчаяния. Женских слез он и боялся, и терпеть не мог одновременно.

     Но самым ужасным было то, что Шанир никогда не был с прелестным полом жесткосердечным. Ни одна барышня не могла бы отозваться о красавце дурно, твердо веря, что именно она навсегда завладела его сердцем, но жизнь жестока, а служба – долг чести... ну и так далее. В Шанире застрелился поэт.

     И он просто представить себе не мог, как усадит Весту на коня, хлопнув того по крупу. Она же тут же прискачет обратно... Застонав, летун откинулся на спинку кресла и впервые в жизни позавидовал Фаррину, что тот уже женат.

     Вечернее представление циркачей поражало красотой огней. Немногочисленная публика лишь с замковой территории, впрочем, на этот раз втянувшая в себя и солдат, ухала от восторга, и дух артистов взлетел до небес. Очень подводило отсутствие Русты на канате... Но циркачи все еще надеялись, что этот недостаток компенсируют другие номера.

     А три жонглера, перекидываясь горящими палками, да еще и скачущие по подлатанной сцене, выжали из толпы и вовсе громовое восхищение.

     Лакеи метались между комнатами господ и балконами паласа, обеспечивая всех желающих креслами, табуретами, вином, сюртуками... Этой ночью веселье ступило за стены паласа.

     Отлепившись от колонны, Франциск медленно двинулся к гостевому домику, все еще соображая, стоит ли теперь показываться на глаза канатоходки. Узнав, где разыскали-таки короля, камердинер рискнул подойти ко все еще недовольному юноше и спросил, не желает ли его величество «пригласить барышню в свои покои». До Франциска даже не сразу смысл его слов дошел. А как только врезался в мозг, так граф сразу же врезался в двери кабинета своего величества, отброшенный струей воздуха ведьмака.

     – Вы очень подняли бы их настроение, показавшись на балконе паласа в более... королевских одеждах, ваше величество.

     Франциск чуть вздрогнул и поднял глаза на Русту, также из-под свода паласа наблюдающую за артистами. Или за ним все это время.

     – Неужели вы разместили нас в гостевом домике и разрешили задержаться в замке и правда только из-за меня?

     Гостевые домики никогда не предназначались ни для бродячих артистов, ни для иных людей без второго имени. И только ступив в отпертые лакеем двери, циркачи, как по команде, задержали дыхание, боясь выдохнуть. Впрочем, все более-менее ценные вещи слуги очень споро вынесли у них же на глазах. Разве что кресла с кроватями не покрыли тряпьем.

     А под вечер Русту навестил личный слуга графа Цинту, очень не рекомендуя противится воли молодого короля. Девушка снова грустно улыбнулась, но ее никто так никуда и не позвал, и она вышла из домика, неумело орудуя костылем. Господин Ланс, как раз пришедший сменить повязку, пытался вернуть Русту в кровать, а в итоге сам же помог доковылять до колонны паласа, пообещав вернуться, как только представление закончится.

     – Ты, несомненно, жемчужина труппы, – улыбнулся Франциск, благодаря звезды за темное время суток: краснеющий король вряд ли мог бы выглядеть перед артисткой по-королевски.

     – А вы просто мастер уходить от ответов, – тут же парировала Руста.

     – Наставники, значит, были хорошие, – виновато развел руками Франциск, и девушка невольно рассмеялась, неуклюже покачнувшись.

     Поддержав ее под локоть, Франки снова смутился, неожиданно почувствовав себя еще более глупо, чем когда его разыскал лакей в гостевом домике. Новый взрыв хохота и аплодисменты заставили Русту повернуться на шум, и Франциск отнял руку, став рядом с ней.

     – Забавные у вас карлики, – протянул он, чтобы сказать хоть что-то.

     – Они всегда забавные, – дернула плечом девушка. – Зато серьезности вашего лекаря с лихвой хватит на всех жителей королевства.

     – А вот в этом виноват уже его наставник, – мотнул головой юноша.

     Неожиданно развернувшись, Руста подперла колонну паласа спиной и спросила:

     – Какое имя вы выбрали себе в гостевом домике, ваше величество?

     – Подумывал о Валентине, – тут же ответил Франциск, даже не покраснев к своему же изумлению.

     – Так зовут моего отца, – она поймала взгляд молодого короля, как будто ожидая от него реакции на свою откровенность.

     Но Франциск лишь протянул ей руку, медленно уводя к гостевому домику.

     – А батюшка твой тоже в труппе? – спросил он, казалось, спустя целую вечность.

     – Нет, что вы, – хмыкнула Руста. – Батюшка мой... далеко. А матушка и вовсе в земле.

     – Сочувствую...

     – Не стоит, – улыбнувшись, она краем глаза посмотрела на Франциска, – А вдовствующая королева, что же, не любительница артистов?

     Король задумался, как бы помягче увести тему от родителей, и ляпнул:

     – Вдовствующая королева любят тишину и покой...

     – Значит, менестрели и артисты вряд ли найдут понимание в вашем замке, – покачала головой девушка, ухватившись за ручку двери.

     Поддержав створку, Франциск замер на пороге, и Руста остановилась.

     – Я пришлю господина Ланса, – чуть улыбнулся юноша, склонил голову в легком поклоне, коснувшись шляпы, и закрыл дверь, зашагав к паласу.

     Его сиятельство граф Цинту проводил молодого короля долгим взглядом с балкона второго этажа паласа и забарабанил пальцами по перилам.

     Проснувшись лишь под утро, кошка обнаружила себя под одеялом в штанах и нижней рубахе. А дом, между тем, уже ожил. В кухне метались поварята, подгоняемые матом двух поваров; во дворе готовили седла для рысаков; в столовой брякали посудой лакеи; а в гостевой комнате всхлипывала Веста.

     Дверь осторожно отворилась, пропуская служанку с лоханкой воды для умывания, и кошка отбросила покрывало, заставив девушку вздрогнуть. Хмуро мотнув головой, прогоняя ее вон, Кара натянула камзол с сапогами и взъерошила волосы: после вчерашнего ливня желание принять ванну уже отпало.

     В Кружева всадники выдвинулись, тем не менее, только когда солнце полностью показалось на небе, а хмурый ведьмак, встретивший их у паласа замка, совершенно не сочетался с неожиданно ясным мартовским днем. Дабы не смущать расстаравшееся светило, Кара подпихнула Тореля в здание и сама увела его в круглую комнату в башне.

     А как только заслон полоснул по нервам полукровки, уселась в окне и посмотрела на ведьмака в упор. Тот шумно вздохнул, коснувшись взглядом Сермуша с Дурбом, в этот раз допущенных в «прошлое» напарников... Не приятный разговор им предстоит.

     – После свадебной охоты, – глухо начал Тор, – Нарим подтягивает свою армию в Ропетрию. А из Ропетрии выходят уже две армии на Даринию.

     Ведьмак замолчал; все ждали.

     – Отлично, и что такого грустного? – наконец, подстегнула его кошка.

     – Кара, Дариния – не свадебный пирог, его нельзя разрезать и всех угостить, – проникновенно сказал Тор. – Победитель будет один.

     Сермуш, так недавно сам воспользовавшийся схожей ситуацией, тихонько кашлянул и переглянулся с Фаррину.

     – И кто же присоединится... в процессе?

     – Никто, – улыбнулся ведьмак. – «В процессе» останется только один король.

     Кошка побледнела так резко, что даже отражение испугалось.

     – Кто?

     – Если бы я уже знал, кто, Кара, – снова посмотрел на нее Тор, – я бы начал с этого наш разговор. Кто останется – пока что открытый вопрос. Хотя, я думаю, оба короля уже твердо уверены в собственной победе.

     И если живым останется «не тот» король, то Коранету очень быстро лишаются и своей торговли, и своей Бальи... и места для Неополя. По сути, мир кошки будет закрыт для них: замок короля Ропетрии слишком далеко, чтобы представлять интерес хоть для каких взаимоотношений.

     Тянуть время долго не получится. Рано или поздно, на Балью «наткнутся» – земли граничат с королевским замком, – а навязанным «соседям» вряд ли дадут даже шанс объясниться. Все королевство Нарима будет перевернуто с ног на голову в считанные года.

     И все это так ясно промелькнуло в голове кошки, что ей очень захотелось прямо сейчас нырнуть на Аубердинию, оставив вместо себя в этом мире Неополя. И плотно закрыть дверь.

     – А с чего такая уверенность во всем этом, Тор? – охрип голос Кары.

     – Нарим пригласил с собой Курта. А он забежал ко мне вина попить и рассказал, что волков попросили не столько челов кусать, сколько персону короля охранять...

     Кошка закрыла глаза и откинулась на камни проема окна.

     И с другой стороны будет такая же просьба.

     И огрызнется эта война двумя полями брани: на одном будут биться армии, умирая за короля; а их короли отдадут приказы окружающим их перевертышам.

     И кто первый успеет распорядится, чьи нечисти окажутся сильнее... Тот король и увидит новый рассвет.

     Но было в этой комбинации то, что сейчас заставляло-таки и Кару, и Тора улыбаться. Схлестнувшись взглядами, нелюди застыли.

     – Все-таки, ведьмак, челы – это просто стадо, – протянула, наконец, кошка, закрыла глаза и расслабленно вздохнула.

     Сермуш с Дурбом растерянно переглянулись.

     – Король Ропетрии берет с собой медвежат, – Тор снова разлил вино на правах хоть и бывшего, но хозяина комнаты; пустил кубки по воздуху. – Если еще кого, узнаем уже на месте. А я рискнул обойти Нарима. Наши спины подопрут пумочки, – он поджал губы и разве что не зажмурился.

     Кара резко распахнула зеленые глаза.

     – Ты с ума сошел!

     – Кошара, с Морисом нам говорить будет сподручнее...

     – Нет!

     – Послушай, ваш конфликт увяз пятнадцать лет назад...

     – Я его медведям скормлю!..

     Сермуш свистнул, заканчивая перепалку и улыбнулся, когда кошка с ведьмаком уставились на него.

     – А что было-то эти пятнадцать лет назад?

     Кара отвернулась в окно, Тор поморщился.

     – Эти пятнадцать лет назад один дурак очень неудачно развлекался, – пояснил ведьмак, – и нам пришлось вмешаться. К несчастью, этот шут был пумой. Братом Мориса. Которому очень не понравились наши действия. Нет в той истории ни правых ни виновных, – Тор пристально смотрел на кошку. – Парень был дураком, не убей его мы, убили бы свои же. И Морис по нашим законам – прав. Не мы должны были быть палачами.

     Горячие головы остудил тогда ведьмак. И когда увидел Мориса в Балье... Когда узнал, что он теперь – вожак... Не ожидал, что они с Карой найдут силы разговаривать.

     – Кошара, с Морисом нам так и так действовать сейчас сподручнее, – дожал Тор.

     Франки завернул уже два вопроса, пульнув скомканные листки секретарю; тот ловко поймал их и тут же спрятал в бюро столика. Пробежал глазами оставшиеся листы... задумался... тряхнув копной волос, поднялся – и отпустил советников. Те в нерешительности встали, рассеянно поклонились и гуськом вышли из зала.

     Франциск посмотрел на камердинера:

     – Просители?

     – Завтра, ваше величество.

     – Пошлите за Куримом, – и вышел.

     ...Опускаться на колено у Тео получалось уже не так проворно, как бывало раньше. И пока он поднимался, король уже говорил:

     – Мне нужны подробные отчеты обо всех ученых людях, каких только возможно разыскать в Сомонии. Начните с верхов – титулованные особы вам ближе, к тому же, информация о них, я уверен, уже давно истлела в ваших архивах...

     – Обо... всех? – сглотнул Курим.

     Франциск прошелся по кабинету, скользнул взглядом по камердинеру, затаившемуся около окна...

     – Обо всех, ваша милость, – король снова повернулся к сыщику.

     – И какого же рода информация вас интересует?

     – А разве информация может быть разных родов?

     Господин придворный сыщик уставился на Франки, как впервые увидел. И приказал себе вспомнить, что королю почти девятнадцать, а не под семьдесят, как его батюшке. Будь он хоть пять раз ведьмаком, еще не вся правда реального мира людей посетила молодые мозги.

     – Ваше величество хотят гонений или поощрений? – в лоб спросил Курим; камердинер откашлялся.

     – Мое величество хотят полную и разностороннюю информацию об ученых людях Сомонии, – спокойно ответил Франциск. – Без эмоциональной окраски. Голые факты.

     – Всех... – прошелестел Тео. – Ваше величество, мои внуки закончат подобное задание. Или правнуки.

     Король взъерошил волосы.

     – Значит, найдите способ завершить подобное задание до начала нового года! Сколько нужно людей? Они у вас будут. Нужны рога? Тоже будут! Но в новом году я уже должен знать все о каждом, кто способен учить!

     – Чему? – прошептал сыщик, икнув.

     – Чему угодно, только не слову божию! – рявкнул Франциск, как ему казалось, прописную истину.

     – Тогда, наверное, это проще, – пролепетал Теодор.

     – Вот и отлично, – закончил аудиенцию король и повелел распорядится о новом представлении циркачей, оставив сыщика с камердинером горько вздыхать в своем кабинете.

     Когда лекарь закончил с повязкой, Руста подняла на него умоляющие глаза:

     – Пожалуйста, господин Ланс... – проскулила она. – Они уже начали...

     – Тебе лежать надо, а не под балконами скакать, – нахмурился врачеватель. – Или сидеть, – смилостивился он.

     – Господин Ланс, – еще жалобнее протянула девушка, – вы же не будете сидеть у моей кровати весь день. А если не поможете, я сама дойду...

     – Это называется шантажом, господин Ланс, – в открытой двери комнаты показался Франциск. – Но с учетом вашего положения при дворе, я бы назвал угрозой. И раз вы один из моих личных лекарей, то угрозой монарху.

     Мужчина упал на колено, Руста насупилась.

     В домик вбежал силач, что-то бормоча себе под нос; затопали каблуки по деревянной лестнице. Доносившийся со второго этажа грохот не оставлял сомнения, что верзила ищет гирю. А когда снаряд ухнул в пол, Руста, Франки и господин Ланс невольно пригнулись.

     – Но с учетом военных действий в домике, – протянул король, – я порекомендовал бы вывести больную на свежий воздух...

     Лекарю осталось лишь вздохнуть: их величество уговаривать не будут. Впрочем, когда Франки распахнул дверь, открывшимся ходом тут же воспользовался силач, выскочив наружу с гирей наперевес. «Дикие люди», – пробормотал господин Ланс. Руста хмыкнула, опираясь о руку Франциска.

     Только глянув на здание паласа, юноша остановился: если сейчас он продефилирует к колоннам, то просто утонет в море придворных дам и слуг. Проследив его взгляд, канатоходка удрученно протянула:

     – Теперь мне не посмотреть представление, – ее погонят от паласа, даже не чихнув на костыль: циркачам не место среди знатных дам.

     И Франциск мягко развернул девушку, чуть улыбнувшись:

     – Здесь большая часть придворных. Значит, сад в нашем распоряжении.

     Перехватив деревянную ручку костыля, Руста запрыгала к замаячившей скамейке.

     – Для меня так и остается загадкой, ваше величество, почему вы противитесь смотреть выступления в кресле с балкона, – бросив костыль на скамейку, девушка осторожно опустилась на него, не желая встречать холодный камень пятой точкой.

     – Чтобы подняться на балкон второго этажа, – присел рядом с ней Франциск, – нужно преодолеть лестницы.

     – Ценное замечание, – согласилась Руста.

     – А ты пока не можешь подняться по ступеням, – улыбнулся король.

     – А как только смогу, меня... пригласят наверх? – канатоходка не оценила его слов должным образом, зато тут же вспомнила визит слуги камердинера.

     Франциск прикрыл глаза, искренне пожелав графу Цинту долгой и мучительной смерти.

     – Тебя не пригласят никуда, куда ты не хочешь быть приглашена, – юноша откинулся на спинку скамьи, сложив руки.

     – Как же вы определите, куда я хочу быть приглашена, а куда – нет? – полюбопытствовала девушка. – Если не спросите.

     – Постараюсь угадать.

     – А если ошибетесь, ваше величество? – понизила голос Руста.

     – Значит, ты меня поправишь, – в тон ей ответил Франциск.

     – Кто же осмелится поправить короля...

     – Только тот, кто осмеливается предположить, что король может быть не прав, – замкнул круг Франки.

     Неожиданно смутившись, Руста опустила голову.

     – Такие роли писаны не для циркачей.

     Стянув с плеч короткий сюртук, Франциск накинул его на девушку, прямо поверх плаща, заметив, что она начинает дрожать.

     – И пришли я за тобой слуг, ты покорно пришла бы наверх, – вопросом это назвать было сложно.

     Поднявшись, Франки помог Русте дойти до гостевого домика и тут же откланялся.

     Шатры покрыли всю территорию холмов и равнин за стеной Кружев. И набиравшая обороты свадьба уже к вечеру походила на пир во время осады. Чинная и до одури медленная церемония в церкви вогнала кошку в сон, а когда Нарим повел свою королеву на выход, Кара, поднявшись со скамьи, по привычке размяла шею; звуки из массивного органа не сумели перекрыть хруст позвонков.

     Ведьмак-ропетриец пришел к землянке медведей на скакуне. Вышедший к нему вожак чуть склонил голову, приветствуя. Коротко свистнул; как только бойцы покидали родные стены, тут же оборачивались. Когда воины клана снялись с места в галоп, земля вздрогнула. Конь под ведьмаком занервничал, но мужчина уже стеганул его, нагоняя медведей.

     По случаю все еще холодной погоды пиршество пришлось заточить в стены паласа. И многочисленные титулованные особы порой ворчали от недовольства: столовая не была рассчитана на такое количество народа. Зато бальная могла вместить втрое больше людей, откажись те вытанцовывать па.

     И очень скоро дворецкий пинками и матом пригнал в опустевшую столовую мастеровых, повелев утянуть столы вслед господам. Накрытые столы с легкой закуской, без какого-либо намека на кресла, табуреты или хотя бы лавки, равно как и цветы с гербами в небе, были на свадьбе новшеством.

     Провожая взглядом в небо творения ведьмака, кошка вздыхала на кружевном балконе, прижавшись к мужу. Для нее было удивительно, как Торель вообще согласился на это представление: на ее памяти только две девушки были удостоены салютов графа...

     Вопреки ожиданиям ведьмака, медведи свернули с дороги, уводя его в степь. Бойцы клана пантер уже ожидали. Перекинувшись людьми, вожаки отошли в сторону, разговаривая. Ведьмак хотел было присоединиться к ним, но пара медведей стали на его на пути. Через десять минут оба клана перевертышей снялись в сторону Тастонии; ведьмак держался чуть в стороне – чтобы под ход огромных животных не попасть.

     Нолла захлопала в ладошки, подпрыгивая, когда небо украсилось очередной розой; Сермуш улыбнулся, склонившись к уху жены:

     – Замерзла?

     Шатры военных кланы обошли стороной. А чтобы не давать особо большой крюк, ведьмак нагнал еще больше ночной черноты, закрывая от глаз челов ход перевертышей. Шаг также пришлось сбавить, дабы землю не сотрясать. Как только башни Кружев замаячили своим праздником, ведьмак прикрыл глаза, выстраивая цепочку из сознаний солдат... дотянулся до Тора... до кошки... оборвал связь и нагнал перевертышей.

     Кара прикрыла зеленые глаза, заострив ушки; лошадки Тора в небе подернулись дымкой и растаяли, обрывая представление.

     – Сейчас согреюсь, – голос Кары был глухим.

     Церемониймейстер, проклиная ведьмака на все лады, тут же махнул менестрелям, завладевая вниманием уже выпивших гостей, и балконы быстро опустели. Сермуш хотел утянуть жену в общее веселье, но та тут же подпихнула к нему Ноллу:

     – Я уверена, ваше высочество, графиня просто мечтает о таком роскошном ведущем, как вы.

     В дверях уже маячил Тор, ожидая кошку. Улыбаясь многочисленным знакомым, Кара быстрым шагом покинула зал. Кланы пришли в Сомонию часом раньше запланированного, но выезжать из замка в бальном платье было бы истинным сумасшествием. Помогая кошке переодеваться, ведьмак скороговоркой говорил, что Курт с Морисом задержатся – Тор послал за ними не так давно.

     – Я буду клоуном, а ты – факиром, – фыркнула Кара, пристраивая клинки под мышками и выходя из круглой комнаты.

     – С ними ведьмак из Ропетрии, так что факира будет два, – уточнил Тор.

     Только покинув крепостные стены, пара сорвалась в галоп к месту встречи. А миновав негустой лес, натянули поводья: на широкой поляне маялись от безделья медведи и пантеры, уже уставшие ожидать.

     Никто из бойцов не вмешается в ход собрания; и стена на стену не пойдут. Но когда ведьмаки замкнут круг, начиная разговор, воины кланов будут свидетелями каждого слова, и их память запечатлеет очередные слова и клятвы высших. А звезды над головой запомнят слова хранителей, чтобы передать следующим поколениям.

     Вожаки перекинулись, ступив из лунной дорожки к костру ведьмака, висевшего в пяди от земли. Спешившись, Тор с кошкой хмуро поприветствовали мужчин кивками и также подошли к огню.

     – Кто собрал нас? – спросил медведь.

     – Я собрал, хранитель от земель Тастония, ведьмак Торель, – ответил Тор, плавным движением разводя свой огонь и соединяя его с уже висевшими над землей язычками; взметнувшись в небо, костер на мгновение ослепил, подтверждая силу двух ведьмаков. – Кто хранитель от ваших земель?

     В круг ступил мужчина, плавно снимая капюшон. Резкие движения на таких собраниях не приветствовались.

     – Не гоже сыну отца не признавать еще только на подходе, – улыбнулся ведьмак, и Тор сглотнул, на момент растерявшись; Кара вздохнула, опустив голову. – Хранитель от земель Ропетрия – ведьмак Витольд.

     Высокий светловолосый мужчина, по виду крепче Тореля, чуть улыбнулся. Выглядели оба ведьмака разве что не близнецами: даже будучи старше на сорок лет, отец тянул на те же тридцать.

     – Я не вижу оборотней Тастонии, – голос пантеры завершил гляделки ведьмаков.

     – Зато я уже слышу их, – парировала Кара, водя ушами.

     – Но я вижу на собрании высших полукровку, – продолжил пантера. – Чем обязаны, нечисть? Кто стоит за тобой, что ты сейчас – здесь?

     А Курт с Морисом – задерживаются, съехидничало сознание Кары.

     – Это собрание под наблюдением хранителей, пантера, – тихо проговорил Тор. – Держи себя в руках.

     Огонь снова метнулся в небо, угрожающе треснув.

     – Волк-полукровка Карина, и я буду говорить за себя сама, – спокойно произнесла кошка. – Я здесь по праву, данному мне от рождения. Законы высших не отрекаются от полукровок.

     – Один удар лапы, и ты не увидишь рассвета, – пообещал медведь.

     – Если дотянешься, – Кара схлестнулась с ним взглядом.

     Витольд притопнул ногой, колыхнув поляну:

     – Меня позвали на грызню или собрание?

     В поляну ворвались кланы волков и пум, тут же перемешавшись с воинами медведей и пантер. Курт и Морис перевернулись, ступив в свет костра.

     – Волк Курт, вожак клана волков, – тут же представился Курт.

     – Пума Морис, вожак клана пум, – последовал его примеру Морис.

     – Медведь Наум, вожак клана медведей.

     – Пантера Тамаз, вожак клана пантер.

     Тор с Витольдом тут же очертили вокруг собравшихся два огненных круга, подтверждая, что собрание под оком двух хранителей. До конца разговора никто не ступит за невысокие огоньки.

     – Челы грозятся переступить грань дозволенного, – заговорил Тор по праву собравшего. – Ни для кого из нас не секрет, что мы и сами не ангелы, принимая участие в их войнах. Но в этот раз челы захотели решить свой спор войной между кланами высших.

     – Оборотни не пойдут на своих, – отозвался Наум.

     – Судя по твоему ответу, охранять короля попросили пантер? – догадался Торель.

     – Пантер попросили оставаться рядом с королем вместо участия в битве, – поправил его Тамаз.

     – И волков попросили о том же, – кивнул Курт.

     – Уже на поле брани короли повернут оборотней друг против друга, решив тем самым, кто из них останется жить, – подвел итог Тор.

     – Я не придворный ведьмак, – подал голос Витольд, – и не могу им быть нигде, кроме Сомонии. Но я подозреваю, что на этом собрании был бы уместнее именно придворный ведьмак короля Ропетрии. Ибо я не могу подтвердить слова Тореля о намерениях короля.

     – Не думаю, что он мыслит по-иному, – усмехнулся Морис.

     – Подобная схема уже имела место быть у предыдущей расы, – продолжил Торель. – Тогда оборотни обошлись со своими челами весьма просто и жестоко: поле брани не покинул ни один живой. Включая королей.

     – Я предлагаю тот же исход, – кивнул Наум.

     – А я – против, – улыбнулась Кара.

     – И кому же интересно твое мнение, полукровка! – не сдержался Тамаз.

     – Клану волков, – спокойно ответил Курт.

     – Клану пум, – выдавил из себя Морис.

     Брови Витольда метнулись вверх.

     – Ведьмаку Торелю, – поддержал перевертышей Тор; взгляды ведьмаков пересеклись.

     – Мне нужен Нарим живой, – от улыбки Кары не осталось и следа. – Лично.

     – Если мы оставим его живым, земли Ропетрии, как и земли Даринии, перейдут Тастонии. Не слишком ли сладко для одного чела!

     – Чела, за которым стоят кошка Гонта и два клана перевертышей, – прошипела Кара.

     И повернись медведи с пантерами на Нарима, они тут же встретят клыки волков и пум. И кинжалы полукровки. И – хранителя от земель Тастонии.

     – Похоже, Торель, не челы переходят границы, – протянул Витольд, – а полукровка.

     Бросив взгляд на отца, ведьмак снова заговорил:

     – Другой исход – не присоединяться к этому сумасшествию и оставить челов одинокими в этой войне.

     – Они встретят перевертышей Даринии, – резонно заметил Наум. – И оставшись без нас, точно также не выживут. Включая королей.

     Оборотни истинно никогда не огрызались на поле брани на своих же. Челов – кусали, для того и собрались, собственно. И когда переставал дышать предводитель одного из войск, до которого дотянулись либо свои же, либо кто из перевертышей, заметив короля в мясорубке, битва продолжалась, как правило, еще несколько часов: пустив клыки с когтями в ход, оборотни останавливались очень долго и неторопливо. Кто успеет отступить – тот и останется жить. Бегать по королевству за солдатами оборотни не будут.

     – Они никуда вообще не выступят, если узнают, что оборотни их не поддержат, – предположила Кара.

     – Вряд ли, – покачал головой Витольд. – Скорее, попробуют заключить пакт о неприсоединении оборотней со стороны Даринии... Но, зная, как челы относятся к словам чести... Да еще и зная, что идут две армии на одну... О какой чести вообще можно говорить. Чем же так угодил Нарим полукровке? – спокойно спросил женщину.

     – На его землях мое поместье, – поморщилась Кара. – При смене короля, даже если трон отойдет его брату, у меня возникает очень много проблем... бытового плана.

     – А если конец расы придется на твой век, полукровка, ты тоже поднимешь кланы против своих же – ради какого-нибудь чела?

     – Ну что ты, – улыбнулась Кара, – я первая вырежу все королевство, чтобы жить не мешали.

     – У тебя очаровательная напарница, сын, – оценил Витольд.

     – Ее очарование пока не решает проблемы, – напомнил Тамаз.

     – За полукровку говорят два клана и хранитель, – вздохнул Вит. – Я не вижу резона отказывать ее... просьбе. Единственное, что мы можем сделать в такой ситуации – встрять в ход событий. Нам всем не интересен исход ни одной из человских войн. И если не случится пары битв, я не заплачу от горя.

     – И как же ты собрался предотвратить резню, ведьмак? – усмехнулся Наум.

     – Ты же позвал меня на собрание не за красивые глаза, – бросил на него взгляд Вит. – Семья Нарье дает слово: войны не будет.

     Тор опустил голову.

     Руста попробовала ногой канат, натянутый на низкие колышки. Тихонько вздохнув, ступила – и тут же сошла на землю. Карлики, наблюдавшие за девушкой, только зубами скрипнули:

     – На хрена тебя только взяли...

     – Это не на всю жизнь, – огрызнулась Руста. – Еще дней десять, и я смогу подняться на высоту!

     – Десять дней! – хохотнул карлик.

     – Ты вообще со своим сбродом на территории замка только из-за меня, – прошипела девушка, понизив голос.

     – Да какой прок! – взвился мужчина. – Из-за тебя же нас и попрут отсюда!

     Как говорить со стражами у ворот, истинно, знала только Руста. И циркачей научила она же, куда прийти со своим балаганом. Собственно, это было единственной причиной, почему низкорослый владелец цирка согласился взять лишний рот в труппу. Его не убедил даже тот аргумент, что кормить ее не придется: просясь в повозку, Руста показала горсть золота.

     Увидев ее весьма неумелые прогулки по канату, карлик качал головой, но идея выступать на королевской замковой территории была ему слаще.

     Руста бросила взгляд на постройку паласа, снова вздохнула и ушла в гостевой домик. Франциск не приходил вот уже несколько дней. А каждый раз, наблюдая за выступлениями циркачей, девушка не замечала юношу и среди колонн паласа. Однако он все также распоряжался о начале представлений...

     Мелькнувшая мысль поискать его среди придворных на балконах не дала результата: короля видно не было. Приуныв и назвавшись дурой, Руста скучала в комнатах гостевого домика.

     – Руста! – расплылся в улыбке господин Ланс, открывая дверь. – Давай-ка посмотрим твою ногу...

     – У вас, как будто, дел больше нет, – приветливо улыбнулась девушка, – в порядке моя нога.

     – Ты моя единственная больная сейчас, – признался лекарь. – Честное слово, мне будет скучно, когда вы уедите.

     – А нас гонят? – встрепенулась Руста, послушно приподнимая длинную юбку, чтобы Ланс смог ощупать ее лодыжку.

     – Передо мной их величество не отчитываются, – резонно пробубнил лекарь. – Ну что же, действительно – в порядке. Но на канат тебе пока никак нельзя, слишком большая нагрузка на ногу. Хотя бы месяц следует ходить только по земле. И не забывай упражнения...

     – Господин Ланс, – перебила его Руста, – а король... в порядке?

     – А что с ним станется? – поднял брови мужчина.

     Чуть не выпалив: «Он ко мне не приходит», – девушка промямлила:

     – Он не посещает выступления...

     – Посещает, – кивнул лекарь, улыбнувшись.

     Метнув на него взгляд, Руста приуныла еще больше, и господин Ланс заспешил оставить ее. Он знал Франциска уже только по Балье. События, развернувшиеся из-за смерти Ирбина, слышал лишь от старожил и совершенно искренне не верил, что младший королевич был способен превращаться в того демона. Впрочем, созерцая сейчас своего короля, те же очевидцы уже не верили: Франки как подменили.

     В какой-то момент Лансу очень захотелось постучаться в кабинет молодого короля и как-нибудь намекнуть на то, что Руста... Но он вполне здраво отговорил себя: Франциск уже не королевич и не ученик ведьмака, а королям виднее, как себя вести и кого навещать. И когда навещать.

     Когда началось вечернее – уже почти ночное – представление, Руста привычно заняла место у колонны, снова попытавшись отыскать короля около одной из них... Не найдя, вздохнула – и обернулась на торопливые шаги. Остановившись около нее, лакей посветил открытой горелкой и кивнул головой, веля следовать – в палас. Руста прикрыла глаза.

     Тебя не пригласят никуда, куда ты не хочешь быть приглашена.

     Девушка поплелась за слугой, накинув на голову капюшон. Ступеньки, коридоры – все неизменно темные и безлюдные. Юноша вел девушку окольными путями, чтобы избежать даже случайных глаз. Расчет был прост: все придворные визжат от восторга на балконах, сторонние ходы паласа, в повседневной-то жизни используемые не часто, сейчас пустуют.

     Как же вы определите, куда я хочу быть приглашена, а куда – нет?

     Искушение пригласить-таки понравившуюся артистку пересилило, вздохнула Руста. И карлик может не переживать за свою труппу: завтра их не погонят с территории замка. А она будет продолжать молчать, кто навещал гостевой домик, чтобы в немилость не попасть случайно – и к королю, и к карлику.

     Кто же осмелится поправить короля...

     Руста опустила голову, семеня за лакеем. А если она сейчас развернется и откажется идти? Остановилась. Пройдя еще несколько шагов, юноша обернулся и вопросительно посмотрел на девушку. Он не побежит за ней и не принудит. Король приглашает – за ней остается право отказать. Поправить.

     Такие роли писаны не для циркачей.

     Руста тронула капюшон и поравнялась с лакеем, призывая продолжать путь. Чуть улыбнувшись, тот ступил на лестницу, и девушка поняла, что жилые этажи паласа, собственно, закончились. Ее вели на крышу.

     Остановившись перед винтовой лестницей, лакей достал широкую ленту и завязал девушке глаза. Она начала нервничать, но юноша взял ее за руку, осторожно подводя к ступеням. А когда винтушка закончилась, передал ее руку в ладонь Франциска. Тот кивнул лакею, и юноша заспешил обратно вниз.

     Подведя девушку к оседланному единорогу, покорно лежащему на взлетной площадке, Франки сел в седло, усадил Русту впереди себя и тронул поводья. Когда животное поднялось, циркачка судорожно вцепилась в гриву, и Франциск прижал девушку к себе, плавно поднимая рогатого в ночное небо.

     Они так и не проронили ни слова, пока единорог не приземлился. Спешившись, Франки помог девушке и перехватил ее руку, потянувшуюся к повязке:

     – Это был страх отказать королю или ты приняла приглашение? – услышала она ставший разве что не родным голос.

     – Женское любопытство, – проговорила она.

     – Хотел бы я знать, кто учил тебя уходить от ответов.

     Предупредив о ступеньках, Франциск повел Русту наверх, снова накинув ей на плечи свой сюртук: вечер случился не из теплых. Поднимаясь по каменным ступеням, девушка протянула руку, ощупывая неровные камни – местами острые, местами ветхие, осыпающиеся мелким гравием под ее прикосновением.

     – Я буду с повязкой все время? – облизнула она губы.

     Усмехнувшись, Франциск остановился и развязал ленту. Руста осмотрелась. Они стояли на небольшом, когда-то бывшим круглым плато. С двух сторон все еще держались каменные перила, а в центре угадывался мраморный стол, бывший то ли овальным, то ли прямоугольным пару столетий назад... Внизу, под плато, можно было различить лабиринт полуразрушенных стен разной высоты.

     – Когда-то это было священным местом воинов, – тихо заговорил Франциск. – Здесь проводил советы король, под зеницей бога войны.

     Руста провела рукой по мрамору, огибая стол.

     – Перед началом совета все собравшиеся ставили мечи в прорези на полу, – Франки указал на еле различимые щели в полу, – подтверждая власть святого креста над их словами. И клятвами верности.

     Руста подняла глаза на короля, остановившись.

     – Здесь один из моих предков и умер, – Франциск посмотрел ей в глаза. – От кинжала сидевшего рядом с ним. Это был последний король...

     – ...эры наземных войн Сомонии, – продолжила Руста, – король Фладис. Его предателей потеснили преданные имени сог'Коранету войска. И хотя число их было в десять раз меньше восставших, они одержали победу. С тех пор род Коранету считается угодным богам, и по преданию жизнь в этих краях прекратится, если трон перейдет другой семье.

     – Артисты очень хорошо образованы в наши дни, – чуть улыбнулся Франциск.

     – Я с детства люблю сказки и предания, – поделилась девушка.

     – Сказки? – Франки наклонил голову. – Я младший сын короля, Руста. Но я на троне, хотя мой старший брат – вполне жив и, слава звездам, здоров...

     – Демон Сермуш? – усмехнулась канатоходка. – Я бы тоже побоялась отдавать трон в его руки.

     – Демон? – чуть вздрогнул Франциск, даже растерявшись от такой приставки к имени улыбчивого брата.

     – Человек, который не гнушается ударами в спину на поле брани? Человек, который привел в мир людей – оборотня, введя ее в королевскую семью? Обесчестив имя, обручившись с безродной?

     – Разве можно судить людей, которых ты не знаешь? – прошептал Франциск.

     – Не мне судить королей и принцев, – сбавила тон Руста. – Я говорю факты. Разве есть что-то в противовес им?

     Франциск заставил ноги повиноваться, прошелся по плато, задумавшись. Вот и Курим соберет факты об ученых людях Сомонии, а он их прочитает... И короля бросило в жар.

     – Благодаря Сермушу расцвела торговля, и подданные, включая крестьян, больше не обречены на голодную или холодную смерть, – заговорил он. – А благодаря Сермушу и... полукровке я остался жить. Как и все люди вокруг меня. Это тоже – факты, – улыбнулся Франциск. – Как видишь, мы знаем его высочество с разных сторон.

     Сократив расстояние между ними, юноша прошептал:

     – Так откуда артистка бродячего цирка может быть так хорошо осведомлена о королевской семье Сомонии?

     – Королевские семьи и каждый их шаг на виду и слуху их подданных, –улыбнулась Руста. – Крестьяне из дальней от замка деревни скажут вам даже больше, чем знаю я. При всей моей любви к... сказкам и преданиям.

     – И как же сказки объясняют младшего королевича на троне, если старший еще жив? – полюбопытствовал Франциск.

     – Объясняют... преданием, – осторожно ответила Руста; Франки усмехнулся, опустив голову. Как все просто.

     – В этом месте нельзя соврать, – сказал юноша, – оно заставляет людей говорить только правду и открывает их помыслы – дурные или хорошие. А король Фладис – единственный король для всех, ступивших на это плато. И даже имя сог'Коранету и статус живого не делают меня здесь королем, Руста.

     Девушка снова обвела развалины взглядом, о которых и сама слышала много легенд. Как и о той очень давней истории смерти Фладиса. Франциск разжал ладонь с лентой. Дрогнув на ветру, та скользнула, очертив горизонт. «Пусть будет рассвет», – прошептали губы девушки.

     И солнце тут же начало подниматься, озарив небо первыми лучами; да так и повисло, стесняясь показаться полностью.

     «Пусть будет лето», – шептала Руста.

     Легкий теплый ветер коснулся ее волос, запутавшись в локонах. Франциск чуть улыбнулся:

     – Ты испугалась или приняла приглашение?

     – Приняла приглашение, – сдалась девушка, прежде чем их губы встретились.

     Кара прошлась по комнате паласа Кружев, разминая шею. «Сразу после свадебной охоты» в случае королей – понятие растяжимое. Мало того что сама охота прошла слишком уж шумно, так некоторые челы, включая самого короля, до сих пор не могли оторвать себя от кроватей. Впрочем, последнему поспособствовал Торель. И нервничала сейчас кошка, что Нарим поднимется раньше, чем успеет прийти гонец из Ропетрии.

     Покрыть расстояние до соседнего королевства за одну ночь не может даже оборотень. То, что вожаки, утягивая за собой и Витольда на рысаке, спешат, она не сомневалась: слова хранителей стоят дороже любых скрижалей. Но прошло уже три дня со дня охоты, и кошка суетилась все больше и больше.

     – Нам надо возвращаться, – открыл дверь Сермуш. – Мой стол уже завален до потолка.

     – Уезжай, – растерянно разрешила Кара. – Я дождусь развязки.

     – Тор вышлет к нам гонца...

     – Я дождусь развязки, – она остановилась и посмотрела на мужа.

     – А если у них ничего не выйдет?

     – Хранители не дают пустых обещаний.

     – Тем более я не понимаю твоего волнения, – нажимал Сермуш.

     Кара отвернулась в окно. Вит дал слово за семью Нарье – за себя и сына. Но в Ропетрии ему придется говорить с придворным ведьмаком. Кару Витольд с собой не взял: кошка там совершенно ни к чему, местные только нервничать начнут. Да и ляпнет еще чего не надо со своей прытью... И как прошли эти разговоры в Ропетрии... И прошли ли уже, или только предстоят...

     Спину Вита подстрахуют перевертыши, по сути – все и разом став на сторону Кары. И если сейчас войны и правда не случится, а Нарим останется жить, кошка будет в должниках у четырех кланов и сильнейших ведьмаков ее мира. Этого она мужу не сказала.

     – Я буду в Балье, – сдался Сермуш. – Дурб останется с тобой.

     Кара кивнула: хоть все летуны пусть остаются.

     Сермуш, на самом деле, не знал всей глубины проблемы. Он видел только то, что любой чел узрел бы: снимут Нарима – начнутся проблемы с Бальей. И наверняка уже продумал запасной путь, как то: договариваться с новым королем или вообще закрывать дверь и укрывать Неополя на Аубердинии. Последнее, конечно, большая головная боль, но Кара не сомневалась, что Сермуш уже продумал пару-тройку доступных вариантов.

     Не понимал же Сермуш, что, сорвись план Витольда, кошка с Тором впереди Нарима ворвутся в Ропетрию, чтобы самим попытаться предотвратить бойню. И если Вит мог не взять Кару с собой, то Торелю от нее уже не отмахнуться.

     Вздрогнув от звука закрывшейся двери, кошка вздохнула.

     Тор нервничал не меньше ее. Он не мог ехать с отцом – он нужен здесь. Против Витольда придворный ведьмак Ропетрии не замахнется. Теоретически. Тем более что оборотни за спиной отца будут также веским аргументом. Но всегда есть хотя бы малейшая, но все же доля вероятности, что что-то пойдет не так.

     Когда дверь открылась снова, Кара знала, что вошел Тор. Став около нее у окна, тихо сказал:

     – Если на дороге появится пантера – мы выдвигаемся в Ропетрию.

     Не зря придворного ведьмака короля Ропетрии не было на собрании высших. Вожак клана медведей пришел к Витольду как к сильнейшему, зная, что он на его землях. А Вит согласился участвовать в этом безумии только из-за сына. Придворный ведьмак даже не был осведомлен о собрании. И как он воспримет весть о решении – звезды в растерянности.

     – Замахнется на твоего отца? – прошептала Кара.

     – Только если дурак, – уверенно ответил Тор.

     – Мне надо было ехать с Витольдом! – зло посмотрела на ведьмака. – Сорвался бы на меня... Если сцепятся два ведьмака... Никому хорошо не будет, не важно чем закончится этот идиотизм.

     Клан не пойдет на клан; ведьмак не сотворит зло ведьмаку... Законы писаны не зря и не от скуки. Сойдись перевертыши в грызне – мир содрогнется. Их разнимут ведьмы, кого успеют. Но если силой начнут меряться хранители, их головы остудят звезды. И кто был сильнейшим – ставки останутся открытыми. История знала всего несколько случаев, когда поединки ведьм заканчивались смертью лишь одного из них. Во всех этих случаях дуэль была в кругу огня и с разрешения звезд – мотивы оказались резонными. А вот дуэль «за судьбу чертовой Бальи» резонной назвать было нельзя.

     – Не истери, – бросил Тор. – За отцом четыре клана и я.

     Дурб не мог поверить своим ушам, и Сермушу пришлось повторить, что летун остается с Карой в Кружевах.

     – Да что мне здесь делать! – взвизгнул Фаррину. – Третий день никто даже толком говорить не может после той попойки!

     – Отлично, выгуливай Ноллу, – посоветовал Сермуш, поднимаясь в седло.

     – Оставь Шанира, он все равно боится в Балью возвращаться.

     Сермуш наклонился в седле:

     – Дурб, ты остаешься здесь и возвращаешься в Балью только с Карой. Кажется, мы уже говорили об обсуждении приказов.

     – Это по крайней мере бесчестно, – процедил Фаррину.

     – Головой за мою жену отвечаешь, – хлопнул его по плечу королевич и стеганул коня.

     Подходя к Балье, Сермуш скосил глаза на Шанира, еле сдержавшись, чтобы не рассмеяться: красавец-повеса чуть ли не скукожился в седле. В другой ситуации он, пожалуй, был бы доволен, что очередная милая мордашка сама кидается на его шею. Но с учетом обстоятельств...

     Дворецкий, все-таки, внял доводам его высочества и распоряжению полукровки: у ворот поселился садовник с семьей. Окинув мужчину взглядом, Сермуш вздохнул, рысью проезжая к дому. В окне второго этажа замаячил Неополь; Рамор открыл входные двери, став в проеме:

     – А Кара где? Она Тора обещала привезти.

     Брови Сермуша поползли вверх.

     Морок ведьмака дрогнул, открывая мартовскую ночь – Франциск успел заметить, что и правда уже скоро рассвет. Наводя магию, он не останавливал время. Облокотившись о полуразрушенные перила, Франки утянул девушку за собой. Им надо возвращаться. А молодой король не мог заставить себя покинуть это место.

     Никто не удивится, если слуги приведут Русту в его покои. Просто утром – или даже сразу же ночью – все об этом узнают и понимающе покачают головой. И сознание этого выводило Франциска из себя. И за себя, и за Русту. Лакей, который привел девушку на крышу паласа, был сыном секретаря Сермуша, и Франки верил, что болтать он не станет.

     Тем более что болтать было, собственно, не о чем.

     – Нам надо возвращаться, – прошептал Франциск.

     Руста отрицательно покачала головой, но юноша только грустно улыбнулся. Сняв руку с ее талии, очертил за ее спиной небольшой круг, и мартовский холод заставил девушку вздрогнуть.

     Замок был не далеко от руин, да и не могло старое место военного совета стоять на большом расстоянии от сердца Сомонии. Подняв единорога в небо, Франциск прижал Русту к себе и прошептал:

     – Посмотри на меня.

     Отвлекшись, она не заметила движения руки ведьмака, забирающего их в морок и на этот раз останавливающего время. И будь воля Франки, он и не отпустил бы ее в реальность. Дернув поводья, повел единорога к замку. А Руста так и смотрела на молодого короля всю дорогу, лишь у гостевого домика прошептав: «Не отпускай».

     Она не задалась вопросом, почему их никто не видел; почему стражи на бартизанах не заметили подходящего единорога; почему солнце не поднялось за все время пути ни на пядь. Равно как и не задумалась, что заставляет ее чувствовать себя неуютно. А Франциск считал секунды, когда он уже обязан будет вывести чела из морока и снова запустить время.

     – Тебя не заметят, – язык не слушался, а руки дрожали, когда он ссаживал Русту на землю. – Поторопись.

     И не объяснить, что земная ось сама крутанет шарик, если ведьмак упустит время, а любого чела в этом случае выкинет из морока... поцарапанным. Он не зря не останавливал время в руинах.

     Руста мешкала, и Франциск, спешившись, сам распахнул двери гостевого домика, за руку утягивая девушку в ее комнату. И лишь плотно прикрыв створки, тут же махнул рукой, уже не таясь сбрасывая магию ведьм – времени больше не было.

     Мир ожил. Тут же послышались звуки просыпающихся артистов за стенами... За окном зазвенел колокол, бесцеремонно прерванный остановленным временем... Руста вскинула глаза на Франциска, и он тут же выставил заслон, опережая ее вскрик.

     В магию мертвого святого места она хотела верить, а магия живого ведьмака, стоявшего перед ней, пугала.

     – Неужели ты думаешь, что я могу причинить тебе вред?

     Руста и сама не знала, что ответить. Король имел над ней полную власть – как сильнейший, верховный правитель, один над всеми. Но это было понятно и объяснимо. И причини он ей тот или иной вред, это не вызвало бы ни удивления, ни даже страха. А вот власть ведьмы над человеком... Это было необъяснимо.

     Франциск протянул руку, сжав ладонь девушки:

     – Человек, которого ты знала в последние дни, мог бы причинить тебе вред? – уточнил он свой вопрос.

     Она опустила глаза, и Франки оставалось только признаться самому себе: «человек, которого она знала в последние дни» – король.

     – Не мог бы, – ответил он за нее и снял заслон.

     Ушел Франциск в мороке.

     Всадник и четыре вожака кланов обогнули королевский замок, безошибочно обнаружив ближайшую точку к башне придворного ведьмака. Витольд потянул щупальца к комнате, навскидку определив, что покроет расстояние без проводников. И не ошибся. Полоснув по мозгу мужчины, тут же тронул рысака, и путники ушли в ближайший пролесок – ожидать.

     Уже через пару часов к их костру присоединился высокий черноволосый мужчина, прыгнув с коня разве что не на ходу. Витольд улыбнулся:

     – День добрый, Сомн.

     – Ваша милость! – расплылся в улыбке придворный ведьмак, дурачась. – Отчего же такая скрытность? Если из-за перевертышей, так с тобой хоть всех клыков королевства пропустят! – рассмеялся он.

     Оборотни обернулись, и Сомн отметил, что волк и пума ему не знакомы. А когда нахмурился, Витольд развел руками:

     – Знакомьтесь, господа...

     И очертил огненный круг. Наблюдателей в этот раз не будет, но Вит был уверен, что звезды простят им эту оплошность: время поджимает.

     – Что я пропустил? – прищурился Сомн, рукой в воздухе очерчивая второй, внешний, круг.

     Франциск хлопнул единорога по крупу, с посадочной площадки отсылая в стойла... Спустился по винтушке и ступил в коридор... Когда он уже подходил к своему кабинету, стражи на этаже вытянулись по стойке «смирно»...

     Сомн хмуро добавил свою толику огня к костру над землей и сложил руки на груди. Витольд тихо заговорил, расхаживая по небольшому пространству. А когда закончил, Сомн выставил заслон куполом и не сдержался, выкинув раскрытую ладонь вниз. Земля сотряслась.

     Тор вздрогнул у окна рядом с кошкой, кожей почувствовав волнение.

     Франциск замер в дверях кабинета, раздувая ноздри.

     Витольд прикрыл глаза – он устоял на ногах, на миг воспарив над землей.

     – Если я вызову тебя в круг для поединка, Вит, твой мотив окажется резонным? – крикнул Сомн.

     – Нет, – тихо ответил ведьмак; врать было бы глупо.

     – Ты вообще не мог говорить за меня на совете! – процедил Сомн. – Даже на правах сильнейшего из нас!

     – В Тастонии мой сын-ведьмак, Сомн! – повысил голос Витольд.

     – А моя дочь, не рожденная ведьмой, в Даринии! – рявкнул ведьмак. – И ее супруг будет на поле брани! Но я не пришел к твоему сыну просить убить другого чела за жизнь моего человского зятя и внуков!

     – Я не прошу за челов или сына, – сбавил тон Вит. – Я прошу не допустить мясорубки жизнью одного чела.

     – Ради чего, Вит? По просьбе... полукровки!

     Перевертыши переглянулись, и Курт заговорил:

     – Ее просьбу поддерживают четыре клана оборотней. И сын сильнейшего.

     Сомн обвел вожаков злым взглядом.

     – То, что не удалось челам, удалось полукровке, Витольд? – спросил он. – И вы все готовы просить под угрозой начать войну сильнейших?

     Вит поднял руку:

     – Нет, Сомн. Мы пришли с просьбой, а не с ультиматумом. И если ты откажешь, я не приму твой вызов. И первый не допущу войны между нами.

     – Челы живут по своим законам, Витольд, и сами роют себе могилы бессмысленными войнами. И если мы будем вмешиваться в каждый второй конфликт по причине угодного нам того или иного разумного муравья, мы сами станем не лучше их! И сами толкнем расу высших к такому же существованию...

     – Если не случится одной бойни, мир не перевернется! – рявкнул Морис.

     – А может, он обязан перевернуться? – проникновенно спросил его Сомн.

     Франциск сбежал по ступеням паласа, расталкивая лакеев... Кинулся в конюшню, сам седлая единорога... И поднял животное в небо, разгоняя за секунды...

     Когда юноша ступил в мир ведьм, утягивая за собой единорога, стражи гарнизона не успели даже выбежать из домика, а Франциск уже дернул поводья, забирая курс на Кружева.

     Торель опустил голову, вздохнув. Он не знал, что конкретно заставило его волноваться. Но что бы это ни было, хороших новостей ждать уже, наверное, не стоит. Кара пнула ведьмака, указывая в небо. А как только Франциск выпал из седла прямо перед паласом, оттесняя стражей щитом, то тут же набросился на выбежавшего из постройки наставника, схватив того за грудки:

     – Где они?

     – Франки? – выдохнула Кара.

     – Почему ты ему не сказал!! – заорал Франциск на Тора. – Где они?

     Добившись вразумительного ответа, молодой ведьмак тут же вскочил на единорога, наводя морок и останавливая время. Успеть он теперь сможет только так.

     Через час единорог начал волноваться, и Франциск сбросил магию, выпав над лесом. Покачнувшись в воздухе, животное, тем не менее, выровнялось, снова ринувшись вперед, и через некоторое время ведьмак опять утянул их двоих в морок.

     Витольд опустил голову. Оборотни не врут своим в зацепке, а ведьмаки ответят перед звездами, если солгут. И Сомн в своей злости был прав: если мир обязан перевернутся – высшие не должны вмешиваться ради жизни одного чела, кому-то из них угодного.

     – Как ты посмотришь в глаза дочери, когда твой зять и внуки погибнут на поле брани? – подал голос Наум.

     – Мы знаем, чем рискуем, когда берем в жены челов и рожаем детей, – ответил за Сомна Витольд. – Выше нас только звезды...

     – А вот Кара семь лет назад пошла против всех доводов рассудка, – заговорил Курт, – чтобы добиться права на жизнь для первого хранителя чужого ей мира. Чтобы его не убили.

     Ведьмаки повернулись к волку, враз побледнев.

     – Первого? – прошептал Сомн.

     Франциск снова сбросил морок, снова запустил время, а губы уже шептали магию, рука уже замахнулась опять окунуться в жижу без звуков. Как же Тор мог не сказать! Почему он не сказал, кто просит!

     – Кто воспитал первого, – не то спросил не то сказал Витольд.

     – Твой сын, ведьмак, – усмехнулся Курт.

     Волк и сам не понимал, почему Сомн с Витом настолько бледны сейчас. Да и откуда ему было знать, что такое первый ведьмак, насколько он бесконтрольный и опасный, какие демоны в душе этого создания и чего стоит выжать из него черноту.

     Курт знал лишь, что было с его миром, когда появился первый – как знал каждый не-человек с этой стороны двери. Что первый убил всё живое и даже не способное мыслить; что новый рожденный повторил его подвиг; и лишь на третий раз природа сумела одарить его достаточной силой, чтобы он, хоть и сойдя с ума, смог прожить достаточно долго, дабы положить начало расе ведьм. И сильнее его пока не родился никто.

     Наум нахмурился, припоминая легенду о первом в их мире, пытаясь понять, что успели приукрасить за века, а что осталось правдой. Поймал взгляд Тамаза. И наблюдая за их реакцией, Курту уже показались невинными свои же слова, сказанные когда-то кошке об инквизициях и веках паники.

     – А кто же творец... первого? – тупо спросил Сомн; оборотни переглянулись, Витольд посмотрел на собрата.

     Франциск уже мог чувствовать нелюдей, осталось совсем немного. Главное – успеть, пока они не разошлись, пока еще можно выкрикнуть...

     Собравшиеся погрузились в молчание. Оборотням и вовсе не дано знать о творцах. Курт проглотил слова об отце Франки, Морис насупился. Человские войны уже отошли на задний план, и ведьмаки буравили друг друга взглядом, пытаясь сообразить, как бы побыстрее добраться до королевского замка Тастонии... когда в весеннюю грязь у костра над землей врезался единорог.

     Кара, утащив Тореля обратно в круглую комнату, всучила ему в руки кубок с вином, пощелкала пальцами...

     – Тор! – ведьмак не реагировал. – Твое ведьмовое сиятельство!! – встряхнула его. – О чем кричал Франциск?

     Торель перевел взгляд на кошку.

     Франциск осмотрел ведьмаков, ему не знакомых. Но узнал Курта, смутно припомнил Мориса... И начал скороговоркой говорить, на автомате выставив заслон – он же в мире кошки, а здесь он должен быть именно ведьмаком.

     Витольд и Сомн подняли глаза, осматривая купол только им видимый: заслон юноши плавно перекрывал магию Сомна, возвышаясь на добрую пядь. Вит повел рукой, но его паутина лишь уперлась в купол Франциска. Магия сильнейшего в мире ведьм уступала магии первого.

     А Франки уже метался от Вита к Сомну, снова и снова повторяя, что кошка – творец Тореля, что «им никак нельзя по разные стороны двери». Даже если дверка сама начнет закрываться, у них будет несколько дней, чтобы принять решение. Но вот так, самим подталкивать к решению ее закрыть...

     Франциск и сам не слышал себя – противоречий слов, полного абсурда доводов... А сильнейший мира ведьм смотрел на паутинку своего заслона, беспомощно пытающуюся пробить купол первого...

     – Кто твой творец, парень? – ожил, наконец, Сомн.

     Франциск замер, тут же перестав говорить.

     – Сермуш, – тупо ответил он, – мой брат.

     – И ты, значит... с другого мира вот так... сорвался? – прищурился Витольд.

     – Ну... да, – опешил Франциск. – Так ведь... дверка...

     – И, значит, до...летел, – Вит глянул на единорога, – до Кружев... Узнал, где мы... – ведьмак вспомнил расстояние между королевскими замками, – а потом, так... по...скакал в мороках...

     Сомн сглотнул. Если он сейчас остановит время, уже через десять минут ось заскрипит опять. Сил Вита хватит на дольше.

     – Ну так каждый час всего запускать-то... – пролепетал Франциск, сбитый с толку вопросами ведьмаков.

     Он помнил, как наставник заставлял его останавливать время, забирая их обоих в морок. Тор разве что не уснул от безделья – юноша сам переворачивал песочные часы, ожидая, когда мир вокруг них, наконец-то, оживет. Не челы, чай, их не разорвет от таких фокусов. Торель тогда хмурился, но не говорил, что такое невозможно.

     – Так кому нужна эта чертова дверка открытой, Вит? – спросил Сомн. – Паршивой кошке, или первому?

     – Моему творцу, – закрыл глаза Франциск, сказав первые и единственные правильные слова на этом совете.

     – Осмелишься лишить пацана связи с миром ведьм и его наставником, Сомн? – спросил Витольд. – А пойти против творца первого, заставляя его разорвать связь?

     Торель отвел глаза от Кары.

     Франки бросился скакать в мороках ради творца своего наставника. Но Витольд не дурак, и поймет, кто пришел, уже на первой минуте. Так почему же сын сильнейшего, порой, такой идиот! Почему он сам не выстроил цепочку, кому нужна связь с миром ведьм. И вот это – достаточный повод, чтобы вмешаться в историю челов, признав их резню ничтожной по сравнению с интересами первого и его творца.

     Не судьба ведь дверке закрыться сейчас, и не челам из-под нее колышек выбивать своей дележкой территорий. И кому, как не хранителям, следить за ходом событий... А один из них, вот, споткнулся, сам на своем творце зациклился, позабыв об ученике.

     – Ты знаешь, кошка, – откашлялся Тор, – когда у меня будет наследник-ведьма... я, пожалуй, подпишу Франки воспитывать его.

     Витольд небрежным махом руки поджег поленья: живой огонь согреет. И в ожидании Сомна, ушедшего в замок, нелюди уселись у костра. Вит завел разговор с юношей, узнавая историю первой ведьмы не его мира. Франциск не мог сказать, что было, когда он бесконтрольно применял свои способности. Не помнил и как брата убил, как меч в Сермуша бросил, как сам себя же чуть не погубил... Все это Витольду потом расскажет кошка.

     Слушая юношу, нелюди опять вспоминали легенду своего первого, снова и снова пытаясь найти в ней крупицы правды, дошедшие до сегодняшнего вечера. А Вит только думал о том, что кто-то, кому еще не суждено умереть, так и не ступит на поле брани, не сгинув в мясорубке, которая теперь уже не случится.

     Ночью к костру присоединился Сомн, лишь хмуро кивнув: боевых единиц в замке не было, придворный ведьмак – единственный нелюдь среди этих камней. И сейчас там царит паника: король умер. Сомн же уже озаботился и депешей в Тастонию, причитая, что сестра покойного всенепременно обязана узнать о горе как можно скорее: они с братом были ведь так... близки!

     Рысак гонца быстрый... Но даже если Нарим и успеет выдвинуться, депеша застанет его максимум в дне хода от замка. В Ропетрию королю теперь идти резона нет. И на Даринию одному набрасываться – тоже. Как только ропетрийцы отстоят отпевание, начнется грызня за трон, теперь уже не до внешних войн.

     Затушив огонь, нелюди прикинули, что замок сейчас – не самое спокойное место для отдыха, и ушли к лесничему.

     Дурб открыл дверь в круглую комнату, когда Тор уже ушел искать Настьена с Ноллой. Гонец еще не прибыл, но для ведьмака и кошки исход разговора нелюдей был и так теперь понятен. Кара сидела в окне; она давно замерзла, но закрывать ставни отказывалась.

     Тор опять не сказал кошке, кто она для него. Ведьмы не любят говорить такие вещи своим творцам. Почему – каждый найдет свое объяснение, и все вместе никогда не сойдутся в едином мнении.

     И отлично зная Тореля, Кара сейчас понимала, что тот ушел от какого-то ответа. Кожей чувствовала. Но нажимать на него не стала. Ведьмак и правда врать не умеет, рано или поздно все откроется.

     – Нарим ожил, – Дурб подошел к кошке.

     – Это просто Тор малость... отвлекся от него, – усмехнулась Кара. – Сейчас опять сляжет. Или ведьмак отпустит его прогуляться с армией – до гонца.

     Фаррину покачал головой.

     – Каково это – жить и понимать, что ты заведомо слабее...

     – Хорошо, когда понимать, Дурб, – перебила его Кара. – А в основном – не понимают, а принимают, как должное, порой считая, вот, что можно клыками сильнейших решить свою сиюминутную проблему. Челы... что с них взять.

     – Ваше высочество, – прищурился летун, – ваш муж – чел.

     – Мы не окружаем себя идиотами, Фаррину, – спрыгнула с окна кошка. – Разве что, вот, ведьмаками... Раз уж Торель сам дураком назвался. Кстати, – встрепенулась она, – завтра двигаем в Балью.

     Франки не будет прыгать в мороках обратно, останавливая время. А Витольд с Куртом и Морисом не отпустят парня одного. И в Балью путешественники прибудут лишь через три-четыре дня. В Сомонии короля уже наверняка хватились... Вряд ли Франциск предупредил хоть кого, куда срывается. И представив панику в королевском замке, Кара тут же отмела идею поспать этой ночью.

     Тора кошка нашла старым добрым способом: пошла на зов. Ну, и лакеев истерзала, всех, кого повстречала в коридорах. И перехватив ведьмака с женой выходящими из апартаментов Шанода, тут же увела их вон из паласа:

     – Я тебя Рамору обещала! – злилась кошка на попытки Тора сопротивляться.

     – И за сколько же продала? – прищурился ведьмак, пока седлали рысаков.

     – За сколько бы она тебя ни продала, – подал голос совершенно счастливый Дурб, – я прибавлю еще столько же! Мне эти Кружева уже осточертели.

     – Кошара, Нарим сорвется ведь...

     – Дальше гонца не уйдет, – Кара подсадила Ноллу в дамское седло.

     Мост опустили под дикий мат кошки: стражи пытались сопротивляться идее господ покинуть замок поздним вечером. В Балью путники ворвались уже глубокой ночью, тут же всех и переполошив. Даже Веста выбежала из гостевой комнаты: Кара умела быть шумной.

     – Или конец света... – в гостиную вышел Сермуш, воюя с камзолом.

     – ...или твоя жена, – подхватил Дурб.

     Дворецкий уже задумался о бегстве из поместья – в солдаты. Потому что узнав, что Франциск лишь на пути к Балье аж из соседнего королевства, Сермуш вслед кошке представил переполох в королевском замке, и его громовой голос присоединился к мату жены.

     «Псы» обошли палас три раза. Гостевой домик уже давно был перевернут, а замковая территория забыла, что такое сон. Когда их величество не посетили совет двадцати, камердинер, скрипя зубами, велел «разыскать»... Но лакеи только развели руками – и враз вспотевший граф поднял на уши Курима.

     Чертыхаясь на все лады, господин придворный сыщик нехотя оторвался от планов розыска ученых мужей королевства и зло глянул на камердинера:

     – Ваше сиятельство, король – не иголка, я уверен, что он в паласе, а вы ему просто осточертели!

     Но отдал-таки приказ своим «псам». И когда те тоже развели руками, Тео нахмурился. Потом вздохнул и, оправив камзол, занялся своими прямыми обязанностями: возвращением спокойствия в королевский замок.

     И начал Курим с Русты, так часто навещаемой молодым королем в последние дни. А разговаривая с девушкой прямо в гостевом домике, только дивился, как нынче хорошо поставлена речь артистов; и какие нервы железные у двадцатилетней особы. Тут же вспомнилась баронесса Нардок, нынче навсегда отлученная от двора: она в обморок падала раза четыре на допросе. А циркачка, вот, даже не бледнеет.

     В течение дня оказалось, что больше спрашивать и некого: короля не видели аж с вечера. Разве что сына секретаря Сермуша, отец которого сам пришел к господину Куриму, когда начались поиски их величества. Конечно, плохо подрывать доверие Франциска, но если неразумный отрок оказался вмешанным в – не приведи господь! – похищение королевской особы...

     И не узнав от молодого человека ничего интересного, Тео снова вернулся в гостевой домик: уж очень ему Руста не нравилась. А на рассвете следующего дня по подъемному мосту прогромыхал Сермуш с отрядом и женой.

     – Где Курим? – тут же крикнул королевич лакеям у паласа.

     Он лучше многих понимал, кто сейчас держит замок на ушах.

     Тео прошелся по комнате циркачки в сотый раз, также в сотый раз расспрашивая об одном и том же. А девушка в тот же раз отвечала одно и то же. И Тео только спрашивал себя, понимает ли она, что такое пыточная камера... Шаги в коридоре Курим узнал, как только заслышал: дверь в комнату распахнулась, обозначив в проеме Сермуша.

     – На выход, ваша милость, – улыбнулся «демон», легким кивком ответив на реверанс Русты.

     Тео скосил глаза на циркачку и нахмурился: красок на лице прелестницы не обнаружилось. И с поклона та не вставала – как и полагается, пока королевская особа не разрешат. Но Сермуш только ступил вон, не заостряя на девушке внимания.

     – Ваше высочество, – нагнал его Тео, – ваш брат...

     – В мире кошки, – ровно ответил Сермуш.

     – Ну да, – промямлил сыщик, следуя за королевичем в палас.

     – Всех уже поднял?

     – Как и положено, ваше высочество... И вот эта... Руста...

     – Кто? – Сермуш уже поднимался в свой кабинет; остановил первого попавшегося лакея, велев разыскать своего секретаря и принести дорожную сумку с седла единорога.

     – Да вот барышня... из гостевого домика...

     – А с каких пор артисты в гостевых комнатах останавливаются, кстати? – Сермуш повернул голову к сыщику.

     – Их величество распорядились, – хмыкнул тот, входя в кабинет королевича вслед принцу. – Так вот артистка эта... Я голову могу дать – она та еще... артистка.

     – На кой черт кому-то твоя голова, – посмотрел на него Сермуш. – И что с ней?

     – Да странная она.

     – Тео, тебе заговоры на каждом углу уже мерещатся.

     – Служба такая, – развел руками сыщик.

     – Сгинь, барон, у меня работы много. Теперь еще и на совет придется тащиться...

     В дверях Курима перехватила кошка. Вздохнув, сыщик подал королевне руку, и пара двинулась в кабинет Тео. Сермуш улыбнулся, покачав головой: теперь Кара не оставит бедного Курима в покое, пока тот не выдаст тайны мироздания, поди. Все-таки, его жене порядком скучно...

     Торель еще с порога коснулся сознания Неополя. Ведьмак помнил норов старика, и военные действия в его планы не входили. А посему беседа мужчин уже давно была самой что нинаесть спокойной и умиротворенной. Полукровка ждал в гостиной, из окна наблюдая за садовником: март заканчивался, скоро у мужчины образуются суетные деньки.

     Шаги Весты Рамор заслышал, когда та еще только вышла из комнаты. И сбежавшая по ступеням девушка ткнулась в вопросительный взгляд полукровки.

     – Уже сбегаешь? – усмехнулся юноша.

     Веста потупилась, покраснев.

     – Подожди немного, – вздохнул Рамор. – Я отвезу тебя. Как только с Тором поговорю...

     – Да зачем, – промямлила Веста. – Я и сама. Недалеко же ведь.

     – Сама – это ты обратно придешь, – ляпнул полукровка. – А мне все равно делать нечего.

     – Не приду, – нахмурилась девушка.

     – Ага, – Рамор наклонил голову в бок.

     Вчерашний разговор Весты и Шанира опять закончился ничем, насколько любопытный полукровка сумел расслышать. Собственно, а чем он мог закончиться, если девушка свалилась на голову летуна, как снег на голову. Жил себе Шанир спокойно, в ус не дул, а тут объявляется некая барышня и начинает в любви неземной клясться. Любой испугается, хотя бы просто на всякий случай. Шанир даже весь свой дар красноречия растерял, бедолага...

     Тор вывел Рамора на свежий воздух и вздохнул:

     – Следи за стариком. Он совершенно в порядке. Хотел бы и я иметь такой ясный ум на исходе своих дней.

     Полукровка замер, пытаясь осознать слова ведьмака. Как это – в порядке?

     – А... не нырял? – тупо спросил он.

     – На тему чего? – прищурился Тор. – У Кары научился, что ли? Нырни-сам-не-знаю-для-чего...

     – Ну так... деревца же все назвал.

     – И титулы раздал, я слушал сейчас, – кивнул Тор. – Придуряется ваш дедушка. Могу растением сделать, будет, как собственная вдова: вечно счастливый и спокойный. Но он и так не буйствует, вроде бы.

     – Да Сермуш тебе голову оторвет за это.

     – Значит, просто следи за ним, – повторил ведьмак.

     Нолла заметила мужа из окна, накинула теплый плащ и открыла дверь. А сделав пару шагов, замерла, тут же побледнев: перед ней стоял Неополь. Оба «покойника» буравили друг друга взглядом, сами теперь не зная, как реагировать на встречу «после смерти».

     Тор вбежал в дом, почуяв неладное, и чертыхнулся, взлетев по лестнице.

     – Какое интересное... место, – протянул Неополь; Нолла упала в реверансе.

     Слушая советников, Сермуш хмурился. Листы с текущими проблемами были уже давно забыты: королевич чувствовал себя как отец нашкодившего отрока. Но чинов не перебивал, разве что в который уже раз тихо повторял говорить по одному.

     И когда поток жалоб иссяк, поднялся с кресла. Он, наверное, только сейчас понял чувства Неополя, когда его средний сын... чудил. Но в отличие от отца, чью бы то ни было сторону принимать не спешил. Зачем бы Франциск ни выводил советников из равновесия, он делал это намеренно.

     – И какие же вопросы их величество... скомкали? – прошелся по залу Сермуш.

     – О строительстве храма, ваше высочество! – воскликнул один из чинов.

     – И о новой договоренности за караван, – подхватил другой.

     – А об упразднении совета – предложения не было? – улыбнулся Сермуш; этим Франциск не бросился бы в секретаря.

     Вздохнув, королевич занял место во главе стола и взялся за листки.

     Кара распахнула двери гостевого домика, и артисты с любопытством посмотрели на гостью. Окинув взглядами костюм, так и не определили, кто пришел.

     – А почему представлений нет? – выдохнула кошка. – Я успела соскучиться по вашим провалам.

     – Никто не распорядился, – ляпнул кто-то.

     – Не находишь ответ неверным? – улыбнулась женщина, и один из карликов очнулся, тут же подняв суету неожиданно громким басом.

     Привыкшие, что король сам распоряжается, когда начинать представления, артисты уже боялись нарушить это правило, вполне справедливо не желая «не попасть в такт». Лучше несколько дней не иметь прибыли, чем попасть в немилость к монарху, как ни погляди.

     Кошка не торопилась покидать домик. Не мешая курятнику и суете, она медленно прохаживалась по комнатам. Циркачи только недоуменно переглядывались, но гнать жителя паласа не осмелились. А то, что пришелец из паласовских, никто из них уже не сомневался.

     Когда Руста двинулась к двери, облаченная в обтягивающий костюмчик, Кара ухватила ее за локоть. Девушка ткнулась в глаза королевны, вздрогнув.

     – Я уверена, твой номер не сию минуту, – улыбнулась кошка.

     Разговор с Тео был очень интересным. С прояснением вопроса, где молодой король, у сыщика не было больше резона прохлаждаться в беседах с Рустой. Тем более что распоряжение об ученых мужах требовало сейчас от Курима его полного внимания. А вот Кара решила-таки проявить свое кошачье любопытство.

     Пихнув девушку в смежную комнату, кошка закрыла дверь.

     – Как долго ты в труппе? – спросила она.

     – С месяц, – пискнула Руста.

     – Да что ты, – Кара улыбнулась. – А мне казалось, должна была быть всю жизнь. Сознательную.

     – Это было удачей, что меня взяли, – кивнула Руста. – Одной было сложно.

     – И из каких земель цирк пришел сюда? – Кара осматривала комнату, меряя шагами.

     На артистку она не смотрела, лишь слушала ее голос уже заострившимися ушками. Ловила интонацию, отмечала волнение по паузам между слов или, наоборот, слишком быстрым ответам. Иногда девушка глотала окончания, иногда – сбивалась, неожиданно резко обрывая ответ.

     – О чем же с их величеством разговаривали, Руста? – неожиданно сменила тему Кара.

     Она и вовсе уже отвернулась в окно, прикрыв глаза, вся обратившись в слух. И услышала – совершенно чистую и плавную речь. Сказки с преданиями давались девушке куда лучше. Развернувшись, кошка качала головой.

     – Говорят, Фладис был сильнее любого живущего, – поддержала она игру.

     – Наверняка это было выдумкой, – тут же ответила Руста. – Люди любят додумывать подвиги своим героям. Или тем, в ком видят героя...

     – Да что ты, – протянула Кара, медленно подходя к девушке. – А что бы ты приписала их величеству?

     Руста споткнулась о вопрос и замолчала.

     – Смотри на меня, – усмехнулась кошка и поймала ее взгляд.

     А насмотревшись картинок да цепанув массу эмоций, покачала головой:

     – Цирк-то весь этот зачем? – спросила она, когда Руста победила темные круги перед глазами.

     Девушка потупилась.

     – Вот что, красавица, – протянула Кара. – Еще раз на свой канат заберешься – я лично тебя покалечу, чтобы с год даже ходить не могла. Поняла? – крикнула она, и Руста вздрогнула. – Дура.

     Кошка прошлась по комнате, уминая злость.

     – Франциск скоро будет здесь, – продолжила она. – Распрощаетесь – и я за тобой графа Фаррину пришлю. И чтобы без фокусов! Как будешь объясняться потом, дело твое.

     Руста попыталась ответить, вскинув голову, но Кара только еще больше разозлилась, снова повысив голос. А потом и вовсе перешла на шипение.

     – Если не хочешь в попутчики лично меня, советую смириться с идеей о графе!

     И вышла, от души хлопнув всеми дверьми, что попались на пути.

     Франциск приземлил единорога на крыше паласа. После четырех дней пути он устал, как черт. В Тастонию пришли все тем же составом – пантера и медведь не пожелали отпускать столь интересную личность, на каждом привале снова и снова терзая Франки расспросами. Молодой ведьмак не разочаровывал, послушно отвечая.

     Витольд знал земли хорошо, и под открытым небом путники не ночевали, что и затянуло путешествие на целые сутки: ради комфорта приходилось отклоняться от дороги. А когда уже подходили к Тастонии, Витольд неожиданно увел их караванчик на постоялый двор прямо среди бела дня. Франциск попытался возражать: Сермуш и так уже готов сожрать его живьем, поди, за такие фокусы, но Вит только чуть улыбнулся, распорядившись о комнатах и обеде.

     – Тебе надо хорошо отдохнуть перед возвращением домой.

     Разговаривая с молодым ведьмаком, Витольд искал те единственные слова, которые смогут преподнести первому идею сильнейшего мира ведьм правильно. Вит воспитал не одного сына, чтобы понимать, что прямого разговора с юношей быть не может.

     Никакие идеи о возрождении сейчас не тронут Франциска. Ему лишь восемнадцать, и Витольд уже жалел, что ученик его сына настолько благоразумен и, черти полосатые, чист. Уж лучше бы он был обычным молодым королем, дорвавшимся до вседозволенности. А не праведником на престоле.

     Все эти дни Франки держался со своими спутниками максимально почтительно и вежливо, никак не возвышая себя ни человским титулом, ни статусом первого, изначально сильнее любого из них. Опыта ему, конечно, очень еще не хватало. А без опыта никакие способности не помогут. И сойдись они с Витом, сильнейшим боевым ведьмаком в своем мире, в поединке, Франциску пришлось бы потерпеть поражение. Но опыт – дело всегда наживное.

     Вот и в этот раз, слушая разговор юноши и перевертышей за обедом, Витольд лишь вздыхал и качал головой, и благодарил звезды за свой долгий век. Ему за восемьдесят, у него еще есть пара столетий, а терпение ведьм славится большой выдержкой.

     Застав Тореля все также в Балье, Франциск уже сожалел, что не может задержаться хотя бы на день. И лишь навестив отца, тут же ушел к двери, подгоняемый размышлениями, на сколько кусочков его разорвет брат.

     И тем не менее, спустившись с крыши паласа, тут же свернул в зал совещаний.

     – Все свободны, – Сермуш перебил советника на полуслове, как только Франциск ступил в помещение.

     Молодой король медленно прошелся по залу, присев за стол рядом с братом. Вздохнул, опустив голову и сцепив пальцы перед собой.

     – Ты понимаешь, что Курим не управится до нового года? – неожиданно спросил Сермуш. – Даже сотня куримов не управятся.

     – И что делать? – растерялся Франциск, ожидая чего угодно, но только не разговора об ученых мужах Сомонии.

     – Я уже сделал, – Сермуш откинулся в кресле. – Жди армию своих учителей к январю. Половина будут тупее курицы, но это издержки.

     Франки кивнул.

     – Я попозже дам тебе ответ, когда мы сможем хотя бы начать строительство твоих школ, – продолжил королевич. – Как только ты сменишь меня в этом кресле. А потом я с удовольствием послушаю, как ты собрался загонять в эти постройки крестьян.

     – Почему загонять? – икнул Франциск.

     Сермуш посмотрел на брата в упор и усмехнулся.

     – В следующий раз, покидая замок, ваше величество, потрудитесь хотя бы своего камердинера предупредить, – попросил королевич. – Курим даже циркачей на уши поставил к моему приезду.

     – Циркачей? – эхом повторил Франки.

     Сермуш кивнул и подался к брату:

     – Ты все еще уверен в караване герцогини? – тихо спросил он.

     Франциск опустил голову и закрыл глаза. Уж лучше бы тот двенадцатилетний неуправляемый ведьмак прибил сам себя тогда ночью.

     Повисшее молчание зарядило воздух, расплавляя свечи в горелках по периметру комнаты. И выродилось молнией, с глухим треском ухнувшей в стол перед ведьмаком.

     – Да, – прошептали его губы.

     Распоряжение его величества начать вечернее представление обрушилось на циркачей, как гром среди ясного неба. Радуясь то ли благополучному возвращению монарха в замок, то ли его желанию снова лицезреть один за другим проваливающиеся номера, карлик даже позабыл, что Руста неожиданно решила покинуть труппу. Собирая свои нехитрые пожитки, девушка проводила артистов взглядом, вздохнув.

     Она была немало удивлена, что та женщина дала ей возможность попрощаться с Франциском. Но раз уж дозволено – не стоит отказываться. Только вот как прощаться она пока не знала. И что говорить. А о чем умолчать-таки. Не успел последний циркач покинуть гостевой домик, Франки открыл дверь и замер у стены.

     Звук снова треснувшей сцены под тушами силачей заставил юношу вздрогнуть. Подняв глаза на Русту, он протянул ей руку, все еще не решаясь попрощаться.

     Кара ждала Дурба на выходе из паласа. Они уже все не раз проговорили – оставалось только ждать. Фаррину седлал не торопясь. Они знали, что Франки сейчас в гостевом домике.

     Когда Дурб попросил брата о неделе, брови Сермуша поползли вверх, но аргумент был железным: Фаррину-старший при смерти. Покидая кабинет королевича, Дурб практически убил Кару взглядом. Однажды ее идеи сведут в могилу полкоролевства.

     Франциск обнимал Русту, перебирая слова в голове. И что бы ни приходило на ум – тут же отметалось за абсурдом. Век ведьмака слишком долог, чтобы отпускать любимых.

     – Я оставляю труппу, – прошептала Руста. – И королевство.

     Дурб посмотрел на помосты для казни.

     – Сколько они там прыгать будут?

     – Столько, сколько нужно, – очаровательно улыбнулась Кара. – Главное, чтобы дети до рассвета распрощались. Ты же не ведьмак в мороке уходить...

     Франциск неумело воевал с завязками платья, пытаясь построить мысли, чтобы выставить заслон и запечатать дверь. Когда он выкинул руку, Руста чуть вздрогнула.

     Страх перед ведьмой покинул ее разве что не сразу же, как Франциск ушел тем утром. Она сама смеялась на слухи о молодом короле – придумают же, право слово. А теперь ей уже оставалось только признаваться: да хоть упырь, таких людей еще поискать.

     Дурб стал на пути силача, спешащего в гостевой домик:

     – Далеко, любезный?

     – За штангой, – опешил тот.

     – Иди, вон, карликов на палку прицепи – и тягай, – посоветовал летун. – Веселее будет.

     Когда верзила снова затопал к сцене, Фаррину покачал головой:

     – Я еще только королевские... прощания и не стерег.

     Кошка прыснула.

     Руста не сдержалась, расплакавшись. Говорить, что что-то там образуется или, тем паче, будет хорошо, было бы глупо, и Франциск обнял девушку, баюкая. Так и не найдя хоть каких слов, ведьмак коснулся сознания Русты, успокаивая. И когда рыдания стихли, встал с кровати, быстро одеваясь. Если он пробудет с ней еще хоть минуту – не уйдет.

     Когда молодой человек покинул гостевой домик, до рассвета было еще далеко. Вздохнув, Дурб по земле подвел единорога к постройке; Кара вывела девушку и подсадила в седло. Фаррину поднял животное, на всякий случай, у восточных бартизанов и заложил крутой вираж, уходя в облака. Еще перед женой не хватало потом оправдываться, почему умирающий батюшка неожиданно превратился в юную леди.

     В паласе королевского замка было только одно-единственное место, куда Франциск с детства приходил в минуты страха. И сейчас юноша именно боялся – самого себя. Когда ведьмак с треском хлопнул дверьми, закрывая, Сермуш выбежал с балкона. Коротким приказом отсылая стражей от своих покоев, вошел в кабинет и тут же обхватил брата, перехватывая его руки. Уже выброшенная злость пнула их обоих к стене. Поток воздуха, натужно ухнув, врезался в полки в стене, разрывая их в щепы.

     Франки, остановись!

     Ставни распахнулись, и неожиданно заморосивший дождь ворвался в кабинет. Небо огрызнулось молнией. Все еще удерживая брата, Сермуш не переставал говорить – просто ради звука своего голоса. Когда порыв ветра смел кресла с кушеткой, Сермуш развернулся и прижал Франциска к стене, заставив смотреть на себя. Юноша бился в его руках, постепенно успокаиваясь.

     Он хотел сказать, что больше ее не увидит – а слова не шли. Хотел объяснить, какие демоны начали войну в его сердце – и не находил им имен в человеческом языке. Рухнув на колени, Франциск закрыл глаза и увидел ее лицо.

     Посмотри на меня.

     – Посмотри на меня, – Сермуш опустился рядом с братом. – Это не пройдет, Франки. С этим надо научиться жить.

     Вопреки ожиданиям Сермуша, Франциск вошел в зал заседаний и занял свое место. Лакей тут же пододвинул кресло для его высочества.

     Выдернув из стопки лист своего отчета, Сермуш пробежал строки глазами и вздохнул. Разговор с Назаром был не из легких, королевич предпочел бы еще с десяток раз уворачиваться от струй воздуха ведьмака, чем отдавать распоряжение о новом секретаре.

     Отобрав у брата листок, Франциск прочел и посмотрел на брата. Коротко кивнул и отложил в сторону – закрыл вопрос. Та же участь постигла и следующие два листка. Советники переглянулись; секретарь повторно макнул перо в чернильницу. Никто пока так и не проронил ни слова: ему нечего записывать.

     Прочитав следующий листок, Франциск обвел советников взглядом:

     – Так что, они прибывают-таки?

     Секретарь радостно начал царапать бумагу.

     – Да, ваше величество, – откашлялся кто-то. – Ее высочество уезжала в какой-то дальний монастырь перед дорогой. Ну... там у них по обычаям нельзя говорить о намерении – что-то вроде не к добру... А в замке все с ног сбились, пока она не вернулась...

     – Понятно, – кашлянул Франциск. – Хорошие обычаи.

     Сермуш заложил ногу на ногу и качнул кресло, ставя на дыбы. Видимо, у герцогини не нашлось какого старшего брата, чтобы... подстраховать. Вот и... сбились с ног. Истинно, надо быть осторожнее с обычаями...

     Франциск отложил лист.

     – Ваше сиятельство, – он даже не посмотрел на камердинера, – возьмите на заметку, что я выдвинусь встречать ее высочество.

     Сермуш шумно опустил передние ножки кресла на пол, поднялся и отошел к окну. По сути, он мог покинуть зал: в его присутствии нет никакого смысла. Франциск специально просмотрел его лист первым. Даже на совет не вынес, сам принял решение – согласился с братом. Но Сермуш упрямо не уходил.

     Кара с балкона смотрела за отбыванием повозки циркачей: сегодня с утра их величество передали просьбу, чтобы артисты оставили замковую территорию. Где задержатся в землях Сомонии еще – милости просим.

     – С глаз долой – из сердца вон, – прошептала кошка, опуская голову.

     Рамор спешился и помог Весте. Любопытные глаза провожали их из каждого окна. Когда девушка открыла двери таверны, пахнуло сыростью и гнильем: оставляя дом, она позабыла о запасах, скорее всего. Рамор поморщился. Его обоняние обострялось с каждым годом, что было совершенно не свойственно для полукровок. Хотя кто уделял много внимания природе нечисти-то, чтобы быть уверенными в их способностях.

     Пройдя вслед Весте, Рамор осмотрелся.

     – А еще кто из родных есть? – спросил он.

     Веста вышла из кухни. Их было четверо: мать, две дочери и сын. Когда погиб брат, стало сложнее управляться, но терпимо. А когда девушка осталась одна, ни о каком «управлении» речи уже не было. Что она одна может. За две недели в пьяных драках перемолотили всю мебель, и так-то большой крепостью не отличающуюся.

     Разумным было найти кого и побыстрее выйти замуж: таверна – хорошее приданое. И призадумавшись, Веста поняла, что либо спасать дом и хозяйство, либо – себя.

     Рамор перевернул чудом уцелевший в последней драке табурет и присел. Веста прижалась к стене. Чем же она думала, придя в Балью...

     Франциск прикрыл глаза и спрятал лицо в ладонях. Гвалт советников переходил уже все мыслимые границы. Сермуш присел на подоконник, сложив руки и также никого не перебивая. Он только что обозначил, что уже через несколько месяцев можно начинать строительства, если большая доля мастеровых удовлетворятся весьма символичным поощрением. Строительства школ.

     Уронив руки перед собой, Франциск поймал взгляд брата. Тот чуть улыбнулся ему, легко качнув головой.

     Свист Сермуша вернул в зал тишину.

     Кара приземлила единорога перед повозкой бродячего цирка. Возница натянул поводья. Улыбнувшись, кошка спешилась и поманила пальцем хмурого карлика. Разговаривая, она не стала оскорблять маленького человека, приседая.

     Рамор глубоко вздохнул и тут же пожалел об этом. Они сожгли во дворе все источники вони, но запах будет держаться еще долго.

     – Поехали, – полукровка утянул девушку к рысаку.

     – Куда?

     – А тебе есть разница? – он подсадил ее в седло. – Или и правда собралась здесь одна крутиться?

     Франциск прошелся по залу, собираясь с мыслями, и глянул на советников. Половина из них были еще при совете отца. И идеи молодого короля заставляли их нервно раздувать ноздри. Те, что заняли места казненных, пока еще вели себя тихо, суетились, пытаясь понять свое место: при короле или за короля.

     Но одну истину новые советники усвоили уже хорошо: короли нуждаются в очень настойчивых советах. Советах – какое решение принять. И по «традиции», закрепившейся еще со времен деда молодого короля, все листы без исключения содержали, в том числе, и решение текущей проблемы...

     – Мы хотим напомнить совету его роль, – тихо начал Франциск. – И роль эта – совещательная. Когда нам нужно мнение, мы спросим. Не старайтесь править за нас. Нам это не нравится.

     Сермуш улыбнулся, опустив голову. Пожалуй, надо было пригласить кошку на сегодняшний совет.

     Кто же осмелится поправить короля...

     – Опыта вашего величества хватит за двадцать взрослых мужей? – дерзко спросил один из старейших советников.

     – Вот именно за этим вы все – здесь, – кивнул юноша. – А не за тем, чтобы говорить нам, какое решение принять. Ясно? – улыбнулся.

     Сермуш отлепился от подоконника и покинул зал, мягко прикрыв створки.

     В середине апреля неожиданно настало лето. В мире кошки это было не в новинку, а вот аубердинцы даже и не знали: радоваться или переворошить память прошлых веков; наверняка это дурной знак.

     Сермушу на знаки было плевать: сухая и теплая погода очень кстати. Только бы засухи не случилось. Скосив глаза на секретаря, королевич снова невольно улыбнулся. Назар воевал с линзами в оправе.

     Еще пробежав глазами тот отчет со знакомым почерком, Франциск разыскал брата после совещания и уточнил, правильно ли он уловил смысл написанного. Сермуш только вздохнул, пообещав сам отписывать листы, пока не подберет нового секретаря. И Франки в тот же день пихнул в кабинет королевича господина Ланса и несколько мастеровых.

     Навыков подмастерья полукровки не хватило – через день привезли Рамора, который только нервно икнул на просьбу молодого короля.

     – Ты что, умом повредился? – опешил барон, враз забыв, кто перед ним.

     – Это может определить только Тор, – ровно ответил Франциск, – а твоя забота – глаза Назара.

     Секретарь уже и сам был бледен, как мел; очень попахивало приказом вернуть самому себе былую зоркость.

     – Ваше высочество, – скулил Назар, когда полукровка ушел в домик мастерового, – я поставлю руку сыну! Я клянусь!

     – Рамор тебя не съест, – говорил Сермуш. – А попробовать стоит.

     Вот и пробовали до сих пор. Полукровка то утолщал то утоньшал линзы, заставляя Назара как можно дольше и больше писать и читать с каждым результатом трудов мастеровых.

     – Назар, ты победил линзы? Я могу продолжать? – улыбнулся Сермуш.

     – Д-да, ваше высочество, – промямлил секретарь.

     Не успел королевич сказать и пару слов, двери распахнулись, впуская Дурба:

     – Фрррр... Их величество распорядились о встрече каравана.

     – Замечательно, – очень недобро проговорил Сермуш, – а я тут причем?

     Фаррину кивком головы прогнал Назара и снова повернулся к брату:

     – Ты собрался его одного отпускать?

     – Я собрался закончить с этими чертовыми жемчужинами. И желательно до нового тысячелетия! Подозреваю, что одного Коранету, глотающего дорожную пыль, вполне достаточно!

     Дурб хотел что-то сказать, но передумал. Почесал кончик носа...

     – А жена твоя где?..

     Движение каравана, даже несмотря на теплую погоду, нельзя было назвать быстрым. И тем не менее, процессия приближалась к встречающим шустрее, чем памятный караван маркизы Деровье.

     Фаррину поднял в небо весь личный отряд Сермуша, снова соглашаясь играть роль сопровождения. По чести, выдвинуться с молодым королем должен был его наставник. Хорошо бы, еще и фрейлину будущей королевы прихватить. Но в лице первого Франциск видел только Тореля, а посылать за ним в Кружева смысла было мало. О второй просто не задумались. Франки вообще старался поменьше думать о гостях. А кошка, вписавшаяся во встречающие, на фрейлину походила очень мало.

     Дурб бросил быстрый взгляд на Кару рядом с собой и покачал головой:

     – Надо было все сразу сказать.

     – Давно не слышал визгов смертельно оскорбленных королевичей? – усмехнулась та.

     Единорог под Дурбом переминулся с ноги на ногу, прося движения. Заметив отделившуюся от процессии десятку, Фаррину тронул поводья и поравнялся с Франциском. Он будет говорить за короля.

     К остановившейся повозке герцогини двинулись втроем. Когда лакей подал ее высочеству руку, Кара кивнула Дурбу, и оба сделали шаг, подпирая спину молодого короля.

     Зашуршали юбки, повседневно без обручей; молодая девушка ступила под апрельское солнце, тут же упав в реверансе. Когда Франциск вздрогнул, подавшись вперед, Дурб удержал его за локоть. «Шшшш, – прошептала Кара на ухо юноши, – тиииихо».

     – Их величество продолжат путь в повозке герцогини, – очаровательно улыбнулась Кара телохранителям девушки и тут же подпихнула Франки в коробку на колесах; ногой пнула подножку и захлопнула дверцу.

     Караван снова тронулся вперед, любезно разрешив встречающим вести.

     – Вот видишь, все в порядке, – Кара поравнялась с Дурбом. – А ты боялся.

     – Какое, к чертям, в порядке, – процедил Фаррину.

     Франциск плюхнулся на сиденье и поднял глаза на Русту; та потупилась. Вздохнув, молодой король снял шляпу, отложив ее в сторону. В монастырь ее высочество, значит, ездила. Дальний. Ну да, не близко ее занесло в молениях.

     – Вы составите отличную партию ее высочеству, герцогиня, – наконец, заговорил Франциск. – Она способна найти заговор даже там, где его нет. Определенно, вместе вы разоблачите в том числе и грызунов на кухне замка. Если объедините свои таланты.

     Амалия Ларунье закусила губу.

     – А ваш недостаток быть челом вы компенсируете способностью ходить по канату, – прикидывал Франциск, начиная злиться. – Одна по стенам прыгает, другая с крыши на крышу по веревке бегает!

     Амалия вздохнула.

     – Есть хоть какой предел женскому безумию! – процедил молодой человек. – И жестокости, – добавил тихо.

     – Я хотела сказать, – прошептала герцогиня.

     А будь Франциск не так отчаянно слеп и глух, уже в первые же часы начал бы задавать правильные вопросы. И речь услышал бы, не свойственную людям без второго имени. И имя ее отца не списал бы на совпадение, вспомнив, что собственного двоюродного брата по материнской линии зовут так же Валентином. Легенду Фладиса, истинно, можно было бы списать на «сказки и предания», гуляющие и среди простого люда. Но лишь от очень большого желания получше думать о собственных крестьянах. А уж осведомленность о событиях в бывшем Лазатоне должна была и вовсе выдать Амалию с головой.

     Но Франциск, безнадежно увлекшийся девушкой, слышал лишь стуки собственного сердца. И сейчас перед ним сидела Руста, сама не зная, какие слова подобрать.

     – Вам не приходило в голову перекинуть приставку с имени моего брата на свое? – прищурился Франциск.

     Амалия закрыла глаза.

     – Я хотела сказать, – повторила она. – Просто хотела познакомиться... Прежде чем ехать... Чтобы не ехать... – ее голос сорвался, и девушка отвернулась, уставившись в маленькое окошко повозки, собираясь с мыслями.

     Как будешь объясняться потом, дело твое.

     К двадцати годам Амалия навидалась в родном замке разного. Смерть для ее матери была избавлением, об этом разве что вслух не говорили: королевич Валентин Ларунье не мог похвастать покладистым характером или сколь большой уравновешенностью. А с другой стороны, перед глазами маячил ее дядя с истинно королевским отношением к супруге: до зубовного скрежета вежливым и холодным, словно каменная кладка. Как они умудрились-таки родить детей, для всех до сих пор тема для анекдотов.

     И узнав, что теперь настала ее очередь, Амалия – испугалась. Просто и по-человечески. Тем более что слухи о молодом короле разлетелись уже разве что не по землям заморья. И самым невинным из них был о замке, полном до смерти напуганных людей под дланью ведьмы – королевич-то на троне младший.

     Нервно посмеявшись, Амалия благополучно оставила замок, тут же вспомнив о своих попытках научиться ходить по веревке с подачи канатоходца их придворного цирка. Ученицей она была весьма посредственной, но скуку такое развлечение развевало отлично. А теперь и вовсе пригодилось.

     – Я хотела узнать, куда приеду. И кого встречу, – шептала Амалия.

     И увидела – замок, копирующий ее собственный; и молодого человека, в последнюю очередь похожего на короля или страшную ведьму. Заинтригованная и совершенно растерявшаяся девушка задержалась. Она даже не пыталась играть безродную. Разговаривая с Франциском, каждую секунду ожидала быть раскрытой, но молодой человек демонстрировал просто чудеса непосредственности.

     А уж после беседы о слове поперек королевской воли – сам бог велел остаться: женское любопытство сделало свое черное дело.

     – Я хотела сказать, – в который раз повторила Амалия.

     И распорядись Франциск привести девушку в свои покои, а не на ночную прогулку по руинам, уже через минуту она покинула бы комнаты герцогиней. Но молодой человек снова заинтриговал и удивил, без магии утягивая Амалию за собой все глубже в водоворот.

     – Хотя бы сказала, когда я... прощаться пришел, – Франки подался вперед, сам уже не понимая, дьявол ему достался или сокровище.

     Или дьявольски повезло, что Амалия не приехала, дрожа от страха и подчиняясь судьбе, и ему удалось увидеть человека вместо навязанной политикой герцогини.

     Франциск взял руку герцогини и поднес к губам.

     Предания и сказки не рождаются на пустом месте.

     Декабрь 2012 г. Португалия, Вузела