Аннотация: Когда-то в Венгрии стояли наши войска. Нравы там были... В прочем читайте.
Курточка 2.
Действие этого рассказа происходит в 80-х годах в Венгрии, где в небольшом городке Кечкемете стоят советские войска. Дом, где живут герои этой истории, местные жители называют Желтым Зрином.
Меньше всего Салават напоминал Меркурия - вестника богов, приносящего послания из будущего. Но в Зрине у нас все было не как у людей, партийных собраний не было, газет мы не читали и даже телевизора мы не смотрели. Ближайшее наше будущее выдавал нам вместе с отборным матом наш начальник, вести о более отдаленных событиях приносил Салават.
Нет, далеко не всех он снабжал такой информацией. Левое крыло, где жили в основном женщины и семейные пары, посещалось им редко. Там экономили каждый форинт. Наша же огромная комната с новичками стояла у Салавата в его списке под номером один. Принцип классификации был прост. Самым высоким приоритетом у него пользовались те помещения, где употреблялось наибольшее количество алкоголя. Наша комната была самая большая, находилась ровно посередине коридора и по сложившейся исстари традиции попеременно служила то актовым залом, то кабаком, то борделем. А все эти мероприятия без водки проводятся с трудом. Салават знал это, и его душа неудержимо рвалась к нам. Но душа душою, а за незваное вторжение во время тайного священнодействия с бутылкой и стаканами могли и накостылять. Совсем другое дело, если он приносил ценные сведения о поступлении дешевых ковров на склад или хорошую сплетню. За это его не только будут терпеть, но и "набулькают" чего-нибудь горячительного.
В тот день я жарил мясо. Прекрасная мадьярская свинина без всяких признаков сала и костей распространяла одуряющие запахи. Говорят, что мадьяры специально выводят особые породы беконных свиней. В то, что есть породы свиней без сала поверить трудно, но можно. А вот в то, что есть породы без костей, я не поверю никогда. Однако это - неоспоримый факт: на паек нам каждому выдавали в месяц три килограмма шестьсот грамм свинины без сала и костей. Здоровому мужику, который может съесть мяса столько, сколько ему не лень приготовить, хватает этого количества на две-три недели. Такое мясо трудно испортить и функцию повара я взял на себя добровольно. Мой сосед по комнате Женька резал хлеб. Это у него получалось хорошо. А к плите его подпускать нельзя. То, что он приготовит, не станет есть даже умирающий с голодухи, а уж если съест, то точно помрет.
Я уже заканчивал, когда ввалился Леха. С собой у него был пластмассовый военторговский пакет, через который слабо просвечивалось очертание бутылки.
-Сейчас будем эксперимент ставить, - сказал Леха, закрыл на ключ дверь и поставил пакет на стол.
-Знаю я эти эксперименты, - подумал я, но вслух ничего не сказал.
Через несколько минут сковородка с мясом, поджаренным с горкой лука, и картошка стояли на столе.
-Смотрите, - сказал Леха. - Пока бутылка в пакете и не открыта, ничего не происходит. Но стоит открыть ее, - продолжил он, откручивая пробку, - и не успеете вы сосчитать до десяти, как припрется Салават.
И точно - раз, два, три, четыре... - стук в дверь. Он, Салават.
По тому, как он нахально вошел, понимаем, что перед нами не нахлебник, а вестник.
Женька, еще не потеряв надежду избавиться от Салавата и сохранить ценный продукт, спрашивает, какого тот хрена прется.
Но Салават - сегодня мой вестник - и обращается он ко мне.
-Помнишь прапорщика в Колоче, ты у него ездил холодильник чинить?
-Ну, помню.
-Его посадили, - гордо выкладывает Салават.
-Что проворовался и на губу? Эка невидаль? - все еще сопротивляется Женька.
-Нет, не наши посадили, а мадьяры, полиция отвезла в бункер, - уточняет Салават.
Это уже серьезно. Надо совершить что-то неординарное, чтобы мадьяры арестовали прапора из дружеской советской армии.
Как ни странно, мне нравятся их полицейские. Неторопливые и добродушные, они, когда надо, действуют решительно и профессионально.
Помню, с месяц назад стал я свидетелем такой сцены. На улице стоит небольшая толпа цыган.
Доносятся крики и звуки ударов. Подхожу поближе и вижу, как двое цыган мутузят друг друга.
Через минуту подъезжает полицейский "жигуленок". Оттуда неторопливо выходят двое полицейских. На поясе у каждого целый арсенал - пистолет, наручники, балкончики с газом.
Полицейские не спешат, молча рассматривают толпу. Цыгане, увлеченные дракой, не обращают на них никакого внимания. Наконец один полицейский отходит от машины и идет сквозь толпу к дерущимся. Мощным пузом он прорезает визжащих цыган как ледокол ледяное поле. Он спокоен и величественен. Наконец он подходит к цыгану, который бьет своего упавшего соперника ногами. Полицейский резко приказывает цыгану остановиться.
Но тот в запале драки сам замахивается на полицейского и через долю секунды цыган уже валяется на земле. Парализующий газ из баллончика действует мгновенно. Толпа мгновенно затихает. Цыган, которого били ногами, тихо постанывает, второй так и лежит с поднятой для удара рукой. Полицейские спокойно садятся в машину и уезжают.
Второй раз я вместе с товарищем видел как полиция разгоняла манифестацию каких-то бритоголовых подростков. Сначала всю группу чем-то обрызгали.
-Несмываемая краска, для опознания, - сказал мой товарищ.
Потом полицейские стали одного за другим хватать этих молодых хулиганов, что-то с ними делать и тут же отпускать.
--
Кольцуют как птиц, - пояснил товарищ.
--
Что, что? - не понял я.
--
Каждому на руку надевают специальный браслет. В течение получаса "окольцованный" должен сам придти в участок.
--
А если не придет? - спросил я.
--
Останется без руки. Браслет постоянно уменьшается в диаметре. Европейская техника.
Так вот, мадьярская полиция зря не сажает: предпочитают огромные штрафы. Женская тюрьма вообще одна на всю страну и то наполовину пустая. А с союзниками по Варшавскому договору вообще стараются дел не заводить. Видно, допек. Интересно чем? Салават честно заработал свой стакан. Мы налили и приготовились слушать.
По рассказу Салавата выходило, что после моего визита на склад, Дыкин напился. Видимо, судьба не простила ему ту историю, когда он застрелил человека ради курточки. Ну а как только он выпил, опять у него "поехала крыша" на сексуальной почве. Сначала он в военном городке начал приставать к офицерским женам и молодые лейтенанты здорово отделали его.
Но Дыкина это не остановило, и он пошел шататься по городу. Возле своего домика мадьярка средних лет в бикини ухаживала за цветочками и принимала солнечные ванны. Может быть, она ждала своего принца. Но вместо принца появился Дыкин. Вид этой мадам в бикини так возбудил его, что он сломал забор и вытоптал все цветы, гоняясь за хозяйкой. Когда он пытался ее изнасиловать на кухонном столе, она в кровь исцарапала ему все лицо. Мадьярам это все здорово не понравилось. Полицейские били Дыкина совсем немного, просто посадили на несколько дней, не снимая английских самозатягивающихся наручников. При каждой попытке освободиться или пошевелиться, наручники эти еще сильнее стягивались. Сейчас его уже отпустили. Наши кое-как это дело замяли и Дыкина просто отправляют в Союз.
Через несколько дней я увидел Дыкина во дворе Зрина. Он вытаскивал из военторговской машины какие-то коробки, свёртки, сумки. Я подошел к шоферу Лешке.
-Что пассажира привез? - спросил я.
--
Да вот начальство приказало отвезти "этого" сегодня на вокзал, - хмыкнул Лешка.
--
Повезешь?
--
Повезу, поезд в три часа ночи.
Дыкин, не здороваясь, поперся со своими манатками в Зрин. Танька-кондитерша, столкнувшись с ним в дверях, дико взвизгнула и чуть не свалилась в обморок. У Дыкина же ни один мускул не дрогнул на исцарапанном лице. Я отправился в свою мастерскую, где было много работы.
Когда вечером я пришел в нашу комнату, то полной неожиданностью для меня стало то, что Дыкин сидел там. Кроме него было еще полно народа.
-Понимаешь, он хотел у прапорщиков на третьем этаже посидеть. Но они его шуганули, чуть с лестницы не спустили. А мне его ночью вести. Пусть посидит? - сказал Леха просительно.
-Мне что, пусть сидит.
Женька пристально разглядывал исцарапанную дыкинскую морду, синяки от наручников, потом, хитро глянув на меня, сладким голосом пропел, обращаясь к Дыкину:
--
Что ж так рано вы уезжаете. Побыли б еще годик- другой.
--
Не могу, дела в Союзе. Да и надоело здесь, - ответил Дыкин, обрадованный тем, что с ним общаются.
--
А за "демобу" (так называли здесь отправку домой), полагается выпить. И шоферу надо дать бутылку, - голосом змея искусителя продолжил Женька.
Дыкин начал доставать тушенку, потом побежал в магазин за водкой.
-Пусть сбегает, пробздиться, - сказал Женька, когда он вышел, - воздух чище будет.
-Ты прямо, как Салават. Польстился на водку этого урода, - сказал я.
-Ничего, повеселимся, - ухмыльнулся Женька.
Через полчаса водка хлеб и колбаса, тушенка стояли на столе. Мы выставили парочку порезанных на четыре части луковиц и стаканы. Молча выпили. Через секунду появился Салават.
-К первой не успел, - подумал я о нем, - наверное, теряет нюх.
-Машину только закончил разгружать, - сказал Салават и потянулся к бутылке, но Дыкин пододвинул ему свой стакан, из которого не отпил ни грамма. Салават торопливо выпил.
Дыкин разлил по второй. Все молчали.
-Как на похоронах, - подумалось мне и, к сожалению, я оказался прав. Черный ангел возмездия
кружил уже над больной дыкинской головой.
Завтра рано вставать, пойду спать, - сказал я и улегся на кровать. Удерживать меня не стали.
-А что ж это Вы не пьёте, - сказал Женька, глядя на стакан Дыкина, который тот только пригубил.
-Да пью я, пью, - сказал тот и опять разлил по стаканам.
-Нет, вижу, Вы не пьёте. Наверное, с печенью что? Или что другое беспокоит? - с наигранным простодушием продолжал Женька.
Дыкин сделал вид, что не расслышал и, обращаясь к Лехе, сказал:
-Скажи какой-то тост, все-таки "демоба", навсегда уезжаю.
Леха покачиваясь, встал, лицо его напряглось и покраснело.
-Меня начальник попросил на вокзал отвезти, а не всякому г... песни петь, - и залпом выпил.
Дыкин хотел было возмутиться на столь откровенное хамство, но глянув на здоровенные кулаки Лехи, потом на насмешливое лицо Женьки, передумал и опустил руки.
Он обернулся ко мне и зло сказал:
-Как тушенку с мясом таскать, так ты первый друг, а как здесь помочь, так - в кусты?
Я ему не стал говорить о том, что отдал его "дары" Салавату. Вряд ли он бы понял это.
Но он понял моё молчание по-своему и продолжал:
-Видишь, нечего тебе возразить.
Я поглядел на него без сочувствия и сказал:
-Пришел король шотландский, безжалостный к врагам
Погнал он бедных пиктов. К скалистым берегам...
Может быть, стихи я и переврал, но, похоже, ни кто из присутствующих этого не заметил.
Дыкин обвел всех глазами, и устало сказал:
-Вы все здесь полные идиоты и психи.
-Кто бы нам об этом говорил, - издеваясь, сказал Женька.
Лешка, наверное, тоже хотел что-то резкое Дыкину сказать. Он встрепенулся, попытался приподняться, но сил хватило только слегка зарычать.
Суд состоялся. Присяжные высказались. Пора принимать яд.
Дыкин налил себе стакан до краёв и выпил.
Потом повернулся к двери и ни к кому не обращаясь сказал:
-Пойду, немного прогуляюсь.
-Иди прогуляйся. Только не забудь про поезд, - сказал Женька.
Дыкин вышел.
-Вот, человек, на стихи обиделся, - сказал Салават, наливая себе полный стакан.
Спал я крепко.
Утром разбудил меня Женька.
-Сашка, смотри, что это такое? - говорил он и тряс меня за плечо.
У меня болела голова, и было абсолютно на все наплевать.
Смотри, это же кровь! - не унимался Женька.
Я нехотя открыл глаза. Действительно весь пол и один из стульев были в бурых пятнах, напоминающих кровь.
Я оглядел комнату. Вещей Дыкина не было. Леха ещё спал.
-Ничего не понимаю, - сказал я, - надо будить Лёшку. Он должен был ночью ехать на вокзал.
Леха в синих плавках лежал на кровати поверх одеяла. Насилу его растолкали.
-Ты что, идиот, сделал с этим придурком, - стонущим голосом спросил Женька сонного Леху.
-Ничего не сделал. Он меня разбудил, - я его отвез. Ещё и вещи помог ему нести. Посадил в поезд и ту- ту.... Только вот..., - вдруг с пьяной ухмылкой засмущался Лёха...
-Что "только вот", куда ты вляпался?
-Никуда, я не вляпывался. Сил у меня не хватило, чтобы одеться, так его в плавках и провожал.
Тетки мадьярские шарахались, а мне ничего - ночь- то теплая.
В дверь резко постучали.
Салават, наверное, - предположил Женька, чертыхнулся и пошёл открывать.
Но это был не Салават. Перед нами стоял человек, которого мы меньше всего хотели бы данный момент видеть. Это был особист Кузьмук.
Мы оторопели.
Так, так, так, - сказал Кузьмук, заходя в комнату, - прапорщик из Колочи у Вас ночевал?
У нас, - оторопев, сказал Женька, - но не ночевал. Мы с ним попили, поели, а потом он пошел гулять.
-Что пили? - спросил особист, уставившись на грязный стол с бутылками и опухшую Лехину рожу.
-Чай, - хриплым голосом выдавил из себя Лёха.
-Так, так, - сказал особист, - а вы знаете, что этот прапорщик пытался женщину изнасиловать? Нашу русскую, она вахтерша на соседней базе стройматериалов. Он к ней во время дежурства завалился, то есть во время исполнения ею служебных обязанностей. А вы его покрываете!
Все это звучало довольно грозно, но что-то в интонации Кузьмука выдавало, то, что не мы его сегодняшние клиенты.
И в правду. Кузьмук обратился к Лёхе:
-Одевайся, повезешь меня в Будапешт. Надо ехать получать визу. Поеду в Союз уголовное дело на этого прапорщика открывать. А еще и ковры надо съездить купить. Так что быстро, - бодрым веселым голосом добавил он и потер руки.
Причину, по которой он был так доволен, понять не трудно. Ковер в Союзе стоил в три-пять раз дороже, чем в Венгрии. Но таможня разрешала провести к нам только три ковра за поездку. Как только наши не изощрялись, что бы лишний раз съездить домой. А тут такой случай сам шел особисту в руки.
Мы осмелели.
-Удалось ему, изнасиловать- то? - спросил повеселевший Женька.
-Нет, дворняги помешали. Это они днем смирные. А когда он бабу на стол завалил, и она начала орать, то собаки ему весь зад и порвали, - поведал особист, направляясь к выходу. Нам тоже надо было на работу.
В обед Салават зашел к нам. Я коротко рассказал ему о визите особиста. К моему удивлению он слушал мой рассказ с видом человека знающего гораздо больше. Секрет его осведомленности был прост. Его жена Зухра работала в бухгалтерии. Ее стол находился рядом со стеной кабинета начальника. По этому, обладая поразительно тонким слухом, Зухра узнавала все новости первой.
Во время нашего разговора в комнату вошел Леха.
-Ковры купили, Кузьмук завтра поедет в Союз, - доложил он.
-Не поедет, - сказал Салават, довольно улыбаясь.
-Как это не поедет?
-Прапор-то этот, все, до границы не доехал. Готов.
-Как готов?
-В поезде драка была. Он выпрыгнул и разбился. Насмерть.
Вот так Салават, посредник между жизнью и смертью, возвестил нам о кончине этого не самого лучшего человека. Только до сих пор мне кажется, что все мы приложили к этому руку. И мучает один вопрос. А если бы я знал, чем все это кончится, стал бы я вести себя иначе?
Он умер, а мы остались жить, сложные в своей простоте и непредсказуемо опасные.