Макаренко Андрей Владимирович : другие произведения.

На острове Гудао. Первые абзацы

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Одинокий клочок земли, окруженный водой, притягивает людей со всех концов света. Здесь можно обрести счастье или потреять все. Это черная дыра, которая захватывает людей, вместе со всеими их мечтами. Это маленькая история лишь часть. Это остров Гудао, где-то в водах Тихого океана. Где-то далеко.
  Я ссыхаюсь. С каждой секундой в моем теле остается все меньше жидкости. Тянущее чувство в моей груди уже давно стало частью меня. Это похоже на агонию, длящуюся целую вечность. Это ощущение, как гильотина, которая опускает лезвие слишком медленно. Сантиметр за сантиметром. День за днем. Она не отрубает мою голову, нет, она давит на нее всем весом холодного тупого лезвия. Кровь сворачивается, хотя на шее нет ни одного следа от пореза. Она свернулась внутри меня, застыв в моих венах, от чего пальцы стали бледными, как снег вокруг эшафота. Я смотрю сквозь него, куда-то в глубину этого белого и холодного вещества. Я говорю, что оно холодное, даже не тронув, не коснувшись пальцами, не зная сущности. Теперь мне кажется, что он обжег бы мою кисть, и я сгорел бы вместе с ним. В этом холодном пламени белого вещества, что тонким слоем лежит поверх эшафота. Я тяну к нему руку, осталось лишь сделать усилие пальцами и я коснусь его, но они предают меня. Старые товарищи, что верно служили столько лет, больше не гнутся. Кровь окончательно свернулась внутри них, и они стали твердыми, как камень, на котором я стою.
  
  
  
  Сто лет одиночества. Я так ему завидовал, он одинок, не окружен заботами, нет людей, что так докучают тебе. Да что там говорить, я и сейчас завидую. Всего-то сто лет. Кажется, я одинок уже тысячу лет, мой корабль выброшен в море, в поисках новых земель, но вместо удивительных открытий, я лишь дальше ухожу от родного дома. Зачем плыть против ветра, распусти паруса, он сам принесет твою посудину, куда надо, течение ему в этом помощник. Так просто, поддаться течению. Сказать, я был не прав, признать вину, сделать выводы из этой глупой ситуации, а потом смеяться вместе над прошлым. Ее смех, я готов отдать что угодно, лишь бы еще раз услышать ее искренний смех, зов родной земли. Ты сбился, твои снасти порваны, в борту пробоины, команда больна цингой. Кто назначил этого дурака на должность капитана? Он не умеет пользоваться навигацией, даже когда Полярная звезда светит ярче дневного солнца, этот глупый капитан все равно ведет свою посудину прочь от судьбы. А, может быть, навстречу ей. Может быть, так с самого начала и было задумано, бросить его суденышко в морскую пучину. Пусть волны таскают его по свету, пусть он заблудится, в попытке обрести себя. Он очень многое потерял, но все же, кое-что осталось. Осталось то, что море заберет у тебя позднее, оно не поглотит корабль сразу, но постепенно заполнит трюм водой, намочит припасы, и все вокруг станет таким соленым, что даже собственные слезы покажутся тебе слаще меда. Вот тогда, лишь тогда, ты вспомнишь о доме, как целовал ее в последний раз. Как тоскливо скрипели доски настила пристани, когда ты говорил, что не можешь остаться. Они говорили многое, но ты их не слушал. Ты не понимал всех знаков, что так обильно падали на твою пустую голову. Пусть они даже говорили бы человеческим голосом, им не достучаться до сознания человека, чьи глаза уже долго бредили неизведанными странами и приключениями. Родная земля не сказал ничего на прощанье, потому что уже тогда знала все наперед, и ей было жаль тебя. Даже после того, что ты с ней сделал, ей было жаль. Она любила тебя и всегда ждала твоего возвращения, пока однажды, тебе стало некуда возвращаться.
  
  Дверь открылась. Каждый раз, когда открывается дверь, и в нее кто-то входит, начинается новая история. Будь то человек, собака или кошка, дверь открывается не сама по себе, есть на то причина. Не столько в том, кто входит, а для чего он это делает, заключен смысл завязки. Вошедший может быть зол, расстроен, убегать от кого-то. И так всякий раз, как слышится скрип петель, местами проржавевших, ознаменовывающий начало новой истории. Но только не сейчас. Потому что в этот раз человек никуда не заходил, он вышел, громко топая своими лакированными туфлями. Наша история началась с конца, откуда должна была начаться, потому что так было положено. Так было необходимо, прежде всего, самому человеку, который, каждым своим шагом, оставлял вмятины в недавно покрашенном паркете.
   Лист первый, ставший обложкой после утратой оной, фактические изорван, местами покрыт пятнами от кофе. Запись датирована 1924 годом. В углу листа, еле разборчиво: Гудао
  
  
  
  Далее несколько перечеркнутых абзацев, состоящих из одинаковых предложений, но порядок в каждом из них был разный.
  
  
  
  Я остался один в комнате, ожидая возвращения доктора. С самого утра солнце грело землю так, что к обеду жара стала просто невыносимой. Это чувствовалось и в кабинете доктора, хотя все окна были закрыты, и ни один луч света внутрь проникнуть не мог. Он говорит, что здесь так темно для того, чтобы не портились лекарства, будто бы они требуют специальных условий содержаний, нельзя допускать попадания прямых солнечных лучей и тому прочее. Я не верю ему. Если я вижу доктора вне его дома, передо мной предстает совсем другой человек. Он будто стареет лет на десять, глаза теряют последний отблеск смысла, а морщины формируют рельеф лица старика. Поэтому я и думаю, что доктор боится вовсе не за свои лекарства. Он и сам уже давно превратился в одну из этих гадких настоек со вкусом пыли и старости, которые дает мне, думая, что они действительно помогают. И так с самого первого дня нашего знакомства, мы пытаемся обманывать друг друга, придумывать какие-то нелепые оправдания своим поступкам, надеясь, что никто не упрекнет нас, не будет осуждать. У нас с доктором особые отношения. каким бы странным он не был, он останется моим другом.
  
   Но в чем его нельзя упрекнуть, так это в деле вкуса. Комната обставлена по-настоящему роскошно. И роскошь здесь вовсе не в богатстве интерьера или дороговизны отдельных его составляющих, она исходит от соединения всех маленьких частиц. Паркет из дуба, неведомо как занесенного в наши края, еще несколько секунд и он становится стеной миндалевого цвета, с полосками ванили, что стекает прямо на спинки кожаных кресел с большими деревянными ручками, вырезанными в форме головы льва. Я жду доктора как раз в одном из двух таких кресел, сжимая теплую гриву. Я ощущаю рычание роскоши этой темной комнаты, вместе с запахом формалина, который исходит из двери в стене справа от меня. Там комната для препаровки. Туда не заходит никто, кроме самого доктора, который все никак не вернется.
  
  Дышать с каждой секундой лишь тяжелее, еще немного и я закрываю глаза. Комната вдруг обрушивается на меня, вместе со всем ее содержимым бросается в яростную атаку, готовясь сразить любого, кто посмеет нарушить ее равновесие. Я чувствую, как она приходит в движение, как открывается та дверь, как жидкость с запахом ванили начинает течь по моему плечу, а кресло обхватывает конечности мертвой хваткой. Один миг и я утону в нем, навсегда оставшись частью этой темноты с запахом формалина. Но откуда-то слышится шум шагов, усиливающийся с каждой секундой. Я открываю глаза. Все осталось на своих местах, как было всегда. Комната - единый монолит, недвижимый и нерушимый.
  
  -Простите, что задержался - сказал доктор, тихо закрывая за собой дверь.
  
  -Ничего страшного, я не спешу.
  Я поднялся с кресла, которое стояло спиною к входу, что делало наше общение затруднительным.
  
  -Вот, это ваше. Здесь четыре, а не шесть, у меня на этой неделе случились небольшие накладки с доставкой, привезли только половину. - Доктор протянул мне сверток, обернутый пергаментом. Он всегда был в форме маленького кирпичика, едва помещавшегося на ладонь, но сейчас это был скорее куб, выглядящий несколько нелепо. Все потому что здесь четыре баночки, а не шесть, как обычно.
  
  -Не волнуйтесь, у меня еще с прошлого месяца осталось.
  
  -Вы пьете точно, как я прописал вам?
  
  -Две чайные ложки после еды и одну перед сном, я все помню - успокоил я доктора, но он все равно еще несколько секунд недоверчиво смотрел на меня из под своих густых бровей. Доктор не был стар, он почти даже не имел седых волос, кроме тех, что изредка проскакивали в его коротко стриженной бородке. По крайней мере, здесь он был собой. Мужчиной сорока трех лет, который приехал на Гудао еще до того, как построили кондитерский магазинчик на углу пересечения Судоходной и переулка Маршала Ояма. Его зовут Алексей Расторгуев, он русский, как и я. Наверно, поэтому мы так и сдружились, хоть почти совсем и не похожи. Не знаю как, но я все равно каждый раз нахожу что-то привлекательное в его лице или походке, в позе, которой он приветствует неприятных ему людей, и тогда мне кажется, что не такие уж мы и разные, что у нас из общего не только русское происхождение и белый цвет кожи.
  Все налаживается, я уже почти освоился на своем острове. Вот только доктор широко зевает, и , хоть он ничего и не говорит, я все прекрасно понимаю, мне пора уходить.
  
  -Доброй ночи, Алексей. - я протягиваю ему руку.
   -Доброй - отвечает он, еле сжимая мои пальцы, в позе, которой он прощается с неприятными ему людьми.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"