Аннотация: Опубликовано в Русском журнале 26.01.2006. http://2005.russ.ru/comments/108781226
Патриотизм и национализм в системе "свой-чужой"
В первом приближении "патриотизм" и "национализм" представляются синонимами. Разве патриотизм не есть любовь к своей стране, а национализм - любовь к своему народу, и разве страна и народ - не одно и то же?
Практика словоупотребления показывает, что это не совсем так. Понятие патриотизма более конкретно. Страна конституируется реально действующим государственным механизмом. Когда он разваливается, страна перестает существовать. Вовлеченность в единый государственный механизм обусловливает наличие у граждан общих интересов, которые выражает патриотическое чувство. Граждане заинтересованы, получать максимум совместной выгоды от взаимоотношений с внешним миром. Таким образом, понятие патриотизма применимо только ко внешним сношениям, и только в тех случаях, когда эти сношения конфликтны (если же конфликта нет, патриотизм вырождается в шовинизм). Конечные цели патриотизма принципиально внешнеполитические.
В отличие от патриота, националист имеет конечные цели во внутренней политике. Эти цели могут быть двояки. Во-первых, националисты утверждают, что они заботятся о "духе" нации, её культуре, традициях и т. п. Сам факт такой заботы свидетельствует о том, что значительная часть граждан отнюдь не разделяет представления националистов об идеалах национальной духовности, иначе наличествовал бы консенсус и бороться было бы не с кем, а следовательно националисты отстаивают, по существу, собственное видение национальной культуры, чаще всего, как показывает практика, поношенное, и ниже я надеюсь разъяснить почему.
Во-вторых, националисты выступают от лица субнациональных групп, т. е. этносов. Потому и называть их было бы правильно "этнистами", но слово "национализм" для них самих удобнее, так как позволяет вводить в общественность в заблуждение, делая вид что этнист выступает от лица всей нации. Если при этом он представляет компактное меньшинство, отождествление этноса с нацией служит софистическим оправданием сепаратизма. Сепаратист по определению является антипатриотом. Но также и национализм (т. е. фактически этнизм) "коренного большинства" вносит раскол в нацию и способствует ослаблению государства. Между тем, именно такой и только такой национализм может конституировать политическую силу общегосударственного значения, а потому именно его интересно обсудить в первую очередь.
Типаж националиста встречается не только в политике, но и в народе, откуда он, как естественно предположить, в политику и пришел. В психологии националиста угадываются черты селянина с низким порогом в системе распознавания "свой-чужой". Человек из соседней деревни - уже чужак, отношение к которому настороженное, легко переходящее в агрессию. Это, безусловно, ксенофобия, но к национализму отношение не имеющая. В драке стенка на стенку с обеих сторон русские. Более того, никаких людей кроме русских селянину встречать не доводилось, а потому питать национальную неприязнь ему не к кому.
Но рано или поздно селянин переезжает в город. Тут уже трудно разобрать, кто из какой деревни. Однако земляческие установки сохраняются и проецируются на новые реалии. Изучая физиономии горожан, селянин приходит к выводу, что некоторых из них (например, евреев или кавказцев) в его деревне точно не было. Значит эти - точно чужие, а остальные по умолчанию свои. Картина мира приобретает, таким образом, ясность. Становится понятно, с кем дружить, а с кем драться стенка на стенку. Другими словами, по переселению в мегаполис земляческая ксенофобия перерастает в этническую. Однако чужой по-прежнему отыскивается внутри нации, ибо настоящих инородцев селянин не в глаза не видывал.
Естественно, к своим и чужим отношение разное. Иванникова - своя. Багдасарян - чужой. Но Иванов тоже свой, а Беридзе - чужая. При этом понятие нейтралитета селянину неведомо. Либо ты из моей деревни, либо из вражьей. Если вы не выражаете безусловной лояльности селянину, вы автоматически записываетесь во враги.
Глубокая религиозность селянину не свойственна. С Богом ему разговаривать некогда, потому что землю пахать надо. Однако селянин чтит традиции, и на правах одной из них православную веру. Поэтому любой, кто православие не разделяет, в частности атеист, воспринимается как чужой. Но, что принципиально, православный грек или болгарин тоже чужие. К православному братству бытовой националист равнодушен. К жидоедству на религиозной почве тоже. Что делают евреи в своей деревне, селянина, в отличие от попа, волнует меньше всего, лишь бы мужики не травились ихней водкой. Если даже селяне на евреев обидятся, погромят в крайнем случае шинок (собственно, один из вариантов стенки на стенку) и заживут дальше в мире. Так просто мужика и еврея не поссоришь. Нужно придумать нечто из ряда вон, например про мальчиков зарезанных на мацу.
При нормальном ходе вещей ксенофобия - установка латентная. Свои живут сами по себе, чужие тоже, вступая, впрочем, при случае во взаимовыгодный товарообмен. Более того, эффективно различать своих и чужих в мегаполисе затруднительно. Очевидные чужие (негры, таджикские цыгане в грязных халатах) у нас пока что малочисленны. Отличить же, допустим, кавказца от темноволосого славянина чисто по внешности не так-то просто. Если джигит только что приехал с гор, тогда обратят внимание акцент и манеры. А во втором поколении - уже вряд ли. С другой стороны, при желании не-русские черты можно выявить в любом русском. Либо вы на финна похожи, либо на татарина, одно из двух. Встречая каждый день в метро многотысячный поток людей, осуществлять эффективный фейс-контроль совершенно невозможно. А следовательно, реальные свои и чужие уступают место метафизическим. Здесь и начинается самое интересное, потому что в метафизическом пространстве логика и здравый смысл имеют свойство нивелироваться. Чем меньше реальных различий между своим и чужим - тем изощрённей фантазия в конструировании их мифообразов. В Христа не веруешь - значит не русский. В шинке торгуешь - тоже не русский. Джаз слушаешь - не русский подавно. И так до полной деконструкции нации.
Бытовой националист тем и отличается от продвинутого, что в такую ерунду не лезет. Его фобические установки латентны. При случае он потреплется и про евреев, и про чурок, и про то что православие блюсти надо. Но именно что потреплется, а по жизни черта с два отличит еврея от русского. Актуализация фобии требует значительных энергозатрат. Это ж сколько сил отнимает - высматривать в метро нерусь, да еще и прессу патриотическую регулярно штудировать на предмет раскрытия жидомасонских заговоров. Мотивация тут нужна неслабая, зачастую откровенно космическая.
Первой жертвой продвинутого националиста падает, как правило, интеллигенция. И не потому что "из евреев", это как раз дело тридесятое, а потому что "ишь ты какие образованные, не по-русски это". Селянин уверен что его патриархально-крестьянская культура и есть истинно русская, а культура городских интеллектуалов, насыщенная свежими заимствованиями и собственными новациями, чужая и навязанная. Это обстоятельство предопределяет ретроградный характер националистических проектов.
В когнитивном аспекте земляческие установки выражают свойственную селянину конкретность мышления. В соседней деревне люди уже как бы и не живут, потому что на глаза не попадаются. Так же националист настоящих инородцев видел только по телевизору, отчего и склонен искать нерусь среди соседей. Патриотизм - более абстрактная штука, не всем по уму. Если же ума достаточно, то появляются потребности в интеллектуальном общении, радикально перестраивающие систему "свой-чужой". Своим становится человек духовно близкий, живи он хоть Парагвае. А сосед по лестничной площадке будет чужим в том случае, если поговорить с ним не о чем. Кроме того, развивается понимание, что не существует универсальной дихотомии своих и чужих. Свой в одном отношении может быть чужим в другом и наоборот. Поэтому космополитизм и патриотизм друг другу не противоречат. Зато селянин, с его конкретным менталитетом, к земле ближе и на ногах держится крепче. Как же селянину без доброго коня, то бишь без "лексуса". Заработает и купит.
С другой стороны, психология либеральной общественности бывает не менее анекдотична. У них все те же реакции, только в парадоксальной форме. Свой (то есть русский) для них чужой, а чужой (то есть кто угодно не русский) - свой. Крылов, надо признать, весьма проницательно характеризует таких людей как "нерусь". Их национальная идентичность сугубо негативна. Если они и отождествляют себя с какими-то этносами, подчас стопроцентно виртуальными, вроде ими же самими выдуманных ингерманландцев или сибиряков, то исключительно для того, чтобы в этом качестве противопоставить себя русским скотам и хамам. Космополитизм у них такой же виртуальный, что-то вроде интернационала русофобов. Как это объяснить? Видимо, негативизм является здесь решающей личностной, а в некоторых случаях и клинической, характеристикой.