От любых законодательных мер разумный и совестливый человек ожидает соответствия трём критериям:
1. Экономическая оправданность. (Меры должны приводить к суммарному улучшению благосостояния общества, увеличению совокупного количества вещественных и невещественных благ, пролиферировать счастье и уменьшать распространённость страданий.
2. Этико-социальная приемлемость. (Меры должны отвечать принципу справедливости и в частности способствовать равномерному распределению благ в обществе, предотвращать концентрацию богатств в руках немногочисленной элиты при нищете основных масс населения.)
3. Разумный уровень издержек имплементации. (Прямые и косвенные затраты и побочные эффекты, необходимые для воплощения законодательных решений, не должны превышать выгоду от них.)
Даже если человек является разумным, но не совестливым, он ожидает соответствия критериям 1 и 3. Даже если человек является совестливым, но не разумным, он ожидает соответствия критериям 2 и 3.
Копирайтное законодательство, ограничивающее свободное копирование творческих произведений, не отвечает ни одному из этих принципов. Оно обедняет общество, служит перетеканию богатств от демоса к элите и сопряжено с ужасными издержками энфорсмента.
2
По своему смыслу копирайтные ограничения имеют предметом легко копируемые продукты, в отношении которых себестоимость воспроизведения ничтожна в сравнении с издержками на создание первого экземпляра, т. е., собственно, на авторский труд и, возможно, на компенсацию авторских затрат, связанных с созданием произведения, каковые, впрочем, как правило, пренебрежимо малы. Это означает, что объекты копирайта с необходимостью являются по своей природе non-rivalrous goods. С того момента как произведение создано и размещено в интернете - им может пользоваться, нисколько не мешая друг другу, любое количество людей. Всякие попытки искусственно превратить non-rivalrous good в rivalrous через залочивание контента и введение платного доступа (toll access) подразумевают по определению, что те блага, которые ранее были доступны всем желающим, становятся прерогативой избранных толстосумов, а стало быть общество в целом становится гораздо бедней. Влияние toll access на совокупное благосостояние социума исключительно отрицательное.
На это говорится (поскольку отрицать очевидное невозможно), что компенсация авторского труда служит якобы необходимым стимулом к творческой деятельности. Если авторам не будут платить - они перестанут создавать произведения искусства. Тезис этот абсолютно, чудовищно ложен. Подавляющее большинство авторов не получает никакого вознаграждения за свой труд. Их мотивацией служет не корысть, а потребность в самовыражении.
Проанализируем этот вопрос на близком мне примере художественной литературы. На одном только сайте www.stihi.ru зарегистрированы, на момент написания этих строк, свыше 164 тысяч (!) авторов, публикующих свои стихи на безвозмездных началах. На сестринском сайте www.proza.ru зарегистрировано свыше 54 тысяч прозаиков. Кроме того, свыше 33 тысяч авторов зарегистрированы на www.zhurnal.lib.ru и свыше 9 тысяч на www.litsovet.ru. И это при том, что многие люди в России, особенно представители старшего поколения, до сих пор не имеют доступа к интернету. Все эти авторы не только публикуются безвозмездно, но даже в теории не имеют сколь-нибудь осязаемого шанса зарабатывать на жизнь писательством. По данным Книжной палаты РФ за 2007 г. общий тираж художественной литературы в России составил 127 млн. экз., из них только около 90 млн. приходились на отечественных авторов, и только 14 млн. на "непопсовые" жанры. Последняя цифра включает переиздания классиков, доля современных авторов ещё меньше. Беглый обзор книжных полок позволяет предположить, что классики внутри 14 миллионов преобладают. Но если даже принять весьма оптимистическую цифру в 10 миллионов, а число авторов, исходя из данных крупнейших литсайтов, в 200 тысяч, на долю одного современного непопсового автора приходится, смешно сказать, 50 проданных книг в год (а скорее всего того меньше: 15-20). В то же время, по оценкам экспертов, обычный гонорар автора с экземпляра книги составляет около 10 долларовых центов (около 10% от издательской цены книги, которая в разы ниже розничной), т. е. порядка 2,5 рублей. Предполагая, с большой натяжкой, что в текущих ценах приемлемый уровень оплаты авторского труда составляет 30 тыс. руб. в месяц (средства недостаточные даже для скромнейшего решения жилищного вопроса), с учётом налогов мы должны выйти на доход в 500 тыс. руб. в год. Следовательно, годовые продажи каждого автора должны составлять не меньше 200 тыс. экземпляров. Даже в самых идеальных, практически невыполнимых условиях, когда рынок поделен поровну между участниками, интеллектуальная литература способна кормить максимум 50 (а скорее 15-20) авторов. Это примерно в 10 тысяч (!!!) раз меньше реального их количества. То есть при любом раскладе рыночных долей ваш шанс заработать "непопсовой" литературой не превышает 0,01%. Фактически этот шанс можно считать нулевым. Даже Сорокин с Лимоновым издаются тиражами в 10-30 тыс. экземпляров. В целом же, включая популярные жанры, теоретический потолок полноценного трудоустройства в писательской сфере составляет 400-500 авторов, а практический ещё в несколько раз меньше. Согласно тем же данным Книжной палаты, потолок в 600 тыс. экз. преодолели в 2007 г. всего 14 здравствующих российских авторов (а вернее авторских коллективов, пишущих под раскрученные фамилии). Данные по потолку в 200 тыс. в открытом доступе отсутствуют. Вряд ли это цифра превышает 100 человек. Таким образом, менее 0,1% русскоязычных писателей получают со своей деятельности реальный доход. Для подавляющего большинства, превышающего 99,9%, литература является средством самовыражения. Даже если они издают какие-то книги и получают за них какие-то деньги, это не компенсирует затраты их времени даже по минимальным разумным расценкам. Среди поэтов, которые составляют три четверти литераторов, нет вообще ни одного коммерческого автора.
Даже если все коммерческие писатели откажутся марать бумагу в результате отмены копирайта, ассортимент вновь создаваемой литературной продукции уменьшится всего на 0,1%. Столь ничтожное уменьшение разнообразия не будет замечено вообще никем, тем паче, что от нас никуда не денутся миллионы ранее написанных книг. Более того, если даже некоммерческое писательство, и вообще искусство, по каким-то фантастическим причинам перестанут существовать, уже накопленный тезаурус творческих произведений столь огромен, что невозможно объять их все за несколько десятков человеческих жизней.
В ответ сторонники копирайта пытаются убедить нас, что коммерческие авторы пишут лучше некоммерческих, что именно их ничтожная доля текстовой продукции представляет наивысшую и невосполнимую ценность. При этом они забывают, что копирайт является недавним изобретением. На протяжении многих веков литература развивалась на безвозмездных началах, что не помешало произвести огромное количество шедевральных произведений. Также их мнение радикально расходится с консенсусом филологов и знатоков литературы, которые единодушны в крайне низкой оценке "популярных" бестселлеров. Общеизветно, что подобные тексты создаются "литературными неграми", "книггерами" (политкорректно именуемыми по-английски ghostwriters), сроки и условия работы которых не допускают качественной проработки текста. Более того, сам механизм разделения труда, при котором плоды работы многих авторов выдаются за произведения одного лица, требует умышленного подавления индивидуальности, стилистического и содержательного опрощения текста во имя минимизации нестыковок. Ахматова или Мандельштам являлись, по-видимому, совершенно бездарными писателями, поскольку издавались тиражами 300 экземпляров (сборники "Вечер" и "Камень" соответственно), а вовсе не 300 тыс., как у некоторых звёзд иронического детектива. Хороших поэтов, судя по всему, вообще не бывает, поскольку поэты никогда не издаются коммерческими тиражами.
На это говорят, что художественные достоинства авторов не имеют значения с экономической точки зрения. Если читатели предпочитают бездарные книги талантливым, то значит в коммерческом смысле бездарные книги хороши, а талантливые плохи. Но вот где загвоздка, легко убедить обывателя в дефиците талантливых текстов (хотя и эта идея совершенно ложна). Гораздо сложнее поверить в нехватку книг посредственных. Читатель "попсы" менее разборчив, чем интеллектуал. Если последний легко находит, легально и в открытом доступе, любой листаж, который имеет время переварить, и десятикратно свыше того, как можно поверить в дефицит "простецких" текстов для непритязательного профана, который, к тому же, читает одну книжку в год.
Секрет успеха топовых авторов всем известен. Это массированная реклама в метро, в книготорговых точках и т. д. Экономически эта деятельность абсолютно деструктивна (как и реклама вообще). Изготовление и размещение рекламных материалов - чистый убыток для экономики. Уберите рекламу иронических писательниц - и люди будут читать вместо них что-то другое.
На это нам могут возразить: если любой платный контент имеет в изобилии бесплатные аналоги, то как может кто-либо страдать от коммерциализации доступа к части материалов? Тому есть несколько простых объяснений.
Во-первых, благом является не только факт, но и возможность обладания. Известное, но недоступное само по себе фрустрирует, даже если мы не имеем сиюминутной потребности в нём.
Во-вторых, специфика творческих произведений делает обывателя беззащитным перед рекламными манипуляциями, поскольку у нас нет достоверных способов судить о качестве рекламируемого. В отличие от серийно производимых вещественных благ, всякий творческий продукт покупается однажды. Мы не можем узнать о его качестве из опыта предшествующих покупок. Разумеется, играет роль репутация автора, серии, издания (лейбла, продюсера). Но это шаткий критерий. Большинству авторов, серий, изданий присуща широкая амплитуда качества. У хороших авторов бывают плохие произведения, а у плохих - хорошие. Даже если репутация автора отвратительна, но нам говорят в рекламе, что его произведение прекрасно, у мозга нет оснований механически отринуть эту информацию как абсурдную. Но коль скоро так, реклама достигает своей цели. Чтобы возбудить интерес к произведению не нужно (да и невозможно) стопроценто убедить нас в его достоинствах. Достаточно заронить сомнение, обосновать вероятность, что произведение может быть замечательным, а эта задача решается без труда, особенно на подсознательном уровне. Также мы не имеем ценового ориентира. Сколько ни рекламируй "запорожец", сложно убедить кого-то, что он лучше "роллс-ройса". Но хорошие и плохие произведения имеют, как правило, одинаковую стоимость. Далее, мы не можем сделать вывод опираясь на состав, рецепт, компоновку продукта. Подобный выбор и в случае вещественных товаров не прост, поскольку компетентный выбор требует профессионального понимания каждого из оцениваемых параметров. Но, как правило, имеются относительно простые характеристики, количественные и качественные, которые позволяют произвести хотя бы грубое суждение. Например, какой у автомобиля тип и литраж двигателя, имеет ли он автоматическую коробку передач или механическую и т. д. Или, в случае компьютера, частота процессора, размер оперативной памяти, ёмкость винчестера и т. д. Или, в случае колбасы, содержание мяса, яичного белка и сои. Наполнение творческих произведений совершенно уникально. Его невозможно подвести под систему унифицированных характеристик, в лучшем случае под принадлежность к жанру, стилю и т. п., но это почти ничего не говорит о художественных достоинствах. Мы не можем протестировать произведение искусства, или оценить его взглядом, или примерить, как одежду или обувь. Достоверное суждение может быть сформировано только на последней странице, последней ноте, последнем кадре. Наконец, в отношении любых вещественных продуктов существует более-менее общая технология и более-менее универсальные стандарты качества. В случае произведений искусства разброс бесконечен. Разуму нечего противопоставить рекламе, поэтому она проходит в подсознание минуя критические редуты. Более того, критическое суждение выступает союзником рекламодателя. Сомнения в достоверности рекламы, внутреннее стремление её опровергнуть могут быть удовлетворены только через покупку рекламируемого продукта. Ещё эффективнее технологии скрытой рекламы, когда источником рекомендаций выступают авторитетные критики. Но даже и лобовой подход достаточен для манипулирования потребителем любой степени искушённости. Разумеется, некоммерческие авторы не могут конкурировать на этом поприще с коммерческими, поскольку не отбивают рекламные затраты продажами.
В-третьих, коммерческие продукты прямо навязываются властными субъектами для обязательного прочтения. Это огромный сегмент рынка, включающий учебники и специальную литературу.
В-четвёртых, копирайту подвергается не только развлекательная литература, но и научная, каждая единица которой содержит уникальную, незаменимую информацию, необходимую для проведения тех или иных исследований, без которой полноценная научная работа в принципе невозможна. Потребность в подобной информации очень велика. Нормально работающий учёный еженедельно прочитывает десятки статей в разных изданиях. Весь корпус научной литературы является по существу гипертекстом. Большинство современных научных статей содержит десятки ссылок на предыдущие исследования обсуждаемого предмета. Недоступность хотя бы части этих материалов может перечеркнуть все усилия учёного или, хуже того, привести к недостоверным выводам. Это уже не вопрос праздного любопытства. Это вопрос эффективности вложений в науку, вопрос технологического развития человечества, вопрос лечения смертельных болезней и сохранения экологии Земли для будущих поколений. Негативное влияние toll access на производительность науки совершенно очевидно.
Тем не менее, несмотря на многолетние протесты внутри и вне академического сообщества, известые как Open Access Movement, прогресс в исправлении этой ситуации проистекает медленно. Большинство вновь публикуемых материалов по-прежнему находится под замком. Плата за доступ к отдельным статьям и подпискам в целом запретительно велика не только для частных лиц, но и для большинства учреждений. Только самые богатые библиотеки, университеты и исследовательские центры развитых стран могут позволить себе достаточно полные подписки. Остальные вынуждены довольствоваться жалкими крохами информации. Более того, ежегодное удорожание подписок, многократно опережающее инфляцию, вынуждает библиотеки к постоянному сокращению ассортимента.
Снижение продуктивности труда учёного, связанное с ограниченной доступностью специальной литературы, выражается в частности в сокращении и ухудшении качества его собственного текстуального продукта, в котором он излагает результаты собственных исследований и размышлений. (Тот же феномен наблюдается, хотя и в меньших масштабах, в мире искусства, поскольку затрудняется трансляция успешных художественных приёмов). С другой стороны, практикующие toll access научные журналы не только не выплачивают гонораров, но зачастую взимают, в дополнение к доходам от продаж, author fees. Труд по написанию научный статей компенсируется не публикаторами, а работодателем учёного. Он входит в профессиональные обязанности, за которые выплачивается запрлата и выделяются гранты. Издательские прибыли, полученные за счёт читателей, никак не стимулируют исследователя, поскольку до него не доходят.
Бесплатную публикацию своих произведений практикуют не только литераторы. На www.photosight.ru зарегистрированы к моменту написания этих строк свыше 214 тысяч авторов, занимающихся художественной фотографией. (Это не считая многочисленных не-художественных фотохостингов.) На музыкальном хостинге www.music.lib.ru зарегистрировано свыше 19 тысяч исполнителей. Несколько отстают художники. На www.artlib.ru всего чуть больше 3,5 тысяч аккаунтов, что, вероятно, связано с относительной трудоёмкостью перевода картин в цифровой формат. Но даже на этом сайте размещено 80 тыс. произведений. Если тратить на их просмотр по два часа каждый день, по минуте на произведение, просмотр данной интернет-галереи займёт у вас пару лет. Не приходится сомневаться, что за это время количество картин многократно умножится.
Во всех отраслях искусства, за исключением дорогостоящего кино, волонтёрство является обычной практикой. Большинство художественно значимых творческих произведений создаётся волонтёрами. Но, поскольку, в отличие от коммерческих авторов, волонтёры не могут расчитывать на рекламную раскрутку, огромные пласты их творчества скрыты от глаз обывателей. Чисто арифметически, за исключением, вероятно, музыки, которую большинство из нас слушает в фоновом режиме, предложение творческих произведений со стороны авторов на порядки превышает спрос, который необходим для коммерческой состоятельности художественной деятельности.
Принципиально также отметить, что доходность многих видов художественной деятельности вообще не связана или мало связана с копирайтом. Перформативные искусства (актёрское, танцевальное, музыкальное) прекрасно окупаются сборами с публичных выступлений. В живописи, а тем более в скульптуре, репрезентация художественного произведения в электронном виде, на экране компьютера, может давать весьма искажённое представление об оригинале. Достоверные впечатления способно представить только само произведение, а не его оцифрованная фотография. Это позволяет получать доход от продажи картин или скульптур и/или от организации выставок. Вопрос только в величине платёжеспособного спроса и структуре его расходования.
Остаётся кино. В принципе нет ничего невозможного в том, чтобы снимать большинство фильмов на любительских началах. Это вопрос преимущественно организационный - собрать актёрский коллектив. Если высвободить людей в современном обществе от непроизводительного труда, предоставив им больше свободного времени, задача эта чрезвычайно упростится. Вряд ли любители смогут инсцентировать исторические баталии и организовывать дорогие спецэффекты. Но интеллектуальное кино всегда было низкобюджетным. Его действие происходит почти исключительно в обыденной реальности: на улице, на природе, в доме или в офисе. Оно не требует декораций и дорогого реквизита. Ничего непосильного для группы энтузиастов среднего достатка, располагающих достаточными запасами времени.
Окупаемость коммерческого кино могут обеспечивать кинотеатры. Многие люди готовы платить деньги за просмотр фильма на большом экране. Также многие согласны смотреть фильмы по телевизору, с рекламными вставками, им это проще, чем находить и выкачивать кинопродукцию из сети. Достаточно, таким образом, ограничивать копирайтное право кинотеатрами и коммерческими вещателями. Далее, если мы посмотрим, какую долю в расходах кинокомпаний, составляют гонорары звёзд, мы обнаружим огромные резервы сокращения себестоимости.
Также кино, как и другие виды творческой деятельности, может поддерживаться частными спонсорами или государством. Однако государственное финансирование искусства чревато коррупционными издержками. Приближенные к власти художественные кланы узурпируют субсидии в своих интересах. Помимо этого, велик риск идеологического ангажирования. Справедливость требует, чтобы все желающие заниматься искусством имели равные возможности, поскольку по существу художественная деятельность является формой самовыражения. Неправильно поощрять самовыражение одних за счёт других. Безусловно, если говорить только об эстетическом аспекте, в идеале высвобождение самых талантливых авторов от трудов насущных оказало бы позитивный эффект на культуру. Но критерии таланта столь сложны и субъективны, что выстроить некоррупционную систему поощрений возможно только в утопии. Целью общества (вполне достижимой) должно быть всеобщее радикальное сокращение трудового бремени за счёт оптимизации неэффективных трудовых процессов, а не предоставление преференций отдельным лицам. В идеальном обществе все люди занимаются искусствами, имея достаточно времени для исполнения самых смелых художественных планов. В отсутствие такого общества, наиболее мотивированные и деловитые творческие индивидуумы пытаются выторговать льготы и дотации лично для себя. Их можно понять, но подобный способ решения проблем не является ни справедливым, ни долговечным.
3
Этико-социальная аргументация в пользу копирайта заявляет о необходимости оплачивать авторский труд, подобно любой другой работе. Но в реальности, как мы выяснили, большинством авторов двигает самовыражение. Их деятельность не является трудом в таком же смысле, как труд производственного рабочего или кассира, которые продают своё время за деньги, согласно трудовому контракту, и справедливо откажутся работать, если им перестанут платить зарплату. Слово "труд" двусмысленно. В широком смысле слова трудом называют любые упорядоченные усилия, например физическую зарядку, приготовление кастрюли супа или фрикции в процессе совокупления. В узком же смысле труд - это продажа своего времени и сил за вознаграждение.
Поборники копирайта умышленно путают эти два значения. Художественная деятельность является трудом в первом, широком, смысле, а не во втором, узком. С таким же успехом можно требовать денег за совершение утренней гимнастики или приготовление самому себе обеда. Человек готовит суп, потому что хочет кушать. Также он рисует картину или пишет книгу, потому что хочет самовыразиться. Почему кто-либо должен за это платить? Вопрос даже не в том, чтобы предоставить возможность удовлетворения потребности. Такая возможность уже есть, она не фрустрирована. Вопрос в том, что человек удовлетворяет себя и хочет за это денег от кого-то.
На это возражают, что удовольствие от произведения получает не только автор, но попутно также зрители, слушатели, читатели. Как же это может изменить суть дела? Предположим, девушка, имея потребность выглядить симпатичной, вышла на улицу в аккуратной, красивой одежде, с солярным загаром, накосметившись и нафенив причёску. Своим симпатичным видом она доставляет эстетическое удовольствие не только себе, но и прохожим. Вправе ли она требовать с них деньги за взгляды в свою сторону?
Очевидно, это требование абсурдно. Даже если я совершаю действия в чью-то пользу и жертвую при этом по доброй воле личными интересами, я вправе требовать вознаграждения только при уговоре о нём. Иначе мои действия называются "благотворительностью" или "социальным активизмом". Если я заключил с городом контракт на озеленение, я вправе требовать оплаты своей работы. Но если я посадил дерево на публичной территории по личной инициативе - это моё добровольное пожертвование на общее благо. Если допустить, что "благотворитель" вправе постфактум потребовать платы с облагодетельствованного, это откроет фантастическое пространство для злоупотреблений. Сегодня я сажаю дерево у вашего дома. А завтра говорю: моя работа стоит тысячу баксов. Хороший бизнес, не правда ли? Написать книгу или сочинить музыку - всё равно что посадить дерево. Благое деяние необратимо, даже если вы раскаялись в своей доброте. Допустим, дерево выросло, и под ним стали отдыхать прохожие. Абсурдно предположить, что я вправе потребовать с них плату за постой, поскольку дерево было изначально отдано в public domain.
Никто не закрывает вам возможность писать тексты или рисовать по контракту. Вы можете пойти в журналисты или иллюстраторы. Но уже слышны гневные отклики: как я могу писать под заказ, я же творческая личность! Другими словаи, вы хотите получать деньги за то, что хочется делать вам, а не за то, на что имеется спрос. (Я согласен, сервильное творчество отвратительно, но эта оценка никак не меняет сути дела.) Более того, вы хотите получать деньги за такую деятельность, которая практически не увеличивает общественное благосостояние (потому, собственно, со спросом и туго). С таким же успехом можно потребовать плату за стояние на одной ноге или выкапывание или последующее закапывание ямы.
На это софистически возражают, что писатель заключает договор с издательством, а музыкант с лейблом, поэтому имеют место полноценные трудовые отношения во втором, узком смысле слова. Во-первых, здесь происходит подмена тезиса. Поборники копирайта требуют соблюдать его даже в тех случаях, когда произведение создавалось без трудового контракта и лишь постфактум в нём усмотрели коммерческий интерес. С таким же успехом можно посадить дерево на публичной территории, а потом "продать" его третьему лицу. Но даже если творческая работа осуществляется по предварительному контракту, смысл его состоит в том, что исполнитель контракта сажает дерево в общественном сквере, а заказчик предполагает извлекать доход с граждан, решивших возле дерева помочиться. Государство может легализовать подобный бизнес, как это и делает современное копирайтное законодательство. Без этого условия издатель не сможет получать с дерева доход, а следовательно у него не будет никакой мотивации заплатить автору хотя бы три копейки. То есть апология свободного рынка, к которой обычно апеллируют буржуазные идеологи, сменяется ad hoc прямо противоположной апологией государственного вмешательства. Каковы же основания к столь диаметральной перемене взглядов? Есть ли в предлагаемых мерах общественный интерес? Никакого интереса. Наоборот, обществу подобные сделки совершенно не выгодны. Способствует ли они росту благосостояния. Опять же, не способствуют. Напротив, благосостояние уменьшается. Почему же такие сделки заключаются? Вопрос риторический. Феномен этот называется политкорректно лоббированием, а в просторечии - коррупцией. Чтобы получить доход, издателю мало договориться с государством о правах на посаженное дерево. Также издателю нужно, чтобы государство установило за деревом постоянный полицейский контроль, с драконовскими санкциями для нарушителей. Естественно, надсмотрщиков предлагается содержать государству, тогда как прибыль от их деятельности (в целом для общества деструктивной) забирают частные лица. Кроме того, необходимо затруднить доступ граждан к другим деревьям, которые в обильных количествах сажают волонтёры. Это на практике одна из целей копирайтного законодательства. Государство искусственно препятствует передаче произведений в public domain, хотя его интерес состоит, наоборот, в расширении общественного достояния. Граждане сажают деревья в общественном сквере, но государство не признаёт их публичными, если только гражданин не подпишет специальную дарственную, и фактически надеется на его леность или юридическую неграмотность. По умолчанию деревья на публичной территории считаются частной собственностью. Никто не мешает смягчить копирайтный закон через установление обратного порядка. По умолчанию деревья считаются публичными и только по требованию посадившего частными. Это система заявительного копирайта, которая широко применялась лет сто назад. Она защищает (по-прежнему против общественного интереса) выгоду коммерческих авторов, но хотя бы не пытается силой навязать копирайт тем, кто не хочет его иметь. Почему бы дельцам на ниве искусства не согласиться на подобную схему? Потому что в этом случае появится слишком много бесплатных деревьев. И продавцы коммерчских кустиков окажутся не у дел. Ситуация усугубляется тем, что современное законодательство распространяет копирайт на 75 лет после смерти автора. В результате авторы, которые при жизни поощряли свободную диссеминацию своих произведений или, как минимум, ей не препятствовали, рутинно оказываются под замком после смерти, поскольку их наследники не проявляют той же сознательности, из корысти или по неведению передавая исключительные права гешефтмахерам. Ключевое звено схемы то же самое. Передача в public domain происходит не автоматически, а специальным документом, который большинство забудет или поленится составлять.
Действительно, если в государстве принято коррупционное и деструктивное копирайтное законодательство (что, увы, имеет место по всему миру), автор, который заключил договор с издательством или лейблом, выступает в роли наёмного работника. Более того, характер его деятельности реально меняется. Из самовыражения оно превращается в труд, поскольку деятельность теряет свободный характер. Автор пишет не так как хочет и не тогда когда хочет. Он пишет как нужно заказчику и в сроки установленные заказчиком. Эти перемены преподносятся как завоевание авторов. Раньше они писали задаром, а теперь стали получать деньги. Это верно. Но раньше они работали в удовольствие, а теперь под ярмом. Если же принять во внимание, что большинство авторов получают мизерную плату за творческий труд, недостаточную для содержания себя и своей семьи и осуществляемую в свободное от основной занятости время, проясняется что истинными выгодоприобретателями являются издатели, тогда как авторы превращаются из свободных художников в эксплуатируемых полурабов. Среди них, однако, находятся столь одурманенные или столь жадные, что они искренне радуются подобной перемене и выступают в защиту копирайтной системы. При этом с точки зрения удовлетворения общественных потребностей в художественных продуктах никаких плюсов данная система не даёт. Таким образом, уже на входе коммерциализация творческого труда наносит ущерб не только авторам, но через их посредство и обществу в целом, потому что авторы тоже часть общества, суммарную удовлетворённость которого мы калькулируем, и это в дополнение к тому ущербу, который порождается на выходе преобразованием none-rivalrous goods в rivalrous, а также затратами на содержание полицейского аппарата. Только единичные авторы получают бонусы вместе с издателями, тогда как подавляющее большинство выступает жертвами коррупционной схемы, вместе со всем остальным обществом.
Внешне появление посредника в лице издателя обеляет автора. Ограничение доступа к non-rivalrous good есть как раз тот прудоновский случай когда собственность равносильна краже, поскольку она обедняет общество в целом. В отсутствие промежуточного звена вором и коррупционером, выступает непосредственно и недвусмысленно сам автор. Издатель же перенимает эту функцию на себя, вместе с барышами, ставя автора в положение гиперэксплуатируемого наёмного труженика. Но этого не снимает с автора моральной ответственности, поскольку схема не может быть реализована без его согласия. Никто не может ограничить доступ к его произведениям без его согласия. Автор является жертвой, но в то же время активным соучастником махинации. Его намерение получать копирайтный доход является формально законным, но морально предосудительным и антиобщественным, и его легальность может быть установлена только нелегальными, коррупционными методами.
В действительности авторы желают получать вовсе не трудовой доход, а доход рентный, в виде роялти. По существу, только первичный гонорар за книгу, не обусловленный продажами и допечатками, является трудовым доходом. А проценты капающие впоследствии суть рента. Авторы продают творческий продукт за бесценок в надежде на последующую сладкую жизнь. Которая в подавляющем большинстве случаев никогда не наступает, за исключением единичных топовых писателей. Но последние сами являются эксплуататорами литературных негров, которые не могут претендовать ни на какие роялти, и труд которых в чистом виде рабский, оплачиваемый ниже самого скудного прожиточного минимума.
Что характерно, в тех случаях, когда доход творческого субъекта, носит имманентно трудовой, а не рентный характер, как это имеет место в перформативных искусствах, никакой проблемы со справедливой оплатой труда через кассовые сборы не существует вовсе. Проблемы начинаются лишь тогда, когда в дополнение к трудовому доходу исполнитель намеревается заполучить рентный, через роялти за каждую запись своего выступления.
Понятно, впрочем, в какой точке защитники копирайта находят непоколебимое моральное оправдание. Классический перенос ответственности. Пусть даже копирайтные законы коррупционны, принимали их не мы, и коль скоро они имеют давний легальный статус, нет ничего аморально в том, чтобы пользовать их к своей выгоде. И вообще вы не докажете, что коррупция была, потому что никто не поймал взяточников с поличным. Дальше следует демагогия о демократических механизмах. Если действительно копирайт плох - примите законы, которые его отменят. Если вам не добиться законодательной отмены копирайта - значит вашу точку зрения не поддерживает народ. Но если народ вас не поддерживает - он не разделяет ваших неудобств, а стало быть ваши заявления о социальном вреде копирайта безосновательны. Ложь в этой цепочке софизмов начинается с первой посылки о существовании демократии в современном капиталистическом обществе, о том что народ имеет реальное, а не номинальное влияние на принятие политических решений, лоббируемых олигархическими кланами. Вслед за этим политическая апатия народных масс, обусловленная сознанием фарсового характера буржуазной демократии, выдаётся за одобрение и поддержку официального курса. Третьей ложью недостаточное понимание частью демоса своих интересов выдаётся за показатель того, что эти интересы не страдают. Кроме того, имплицитно предполагается, что социальный вред проявляет себя только в ущемлении большинства. Это ложно. Существенное ущемление 5% населения ради незначительной выгоды 1% - это тоже социальный ущерб. Истинная демократия предполагает, что 5% ущемлённых граждан имеют механизм отстаивания своих интересов против 1%, даже если остальные 94% безразличны к их разногласиям. Бесспорно, интеллигент страдает от копирайта сильнее реднека, поскольку является наиболее активным и разборчивым потребителем контента. Сантехнику, который не читает книг, смотрит только телевизор и слушает только радио, копирайт до фени. Но замедление культурного прогресса вследствие копирайтных ограничений наносит косвенный удар и по его благополучию, даже если сам он этого не понимает. Кроме того, постерный образ дремучего пролетария уходит в прошлое. Сто лет назад большинство простолюдинов не умели читать. В наше время это нонсенс. Синие воротнички постепенно уступают место белым, а интернет с его пиринговыми сетями подползает к глухим окраинам. MP3- и DVD-плейеры входят в повседневный быт рядовых обывателей, над которыми тут же нависает дамоклов меч копирайтных репрессий.
Классическая левая схема противопоставляет пролетария как производителя благ и буржуа как их потребителя. Эта схема неприменима к контенту. Богач может аккумулировать в своих руках сколь угодно много дорогих вещей, недоступных бедняку. Но в его сутках те же 24 часа, что и в сутках пролетария. Он не может прочитать в 100 раз больше книг, посмотреть в 100 раз больше фильмов и прослушать в 100 раз больше музыки. Рынок контента с необходимостью массовый. С другой стороны, ввиду пренебрежимо малой стоимости копирования, рынку достаточно ничтожно малого числа производителей контента, т. е. авторов. Пирамида оказывается перевёрнута. Вместо множества производственных работников и ничтожного процента ключевых покупателей мы имеем ничтожный круг востребованных производителей и массовый круг потребления. Если усилия по имплементации копирайта и подавлению конкурентов оказываются успешны, это обеспечивает производителю астрономические доходы. Разумеется, буржуа, выступающий в роли посредника, стремится ухватить львиную их долю, обокрасть с одной сторон творческих цех, а с другой выжать все соки из демоса. Но он вынужден делиться с горстской топовых авторов, которые достигают благодаря рентному доходу высокого уровня жизни. При этом формально они остаются трудящимися, пусть и элитарной их частью, тогда как истинных пролетариев (с самым разным цветом воротничков), у которых "правообладатели" отбирают последнюю копейку за скромное удовольствие послушать музыку или посмотреть фильм, буржуазная пропаганда представляет бесчестными, вороватыми паразитами и конзумеристами.
Не будем, однако, забывать о том, что коммерческие авторы составляют ничтожные доли процента авторского сообщества, в массе своей волонтёрского. Отдельные горластые апологеты копирайта из числа авторов представляют интересы крохотного меньшинства. В большинстве случаев издатели бессовестно эксплуатируют авторов. Например, обычная практика публикаций в научных журналах предполагает передачу исключительных прав издателю, несмотря на то что автор, согласно общепринятой практике, не получает никакого гонорара. Протесты активистов привели в последнее время к смягчению правил. Но в большинстве изданий послабления допускаются только по специальному требованию автора, в надежде, что большинство не станет озадачивать себя юридическими тонкостями. В случае монографий фактически происходит тоже самое, поскольку ничтожные тиражи не предполагают возможность сколь-нибудь значительных авторских выплат, тем не менее авторы лишаются возможности размещать свои книги в свободном доступе.
Научное сообщество - это принципиально замкнутая система, в которой авторы и читатели составляют один и тот же круг лиц. Сегодня я читаю статью своего коллеги, а завтра он читает мою. Все деньги (ввиду малости тиражей ничтожные), которые я мог бы получить как автор, я в свою очередь верну назад в качестве читателя, поэтому никакое извлечение прибыли здесь невозможно. Но то же верно в отношении подавляющего большинства писателей, художников, музыкантов. Они пишут, рисуют, поют почти исключительно друг для друга, внутри изолированной субкультурной среды.
В случае научных публикаций, копирайтная система обворовывает не только авторов и не только читателей. Также она обкрадывает государство и/или частных спонсоров, которые выделяют деньги на научные исследования, в десятки, сотни и тысячи раз превосходящие редакционные расходы журналов, но вынуждены платить паразитам-посредникам за доступ к результатам исследований. Наконец, эта система обкрадывает рецензентов, которые выполняют наиболее ценную редакторскую работу на безвозмездных началах.
4
Не способствуя ни социальной эффективности, ни социальной справедливости, копирайт в то же время чрезвычайно дорог в имплементации. Не говоря об очевидных непродуктивных издержках на полицейский, судебный и пенитенциарный аппарат, которые финансируются из кармана налогоплательщиков и отрывают общественные ресурсы от действительно важных и полезных задач, копирайт ставит под вопрос само существование либерального общества.
Во-первых, копирайт имманентно противоречит свободе слова. Де-факто он является разновидностью цензуры. Свобода слова предполагает в частности свободную пролиферацию чужих высказываний. Но высказывание - это не только речёвка на митинге. Это также статья, книга, карикатура, документальный или дискурсивно насыщенный художественный фильм. Высказывание может иметь разную форму и разный объём - тот, который необходим для надлежащего изложения и обоснования мысли. Независимо от объёма, только в своей целостности высказывание выражает законченную идею. Во многих случаях фрагменты произведения вообще не могут быть адекватно поняты вне его полного контекста. Поэтому выщипывание цитат, которое только и считается fair use, ни в коем случае не достаточно для того, чтобы удовлетворить свободу высказывания. Она может быть реализована только через свободную трансляцию целостных произведений. Смехотворны аргументы о том, что никто-де легально не препятствует пересказать ту же мысль "своими словами". В хорошем тексте играет роль каждое слово, каждая запятая. Малейшая правка, казалось бы незначительная, может исказить мысль. Если же правки делаются поверх друг друга, эффект испорченного телефона неизбежно приводит к искажению дискурса до недоузнаваемости. При этом любое достаточно близкое воспроизведение подкопирайтного текста, уже содержащее массу подобных ошибок, подпадёт под те же легальные ограничения, что и оригинал, так что мы получаем чистый минус и никаких плюсов. Кроме того, подобные пересказы титанически трудоёмки, что выводит их из области реального в область утопического.
Владелец копирайта (а это, как мы выяснили, в типичном случае вовсе не автор, а издатель) может полностью запретить распространение текста, как коммерческое, так и некоммерческое, и в частности перевод на иностранные языки. Конечно, в большинстве случаев это против его интересов. По идее, издатель хочет продать как можно больше экземпляров произведения. Но чистая экономика - это утопия. В реальности экономика всегда пересекается с политикой, а следовательно - с идеологией. Издательский бизнес находится под давлением государства и собственных владельцев, круг которых сужается с каждым годом вследствие слияний и поглощений. Собственники могут решить, что идеологический ущерб от издания или ущерб от конфликта с государством превышает прибыль с потенциальных продаж. Но даже если признать эту ситуацию нетипичной, со стопроцентной вероятностью коммерсант стремится к максимизации прибыли, а следовательно к пресечению несанкционированного обращения контента. Свобода слова формально не ограничивавается, но за неё предлагается платить. Тем самым свобода для всех подменяется свободой для избранных, для привилегированной прослойки тугих кошельков. Это уже невозможно назвать либерализмом, как невозможно назвать демократией избирательную систему с имущественным цензом. В текущей ситуации залочивание контента равносильно в большинстве случаев его исключению из публичного пространства, поскольку в нелегальных сетях доступна только продукция массового спроса. Финансовая цензура функционирует вполне эффективно, выполняя в том числе и политические функции.
Во-вторых, успешная имплементация копирайта требует вторжения в privacy, нарушения неприкосновенности частной жизни. Копирайт реализуется через шпионаж за трафиком, через обыски наших домов, конфискацию наших компьютеров и другие подобные меры (те же самые, что и в случае политической слежки). Privacy - главная преграда на пути сторонников копирайта, которую они заинтересованы устранить или минимизировать.
В-третьих, и это самое главное, копирайт открывает дорогу полицейскому государству. Открывается возможность разорить или упрятать в тюрьму любого гражданина, который чем-либо не угоден власти, поскольку с распространением интернет-технологий не остаётся таких людей, которые бы копирайт не нарушали. Всякий индивидуум подвисает на крючке у Левиафана. Невозможно посадить всех, но легко нейтрализовать политически активных смутьянов, имеющих дерзость выступать против существующего порядка. Копирайт враждебен не только либерализму, но и демократии, поскольку невозможно построить вторую не имея первого.
Неизбежно также, что копирайт реализуется через драконовские меры, будь то астрономические штрафы или тюремные сроки. Принимая во внимание всеобщий характер копирайтных нарушений и ту лёгкость, с которой они могут быть совершены современными техническими средствами, запредельные наказания - единственный инструмент запугивания потенциальных нарушителей. Эффективность его сомнительна. Давно установлено, что политика ужесточения наказаний не оказывает существенного влияния на уровень преступности. Вместе с тем извращается фундаментальный принцип правосудия: соразмерность кары совершённому преступлению. Уже сам факт имплементации копирайта представляет собой издевательство над справедливостью, поскольку налицо victimless crimes, и более того, репрессии в адрес лиц, которые совершают общественно-полезную деятельность: пролиферацию невещественных благ. Тем чудовищнее выглядят семизначные штрафы и многолетнее лишение свобод, которым может ЗАКОННО подвергнуться любой добропорядочный гражданин.
Также копирайт негативно влияет на культурное развитие общества. Как уже говорилось, ограничение доступа к информации тормозит художественный и научный прогресс, поскольку уменьшается продуктивность творческого труда. Но это только вершина айсберга. Богатство культуры измеряется разнообразием. Чем больше произведений спрятано под замок - тем культура беднее. Более того, природа пириновых механизмов, через которые копирайт может быть нелегально обойдён, обеспечивает эффективное распространение популярного контента, но слабо помогает в пролиферации редких материалов, способствуя тем самым засорению духовного пространства низкокачественным масс-культурным контентом.
Копирайт является злом как с последовательно правых (свободорыночных, либертарианских), так и с левых позиций. Горстка его выгодоприобретателей ничтожна, однако они оказывают решающее влияние на законодательный процесс, что иллюстрирует марионеточность современной "демократической" системы, всевластие лоббистов и бессилие народных масс. Однако это актуальный для многих вопрос, по которому может быть сформирован широкий многопартийный консенсус. Поэтому необходимо, чтобы все прогрессивные политические силы ставили его на одно из первых мест в повестке дня.
Молчать о копирайте постыдно. Но, что ещё прискорбней, некоторые так называемые левые не просто безмолвствуют, а прямо поддерживают реакционеров. Это ужасно. В сфере культуры, где non-rivalrous goods преобладают над rivalrous, задача преодоления частнособственничества, составляющая самую сердцевину радикально-лефтистской, коммунистической программы, более актуальна и оправдана, чем где-либо ещё. Но именно в этой, самой выгодной для себя области, левые силы проявляют пассивность и ренегатство.