Она стала называть себя так после того, как развелась с мужем. Она хотела детей, а он - нет. "Или дети, или я." - выдвинул он ультиматум. Они развелись, и она осталась одна - без мужа и без детей. Одиночество мучало её всегда - и дома и на работе. На работе, пожалуй, меньше, но когда заканчивался длинный рабочий день в галантерейном магазине, то она начинала с испугом думать о том, что вернётся в свою маленькую однокомнотную квартиру, и опять одна до позна будет смотреть телевизор, готовить или убирать. Нет, иногда к ней кто-нибудь приходил, чтобы она прокоротала с ним ночь, но на утро понимала, что снова осталась одна наедине со своим одиночеством - и так уже два года.
Давно в Варшаве не было столь холодной зимы, и давно на улицах не было таких глубоких сугробов. Уже несколько недель она не ездила на своём маленьком "Фиате-126", который было просто не выкопать из-под снега, и в этот вечер, как и во многие другие, добиралась домой на трамвае. Всё остальное ездило намного хуже. Прицепной вагон мотало из стороны в сторону, когда тот целых сорок минут вёз её из центра в "Елунки", на самую окраину города. Оставалось всего лишь две или три остановки. Она сходила на предпоследней. Пассажиров в вагоне осталось немного, и в его конце она заметила молодого человека в толстых ватных штанах и в оранжевой меховой куртке с капюшоном. И лишь мельком что-то о нём подумала, как вдруг на её счастье он собрался сойти на той же остановке, что и она.
Когда оба оказались на платформе, она повернулась к нему и спросила: "Молодой человек, вы не можете проводить меня домой? А то одной я очень боюсь ходить по тёмным улицам." Он кивнул, и они вдвоём почти десять минут шли к одноподъездной девятиэтажке, стоящей на самой окраине. На самом деле она никогда и никого не боялась, несмотря на то, что "Елунки" был не самым благополучным районом этого города. Её пугало лишь одиночество.
Они остановились у подъезда, и она предложила подняться к ней в дом, где угостит его чашечкой горячего кофе. Молодой человек не отказался.
Исписанный всякими неприличными словами лифт поднял их на восьмой этаж, и они вошли в маленькую уютную квартиру, на двери которой была узкая полоска с надписью: "Пани А. Вежбовска".
- Снимайте куртку и разувайтесь. - сказала она ему, а сама, ещё не раздевшись и не разувшись, прошла в кухню и поставила на плиту чайник.
- Вы - Пани Вежбовска? - спросил он.
- Называйте меня просто Агнежкой. Да, кстати, а как вас величают, молодой человек?
- Меня зовут Янек - Янек Анжиевски.
Она попросила пройти его в салон, который был ещё и спальней, а сама вернулась на кухню и продолжила возиться с кофе.
Когда она вошла с подносом, то увидела сидящего в кресле светловолосого юношу. Ему было меньше, чем восемнадцать. В куртке и в массивных сапогах из разноцветной кожи он выглядел намного старше. Его розового лица ещё не касалась бритва, а под тонкими губами был ещё не повзрослевший подбородок с ямочкой посередине. Она была в некотором замешательстве.
Поставив поднос, она включила негромкую музыку. Они пили кофе и ели торт, который купила пару дней назад без особого на то повода. Они разговаривали, точнее она спрашивала, а он отвечал, почти не задавая в ответ вопросов. Из чего она узнала, что он живет с матерью-одиночкой, что не знает своего отца, и ещё учится в школе в предпоследнем классе - ему ещё только стукнет семнадцать.
"Бедный мальчик," - подумала она. - "не знает, кто его отец, и очень доверчивый - так просто обо всём этом рассказывает." Она подлила ему кофе и подложила ещё торта. Они постепенно перешли на "ты". Она не любила говорить о себе, а всегда больше слушала. Ей был нужен кто-то на всю ночь, а его должна будет выпроводить где-то в одиннадцать. А сейчас на часах было около восьми.
И было видно, что он не спешил удалиться в тридцатиградусный мороз и в метель. Ему становилось жарко, и она посоветовала снять ему свитер. Под свитером оказалась футболка, обтянувшая тонкие и узкие плечи. Ей показалось, что ему лучше будет уйти, что ещё слишком молод для интимного времяпрепровождения, но она рисковала снова почувствовать себя разбитой одиночеством и не хотела так быстро его отпускать.
- Янек, ты когда-нибудь оставался с женщиной на ночь?
- Я?.. - он замер с открытым ртом, наверное таких вопросов ему ещё не задавали, и посему было ясно, что нет. - Об этом я только видел... в кино...
- А ты не хочешь попробовать? - сразу перешла она к делу, чтобы раньше времени не услышать "нет".
- А...
- Сначала подойди ко мне и обними меня, и ни о чём не думай, ни о чём не жалей.
Он подошёл к ней и легко обнял за плечи.
- Сильнее...
Он обнял её крепче.
- Ещё сильнее!
Он обнял её ещё крепче, ещё и ногами. Он повис на ней. Её поразило, какой он лёгкий, весил где-то пятьдесят килограмм при росте метр восемьдесят, если не больше.
- Вот так! А теперь поцелуй меня.
Он чмокнул её в щёку.
- Не так. - она начала целовать его, чтобы знал, как это делается.
Его доверчивость подтверждалась. Он принимал форму всех её объятий и не сопротивлялся. Он даже не заметил, как она сумела его раздеть до гола. "Боже, какой он худой," - подумала она. - "какие костлявые плечи и тонкие руки без мышц, только кости и сухожилия, какая узкая грудь и плоская талия..." - она когда-то хотела стать врачом и изучала в университете, как детское тело иногда отстает в своем развитии, делая тебя на вид младше сверстников, и лет так через пять его кости обрастут мышцами, подбородок станет грубым, а лицо будет колоться щетиной, и он будет мало чем отличаться от других мужчин. А пока, его узкий таз и маленькие круглые ягодицы на тонких и вытянутых ногах - всё, что было скрыто под толстыми ватными штанами, так популярными у молодёжи в эту холодную зиму, когда он стоял на передней площадке трамвая.
Ей почему-то очень его хотелось, может быть, потому, что в её объятьях давно уже не было мужчины. Она попросила, чтобы он расстегнул ей лифчик, а потом увидела, как его шокируют её плотные собранные груди. Она села в кресло и притянула его поближе, чтобы посадить к себе на колени. Она облизывала его лицо, тонкую жилистую шею, плечи, руки, нежно ощупывала его маленькие мышцы, пытаясь вспомнить, как они называются на латыни. Они все были на виду и легко узнавались на ощупь.
Её бывший муж был крупным и массивным, которого уж точно было не усадить к себе на колени, а его мышцы были сплошной густой массой, в которых она ничего не смогла бы нащупать. И, скорее, она сама была его игрушкой, без которой тот не мог уснуть, взамен плюшевого медведя, которого у него отобрали в тринадцать, чтобы, наконец, начал взрослеть. При всём своём одиночестве она и не захотела бы снова к нему вернуться.
Она облизывала его худощавые бёдра и пенис на длинной шейке. Он был как у крупного здорового мужика и не соответствовал его тонкому хрупкому телу. Шейка становилась всё длинней и жёстче. Она держала его за колени. Он стоял, расставив ноги. Они уже были на ковре. Маленькие мышцы его ног становились всё твёрже и твёрже, а длинные связки, ведущие от них, натягивались словно струны. Но оргазм почему-то не наступал. Вдруг обилие спермы залепило ей рот. Мышцы вдруг стали мягкими, он расслабился и присел, или даже рухнул прямо на неё. "Поздравляю тебя, Янек, наверное, это первый оргазм в твоей жизни." - подумала она, и ей вдруг стало интересно, что же он, наконец, почувствовал.
И ей показалось, что он понял, что пора делать. Он прижал её к ковру и начал извиваться, вцепившись в неё руками и ногами. Он попал куда надо, а она не ожидала от себя столь быстрого оргазма, но он не знал, как в такой момент у него в руках изменяется женщина. Он продолжал извиваться, словно какое-нибудь морское чудовище, шествующее вдоль дна в поисках добычи. Но затем вдруг притих и расслабился. "А это второй оргазм в его жизни." - проскочила мысль в её мозгу. Они какое-то время лежали на ковре, просто сцепившись, переплетясь всеми их конечностями, пока она, наконец, не взглянула на часы, висящие над дверью.
- Янек, - прошептала она. - тебя дома не ждут? Уже половина двенадцатого.
- Ждут. - коротко ответил он.
- Мать будет беспокоиться?
- Будет. А ещё мне надо вывести собаку.
- Какая у тебя собака?
- Бобтейл. - ответил он. Он уже поднялся и влезал своими тонкими ногами в пухлые штаны. Она поднялась тоже и просто накинула на себя халат, потом подлила себе в чашку остывшего кофе. Янек уже был в прихожей. Он напяливал сапоги, а затем влезал в свою оранжевую куртку. Перед ней стоял совсем другой человек. Наверное, тот, которого она видела в трамвае. "Тот - да не тот." - подумала она. Он пришёл к ней ещё ребёнком, а через несколько часов выходит мужчиной. На следующий день, наверное, будет всем рассказывать о том, как провёл этот вечер и с кем - с женщиной, которая почти вдвое его старше.
Она закрыла за ним дверь и взглянула на себя в зеркало: "Ему можно позавидовать. Он переспал с красивой женщиной, но вот только не слишком везучей в жизни". Она подумала, что уже поздно, что его душа уйдёт в пятки, когда один будет идти домой по тёмной улице, что она, наверное, зря не оделась и не проводила его. Ещё подумала о том, что пару дней назад ей показалось, что у неё месячные, и что, может быть, она "залетела", и через девять месяцев у неё кто-нибудь родится. Может быть такой же худощавый розовокожий блондин, который точно также не будет знать своего отца. Нет, аборт она делать не будет. Она так давно мечтала о ребёнке... хорошо - пусть без мужа, она прокормит и даже купит ему собаку - бобтейла. Она решила не включать телевизор перед сном. Побоялась, что увидит что-нибудь напоминающее ей об одиночестве.