Самое первое в жизни воспоминание. Хожу по двору, около бабушкиного дома и плачу. Я ел мёд с белым хлебом, неумытый вышел на улицу. Вот пчела и ужалила меня в верхнюю губу! Губа раздулась и очень сильно болит .
Следующее воспоминание. Это была зима 1946-1947 г. Мы, то есть я, мама и папа идём по заснеженному полю из д. Чащь по направлению к д. Родионово (там жили бабушкины родственники). Отец достаёт свой пистолет и делает пару выстрелов в столбик торчащий из снега на краю поля. Запомнился также вкус солёных грибов со сметаной, которыми нас угощали.
Отец приехал для того, чтобы забрать нас с мамой в Германию. Как мы добирались до Германии я не помню абсолютно.
Сначала мы жили в Потсдаме на квартире у какого-то их писателя, как я понял позже, тогда уже покойного. Помню целые поля рогов косуль на стенах гостиной и кобанью голову над дверями. Мы жили в одной комнатке. Помню, как мы с мамой ходили в пивной бар за пивом для отца, по дороге пересекали трамвайные рельсы. Посудиной для пива служил чайник. Под пиво отец ел селёдку вместе с головой и глазами. Помню, лез на какое-то дерево, сорвался и оцарапал всю грудь. Помню, всей семьёй загорали на каком-то озере. Кто-то тонул. Двое стройных, высоких спасателей несли длинную узкую лодку. Помню суррогатное немецкое сливочное масло начинавшее чернетъ через два-три дня. Помню вкусные консервированные компоты в стеклянных банках похожих на бутылки с широким горлом. Отец называл хозяйку квартиры - фрау Лиза и говорил с ней по-немецки. Не помню, но судя по фотографиям ходили в парк Сан-Суси. Помню, на день рождения папы, мама заказала красивый торт. Папа срочно уехал в командировку, мама решила без него не начинать торт и поставила его на шкаф, а когда папа через пару дней появился и мама сняла торт, на нём уже процветала зелёная плесень.
В Потсдаме у меня было двое русских друзей - девочка и мальчик, оба - моего возраста. Папа сфотографировал нас на улице вместе с тремя немецкими девочками (я - в кепке).
Вместо воротника мама носила на своём пальто красивую горжетку из рыжей лисы, которую ей подарил папа. Это была мягкая шкура целой лисы с лапками, плоской головой со стеклянными глазами и пушистым хвостом подбитая шёлком. Папа утверждал, что она сделана из лисы, которую он подстрелил на охоте в одном из немецких охотничьих хозяйств. Однажды мама вернулась домой из магазина, а на её горжетке не хватало хвоста, кто-то его отрезал. Папа отнёс горжетку к скорняку и тот пришил лисе новый хвост.
Потом мы переехали в городок Зондерхаузен (Тюрингия). Помню, как мы лазили в огород где росла фасоль. Помню какую-то пустую квартиру, где мы с каким-то пацаном прыгали на матрасе.
Только недавно из интернета я узнал, что Зондерхаузен - был в те времена городок с развитой электронной и электрической промышленностью. Здесь изготавливались системы управления для ракет Фау.
Мой отец, 1914г. рождения, происходил из большой крестьянской семьи (четырнадцать детей, отец был тринадцатым ребёнком, трое детей умерли в детстве, пятеро детей и родители погибли во время войны). Он окончил техникум и получил специальность "техник-механик по обработке лубяных волокон". Отслужил в красной армии и решил поступать в военную академию, для чего ему пришлось самостоятельно изучить немецкий язык. Учился он в Артиллерийской академии РККА им. Ф.Э.Дзержинского (теперь - Военная академия Ракетных войск стратегического назначения им. Петра Великого), но диплом не получил (курс направили на фронт, каждому была выдана справка, что ему будет предоставлена возможность защитить диплом после победы). Отец закончил войну гвардии инженер-майором, грудь его украшали ордена и медали, и не воспользовался этой возможностью. После войны окончил ракетные курсы переподготовки, знал немецкий язык. Возможно он имел какое-то отношение к группе советских и немецких специалистов занимавшихся восстановлением технической документации на ракету Фау-2 на заводе 4 в Зондерхаузене.
Помню, как ехали на грузовике по обсаженным фруктовыми деревьями дорогам Европы. Потом, очевидно на польской границе, нас погрузили на поезд и мы поехали дальше. Вдоль железной дороги в изобилии валялись остовы сгоревших вагонов. Ехали мы долго и наконец приехали. Нас выгрузили в голой степи под Капустиным Яром.
Это было, согласно интернету, в августе 1947г., когда в Капустин Яр из Тюрингии спецпоездом прибыла бригада Тверецкого, хотя дома в разговорах отца с мамой я иногда слышал фамилию Вознюк (гвардии генерал-лейтинант артиллерии В.И.Вознюк - первый начальник ракетного полигона "Капустин Яр").
Цитата из интернета: "В период с 3 по 28 августа 1947 года бригада шестью эшелонами и двумя спецпоездами передислоцировалась из Германии в Капустин Яр."
Итак. Наши вещи стояли на земле, а вокруг бескрайная степь. В центре мы поставили двуспальную кровать, остальную мебель и чемоданы разместили рядом. Первую ночь мы провели под открытым небом. Следующие две ночи мы спали уже в палатке. В эти дни отец не терял времени даром, он искал для нас жильё. Ему удалось снять квартиру у татар, на краю села. Это была однокомнатная глиняная мазанка с деревянной крышей имевшая форму прямоугольника, разделённого посредине занавеской на две половинки. Слева от занавески находились мы, а справа - татары: отец, мать и двое взрослых сыновей! Электричества не было, не было даже керосиновой лампы или большого керосинового фонаря, был маленький керосиновый фонарь при свете которого я в одиночку раскрашивал картинки долгими вечерами, когда родители уходили смотреть кино. За водой ходили к колодцу.
У татар был огород в пойме Ахтубы и они снабжали нас свежими овощами: луком, редиской, огурцами, помидорами. Рядом с домом стоял сарай, в котором хранились арбузы. После обеда отец заходил в сарай и выбирал для нас арбуз, заходя в дом он показывал татарину один палец, указывая, что взял один арбуз.
Были у татар козы и лошади. Однажды, один из сыновей взял меня с собой покататься на лошади. Мы ехали шагом, я сидел впереди. Вдруг второй брат выскочил из придорожной канавы и взмахнул телогрейкой перед мордой нашей лошади. Лошадь отпрянула, я свалился на землю и сильно ушиб ногу. Родителям я ничего не сказал, а когда они заметили, что я прихрамываю, то сказал, что поскользнулся, упал и ушиб ногу.
На татарской половине, у самой занавески, находилась печь, на которой непрерывно кипел в большом котле чай. Утром отец-татарин доставал огромную плитку зелёного чая, клал её на табуретку, ставил на неё левую ногу, ножовкой отпиливал от плитки кусок и бросал его в кипящую воду, затем в чай добавлялась соль и молоко. Этот чай кипел на малом огне целый день и от этого в мазанке было очень сыро и было много мокриц, которых отец называл макрушами. Однажды ночью я проснулся и увидел интересное зрелище: папа факелом поджигал мокриц бредущих полчищами по стенам под самым потолком, а мама держала на поднятых вверх руках таз с водой, в который падали мокрицы.
Однажды утром, отец, собираясь на работу, одевал сапоги и вдруг что-то вскринул. Он снял сапог, который одевал и перевернул его голенищем вниз. Из сапога вывалилась лягушка.
В 1949 году я пошёл в первый класс начальной школы д. Чащь, что в Волоколамском районе, в трёх километрах от Иосифо-Волоколамского монастыря, где Бондарчук снимал "пожар Москвы" для своего фильма "Война и Мир". Учила меня моя тётя (сестра моей мамы) Лёля (так я её назвал, хотя её звали Клавдия). В одной классной комнате одновременно занимались два класса. После нового года я уже брал маленькие детские книги в школьной библиотеке. Запомнилось школьное собрание, на нём директор школы ругал нерадивых школьников, которые при справлении большой нужды в сортире не могли попасть в очко.
После школы я быстро делал уроки и отправлялся с другом Вовкой кататься на коньках на едва замёрзший Локнуш. Лёд на реке был ещё тонкий и прогибался под нами. Коньки типа "снегурки" привязывали к валенкам верёвками и прикручивали палочкой. Выпал снег и мы перешли на лыжи.
Спал я в одной кровати с бабушкой, я у стенки, а она с края. Стенкой был широкий тёплый дымоход печи голландки. На сон грядущий бабушка давала мне конфетку-карамельку (представляю, как бы возмутился я, если бы моим детям их бабушка давала бы карамельки на ночь). Мылись мы на кухне. Топили русскую печь, грели воду. Выгребали горячие угли из печи, застилали под печи соломой, ставили тазик с горячей водой в печь подставляли к печи табуретку, забирались в печь, парились, мыли голову, вылезали из печи, обмывались над корытом.
В ту зиму в деревне на реке строили местную гидроэлектростанцию. Со льда строители забивали в дно реки сваи плотины, используя примитивную "бабу".
Весенние каникулы были привязаны к разливу рек. В это время не было возможности школьникам из других деревень добраться до школы. Вода спадала - кончались и каникулы. Весной много ели щавеля и щавелевых столбунцов. Ели столбунцы ещё какой-то травы, образовывавшей большие розетки из листьев. Сами листья были размером больше листьев щавеля. Траву в деревне называли тимофеевкой. Всё это росло на луговине недалеко от бабушкиного дома.
Ручьи и лужи по весне,
Полёты яркие во сне,
Над прудом часто пролетал,
И землю с неба наблюдал.
Потом цветение сирени,
И птичек утренние трели,
Черёмух душный аромат,
И ягод чёрных комбинат.
Летом 1950 года приехали в отпуск родители и привезли маленького брата Сашу, который родился в моё отсутствие.
Мы вернулись в Капустин Яр, но на новую квартиру. Это была отдельная летняя мазанка, она состояла из комнаты и кухни. Вход со двора вёл в кухню, а из кухни - в комнату. Глухую стену комнаты, примыкавшую к забору, отец утеплил. Пришли военные строители, в десяти сантиметрах от глинобитной стены они возвели деревянную стенку, а пространство между между стенками засыпали опилками. Было ли электричество на этой квартире - я не помню, но хозяин сделал из бетонных кругов наливной колодец во дворе (в него вмещалась целая цистерна воды), что значительно облегчало жизнь.
Фамилия хозяина была Андрющенко, это был типичный кулак. Он работал на автокране на стоительстве военного городка и каждый день, приезжая на обед и вечером возвращаясь домой, он не забывал прихватить несколько бросовых досок. Большой кусок его огромного двора был заставлен этими досками, а доски в Кап Яре были дефицитом. Родители говорили, что хозяин и жену заставлял тяжело работать - месить глину с навозом, делать кирпичи, работать на огороде, не говоря уже о домашней работе.
Почти в каждом дворе села можно было увидеть кучу из глины и навоза - это запас строительного материала. Возвращается ли домой стадо коров, или всадник проехал на лошади или верблюде, если после них на земле остались экскременты, то тут же открывается калитка двора около которого это поизошло, выскакивает женщина с зембелем (плетёная из камыша сумка) в руках, собирает в него ещё свежие экскременты и бросает их в эту кучу. Когда придёт время, в кучу добавят глины, соломы, воды перемесят всё это ногами и из смеси отформуют кирпичи, или используют смесь для обмазки плетня.
У хозяина был сын Юра старше меня года на три. С ним мы иногда ходили на рыбалку, и даже однажды поймали большого сазана. Капустин Яр расположен на высоком берегу Ахтубинской поймы. Когда Волга разливалась, она затапливала всю пойму и образовывалось огромное море. Все, кто желал, купались в этом море, а капитан Лихарев и утонул в нём. Месяц вода прибывала, а потом месяц убывала. После ухода воды оставалось огромное количество маленьких озёр и просто луж в которых рыбу ловили корзиной. Человек с большой корзиной (корзина без дна) идёт по озерцу и, когда видит сазана, опускает на него корзину, а затем уже в пределах корзины ловит её руками.
Пару раз на рассвете мы с отцом ходили рыбачить на Ахтубу, ловили на закидушки судаков. Помню ночную ловлю сомов на Ахтубе, ивы на берегу и их стволы с большими бородами корней растущих у них в период разлива Волги, это была автомобильная поездка целой компании.
Залитая водой пойма была инкубатором для огромного количества мошкары и лягушек, которые питались этой мошкарой. Для защиты от мошкары иногда одевали на голову сетки-авоськи смоченные керосином. Лягушки были огромными, их называли лавраками. Помню на углах улиц в селе были какие-то ямы глубиной около метра, весной в них можно было увидеть на дне слой лягушат толщиной сантиметров в двадцать. В пятидесятых годах был построен защитный "вал" и разливы около села прекратились, исчезла и мошкара.
Лето, сидим мы как-то в нашей кухоньке (готовили на керогазе), обедаем (пол застелен перкалем, по нему прыгают лягушки, ловят мух) - идилия. Вдруг слышим какое-то шипение. Отец (он был в трусах и майке) вскочил из-за стола и выбежал во двор, мы последовали за ним. Почти у самого порога увидели змею. Отец побежал в угол двора, вернулся с лопатой без черенка и несколькими ударами рассёк змею на несколько частей при этом он смешно подпрыгивал, чтобы змея не ужалила его в голые ноги. Мы потом долго вспоминали его смешные прыжки. Папа сказал, что это была гадюка. В этот день Андрющенко привёз машину сена - в нём и приехала гадюка.
Осенью, в дождливые дни, улицы села были залиты жидкой грязью, которую я месил по дороге в свою начальную школу, что расположилась около базара.
Цитата из интернета: "Военные, что приехали в село в 1947 году, вспоминали, как по осени та же Советская превращалась в широкую, похожую на противотанковый ров, канаву, заполненную жидкой грязью. Даже могучие 'студебеккеры' иногда пасовали перед ней. Пешеходы передвигались вдоль Советской след в след, вплотную прижимаясь к домам и заборам (впрочем, и поныне, в 21 веке, эта картинка характерна для многих сельских осенне-весенних улиц). Крылатая поговорка, сочинённая в те времена неизвестным острословом, гласила:
"У нас в Капьяре, как в Париже: только крыши пониже да асфальт пожиже!""
Ещё одна цитата из интернета: "Тогда (1951г) это была пыльная деревня без единого деревца со старыми потемневшими деревянными домами и мазанками, окружавшими её центр."
Дорога в эту школу шла мимо средней так называемой "рогатой школы"(так её называли за четыре шпиля по углам (на снимке из интернета)) справа и кинотеатра (бывший собор) слева. В упомянутой начальной школе я окончил второй и третий классы. По окончании второго класса учительница подарила мне книгу И.С.Тургенева "Записки охотника". В третий класс я ходил в эту школу уже из военного городка.