Мах Макс : другие произведения.

Мастер ядов. Глава 3

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 10.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Ну, что сказать. роман пишется помаленьку. Лично я получаю от этого массу удовольствия, как и полозено графоману. Но посколькую моих фантазий имеется все-таки некоторое - пусть и ограниченное - количество читателей, то и труд мой не вовсе напрасен :) Приятного чтения.
  Глава 3: На арене злобные клоуны, раз
  Фрагмент первый: Шлиссельбург, 1-2 сентября 1947 года
  Деревянная лестница, скрипучие ступеньки и крутые к тому же ... Но, поди ж ты, ни один из них не запомнил, как поднимались наверх - и ведь, вроде бы, ни на мгновение не размыкая уст. И неведомо было никому из них, ни Тугарину, ни Реденс, как не свалились с эдакой крутизны, не покатились кубарем вниз, ломая по пути все, что можно сломать, но так все и случилось: не убились, а добрались благополучно до верха, до обшитого панелями мореного дуба коридора. И значит верно сказано, что пьяных да блаженных на Руси сам бог бережет. Ведь кто есть влюбленный, как не пьяный - опьяненный гуляющей в крови страстью? И разве любовники не суть блаженные, сведенные с ума этой своей любовью?
  А в коридоре, куда они внезапно вывались, горели бронзовые бра и в их желтоватом, едва ли не солнечном свете Чернава увидела развешанные по стенам фотографии в деревянных рамах и под стеклом.
  - Не думала, что вы страдаете нарциссизмом! - Воскликнула удивленно девушка, осознавая то, что на краткие мгновения представало ее взору между страстными поцелуями и резкими хаотичными поворотами.
  - Я?!
  - Вы, сударь! И почему вы не сказал мне, что были моряком? Ведь это так романтично ...
  Они остановились перед фотографией, на которой Тугарин, облаченный в черную шинель с белым кашне и фуражку с плоской - моряцкой - тульей, стоял на пирсе, а за его спиной вздымалась стальная стена корабельного борта.
  - А я и не моряк, - пожал плечами Тугарин.
  - И это, разумеется, не вы?
  - Разумеется, - улыбнулся он. - Это мой брат-близнец Марк Тугарин. Он адмирал, видите ли.
  - Брат? - подозрительно взглянула на него госпожа Реденс, сердце которой бежало уже где-то далеко впереди. - А этот пилот?
  - Если бы вы внимательно взглянули на петлицы "моряка", вы бы увидели на них, сударыня, аэронавтические крылья.
  - Опять ваш брат! А я подумала, что вы завесили весь коридор своими портретами ... Хотя постойте! Это ведь дагерротип и совсем не новый, но ...
  - Мы с братом очень похожи на нашего отца, - объяснил Тугарин, прижимая к себе девушку. - Максим Тугарин был генералом и приближенным Великого князя ... И бог с ним!
  Тугарин был сфотографирован где-то на севере. На нем были унты и укороченный тулуп, на голове - меховая шапка с длинными ушами. Он стоял, опираясь на винтовку Бердана и поставив ногу на тушу белого медведя. За его спиной видны были хаотические нагромождения торосов.
  
  Ретроспекция I (3): Генерал Максим Тугарин, честь имею. Октябрь 1917
  - Никого! - Доложил усталый, запыхавшийся, в припорошенном снежком аэронавтическом бушлате секунд-майор Костромин. В его глазах плавилась горькая тоска, в голосе звучало отчаяние.
  "Никого! - машинально повторил про себя Тугарин, глядя за спину офицера. - Нико...".
  - А это, тогда, кто? - превозмогая вдруг упавшую на него слабость, спросил генерал.
  - Прошу прощения... - Костромин смутился, но быстро справился с возникшей неловкостью и оглянулся, следуя за взглядом генерала. - Ох, ты ж!
  - Твою мать! - Только и смог сказать генерал Тугарин, когда рассмотрел идущего в их сторону человека. - Твою ...
  Но вот договорить эту фразу он уже не смог, поскольку в следующее мгновение стал свидетелем крайне любопытной флуктуации пространственно-временного континуума, случившейся не просто на его глазах, а с ним самим. Казалось, вот только что, сейчас - ну, пусть мгновение назад, но никак не больше - стояли они с секунд-майором Костроминым на крепостной стене. Стояли ... Возможно, в течение минуты или около того, обмениваясь репликами, дословно сохраненными памятью Тугарина. Затем генерал увидел чернобородого человека в диком ни на что не похожем рубище и ...
  Тугарин сидел в темном крепостном каземате. Во всяком случае, внезапно очутившись в обширном каменном помещении, чей сводчатый потолок поддерживали тяжелые приземистые колонны, мешавшие рассмотреть дальние углы, Тугарин сразу решил, что это крепостной каземат, но совершенно при этом не испугался и более того, не удивился. А между тем, он не только перенесся - Как? Когда? Откуда? - в это странное место, но и нашел себя сидящим около сложенного из камней очага, в котором горел огонь. В сущности, лишь пламя, плясавшее на сероватом дереве дров, одно лишь и освещало окружающее пространство. В неровном свете огня Тугарин видел и своего собеседника, сидевшего напротив, по другую сторону очага, и множество различных предметов, которыми младший сын князя Зосимы завалил свое мрачное убежище. Стопки книг, засыпанные сухими лепестками белоснежного арктического мака, разнообразное оружие, сваленное кучей у основания колонны, какое-то тряпье, из которого князь Василий соорудил себе спальное ложе, и полусъеденная оленья нога тут же на грязном каменном полу.
  - Кто ты такой? - хриплым глухим голосом спросил князь.
  - Я генерал Тугарин. Государь послал меня ...
  Сколько времени продолжалась их беседа? Если верить внутренним ощущениям - а у Тугарина не было оснований в них сомневаться - прошло не менее трех часов: слишком многое и о многом пришлось им друг другу сказать. Так что, три часа ... Возможно, что и так, поскольку генерал помнил и то, что князь, одетый в рубище не столько оттого, что ему нечего было надеть, сколько в силу весьма оригинального мировоззрения, не раз и не два подбрасывал в очаг куски топляка. Но, в любом случае, речь шла не о минутах и, уж тем более, не о мгновениях.
  Итак, память, жаловаться на которую Тугарину не приходилось ни до, ни после этого случая, утверждала, что между ними состоялся долгий обстоятельный разговор. Однако при всем при том, беседы этой как бы и не было, хотя Тугарин отлично помнил не только ее, так сказать, содержательную сторону, но и общий фон, ей сопутствовавший; свое настроение, например, и разнообразные испытанные между делом ощущения - запахи, шумы, сырую знобкость вонючего воздуха, наполнявшего подземелье - и хриплый глухой голос собеседника, необычайно точно соответствовавший атмосфере момента, предметам, о которых шла речь, и кристально чистому безумию, горевшему в пронзительно-голубых глазах князя. Однако же Костромин утверждал, что генерал Тугарин никуда с места встречи не отлучался и все время был с ним. Во всяком случае, в письменном отчете секунд-майора, который несколько позже имел возможность прочесть Максим Тугарин, встреча с князем Василием была описана именно так. И мичман Черышин, наблюдавший всю "сцену встречи" с верхней технической площадки дирижабля, где он командовал младшими чинами, проводившими профилактический осмотр обшивки, подтверждал рассказ Костромина. Стояли, де, генерал и секунд-майор на стене крепости, а тут возьми и появись - неожиданно и совершенно непонятно откуда - его высочество. А уж, как появился князь, так все и закрутилось. И дальше количество свидетелей стремительно нарастало, но Тугарин был не настолько наивен, чтобы делиться с кем-нибудь тем, что, как ему казалось, с ним все-таки произошло. Он не хотел прослыть сумасшедшим, тем более что хриплый глухой голос князя Василия всем остальным удалось услышать совсем нескоро, а то, где жил безумный отпрыск Зосимы, когда остался на острове совсем один, так и осталось никому неизвестно. Однако дело было даже не в том, что генерал не институтка и ему рассказывать таинственные истории невместно, а в том, что, если тот разговор не привиделся Тугарину, содержание его - стань оно известно - могло стоить ему головы.
  
  Фрагмент второй: Шлиссельбург, 1-2 сентября 1947 года
  Ночь, тишина, покой, и тихий шепот, в котором звуки речи смешиваются с жарким дыханием:
  - Скажите, сударь, вы что, опоили меня приворотным зельем?
  - Я?! - Ужасается Тугарин, всем телом впитывающий сейчас невыносимую сладость близости. - Бог с тобой, Чара! За кого ты меня принимаешь? - Он уже перешел с ней на ты, но еще не готов нарушить сошедший на них покой, остро переживая послевкусие любви, настолько сильное, что ему самому не верилось. - Я что похож на человека, который "женок грешным делом приманивает"?
  - А можно? - В ее голосе слышится смех, но, может быть, только слышится.
  - А как же! - Серьезно отвечает Тугарин, чуть изменяя позу, отчего женщина неожиданно для самой себя - но при том легко и даже как бы совершенно естественно - оказывается сверху. - Сушеным семенем и пантами толченными, земляным яблоком, сиречь, мандрагорой, да мало ли чем еще! Но куда действеннее потом и медом, если ты, скажем, решишь приворожить меня лично.
  - А как это потом и медом? - Возможно, ей действительно интересно. И то сказать, кто еще в нынешние насквозь материалистические времена может рассказать девушке о приворотном зелье?
  - А так, - улыбается Тугарин, вглядываясь в полумраке спальни в колдовской блеск ее глаз. - Намажься медом, обсыпься сухим яблочным цветом или, еще можно, вишневым, и иди в сухую баню. Сиди в деревянном - всего лучше липовом - чане и потей минут 15-20, а то и полчаса, если, конечно, сможешь. Потом омойся теплой водой, собери ее, эту воду, и пои меня, заваривая в ней чай или кофе. А я от тебя без ума буду ... Только ...
  - Что? - ее губы настолько близко от его губ, что, даже не касаясь физически, Тугарин чувствует каждое их движение, "читает ее слова губами" и пьет речь Чары прямо из ее уст.
  - Только зачем тебе это? - Он проводит рукой по спине девушки, чувствуя, как отзывается на эту простую ласку все ее тело. - Я ведь и так твой, милая. Твоего колдовства вполне достаточно, госпожа моя чародейка. И без моих ядов, ты меня приворожила, так что ...
  - Что? - Но этот вопрос уже запоздал, да и сам он звучит скорее, как стон, в стон и, превращаясь, когда пальцы Тугарина оказываются на внутренней стороне ее бедер. - О!
  
  Из сообщений информационных агентств
  21.35. Сквозь помехи, вызванные грозовым фронтом, слышатся перебивающие один другой, сплетающиеся и смешивающиеся голоса дикторов:
  ... в интервью агентству новостей Ройтерс, что об изменениях в сроках отправки экспедиции не может быть и речи. Аркона стартует 1-го января в 23.30 по среднеевропейскому времени.
  Собственный корреспондент агентства Лотар сообщает из Геркуланума, что решением Европейской комиссии вместо погибшего при до сих пор не выясненных обстоятельствах бригадира Казалеса первым пилотом Арконы назначен полковник Торч ...
  
  Фрагмент третий: Шлиссельбург, 1-2 сентября 1947 года
  Гамба и альт ... Казалось бы, что может быть более чужеродным в аутентичном северянском трактире? Но вот ведь - срослось. Во всяком случае, звучали здесь эти куртуазные аквитанские гостьи ни чуть не хуже, чем нашенские балалаечка - "три струны" да гусельки переливчатые.
  - Ты задумал меня споить!
  - А разве надо?
  - Совсем не надо, - улыбается Иванна. - Но должна же я пококетничать?
  - Ну, раз должна ... - разводит руками Тугарин. - А что ты еще должна? - спрашивает он, прищуривая внимательные глаза.
  - А еще я буду ломаться и говорить, "Нет, Тугарин, нет, что ты! Зачем? Ах ..."
  - Это обязательная программа? - уточняет не слишком искушенный в тактике современного флирта адмирал.
  - Почти, - мечтательно прищуривается Иванна, как бы заглядывая сейчас вперед, туда, где и когда она скажет Тугарину свое замечательное "Ах...". - Но есть еще индивидуальная...
  - Я должен испугаться?
  - Как знать... Налей мне еще, только немного.
  - Ты не последовательна, - смеется Тугарин, наливая девушке старку. - То я тебя спаиваю, а то ...
  - Это я решаю, когда ты меня спаиваешь, а когда я пью сама, - назидательно объявляет девушка и тут же подозрительно взглядывает на своего кавалера. - Чему ты улыбаешься?
  - Вспомнил старый тост.
  - Тогда, самое время его произнести.
  - Ну, что ж, - говорит Тугарин, поднимая свою рюмку, и внимательно смотрит на Иванну. - Старые морские бродяги говорили, что всегда надо стремиться к тому, чтобы завладеть тем, что любишь. Так выпьем же за то, чтобы всегда любить то, что имеем.
  - Или кого, - шепчет Иванна, краснеет и поскорее опрокидывает в себя содержимое высокой граненой рюмки. - Ох, и крепкая же зараза!
  - Я предлагал тебе, заказать что-нибудь полегче...
  - Я пилот или кто?
  - Пилот.
  - Ну, вот. А если поступлю в Адмиралтейское, кем буду?
  - Морским пилотом, - улыбается Тугарин.
  - Нет, Тугарин, - качает головой Иванна. - Ошибаешься. Не просто морским пилотом, а военно-морским пилотом. Офицерские погоны получу и фуражку с крабом!
  - Получишь! - Откровенно смеется адмирал, представивший вдруг, как лейтенант Скавронская будет отдавать ему честь. - Приказать принести десерт? - спрашивает он, чтобы замаскировать свои слишком реалистичные грезы, которые, не ровен час, могут отразиться в глазах.
  - А что у нас на десерт?
  - Ватрушки, пряники, чай.
  - И еще по грамульке?
  - А не развезет тебя, красавица?
  - А ты разве против? - поднимает она как бы удивленно бровь.
  - Разумеется, - пожимает он плечами. - Выпившая девушка и пьяная, это две разных женщины. Я предпочитаю иметь дело с первой и не иметь - со второй.
  - Как скажешь, адмирал!
  - Так и скажу.
  - Тогда будешь иметь трезвую женщину, - смеется Иванна Скавронская, а в серых глазах ее плещется сладкое безумие, имя которому любовь и страсть.
  - Учить тебя, Донна Ванна, и учить, - качает в притворном ужасе головой Тугарин. - Я что сказал? Иметь дело! А ты что сказала?
  - А разве я хуже "дела"? - надувает госпожа Скавронская свои чудные губки.
  - Лучше, лучше! - Машет на нее рукой, давящийся от смеха адмирал. - Только пить кончай, а то выйдет вместо любви одно сплошное безобразие!
  - Не каркай! - Смеется и Иванна Скавронская. - Типун тебе на язык, Марик Тугарин! Я, может быть, об этом дне с детства мечтала ...
  "Мечтала ..." - но внезапно возникшее ощущение холода между лопатками мешает сосредоточиться на последних словах девушки. Тугарин кладет руку на руку Иванны и осторожно, но требовательно сжимает ее пальцы.
  "Что?" - вопрос моментально заморозил начавшие, было, сходить с ума глаза девушки, но внешне ничего не изменилось. Разницу мог увидеть и оценить один лишь Тугарин.
  "Не знаю, но ..."
  Что-то новое, нежданно-негаданно объявившееся в мажорной атмосфере трактира, какая-то тревожная нота в звучании виолы, какой-то моментальный образ, мелькнувший в глубине огромного зеркала, изображающего озеро на украшающем противоположную стену зала панно. Что-то такое, словно взгляд сквозь прицел и прочитанный кем-то далеко и неразборчиво приговор ...
  
  ххх
  А вот фарфоровая куколка Ирма Цель гуляла этим вечером одна. С Чернавой они встретились, как и договорились накануне, в половине третьего. Прошвырнулись по магазинам в большом гостином дворе, подхватили около трех - у парфюмерной лавки Скрыпника - припозднившуюся Иванну, и уже втроем отправились обедать в недорогой студенческий трактир в Беловодском переулке. И потом еще вместе погуляли, благо домашних заданий в первый день учебы обычно не задавали, однако недолго. Сначала заторопилась по своим неведомым делам девушка Скавронская, а потом и "монашка" Реденс куда-то умотала, ничего, разумеется, не объяснив и ни на что даже не намекнув.
  Ирма прошлась по улице Центральной, пересекавшей город с запада на восток, заглянула по пути в пару - другую дорогих лавок, понюхала духи у франкского парфюмера, посмотрела задумчиво на парики, выставленные в витрине огромной, блистающей никелем и зеркалами цирюльни, и съела порцию вологодского сливочного мороженого. Потом она зашла в синематограф "Эрмитаж", но фильма ей решительно не понравилась и, не скрывая своего раздражения, девушка покинула театр уже через четверть часа после начала сеанса, воспользовавшись при этом, однако, не привычными путями, а служебным выходом из кафе-бара, работавшего при синематографе. На улице к этому времени совсем стемнело, да и переулок, в котором оказалась Ирма, освещался из рук вон плохо, благо выходили в него в основном задние дворы и служебные фасады стоящих на двух оживленных улицах зданий. Но госпожу Цель, несмотря на малые ее размеры и принадлежность к слабому полу, темные закоулки, по-видимому, совсем не пугали, потому что спустя еще полчаса она совершенно неожиданно оказалась в лабиринте портовых пакгаузов, где, с одной стороны, жизнь не замирала даже ночью, а с другой - какое место, как говорится, такова и жизнь.
  Остановившись в тени деревьев, куда не достигал свет от одинокого фонаря, Ирма Цель дождалась, пока мимо нее проедут три тяжелых грузовика, и, постояв еще мгновение, как если бы прислушивалась к наступившей после рева мощных моторов тишине, а возможно, и в самом деле прислушиваясь, вошла в лабиринт со стороны окружной дороги. Было 8 часов вечера.
  
  Особая папка "Пропавшее сокровище", документ 39: Расшифровка оперативной записи.
  "09.1.47 22.11
  Звонок неизвестного (оперативный псевдоним - Инкогнито) с неустановленного номера объекту Пеликан:
  П.: Слушаю.
  И.: Это я.
  П.: Слушаю.
  И.: К нам приехал цирк ...
  П.: Вот как. Будет весело.
  И.: Хотелось бы.
  П.: Поживем - увидим. Пока.
  И.: Пока.
  
  Фрагмент четвертый: Шлиссельбург, 1-2 сентября 1947 года
  - А еще?
  - Еще ... - улыбается Тугарин. - Да, что угодно. Приворотное зелье можно сделать из чего угодно.
  - Так уж и из всего! - Чара сидит на столе и курит сигарету.
  - Почти из всего, - Тугарин готовит кофе. Пять минут назад они неожиданно, но одновременно, решили сделать перерыв и спустились в лавку, потому что "настоящий кофе можно сварить только там". Так сказал Максим Максимович, и Чернава ему сразу поверила.
  - Только, чур, с ядом, - потребовала она, спускаясь вслед за ним по крутой винтовой лестнице.
  Надо сказать, что по некоторой географическо-топологической прихоти природы, улица Старосрубная находилась почти на пять метров ниже Льняной. Соответственно, и относительно новая - каменная - часть дома Тугариных, которая выходила фасадом на просторную современную улицу, какой и являлась Льняная, стояла едва ли не на крыше краснокирпичной старинной лавки, ушедшей к тому же от возраста глубоко в землю.
  - Только, чур, с ядом, - сказала Чернава.
  - Непременно, - усмехнулся Тугарин, зажигая от принесенной сверху свечи лампы и свечи в помещении лавки. Как выяснялось, в нижней части дома не было даже электрической проводки.
  - И водопровода здесь нет, - как нечто само собой разумеющееся сообщил Тугарин. - Яды не терпят всех этих новшеств. Только колодезная вода, только естественный свет.
  - Надо же, как все сложно, - покачала головой Чернава и уселась на стол. - Не возражаешь?
  Еще бы он возражал. Чара, одетая в его собственную голубую сорочку, небрежно застегнутую буквально на пару пуговиц, освободила себе место на самом краю стола, и поза, в которой она теперь сидела, открывала взору Максима Максимовича такие заманчивые перспективы, что дух захватывало даже после того, что между ними успело состояться.
  - Разумеется. - А вот к чему относилось это его "разумеется" так и осталось за скобками. То ли к первой части фразы, произнесенной Чарой-Чернавой, то ли ко второй. Но, с другой стороны, именно так и обстояли дела: сейчас он не возразил бы никакому сумасбродству этой женщины, а она всего на всего на стол села. Ну и по поводу ядов госпожа Реденс ничуть не ошиблась. С ними действительно все обстояло очень и очень непросто. Сложно и путано. Потому, верно, и осталось теперь так мало тех, кто умел составлять яды, а мастеров, судя по общему мнению тех немногих, кто был в теме, не осталось вовсе.
  - Разумеется. - Сам хозяин дома был босиком, но все-таки в штанах и майке, и это явно чрезвычайно веселило Чернаву, хотя, что веселого она в этом нашла, оставалось для Тугарина загадкой. Он вообще неожиданно обнаружил, что впервые встретился с чем-то таким - вернее, с кем-то такой - что весь его жизненный опыт, а он был у Макса Тугарина чрезвычайно богат, не мог помочь разобраться с тем, что здесь к чему. И интуиция, которой он всегда и не без оснований гордился, пасовала, и знания - даже самые редкие - были вроде как ни к чему. Но это, как ни странно, Тугарина не пугало, а напротив, возбуждало, привлекая к Чернаве еще больше. Хотя куда, казалось бы, больше?
  - А если бы ты захотел меня приворожить, - чуть прищурилась Чернава, выпустив узкое облачко дыма. - Что бы ты стал делать?
  - Ухаживать, - буркнул Макс, засыпая кофейные зерна в ручную кофемолку. - Цветы там, рестораны, то да се ... Впрочем, - улыбнулся он, оборачиваясь. - Все еще будет. И рестораны, и цветы, и "то да се". Это я не обещаю, а просто сообщаю для сведения.
  - Принято ... к сведению, - загадочно улыбнулась девушка, забрасывая волну черных матовых волос за плечо. - Но я не это имела в виду. Чем бы ты меня "травить" стал?
  - Тебя? - Тугарин становится задумчивым, и на лбу у него появляется складка заботы, но руки автоматически делают свою работу - перемалывают кофе. - Семя, - сказал он через мгновение. - Возможно, пот ... ведь нам нужны были бы половые аттракторы, причем, не лишь бы какие, а мои собственные. Затем, сухая крапива, листья смородины, мак, пальмовое масло и грецкие орехи.
  - Но это же не выпить! - Удивилась госпожа Реденс.
  - Можно съесть с супом, - пожал плечами Тугарин. - Приворотные зелья только в сказках в вино добавляют. То есть, и в вино, разумеется, можно, если масла немного и конечный продукт щепотка порошка, измельченного в пыль.
  - А если бы ... - Чернава подняла руку с сигаретой и неопределенно покрутила ею в воздухе, оставляя рваные облачка табачного дыма. - Если бы ты захотел уложить в постель Ирму?
  - Я б кормил ее шоколадом и поил шампанским, дарил ...
  - Не увиливай! - Прервала его разглагольствования Чернава. - Ты прекрасно понял, о чем я спросила!
  - Календула, - сказал Максим Тугарин и прищурился, то ли действительно соображая, какой состав приворотного зелья он бы предложил в данном конкретном случае, то ли замечательно имитируя мыслительный процесс. - Тимьян, черная редька, ром ...
  - А семя? - подалась вперед Чернава.
  - Само собой, - усмехнулся Тугарин и открыл кофемолку, отчего резкий запах свежемолотового кофе сразу же овладел воздухом и напроч перебил все другие - многочисленные и крайне разнообразные - запахи, навечно поселившиеся под сводами старинной лавки.
  - И у тебя все это есть? - Задавая этот вопрос, Чернава начала оглядываться в поисках чего-нибудь, что могло бы послужить ей в качестве пепельницы.
  - Слева от тебя, - неопределенно кивнул Тугарин подбородком. - Парцелановая плошка синего цвета.
  - Спасибо.
  - Пожалуйста, - и хозяин дома начал невозмутимый засыпать мелко размолотый кофе в кофейник. - Почти все, - сказал он после короткой паузы, но на этот раз лицом к Чаре не обернулся. - Но свое семя я, разумеется, в запасе не держу.
  - А что, - хохотнула "расшалившаяся" Чара. - Это было бы весьма экстравагантно! Но бог с ним! Я тебя о другом спросить хотела.
  - Спроси, - предложил Тугарин, водружая кофеварку на огонь. - Выпьешь со мной?
  - Обязательно! А что будем пить?
  - Смородиновую водку.
  - Звучит многообещающе.
  - Ты что, никогда не пробовала? - удивился Тугарин.
  - Нет, - покачала головой девушка и добавила, лукаво при этом улыбнувшись: - Я, Макс, много чего не пробовала.
  - А ... я ... - смутился вдруг не склонный терять душевное равновесие Тугарин, однако, Чернава уже соскочила со стола и стремительно, но как-то по звериному грациозно преодолела разделяющее их пространство, прижалась к нему и заглянула снизу вверх в глаза: - Дурачок. Я же ревнительница. Ты что наших правил не знаешь? - И только тогда стала краснеть, причем с той же самой стремительностью, с какой, как оказалось, умела двигаться.
  "Правила ..."
  А правила, как теперь вспомнил Тугарин, выудив из памяти почти забытое за полной ненадобностью сокровище, правила у сибирских ревнителей были вполне сумасшедшие. Они своих женщин дефлорировали искусственно в возрасте шести лет, чтобы "от греха спасти". Ведь то, чего нет, и потерять нельзя, не так ли? Ревнители полагали, что именно так.
  
  xxx
  Равсерен Осайед абу Рэш был человеком с крепкими нервами. За это, собственно, и ценили его командиры из "Нэц" - тактической разведки сухопутных сил Иудейского царства, полагавшие, что "у этого парня мышление арифмометра и эмоции бетономешалки". Остается только гадать, что именно имели в виду Дрор бэн Кидрон и Рашид Ибрагим, но следует объяснить, что "тактическая разведка" - это всего лишь эвфемизм, введенный для приличия генеральным штабом иудейской армии, чтобы обозначить банду носивших военную форму головорезов, главной задачей которых являлись террор и диверсии. Ну а капитан абу Рэш по кличке "Пантэр" являлся личностью настолько замечательной, что не заметить его было невозможно даже в том сумасшедшем доме, который в одних бумагах проходил, как группа "Нэц", в других - как тактическая разведка сухопутных сил, а в третьих и вовсе как отряд 666.
  В Шлиссельбург Осаед приехал три дня назад по подложным франкским документам. По-франкски он, к слову, говорил без акцента, и это-то и стало, в конечном счете, причиной того, что его - отъявленного и закаленного в боях невидимых войн боевика - взяла у армии на прокат разведка министерства иностранных дел. Взяли, "как вещь", объяснили коротко что к чему, и заслали в далекий северный город в качестве телохранителя своего резидента-невидимки, если тому вдруг понадобится телохранитель, и мальчика для посылок у того же таинственного мастера шпионажа, который даже не нашел необходимым познакомиться с капитаном лично. Осаед не обижался. Он знал себе цену. Знал он ее и всем этим "головастикам". Впрочем, как бы то ни было, правила игры капитан понял и вызубрил наизусть, как благословение на хлеб и вино, вместе с уставом караульной службы еще будучи кадетом. И не забывал никогда. Поэтому, когда в половине седьмого ему в гостиницу позвонила какая-то незнакомая женщина и спросила, не хочет ли он увидеться с ней снова, Абу Рэш не удивился и среагировал именно так, как и ожидалось. Он рассыпался в комплиментах, как если бы хорошо знал звонившую или, во всяком случае, "знал ее без одежды", и, разумеется, тут же согласился на встречу. Но, конечно же, пошел он совсем не туда, куда как будто бы его только что пригласили, а совсем в другое место. В восемь часов вечера капитан обнаружил в тайнике, обозначенном на схеме города буквой "Цадик" - скамейка в сквере напротив здания городской управы - записку с приказом отправиться в район складов, находящихся как раз между станциею Шлиссельбург-сортировочная и морским портом, и, действуя по обстоятельствам, то ли наблюдать - за кем? - то ли воевать - с кем? - то ли, наконец, прикрыть резидента - бабу? - но это уже как сложится.
  В восемь тридцать вечера Осаед был уже недалеко от места назначения, а конкретно в районе угольных складов сортировочной станции. Здесь он извлек из тайника - буква "Ламед" - длинноствольный "Люгер Парабеллум Р.08", пару метательных ножей, десантный кинжал, и осколочную гранату ("на всякий пожарный случай") и, почувствовав себя куда более уверенно, в 8.42 вошел в лабиринт. К этому времени совсем стемнело: на самом деле, это был уже не вечер, а самая настоящая ночь. Во всяком случае, капитан Абу Рэш чувствовал себя сейчас не дневным, а именно ночным хищником и, соответственно, был этим вполне доволен. Не зря же его прозвали Пантер: леопарды - ночные бойцы.
  В девять двадцать Осаед был на месте. Бесшумно поднявшись на крышу 19-го пакгауза, стоявшего на 7-й линии, он, не спускаясь уже на землю, достиг пересечения 4-й и 9-й линий и занял позицию за низким кирпичным бортиком, с пробитыми в нем дырками для слива дождевой и талой воды. По узкой 9-й, не асфальтированной, а просто засыпанной гравием и песком, никто не проходил и уж тем более не проезжал. Линия эта была едва освещена и оставляла впечатление заброшенности, и, пожалуй, даже ненужности. Зато 4-я линия все еще не угомонилась. За первые десять минут наблюдения по ней проехало три машины: тяжелый грузовик с морским контейнером - в сторону сортировочной станции и две пустых трехтонки, скорее всего, возвращавшиеся после разгрузки в порт. Да и на соседних "улицах" нет-нет, а проезжали машины или раздавались человеческие голоса. Но затем на эту часть лабиринта как будто набросили колдовской плащ. Звуки жизни, никогда не иссякавшие ни в порту, ни на железнодорожной станции, вдруг отдалились, ослабели и стерлись, как если бы на окружающую местность опустился туман. И свет фонаря, освещавшего перекресток, поблек и как бы выцвел, а в ночном воздухе, наполненном неживыми "техническими" запахами - мазута, железа, ржавчины и множества других, подобных им вещей - возникла странная пронзительно знобкая нота, вдохнув которую капитан Абу Рэш сразу же почувствовал холод внизу живота. Что-то должно было вот-вот произойти. Что-то приближалось. Что-то такое, что едва ли не впервые в жизни Осаед ощутил мертвенное дыхание ужаса.
  "Коссамак! - выругался он про себя, аккуратно вытягивая из кобуры люгер. - Твою мать!"
  Ощущение было такое, что то ли гроза собирается, то ли самум из пустыни идет. Все притихло как-то, затаилось, а чувства, напротив, обострились, и Абу Рэша затрясло, как в ознобе подступающей лихорадки. А в непроглядном тоннеле тьмы, сплотившейся между глухими стенами 9-й линии, уже ощущалось некое движение - бесшумное, несмотря на гравий под ногами тех, кто там шел, но, тем не менее, очевидное. И по крышам - со стороны порта - кто-то пробирался. Но этот хотя бы шумел, хотя и умело, надо отдать ему должное. Очень тихо шумел. А со стороны станции вдруг прорезался звук мотора, но не тяжелого, а легкого, и, значит, к перекрестку приближался не вполне уместный здесь и сейчас грузовик, а ехала легковушка, да еще - если, разумеется, Осаед не ошибался, а он в таких вещах не ошибался никогда - какая-то совершенно уж несерьезная таратайка.
  Так оно и вышло. Звук мотора приблизился, и на перекресток выкатилась легонькая дамская машинка, но капитана поразило не это, а то, что навстречу притормозившему буквально напротив него автомобилю со ступеней служебного входа в пакгауз номер 78, тоже находившегося в поле зрения Осаеда, шагнула вдруг совершенно непонятно откуда там взявшаяся высокая женщина.
  "Резидент?"
  Но женщина ни чем не обозначила своей особой власти над капитаном Абу Рэшем, хотя в ее распоряжении, если это была именно та женщина, о которой он подумал, было целых два сигнала: голосовой и жестовый. Однако женщина не издала ни звука. Она возникла из ниоткуда - во всяком случае, такое впечатление создалось у капитана - спустилась по лестнице, не производя при этом, как кажется, даже самого легкого шума, словно на самом деле была бесплотна; сделала пару шагов вперед и остановилась посередине "улицы" так, что автомобилю пришлось сразу же затормозить, так как в планы водителя, поспешно вышедшего из вставшей в нескольких шагах от женщины машины, давить незнакомку, по-видимому, не входило.
  Что произошло после этого, сказать с уверенностью Осаед Абу Рэш не мог. Когда спустя пару часов он пришел в себя, то через тяжелую головную боль, головокружение и тошноту, как сквозь кроваво-красную кисею, он увидел ту короткую, как удар молнии, и длинную, как затяжной прыжок с границ стратосферы, секунду, вспомнил кое-какие подробности, но все равно ничего не понял.
  Автомобиль остановился со скрипом тормозов. Резко распахнулась водительская дверь, и темноволосой мужчина в кожаной куртке, выскочив наружу, сделал свой первый шаг по направлению к женщине, "равнодушно" ожидавшей его действий. Беззвучное, обнаруживаемое лишь шестым чувством профессионального ночного бойца движение на линии справа от Осаеда опасно приблизилось, грозя превратиться в следующую по очередности проблему. И тот, кто шел сюда по крышам был уже близко: капитану показалось, что он не только слышит, но и видит противника. Он не смог бы объяснить, откуда вдруг взялась такая уверенность, что это именно враг, но своей интуиции капитан привык верить, откуда бы ни черпала она свое вдохновение, из ада или из рая. Все это, однако, произошло практически одновременно, и тогда же откуда-то сзади свистнули, и, не успев даже осознать, что это армейский сигнал тревоги, капитан Абу Рэш прыгнул в сторону, а с противоположной стороны "улицы" по нему уже стреляли. И он тоже стрелял, все еще находясь в полете, не успев упасть и откатиться в сторону. Но что-то настолько стремительное, что Осаед теперь сомневался, что это произошло с ним на самом деле, пронеслось мимо него - из-за спины в сторону "улицы", куда и должно было неминуемо рухнуть - и между делом отбросило его еще дальше по крыше, убирая тем самым с линии огня еще одного неожиданно обнаружившегося стрелка. Удар был не просто силен. Абу Рэша как будто приложили стальной трубой в грудь - три ребра были сломаны, но ни одна пуля в него не попала - и он потерял сознание. Когда же Осаед очнулся, ему было плохо, это правда, но все - чем бы это ни было - уже закончилось. Ни живых, ни мертвых, ни автомобиля. Никого. Только поломанный, но живой капитан Абу Рэш со все еще зажатым в руке пистолетом, из которого, как выяснилось, успел выстрелить всего два раза.
  
  ххх
  Тугарин положил руку на руку Иванны и осторожно, но требовательно сжал ее пальцы.
  "Что?"
  "Не знаю, но ..."
  Что-то новое, нежданно-негаданно объявившееся в мажорной атмосфере трактира, какая-то тревожная нота в звучании виолы, какой-то моментальный образ, мелькнувший в глубине огромного зеркала. Что-то такое, словно взгляд сквозь прицел и прочитанный кем-то далеко и неразборчиво приговор ...
  Глаза Тугарина стали холодными. В них проступила сталь, и вспыхнул жестокий ледяной огонь.
  "Скалы и лед ... - с восхищением подумала Иванна, зачарованно глядя ему в глаза. - И смертельная стужа полярных вод ... Я что, влюблена? Я ..."
  Губы адмирала тронула слабая улыбка, и его спутница мимолетно подумала, что это вполне человеческое и не лишенное истинно мужского обаяния движение четко очерченных губ на самом деле скрывает волчий оскал. Таким Марк Тугарин бывал, верно, во время скоротечных и бескомпромиссных схваток над морем, когда тот, кто не успел, тот ... опоздал. Совсем. Навсегда.
  Однако думал сейчас Тугарин как раз о госпоже Скавронской. Чувство опасности - вполне звериное по своей природе - было именно чувством, не имеющим пока никакого логического оправдания, и боевой взвод Маркуса Максимилиановича был всего лишь спонтанным ответом организма на неопределенный вызов судьбы. Думать же адмирал мог пока о чем угодно. Вот он и думал об Иванне, смакуя на все лады множество великолепных деталей, составлявших неповторимый образ той, в кого он, кажется, был уже по уши влюблен.
  "Она мне нравится, - думал он, "нюхая" воздух и пытаясь предугадать, начавшее уже разворачиваться вокруг него будущее. - Она ... Глупости, адмирал! Ты влюблен! Что?!"
  Воздух дрогнул, и чуткое обоняние Тугарина выхватило из приглушенной композиции разнообразных, но закономерных трактирных запахов некую странную и вовсе неуместную здесь и сейчас ноту. Как будто пахнуло тленом, словно едва ощутимое дуновение летнего ветерка донесло находящийся на грани восприятия аромат каких-то знакомых, но не угадываемых - за мимолетностью и неразборчивостью - декадентских духов.
  - Не паникуй! - Жестко сказал Иванне Марк и встал. Он уже знал, что сейчас произойдет. Он увидел будущее.
  Качнулись в стороны створки зеркальных дверей, и в зал, нервно оглядываясь по сторонам, вошел молодой лейтенант флота. Но опасность исходила не от него. Напротив, угроза как раз и касалась этого невысокого белобрысого крепыша в черной с янтарем форме.
  Тлен!
  Стараясь, как во время собачьей свалки, видеть все направления сразу, Тугарин вынул из кармана портмоне и, отсчитав три купюры по пятьдесят рублей, бросил их на стол, уже однозначно зная, что как только деньги коснуться белоснежной поверхности покрытого крахмальной скатертью стола ...
  - Господин адмирал! - Радостно улыбнувшись, воскликнул лейтенант. - Госп...
  И в этот момент загремели выстрелы. Стреляли с разных сторон, но застать Тугарина врасплох эти стрелки не смогли. Не успели.
  Марк толкнул ногой стол, опрокидывая Иванну вместе со стулом и одновременно смещаясь в пространстве сам. Пуля, выпущенная худощавой брюнеткой - женщина сидела в трех столиках от них - прошла прямо перед лицом Тугарина, и он тут же развернулся градусов на пятнадцать вправо, уходя назад и в сторону и пропуская слева от себя автоматную очередь, на этот раз стреляли из-за вращающейся двери на кухню. Между тем Иванна Скавронская, не растерявшаяся и, как выяснилось, вполне боеготовая, выполнила упражнение на "ять", вовремя вылетев из рушащегося под ней стула и скрывшись на время где-то внизу, между еще не начавшими падать столами.
  Выстрел. Еще один. Брюнетке, чей автоматический пистолет буквально захлебывался в суматошном лае, приходилось смещаться все больше вправо, чтобы иметь возможность попасть в Тугарина, но и он не стоял на месте. Вз-ж-ж-жик. Очередь едва не дотянулась до его головы, и Марк, наконец, рассмотрел стрелка. Это был мужчина лет сорока в белом поварском халате, но без колпака. Однако дела оборачивались хуже некуда: с оглушительным грохотом лопнуло огромное окно-витраж и оттуда тоже теперь следовало ожидать нападения, а лейтенант все еще обалдело крутил головой, не понимая, что происходит. Впрочем, флотский балбес интересовал адмирала в самую последнюю очередь, хотя стреляли и по нему тоже. Интересовала Тугарина кобура, край которой выглядывал из-под полы черного офицерского кителя. Почему лейтенант был при оружии, это был сейчас совершенно лишний и абсолютно не актуальный вопрос, но вот наличие оружия всего в нескольких шагах от него было воспринято адмиралом, как знак судьбы.
  Шаг в сторону, поворот, прыжок ... Этот танец не мог длиться вечно, но у Маркуса Максимилиановича Тугарина имелись кое-какие козыри в рукаве, хотя, справедливости ради, вспомнил он о них лишь тогда, когда, оторвавшись от лакированного паркета, стремил свой яростный полет к получившему таки пулю в плечо лейтенанту. Мгновение получилось длинное, даже не смотря на то, что с головой ушедший в процесс выживания под огнем Тугарин банально не успевал воспользоваться все еще живущей в его крови волшбой "плетения кос". Но пилоты знают - особенно такие пилоты, как Марк Тугарин - какие странные вещи способна творить с человеческим разумом, его восприятием и темпом мышления магия скоротечного поединка истребителей.
  У бездумно растрачивавшей боеприпасы брюнетки кончились патроны и, выщелкнув, пустую обойму, она на какое-то, пусть даже очень краткое время, перестала быть опасной. Но вот у "повара" с патронами все обстояло совсем не плохо, и стрелял он достаточно экономно и крайне опасно. Вздрогнул от удара лейтенант, качнулся на месте, переставляя ноги, как застоявшаяся лошадь, и, попытавшись повернуться лицом к стрелявшему, начал уже заваливаться назад, а в это время, круша и разбрасывая отнюдь не пустые столы, в зал трактира прямо через разбитое окно ворвался огромный внедорожник. Водитель с бледным лицом - эта бледность как-то сразу была замечена все еще длящим свой полет Тугариным - двумя руками вцепился в вырывающийся от резких движений руль, а рядом с ним, держась одной рукой за лобовое стекло, стоял пассажир и палил почем зря из короткоствольного пистолета-пулемета.
  Крики, истерические вопли, рыдания, пальба, грохот рушащейся мебели, истошное завывание мощного мотора и звон бьющегося стекла ...
  "Твою мать! - Тугарин долетел, наконец, до пункта назначения, упал, перекатился через плечо, нащупал впопыхах рукой кобуру и увидел вдруг, как опускает ствол своего пистолета брюнетка, выцеливая точку точно промеж адмиральских глаз. - Твою ...!"
  Но выстрел ушел куда-то в сторону, потому что неведомая, но вполне угадываемая сердцем Марка Тугарина сила схватила суку в бутылочного цвета платье за ноги и с силой дернула назад, отчего потерявшая равновесие баба рухнула вперед, сходу страшно врезавшись лицом в весь тот хрусталь и парцелан, которым был заставлен стол.
  "Аминь!" - Тугарин, справившийся, в конце концов, с тугим клапаном, вытащил из кобуры флотский "Забелин" 38-го калибра и, снова перекатившись, крутанул ладонью барабан, проверяя наличие патронов.
  Патроны в револьвере были, однако раньше, чем начал стрелять Марк, огонь из оказавшегося в ее руках пистолета открыла Иванна. Она вылетела из-под стола, как пловчиха, выныривающая из глубины или, вернее, как дельфин, учитывая высоту прыжка, взлетела, держа тяжелый пистолет грамотно - то есть, двумя руками, - выстрелила и снова скрылась где-то между столами, а бледнолицый водитель внедорожника ткнулся лицом в баранку и затих, возможно, навсегда. Его напарника качнуло, он оглянулся на водителя, и в этот момент уже выстрелил Тугарин. Выстрел, рывок, поворот, новый выстрел ... Длить этот танец до бесконечности действительно было невозможно. Когда-нибудь кто-нибудь ... Где-то рядом - между столами - снова обнаружилась Иванна, выстрелила и, упав на пол, заскользила к Марку, как будто почувствовала, что их время истекает и сейчас им следует быть вместе.
  "Три конца, - мысленно выдохнул Тугарин, увидевший, что его выстрел тоже не пропал даром. - Три дороги, три судьбы!"
  И снова дрогнул воздух, и чудовищная сила типологической магии вторглась в трехмерное пространство привычной человеку реальности, корежа его, искажая, выворачивая наизнанку ... Три дороги. Три ...
  
  ххх
  - Что случилось? - В голосе Чернавы звучала неприкрытая тревога, и неспроста. Вот только что все было просто замечательно. Тугарин сварил чудный кофе, она такого, кажется, никогда в жизни не пила. И смородиновая водка на поверку оказалась чем-то таким, чего госпожа Реденс и вообразить себе не могла, в частности, и потому, что в Сибири водка - это, прежде всего, именно водка, то есть, прозрачная жидкость крепостью от 40 до 60 градусов. А наливки всякие это дамское баловство, но никак не водка. Однако, как бы то ни было, напиток, предложенный Чаре-Чернаве ее замечательным мужчиной - а мужчина и впрямь был такой, что самой все еще не верилось, и дух захватывало, едва девушка Реденс касалась робкой мыслью этого самого вопроса - так вот напиток... Напиток, водка эта смородиновая была что-то с чем-то, как говорили в родной Чухломе.
   - Что случилось?
  Рассказывавший о ядах и притираниях Тугарин остановился вдруг едва ли не на полуслове и, поставив стакан с водкой на торговый прилавок, внимательно и, как показалось Чернаве, даже с некоторым вызовом посмотрел на три давно прогоревшие свечи, стоявшие на одном из столов. Ей он не ответил, и девушка собиралась уже повторить вопрос, когда неожиданно в воздухе возникло некое странное движение, как будто мимо них с Тугариным прошли один за другим несколько крупных животных - стадо салонов, например - хотя никаких слонов или носорогов и в помине, разумеется, не было. И звука их шагов слышно не было, и запаха не ощущалось. Но вот такая странная фантазия. Такое необычное ощущение. А потом ... Потом над огарками свечей, оставшимися в тяжелых серебряных шандалах, возникли призраки горящих свечей, и это была уже совсем другая "фантазия". Их не было - ведь они успели уже сгореть - но они были. Язычки пламени двигались и потрескивали, тек расплавленный воск (прозрачный, как и положено призраку), и остро пахли яды, добавленные в огонь Максимом Максимовичем.
  "А это откуда известно? - спохватилась вдруг Чернава. - Откуда я это знаю?!"
  Но факт. Она знала - и не на мгновение не усомнилась в истинности этого своего знания - что это не просто свечи, и что Тугарин действительно добавлял в их пламя особые вещества, узнать которые по запаху она, разумеется, не могла.
  - Ты умеешь стрелять? - неожиданно спросил Макс.
  - Да, - не задумываясь, ответила Чернава. - Особенно, если у тебя найдется дробовик или "помпушка".
  - Охотница, да? - Его взгляд, однако, был устремлен куда-то в неведомую даль, возможно, пытаясь различить что-то за слепым ночным окном, а голос звучал как бы издалека, словно Тугарин и не стоял всего в трех шагах от девушки.
  - Охотница ... - рассеянно ответила ему Чернава, задумавшись о некоторых привходящих обстоятельствах. - Но если надо, я могу и из пистолета.
  - Это тебе знакомо? - Во истину, завалы невозможных и невероятных вещей, загромождавших столы, стоящие в торговом зале, таили в себе немало удивительных открытий. Опустив руку куда-то между хрустальными колбами в бронзовых штативах, Максим Максимович извлек оттуда револьвер системы Нагана и показал его Чернаве.
  - Наган, - пожала плечами удивленная поворотом сюжета госпожа Реденс и взяла из рук Тугарина протянутый ей за ствол револьвер. - А патроны?
  - Он заряжен, - как о чем-то само собой разумеющемся сказал Тугарин и посмотрел, наконец, на Чернаву. - Пойдем-ка наверх, а то ...
  Он так и не объяснил ей, что имел в виду, но в тот момент она решила, что знает ответ и так. Она ошиблась, разумеется, но и он ошибся, что, впрочем, было закономерно. Время точного знания еще не пришло, однако стремительно приближалось.
Оценка: 10.00*3  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"