Мах Макс : другие произведения.

1. Квест Империя

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 5.67*27  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    [quote]Макс Мах. КВЕСТ ИМПЕРИЯ. Мах М. Квест империя: Фантастический роман / Рис. на переплете В.Федорова - М.:ЈИздательство АЛЬФА-КНИГА", 2007. - 506 с.:ил. - (Фантастический боевик). 7Бц Формат 84х108/32 Тираж 11 000 экз. ISBN 978-5-93556-931-0 Чудеса еще случаются. Иногда. И тогда гадкий утенок - обыкновенная питерская докторша Лика встречает своего сказочного принца - старого, действительно старого, коминтерновца Макса, и начинаются захватывающие приключения на Земле, в параллельных реальностях и в далекой галактической империи Ахан. Перед вами космическая опера, которая не зря названа Квест Империя. Это квест, в котором есть место и космическим битвам, и рукопашным схваткам, и магии (чуть-чуть), и альтернативной истории с сестрой ее, криптоисторией, и детективу, и образам готического романа. Здесь есть все: любовь и война, боевые столкновения в Женеве и Петербурге, галактические аристократы и коварные руководители человеческих и нечеловеческих спецслужб и, естественно, верные друзья. Итак, квест начинается, а приз в этом путешествии за счастьем - Империя. Скучно не будет. [/quote] http://www.armada.ru/vuh709.htm#KvesImpe

   Макс Мах

Квест Империя

(Фантастический роман)

   Странное блюдо сварилось (вернее, продолжает вариться), как-то незаметно для меня самого, на моей "творческой кухне". Как это назвать? По-видимому, это роман. Но каков его жанр? Не знаю. Тут есть все: Science fiction и fantasy, любовь и война, триллер и альтернативная история, и даже криптоистория. Нет только horror (хотя это поправимо), но зато есть детектив. Признаюсь честно, я украл для этого романа все, что можно, везде, где удалось. Говоря словами одного из героев романа, "мы, коммунисты, люди не брезгливые, и никогда ими не были". Что получилось? Судить вам: читайте, и узнаете.
   С уважением,
   Макс Мах
  
   Часть Первая. Наш бронепоезд.
   "Это был великий разведчик, Чип, по-настоящему великий; умница и идеалист, коминтерновец той еще выделки, вроде незабвенного Макса".

Кирилл Еськов

  
   Прелюдия: Лика.
   Глава первая. Лика и Старец.
   Разминулись. Бывает, конечно, и, часто, поправимо. Но они разминулись не в пространстве, а во времени, а это уже фатально. Такая вот не квантовая физика человеческой жизни. Он старше нее на 70 лет. Согласитесь, про такой случай, иначе как "не судьба", и не скажешь. Феноменальный мужчина. Просто, мечта. Принц из сказки. Но принц, свое уже отыгравший, отгулявший, и, чего уж тут кривить душой, отживший. Вернее, зажившийся. Можно, конечно, использовать, и он, как видно, не против, но противно. Не в ее это стиле. Да, и не то, что она имеет ввиду. Совсем не то.
   Вот он сидит в кресле. Глыба. Огромный мужик. Просто, гренадер какой-то. Впрочем, это в молодости он был гренадером, а сейчас ему 96 лет, и он еле ходит. Вот сидит он, пока еще, вполне, сносно. Монументально сидит в глубоком кресле своего люкса и читает ежедневную The Guardian, или Die Welt, или Le Parisien, в общем, одну из тех газет, которые Лика не стала бы читать ни за что, потому что не смогла бы. Лика тоже читает. Она читает Новое Русское Слово, купленное недалеко от отеля, в киоске на Time Square, и, поглядывая искоса на Макса, думает о своем, о девичьем. Вот если бы они встретились лет 50 назад, ну пусть 30. Тогда бы, да. Он тогда был, вероятно, еще вполне дееспособен, и тогда все было бы возможно. Все. И не важно, сколько бы продлились их отношения, важно, что они могли быть. Но 30 лет назад ее еще не было даже в замысле. Даже родители ее еще не познакомились тогда. Они познакомились в семьдесят третьем, на какой-то студенческой вечеринке в Политехе, а в семьдесят четвертом родилась Лика.
   Она родилась через два месяца после свадьбы. Это обстоятельство и определило характер отношений в молодой семье. Кончилось все печально, разводом через год после того. Сейчас у Ликиной мамы был уже третий муж. Целых семь лет был (Ну, и дай ей Б-г счастья в личной жизни). У отца тоже была другая семья. А у Лики, так вышло, семьи не было. И счастья не было. В девяносто девятом она вдруг, как бы проснулась. Огляделась вокруг, увидела подруг, вовсю баюкающих деток, или спешащих успеть, не важно, куда или в чем, и обнаружила себя в пустоте. Одинокая старая девушка двадцати пяти лет от роду, с дипломом врача и приятной внешностью (некоторые говорили, что более чем приятной), но без мужчины рядом и без перспективы во всех смыслах. Врач районной поликлиники без блата и связей; женщина, не удосужившаяся найти себе подходящую партию; человек, которому было просто скучно жить так, как она жила, но который был ленив и безынициативен настолько, что ровным счетом ничего не предпринимал, что бы хоть что-нибудь в своей жизни изменить. От увиденного, Лику охватил ужас. Она поняла, что если она сейчас же не предпримет каких-то решительных шагов, то завтра будет уже поздно. А может быть, и уже было поздно. Но Лика решила попробовать. Она решила уехать. Вот так. Взять и уехать. Что может быть решительнее такого шага? Только отравиться или повеситься. Ни травится, ни вешатся, Лика пока не собиралась. Как врач, она, вполне, ясно представляла себе последствия этих действий. Последствия были печальны и неэстетичны, поэтому вместо того, что бы ложится на рельсы или бросаться с головой в омут - этот омут еще найди, попробуй - Лика послала запрос в горархив Житомира и стала ждать. Ждать пришлось не долго. Не смотря на рассказы об ужасах украинской бюрократии и страхи, связанные с возможной утерей архивов в годы давней уже войны, ответ пришел всего через месяц и состоял из двух частей: короткой отписки житомирского архива и копии свидетельства о рождении Ликиной бабушки. Правда, в начале, метрика бабушки повергла Лику в уныние. По семейному преданию, мамина мама - Ольга Григорьевна Иванова - была еврейкой, но в копии метрики, в графе национальность стояли прочерки. Однако за не имением других возможностей, озадаченная и расстроенная Лика все-таки отправилась с этим и прочими документами в питерское отделение Еврейского Агентства Сохнут. Там, впрочем, ее сразу же успокоили.
   - Все в порядке - сказал Лике полноватый юноша, представившийся представителем агентства по делам репатриации. - Видите ли, в девятнадцатом году в России не записывали национальность родителей и детей. Но поскольку, родителей вашей бабушки звали Гирш Исаакович и Ривка Залмановна, у нас нет никаких оснований подозревать их дочь Зельду в том, что она украинка или казашка. Вы понимаете? Ну, вот и хорошо. А поскольку национальность у нас определяется по матери, то из этого следует что?
   - Что? - Как эхо, отозвалась Лика.
   - Из этого следует, что, по израильским законам, ваша матушка еврейка.
   - Еврейка - повторила Лика и живо представила себе свою маму Зою Викторовну Орищенко, по третьему мужу, Онопко. Еврейкой она ей не показалась, но раз представитель говорит, значит знает.
   - Еврейка. - Повторил представитель - А значит ...
   - И что это значит? - Спросила растерянная Лика.
   - Это значит, что и вы еврейка. - Торжествующе произнес полноватый юноша.
   Так Лика уехала в Израиль.
   Казалось, вот оно. Она сделала шаг. Она перевернула жизнь. Но и в Израиле, как там говорят, медом не намазано. Для начало надо было учить язык и искать какую-нибудь работу. Пособие было маленьким, а квартиры дорогие, да и вообще жизнь не дешевая. Устроится же, не то что врачом, сестрой милосердной или санитаркой, без ришайона [разрешение на работу по специальности] было невозможно, а получить его можно было, только сдав экзамены. А экзамены сдавать нужно было на иврите. Круг замкнулся.
   И стала Лика мыть полы и убирать буржуйские квартиры. Мужчины ее судьбы тоже вокруг не наблюдалось. То есть, мужчины наблюдались, но таких и в Питере было, хоть отбавляй. И прежняя зеленая тоска начала потихоньку затягивать Лику обратно в свой омут. А потом одна доброхотка из ватиков [ветераны проживания в государстве Израиль] сказала ей, что есть классная работа. Одному богатому старичку нужна женщина за все.
   - Кроме секса. - Заржала тетка - С этим у него уже давно все, а так мужик хороший, не жадный. Я бы сама пошла, но у меня семья, а у него условие: жить с ним.
   - Так все-таки ... - Начала Лика.
   - Да, не. Не в этом смысле. В его квартире. Старый он. Нужно, что б кто-нибудь рядом был. Ну, там стакан воды подать или скорую вызвать. Понимаешь? А ты врач. Он как услышал, что молодая и врач, так прямо и загорелся.
   - Так мне что, к нему переезжать придется?
   - Конечно! На хате сэкономишь, и жрачка за его счет, и еще платить будет. Коммунизм!
   - А говорить я с ним как буду?
   - Как со мной, по-русски. - Сказала тетка, и Лика пошла, знакомиться с Максом.
   Старик жил в большой, хорошо, хоть и старомодно, обставленной квартире. Квартира занимала третий и четвертый этажи облицованного белым иерусалимским камнем дома, а дом этот располагался в старом, престижном, как уже успела узнать Лика, районе Хайфы. Дверь открыл сам хозяин. Был он грузен и кряжист, и, не смотря на по-старчески ссутуленные плечи, возвышался над Ликой, в которой и самой было метр семьдесят шесть росту, еще, как минимум, сантиметров на тридцать, если не больше. В общем, великан. Только старый. Лицо у него было подстать росту, породистое, с крупными чертами и серыми глазами. Волосы, понятное дело, были седыми и довольно редкими, но при нем.
   - Здравствуйте. - Сказала Лика.
   - Вы Лика. - Сказал старик.
   - Я Лика. - Подтвердила Лика.
   - Здравствуйте, Лика. Меня зовут Макс. - Голос у старика был низкий и хрипловатый. По-русски он говорил хорошо, но с сильным акцентом. Так говорят по-русски немецкие офицеры в фильмах про войну.
   - Проходите. Садитесь, пожалуйста. Хотите чаю с мятой? - Старик указал на столик с чайными принадлежностями. Лика кивнула.
   - Это марокканский мятный чай. - Объяснил старик, подавая ей чашку, с плавающими в ней веточками мяты. - Попробуйте, это вкусно, и хорошо утоляет жажду.
   Они проговорили около часа, в течение которых Макс обстоятельно расспросил Лику о ее жизни и планах, о том, что она умеет делать, и как быстро она сможет научиться делать то, чего еще не умеет. Потом, так же обстоятельно, он объяснил свои требования. Они оказались вполне приемлемыми. Жить в его квартире - на втором этаже имелась гостевая спальня - и, как правило, в ней ночевать; ездить за покупками на старом Вольво хозяина - я напишу вам доверенность - и, иногда, отвозить его туда-сюда; готовить и следить за чистотой.
   - Два раза в неделю приходит уборщица, - Сказал он - но за ней надо следить.
   Условия, предложенные стариком, на этом фоне выглядели просто сказочными. Тысяча (прописью: одна тысяча американских долларов) в месяц, стол и кров, и учись себе, в свободное время, чему хочешь и сколько хочешь.
   - Мы можем говорить на иврите, или по-английски. - Сказал Макс - У вас будет хорошая практика.
   Через три дня, она переехала к старику.
   Старик оказался чудным, даже лучше, чем расписывала подруга-ватичка, и чем увиделось самой Лике в их первую встречу. Он был спокойный, выдержанный, и вежливый, и никогда не повышал голос. Очень воспитанный человек. Типичный немец - еке, как называют таких в Израиле - он был педантичен и, крайне дисциплинирован, но, при этом, не требовал того же от Лики, предоставляя ей право оставаться самой собой. Он только просил не мешать и ему оставаться тем, что он есть. Он был стар, конечно, но не капризничал, как другие старики, и обладал ясным и трезвым умом, сохранившим, не смотря на возраст, остроту и гибкость, и феноменальной памятью, что было, вообще-то, совершенно не нормально. Если не считать физической немощи, вполне, естественной в его возрасте, Макс оставался нормальным дееспособным мужчиной, преклонных лет. И по отношению к Лике, он вел себя, как истинный джентльмен.
   Он просыпался рано, около шести, но Лика могла вставать позже. Ее жизнь, конечно же, была привязана к распорядку дня Макса, но не жестко. Присутствовала значительная степень свободы, и Лика хорошо это понимала и ценила. Обязанности ее тоже не были ни тяжелыми, ни слишком обременительными, или, не дай Б-г, унизительными. Старик оказался вполне самостоятельным. Ну, почти. Он одевался сам, и кушал тоже сам, сам брился, если, конечно не ехал к парикмахеру - дважды в неделю, через весь город - и сам умывался. Не мог он сам только мыться, но Лика ведь была врачом, и вынести вид голого старика ей было вполне по силам. Но, главное, что уже с первого дня жизни в доме Макса, Лика почувствовала - а Макс, как, оказалось, виртуозно умел дать почувствовать такие вещи - она здесь не прислуга, и не сиделка при старике, а, если угодно, компаньонка, как это называлось в старые времена. Звучит литературно, конечно, но, по существу, верно.
   - Называй меня Ты. - Сказал Макс на третий день их знакомства. - Так будет проще. И знаешь что? Поедем-ка мы с тобой в ресторан. Поужинаем, послушаем музыку. Как ты относишься к французской кухне? Ну, вот и славно. Тут на Адаре [район старого города в Хайфе] есть чудный французский ресторанчик. Называется без затей Wu-a-la.
   И они поехали в Ву а ля.
   Он вообще был изрядный сибарит, этот Макс. Отправляя ее в первый раз за покупками, он долго и тщательно объяснял, где и что нужно покупать. В особенности, это касалось сыра и вина. "Передай Шаулю, что я просил Бри, и понюхай, пожалуйста, когда будешь брать. У Бри должен быть аромат лесных орехов. Чуть. Понимаешь? Теперь вино. Вот попроси у него это", и он записывал на бумажке: "Bourgogne Pinot noir A. Parent, 1999". Он позволял себе немного выпивать. Много он просто не мог, но дело это, как поняла Лика, любил, и знал в нем толк. Обычно, дело ограничивалось бокалом красного вина за обедом, но пару раз в неделю он устраивал себе "маленький праздник".
   - Ты любишь кофе, Лика?
   - Люблю.
   - Тогда, давай выпьем по чашечке кофе.
   - А разве вам ...
   - Лика!
   - Извини. Разве тебе можно пить кофе?
   - Нельзя.
   - Но ...
   - Но очень хочется. Давай, сделаем "маленький праздник". Какое сегодня число?
   - Пятое.
   - Хм, пятое сентября ... пятое ... нет, это было шестого ... Мы взяли, наконец, этот чертов Бельчите, но пятого меня могли запросто убить, но не убили, а свалка была страшна ... За это можно выпить не только кофе.
   - А где это Бельчите? - спросила Лика, направляясь варить кофе - было ясно, что от своей затеи старик не откажется.
   - В Испании. - Ответил Макс и пояснил - Это была ключевая позиция мятежников. Весь Восточный фронт следил тогда за Сарагосской операцией.
   - Ты, что, был в Испании?
   - Много раз. - Улыбнулся Макс - Но я понял тебя. Ты спрашиваешь о гражданской войне. Был, конечно. Два ранения и контузия, и окончательная потеря иллюзий. Знаешь, место, где ты распрощался со своими любимыми иллюзиями, это, как место, где девушка лишилась девственности. Вряд ли забудешь.
   - И какую же девственность потерял в Испании ты? - Лика уже засыпала в джезве мелко-помолотый кофе, залила водой и хотела поставить на огонь, но Макс остановил ее:
   - Положи немного кардамона, чуть-чуть, и сахар, да, две ложки достаточно. Девственность? Я потерял там идеологическую невинность. По тем временам это было серьезнее, чем связь без брака. Даже в Испании. Пожалуй, в тогдашней Испании, особенно.
   - Что ты имеешь в виду?
   - Видишь ли, Лика, я же был тогда коммунистом. То есть, тогда уже был коммунистом только по привычке и от безвыходности. Не куда было идти больше. Но, в Испании, я окончательно понял: пора кончать. Кольцов звал меня в Москву, но у меня хватило ума в Москву не ехать.
   Вскипел кофе. И Лика успела снять его с огня с первой густой шапкой пены, в которую тут же - по приказу Макса - капнула несколько капель ледяной воды.
   К кофе Макс потребовал "пару капель" коньяка - в его баре оказался Мартель - и сигарету. Оказалось, что и сигареты - Кент - тоже лежат в баре.
   Лика выпила немного коньяка, и, посматривая на то, с каким наслаждением смакует коньяк и кофе Макс, и как он затягивается табачным дымом, спросила:
   - Макс, а ты откуда?
   - В каком смысле?
   - Ну, где ты родился?
   - Ах, это! В Констанце.
   - Так ты из Румынии?
   - Румынии? Нет, Лика. Не Констанца, а Констанц. Это в Германии, на Боденском озере. Потом мы, правда, переехали в Фрайбург, но детство я провел в Констанце. Ты даже не представляешь, какой это чудный город. Чудесный! Впрочем, не важно.
   - А откуда ты знаешь русский?
   Услышав вопрос, Макс усмехнулся:
   - Я учился там и жил потом немного.
   - Учился?
   - О, да! В Коммунистическом университете народов запада ... ну, и еще кое-где ... Я ведь, Лика, старый коминтерновец. Да, да! Представляешь, я слушал Бухарина и Радека, даже Зиновьева видел. Был на приеме у Сталина, в Кремле, а с Николаем Ивановичем говорил пару раз, как вот с тобой сейчас, только без коньяка и кофе.
   Лика была поражена. Вот перед ней сидел человек, старый, конечно, но вполне живой, который помнит Зиновьева и Бухарина ("Б-г мой," - Думала Лика. -"Кто теперь, вообще, помнит, кто такие эти Бухарин и Зиновьев?"), наверно, и еще много кого помнит живыми.
   - А еще ... - Сказала она.
   - Что еще? - Переспросил он - Кого еще видел? Многих. Всех и не перечислишь. А многих, ты и не знаешь. Ну, вот Тухачевского, Ворошилова, Примакова, Эйдемана ... Тельмана лично знал. Достаточно?
   И в самом деле, достаточно. Для первого раза, вполне. Макс оказался очень интересным человеком. Он знал множество вещей и с удовольствием рассказывал Лике, при случае, истории из своей жизни или просто, почерпнутое в одной из множества прочитанных им книг. Книги он продолжал покупать - библиотека занимала целую комнату - и читать (в очках, разумеется).
   Чем дальше, тем больше Лика относилась к Максу не как к нанимателю, хозяину, а как к хорошему другу. Старшему и старому другу. Так он сумел поставить их отношения. Они гуляли вместе, беседуя о то и о сем, и пили вместе чай, и даже ходили в театр - ездили в Тель-Авив смотреть балет или слушать оперу. Лика практиковалась в иврите, который она практически не знала, и в английском, который она знала не плохо. Впрочем, английский Макса был какой-то странный.
   - Не обращай внимания. С кем поведешься. Так это называется. Я в ту войну служил с шотландцами, вот и набрался.
   Он умел быть галантным. Ведь не зря она назвала его, про себя, джентльменом.
   - Ты сегодня удивительно хорошо выглядишь - Не забывал он сказать ей утром.
   - Ты знаешь, что рыжие женщины отмечены богом? - Непринужденно вставлял он при случае.
   - Ей Богу, не пойму, как ты умудряешься сохранять такую фигуру? Ты же ничего для этого не делаешь. - Комплемент, сказанный, как бы между делом.
   - У тебя есть вечернее платье? - спросил он на второй неделе знакомства.
   - Нет. - Лика была озадачена. Зачем, спрашивается, может понадобиться вечернее платье новой репатриантке.
   - Плохо. - Макс был явно расстроен - Но поправимо. Едем!
   И они поехали по дорогим бутикам и ездили четыре часа, пока не нашли ей платье и туфли, которые удовлетворили взыскательного Макса. Впрочем, к платью пришлось купить и белье. Сколько все это стоило, Лика только догадывалась - о цене речь не зашла ни разу, а расплачивался Макс кредиткой - но даже от этих догадок ее бросало в жар.
   - Великолепно! - Сказал Макс, осмотрев ее со всех сторон. - Но бюстгальтер, пожалуй, мы купили зря. Впрочем, пусть будет, но попробуй-ка без него.
   Лика попробовала. Она была сейчас в таком странном состоянии души, что попроси ее Макс раздеться полностью, разделась бы без тени сомнения. Но таких вещей Макс не просил.
   Когда она вышла из примерочной во второй раз, Макс, посмотрев на нее, улыбнулся и показал большой палец.
   - Никогда не надевай с этим платьем бюстгальтер. Не надо. У тебя красивая грудь, и платье держит форму.
   На следующий день они поехали на балет в Тель-Авив. Это были гастроли Эйфмана, которого Лика знала и любила еще по Питеру, но вечер запомнился ей, преимущественно, взглядами. На них смотрели. Смотрели на нее.
   - Какого цвета у тебя глаза? - Спрашивал Макс. - Ни как не могу понять, толи карие, толи зеленые ...
   - Я всегда считала, что они карие. - Отвечала она.
   - Нет, думаю, ты ошибаешься. Они все же зеленые. Мы купим тебе пиджак бутылочного цвета, и они расцветут зеленью.
   - Пиджак?
   - О, да. Клубный пиджак.
   - А зачем? То есть, спасибо, конечно, но кто носит в Израиле клубные пиджаки? И где?
   - Мы едем играть в бридж. Там носят.
   Таков был Макс. Оказывается, он еще и в бридж играл.
   Играли на вилле в Герцлии. Публика была ... Ну, что сказать? Высший свет, он и в Африке высший свет.
   - Мы не в Африке.- Сказал Макс на ее замечание, когда они возвращались домой.- Африка начинается за Каналом.
   Постепенно их отношения становились все более доверительными, нежными, можно сказать. А можно не говорить, потому что известно какой смысл привыкли вкладывать люди в это простое и ясное слово, когда речь заходит об отношениях мужчины и женщины. Но вот ведь беда какая (Беда. Беда, поняла, вдруг, Лика через пару месяцев), не было и не могло быть между ними никаких таких отношений. Ему было 96 (прописью: девяносто шесть лет), и он был уже выше ЭТОГО.
   - Кстати, не помню, я говорил тебе, что слушал Маяковского в политехническом музее?
   В этом был весь Макс. Он и Маяковского видел, и с Багрицким пил водку в Москве, и дрался с нацистами на улицах Берлина и Мюнхена, и говорил с Долорес Ибаррури в Мадриде, и организовывал поставки оружия в Палестину, и был дружен со старшим Снэ, хотя тот был лидером компартии, а Макс с коммунистами уже разошелся. Он был крутым мужиком, в свое время. Это чувствовалось и теперь еще, но теперь это был лишь отзвук былого, послевкусие, тонкий, но слабый аромат иной эпохи, другой жизни.
   И в этом то и состояла трагедия. Они разминулись. По минимуму на три десятка лет. По максимуму, на пол столетия.
   - Макс, а почему ты один? - Спросила Лика однажды.
   - Не знаю. - Сказал он, и так он это сказал, что больше к этой теме они не возвращались.
   Через пол года, он пригласил ее "проветриться".
   - Прокатимся в New York. - Сказал он как-то утром за завтраком. - Чудный город, для тех кто понимает, конечно.
   И они отправились в Америку.
  
   Xxx
   - KukjДvel! [Мудак! швед. (Буквально: чертов х-й)] - Сказал неожиданно Макс и со злостью бросил толстую газетную кипу на журнальный столик.
   Лика вздрогнула, так резко и с такой интонацией он произнес незнакомое, но, со всей очевидностью, бранное слово.
   - Что ты сказал?
   - Это по-шведски. - Раздраженно бросил старик. - Дай, пожалуйста, чего-нибудь выпить. Там в баре должен быть виски.
   - А все-таки?
   - Что все-таки?
   - Что ты сказал? - Лика открыла бар и стала искать виски.
   - Сказал: мудак. - Усмехнулся старик. - Надеюсь, ты не в первый раз услышала это слово?
   - Нет. - Пожала плечами Лика. - Тебе какой?
   - А, все равно!
   - Тичерс, подойдет?
   - Пусть будет, Teacher's.
   Лика свинтила с бутылки пробку и плеснула в стакан на два пальца (как в голливудских фильмах).
   - Сигареты там тоже есть? - Спросил, между тем, Макс.
   - Есть, но ...
   - Никаких Но, милая. Нам теперь это здоровье ни к чему.
   - То есть как? - Опешила Лика. - Что случилось то?
   Старик взял из ее рук стакан и сделал большой глоток, потом открыл пачку Мальборо, достал сигарету, прикурил (в пепельнице лежал фирменный коробочек спичек), и снова отпил из стакана.
   - Подожди. Дай-ка мне телефон.
   Номер телефона Макс набрал по памяти, после чего Лика услышала очень странный разговор, вернее, реплики только одного из собеседников. Удивило ее и то, что собеседником Макса оказался, по всей очевидности, русский.
   - Здравствуй, Федя! - Сказал в трубку Макс - Да, это я... Что? ... Нет, твоими молитвами ... Я так понимаю, что ты по мне соскучился ... Что? Не слышу! ... Нет, не дома. ... Ах, вот оно что! Ты мог еще долго звонить, Федя, я в New York'е. ... Да... А почему нет? ... Встретиться? ... Трахнуть? Кого, прости Господи, трахнуть? ... Ах, тряхнуть стариной? Так, уж нечем трясти. ... Федя, ты не забыл, сколько мне лет? ... Да ... Нет... Вот как? ... Ладно, поищу. ... И где же? ... Помню! ... Да ... Очень смешно. ... А это не смешно. Я же тебе не напоминаю ... Да, могу! ... Напомнить? ... Хорошо. ... Нет, не с моей печенью. ... Ладно, обдумаю. Говорю, на досуге обдумаю. ... Нет. ... Да. ... До свиданья. ... И тебе того же.
   Макс повесил трубку, и задумчиво посмотрел на стакан. Потом поднял его и выпил оставшийся в нем виски одним глотком. Затем он закурил новую сигарету - прежняя, пока он говорил по телефону, догорела в пепельнице до фильтра - и перевел взгляд на Лику. И Лика увидела перед собой совсем другого человека. Этот другой Макс выглянул откуда-то изнутри знакомого ей Макса. Из глубин стариковского тела на нее смотрел другой Макс, жесткий, жестокий, он изучал Лику, что-то обдумывая, взвешивая, как будто примериваясь к чему-то.
   - Налей-ка мне еще, девочка. - Сказал он, наконец.
   - Макс, может не надо? У тебя же печень ...- Лика была встревожена.
   - Печень, это серьезно.- Ответил Макс - Но мы ее потом починим, или поменяем ... если доживем. Налей, пожалуйста.
   - Все-таки, ты можешь мне сказать, что случилось? - Снова спросила Лика через минуту, передавая ему стакан.
   Макс поморщился, отпил немного, и сказал:
   - Случилось, милая, что мы, как говорят сейчас на твоей родине, попали. Чисто конкретно. Оба, два.
   Он не шутил. Лика видела это отчетливо.
   - У тебя ... у нас неприятности? - Лика еще надеялась, что все это старческие бредни, и сама же в это не верила, потому что не таким человеком был Макс, что бы бредить. В глубине души она уже поняла, что случилось что-то серьезное. Очень.
   - Неприятности ... - Макс как будто попробовал это слово на вкус - Можно сказать и так. Только, Лика, это такие неприятности, которые обычно кончаются летальным исходом.
   - Нет - Сказал он, уловив мелькнувшую у Лики мысль - Дело не во мне. Я бы и не нервничал, в мои то годы ... А, ты? А другие? Много других, Лика, очень много ...
   - Что же делать? - Растерянно спросила Лика.- Мы можем что-то сделать?
   - Можем. - Усмехнулся Макс - И сделаем, но нам придется немного потрудиться.
   И они начали "трудиться". Для начала они вызвали такси и отправились кататься по городу. Прогулка их закончилась, примерно, через час на какой-то ничем ни примечательной, но чистой Бруклинской улочке. Никакого смысла в этом Лика не видела, но спрашивать не стала. И оказалась права. Все разъяснилось довольно быстро. Расплатившись и выйдя из такси, они неторопливо, а торопливо Макс и не смог бы, прошли по улице в обратном направлении, свернули на другую, а потом и на третью улицу, и там обнаружилась контора по прокату автомобилей фирмы Hertz. В Херце, Макс арендовал серебристый Мицубиши - Ланцер, записав его на имя Лики и оплатив наличными, и уже на машине они отправились дальше. Машину, естественно, вела Лика, но без указаний Макса она бы никогда с этим не справилась. Водить машину в центре Нью-Йорка оказалось не просто сложно, а очень сложно.
   Следующим пунктом их программы оказалась контора по найму жилья, найти которую оказалось непросто, не прибегая к помощи справочной, но Макс, видимо, очень хорошо знал Нью-Йорк, просто, ему нужно было время, что бы вспомнить где и что находится. К тому же, некоторые старые адреса оказались уже не актуальными. Макс помнил несколько другой Нью-Йорк. В канторе, Макс арендовал на месяц домик в Нью Джерси - на самом деле, арендовала его опять Лика и, на этот раз, воспользовавшись собственной кредитной карточкой. Отказавшись осматривать владение, но, получив ключи, они покинули кантору, и начали объезжать аптеки и посудные магазины. Везде они покупали по чуть-чуть, по одному Максу ведомому списку товаров и лекарств, но в конце трехчасового путешествия багажник и задние сидения их Ланцера были забиты покупками. Прогулка оказалась длинной, Макс устал и выглядел ужасно, но вернуться в отель отказался. Они отдохнули в итальянском ресторанчике в Маленькой Италии на Манхеттене.
   После обеда - уже смеркалось - они поехали в Нью Джерси, и уже в темноте выгрузили там свой багаж. В отель они приехали поздно и сразу легли спать. Устали оба ужасно, но, как выдержал эту нагрузку Макс, оставалось для Лики непонятно. Как врач, она прекрасно понимала, насколько слаб организм Макса и какую нагрузку он взял на себя в этот день. При этом он приказал припарковаться - вот именно, что приказал, на платной многоэтажной парковке в двух кварталах от отеля, так что до отеля еще пришлось довольно долго идти.
   На утро, Лика из таксофона на улице связалась с электрической компанией и заказала подключение. То же самое пришлось проделать и с водопроводной компанией.
   - А телефон нам не нужен. - Сказал Макс.
   Весь следующий день они провели в своем домике. Макс, с помощью Лики строил какой-то сложный агрегат ("Будем варить самогон" - сказал он) и, как оказалось, не один, а сразу несколько. Следующие три дня они наведывались в домик с раннего утра и оставались там до вечера. Макс колдовал над порошками и таблетками, процеживал какие-то микстуры, разбавлял и кипятил сиропы, то есть, работал, как какой-нибудь средневековый алхимик, с той только разницей, что вместо сушеных летучих мышей, мочи девственницы, и веревки с шеи повешенного, он оперировал лекарственными препаратами, разрешенными к употреблению на территории США.
   Старый человек двигался медленно, и руки не всегда слушались его так, как бы ему хотелось, и как надо бы. Поэтому Лике приходилось помогать, что было особенно трудно, поскольку она совершенно не понимала, что делает. Но она помогала, стоически не задавая вопросов, на которые Макс ответов, все равно, не давал, отделываясь дежурной фразой - "Сделаем, узнаем". Она была "слугой за все": это растолочь (а что это такое, помилуй Господи?), другое перелить (а это что?), а третье (густой бурого цвета сироп) быстренько принести и поставить на конфорку. При этом очень скоро пришлось надеть респираторы, и работать стало еще труднее.
   - Что мы хоть делаем? - В который раз спросила она, когда был объявлен очередной перерыв, и они уселись в дальней комнате у открытого окна, выпить диетической колы и выкурить по сигарете (Макс стал безобразно много курить, она тоже).
   - Что мы делаем? - Спросила Лика, которой ее познания в фармакологии ответов, на заданный вопрос, дать не могли.
   - Дрянь самодельную. - Ответил Макс, тяжело вздыхая. - Профанация и дилетантство, но ничего другого не остается.
   А вот он, как выяснилось, разбирался во всем этом очень неплохо.
   - Ну, а на самом деле?
   - Живую воду гнать будем
   - Макс! Я же серьезно! А про самогон ты уже говорил. Повторяешься.
   - Не повторяюсь. Следи за словами. Я что сказал? Живую воду, а не самогон.
   - Живой воды в природе не бывает.
   - В природе не бывает, но мы ее синтезируем.
   - Для чего?
   - А как я буду по крышам прыгать?
   - А зачем тебе прыгать по крышам?
   - Мне не зачем, но когда эти ребята меня вычислят, придется.
   - Какие ребята?
   - Плохие, Лика. Плохие парни, знаешь?
   - Ты ничего мне не говорил про плохих парней.
   - Разве?
   - Ты мне вообще ничего не объяснил.
   - Объясню. Позже. Вот закончим ...
   - Значит - Сказала Лика - есть плохие парни, и ты им зачем-то нужен.
   - Не нужен. В этом-то все и дело, что на хрен я им не нужен. Пришьют как пса подзаборного, и все.
   - Помнится, ты мне говорил, что дело не в тебе?
   - Верно. Я свое отжил. Тебя они тоже убьют, а потом ... Потом, Лика, всем станет очень плохо. Ты мне поверь! Так плохо, Лика, что они нам с тобой, то есть, покойникам, позавидуют.
   - И ты ...
   - Я попробую помешать. Должен попробовать.
   - Макс очнись! Тебе 96 лет.
   - В этом то и штука, детка, что мне 96, в этом-то весь цимес, как говаривал незабвенный Лева Пеньковский под Гвадалахарой.
   - Не поняла.
   - Ну, Лева, он был, между прочим, нью-йоркским адвокатом, так говорил.
   - Я не про Леву, я про тебя. В чем тут цимес?
   - А! Цимес в том, что мне силы нужны, а их и нет. Вот мы и варим, как последние придурки, средство против немощи.
   - Ты знаешь рецепт такого средства?
   - Знаю. - Макс не шутил. Сейчас, точно нет.
   - Так какого хрена?! - Не удержалась Лика.
  
   - Угомонись. Отвечаю по пунктам. Первое и главное. Это индивидуальное средство. Кроме меня, никому никакого счастья от него не будет, одни хлопоты родственникам по случаю скоропостижных похорон.
   - Хорошо. Допустим. А почему ты сам им не воспользовался? Ну, раньше. Ты же старый и больной. Я ведь ...
   - Раньше было нельзя..
   - Что значит нельзя? - Искренне удивилась Лика
   - Нельзя. С прописной буквы. - Непонятно объяснил Макс.
   - А теперь, что стало можно?
   - Теперь нужно.
   - Почему?
   - Потому что приказ такой вышел.
   Лика ошарашено смотрела на Макса и не могла отделаться от мысли, что весь этот бред, как бы фантастично он ни звучал, является отражением самой что ни наесть объективной реальности. Поэтому, взяв себя в руки, она попросила:
   - Приляг хоть на пол часа, а то помрешь раньше, чем эликсир твой поспеет.
   - Хорошо. - Согласился Макс. - Лягу. У нас есть целых два часа.
  
   Глава вторая. Сезон охоты.
   Будильник, встроенный в электронные часы Макса, разбудил Лику в половине седьмого. Макс еще спал. Трели будильника не произвели на него никакого очевидного действия. Лика прислушалась, в тайне, опасаясь худшего, но старик дышал ровно. Что бы они ни сварили в самодельной алхимической машине Макса, эликсир этот ядом не был. Во всяком случае, он не был ядом немедленного действия. Прошло уже более 12 часов (12 часов и 32 минуты, если быть точным) с того момента, как он проглотил щепотку серого, неаппетитного на вид, порошка, запив его диетической колой из одноразового стаканчика. "Похоже, что пронесло" - подумала Лика, вставая и натягивая джинсы и майку.
   Процесс синтезирования "живой воды", оказавшейся, на поверку, сухим порошком, завершился накануне под утро. К этому времени они уже перебрались из отеля в "свой" домик, и пытались (Лика пыталась) наладить в нем подобие нормальной жизни. В доме была кое-какая мебель, но спать приходилось на чем попало. Макс спал на одном продавленном и порванном диване, Лика на другом, не менее пострадавшем в прошлой своей жизни. Спасибо хоть белье догадались купить. Питались тоже незатейливо, используя одноразовую пластмассовую посуду.
   Переезд совершился по всем канонам остросюжетного детектива. Выписавшись из отеля, они на такси отправились в аэропорт Кеннеди. Выгрузившись около терминала, из которого отправлялись рейсы на Израиль, и, дождавшись пока доставивший их таксист не уберется с места действия, они (Лика, естественно) нагрузили свои чемоданы на тележку и отправились в долгое (темп ходьбы Макса) пешее путешествие вдоль терминалов. Отдалившись от начальной точки на приличное расстояние, они вышли к автобусной остановке, и здесь Лика оставила Макса вместе с чемоданами, а сама, взяв такси, отправилась обратно в город. У нее взяло почти четыре часа, чтобы добраться до стоянки, на которой они оставили свою машину, и уже на машине вернуться в аэропорт и найти Макса, все также сидящего на автобусной остановке. Макс пил колу и курил. Кажется, он был вполне доволен жизнью.
   - Извини. - Сказала Лика. - Быстрее никак не получалось.
   - Пустяки. - Ответил Макс. - Ты просто никогда не сидела в засадах.
   По дороге в Нью Джерси, они заехали в какой-то мол, и купили там несколько комплектов белья, пару подушек, и нехитрую кухонную утварь "на пару дней". Этим они и обходились.
   Итак, накануне синтез был закончен, но Макс решил не спешить с приемом своего зелья, а сначала прибраться в доме. Агрегаты были разобраны и свалены в картонные коробки вместе с оставшейся, после производства "живой воды", бытовой и пищевой химией и прочим мусором. Лика вывезла все это подальше от дома, с трудом, но нашла контейнер для мусора и все это выбросила. Потом они пообедали в ресторане ("Китайская кухня не роскошь, а палеотив" - Пробурчал Макс), и только после этого, Макс, наконец, принял свой хваленый эликсир. Лика была настроена скептично, но спорить не стала, Макс умел быть убедительным. Теперь прошло уже 12 часов, и он был жив, что уже было хорошо. Правда, почти все это время он спал, но сон был нормальным, и тревожиться из-за этого было, по мнению Лики, преждевременно.
   Она умылась, сделала себе кофе (кипяток и растворимый Нестле) и устроилась рядом с Максом. Макс спал. Никаких видимых изменений в нем не произошло, и Лика начинала думать, что вся эта история с живой водой, была, если не бредом старого маразматика, так, в лучшем случае, пустыми хлопотами. Может быть, он и знал когда-то какой-то секретный рецепт (кто их знает этих коминтерновцев, может и вправду на Лубянке умели делать то, что и теперь никто не умеет), но, если он и знал что-то когда-то, то теперь забыл и сварил что-то другое. Хорошо еще, что не яд. Вот было бы здорово оказаться в Нью-Йорке с трупом отравленного старика на руках. Она даже похолодела вся, когда представила себе весь этот ужас, и поняла, вдруг, что все эти дни действовала, как полная дура. Поддавшись не мерянному обаянию Макса, его уверенной властности, она совершала совершенно безумные, порой, бессмысленные, а порой, и опасные поступки, не подвергая их сомнению (ну, почти) и, не думая о последствиях.
   Уйдя в горестные мысли о своей дурацкой жизни, Лика не заметила, что Макс уже проснулся.
   - Доброе утро, красавица! - Сказал он. - Как спалось, почивалось?
   - Спасибо, ужасно. - Угрюмо ответила она. - Ты то как? А то выпил вчера неизвестно что ...
   - Расстроилась? - Перебил ее Макс.
   - Расстроилась. - Призналась Лика. - Ты представь только, я тут ...
   - Не надо. - Попросил Макс. - Ты же видишь, я жив.
   Он посмотрел на часы. Было уже половина одиннадцатого.
   - Что-то я заспался. Пора и честь знать. - С этими словами, Макс встал со своей импровизированной постели и начал одеваться. У Лики перехватило дыхание. Она знала Макса уже семь месяцев и видела, как он встает и как одевается, но сейчас она видела нечто иное. Макс двигался так, как будто ему было не 96 лет, а лет, скажем, пятьдесят, и он, ко всему, находился в хорошей физической форме. Это было невероятно, невозможно, немыслимо, но это было. Это совершалось перед ней, у нее на глазах, с той обыденной простотой, с которой совершаются обычные вещи. Но в том-то и дело, что это не было обычным и привычным. Это было чудо, и по другому это называться не могло.
   Перехватив ее взгляд, Макс печально улыбнулся и сказал:
   - А ты думала, что у старика не все дома?
   - Ну ... - Сказала Лика.
   - Можешь не продолжать. - Сказал Макс. - Я все понимаю. Это, действительно, противоречит законам природы.
   Он помолчал секунду, как бы раздумывая о чем-то, и добавил, глядя Лике прямо в глаза:
   - Не обижайся, девочка. Я тебе все объясню. Но не сейчас. Просто, еще рано. Я и сам не все понимаю. Вот разберусь с тем, что происходит на самом деле, и тебе все объясню. А пока прими, как данность, я в своем уме, и то, что мы делаем, делается не зря. Всему есть причины. Договорились?
   - Договорились.
   - Ну, вот и славно. А теперь, поехали.
   - Куда?
   - Прежде всего, нам надо позавтракать. А потом ... Потом полетим в Европу.
   - Куда?
   - Пока, не важно. Куда будет ближайший рейс, туда и двинем. Да, и вот еще что. Вещей у нас многовато. Так что давай отберем самое необходимое, а по дороге купим пару небольших дорожных сумок. Надо нам мобильность повысить.
   - А как же вещи?
   - Здесь оставим. Если все будет в порядке, потом заберем. А если нет, то нет.
   И они поехали.
  
   Ххх
   На этот раз они летели в бизнес классе, и шампанского им не предложили. Впрочем, Макс с видимым аппетитом съел весь предложенный им обед, выпил бутылочку красного вина ("так себе винцо, но за неимением лучшего ..."), а затем еще две порции виски ("Бурбон, все тот же Бурбон"). Теперь он спал. А вот Лика почти ничего не съела и даже думать о еде не могла. Не помогла и водка. Уснуть тоже не получилось.
   Еще раз, взглянув на безмятежно спящего Макса, она в который раз поразилась тому, что произошедшие перемены совершенно не коснулись его внешнего облика. Как был глубокий старик, так стариком и выглядел. Это, если подумать, и спасло им жизнь.
   Лика встала и прошла в туалет. Большинство пассажиров спали, и около туалетов очереди не наблюдалось. Закрыв за собой дверь, Лика стянула через голову блузку, и, наконец, смогла увидеть в зеркале то, что чувствовала все эти часы. Зрелище было малоприятное. На правом предплечье небольшие синяки указывали на силу хватки пальцев Максовой руки. Когда эти типы приблизились к ним почти вплотную, шедший до этого в своей обычной манере (медленная шаркающая походка очень старого человека) Макс вдруг резко перехватил ее руку и швырнул Лику в сторону, под колеса припаркованных автомобилей. Кровоподтеки на левом плече, на груди, и боль в левой ноге и ягодицах (смотреть, что там, она не стала) в подробностях рассказывали о ее приземлении. Уже из-под колес, она и увидела финал схватки. Двое лежали в разных позах, а третьему Макс как раз сворачивал голову. Раздался вполне понятный врачу хруст, и еще один плохой парень лег сломанной куклой на заляпанный машинным маслом бетонный пол подземной парковки. Вот и купили сумки, называется. Разлетевшиеся пакеты с покупками валялись тут же.
   Лика выбралась из-под машины, встала и увидела, что Макс занимается очень странным делом. Он не обыскивал лежащих (убитых - констатировала Лика с поразившим ее саму спокойствием), хотя, и обыскивал тоже (но как-то между делом), а осматривал. Вот именно, что осматривал: ощупывал, рассматривал руки, заглядывал в мертвые глаза.
   - Ничего не понимаю. - Сказал он выпрямившись. - Или это ошибка, или я чего-то не понял.
   - Что значит ошибка? Ты хочешь сказать, что убил ...
   - Тех, кого и следовало. - Закончил за нее Макс, кивнув на пистолеты и ножи, валявшиеся тут же. - Но это просто гангстеры.
   - А кого ждал ты? - С замиранием сердца спросила Лика.
   - Я ждал спецназ. - Спокойно ответил Макс. - Пойдем. Нечего нам здесь торчать.
   И они пошли. На этот раз, быстро. Оказывается, Макс мог ходить и так. Теперь мог. А Лике ничего другого и не оставалось, кроме как поспешать за ним. Но по пути с парковки ("Машину оставим здесь", как нечто само собой разумеющееся, бросил Макс); и на улице, где, пропустив несколько такси, Макс выхватил из потока машин то, которое, видимо, посчитал подходящим ("Детектив какой-то, и только" - устало подумала Лика); и в машине (таксист оказался эфиопом, и Макс, как ни в чем не бывало, стал расспрашивать его о жизни в Эритрее), Лика, раз за разом, переживала схватку в подземелье. Теперь, задним числом, она вспомнила, что увидела этих троих издали; увидела, но не обратила на них никакого внимания. Трое хорошо одетых белых мужчин идут, разговаривая о чем-то своем, к машине. Что здесь особенного? Ровным счетом ничего. Потом они сближаются, она успевает ощутить сошедшиеся на ней заинтересованные взгляды всех троих, и ... Резкая боль в руке, толчок, стремительный полет и падение под колеса стоящих сбоку машин (Лика вспомнила запах отработанного бензина, ударивший в нос, и поморщилась). Сколько все это продолжалось? Считанные секунды. Но за эти секунды Макс убил двоих и взял в смертельный захват третьего. Такое возможно? Да, разумеется, если ты - Стивен Сегаль. А если ты старик, девяноста шести лет от роду? Значит, что? Значит все-таки эликсир (ну, порошок, конечно, серый противного вида порошок, а никакой не эликсир, но все равно пусть будет ЭЛЕКСИР) реальность? Зелье действует?
   - Хорошо, что действует. - Подумала Лика, снова надевая блузку.
   У тех троих под пиджаками было оружие: огромные пистолеты (или это были маленькие автоматы?), такие элегантные на вид, эстетичные, но смертельно опасные. Носят ли простые американцы на себе столько оружия? А не столько? Она вспомнила лежащий в лужице черной жирной воды нож, и кастет, откатившийся под колесо машины, из-под которой она вылезала. А вот, кстати, и вопрос на миллион долларов, как говорят эти самые, ни чем кроме кредиток, не вооруженные американцы: неужели боевые навыки не исчезают? Допустим, когда-то Макс, действительно, умел делать такие вещи. Как он сказал? Учился в университете и еще кое-где? Наверное, в какой-нибудь специальной школе НКВД ... Но ведь это было 70 лет назад. Сколько лет он уже не дерется, не стреляет, не суперменствует? 30 лет? Сорок? Пятьдесят? И что, так сразу все и вернулось? Бред! Ненаучная фантастика, вот как это называется. Но ведь, факт. Или нет?
   Вот именно! Лика чувствовала что, как любимая ею Алиса, попала в самое настоящее зазеркалье, в мир, который, по ее недавнему еще мнению, существует только на экранах кинотеатров и на страницах триллеров. Она ошибалась.
   Все это нью-йоркское приключение, начавшееся со шведского ругательства, брошенного в раздражении Максом, было сюр и гиперреализм в одном голливудском флаконе. В Нью-Йорке было жарко и душно. Высокая влажность превращала горячий воздух в подобие густого сиропа, и Лике казалось, что они плывут сквозь этот тяжелый и вязкий нью-йоркский воздух, но что они делают, для чего и почему, было ей, по-прежнему, неизвестно, и их бег по раскаленному городу воспринимался ею, как дурной, тяжелый сон; сон неразборчивый, бессмысленный, непонятный, но расцвеченный неожиданно яркими, сверхреалистичными эпизодами, такими же, впрочем, не понятными, как и все прочее.
   Они брали такси и ехали в Квинс, и бродили там, в Квинсе, как будто не зная, чем заняться. Но потом Макс вдруг звонил из уличного таксофона и говорил с кем-то на иврите. Потом они снова ехали, но уже на метро, и Макс опять звонил кому-то уже из Бруклина, и говорил при этом по-английски. На Манхеттен они добирались на автобусе, но только затем, чтобы пересечь его на такси (от 44-й улицы до башен-близнецов), и на тридцать восьмом этаже левого близнеца, Макс долго беседовал на иврите в вперемежку с английским с моложавым мужчиной в очках в тонкой золой оправе. От МТЦ они ехали на такси с тремя пересадками, на метро, и, снова, на такси, и Макс успел, между делом, созвониться с еще двумя абонентами (все время из уличных автоматов), с которыми говорил на иврите и по-английски, соответственно. А еще он посетил с краткими визитами нью-йоркские конторы банков Хапоалим и Сафра.
   А потом они оказались в какой-то фотостудии, стены которой были украшены огромным количеством цветных и черно-белых порнографических фотографий. Лика даже покраснела, уткнувшись взглядом в один из снимков. Такого она не то, что не видела никогда, но и вообразить себе не могла.
   - Ну, ничего себе! - Подумала Лика, но додумать мысль и докраснеть до конца ей не дали. Худенький наголо бритый парнишка, без умолку говоривший с ней о разных пустяках на дикой смеси иврита и английского, потащил ее в соседнюю комнату, украшенную точно так же, как и предыдущая, усадил в оказавшееся здесь парикмахерское кресло (но без зеркала перед ним) и стал красить и стричь. Потом был фен, а еще потом она пошла в уборную, взглянула в зеркало, и не узнала себя. Из зеркала выглянула чужая, коротко стриженая брюнетка. Но времени ужасаться, умиляться или удивляться не было, в дверь уже стучали. Лика вышла, и ее тут же усадили на стул, поставленный у затянутой белой тканью стены, и стали фотографировать. Вот после этого, ее оставили в покое, сунув в руку бумажный стаканчик с паршивым американским кофе и указав на стоящее в уголке кресло. В этом кресле она и коротала следующие два часа, успев и допить кофе, и подремать, и увидеть Макса, выписывающего чеки и передающего их неприятного вида толстенькому чернявому дядьке. В руки чернявого, к удивлению Лики, ушла и платиновая Виза Макса. Правда, в замен Макс получил другую, обычную кредитную карточку и два синих израильских паспорта. Один из них был тут же передан Лике, и, открыв тоненькую книжечку, она увидела себя черноволосую на фото и, уже ни чему не удивляясь, узнала, что теперь она Шели Варбург.
   Тяжело вздохнув, Лика поправила блузку, провела рукой по своим коротко стриженным, под мальчика, черным волосам, и, выйдя из туалета, пошла по длинному салону Боинга к своему месту.
  
   Ххх
   Следующие три дня прошли в сплошных переездах. Из Схиполя в Амстердам, где они славно пообедали в маленьком ресторанчике, ради разнообразия, очевидно, предлагавшем не таиландскую, португальскую или индонезийскую, а самую что ни наесть голландскую кухню. Потом они ехали поездами (с пересадками, более или менее краткими остановками то тут, то там, ожиданием в привокзальных кафе и ресторанах, а то и на перронах малых и больших станций, и чутким сном в неудобных креслах переполненных вагонов) через Голландию и всю Германию до швейцарского Цюриха.
   В Цюрихе Лика объелась невообразимо вкусными пирожными, поданными молчаливым элегантным слугой на фешенебельной вилле какого-то швейцарского миллионера. Она сидела за кофейным столиком, ела пирожные, запивая их высоко калорийным кофе по-венски, а Макс и хозяин дома, широкоплечий импозантный мужчина неопределенного возраста (где-то между сорока и шестьюдесятью), седыми висками и твердым взглядом карих глаз, что-то неторопливо обсуждали по-немецки, лишь изредка отпивая из своих чашек черный кофе. О чем они говорят, Лика не знала, так как не знала немецкого языка, и даже по тону разговора не могла догадаться, что бы это могло быть: обмен мнениями, торг, или, скажем, вечер воспоминаний.
   Закончилась встреча уже затемно, когда тот же слуга, который подавал на стол, менял пепельницы и незаметно выполнял множество других тихих и незначительных, на первый взгляд, но необходимых действий, принес и вручил хозяину дома большую кожаную сумку. В сумке оказались какие-то подарочного вида пакеты, перевязанные цветными лентами. Макс небрежно перебрал эти пакеты, сказал что-то по-немецки, пожал плечами, и снова сложил подарки в сумку. Хозяин на его реплику виновато развел руками, как будто говоря, ну, извините, чем богаты, тем и рады, и тоже что-то сказал. Потом они попрощались и уехали. Впрочем, если на виллу они приехали на такси, с виллы они уезжали на шикарном Мерседесе хозяина, который и отвез их в аэропорт, прямо к трапу частного реактивного самолета, на котором они уже и перелетели во Флоренцию.
  
   Ххх
   Ее разбудил Макс.
   - Ты извини, девочка, но так много спать вредно.
   - Сколько я сплю? - Спросила Лика, не открывая глаз.
   - Ты проспала десять часов.
   - И еще десять просплю. Все равно, мало.
   - Согласен, но нам следует поесть. Я заказал обед в номер, а после обеда можешь поспать еще. Время еще есть.
   Последнее замечание Лику насторожило.
   - Куда мы побежим теперь? - Спросила она, открыв, наконец, глаза.
   - На восемь у нас назначена важная встреча. - Макс, одетый в джинсы и легкую рубашку с короткими рукавами, умытый и выбритый, сидел в кресле напротив и курил сигарету. Рядом с ним на столике лежала пачка разнообразных газет. Почему-то Лику заинтересовали, именно, газеты. Ей не было видно с кровати, что это за газеты, но она готова была поверить, что Макс может читать и по-итальянски.
   - Что это за газеты? - Подозрительно спросила она.
   - Газеты. - Пожал плечами Макс. - Разные. А что?
   - Итальянские?
   - Нет, от чего же. Французские и немецкие, в основном. Тут газетный киоск обнаружился, прямо напротив отеля. А по-итальянски я не читаю.
   - А куда мы поедем в восемь? - Спросила Лика. Она хотела уже встать, но тут неожиданно обнаружила, что встать никак не может, потому что спала она, как оказалось, совершенно голой.
   - Мы встречаемся с одним человеком, который, возможно, развеет наши недоумения, - сказал Макс, как ни в чем не бывало, - и объяснит мне, наконец, что, черт возьми, происходит. - Конец фразы прозвучал вполне зловеще, но Лику занимало сейчас нечто другое.
   После нескольких секунд лихорадочных поисков, она, наконец, обнаружила свою одежду, сваленную неряшливой кучей в промежутке между кроватями, той, на которой спала она, и другой, аккуратно, но не по гостиничному застеленной, на которой, вероятно, спал Макс. Вывернув шею, Лика смогла теперь рассмотреть краешек белой тонкой ткани, выглядывавший из лабиринта, образованного скомканными джинсами и не менее скомканной блузкой. Очевидно, что это были ее трусики. Задержав взгляд на этом лоскутке, Лика попыталась вспомнить, как они пришли в номер, и как она тут раздевалась и укладывалась спать, но ничего определенного вспомнить не смогла.
   - Я, что прямо посередине номера раздевалась? - Наконец, хмуро спросила она.
   - Да. - Сухо ответил Макс. - Очень поучительное было зрелище. Но ... - поспешил он успокоить вспыхнувшую Лику - ... ничего эротического в этом не было. К сожалению. Кстати, учти, у тебя весь зад синий, ну, и еще по мелочам....
   - Отвернись, пожалуйста. - Жалобным голосом попросила Лика, и Макс тут же с готовностью отвернулся. Прихватив по дороге джинсы и сумку, брошенную накануне вечером у окна, она быстро пробежала в ванну, и заперла за собой дверь.
   В ванной было большое зеркало, но укреплено оно было над раковиной, и Лике пришлось встать на стул, что бы рассмотреть некоторые детали. Макс был прав. Зрелище, и в самом деле, было впечатляющее. Впрочем, ничего серьезного при детальном осмотре "синяков и шишек", Лика не нашла. Ну, это то и так было ясно. Она ведь прожила со всем этим почти целых четыре дня, так что, будь у нее что-нибудь, действительно, серьезное, она бы уже почувствовала. И тут она поймала себя на том, что рассматривает свое тело с несколько иной точки зрения, нежели, медицинская. Вспомнив про устроенный накануне "стриптиз", она пожала плечами, и цинично подмигнув своему отражению, подумала:
   - Ну и что? Разделась и разделась. От меня не убудет, а старичку приятно. Его то я уже видела, и не раз.
   Но в глубине души, она понимала уже, что после всего, что случилось с ними в эти дни, относиться к Максу, как к старику, она уже не может. Как-то так вышло, что Макс, каким бы стариком он не выглядел внешне, для Лики стариком быть перестал. Он воспринимался ею (это она поняла сейчас, со всей ясностью), как воспринимался бы на его месте любой нормальный мужчина. Или, нет, не любой, а такой, на которого можно положиться во всем; за которым, как за каменной стеной; такой, о котором может только мечтать, практически, любая женщина. И чаще всего, только мечтать и остается. Такие мужики огромная редкость. Почти что вымерший тип.
   - Ты в своем уме? - Одернула она себя, увидев в зеркале вполне глупую улыбку и затуманенный взор на своем лице.
   - Ему 96 лет. - Напомнила она себе, вставая под душ.
   - Он старик! - Твердила она себе, с яростью втирая шампунь в свои короткие черные волосы. Но дело обстояло не так просто, как ей хотелось бы. Она не верила в то, что твердила сама себе.
   - Ох, Господи! - Выдохнула она в отчаянии, поймав себя на уже совершенно идиотских мыслях.
   В конце концов, надев свежее белье, причесавшись, и, вообще, приведя себя в божеский вид, но, главное, загнав как можно глубже все эти странные мысли, она вернулась в номер.
   Обед уже стоял на столе. Только увидев все эти блюда, судки, вазы и вазочки, тарелки, бокалы и стаканы, и бутылку красного вина; вдохнув запахи, наполнившие номер, Лика поняла, на сколько она голодна. Не просто голодна, а зверски, не человечески голодна. А аппетит, с которым она буквально набросилась на еду, удивил ее саму, но Макс, казалось, совершенно не обратил внимания на ее неинтеллигентный образ действий. Она ела все подряд, и все казалось ей удивительно вкусным. Вполне возможно, так оно и было на самом деле, и обед, действительно, был вкусным, но ...
   - Хватит жрать! - Сказала она себе. - Ну, просто, как животное, жрешь и жрешь.
   Она с сожалением отодвинула от себя тарелочку со сливочным суфле и виновато посмотрела на Макса. Макс, который и сам съел очень много (он теперь, вообще, ел много, столько, сколько, в сущности, и должен есть здоровый мужчина его комплекции), но при этом кушал, как всегда, аккуратно и методично (вот именно, что методично), встретил ее взгляд с философским спокойствием.
   - После цюрихских пирожных, ты ничего не ела почти 16 часов. - Сказал он рассудительно. - И потом нервы ... Нервы сжигают много калорий.
   Она благодарно улыбнулась ему в ответ, но кушать больше не стала. Зато, снова захотелось спать. До восьми было еще порядочно времени, и она решила еще немного поспать, но перед этим спросить. В конце концов, должен же он когда-нибудь ответить на ее вопросы. Хотя бы на некоторые.
   - Макс, а кто этот миллионер, у которого мы были в Цюрихе?
   Она ожидала, что Макс опять предложит ей подождать, но, к ее удивлению, Макс ответил.
   - Это ... Как бы тебе сказать? Он мой ученик, так, наверное, будет правильно. Когда-то он служил в армии, был бригадным генералом, а теперь он ... Ну, скажем, он бизнесмен. - Макс сделал маленькую паузу, давая понять, что бизнес, которым занимается бывший генерал, это не совсем обычный бизнес. - Он торгует оружием и информацией. Это не простой рынок. Понимаешь?
   - Да. - Сказала Лика. - А тот в Нью-Йорке? Он то же бизнесмен?
   - Они там все бизнесмены. - Хмуро бросил Макс. - Ты кого имеешь в виду?
   - Того, в башнях.
   - А, Дуди! Ну, он то же бизнесмен, только, если бы не обстоятельства, к нему бы я не обратился.
   - Почему?
   - Мне не нравится то, чем он торгует.
   Лике оставалось только догадываться, что имеет в виду Макс: наркотики, живой товар, или что-нибудь еще в этом духе, на что не хватало ни ее воображения, ни ее знаний. - А теперь, иди, поспи. Вон глаза уже закрываются.
   - А этот, который сегодня? - Все-таки спросила она.
   - Ты знаешь, что погубило кошку? Иди, спи, вечером узнаешь.
  
   Ххх
   Человек, который ждал их в крошечном и древнем, на вид, ресторане, находившемся довольно далеко от города (они ехали на такси не менее полу часа), был тоже старым. Как Макс, и как ресторан. Худой высокий старик поднялся им на встречу из-за столика в дальнем углу совершенно пустого ресторанного зала. Он был совершенно лыс и, вообще, выглядел неважно. Но одет был, что называется с иголочки, в черный костюм-тройку, контрастировавший с белоснежной сорочкой и серебристым галстуком. А еще, он двигался легко и непринужденно, то есть, именно, так, как двигался теперь Макс. На столе перед стариком стоял только бокал с белым вином. Вероятно, он ждал их прихода какое-то время, хотя и не долго.
   Старик шагнул из-за стола им навстречу и, стало очевидно, что и туфли он носит подстать костюму, черные, матовые, элегантные, и, по-видимому, страшно дорогие. Между тем, старик с интересом осмотрел Лику, и, протянув ей руку, сказал:
   - Федор Кузьмич. А руку дама подает первой.
   Лика смутилась, протянула ему руку, и смутилась еще больше, когда, сцапав ее кисть быстрым движением руки, Федор Кузьмич поднес ее к губам и поцеловал.
   - Лика. - Запоздало представилась Лика, прошептав свое имя, так как голос отказал ей.
   - Здравствуй, Федя. - Сказал Макс. - И оставь, пожалуйста, девушку в покое.
   - Оставил. - Согласился Федор Кузьмич, отрываясь от Ликиной руки, - Здравствуй, комерад.
   - Не ерничай. - Макс подвинул стул, молча, предлагая Лике сесть, потом сел сам.
   - Что вам заказать? - Спросил Федор Кузьмич, тоже усаживаясь.
   - Мне только кофе. - Быстро сказала Лика - Эспрессо.
   - Мне тоже. - Сказал Макс - Двойной, и рюмку граппы.
   Федор Кузьмич что-то быстро сказал по-итальянски тихо подошедшему официанту (Лика уловила только, что-то похожее на кофе и граппу, но не была уверена даже в этом). Официант исчез ("Как зовут итальянских официантов?" - спросила себя Лика, но не вспомнила, а может быть, и не знала никогда), а Макс достал сигареты, закурил, и, посмотрев на Федора Кузьмича, сказал:
   - Объяснись!
   - Что-то было? - Вопросом на вопрос ответил Федор Кузьмич, подаваясь вперед.
   - Федя, кто из нас еврей?
   - Ты. Но ты скажи, было?
   - Было. - Раздраженно бросил в ответ Макс. - Подошли какие-то на подземной стоянке в моле. Ну, что тебе сказать? Обыкновенные местные бандиты. Они, я так понял, и не знали толком за кем идут и чего ждать. Я даже засомневался. Подумал, может быть, совпадение?
   - Это, вряд ли. - Усмехнулся Федор Кузьмич. - И это ведь, только начало. Следующих они уже лучше сориентируют. Но ведь след взят, не правда ли?
   - Объяснись! - Снова потребовал Макс.
   Федор Кузьмич секунду смотрел на Лику, потом, возможно, что-то для себя решив (даже кивнул в знак согласия неозвученным своим мыслям), сказал:
   - В Тхолане переворот. Старый император толи умер сам, толи ему помогли. Гвардия и Черная Гора поддержали принца Вашума. Ты его должен помнить ...
   - Не помню. - Покачал головой Макс.
   - Не важно. Вспомнишь. Грацио. - Сказал Федор Кузьмич официанту, принесшему заказ.
   Лика, стараясь не показать своего недоумения (Мягко сказано! О чем, черт их всех побери, они говорят?), с видимым спокойствием высыпала в кофе пакетик коричневого сахара, и стала старательно его размешивать.
   - Легион вырезали вчистую. - Продолжил, между тем, Федор Кузьмич. - Я так понимаю, это было частью плана, избавиться от Легиона. Можешь себе представить, что там было. В общем, реки крови и груды мяса, но кое-кто из Ходящих в Тени уцелел. Хотя, и им досталось тоже.
   - Значит расслабились. - Сказал Макс. Он не был удивлен, или обескуражен, но все-таки его волнение чувствовалось в том, как он говорил, и как закуривал новую сигарету.
   - Доподлинно ничего неизвестно, но кто бы ни стоял за переворотом, он хорошо подготовился. - Федор Кузьмич отпил из бокала, и тоже потянулся за сигаретой. - По моим прикидкам, ветер дует с Горы.
   - Пожалуй. - Согласился Макс. - А что с Курортом?
   - Не знаю. Но Курорт, в любом случае, только Курорт.
   - Ну, не скажи. - Возразил Макс. - До тех пор, пока остается хоть кто-нибудь ...
   - Кто-нибудь остался. - Раздраженно перебил его Федор Кузьмич. - Мы бы сейчас не трепались тут, если бы не этот кто-то.
   - А подробнее!
   - А ты меня не перебивай, я и расскажу. - Федор Кузьмич демонстративно долго прикуривал сигарету, которую до этого просто крутил в пальцах. Он очевидным образом испытывал терпение Макса, но тот даже бровью не повел.
   - Они знали про нас. - Сказал, наконец, Федор Кузьмич. - Или узнали во время переворота, но, главное, им удалось захватить транспорт с настроенным навигатором.
   - Настроенный навигатор? - Недоверчиво переспросил Макс. - Да, они там все не просто расслабились, а из ума выжили.
   - Может и так, а может иначе, но они все покойники. Спрашивать не с кого. Короче, загрузились в транспорт мясники Лабруха и поплыли по наши души.
   - Если так, - Сказал Макс. - то я недоумеваю еще больше. Где ликвидаторы?
   - А, нету. - Усмехнулся Федор Кузьмич. - Среди ликвидаторов был Ходящий. Один.
   - В принципе, достаточно. - Кивнул Макс.
   - В принципе, да. На практике, тоже вышло неплохо, но и не хорошо. Ходящий рванул их к ядреной матери, а сам ушел почти целым.
   - Почти? - Уточнил Макс.
   - Почти. - Подтвердил Федор Кузьмич. - Он добрался до меня ...
   - Ну, а к кому же ему еще идти. Ты же у нас Смотрящий.
   - Я бы сказал, старший по бараку.
   - Мне больше нравится Смотрящий.
   - Ладно. - Согласился Федор Кузьмич. - Пусть будет Смотрящий. Он пришел ко мне уже почти никакой. Его хватило только на то, что бы ввести меня в курс. Хорошие новости: Мясников нет, и адреса больше никто не знает. Пока. Плохие: Дознаватели, в количестве трех штук, здесь, и они знают, кого искать, и как. Ну, почти, знают.
   - Меня нашли.
   - Вот видишь!
   - А тебя?
   - А я сразу сделал ноги. Ходящий умер, и я побежал.
   - Понятно. - Задумчиво протянул Макс. - Ходящий передал тебе приказ.
   - А с чего бы я стал бить в набат? Конечно, передал.
   - Сколько нас?
   - Пятеро и две маски. - Ответил Федор Кузьмич, посмотрев при этом на Лику.
   - Так мало?
   - Иных уж нет, а те далече. Те, что далече, уже неконвертируемы.
   - Ну, и кто там еще?
   - Олаф и Хельга. И еще одна ... Ты ее не знаешь. Она из последнего призыва. Хотя ... Может, и встречал где. Вот соберемся, выясните.
   - Где они?
   - Они пошли к Порогу. Будут ждать нас там. То есть, Вика, по любому, остается в лавочке, а оба-два попробуют обеспечить нам отход. На всякий случай.
   - В принципе, верное решение. Пойдем вместе, или у тебя другие планы?
   - А чего нам теперь терять? - Федор Кузьмич грустно улыбнулся и добавил:
   - Так даже лучше, вдвоем у нас больше шансов.
   - У тебя что-нибудь есть?
   - Здесь, нет, а дома, сколько хочешь. Россия щедрая душа.
   - Как всегда.
   - Не любишь Россию?
   - А что ее обязательно надо любить?
   - Ну, ты, прямо, как ребенок, Макс! Честное слово! Столько лет общаешься с русскими, а так и не понял. Кто не с нами, тот против нас.
   - Вот-вот. Кстати, если мы решили все вопросы, то давайте перекусим, и в путь.
   - Читаешь мысли, Макс! - Федор Кузьмич поднял руку и помахал официанту.
   Лика, сидевшая до этого тихо, как мышка, как впавшая в ступор мышь, в присутствии двух огромных котов, нашла, наконец, в себе силы "ожить".
   - А мне - Сказала она - мне никто ничего не хочет объяснить?
   Федор Кузьмич только хмыкнул, и посмотрев иронично на Макса, вернулся к разговору с официантом. Лика смотрела прямо в глаза Максу, а Макс молчал. Толи обдумывал что-то, толи искал слова, что бы ответить ей, но было очевидно (Лике было), что на этот раз она получит ответ.
   - Вам что заказать, Лика? - Спросил, между тем, Федор Кузьмич.
   Лике было не до еды, но что-то, наверное, нужно было съесть, если они собирались куда-то ехать.
   - Антипасти - Сказала она - И бокал белого вина, пожалуйста. Спасибо.
   Она снова повернулась к Максу.
   - Я бы рекомендовал красное. К антипасти. - Не дал ей переключиться Федор Кузьмич.
   - Хорошо, пусть будет красное.
   - А какое?
   - Федор Кузьмич, - Сказала Лика, стараясь не повышать голос, - Пожалуйста, выберите сами. Я не разбираюсь в итальянских винах. Бокал красного, антипасти, и еще раз кофе. Эспрессо. Двойной. Long. Десерта не надо.
   - Принято. - Спокойно согласился Федор Кузьмич. - А тебе, мон дженераль?
   - Луковый суп, копченые ребрышки, все остальное на твое усмотрение. Да, и двойной виски ... - Он оглянулся на полки бара - Пусть будет Бурбон. Все, Федя, не мешай.
   Макс Смотрел на Лику.
   - Тхолан - Сказал, наконец, Макс - Это город. Столица Аханской империи ...
   - Население 18 миллионов разумных существ, основной язык .. - Язвительно вставил Федор Кузьмич.
   - Прекрати. - Резко сказал Макс.
   - Уже молчу.
   - И где же эта империя находится? - Спросила Лика.
   - Там. - Макс качнул головой вверх. - В галактике. Это звездная империя, Лика.
   - Звездная. - Повторила Лика, как бы проверяя это определение на вкус.
   - Звездная. - Подтвердил серьезно Федор Кузьмич.
   - А вы? Вы оттуда? - На самом деле, это и был главный вопрос. Именно, это хотела знать Лика, в первую очередь.
   - Монстры, блин. - Хмыкнул в нос Федор Кузьмич. - Чужие ...
   - Федя.
   - Не здешние мы, и денег ...
   - Федя!
   - А ты не молчи, и я встревать не буду.
   - Мы отсюда. - Макс улыбнулся Лике. - И я, и Федя отсюда, с Земли. Мы люди.
   - Но тогда ... - Лика не закончила вопрос, потому что не знала что спросить теперь, и как это спросить.
   - Империя берет людей на службу. - Объяснил Макс. - Немного и нечасто, но берет. И не только с Земли. С других не входящих в империю планет тоже. Вот мы, с Федей, и были такими наемниками.
   - Вы были в космосе? - Лика не знала ужасаться ей или умиляться, восхищаться или негодовать. Честно говоря, она просто не знала еще, как ко всему этому относиться.
   - Были, были. - Снова вступил Федор Кузьмич. - Подожди, Макс. Дай, я ей объясню.
   Он быстро взглянул на Макса, покачал головой, и добавил:
   - У меня это сейчас лучше получится. ОК?
   - ОК.
   - Так. - Сказал Федор Кузьмич. - Государство. Вы, Лика, представляете, как там все устроено, в государстве? Например, в России?
   - Ну ...
   - Короче, в любом государстве есть структуры наделенные большой властью, и эти структуры постепенно становятся государством в государстве. Это понятно?
   - Да. - Сказала Лика. - Но я ...
   - Поймете. Итак, государство в государстве. И если власти много, то и самостоятельности много. Верно? А если еще и секретность? Ну, как НКВД. Понимаете?
   - Да.
   - Хорошо. Поехали дальше. НКВД чистили несколько раз, читали наверно? Вот. А если не чистить? Если дать такой структуре развиваться свободно сто лет, двести, пятьсот?
   - Она станет государством. - Сказала Лика, втянутая в ход непонятно к чему относящихся размышлений Федора Кузьмича. - То есть, заменит прежнее, и ...
   - Пятерка! - Усмехнулся Федор Кузьмич. - Но там, на звездах, милая девушка, дурнев нема. С одной стороны, такие структуры нужны. Кто бы спорил. И империя создала Легион. Это как бы частная армия императора и его личное КГБ, в одном флаконе. Но с другой стороны, ... Ну, то что вы, Лика, уже сформулировали. Какой же выход? Во-первых, Легион уравновесили. Всякие там гвардии, армии, ЦРУ и ФСБ. Ясно излагаю?
   - Да.
   - ОК. А, во-вторых, запретили брать в Легион граждан империи и ограничили размеры. Не граждане, это не как в Риге, это значит, что волонтеры должны принадлежать к другой расе. Это, Лика, покруче, чем Иностранный Легион. Испанец, немец или украинец ничем существенным от француза не отличаются. А вот если все бойцы Легиона чужие? Кто им отдаст власть, особенно, если их мало? А с другой стороны, идеальный инструмент в руках умного хозяина. Так и было. 800 лет, почти. Легион набирал наемников на планета, не входящих в империю. Таких планет пять. Живут на них разумные существа, более или менее похожие на людей, но, на самом деле, гуманоиды из них всех только той'йтши. Не важно. Важно, что все эти планеты империи не нужны: далеко расположены, недостаточно развиты, бедны. Все. Но при этом, империя их плотно контролирует, так что Легион не может взять там много людей. А, кроме того, их очень долго приходится готовить, а это и дорого, и хлопотно, так что не разгуляешься.
   Федор Кузьмич замолчал, пережидая пока официант, принесший заказ, не расставит блюда и не наполнит их бокалы. Хотя говорил он по-русски, при свидетелях Федор Кузьмич говорить не хотел. Он продолжил только после того, как официант ушел.
   - Но мы уже установили с вами, Лика, что такая организация, как Легион или КГБ, раз возникнув, дальше развивается сама по себе, не так ли? Легион развивался и вел свои собственные дела. Так была обнаружена Земля. Земля интересна тем, что она, во-первых, никому в империи не известна; во-вторых, развита совсем не плохо; но, главное, в третьих. Земляне поразительно похожи на аханков. Очень сложно отличить. Понимаете? Легион стал тихонечко вербовать землян, но поскольку это тайна (была тайной), то отставников отправляли домой. Тех кто хотел, конечно.
   Лика недоверчиво посмотрела на Федора Кузьмича, и тот, поняв ее недоумение, объяснил:
   - Это только кажется, что слишком гуманно. Это выгодно. Макс вам потом объяснит, когда сможет, а сейчас главное. При возврате, отставник проходит демобилизующие и восстановительные процедуры. Смысл в чем. Омолодить (это возможно), что бы дать возможность начать новую жизнь, и разоружить, вывести из употребления наиболее экстремальные знания и навыки (ну, это, надеюсь, понятно). Даже память о жизни в империи притормаживается. Понятно, что полностью стереть все это невозможно, но миниманизировать можно, вполне. Отставники, это еще и резервисты. На всякий пожарный случай (ну, как сейчас, например). Для этого предусмотрены некоторые процедуры... Ну, вот, пожалуй, и все. Можно кушать.
   - Подождите! - Запротестовала Лика. - Я хочу еще спросить.
   - Спрашивайте, но только один вопрос и хватит пока. ОК?
   - ОК. - Согласилась Лика. - Что будет, если империя узнает наш адрес?
   - Земляне очень ценный материал. - Нарушил молчание Макс. - Очень ценные рабы. Потому что, если не рабы, то конкуренты. Не сейчас конечно, но потом, непременно. Аханки ведь и сами начинали, как компаньоны в империи Вуспсу. И где теперь те Вуспсу?
  
   Глава третья. Маска.
   Лика плыла в тишине. Странное ощущение. Тишина, покой, смерть ...
   - Я умираю - Мысль была медленная и не страшная. Умирать оказалось легко. Тишина, покой, смерть. Или послесмертие?
   - Наверное, я уже умерла. - Решила Лика равнодушно. - И это ... Что?
   Что это было? Рай? Или это было чистилище? Но, определенно, не ад. Ад остался позади. Длящийся гром выстрелов, тягучие крики, тугой воздух, сквозь который с трудом продавливается работающее за пределом своих возможностей тело, и пули, плывущие в вязком, сгустившемся воздухе (Со всех сторон. В неё). В памяти всплыло залитое кровью лицо Макса, искаженное горем? страданием? ужасом?; и Федор Кузьмич, выносящий плечом дверь (медленно, медленно, очень медленно), и Вика ...
   Воспоминание было выцветшим, как старая кинопленка; далеким и чужим, как Троянская война; никакими. Оно ничего не затронуло, ничего не задело. Не причинило ни боли, ни радости. Ушло. Тишина, покой, смерть.
   Небытие затягивало ее в свои туманные владения, и возвращало обратно, выдавливало из себя, не принимая и не бросая. Не явь, не сон. Неприкаянная душа Лики плыла по реке, имя которой Стикс, между памятью и забвением, между миром живых и миром мертвых. Или странствовала уже в пустынных землях Аида? Ни страха, ни печали; ни ужаса, ни желаний. Ничего.
  
   Ххх
   Потом ей стали сниться сны. Странные сны, и разные сны. Сон про то, что Макс гладит ее по голове и что-то тихо поет. Колыбельную, что ли? Или другой сон, про то, как боль разрывает тело, как легкие отказываются дышать, а сердце биться, и кровь превращается в огонь. Сон про Федора Кузьмича, расстреливающего огромный черный джип (где это было? где? когда?), и сон про Вику, высаживающую телом огромное окно, чтобы обрушится сквозь него и вместе с ним на головы врагов (каких врагов? Не важно. Просто врагов. ВРАГОВ). И снова ей снился Макс. Старый Макс, слушающий Тоску; и Макс молодой, кормящий ее с ложечки; или Макс бегущий с Ликой на плече сквозь ночной дождь. Всюду был Макс. Он менял белье на ее постели, и стрелял из этого своего Юзика-Узика, и сидел рядом, когда горела ее кровь. Он был рядом. И это было правильно. Нет, это было не только правильно, это было хорошо.
  
   Ххх
   Память подбрасывала ей воспоминания порциями. Из разрозненных кусков, маленьких кусочков смальты, перепутанных, как будто нарочно, мысль пыталась составить мозаику. Бедный мальчик Кей, бедная девочка Лика. Жизнь, это что? Жизнь это память. Вспомнить все. Она пыталась вспомнить все.
  
   Ххх
   Лика вспомнила.
   Они вошли в лобби Невского Паласа, и, в ту же секунду, она почувствовала опасность, буквально, сгустившуюся вокруг них. Сразу, вдруг.
   - Ничего личного, Федор Кузьмич. - Сказал негромко моложавый высокий мужчина в превосходном сером костюме, шагнув им навстречу от регистрационной стойки. А Лика уже жила в другом измерении. Она слушала этого, наверняка, давно знакомого Федору Кузьмичу, господина, но слышала и видела много больше, чем нотки затаенной гордости в его голосе или запах каких-то мужских духов, явственно источаемый его голубой рубашкой. Боевой транс. Так называл это состояние Макс. Она уже была в боевом трансе.
   - Нич ... - Начал свою фразу мужчина.
   Три снайпера, оценила ситуацию Лика, почувствовав линии огня, сходящиеся на них троих, и начала действовать.
   - ...змич. - Заканчивал зачитывать приговор мужчина в сером костюме, но время уже остановилось. Кондиционированный воздух в огромном объеме гостиничного лобби сгустился; застыли на полушаге и полуслове, завязшие в нем, как муха в янтаре, люди.
   Толчок. Полет. Господи, как долго может тянуться такое простое действие, как много можно успеть увидеть, услышать, почувствовать, понять. Как много можно успеть сделать! Толчок, полет ... Слева двое - иностранцы (якобы иностранцы), сидят за столиком, курят, вооружены, пока не опасны; дальше еще один - женщина, копается в сумочке, в руке оружие, опасна; еще дальше ... Она летела вбок, в сторону входа в пункт обмена валют, откуда выходили двое - мужчина и женщина. "Двое" - отметила она, опрокидывая, убирая из-под пуль снайперов, Макса и Федю, и отправляя в полет пилку для ногтей. - "Двое. Вооружены. Опасны". Она приземлилась на плечо, перевернулась, перекатом через голову, и ударила их ногами, обоих сразу. Мужчина умер - он еще не знал об этом, но с разбитым кадыком не живут (а если живут, то не долго и плохо), а женщине Лика сломала руку, держащую оружие. Оба они Лику больше не интересовали, и, вскочив на ноги, она бросилась, на ходу ускоряясь до предела и за предел, вперед, в глубину лобби. Запоздало прогремели первые выстрелы. Пули плыли в ставшем тяжелым и плотным воздухе, медлительные, опасные - но не сейчас, не для них - твари, а она с огромным усилием продавливала свое тело сквозь этот чужой, плотный и пресный газ. Организм вопил. Гремели сигналы тревоги, аварийные системы вопили о помощи, но все заглушали колокола громкого боя. Вперед!
   Она двигалась быстро, очень быстро. Но и их враги (Господи, как их много!) пытались разорвать путы времени, ускориться, успеть. И все-таки они были страшно медлительны ("Сонные мухи в меду" - Подумала она отстраненно). Даже медленные Федя и Макс были быстрее них ("Быстрые медленные"). Длилась секунда. Они все оказались в странном месте или странном времени - где-то между двумя ударами сердца. Ее сердца.
   Брошенная ею пилка уже завершила полет, и Федин знакомец умирал, заваливаясь всем своим красивым мускулистым телом назад. Он еще не упал, но уже был вне мира живых. Женщина в чем-то голубом и синем тянула и никак не могла вытянуть оружие из сумочки, но Макс уже направлял в ее сторону ствол своего Глока ("С этой все. Не опасна"). Парнишка в форменной курточке, изображающий лифтера, при заблокированном лифте, все еще не успевший осознать, что бой начался и даже не потянувшийся к тому, что оттопыривало курточку на его левом боку. Неопасен, но станет, опасен через два удара сердца. Его сердца. Лика выбросила вперед левую руку с жатым в ней Стечкиным ("Держи, девочка, у советских собственная гордость" - Ухмыльнулся Федя, протягивая ей кусок опасного метала. Сейчас Федор Кузьмич гасил из своего Стечкина двух "иностранцев"). Казалось, она не намного отстает от выпущенной ею на волю смерти, но в тот момент, когда, оттолкнувшись от мрамора пола, она взлетела на галерею второго этажа, лифтер был уже мертв.
   Снайпер успел среагировать. Почти успел. Он был ненормально быстр, этот стрелок, но Лика успела быстрее, ушла из сектора обстрела к полу, и уже оттуда снизу, достала его. Пальцы почувствовали, на мгновение, как подаются разрываемые ударом ткани, и уже, снова, были снаружи, красные, разбрызгивающие кровавые капли, застывающие в густом воздухе чудовищным хвостом павлина. Но времени, любоваться невиданным зрелищем не было. Еще два стрелка выцеливали Макса и Федю. Ее Макса. Макса!
   Снайперы, однако, были далеко, и достать их было сложно. Почти не возможно, потому что за пределом ее сил. "Ты не можешь" - Сказало ей тело. "Я не смогу" - прохрипело захлебывающееся кровью сердце. "Я должна" - Сказала она, и бросила тело на ставший прозрачной броней воздух....
  
   Ххх
   На этот раз, они ехали на БМВ Федора Кузьмича.
   Ужин закончился за полночь. У Лики создалось впечатление, что мужчины ("Мужчины? Совсем недавно ты назвала бы их стариками, не так ли?") намеренно его затягивают, в каких-то своих целях. Расплатившись, они вышли к парковке, и тут Макс вытащил из своей наплечной сумки один из цюрихских пакетов и протянул его Федору Кузьмичу, усаживавшемуся, как раз, на водительское сидение.
   - Прими, Федя, презент от нашей диаспоры.
   Федор Кузьмич с интересом посмотрел на пакет, взял в руки, взвесил, и спросил:
   - И что здесь?
   - Юзик и Орлик.
   - Ну, ты, блин, патриот! - Уважительно ответил на эти не понятные Лике слова Федор Кузьмич.
   - Да, нет. - Усмехнулся Макс. - Просто ничего другого не оказалось на складе, а мы спешили.
   - А у тебя, оказывается, есть люди и в Европе. - Сказал Федор Кузьмич, раскурочивая пакет.
   - Некоторые из моих парней осели в Европе.
   - У нас теперь то же самое. Уходят в отставку и пускаются во все тяжкие. Хорошо, если только оружием торгуют, а то и в бандюки идут. Страшное дело. - Федор Кузьмич, наконец, справился с бумагой и лентами, и извлек на свет божий - слабую подсветку салона - маленький автомат и большой пистолет. Кроме того, в пакете оказались какие-то ремни и несколько металлических прямоугольников ("Кажется, это называется обойма" - Подумала Лика).
  
   Ххх
   - Куда двинем? - Спросил Макс, устраиваясь на сидении рядом с Федором Кузьмичом. Он только что вышел из отеля с их с Ликой сумками. Было два часа ночи, на улицах Флоренции было пустынно, окна в домах были темны.
   - Нам надо в Питер, - Ответил Федор Кузьмич - Но сначала подскочим в Базель. Есть там у меня один человечек. Вам ведь визы нужны, вот, он и посодействует, чтобы были. Документы то у вас, надеюсь, в порядке?
   - В порядке. - Успокоил его Макс.
   - Вот и славно. Поехали.
  
   Xxx
   Нет хуже, чем ждать и догонять. Убегать тоже не сахар. Жизнь Лики превратилась в сплошной бег. Бег от неизвестной опасности (ей мерещились инопланетные монстры - мясники Лабруха, кто бы они ни были, но вспоминались убитые Максом нью-йоркские гангстеры), бег к неизвестной цели (а что там? И что, это ЧТО?), бег в компании двух очень разных и таких похожих стариков, которые не совсем старики. Может быть даже, совсем не старики. И ожидание. Ожидание опасности. Ожидание того, что будет, что может быть, что должно быть. Ожидание счастья. И просто ожидание. Тут и там, того или другого.
   Сейчас, Лика и Макс ждали Федора Кузьмича. Они сидели во втором по счету ресторане, и добросовестно обедали уже второй раз. Макс заказал шницель по-венски, а Лика греческий салат и жареные грибы (грибочки оказались малюсенькими, и было их мало, но подали их на скворчащей сковородочке, и вкус у них был потрясающий). Прошло еще пол часа, но Федор Кузьмич не возвращался.
   - Пора бы ему и вернуться. - Сказал Макс.
   - А если ...
   - Без если, девочка. Федя не ребенок, и свое дело знает твердо. Никуда он не денется, но нам пора сменить обстановку. Перейдем в другое кафе, ниже по улице, и там попьем кофе.
   Так они и сделали. Вышли из ресторана и медленно пошли вниз по улице, приглядывая по пути что-нибудь подходящее. Лика, как раз увидела на противоположной стороне небольшое кафе, с выставленными на тротуар крохотными столиками, и хотела сказать об этом Максу, когда Макс сказал ей тихо, но внятно:
   - Держись спокойно. Толкну, падай.
   Взгляд Лики непроизвольно метнулся к центру улицы, и она увидела, как накатывается на них, стремительно, большой черный джип, а взгляд выхватывает, между тем, Федора Кузьмича, идущего, неспешно, им навстречу. В следующую секунду произошло множество самых разных событий. Джип резко затормозил и пошел юзом, перегораживая намертво неширокую улицу, а Федор Кузьмич, не меняя направления движения и, только, ускоряя шаг, резко вскинул руку и начал стрелять куда-то за их спины из пистолета, который, неведомо как, оказался в его руке. И тут же, Лика почувствовала толчок в плечо и повалилась, не рассуждая, лицом вниз на булыжную мостовую, и падая, услышала визг тормозов за своей спиной. Следующее, что она увидела, уже пытаясь отползти, откатиться к стене ближайшего дома, и при этом не оторваться от земли, а напротив, вжаться в нее еще больше, были люди - мужчина и женщина - успевшие уже обнажить оружие, но, по-видимому, не успевшие им воспользоваться. Их буквально рвали на куски автоматные очереди Макса, который, казалось, стрелял прямо над ее головой. Федор Кузьмич, не обращая внимания на них, присев и наклонившись вперед, продолжал двигаться, непрерывно стреляя, теперь уже с двух рук. Сумка, которую он, только что, держал в левой руке, валялась на тротуаре, а в руке его был зажат тот маленький автомат, который Макс называл Юзиком. А Макс, между тем, уже крушил джип. Его пули разбивали стекла и дырявили черное лакированное железо дорогущего Мерседеса. Лика оглянулась через плечо. Мужчина в темном деловом костюме, сплошь залитом кровью, но с пистолетом в руке, сползал по стене дома на противоположной стороне улицы. На тротуаре неподвижно лежало несколько мужчин и женщин, но среди них кто-то большой, темный еще ползал, корчился, и кричал от боли. Дальше по улице лежал на боку перевернутый автомобиль, и кто-то скрывшийся за ним продолжал стрелять. Но над капотом машины вдруг взметнулось пламя, раздался вопль ужаса и боли, и, сразу за тем, автомобиль взорвался, выбросив во все стороны волны огня, дымного упругого воздуха и грохота. Лика зажмурила глаза и вжалась в булыжники мостовой еще плотнее, хотя, куда уж больше, если подумать. Но вот думать сейчас она, как раз, и не могла. Что-то со свистом пронеслось над ее головой и рухнуло недалеко с железным грохотом. Уши заложило, но даже сквозь ватные заглушки, она услышала, как заголосили сирены, припаркованных на соседних улицах машин. В следующее мгновение, сильная рука оторвала Лику от земли и швырнула куда-то вперед, так, что она едва устояла на ногах; хотела оглянуться, узнать кто это, но грозный окрик Макса ("Вперед, девочка! Вперед"), подстегнул ее и заставил побежать туда, куда направила ее его рука.
   Над улицей витал ужас, еще не закончившегося боя. Кричали женщины и мужчины, захлебывались сирены сигнализации, истошно вопил раненый, ползавший между трупов, салон джипа заполнял сизый дым, медленно вытекавший сквозь разбитые окна. Лика споткнулась, но Макс поддержал ее и толкнул вперед. За спиной раздался еще один выстрел. Она оглянулась на бегу, и увидела Федора Кузьмича, догонявшего их. Раненый больше не кричал.
   Влетев в переулок, они пробежали по нему метров сто, снова, свернули и оказались вдруг прямо напротив какого-то общественного здания с небольшой парковкой перед ним. Лика не успела ни разглядеть толком здание, ни понять, что и как им теперь делать (куда бежать и где прятаться), когда Федор Кузьмич выскочил из-за ее плеча, опередив их рывком, ускорился еще больше, стремительно пересек улицу и оказался рядом с припаркованным на стоянке синим автомобилем. Он рванул на себя водительскую дверь, вырвал из глубины салона какого-то мужчину, вздернул его вверх (и все это одной рукой), коротко боднул головой в лицо и, отшвырнув в сторону сразу обмякшее тело, сам нырнул внутрь машины.
   - В машину! - Выдохнул на ходу Макс и толкнул Лику к задней дверце. Она дернула дверцу на себя, и, буквально, влетела внутрь, получив нешуточный толчок сзади. Следом за ней, погребая ее под собой, в салон ввалился Макс. Машина уже ехала, так что устраивались и захлопывали дверь на ходу.
  
   Ххх
   - Знаешь, Макс, я вот все думаю ...
   - А ты не думай. Думать вредно.
   - А тебе не кажется ...?
   - Кажется, и я тоже думаю.
   - Сопоставим?
   - Давай.
   Они ехали уже часа три. Швейцарско-германскую границу миновали спокойно (за рулем сидел Макс, Лика лежала на заднем сидении под пледом, и делала вид, что спит, а Федор Кузьмич, скрючившись в три погибели, прятался в багажнике), и теперь неслись по автобану к далекому еще Мюнхену. Теперь машину вел Федор Кузьмич, это был его, припрятанный, на всякий случай, в окрестностях Цюриха Опель.
   - Это не гвардейские дознаватели. - Сказал Макс.
   - Бинго! Как-то они уж очень быстро сориентировались.- Федор Кузьмич перестроился в левую полосу и погнал машину еще быстрее.
   - Куда спешим?
   - Неспокойно как-то на душе. Надо бы с Олафом поговорить.
   - И?
   - Есть у меня в Мюнхене один контакт. Что бы его вычислить, дюже умным надо быть.
   - Да? - Макс поерзал, меняя позу. - И что бы это могло быть?
   - А тебе не все равно?
   - Просто, любопытно.
   - А ты не любопытствуй, Макс. Не все мои ответы могут тебе понравиться.
   - Ты что с этими связался? - Удивленно спросил Макс.
   - Мы, коммунисты, люди не брезгливые. И никогда не были.
   - А не кинут тебя твои нацики?
   - Не мои. Не кинут. - Хмуро отозвался Федор Кузьмич. - Я кое-кого крепко за яйца держу. Пардон, мадемуазель.
   - Я врач. - Сказала Лика.
   - Врач? Вот это, удачно! Будет, Макс, кому перевязывать наши боевые раны ... Нет, Макс, Ходящий определенно сказал: дознаватели.
   - Он мог не знать. - Пожал плечами Макс.
   - И кто бы это мог быть?
   - Ревнители.
   - Окстись, мой дженераль. Это сказки!
   - Не скажи. Были данные.
   - Серьезно? Не знал. Ну, да мне и не положено было. И что они, действительно, такие крутые?
   - Федя, ты можешь поверить, что бы Гвардия, пусть даже в связке с Черной Горой, смогла так легко вырезать Легион? Ну, пусть, не легко, но так, что бы захватить транспорт с настроенным навигатором, да еще получить наши "адреса и явки" ...
   - Ну, теоретически ...
   - Вот именно, что теоретически. А практически, даже чтобы решиться попробовать, надо быть очень уверенным в своих силах индивидом.
   - А чем, тебе, не нравится герцог Рекеша?
   - Он мне, Федя, просто не нравится, но, объективно, он не дурак.
   - Думаешь, Курорт тоже ёк?
   - Что такое ёк? Впрочем, не важно, смысл понятен. Не знаю, но хотелось бы верить, что нет. Если Курорт - как ты сказал? ок?
   - Ёк.
   - Ну, если это, тогда шансов у нас нет. Ни у кого.
   - Сколько им понадобится, как думаешь? - Тихо спросил Федор Кузьмич.
   - Двадцать лет - минимум, 50 - максимум. От этого и пляшем. - Уверенно ответил Макс.
   - Всего ничего.
   - Ну, это как посмотреть.
  
   Ххх
   Номер в гостинице она сняла сама. Сама прошлась по магазинам, покупая что-то тут и что-то там, сама нашла парикмахерскую, где на пальцах объяснила, что ей надо, и фотоателье тоже нашла сама. А ближе к вечеру, переодевшись в туалете многоэтажного торгового центра и надев парик, купленный днем, она отправилась в заранее присмотренную гостиницу, и сняла там номер. Волосы у нее теперь были опять длинные (а под париком, напротив, еще короче, чем утром), темно-русые (на самом деле, обесцвеченные), кожаная юбка - короткая (ну, очень короткая), а розовая блузка открывала больше, чем закрывала, такой в ней был вырез. Ну, и лифчика на ней тоже не было. Портье рассматривал ее с огромным интересом. Его взгляд она чувствовала даже спиной.
   Выйдя из гостиницы в сумерках, она добралась до центра на метро, минут сорок погуляла вокруг Marienplatz, выпила кофе в итальянском кафе, и уже хотела, отправится на второй круг, когда к ее столику подошел Макс. Если бы она не ждала его, она бы его, пожалуй, не узнала. Очки хамелеоны, сивая борода и неопределенного цвета короткие волосы в сочетании с тяжелыми армейскими (якобы) башмаками, черными джинсами и кожаным пиджаком, практически скрыли его истинный возраст и изменили внешность. Теперь это был здоровенный арийский мужик лет сорока пяти или пятидесяти, из тех, что потребляют сосиски килограммами, а пиво литрами, и самой глубокой мыслью которых является мысль, что при Гитлере был порядок. Макс наклонился к Лике и что-то громко сказал по-немецки. Лика ответила по-английски, в том смысле, что не знает немецкого языка. Но, как оказалось, ее собеседник английский знал, хоть, и плохо. Подсев к Лике, Макс провел с ней стандартный, вполне ожидаемый в такой ситуации, разговор, и через пару минут они уже вышли вместе, и отправились искать пивную. По дороге, Лика передала Максу фотографии, а в пивной, отправившись в туалет, Макс передал их Федору Кузьмичу, которого в этот вечер Лика так и не увидела.
   Из пивной они вышли поздно и, поплутав по городу с пол часа ("Вроде, чисто" - Сказал, наконец, Макс), взяли такси и отправились в гостиницу к Лике.
   - Устал, как собака. - Сказал ей тихо Макс. - Все-таки возраст не детский.
   В гостинице никто не удивился. Да, и с чего бы? Обычное дело. Но и удивляться было, в сущности, некому. Час ночи, и кроме дежурной за стойкой, они никого не встретили.
   В номере Макс быстро принял душ ("Второй день мечтаю." - Извинился он), завернулся в покрывало, и лег с одного края широкой кровати, оставив Лике одеяло и достаточно места с другого края. Может быть, в другое время, хотя бы, день-два назад, Лика и подумала бы о чем-нибудь кроме, как о желании лечь и вытянуть ноги, но сегодня, после боя в Базеле, бешеной гонки по ночным дорогам центральной Европы, и целого дня, проведенного на ногах и на нервах, она просто легла на свой край кровати и сразу отключилась.
   Утром повторился сценарий прошедшего дня. Они снова разделились, и Лика провела и этот день одна. Расплатившись в гостинице, она, одевшись несколько практичнее, отправилась пешком на вокзал, где оставила в локкере свою сумку, только накануне купленную тут же в Мюнхене, и пошла осматривать достопримечательности. Перед расставанием, Макс шепнул ей, что, если она любит Кандинского, то стоит сходить в муниципальный музей. Кандинского Лика не то, что бы не любила, она его плохо знала. Идея посмотреть картины Кандинского (она с трудом вспомнила несколько его картин, висевших в Эрмитаже) показалась соблазнительной, и она поехала в музей. В маленьком муниципальном музее оказалась великолепная коллекция Кандинского, и Лика вдруг, вспомнила, что он здесь, в Мюнхене, жил и, кажется, здесь же и умер.
   После музея, она снова бродила по городу, который ей скорее понравился, чем наоборот; пообедала в маленькой домашней кухмистерской (у этих заведений было какое-то немецкое название, но его Лика не запомнила); сходила в старую Пинакотеку, где ее не ждало никаких неожиданностей (классика, она классика и есть, хоть в Питере, хоть в Нью-Йорке, хоть в Мюнхене); пару раз выпила кофе; и так дотянула до вечера. Самое трудное, оказалось, быть одной. Даже, не так. Самым страшным, казалось, остаться в одиночестве. Страх, что вечером, в условленном месте, никого не окажется, и Лика останется одна, сжигал ее весь день.
   - Если он не придет ... - Думала она, и не могла додумать. Страх не давал ей закончить мысль. Но Макс пришел. Вернее, приехал. Притормозил рядом с ней (у нее сердце готово было выскочить из груди, когда она узнала грузного водителя темной Тоеты), дал ей короткую секунду, чтобы сесть рядом, и поехал дальше, легко влившись в поток машин.
  
   Ххх
   За окном шел дождь, а в доме было тепло и сухо. В камине горел огонь, потрескивали паленья, и языки пламени, по временам, набиравшие силу, бросали багровые отсветы на стены. Кроме камина, горела только небольшая лампа у стола, так что в гостиной особнячка, прятавшегося среди деревьев собственного парка, в одном из ухоженных пригородов Мюнхена, царила полумгла.
   Они сидели вокруг стола с круглой дубовой столешницей, пили чай, и обсуждали перспективы ("Заговорщики". - Подумала Лика. - "Ну, вылитая картинна маслом "Заговор Тодоски", или там было что-то другое?"). Их было четверо, теперь. Высокая стройная брюнетка средних лет ("Их что, по росту, что ли отбирали, как в кавалергарды"?), в строгом английском костюме цвета беж и кружевной белой блузке с бриллиантовой брошью, прибыла уже ночью.
   - Виктория. - По-русски она говорила с сильным английским акцентом. - Для вас, просто Вика ("Эх, гулять, так гулять!" - Встрял Федор Кузьмич. - Тогда и меня называй Федей".).
   - Стремные дела. - Сказал Федор Кузьмич ("Федя, Федя, конечно, Федя".) - Обложили нас, товарищи, как волков позорных, а теперь еще наши викинги в ересь троцкистскую впали.
   - Не расстраивайся, Федя. Чему быть, того не миновать. Хотят переговоров, будут им переговоры. - Макс закурил и отложил в сторону сигареты и зажигалку.
   - Мне это не нравится. - Сказала Вика. - Федя налей мне виски, пожалуйста.
   - Не понимаю! - Федя взял бутылку, плеснул в Викин стакан, и вернул на место. - Не понимаю. У них то, что за блажь? Лев, хоть прав был, хоть и лев, а эти то ...
   - Федя, ты, что латентный троцкист?
   - Я реалист, а латентным только сифилис бывает. Чего они хотят, я не понимаю!
   - Я бы не пошла на встречу. Прорвемся за порог, отлежимся, и в дорогу. А они пусть живут, как хотят. За Порог им не пройти, я понимаю правильно?
   - Правильно.
   - Ну, и славно.
   - Не славно. Я не могу не пойти к ним на встречу.
   - Почему?
   - Потому, что это дело чести. Спроси Макса!
   Вика посмотрела на Макса, и тот ей кивнул.
   - У меня тоже сердце не лежит, но идти надо.
   - Значит, пойдем. - Вика была по-королевски спокойна.
   Дело было вот в чем. Прилетевшая на арендованном ею частном самолете, Вика (Виктория Хаттингтон, гражданка Объединенного Королевства, постоянно проживающая где-то на греческих островах) сообщила, что Олаф и Хельга, ушедшие к таинственному Порогу ("Что бы это ни было, черт его побери"), вернулись позавчера, и объявили, что их дальнейшие действия определятся только после личной встречи с Федором Кузьмичом и Максом. Все. Конец связи.
   - Суки! Я с ними встречусь, я с ними так встречусь! - Процедил Федор Кузьмич сквозь зубы. - Я ...
   - Не кипятись. - Попросил Макс. - Мы уже все решили. - Ты привезла, Вика?
   - Да. - Вика встала, подошла к своей небрежно брошенной на диван сумке, и, открыв ее, извлекла на свет божий маленький кожаный кофр, очень старый и потертый.
   - Вот, Федя, твой клад. - Она вернулась к столу и поставила кофр на столешницу между чашек и стаканов.- Одну Маску я, извини, вяла себе, а остальное не трогала.
   - Там еще ящик оружейный был и коробка. - Сказал Федор Кузьмич, открывая кофр.
   - Я их там и оставила. Не тащить же с собой через всю Европу целуй арсенал. Пара стволов у меня на борту, в тайниках.
   - Ну, ладно тогда. - Федор Кузьмич достал маленький металлический цилиндрик, свинтил крышку и вытряхнул себе на ладонь темно-красную таблетку овальной формы. - Вот, Макс, держи. Это тебе.
   Макс протянул руку, взял таблетку, покатал на ладони, и, вдруг, бросил в рот. Федор Кузьмич с интересом следил за тем, как Макс всухую глотает таблетку, а потом, уже проглотив, запивает несколькими глотками виски.
   - Спасибо. - Сказал Макс. - Очень своевременно.
   - Да, на здоровье! - Федор Кузьмич вытряхнул на ладонь еще одну таблетку, взял ее в рот и, поморщившись, проглотил, запив чаем. Потом он аккуратно завинтил цилиндрик, вложил его в кофр, а оттуда достал другой цилиндр, который был гораздо крупнее первого. Он поставил цилиндр на стол перед Ликой и сказал:
   - Это тебе.
   Лика вопросительно посмотрела на Макса, а тот, в свою очередь, посмотрел на Федора Кузьмича:
   - А где остальное?
   - А, черт! - Федор Кузьмич хлопнул себя ладонью по лбу. - Ну, чисто, склеротик. - Он снова залез в недра кофра, достал оттуда плоский металлический пенал, и протянул его Максу. - Вот, получите и распишитесь.
   Макс взял пинал и цилиндр, и кивнул Лике:
   - Пойдем, Лика, я тебе все объясню.
   Пожав плечами, Лика встала и пошла за Максом. Они поднялись на второй этаж, вошли в одну из спален, и здесь Макс поставил цилиндр на прикроватный столик, а сам сел на кровать, предоставив Лике сесть в небольшое креслице, стоявшее напротив кровати. Пинал, он положил, рядом с собой.
   - Это Маска. - Сказал он, кивнув на цилиндр. - Сейчас я тебе объясню. Ты знаешь, что такое стимуляторы?
   - Знаю, естественно.
   - Вот, это тоже стимулятор, только другой, по форме и содержанию. Он даст тебе не только силу - большую силу, можно сказать, мощь, но и боевые рефлексы высочайшего уровня, и соответствующие умения. Лика удивленно посмотрела сначала на Макса, потом на цилиндр.
   - Не удивляйся. Такой технологии на Земле нет, и долго еще не будет. А может быть, не будет никогда. Очень сложная и дорогая вещь. За нее, в Империи, не мерянные деньги платят. Редкость страшная. Но у нас, как видишь, есть целых две штуки. Одну взяла Вика, вторая твоя. Тут, ведь, еще вот в чем штука. Маска это не просто стимулятор, она и подскажет, и предупредит, и убережет, когда надо. Это как компьютер, который в тебе и часть тебя, и как вторая ты внутри себя. Точнее не объясню. Почувствуешь, поймешь. С Маской ты, Лика, будешь даже круче, чем мы с Федей сейчас. Ну, а ваши спецназы и зеленые береты будут для тебя, как дети. Супервумен, в общем.
   - А почему ты, или Федя ...? - Она не договорила, но вопрос был ясен и так.
   -Организм не принимает. - Просто объяснил Макс. - Отторжение.
   - А Вика?
   - Вика может. - Лике показалось, что интонация Макса таила в себе что-то еще, не досказанное, но связанное с Викой.
   - Я должна это принять? - Спросила она, кивнув на цилиндр.
   - Маску не принимают, а надевают. - Макс, явственно, колебался, но, в конечном счете, ответил в свойственной ему манере:
   - Не должна. Не обязана, но я бы рекомендовал надеть Маску.
   - Вам нужен еще один боец?
   - Дело не в этом. Так вышло, что ты впуталась в это дело. Я тебя впутал. Прости.
   - Макс!
   - Подожди, девочка. Впутал. Тут нечего обсуждать. Случайно, конечно, но впутал. А теперь ты тоже мишень. Никто ничего выяснять ведь не будет. Понимаешь? - Макс дождался ее кивка и продолжил:
   - С Маской ты выживешь. Во всяком случае, у тебя будет шанс. Сильный шанс. А потом можно будет что-нибудь придумать. Документы, там ...
   - Макс! - Перебила его Лика. - Я спросила, вам нужен боец?
   - Нужен. - Макс сказал это, как будто против воли. - Нам нужен еще один боец, но я не прошу, и, тем более не настаиваю. Ты в этой истории оказалась случайно, и ....
   - Макс, мы должны объясниться. - Лика не ожидала от себя такой твердости, тем более, сейчас, и, еще более, в таком вопросе. Макс, однако, ее понял, и от вопроса, главного вопроса, не ушел. Он посмотрел ей в глаза, и Лика увидела там, в его глазах, такую тоску, такое одиночество, такую боль, что впору было выть, но он только спросил ее тихо:
   - Ты знаешь, сколько мне лет?
   - Я читала твою историю болезни.
   - Глупости! Все это глупости, девочка. Я родился в Праге, в 1864 году.
   Лика недоверчиво посмотрела на Макса. Перед ней сидел самый старый человек на Земле, но поверить в это было невозможно. За прошедшие дни он сильно изменился. Дело было уже не только в вернувшейся к нему еще в Нью-Йорке силе. Он действительно помолодел. Ну, все относительно, конечно, но сейчас перед ней сидел старый, но крепкий мужик, лет семидесяти, максимум.
   - Тогда тебя надо записать в книгу Гиннеса. - Сказала она усмехнувшись.
   - Можно, но не нужно. - Ответил Макс.
   - Ты не ответил на мой вопрос.
   Макс смотрел на нее долгую секунду, но на этот раз с ответом не замедлил:
   - Да. - Сказал он. - Я буду, счастлив, если ты пойдешь со мной. Подожди! Ты должна знать. Будет не просто. То, что уже случилось, это, как вы говорите, цветочки.
   Лика кивнула, принимая его слова, показывая: поняла и приняла.
   - Я пойду с тобой.
   Макс взял ее руку и быстро поднес к губам. При этом он наклонился, и Лика не успела рассмотреть выражения его глаз. Потом он отпустил ее руку, и они секунду сидели друг против друга, просто, глядя один на другого, и ничего не говоря. Лика поняла, что бросаться к нему в объятия сейчас не время; что все, что должно было произойти между ними сейчас; все, что могло произойти сейчас, уже произошло; и, подавив вздох, спросила снова:
   - Вам нужен боец?
   - Нам нужен боец.
   - Значит, у вас будет боец. - Она улыбнулась ему и потянулась к стоявшему рядом с кроватью цилиндру.
   - Подожди. Я тебе не все сказал. - Макс вздохнул, достал сигареты, закурил, и, выпустив дым первой затяжки, продолжил:
   - Я тебе все еще многого не могу рассказать. Просто, не могу. Тут, - Он постучал указательным пальцем по виску. - Тут стоит блок. Ни добровольно, ни под пыткой. Никак. Не могу говорить об определенных вещах с тем, у кого нет кода доступа, а код есть только у тех, у кого у самого стоит блок. У тебя блока нет. Пока. Поэтому ...
   Лика уже ничему не удивлялась. Устала удивляться.
   - Я потерплю. - Сказала она.
   - Хорошо. - Кивнул Макс.
   - Теперь, о Маске.
   Запомни, Маска позволяет сделать больше, чем может выдержать организм. Она, конечно, сделает все, что можно, что бы спасти организм, она предупредит, когда ты подойдешь к границе возможного, но она всего лишь машина и подчиняется воле человека. Поэтому, запомни, ни в коем случае не повторять идиотизма Икара. Поняла?
   - Да.
   - Запомнила?
   - Запомнила.
   - Обещаешь быть хорошей девочкой, и не делать глупостей?
   - Обещаю.
   - Хорошо. Тогда, вот еще что. Маска - прибор разовый. Его надо заряжать. Сейчас Маска заряжена, но снова зарядить ее мы сможем только, когда доберемся до своего корабля, а это, непонятно, когда еще будет. Смысл в чем? Это, как фонарик, будешь много светить, быстро посадишь батарейку. Старайся, по возможности, не пережимать. Понимаешь?
   - Да.
   - ОK. Теперь, как ее надевать ...
  
   Ххх
   Лика приняла горячий душ, и стояла теперь распаренная перед зеркалом. На столике рядом с ней стоял цилиндр и лежал раскрытый пинал. Оставалось только выполнить инструкции Макса и, она станет кем-то другим. Или чем-то другим. Вот этот последний шаг сделать оказалось не так и просто. Это не то же самое, что плыть по течению. Сейчас, у нее была возможность выбора. Свобода воли, так сказать. Но ... "ты ведь все уже решила." - Сказала она себе, и решительно взяла лежащую в углублении пинала узкую ампулу, наполненную чем-то прозрачно голубым. В углублении рядом, лежала еще одна ампула с непрозрачной бурой массой внутри. Ампула была пластиковая (или из чего-то похожего на пластик), и головка ее сломалась легко и без осколков. Лика помедлила секунду (всего одну коротенькую секунду) и выпила содержимое ампулы залпом. Вкус оказался, ожидаемо (Макс предупредил ее заранее) отвратительным, но терпеть было можно. От выпитого по телу разлилось слабое, но вполне ощутимое тепло. Теперь наступила очередь второй ампулы. Она сломала головку и, нажав на ампулу пальцами (ампула оказалась мягкой) выжала себе на ладонь бурую пасту, и начала натирать ею тело ("Мазать надо везде, - Сказал ей Макс - но равномерность соблюдать необязательно, и если пропустишь где-то, тоже не страшно). Закончив с растиранием, от которого по коже пополз холодок, она подождала пару минут, пока не почувствовала, что вся поверхность кожи охвачена этой странной, чуть покалывающей, прохладой.
   Вот теперь настала очередь Маски. Лика взяла цилиндр и отвинтила крышку в торце (та поддалась легко, и через секунду цилиндр был открыт). Помедлив мгновение, Лика опустила правую руку в цилиндр и вытащила из него небольшой, сантиметров 5-6 в диаметре, плотно скрученный клубок тонких серебристых ниток. Подняв клубок на раскрытой ладони, она попыталась понять, что это такое. Присмотревшись, Лика увидела, что нити очень тонкие, гладкие, и имеют цвет старого темного серебра. Неожиданно ей показалось, что нити, скрученные в клубок, чуть шевелятся (Или они начали шевелиться только теперь, когда клубок оказался в ее руке?). Прошла секунда, и она увидела, что тонкие ниточки-усики вытянулись из клубка и поползли вдоль ее ладони. Только теперь, она поняла, что почти ничего не чувствует. Даже сам клубок она ощущала так, как если бы ее рука была одета в плотную перчатку; движение же ниточек-усиков она не ощущала вовсе. Между тем, нити стремительно оплетали ее ладонь и пальцы, и уже тянулись к запястью. Как зачарованная, следила Лика за тем, как разматывается клубок, и как серебряная нить, уверенно и быстро двигаясь вдоль руки, то и дело, раздваиваясь, делясь, порождая новые и новые все более тонкие нити, продвигается вверх по руке. Прошла минута. Вся ее правая рука была уже оплетена тонкой паутиной из нитей матового серебра, таких тонких, что каждая в отдельности, казалась почти невидимой. Пока Лика с удивлением и страхом рассматривала руку, нити добрались уже до горла и груди, стремительно и неуклонно продвигаясь все дальше и дальше.
   Все закончилось, максимум, через пять минут. Клубка больше не было, но зато все ее тело было покрыто тончайшей, чуть серебристой, сетью. Прошла еще минута, и, как и обещал Макс, исчезла и сеть. Она как бы растворилась, растаяла, ушла в кожу или под нее. Лика прислушалась к своим ощущениям. Ничего. То же ровное приятное тепло внутри и уже почти неощутимая покалывающая прохлада снаружи. Пожав плечами, она начала одеваться, и в тот момент, когда она застегивала лифчик, это пришло. Мир изменился. Свет стал ярче, детали предметов отчетливее, звуки контрастнее, тело наполнило искрящееся, кипящее тепло, мгновенно, сменившееся жаром, но жаром не испепеляющим, а, напротив, животворным, дарящим силу и уверенность. В ее сознание, как будто, проник кто-то посторонний, но не чужой, а близкий, такой, на которого можно, вполне, положиться в любой ситуации. Волна судорог, неожиданно, прошла по ее телу, так, что Лику на мгновение скрючило, едва ли не в три погибели, но когда волна схлынула, она ощутила, что мышцы ее тела стали упругими, и поняла, что ее тело теперь сильно, как никогда. Все это было странно и ново, необычно настолько, что не предупреди ее Макс заранее, она бы наверняка ударилась в панику.
   Переведя дыхание, Лика завершила туалет и вышла в спальню. Макс ждал ее там. Он встал навстречу, внимательно вглядываясь в ее лицо. Лика улыбнулась, и он ответил ей улыбкой. Потом он протянул ей красный российский паспорт.
   - Держите, госпожа Суворова, Анжелина Николаевна, 1979 года рождения. Вы забыли тут свой паспорт, а между тем, наш вылет в половине шестого утра.
  
   Ххх
   Эту последнюю она все-таки достала, но сил почти уже не осталось, и, если бы не Вика, обрушившая стеклянную стену, разделявшую лобби и пассаж, и не взметнувшаяся птицей вверх, на второй этаж, эта тварь уделала бы Лику на раз. А так умерла она. Но, вслед за тем, кровь в жилах Лики стала расплавленным свинцом ...
   II. Вариация 1: Путешествие в страну Утопии
   Глава четвертая. За Порогом.
   - Ну, что, Федя, тряхнем или трахнем? - Макс, выглядевший сейчас, как немолодой байкер из американских фильмов, изволил иронизировать.
   - И трахнем, и тряхнем. - Ответил уверенно Федор Кузьмич, выбираясь из машины.
   Странное дело, все называют его Федором, даже те, кто, как Макс, знают, что никакой он не Федор, и уж тем более, не Кузьмич. И был то он Федором, если разобраться, не так, чтобы и долго, с двадцать шестого по тридцать седьмой. Всего ничего, при его то жизни, но приклеилось имя, прижилось. Настолько естественным оказалось, что он и сам привык, и, когда уже в семьдесят первом, тихо похоронив генерала Суздальцева на "Девятого января", озаботился сменой документов, снова назвался Федором Кузьмичом. Только фамилию сменил, потому что того, казалось, уже давно и хорошо забытого Федора Кузьмича, вдруг вспомнили, запоздало реабилитировали; и портретик его никудышный, с черно-белой некачественной фотки - из учетной карточки - увеличенный, висел теперь в одном закрытом музее. Так и жил Федор Кузьмич, вернее, доживал свою, по всей очевидности, последнюю жизнь, пока гром не грянул ("Теперь крестись, не крестись, а все равно вые-ут". - Устало подумал он), пока снова не пропела боевая труба ("А трубача этого на английский флаг порву!"). Но, вернувшись, теперь, в Питер, он понял, и это прошло ("Скажи, Макс, где вы таких умных царей берете?").
   Химия работала в нем, не переставая, уже третью неделю. И не какая-нибудь доморощенная дрянь, вроде той, что сварил в Нью-Йорке Макс, а настоящая, аутентичная, из координаторского НЗ. Три недели большой срок, и обратная трансформация зашла уже далеко. Процесс пошел, как говаривал, в пору расцвета демократии и гласности, последний генсек. Процесс, и в самом деле, пошел. Тот еще процесс. Регенерация тканей, перестройка ("Опять перестройка, прости Господи!") физиологии, активация встроенных систем шли полным ходом. Вместе с боевыми рефлексами и силой, возвращалась и память о том, что не следовало помнить все эти длинные годы. Отставка, она отставка и есть. Ушел на покой, сдай оружие и забудь о том, что тебе больше не нужно; забудь и живи свою жизнь после жизни, как все. Пенсионер, он и в России пенсионер. В России, может быть, даже больше, чем где-нибудь за бугром. Но вместе с тем, что было забыто по обязанности, возвращалось к нему теперь и другое. Всплывали из мглы забвения вещи, забытые, казалось, за ненадобностью, за давностью лет; изжитые годами ("Год за три, а то и за пять, уж такая у нас, грешных, война".) и опытом двух, насыщенных событиями жизней.
   Вернувшись, теперь, в Питер, который уже не Ленинград двадцать восьмого или шестьдесят первого, и, уж тем более, не Петербург 1876, он вспомнил, как раз, тот, далекий уже, можно сказать, мифический год, когда он покидал город, Россию, и самое Землю навсегда. Тогда он думал, что навсегда. Воспоминания оказались, неожиданно, отчетливыми и острыми; иногда, мучительными, потому что относились к необратимо и неоднократно уничтоженному прошлому, а, иногда, сентиментальными. Воспоминаний было много. Факты, ощущения, сцены. И среди прочего, всплыло, вдруг, нечто, что, казалось, потеряло для него актуальность уже много лет назад. Не потеряло, как оказалось. Имя. Оно вернулось, так естественно и просто, что даже не понятно было, почему этого не случилось раньше, и встало на собственное, родное место. Но вернулось оно вместе с воспоминаниями о детстве и их усадьбе ("Ах, Антон Павлович, знали бы вы, какой у нас был вишневый сад!"), кадетском корпусе и ... маме. Вот же дичь, какая! Человеку полторы сотни лет, а он мать родную вспомнил. "В детство впадаете, уважаемый Виктор Викентиевич!"
   Они уже входили в отель, и Виктор отогнал посторонние мысли. Общее впечатление было скверным. Еще не успев проанализировать, что здесь было и как, он понял, что мизансцена ему не нравится. И шагнувший им навстречу Дима Скворцов это ощущение только усилил.
   - Ничего личного. - Сказал Дима.
   Впрочем, девочка его опередила. Дима еще только начинал мямлить эту свою гребаную американскую припевку, а Виктор уже катился по полу, отброшенный толчком пролетевшей мимо него Лики. Казалось, он катится по этому мраморному полу вечно, и вечность ушла у него на то, что бы вытащить из-под полы пиджака свой Стечкин ("Почему, именно, Стечкин? А потому, что в Базеле у него был Узи! Ну не мудак ли вы, после этого, Виктор Викентиевич?").
   Ничего хорошего он от этой встречи не ждал, но такого ... Впрочем, жизнь научила его ни чему не удивляться, и всегда рассчитывать на худшее. Он и сейчас принял ситуацию, как данность. Ситуация была скверная, но, вполне, преодолимая. Их было трое, и, если бы дело ограничивалось только полутора десятками ряженых, старательно изображающих привычную жизнь лобби дорогого питерского отеля, они бы справились с этой комиссией по встрече на раз. Ну, не на раз, но справились бы. Вот снайперы - целых три снайпера - расположившиеся на втором ярусе, были почти не совместимы с жизнью, как говорят доктора. И снова же, не в снайперах, как таковых, было дело. В конце концов, и Виктор расставил бы снайперов точно так же, как неведомый ему режиссер ("Профессионал! Дима - покойник постарался, что ли?"); и он неплохо представлял себе, как жить и выжить в присутствии расстрельной команды, услышавшей вожделенное "Пли!". Но, как минимум, один из этих снайперов был неимоверно быстр. Виктор из последних сил крутился по лобби, все время, смещаясь, меняя, в случайном порядке, направление движения, и то и дело, перенося огонь со своих противников вверх, туда, откуда уже пришли три, слишком хорошо выцеленные, пули.
   Лика ушла вверх. Виктор с трудом засек ее прыжок, так стремительна была она сейчас. А затем в бой вступил их последний резерв. Оставив за собой в пассаже несколько исковерканных тел, и обрушив стеклянную стену, в лобби ворвалась еще одна фурия. Вика была так же стремительна, как и подружка Макса. Мгновенно оценив обстановку, она тоже взлетела наверх, и уже через несколько секунд выстрелы прекратились, и в лобби настала мертвая тишина.
   Макс вынырнул из-за колонны и огромными прыжками бросился к лестнице, ведущей наверх, не забыв, впрочем, по пути добить выстрелом в голову раненого боевика. Виктор огляделся в поисках уцелевших комбатантов, никого живого не обнаружил и, подхватив с пола утерянный одним из "актеров" Ruger [Пистолет-пулемет Ruger MP9], занял позицию за стойкой, контролируя оттуда все пространство лобби. Наверху ощущалось какое-то движение, но спускаться никто не собирался. Время неумолимо утекало. С минуты на минуту к их противникам могло подойти подкрепление; да, просто, милиция могла проснуться и занервничать (хотя ее - милицию - Дима Дроздов, наверняка, нейтрализовал надолго). Не дождавшись напарников, Виктор перескочил через стойку, в несколько прыжков добрался до лестницы, и, не сбавляя темпа, бросился наверх, перепрыгивая через три ступени за раз. Здесь, наверху, царил полный разгром. Все было залито кровью, но, первым делом, он увидел Макса и Вику, склонившихся над телом Лики. "Жалко девочку". - Устало подумал Виктор, подходя к ним. Макс отреагировал на первое же его движение, плавно и стремительно крутнувшись на месте и выставив вперед ствол, неизвестно где прихваченной, Гюрзы [Пистолет Вектор СР-1]. Узнав Виктора, он моментально потерял к нему интерес, и снова переключился на Лику. Виктор подошел. Ему хватило одного взгляда, что бы понять, что здесь произошло. Девочка себя сожгла. Ему не хотелось даже думать о том, что сейчас происходит у нее внутри, но услужливая память - его новая - старая память - моментально выдала полную раскладку ситуации, как ее описывали в справочнике. Лика была еще жива, и жизнь эта могла продлиться еще долго - три, а, может быть, и четыре часа мучительной агонии, но конец был неминуем. "О, Господи! - Подумал он, глядя на несчастную девочку. - Ну, чего же ты медлишь, Макс! Она же заслужила хотя бы милосердия." Он уже хотел сказать об этом Максу (Что-нибудь нейтральное, типа "Пора, ребята".), но его опередила Вика, гладившая длинными своими пальцами мокрый от пота белый лоб Лики ("А, кстати, почему она не кричит?" - Запоздало удивился Виктор).
   - Две минуты." - Сказала Вика сквозь плотно сжатые зубы.
   Виктор не стал спорить. Если Вика говорит "две минуты", значит две минуты. Он оглядел пространство вокруг них, и сразу же увидел Хельгу. Хельга лежала всего в трех метрах от Лики. Рядом с ней валялся сломанный пополам ВСК [Бесшумный снайперский комплекс ВСК-94]. Сама Хельга была тоже сломана, но заинтересовало Виктора другое. Он присел рядом с Хельгой и приподнял ее голову. Морщины уже почти исчезли с ее лица, кожа выглядела гладкой и упругой, исчезли жировые отложения на шее и подбородке. Виктор встал и быстро прошелся по помещению. Олафа он нашел быстро. Тот лежал на спине, сжимая в левой руке такую же игрушку, что и Хельга. Грудь его была разорвана. ("Это не пуля." - Понял Виктор. - "Это его кто-то из наших дам, своими нежными ручками, разделал."). Виктор не стал приседать и осматривать Олафа. Тут была та же картина. Все то же, все так же. Они оба зашли в процессе "возвращения" гораздо дальше, чем он. А ведь Виктор принимал свои таблетки регулярно, и начал первым. Или, нет? Они начали еще до того, как прозвучала тревога? Но у них не было таблеток! НЗ - это ведь НЗ, и весь НЗ хранится у координатора. Значит, фокусы в стиле Макса? Химия с алхимией, близнецы сестры? Или есть еще кто-то?
   - Пошли! - Вика уже стояла на ногах. Рядом с ней стоял Макс, положивший Лику себе на левое плечо ("Ну, да. Так он сможет стрелять с правой". - Отметил Виктор). Немаленькая Лика казалась сейчас маленькой и ... мертвой. Если бы не глаза, широко распахнутые глаза, глядящие в ад.
   - Надеюсь, вы знаете, что делаете. - Сказал он.
   - Не надо лишних разговоров, Виктор. Веди! - Вика была, как всегда, спокойна.
   Ну что ж, теперь начиналось самое интересное. У него был припасен козырь. "Сюрприз". - Подумал Виктор и двинулся в глубь здания.
   Старики хорошо знали, что делали, и когда вопрос касался секретности, не было такого средства, которое было бы им доступно, и при этом не задействовано. Они исходили из старой, как мир, но, от того не ставшей ошибочной, теории, что все яйца не кладут в одну корзинку. Ни какие мозговые блоки не могут полностью гарантировать сохранения тайны; ведь если кто-то придумал, как ставить блоки, другой может придумать, как их снять. До сих пор не придумали? Великолепно, но, возможно, проблема решается в данную конкретную минуту. А значит, продолжает действовать другое не менее древнее правило: каждый должен знать только то, что знать обязан. Остальное лишнее, и, более того, опасно. Информацию, с которой знакомы слишком много людей, сохранить в тайне невозможно. Поэтому только Смотрящий знал, что такое, на самом деле, Порог. Он один знал, где находится резервный борт. И только он один - координатор - знал, как до них добраться, точно так же, как и точные процедуры доступа. Но даже Смотрящий, которым с пятидесятого года являлся Виктор, не знал, что будет, если он неожиданно умрет, унеся тайну с собой. Его самого назначили координатором во время посещения Земли официальным представителем Легиона (рутинная инспекция, так сказать). Через пару дней после этого умер прежний координатор. Ну, а если смерть наступила неожиданно? Каков механизм дублирования? Ответов на эти вопросы Виктор не знал. Впрочем, это было не в его компетенции, но, главное, совершенно не важно сейчас. Важным было то, что тропа, которую оборудовали Олаф и Хельга, актуальной более не являлась. В запасе оставались, однако, еще шесть входов (о том, что за Порог, чем бы он ни был, на самом деле, ведет больше одной тропы, знал только координатор). Но сейчас на выбор тропы влиял не только фактор опасности уничтожения или захвата их группы. Теперь действовал еще один фактор. Время. Виктор не знал, что сделала Вика, и как она это сделала. Сейчас было не время задавать вопросы, но раз Лика лежит на плече у Макса, значит, у нее появился шанс. Виктор не был сентиментальным. Просто не мог им быть. Сентиментальным он быть перестал еще сто лет назад (не фигурально, а реально), война не приемлет сантиментов, но Макс был его другом ("И сколько у тебя осталось таких друзей, добрый человек?"), а Лика была членом команды, и раз у нее появился шанс, не использовать его Виктор просто не мог. За Порогом есть кое-какие лекарства, и еще кое-что можно добыть, и, если Лика проживет достаточно долго, что бы дожить до прорыва на борт ...
   - Сколько времени у нас есть? - Спросил он через плечо, когда они начали спускаться по служебной лестнице в подвал.
   - Часов восемь - десять. Не больше. И не хотелось бы, что бы девочка мучалась зря. - Вика сказала все, что считала нужным, и замолчала. Сейчас была очередь Виктора быть главным. Ну, что ж, теперь он знал, куда поведет свою команду. Была только одна дорога, которая выводила к Порогу меньше, чем за шесть часов.
   Следующие три часа прошли хоть и в беготне, но зато почти мирно. Двух орлов, которые охраняли выход из котельной, сняла Вика (бесшумный бросок, неуловимое движение рук, напоминающее какое-то па из индийского танца рук, и два хладных трупа на грязном бетонном полу котельной). На этом этапе, к удивлению Виктора, вполне чувствовался халтурный подход к делу, характерный для нынешней российской действительности ("Эх, нету на вас, голуби, Лаврентия! Но нам ли жаловаться?"). Впрочем, организаторы засады ничего не знали про Маски, а для Виктора и Макса, того, что было приготовлено, хватило бы за глаза.
   Машину захватил Виктор. Привычно уже вышвырнув, из остановившегося на красный Фольксвагена водителя, и заняв его место, он проехал всего сто метров, притормозил, впуская в машину Макса, с Ликой на руках, и Вику, и рванул вперед, не соблюдая никаких правил. Это был всего лишь рывок на отрыв. Очень скоро, он загнал машину в плохо освещенный переулок, и отсюда они побежали на своих двоих, под неожиданно начавшимся проливным дождем, через проходные дворы, слишком узкие и захламленные, что бы проехать по ним на машине. Потом Вика ускорилась, и, обогнав их, исчезла в темноте, но когда они добежали до выхода на очередную улицу, здесь их ждала заведенная машина. Ничего не спрашивая, Виктор сменил Вику за рулем, и погнал машину к Волкову полю, стараясь ничем не выделяться среди прочих немногочисленных автомобилей. До кладбища добрались без приключений. Даже если их противники ввели в действие какой-нибудь план перехвата, внимание их было сосредоточено на выезде из города, а не на внутригородских магистралях.
   На кладбище было темно и холодно. Дождь продолжал лить, не утихая. Ни Виктор, ни Макс в такой темноте ничего не видели, но Вика видела достаточно хорошо, что бы не дать им свалиться в какую-нибудь яму, или налететь на ограду или памятник, а Виктор чувствовал направление. Так что через пол часа они вышли туда, куда им и надо было. А здесь Виктору понадобилось только три минуты, что бы мысленно произнести все коды доступа, снять блокировку, и открыть "дверь".
   - Теперь, за мной. - Скомандовал Виктор, и первым сделал шаг за Порог. Порог ощущался им, вернее, воспринимался, как некая бесконечная во всех направлениях стена, возникшая перед ними, после снятия блокировки; стена, с широким и высоким неясной формы ... проломом? проходом? лазом? Виктор называл это дверью, но, при этом, знал, что кроме него ни стену, ни проход в ней не может увидеть или почувствовать никто. Такова была природа Порога.
   По ту сторону, все было абсолютно таким же, как и по эту. Здесь тоже было холодно и темно. Здесь тоже лил дождь. Не было только кладбища.
   - Где мы? - Спросила Вика, которая, должно быть, уже рассмотрела и опушку, и лес за спиной.
   - Секунду. - Попросил Виктор, лихорадочно повторяя процедуру активации "двери" в обратном порядке. В сущности, "дверь" закроется и сама, но, естественным образом, это занимает от четверти часа до сорока минут. Кто его знает, что может случиться за такое время? Береженого, Б-г бережет.
   "Дверь", наконец, закрылась; ничего не произошло, и Виктор перевел дух.
   - Вика, ты видишь дом?
   Сейчас, в ночной тьме, ставшей совершенно непроницаемой для взгляда из-за проливного дождя, увидеть дом могла только Вика. Но и Вика, насколько знал Виктор, видела лишь его общий абрис. На самом деле, дом был примечательный. Построенный более ста лет назад по проекту безвестного петербургского архитектора, он напоминал маленький охотничий замок, каким он представлялся в те давние годы русскому обывателю (высокая черепичная крыша, узкие высокие же окна со ставнями, ну, и прочие излишества, типа двух башенок над фронтоном). Строительная артель из провинции возвела причудливое, но добротное сооружение из дикого камня, кирпича, и стволов вековых сосен и дубов, которых в округе было немерянно. Строители не знали, естественно, где они находятся, и для кого строят дом, но сработали на совесть, так что дом простоял без капитального ремонта больше полу-столетия. В шестидесятом, генерал Суздальцев, в последний раз воспользовавшись, по крупному, своим служебным положением, пригнал сюда взвод военных строителей. Солдатики две недели жили на природе, вволю ели выловленную в речке рыбу и подстреленных в лесу кабанов, умеренно пили (Виктор выдавал наркомовские сто грамм плюс еще сто - за качество, а прикупить, понятное дело, было негде), и неспешно ("Солдат спит, служба идет"), без авралов и приключений, ремонтировали старый дом. Эти были уверены, что дом принадлежит какому-то большому генералу, что было, отчасти, верно, ведь Суздальцев и был генералом, или даже бери выше. Как бы то ни было, и эти, развращенные уже социализмом строители, поработали на ять. Когда Виктор был здесь в последний раз, в девяностом, он не нашел никаких, по настоящему, серьезных поломок, и ограничился косметическим ремонтом (покрасил, помазал, да проводку подновил), тем более, что на капитальный у него уже не хватило бы тогда сил.
   - Вика, ты видишь дом? - Спросил Виктор.
   - Вижу.
   - Веди нас к дому, но осторожно. Там забор из колючей проволоки. Ворота где-то напротив нас. Сразу за ними, слева, должен стоять грузовичок.
   - Вижу. Держитесь за меня.
   До ворот было не далеко - метров двести, не более. Когда они, наконец, достигли их, Виктор смог разыскать, лежащие здесь же у ворот, багры; обыкновенные багры, с помощью которых, они с Викой, сначала сдвинули блок колючки, открыв проход, а затем, пройдя внутрь, задвинули его обратно ("Надо, надо." - Ответил Виктор на не высказанный вопрос. - Волки тут водятся. И медведи.").
   - Теперь к дому. Дверь с этой стороны. - Виктор старался говорить спокойно, но на самом деле, он торжествовал. Первый раунд они выиграли. Не без потерь (он вспомнил лежащую на плече Макса Лику, безгласную, но страдающую), но они добрались сюда, а значит их шансы на то, чтобы убраться с планеты возросли неимоверно.
   Между тем, они добрались до двери, которая, как он и помнил, была не заперта. Впрочем, за десять лет, что прошли с последнего посещения "фазенды", дверь изрядно перекосилась, но у Виктора, вполне, хватало теперь сил, чтобы открыть ее, не прибегая к помощи Вики. За дверью в ящике, укрепленном на стене справа, находился распределительный щит. Нащупав три верхних тумблера, он опустил средний, молясь, чтобы нигде в проводке не возникло за эти годы обрыва или какого-либо иного дефекта, и, выждав пару секунд, опустил и левый. Мигнув, зажглась лампа над головой, осветив довольно просторное помещение прихожей, и Виктор снова перевел дух.
   - Сюда - Скомандовал Виктор, проходя вперед и показывая дорогу. Дверь, напротив входной, вывела их в большой холл с огромным камином, несколькими дверями, и лестницей, ведущей на второй этаж. Обставлен он был весьма разнообразной старой мебелью (сталинский ампир соседствовал здесь с ампиром конца девятнадцатого века, а модерн начала двадцатого с модерном хрущевским). Быстро пройдя холл по диагонали, Виктор распахнул одну из дверей и, щелкнув выключателем, зажег свет. Это была небольшая спальня с кафельной печкой, широкой кроватью, большим дубовым шкафом, столиком и двумя креслами. Виктор сразу направился к шкафу, распахнул створки и кивнул Вике:
   - Белье и одеяла здесь.
   - Макс, - Обернулся он к Максу, прижимавшему к груди сотрясаемую конвульсиями и, по прежнему, безгласную Лику (смотреть на это было страшно), - Уложишь девочку, займись печкой. Дрова в сенях.
   Он взглянул на лужу, образовавшуюся под их ногами, и добавил:
   - Тряпки там тоже есть. Я скоро вернусь.
   Он вышел и, уже бегом, направился обратно в сени. Выскочив на улицу, под дождь, он сориентировался по памяти, и, по-прежнему, ничего не разбирая в плотном сыром мраке, осторожно пошел к бункеру. Собственно, единственным признаком присутствия здесь пришельцев из космоса и был бункер, вернее, даже не сам бункер, а то, что в нем находилось. Сам бункер был построен из бетона, не более качественного, чем тот, из которого был построен в свое время питерский Большой дом. Но внутри бункера находилась весьма продвинутая машинерия: атомный генератор; насос, качавший воду из реки; система фильтров, через которую эта вода проходила; и канализационный коллектор дома. Впрочем, все это работало в автономном режиме, и Виктора сейчас, совершенно, не интересовало.
   Как ни был он осторожен, но стальная дверь бункера встретила его ощутимым ударом в лицо ("Старость не радость." - Подумал он грустно. - "Это ж надо, не ощутить приближения преграды!"). Виктор постоял секунду, успокаивая дыхание, и начал мысленно артикулировать форму допуска. Раздался щелчок, означавший, что замок отключен, но входить Виктор не спешил ("Поспешишь, людей насмешишь. Так, блин, насмешишь, что живого места не останется"). Теперь надо было отключить механизм самоподрыва, срабатывающий на несанкционированное проникновение. Снова, пункты, и коды, которые надо продумать медленно, четко, зрительно представляя себе каждый знак в формуле. Еще один щелчок, и Виктор, наконец, смог войти в бункер. Ничего интересного в тесном, но ярко освещенном помещении не было. Все свободное пространство между машинами, одетыми в глухие керамические кожухи, и трубами было занято ящиками с оружием, которого Виктор натаскал сюда в разные годы не мало, но и оружие его сейчас не интересовало тоже. Оружия было полно и в самом доме. Обойдя генератор, Виктор открыл небольшую дверцу в корпусе очистной системы, и достал оттуда контейнер с аптечкой и ранец с аварийной укладкой. Затем, протиснувшись между генератором и баком накопителя, добрался до холодильника. Рядом на трубе висело несколько дерюжных мешков, в один из которых он и стал перекладывать содержимое холодильника.
   Холодильник был не стандартный. Делать такие не научились еще ни немцы, ни американцы. И все равно, даже с поправкой на выдающиеся его качества, часть продуктов употреблению уже не подлежала, но разбираться с этим Виктор сейчас не мог. Он быстро отобрал несколько банок мясных консервов, добавил канистру оливкового масла, пару упаковок галет, запаянные банки с кофе, чаем и сахаром; и смахнул в мешок, не разбираясь, коробку с пакетиками сублимированных каш, соков, и супов. Теперь настала очередь лекарств. По сравнению с тем, что содержала полевая аптечка, все достижения мировой фармакопеи были лепетом новорожденного, но, с другой стороны, и эти жалкие потуги земной химии могли оказаться не бесполезны в их случае (Случай. Он снова увидел внутренним взором мертвое лицо Лики, и у него сжалось сердце.). Он быстро, но внимательно отобрал и сложил в пустую коробку все обезболивающие и наркотики, которые у него были, бросил туда же наиболее сильные антибиотики, глюкозу, витамины. К сожалению, у него было всего три системы для внутривенных вливаний, правда, где-то между оружейных ящиков должна была стоять целая коробка одноразовых шприцов ("Успеется. Не до них, сейчас." - Подумал он, смахивая упаковки со шприцами, оказавшимися в комплектах с лекарствами, в свою коробку).
   Закончив с этим и запихав коробку в мешок, он так же быстро, как бежал сюда, побежал обратно. Закрывать бункер было не надо, запоры срабатывали автоматически, как только в помещении не оставалось живых людей. Судя по часам, на которые он автоматически взглянул, вбежав в дом, отсутствовал он всего ничего - 20 минут. В холле Макс закладывал дрова в камин. Оглянувшись через плечо на Виктора, он спросил ровным голосом:
   - Угля у тебя тут нет, случайно?
   - Случайно, есть! - Крикнул Виктор на ходу. - В подвале. Подожди, я сейчас!
   Он вбежал в спальню. Лика лежала на кровати, накрытая несколькими одеялами, рядом с ней сидела мокрая Вика и гладила ее лицо. Печь была уже затоплена (и когда Макс только успел?), но в комнате было, по-прежнему, холодно.
   - Вот! - Выдохнул Виктор, выставляя на столик контейнеры с укладкой и аптечкой, и коробку с лекарствами. - Все, что есть. Что-нибудь еще?
   - Да. - Откликнулась Вика, не оборачиваясь. - Горячая вода. Много. И найди мне что-нибудь сухое, переодеться.
   - Мигом, сударыня. - Виктор попытался щелкнуть каблуками, но мокрые ботинки издали только какой-то чавкающий звук.
   Он пожал плечами и вышел из комнаты. Макс уже справился с камином - среди хитро сложенных пирамидкой дров пробивались первые робкие язычки пламени - и ждал его, стоя лицом к двери. Лицо его ничего не выражало, но вид у него был тот еще. Виктор хотел сказать что-нибудь ободряющее, но вышло, как выходило всегда в последние годы: умный поймет, а дураку, не надо.
   - Пошли, Терминатор, покажу, что в хозяйстве имеется. - Сказал он и направился к двери под лестницей. Там находилась кухня. Войдя в нее, Виктор поставил мешок с продуктами на стол, и обвел рукой помещение, как бы предлагая Максу ознакомиться с наличными удобствами.
   - Вот, мон дженераль, ознакомьтесь и распишитесь. Кухня одна, плита одна ... - Он махнул рукой, и добавил:
   - Уголь там. - Он кивнул на узкую дверь в дальней стене. - Давление в трубах должно уже подняться, так что вода есть. Синий кран - холодная, а красный ... ну, ты понял. Вика просила много горячей воды.
   Виктор распахнул нижнюю дверцу большого кухонного шкафа.
   - Вот, два ведра. В мешке еда. Хозяйничай, а я пойду искать сухую одежду.
   - Извини, Макс. - Добавил он, выходя. - Я не командую, просто ...
   - Достаточно, Федя! - Рокотнул Макс. - Давай, лучше, тащи одежду.
   Виктор кивнул и пошел обратно в холл, по лестнице вверх, и по коридору второго этажа в самый конец, к двум комнатам, служившим ему складом. Только сейчас, Виктор почувствовал, как замерз. На улице было холодно, в доме тоже. Воздух был застоявшийся, пыльный, и холодный. Знобкий.
   Дом простоял пустым почти десять лет, и, было очевидно, что от них троих потребуются не малые усилия, чтобы привести его в божеский вид. Тем более что на улице стояла уже осень. О проветривании, в такую погоду, не могло быть и речи, но вот протопить, согреть дом, было вполне реально. Дров должно было хватить, в сарае за домом лежали дрова, колотые чуть ли не в тридцать восьмом году. "Пожалуй, что и с тридцать седьмого еще остались." - С удивлением понял Виктор.- "Были бы коньяком ...". Он остановился, и хлопнул себя ладонью по лбу. - Ну, ты и склерозник, Виктор Викентиевич!" Он вспомнил сейчас про бочонок армянского коньяка, которому было 20 лет еще в сороковом, когда он его сюда притащил. В последующие годы было не до того, и коньяк остался стоять в подвале.
   Виктор покачал головой, то ли сокрушаясь, то ли впечатляясь и предвкушая. Вероятно, в его жесте было и то и другое.
   "Да," - Прикидывал он, направляясь дальше,- "Прогреть дом. Это в первую очередь. Уборку сделаем завтра, ну там, полы помыть, пыль вытереть... И на охоту кого-нибудь снарядим. Меня, например. Вика не сможет, а Макс не захочет." Он дошел, наконец, до своего импровизированного склада, включил в комнатах свет, и огляделся, вспоминая, где и что лежит.
   Последний раз он был здесь в девяностом. Он тогда остро почувствовал наступление настоящей старости. Силы уходили, а смены все не было. Визиты оттуда, вообще, прекратились. Никто не появлялся уже лет двадцать. Казалось, о них забыли, но он то свой долг не забыл. Кто их знает, небожителей, может они еще лет пять не прилетят, или десять, а новому координатору все с нуля начинать придется. И тогда он решил сходить за Порог в последний раз.
   Времена были уже рыночные, и Виктор воспользовался финским маршрутом. Выехать в Финляндию, даже по фальшивому паспорту, было не сложно. Сложнее, оказалось, угнать грузовик. Возраст уже давал себя знать, но, все-таки, ему удалось провернуть всю операцию, не засыпавшись. Воспользовавшись одним из своих старых закордонных счетов, он закупил все самое лучшее, из того, что удалось найти за три дня пребывания в Хельсинки. А лучшими, в его случае, были продукты и товары, подходящие для длительного хранения. Для еды и лекарств у него был все-таки холодильник, а вот одежда, обувь, постельное белье и одеяла должны были лежать, возможно, что и долгие годы, в не отапливаемом помещении. Та еще задачка. Хорошо, хоть, что в доме не было проблем с грызунами и насекомыми.
   В конце концов, собрав свои покупки на одном из товарных складов, и условившись со сторожем (деньги заставляют людей совершать совершенно невероятные поступки), что заберет товар после полуночи, Виктор угнал этот гребаный грузовичок, который ржавеет теперь рядом с воротами, и, загрузившись, успел таки прорваться за Порог, раньше, чем его начала разыскивать полиция. Этот висяк, вероятно, все еще омрачает отчетность финской полиции, потому что старичок, которого они искали (или не искали), вышел из-за Порога спустя две недели недалеко от Луги, и вернулся в Питер на электричке.
   Ну, что ж, беглая инспекция, в ходе которой Виктор, к своему удивлению, обнаружил невесть, как и когда попавший на полку со свитерами маузер в деревянной кобуре; так вот, инспекция показала, что дела обстоят много лучше, чем можно было ожидать. Виктор наскоро отобрал три комплекта зимних спортивных костюмов, свитера, шерстяные носки, и даже комплекты белья, правда, мужского ("Простите, дама Виктория, но придется потерпеть".). Труднее, оказалось, найти подходящую обувь, но и с этим он, в конце концов, справился, обнаружив сначала, целый мешок домашних тапочек, а потом и коробку с кроссовками Nike. Нагрузившись этим весьма ценным, по нынешним грустным временам, имуществом, он уже хотел вернуться к друзьям, но в последний момент прихватил еще и маузер.
   - Смотрите, генерал, что у меня есть! - Крикнул он в открытую дверь кухни, где возился с кастрюлями и прочим кухонным хламом Макс. Там, в кухне, плавали клубы пара, гудел огонь в печи, лилась из кранов вода, гремела посуда.
   Макс, сбросивший мокрые рубашку и куртку, огромный, взлохмаченный, выглянул из двери.
   - Железку оставь себе, а за одежду спасибо. - Бросил он Виктору, подходя и забирая из его рук одежду. Положив одежду на перила лестницы, он, не тратя больше времени на разговоры, сбросил уже расшнурованные высокие ботинки и стал стягивать кожаные штаны. Виктор секунду понаблюдал за тем, как играют вновь налившиеся силой мускулы старого друга, а потом, швырнув маузер на один из диванов, стал тоже раздеваться прямо тут же, посреди холла.
   - Вообще то, не мешало бы принять душ, а потом уже надевать сухое. - Сказал он, стягивая через голову рубашку. Мокрая рубашка липла к телу, и готова была скорее порваться, чем сняться.
   - Что? - Макс уставился на Виктора, даже не натянув до конца спортивные штаны, которые, судя по всему, были ему маловаты.
   - Что ты сказал? - Макс все-таки натянул штаны, но смотрел на Виктора с каким то странным выражением.
   - Я сказал, что глупо переодеваться, не приняв горячей ванны. Ну, ты знаешь, принять ванну, выпить чашечку кофе ... - Мечтательно закатил глаза Виктор. - Кстати, ...
   Но договорить он не успел. Макс его прервал новым странным вопросом:
   - Тут есть ванна?
   - Конечно. И не одна, а что?
   - А для какого беса, я тогда ношу воду ведрами?
   Виктор еще ничего не понимал, но чувствовал, что в чем-то он все-таки прокололся.
   - А зачем, вообще, столько воды? - Спросил он.
   - Лику помыть и согреть. Где эта твоя ванна?
   - Вот ведь ... - Виктор не договорил, он понял, что, забегавшись, упустил из виду тот простой факт, что кроме него, никто здесь не знает, что тут есть, а чего нет. То есть, он вроде имел этот факт в виду с самого начала, но вопрос с горячей водой понял дословно, не вникая в его истинный смысл.
   - Прости. - Сказал он виновато. - Забегался. Вот. - Он подошел и открыл дверь в стене, противоположной камину. За дверью открылся короткий коридор с еще двумя дверями, одна напротив другой. - Вот. Удобства. Черт! Туалет и ванна.
   И завертелось колесо, по новой. Кухонные дела были временно приостановлены. Макс мыл и чистил ванну, а Виктор лазил по подвалу в поисках жаровен. Потом уже Макс пересыпал в жаровни угли из печки и камена и таскал их в ванную, а Виктор и Вика копались в залежах одежды в поисках пижамы или рубашки для Лики и вообще женской одежды. Еще потом, Вика ушла в ванну, сначала сама, а потом и с Ликой, и теперь уже Виктор крутился на кухне, а Макс приводил в порядок Ликину комнату, и так далее, до тех пор, пока Виктор, к удивлению своему, не обнаружил себя стоящим под душем.
   Горячая вода лилась на него сверху тугими струями, стекала по голове и плечам, согревала грудь и спину, бежала ручьями по рукам и ногам, собираясь в маленькое пока, но быстро понимающееся озерцо, вокруг ступней. Вот ведь, как мало, иной раз нужно человеку, что бы почувствовать радость жизни. После скоротечного, но крайне напряженного боя, беготни по городам и весям, нервов, дождя и холода, влезть в ванну, встать под горячий душ, и стоять так, ни о чем не думая специально, ни о чем, не заботясь, а только наслаждаясь жидким теплом, падающим на него сверху.
   - То ли еще будет! - Пропел Виктор в предвкушении, вспоминая заветный бочонок, тихо стоящий в дальнем уголке обширного подвала. - То ли еще будет, ой, ёй, ёй!
  
   Глава Пятая. Вечер вопросов и ответов.
   "Голод не тетка", как говорят издавна в России, а при их нынешнем обмене веществ, и, подавно, испытание не из приятных. А если добавить к этому еще и события этого долгого дня, начавшегося перелетом из Мюнхена в Санкт-Петербург, и закончившегося, фигурально выражаясь, авральным Дюнкерком под проливным дождем, то, понятно, что процесс поглощения горячей пищи, обедом или, скажем, ужином, назвать было трудно. Они просто ели, быстро и молча, насыщая свои расстратившие слишком много энергии организмы. Но всему когда-нибудь приходит конец. Пришел конец и этой маленькой, но славной битве за жизнь.
   Отодвинув, пустую тарелку, Виктор встал, прошел в кухню, спустился в подвал, и извлек из-за ящика, с давно пришедшими в негодность батареями для армейской рации, китайский двухлитровый термос. Вернувшись в холл, он молча отвинтил крышку термоса, вытащил пробку и торжественно разлил в хрустальные бокалы ("Богемия, не что-нибудь!") жидкость цвета крепкого чая, от которой тут же поплыл в прогревшемся воздухе такой аромат, что и Макс и Вика, и без того удивленные его поведением, воззрились на Виктора уже в полном изумлении.
   - Прошу вас, Die Damen und Herren! Напиток богов! - Объявил Виктор. - Нектар! Ну же, пейте!
   Макс взял бокал, поднес к носу, втянул в себя фантастический запах, и уже не сомневаясь, пригубил. Вика и Виктор смотрели на него с интересом. Макс покатал жидкость во рту, проглотил, поднял брови и сделал еще один, гораздо более объемный глоток.
   - Ну? - Не утерпел Виктор. Он желал знать, какое впечатление произвел его "сюрприз" на знатока. Сам он уже успел глотнуть, когда наполнял термос из заветной бочки, и мнение его можно было выразить только одним иностранным словом excellent.
   - Ну?
   - Сколько лет этому чуду? - Вопросом на вопрос ответил Макс, а Вика, увидев выражение его лица, тоже сделала глоток, и так же, как ранее Макс, удивленно подняла брови. Или потрясенно? Может быть, и так.
   - Ха! - Ответил им Виктор, торжествуя. - Это чудо, дамы и господа, называется Самтрест, и ему в этом году исполнилось 80 лет.
   Он был доволен произведенным эффектом, и этого не скрывал.
   Теперь выпить мог и сам Виктор. Он с наслаждением сделал глоток, ощутил во рту терпкий аромат старого коньяка ("Коньяк, коньяк! Не торговать везем." - Усмехнулся он в душе), и добавил второй глоток вдогонку первому. Виктория тоже отпила из своего бокала, а Макс принес с каминной полки, сохшие там сигареты, и закурил.
   - Ну, что, приступим? - Спросил он, затянувшись и выпустив дым.
   - Да, пожалуй. - Согласился Виктор, покосившись на молча кивнувшую Вику, и отставив бокал, сказал:
   - Властью данной мне, как координатору, объявляю вечер вопросов и ответов открытым. И первый вопрос у меня к тебе, Вика, ...
   - Ты спешишь. - Не дала ему закончить Вика, тоже отставляя бокал в сторону. - Мы не определились с субординацией.
   Субординация. Слово прозвучало, как сигнал тревоги, и Виктор, прислушавшись к себе, понял, что Виктория права. "Как же это я?" - Удивился он. - "Ведь, это же первое дело. Дружба дружбой, а ...".
   - Согласен. - Сказал он вслух, и продолжил, перейдя на Ахан-Гал-ши [Ахан-Гал-ши - охотничий язык; один из трех официальных языков аханской империи.]:
   - Объявляю военное положение. Параграф Три. Золотой горн: Сбор на большую охоту. Бронзовый рожок загоняющего: вижу атра, нуждаюсь в помощи. Параграф семь. Все способные носить оружие. Серебряный рожок наблюдателя: пожар в степи.
   - Принято. - Откликнулся Макс.
   - Принято. - Подтвердила Вика.
   Виктор прислушался к себе, понял, что все идет верно, и продолжил:
   - Предъявляю полномочия. Я, Скользящий, второй второй Правой руки. Доступ: серебряные двери. Ключи: рука - семь - двенадцать - меч - костер - два - крючок - восемь - лоно - четыре ноги.
   Вика еще раз кивнула. Лицо у нее было строгое, глаза, казалось, следили за его, Виктора, артикуляцией.
   - Подтверждаю идентификацию. - Сказала она. - Я, Ночь, первая вторая Сердца. Доступ: серебряные двери. Ключи: фаллос - двенадцать - двадцать семь - восемнадцать - четыре ноги - глаз - солнце - река - пять - лоно.
   Слова прозвучали быстро, но отчетливо. Виктор почувствовал, что с Викторией он может говорить теперь обо всем. Ну, почти, обо всем. Ограничений, считай, не осталось, да он и не ожидал ничего другого. Оставался Макс, и они оба, он и Виктория посмотрели на него.
   - Подтверждаю идентификацию. - Кивнул Макс. - И объявляю, что я, Луч, первый второй Глаза. Доступ: серебряные двери. Ключи: трезубец - семь - фаллос - уста - девяносто два - четыре - ладонь - река - тридцать три - серп.
   - Подтверждаю. - Автоматически произнес Виктор, почти синхронно с таким же "подтверждаю" Виктории. Он перевел удивленный взгляд с нахмурившегося Макса на невозмутимо посмотревшую ему в глаза Вику.
   - Ты знала. - Сказал он уверенно. - Ну что ж, я то полагал, что старшая среди нас ты, Вика, но дела это не меняет. Прошу вас, господин Начальник Охоты.
   Макс нахмурился еще больше, но паузу не затянул ни на одно лишнее мгновение.
   - В силу принадлежащих мне полномочий, - Начал он. - И в силу чрезвычайных обстоятельств подтверждаю Военное положение, и присваиваю ему индекс Пожар в степи. Объявляю о формировании автономной оперативной группы "Стрела Айна-Ши-На". Коды: меч - луна Айна-Ши-На - лоно - рука - серп - мертвая голова - фаллос. Отменяю любые ограничения на обмен информацией внутри группы. Назначаю первым загонщиком Скользящего второго второго Правой руки. Все.
   Удивил. Два раза подряд за одну минуту. Ну, Макс, нет слов, одни буквы. Сначала выясняется, что старый друг ... кто? По земной табели о рангах, пожалуй, что и генерал армии. А потом этот генерал армии назначает его, скажем, генерал майора, командиром группы в которую сам и входит.
   - Принято. - Сказала Виктория, и потянулась к своему бокалу.
   - Принято. - Как эхо, вторил ей Виктор.
   - Примите мои поздравления, Загонщик. - Откровенно усмехнулся Макс. - Кстати, господин Загонщик, сигарет вы, случайно, не припасли?
   - Случайно припас. - Автоматически ответил Виктор. - Но за качество не отвечаю. Десять лет здесь лежали. Почему, все-таки я?
   - Потому, что ты спецназ, а нам сейчас главное выжить, все остальное в рабочем порядке. - Переходя на русский, ответил Макс и сделал глоток, опустошивший его бокал. - Сказочный напиток, Федя. Уж, казалось бы, чего я в жизни только не пил, но такого, пожалуй, и не припомню.
   Он взял термос плеснул себе, и вопросительно посмотрел сначала на Вику, а потом на Виктора. Виктор с готовностью протянул свой бокал, и Вика тоже, допив оставшийся коньяк, протянула Максу свой.
   - Вернемся к нашим баранам. - Сделав очередной глоток, повернулся Виктор к Виктории. - Вика, что с девочкой?
   - Плохо. Но, возможно, не смертельно.
   Виктор даже не услышал, а почувствовал выдох Макса, и попросил:
   - А поподробнее?
   - Подробнее ... - Вика чуть подняла верхнюю губу, обнажая крупные белые зубы. - У нее поражена нервная система и практически все внутренние органы, порваны связки, общий сепсис ... Но Маска уцелела, и это ее шанс. Мне удалось подзарядить ее Маску, Маска поддерживает работу внутренних систем, или выполняет ее вместо них, и пытается регенерировать, что можно.
   - Постой, постой! - Вклинился Макс. - Но это же не возможно! Полностью разрядившаяся Маска дезинтегрируется ...
   - Верно. Но мне удалось задержать процесс.
   - Вика, - Осторожно спросил Виктор. - Что значит, тебе удалось задержать процесс? Что ты сделала?
   - Вы не поймете. Это ... Это не объяснить словами ... Скажем так, я могу делать некоторые вещи, которые невозможны. - Она подняла руку, останавливая новые вопросы. - Это не секрет Легиона, это мой секрет. Личный. И я прошу вас сохранить эту информацию при себе. - Твердо закончила она, поочередно посмотрев каждому из них в глаза.
   Виктор был удивлен ("Ну, и сколько раз я еще буду удивляться сегодня?"), но привычно вял себя в руки, и кивнул.
   - Твои тайны, твои. - Сказал Макс.
   - Принято. Так вот, я сделала, что могла, остановила процесс распада Маски, и поддержала девочку. Немного, но этого хватило. Сейчас я дала ей наркотики, и она спит. Маска работает. Естественно, внутривенное питание: глюкоза, витамины. Антисептики и регенеранты из нашей аптечки, и местные антибиотики ... Может быть, что-нибудь и получится.- Она пожала плечами, впервые позволив себе эмоциональный жест.
   - Спасибо. - Сказал Макс. - Я твой должник.
   - Я запомню. - Как всегда, спокойно, ответила Вика.
   - Извини, Вика, - Не удержался Виктор. - Еще один вопрос. Все-таки, что это такое? Ну, то, о чем ты говорила.
   Вика молчала, вероятно, решая, отвечать, или нет.
   - Не знаю, как сказать. Сила? Что-то такое. - Сказала она, наконец. - У нас это иногда встречается. Не часто, но встречается. Но, я повторяю, это секрет моего народа, и я требую сохранения тайны.
   - Какого народа? - Вот теперь Виктор был потрясен по настоящему.
   - Ты, что, не знал? - Макс был тоже удивлен, но совсем по-другому.
   - Что я, блин, должен был знать?
   - Я не человек, Федя.
   - Не человек? А кто, тогда?
   - Я той'йтши.
   - Но, Вика, я, что никогда не видел той'йтши?
   - Мне сделали очень сложную пластическую операцию, а физиологически между нами различий нет ... Почти.
   - Чем дальше в лес, тем больше дров! Может и ты, Макс, тоже скрытый двир, или кумх?
   - Нет, Федя, я всего лишь старочешский еврей. Увы.
   - Извини, Вика, за эмоции, но сама понимаешь ... Сколько лет мы знакомы? Я и не почувствовал ничего.
   - А ты и не должен был. - Улыбнулась Виктория. - Меня хорошо готовили. Успокойся, пожалуйста.
   - А я и не волнуюсь. - Ответил ей Виктор в раздражении. - Ну, и что теперь? Займемся разбором полетов и стратегическим планированием?
   - Нет. - Покачала головой Вика. - Мы сегодня слишком устали. Времени у нас будет еще достаточно. Или нет? Лике нужно, как минимум, три недели, чтобы стать транспортабельной. Если вообще ... Отсюда, три вопроса: Где мы находимся? Как долго мы можем здесь быть? И как мы сможем выйти?
   - Хорошие вопросы. - Поддержал Вику Макс. - У меня только дополнительные недоумения по поводу первого вопроса. - Он вытащил из кармана штанов и последовательно выложил перед Виктором обрывок старой пожелтевшей газеты, такую же выцветшую картонную коробочку из-под каких-то лекарств, и старую эбонитовую самописку. - Может быть, ты нам объяснишь, Федя, что все это значит?
   Виктор взял со стола авторучку, повертел ее в пальцах, рассматривая. Ручка, как ручка. Ничего особенного, казалось бы. Такие выпускали в Союзе в конце тридцатых, вот только, внимательный человек заметил бы, что эта конкретная самописка выпущена, согласно литой надписи на эбонитовом корпусе, на московской фабрике имени товарища Блюмкина; заметил бы и сильно задумался над странной сей оказией. "Вот, что значит, профессионал!" - С уважением подумал Виктор, рассматривая, бог весть где завалявшуюся безделушку. - "Да, талант не пропьешь!". Он перекинул авторучку заинтересованно наблюдавшей за ним Вике, но Виктория, конечно же, ничего интересного в диковинке не нашла, подняла удивленно бровь, и вопросительно посмотрела на Макса, как бы спрашивая "ну, и что здесь не так?". И то верно. Что ей до всего этого? Такие персонажи как Яша Блюмкин могли интересовать только их, двух старых коминтерновских козлов, пол третьей жизни угробивших на борьбу за светлое будущее человечества. А Вика ... дама Виктория Хаттингтон сибаритствовала в иных краях, вращалась в другом обществе. Вот о дружке своем интимном, Уинни, она бы с удовольствием поговорила, и много чего интересного, надо полагать, порассказала бы.
   Виктор со скептической улыбкой, относившейся однако не к Вике, а к ним двоим ("И чего не живется людям? Ищут, блин, сложностей на собственную задницу.") просмотрел бегло газетный обрывок. Бумага пожелтела, печать выцвела, но прочесть текст было еще можно. Взгляд привычно пробежался по строчкам. Сверху вниз. Отчет об антифашистском митинге трудящихся города Свердловска. Газета, по-видимому, Правда, а год, надо думать, 1939 ("Ну, да! Перед самой войной, или сразу после начала ..."). И все бы ничего. Обычный отчет, об обычном для того времени митинге, но если верить отчету, собравшиеся встретили бурными аплодисментами заявление замнаркома обороны маршала Муравьева о том, что фашизм не пройдет, враг будет разбит, и победа будет за нами. И ведь, что характерно, не однофамилец какой-нибудь, а тот самый Михаил Артемьевич, который, произнес на митинге правильные эти слова. Как в воду глядел. Не прошли. Были разбиты. И была победа. Была.
   Виктор отложил бумажку, сделал глоток из бокала, переждал секунду, наслаждаясь букетом, вытащил из покореженной пачки сигарету, закурил, и только после всех этих нарочито неспешных действий, заговорил:
   - Отвечаю по пунктам. Где мы? Мы, las seЯoras y los seЯores, находимся за Порогом. Dass die Schwelle ist? [Что есть Порог? нем.] Он ист ...
   - А без этого, никак нельзя? - Поморщился Макс, тоже закуривая. - Ты уверен, что у тебя есть сигареты?
   - Сказал уже. Есть.
   - Тогда, продолжай, пожалуйста.
   - Продолжаю. Мне никто ничего не объяснял. Назначили в пятидесятом координатором и передали вместе со всем прочим и это место. Где оно находится, что за место, как и почему, не объяснили. Сказали, мол, место пустое, ничейное. Людей нет и не будет, а зверья полно. И все!
   Виктор покачал головой, вспоминая передачу полномочий.
   - Вообще то, я спросил. Но они сказали, что это не важно. - Он снова отпил из бокала. - Только я тогда уже кое-что знал. Наши небожители меня ведь не спросили о том, что я знаю или не знаю, а я первым к старшим по званию обращаться не приучен.
   - Подожди, Федя. Что значит, знал? Откуда? - Вика была удивлена.
   - Откуда ... До меня смотрящим был один дяденька, который в отставку ушел, когда мы только вербовались. Жил он, Вика, вроде тебя, в Европах. Красиво жил, и дожил до того, что в России советская власть, и граница на замке.
   - Я так понимаю, что вход не один, или нет?
   - Правильно понимаешь, Макс. Их шесть. Шесть входов, и только один по ту сторону границы. - Виктор с удивлением обнаружил, что совершенно спокойно раскрывает сейчас служебные тайны, и никакие блоки ему не мешают. - Вот, старичок и запаниковал, и, как я сейчас понимаю, сумел убедить себя в необходимости частичного раскрытия секрета настолько, что доверил мне код доступа и один из входов. Ну, а я, соответственно, присматривал за домом, осуществлял снабжение, и был готов, если потребуется, открыть окно на границе. Вот этого, как раз, и не потребовалось. Зато ... - Виктор вспомнил сейчас то время, как будто, это происходило вчера. Даже эмоции свои вспомнил. Горечь в душе. Разочарование. Тоска.
   - В тридцать седьмом я вернулся ... Ты, Макс, не захотел, а я ... Ну, ты понимаешь. Я как раз из-под Уэски, весь из себя в боевом угаре, и сразу в Москву. А там мясорубка такая, что в пору вспомнить незабываемый тысяча девятьсот восемнадцатый год. Метут всех. Пленумы, тройки, митинги. У Коли глаза безумные, а вместо крови морфин, растворенный в алкоголе. Слуцкий ... Вот мужик был. Асс! Он мне ничего не сказал, только в глаза посмотрел, и я все понял. Рванул в Питер. Под Лугой есть вход, через него я сюда и выскочил. И застрял я здесь надолго. Только в сороковом вылез тихонько, и по старой ксиве (Вика встрепенулась, услышав незнакомое слово) ... Это документы, Вика. Были у меня документы заготовлены, вот по ним и легализовался. Ну, да это к делу не относится. А вот, что относится, так это мое здесь пребывание. Вы поймите, - налей и мне, Макс - я сюда не на день, не наделю попал. Застрял надолго. Еда здесь была - я, как раз, в тридцать пятом запасы обновил - так что с этим проблем не было. Опять же, зверья здесь немерянно: хоть каждый день охоться. Кабаны, олени, лоси, зайцы всякие, но скука смертная. Необитаемый остров помните? Вот оно самое, что у того Силкирка, только с комфортом. И стал я, от нечего делать, думать, что же это за место такое, и где оно все-таки находится? Если по звездам судить, Северо-запад. Километров двести, не больше от Новгорода. Ну, сходил я в разведку. Карта тут завалялась старая, еще от империи российской осталась, я по ней и пошел с компасом. Поверите, четыреста верст отмахал, и никаких следов цивилизации. Ни, тебе, железки, ни шоссе, ни дорожки раздолбанной какой, местного значения. Ничего. Ни городов, ни сел, ни линии телеграфной. Пусто. Дикая природа и все. Вернулся, как б-дь в родительский дом. Блудный сын, советского разлива. Но ведь я не мальчик. Кое-чего в этой жизни понимаю. Деревья, зелень, зверье - все наше, родное. Все типичное, именно что для Северо-запада. И климат. Значит что?
   - Ты хочешь сказать, что это параллельный мир? - С интересом спросила Вика.
   - Ну, была у меня такая мысль. Но ты, Вика, подожди. То ли еще будет! Фентази у нас было ...
   - Какое фентази? - Не понял Макс.
   - А такое! Вот тут дама Виктория оказывается маг, у нас, и волшебник, а ты говоришь! Так что фентази у нас было. Sciense Fiction тоже. Вся наша жизнь, можно сказать, одна сплошная научная фантастика. А теперь, следите за руками, будет у нас die alternative Geschichte [альтернативная история. Нем.]. - Виктор довольный произведенным эффектом, откинулся на спинку стула и от души засмеялся. Потом пополоскал рот коньяком, наблюдая с торжеством за выражением лиц Макса и Вики, и, наконец, решил, что пора бы и продолжить:
   - Я время от времени лазил обратно. Осторожненько, как мышка ... высунусь послушаю радио, и обратно. И вот, как-то раз - я, выпивши, был, если честно - ошибся в кодах доступа. Гляжу, а стена не там, где надо, и не такая. А! Вы же не знаете. Когда артикулируешь код доступа, видишь Порог. Не Порог, конечно, а что-то такое ... типа стены или преграды, а в ней пролом, дырка, ну, так примерно. Понимаете? И вот вижу эту дурацкую стену, а она не там, то есть, не так расположена. Не объяснить это словами, только знаю, не то. Но пролом то есть! Я и влез. И опять же, с той стороны ... Ну, то есть, под Лугой, это полянка в лесу. Здесь опушка. А там ... там тоже опушка, речка, очень, похоже, но сразу видишь - не то! Другое. Послушал я радио, и чуть с ума не свихнулся. Как в бреду. Сижу, слушаю, и тихо еду крышей. Я, ребята, ту ночь, как сейчас помню. Это была передача из Питера ... Я, сначала, не вник, а потом слышу, что-то типа, товарищ Свердлов посетил верфи Балтийского завода, и поплыл. Какой, на хрен, Свердлов, если он уж сколько лет, как покойник? Все, все, Макс! Подробности письмом, и в другой раз. По факту, Вика права. Это все параллельные реальности, или еще как, но суть от того не меняется. Я так полагаю, мы сейчас находимся на Земле, только, на другой Земле, где людей отродясь не было, или вымерли, к чертовой матери, как мамонты. Мамонты, кстати, здесь не вымерли. Я, когда к Новгороду шел, встретил пару. Здоровые, что твои лоси! Так вот, это параллельная земля. А есть и еще одна. Это на твои недоумения, Макс, ответ. И на той земле все как у нас, но с двумя существенными различиями, или тремя. Первое: они на четыре года, примерно, от нас отстают по времени. Сейчас у них, стало быть, девяносто шестой. И второе: Каплан не промахнулась, то есть, как я понимаю, не то, чтобы Фаня могла попасть, но боевики Феликса Эдмундовича работу выполнили не так топорно, как у нас. И все пошло по-другому. Там у них рулили Свердлов и Дзержинский, и примкнувшие к ним Фрунзе и Троцкий со Смирновым. То есть, все как один местные кадры. Даже Лев Давыдович, как бы свой - председатель Петербургского совета, не кот насрал. А кстати, Макс, угадай, чем он у них особенно знаменит?
   - Если спрашиваешь, значит, что-то совсем особенное.
   - Бинго! Он у них творец новой экономической политики и теоретик социалистической экономики в эпоху капитализма!
   - Ты серьезно?
   - А, то! У них, Макс, другой социализм, хотя черного кабеля ... ну, ты понимаешь. Создателей Красной Армии там, кстати, трое, как отец, сын, и дух святой: Фрунзе, Лашевич, и ... , в жизнь не угадаешь! - Муравьев! Свердлов все больше в советах, Троцкий в экономике и теории, Феликс (он у них в тридцать четвертом помер) - ВЧК, НКПС и далее везде. Зиновьева, Каменева, Бухарина и еще до кучи, всех к стенке поставили, как врагов народа и наймитов мирового капитала. Как говорится, от судьбы не уйдешь. Блюхера и Тухачевского тоже, только, колода стасовалась по-другому. Тут и Буденова к заговору подверстали. А вот Клим опять сухим из воды вышел, но это уже так, подробности. Постреляли, помитинговали, и пошли дальше, строить, что там положено. Ну, что ты нас коммунистов не знаешь? Бей своих, чтоб чужие боялись! Такой вот ответ, на поставленный тобой вопрос.
   Теперь, Вика, снова, тебе отвечаю. Сидеть мы здесь можем долго. Выйти можем в Финляндии. Этот вариант и потому хорош, что до корабля оттуда ближе.
   - Вот как? - Вика думала о своем. - Где же борт?
   - Борт далеко, вообще-то. Он на орбите Плутона, но в северном море лежит бот. Высвистать его можно из нескольких мест в Норвегии. Так что Финляндия предпочтительнее, тем более, что наши приятели попытаются нас перехватить, и чем меньше время в пути, тем, мне кажется, лучше.
   - Да уж. - Согласился Макс.
   - Как скажешь. - Кивнула и Вика.
   - Ну, что? Может баиньки, или как? - Спросил Виктор вставая.
   - Идите. - Откликнулся Макс, тоже вставая из-за стола. - Я посижу с Ликой. - И он направился к двери в Ликину спальню.
   Виктор проводил его взглядом, и, вздохнув, пошел вслед за Викторией наверх, где он успел наскоро привести в порядок две спальни.
   Думая о своем, он вошел в коридор и едва не налетел на Викторию. Вика стояла лицом к нему, и, по-видимому, ждала его. Он остановился так близко к ней, что ощутил ее дыхание. Именно это, наверное, и сработало, как триггер. Он вдруг увидел ее другими глазами. Овальное лицо с правильными чертами, огромные серо-стальные глаза, мягкие платинового отлива волосы. Чего тут было больше, коньячных паров или силы взрывной регенерации тканей помноженной на боевой стресс, но факт, что для него сейчас совершенно несущественными стали и ее внеземное происхождение, и паспортный возраст, который у них обоих был, вполне себе, Мафусаилов. Он видел перед собой молодую - лет тридцати пяти - сорока, не больше - и красивую - ну, очень красивую! - женщину, которая хотела его, не меньше, чем он хотел ее. Он обнял ее за плечи - Вика была почти одного с ним роста - и привлек к себе, чувствуя, как ускоряет свой бег сердце, и как в унисон ему разгоняется другое сердце.
   "Как давно я этого не делал?" - Спросил он себя отстраненно, скользя ладонью по бедру Вики, прижимая ее к себе и ощущая живой жар ее груди. - "Другая эпоха! Ледниковый период". Он жил сейчас, как бы в двух слабо соприкасающихся измерениях. Один он раздевал Вику, целуя ее, и задыхаясь от острого желания, которое внезапно охватило его, как огонь сухую степь; ласкал ее молодое упругое тело, восхищался формой ее грудей, все глубже погружаясь в фантасмагорию страсти. А другой он смотрел на это как бы со стороны, оценивая свои и ее действия, все понимая, и удивляясь только тому, что это снова пришло к нему. "Ну, не знаю." - Думал он. - "Может она и той'йтши, но по мне так она восхитительная женщина. При том, именно, Женщина."
   Потом, когда они лежали обнявшись, впитывая в себя тепло друг друга, ощущая друг друга, и наслаждаясь этим не меньше, чем тем, что этому предшествовало, он вспомнил их давнюю первую встречу на Сладких Водах. Дело было весенним вечером, в воздухе стоял оглушительный аромат цветущих яблонь [здесь и далее, во избежание перегрузки текста незнакомыми словами, приводятся земные аналоги аханской флоры и фауны, кроме тех случаев, когда такой аналог отсутствует вовсе], на глади озера лежали две лунные дорожки, в которых плавали черные лебеди принцессы Сцлафш.
   - Смотри! - Шепнул Виктору спутник. - Жирные коты!
   Виктор оглянулся. По деревянным ступеням лестницы, спиралью охватывавшей холм, поросший кустами дикой розы, из верхнего павильона спускались несколько мужчин и женщин в легких, мало что скрывавших, одеждах. Спутник Виктора был капитаном гвардии, да, к тому же, из Тхоланского Городского Ополчения - самого привилегированного из гвардейских полков. Естественно, что он был дворянином, и дворянином не из последних, но в голосе его Виктор услышал такое восхищение, такой восторг, что можно было бы и удивиться, но Виктор не удивился. Он знал. Жирные коты - двенадцать жемчужин в ожерелье нежной Айна-Ши-На [Айна-Ши-На - одна из трех старших богов/богинь аханского пантеона. Боги верхнего неба имеют, по аханской традиции, двойную сущность, выступая, в зависимости от ситуации, то в своем мужском, то в женском воплощении], двенадцать семей, стоявших выше любых герцогов и князей империи; настолько выше, что не носили никаких титулов вовсе. Они стояли лишь на малую ступень ниже императора, которого и самого титуловали, только в силу традиции. Традиция требовала называть его императором, хотя родовое имя, само по себе, являлось самым громким из возможных титулов. Титул императора, таким образом, был всего лишь условностью, но Жирные коты были вне условностей. Они были живым воплощением божественной сути империи, и им хватало одних лишь своих родовых имен.
   Они шли, что-то негромко обсуждая между собой; их движения были легки и изящны, демонстрируя превосходную координацию, характерную для высококлассных игроков в Жизнь; их великолепные тела были, практически, обнажены - они были выше стыда, выше какой-либо этики, и их мораль была их моралью. Любой из них, тем более, любая притягивали к себе взгляды, но Виктор споткнулся взглядом о тоненькую, гибкую девушку с волосами цвета старого серебра и огромными серыми глазами. Так он впервые увидел младшую Йя.
   - Смотри-ка - Нежно пропела Вика прямо ему в ухо, отвлекая от сладостного воспоминания. - Оказывается, ты, Федя, герой любовник! - В ее голосе пузырьками шампанского вскипал смех.
   - Дурное дело не хитрое. - Смутившись, буркнул Виктор в ответ.
   - А ты не забыл, дорогой, что на мне Маска?
   - Ну, и что ты мне сделаешь, моя Йцзо-Шцай? [Йцзо-Шцай - Утренняя Дева, одна из 18 женских божеств любви в средневековом аханском пантеоне. Ныне, ее имя, используется как нежное, но уважительное обращение мужчины к женщине, с которой он состоит в любовной связи]. Вырвешь печень, как Олафу?
   - Олафа убила девочка.
   - Круто!
   - Федя, я иногда не понимаю твой русский. Слишком много сленга.
   - Я и сам его, порой, не понимаю. Слушай, а почему ты выбрала землю? В смысле, почему именно Земля? Полагаю, это случилось не из-за того, что на ней проживает такой герой любовник, как я? - Он хотел пошутить, но вышло ...
   - Нет, конечно. - Улыбнулась Вика и вдруг замолчала.
   - Глупость какая! - Сказала она спустя минуту, и села на кровати. Виктор залюбовался ею - у нее было сильное, но гибкое тело зрелой женщины, великолепное тело младшей Йя - но, в тоже время, он увидел, что его Йцзо-Шцай чем-то сильно встревожена.
   - Вика, что ...?
   - Федя, - Ее огромные глаза буквально заглядывали в него, как будто пытались проникнуть внутрь его мозга и что-то прочесть там. Что-то важное для нее. Вика была явно встревожена и озадачена.
   - Ты, что, читаешь мои мысли? - Усмехнулся Виктор.
   - Подожди! Ты ничего не помнишь? Ну, же, Федя, милый! Вспомни! Скала прощания ... ночь ... - Голос ее звучал тревожно, как порывы ветра в скалах Приюта в штормовую ночь.
   Штормовая ночь. Ветер. Молния. Трезубец!
   Штормовая ночь. Небо затянуто тучами. Луна не видна. Луна. Луна Айна-Ши-На!
   Штормовая ночь. Волны грудью штурмуют скалы Приюта. Скала прощания. Маяк. Глаз и Луч!
   Трезубец - Луна Айна-Ши-На - Глаз - Луч.
   Пора открыть глаза!
   Они стоят на скале прощания. Ветер пытается сорвать с нее темный тяжелый плащ, приносит водяную соленую взвесь.
   - Мне нечего делать дома, милый. Что я буду там делать, скажи, пожалуйста. Ты знаешь, как мы живем? У нас средневековье, милый. И потом, кому нужна такая уродина, как я?
   - Ты красавица!
   - Да, в твоих глазах, милый. Но мои сородичи смотрят другими глазами. И потом, там не будет тебя.
   Виктор вздрогнул, освобождаясь от видения. Сердце его неистово билось в груди, как, если бы, решило вырваться на волю.
   - Бред какой! - Сказал он глядя ей в глаза. - Вика, ты помнишь то же, что и я?
   - Похоже на то.
   - Но как? Господи! Мы семьдесят лет жили на одной планете и ... - Перед глазами поплыл какой-то туман. "Я плачу?"- Он удивился, но сила потрясения была такой, что даже слезы, вкуса которых он уже и не помнил, не были для него сейчас чем-то таким, о чем следовало думать или о чем следовало переживать. Тем более, стыдиться. Вика сидела напротив него, и по щекам ее тоже стекали слезы.
   "Но как это возможно? Почему, Господи? Почему? - Спрашивал он себя. - "Семьдесят лет! Украсть у них жизнь и любовь!".
   Он мимолетно подумал, что, вероятно, следовало бы тотчас спуститься вниз и все рассказать Максу, но увидел мысленным взором маленькую спальню и девушку с мертвым лицом, рядом с которой в кресле сидит огромный мужчина и, возможно, тоже плачет сейчас, точно так же, как плачут они с Викой, и понял, что никуда не пойдет. Не сейчас. Они ждали этой ночи семьдесят лет, так что для них теперь лишний час, или лишний день? Он обнял Вику, прижал к себе так плотно, как мог, не причиняя ей боли, и зарылся лицом в ее мягкие волосы.
  
   Глава Шестая. Преданья старины глубокой.
   Виктор проснулся толчком, сразу перейдя из состояния сна в состояние бодрствования. И даже больше того, он проснулся готовым ко всему, как просыпался раньше, когда был молод и тренирован. И сейчас, как раньше, когда-то, где-то, в другой жизни, он знал, что ни один мускул не дрогнул на его лице; сердце, как и дыхание, не изменило ритма; и ничто не могло сказать постороннему о том, что Виктор уже не спит. Но он не спал. Он открыл глаза и скосил их к окну. За окном тьму сменил жидкий рассвет, заштрихованный струями дождя. Рядом с ним ровно дышала Вика. Он слышал ее дыхание не слухом, а телом. Он чувствовал идущее от нее тепло, ее запах, само ее присутствие здесь и сейчас, рядом с ним. И ровно бьющееся сердце наполнялось радостью; радостью, о которой он давно забыл, а теперь, ощутив ее впервые за много лет, принял, как часть себя, нового старого себя. Того Виктора, каким он был, и каким он быть давно уже перестал, как казалось, навсегда. Оказалось, что нет.
   "Я могу осторожно встать" - Подумал он лениво. - Или обнять Вику ...".
   Но раньше, чем он успел додумать легкую утреннюю мысль ("Господи, как давно я не просыпался в хорошем настроении!"), стремительное тело прижало Виктора к матрасу, и требовательные губы коснулись его губ. "Чшарцша'ш! [ Чшарцша'ш - Безумная, опьяненная. Богиня любовного безумия, одно из 18 женских божеств любви в средневековом аханском пантеоне. Ныне, ее имя, используется как интимное, на грани нарушения приличий, обращение мужчины к близкой ему женщине]. Йё атр рёй!" [Йё атр рёй - дословно, божественная тигрица. Титулование Айна-Ши-На во время праздника плодородия. Северный диалект]. "Чшарцша'ш! Йё атр рёй!" - Мысленно кричал Виктор, отвечая на ее поцелуи, попеременно лаская то ее спину, то грудь, сжимая ладонями ее ягодицы; кричал, возносясь все выше и выше, до верхнего неба; кричал, низвергаясь в сладостные и убийственные глубины Ада Чшарцша'ш, раскачиваясь между небесами и безднами, до тех пор "пока поток не упал на равнину" [Строка из поэмы неизвестного раннесредневекового североаханского поэта "Голос ночи", ставшая общепринятым эвфемизмом завершения полового акта в новоаханском литературном языке].
   "Ну и кто я теперь?" - Спросил он себя медленно уплывая в сон. - "Русский коммунист, или аханский дворянин? Какой глупый вопрос ...".
   На этот раз их разбудили ударами в импровизированный гонг. По-видимому, Макс использовал для этой цели большую сковороду, висевшую на кухне над плитой. Виктор проснулся сразу и улыбнулся севшей на постели Вике.
   - Я так понимаю, мы проспали завтрак. - Сказал он беззвучно смеющейся Вике. - А, может быть и обед.
   - Я готова заодно и поужинать. - Рассмеялась Вика. - В душ?
   - Лично я, пожалуй, сбегаю к реке.
   - Тогда, вперед! - Вика плавно перетекла с кровати на пол и сделала вращательное движение, напоминающее па из классического репертуара, но бывшее, на самом деле, разгонным разворотом в боевую стойку, характерную для столичных игроков в Жизнь.
   - Может набросишь что-нибудь? - Спросил Виктор, любуясь одновременно и красотой ее тела, и слаженной гармонией работы ее мышц.
   - А зачем? - Откликнулась Вика, имитируя атакующую связку в три движения, при которой наклон ее тела и положение, разошедшихся в стремительной смене позиции, ног на миг открыли Виктору такой вид, от которого и бывалые знатоки женского тела пришли бы в восторг и экстаз. "Вот, именно, что!" - Качая головой подумал Виктор.
   - Ну ... - Только и смог произнести он.
   - Спасибо, милый! - Лучезарно улыбнулась Вика, выпрямляясь. - Я не замерзну.
   - Я, собственно, не это имел в виду. - Наконец признался он.
   - Я поняла. - Она секунду смотрела ему в глаза, потом улыбнулась, и, как ни в чем не бывало, согласилась:
   - Хорошо, я наброшу рубашку. А ты можешь надеть трусы.
   "Блин! - Выругался Виктор, высматривая свои трусы.
   - Совершенно с тобой согласна. - Невинным голосом сказала Вика, выуживая из кучи одежды свою рубашку и его трусы. - Хотя и не знаю, что это означает.
   - Блин - это национальное русское блюдо. - Буркнул Виктор, натягивая трусы. - Пошли!
   Они бегом миновали коридор ("Ну, словно, дети малые!"), слетели по лестнице ("Боги, вы не забыли сколько мне лет?"), и ворвались в холл, где их встретил невозмутимый Макс ("Ну, ты понимаешь, Макс?"). Макс был тщательно выбрит и одет, пах кофе и коньяком, в левой руке держал огромную сковороду, в правой половник, а в зубах дымящуюся сигарету.
   - Доброе утро. - Сказал он своим глубоким басом.
   - Привет, привет! - Стараясь не показать смущения, бодро откликнулся Виктор.
   - Хай! - Пропела Вика, стремительно смещаясь к Максу и целуя его в щеку.
   Макс поднял левую бровь и несколько неуверенно поинтересовался:
   - Кажется, все в порядке?
   - Ну, конечно! - Ответила ему Вика, и без перехода спросила:
   - Как, наша девочка?
   - Твоими молитвами! - Макс пожал плечами. - Она все время спит.
   - Сейчас взгляну. Подожди, милый! - И Вика скрылась за дверью комнаты, в которой лежала Лика.
   - Дай закурить, что ли. - Сказал Виктор, что бы что-нибудь сказать. Он чувствовал себя неловко, стоя почти голым посреди холла.
   - Последняя. - Сказал Макс протягивая пачку.
   - О! Я же тебе обещал. - Обрадовался Виктор. - Сей минут, amigo [друг, исп.]. Он взбежал по лестнице обратно на второй этаж, и уже не торопясь, пошел к своему импровизированному складу. Коробка с сигаретами Мальборо, лежала на шкафу. Он достал ее, понюхал, пожал плечами и пошел обратно. Все про все, заняло не больше пяти минут, но прятаться от Макса, Виктор посчитал глупым. Одеваться, тоже.
   Спустившись, он торжественно поставил коробку на стол, оторвал заклеенную скотчем крышку, и достал из коробки блок. Подошел Макс, посмотрел, как мучается Виктор, пытаясь содрать с блока целлофан, молча забрал блок и вытащив из кармана перочинный нож ("Вот, обстоятельный человек!" - Восхитился Виктор. - "Успел найти где-то".), вскрыл упаковку одним точным движением. Комнату наполнил запах сухого табака.
   - Н-да. - Сказал Макс и открыл пачку. - Кстати, ты когда последний раз был в этом зазеркалье?
   - В шестидесятом. - Поняв о чем спрашивает Макс, ответил Виктор и взял предложенную сигарету. - Суховата, конечно.
   Он закурил от протянутой Максом спички, затянулся и выпустил дым. - Говно, но курить можно.
   - Можно. - Согласился Макс. - Когда выбирать не из чего. Ну, и как они там?
   - А чего им? - Вики все не было, и что бы не маячить посреди холла, Виктор присел на столешницу. - Они, Макс, Адольфа раскатали еще в сороковом.
   Макс удивленно поднял брови:
   - И?
   - И построили социализм с человеческим лицом, выдающим славянское происхождение данного оного. Лица, я имею в виду.
   - Вот как? Интересно. А вот, я тебя вчера не спросил об Иосифе Виссарионыче. Он то как при таком раскладе?
   - А, нормально. Вписался. Наркомом тяжпрома работал. Умер в сорок втором, или сорок третьем. Не помню точно.
   - Ты с ними общался? - Вопрос был задан, как бы, между прочим. Макс как раз закуривал новую сигарету.
   - Общался. - Виктор пожал плечами. - Не утерпел. Особенно, когда узнал, что Слуцкий и у них ИНО заведует. Ну не смотри на меня так! Я здесь сидел, как в камере одиночке. В Союзе мрак, а тут, блин, кооперация, кабаки работают. Дан по радио выступает, Авксеньтьев, то, да, се. Ну и влез. Прогрессора вызывали?
   - Кто такой прогрессор? - Не понял Макс.
   - Не важно. Ты же Стругатских, небось, не читал?
   - Это русские писатели?
   - Да.
   - Тогда, нет. Последний русский, кого я читал, был Набоков. Ты передал им что-то?
   - Ты, что меня допрашиваешь, что ли? Ну, передал, гражданин начальник! В тридцать седьмом то мне и нечего было особенно. А вот в сорок втором - у них как раз тридцать восьмой был - я им хороший подарок сделал. Сам понимаешь, до чего мог дотянуться, то и стащил, для пользы нашего общепролетарского дела. Я им, Макс, документацию по Мессеру и по Pz IV передал. Все, что к сорок второму кровью и потом добыли, то и подарил. Им хватило.Но железо - хлам! Я им, Макс, кое-чего присоветовал. Теперь то, все умные, а тогда ... Ну, не тебе объяснять. Только, к сорок второму и ежам гребаным стало ясно, почему нас все эти Готты сраные, и прочие Манштейны, раком поставили. Вот я и кинул товарищам пару горстей блох ... организация там, штатные расписания и прочая логистика с сестрой ее стратегией.
   Он помолчал секунду, глядя на Макса и, вдруг, спросил:
   - Ты с ней спал?
   - С кем? - Удивленно взглянул на него Макс.
   - С Викой. - Оглянувшись на дверь, тихо сказал Виктор.
   - Федя, - Медленно и спокойно ответил Макс. - Тебя больше ничего не заботит?
   - Ты не ответил!
   - Федя, тебе своих никогда не приходилось расстреливать? Для дела, я имею в виду.
   - Приходилось. - Виктор уже все понял, и пожалел, что спросил.
   - Ну, и что же ты от меня хочешь? Ты помнишь кем я был, и кем была Вика?
   - Ладно. - Поднял руку Виктор. - В детство впадаю. Не обращай внимания. Я о другом тебя спрошу. Ты отставку хорошо помнишь?
   Макс внимательно взглянул на Виктора и осторожно спросил:
   - Ты вспомнил что-то ... - Он явно искал подходящее слово. - Скажем, странное. Да?
   - Да.
   - А Вика?
   - И Вика.
   - Тогда поговорим после завтрака. - Сказал Макс быстро, поворачиваясь к двери, из которой показалась Вика. Не смотря на важность вопроса, Виктор не мог не залюбоваться Викой. Сейчас, при свете дня, было видно, насколько далеко она зашла в процессе обратной трансформации. Не знай он сколько ей лет, никогда не дал бы больше тридцати. Высокая, стройная, гибкая, в рубашке, едва скрывавшей верх бедер, с распущенными платиновыми волосами, она была похожа на модель, только не из тех худосочных вешалок для безумных нарядов от нанюхавшихся кокаина Кутюрье, а на настоящих, типа, любимой Федором Кузьмичом, Клавы Шифер.
   - Ну? - Макс шагнул к Вике, вопросительно вглядываясь в ее лицо.
   - Знаешь, гораздо лучше, чем я думала. - Вика улыбнулась Максу, и погладила его по щеке. - Она без сознания. И это для нее пока скорее хорошо, чем плохо. Организм борется. Вернее, пока борется Маска, но кое-что начало потихоньку работать. С ней не надо сидеть, Макс. Она все равно, ничего не слышит.
   - Ладно, идите уж. - Сказал Макс поворачиваясь и направляясь на кухню. - Вы ведь купаться намылились? Вот и давайте. А я пока завтрак сделаю.
   Виктор проследил за Максом, входящим в двери кухни, взял с каминной полки Ruger и повернулся к Вике:
   - Ну, что в путь?
   - А это зачем?
   - Тут медведи водятся, meine liebe!
   - Федя, я же в Маске! Я сейчас не то что медведя, тигра порвать могу.
   - Извини. Как-то из головы ... - Виктор швырнул Ruger обратно на каминную полку и направился в сени.
   На улице было холодно, порывами задувал ветер, то и дело, швырявший в них охапки ледяной мороси, но зато великолепно пахло сырым осенним лесом, грибами, увядающей травой, и еще чем-то. Много чем. Они добежали до реки, скинули одежду ("Было б, что скидывать!") и бросились в воду. Вода обжигала, но это ощущение было скорее приятно, чем наоборот. Наплававшись и нанырявшись вволю, Виктор вышел на берег и начал делать упражнения, чтобы согреться и побыстрее высушить тело. Вскоре, к нему присоединилась и Вика. Непринужденно изогнувшись, она провела молниеносный каскад калящих и рубящих ударов, естественным образом перешедший в малый танец. Смотрелось все это, как захватывающее действо - куда там современному атлетическому балету - но было, на самом деле, одним из самых смертоносных боевых искусств, которые знал Виктор.
   - У нас проблемы. - Сказала она не прекращая танца.
   - По-моему, у нас уже давно одни проблемы. - Виктор старался не выпускать ее из виду, но сделать это было совсем не просто.
   - Нам нужны наркотики, и внутривенное питание. Для девочки.
   - А того ...
   - Того, что есть, не достаточно.
   Виктор молчал, делая свои движения, и обдумывая, какой из двух вариантов предпочтительнее. Оба были скверными, но выбирать надо было из них. Вика поняла его молчание, по-своему.
   - Федя, - Сказала она, останавливаясь перед ним. - Ты видел его глаза?
   - Видел. - Сказал Виктор.
   -- А я видела его ее глазами ...
   - Подожди! - Понял, вдруг Виктор, о чем Вика говорит. - Ты что меня уговариваешь?
   - Ну, вроде того.
   - Оставь. - Махнул рукой Виктор. - Я своих не бросаю, и никогда не бросал. Пойдем в дом. Позавтракаем и в путь!
   - Куда?
   - Сначала попробуем на зуб страну Утопию, они мне, вроде как, должны малеха. Но! - Он поднял палец. - Верить никому нельзя. Да и времени прошло много. Но попробуем. Не выйдет, полезем домой. У Пскова есть еще один выход. Можно там какую-нибудь больницу грабануть, или аптеку.
   Он увидел, что Вика опять его не поняла, и усмехнувшись, махнул рукой.
   - Найдем выход. Не думай. Пошли!
   И они побежали к дому.
   В доме, Макс, как раз, расставлял на столе тарелки.
   - Значится, так. - Сказал Виктор, сразу же беря быка за рога. - Сейчас быстро кушаем, потом Вика занимается девочкой, а мы готовим снаряжение и ... - Он взглянул на часы. - И в два выходим все трое. На три часа. Ну, на четыре. - Он взглянул на Вику, и получив подтверждение, что четыре часа Лика может оставаться одна, закончил:
   - Возвращаемся, максимум, в шесть. Я сейчас.
   И Виктор, не хотевший говорить на эту тему с Максом, и предоставивший сделать это Вике ("Я малодушен, но зато предприимчив". - Горько пошутил он про себя), побежал наверх одеваться. Он уже оделся и раздумывал, чем бы ему еще заняться здесь наверху, когда пришла Вика. Она погладила его по голове, улыбнулась, и начала одеваться, а он снова стоял в нерешительности, то ли выйти, то ли остаться, и что будет правильнее. В результате он остался, и получил в награду ироничную улыбку Вики и ее же замечание, на тему о старых козлах и клубничке ("Можно подумать, это не ты, my darling, а некто Пушкин резвился голым в речке!" - С обидой подумал он, но промолчал. - "Сам хорош! Совсем от любви с ума спятил!").
   Макс, по-видимому, уже был введен Викой в курс дела, так что завтрак прошел в молчании. Ели быстро, обмениваясь только короткими репликами по делу.
   - Что нам нужно? - Спросил Макс, проглотив очередную порцию тушенки.
   - Вы будете меня прикрывать. Так что: оружие и десантное снаряжение. - И предупреждая вопросы:
   - Ничего особенного у меня нет, вы уж извините - воевать не готовился, но калаши, ручник, и десятка два гранат найдутся. Ну и по мелочам ...
   - Понятно. - Сказал Макс и зачерпнул из тарелки новую порцию мяса.
   В два часа они были готовы.
   Десантный камуфляж им заменяли черные спортивные костюмы и шерстяные лыжные шапочки ("За неимением гербовой, как говорится"). "Сбрую" они с Максом соорудили из целой кучи портупей и различных ремней, завалявшихся чуть ли не с пятидесятых годов ("Шорники, блин, доморощенные!"), и из отличного шведского альпинистского снаряжения, купленного Виктором в девяностом, в Финляндии, вместе с альпийскими ботинками немецкого производства (Нашлись таки, искомые, но, почему-то не на "складе", а в одной из пустующих спален второго этажа). Калаши [В данном случае, имеется в виду автомат Калашникова АКМ обр. 1959 года], ПК [7,62-мм пулемёт Калашникова - ПК обр. 1961 года] и пара ТТ [Пистолет ТТ обр. 1933 года] были освобождены от смазки и приведены в боевую готовность (даже пристрелять успели, вчерне) и вместе с трофейными Гюрзой, Ругером и ВСК составили их арсенал. Ну и "по мелочам", как пошутил Виктор. По этой статье у них проходило имущество из аварийной укладки.
   А через три часа Виктор сидел на стволе упавшего дерева на опушке леса и ждал результатов своих спонтанных действий.
   Там за Порогом остался одинокий дом на пустой безлюдной Земле, и девушка, зависшая между жизнью и смертью, в пустом доме на пустой Земле. Там было холодно. Там шли проливные дожди. А здесь погода была отличная. Ярко светило солнце. Прогретый воздух пах травой и лесом. Река сверкала. И стояла приятная тишина. Не та мертвая тишина, которая изматывает нервы и слух, пытающийся выцедить из ничего что-то, а насыщенная тихими звуками тишина живой природы в пору бабьего лета. Благодать, да и только. Только для дела такая погода самая паршивая, какая может быть. Хуже этого только солнечный зимний день, когда ты должен работать в поле, покрытом белоснежным бликующим снегом.
   Виктор прислушался. Нет, не показалось. Это, несомненно, был самолет. Он, еще раз, быстро, но тщательно проверил оружие (не выпирает ли где из-под плаща), и, сделав несколько шагов вперед, присел за толстенным корнем старой сосны. Перед ним открылась широкая опушка, полого спускающаяся к реке. По ту сторону реки опять начинался лес. Тишина, покой, солнце, и ни живой души, ни признака цивилизации, кроме одного очень странного, для здешней идиллии, объекта, расположенного, как раз на пол пути между Виктором и обрезом воды. Это было невысокое и, вообще, небольшое кирпичное сооружение без окон, похожее на трансформаторную будку. Раньше на этом месте стоял простой деревянный сруб, но с другой стороны, прошло почти сорок лет. Но, что характерно, точку не ликвидировали, а только модернизировали ("Упорные, блин!").
   Три часа назад они вышли сюда метрах в трехстах в глубине леса. Вика быстренько прошерстила окрестности и сообщила, что никого в округе нет. Могли, правда, быть приборы, но и их, как показал сканер, не было. Чисто. "Значит, соглашение в силе". - Подумал Виктор, направляясь к будочке.
   С обратной стороны обнаружилась не запертая дверка, а внутри пустого тесного помещения на полочке, прикрепленной к стене, стоял телефонный аппарат без наборного диска. Виктор проверил дверь и помещение сканером, и, опять, ничего не нашел. Сканер показал лишь, что от будки куда-то на северо-восток уходит заглубленный метра на полтора в землю кабель. Виктор убрал сканнер в карман плаща, снял с аппарата трубку и приложил к уху. Несущая частота почти сразу сменилась длинным гудком. После третьего гудка из неизвестной дали пришел голос.
   - Вас слушают. - Сказал мужской голос.
   - Здравствуйте. - Поздоровался Виктор. - Говорит Хрусталь. Будьте любезны, соединить меня с Утесом ("Конспираторы, хреновы!" - Усмехнулся он про себя. - "А Утес тот, поди, уже помер.").
   - Ждите. - Откликнулся неизвестный.
   Прошло не меньше пяти минут (Виктор успел выкурить пересохшую сигарету, и начать думать о второй), пока в трубке не проклюнулся новый голос:
   - Здравствуйте. С вами говорит Утес. Слушаю вас. - Голос был Виктору не знаком.
   - Ну, здравствуй, Утес. А с прежним что? Помер или как?
   - Он жив. - Спокойно ответил новый Утес. - Но он на пенсии. Теперь утес я. А вы ...?
   - А я это я. Хрусталь. - Усмехнулся в трубку Виктор. - У меня просьба.
   - Слушаю вас, Хрусталь.
   - Мне нужно оборудование полевого госпиталя на три - четыре койки. Со всем, что положено. Лекарства, особенно, обезболивающие и коагулянты, физиологический раствор, внутривенное питание, кровь, антисептики.
   - У вас раненые?
   - У меня раненые, которым нужна срочная помощь.
   - Мы можем прислать вертолет и эвакуировать их в наш госпиталь.
   - Это исключено.- Отрезал Виктор.
   - Хорошо. Рентгеновский аппарат ...
   - Не нужен. Койки не нужны. Хирургические инструменты не нужны. Вы сможете мне помочь?
   - Обязательно. - Ответил Утес.
   - Как быстро?
   - Три часа. - Твердо пообещал голос. - Какие группы крови?
   - А. Группа А и побольше. И еще, Утес, если вы уже так добры, добавьте пару блоков сигарет, килограмм кофе в зернах ("Сейчас он пошлет меня на х-й") и шоколад.
   - Шоколад. - Подтвердил голос. - Еще что-то?
   - Ну, гулять, так гулять. - Откровенно усмехнулся Виктор. - Газеты не забудьте положить, пожалуйста.
   - Хорошо. Вертолет будет через три час.
   - А с самолета сбросить нельзя?
   - Можно. - Утес был сама покладистость. - Через три часа ровно, на район объекта Сторожка. Ждите.
   И вот дождались. Самолет. Где-то слева проклюнулась лесная птица. Прочирикала и угомонилась. "Вот же, люди!" - Зло подумал Виктор. - "Прямо, какое-то коварство без любви". Летит самолет, значит, везет помощь обещанную, гудит моторами, а под его прикрытием тихонечко и низенько, неслышные и невидимые, крадутся два геликоптера с комитетом по торжественной встрече и добрыми айбалитами, решившими все-таки, на свой страх и риск, полечить кого-нибудь в лесу. "Ну, давайте, ребята. Не стесняйтесь. Будет вам и риск и страх, и свисток от чайника."
   Самолет - какая-то двухмоторная машина - появился с запада, снизился, ушел на разворот, вернулся, снизившись еще больше, и встав на курс параллельный реке, элегантно, как на учениях в присутствии Самого, сбросил тюки, угодившие прямехонько на открытое пространство между рекой и лесом ("Мастер"! - С уважением отметил Виктор), и ушел на новый круг (""Ну, полюбуйся, если так хочется.").
   Тюков было три, и все они были помечены большими красными крестами.
   "Ну что ж, поехали." - Виктор встал и спокойно, но быстро пошел к первому тюку, держа левую руку в кармане на сканере. Прибор был маленький, и возможности его были ограничены, но если его правильно направить, метров со ста он гадость учует. Слабая трель в левом ухе означала, что тюк чист. То есть не то, чтобы чист абсолютно (есть там жучек или пара, и пеленгатор есть), но взрывных устройств в нем нет, и это хорошо! Виктор изменил немного направление и поймал сканером второй тюк, и, в это время, уловил краем глаза движение над деревьями справа от себя.
   "Дергаться не будем." - Сказал себе Виктор, оборачиваясь к вертолету. - "Убивать им меня резона нет". Вертолет незнакомой конструкции, но, со всей очевидностью, боевой, выплыл из-за деревьев и завис над открытым пространством, развернувшись к Виктору боком. Боковая дверь была сдвинута, и там наблюдался турельный пулемет не слабого калибра. Пулеметчик недвусмысленно повел стволом в сторону Виктора. Виктор помахал ему рукой и повернулся на шум винта, раздавшийся за его спиной. С другой стороны, имело место идентичное первому винтокрылое чудо, зависшее метрах в десяти над землей. Пулемет имелся и у него. А над головой продолжал кружить самолет. "Снимает, сука, для протокола." - Подумал Виктор, готовясь к прыжку. Он выждал еще секунду, и в тот момент, когда стремительная тень вынырнула из зеленой мглы подлеска, в два невозможных прыжка, которые Виктор уловил только потому, что ждал, преодолела отделяющее ее от вертолета расстояние, и, презрев закон всемирного тяготения, взвилась стрелой вверх; только тогда прыгнул и он. Виктор прыгал спиной назад и в сторону, без видимой подготовки и в непредсказуемом, как он надеялся, направлении. Перевернувшись через голову, он сразу же откатился в сторону, противоположную его начальному движению, сбивая прицел, державших его на мушке пулеметчиков, и выхватил из-под распахнувшегося плаща Гюрзу. Но стрелять не пришлось. Все уже закончилось. Первый вертолет рухнул на землю, объятый пламенем, и теперь надо было скорее опасаться последствий взрыва, чем чего-либо другого. А второй вертолет уже садился поблизости от тюков, обдавая его порывами жаркого ветра.
   Виктор вскочил на ноги и кинулся к грузу. Он успел убедиться, что и третий тюк не заминирован, когда к нему подбежали четверо совершенно обалдевших летчиков, конвоируемых бесстрастной Викой.
   - А ну, быстренько, взяли, понесли! - Скомандовал Виктор и, подхватив один из тюков, побежал к лесу. Тюк был большой и тяжелый и бежать с ним было почти невозможно, но не успел Виктор сделать и десяти шагов, как из леса выскочил Макс, выхватил у него груз, сунул в руку бластер ("Не хуже Стрелы бьет!") - "Охраняй!" - и легко, как будто и без тяжеленного мешка, побежал обратно в лес. Виктор развернулся. Летчики тащили еще два тюка, явно испытывая сильнейший стресс, помноженный на тяжесть груза. Вика бежала за ними, держа в левой руке ВСК. Перехватив его взгляд, она улыбнулся лучезарной улыбкой, и уже пробегая мимо него, засвистела какую-то славную песенку, пришедшую сюда из другого мира и из другого времени. "Эльф". - Восхитился Виктор. - "Ну, прямо эльф!" И куда делась чопорность мисс Хаттингтон? Куда делось великолепное ледяное спокойствие дамы Виктории? Это снова была младшая Йя, повзрослевшая, налившаяся зрелой силой и красотой, но, все равно, та же легкая, лучезарная Йя, одинаково восхитительная и опасная. Виктор еще раз взглянул на поле битвы, и затрусил за остальными.
   Пробежав лесом триста метров, Виктор заученно быстро и точно провел процедуру активации Порога, и, как только, увидел "Дверь", швырнул туда подобранную по пути ветку. И сразу же за Порог прыгнул Макс. Он положил аккуратно на землю свой тюк, и, выхватив из-за пояса пистолет, принял охрану на себя. Теперь уже Вика, легко выхватив из рук военных второй тюк, прошла на ту сторону. Она хотела тут же вернуться, но Виктор махнул ей рукой, показывая, что не надо.
   - Давайте, голуби, тючок мне. - Сказал он, забирая у летчиков оставшийся груз. - И валите, если жить хотите. Бегом!
   Летчики моментально среагировали, и без дополнительных понуканий побежали прочь, а Виктор шагнул за Порог, и, не опуская груза, прочел, как "Отче наш" или "Катехизис" всю формулу дезактивации. "Дверь" закрылась, и только теперь он почувствовал, что все это время держал на весу не малого веса и объема тюк.
   Они посмотрели друг на друга, и Виктор, вынув из кармана складной нож, быстро вспорол один из тюков. Сверху под защитной тканью лежал лист бумаги, на котором крупным четким почерком было написано:
   "Не обижайтесь. Мы должны были попробовать. Все, что вы просили, в тюках. Счастливо,
   Утес".
   Виктория засмеялась, Виктор тоже. Через секунду к ним присоединился и Макс. Они стояли и смеялись, оценив здоровый цинизм неизвестного им Утеса. Он учел все возможные варианты исхода операции, и на случай, если клиент уйдет и уйдет с грузом, предпочел выполнить взятые на себя обязательства.
  
   Глава седьмая. Тени в раю.
   "Нас утро встречает ...". Ну, и чем, интересно, встречает нас нынешнее утро? Виктор открыл глаза и увидел, что утро удалось. Оно встречало их ярким солнцем, встающим в голубом прозрачном небе. Такое утро и, в самом деле, хотелось встретить бодрой комсомольской песней, радостным детским смехом, и улыбкой любимой. Из всего этого, в наличии имелась, улыбка любимой, но, если бы, пришлось ему выбирать, ее бы Виктор и выбрал. Улыбку Вики.
   Вика взметнулась с постели, стремительно взлетела на подоконник, и, в миг, исчезла за окном. "Вот ведь, сумасшедшая!" - С восхищением констатировал Виктор, выскакивая из постели и бросаясь к окну. Второй высокий этаж, а она без Маски .... Но, к счастью, ничего страшного не произошло. Не убилась. Даже не расшиблась. Бежала уже к воротам, контрастно выделяясь своим нагим белым телом на фоне темной осенней зелени.
   Вспрыгнув на подоконник, Виктор прикинул высоту, и с мыслью о том, что все мы, мужики, теряем голову из-за баб, ухнул в наполненное бодрящей прохладой пространство утра. Земля встретила его чувствительным ударом снизу, но тренированное тело не подвело, ноги спружинили, и превратили силу удара в толчок, пославший его не вверх, а вперед, вдогонку за стремительной и грациозной бегуньей. А бегунья, показавшаяся ему сейчас похожей на Диану - охотницу с рембрантовского полотна, виденного в какие-то былинные уже годы в лондонской галерее, творила свои маленькие и большие, утренние чудеса. Не сбавляя скорости, а, напротив, ускорившись в последний момент, она достигла ограды и взметнула свое потрясающее тело вверх. Прыжок был легок и грациозен, как будто земное тяготение не имело власти над его эльфийской принцессой. Вика пролетела высоко над колючей проволокой, перевернулась в воздухе, и, приземлившись на ноги, продолжила бег к реке. Внутренне собравшись и максимально сосредоточившись на предстоящей задаче, Виктор прыгнул тоже. Двухметровая стена колючей проволоки медленно проплыла вниз, сдвинулась назад, и, на какое-то мгновение, он завис прямо над острыми стальными стержнями ограды, как бы даже ощущая их опасную ржавую остроту своим голым животом. Но уже в следующее мгновение, он стремительно низвергался на еще не просохшую, после обложных дождей, землю. О том, что бы перевернуться в воздухе, как Вика, не могло быть и речи, и он упал на вытянутые вперед руки, ушел в кувырок, и, взбросив свое тело вверх, припустил дальше.
   В воду они ворвались, практически, одновременно, подняв каскады брызг, и распугав, наверное, всю рыбу в округе. Виктор нырнул и, достигнув дна, поплыл против течения, которое здесь не было особенно сильным, но на глубине ощущалось вполне. Проплыв метров двадцать, он вынырнул, огляделся и, снова, ушел в глубину, высматривая в прозрачной воде гибкое тело Виктории. А она, как выяснилось, охотилась на него. Виктор заметил краем глаза движение за правым плечом, и энергичным разворотом, сразу в двух плоскостях, не только ушел от ее атаки, но и оказался в идеальной позиции для перехвата речной "хищницы". Она еще длила, замедленный водой, бросок к нему на спину, когда он захватил ее бедра снизу своими ногами. Перехватив, затем, ее руки, попытавшиеся ударить его в грудь и лицо, Виктор прижал Викторию к себе, и поцеловал. Гроздья воздушных пузырьков вырвались из их ртов, смешно щекоча нос и щеки, и они, не размыкая объятий, и для поцелуй, вместе опустились на песчаное дно. Здесь Виктор отпустил свою русалку на волю, и, слаженным движением, они вместе устремились вверх. Пронзив телами толщу воды, Виктор и Виктория вылетели прямо в солнечное небо, едва ли не по щиколотки, поднявшись над речной гладью, лишь немного потревоженной их броском из одной стихии в другую ("Дельфины, блин, психованные!" - Радостно улыбнулся Виктор). Наградой ему за этот цирк, стал звонкий смех Вики, крутнувшейся вдоль оси движения.
   Потом они еще долго плавали и ныряли, и "охотились" друг на друга, и, в конце концов, увлеклись настолько, что в какой-то момент слились прямо тут же в холодной осенней реке. "Вот и темперамент оттаял!" - Восхитился случившейся с ними перемене Виктор, выбираясь на берег и отряхиваясь, как собака. Он посмотрел на Вику, собравшуюся тоже выйти из воды, как вдруг присутствие постороннего, заставило его резко обернуться к лесу. Он не ошибся, на опушку неторопливой расчетливой рысцой бушменского охотника, выбежал Макс. Аристократ производил сильное впечатление. Он был одет только в просторные семейные трусы в цветочек, в левой руке держал самодельное копье, наконечником которому служил немецкий штык времен первой мировой, а в правой большой дерюжный мешок, на котором расплывались бурые пятна, недвусмысленно указывающие на то, что охота удалась. "Тарзан, блин, в москвошвее!" - Усмехнулся Виктор, поднимая руку в приветствии.
   - Хао! Была ли твоя охота успешной, Сын Оленя? - Спросил он.
   - Спасибо, Федя. Обед, ужин, и завтрак нам обеспечены. Доброе утро, Вика.
   - Доброе утро! - Откликнулась Вика, выходя из воды. К тому, что она не стесняется наготы, как не стесняется и их с Виктором отношений, Виктор уже стал привыкать. Но прежняя легкость, с которой он относился к таким вещам когда-то, жизнь назад, возвращаться к нему не спешила.
   Окинув их ироничным, но дружеским взглядом, Макс сказал:
   - Ну, продолжайте резвиться. Завтрак через пол часа. - И побежал к дому.
   Когда, через пол часа, они вернулись в дом, Виктор услышал, как в спальне Макс уговаривает Лику что-то выпить.
   - Не крути носом, глупая женщина! - Рокотал мощный бас.
   - Но меня выворачивает от одного вида ... - Отвечал ему слабый голос, принадлежавший Лике.
   - Фемина, за стакан свежей медвежьей крови в Париже или Берлине платят золотом!
   - Вот они пусть и пьют! - Едва не плача, отругивалась она.
   - Прекратить капризы! - Это был приказ, и отдан он был таким голосом, который - Виктор помнил, как такое забудешь! - бывало, поднимал солдат, прижатых к земле кинжальным огнем пулеметов, и посылал в самоубийственную, но необходимую атаку на эти самые пулеметы.
   - Ну, вот и хорошо. - Спустя несколько долгих томительных секунд, мягко рокотал его бас. - Ну, вот и славно. Видишь, милая, ничего с тобой не случилось. Выпила, и молодец. Ты полежи пока, а я пойду подам на стол.
   Виктор только покачал головой, и, опомнившись, опрометью бросился наверх. "С этим надо кончать!" - Твердо сказал он себе, взлетая по лестнице на второй этаж. - "Еще не хватает предстать с голым срамом перед девочкой".
   За завтраком, состоявшем из копченой рыбы - ее ловили, чистили, и коптили Вика с Виктором вчера - и жареных перепелов, оставшихся со вчерашнего же позднего обеда, разговор опять зашел о планах на будущее. Тема была неисчерпаема, потому что все, и прошлое и будущее, было покрыто неизвестностью, как плащом факира. Во всех уравнениях, которые они могли построить, неизменно оказывалось слишком много неизвестных, чтобы эти уравнения могли быть решены. Но вот, относительно, краткосрочных планов, Виктор уже все для себя сформулировал с достаточной ясностью, и сейчас решил, что пришло время продуманное им озвучить.
   - Если, дамы и господа, будут так любезны, прислушаться к мнению профана ... - Начал он, размешивая сахар в чае, но закончить не смог. Вмешалась Вика.
   - А теперь, милый, все то же самое, но коротко и четко.
   Виктор улыбнулся Вике, и кивнул, соглашаясь:
   - Коротко и четко, как на плацу. Пункт первый. Нам незачем ввязываться в длительную войну на планете. Следовательно, с Земли надо уходить. С этим все согласны?
   - Согласен. - Сказал Макс, взглянув на бледную худую Лику, которая, обложенная подушками, ссутулившись, сидела в кресле рядом с ним. Лика кивнула.
   - Согласна. - Подтвердила Вика.
   - ОК. Значит, прорываемся на борт. План прост, но мне он кажется оптимальным для нашего случая. - Он старательно избегал смотреть сейчас на Лику.
   - Мы с Викой выходим вечерком в Финляндии, и за двое суток - сымпровизируем по ходу дела - добираемся до Норвича. Там мы вызываем бот, и уже на нем подбираем вас, Макс. Вы с Ликой, соответственно, выходите перед рассветом в районе Мурманска. Это километров семьдесят от города. Место дикое. Там мы вас и подхватим. Я думаю, Лика сможет продержаться пару часов?
   - Сможет. - Подтвердила Вика.
   - Значит решено. - Закончил Виктор.
   - Вообще то, командир ты ... - Начал Макс. Он явно не хотел соглашаться, хотя не мог не понимать, что Виктор прав.
   - Все! Все, Макс! Обсуждение закончено. Нечего тут обсуждать. - Он посмотрел в глаза друга, как бы говоря, "ну, что ты ерепенишься, ведь знаешь же, что я прав!" ("А кто прав, тот и лев". - Привычно пошутил он про себя).
   Макс его понял и, молча, кивнул.
   После завтрака каждый занялся своим делом. Макс ушел в кухню, готовить мясо убиенного медведика, Вика отправилась врачевать - или, что она там делает? - Лику, а ему, Виктору, за неимением дел первой необходимости, нашлось дело по душе. Он пошел к сараю на заднем дворе и стал колоть дрова. Он и сам не знал, зачем занимается этим, в общем-то, бессмысленным делом, но, с другой стороны, колка дров позволяла отвлечься от суеты и подумать о главном.
   Он все больше и больше склонялся к мысли - и Макс вполне был с ним в этом согласен - что они имеют дело с двумя совершенно независимыми друг от друга операциями. Во всяком случае, причины, цели и задействованные средства в этих операциях не совпадали. Похоже, однако, что на каком то этапе они пересеклись, вполне возможно, что и без ведома одной из сторон. Общей у обеих сторон была только третья сторона, то есть, они трое: Макс, Вика и Виктор. Ну, и девочка, конечно, попавшая во все это по роковой для нее случайности.
   "Ведь, что получается?" - Спрашивал себя Виктор, раскалывая очередное полено. - "Сегодня у нас первое октября ...".
   Итак, третьего сентября к нему заявился "гонец". Ходящий был, несомненно, искренен, когда рассказывал ему все эти ужасные ужасы про переворот в Тхолане и последовавшие за этим неприятности. Ходящий был плох, он уже не мог сдерживать эмоции, нервничал, торопился рассказать, передать, предупредить ... "Смерть уже стояла за его левым плечом" [Несколько измененная фраза из классической поэмы "Меч рассвета", приписываемой перу герцога Сцсойсша. Раннеимперский период]. Смерть ломала рамки самодисциплины, и ... он казался Виктору искренним. Тогда. Впрочем, сам Виктор тогда уже глубоко зашел в болота старости, уже почти, что и утоп в вонючей жиже дряхлости и немощи. Он мог и ошибаться.
   "Мог, мог!" - Сказал он себе честно. - "Так что на веру ничего брать не будем. Он сказал. Я услышал. Вот все, что нам известно, доподлинно".
   Очевидно, что в дальнейших спекуляциях опереться можно было только на один, более или менее достоверный, факт ("А солипсистов мы будем безжалостно расстреливать, как врагов трудового народа!"). К нему пришел Ходящий в Тени и рассказал то, что рассказал. Точка. О том, что произошло там на самом деле; кто, как, и зачем устроил переворот в Тхолане, судить было не возможно. Даже догадки строить было не на чем. Прошлое все еще лежало в тумане забвения. Память, явно, запаздывала в своем возвращении, по сравнению с победоносным шествием физиологии. Не имея точного представления о расстановке политических сил в империи; не имея информации о тех подводных течениях, которые и определяли характер этого пахучего варева, именуемого имперским универсумом; не имея никакой новой информации - ведь прошло уже более семидесяти лет, как они покинули пределы империи; что они могли придумать? Да, ничего!
   "Вот и не будем гадать. Приведется, узнаем". - Сказал он себе и усмехнулся. - "Если, конечно, Б-г и Маркс, с другом его Фридрихом, нам помогут".
   Для них троих, отсчет времени, по любому, начался третьего сентября. Ходящий пришел к Виктору ночью. Ночью же и умер. Хоронить его Виктор не стал. Просто, не мог. Оставил тело Ходящего у себя на даче, и побежал бить в колокола. Значит, Хельга и Олаф узнали о тревоге третьего, но прибыли на встречу с ним в Ригу только пятого. И значит, получили таблетки на два дня позже его самого, и на день позже Вики, которая примчалась к нему в Питер на частном самолете в ночь с третьего на четвертое. Вот только, три недели спустя, двадцать третьего в Невском Паласе они выглядели так, как если бы начали обратную трансформацию, как минимум, на неделю раньше Виктора. И как, скажите на милость, такое возможно? Что, черт побери этих двоих, там произошло?
   Первое. Где они взяли катализатор? ОК. Могло статься, что настоящего аутентичного средства у них у не было, и они воспользовались каким-то заменителем, как сделал это Макс. Возможно такое? Да, возможно, но тогда, они должны были начать процесс не на наделю, а, по крайней мере, на две-три недели раньше, чем он. А тут и еще один вопросик маячит, аки скорбный духом агент наружки в голой степи. Отставник не может самостоятельно принять решение о расконсервации. Не может. Приказ же может отдать только координатор. Или уже, нет? Кто-то же разрешил им, а, если так, то мог оттуда же, из неясного пока источника, взяться и катализатор.
   Вот, блин, задачка! Ведь есть же еще и третье. Они были вместе с группой ликвидаторов, и они стреляли на поражение. Как такое могло случиться? А никак. Потому что, если исходить из правил игры, как они виделись ему до всех этих странных обстоятельств, такое случиться не могло. Ни перевербовать, ни запугать, ни заставить легионера не возможно. Но, допустим, Макс прав, и в деле мифические ревнители. Допустим, даже, что они так круты, как бают о том сказители в деревнях отсталого севера. Допустим! Ведь если Вика может, почему бы не смочь и кому-нибудь другому? И все равно, перевербовать двух кафдровых офицеров-оперативников? Не верится. И почему, спрашивается, именно их? Ведь задача неизвестных дознавателей была, предельно, ясна: гасить всех.
   Похоже, все-таки здесь действительно две разных игры. Как и почему, не понять, но есть такое неприятное ощущение, что одну операцию крутят переворотчики, а вторую, как ни подло, свои. Тут ведь не только Олаф с Хельгой засветились. Их с Викой история тоже дурно пахнет. Почему они забыли напрочь, на семьдесят лет забыли, что собирались жить вместе? Кто, но главное, зачем сделал им такую гадость? Тут никакого воображения не хватит, представить зачем бы это кому-нибудь могло понадобиться. Мотив не виден, как тот Сатурн. Да, и потом, если они с Викой кому-то мешали, кому-то настолько могущественному, что мог их заставить забыть про свою любовь, то этому сукиному сыну легче и дешевле было их просто убить. "Бред какой-то!" - Сказал он себе, отбрасывая в раздражении топор.
   Все время, выходило одно и тоже. Ничего не выходило, вот в чем беда. Они крутили эти, чертовы вопросы и так и эдак уже целую неделю. Три совсем не глупых - хочется верить - человека. Но так ни к чему и не пришли. Понятно, что на Земле им пока делать нечего. Тут их противник располагает нешуточными возможностями - и откуда что берется? - а вот в империи ... Если исходить из того, что хотя бы в этом вопросе Ходящий сказал правду, в империи их не ждут. А все ниточки из этого гребаного клубка вопросов без ответов опять же тянуться в империю. "Значит нам туда дорога ..." - Пропел Виктор, подражая голосу Лени Утесова, и пошел в дом.
   В доме было тихо. Ну, отностельно тихо, конечно. Из-за закрытой двери кухни доносилось позвякивание кухонного инвентаря - там Макс священнодействовал над обедом; со второго этажа доносились едва слышные гитарные переборы - это Вика мучила, пролежавшую в доме в полном забвении и небрежении почти пол столетия, гитару. По настоящему тихо было только за плотно закрытой дверью в спальню Лики. Девочка, вероятно, спала. Она, вообще, спала большую часть времени, но уже то, что, очнувшись всего два дня назад, она могла уже сидеть с ними за столом, произнести слово, посмотреть и увидеть, это было чудом. Чудо, сотворенное руками - или чем там она творит свои чудеса? - Вики.
   Виктор сел в кресло и закурил. Маска, израсходовавшая себя полностью, умирает. Ну, не умирает, это как-то иначе следует называть. Погибает? дезинтегрирует? Не важно. Но Вика сумела этому помешать. Как? Говорит, что сама не знает. Не может объяснить. Но ведь сделала! А организм Лики? Если бы Виктор не читал когда-то справочник, не видел записи; если бы однажды не видел сам вживую, что происходит с человеком, который себя сжег, которого сожгла Маска; он бы еще мог поверить в такое. Но он знал доподлинно, что Маска сжигает нервную систему, а сердце, почки, печень, да легкие, на конец, не выдерживают запредельной нагрузки и разрушаются. Человек умирает, иногда быстрее, иногда медленнее, но всегда мучительно. А Лика жива! Это, между прочим, неоспоримый факт. Факт, что она сидела сегодня с ними за столом, говорила, ела ... Ну, положим, ела она только бульон из куропатки, который с травами и корешками, разысканными им специально для этого в лесу, сварил Макс. Но ела. И говорила. Мало, тихо, но говорила. Что же такое сделала Вика?
   Виктор затушил сигарету. Встал, постоял секунду, раздумывая над тем, чем бы еще убить время, и пошел чистить оружие. Чистка оружия, занятие правильное, и заняла она его на целых два часа. Потом, в поисках ветоши, он забрался на чердак и наткнулся на коробки с книгами, оставшимися от былых былинных времен, от другого координатора, может быть даже, и не от того, у которого принял дела он сам.
   На глаза попалась книжка дяди Гиляя "Москва и москвичи", и Виктор стал ее неторопливо перелистывать, но вскоре увлекся. Не столько даже самой книгой увлекся, сколько поводом вспомнить свое детство в старой Москве, и юность в старом Петербурге, в городах, которые подобно сказочному граду Китежу давно уже исчезли в водах забвения вместе со страной, которую они олицетворяли. И не важно, что Москва по-прежнему стоит на своих семи холмах, и не только на них уже; и называется, как и прежде, Москвой. Это другой город. А той Москвы, которая ассоциировалась у него, почему-то, с масленицей; той Москвы уже нет и никогда больше не будет, как не будет никогда уже того мальчика, которого звали Витя Дмитриев, и который катался на санках с огромной деревянной горки ("Где? Когда? Но это случилось в Москве!"). И Петербурга, того Петербурга, в который приехал подростком Виктор Викентиевич Дмитриев, нет и не будет, хотя и город есть, и дома многие в нем сохранились, как сохранился на Каменноостровском особняк тети Лизы; и называется этот город снова Петербургом, и тонет, как прежде, в тех же гнилых болотах, что и тот, давешний, его, Виктора Петербург.
   Воспоминания не были ни мучительными, ни сентиментальными. Они походили на воспоминания о давно прочитанной книге, или виденном, не весть когда, фильме. Они были подернуты легкой дымкой грусти, сродни запаху осени. В них была толика ностальгии, не по месту или времени, а по себе родном, но другом, давнем, навсегда утраченном, изжитом.
   Из страны грез, из русского смутного зазеркалья, его вернул голос Вики, требовательно призывавшей его немедленно "найтись" и отозваться. Взглянув на часы, он обнаружил, что, пока он грезил, наступил вечер. Было четверть шестого, и народ, вероятно, собирался к обеду.
   - Ну, и что мы имеем с гуся? - Громко спросил он, спускаясь в холл.
   - С гуся, Федя, мы имеем шкварки. - Откликнулся басом Макс, подчеркнув многозначительной интонацией, это свое Мы ("И что, конкретно, он имел в виду на этот раз?" - Усмехнулся Виктор).
   - Кстати, а почему ты не в смокинге?
   Виктор, спустившийся, наконец, в холл ошалело смотрел на представшее его глазам чудо. Круглый стол был выдвинут ближе к середине холла и сервирован к праздничному обеду ("Икебана!" - Восхищенно присвистнул Виктор). Белоснежные салфетки ("их, ведь, еще стирать и гладить надо было"), кузнецовский фарфор, богемский хрусталь, серебро ... И друзья его приоделись, на сколько это было возможно в их положении.
   - Я что-то пропустил? - Спросил он, подходя к столу, и беря в руки водочную бутылку с сургучной головкой.
   - Еще нет, но, обязательно, пропустишь. - Ответила ему Вика. - А ну, марш одеваться!
   Все еще не пришедший в себя, Виктор продолжал крутить в руках бутылку ("Надо же, хлебное вино нумер ...").
   - Где ты нашел? - Спросил он, наконец, поднимая взгляд на Макса.
   - В этом доме, если поискать, и не такое сыщется, я так понимаю.
   - Да! - Только и смог выговорить ошеломленный Виктор.
   - Подожди! - Встрепенулся он. - А что все-таки случилось?
   - С Новым годом тебя, Федя. - Улыбнулся Макс.
   - С каким новым годом? - Снова, опешил Виктор. Женщины, прежде лишь улыбавшиеся загадочно, веселились уже во всю.
   - С 5760. - Серьезно ответил Макс.
   - Ой, вейз мир! [Ой, мой бог! Идиш]. Я сейчас! - Вскричал Виктор и рванул наверх.
   Взлетев по лестнице, и ворвавшись в их с Викой спальню, он первым делом достал из шкафа свои памятные боем в Невском Паласе костюм, рубашку и галстук, и быстро переоделся. Затем достал с верхней полки белую картонную коробку, и, держа ее на вытянутых руках, пошел обратно.
   - С праздничком! - Объявил он, входя. - Макс, вам деды морозы положены, или как?
   - Нам, нет, но поскольку у нас тут интернационал ...
   - Да, уж! - Хмыкнул Виктор. - Интернационал три с половиной! Ладно, объявляю себя еврейским дедом морозом и предъявляю подарок.
   Он поставил коробку на стол, и все увидели, что сверху к ней приклеен скотчем листок бумаги, на котором фломастером написано:
   "Дорогому товарищу Хрусталеву от благодарных авиастроителей Союза ССР".
   Дав присутствующим прочесть надпись, Виктор, движением волшебника открыл коробку, и взглядам его друзей предстало весьма впечатляющее зрелище. Впрочем, интересны, как всегда, были детали, оценить которые, к сожалению, мог лишь Макс. Поэтому, он взял на себя функцию глашатая, когда Макс начал извлекать дары волхвов ("Или, лучше сказать, данайцев? - Мимолетно подумал Виктор) на свет божий и передавать Виктории, которая вместе с Ликой встречала каждый новый предмет счастливым смехом.
   - Je demande de l'attention, les dames et messieurs! Champenois Dom Perignon! [Прошу внимания, дамы и господа! Шампанское Dom Perignon. Фр.] - Возвестил он, когда из коробки появилась пузатая бутылка. - Папиросы "Беломор" (две пачки). Обратите внимание, дамы и господа, что это не просто так "Беломор", а "Голубой Беломор" фабрики Урицкого. Шоколад бельгийский (только две плитки, к сожалению), курага Тегеранской расфасовки (один пакет), чай цейлонский (одна пачка), сыр Комамбер австрийского производства (одна коробочка). Все!
   Утес не обманул. В тюках оказалось все, что он просил и даже немного сверх того, что неизвестный ему Утес счел правильным добавить к списку Виктора. И среди всего этого добра, Вика нашла вот эту коробку, и сразу сообразив, кому она предназначена, передала ее Виктору. Сохранив посылочку в секрете, Виктор предполагал предъявить ее накануне прорыва. А что касается ее содержимого, то циничный Утес был в своем репертуаре. Виктор понимал, что вкусности подобраны впопыхах, на бегу, но все равно со смыслом ("Да, - Усмехнулся он про себя. - Широка страна моя родная ... ").
   - Ну, за работу! - Объявил Виктор, беря в руки бутылку шампанского. - Все ли готовы? Все ли готово? Тогда, прошу приготовить бокалы!
   - Не торопись, Федя. - Макс встал и, обведя взглядом собравшихся, остановил его на Лике, хотя говорить он продолжал, обращаясь, вроде бы, к Виктору:
   - Сегодня еврейский новый год, поэтому, Федя, я тебя прошу, побудь пять минут евреем, пожалуйста. Я скажу браху [Благословение на пищу. Ивр.], и можно будет разливать и пить. Идет?
   - Как скажешь! Мы, коммунисты, кем только не были, можем и евреями, если партия прикажет.
   - Барух ата адонай ... [ Благословен ты Господь ... Ивр.]. - Начал читать молитву Макс, а Виктор вспомнил, как много лет назад, в Иерусалиме, они сидели в маленькой кофейне, и Макс рассказывал о своем детстве в Праге. Когда это было? Кажется, в тридцать первом. Да, точно, в тридцать первом. А кофейня принадлежала армянину, сын которого, Ашот, был коммунистом. От воспоминаний, его оторвал дружный вопль собравшихся - "Разливай!" - и Виктор стремительно переключился на шампанское.
   Обед удался. Макс сделал невозможное. На столе были тушеные с сублимированным луком грибы, запеченная в углях утка, и, наконец, как апофеоз, стейки из медвежатины.
   - По-умному, - Благодушно рокотал басом Макс. - К медвежатину надо есть с яблочным соусом, но яблок я не нашел. Поэтому решил поэкспериментировать с медом.
   - С медом? - Виктор отвлекся от созерцания великолепного куска мяса, лежащего перед ним на тарелке, и, потянувшись к заветной сургучной головке, спросил:
   - А где ты мед тут умудрился достать?
   - Пчелы, Федя, - Наставительно поднял указательный палец вверх Макс - Бывают домашними и дикими. Как по-русски называются эти люди, которые собирают дикий мед?
   - Так ты, что, бортничал что ли?
   - Как ты сказал?
   - Бортник. - Старательно проартикулировал Виктор. - Бортничать.
   - О, да! - Согласился Макс. - Я бортничал. Я был бортник. Я собирал дикий мед.
   Виктор усмехнулся. Русский язык Макса качался, кал маятник. Макс то говорил по-русски совершенно гладко, даже акцент смягчался, то его стопорило, и он начинал, как казалось, переводить с немецкого.
   Стейки оказались выше всех похвал. Закончив со вторым, и опрокинув очередную стопочку ("Слеза, ну, чисто, слеза. Ерофеич, он и через сто лет Ерофеич!"), Виктор оглядел повеселевших друзей (Даже Лика раскраснелась, и ее усталые больные глаза засветились прежней живой зеленью) и сказал:
   - А знаете что, ледиз и джентельнс, давайте-ка сваливать с этой дачки!
   - Что ты сказал, любимый? - Подняла бровь Вика.
   - Что отпуск закончился.
   - Побежим сегодня? - По-английски спросила Вика. Она не была удивлена.
   - А почему бы и нет? Выпили, закусили ... Кураж есть?
   - Есть!
   - Ну, так вперед! А скажи, Макс, мазаль [Удача, счастье. Ивр., идиш] еврейский гоям [Нееврей. Ивр., идиш] тоже положен, или как?
   - Обязательно. - Серьезно ответил ему Макс. - Я же вас всех в евреи, властью данной мне императором, уже произвел.
   - Да. - Сказал вдруг, с грустинкой в голосе, Виктор. - Жалко мне Саргона нашего. Старик был не без дури в башке, но личность. Ладно, выпьем на посошок, и в дорогу!
  
   На этих словах ("...выпьем на посошок, и в дорогу!"), собственно, и заканчивается первая часть нашего повествования. Так было запланировано, но мне приснился сон, и я не могу не поделится моими обрывочными видениями с теми терпеливыми читателями, которые до этого места дотерпели. Итак ...
   Маленькая ночная серенада.
   Ххх
   Они расположились на полу за прилавком слабо освещенного (Ночь на дворе, темная октябрьская ночь) обширного торгового зала. Молодая высокая женщина быстро работает с крошечным прибором (возможно, это какой-то компьютер), а рядом с ней в вольной позе расположился высокий крепкий мужчина, в обеих руках которого зажаты какие-то, то ли большие пистолеты, то ли маленькие автоматы.
   - Ну? - Спрашивает тихо мужчина.
   - Они блокируют порт, и стягивают силы к фиорду. - Отвечает женщина ровным голосом.
   - Смешные люди! Ладно, пусть померзнут, а мы с крыши сиганем. Что там, кстати, с небом?
   - Метель. Они отозвали геликоптеры.
   - Вот и славно. Значит, танцуют все! Слушай, а что нам мешает, пока суть да дело, немного прибарахлиться? А то, чисто, оборванцы, прости господи, А тут, вон сколько добра буржуины припасли.
   - Давай. - Сразу соглашается женщина. - Я там, внизу, видела шубу из русского соболя. Сказка!
   - А я, о чем?
  
   Ххх
   Крыша большого торгового центра. Переплетение труб, и каких то машин. Все это, однако, едва просматривается в тусклом свете ночной подсветки. Ночь, порывы ветра несут снежные заряды. Тишина. Распахивается дверь лифтовой башенки и в полосу хлынувшего в ночь света выходят двое: женщина в манто из соболей и меховой шапке, с которой ей на спину свешиваются звериные хвосты (Куницы? Чернобурки? Соболя?) и высокий стройный мужчина, кажется, пришедший из мира "Матрицы". Он одет в длинное черное пальто и высокие ботинки. Голова его не покрыта. В руках оба держат оружие.
   - Ну, вот и все. - Говорит мужчина, прислушиваясь к чему-то слышному, однако, только ему.
   И в это мгновение тяжелая бесшумная тень выплывает из забеленной метелью мглы. Огромное тело замирает, бесшумно распахивается овальный люк, и из подсвеченного фиолетовым полумрака за люком падает к ногам людей короткая гибкая лестница. Не задерживаясь на крыше ни одной лишней секунды, женщина и мужчина стремительно взлетают по лестнице и исчезают внутри летающей тарелки. Люк закрывается, и огромный диск, маленький кусочек которого мы только что видели, растворяется в ночной тьме и метели.
  
   Ххх
   Пустынная и маловразумительная (особенно в предрассветный час и под проливным дождем) местность. Можно различить лишь небольшой кусок грунтовой дороги. Такую возможность дает горящая в кювете милицейская машина. Чуть поодаль, на самой границе света и тьмы, видна еще одна машина, осевшая на пробитых выстрелами колесах. Где-то, далеко, слышны завывания милицейских серен.
   Неожиданно, из мрака и дождя появляется уже знакомая нам летающая тарелка. Замирает, распахивает люк, одновременно, сбрасывая слабосветящийся трап, и освещает прожектором (или чем-то, что заменяет прожектора на летающих тарелках) участок земли прямо под трапом. И в это пятно света входит огромный мужчина, одетый как американский рокер, неведомо как попавший на север России, с большим рюкзаком за плечами и с женщиной на руках. Пока он пробегает расстояние, отделяющее его от трапа, взбирается по нему, и исчезает внутри летательного аппарата, мы можем, с удивлением, обнаружить, что женщина одета в длинную комсоставовскую шинель и буденовку, из-под которой выбиваются рыжие пряди. Рассмотреть подробности мы не успеваем, потому что люк закрывается, и тарелка уже взлетает.
   Что-то подсказывает мне, что она держит курс на орбиту Плутона.
  
  
  

150

  
Оценка: 5.67*27  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"