Июль в Москве выдался жаркий, мы сидим в полупустом зале ресторана. Прохладный полумрак и тихая музыка постепенно снимают напряжение дня, все заботы куда-то уходят. Мы изучаем меню. Нас трое, я, мой друг Андрей, он недавно приехал с Кавказа, и моя знакомая, назовем ее N. N это ее порядковый номер в списке моих побед или поражений. Замечу, что в душе я считаю себя монахом.
Раньше я частенько захаживал в этот ресторан, немного знаком с хозяином, он грузин и официанты грузины, и интерьер тбилисский. Мило, уютно, со вкусом. Моя подруга первая определилась с выбором.
-Я хочу рыбное, севрюгу под..., говорит она, ведя пальчиком по меню. Я начинаю протестовать.
-Нет, в грузинском ресторане заказывать рыбу не правильно. Здесь готовят отличный шашлык. А рыбу, моя дорогая, закажем в японском ресторане. Японцы спецы по рыбе, правда, логично? - Я взглядом ищу поддержку у Андрея.
- Шашлык так шашлык. Возражений нет. Cоглашается он.
- Андрей, не надоели тебе шашлыки на Кавказе? Пытается настоять N.
-Да, нет. Но для начала, не выпить ли нам хорошего грузинского вина? Предлагает он.
-Я хочу кинзмараули. Опять берет на себя инициативы N. В этом вопросе Андрей и я единогласно поддерживаем ее.
Заметив, что мы уже готовы сделать заказ подходит официант. Раньше я его никогда не видел. Очень молодой грузин, почти что мальчик, свежее простое деревенское лицо. Похоже на то, что весь родной аул хозяина быстро и неотвратимо, как ледник Калка спускается с гор в Москву. С сильным акцентом и белоснежной улыбкой спрашивает, что мы хотим заказать.
-Дорогой! Бутылочку Кинзмараули, три салата и настоящего шашлыка. Почему-то, тоже, с грузинским акцентом, я делаю заказ.
-Шашлык у нас всегда очень свежий и очень вкусный, мы готовим его нашим дорогим гостям только по заказу. Вам придется немного подождать, пока наш повар Гога его сделает. - Неожиданно бойко отвечает наш молодой официант. Мы соглашаемся ждать настоящий грузинский шашлык столько, сколько этого потребуется.
Официант записывает заказ и тихо исчезает. Через несколько минут в наши бокалы льется красная кровь грузинского винограда. По чистым стеклам бокалов поднимается винная слеза. N обращает на нее внимание и рассказывает нам, что только хорошее вино дает слезу. Сколько ее помню, всегда и везде она рассказывает, как вино плачет в рюмке прежде, чем согреть кровь сконцентрированными в алкоголь лучами солнцем.
Поднимаем бокалы и, как водится, я предлагаю выпить за встречу.
Мы пригубили вино, ощущаем его благородный вкус, обмениваемся впечатлениями и хвалим грузинских виноделов.
-Я специально привел тебя в этот ресторан, я знаю, что ты любишь Кавказ.
-Думаешь? - как-то не определено хмыкает Андрей.
Естественно разговор заходит о том, как там.
-Ну, рассказывай, где был, что видел? По телевизору ужасы всякие показывают, а в газетах пишут, так что кровь в жилах, то стынет, то кипит, и это происходит в 21 веке. Во всем мир цивилизация гуманизм, а у нас? - пытаюсь разговорить Андрея, я знаю он хороший рассказчик.
-Что я Познер или Киселев? так сходу на заказ не могу. Надо выпить. Да и по телевизору наверно лучше расскажут и покажут. Они профессионалы много видели, во многих местах бывали, а я жил только в одном горном ауле. А в ауле между прочим даже телевизора нет, сигнал не проходит, горы не пропускают цивилизацию. - Отнекивается Андрей.
Мы пьем вино, вспоминаем общих знакомых.
Я спрашиваю о погоде на Кавказе. Наверно меня это интересует, раз я это спрашиваю. Честно говоря, я завожу разговор о погоде, когда надо беседу поддержать.
Андрей с удовольствие рассказывает, что в горах жарко, но не душно, как в Москве.
-Представьте сине-фиолетовое небо, горы, поросшие кустарником и зеленой травой. На склонах мирно пасутся барашки. Воздух прозрачный. На солнце жарко, щиплет кожу, а в тени прохладно. Ни комаров, ни мух. Все происходит медленно неторопливо, каждое движение наполнено смыслом. Чувствуешь всем существом, как течет медленным потоком время. Есть утро, есть полдень, есть вечер, все располагают к созерцанию.
-И дуновение ветерка наполнено смыслом, - задумчиво спрашивает N.
-Да,- улыбается Андрей
-Возьми меня в горы, мне все так надоело. Видать N тоже захотелось в горы, что бы все было вокруг и внутри медленно и осмыслено, подумал я почему-то с горечью.
--
Только вместе с Алешей или если он разрешит - отшучивается Андрей.
Потихоньку вино начинает кружить наши головы, и беседа становится более раскованной
-Нестрашно было в горном ауле среди диких горцев, - интересуется N.
-Да нет.
-Что ни будь интересное случалось?
-Тоже нет, жил и жил. Пил молоко и айран с лепешками, кушал шашлык, а чаще консервы с сухарями.
-Как-то скучно, а где дикие горцы и жестокие федералы, перестрелки, засады кровь и слезы? интересуюсь я.
-В местах, где я жил, было, все болей менее спокойно. Хотя в прочем, всякое случалось... Андрей немного помолчал задумавшись о чем то и подытожил, -но в общем то ни каких особых боевых действий не было. В прочем видел, как два барана бодались, пришлось силой урегулировать их взаимоотношения.
-Ты же наверно не целыми сутками кушал шашлык и пил айран. Расскажи, что ты делал в этой глуши в дали от цивилизации и гуманизма. Я попытался опять направить разговор в нужное мне русло.
-В дали от гуманизма, - Андрей задумчиво повторяет мои слова. Ну, хорошо, расскажу один случай, только, чур, не сердится на меня. Договорились?
- Мы соглашаемся.
-Это было в конце мая, начал рассказывать Андрей. Я собирал образы растений в окрестных аула. С горы, которую, в тот злополучный день, я обследовал, хорошо виден аул, расположившийся на противоположном склоне. К аулу ведет дорога, вьющаяся серпантином среди гор, ее тоже хорошо видно. Где-то около полудня, когда солнце стало особенно сильно печь спину, я увидел, как по дороге движутся два крытых брезентом армейских грузовика. Было далеко, звука моторов не слышно, только видно как эти две аккуратные коробочки, где то в низу медленно и упорно ползут по серпантина вверх к селению. Вот они добирались до аула, останавливаются, видно, как из кузовов выпрыгивают вооруженные люди в камуфляже и собаки, даже видно, что овчарки. С горы они кажутся маленькими ожившими оловянными солдатиками. Кто-то из них, надо полагать старший, идет к дому, где располагается администрацию по их нему старейшина.
Я зашел за хребет горы, и мне стало не видно, что происходит в ауле. Военные часто приезжаю в село, так положено, посмотрят, проверят, поговорят и уезжают, поэтому это событие у меня особого интереса не вызвало.
Когда солнце стало медленно заходить за гору и жара спадать, стада овец с блеяньем и тявканьем постуших собак начали спускаться в горных пастбищ в аул. Закончив измерения и собрав образцы растений в рюкзак, вслед за ними начал спускаться и я. Где-то в низу из аула доносился смех и крики, играющих детей, плач ребенка, мычание еще не доеных коров. День уходил в небытие, вечерняя прохлада начала медленно выползать из ущелий, заполняя дворы аула. Потянула кизячным дымом. Почти библейская картинка, все дышит покоем и миром.
Их, согнали на площадь, окружили, отчалено лаяли овчарки. Они стояли, сгрудившись напротив дома администрации. Им ничего не объясняли, да они в этом и не нуждались, им просто нечего не надо было объяснять. Всех стали грузить в грузовики, кто был неловким или делал попытку вырваться из кольца, нещадно били палками, прикладами по спинам, пинали. Мат, крики, лай овчарок.
Погрузка прошла быстро, в каждое кузов село несколько сопровождающих. В крытом плотным брезентом кузове было душно, пахло пылью, машины еще не успели остыть от дневного зноя. Они стояли, плотно прижавшись, друг к другу и каждый чувствовал теплоту тел своих собратьев. Сопровождающие грязные, потные, злые, уставшие сели, у задних ботов искоса посматривая на своих пассажиров. Те молча смотрели на охранников.
Заработали моторы и маленькая колонна начала быстро спускаться по серпантину. На колдобинах сильно трясло. Общее прошлое и общее будущее сплавило невольных пассажиров в единый организм, с общим предчувствием нависшей беды, с общим отчаяньем. Это единый с множеством голов и ног организм нещадно подбрасывало и мотало на колдобинах разбитой дороги. Некоторые не удержав равновесия падали, и тут же вставали, чтобы восстановить это невидимое единство, которое казалось им защитой от всех бед. Колона спускалась с максимально возможной скоростью. Подсвеченные последними пурпурными лучами заходящего солнца, громадные темно-синие горы в грозном молчании обступили со всех сторон дорогу, и казалось еще чуть и они сомкнут свои ряды и колонна окажется в западне. Всем военным хотелось побыстрей покинуть эти чужие и враждебные горы, они хотели спуститься на привычную равнину и целыми добраться до базы. Солдаты про себя молились, чтобы все обошлось. И в это же время жители горного аула молились своему богу.
Итак, около трех часов грузовики спускались вниз по разбитому серпантину, вьющемуся по дну ущелья. Когда колонна спустилась, в долине солнце зашло, настало время черной южной ночи, для тайных дел жизни, для стрекота цикад. Колонна помчались по асфальту, рассекая темноту светом фар. Теплый ветер приятным напором обдувал пассажиров. Впереди стали видны огни города.
Вдруг колона остановилась, где-то у первой машины, кто-то с кем-то начал громко ругаться. Один из ругающихся обещал написать рапорт какому-то важному начальнику, другой грозил трибуналом. Разгоряченные быстрой ездой, моторы недовольно урчали, им не терпелось продолжить гонку в ночи, мчаться и мчаться вперед. Потом колонна въехала во двор, который был освещен пронзительным светом прожекторов. Всех быстро сгрузили и загнали в большое помещение. Бетонный пол был сырой, видать его недавно мыли из шланга. Закрыли дребезжащие железные ворота, и стало совсем темно, ни лучика света, кромешная тьма. Только влажный холодный бетонный пол и влажные холодные бетонные стены. Хотелось есть и пить. Некоторые от усталости ложились на влажный бетон, чтобы хоть как-то дать отдохнуть уставшим ногам. Другие бродили по помещениям наталкиваясь на своих и на стены. К утру потянуло холодом, стало зябко, и обитатели бетонной темницы начали жаться друг к другу. Никто не хотел рассвета, все его боялись. Шум, доносившийся с улицы, рассказал, что пришло утро. За воротами послышались голоса, женский смех, веселая перебранка, кто-то незлобно матерился. На этой части земли начался рабочий день. Эти мирные звуки немного успокоили обитателей бетонного мешка.
Вдруг со скрипом приоткрылись ворота, луч света три часа тому назад, родившийся, на солнце, достиг земли, прошел в щель между створками ворот и отдал свое доброе тепло, упав на обитателей мрачного помещения.
-Ууу, сколько навезли за ночь. Протянул чей-то удивленный тонкий голос.
-Голов сто. -Кто-то ему ответил басом.
-За день управимся? -Опять спросил тонкий голос.
-Управимся, - ответил бас.
Рабочий день на мясокомбинате в Гудермесе начался.
Андрей закончил и свой рассказ, замолчал, пригубил бокал. В этот же момент подошел официант, неся поднос с шашлыками.
-Очень вкусный шашлык из молодого барашка, широко улыбаясь, торжественно сообщил официант и ловким движениям установил блюда в центре стола.
Мне как-то от выпитого натощак вина и рассказа стало не по себе.
-Сколько лет барашку? - мрачно спросил я официанта.
-Совсем, совсем молодой - весело ответил он.
-Сколько лет барашку? - еще более мрачно повторил я свой вопрос.
-Наверно месяцев восемь, - ответил чуть обескураженный официант.
-Баранина наверно, - еще больше сбитый столку, ответил бедный официант
За столом воцарилась тишина.
-Извините, наш друг в не духе, - вы идите мы вас попозже позовем, попыталась разредить обстановку N
-Нет - я перебил свою подругу
-Принесите еще бутылку Кинзмараули.
Официант поспешно удалился.
Алеша, что случилось? Забеспокоилась N.
Я, помолчав минуту, нехотя ответил
-Извини, все в порядке, так что-то нашло.
Посмотрев, на блюдо я спросил.
-Что с шашлыком будем делать?
- Как что? Будим есть, - сказал Андрей, взял шампур и положил его себе на тарелку.
Мастерски зажаренные на настоящих древесных углях аппетитные кусочки отборного мяса были переложены кругляшками помидор и лука.
-Мне, что-то не хочется, - сказал я
-И мне не хочется, - поддержала меня N.
Андрей пожал плечами, ухмыльнулся и начал есть шашлык. Попробовав шашлык, его лицо выразило удивление, которое говорило о том, что шашлык оказался во много раз лучше, чем он ожидал. В этот момент N глотнула вина, которое показалось ей кислым, и этот глоток захотелось срочно закусить, чем-то существенным. N стало обидно и она возмутилась.
-Ребята, это какой-то пионерский лагерь. Андрей, ты нам весь аппетит своим рассказом испортил, а сам ешь, как ни в чем небывало. Лучше бы рыбу заказали.
-Не помогло бы, - хмуро замечаю я.
-Тогда бы Андрей рассказал бы нам, про осетра, который плачет в реке-озере солеными слезами о своих тысячах мальков которых он так любил и, которые в расцвете лет жарятся, парятся, коптятся в сотнях коптильнях малых предприятий. И его горе в тысячу мальков раз больше чем горе нашей овцы, потерявшей своего самого любимого ягненка.
-Ребята я вас предупреждал. Улыбнулся Андрей, откинувшись на спинку кресла. Была видно, что он решил сделать маленькую паузу в непрерывном удовольствии чревоугодничества. Такое его поведение показались мне оскорбительным. Похоже, было на то, что он смеется над нами. Теперь уже я не выдержал и спросил:
-Ты так рассказал про последний день бедных барашек, так что нам стало их бесконечно жаль, так жаль, что даже любимый шашлык мне в горло не идет, а ты его за здорово живешь. Как-то мне непонятно, зачем ты все это нам рассказал.
-Барашека, конечно, жаль, но мир не гуманно устроен. Что бы жили одни, *другие должны стать их жертвой. И надо это помнить гуманистам, в прочем не про это мой рассказ. Ответил Андрей, с аппетитом продолжил расправляться с шашлыком.
Я и N еще находились под впечатлением от рассказа. Мы тихо сидели и смотрели как Андрей чуть прижмуривает глаза, когда, откусывая сочные куски мяса, тщательно пережевывает их и затем запивает проглоченные кусочки мяса аккуратными глотками вина.
-Из того, что ты с таким аппетитом ешь шашлык, можно заключить, что ты являешься сознательным элементом этого негуманного мира, где все жертвы и хищники, которые только и делают, что друг друга едят. Тебя это не тяготит? Опять я спросил Андрея.
-Может быть и не все устраивает меня в этом мире, но жить по-другому не может никто. Даже самый безобидный из нас, чтобы поддерживать жизнь в своем теле, должен питаться, по крайней мере, растениями, которые могли бы расти, зеленеть и плодоносить. Организм, при этом борется не на жизнь, а на смерть с миллионами микробов, и так далее. Если внимательно посмотреть вокруг, то выходит, что жизнь одних невозможна без того, чтобы не использовать другого для своего выживания. Мы все обречены, жить в этом мире. Да замечу, что у человека, между прочим, есть клыки. И он их не сам себе приделал. Наличие оных прописано в наших генах, а клыки даны нам только для мясной пищи.
-Андрюша, ты меня убедил, сказала N, и изящным движением руки с чуть оттопыриным мизинцем взяла шампур. Ее аккуратные беленькие клыки вошли в мякоть шашлыка и легко оторвали кусочек мяса.
-Очень вкусно. Алеша попробуй. Я тоже нехотя взял шашлык и налил вина
-Андрей, я не понял, ты против вегетарианства - продолжил я, - ты считаешь нормально, что мы все являемся звеньями какой-то колоссальной системы, где все друг друга едят. - сказал я, рассматривая шашлык, вдыхая его аромат, и чувствуя, как рефлекторно выделяется слюна. Рефлексы исправно работали, несмотря на мой убеждения. Очень хотелось попробовать шашлыку.
-А что ты предлагаешь? - Андрей внимательно посмотрел на меня, в его глазах забегали лукавые чертики, -переделать мир с самого начала? Я думаю, что Творец все продумал, и то, что мы едим молодых барашков, на это тоже его воля.
-Да ты конечно прав, -сказал я и попробовал шашлык, который, кстати сказать, оказался отменно вкусным, -нам не понять этого парадокса мира, когда никто не может без другого выжить, а чтобы выжить должен что-то сделать с этим другим... Со вздохом продолжил я, запивая проглоченный кусочек мяса вином.
-Я слышу грусть и обреченность в голосе гуманиста, поедающего чужую плоть, - криво ухмыльнулся Андрей. Видно было, что вино подействовало на него. -Брось Алеша, нейтрально принимай, этот мир, ты здесь в командировке. Смотри это жестокое кино и даже в самых страшных местах не закрывай глаза, так надо. Мы обречены видеть и чувствовать этот мир до самого конца. - На несколько секунд выражение лица Андрея стало отрешенным, он ушел куда-то далеко и как будто с кем то другим продолжал когда-то незаконченный разговор. Потом встрепенулся, как бы сбрасывая наваждение, продолжил.
-А если вдруг вина выпил и расслабился, все равно не говорить о гуманизме абстрактно - это дурной вкус, произносить непонятные слова. Задумайся как много парадоксов в этом понятии, и что за типами были великие онанисты. Ой простите, - Андрей посмотрел на N. -оговорился гуманисты. Вспомни Руссо с его исповедью извращенное сознание. Но многим в свое время понравилось именно выставленная на показ порочность и почему-то за все это навали его великим гуманистом. Парадокс.
- Ну ты и сравнил коллективное праедание барашка и гуманизм. - Запротестовал я
-Я вот недавно, что подумал, - не слыша моей реплики продолжал Андрей, -может в этом мире все вольно или невольно приносят жертву друг другу, чтобы другой смог продолжить свое существование и в свой час пожертвовать собой. Отдав жизнь как последнюю жертву, мы уходи куда-то или просто остаемся в прошлом. Нам надо научиться жертвовать без сожаления и с благодарностью принять жертвы других. А правильно жертвовать, - это самое трудное. После сказанного, он тяжело вздохнул, глотнул вина и отправил очередной кусочек мяса в рот. Прожевал его, и немного подумав, добавил.
-Своей участи не избежать никому, ни барашку, ни президенту, а нам прочим человекам остается только мудро ко всему, что случается относиться. Волю Господню принимать с благодарностью, надеясь, что все на пользу душам нашим.
-Я, кажется, поняла, в этом мире каждый, для кого-то - гамбургер, - оторвавшись от шашлыка и зардевшаяся от выпитого вина подытожила N.-Ну держись Алешка, я тебя сегодня ночью съем, ax ты мой сладенький. Он вытерла губы салфеткой и чмокнула меня в щеку.
-Это мы еще посмотрим, кто кого, -подумал я. И ласково потрепал ее кудряшки.
-Андрей, я догадался, откуда все это, там, в ауле тебе было скучно и ты в полном интеллектуальном одиночестве, вечерами читал какую то буддийскую литературу вот и помудрил. Теперь как Заратустра, спустившись с гор, вешаешь всем нам лапшу на уши. Угадал? Какую книжку читал?
Попытался я сменить тон разговора, которая стал напрягать.
-Нет, я ничего там не читал, но много наблюдал и иногда думал. Я и так слишком много прочел за свою жизнь, а оказалось, интересные мысли приходят, когда живешь не виртуально, не суетишься по мелочам и телевизор не смотришь на ночь.
-Как это не виртуально?
-Ну, скажем, например, подчеркиваю, например, ты стреляешь, и в тебя стреляют, и все это не в компьютере, а реально. Бежишь в гору, бежишь с горы с полной отдачей сил, приз жизнь. Когда держишь руку уходящего от нас навсегда и его пальцы последним движением судорожно цепляются за твои пальцы, надеясь, что ты его удержишь здесь хотя бы на секунду. Но срок кончился и он уходит. Начинаешь задумываться, зачем и почему. Час назад мы были рядом. Сегодня он, а завтра...? И в эти моменты приходит понимание, не на словах.
Пойми Алеша, Творец знает, зачем все это, а мы никогда не будем этого знать. Мы просто и быстро обо всем судим, много говорим и мало о чем задумываемся. Да, и рассуждаем, как-то скучно, повторяя школьные истины, которые толком и не поняли и откуда они взялись все эти истины ни соответствующие, ничему. Мы не знаем и не узнаем что такое жизнь, и что такое смерть, что благо, а что наказание. Не задумываемся об этом до последнего момента, a в последний момента просто ни хватает времени. -Андрей все это проговорил, глядя в тарелку. Было видно что он сильно запьянел.
-Андрей ты же говорил, что гербарий собирал, - тихо спросила N.
-Неужели я это говорил? -странным взглядом посмотрев на нас, тихо ответил Андрей.
Мы вышили в холл, тихо приоткрылась дубовая дверь, луч света три часа тому назад, родившийся на солнце достиг земли, прошел между створками двери и отдал свое тепло, упав на нас. Солнце светит для всех.