Мимо старого парка Ника ходила почти каждый день. Другого пути в школу не было. Сам по себе парк, прячущийся за высоким решетчатым забором, ни её, ни других ребят не пугал. На первый взгляд, можно было подумать, что это территория больницы или какого-нибудь интерната. И если бы не облупившаяся, полузатёртая надпись над широкими, всегда крепко-накрепко запертыми воротами, то ни один случайный прохожий никогда не догадался бы, что когда-то эта унылая, неухоженная, скрывающаяся за разросшимися кустами местность - не что иное, как заброшенный парк развлечений и отдыха. Однако поздней осенью и зимой, когда непроницаемая листва не закрывала обзор, то в глубине парка без труда можно было различить уродливые и проржавелые конструкции старых аттракционов.
Сам парк Ника не боялась, в любое время года он был тих и спокоен, но она боялась тех мужчин и женщин, что время от времени появлялись по ту сторону решетки. Странные фигуры неопределенного возраста, в блёклой, заношенной одежде, с печальными и усталыми лицами. Порой кто-то из них подходил к забору, граничащему с улицей, и пытался подозвать проходящих мимо детей. Вот это было страшно. По-настоящему страшно.
- Они сумасшедшие, - сказал Нике как-то Карпов из восьмого "А". -Говорят, что одному мальчику из соседней школы они дали конфетку, он её взял, а на следующий день заболел менингитом и умер.
В другой раз, ей Таня рассказала, что будто бы какие-то старшеклассники брызнули в одного из них из газового баллончика, и через десять минут, на переходе их сбила машина.
Ещё болтали, что эти люди гипнотизируют детей. Чтобы те покончили с собой или убили кого-нибудь из близких.
Однако когда Ника в первый раз сама услышала приглушенный голос, шепчущий из-за забора: "Девочка, а девочка, подойди, пожалуйста, сюда". То побежала со всех ног так, что даже врезалась в шедшую ей навстречу женщину, упала и разбила коленку. А вечером рассказала всё маме.
Но маме было некогда слушать детские страшилки, поэтому она не дожидаясь окончания Никиной болтовни, сказала:
- Думаю, там больше никого нет. Наверняка сторож его уже прогнал.
- Но ребята говорят, что эти люди всё время там появляются, - настаивала Ника. - Их много кто видел.
- Ну, может это работники? - неуверенно предположила мама. - Может они ухаживают за парком или хотят починить аттракционы?
- Мама! - воскликнула обиженная Ника. - Сама подумай, зачем работникам разговаривать с детьми?
- Я не знаю, - мама отстраненно пожала плечами. В этот момент у неё запиликал мобильник и, ответив на важный звонок, о словах дочери она больше не вспоминала.
И всё же, кто-то из других родителей оказался более внимателен к словам своих детей или, возможно, это было совпадение. Но как-то рано утром в парк приехало несколько машин. Полицейские с собаками до вечера тщательно обследовали всю местность в поисках поселившихся там бомжей, но так и не нашли ни души. Более того, по слухам, они проверили забор по всему периметру, и не обнаружили в нем ни одной лазейки, через которую можно было бы проникнуть на территорию. В первое время, после проверки, все окрестные дети вздохнули с облегчением, но потом вновь поползли разговоры о людях-тенях.
Ника и её друзья были уверены, что это просто очередные байки любителей пощекотать нервы одноклассникам. До тех пор, пока они с Таней и Карповым, возвращаясь из школы, собственными глазами не увидели внутри парка двоих. Мужчину и женщину. Одежда обоих вроде бы и не тряпьё, и не с чужого плеча, но какая-то потускневшая и поношенная. А лица чахлые и невыразительные. Точно и не люди вовсе, а тени.
Ника даже не сразу поняла, что они стоят с той стороны забора. А когда поняла, то в ужасе оттолкнула Таню в сторону, иначе они спокойно смогли бы до неё дотянуться.
- Привет, - сказал мужик и неприятно осклабился.
- Не бойтесь, - проворковала женщина. - Подойдите, пожалуйста. Всего на два слова.
- А-а-а, - закричал Карпов и первым бросился наутек.
- А-а-а, - визгливо подхватили Таня и Ника, опрометью кинувшись следом за ним.
И потом, стоя на углу противоположной улицы, они ещё долго смотрели туда, где были люди-тени. Но те уже исчезли.
А вечером, дома, когда настало время ложиться спать, Ника поняла, что никак не может перестать думать о том жутком эпизоде возле парка. Стоило ей только прикрыть глаза, как эти лица снова и снова всплывали перед ней, бледные, заморенные, зловеще шепчущие - "подойди сюда". И каждый раз, стоило ей только подумать о том, что могло бы произойти, не отдерни она вовремя Таню, её тело покрывалось мелкими мурашками, и начинался нервный озноб. Всю ночь женщина-скелет тянулась к ней костлявыми пальцами, а мужик скулил под забором, точно брошенный пёс. И чем больше Ника силилась не думать о них, тем настойчивее становились эти мысли. А на другой день она заболела, то ли от впечатлительности, то ли от необходимости отправиться в школу мимо парка. Она сильно жалела, что не может в один миг стать взрослой и самой во всем разобраться.
Прошла неделя, и постепенно Нике начало казаться, что странные люди - всего лишь плод её болезненного сна. Она хотела спросить об этом у Тани, но та наотрез отказывалась говорить на неприятные темы. Теперь они обходили парк по другой стороне улицы, даже Карпов, который упорно твердил, что то были обычные наркоманы. Быстро позабыв свои прежние истории-страшилки, точно опасаясь, что если будет в них верить, они непременно сбудутся.
Через полгода, когда наступила весна, Таня поссорилась с Никой, из-за пустяка, из-за какой-то ерунды, только потому, что ей захотелось дружить с более популярной одноклассницей. А Карпов стал общаться с мальчишками, чтобы никто не думал, что он бабник.
Новые Никины спутницы - Маргарита и Лара из восьмого класса были старше её на год, но Нике они казались очень взрослыми, потому что всё время говорили о мальчиках, любви и прочих пока неясных для неё вещах.
Опасаясь прослыть трусихой, Ника не стала рассказывать им про тот случай, поэтому теперь снова ходила домой мимо парка.
- А давайте, залезем туда, - как-то предложила Маргарита, когда они шли мимо облезлой ограды. - На качелях покатаемся.
Они остановились прямо на углу, где дорожка, извиваясь, убегала в гущу едва покрывшихся листвой деревьев, и откуда открывался вид на строящиеся башни нового микрорайона.
- Ты что! - От одной этой мысли Нику передернуло. - Даже не думай!
- А чего такого? - Маргарита смерила взглядом высоту решетки. - Должен же быть где-то лаз.
- Нет лаза, - торопливо проговорила Ника. - Я точно знаю.
- Да, ладно, - небрежно отмахнулась Лара, - везде бывает лаз. Наверняка местные пацаны знают.
- Нужно просто обойти парк кругом, - рассудительно сказала Маргарита. -- Пойти вдоль забора, и мы обязательно на него наткнемся.
- Хорошая мысль, - одобрила Лара. - Идем?
- Не нужно, - жалобно попросила Ника, но девчонки уже загорелись этой идеей.
- Перестань! - фыркнула Маргарита. - Колготки что ли боишься порвать?
- Не в этом дело, - замялась Ника.
- Ну, тогда оставайся, - распорядилась Маргарита. - Сумки постережешь, а то через кусты с ними неудобно.
Обе девочки дружно скинули свои портфели, и с визгами и шуточками полезли продираться через ветви. Какое-то время Ника видела их разноцветные кофточки, слышала щебечущие голоса, но постепенно веселые выкрики стихли, и со стороны парка больше не доносилось ни звука. Лишь колеса проезжающих машин мерно шуршали со стороны улицы.
Если бы не обстоятельства, Ника никогда в жизни не осталась бы одна в этом месте. И хотя вовсю светило солнце, от парка будто бы тянуло холодом: промозглым, липким, пробирающим до костей. Она пыталась убедить себя, что это всего лишь детские фантазии, и что-то что в прошлый раз они просто напугали себя сами, потому что у страха глаза всегда велики. И не было там тогда никого или даже если и были, то они вовсе не приманивали их к забору, и не протягивали руки, точно моля о чем-то.
Ника надеялась, что девочки скоро вернутся, и тогда ей станет значительно легче, не только потому, что всё закончится, но больше даже оттого, что страх будет преодолён. Все прошлые тревоги постепенно забудутся, точно их никогда и не было, и она перестанет проходить мимо парка затаив дыхание. Но когда с той стороны неожиданно появился человек, Ника была так поражена, что лишь загипнотизировано наблюдала, как он выходит со стороны цепочной карусели и, сильно припадая на левую ногу, ковыляет по мощеной дорожке прямиком к ней. На нем был старомодный серый пиджак с карманами, но без пуговиц и кепка. Его лицо, узкое и болезненное, с тонким крючковатым носом, проступало перед ней постепенно, точно выплывая из тумана. Он шел медленно, чуть наклонив голову, но его острые синие глаза пристально следили за девочкой из-под кепки.
Потом Ника сама не могла понять, отчего не убежала. Это было странное, магнетическое ощущение, пересилившее и подавившее страх. Оно притягивало возбуждающей неизвестностью и ожиданием того, что же всё-таки должно произойти.
- Здравствуй, девочка, - сказал он негромко.
Возможно, именно его Ника слышала ещё тогда, в тот самый первый раз. Но она не была уверена.
- Здравствуй, - повторил он более настойчиво, не отрывая взгляд.
Она снова ничего не ответила, пристально разглядывая его резкое, асимметричное лицо так, чтобы в следующий раз у неё самой не возникало сомнений: было ли это на самом деле.
Ника не шелохнулась, но заметила у него в руке какую-то бумажку. Жёлтый, тетрадный листок, сложенный в несколько раз.
- Подойди, - говорил он, широко и старательно артикулируя крупным ртом, точно произносил слова предназначающиеся глухонемому. - Подойди. Не бойся.
Затем, поняв, что она ни при каких уговорах не сдвинется с места, человек опустился на корточки, просунул руку через забор, и швырнул бумажку на асфальт, прямо под ноги Нике.
Мимо прошла женщина с коляской. Она мельком взглянула на Нику, но в их сторону даже не посмотрела. Прошла так, точно ничего не происходило. Зато её малыш, мальчик лет трёх, внезапно разрыдался и заголосил. Его плач надрывный и визжащий разорвал невидимую связь. И Ника очнулась. Она сделала шаг назад, затем ещё один и, опасаясь повернуться к незнакомцу спиной, засеменила в сторону дома.
Маргарита и Лара появились на дороге как раз в тот момент, когда всё ещё двигавшаяся задом наперед Ника почти дошла до конца улицы.
- Эй, - крикнула Лара. - Ты обалдела?!
Девочка услышала её голос и остановилась.
- Ты чего вещи наши бросила? - орала возмущенная Маргарита на всю улицу.
Кое-как собравшись с духом, Ника возвратилась к подругам. Человека возле ограды уже не было.
- Я же не ушла, - попыталась оправдаться она. - Просто отошла и всё время за сумками следила.
Она подняла свою сумку с асфальта и тут заметила валявшуюся чуть поодаль бумажку.
- О! У кого-то любовная записка вывалилась! - она схватила находку, прежде чем Ника успела её остановить. - Та..а...а..к, посмотрим.
Лара развернула листок и какое-то время недоуменно на него таращилась.
- Что там, что там? - подскочила Маргарита. - Дай, посмотреть.
Ника, замерев, следила за выражениями их лиц.
- Бред, - резюмировала Маргарита. - Выброси.
Они шли какое-то время молча. Подружки отчего-то притихли, не шутили и не смеялись, даже перестали обсуждать неудачную вылазку.
Ника настороженно ловила каждое движение, способное прояснить ситуацию, а потом не выдержала:
- Ну, ладно, скажите, что там было.
- Да, ничего, - отмахнулась Лара. - Каля маля.
Возле Никиного подъезда они попрощались. Девочки разошлись в разные стороны, а Ника же по-прежнему никак не могла справиться с одолевающим любопытством. Стояла возле лавочки и уговаривала себя идти домой, однако все мысли навязчиво крутились возле той записки. В конце концов, даже если и верить во что-то плохое, то ей ничего не грозит, потому что она не первая её подняла и прочитала. С другой стороны, есть опасность, что каждый, кто её читает, может стать очередной жертвой. Такое Ника видела в кино. Ребята посмотрели какую-то страшную плёнку, и с ними со всеми потом случились несчастья, а в другом фильме погибли все, кто играл в некую проклятую компьютерную игру. А вдруг с запиской то же самое?
Но так бы подумал только ребенок, взрослому человеку и в голову бы не пришло вспоминать ужастики.
Записка валялась под тем же кустом, куда её бросила Лара. Сразу разворачивать её Ника не стала, сунула в карман, и поспешила домой. Ей было страшно, но отчего-то даже приятно, что у неё получилось прихватить с собой опасный секрет. Всю дорогу девочка остерегалась опускать в карман даже пальцы, будто листок мог её обжечь или укусить. А когда добралась до квартиры, то повесила куртку на вешалку, и отправилась греть суп. Сначала она уверяла себя в том, что просто хочет продлить ощущение тайны, но потом поняла, что даже успокаивающая домашняя обстановка не может унять тревожное волнение. Кругом было тихо, очень тихо. Родители приходили только в восемь, соседи тоже, днем же тишину квартиры нарушал лишь мерно гудящий холодильник, а сейчас ещё и гремящая крышка на кастрюле с закипевшим супом.
Несколько долгих мучительных минут Ника смотрела на куртку, не решаясь подойти, но потом, как и в прошлый раз, сдалась, поддавшись коварному искушению.
Когда она достала листок, то развернула его быстро и судорожно, точно боялась передумать в последний момент. Крупные неловкие буквы, скакали по разлинованному полотну бумаги. Неровные, кособокие, похожие на детские каракули. Неудивительно, что Лариса сказала - каля маля. Чтобы прочитать их требовалось усилие и сосредоточенность.
"Дорогая, милая, любимая мамочка! Прости меня, пожалуйста. Я тебе честно-честно обещаю, что больше так не буду! Я буду всегда тебя слушаться, буду помогать тебе по дому, буду ходить в магазин, буду прилежно выполнять задания. Я буду делать всё-всё, что ты меня попросишь, только умоляю, забери меня, пожалуйста, отсюда. У меня всё время болит нога и живот. Ботинки совсем порвались, а пуговицы от куртки оторвались и потерялись. Нам всем тут, правда, очень, очень плохо. Забери меня, умоляю! Твой сын Коленька".
Ника аккуратно сложила письмо и вернула в карман. В первый момент она подумала, что вовсе это не тайна, и ничего страшного в этом послании, оказывается, нет. Обычное детское нытьё. Возможно, тот дядька просто отобрал письмо у какого-нибудь несчастного ребенка. Но потом, чем больше она размышляла, тем более подозрительными казались ей некоторые строчки. Например, про ногу и про пуговицы на пиджаке. Поэтому доев суп, Ника снова взяла письмо и внимательно перечитала.
"Дорогая, милая, любимая мамочка! Прости меня, пожалуйста. Я тебе честно-честно обещаю, что больше так не буду! Я буду всегда тебя слушаться, буду помогать тебе, убираться, буду прилежно выполнять задания. Я больше не буду рвать твои платья, проливать духи, и портить подарки дяди Серёжи. Забери меня, умоляю! Твой сын Коленька".
Ника удивленно перечитала текст. Она была уверена, что в первый раз, там было сказано про ногу, а никакого дяди Серёжи и в помине не было. С письмом определенно было что-то не так. Но что именно, она пока не понимала. Теперь убирать его в карман она не стала, а оставила в прихожей на зеркале, точно кто-то мог его тайком подменить. А потом пошла и включила телевизор, чтобы атмосфера дома ожила и перестала давить на неё потусторонним безмолвием.
Ника сидела в гостиной на бордовом диване и, глядя в отражение шкафа, наблюдала за полкой, где оставила листок. А электронные часы тем временем красными цифрами отсчитывали секунды. Ровно через девятьсот секунд она резко вскочила и, схватив письмо, нетерпеливо пробежалась по тексту.
И, да! Он снова оказался другим. Теперь в нем уже ничего не говорилось про платье, зато было следующее: "Я больше не буду звонить бабушке и жаловаться на тебя. Я буду ходить за хлебом и приносить всю сдачу назад. Я стану самым тихим и послушным мальчиком. Забери, меня умоляю! Твой сын Коленька".
Пораженная Ника сложила листок, и тут же раскрыла его снова, проверяя, изменятся ли буквы прямо на её глазах. Но ничего не произошло. В письме по-прежнему говорилось про бабушку.
Сейчас её уже почти не волновало откуда берется эта новая информация, больше всего хотелось определить, сколько должно пройти времени, чтобы текст опять изменился. Последний раз она отсчитала пятнадцать минут, значит, нужно подождать ещё столько же, чтобы уже наверняка.
И время мучительно потянулось. Каждая красная секунда, казалось, застревала на полпути. И, насчитав три раза по шестьдесят, девочка, мягко устроившаяся на уютных диванных подушках, почувствовала, что постепенно соловеет и уплывает куда-то в небытие...
По телевизору красивый надрывный голос настойчиво пел: "что-то случилось, что-то случилось", но Ника уже ничего не слышала, а даже если бы и могла, то вряд ли обратила внимание на куплет этой взволнованной песни. Да и какое отношение к ней могла иметь эта старая мелодия? "И всё вокруг, словно тогда. Откуда вдруг эта беда? Но что-то случилось - чувства иные. Что изменилось: мы или мир?".
Она спала без снов, а когда проснулась, то обнаружила, что за окошком стемнело, и будто бы мама уже пришла и гремит тарелками на кухне. Однако продравшись сквозь мрак коридора, Ника вдруг обнаружила, что в квартире по-прежнему никого нет. И почему ей только почудилось, что там кто-то хозяйничает, непонятно? Должно быть спросонья.
На часах было восемь. Значит, родители опять задерживались. Девочка зажгла везде свет и тут же вспомнила не только про загадочное письмо, но и про несделанные уроки. Как правило, она никогда так не затягивала с выполнением заданий, но сегодня - проспала аж три часа к ряду.
"Я больше не буду ругаться грубыми словами, больше не буду драться с Трошиным, не буду таскать простыни с веревки во дворе, обещаю, я исправлюсь. Честное пионерское! Только забери меня, умоляю! Твой сын Коленька".
Деепричастие совершенного вида отвечает на вопрос "что сделав?" Деепричастия несовершенного вида отвечают на вопрос: что делая? Обычно они обозначают незаконченное добавочное действие, происходящее одновременно с основным действием. Выполните задание...
"Мамочка, милая, я так соскучился по тебе. Я даже подумать никогда не мог, что буду так сильно скучать. Мне всё время снится наша комната и голубые завитки на прикроватной шторке. Только здесь я сплю очень плохо, как будто и не сплю вовсе. Но это не из-за ноги, просто здесь никто почему-то не спит. Пожалуйста, забери меня отсюда. Твой Коленька".
Любой многочлен можно записать в стандартном виде, для этого надо каждый член многочлена, записать в стандартном виде и привести подобные слагаемые. В каждом отдельном случае надо предварительно изучить состав данного многочлена и затем определить, какие приемы разложения здесь следует использовать. В большинстве случаев приходится применять все указанные выше приемы растления в различной последовательности. Иногда при этом используют искусственные приемы. При расчленении многочленов применяют три основных приёма...
"Мамулечка, родная и единственная, пожалуйста, не думай, что я плохой. Конечно, я бы мог быть лучше, но я не такой дурной и бесполезный, как ты говоришь. Ты не заметила, а я починил старый кожаный стул. И укрепил ножку под вашей с дядей Серёжей кроватью. Теперь она крепкая и не шатается. Пожалуйста, забери меня отсюда, я тебя очень прошу. Твой Коленька".
В девять двадцать три позвонила мама и сказала, что они с папой задерживаются где-то в центре, чтобы "немножко отметить сдачу папиного проекта". Это означало, что скорей всего они появятся только к утру, ведь завтра суббота и им никуда не нужно идти.
Вообще-то родители часто так задерживались, и каждый раз по разным, но традиционным причинам. Так что Ника уже почти привыкла обходиться без них. В холодильнике имелись сосиски, огурцы и покупной вишневый пирог в картонной коробке. Кто-то однажды рассказывал, что в Америке по закону нельзя оставлять без присмотра детей до двенадцати лет. Ей было тринадцать. Значит уже можно. Но так было всегда, сколько она себя помнила.
"Мамуля, милая, если бы ты знала, как я сожалею о том, что не ценил того, что ты у меня есть! Я знаю, что хотел слишком многого. Поэтому я хулиганил и разбил твою пластинку Валерия Ободзинского. Мне казалось, что даже его ты любишь больше меня. Но теперь я понимаю, что никто не обязан никого любить".
История государства Российского. Настольной книгой 16 века стал "Домострой". Он охватывал все стороны человеческой жизни, от нравственных норм и рекомендаций по воспитанию детей до кулинарных рецептов. "Наказывай сына своего в юности его, и упокоит тебя в старости твоей, и придаст красоты душе твоей. И не жалей, младенца бия. Учащай ему раны -- и потом не нарадуешься. Плетью же, наказывая, бить разумно и больно, и страшно и здорово -- если вина велика. За ослушание же и нерадение, рубашку задрав, плеткой постегать, за руки держа и по вине смотря. Если ж дочь у тебя, и на нее направь свою строгость, тем сохранишь ее от телесных бед.
"Мамулечка, родная, я был очень несправедлив к дяде Сереже. Ведь он тоже имел право любить тебя. И наказывал он меня только потому, что хотел мне добра. И тебе хотел добра, чтобы тебе не было стыдно за твоего сына перед соседями и другими людьми. И за ногу я на него совсем ничуточки не обижаюсь, он же не знал, что я упаду так сильно. Пожалуйста, забери меня, обещаю, ты никогда не пожалеешь. Твой Коленька".
Литература седьмой класс. Толстой А.Н.. Детство.
На другой день Николенька видит маменьку в гробу и не может примириться с мыслью, что это жёлтое и восковое лицо принадлежит той, кого он любил больше всего в жизни. Крестьянская девочка, которую подносят к покойнице, страшно кричит в ужасе. Николенька, поражённый горькой истиной и отчаянием перед непостижимостью смерти, тоже кричит и выбегает из комнаты.
"Мамочка, я очень прошу, забери меня отсюда, пусть даже я потом сразу умру. Я обещаю, больше никогда в жизни никуда не убегать. Я ни капельки на вас не обижаюсь, и нога моя хоть и болит, но почти уже не беспокоит меня. А то, что болит, это даже хорошо, потому что она заставляет меня помнить о том, что я натворил. Но эта песня Ободзинского, всё время твердящего о том, что что-то случилось, просто сводила меня с ума. Знаю, что виноват. Умоляю... Твой Коленька".
Уроки были сделаны кое-как. Теперь Ника думала только о Коленьке. Кто этот мальчик, и что с ним случилось? Почему он всё время пишет маме?
И тут, как раз тогда, когда она в задумчивости глядела в потолок и пыталась представить, как выглядел маленький Коленька, неожиданно раздалось громкое и протяжное завывание домофона. Ника осторожно подкралась к двери и сняла трубку.
- Да?
- Ты одна? - спросил кто-то приторным детским голосом.
- А кто это?
- Что-то случилось, что-то случилось, - гнусавя, пропел он.
Ника молчала.
- Прекрасно, - сказал ребенок, - тогда я поднимаюсь...
Связь прервалась, и Ника похолодела. Она проверила как заперта дверь, поставила замок на фиксатор, чтобы с другой стороны невозможно было открыть и прижалась к дверному глазку. Затем внизу грохнул лифт, и его монотонный гул возвестил о том, что кто-то едет наверх.
Из раздвинувшихся дверей действительно вышел ребенок. Он был одет в чёрный строгий костюм и белую рубашку. В руках мальчик держал школьный портфель, гладко причесанные на пробор волосы блестели, лицо же почти полностью скрывали большущие солнечные очки. Повернув к Никиной двери, он встал перед ней в ожидании, точно зная, что девочка наблюдает за ним.
- Ты должна отдать мне письмо, - сказал он негромко, но Ника отчетливо разобрала каждое слово так, как если он стоял не по ту сторону двери, а за её спиной. И, затаившись, старалась даже не дышать, чтобы ничем не выдать своё присутствие.
- Тебя разве, не учили, что у незнакомцев не нужно ничего брать? Нельзя же быть такой любопытной!
Ника стойко молчала, один только раз почти неслышно шмыгнув от волнения носом. И тогда он, будто услышав это, весело и совсем по-детски расхохотался. Его большие очки запрыгали в такт пружинистым движениям. "Что-то случилось...этой весной, что-то случилось с ней и со мной..." - затянул он вибрирующим фальцетом, и в ту же секунду, едва закончив фразу, зарычал густым хриплым басом. - Открывай по-хорошему!
- Уходи, - не выдержав крикнула Ника. - Я сейчас полицию вызову.
- Какая смешная девочка, - голос вновь стал детским и издевательским. - Я невероятно напуган. Ты могла бы ещё пригрозить мне папой. Но он как назло сейчас пьёт мохито со льдом, хватает твою маму за коленки и обещает ей романтический тур по Италии. Они о тебе даже не помнят. Впрочем, ты ведь и сама знаешь, что не нужна им, правда? Согласен - это чертовски несправедливо. Ты же хорошая девочка, спокойная, ответственная, уроки не прогуливаешь и умеешь готовить суп. А они... Они ничего этого не видят. Отдай мне письмо и тогда всё может быть будет как раньше.
Ника отпрянула от двери, побежала в гостиную и схватила мобильный телефон, но как назло связь на нем оказалась недоступной. У них в квартире иногда такое бывало, и папа грешил на операторов. Тогда она взяла городской телефон, попыталась набрать мамин номер, который помнила наизусть, но кнопки на телефоне почему-то не слушались. Точно так, как это бывает во сне. Нажимаешь, нажимаешь, а ничего не происходит. И тут Ника испугалась по-настоящему, до холодной дрожи, до ломоты в суставах, до острых покалываний внизу живота.
Она беспомощно застыла в прихожей, смотрела на входную дверь и не могла двинуться с места. И сколько она так стояла - неизвестно, потому что больше ничего не произошло. За дверью было совсем тихо: никто не ломился и не звонил. Будто фантазия в очередной раз сыграла с ней злую шутку.
Наконец, девочка осторожно, на цыпочках, приблизилась к двери и заглянула в глазок. Он по-прежнему был там. Стоял с опущенной головой, а когда поднял лицо, то очков на нем уже не было. В следующий момент Ника увидела его белые безумные глаза - огромные выпученные белки, занимающие всю глазницу, совершенно пустые и одновременно переполненные до краев. Тогда внутри неё что-то надломилось и растеклось податливой массой, клейкой и тягучей, как сырое яйцо.
- Открывай, - приказал он.
И девочка послушно отперла засов.
Он вошел, а вместе с ним в квартиру проникло нечто мрачное и древнее. Что-то, что у каждого обычно упрятано надежно и глубоко, где-то в самых тёмных закоулках души, что-то нестерпимо порочное, только намного больше, злее и непостижимее.
- Тебе не нужно было брать это письмо, - повторил он мальчишеским голосом, стоя прямо перед Никой. А потом протянул маленькую сморщенную руку с длинными ухоженными ногтями и сорвал с её домашней клетчатой рубашки пуговицу. Покрутил в пальцах и сунул в нагрудный карман пиджака. Теперь его сложно было принять за ребенка. От него несло сырой печенкой и табаком.
Сделав шаг назад, он повернулся к ней спиной, надел очки и принюхался. Ника не могла видеть его лица, но знала точно, что он яростно водит носом из стороны в сторону. Затем, беззаботно покачивая чёрным портфелем в левой руке, медленно двинулся в её комнату.
- Письма из ниоткуда, никому и ни от кого, - он взял со стола жёлтый листок.
- Что случилось с этим мальчиком - Коленькой? - спросила безвольная Ника.
- Что-то случилось..., - прошептал он в ответ почти ей на ухо и тут же громко, визгливо и неестественно расхохотался. - Если дети не нужны своим родителям, то они всегда нужны мне.
- Какие же они дети? - едва различимо пробормотала девочка.
Он наклонил голову на бок, как это делают внимательные собаки, и Ника заметила, что шея его неестественно выгнулась, точно голова в любой момент могла сама собой свалиться на пол. Омерзительное, но завораживающее зрелище.
- Твоё отражение в зеркале. Разве - это ты? Или быть может, полагаешь, что я это я?
Гость больше не смотрел на неё белыми глазами, но чернильный мрак уже коснулся Никиного сердца. Отчего-то ей стало всё равно, что он сейчас сделает с ней. Это могло быть что угодно, жестокое и выходящее за рамки человеческого воображения. Неведомое чувство стучалось в её сердце, закипало в крови, застревало колким криком в горле. Она молча стояла в кругу влекущего темного ореола и почти любила это отвратительное создание. Он монотонно шелестел бумажкой и кривил тонкие, намазанные блеском губы, а она думала, что недостаточно хороша для его ответа.
-.Всего лишь сгусток эмоций и бесцельного времени. Напрасное детство - обуза и печаль. Нет, всё-таки удачно я к тебе зашёл.
- Напрасное детство? - Ника чувствовала, что не должна спрашивать, но остановиться не могла.
- Какая смышлёная и аппетитная девочка. Но скучная, - он медленно облизал губы, будто пытаясь избавиться от чего-то сладкого. - Никаких фантазий и потаенных желаний. Никаких зачатков беспутства, психических дефектов или моральных изъянов.
Человечек вперил в неё бездонные зерцала очков.
- Если дети не нужны своим родителям, то они нужны мне. Если дети не нужны родителям, то они нужны мне. Если дети не нужны, то они нужны мне, - несколько раз повторил он, спотыкаясь, словно заезженная пластинка. А затем, приблизился к ней и противно проскрипел:
- Вот, ты нужна своим родителям?
- Я не знаю, - девочка пожала плечами, и существо комично передразнило её.
- Жалкая кулёма. Не зна-а-аю. Даже скучно тут с тобой. Бывает попадаются такие, что палец в рот не клади.
Человечек приподнялся на мысочках и неожиданно сунул свой холодный старческий палец ей в приоткрытый рот. Нику чуть не стошнило, но она сдержалась.
- А тебе вот можно. Потому что ты - вялая, нудная и никому ненужная. Но я так и быть заберу твоё никчёмное детство себе. Уговорила.
Ника почувствовала, что по её спине и бокам побежали ручейки пота. Глотать стало тяжело, а ладони похолодели.
- Но я не хочу сидеть там в этом ужасном парке, с этими ужасными тенями людей, - она действительно очень боялась парка.
- Никакая ты не смышленая!
Ника заметила, как пузырится слюна в уголках его рта.
- Обычная глупая курица!
В первый момент его тело завибрировало мелкой дрожью, на щеках проступил пунцовый румянец, тьма внутри очков сгустилась. Но это длилось какие-то секунды, а потом, забравшись на Никин крутящийся стул, он открыл свой портфель, достал оттуда длинный костяной мундштук, кожаный портсигар, золотую зажигалку и закурил манерно, с вызовом, так, как это делают распутные и падшие женщины.
- Но Коленька пишет маме. Он её любит, - пролепетала девочка, точно цепляясь за последнюю соломинку.
- Детство - оно как забытые сны, суетится и свербит, лишь бы о нем помнили, - художественно выпуская из себя ровные кольца дыма, с лирическим пафосом проговорил он. - А порой и весточку хочет послать. Самому себе. Точно если это письмо попадет в руки к взрослому Коленьке, то он неожиданно вспомнит, что тоже когда-то был маленьким, добрым и жалким. А кто станет сожалеть о чужих снах? Только, тот, кто спал и видел сон. Свой собственный сон. Единственный и неповторимый.
Пепел с его сигареты осыпался на пол, и жёлтый ковер стал матово-серым.
- Безмозглые родители всегда вопят "что-то случилось", "что-то случилось", а потом утешаются тем, что их сыновья и дочери оказались просто дурным материалом.
- Мои родители не такие. И я хочу, чтобы они любили меня, скучали по мне и чувствовали, когда мне плохо, - вдруг по-детски заупрямилась Ника.
- Тю-тю-тю... Мамочка-папочка... Чушь свинячья! - рявкнул он, оскаливаясь в усмешке. - Сука рожает щенят и уходит, а следующим летом несет от своего же сынка, который к тому времени успел задрать папашу-кобеля, во время материной течки. Всё только так...
Чрезвычайно довольный собственными словами, человечек раскрутился в кресле и вращался на нем, пока у Ники не закружилась голова, и она не присела на корточки.
- Коленька этот твой, кстати, весьма кровожадный маньяк. Такие простушки, как ты для него самое то. И знаешь почему? Типа детская травма. Любовь к матери и всё такое. А теперь, давай, попроси меня как следует... Обещаю, я буду снисходителен и любезен. Так и быть, заберу твоё унылое детство - товар для бедных и ленивых.
И тогда, сама не понимая, почему и зачем Ника опустилась на четвереньки и поползла по серому, пахнущему тленом и желчью ковру. А когда приблизилась к креслу, то неожиданно для самой себя, жалобно и пронзительно взвыла, издавая такой жуткий звук, который никогда в жизни даже не слышала. И прильнув к короткой, болтающейся на весу ноге, со всей пламенной страстью детской непосредственности принялась целовать грубые деревянные колодки его туфель.
- Умница, - похвалил он. - Хорошая девочка! А теперь скажи, что хочешь отдать его мне. Что всегда мечтала о таком избавлении.
В этот момент Ника действительно захотела взросления так, как ничего больше никогда не желала. Точно вся её предыдущая жизнь была пустой и напрасной. Да и какой смысл ждать, если можно прямо сейчас вкусить нового, запретного и таинственного?
И она почти уже произнесла - "прошу", как резкий всепроникающий оглушительный звон взорвал тишину сакрального момента и разметал её тысячами хрустальных осколков по всей квартире.
Девочка вскочила и со всех ног бросилась к трубке, потому что никакая сила, даже самая могущественная, не может удержать человека в бездействии, когда телефон звонит именно так.
- Алло! - задыхаясь, крикнула она в трубку.
- Никуся, солнышко, ты не спишь ещё? - ласково спросила мама.
- Н-н-нет, - ответила дочь, тяжело дыша.
- Мы с папой уже едем домой. Я просто решила позвонить, потому что отчего-то разволновалась за тебя. Всё хорошо?
- Д-д-да, - отозвалась девочка.
- Всё. Целую. Ложись, пожалуйста, в кровать. Завтра же в школу.
А когда Ника зашла в комнату, то оказалось, что человечек исчез. Ковер снова пожелтел, а воздух очистился. Лишь на обоях возле кровати осталось странное маслянистое пятно, точно он, перед тем, как уйти, прижимался к стене губами. Письма на столе не было.
И хотя он ушел, а опасность миновала, её сердце по-прежнему стучало гулко и тревожно. Точно что-то всё-таки случилось.
Ника пошла в ванную, приняла душ, надела чистую лавандовую пижамку с мышками, и послушно легла в кровать. Она старалась ни о чем не думать, ни о хорошем, ни о плохом. Лишь бы поскорее заснуть, потому что в голове настырно крутилась бесконечная песня. "Что-то случилось этой весной. Что-то случилось с ней и со мной... Откуда вдруг эта беда...".
Мама пришла, поцеловала спящую дочь в лоб, натянула повыше одеяло, и со вздохом облегчения сказала отцу:
- Мне, кажется, она становится взрослой. А я так не хочу этого.
Утром Ника шла в школу мимо парка и ничего не боялась. Тот самый страх, что был прежде, сейчас казался совсем несерьёзным. Призраки, тени, тайные дети - нелепая чушь, страшилки для маленьких.
Она пришла как обычно вовремя, заняла своё место за третьей партой возле окна, достала тетради. Всё будто бы как всегда, но только ребята-одноклассники о чем-то оживлённо шептались в стороне. Невольно, среди бессвязного потока их слов, Ника уловила беспечно брошенное "что-то случилось...", но сделала вид, что ей всё равно. Вскоре, сразу после звонка, в класс вошла завуч и попросила Нику выйти. Они зашли в директорский кабинет, где уже было несколько учителей. Бледные потрясенные лица, паническое напряжение в воздухе.
- Вероника, - сказала завуч, - ты вчера возвращалась домой с Ларисой Семеновой из восьмого "Б"?
- Да, - послушно ответила Вероника.
- Случилось огромное несчастье. Ларису сегодня нашли мертвой в лесополосе возле новостроек. Дело в том, что она пропала вчера, не дойдя до дома. И мы уже знаем, что вы шли из школы вместе с ней и Маргаритой Ложкиной. Я тебя прошу, будь мужественной и поговори с полицией. Им нужно знать все подробности, кого вы видели или что заметили по пути. Хорошо? Будешь умницей?
- Конечно, - спокойно согласилась Ника. Она уже давно знала, что что-то случилось.
- Мы сейчас все уйдем, и придет полицейский. Ты только не волнуйся, отвечай ему всё честно. Потому что если они не поймают этого маньяка, то под угрозой окажутся все дети не только близлежащих школ, но и вообще все дети. Поняла?
Её усадили на директорский стул и дали стакан воды. А потом ей позвонила мама и сказала, что она только что разговаривала с директором и дала своё согласие на то, чтобы полиция немного поспрашивала Нику.
Оставшись одна Ника заметила, что на улице совсем рассвело, а наступающий день обещал быть ясным, солнечным, по-настоящему весенним. И оттуда будто бы даже повеяло свежим воздухом, обновленной жизнью и надеждой.
Когда же кабинета аккуратно приоткрылась, и вошел полицейский, она всё ещё смотрела в окно на довольно воркующих голубей. Полицейский дружелюбно улыбнулся и сел на скрипящий стул напротив Ники. У него было очень открытое, располагающее лицо с яркими голубыми глазами.
- Привет, - сказал он. - Поговорим немного?
Ника тяжело вздохнула, ничего не ответила и снова отвернулась к окну. Она сразу узнала Коленьку и теперь должна была что-то предпринять.
- Я всё знаю, - наконец, произнесла она. - Про вас. Про ваше детство. И остальное тоже знаю. Он ко мне приходил.
- Ты о чем?
- О маленьком человеке. Ребёнке со сморщенным лицом.
- Звучит неубедительно, - бирюзовые глаза Коленьки были столь же ясные и чистые, как это наступившее утро.
- Если бы вы вернули себе детство, то, возможно, всё могло бы исправиться.
- Думаешь?
- У меня было письмо. Очень грустное письмо. Но может, вам стоит и без него попробовать вспомнить разбитую пластинку, порезанное платье, ботинки, которые сносились.
- Ты очень забавная, - сказал Коленька, неожиданно накрывая мягкой теплой ладонью её руку. - И совсем ещё маленькая.
Ника вздрогнула и вырвала руку.
- Не правда, я всё уже понимаю и вполне могу поступить так, как поступают взрослые в подобных случаях.
- И как же ты поступишь? - он умиленно вскинул брови, откидываясь на скрипучем стуле.
Тогда Ника решительно поднялась и, звонко стуча каблучками по лакированному паркету, дошла до самого центра кабинета, а затем, набрав в лёгкие побольше воздуха, громко и пронзительно завизжала, вкладывая в этот крик всю накопившуюся за эти дни горечь.
Завучиха влетела в кабинет в ту же секунду.
- Что-то случилось? - взволнованно осведомилась она.
- Он, он, - возя ладонями по лицу, жалостливо проговорила Ника. - Он трогал меня.
Глаза завучихи округлились, а челюсть отвисла.
Однако на приветливом лице Коленьки не отразилось ни грамма волнения. Он только неодобрительно покачал головой, снова разулыбался и, медленно переведя взгляд на Нику, проговорил доброжелательным, даже сочувственным тоном:
- Зря ты не уточнила условия сделки. Ведь цена вопроса - безнаказанность.