Зеркало Деметры
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
Аннотация: В повести использованы реалии и персонажи Полуденного цикла Стругацких и "Легенды о героях Галактики" японского фантаста Ёсики Танаки. Иными словами, это кроссовер. Тема - космическое будущее человечества.
|
Зеркало Деметры
И когда пылает запад, и когда горит восток.
Н. Гумилев
4 июня 97 года
Встреча над рекой
Краков встретил Борислава дождем. Королевская столица. И ветер. Холодный воздух, насыщенный фреоном и моросью.
Рваные облака над верхушками костелов...
Он пошел по набережной, стараясь не думать. Не вспоминать. Висла была мутной. На той стороне колыхался парк. Редкие прохожие смотрели без удивления. Нет, не думать не выходило. Оранжевое небо Гиганды не отпускало его.
Он подошел к разукрашенному барочному парапету и постоял там, глядя в бурую воду. Течение тут сильное... Увы, воспоминания требовательно стучали в висок. Психолог, специально прилетавший из лунного рекондиционного центра, предупреждал, что так и будет. И все-таки Бориславу было стыдно, что он не может совладать с недавней историей.
А следовало бы уже.
Все началось, когда имперская группа армий "Воздух" прорвала фронт на реке Тара, к северу от города Гурван. Далеко уйти ей не дали, так что за Тарой началась обычная позиционная молотилка в лучших традициях земных боев за плацдармы; штабисты Алайской республики, проявив дивный кругозор, полагали, что этим все и ограничится. Увы, командующий имперской группой армий "Вода", Тидд Шелсби по прозвищу Черный князь, имел по этому поводу другое мнение. Его полосатые кадавры, от которых разбегалось даже собственное население, форсировали Тару гораздо южнее Гурвана и рванули на север, по местам, всегда считавшимся непроходимыми для тяжелой техники.
Алайское командование вначале этого просто не заметило. Потом началось что-то вроде паники; Борислав помнил, какая растерянность охватила штабных офицеров при виде растущей с юга страшной синей дуги. Наконец, пошли более-менее осмысленные действия. По вполне разумному плану, на пути Черного князя должны были оказаться целых две панцерабвербригады, которые следовало срочно перебросить с других направлений. Но как раз в момент, когда этот приказ пришел в части и его начали исполнять, навстречу усталым дозорным имперской группы армий "Воздух" выкатились на дорогу бронеходы со знаками Воды на бортах. Гурванский котел захлопнулся.
Борислав тогда был сотрудником алайского штаба в звании старшего наставника. Он стал прикидывать, что можно сделать. Конечно, Черный князь не был таким болваном, чтобы кинуть свои бронеходные части на штурм прекрасно укрепленного крупного города. Но и оставить этот город в покое он не мог. С жителями мятежной провинции, каковой Алайская республика до сих пор официально считалась, имперцам церемониться не полагалось. Захват Гурвана должен был стать акцией устрашения. Борислав сразу предположил, что решением Черного князя будет бомбардировка, и совсем не удивился, услышав над головой знакомый гул.
Имперские шестимоторные бомбардировщики поднимались с замаскированных поблизости аэродромов, выгружали над Гурваном боезапас и возвращались, чтобы опять взлететь. За день каждый из них обернулся раза по четыре. Немногочисленные алайские истребители не могли толком прикрыть город. Улицы, когда-то светлые и просторные, превратились в огненные ущелья. Тек расплавленный асфальт. Над разрушенными районами полз уже не дым, а какой-то небывалый желтый туман. После очередной сводки потерь Борислав понял, что он так больше не может. Никого не спрашивая, он встал с места, накинул чью-то летную куртку, вышел на аэродромное поле и забрался в кабину свободно стоящей "молнии".
Конечно, долго он не пролетал. Выучка пилота земного эмбриофлаера мало чем тут могла помочь; имперскую ударную эскадру прикрывали лучшие на Гиганде тяжелые истребители типа "носорог", и их было много... ох, как много. Все-таки один бомбер он, кажется, сбил. А потом -- даже не сразу заметил, что у "молнии" отвалилось крыло. И выпрыгнул с парашютом, но поздно, поздно, поздно...
Как его потом искали -- это была история, достойная войти в золотой фонд прогрессорских анекдотов. С печальным оттенком, правда. Сигнал тревоги первым получил Ульрих Гарстанг, коллега, тоже служивший в штабе, но на противоположной -- имперской -- стороне фронта. Возникшая сумятица кончилась тем, что посреди догорающего города просто-напросто опустился дежурный "призрак", забравший умирающего старшего наставника с собой. Никто из пробегавших мимо горожан не обратил на посадку звездолета особого внимания. Неудивительно...
Дальше были три месяца лечения здесь, в Кракове, в Институте регенерации. Операции, курсы герминативной терапии, и в конце -- необычные дни, когда он, уже встав, учился владеть своим обновленным телом. Все это происходило под стерильным куполом, где даже ветерок был только искусственный. Но вот -- выписали. Без последствий.
Свобода.
На Грюнвальдском мосту Борислав остановился. Над плесом гулял ветер. Такое новое чувство... Он посмотрел вниз, на бурлящую у быков пену, и тут заметил, что к нему подошли.
Старик в шляпе, с пышными белыми усами. Они встретились взглядами.
Старик смущенно кашлянул.
-- Извините. Я увидел, что вы гуляете, и несколько самонадеянно решился спросить о впечатлениях. Первый раз в Кракове?
Борислав усмехнулся.
-- Можно сказать, что да. А вы здешний?
Старик ответил степенным кивком. Глаза у него были голубые. "Открытое лицо, располагающее к себе", как писал русский классик.
-- У вас усы, как у Франца-Иосифа, -- сказал Борислав.
Старик хихикнул.
-- Вы не поверите, но меня именно в честь него и назвали. Пан Франтишек, -- представился он.
Борислав коротко кивнул. Потом, сообразив, назвал свое имя.
Пан Франтишек, видимо, из его движений что-то понял.
-- Вы случайно не историк?
У Борислава глаза полезли на лоб.
-- Историк, -- подтвердил он. -- Так вы меня знаете?..
Пан Франтишек печально вздохнул.
-- Не имею такой чести. Я-то провел в Кракове всю жизнь, так что если вы тут впервые, то мы вряд ли встречались. Просто у вас очень узнаваемые манеры. Как у австрийского офицера. И не у паркетного щеголя, а у человека, который знает, как хлещет кровь в кавалерийской схватке. Ну, а кто здесь и сейчас может это знать? Или историк, или реконструктор. Но на реконструктора вы не слишком похожи, -- пан Франтишек покачал головой.
-- Не ношу кивера? -- Борислав улыбнулся.
-- Ни кивера, ни гельмета, ни палаша, -- улыбка пана Франтишека была еле видна под усами. -- Но дело не в этом. Вот игроком в какую-нибудь многомерную стратегию я вас представить могу вполне. И даже не исключаю, что это часть вашей профессии. Угадал?
Борислав вздохнул.
-- Угадали. Почти.
-- ...Вам не кажется, что на кофейной пене можно гадать не хуже, чем на кофейной гуще?
Пан Франтишек посмотрел в чашку. Подумал.
-- Вы широко мыслите, -- признал он. -- Увы, кофе по-венски открыли тогда же, когда и законы Ньютона. В то же десятилетие. Спрос на авгуров к тому времени уже упал. А впрочем, кто знает, что нас ждет в грядущем?..
Борислав ответил улыбкой и сосредоточился на кофе, который был действительно прекрасен. Пан Франтишек утверждал, что по этому самому рецепту готовил кофе шляхтич Юрий Кульчицкий, отличившийся в битве за Вену.
Помешать, отложить ложку, всмотреться. Густо-коричневые разводы расходятся спиралью...
-- Так мог бы выглядеть Млечный путь, состоящий из темных звезд, -- пробормотал он.
-- Или из коричневых карликов, -- охотно дополнил пан Франтишек. -- Кстати, открыватель галактик сэр Вильям Гершель очень любил кофе. Во время ночных наблюдений всегда при нем была чашка.
Борислав отметил, что о жившем четыреста лет назад Гершеле старик говорит как о добром знакомом. А сколько же, кстати, ему лет? Непонятно. Но за сотню -- наверняка.
-- Вам здесь нравится?
-- О да, -- сказал Борислав совершенно искренне, оглядываясь. Полуподвал с развешанными гравюрами и настенными лампами, очень уютный. Классическая кофейня.
-- Я уже много лет сюда хожу, -- сказал пан Франтишек. -- Со счета сбился. Знаете, эта кофейня ведь открылась, когда королем Польши был Август Сильный. Яркое было время... А вы любите шахматы?
Борислав, слегка удивившись перемене темы, покачал головой.
-- Увы. Пробовал научиться -- не пошло. Абстракция. Там все не так, как в настоящей военной игре.
-- Значит, военные игры посложнее -- все-таки любите?
Борислав пожал плечами.
-- Да как вам сказать... Любая игра -- это модель жизни. Хоть бридж, хоть... А игры в войну полезны постольку, поскольку история людей -- это история конфликтов.
Пан Франтишек поднял от чашки свои ясные глаза.
-- Так вы не против войны?
-- Что вы! -- Борислав улыбнулся. -- Я воюю всю жизнь.
Пан Франтишек промолчал, усмехнулся в усы и занялся принесенными пирожными. Борислав последовал его примеру. Занятный человек. М-да, кого только в старых городах Восточной Европы не встретишь... О себе пан Франтишек говорил скупо, видимо не считая это интересным. Насколько Борислав смог понять, он был художником и работал на киностудии. Любопытно, пользовался ли он хоть раз нуль-Т? Задать вопрос Борислав не решился.
Пан Франтишек тоже почти ничего так и не спросил. Чем Борислав занимается, где и у кого работает -- все это или было ему неинтересно, или же то, что считал важным, он понял сам, а мелочами пренебрег. Конечно, в наше время человеку не очень-то обязательно иметь постоянную работу. Но по традиции этим, как правило, все же интересуются. А часто и сразу добавляют название профессии к имени, представляясь.
А кто же я теперь сам-то, подумал Борислав. Ох, непростой вопрос... Историк? Да, пожалуй, историк.
-- Я видел таких, как вы, -- сказал пан Франтишек внезапно. -- Мальчишки-воины. Неважно, кто вы -- создатель стратегических игр, или Прогрессор, или контактер, или кто-то еще из этой братии. Вы все одинаковы. Вы готовы жертвовать собой на войне, но только если эта война -- воображаемая. Вы играете в нее не здесь и сейчас, а где-то там... в иных пространствах, -- он неопределенно шевельнул пальцами. -- Простите, во имя девы Марии, что я вас невольно поучаю... Игра в войну, перешедшая определенную черту -- это грех. Нет, не так. Это морок. Поверьте, я что-то в этом понимаю. Я ведь католик, а в нашей жизни, что ни говори, война так или иначе присутствует всегда...
Ничего себе, подумал Борислав. И в следующий момент: да случайна ли эта встреча?
Нет, чушь, конечно. КОМКОНы так не работают. Если бы сотрудники любого из них хотели что-то обо мне узнать -- я бы просто получил запрос.
Хотя... как сказать... Прогрессор, прибывший с воюющей планеты и не получивший штатного рекондиционирования на базе лунного либо пандорианского центра -- это уже хоть небольшое, но ЧП. В данном случае на это закрыли глаза, да. Но иллюзий лучше не строить: без разрешающей визы психологов такого Прогрессора к работе не допустят. А визу эту еще надо получить, между прочим. Психологический отдел КОМКОНа-1 -- организация грозная и независимая, даже исполин вроде Комова не может так вот запросто ей возразить...
В любом случае, пан Франтишек был настолько мало похож на комконовца, что Борислав решил выкинуть эту версию из головы.
-- Война, говорите, -- пробормотал он. -- Неужели с дьяволом?
Пан Франтишек грустно кивнул.
-- Может быть. Ведь что такое "дьявол"? Всего лишь название. Это почти как с розой... Ох, простите старого мистика. Я знаю, что для вас этот разговор несерьезен, и не буду докучать. Во всяком случае -- спасибо, с вами интересно.
Борислав кивнул. Вытер салфеткой губы, отставил чашку.
Пан Франтишек смотрел на него с обычным любопытством.
-- Куда вы теперь?
Борислав ответил не сразу.
-- В Калязин. Есть такой городок на Волге. Я там живу... А дальше -- поглядим.
4/5 июня 97 года
Прогрессор один дома
Квартира в Калязине была в полном порядке. Никто ей не пользовался. Борислав в который раз подумал об условности в нынешнее время понятия "квартира" (как у Лермонтова -- "фатера"); ведь даже само слово устарело. Люди сейчас живут или во временных рабочих жилищах, или уж в личных домах, которые лепят по своему вкусу. Или даже совмещают первое со вторым, как Корней Яшмаа в своем "Лагере Яна". В многоквартирных кирпичных блоках, стилизованных под старину, селятся относительно немногие. Да уж. Чем хороша наша Земля -- так это разнообразием...
Он прошелся по помещению, открыл окна, чтобы проветрить, выглянул на балкон. Вечер был уже поздний. На невероятной высоте, в синем небе, проносились перламутровые облака. В тысячеэтажниках на том берегу Волги зажигались огни. А земля была темная: лес, прорезанный дорогами. И коростель кричал с поля.
Борислав вспомнил, как однажды в старшей школе они с Натой забрели очень далеко, по-настоящему заблудились, но не испугались, а просто пошли еще дальше и гуляли до темным дорогам до рассвета. Интернат был под Курском. Уже совсем в глубине ночи они вышли из леса на освещенное -- было полнолуние -- шоссе с огромными серебристыми тополями по обочинам. К утру они дошагали по этому шоссе до крупного агрокомбината, были встречены дежурным биологом, накормлены, переправлены в интернат на глайдере, и на этом приключение завершилось. Лунный свет, тени белых деревьев над старой, проложенной здесь еще в восемнадцатом веке трассой... Спящие дали. Юность.
Однако пора было работать. Борислав сел в кресло и сделал то, что обычно сразу делает любой земной научный работник, попав за рабочий стол: установил соединение с БВИ. Набрал слово "Гиганда", добавил соответствующие временные параметры (нужна была информация за последние три месяца) и ввел свой допуск (он был активен). Посмотрим, что там творится, в нашей епархии...
Никаких сенсаций ждать не приходилось. По сути, все содержание новейшей истории Гиганды -- это бесконечная война между Старой Империей и когда-то отделившейся от нее мятежной провинцией: бывшее Алайское герцогство, ныне Алайская республика... Недавние прогрессорские меры затормозили войну на время, но предотвратить обратное скатывание в нее не смогли. Так... Наступление имперской группы армий "Огонь" вдоль арктического побережья... Это -- новость, но пока что не очень опасная... Гурван в руинах, как и следовало ожидать, продвижение имперской группы армий "Вода" создает угрозу уже алайской столице... Вот это серьезней. Черный князь времени даром не теряет. А ведь, что ни говори, в Алайской республике позиции землян гораздо сильнее, чем было в Империи хоть когда-то; так что если республика рухнет -- прогрессорство на Гиганде придется, считай, начинать заново...
Война. Для нас это игра, личина, маска -- или уже нет?
"Я воюю всю жизнь..."
И не в первый уже раз Борислав спросил себя: а зачем?
Конечно, Гиганда -- интересный объект для историка. Тут спору нет. Планета, где уровень развития техники, соответствующий эпохе мировых войн двадцатого века, сочетается с вполне феодальным укладом общественных отношений. Если в земных условиях нам трудно представить, скажем, Генриха Пятого или Ричарда Третьего на современном танке, то в условиях Гиганды это не анахронизм, а бьющая в глаза реальность. Господа ксеносоциологи связывают такую особенность с тем, что заселенный людьми материк на Гиганде всего один, а потому и закономерности формирования цивилизаций там здорово отличаются от земных. Наверное, они правы. Но наблюдение за такими человечествами -- это, вообще-то, дело разведчиков. Сначала наблюдение, потом аккуратная помощь... Вот в том все и дело. Бывают ситуации, когда просто невозможно не помочь. Когда этого требует наша видовая программа. Но дальше-то мы оглянуться не успеваем, как нам приходится по-настоящему вмешаться в войну. Как на Авроре, где Прогрессоры в конце концов поддержали Эсторскую империю против Святого Ордена. Как на Саракше, где стараниями землян был потоплен целый подводный флот противника... Да, противника, а как это еще велите называть? В одной старой пьесе живущий в светлом и спокойном мирном городе врач спрашивает друга-танкиста: ну как там у вас на войне? Танкист деланно удивляется: какая война, ты о чем? А врач говорит: знаешь, когда я читаю в газете, что вчера наши сбили тридцать семь самолетов противника, мне кажется, что это все-таки война... Очень, черт возьми, похоже.
Разумеется, ни один Прогрессор не воспринимает себя как настоящего жителя того мира, в котором работает. Он занимает внешнюю позицию, он стоит над схваткой. Но на практике против сил контрэволюции зачастую приходится вести самые настоящие бои. И в результате мировоззрение работающего Прогрессора, как правило, представляет собой очень специфичный сплав: что-то там есть от обычного социолога, что-то от разведчика, а что-то и от профессионального солдата. Ох, бедные наши психологи...
Так, ну а что у нас с рабочей почтой? До краковского Института только и доходили краткие, чаще всего устные, известия, что все нормально... Борислав открыл базу сообщений. Так и есть. Вот оно.
Борислав, привет!
Мне сообщили, что дела идут хорошо, ты поправляешься. Это радует. Сейчас могу признаться: когда тебя вытаскивали, я не очень-то надеялся на удачу, даже зная о возможностях нашей медицины. Ты ведь на самом деле был мертв. Ну и как там на том свете? Поделишься?
Что касается более серьезного: наработки твои пошли в дело, с той стороны передают, что ими заинтересовался лично Змей. Это -- сам понимаешь. Молодец. Ты знаешь, как мне было приятно с тобой работать, и надеюсь, что поработаем еще.
Опять же, из известий с той стороны: твоя Улла эвакуирована в тыловой район, над ней взял шефство начальник этого района Эмиль Станев (может быть, помнишь такого). Богатые деревни в предгорьях, много меда, молока и спокойствия. Пока так, но ее и дальше не оставят. Уверен, все будет отлично.
Ты видишь, о тебе помнят.
Попутного ветра.
Ульрих
Ох, черт. Борислав сразу почувствовал ту самую фантомную боль, о которой его с самого начала предупреждали в госпитале Института и которая таки успела его там догнать. Но ведь сейчас тело уже в полном порядке. Значит, это не боль, а воспоминание. Фантом фантома... Несколько секунд он сидел, боясь шевельнуться. Потом, по намертво въевшейся рабочей привычке, стал изучать реквизиты сообщения. Оно было отправлено с полярной станции "Гиганда-1" 28 мая, то есть неделю назад. С тех пор, значит, дожидалось. Пересылать его в краковский Институт не стали, потому что не сочли срочным. И правда, что тут срочного?..
Улла. Обычная девушка, с темно-рыжими волосами, прямым носом и любовью к поэзии. Борислав кое-что переводил для нее из земных поэтов, сперва ничего не говоря об источниках, а потом стараясь их как-то залегендировать. Получалось плохо. "Но мы спокойны, мы поспорим со стражами Господня гнева, и пахнет звездами и морем твой плащ широкий, Женевьева..." Он улыбнулся, вспомнив, как звучат эти стихи в алайском переводе. Увы, романтичное Средневековье, каким оно виделось из земного Серебряного века, разительно отличается от Средневековья настоящего, которое есть прежде всего несвобода разума. Все земляне, работавшие на феодальных планетах, познали это. Иногда -- на очень печальном опыте.
Он попытался сдержать воспоминания. Безуспешно. Кажется, решающий разговор произошел в провинциальной гостинице, куда он, Борислав, на тот момент по легенде еще обычный младший офицер, был заброшен служебной командировкой. Обшарпанные стены номера, дождь за окном. Ароматный местный чай в квадратной чашке. Когда Улла постучалась в дверь, он удивился. Но -- сразу понял, в чем дело. Она догадалась, что он не простой человек, и ей было все равно. Даже если бы он оказался дьяволом, она бы осталась.
Борислав вздохнул. Одна из вечных прогрессорских проблем. Почти невозможно прожить несколько лет в чужом социуме, не найдя человека, с которым можно хоть на время оказаться собой. Побыть рядом, поделиться теплом, позаботиться... Но, во-первых, даже при отсутствии внешних ограничений поделиться можно не всем. А во-вторых, рано или поздно настает время уходить... Может ли Прогрессор взять свою инопланетную подругу с собой на Землю? Вообще-то да. Если решится. Только решиться на это очень трудно. И дело тут не в нашей безответственности -- безответственных Прогрессоров просто не бывает -- а в том, что не всегда и понятно, как подступиться к сложнейшей, тонкой, рискованной задаче инкорпорации неподготовленного человека в мир чуждого ему человечества. Не социума, а целого человечества. И ведь каждая такая инкорпорация есть необратимый поступок, вот в чем дело... В этих случаях всегда тщательно взвешиваются "за" и "против" -- и часто оказывается, что лучше уж оставить человека там, на родине, приняв должные меры для обеспечения ему безопасности и комфорта на оставшуюся жизнь. Потому что не все готовы принять Землю; потому что, как ни удивительно, не каждому нужна современная Земля; и еще потому что, сколь ни грустно это признавать, не всякая любовь бесконечна...
Расставание с Уллой случилось внезапно: страшного боя над пылающим Гурваном не предвидел никто. В такой ситуации Ульрих Гарстанг, он же имперский военный магистр Кершоу Орр, взял на себя роль "душеприказчика" ушедшего Борислава и срочно произвел самые необходимые действия: вывез Уллу в безопасный район, предупредив местных сотрудников, что это наш человек. Заодно, надо полагать, ей сообщили разработанную специально для таких случаев расплывчатую легенду. Мол, друг ваш в бою пропал без вести, тело не найдено, то ли погиб, то ли нет, но, если по правде, лучше особенно не ждать... Борислав был почти уверен, что именно так ей и сказали. Стандартная схема, наименее травматичная для всех участников. А что до напряжения совести, то прогрессорская работа требует его всегда, и часто в гораздо большем объеме... В гораздо большем.
Все, пора прекращать об этом думать, иначе можно задохнуться... Борислав перевел терминал БВИ в ждущий режим, встал, рывком распахнул балконную дверь. Июньская ночь дошла до дна и начала отступать. Над Волгой стлался туман; небо за черной стеной дальнего леса было бледно-серым, переходя чуть выше в синеву. Звезды постепенно гасли, а огни на том берегу погасли давно; и птицы затихли. Нежный уснувший мир...
Борислав прокашлялся, мельком подумав о сигаретах, которых, конечно, не было. К курению наркотических палочек он пристрастился на Гиганде. Здесь следовало отвыкать. Как и от других дурных манер, включая бодрствование всю ночь напролет. Земляне чаще всего предпочитают ложиться не слишком поздно, чтобы встать рано утром. Вполне обоснованная рекомендация медиков... а медиков нам теперь придется слушаться, да-а-а. Все же он постоял еще на балконе, с удовольствием вдыхая прохладный, как родниковая вода, воздух спящей равнины. Предрассветное время. По старому монгольскому счету -- час Тигра.
Все, пора спать. Борислав вернулся в комнату, наклонился к терминалу, собираясь его выключить, и тут увидел на регистраторе значок нового сообщения.
Это сейчас-то?
Очень интересно.
Он сел и нажал кнопочку "чтение".
Дата: 5 июня 97 года.
Автор: Джеймс Стюарт, магистр экспериментальной истории, научный сотрудник Института времени, старший консультант КОМКОНа-2.
Тема: "Линкор смерти".
Содержание: необъяснимая гибель ЗПЛ "Нейтрон".
Примечания: Борислав, это работа для Прогрессора. Ты нужен.
Все. Под этой казенной шапкой ничего не было, кроме нуль-индекса главной базы Института времени в Лланголлене и цифр: 97.06.05.10.00. Именно в таком порядке.
Сон сняло как рукой. Борислав прошел к окошку Линии доставки и заказал кофе. Черный, без сахара. Вернулся с пластиковой чашкой к терминалу, уселся, подождав, пока органомеханическое кресло примет самую удобную форму, и крепко задумался.
Да, Джеймса Стюарта он помнил. Парень с длинным холеным лицом, носящий твидовые пиджаки и, еще со времен учебы, запоминающееся прозвище Яков Первый. Прекрасный историк. И прекрасный товарищ, хоть и любящий шокировать людей своим притворным высокомерием. Этакий лорд Британской империи. Начинал он в области классической социальной истории, но быстро решил, что делать историю интереснее, чем изучать ее, и подался в ИЭИ. А теперь вот, значит, Институт времени. И КОМКОН-2. Последнее -- полная неожиданность.
Из сообщения следовали две вещи. Во-первых, оно было специально составлено так, чтобы поставить Борислава перед загадкой. Заинтриговать. Гибель звездолета -- причем звездолета пилотируемого, судя по тому, что он обозначался названием, а не номером, -- это всегда ЧП, требующее расследования. Гибель звездолета, причины которой не удалось понять -- ЧП из разряда редчайших. Интерес КОМКОНа-2 к такому происшествию вполне объясним. Но при чем тут Прогрессор? Прогрессоры по определению занимаются чужими обитаемыми планетами, и ничем больше. Можно, конечно, представить, что звездолет подошел к такой планете слишком близко и был сбит ракетным комплексом. Но тогда никакой необъяснимости нет, а есть просто чья-то халатность.
Второе, что следует из сообщения: его отправители считают, что Борислав должен сам принять решение, и уверены, что имеющейся информации для этого хватит.
Потому что это не приказ. Приказы никогда и нигде так не оформляются. Значит, у адресата есть выбор. Именно это Джеймс и хочет дать понять, посылая сообщение без текста.
Остальное придется отнести к загадкам, решать которые пока бесполезно. Начинать строить версии при такой неполноте информации -- грубая ошибка. Тут надо не гипотезы измышлять, а собирать данные.
Благо, в письме заботливо указано время, когда Джеймс, надо полагать, готов лично дать любые разъяснения. Сегодня, пятого июня 97 года, в десять часов утра. Через... Борислав посмотрел на часы. Через пять часов. М-да. Выспаться не успею, -- подумал он с тоской, понимая, что все уже решил.
5 июня 97 года
Лланголлен
Ветер с Ирландского моря тряхнул летательный аппарат так, что пришлось включить гравипоплавки. Пилот открыл окошко курсовой программы, потянулся, посмотрел сквозь прозрачную кабину вниз.
Здесь было красиво. Нежная зелень одевала холмы, к югу переходившие в горы. А вот и цель, так похожая на древний замок. Пора снижаться. Пилот нажал кнопку, мимоходом подумав, что особенно приятно тут, наверное, было несколько часов назад, когда восход едва тронул кирпичи розовой кромкой. А сейчас башни купались в солнце. Кто еще смеет ругать британскую погоду?..
...Путь от Калязина до Лланголлена Борислав проделал на арендованном стратолете, который поставил на автонавигацию: по крайней мере, не разобьешься. Остаток ночи он не спал, а рылся в БВИ, пытаясь найти хоть какие-то данные по затронутым в письме темам -- и по привычке, и чтобы быть готовым к разговору. Он отдавал себе отчет в своем дилетантизме (от человека, годами живущего вне Земли, иного ожидать трудно), но надеялся, что в поиске информации помогут приобретенные на Гиганде навыки разведчика. Надежда отчасти оправдалась. И все равно он временами отчаивался. Воистину, человеку, не являющемуся профессиональным информистом, трудно представить, насколько сложна структура БВИ. Бесконечная сеть, состоящая из ветвящихся каналов, линий, портов, коллатералей, разрешенных и запрещенных ходов -- причем еще и разрешения бывают разных уровней... Допуск КОМКОНа-1 открывал в этой системе многие воротца, но не все. Кое-какие барьеры Борислав так и не сумел преодолеть и плюнул на них, ограничившись сбором сопутствующих данных. Картинка все равно возникала интересная.
Институт времени был создан около сорока лет назад. Насколько Борислав смог понять, его работа в некотором смысле продолжала исследования Этьена Ламондуа, посвященные структуре многомерного пространства. Основатель Института Оуэн Гриффит сделал следующий шаг по этому пути, перейдя от многомерного пространства к многомерному времени. Это сразу открыло целый веер новых направлений исследований, причем интересных не только физикам, но и историкам. Гриффитовская команда была готова подарить наблюдателям прошлого такие методики, рядом с которыми старомодный Коллектор рассеянной информации смотрелся примерно как паровая машина Герона рядом с реактивным самолетом. Более того, теоретически возможным стало уже и прямое проникновение в иновременные локации. Чисто технически это было бы не сложнее, чем нуль-транспортировка. И, таким образом, появилась перспектива прогрессорской деятельности в прошлом Земли.
Сотрудники Института еще не успели ужаснуться от этой перспективы, как реальность опередила их самые мрачные ожидания. Источником проблемы оказался Эскобар Кабинда, очень талантливый авантюрист-социотополог из Либревильского университета. Он вознамерился проникнуть в земной тринадцатый век, чтобы предотвратить раннюю гибель Манфреда Гогенштауфена, итальянского короля и потенциального императора. Подбросив Манфреду кое-какие технологии (больше управленческие, чем материальные), Кабинда планировал обеспечить ему разгром главного врага прогресса Карла Анжуйского и победу в войне. Дальше, по расчетам, Манфреду и его наследникам предстояло объединить почти всю Западную Европу, противустать агрессии с востока, заодно частично освободив порабощенную монголами Русь, и уже в начале четырнадцатого века открыть Америку...
Борислав подозревал, что пресечение работы Кабинды стоило сотрудникам КОМКОНа-2 не одной преждевременно поседевшей шевелюры. Подготовка его "экспедиции в тринадцатый век" была раскрыта буквально на последней стадии. Будучи взят за жабры, Кабинда клялся, что его эксперимент даже в случае полного успеха не мог затронуть наличную историю Земли, а всего лишь привел бы к возникновению дополнительной независимой реальности, с которой можно было бы потом устанавливать контакты, следя за ее развитием. Возможно, он был прав. Но цена вопроса была все же слишком высока, и принятые меры оказались довольно жесткими. Кабинда был навечно внесен в черные списки всех учреждений, имеющих хоть какое-то отношение к физике пространства-времени, и обречен таким образом на деятельность чистого историка-гуманитария; унывать он, впрочем, не стал и работал вполне продуктивно (Борислав проверил -- несколько месяцев назад вышла уже восьмая его монография). Само же направление было решением Всемирного совета запрещено, и вся информация по нему, какую еще можно было закрыть -- закрыта.
Разумеется, эта картина была неполна. Разумеется, круг реальных тем, разрабатываемых наследниками Гриффита, мог оказаться самым обширным (особенно учитывая, что чистым теоретикам никакие исследования запретить невозможно). Но, во всяком случае, кое-какое представление о работе Института времени Борислав получил.
А вот о гибели звездолета "Нейтрон" найти не удалось ничего. Просто ничего. Или эта информация еще не дошла до БВИ, или она попала туда совсем недавно, и кто-то ее тщательно вычистил.
Двор института был расчерчен гигантскими кварцевыми плитами. Борислав посадил стратолет на эти плиты, погасил тягу и посидел, оглядываясь.
Видимо, это и была Цитадель. Огромный комплекс с четырьмя башнями, построенный по проекту экстравагантного, помешанного на Средних веках Мишеля Фурнье. Борислав знал, что никаких похожих зданий нет во всем Уэльсе. Значит, мы на месте.
Он вылез из кабины, прикрыл дверцу и с удовольствием вдохнул прозрачный воздух.
Пахло морем.
Потом в основании Цитадели открылась малоприметная дверь, и вышел человек. Очень знакомый.
Борислав пошел навстречу, чувствуя, как ветер треплет его волосы.
-- Ты прилетел, -- сказал Джеймс Стюарт.
Борислав кивнул.
Джеймс засмеялся.
-- Я так и думал, что ты не станешь пользоваться нуль-Т, как я посоветовал, а возьмешь что-нибудь летающее. Твоя всегдашняя независимость... Такой человек нам сейчас и нужен.
-- Кому это -- нам?
Джеймс стал серьезным.
-- На самом деле -- нам всем. Впрочем, ты можешь и не согласиться... Ладно. Я подозреваю, что у тебя есть вопросы, иначе бы ты не полетел сюда. Ну а у меня, соответственно, есть некоторое количество ответов. Пойдем.
5 июня 97 года
Дело "Линкор смерти"
Комната совещаний в Институте времени имела самый обычный вид. Прозрачный стол, удобные кресла, окошко Линии доставки, кофейный прибор. И, конечно, терминал, моргающий дежурными огоньками. Ничего лишнего.
Сделав приглашающий жест, Джеймс прошел в комнату вслед за гостем и задраил дверь (Борислав мысленно употребил именно это слово -- там даже штурвальчик какой-то пришлось повернуть). После чего улыбнулся остальным присутствующим.
Таковых, собственно, было всего двое: сам Борислав и человек за столом, одетый в легкую однобортную куртку. Кажется, такие когда-то называли "френчами". Человек учтиво кивнул вошедшим. Кто это -- Джеймс сообщил еще в лифте. Зигмунд Ковальский, довольно известный физик-пространственник, а в последнее время, оказывается, еще и президент сектора "Европа" КОМКОНа-2 (со штаб-квартирой в Брюгге). Бориславу он напомнил то ли Пьера Кюри, то ли видавшего виды земского врача с прокуренной бородкой, описанного когда-то Михаилом Афанасьевичем.
-- Джеймс, предложите нашему другу кофе, -- попросил Ковальский. -- И просветите меня: насколько он в курсе дела?
Джеймс виновато развел руками.
-- Ну, кофе сейчас будет... А что касается дела -- боюсь, что нинасколько. Мое письмо было очень кратким.
Ковальский кивнул.
-- Ну что же, так даже лучше. Кто начнет?
-- Я, -- сказал Джеймс. -- Вы дополните. Моя инициатива, мне и...
Ковальский кивнул и устранился. Борислав, оглядевшись, сел в ближайшее кресло.
Джеймс расположился напротив.
-- А вот и кофе, -- сказал он. -- Прошу... Значит, так. Дело, по которому мы тебя вызвали, касается планеты Радуга. Ты наверняка знаешь, что после известной трагедии... ну, там же погибло несколько человек, и только чудом не погибло вообще все население. А с другой стороны, именно с работ на Радуге началась нуль-Т... Ладно, это все знают. Так вот, после той катастрофы проведение нуль-экспериментов на землеподобных планетах было строжайше запрещено. И полигон на Радуге, разумеется, закрыли. Сейчас нуль-физики работают только в необитаемых местах, чаще всего даже и не на планетах вовсе. Ну, а зачем, собственно, нужна Радуга, если на ней нет полигона? Размещать в такой дали обычные институты -- глупость. Да и к тому же тяжелые воспоминания... это ведь тоже можно понять. Еще как. В общем, постепенно почти все физические учреждения, одна лаборатория за другой, были с Радуги выведены. Там осталось очень немногое. В частности... -- Джеймс замялся и посмотрел на Ковальского, словно ища поддержки.
-- Комплекс "Янус", -- сказал Ковальский.
Джеймс кивнул.
-- Да. Комплекс "Янус". На самом деле он находится не на Радуге, а на спутнике одной из больших планет той же системы. Сама большая планета, естественно, необитаема. Это газовый гигант. Спутник же похож на наш Титан: размером с Меркурий, достаточно холодный, с углеводородными морями на поверхности. Так вот, лет пятнадцать назад на этом спутнике построили стационар, принадлежащий Институту физики пространства... Принадлежавший... -- он поморщился. -- Там, видишь ли, вышла некая административная невнятица, которую мы пропустили. А когда заинтересовались -- выяснилось, что нынешнее руководство ИФП почему-то не имеет к лаборатории на Лангмюре никакого отношения...
-- Лангмюр -- это спутник?
-- Да. Планета-гигант называется Иверна, а ее спутники -- Кольрауш и Лангмюр. Продолжаю... В "Янусе" работают достаточно крупные физики: Робийяр, например. И Сумароков. Они там ведут какие-то эксперименты -- ведут в безлюдных зонах, по всем правилам, и, в общем, это не стоило бы нашего внимания. Но несколько месяцев назад, занимаясь совершенно другим делом, КОМКОН-2, а точнее, сектор "Европа", случайно обнаружил, что получить информацию о работах на Лангмюре почему-то очень трудно. Грубо говоря, там кем-то поставлен фильтр. Такой, что отчеты об экспериментах за пределы лаборатории не выходят. Конечно, мы все знаем, что в административной системе нашей науки бывают вещи самые причудливые, но ведь всему же есть предел. Так что КОМКОН-2 начал проверку, и начал ее с простого вопроса: кому база на Лангмюре фактически подчиняется? И, если я правильно все понял... -- тут Джеймс опять замялся.
-- Ниточки сразу потянулись в большой КОМКОН, -- сказал Ковальский. -- И там затерялись. Только не удивляйтесь, хорошо? КОМКОН-1 -- организация гигантская. Ее разные сектора могут вообще ничего не знать о действиях друг друга, так очень часто бывает. Связи "Януса" уходят в Транспортный сектор, который возглавляет Константин Астафьев -- это довольно известный пространственник-прикладник, мы немного знакомы. Конечно, проще всего было бы послать ему запрос. Но формального повода не было, оснований для срочности тоже, и я решил повременить. Ошибочно решил, как теперь понимаю... Джеймс, простите, я вас перебил. Продолжайте, пожалуйста.
Джеймс встряхнулся.
-- Я-то вообще узнал обо всем неделю назад, -- сказал он. -- Как у вас в России говорят: пока жареный петух не клюнет... В прошлом месяце "Янус" запросил для своих целей звездолет. Технические требования были в заявке указаны, и в результате им достался тот самый "Нейтрон". Это заурядный, стандартный рейсовый ЗПЛ, правда, рассчитанный на довольно большую дальность -- до ста световых лет. Ну, запросили и запросили, мало ли, зачем физикам понадобился корабль... Какое-то время он у них более или менее благополучно летал. А двадцать шестого мая пришло сообщение, что "Нейтрон" погиб со всем экипажем. Такие дела... Естественно, Земля потребовала всех подробностей. И в результате Совет звездоплавания получил так называемый "отчет Астафьева", копия которого сразу пошла к нам. Там сказано, что "Нейтрон", двигаясь в окрестностях системы Радуги, столкнулся с локальной флюктуацией мерности пространства. Это -- простая и печальная физика. При вхождении звездолета в область, где мерность пространства становится дробной, деритринитационный двигатель идет вразнос и корабль может мгновенно аннигилировать. Бороться с этим мы пока не умеем, предсказывать такие флюктуации -- тоже. На самом деле, об этом нечасто пишут, но похоже, что среди причин необъясненной гибели звездолетов эта -- на первом месте... Так что звучит-то оно правдоподобно. Если бы не было сопутствующих фактов, вопрос о "Нейтроне" можно было бы закрыть. Но... Зигмунд, вот дальше -- давайте вы. Это ваша область.
-- Хорошо, -- сказал Ковальский и встал. Бориславу показалось, что он хочет подойти к окну, но эта комната была без окон. Ровные кремовые стены. Ну и секретность...
Тут Ковальский повернулся.
-- Ладно, -- сказал он. -- Астафьев, или кто там писал этот отчет, не учел вот чего. Из системы Радуги, конечно, выведена большая часть физических лабораторий, но уж станции дальнего контроля там остались точно. А флюктуации мерности, способные уничтожить звездолет, обязательно оставляют в пространстве след еще на несколько суток. Хотя бы одна из полярных станций Радуги такое бы заметила. Ну а поскольку ничего подобного не было, значит, "отчет Астафьева" -- фальшивка. Не ошибка, а именно сознательная попытка ввести в заблуждение всех землян. Включая нас.
-- Подождите, -- сказал Борислав. -- Астафьев же не мог не знать, что на Радуге есть станции дальнего контроля. Он же физик. На что он рассчитывал?
Ковальский вздохнул.
-- О том, что на Радуге есть станции, он, конечно, знал. Он не знал о нашем интересе к этой системе. В нормальной ситуации перепроверять такой отчет никто не стал бы.
-- Понимаю. Но тогда почему вы считаете неправильным, что не послали ему запрос?
Ковальский и Джеймс переглянулись.
-- Прогрессор, -- сказал Джеймс со странной улыбкой. -- Все правильно, мы тебя потому и пригласили... Зигмунд имеет в виду, что прямой запрос насторожил бы Астафьева и, скорее всего, заставил бы физиков на "Янусе" прервать работу с кораблем, в чем бы она ни состояла. И экипаж остался бы жив.
Борислав посидел несколько секунд, унимая вдруг поднявшееся сердцебиение.
-- Да, действительно. Дайте мне еще кофе, -- попросил он. -- И доскажите.
-- Досказывать уже почти нечего, -- сказал Джеймс. -- Сразу после отчета Астафьева... точнее, сразу после того, как Зигмунд в нем разобрался, было заведено дело под названием "Линкор смерти". Предмет -- гибель "Нейтрона". Пока только она. И вот тут я вспомнил о тебе.
-- Почему -- обо мне? -- спросил Борислав.
Ковальский поставил перед ним чашку с кофе, мягко проследовал и сел.
-- Нас намеренно дезинформируют, -- сказал он. -- Борислав, поймите: это уже не просто самодеятельность обычных исследователей, которые слишком увлеклись. Это -- активное противодействие. Мы столкнулись с людьми, которые знают, что делают нечто или запрещенное, или слишком опасное, и готовы на многое, чтобы продолжать это делать. Уверяю вас, что даже КОМКОН-2 редко имеет дело с таким поведением... Соответственно, любые прямые запросы сейчас бессмысленны: они только спровоцируют наших оппонентов на новые шалости. Значит, нам нужен оперативник.
-- И вы хотите это предложить мне? -- Борислав отпил кофе. -- Почему? У КОМКОНа-2 полно штатных сотрудников.
Джеймс встал, прошелся по комнате и опустился на соседнее с Бориславом кресло.
-- Штатного сотрудника придется посылать под легендой, -- сказал он. -- А при таком уровне противодействия его могут и раскрыть. Комконовцы -- все-таки не Прогрессоры, знаешь ли. Если я верно понимаю, Зигмунд считает, что здесь нужны прогрессорские методики, потому что больно велика ставка.
-- И насколько же она велика?
-- Не знаю, -- сказал Ковальский. -- Но вот я попробовал прикинуть, чем эта компания на Лангмюре вообще могла бы заниматься. Более или менее осмысленных версий у меня три, и ни одна мне не нравится... Во-первых, это могут быть какие-то игры с историческим временем. Во-вторых, это может быть поиск принципиально новых средств перемещения, например межгалактического нуль-Т. И, в-третьих, это может быть работа с какой-то новой квазиразумной субстанцией, вроде, например, Зеленых Облаков. Что из этого самое неприятное, я даже не знаю. Почему запрещены опыты со временем -- очевидно. Что касается новых средств связи, то это выглядит очень привлекательно, но вы вспомните катастрофу на той же Радуге и попробуйте представить, к каким последствиям может привести подобная неудача в галактическом масштабе... Но больше всего меня беспокоит третья версия. Мощности, которые сосредоточены на Лангмюре, вполне позволяют создать проход в какое-нибудь иное пространство либо антипространство. И вот когда я пытаюсь вообразить, что может полезть нам навстречу с той стороны -- тут у меня встают дыбом остатки волос... Может быть, это форма жизни, основанная не на полимерах. Может, вообще не на молекулах. Что она сможет в нас понять? Что -- мы в ней? Что она нам предложит? Чего захочет? Чем будет угрожать? Можно задать еще десяток таких вопросов... А тут -- несанкционированный, скрытый, нелегальный контакт. Они с ума сошли?.. И хуже всего, что именно эта версия мне кажется самой вероятной. В большом КОМКОНе хватает фанатиков контакта любой ценой, Комов -- просто самый из них известный... Вот так-то. Поэтому я считаю нужным действовать очень аккуратно и в то же время решительно. Жестко. Идея привлечь Прогрессора принадлежала мне. А Джеймс сразу предложил вашу кандидатуру...
-- Я бы пошел сам, -- сказал Джеймс. -- Но я никакой не оперативник. А кроме того, я никогда не скрывал своих занятий, и моя легенда не выдержит проверки. Ну, а тебе-то легенда и не нужна...
-- То есть?
-- Ты полетишь на Радугу под своим именем. И со своей биографией. Просто как Борислав Дружинин, Прогрессор, потерпевший профессиональную неудачу и временно отстраненный от работы...
-- Что? Я не отстранен!
-- Будешь, -- заверил Джеймс. -- В Совете галактической безопасности уже готов приказ. Формально -- по состоянию здоровья. Но одновременно будет пущен слух, что дело тут не совсем в здоровье... точнее, даже совсем не в здоровье, а в твоем слишком своевольном поведении на Гиганде. Кстати, это частично правда. Своей геройской гибелью ты сорвал какую-то важную операцию, насколько я знаю. Ну а Радуга -- планета аутсайдеров, в роли отставника ты там будешь как раз к месту...
-- Все это -- только если вы согласитесь, -- добавил Ковальский. -- Если нет, ваша подготовка будет свернута, а все слухи и приказы... как это называется... похерены. И вы станете просто отдыхающим после ранения Прогрессором, к которому ни у кого нет никаких претензий.
Борислав рассмеялся.
-- Невероятно соблазнительное предложение. Вы отнимаете у меня работу, распускаете обо мне темные слухи и отправляете за пару десятков световых лет, одного, разведывать то -- не знаю что...
-- Итак? -- быстро спросил Джеймс. -- Ты согласен?
-- Да кто же от такого откажется!
9 июня 97 года
Радуга. Питер Кроуфорд
Над степью гулял ветер.
Небо было ясное: ровная голубизна. Ни одного облака. И ни одной птицы. Только ветер нарушал тишину. И даже простой травы в этой степи было мало: ветер не шел по ней волнами, как на Земле, а лишь слегка колыхал прозрачное марево злаков.
Борислав улыбнулся. Под ногами прошелестела ящерица. Даже этот шелест был отлично слышен.
-- Четвертый день творения, -- сказал Борислав вслух. -- Бог создал гадов, а теплокровными тварями мир еще не населил. Как же так?..
Степь не ответила.
Борислав побрел по ней, никуда особенно не направляясь. Стоял полдень, тень была совсем короткой.
Степь, плоская как стол, тянулась отсюда на три тысячи километров. К северу ее сменяла так называемая тундра. Леса, состоящие в основном из колорадской сосны, пока встречались только в окрестностях Столицы. Живой мир Далекой Радуги восстанавливался медленно.
Борислав пригляделся. На горизонте маячила погодная станция. Вот это было то, что надо. Наблюдатели таких станций часто имеют какое-то отношение к науке, и поговорить они обычно не прочь. При том, что информации к ним за время работы стекается не так уж и мало... Отличное место.
Он снял сандалии и пошел босиком, слегка увязая в песке.
Уже метров за пятьсот от станции его заметили. Рослый человек в белой рубахе вышел на крыльцо и помахал. Борислав сделал ответный жест. Солнце пекло уже всерьез: самое время передохнуть. И выпить, скажем, чайку. Ведь должен же на метеостанции быть чаек?.. Он прибавил шагу.
Хозяин так и стоял на крыльце, разглядывая прибывшего. Мощный грузноватый мужчина. Белоснежная рубашка, небритое лицо. Полусветский медведь.
Борислав снял панаму и махнул ей. Человек на крыльце не ответил. Стоял, как монумент, и ждал.
Станционный домик представлял собой стандартный полевой модуль с салатовыми стенами и антеннами на крыше. Его окружал изящный палисад, перевитый пустынным вьюнком. Ворот, разумеется, не было.
-- Поднимайтесь на борт, -- сказал хозяин метеостанции. -- А то скучно тут.
Борислав, раскачиваясь, поднялся по легкой дрожащей лесенке и протянул руку.
-- Случайно к вам забрел, -- сказал он. -- Не мешаю?
Человек ухмыльнулся. Мотнул головой.
-- Сейчас работы нет. И до вечера, кажется, не будет, -- он посмотрел на небо. -- Вы откуда шли? От Ключей?
-- От Гринфилда. Я еще на рассвете вышел.
Человек уважительно приподнял брови. Вообще-то его лицо было малоподвижно, и лет ему -- Борислав прикинул -- было не меньше пятидесяти. Это кое-что означало. Добровольцы, работающие на таких станциях -- обычно или молодежь, забирающаяся в глушь ради нового жизненного опыта, или неудачники, ищущие уединения в сочетании с полезной работой. Этот человек явно относился ко второй категории.
-- Часов шесть, значит, идете, -- пробормотал он. -- Ну и ну. По жаре-то. Ладно, что же я -- заходите в гости, хоть попьете чего-нибудь холодного. Меня зовут Питер.
В домике солнце не слепило глаза, и из окон был прекрасно виден горизонт. Край неба и край земли, сливаясь, растворялись в золотистой дымке. Ледяной сидр, который Питер разливал по стаканам, был того же золотистого цвета.
Питер Кроуфорд раньше работал морским биологом. Причем работал здесь же, на Радуге. Оказывается, сразу после знаменитой катастрофы в местных морях очень размножились кальмары: они спаслись от Волны, уйдя на самую глубину, и стали настоящим бичом океана, мгновенно пожирая всех рыб, которых несчастные ихтиотехники там выпускали. Надо думать, Радуга в те годы была мрачным зрелищем. Безжизненная сгоревшая суша и мутное, кишащее беспозвоночными хищниками море... Так или иначе, планету надо было заново заселять. И тут кому-то пришла в голову светлая, как тогда казалось, мысль: поселить в океан кашалотов, чтобы создать кальмарам естественный противовес...
Как раз кашалотами Питер и занимался. Он восхищенно говорил об этих умных, очаровательных чудовищах; Борислав с улыбкой внимал. Первые лет пятнадцать все шло отлично: кашалоты охотились на кальмаров, дружили с людьми и уже начали плодиться и размножаться. Но тут оказалось, что почти все поколение кашалотов, рожденное на Радуге, поражено странной мутацией, которая резко повысила их агрессивность. Носители мутации отличались от обычных китов даже внешне: Питер говорил, что они были похожи на гигантских головастиков с огромной пастью -- и бросались совершенно на все живое... Работать с ними как с земными китообразными было невозможно. С происхождением мутации так и не разобрались; видимо, она была порождена изуродованной Волной биосферой Радуги -- нигде больше ничего подобного никогда не наблюдалось. Предел наступил, когда кашалот-мутант потопил в Полярном море траулер "Лейтенант Брусилов", причем весь экипаж судна погиб. Деваться было некуда. Совет Радуги приказал провести операцию по уничтожению. Несчастные морские биологи, многие из которых отдали работе с кашалотами лет по десять-двадцать, были вынуждены этой операцией еще и руководить; а она оказалась не такой уж простой -- кашалоты-мутанты были умны, как дьяволы, при малейших признаках человека они погружались километра на полтора, то есть на всю глубину океана Радуги, и их следовало там достать, не задев никого и ничего другого... Один из ведущих биологов Радуги, Сергей Ким, после этих событий навсегда оставил науку. Несколько других уехали с планеты. Ну, а Питер вот остался...
-- ...Здесь тоже интересно. Я ведь и биологией занимаюсь понемногу. Травы, ящерицы...
-- А море?
Питер усмехнулся. Борислав никак не мог понять, растит он бороду или просто редко бреется.
-- Может быть. Но я же специалист по китообразным, а их теперь тут долго не будет. А на всякие водоросли переквалифицироваться -- это не мое. Совсем. Честно говоря, я думаю податься на Джиневру. Там вообще планета-океан, даже островов нет. Вот если бы на ней китов акклиматизировать...
Борислав кивнул и отпил сидра. Питер ему нравился. Вот ведь какое поражение пережил человек -- и не сломался. Точнее, как раз надломился, но теперь разумно и умело лечит свой перелом. Без всяких психологов, между прочим...
-- ...Но почему?
Питер задрал свои косматые брови.
-- Вы о чем?
Борислав улыбнулся, повертел в руке стакан и поставил его на место.
-- Знаете, я же историк. Много лежит в памяти... Вы знаете, что такое Вторая мировая война?
-- В общих чертах.
-- Так вот, во время Второй мировой войны был такой момент. Фашистские линейные корабли прорвались через пролив Ла-Манш, который был наглухо перекрыт английским флотом. Должен был быть наглухо перекрыт... Эти корабли надо было потопить -- а они прошли. Английский премьер позвонил по телефону в адмиралтейство и сказал одно слово: "Почему?" И положил трубку.
Питер долго молчал.