Рита была счастлива, что, окончив службу, вернулась из Владивостока, который так и не стал ей родным, в Городок, где жили мать и сестра, где все было привычно и знакомо. Она купила квартиру в обычной хрущевке, а две небольшие комнаты обставила так, как многие другие: неизменные стенка, диван, два кресла, телевизор, а во второй комнате, гадать не надо, - спальный гарнитур.
Единственное, что хоть как-то выделяло квартиру из ей подобных, был средних размеров стоящий на полу аквариум, в котором постоянно кто-то копошился. Присмотревшись, можно было увидеть симпатичного хомячка, с любопытством таращившегося на все происходившее вокруг. И сразу становилось ясно, что выбор в пользу зверька был сделан не случайно: с кошкой или собакой надо возиться, уделять им массу времени, а это существо особых забот не требовало, зато создавало иллюзию живого дома. С ним можно было даже и поговорить в те редкие минуты, когда тоска становилась невыносимо густой и тягучей, такой, что, казалось, ее можно было резать на куски. Но это случалось редко: Рита была не из тех, кто любил предаваться унынию.
В доме была идеальная чистота, видимо, потому что она до пенсии прослужила на корабле и привычка к порядку была уже в крови. На спинке дивана не лежали книги, которые надо было срочно прочитать, не росла на журнальном столике кипа газет, которые было необходимо хотя бы просмотреть, однако прелесть неторопливой жизни рядовой пенсионерки, когда не надо было никуда торопиться и ни о чем беспокоиться, она уже осознала.
Отец Риты был в молодости привлекателен, высок и строен. Мать - тоже не маленького роста, но после родов располнела, и они уже не казались идеально красивой парой, какой считались в первые годы совместной жизни. Она была похожа на отца и считалась его любимицей, зато вторая дочь росла копией матери. В детстве Рита была безмерно счастлива, когда, держа отца за руку и гордо поглядывая по стоонам, шла рядом. И неважно куда, в магазин или парк, все должны были видеть, как красив ее отец, как он любит свою дочь. Рита еще не закончила школу, когда отец заболел. Ноги, обмороженные на фронте, пришлось ампутировать: сначала лишь ступни, а потом - до колена.
Она любила отца по-прежнему, но так и не сумела заставить себя вывозить его на прогулку в коляске. Он, как ни странно, понимал дочь, поэтому с ним гуляла жена, хотя и не могла это делать ежедневно: ступени оказались непреодолимым препятствием, и каждый раз надо было просить кого-нибудь о помощи, кроме того она работала, ходила по магазинам, стирала и убирала.
А он перестал быть улыбчивым, много читал, слушал радио, часто впадал в какую-то тяжелую задумчивость. Жена, в прежние времена отчаянно ревновавшая мужа ко всем женщинам мира, теперь успокоилась и меньше любить своего красавца не стала, а в ее отношении к нему появилось какое-то извечное женское терпение.
Рита, считавшая отца самым лучшим человеком на всем белом свете, решила, что полюбит только такого, как он, но отец оказался штучным изделием природы, поэтому было неудивительно, что на любовном горизонте дочери никого даже отдаленно похожего не наблюдалось.
К окончанию школы от длинноногой и неуклюжей девочки не осталось ничего. Высокая, тоненькая, с большими серыми глазами и пухлыми губами без единой морщинки она привлекала внимание. Парни сохли по ней, она же была со всеми ровна и приветлива, не выделяя никого из них и не позволяя никому приближаться слишком близко к ее сердцу. Так Рита прожила до девятнадцати лет. Ей отчаянно хотелось любви, и не ее была вина, что человек, подобный ее отцу, так и не встретился.
Вскоре Риту стали часто видеть с Павлом, сыном директора крупного, по меркам того времени, магазина. Он был студентом-медиком, учился в Свердловске и приезжал домой только на каникулы. Улыбчивый и смешливый, рядом с ней юноша совершенно терялся и был счастлив, если ему разрешалось взять ее за руку. Она позволяла обожать себя и как-то уж очень спокойно принимала его ухаживания, а также чуть ли не ежедневные букеты. В их маленьком Городке цветы не продавали, поэтому он просто рвал их в саду матери, никогда не запрещавшей единственному сыну ничего.
Когда же сад окончательно утратил красоту, мать попросила пригласить девушку на обед, чтобы увидеть ту, ради которой сын потерял голову. Рита пришла и с тех пор стала приходить к ним по субботам, но была все так же невозмутимо спокойна, как и в первый раз. А тревога матери все росла, так как она страстно желала увидеть, но, как ни старалась, так и не увидела в глазах девушки любви к своему сыну. Это оскорбляло ее материнские чувства, и она искренне не понимала, как можно не любить ее Павлика . Всем своим сердцем она чувствовала, что первая любовь не принесет ему счастья, и это заставляло ее страдать. Больше всего в жизни она ценила достаток и покой. Все это у ней было, и она хотела того же для своего сына.
Елена Николаевна, мать Павла, не всегда жила в достатке. Когда-то она обитала вместе со своей матерью в маленьком старом домике на окраине Городка. Отца она не знала; он ушел из семьи вскоре после рождения ребенка и никогда больше не появлялся в их доме. Он, по рассказам матери, был бродягой в душе, ему было невыносимо трудно долго оставаться на одном месте, а дороги манили, как манить могут только цыгана. И неизвестно было, когда и по какой причине в душе русского деревенского парня поселилась тяга к неизведанному. Он, конечно же, клятвенно обещал вернуться, но так и не дал весточки о себе. А вскоре жена перестала его ждать, сосредоточив всю нерастраченную любовь на дочери.
Леночка же, напротив, отца ждала долго. Он представлялся ей высоким и красивым и всегда появлялся на пороге дома в самые трудные моменты. А их в ее жизни было немало: когда Леночка вырастала из старенького платьица и ей очень хотелось получить в подарок новое, когда у подружки появлялись красивые туфельки, когда ее приглашали на дни рождения и надо было просить у мамы деньги на подарок... Вот тогда она и мечтала, лежа в постели, что наутро в дверь войдет отец с вещмешком в руках и достанет из него все, что ей так хотелось иметь.
Тут Леночке становилось стыдно, что она ждет отца обязательно с подарками, и она начинала думать о том, что подарки, конечно, - дело хорошее, но пусть он появится и без подарков, только немного поможет деньгами маме, при этом девочка вспоминала, что скоро зима, надо покупать дрова, а денег, которые понемногу откладывались для этого с каждой получки, по-прежнему не хватало, сколько бы мама их не пересчитывала. Иногда она обижалась на отца за то, что он так долго не возвращался, и делилась своими мыслями с матерью, но та неизменно отвечала, что они и так должны быть ему благодарны за крышу над головой, ведь этот домик когда-то принадлежал его родителям. Леночка для вида соглашалась, и все оставалось по-прежнему: ожидание отца, долгие воображаемые разговоры с ним перед сном - девочке очень не хватало того, кто бы помог им с матерью справляться с тяготами жизни.
Леночка росла милым ребенком : светленькая, с голубыми глазами и ямочками на щеках - она у каждого вызывала желание улыбнуться ей. Подруги у нее были, но она не могла проводить с ними много времени, потому что, жалея очень устававшую на работе мать, сама вела их нехитрое хозяйство. Иногда ей случалось бывать в доме одноклассницы Лизы, мать которой заведовала столовой. Лиза постоянно что-то жевала, а Леночка, видя в ее руке то кусок копченой колбасы, то дорогую конфету, страстно желала быстрее дожить до такого времени, когда все это у них с матерью будет. В том, что наступит другая, более счастливая жизнь, она не сомневалась: об этом говорили учителя в школе, писалось в книгах, газетах. Оставалось подождать совсем немного. И она терпеливо ждала...
После окончания седьмого класса Леночка поступила в медучилище, а закончив его, стала трудиться в местной больнице. Работа не была легкой, тем более что работа находилась далеко от дома, и, особенно зимой, ей приходилось несладко. Автобусы появились в Городке гораздо позже, но они не облегчили жизнь Леночки, потому что к тому времени она уже вышла замуж.
Сергей Петрович был гораздо старше ее и в Городок был направлен после лечения в госпитале для того, чтобы наладить торговлю. Он и наладил, а позднее стал директором нового магазина: Городок разрастался, и ему требовались такие, как говорили в то время, маяки советской торговли.
Леночку Сергей Петрович увидел, когда, жестоко простыв на охоте, отлеживался дома, а медсестра была послана к нему делать уколы. Они быстро подружились, и уже через неделю он с нетерпением ждал девушку и начинал поглядывать на часы задолго до ее появления. Ему, уже немолодому человеку, в такие минуты казалось, что он давно и страстно хотел только одного: видеть, как она заходит в комнату, греет возле теплого бока печи замерзшие руки, затем со шприцем приближается к кровати, слегка улыбаясь уголками губ. Желание прикоснуться к ней в этот момент было таким сильным, что Сергей Петрович сжимал руки в кулаки и переставал дышать. Он смущенно удивлялся этому невесть откуда взявшемуся чувству, но решил ему не противиться, потому что больше всего на свете хотел иметь настоящую семью, то есть влюбиться и быть любимым Леночкой. А через три недели, смущаясь и краснея, он попросил ее руки. Леночка не была так уж влюблена в этого большого и неулыбчивого человека, можно даже сказать, что не была влюблена совсем, но это был шанс изменить жизнь к лучшему, то есть иметь в жизни то, чего она так страстно желала: достаток и покой.
Через полгода после скромной свадьбы Сергей Петрович купил небольшой, но крепкий домик на двух хозяев и после ремонта поселил в нем Леночкину мать и единственную свою родственницу, младшую сестру отца, которую привез из Тюмени. Леночка была счастлива, что вдобавок к достатку и покою стала владелицей доброго и отзывчивого сердца своего супруга. После рождения ребенка ее счастье стало еще более полным: ей было радостно видеть восторженное лицо мужа, суету старушек вокруг малыша, и единственное, чего она продолжала страстно желать, так это увидеть своего сына счастливым.. Но с этой девушкой, Ритой, решила она, он счастлив не будет, слишком уж у нее были холодные глаза, однако, встречая ее, приветливо улыбалась, потому что верила, что время все расставит по своим местам.
Минуло лето, Павлу надо было возвращаться в Свердловск, и он едва не плакал, думая об этом. На вокзал Рита не пришла - они простились вечером предыдущего дня. Он хотел сказать ей о многом, но не смел, боясь испортить то, что, как ему казалось, уже было между ними, и был безмерно счастлив, когда девушка положила ему руки на плечи и легонько притянула к себе. Он долго целовал ее губы, вдыхал запах волос, чувства переполняли его, а она, позволяя ласкать себя, оставалась такой же холодной, как всегда, и думала лишь о том, что ничего такого, с чем она связывала первый поцелуй, не произошло: не погасли на миг звезды, не замерло время, счастье не окатило теплой волной, не закружилась голова, сердце не затрепетало где-то у горла - поэтому ей пришлось с сожалением признать, что ожидание было гораздо приятнее действительности.
Потом Павел почему-то не говорил, а шептал, что любит ее, будет приезжать как можно чаще, что после Нового года у него будут длинные каникулы. Милый мальчик, он так и не спросил Риту о ее чувствах, кроме того он был еще слишком молод, чтобы знать о том, как это бывает, когда собственные чувства находят отклик в сердце другого человека. Он только старался дать ей свою любовь, совершено ничего не ожидая в ответ. Рита лишь улыбалась, потому что его слова и прикосновения были приятны, и она подумала, что о любви, наверно, больше выдумали, что она, любовь, скорее всего, такая и есть, легкая и необременительная. Что ж... значит, пришло и ее время.
Он старательно кутал плечи девушки своим пиджаком и никак не мог оторваться от дорогих ему губ, потому что было просто невыносимо думать о череде дней, которые пройдут без нее.
И Павел, действительно, приезжал два раза только на воскресенье, часто писал, и его первое письмо было похоже на последнее, потому что в них говорилось только о том, как скучны и серы дни без нее, любимой. Иногда она отвечала, но письма ее были сухи и кратки, и он, как ни старался, ничего не мог найти для измученного сердца ни в строках, ни между ними. Павел не позволял себе обидеться, как молитву повторяя, что это ничего не значит, просто она скромна и порядочна, что между ними все так чисто и ясно, что нет повода для каких-либо тревог. Однако, все же это были ее письма, и он старался не расставаться с ними, храня в сумке между тетрадями с лекциями.
Домой на каникулы он приехал даже раньше, чем планировал и, расцеловавшись с матерью и пообещав вернуться рано, заторопился к Рите. Как всегда в воскресенье первую половину дня она проводила дома. После завтрака мать занялась обедом, а Рита с отцом решили сыграть партию в шахматы. Играла она неплохо, правда, чаще проигрывала, но играла, чтобы доставить отцу удовольствие. Он, подолгу обдумывая каждый ход, бурно радовался даже и тогда, когда партия складывалась удачно для нее, и кричал жене:
- Посмотри, что твоя дочь сегодня вытворяет... Наголову меня разбила...
Если же выигрывал он, то, складывая фигуры, вспоминал о "Варяге", который не сдается врагу.
Все было дома как всегда, когда раздался стук в дверь и на пороге появился Павел. Он не мог сдержать улыбку, был возбужден, но пришлось взять стул и ждать, пока закончится партия. Они же не торопились, почти не обращали на него внимания, а ему с трудом удавалось сдерживать неизвестно откуда прорвавшееся раздражение, потому что нельзя было сиюминутно прикоснуться к девушке, ставшей еще более желанной от того, что была так близка. Наконец партия закончилась, отец смел с доски рукой оставшиеся фигуры и, довольный, рассмеялся. Рита улыбнулась отцу и Павлу, привычно отметив при этом, что Павел рядом с отцом кажется еще более некрасивым, но в его глазах было столько обожания, что она тут же забыла об этом.
Вечером Рита была у Павла в гостях и он, краснея от смущения, застегнул на ее руке серебряный браслет, который должен был подарить на Новый год. Хотя праздник уже прошел, он заявил, что никто не помешает им отпраздновать его сегодня, и открыл бутылку шампанского. Мать и отец недолго посидели с ними и вскоре отправились на день рождения к одной из приятельниц Елены Николаевны.
Наконец-то Павел и Рита остались одни. Он не мог больше ждать, подошел к девушке, опустился на пол, обнял ее ноги и прижался лбом к коленям. Нежность переполняла его, он боялся даже дышать, хотя сердцу становилось все теснее в груди. Ее руки лежали на его плечах, и она думала о том, как приятно такое обожание, и винила себя за холодность писем. Молчание затянулось, но слова и не были нужны, они просто наслаждались какой-то особой теплотой, окутавшей их. Голову Павел поднял лишь тогда, когда ее руки запутались в его волосах.
Он ясно видел и чувствовал, что близость не была ей неприятна, а когда она, вздрагивая от прикосновений его рук к груди и бедрам, попыталась еще ближе прижаться к нему и тихо застонала, он был на седьмом небе от счастья, ведь именно об этом он мечтал, именно этого хотел так, как ничего иного. Павел догадывался, что она чувственна, и терпеливо ждал той минуты, когда в ее внешней холодности появится трещинка, поэтому, не скупясь на слова, говорил о своей любви, о том, что они поженятся, как будут счастливы, как он сделает карьеру и она будет гордиться им.
Иногда его речь прерывалась, он задыхался от любви и нежности, от чувства страха потерять ее, а когда она попросила принести стакан воды, то чуть ли не бегом ринулся в кухню, так было мучительно оставить ее хоть на минуту. Потом он, сидя рядом, смотрел, как она пила, как вздрагивало ее горло, и сгорал от непонятно откуда взявшейся жалости к ней и желания обнять и не отпускать никогда. Его умиляла ее тонкая кожа, бледно-голубые жилочки на груди, родинка на плече, припухшие от поцелуев губы - он рад был делиться с ней своей любовью.
Она же, глядя на него и привычно отмечая, как он некрасив, однако купалась в этих проявлениях нежности и обожания и думала о том, что многие люди живут без любви, он любит - и этого достаточно. Кто виноват, что она не может его полюбить, но он добр, мил и совсем ей не противен. Она не жалела о том, что произошло, жизнь с ним обещала быть долгой и спокойной, а Рита и вправду верила, что постарается полюбить и обязательно полюбит его и их детей. От таких новых для нее мыслей сердце сладко замирало и ей хотелось приласкать его, говорить что-то очень тихое, нежное, но она, Бог весть почему, так и не решилась сделать это.
Каникулы закончились так же быстро, как заканчивается все в этом мире. Еще несколько раз днем, когда все были на работе, он приводил Риту домой и они были близки. И каждый раз, непонятно отчего, он, вглядываясь в дорогое ему лицо, со страхом ждал особого движения ее бровей, которое он видел всегда, когда она была чем-то недовольна, но Рита умела держать себя в руках - и он совершенно успокоился.
Вернувшись в Свердловск, Павел так же часто писал ей, в каждом письме напоминая о любви и о том,что нет ничего на свете, что он бы не сделал ради нее. Она отвечала чаще, чем прежде, и иногда ему казалось, что письма стали чуточку теплее, поэтому он радовался, что был единственным, кто знал ее настоящей, а не такой холодной, какой она казалась. С этими мыслями ему было легче жить, и он верил в их правдивость.
Когда она сообщила о своей беременности, он ответил не сразу. В его письме была растерянность, ведь Павел не ожидал, что это случится так быстро и изменит его планы: свадьбу, которая должна была состояться через два года, надо было перенести на ближайшее время. Он позвонил родителям, они пообещали сделать все так, как надо, при этом, к его немалому облегчению, не высказали никакого недовольства таким развитием событий. Отец преувеличенно долго поздравлял его, мать же не могла говорить - душили слезы, и, хотя отец заявил, что это слезы радости, Павел совсем не был в этом уверен. Он также сообщил, что приехать сейчас не сможет, а приедет через месяц, к свадьбе. От Риты требовалось только одно - ждать.
Сколько бы Павел ни раздумывал о предстоящих переменах в своей жизни, он все равно чувствовал себя чуточку обманутым. Да, он любил ее, да, он хотел жениться, но почему это должно случиться именно сейчас и как сложится их дальнейшая жизнь уже втроем, он не представлял. Все это как-то выходило за контуры событий, которые он давно очертил для них, и выбивало его из колеи. Тем не менее, Павел старался убедить себя, что счастлив жениться, ведь он любил ее и сейчас любит не меньше, однако приехать хоть на один день не мог решиться, несмотря на то, что чувствовал, что это просто необходимо. Нет, лучше уж он приедет к самой свадьбе, к этому времени все должно немного успокоиться и он привыкнет к мысли о своем скором отцовстве.
Рита несколько раз перечитала письмо Павла, в нем были не только красивые и правильные слова о его любви и решении жениться как можно быстрее, но и некоторые натянутость и растерянность, которые она почувствовала сразу же. В эту ночь она долго плакала, тоже чувствуя себя обманутой. Его растерянность больно ранила ее, она так хотела, чтобы он был рад не только ей, но и их ребенку, надеялась, что все, что исходило из их чувств, будет для него радостным и желанным, но тоненькая ниточка доверия, которая протянулась между ней и Павлом, оказалась такой непрочной. Ей было горько сознавать, что тихая радость, как думалось когда-то, - это еще не вся жизнь, а есть еще много такого, что происходит между мужчиной и женщиной, о чем она и понятия не имела. Утром Рита постаралась убедить себя, что страхи ее беспочвенны, ведь он готов жениться на ней, но все оказалось напрасно, ощущение счастья от грядущих событий так и не появилось.
После звонка сына Елена Николаевна долго плакала, муж терпеливо отпаивал ее каплями, уговаривал успокоиться, таким образом, через два дня она была готова пойти к родителям невесты. Сватовство получилось нерадостным, хотя Сергей Петрович изо всех сил старался создать непринужденную обстановку, много шутил и даже выпил, по мнению жены, лишнюю рюмку. Мать и отец невесты со всем соглашались и были рады, что расходы на свадьбу берут на себя будущие родственники, ведь у них, Ритиных родителей, подрастала еще одна дочь, а лишних денег в семье никогда не было. Сергей Петрович и Ритин отец сразу понравились друг другу, разговор их после каждой выпитой рюмки становился все более оживленным, а три сидевшие за столом женщины чувствовали себя совсем иначе.
Елена Николаевна все еще была раздосадована, и, хотя она пыталась это скрыть, все догадывались о ее истинном отношении к происходящему.
Мать Риты была недовольна своей дочерью, но радовалась предстоящей свадьбе. Она излишне суетилась, придвигала гостям более чем скромные закуски, несколько раз начинала рассказывать, какая у ней хорошая дочь, но смущенно замолкала, вспоминая о ее беременности.
А Рите было горько оттого, что их ребенок не стал для Павла желанным, ей хотелось заплакать, но она крепилась, понимая, что нельзя все усложнять еще больше.
Время подходило к полуночи, когда гости засобирались домой, еще раз уточнив дату свадьбы и попросив родителей невесты ни о чем не беспокоиться. Рита в эту ночь долго не могла уснуть, она стояла у окна и думала о том, что все в этом мире осталось по-прежнему: и луна, и снег, и темнота, одинаково безразлично укрывшая как доброе, так и злое. Ей было больно от того, что нельзя было так же просто укрыть ее печаль.
За неделю до свадьбы Павел получил телеграмму от родителей с просьбой срочно приехать, а приехав, узнал, что Рита избавилась от ребенка и уехала из города. Вечером того же дня он, впервые в жизни напившись, пришел к ней домой и, сидя в коридоре на мешке с картошкой, плача, спрашивал ее мать, что же он сделал такого, за что Рита его так возненавидела. Он обвинял ее в том, что она убила ребенка и сломала ему, Павлу, жизнь. Мать плакала тоже и не могла сказать в оправдание дочери ни одного слова. Слезы почему-то не принесли успокоения ни ему, ни ей.
Когда Павел наконец-то ушел, мать, прихватив лекарства, пошла в комнату, в которой уже несколько дней, не поднимаясь, лежал ее муж. Он, конечно же, все слышал и теперь молчал, глядя в потолок. Она заставила его принять таблетки, легла рядом и крепко обняла своего любимого: плохо, когда рушится твоя жизнь, но еще хуже, когда она рушится у твоего ребенка.
Павел, придя домой, закрылся в своей комнате, но мать так долго уговаривала его открыть дверь, что ему пришлось с неохотой подчиниться. Он снова упал на кровать и, стыдясь своих слез, заплакал, а мать, словно застыв, стояла рядом, не решаясь даже заговорить, она знала, что с бедой надо пережить хотя бы ночь и что сейчас никто не способен облегчить ему боль. Елена Николаевна жалела сына, но, по правде говоря, была рада, что этой девушки с холодными глазами больше нет места в его жизни: она оказалась из тех, кому мало отданного им сердца, они не знают, что делать со своим.
Много лет спустя он все еще не мог представить, как бы сложилась его жизнь, если бы не эта досадная растерянность Он жалел Риту, представляя, какой ужас она пережила, почувствовав в письме то, о чем он никогда не собирался ей рассказывать. Павел и не сомневался, что именно он разрушил их счастье, но была также обида и на нее, не захотевшую понять и простить.
Женился он поздно. Женой его стала милая и добрая девушка, приехавшая по распределению и начавшая работать в той же больнице, где работал Павел. Они понравились друг другу, и роман их проходил, к его радости, тихо и спокойно, в нем оказалось на удивление предсказуемым все от первых до последних слов и поступков. Елена Николаевна была счастлива: в семье сына были достаток и покой.
Рите и Павлу судьба подарила еще не одну встречу. После выхода на пенсию она вернулась в Городок, потому что не нашлось другого такого близкого сердцу места. Со вторым мужем она рассталась уже давно, детей не родила, отца не было в живых - таким оказался печальный итог жизни на день приезда. Все в ее дальнейшей судьбе было ясным: она останется здесь до конца своих дней, а потом будет лежать за оградкой, в центре которой которой была могила отца, справа от входа. И ее сестра, и ее мать уже давно облюбовали здесь места для себя. Это их не смущало, ведь каждый человек понимает, что земли вокруг много, а успокоиться желательно в том месте, которое мило сердцу.
И все же неторопливое течение Ритиной жизни было нарушено из-за встречи с Павлом. Они столкнулись на кладбище, куда он, приезжавший в Городок раз в два года, пришел, чтобы привести в порядок могилы родных. Она не сразу узнала его, потому что он стал грузным и, кажется, даже меньше ростом, а сквозь поредевшие волосы просвечивала кожа. Он же узнал ее тот час же несмотря на то, что она поседела и была уже далеко не такой стройной как когда-то, и поздоровался. Рита ответила на приветствие несколько позже, потому что вынуждена была, слегка прищурившись, всмотреться в его лицо. Потом он говорил о том, что остановился в гостинице, что приезжает и будет приезжать сюда до тех пор, пока сможет, что преподает в институте, что растит сына, а затем без всякой связи с ранее сказанным и неожиданно для себя самого заявил, что она по-прежнему красива, что он рад этой встрече, что, если ее муж не будет против, они могли бы встретиться и поговорить. Она, не сдержав обрадованной улыбки, ответила, что живет одна и назвала адрес.
Вечером Павел пришел с цветами, и неизвестно было, где он их купил, поскольку в Городке по-прежнему цветы не продавали. Потом он, сидя в кресле напротив, опытным взглядом врача отметил стерильную чистоту и порядок в квартире, наличие живой души по имени Митроха, а так же то, как она слишком быстро и ловко наполнила рюмки и, не поморщившись, выпила, не дожидаясь его. Разговор тек спокойно, словно и не было горечи и обид между ними. Она рассказала, что дважды несчастливо была замужем, а потом три года жила с человеком значительно младше ее, но ничего хорошего из всего этого так и не получилось. Все происходило по одному сценарию: одиночество начинало тяготить ее, и она соглашалась выйти замуж за очередного воздыхателя, благо работала в мужском коллективе, где всегда находился кто-то, готовый предложить руку и сердце. Забеременеть Рита так и не смогла, со временем мужья начинали ее раздражать, и она уходила без сожаления, не цепляясь за прошлое.
С последним, молодым, она рассталась после того, как однажды, пребывая целый день в отвратительном настроении и просидев час перед зеркалом, убедилась, что стареет и седеет быстрее, чем хотелось бы, и решив, что соблазны в жизни для него вскоре будут сильнее чувств к ней. Рита знала, что будет жалеть, когда не сможет ни с кем дома и словом перекинуться, когда захочется ощутить его рядом, в такие минуты она забывала о своем возрасте, но знала так же и то, что после ночи наступает день и все скрытое приобретает ясные очертания. Бедный мальчик так ничего и не понял, целую неделю надоедал ей эвонками, прося объясниться, она же молча бросала трубку, а затем исчез из ее жизни навсегда.
А потом Рита сказала Павлу то, от чего ему стало по-настоящему больно. Сказала, что лучше его так никого и не встретила, а о нерожденном ребенке жалела всю жизнь. Все это было произнесено каким-то неживым голосом, без интонации, и Павел понял, что ей было очень нелегко говорить об этом, что она тоже встревожена их неожиданной встречей и боится подступивших к горлу слез, которые сейчас, наверно, были бы просто ни к чему. В какую-то минуту он подумал, что, скорее всго, ему не надо было приходить, поскольку все, связанное с ней, что было так давно далеко и надежно спрятано в самых темных закоулках его памяти, вдруг оказалась нестерпимо больным и лежащим на поверхности. А он, глупец, почему-то решил, что со временем все проходит, зарастает бурьяном, тает и безвозвратно исчезает наконец, но вдруг ясно понял всю неправильность своих суждений, потому что ничего и никуда не исчезло, а так же и то, что хотел этого разговора, для того и пришел сегодня, чтобы наконец-то поставить точку в истории, которая, вопреки его многолетнему убеждению себя в обратном, закончена не была.
Пауза затянулась, ему хотелось успокоить ее, сказать какие-то нужные и уместные теперь слова, которые, конечно же, не изменят ничего, потому что он и Рита были в том возрасте, когда уже поздно искать правых и виноватых, а слова утешения, хотя могут быть и приятны, - это всего лишь слова, ведь прожитую отдельно друг от друга жизнь уже не изменишь. Он взял ее руки в свои и каким-то хриплым шепотом стал просить прощение. Он не уточнял, за что именно, но было ясно и так: за свою нерешительность, за боль, которую принес ей когда-то, за ее неудавшуюся женскую судьбу. Слезы все-таки пролились, но после них все стало ясным и прозрачным между ними и можно было продолжать жить и говорить обо всем и ни о чем, зная, что к этой теме они больше не вернутся никогда, потому что была окончательно перевернута страница их прежней жизни и начиналась новая.
Он еще несколько раз отметил, с какой легкостью она выпивала содержимое рюмки, и подумал, что первое впечатление его не обмануло: одиночество никому не дается легко, а она, к сожалению, не стала исключением.
Было уже далеко за полночь, когда Павел собрался уходить, но Рита его не отпустила, заявив, что на улицах в такую пору небезопасно, и постелила на диване. Он уснул быстро и легко, как будто спал в этой квартире всегда.
В их жизни не изменилось ничего кроме того, что он стал приезжать не только на родительский день, но и еще раза три-четыре в году, однако оставался ненадолго, всего на пару дней. Не так уж далеко был Городок от Свердловска, каких-то 360 км... Первый день они проводили вместе: много говорили, бывали на кладбище. А затем наступало утро дня второго и последнего. Он вставал с уже ставшего родным дивана, завтракал, прощался с ней так, словно к вечеру будет дома, и ... уходил надолго.
Они не планировали ничего, не говорили о будущем, но теперь он твердо знал, что ни за что не откажется от этих встреч, как, впрочем, знал и то, где ее искать, если она когда-нибудь не откроет ему дверь. Она тоже знала, что будет означать его неприезд, так как он уже не был нерешительным и не существовало ничего, что могло бы помешать ему приехать к женщине, научившейся ждать.